Бесконечный убийца - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Грег Иган (Грег Иган Бесконечный убийца) #1

Грег Иган Бесконечный убийца

Одно в этом мире не меняется никогда. Стоит какому-то S-наркоше перевернуть реальность вверх тормашками, как меня посылают в самую карусель — задать ему перцу.

Почему меня? Я стабилен. Надежен. Заслуживаю доверия. Так они мне говорят после каждого отчета. Психологи Компании (каждый раз новые) восхищенно качают головами, проглядывая его, и объясняют, что я теперь и тогда — одна и та же личность. Неизменившаяся.

Параллельных вселенных существует бесконечное множество — такое же бесконечное, как и множество действительных чисел, с множеством целых тут сравнения некорректны. Количественная оценка «неизменности» требует сложных математических расчетов, однако, грубо говоря, я так или иначе сохраняю самотождественность. От мира к миру я меняюсь в меньшей степени, чем все остальные. В какой степени? В скольких мирах? В достаточной, чтобы сохранять полезность. В достаточном количестве, чтобы я хорошо делал свою работу.

Мне так и не сказали, как Компания это узнала и как нашла меня. Я был нанят в девятнадцатилетнем возрасте. Меня хорошо натренировали. Подозреваю, что и мозги заодно промыли.

Иногда я размышляю, что со мной сделала эта стабильность и в какой мере она является моим личным качеством. Возможно, истинным инвариантом является способ моей тренировки? Возможно, если подвергнуть таким тренировкам бесконечное множество разных людей, результат всегда будет одним и тем же, сойдется к одному и тому же индивиду? Сошелся к одному и тому же?..

Не знаю.

***

Разбросанные по планете детекторы уловили мельчайшие признаки зародившегося Вихря и уточнили позицию его центра до нескольких километров. Это самая надежная оценка, какую могу я ожидать. Технологический обмен между Компаниями в параллельных мирах неограничен, в целях однородной оптимальности реагирования. Но даже в лучшем из миров детекторы слишком громоздки и неточны, чтобы установить положение центра с большей достоверностью.

Вертолет высаживает меня на пустоши у южной окраины Лейтаунского гетто. Я никогда здесь не бывал, но серые бетонные заграждения и забранные решетками окна до боли знакомы. В каждом крупном городе на Земле (на каждой Земле из всех мною виденных) есть квартал наподобие этого, обязанный своим существованием политике дифференциального усиления. Использование вещества S или торговля им строго запрещены, в большинстве стран они караются многократной смертью, но властям проще согнать наркош в отдельный район, чем обрабатывать их поодиночке, разбросанных по всему городу. Если попадешься на S в чистеньком ухоженном пригороде, тебе влепят в лоб пулю, но здесь полицейских нет вообще, так что и пуль бояться нечего.

Я направляюсь на север. Четыре часа утра, а уже жарко, как в джунглях. Стоит мне покинуть буферную зону, улицы заполняются толпой. Люди снуют туда-сюда, между ночными клубами, лавками по продаже алкоголя, игровыми домами, борделями... Уличное освещение не работает, потому что власти отрезали район от городской энергосети, но какой-то местный умник придумал заменить обычные фонари тритий-фосфорными, которые не нуждаются во внешнем источнике энергии и испускают холодный, бледный, так и хочется сказать — молочный свет, вот только молочко это радиоактивно.

Бытует мнение, что S-наркоши ничего не делают, только грезят двадцать четыре часа в сутки. Оно ошибочно. Они едят, пьют, срут и тратят деньги, как и все мы. Просто, пока большая часть легиона личностей каждого наркоши спит, остальные продолжают закидываться.

Разведка Компании докладывает, что в Лейтауне образовался Вихрекульт, и его приверженцы постараются мне помешать. Меня уже предупреждали о существовании таких групп, но до стычки дело ни разу не доходило. Малейший сдвиг реальности — и культистов как корова языком слизала. Компания и гетто устойчивы к воздействию вещества S, остальное весьма условно. Я не расслабляюсь лишь потому, что, даже если культисты не повредят миссии в целом, некоторые мои двойники от них несомненно погибнут, как и в прошлом; и не исключено, что ко мне самому это относится тоже.

Я отдаю себе отчет, что неизмеримо большее число моих аналогов выживет. Собственно, этот факт будет единственным различием между мной и ними.

Так что, вероятно, тревожиться насчет смерти нет резона.

Но я тревожусь.

Меня одели скрупулезно: вырядили в сувенирную голорефлекторную рубашку с надписью «Группа Жирные мамаши-одиночки пусть катятся в ад\кругосветный тур», подобрали джинсы и кроссовки нужного фасона. Как ни странно, S-наркоши — стойкие приверженцы определенного течения моды, чего не скажешь об их грезах в целом; вероятно, часть их подсознательно желает разделить грезы и реальность. Пока что я идеально закамуфлирован, но не слишком рассчитываю, что камуфляж мне долго прослужит.

Вихрь набирает скорость, разные части гетто обрушиваются в разные реальности, и перемены мод — едва ли не самый чувствительный маркер такого сдвига. Как только моя одежда покажется вышедшей из моды, буду знать, что повернул не туда.

Высокий лысый мужчина сталкивается со мной, вывалившись из бара. У него изо лба, рядом с ухом, торчит дополнительный скрюченный большой палец. Он поворачивается ко мне и осыпает ругательствами. Я не остаюсь в долгу, но отвечаю осторожнее: у него могут быть в этой толпе друзья, а у меня мало времени, чтобы тратить на подобных идиотов. Я не стараюсь напрягать обстановку, пробую выглядеть уверенным в себе, чуть равнодушным, но не высокомерным или надменным. Этот подход срабатывает: еще секунд тридцать мужик сыплет непристойностями, потом, удовлетворившись этим, отворачивается и, презрительно фыркнув, уходит.

Я иду своей дорогой. Я размышляю, сколько моих двойников не сумели уладить все тихо-мирно.

Я перехожу на быстрый шаг, чтобы компенсировать невольную задержку.

Кто-то догоняет мня и начинает идти рядом.

— Э, слышь? Мне понравилось, как ты его отшил. Тонко, расчетливо, прагматично! Высший класс, чувак!

Женщина немногим моложе тридцати, с коротко стриженными волосами, отливающими синеватым металлом.

— Заткнись. Меня это не интересует.

— Что тебя не интересует?

— Все.

Она качает головой.

— Неправда. Ты тут новичок и чего-то ищешь. Или кого-то. Может, я тебе помогу?

— Отвали.

Она пожимает плечами и отваливает, заметив напоследок:

— На каждой охоте нужен туземный проводник, подумай...

***

Через несколько кварталов я поворачиваю в темную боковую улочку. Тут тихо и пустынно. Воняет горелым мусором, дешевыми инсектицидами и мочой. И, клянусь, я чувствую, как в темных заброшенных зданиях вокруг меня спят люди. Грезят под веществом S.

S-наркотик не чета остальным, кайф от S ни сюрреалистичен, ни эйфористичен. Он не похож и на симуляторы: там одни пустые фантазии, абсурдные сказочки о баснословном богатстве и всемирной известности. Под S грезят о жизнях, которые наркоши в буквальном смысле слова могли бы прожить. Они так же достоверны, как реальность. С одним исключением: если содержание грезы наркошу не устраивает, он волен ее оставить и выбрать себе другую (не закидываясь в грезах новой порцией S... хотя и такое бывает). Он или она может перейти туда, где все ошибки отменены, а решения не абсолютны. Жизнь без тупиков и просчетов. Возможно и достижимо все.

S обеспечивает наркоману жизнь в любом параллельном мире, где у него есть аналог, человек, с которым у него достаточно много общего в физиологии мозга для паразитического нейронного резонанса. Генетическая тождественность для этого вроде бы не обязательна, но, например, развитие в раннем детстве однозначно сказывается на состоянии соответствующих нейронных структур.

Для большинства наркош S не делает ничего другого. А у одного на сотню тысяч сон — это только начало. На третьем или четвертом году употребления S они начинают перемещаться между мирами физически. Вытесняя своих аналогов.

Засада в том, что прямой обмен не так-то прост. Нельзя просто взять и переключиться от версий мутанта, обретшего такую власть, ко всем версиям, каким ему бы хотелось стать. Переход энергетически невыгоден: на практике каждый сновидец должен медленно, постепенно перемещаться от мира к миру между всеми точками бифуркации. Эти точки, в свою очередь, заняты другими версиями самого сновидца. Все равно что проталкиваться в толпе или плыть по реке.

Сперва казалось, что мутантов слишком мало, чтобы от них был какой-то реальный вред. Впоследствии открыли явление симметрической парализации: все потенциальные межмировые потоки равновероятны, в том числе и точно отменяющие друг друга.

В первых нескольких случаях, когда такая взаимоблокировка имела место, не случилось ничего, кроме секундного, практически неощутимого миротрясения, проскальзывания реальностей. Детекторы зарегистрировали эти события, но локализовать не сумели: чувствительности еще не хватало.

В конце концов критический порог был превзойден. Установились сложные разветвленные миропотоки с патологическими топологиями, вложение которых полностью осуществимо только для пространства бесконечной размерности. Потоки эти обладают существенной вязкостью и увлекают в себе близлежащие мировые точки. Так возникает Вихрь: чем ближе ты к мутанту-сновидцу, тем быстрее тебя несет от мира к миру.

Все большее и большее число сновидцев вовлекались в поток. Поток набирал скорость. Чем быстрее он тек, тем дальше расходились изменения реальности.

Компания не желает, чтобы вся реальность превратилась в засранные гетто. Моя работа состоит в том, чтобы ограничивать растекание потока.

Я поднимаюсь по боковой улице на возвышенность. В четырех сотнях метров впереди магистраль. Я отыскиваю укрытие в руинах близстоящего дома, вынимаю бинокль и минут пять исследую окрестности. Каждые десять-пятнадцать секунд происходит мутация: у кого-то меняется одежда, кто-то внезапно меняет позу, исчезает в никуда или материализуется из ниоткуда. Бинокль у меня не простой: он умеет подсчитывать частоту таких событий в поле зрения и наносит их на карту, определяя, куда нацелен поток.

Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и оглядываю толпу, из которой выбрался. Там скорость мутаций заметно ниже, но качественно они те же. Сами пешеходы, разумеется, ничего не замечают — вихреградиенты, как обычно, так малы, что двое людей в поле зрения друг друга на переполненной улице почти наверняка принадлежат к одной и той же вселенной. Перемены видны лишь на расстоянии.

Фактически же я подошел ближе к центру Вихря, чем пешеходы к югу от меня, и большей частью наблюдаемые мной изменения вызваны моим собственным межмировым движением. Я давно уже покинул мир своих последних нанимателей. Вскоре вакансия эта заполнится, если уже не заполнилась.

Я провожу третий цикл наблюдений на некотором расстоянии от линии север-юг, соединяющей первые две реперные точки. Таким образом я получаю триангуляционную оценку позиции центра Вихря. С течением времени он перемещается, но не очень быстро. Поток течет между мирами, где центры Вихрей близки друг к другу, так что местоположение их самих изменяется в последнюю очередь.

Я спускаюсь с возвышенности и поворачиваю на запад.

***

Я снова на свету, в толпе, жду паузы в уличном движении. Кто-то трогает меня за плечо. Я разворачиваюсь: это опять та синеволосая женщина. Я гляжу на нее с выражением вежливой скуки, но молчу. Вряд ли это та же самая ее версия, что встречала другую версию меня самого. Зачем зря рушить ее картину мира? Впрочем, некоторые местные жители уже наверняка заметили, что дело неладно — достаточно послушать, как радиостанция истерически скачет с песни на песню, — но я не заинтересован в распространении таких вестей.

— Я помогу тебе ее найти, — говорит она.

— Кого?

— Я в точности знаю, где она. Тебе не нужно занимать время измерениями и расчётами...

— Заткнись. Идем.

Она нерешительно следует за мной в переулок. Возможно, это засада. Чья? Вихрекультистов? Но в переулке пусто. Уверившись, что мы одни, я прижимаю ее к стене и вытаскиваю оружие. Она дрожит, но явно не от удивления. Она не кричит и не сопротивляется. Я исследую ее встроенным в пушку магнитно-резонансным сканером. Никаких скрытых трансмиттеров, никакого оружия, никаких сюрпризов.

— Почему бы тебе не сказать мне, — спрашиваю я, — что все это значит?

Я готов поклясться, что никто не видел меня на возвышенности. Впрочем, если это был не я, а мой аналог, может статься, что его-то она и видела. Это бывает редко, но все же случается.

Она прикрывает глаза и говорит тихо:

— Я хочу сэкономить тебе время. Только и всего. Я знаю, где сновидица. Я помогу тебе ее разыскать.

— Зачем?

— Зачем? У меня тут бизнес, и я не хочу видеть, как он сливается вниз по кроличьей норе. Ты вообще знаешь, что это такое — восстанавливать все контакты, все связи после Вихря? Ты что, думаешь, у меня останется страховка!

Я не верю ни единому ее слову, но решаю подыграть. Это проще, чем вышибать ей мозги.

Я отвожу пушку и достаю из кармана навигатор.

— Покажи.

Она тычет пальцем в здание километрах в двух к северо-востоку.

— Пятый этаж, номер 522.

— Откуда ты знаешь?

— Там мой приятель живет. Он заметил сдвиги еще до полуночи и связался со мной. — Она истерически хихикает. — Я его не так хорошо знаю, но... наверное, он знает меня другой.

— Почему ты не убежала, когда услышала новости?

Она яростно трясет головой.

— Да пойми ты, нет ничего хуже, чем удирать! Я потеряю этот мир, который мне знаком, а то, что за пределами города, меня никогда не интересовало. Мне по барабану, кто у нас в правительстве или на поп-эстраде. Мой дом здесь. Если Лейтаун сдвинется, лучше уж пускай унесет меня с собой. Или часть меня.

— Как ты меня нашла?

Она пожимает плечами.

— Я знала, что ты явишься. Все знают, что такой человек должен прийти. Разумеется... я не знала, как ты выглядишь. Зато я знаю этот район и сразу замечаю незнакомцев. Ну и ... кажется, мне повезло.

Повезло. Точно сказано. У некоторых моих аналогов будут свои воспоминания об этом разговоре, а у остальных — вообще никакого разговора. Еще одна случайная задержка.

Я сворачиваю навигатор.

— Спасибо за информацию.

— Не за что, — говорит она.

И добавляет мне вдогонку:

— Ты же знаешь, мне не привыкать.

***

Я убыстряю шаг, другие мои версии наверняка поступают так же, пытаясь скомпенсировать потерянное время. Я не надеюсь на идеальный синхрон, однако дисперсия хитра: если не приложить усилия для ее минимизации, кончится дело тем, что я обнаружу себя путешествующим к центру Вихря по всем возможным путям. Займет это целые дни.

Хотя обычно мне удается компенсировать потерянное время, свести задержку совсем на нет не получается никогда. Я трачу разное время на разных расстояниях от центра, следовательно, мои аналоги сдвигаются неоднородно. Теоретические модели показывают, что в определенных условиях это приведет к разрывам; меня затянет в разные слои потока и вырвет из синхрона с остальными. Все равно что пытаться уменьшить вдвое количество чисел от 0 до 1, начав с дыры между 0,5 и 1 и затем «размазывая» ее до бесконечности в кардинально[1] идентичные, но геометрически уполовиненные. Ни одни аналог не погибает, и ни в каком из миров я не появляюсь в двух версиях, но разрывы тем не менее появятся.

Я не колеблюсь, устремляясь по сообщенному информатором адресу мутантки-сновидицы. Истинна информация или нет, в любом случае из всех миров, захваченных Вихрем, к успеху я приду лишь в незначительной доле — во множестве меры нуль, выражаясь математически строго. Любое действие, предпринятое в нуль-множестве, никак не повлияет на целостность самого потока. Если это так, то все мои поступки в определенном смысле не имеют значения: пускай даже все мои аналоги, получившие эту информацию, покинут Вихрь, на исходе миссии это никак не скажется. Множество меры нуль нельзя раздробить. Но ведь мои действия как индивида вообще не имеют никакого значения — никогда. Если я, и только я один, погибну, потеря эта будет пренебрежимо малой — инфинитезимальной. Однако я не способен знать, а не действую ли я в одиночестве.

На самом-то деле некоторые мои аналоги уже наверняка утрачены: как бы ни стабильна была моя личность, квантовые перестановки ее подтачивают. Когда бы ни был возможен физически определенный выбор, мои аналоги совершают, и продолжат совершать, единственный его акт. Глядя на все эти ветви, можно сказать, что моя личность проистекает из раздробленности, из их относительной плотности, и представляет собой статичную, предопределенную математически структуру. Свободная воля — артефакт рационалистических подходов. Я обречен принять все верные решения и допустить все мыслимые просчеты.

Но я «предпочитаю» (с оглядкой на применимость этого слова в данном случае) не слишком часто размышлять подобным образом. Единственный безопасный способ самоанализа для меня состоит в том, чтобы считать именно себя тем, кто среди множества аналогов обладает свободой воли. Я игнорирую натяжки во имя когерентности. Я подчинен процедуре. Я делаю все, что могу, чтобы... сконцентрировать себя и свое присутствие.

Я мог бы тревожиться о тех аналогах, кому суждено умереть, провалиться, дезертировать, но на этот случай есть простое решение: их я не учитываю. Я волен как мне угодно определять собственную личность. Может, я и вынужден принимать как данность тот факт, что личность эта множественна, однако границы этого определения прочерчиваю только я один. Я выживаю и прихожу к успеху. Другие — это кто-то еще[2].

Найдя удобное укрытие, я произвожу третью рекогносцировку. Все равно что прокрутить получасовой видеоролик за пять минут — вот только фон не меняется резко: за исключением нескольких существенно коррелированных пар, люди появляются и исчезают вполне независимо друг от друга, перепрыгивают из мира в мир и сдвигают реальность хотя и более-менее согласно, однако ничуть не заботясь о том, в каком месте при этом окажутся. Определение этого так сложно, что проще принять процесс за случайное блуждание. Несколько человек вообще не исчезают. Один как приклеился к углу улицы — только прическа у него менялась радикально, по крайней мере раз пять.

Когда замеры завершены, компьютер бинокля вычисляет координаты центра Вихря. В шестидесяти метрах от дома, указанного мне синевлаской: вполне приемлемая погрешность. Надо полагать, она сказала правду, но что это меняет? Я должен игнорировать ее.

Направляясь к цели, я задумываюсь, а не могло ли быть так, что в том переулке я все же попал в засаду. Возможно, местоположение мутантки было мне указано с умыслом заморочить, отвратить меня.

Возможно, женщина подбрасывала монетку и тем расщепляла вселенные: выпадет орел, выдаст положение сновидицы, выпадет решка, промолчит. Могла она бросить и кости — это открывало больший простор для стратегий.

Это лишь теория, но предположение мне нравится. Если это лучшее, на что Вихрекульт сподобился в попытке защитить свое божество, значит, опасаться мне смысла нет.

***

Я сторонюсь магистралей, но даже на боковых улицах вскоре ширятся вести. Люди — истерически веселые или мрачные — бегут во все стороны. У кого-то руки пусты, кто-то тащит за собой нехитрый скарб. Один мужчина носится от двери к двери, разбивает кирпичами окна, будит обитателей, возвещает им о катастрофе. Направление бегства не однородно, они просто стараются выскользнуть из гетто, удрать от Вихря; находятся, впрочем, и такие, кто в панике ищет своих друзей и близких, родственников и возлюбленных, которые вот-вот станут незнакомцами. Я от всей души желаю им преуспеть.

За исключением центральной зоны поражения, сновидцы и не пошевельнутся. Сдвиг для них мало значит, доступ к миру грез открыт отовсюду... ну, по крайней мере, они так думают. Кое-кто, вероятно, в состоянии аффекта, поскольку Вихрь способен затянуть их в миры, где вещество S неизвестно. Там у мутанта аналог, который в жизни об этом наркотике даже не слыхал.

Я поворачиваю на длинную прямую улицу. Невооруженным глазом заметно то, о чем пятнадцать минут назад мог сообщить только компьютер бинокля. Люди возникают и исчезают, мельтешат. Никто не остается на месте достаточно долго, некоторым удается проделать десять-двадцать метров до исчезновения. Многие спотыкаются на пустом месте или о реальные препятствия, орут проклятия. Свойственная людям уверенность в постоянстве окружающего мира бесцеремонно разрушена. Кто-то бежит вслепую, опустив голову и выставив руки. Большинству хватает ума передвигаться пешком, но на дороге полно разбитых и брошенных машин, они тоже появляются и исчезают; одну я успеваю заметить в движении — ненадолго.

Своего аналога я еще ни разу не видел. Я никогда его не видел. Случайное блуждание может забросить меня в один и тот же мир дважды — но вероятность этого является множеством меры нуль. Представьте себе мишень для дартса и бросьте в нее два дротика. Вероятность попасть дважды в одну и ту же точку — идеализированную, нульмерную точку — равна нулю. Если повторить эксперимент в бесчисленном множестве миров, попадание будет зарегистрировано во множестве меры нуль.

Перемены производят наибольшее впечатление на расстоянии. Пока я перемещаюсь, активность толпы их визуально чуть сглаживает. Но путь мой лежит в области более резких градиентов, а значит — в средоточие хаоса. Я двигаюсь размеренным шагом, присматриваясь к возникающим из ниоткуда препятствиям и сдвигам ландшафта.

Тротуары иссыхают, проезжая часть остается, но здания вокруг становятся причудливыми химерами. Фрагменты слеплены вкривь-вкось, взяты из разных архитектурных стилей. Затем из совершенно разных построек. Такое впечатление, что вокруг меня на предельной скорости работает архитектурный голографический конструктор. В скором времени большая часть «зданий» распадается, не выдержав случайного распределения нагрузок. Путь становится опасным, так что мне приходится выйти на проезжую часть и протискиваться между машин. Движение давно прекратилось, но простое перемещение между «стационарными» кучами металла тоже доставляет трудности. Препятствия возникают и пропадают. Иногда проще дождаться, пока они исчезнут сами собой, чем возвращаться и искать пути обхода. Временами меня зажимает со всех сторон, однако никогда — надолго.

Наконец в большинстве миров все здания вокруг распадаются, и край проезжей части становится более или менее проходимым. Гетто как после землетрясения: если оглянуться вдаль от Вихря, не увидишь ничего, кроме серого тумана обобщенных построек. Отсюда кажется, что здания движутся как одно целое, а может, там и вовсе ничего не уцелело; в любом случае, я сдвигаюсь куда быстрее, и горизонт размазан в аморфную кашицу миллиардов равновероятных возможностей.

Передо мной возникает рассеченная от макушки до паха человеческая фигура, колеблется и пропадает. У меня сводит в ком кишки, но я продолжаю путь. Я знаю, что такова судьба большинства моих версий, но эти смерти я объявляю и считаю смертями незнакомцев. Градиент вырос настолько, что разные части тела может утянуть в разные миры, и статистика дает неутешительный прогноз вероятности их успешной анатомической рекомбинации. Впрочем, скорость этой роковой диссоциации ниже, чем показывали вычисления: каким-то образом человеческое тело сохраняет тенденцию к целостности и сдвигается как единое куда чаще, чем позволяет ему теория. Физические основы этой аномалии пока не изучены. Как и физические основы способности человеческого мозга создавать иллюзию уникальной истории, иллюзию времени и личности, склеивая воедино разные ветви и сектора суперпространства.

Небо наливается светом. Странным серовато-синим светом, совершенно невиданным у обычного небосклона. Улицы пребывают в постоянном движении, на каждом втором-третьем шаге асфальт сменяется брусчаткой, бетоном, песком, причем, разумеется, на разных высотах, и даже, на краткое время, выжженной солнцем травой. Навигационный имплантат в голове указывает мне путь сквозь хаос. Облака пыли и дыма рассеиваются и наползают, а потом...

...потом возникает квартал жилых домов, чья поверхность местами посверкивает, но в остальном не выказывает признаков распада. Скорость Вихря тут выше, чем где бы то ни было, но уже вступил в силу балансирующий эффект: миры, между которыми течет поток, тем ближе друг к другу, чем ближе ты к сновидцу.

Строения расположены примерно симметрично. Что находится в центре, я знаю и так. Я бы ни при каких условиях не ошибся в этом выводе, значит, и дурацкие умозаключения насчет попыток сбить меня с пути были бессмысленны.

Вход осциллирует между тремя основными вселенными. Я выбираю левую. Это стандартная процедура, которую Компания приняла задолго до моего поступления на работу. Она применяется для перемещения между различными Компаниями. Разумеется, какое-то время могли бытовать иные инструкции, но эта схема давно их вытеснила, поскольку других указаний я никогда не получал. Мне хотелось бы подчас сойти с пути или выбрать иную альтернативу, но я не смею выступить с таким предложением. Ясно, что оно будет скорее спущено вниз по потоку, чем принято к действию. У меня нет выбора, только пользоваться предписанной процедурой для минимизации межмирового разброса.

Из вестибюля поднимаются четыре лестничных колодца. Все превратились в кучи сверкающего мусора. Я поворачиваю к левому крайнему. Гляжу вверх: утренний свет пробивается из множества допустимых окон. Промежутки между бетонными остовами ступеней, сокрытыми в кучах, более или менее постоянны. Разности энергий между различными состояниями столь массивных макроструктур слишком значительны, придают им большую, чем можно полагать, устойчивость.

Лестничные ступени, а иногда пролеты, сохраняют подобие формы. С течением времени здание, несомненно, растрескается и рухнет; сновидица погибнет вместе с ним мир за миром. Поток иссякнет. Но как далеко успеет унестись к тому моменту Вихрь?

Я несу маленькие, но вполне пригодные для моей задачи взрывные устройства. Одно я устанавливаю внизу лестницы, произношу кодовые слова и убегаю. Перебежав вестибюль, оглядываюсь. Заметных изменений в куче мусора не произошло: бомба провалилась в иной мир. Впрочем, в каком именно мире из бесконечного их множества она сработает, лишь вопрос веры и опыта.

Там, где была дверь, уже ничего нет. Я наталкиваюсь на стену, отступаю, разбегаюсь и прохожу насквозь. Бегу через дорогу. Передо мной появляется брошенная машина. Я прячусь за ней, укрываю голову.

Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один.

Двадцать два?

Ни звука. Я гляжу вверх. Машины нет. Здание осталось стоять и продолжает посверкивать.

Озадаченный, я поднимаюсь. Иногда бомбы отказывают — должны отказывать... Но взорвалась она в достаточном числе миров, чтобы поток иссяк.

Так что же случилось? Вероятно, сновидица уцелела на небольшом, но связном участке потока и успела замкнуть его в петлю. А мне не повезло очутиться поблизости. Я выжил, но как? Миры, в которых бомба срабатывает, разбросаны случайно, однородно, достаточно плотно, чтобы дело было сделано. Вероятно, проявил себя какой-то странный эффект кластеризации. Налицо разрыв.

Или же меня затянуло в поток. Теоретические условия этого всегда казались мне слишком натянутыми, чтоб реализоваться в реальной жизни, но что, если этот миг настал? Разрыв моего присутствия вниз по течению привел к тому, что в определенном множестве миров бомба вообще не была заложена. Это множество захватило меня, как только я вышел из здания, и моя скорость сдвига переменилась.

Я «возвращаюсь» к лестничному колодцу. Никакой невзорвавшейся бомбы. И следа моего присутствия. Я устанавливаю запасную бомбу и убегаю. На сей раз я не ищу себе укрытия, а просто ложусь на землю.

Ничего.

Я пытаюсь успокоиться и визуализировать вероятности. Если бы разрыв, лишенный бомб, не полностью миновал разрыв моего присутствия к моменту детонации первого устройства, я все еще оказался бы вне уцелевшего потока. Значит, остается предположить, что та же последовательность свершилась снова.

Я глазею на невредимое здание. Я — те, кто выживают. Так я определяю себя. Иного не требуется. Но кто же провалился? Если меня не было в определенной части потока, значит, и терпеть неудачу в этих мирах было некому. Кто же потерпел ее? Кого мне винить? Тех, кто успешно заложил бомбу, но «не сумел» этого сделать в иных мирах? Отношусь ли к ним я сам! У меня нет способа это проверить.

Дальше-то что? Как широк разрыв? Насколько близок я к нему? Сколько раз мне еще суждено терпеть неудачу?

Я решаю продолжать попытки убить сновидицу, пока не добьюсь успеха.

Я возвращаюсь к лестничному колодцу. Промежутки между ступенями около трех метров. Для подъема я использую небольшую «кошку» на короткой веревке. «Кошка» выстреливает начиненный взрывчаткой дротик в бетонный пол. Если веревка разматывается, вероятность разным ее частям оказаться в различных мирах возрастает, поэтому я должен спешить.

Я систематически обыскиваю первый этаж, как если бы никогда не слышал про номер 522. Стены разъезжаются и съезжаются, не прекращая рябить вероятностями. Обстановка крайне бедная. Кое-где попадаются скудные пожитки постояльцев. Закончив с этим, я останавливаюсь и жду, пока часы в моей голове не покажут следующее кратное десяти значение минут. Стратегия не безукоризненна — некоторые отставшие аналоги провалятся больше чем через десять минут. Но, сколько бы ни ждать, лучшей не придумать.

На втором этаже тоже никого, но он оказывается чуть стабильнее. Несомненно, я двигаюсь к сердцу Вихря.

На третьем этаже архитектура почти неизменна. На четвертом в уголках комнат еще что-то поблескивает, в остальном же он совершенно обычен.

На пятом...

Я выбиваю двери одна за другой, методично двигаясь по коридору.

502.

504.

506.

Я мог бы и не соблюдать очередности, подойдя так близко, но мне так легче: знать, что не осталось никакого шанса для перегруппировки.

516.

518.

520.

В конце комнаты 522 стоит кровать. На ней девушка. Волосы ее — сверкающее алмазное гало вероятностей. Одета она в прозрачную дымку. Тело же кажется прочным и постоянным. Опорная точка, вокруг которой вращается весь ночной хаос.

Я вхожу, прицеливаюсь ей в голову и стреляю. Пуля пролетает несколько миров и убивает ее аналога вниз по течению. Я стреляю снова и снова, подсознательно ожидая получить себе между глаз пулю близнеца. Или, может быть, увидеть, как замирает поток — ведь живых сновидиц осталось слишком мало, чтобы поддерживать его течение. Должно было остаться...

Ничего подобного.

— Ты зря теряешь время.

Я разворачиваюсь. Синевласка стоит в проеме двери. Я перезаряжаю оружие, она не пытается меня остановить; руки у меня трясутся. Я поворачиваюсь к сновидице и убиваю еще двадцать четыре ее аналога. Версия, лежащая передо мной, остается в живых. Поток продолжает течь.

Я снова перезаряжаю пушку и нацеливаю ее в синевласку.

— Что ты со мной сделала? Я что, остался один? Ты убила всех остальных?

Но это же чушь... а если так, то как она меня видит? Я был бы моментальным, неощутимым отсверком на краю поля зрения каждого ее аналога. Она бы даже не узнала, что я здесь.

Она качает головой и вежливо говорит:

— Мы никого не убивали. Мы тебя отобразили. В канторову пыль[3]. И всех. Все вы живы — но никто из вас не в состоянии остановить поток.

Канторова пыль: фрактальное множество, бесконечно делимое, но меры нуль. Разрыв моего присутствия не единичен: их бесконечное число. Бесконечный ряд все уменьшающихся прогалин — все ближе, и ближе, и ближе... Но...

— Но как? Ладно, ты меня задержала, ты со мной заговорила, но как тебе удалось скоординировать все задержки? Как ты рассчитала эффекты? Это потребовало бы...

— Бесконечной вычислительной мощности?[4] Бесконечного числа людей? — Она едва заметно улыбается. — Я — бесконечное число людей. Все мы — сновидцы под веществом S. Все мы снимся друг другу. Мы действуем вместе, синхронно, как единое — или же порознь. Возможны и промежуточные варианты, как твой. Те мои аналоги, что видят и слышат тебя, делятся сенсорными данными с остальными моими версиями.

Я разворачиваюсь к сновидице.

— Зачем тебе ее защищать? Она никогда не получит желаемого. Она разрывает город на части, а конечной цели так и не достигнет.

— Здесь не достигнет.

— А где? Она пересекает все миры, в которых существует! Куда еще ей отправиться?

Женщина качает головой.

— Кто создатель этих миров? Альтернативные исходы физических процессов. Но на этом творение не останавливается. Возможность перемещения между мирами оказывает аналогичное воздействие. Суперпространство как таковое тоже расщеплено на версии, содержащие все возможные межмировые потоки. И потоки высших порядков между этими версиями суперпространства. Вся структура разветвляется снова и снова...

Я закрываю глаза, потому что голова идет кругом. Представить себе только это нескончаемое восхождение по бесконечностям[5]...

— Так что в каком-то мире сновидица всегда побеждает, что бы я ни предпринимал?

— Да.

— И где-нибудь всегда побеждаю я, потому что ты бессильна со мной совладать?

— Да[6].

Кто же я! Я — множество тех, кто победил. Тогда кто же я?

Я — никто.

Я — множество меры нуль.

Я роняю пушку и делаю три шага к сновидице. Моя одежда, и так уже потрепанная, изгрызенная потоком, разлетается по разным мирам и опадает.

Я делаю еще один шаг.

Внезапно становится жарко. Я останавливаюсь. Мои волосы и верхний слой кожи исчезли. Я весь в тонкой кровяной пленке.

Я впервые замечаю, что на лице сновидицы застыла улыбка.