Беседы с грешниками

3. Равнодушие

На землю спустился густой туман, стало сыро. Воздух наполнился застылостью и застойностью больничной палаты, скрылось море. Что-то менялось, стало зябко и неуютно — снова гости!

Она приблизилась неуверенно из мглы, словно как в тумане собственных мыслей и своего прошлого. Присела рядом на скамейку, молчала. Я тоже молча смотрел на нее. Все в ней казалось обычным: русые волосы, ничего не выражающие серые глаза под тонкими выщипанными бровями, ресницы. Останавливали взгляд только веснушки. Смешно: сырость, холод, туман, холодное море, чья-то непреклонная роковая воля, вершащая наши судьбы и на тебе — грешница в веснушках!

— Кто Вы? — ей надоело молчать или она наконец-то меня увидела?

— Я, Артур. Я здесь, чтобы услышать Вашу историю. Как Ваше имя?

Голос у меня против воли сделался противным, как у психотерапевта. Странно, с другими я об этом не думал!

— Полина.

Скамейка, где мы сидели, и впрямь казалась отрезанной от всех горизонтов душной больничной палатой.

— А вы уверены, что это я, а не Вы должны излить мне душу?

— К сожалению, не я придумываю правила. А почему Вы спросили? — я искренне удивился.

— Мой грех — равнодушие. Вы правы, пустоту в душе исповедями не заполнишь, странно только, что моя жизнь кому-то понадобилась. Ну ладно, слушайте.

Я родилась в счастье. Нашу семью теперь назвали бы благополучной и обеспеченной. А главное — меня любили. Мама, молодая, красивая, часто улыбалась, шутила, пела нам с сестрой веселые песенки. Отец, приходя с работы, брал нас с Дарьей в охапку и кружил по комнате, изображая схвативших нас сказочных чудовищ, у которых почему-то были смешные имена. Сладко пахло родным домом: вареньем, солнцем, пирогами и беззаботностью.

Где закончилось наше счастье? Наверное, с уходом отца. Он, конечно, не совсем исчез. Сказал нам с сестрой, что любит нас, что будет заходить и много разных других слов, которые говорят, чтобы успокоить и освободиться. Главное было другое. У него новая семья. Новая жена. Новая дочь. Новая жизнь. Без нас. Так в наш дом вползла Пустота.

Мама сразу сникла. Помните, как гасят свет? Так и в ней погасла какая-то искра. Стала безвольной, серой, невнятной. Для меня же только она была виновата в уходе папы! И хотя во мне еще жил ребенок, любивший маму больше всех людей, той мамочки, моей, вчерашней уже не стало. Она все делала не так! Ходила, говорила, одевалась, часто роняла всякие вещи — стала неуклюжей, забывчивой. Это злило. Я не хотела примерять несчастье даже ради самого близкого человека. Равнодушие или переходный возраст….кто знает?

В 17 лет я ушла из дома. Впрочем, я и так уже там почти не жила. Дашка, добрая душа, бегала ко мне после школы, уговаривала вернуться, говорила о маме — ей и так плохо, Поля, пожалуйста,… Как ей было объяснить — я не хочу переживать ее боль, у меня своя жизнь, надо идти вперед, учиться, делать карьеру, жить!

Я поступила в медицинский и училась неплохо. Мама разменялась. Подарила мне квартиру в спокойном зеленом районе. Иногда я заходила к ним с Дарьей. Иногда бывала у отца. В его «кукольной» семье. Как меня тошнило от их слюнявых улыбок, одинаковых фартучков, тапочек, белых вязаных салфеток! От когда-то любимой улыбки отца. Зачем я приходила к ним?

Полина задумалась. Может и сейчас, после смерти, ее душа не могла найти ответы на вопросы о себе?

Его новая дочка — Анжелина. Полная рыжая девица с желтыми глазами пела в хоре и писала стихи про любовь. Жена сидела дома и вязала отцу бесконечные носки и шарфы, таким образом выражая свою бесконечную к нему любовь. Хватит о них.

Она поморщилась. Веснушки на ее лице ожили, словно в детском мультике.

Лучше я расскажу Вам о Дашке. Даша выросла. Я не заметила, когда это случилось (усмехнулась), впрочем, в своей жизни я вообще мало что замечала. Тоненькая, почти невесомая, с живыми карими глазами. Теплый, доверчивый взгляд. Всегда взъерошенные рыжие волосы по-взрослому легли в модную стрижку. От детства остались только веснушки на курносом носу. Красавица. Но дело не в этом. Главное, в Дашке жила доброта! Всегда. Подружки звали ее «Светлячок», ей подходило. Наверное, тогда Дашка была единственным дорогим для меня человеком. Пока я не встретила Его.

Истории о любви банальны, глупы и похожи одна на другую. Моя — не исключение.

Шел дождь. Теплый, весенний дождь ласковой майской ночью. Я вышла на балкон, курила, думала о чем-то и ни о чем. Внизу под дождем резвилась парочка. У нее — огромный букет и наивная, короткая юбка (непременные атрибуты Дамы), у него — плащ и шляпа (непременные атрибуты Принца). Он целовал ее — с полей шляпы их окатывала вода, они смеялись, шлепали по лужам, Словно их счастье зависело от того, насколько они мокрые! Девушка потянула его к подъезду, и через минуту в мою дверь позвонили.

Дашка, мокрая, как котенок, держала свой букет, словно самую главную драгоценность.

— Мы тебя не разбудили?

Вошла и впустила «Принца».

— Это Никита.

Полина прервала рассказ и внимательно посмотрела на меня.

Вы умный человек, Вы же все понимаете. Ник был очень красив. Очень. Я ничего не смогла с собой поделать. У меня и до него были мужчины, но так сходить с ума не приходилось. Он — единственная ЛЮБОВЬ, случившаяся в моей жизни. Другой и не случилось. Не думайте, что я не боролась с собой. Я говорила себе:

— Дашка молодая, красивая, у нее еще все впереди;

— У нее это не серьезно, не может быть серьезно;

— Все равно, пусть Дашка не простит, что там Дашка — пусть весь мир не поймет, но пусть ОН будет МОИМ!

Он и был. Два неполных месяца. Два неполных месяца почти счастья!

Даша и не сопротивлялась. Просто не звонила, не заходила, а нам никто и не был нужен. У меня тоже были розы, свидания в ресторане и на дискотеке, а уж красивых слов столько не говорили, наверное, ни одной женщине в мире!

Извините, Артур. Вам, наверное, скучно. Но согласитесь, воспоминания тянут нас в прошлое иногда с непреодолимой силой, возвращая эмоции, надежды, воскрешая убитое нами в себе, и то, что однажды почти убило нас.…А мы любовно вклеиваем в фотоальбом, записываем в дневниках, снимаем на видео лучшие свои воспоминания и впечатления. Для чего? Чтобы вернуться к былому счастью? Часто возврата назад уже никогда не будет. И для меня не было.

Однажды позвонила мама. У нас была вечеринка — этот звонок был так не вовремя!

— Полина, ты знаешь, что Даша беременна?

Даже если бы у нас в квартире разорвалась бомба, на меня это произвело бы меньшее впечатление.

— Какой срок?

— Я не знаю точно. Кажется, два месяца.

— От кого?

Задавая этот вопрос, я уже точно знала ответ, и знала, что приложу все усилия, чтобы этого ребенка не было на свете. Но Дарья решила по-своему.

«Я не буду мешать твоему счастью, Полина» — сказала она — «но и ты не вмешивайся в мою жизнь».

Однажды, придя после работы, я нашла на столе записку. Как всегда, в красивых словах, мой любимый прощался со мной навсегда. Нет, он не испугался, того, что станет отцом, тут другое…

Я кинулась в комнату. Его вещей не было тоже. А заодно и денег, припрятанных на черный день. Что тут скажешь? — она усмехнулась — У живых такие хорошие пословицы на все случаи жизни! Жаль, что все забылись.

Больше я никому не верила. Я не пошла к маме, не хотела видеть снисхождение в Дашкиных глазах, выслушивать жалобы и упреки. Мне не нужны были близкие люди вообще. Счастье не для меня, любовь не для меня, доверие — вообще бред, кто его только придумал! Красивая ложь откусила порядочный кусок от моей души.

Я вся ушла в работу. Работала я в больнице, в раковом корпусе. Вы помните, что это такое, Артур? Люди там переживают ад на земле. А пролитыми от горя слезами можно, наверное, наполнить море. Многие приходили ко мне, девчонке, за надеждой. Несли и деньги, и подарки, часто отдавали последнее, чтобы спасти любимых. Как будто я что-то могла!

Через три года ко мне попала Дашка. Мама приходила навестить ее с маленькой девочкой, рыженькой болтушкой Викой. Иногда они гуляли в больничном дворике. Вика бегала между деревьями, пряталась, играла. Она не понимала, что мамы скоро не будет. У Даши был рак мозга. Неоперабельный. Злая медуза пустившая свои щупальца в Дашкину жизнь.

Мы так и не поговорили с ней по душам. На работе я всегда старалась держаться официально, профессионально. Никто не должен говорить, что к этой пациентке у меня особенное отношение, потому что она моя сестра! И никто не узнал об этом. Даша тоже была занята. Она старалась закончить книжку, которую писала для Вики. Сказку с картинками. Про Ёжиков, про приключения в сказочно-синем лесу и маленькую девочку, которую зовут Вика. Теперь я знаю эту неоконченную книгу почти наизусть, а тогда — Даша не мешала моей работе, и мне от этого было хорошо.

А мама пришла ко мне. Плакала. Устроила настоящую истерику. Для чего? Что я могла сделать? У нас много таких как Дашка. Почти все такие.

Даша умерла весной. Как многие проходившие через мои руки больные. За время работы я привыкла к смерти, к больным, к их проблемам, как привыкают к конвейеру, станку или компьютеру. Бесконечные больные, страждущие и несчастные заглядывали мне в глаза в ожидании приговора. Вызывая омерзение, доставали свои мятые деньги из кошельков родные и близкие лежачих. Они не хотели ухаживать за своими больными родственниками. Менять подгузники. Подавать утку. Кормить и вытирать остатки рвотных масс с их искривленных губ. Так кто из нас равнодушный?

Девочку воспитывать взялась мама.

Артур, вы не думайте, что я не жалела сестру. Только себя я жалела еще больше. Наверное, нам с ней на двоих было дано только одно сердце. И в тот момент оно уже не билось.

А еще через год моя «вторая мама» поселилась в Дашкиной палате. Вот такие совпадения дарит нам порой жизнь! И история повторилась. Здесь мне уже не было нужды притворяться равнодушной. Мне не было ее жаль. Как и отца. Он приходил с Анжелиной, и, так же как и остальные просил меня найти сиделку, чтобы ухаживать за женой. Анжелина прятала глаза. А я сказала, что ничем не могу им помочь. Уход будет такой же как и за всеми остальными больными. Еда больничная. Белье свое. Лекарства свои. Я ничего им не должна. Сочувствие не входит в мои обязанности в конце концов. На глазах у отца были слезы. И это злило и раздражало. Я ушла. А он остался стоять в бесконечном больничном коридоре, молча глядя мне вслед. Анжелина села на кушетку и закрыла лицо руками.

Через два месяца мачеха умерла. Белые кружевные салфетки кончились.

Я сделала хорошую карьеру. Достигла признания и положения. Мужчины не задерживались в моей жизни. День-два, а больше и я не держала. Коллеги прозвали меня Ледяной королевой. Пациенты — жандармихой. Правила и нормы стали моим наваждением. В обходы я вычищала из тумбочек моих пациентов все, что не касалось процесса лечения, вещи, передаваемые родными и близкими: игрушки и рисунки от детей, фотографии, любимые, памятные мелочи. В моем отделении все ходили по команде, даже тараканы! Ко мне уже не шли за сочувствием, а скандалы разрешать я умела.

Однажды в моем кабинете зазвонил телефон. Детский голос, запинаясь, произнес:

«Тетя Полина, приезжайте, пожалуйста, к нам! Бабушке стало плохо. Я не знаю, что делать. Скорая не едет!»

Я повесила трубку. У меня было назначено важное совещание. Я никому ни по каким причинам не разрешала опаздывать, уходить с работы, отпрашиваться. Не могу же сама уйти. Нельзя бросать дела. Ребенок просто испугался, Мама раньше ни на что не жаловалась. Пустые страхи!

Я приехала поздно. Вика сидела съежившись в уголке кровати. В комнате было темно. Пахло лекарствами.

«Бабушку увезли» — Вика не плакала. Огромные глаза застыли в невыплаканном горе.

В комнату вошла Анжелина.

— Вика позвонила по телефонам, что были в записной книжке Ирины Петровны. Я останусь с ней переночевать, если ты не против.

Возиться с ребенком не хотелось. В голове стоял туман. Холодный и мерзкий.

Я ушла. Вернулась в свою квартиру. Включила свет, но темнота осталась. Пусто внутри. Пусто снаружи. Во всем мире пусто. Мамы нет.

МАМЫ НЕТ. ДАШИ НЕТ. И ПАПЫ ТОЖЕ УЖЕ НЕТ НА СВЕТЕ.

Вику возьмет Анжелина. Больных возьмут другие врачи. Меня возьмет пустота.

Я знала это совершенно ясно. Уснула и умерла.

И очнулась в до боли знакомом больничном коридоре, настоящем, с запахом хлорки, лекарств, болезни и смерти. ОДНА. Я брожу по знакомым палатам, листаю истории болезней, осматриваю пустые тумбочки, из которых при жизни изживала Жизнь, готовлю пустую операционную к операции, которой никогда не будет. И есть палата, где лежала Дашка. А еще книжка. Дашкина неоконченная книжка. Про Ежиков и девочку Вику, с яркими веселыми картинками, лежит у меня на столе. Как закончатся приключения в сказочно-синем лесу? Кто теперь ответит?

Звенящая колючая пустота и одиночество. Навсегда. Навечно. Нет зеркал и я не вижу даже своего лица. Нет звуков. Нет света. И только лежит на столе кусочек Дашкиного сердца. Для девочки, которую она любила больше всех на свете.

Иногда ночью я слышу шаркающие шаги в коридоре. Выбегаю и попадаю в пустоту.

МАМЫ НЕТ. ДАШИ НЕТ. ПАПЫ НЕТ. И МЕНЯ УЖЕ НЕТ.

Однажды босиком в холодном пустом коридоре я крикнула: «Прости меня, мама!» И даже эхо не откликнулось мне.

Во сне я не вижу людей. Пустота сожрала даже мои сны.

А мама простила бы. И Даша. И папа. И, может быть, Вика. А я сама не могу. Из черной дыры не выбраться. Самое страшное наказание для меня — я сама. Потому что я и есть — ПУСТОТА.

Мне пора.

Полина поднялась.

— Спасибо Вам, Артур.

— За что?

— За то, что Вы есть. Человек или существо неважно, на некоторое время Вы избавили меня от одиночества. И, может быть, Вы увидите их. Маму, Дашку, Папу. Скажите, Полина хотела попрощаться. В жизни у меня это не получилось. Скажите, я их люблю. И Вы, Артур, прощайте….

Я протянул руку, чтобы коснуться ее, но поймал только ветер. Ветер там, где только что она стояла. Моя равнодушная грешница. Пленница пустоты.