Неизвестный: Я пришел к вам узнать, в чем состоит ваше учение?..
Мирный анархист: С удовольствием, я к вашим услугам. Кстати, что побудило вас обратиться ко мне?
Неизвестный: Я хотел всех осчастливить... Раньше только своих соотечественников, а затем всемирный пролетариат, и наконец все человечество, — весь род людской. Стремясь к этим целям, я видел для этого только один путь: насилие...
Насилие, в котором я принимал участие, развивалось гигантским размахом. Оно распространилось по всей земле. Везде косило оно людей. Всюду оно вызывало резню. Во всем мире слышался плач, виднелись слезы и кровь. Стоны, вздохи, похоронные марши слились в одно целое. От пролитой крови весь мир принял красный цвет. Видя, что насилие не только не останавливает насилия, но ежеминутно плодит новый насилия, видя, как вместо обещанных свобод и благ, оно дает голод, холод, болезни и смерть, — видя все это, я поколебался в своей уверенности в спасительную миссию насилия. Одновременно с этим я все же не могу представить, как можно жить без насилия. Надеюсь, что вы мне разъясните и укажете, чем можно заменить насилие...
Мирный анархист: Задавайте вопросы. По мере своих сил я с удовольствием отвечу на них.
Неизвестный: Почему Вы против насилия?
Мирный анархист: Потому что я — анархист. Вы только теперь заметили банкротство насилия. Анархисты же всегда видели его, — поэтому они стремятся уничтожить всякое насилие.
Неизвестный: Какими средствами располагают анархисты для того, чтобы осуществить анархизм?
Мирный анархист: Исключительно анархическими поступками, а не анархическими пожеланиями и словами. Многие только верят в осуществление анархии и только желают его, но таких господ анархисты не считают анархистами. Жорж Клемансо говорил и писал, как анархист, но так как он поступает антианархически, анархисты даже покушались на его жизнь. Только тот, кто работает для уничтожения власти и для осуществления социализма, только тот поступает по анархически.
Неизвестный: Почему анархисты не работают с другими социалистами?
Мирный анархист: Неоднократно пытались вместе работать, но эта совместная работа всегда оканчивалась неудачей и, характерно, яблоком раздора всегда была тактика, а не теория. В первом Интернационале анархисты начали спорить против власти Главного Совета. Из второго Интернационала они были исключены в 1896 году на лондонском конгрессе, так как не признали парламентской деятельности. В третьем—анархисты, работающие в третьем Интернационале, потеряли где то свой анархизм. Настоящие анархисты не могут с ними работать. Многие социалисты-государственники считают себя анархистами будущего, но так как в настоящее время они поступают не по анархически, то они ни чем не отличаются от других не анархистов.
Для неанархистов есть теория и практика, есть цель и средства. Для анархистов же теория является вместе с тем и практикой, а цель является средством.
Неизвестный: А если средства указывают кратчайший путь? Неужели не применять их только потому, что они не соответствуют цели?
Мирный анархист: Если они расходятся с целью, они не приближают к цели, а отдаляют от цели. Гнусные поступки гнусны безотносительно во имя чего они совершаются, ради наживы ли или ради величайших идеалов. Скупой, который не моется потому, что жалеет свое мыло, не чище того, у кого мыла совсем нет. Убийства и разбои для освобождения человечества делают тех, кто прибегает к ним, людьми, не лучшими обыкновенных разбойников и убийц. Средства у них становятся целью. Как скупой забывает, что он начал копить деньги для того, чтобы удовлетворять при их посредстве свои потребности, — деньги стали его целью, так забывают прекрасные идеалы, увлекаясь средствами. Так совершается фактический отказ от своих целей. Вот почему анархизм требует не слов, а дел.
Неизвестный: Вы утверждали, что не только, анархический, но и всякий идеал, теряется, если он не служил путеводной звездой для поступков. Почему же Вы требуете последовательности только от анархистов?
Мирный анархист: Последовательность требуется от всех, но анархисты должны быть особенно последовательны, так как главный пункт анархизма состоит в утверждении „Я“ человека; нельзя жертвовать своими высшими интересами, отражающимися в его идеалах ни ради своих низших интересов, ни ради интересов других. Лишь стоя на такой почве, можно всегда отказываться от пожертвования принципами и на это пожертвование нельзя будет согласиться даже для спасения человечества. Анархисты не претендуют на роль спасителей; они указывают, что каждый спасает себя, избегая того, что он считает злом, руководствуясь в своих поступках маяком своего идеала.
Неизвестный: Я понимаю, чем анархисты отличаются от других общественных деятелей. Но я не вижу, чем они отличаются друг от друга? В чем их различие?
Мирный анархист: Я не буду останавливаться на всех течениях анархизма; их очень много... Остановлюсь только на главных и укажу, на сколько они последовательны и непоследовательны. Непоследовательными являются воинствующие анархисты и анархисты, отказывающиеся от насилия под давлением внешней силы.
Неизвестный: Расскажите сначала о воинствующих анархистах!
Мирный анархист: Прекрасно!.. Они вполне последовательны, когда не признают участия в парламентах, потому что, раз они стоят за уничтожение государства: государством нельзя пользоваться; я не понимаю только, почему можно применять насилие, не признавая его? Раз государством нельзя уничтожить государство, почему же можно насилием уничтожить насилие? Ведь государство ненавистно анархистам именно потому, что оно является орудием насилия. Почему они опасаются только орудия зла, а не самого зла?
Неизвестный: Я понимаю ваше разногласие с воинствующими анархистами. Но ведь различие наблюдается и среди мирных анархистов?
Мирный анархист: Можно не признавать насилия и быть непоследовательным. Всякий кто смотрит на насилие, как на лакомый кусок, отказывается же от него с чувством самопожертвования ради высшего существа или по своей доброте к людям, поступает не по анархически. Анархист не совершает насилия, потому что он глубоко убежден, что насилие причиняет более вреда самому насильнику, нежели насилуемому и избегая насилия, он избавляется от величайших несчастий.
Неизвестный: Странно. А я думал, что отказаться от насилия можно только отказавшись от своих интересов.
Мирный анархист: Следует хорошо понять свои интересы, а для этого не надо заменять высшие интересы низшими. Насильник же продает свое первенство за ложку чечевицы. Высшими интересами является все, что утверждает „Я“ человека. Это утверждение обнаруживается, когда есть вера в свою силу и в проявлении самостоятельности. Насильник отрицает свое „Я“, верит не своей силе, а силе кнута. В нем не заметно самостоятельности. Он всегда изменяет свои действия в зависимости от направления ветра внешней силы.
Неизвестный: Взамен этого, он получает известного рода наслаждения?
Мирный анархист: Приобретенные насилием наслаждения или моментально исчезают или они призрачны. Но мучения насильника от душевного разлада продолжительны. Настоящее удовольствие существует при внутренней гармонии, т. е. когда поступок является завершением мысли, когда человек не делает того, что считает дурным. Всякий знает, что насилие дурно, что совесть не дает на него согласия. Делая то, что противно ему самому, насильник разрывает свой внутренний мир на части. Он уродует себя и становится калекой.
Неизвестный: Не у всех насильников бывают угрызения совести.
Мирный анархист: Менее дает о себе знать совесть тех людей, у которых более всего развита тупость и глупость и им нечего завидовать. Такие насильники, убежденные в том, что они хорошо поступают, не избегают общей участи насильников — вечного страха. Опираясь только на кнут и зная, что кнуты бывают разных размеров, насильники вечно опасаются, как бы другие кнуты не сломали их кнута. Они зная, что кнут может очутиться в руках тех, кого он теперь бьет и насилуемые будут мстить, — призраки кнутов и кнутиков отравляют их жизнь.
Неизвестный: Если вы измеряете благополучие человека степенью его страха, то я полагаю, нельзя признать насильников самыми несчастными людьми.
Мирный анархист: Откуда вы знаете степень неустрашимости насильников? Впрочем, благополучие людей мы можем измерить не столько страхом, сколько ненавистью и любовью. Ненависть—величайшее зло для человека, и только она, как правильный термометр, указывает падение жизни и несчастье. У насильников же ненависть проявляется более, чем у кого бы то ни было.
Неизвестный: Не слишком ли смело такое обобщение? Сказать о всех насильниках, что они ненавидят больше других людей, ведь это через чур смелое обобщение?
Мирный анархист: Нет. Я глубоко убежден в этом, потому что всегда ненавидят тех, кого боятся, и всех, кому причиняют зло. У насильника больше причин ненавидеть, потому что зло есть его профессия,—он ненавидит более всех и он всех несчастнее.
Неизвестный: Не скажете ли вы, что такие чудовища ненависти, как насильники, не заслуживают ненависти?
Мирный анархист: Несчастных следует сожалеть, а не ненавидеть. Ненависть, будучи дочерью насилия, в свою очередь плодит насилие, и ненавидящий становится насильником. Вместо того, чтобы учиться у насильников, заимствуя у них их способ действия, не лучше ли примером учить их прощению?
Неизвестный: Неужели всем прощать? Даже страшным преступникам?
Мирный анархист: Для чего наказывать? Для того, чтобы наказуемый почувствовал себя плохо? Но, ведь, чем хуже чувствует себя человек, тем хуже он относится к окружающим. Если человек поступает дурно, — значит он был в плохом состоянии. Постараемся, чтобы ему было лучше, и он проявит больше любви. Я говорю больше, потому что любовь наблюдается и у закоренелых преступников, — везде, где имеется жизнь. Разница только в степени: — где пульс жизни бьется меньше, там уменьшается объем любви. Когда же жизнь усиленно бьется в сердце, тогда является стремление поделиться с другими, обнять и целовать окружающих. Это значит любовь раскрывает свои крылья, и она великолепнейшим образом указывает на то, что проявляющий ее человек счастлив и прекрасно себя чувствует.
Неизвестный: Что же делать, чтобы в момент уныния и скорби не причинять зла другим?
Мирный анархист: Шире применять свою любовь: любить не только „своих", но и „чужих", не только „чужих“, но и врагов, не только врагов, но и профессиональных насильников, ненавидя в то же время их поступки. Поменьше требовать от других, по больше — от себя. Тогда мы реже попадем в самообман, будто бы другие ответственны за наши неудачи и не будем винить их.
Неизвестный: Для этого надо быть слишком добрым.
Мирный анархист: Нет! Для этого нужно быть разумным: избегать насилия и стремиться к любви, — это и есть в высшей степени разумная жизнь.
Неизвестный: А как вы смотрите на доброту?
Мирный анархист: Доброта бывает двух родов: уступчивость по слабости и деятельная любовь. Первая выражается в уступчивости, в пожертвовании своими решениями, своими взглядами и идеалами. Ко всему этому надо относиться отрицательно. Наоборот, когда, в согласии со своими намерениями, человек лишает себя телесных благ и удовлетворяет потребности других, такая доброта указывает на высокую любовь и на наивысшую степень счастья, которую дает любовь.
Неизвестный: Но, ведь, таким людям предстоит разочарование. Ведь их ожидает черная неблагодарность!
Мирный анархист: Если доброта проявляется ради благодарности или в ожидании какой нибудь платы, то это — не доброта, а торговля. Настоящая доброта проявляется от любви, а любовь появляется от избытка жизни. Богатство жизни выражается в стремлении доставлять другим благополучие. Бедность жизни выражается в том, что люди стремятся брать у других, ради чего угождают насильникам и сильным мира сего. Несчастная жизнь стремится обкрадывать благополучие других, — обыкновенно этим занимаются насильники.
Неизвестный: Насколько я вас понял, ваша программа состоит в отказе от насилия, потому что оно всем невыгодно и потому что оно наиболее невыгодным образом отражается на людях, его применяющих. Вместо насилия вы предлагаете любовь. Доброту же вы предлагаете, не как акт самопожертвования, а как путь к счастью.
Мирный анархист: Я констатировал факт, указал на то, что есть.
Неизвестный: Насильники далеко не согласны с вашими взглядами: они продолжают превращать земной мир в бойню. Что может остановить все эти ужасы?
Мирный анархист: Вы сами могли убедиться, что бойня увеличивается, потому что заболевший палец лечат тем, что отсекают его, а затем отсекают всю руку, затем ради лечении отрезают все конечности. Больной, конечно, не излечивается этими приемами и ему отсекают голову! Мало того, от такого способа лечения больше всего страдают лекари, жертвами насилия являются еще в большей степени насилующие: мучители являются и мучениками; убийцы чаще других погибают от убийств. Первый выход из ужасного положения — отказаться от безумия — насилием избавиться от насилия.
Неизвестный: А дальше? Как можно освободиться?
Мирный анархист: Самоосвобождением. Каждый может сам освободить себя, не делая того, что ему противно. По ступая таким образом, он утверждает свое высшее „Я", он живет в анархии.
Неизвестный: Никто не может быть свободным, живя в рабском обществе. Скажите, как освободиться всем, а не отдельным лицам?
Мирный анархист: Раз нет свободы без самоосвобождения, всех могут освободить только все. Никакая выдающаяся личность, так же, как насилие не могут освободить других людей. Но всякий, даже тот, кого считают самым ничтожным, может освободить себя. Поэтому свобода от насилия наступит вслед за всеобщим участием в освобождении.
Неизвестный: В чем должно выразиться освобождение?
Мирный анархист: В отказе от повиновения, в неподчинении тому, что противоречит совести. Только этим путем человек и общество освободят себя. Как только люди перестают преклоняться перед идолами, идолы теряют всякую силу. Разве насилие помогло бы уничтожить языческое идолопоклонничество? Тоже относится к идолу, который называется „Насилие". Следует перестать преклоняться перед ним, пере стать почитать его и этому идолу придет конец.
Неизвестный: Когда начнется это отрицание насилия?
Мирный анархист: Тогда, когда люди поверят сами себе, когда они сознают свою силу, которая в настоящее время является мертвым капиталом. Лишь тогда человек убедится в своем могуществе, человек-раб станет свободным.
Неизвестный: Я все понял. Вы видите свободу в отсутствии насилия. Насилие исчезнет не от насилия, ни при его посредстве, а от пассивного сопротивления. Пассивное сопротивление мыслимо только тогда, когда человек верит в свою силу и в свою работу. Вы, кажется, устали. На сегодня довольно.