Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Беседа досужих людей

БЕСЕДА ДОСУЖИХ ЛЮДЕЙ.

Собрались раз в богатом доме гости. И случилось так, что завязался серьезный разговор о жизни.

Говорили про отсутствующих и про присутствующих и не могли найти ни одного человека, довольного своею жизнью.

Мало того, что никто не мог похвалиться счастием, но не было ни одного человека, который бы считал, что он живет так, как должно жить христианину. Признавались все, что живут мирской жизнью в заботах только о себе и своих семейных, а не думает никто о ближнем и уж тем меньше о Боге.

Так говорили гости между собой, и все были согласны, обвиняя самих себя в безбожной, нехристианской жизни.

– Так зачем же мы живем так? – вскричал юноша, – зачем делаем то, чего сами не одобряем? Разве мы не властны изменить свою жизнь? Мы сами сознаем, что губит нас наша роскошь, изнеженность, наше богатство, и главное – наша гордость, наше отделение себя от братьев. Чтобы быть знатными и богатыми, мы должны лишить себя всего, что дает радость жизни человеку, мы скучиваемся в городах, изнеживаем себя, губим свое здоровье и, несмотря на все наши увеселения, умираем от скуки и от сожаления, что жизнь наша не такая, какая она должна быть.

Зачем же жить так? Зачем губить так всю жизнь, всё то благо, которое дано нам от Бога? Не хочу жить попрежнему. Брошу начатое ученье, – оно ведь приведет меня ни к чему другому, как к той же мучительной жизни, на которую мы все теперь жалуемся. Откажусь от своего именья и пойду жить в деревне с бедными, буду работать с ними, научусь работать руками и, если нужно бедным мое образование, буду сообщать его им, но не через учреждения и книги, а прямо живя с ними по-братски.

– Да, я решил, – сказал он, вопросительно взглядывая на своего отца, который был тут же.

– Желание твое доброе, – сказал отец, – но легкомысленное и необдуманное. Тебе представляется всё столь легким потому, что ты не знаешь жизни. Мало ли что нам кажется хорошим! Но дело в том, что исполнение этого хорошего очень бывает трудно и сложно. Трудно идти хорошо по битой колее, но еще труднее прокладывать новые пути. Их прокладывают только люди, которые вполне созрели и овладели всем тем, что доступно людям. Тебе кажется легким новый путь жизни потому, что ты не понимаешь еще жизни. Всё это – легкомыслие и гордость молодости. Мы, старые люди, для того и нужны, чтобы умерять ваши порывы и руководить вас нашим опытом, а вы, молодые, должны повиноваться нам, чтобы воспользоваться нашим опытом. Твоя жизнь деятельная еще впереди, теперь ты растешь и развиваешься. Воспитайся, образуйся вполне, стань на свои ноги, имей свои твердые убеждения и тогда начинай новую жизнь, если чувствуешь к тому силы. Теперь же тебе надо повиноваться тем, которые руководят тобой для твоего блага, а не открывать новые пути жизни.

Юноша замолчал, и старшие согласились с тем, что сказал отец.

– Вы правы, – обратился к отцу юноши человек женатый, средних лет. – Правда, – сказал он, – что юноша, не имея опыта жизни, может ошибиться, отыскивая новые пути жизни, и его решение не может быть твердо, но ведь все мы согласились в том, что жизнь наша противна нашей совести и не дает нам блага. Поэтому нельзя не признавать справедливым желания выдти из этой жизни.

Юноша может принять свою мечту за вывод разума, но я не юноша, и скажу вам про себя: слушая разговоры нынешнего вечера, мне пришла в голову та же самая мысль. Та жизнь, которую я веду, очевидно для меня, не может дать мне спокойствия совести и блага. Это мне показывает и разум и опыт. Так чего же я жду? Бьешься с утра до вечера для семьи, а на деле выходит, что и сам и семья живем не по-Божьи, а всё хуже и хуже увязаем в грехах. Делаешь для семьи, а семье ведь не лучше, потому что то, что делаешь для них, не есть благо. И потому я часто думаю, что не лучше ли бы было, если б я изменил всю свою жизнь и сделал бы именно то, что сказал молодой человек: перестал бы о жене и детях заботиться, а только бы о душе думал. Не даром и у Павла сказано: «женившийся печется о жене, а неженившийся о Боге».

Не успел договорить этого женатый, как напустились на него все бывшие тут женщины и его жена.

– Об этом нужно было раньше думать, – сказала одна из пожилых женщин.

– Надел хомут, так тяни. Этак и всякий скажет, что хочу спасаться, когда ему трудно покажется вести и кормить семью. Это обман и подлость. Нет, человек должен суметь в семье по-Божьи жить. А то так-то легко одному спасаться. Да и, главное, поступить так – значит поступить против учения Христа. Бог велел других любить, а этим вы для Бога других оскорблять хотите. Нет, у женатого свои определенные обязанности, и он не должен пренебрегать ими. Другое дело, когда семья уж поставлена на ноги. Тогда делайте для себя как хотите. А семью насиловать никто не имеет права.

Но женатый не согласился с этим. Он сказал: «Я не хочу семью бросать. Я только говорю, что семью-то и детей надо вести не по-мирски, не к тому, чтоб они приучались жить для своей похоти, а надо вести так, как вот мы говорили, чтобы дети смолоду приучались к нужде, к работе, к помощи людям и, главное, к братской жизни со всеми. А для этого нужно отказаться от знатности и богатства».

– Нечего других ломать, пока сам не по-Божьи живешь, – с горячностью сказала на это его жена. – Ты сам жил смолоду в свое удовольствие, за что же ты своих детей и свою семью мучить хочешь? Пускай вырастут в покое, а потом что захотят, то и будут делать сами, а не ты их заставляй.

Женатый замолчал, но бывший тут старый человек заступился за него.

– Положим, – сказал он, – нельзя женатому человеку, приучив семью к известному достатку, вдруг лишить ее всего этого. Правда, что если уж начато воспитание детей, то лучше окончить его, чем всё ломать. Тем более, что возросшие дети сами изберут тот путь, который найдут для себя лучшим. Я согласен, что семейному человеку трудно и даже невозможно без греха переменить свою жизнь. Вот нам, старикам, это и Бог велел. Я про себя скажу: живу я теперь без всяких обязанностей, живу, по правде сказать, только для своего брюха: ем, пью, отдыхаю, и мне самому гадко и противно. Вот мне так пора бросить эту жизнь, раздать свое имение и хоть пред смертью пожить так, как Бог велел жить христианину.

Не согласились и с стариком. Тут была его племянница и крестница, у которой он крестил всех детей и дарил по праздникам, и его сын. Все возражали ему.

– Нет, – сказал сын, – вы поработали на своем веку, вам надо отдохнуть и не мучать себя. Вы прожили 60 лет с своими привычками, вам нельзя отстать от них. Вы только будете напрасно мучать себя.

– Да, да, – подтвердила племянница, – будете в нужде и будете не в духе, будете ворчать и нагрешите больше. А Бог милосерд и всех грешников прощает, а не только вас, такого доброго, дядюшка.

– Да и к чему нам? – прибавил другой старик, ровесник дядюшки. – Нам уж с тобой всего, может быть, два дня жить осталось. К чему затевать?

– Что за чудо! – сказал один из гостей (он всё молчал). – Что за чудо! Все говорим, что хорошо по-Божьи жить и что живем худо, и духом и телом мучаемся, а как только дошло дело до дела, так выходит, что детей ломать нельзя, а надо воспитывать не по-Божьему, а по-старому. Молодым нельзя из воли родительской выходить, и надо им жить не по-Божьему, а по-старому. Женатым нельзя жену и детей переламывать, а надо жить не по-Божьему, а по-старому. А старикам не к чему начинать: и не привыкли они да им два дня жить осталось. Выходит, что жить хорошо никому нельзя, только поговорить можно.