Беседы у Клавы

Владимир Забалуев

Алексей Зензинов

БЕСЕДЫ У КЛАВЫ

- Да, - сказал Ник Ник, - книжка хотя и древняя, однако не устарела.

И он кинул такую ссылку. * С.Н.Паркинсон. Законы Паркинсона. М., Прогресс, 1989. С.189-205.

- Если верить Паркинсону, - откликнулся Монах, - источник юмора кроется в контрасте между тем, что должно быть, и тем, что есть на самом деле. Его классификация типов анекдотов, впрочем, не лишена изъянов, поэтому стоит сразу внести в нее некоторые коррективы. Я бы выделил четыре типа смеховых конструкций:

Онтологический анекдот. Все действия персонажей вроде бы правильны и логичны, но какое-то внешнее неучтенное обстоятельство лишает эти действия смысла.

Социальный анекдот. Персонажи совершают действия, не соответствующие их официальному или подразумеваемому статусу.

Анекдот-каламбур. Двусмысленное, необычное или ошибочное сочетание слов.

Риторический анекдот. Нарушение общепринятых правил изложения, пропуск ожидаемых читателем (слушателем) логических звеньев. Классическим образцом подобного юмора являются так называемые садистские стишки ("Девочка камешек бросила вниз...Долго в ущелье стонал альпинист")

Если бы не Oblomoff, которой цеплялся за любую новую тему разговора, мы бы больше не вспомнили ушлого гражданина Объединенного Королевства с его английским юмором. Но наш Oblomoff недавно прочитал пьесу, где контраст между ожидаемым и действительным имел место уже в названии: она называлась "Чайка", но ничего общего с чеховской комедией не имела. Согласно ремарке, в финале сцена задергивалась занавесом с изображением мхатовской чайки, а все потому что действие происходило на берегу реки, где расположены молодежный центр отдыха и три профсоюзных пионерских лагеря, один из которых и назывался "Чайка". Oblomoff вычислил, что это третий тип анекдота по Паркинсону, обрадовался своим креативным возможностям и решил применять их дальше. Хотя эта самая не-чеховская "Чайка" была густо насыщенна реалиями ушедшей эпохи, многим из нас непонятными, он целый вечер донимал нас своим АНАЛИЗОМ СМЕХОВЫХ КОНСТРУКЦИЙ, так что кое-кто (Кое-Кто, Labuh и Dragon) подключились к его рассуждаловкам и, можно сказать, поддали жару.

Первое действие пьесы ("БЕСЕДКА НА БЕРЕГУ РЕКИ В ПИОНЕРСКОМ ЛАГЕРЕ "СОЛНЕЧНЫЙ") начиналось беседой троих героев на закате солнца. Пятое, последнее действие ("АСФАЛЬТОВАЯ ДОРОЖКА В ЛЕСУ") кончалось с восходом.

Сценическое время между этими точками было заполнено грандиозной межлагерной пьянкой и гульбищем (действие второе "КЛУБ ПИОНЕРСКОГО ЛАГЕРЯ "ЧАЙКА"; действие третье "ПЛЯЖ ПИОНЕРСКОГО ЛАГЕРЯ "ЧАЙКА"; действие четвертое "ФУТБОЛЬНОЕ ПОЛЕ ПИОНЕРСКОГО ЛАГЕРЯ "ТИХИЙ УГОЛОК"). Кое-Кто возразил, что грандиозность по тамошним масштабам просто не идет в сравнение с пьянками, случавшимися в "Артеке" и других всесоюзных пионерлагерях, они, мол, еще ждут своего Гомера и Бондарчука. Но нас увлек сюжет, а исторический экскурс мы оставили Болтуну.

- Сюжет, - сказал Oblomoff, - прост и даже банален. На именины к старшему вожатому "Солнечного" Вовочке Воскресенскому приехали два однокурсника, причем один прихватил с собой киевскую двоюродную сестру типичную хохлушку с манерой взрывно произносить "Г". Ее и брата с самого начала отличает приятная старомодность в общении. В самые скандальные минуты они обращаются друг к другу "Мой милый кузен!" и "Любезная моя кузина!"

Кузен сразу же начал ухлестывать за вожатой "Солнечного", центровой сборной города по баскетболу, которую все ласково зовут за глаза Маленькой Разбойницей.

- Второй тип анекдота? - спросил Dragon, не отмеченный печатью сообразительности. Мы сделали вид, что не слышали, а Oblomoff продолжил:

- Парню обломилось. Маленькая Разбойница не может пойти на общее застолье, потому что ее дети увидели в окне Синюю Руку, и теперь не заснут одни.

Печальный для кузена юмор ситуации состоит в том, что именно он стучался в окно и пугал детей в надежде, что они скорее утихомирятся и вожатая сможет уйти из отряда. Налицо онтологический анекдот, ибо предугадать реакцию детей было сложно.

Вожатые и гости собираются на пьянку, которую устроил для своего товарища и однокурсника старший вожатый "Чайки" Штейнбах.

Дальнейшие события Oblomoff пересказывал, консультируясь с Кое-с-Кем, который еще помнил подобные неформальные сборища, до предела ритуализированные и насыщенные октябрятской и пионерской символикой. По его свидетельствам, после каждого выпивона хозяева и гости, многие из которых забывали снять пионерские галстуки, в едином порыве вставали в круг и отрешенно пели: "Шагают ребята отрядом ... командуя взглядом ... их старший товарищ идет", а один, самый поддавший, даже ползал под столами по-пластунски, выкрикивая речевку:

"Под алым парусом мечты свои мы водим корабли!"

Чтобы не затягивать рассказ, приведем несколько эпизодов пьесы, особенно удививших Oblomoffа.

Вовочка и Штейнбах, обнявшись, выясняют, кто же из них главный. "Я старший вожатый", утверждает Вовочка. "Нет, я старший вожатый", упрямится Штейнбах, а у свидетелей они требуют подтверждения собственной правоты. Их подсознание, привыкшее к единоначалию иерархической пирамиды, конфликтует с ослабевшим Ratio, которое не в силах подсказать спорщикам, что оба они вышли за пределы своих пирамид.

Вожатая "Чайки" Люба по ходу пьесы выходит на улицу с одним юношей, а возвращается - с другим. Первый тип анекдота сочетается здесь с четвертым.

Сама Люба, студентка сельхозакадемии, растерявшись от выпавшего на ее долю успеха, говорит с потенциальными любовниками об искусственном осеменении коров (второй тип).

Штейнбах клеит кузину, рассказывая местные небылицы о туристе из центра отдыха, который пошел на пляж купаться, "в полдень нырнул, а в пятницу вынырнул" (четвертый тип), или историю о том, как несколько лет назад старший вожатый "Чайки" включил в радиорубке неисправный усилитель, и какого цвета был пепел от сгоревшего вожатого. В последнем действии оба погибших героя тоже получат слово, вероятно, от вящего человеколюбия автора.

- Примечательная особенность пьесы, - сказал Labuh, - в список ее действующих лиц введен чисто анекдотический персонаж, заменивший для своего времени бессмертный образ Ивана-дурака из русских сказок. Когда в первом действии кузен представляет сестре именинника, кузина в восторге бьет в ладоши и кричит, что впервые в жизни наконец-то видит живого Вовочку Живой человек становится героем анекдота - неожиданность второго типа. Сказочный Иван-дурак, скорее всего, был менее зациклен, чем братья, царь или ивановы враги, а в финале получал за это вознаграждение, то есть достигал соответствия своих внутренних качеств внешнему статусу. Вовочка из анекдотов также лишен комплексов, которые довлеют над окружающими, и этим страшно для них неудобен, особенно для бедных учительниц. Своим поведением он реализует доведенную до абсурда норму. Формально он безупречен и действует в полном соответствии с тем, чему его учили. Он лишен приспособительного конформизма внешнего мира, честен в своих действиях и совершенно не может понять, чем же он терроризирует взрослых и примерных девочек за соседней партой. После него вторыми в рейтинге честности в нашем анекдотическом общежитии идут дистрофики и обитатели дурдомов.

В пьесе "Чайка" этот бич педагогов уже вырос и по-прежнему не испытывает давления со стороны каких-то норм поведения. В любом положении, в любых обстоятельствах он искренне счастлив и уверяет в этом других. Соответственно, отведенную ему роль он отыгрывает до конца, правда, предпочитает странные финалы. Когда раздираемая надвое Люба просит Вовочку увести ее спать, он исполняет это поручение буквально - то есть, укладывает девушку спать, ничего корыстного из создавшейся ситуации не извлекая. Затем он, на глазах ошеломленного Штейнбаха, находит новый предмет приложения сил - и этот объект вполне достоен Вовочкиных усилий.

"Все в реку! Мы устроим дикий пляж!" - кричит кузина, кандидат в мастера спорта по плаванию.

"С ума сошла! В такой-то дикий холод!" - каламбурит Штейбах и сразу теряет все шансы в глазах кузины. Ему остается только пробормотать укоризненную реплику:

"Эх, Вовочка, ведь ты же импотент.

Зачем тебе кузина?.."

Как считает Ник Ник, сам по себе образ импотента, отбивающего хлеб у сексуального гиганта, каким является по мысли Штейнбаха Штейнбах, смешон, особенно если учесть, что автор намекает на какой-то символ в духе шекспировского сонета "Зову я смерть...". И вот, стоя у воды, сбросив одежды, кузина и Вовочка ведут себя прямо противоположно своему поло-ролевому статусу, можно даже сказать, меняются местами.

"О, Вовочка, ты ж белый, як глиста" - восторгается кузина, а тот топочется на мелководье, плещется, как ребенок в ванночке и заливается высоким смехом.

- Найдите хоть одну мужскую черту в этом кавалере! - предложил Dragon. Мы сокрушенно потупились, а Ник Ник развивает мысль дальше, описав сцену, когда кузина в несколько гребков уплывает куда-то вдаль по водной глади и зовет остальных за собой, призывая быть смелыми - словом, присваивает себе авангардные функции мужчины.

- Полная идиллия царит в этом мире двоих купающихся, - сказал Монах.Вдвоем, потому что никого уже не осталось на пляже, они уходят с берега, и кузина укоряет спутника, что нельзя же быть таким тощим и белым. Вовочка радостно захлебывается смехом и кокетливо возражает:

"Не тощий я, а стройный!

Так дяденька Дружинин говорит".

- "Дяденька Дружинин - это начальник лагеря "Солнечный", который страшно уважает и боится своего старшего вожатого, - пояснил Кое-Кто. Как назло в эту минуту за деревьями пьяный кузен начал ругаться с дяденькой Дружининым, живущим в одном доме с Вовочкой, и дяденька Дружинин заорал:

"Вон! Вон отсюда! Пьяные друзья Шатаются в час ночи... Чтобы завтра Ни старшего вожатого, ни вас Здесь духу не было!.."

Демонстрация полного неуважения к отвоеванному с таким трудом статусу старшего вожатого, первый образцово-показательный облом Вовочки - источник комического в этой сцене. А чуть позже на футбольном поле кузен сталкивается с парой юных купальщиков и происходит семейный разговор брата и сестры, прелестный полной глухотой друг к другу собеседников.

И тут Кое-Кто начал шпарить наизусть:

Кузина.

Как вы могли забыть про нас, кузен?

Мы чуть не утонули, милый братец.

Мы замерзаем...

Кузен.

Я ему сказал Все то, что думал...

Кузина ...И хотя вода Теплющая, но только выйдешь - зябнешь!

Кузен Я только постучал, а он с вопросом...

Я сукиным сыном его назвал!

Я два...Нет, три...Нет, все-таки два раза Назвал его козлом! Я постучал, А он: "Кого вам надо?" Я ответил:

"А не пошел бы, всякая там мать".

Кузина ...Лишь Вовочка пошел за мною в воду.

Он, как и я, до косточки продрог.

Вон, клацает зубами.

Кузен Ну, стучу я, А он мне: "бу-бу-бу!" Я говорю:

"А вас тут не колеблет! А пошли вы!"

Он и пошел...

Кузина А тут еще роса, И холод-д-дно! И кофта не обсохла.

Потрогай - мокрая.

Кузен.

А он тут: "бу-бу-бу!"

Кузина Олекса, милый, обними кузину!

Меня, любимый братец, бросил ты Так бессердечно...

Кузен Ух, ты, мое сердце!..

А не колеблет! Так вот и сказал!

Иди, козел несчастный...

Как заметил Кое-Кто, в голосе кузена - гордость и удовлетворение. Вовочка на протяжении всего разговора заливался блаженно-невесомым смехом, а кузина поражалась: человека завтра выгонят из лагеря, а он смеется. Есть чему поражаться - совершенно неадекватное поведение, второй тип анекдота.

Кузена уводят спать к Штейнбаху, а Вовочка и кузина проведут всю ночь в вожатской комнате, где, само собой, ничего не произойдет, потому что лучшие женщины достаются тем, кому они, в сущности, не нужны.

- Почему кузина пошла именно с Вовочкой? - спросил Dragon.

Вопрос этот волнует любого, кто хоть раз оказывался в положении отвергнутого соискателя, то есть всех знакомых нам мужчин. Вероятно, кузина, привыкшая свободно, без раздумий плавать по океану своих прихотей, бессознательно выбрала единственного свободного человека, который не побоялся, как и она, сбросить одежды и войти в воды, но она так и поняла, что ее избранник свободен и от сексуального влечения. Она пошла за раскрепощенным человеком, а легла в постель с символом - ложной действительностью, которая лишена всех признаков пола, кроме грамматического рода. По этой причине символ-Вовочка будет счастлив и поутру, а вот живая девушка-кузина будет молчалива и подавлена.

Мораль, вероятно, такова: героев анекдотов можно любить - в духовном, платоническом смысле, но всякая попытка физической близости с ними столь же противоестественна, как женитьба царя Эдип на собственной матери!

И тут Oblooff ни с того, ни с сего вспомнил об авторе. Автор, сказал он, что само по себе похвально, не ограничился сапфической драмой бедной киевской кузины. В пятом действии на сцене появляется главный герой, чье имя, видимо, в порядке ёрничанья, даже не внесено в список действующих лиц. Те из зрителей, кто подогадливей, вспоминают: ба! Ведь в гости к Вовочке приехали двое, кузен и еще кто-то, так и оставшийся безымянной тенью, а эстетически просвещенная публика отметит, что Антон Палыч не ошибся и всякое ружье на сцене должно выстрелить. Сия persona incognita, выползшая на главные роли и какой-то неприметной ремарки, страдает, поскольку по завершению валтасаровых пиров местного значения осталась без крова над головой. Юноша раскрывает обстоятельства драмы: оказывается, не решился идти в комнату, где спали кузина и Вовочка, старший вожатый Штейнбах о нем просто забыл, а самому позаботиться о ночлеге парню ума не хватило. Корпуса оказались заперты, и бедолаге ничего не остается, как бродить по асфальтовым дорожкам между лагерями, чтобы не замерзнуть: ведь холод-то, как уже сообщалось, дикий! Герой в очередном обращении к зрителям подытоживает, что за предыдущие четыре действия он, несмотря на номинальное присутствие, не произнес ни единой реплики, не совершил ни одного самостоятельного действия, и за это, вероятно, расплачивается.

Labuh был не уверен, что автор до конца убежден в своей правоте по отношению к бесприютному страдальцу. Иначе, сказал Labuh, зачем собирать вокруг героя синклит из всех остальных, физически спящих, но духовно бодрствующих героев, чтобы устроить допрос с пристрастием и вынести приговор? Вспомните, Вовочка и Штейнбах говорят, что надо было устроить скандал, пообещать выломать двери, разбудить всю округу, а не стоять пеньком, но теперь об этом поздно жалеть.

Кузина, Маленькая Разбойница и крестьянка Люба сострадательно напоминают герою, что он ко всем им испытывал вожделение, однако ни одну из лагерных фемин не соблазнил, не изнасиловал, и потому, стало быть, должен пенять лишь на самого себя. Героя объявляют изгоем и обрекают вместе с Утонувшим Туристом и Сгоревшим Старшим Вожатым бродить до скончания века (пьеса написана в 1985 году) по лабиринту асфальтовых дорожек, а в народной памяти он останется как чудак, примерявшийся к жизни, да так и не заметивший, что время его утекло.

Автор, судя по всему, не претендует на креативные полномочия Создателя, скорее защищает плоды его деятельности от схоластических трактований. В заключительном монологе сгинувшего героя провозглашается его завет уцелевшим:

если не сумел стать орлом или львом, будь козлом, зайкой или свиньей, скотство лучше ничтожества, а бездействие безнравственней любого преступления.

- Фокус здесь в том, что Автор (Создатель в узком смысле слова) случайно или из лукавства забыл предварительно сообщить главному герою правила драматической игры, а потому итоговое возмездие оказывается несоразмерным вине персонажа. Между тем, именно в таком несоответствии Гадамер видит суть античной трагедии, и непросто сказать, где тут кончается смех, то есть контраст между желаемым и действительным, и начинается судьба, то есть контраст между правилами игры и ее результатом.

Не помню, кто это сказал, но все мы погрустнели и, наверное, до сих пор бы пребывали в миноре, не попадись нам на глаза еще одна книжица "ПОСМОТРИ НА ЭТО НЕБО" некоего А. Стельмаковича.

Как нам стало ясно из предисловия, никаких сколь либо интересных событий в биографии автора не было, если исключить, конечно, чисто спекулятивные параллели. Например, он родился в тот год, когда возле Сведловска был сбит американский самолет-шпион У-2, а закончил писать свой роман осенью 83-го, когда истребители ПВО гонялись за южнокорейским лайнером. Однако чем зауряднее биография писателя, тем живее интерес к его текстам.

Экспозиция романа ("Я правильно называю эту часть книги?" - беспокоился Dragon) дана незатейливо, но размашисто. Мы видим пионерский лагерь с высоты колокольчика радиорубки. Колокольчик беспрерывно играет, поет, вещает и угрожает. Под ним - убегающие асфальтовые дорожки, цветные домики, веранды, бетонные площадки, стеклянные павильоны Ленинской и Пионерской комнат, беседки, фонтанчики с питьевой водой и т.д. (На вопрос Dragonа: "А что такое ИТД?" все дружно рявкнули: "Поручик, молчать!")

В мирке между сосен царит временной хаос. Одни пионеры стоят в парадной форме на линейке открытия, другие, перемазанные сажей и гуашью, участвуют в конкурсе рисунков на асфальте, остальные тут же начинают заметать асфальтовые дорожки по причине утренней уборки территории. У ворот лагеря свалены чемоданы и, коптя выхлопами бензина, разворачиваются автобусы, которые только что привезли детей.

- А что дети? - вздохнул Кое-Кто. - Всего лишь шумный, безликий фон. В тех случаях, когда они выходят на передний план, бывают жутковаты и загадочны.

Например, малопонятная и малоприятная девочка, которая уверяет, что должна через полгода умереть, влюбленная в звездное небо и в своего вожатого. Где она пройдет, там с "деревьев листья опадают, сикось-накось" (строчка из антивоенной песни абсурда, популярной в начале 80-х годов прошлого века), иней остается на траве, осыпается штукатурка и проваливается прогнивший пол. Labuh возразил, что благодаря Рэю Брэдбери и бр.Стругацким в литературу таки вошли дети, наделенные демоническими чертами, так что ничего особо нового автор романа не внес. Кое-Кто парировал: слабо было вашим фантастам обрядить старуху Смерть в красную пилотку с кокардой, белую рубашку и синюю плиссированную юбочку.

Oblomoff припомнил вставной сюжет про мальчика-активиста, который не хотел быть активистом и от того душевно страдал, про то, как вожатый этого мальчика разработал для него программу сублимирования, но не достиг цели, как к делу подключились Штаб и Служба доверия, как был использован и блестяще реализован метод подстановки ("Нет такого в психиатрии!" возопил вновь заглянувший на форум Монах), но кончилось все крахом, посмешищем и позорищем.

Ник Ник больше всего заценил третью часть романа, где собраны воедино сюжеты и происшествия, косвенно упоминаемые в первых двух частях. Там был рассказ о юноше, влюблявшемся во всех работавших с ним девушек-вожатых, последняя из которых довела своего коллегу до состояния тихого идиотизма, а затем нечаянно разбудила в нем дух бунтарства, заставила его бежать в леса, но после, уловками и притворством, сумела вернуть его в вожатскую среду и добровольно подвергнуться остракизму. Не менее драматична история вожатой-стукача, которая то ли из принципа, то ли просто интереса ради, начала стучать в институт и в обком профсоюзов на своих распоясавшихся товарищей, сладко улыбаясь им в глаза, с утра до вечера отдавалась работе, с вечера до утра отдавалась радисту-горнисту, и весь лагерь сгорал от любопытства, гадая, кого же подозревать в доносительстве, так что даже появилась местная игра в "стукача", как внезапно и глупо эта тайна открылась радисту-горнисту, и он пообещал убить свою любовницу в присутствии 20 вожатых и 200 детей, и что из этого вышло. Или маленькая новеллка о суровом, непреклонном методисте-администраторе, которая открыла существование в лагере двух независимо действующих извращенцев - лесбиянки и педераста - и оказалась в ситуации сложного нравственного выбора.

Сюда же, к этим "гомункулам", пользуясь словечком Набокова, можно отнести методиста по настольным играм Гену-Птичника, который, поправляя на репетиции линейки открытия государственный флаг, залез по мачте на небо, а слез только в самом финале, чтобы сообщить печальную новость о конце света. И т.д., и т.п.

Dragon сказал, что подобный список-каталог действующих и бездействующих персонажей романа особенно кстати, поскольку героев невозможно запомнить и различать с первого же прочтения. Таня (она же Татьяна Аркадьевна), Зина (она же Зинаида Игоревна), Владимир Семенович, Владимир Владимирович, Анастасия Федоровна, Николай Павлович, Павел Петрович, Игорь Олегович, Галина Георгиевна, Татьяна Васильевна, Осип Вадимович, фотограф по прозвищу Дачник, хотя не исключено, что это фамилия, и некий, вовсе зашифрованный ZZ. Кто хочет продолжить это подобие списка гомеровских кораблей, предложил Oblomoff, Бога ради! Читайте книгу с карандашом в руке и выписывайте имена - работы и на вас хватит.

Многие из персонажей, по словам Oblomoffа, так и остались до последних строк романа людьми с одним лишь именем, без лица, без поступков. Другие, примерно шестеро, начали себя проявлять и обретать некоторые отличительные черты, так сказать, оживать, не вызывая, впрочем, сопереживания. Главным в романе так и остался коллективный герой - некая социальная группа с общими привычками, нравами и общей поведенческой линией. Это студенты педвуза, проходящие в пионерском лагере летнюю практику и ставящие там совершенно непонятный Эксперимент - социологический, психологический, или политический, без пол-литра не разберешь. Ник Нику это слово, написанное с большой буквы, показалось претенциозностью и литературным жеманством, но Labuh вспомнил, что "Улитка на склоне" была опубликована еще в 1965 году, "Град обреченный" автору на момент написания романа, скорее всего, был неизвестен, так что всякие подозрения в подражательстве следует снять. Labuhу даже понравилось, что словечки типа "цветопись", "цветограмма", "шкалирование", "ранжирование"

ничего в сущности Эксперимента не проясняют, даже будучи дополнены инструкцией по работе с Дневником настроения и подробным описанием работы психолога из Службы доверия. "Постепенно, говорит Labuh, слово Эксперимент полностью исчезает из текста, и лишь в финале становится ясно, что цели и методы Эксперимента специально не сообщались заранее, поскольку должны были быть придуманы и реализованы самими участниками, а этого-то как раз не случилось".

По версии Кое-Кого, само проведение Эксперимента было ошибкой, потому что научные руководители из пединститута перепутали время и смену. Кое-Кто клялся, что в его бытность студентом такие заморочки случались каждый год. Но самое банальное объяснение, как обычно, дал Dragon: Эксперимент, дескать, с самого начала был мистификацией, а на самом деле ставился другой эксперимент, с маленькой буквы, с внедренным в лагерь стукачом, а когда события стали развиваться в непредвиденном направлении, всему был положен конец.

И тут Монах, который давно уже язвил нас короткими постингами, решил рассказать случай из армейской жизни.

- Однажды за каким-то хреном пришел к нам в роту начальник секретной части капитан Марков, которого все бойцы звали "Мандула". И вот, проверяя, как дневальный тащит службу, находит он под тумбочкой бычок. Дневальный начал отмазываться, я, мол, не курю, и не курил, даже когда учился в ПТУ, где готовили деревенских механизаторов и резчиков по дереву. "Не знаю, какой ты резчик, - грит Мандула, - но махать метлой на гауптической вахте ты у меня научишься".

- Где, где? - не понял Dragon.

- На гауптвахте, - пояснил Монах, и продолжил:

- Дневальный не сознается, тогда Марков приказывает построить роту на плацу.

Мы, конечно, не спеша одели шинели, вышли на плац, а Мандула с секундомером засекал, сколько мы протелимся. Четыре раза он строил роту, и всякий раз на это уходило все больше времени. Наконец плюнул он прямо на плац, чего раньше никогда не водилось, и спрашивает: "Товарищи солдаты, кто курил в неустановленном месте?" Все молчат. "Хорошо, грит Мандула, товарищи солдаты, оч-чень хорошо. Но вы так и знайте, грит, у меня есть средства узнать, кто из вас нарушает требования Устава и воинской присяги. Дневальный, несите сюда тумбочку". Принесли. Мандула положил на нее бычок и начал опознание. Каждый из нас по очереди строевым шагом подходил к тумбочке, наклонялся, вглядывался в бычок, потом отдавал честь Мандуле и докладывал: "Никак нет, товарищ капитан, не узнал". За таким интересным делом рота провела время до ужина, а прочие воины, что проходили мимо, хорошо зная Мандулу, давали шепотом полезные советы, типа гляньте-ка на бычок в профиль, может и признаете. Так что могли бы мы совершенствовать строевую подготовку на радость всему гарнизону до самого отбоя, если б не один сученок...

Тут Монаху подбросили срочную работенку, и он отключился. Так и не узнав, чем закончилась армейская быличка, мы снова заговорили о романе. Dragon, воодушевленный своим первым перечнем героев, второстепенных и главных, решил продолжить катологизацию (похоже, сказалось влияние фильмов Гринуэя, от которого Dragon просто балдел). Вот он, список Dragonа.

ЧТО ПОЮТ ВОЖАТЫЕ?

Визбора, Гуно, Дольского, Окуджаву, Дашкевича, Пахмутову, Высоцкого, М.Дунаевского, Пугачеву, Кима, Суханова, Шаинского, Егорова, Ланцберга, Чичкова, Лутошкина, Никитиных, Рыбникова, Балакирева, Макаревича, Кукина, Градского, Вертинского.

Кроме того, как заметил въедливый Dragon, вожатые, пускай с ухмылочками, но все-таки поют иногда песни из детских песенников. Не только поют, добавил Labuh, но и выводят философию жизни из незамысловатых, но вечных, написанных старательным детским почерком строк: "С девчонкой можно целоваться, девчонку можно разлюбить, но над ней нельзя смеяться - девчонка может отомстить!" И занимаются они тем, чем испокон века занимались вожатые пионерских лагерей - любовью, будучи уже слегка отравлены смесью бардовской песни с инфантилизмом "семидесяхнутых".

- Странная, тягостная и непонятная любовь, - сказал Кое-Кто, и по своему обыкновению начал цитировать:

"Я и живу-то по инерции, а потом, куда можно двигаться?" - Это, заметьте, говорит на свидании одна юная душа другой. И собеседник ее, выйдя из палаты, видит "кусты, мокрую груду полусожженного мусора посреди поляны, отсыревшие доски заведения в кустах" (с.72). То ли возле туалета, то ли около умывальников ведут беседу о женщинах Дачник и ZZ (с.114). Одну героиню после любовного акта выташнивает, двух непримиримых подруг-соседок Галину Георгиевну и Татьяну Васильевну трахает некий Игорь Олегович, о котором известно только то, что он хромает на левую ногу и небрит так, что на него "страшно смотреть".

Еще вчера целомудренного Павла Петровича от скуки соблазнила Анастасия Федоровна, а сегодня он уже не вылезает из комнат молоденьких "поварешек".

Трогательно-печальная сцена объяснения Дачника и Галины Георгиевны, там есть строки об "августе - колыбели звезд", о "запахе увядающих трав", об "ощущении вечности в колыбели чужих рук", и та кончается неблагополучно. Проще всего такую ненависть к счастливым концам объяснить сексуальными проблемами автора, но что-то еще стоит за мрачными красками диалогов и растянутых описаний, какая-то общая тенденция, выходящая за рамки чисто лагерной тематики, нечто более широкое, что ли, не до конца прочувствованное автором и читателями.

- Знаем мы эти тенденции, - мрачно сказал Ник Ник. - Поза, само собой, а еще изначальное неверие в лучшие чувства, в целесообразность избранного дела, нежелание даже простого комфорта. Не случайно больному душевно мирку этих людишек соответствует образ неубранной, захламленной и прокуренной конуры-комнаты, где вожатые живут и собираются на свои ночные "ассамблеи". Все здесь курят, все, даже женщины, предаются здоровому мужскому цинизму, и все ждут чего-то, толчка какого-то со стороны, который сломал бы безысходность этого бытия, очень похожего на загробный мир из снов Свидригайлова.

- И дожидаются! - сказал Oblomoff. - Общелагерный праздник! Ярмарка!

Хождение на ходулях.

Аттракционы.

Блины и квас, все за синие талончики. Некто сидит в будочке желтого цвета и режет их из бумаги. Когда талоны у ведущих аттракционы кончаются, они подходят к будочке, не говоря ни слова сгребают синие бумажки, а некто все режет, режет, режет.

Огромные горящие обручи на футбольном поле.

Торжественный запуск воздушного шара "Пионерский Цеппелин".

Приходит весть - в отряде "Алые паруса" Галины Георгиевны - эпидемия гепатита.

В изолированным корпусе, где живет отряд, под шутки-прибаутки лагерного электрика, доморощенного деда Щукаря, намертво заколачивают досками окна и двери. Галина Георгиевна остается без детей и места жительства. Ей выражают сочувствие, предлагают услуги, зачастую - сомнительного свойства. Вокруг нее водят хоровод, припевая: "Если весело живется, делай так!" На горизонте слышится гул, и смерч, пронесшийся над лагерем, кладет конец этому пионерскому городу Глупову, вожатскому Макондо.

Мы перевели дух. Нас самих едва ли не мутило. И тут Dragon вспомнил, что роман на этом не кончается. Вновь идет описание заезда, и становится ясно, что в уже прочитанном тексте речь шла о двух разных сменах, в двух разных лагерях, с разницей во времени в один год. В одном лагере начальницу зовут Фаина, в другом - Капитолина, один лагерь стоит у большой реки, другой - в лесной глуши по соседству с ракетными шахтами, в одном лагере преобладают центростремительные, в другом - центробежные тенденции, и обе смены перетекают одна в другую. Кое-Кто сказал, что это сущая правда, состав вожатых в лагерях пионерского актива за год обновлялся всего лишь процентов на тридцать, а детский коллектив - не больше, чем наполовину. Насколько меняется за год отдельно взятый человек - это уже вне компетенции статистики.

Осталось непонятным одно: какая смена была раньше, что чему предшествовало: сплочение или разъединение? Ник Ник предложил считать смерч первородным космогоническим взрывом некоего прамира, существовавшего исключительно в голове одного из студентов педагогического вуза, который готовился к летней практике. Эта версия нас успокоила. Она успокоила нас эпической полнотой, неотразимо привлекательной для каждого, кто садится за клаву и выходит на форум, чтобы, в сущности, найти там лишь отзвук самого себя.