Беркут

Это надо выяснить

Газета валялась на полу. Изорванная на кусочки, смятая и истоптанная грязными башмаками. Три дня мы её писали и раскрашивали. Только вчера вывесили рядом с доской. А теперь она валялась на полу.

Ребята столпились у дверей, где раньше висела газета.

— Надо же, а! — удивлялись одни. — Изорвать на мелкие-мелкие кусочки! Кто же это, интересно?

— Ни стыда, ни совести! — возмущались другие. — Кто мог это сделать?

— Кто мог! — воскликнул вдруг Рахмат. — Конечно же, те, кого критиковали.

Все притихли.

А критиковали в газете Аскара, который вечно жуёт на уроках, и Тургуна за то, что всегда опаздывает да ещё в чехарду играет в классе. Конечно же, газету изорвал один из них. Но кто?

Вопрос повис в воздухе. И опять все принялись гадать.

— Аскар не мог, — сказала Насиба. — Ведь он такой коротыш!

— А может, он на стул забрался?

— Куда ему, всё равно не достанет!

— Подпрыгнул и достал!

— Подождите! — вскричал Рахмат. — Не спорьте. Я знаю, это сделал Тургун. Он выше всех в классе — это раз. — Рахмат загнул мизинец. — А когда мы оформляли газету, он заглядывал в дверь и строил нам рожи — это два. — Он загнул второй палец.

— И его критиковали — три! — сказала Насиба. — Надо дать ему взбучку! — решительно махнула она кулачком. — До каких пор будем терпеть его выходки?

— Правильно! — обрадовалась Джамиля. — Вы только посмотрите на его парту.

Ребята окружили обшарпанную, изрезанную парту. Она была облита чернилами, откидная крышка пестрела буквами «К» и «Т». И чего только на ней не было вырезано: якорь, самолёт, пароход и ракеты.

— Ты тоже хороша! — возмутилась Насиба. — Сидишь с ним вместе и молчишь!

— Легко сказать! — протянула Джамиля. — Попробуй только пикни, а домой будешь идти… Ой!..

Джамиля проворно юркнула в сторону и спряталась за спинами подруг. В распахнутое окно медленно лезла нога в узконосом ботинке. Затем появилась вторая нога, затем туловище и, наконец, ухмыляющаяся, довольная физиономия Тургуна. Он спрыгнул в класс и верхом уселся на парту. Все смотрели на него, хмурые, молчаливые.

— Ты не можешь через двери ходить, да? — крикнула из своего укрытия Джамиля.

Тургун лениво повернулся в сторону, откуда доносился её голос. Он сделал такое удивлённое лицо, будто это заговорила парта или тряпка, которой вытирают доску. Затем Тургун как бы нехотя поднялся, обошёл девочек и потянулся к косичке Джамили. Насиба ловко поймала его за руку.

— А ну скажи, почему ты сорвал газету? — крикнула она.

Мы молча подошли и плотным кольцом окружили его. Тургун побледнел и не стал вырываться.

— Тебя спрашивают! — встряхнула его Насиба.

— А чего вы там пишете? — огрызнулся Тургун.

— Сам виноват. Не будешь убегать с уроков.

— Убегать! Я всего-навсего три раза сбежал, а вы написали, что всегда бегаю.

— А то, что курил, это разве неправда?

— Конечно, неправда. Я просто фокус показывал.

— Не ври, пожалуйста. Знаем мы твои фокусы!

Прозвенел звонок. Все стали рассаживаться. Проходя мимо Насибы, Тургун прошипел:

— Погоди, колючая ежиха…

В класс вошла Салима Усмановна. Она подождала, пока все усядутся, потом положила журнал и стопку тетрадей на стол, отодвинула стул, но не села.

— У вас что-то стряслось, я вижу.

Она посмотрела на обрывки стенгазеты, которые валялись на полу.

Все молчали.

— Насиба, что случилось? — спросила Салима Усмановна.

Насиба встала и всё рассказала.

— Нехорошо ты поступил, Тургун, — покачала головой Салима Усмановна. — Не думала, что ты такой.

Помолчав, она спросила, что мы собираемся делать.

— Завтра сбор отряда. Вот и обсудим поведение Тургуна.

— Отлично. И я приду. У меня тоже есть что сказать. И не только о Тургуне…

На другой день Насиба не пришла в школу.

После уроков все собрались в красном уголке и столпились вокруг шахматистов. Шёл последний тур на первенство школы. Джамиля побежала к Насибе — проведать подругу и, если возможно, привести её на сбор отряда. А то какой же сбор, если нет самого председателя совета отряда? Тургун возился у верстака, стучал молотком.

— Девчачья игра это — фигурки передвигать, — сказал он небрежно.

Тургуну, конечно, ужасно хотелось сыграть партию-другую, но он знал, что после вчерашнего его никто не примет.

Джамиля влетела в зал как ветер.

— Насиба в больнице! — крикнула она.

Все повскакали с мест и окружили её.

— Как? Она же была здорова!

— Даже в волейбол играла!

— Погодите, дайте человеку сказать, — замахал рукой Рахмат.

— Вчера Насиба вернулась после уроков, повесила над кроватью портфель и решила немного отдохнуть, — затараторила Джамиля. — Она прилегла и только было задремала, как тут над ней что-то зашуршало. Она проснулась. Из портфеля выползла, извиваясь, змея. Насиба и закричать не успела — змея шлёпнулась рядом. Насиба в ужасе выбежала из комнаты, хотела позвать маму, а из горла — ни звука. Это от испуга у неё отнялся язык. Теперь Насиба лежит в больнице…

— Как же так? — пробормотал Рахмат растерянно. — Как же в портфеле змея очутилась?

Все, поражённые, молчали. И вдруг в тишине что-то с грохотом упало. Мы оглянулись. В углу, у верстака, на коленях стоял Тургун и дрожащими руками пытался поднять молоток. Заметив, что все смотрят на него, он вскочил и выбежал из зала. Молоток остался сиротливо лежать на полу.

Вечером Джамиля и я пришли в больницу.

Медсестра дала нам два халата, указала дверь палаты.

— Не заставляйте её говорить, — сказала она, — и не задерживайтесь долго.

Мы прошли по длинному коридору, остановились у палаты. Джамиля с волнением открыла дверь. Насиба увидела нас и поднялась навстречу. Обнявшись с подругой, она протянула мне руку.

— Как себя чувствуешь, Насиба? — спросил я.

Джамиля толкнула меня в бок. «Ты очумел, что ли? — говорил её взгляд. — Просили ведь не заставлять говорить!» Меня бросило в жар. Я протянул Насибе книгу, которую принёс ей почитать.

— Это тебе, — сказал я и тут же прикусил язык.

Вот всегда так. Когда нельзя смеяться — страшно хочется смеяться, когда нельзя говорить — обязательно будешь говорить.

Насиба взяла книгу, прочла название. Потом вынула из кармашка полосатого халата карандаш и блокнотик. Нацарапав что-то, вырвала листок и передала его мне с книгой. Я прочёл записку: «Недавно приходил Тургун, он тоже принёс книгу „Пятнадцатилетний капитан“. И ещё, я давно уже её прочла».

Я оглянулся на Джамилю, которая из-за моего плеча тоже прочла записку. У неё глаза стали большими-пребольшими от удивления. Наверное, и у меня глаза были такие же: ведь то, что мы узнали, так не походило на обычные поступки Тургуна.

Тургуна словно подменили. Он редко стал выходить в школьный двор, а если выходил, то не носился словно угорелый и, как бывало раньше, не дёргал девочек за косички. Он больше сидел в классе, задумчивый и грустный. Если кто-нибудь подбегал к нему и звал играть, он улыбался и отказывался.

— Что-то ты стал примерным учеником, Тургун, — сказала как-то Джамиля и, смеясь, толкнула его в бок. — Не сглазить бы!

Тургун поднял на неё глаза и ничего не ответил. Джамиля больше не подшучивала над ним.

…Насиба лежала в больнице уже вторую неделю. В школе всё шло по-обычному. Вот и сегодня урок начался как всегда. Салима Усмановна раскрыла журнал и начала перекличку:

— Рахмат Мирзакаримов?

— Я.

— Мурад Одилов?

— Здесь, — ответил я.

— Тургун Камбаров?

— …

— Тургун!.. Опять нет Камбарова?

Да, Тургуна опять не было на уроке. А ведь за последние две недели он ни разу не опоздал и не сбежал, а вот сегодня…

Дверь с грохотом распахнулась. В класс ворвался Тургун, потный, красный, радостно улыбающийся.

— Насиба… Насиба… — только крикнул он и бессильно прислонился к дверному косяку. — Я сейчас из больницы, — сказал он потом, когда немного отдышался. — Её сейчас уже выписывают. Насиба сказала… сказала, что завтра придёт в школу!

Класс радостно загудел. Салима Усмановна подошла к Тургуну, положила руку ему на плечо.

— Спасибо за радостную весть, Тургун, — сказала она и улыбнулась. — Но нам придётся выяснить, каким всё же образом наш единственный уж перебрался из живого уголка в портфель Насибы.

— Я не думал, что Насиба простого ужа примет за змею, — опустил голову Тургун.

И всё стало ясно. И теперь ничего не надо было выяснять.