Бесплатный сыр – в мышеловке

Глава 3

– Привет, девочки, вы одни? – Галина Сергеевна вошла в кабинет с тем же самым вопросом, что и вчера.

– Нет, – ернически заметила я, – с нами наши умные мысли, которые мы хотим изложить вам.

– А по какому поводу? – спросила наш главный режиссер, прихорашиваясь у зеркала.

– По поводу Дня святого Валентина.

– О нет! – воскликнула Галина Сергеевна, всем телом поворачиваясь ко мне. – Ирочка, я тебя ценю за твою светлую голову, но давай ненадолго притормози свой фонтан идей. Скажи спасибо, что я смирилась с твоим проектом по поводу военной передачи, которую можно было бы и не делать, но еще одного изменения графика мое старое сердце просто не вынесет.

– Так уж и старое, – улыбнулась я. – Вы у нас вечно молодая и самая обаятельная.

– Ирина, – Галина Сергеевна опустилась в кресло, – ты меня пугаешь. – Чем это? – изумилась я.

– Тем, что если ты с утра пораньше начинаешь рассыпать комплименты, значит, тебе от меня что-то надо. И это «что-то» никак не может быть маленьким. Я угадала?

– Почти, – скромно ответила я. – Мне нужно, чтобы вы проглядели мои заметки, которые я сделала вчера вечером, сообразив, что мы с вами упустили такой милый праздник, как День святого Валентина, который будто специально создан для нашей передачи.

Галина Сергеевна с сомнением покачала головой и углубилась в мои записи. Через несколько минут она облегченно вздохнула и соизволила благосклонно улыбнуться:

– С этими замечаниями я вполне согласна. Думаю, что Евгений Иванович такие изменения в сценарном плане тоже одобрит. Давай-ка мы с Лерой сейчас быстренько все сделаем.

– А я?

– А ты готовься встречать свою военную героиню. Я, когда шла сюда, видела из окна, как Костик заходил в телецентр с какой-то девушкой, думаю, что это и есть его «армейский друг».

Последние слова Галина Сергеевна произнесла с неподражаемой интонацией затаенного понимания, сдобренного изрядной порцией ехидства. Я вопросительно уставилась на нее, взглядом требуя пояснений.

– Ты сама сейчас все увидишь и поймешь. Мне кажется, что Павлик вчера оказался лишним вовсе не из-за отсутствия посадочных мест, а просто лишним. – Говоря все это, Галина Сергеевна смотрела на меня с нескрываемым любопытством.

Вот уж не дождетесь!.. Хватит того, что я вчера вела себя, как ревнивая дурища. Так это хотя бы было понятно: все-таки любимого мужа приревновала. А ламуры Кости меня не волнуют ни в малейшей степени.

– Кстати, – равнодушно поинтересовалась я, уводя разговор от неприятной темы, – вам-то Павлик не мешал?

– Нет, не мешал, – все тем же тоном ответила главный режиссер. – Нам с мужем уже никто не мешает. Он вчера даже рад был гостю: до полночи обсуждал с Павликом политику правительства под пиво на кухне, пока я их не разогнала. Мне еще их обоих с утра будить пришлось и завтраком кормить.

– Именно поэтому вы и опоздали, – заключила я вместо нее, позволив крохотное издевательство. – Именно поэтому, – совершенно серьезно подтвердила Галина Сергеевна.

Наш увлекательный диалог закончился одновременно с раздавшимся в дверь стуком.

– Да-да, – откликнулась я.

– Доброе утро, Ирина Анатольевна, – наш кабинет озарился улыбкой Костика. – Познакомьтесь, это Катя.

Из-за широкой спины шофера вышла чуть-чуть уступавшая ему в росте девушка и с достоинством поздоровалась:

– Доброе утро.

Вошедшая обвела нас всех внимательным взглядом слегка прищуренных зеленых глаз, и уголки губ ее чувственного рта слегка дернулись, складываясь в улыбку. Похоже, мы произвели на нее благоприятное впечатление. Меня слегка позабавило это, и я в свою очередь стала разглядывать девушку, в то время как Галина Сергеевна предложила ей раздеться и уступила кресло, а Костя, шепнув своей подруге что-то на ухо, удалился, кивнув нам всем на прощание.

Девушка мне тоже понравилась, несмотря на довольно непривычную и даже не совсем женственную внешность: очень короткая стрижка, никаких украшений и косметики, свободный черный комбинезон, перетянутый в талии армейским ремнем, и грубые мужские ботинки. Во всех движениях девушки сквозила потаенная сила и какая-то звериная грация, только лицо еще хранило остатки женственности, особенно губы.

Катя уселась в кресло, повернулась ко мне и улыбнулась. Образовавшиеся на щеках ямочки необычайно ее красили.

– Ну что, давайте знакомиться? – спросила она дружелюбно.

– Давайте, – согласилась я. – Я Ирина Лебедева, ведущая программы «Женское счастье», если Костя еще не успел вам сказать.

– Почти не успел, – снова усмехнулась девушка. – Он вчера вернулся довольно поздно, помогал вашему оператору, устал страшно, поэтому успел только рассказать, как они вдвоем тащили батарею на шестой этаж, потому что лифт не работал. А утром попросил поехать с ним на телецентр, чтобы познакомиться с вами. Так вот, я – Катерина Горина.

– Очень приятно. Катя, а как вы смотрите на то, чтобы поучаствовать в нашей передаче «Женское счастье» в качестве главной героини? – сразу взяла я быка за рога.

– А каким боком, извините, я подхожу к вашей передаче? – Катя ответила вопросом на вопрос, с заинтересованным удивлением глядя на меня.

Пришлось напрячь все свое красноречие. Для начала я толкнула прочувствованную речь о разнообразии женского счастья в целом и тем нашей передачи в частности. Потом перешла непосредственно ко Дню Вооруженных сил и несправедливому приравниванию оного к Всероссийскому дню мужчин. Катя слушала меня не перебивая. А закончила я свое выступление, как мне показалось, очень убедительным пассажем:

– Ведь поступление в армию было вашим сознательным выбором, значит, вы счастливы. А я хочу показать в своей передаче, посвященной Дню Вооруженных сил, что женщине есть место везде.

По лицу моей собеседницы промелькнула какая-то непонятная тень, Катя прикусила нижнюю губу, потом спросила:

– Ирина, где у вас можно покурить?

– В коридоре, возле лестничной площадки, – оторопело ответила я.

– Вы не составите мне компанию?

– Я вообще-то не курю, – продолжала недоумевать я, – но постоять рядом могу.

– Вот и хорошо, пойдемте, – заключила Катя, вставая.

Я двинулась за ней следом, спиной чувствуя раскаленные любопытством и недоумением взгляды своих коллег. Мы дошли до неофициально узаконенного места для курения, там Катя достала из нагрудного кармана пачку сигарет, щелчком выбила одну, щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась и, выдохнув длинную струю дыма, задумчиво уставилась на его расползающиеся клубы.

– Катя, – не выдержала я, – так вы согласны принять участие в нашей передаче?

– Даже не знаю, что сказать, – задумчиво протянула она, снова глубоко затягиваясь. – Вы даже не представляете, какие воспоминания вы пробудили во мне своими словами о свободном выборе. А счастлива ли я в армии? – Она горько усмехнулась. – Очень сложный вопрос, очень…

– Ну хорошо, – торопливо заговорила я, – «Женское счастье» – это вовсе не обязательно передача о счастливых женщинах, давайте просто сделаем передачу о месте женщины в армии. Вы расскажите о своих проблемах…

– О проблемах? – откликнулась Катя. – Что ж… над этим стоит подумать…

– Подумайте, Катя, подумайте, – горячо подхватила я. – Костя сказал, что вы пробудете в Тарасове две-три недели, а наша передача должна быть двадцать второго, так что у вас впереди почти целая неделя, чтобы подумать. Мы с вами вместе обсудим, что бы вы хотели сказать телезрителям, на какие вопросы вам будет интересно ответить…

– Не беспокойтесь, Ирина, – улыбнулась Катя, гася сигарету. – Вы меня почти убедили.

– Что еще я должна сделать, чтобы исчезло это самое «почти»? – спросила я, тоже улыбаясь.

– Перейти со мной на «ты», – совершенно серьезно ответила девушка, только в глазах ее пряталась лукавая улыбка да чуть подрагивали уголки губ.

– Запросто! – обрадовалась я. – Пойдем в кабинет, там разговаривать удобнее.

– Сразу видно, что ты никогда не курила, – вздохнула Катя, – иначе знала бы, что все самые важные дела решаются в курилках.

– Может быть, – философски пожала я плечами, – только это не для меня: терпеть не могу никотина.

– Тогда мне тебя жалко, – усмехнулась моя новая героиня, – потому что львиная доля наших с тобой разговоров будет происходить именно в курилке: я не могу долго обходиться без сигарет.

– Для дела я еще и не такое вытерплю! – оптимистично заявила я, открывая дверь кабинета и натыкаясь взглядом на Павлика, который уже успел прочно утвердиться в кресле. – Привет, Павлик, как твоя батарея?

– Все в порядке, уже греет, хоть и проела в моем бюджете изрядную дыру…

– Здравствуй, Павел, – прервал счастливые излияния нашего оператора холодный до изморози голос Кати, вошедшей в кабинет следом за мной.

– Познакомься, – я не успела притормозить со своей репликой, хотя почувствовала возникающее напряжение, – это героиня нашей будущей передачи, Катя Горина.

– Катя?! – переспросил внезапно побледневший и утративший весь свой задор Павлик. – Ты?!

– Я, – подтвердила девушка, обогнув меня, ничего не понимающую, и подходя к оператору. – А что тебя так удивляет? Может быть, ты уступишь мне место? Или за шесть лет ты так и не научился галантности?

– Да-да, конечно, – Павлик суетливо вскочил со своего кресла, – садись, пожалуйста.

Катя непринужденно развалилась в кресле, закинув ногу на ногу, и снова посмотрела на Павла. Глаза ее сузились, а на губах блуждала недобрая улыбка.

– А ты, я смотрю, осуществил свою мечту и работаешь на телевидении? Вот только не в Москве, да? Недотянул… Как же ты так? Ирина, – это уже ко мне, – Павел хороший работник?

– Он один из лучших операторов, – ответила я, окончательно перестав понимать что бы то ни было.

– Ну и то слава богу, – удовлетворенно покивала Катя. – Я тоже не пропала, можно сказать, именно благодаря тебе, Павел, нашла свое место в жизни. В Чечне.

– Катя, прошу тебя, перестань… – На Павлика было больно смотреть, таким жалким был его вид. – Зачем ворошить прошлое?

– Не буду, не бойся, – взгляд девушки на мгновение вспыхнул презрением и погас. – Я здесь совсем не для этого, да и не ожидала тебя увидеть, если честно.

До меня начало доходить, что эти двое когда-то были знакомы и расстались отнюдь не друзьями. Ой как плохо! Не хватало, чтобы из-за старых недоразумений моя договоренность с Катей пошла насмарку. Надо срочно что-то делать.

– Катя, – как можно более спокойным тоном заговорила я, – ты не хочешь кофе?

– Хочу, – согласилась она, вставая. – Пойдем. Здесь поблизости есть какое-нибудь место, где можно выпить настоящий кофе, а не растворимую бурду?

– Можно. В пяти минутах ходьбы, – подтвердила я, вспомнив, что самый лучший кофе я пила в гостях у Анны, героини рождественской передачи, которая что-то такое говорила о прошлом нашего оператора, осмелившегося протянуть гадалке свою ладонь.

– Одевайся, я тебя подожду на лестнице, – сказала Катя, ухватив под мышку свою куртку и проходя мимо Павлика, застывшего соляным столбом.

– Что это было? – поинтересовалась Галина Сергеевна. – Павел, ты не хочешь нам объяснить?

– Не сейчас, – буркнул парень, выскакивая из кабинета.

– Не нравится мне все это, – протянула Галина Сергеевна. – Похоже, Ирина, ничего не выйдет из твоей затеи.

– Это мы еще посмотрим, – заявила я, влезая в пальто. – Она уже согласилась, а отказа я не приму.

– Ну-ну.

Лера не сказала ни слова, она молчала, нервно кусая губы и глядя в пространство ничего не видящими глазами. Но мне сейчас было не до переживаний нашей помощницы, мне нужно было выяснить судьбу своей передачи. Со всеми остальными разберусь после.

Я поспешно вышла из кабинета и быстро направилась к лестнице. Не успела я повернуть за угол, как услышала голоса Павлика и Кати.

– Ты должна меня понять! – горячо убеждал свою собеседницу оператор. – Ты ведь еще тогда говорила, что все понимаешь!

– Павел, тебе лучше уйти. Не нужно ворошить прошлое. Я сама зря сегодня сорвалась. Просто Ирина меня зацепила свободой выбора…

– Катя, ну нельзя же быть такой злопамятной!

– А таким бесчувственным, как ты, можно быть, скажи, можно?

– Я ведь тоже переживал…

– Переживал он, – хмыкнула девушка. – Сколько раз еще ты переживал подобным образом за эти шесть лет? Два, три раза? Или больше?

– Только с тобой…

– Благодарю за честь! Уходи, Павел, уходи! Обещаю тебе, что буду вести себя при наших следующих встречах как ни в чем не бывало. А сейчас уходи.

Мимо меня пробежал, чуть не сбив с ног, красный и злой оператор. Его путь вел отнюдь не в наш кабинет, к любимому креслу. Я перевела дух, постаралась сделать непроницаемое лицо и подошла к Кате. Она опять курила, безучастно глядя в окно.

– Ну что, идем пить кофе?

Девушка только молча кивнула и выбросила сигарету в кофейную банку, заменявшую нашим телецентровским курильщикам пепельницу. Видимо, это судьба всех кофейных банок, попавших в организацию, а не в квартиру.

Катя молчала всю дорогу и даже заказывать кофе в кафе предоставила мне. И чем дальше, тем меньше мне нравилось ее молчание. Наконец я не выдержала и заговорила:

– Катя, конечно, это не мое дело…

– Не твое, – кивнула она, соизволив поднять глаза от чашки, – но я все-таки расскажу тебе то, чего никогда никому не рассказывала. Заодно ты все обо мне узнаешь и решишь, нужна тебе такая героиня передачи или нет.

– Знаешь, – я участливо положила ладонь на ее руку, – ты мне симпатична, поэтому я в любом случае не откажусь от своей идеи сделать тебя героиней.

– Не спеши, сначала выслушай…

И вот что мне рассказала Катя… Восемь лет назад провинциальная девочка, бывшая воспитанница Тарасовского детского дома, найденная его директрисой во время прогулки по Соколовой горе, за что и получила фамилию Горина, поступала в театральное училище. На подготовительных курсах она познакомилась с обаятельным Павликом Старовойтовым и влюбилась в него без памяти. Через месяц наивная Катюша рисовала в своих мечтах радостное знакомство с семьей любимого, свадьбу, на которую пригласит директрису, заменившую ей мать… Дальше мечты не конкретизировались, расплываясь розовым туманом. А еще через месяц, когда должны были начаться вступительные экзамены, Катя узнала две новости: хорошую и не очень. Хорошая, как ей тогда показалось, заключалась в том, что девушка забеременела от любимого, которому подарила свою невинность без всяких колебаний, будучи совершенно уверенной в силе ответного чувства. Ее даже не смущало, что Павлик приглашает ее домой только тогда, когда его родители уезжают на дачу. Не очень хорошая заключалась в том, что любимый передумал поступать в театральное училище, а спешно засобирался в Москву, так как у предков нашлась протекция в институте кинематографии, заведении не в пример более престижном, нежели Тарасовское театральное.

Катюша огорчилась, но не очень, так как готова была ехать за Павлом хоть на край света. Однако любимый ее порыв не воспринял с ожидаемой радостью, напротив, стал убеждать ее никуда не ездить. Катя слегка оторопела, но расценила все это исключительно как заботу о собственном благе, так как в Тарасове педагог уверил ее в поступлении и получении места в общежитии, а Москва сулила массу проблем. Катюша легко рассмеялась – она тогда очень часто смеялась – и закрыла любимому рот ладошкой, чтобы поведать о своей беременности. И тут ее постигло самое горькое в жизни разочарование.

Павлик не выказал никакой радости, самым подходящим эпитетом для описания его тогдашних эмоций был гневный испуг. Сначала он выразил сомнение в состоянии девушки, долго молчал, а потом принялся уговаривать ее избавиться от ребенка. Катя была в шоке. Проведя всю жизнь в детдоме, она даже помыслить себе не могла, что решится избавиться от ребенка. Но Павел был неумолим, вернее, он умолял, требовал, грозил, словом, прилагал все усилия, чтобы Катя согласилась с его решением.

Павлик не может, не хочет и не желает обременять себя семьей в столь юном возрасте, когда перед ним открывается такая замечательная перспектива. Он не может, не хочет и не желает, чтобы Катя испортила жизнь ему и себе этим самым ребенком. Его не поймут родители, его не поймут друзья, его жизнь будет непоправимо загублена.

Девушка еще пыталась образумить Павла, говоря о силе своих чувств, утверждая, что любовь способна преодолеть все преграды, пока парень не произнес самые страшные слова, которые потом будут мучить ее всю жизнь:

– Да какая там любовь! Если бы я не поверил приятелям, что детдомовки ушлые девицы, огни и воды прошедшие, и с ними можно не бояться последствий, то сроду бы с тобой не связался!

Катя потеряла дар речи. Павлик осекся, поняв, что сказал лишнее, принялся ее утешать, клясться, что никогда не забудет, что будет писать и приезжать на каникулы к ней в Тарасов, и упорно продолжал настаивать на том, чтобы она избавилась от ребенка. Девушка только молча кивала с застывшим лицом, потом встала и пошла к двери.

– Ты куда?

– Неважно, – ответила она. – Ты прав, я не буду ломать тебе судьбу.

Всю ночь Катя ходила по городу, а на следующее утро пришла в родной детдом и попросила у директрисы денег, не объясняя, зачем они ей нужны. Девушке полагалось мизерное выходное пособие, а директриса, женщина понимающая и привязанная к своей воспитаннице, лишних вопросов задавать не стала, а просто открыла кошелек и выдала Кате просимую сумму. Девушка поблагодарила и ушла с твердым намерением больше никогда не возвращаться сюда.

Через неделю, опустошенная физически и морально, Катя Горина стояла на пороге военкомата.

– А ты говоришь, свободный выбор, – невесело улыбнулась Катя, закончив свою исповедь.

– Какой кошмар, – выдавила я, потрясенная ее рассказом. – Катя, неужели тебе не приходило в голову, что ты можешь полюбить еще раз, встретив хорошего человека? Зачем тебе понадобилось вообще идти в армию?

– Знаешь, я тогда, наверное, не очень-то понимала, что делаю. Мне просто было невыносимо оставаться там, где я была вместе с Павлом. О поступлении в вуз я вообще думать не могла. А еще казалось, что все знают о моем позоре, как-то так получилось, что я выросла с немного старомодными понятиями о чести. Наверное, Дина Петровна, директриса нашего детдома, этому виной. А армия… Понимаешь, мне захотелось круто изменить свою жизнь, чтобы вообще ничего не напоминало о прошлом. В армии же дни заполнены под завязку, там некогда горевать. По поводу новой любви… Видишь ли, Ирина, желающих было много: кто хотел просто, как это говорят, развлечься, кто действительно имел серьезные намерения, но… – Катя замолчала.

– Что «но»? – подтолкнула я ее. – Договаривай. Неужели никто до тебя так и не достучался?

– Один человек почти смог, но я узнала, что никогда не смогу иметь детей: резус отрицательный, стрессовое прерывание первой беременности, нагрузки на неокрепший организм… Это мне в медсанчасти доктор объяснил, хороший такой старикан, правильный… А Игорек потом на медсестре женился, нам в часть писал, фотографию с сыном на руках присылал… Он очень хотел детей, понимаешь?

– Понимаю…

– Так я и осталась в армии, сначала на сверхсрочную службу, потом добилась перехода в контрактные войска, так как командир части что-то больно усердно стал меня задвигать на штабную работу.

– А разве это плохо?

– Может быть, и хорошо, но не для меня. Я не могу уже по-другому, не могу без армейского братства, моя военная карьера может быть только карьерой боевого офицера.

– А ты офицер? – спросила я.

– Да, я лейтенант.

– А в Тарасов ты в отпуск приехала?

– Не совсем. Вернее, совсем не в отпуск. Просто не хотелось останавливаться в военной гостинице, вот я и написала Косте. Мы с ним в Чечне вместе воевали, после одного случая стали почти братьями.

– Расскажи, – попросила я, так как жизнь Кости Шилова была для всех сотрудников телецентра тайной за семью печатями.

– А он сам разве ничего не рассказывал?

– Нет, он не из разговорчивых.

– Извини, Ирина, тогда я тоже не буду. О себе могу говорить сколько угодно, а о других – уволь.

– Ладно, – пожала я плечами, слегка обидевшись, но не подавая виду. – Так зачем ты все-таки приехала в Тарасов?

– Понимаешь, меня командир части направляет в высшее десантное училище как перспективного офицера, а так как я в армию уходила именно отсюда, нужны кое-какие документы. С почтовым запросом что-то тянут, вот меня наш подполковник и отправил лично. Велел спокойно на месте разобраться, все равно пока у нас там некоторое затишье, а мой зам с ротой справится, мужик толковый.

– Так ты собираешься и дальше продолжать воевать?

– Да, армия теперь навсегда стала моей судьбой, я уже не сумею жить по-другому… Да я говорила!

– Значит, ты все-таки счастлива?

– Ну, в какой-то мере, – усмехнулась Катя. – Если бы еще не было столько проблем из-за того, что я женщина!

– А их много?

– Больше, чем ты можешь себе представить! Знаешь, сколько мне пришлось доказывать, что я не хуже мужиков? Начиная с того, что меня вообще в армию брать не хотели.

– А много у нас в армии женщин? Не просто военнообязанных, а таких, как ты?

– Мало, таких, как я, вообще единицы. И командование вовсе не спешит предавать огласке этот факт. Хотя могли бы неплохо сыграть на нем.

– Каким образом? – заинтересовалась я.

– Неужели ты не знаешь, что в последнее время парней в армию палкой не загонишь? А если показать воюющих женщин, то это будет весомым аргументом для ужесточения призывных норм, дескать, женщины могут, а парни что?

– Ну и почему же тогда армейское руководство не хочет этим воспользоваться?

– Да потому, что ты и сама верно отметила во время нашего знакомства, что мужики вовсе не стремятся признать равенство полов, а уж военные – в особенности. Именно эта твоя фраза и подвигла меня согласиться на участие в передаче.

– Спасибо. – Честно говоря, меня порадовало Катино решение.

– Да не за что. Ты мне лучше скажи, что в твоих передачах вообще происходит? И что мне там делать придется?

– Лучше давай вернемся на студию, там можно будет просмотреть старые записи, так тебе понятнее станет. А то меня мои коллеги уже, наверное, потеряли. Я ведь должна быть на рабочем месте.

– А я и забыла, что у тебя работа, извини, расслабилась.

Мы вернулись в мой рабочий кабинет, где меня встретили укоризненные взгляды Галины Сергеевны. Я скорчила самое виноватое лицо, на которое только была способна, она в ответ понимающе вздохнула, изобразив всем своим видом «а я что говорила?», однако не сказала ни слова, вместо этого затребовала моего срочного участия в планировании дальнейших съемок с Перовой. Я нехотя согласилась, так как понимала, что мне предстоит стать одним из действующих лиц этих самых съемок, хотя очень не хотелось расставаться с Катей. Но пришлось передоверить мою гостью Лере, которая отправилась с ней в операторскую показывать старые записи.

Практически до конца рабочего дня мы с Галиной Сергеевной утрясали график съемок, так как неожиданно всплыла масса проблем: то был занят Павлик, который все-таки не прикреплен к нашей группе окончательно и бесповоротно, то члены семьи Перовых никак не могли выбрать для нас время… Одним словом, к вечеру у меня уже в голове мутилось от телефонных звонков. Ничего себе, легкая передача! Хотя жаловаться мне не на кого, сама все это затеяла. А Галина Сергеевна только ехидно на меня поглядывала, продолжая воплощать всем своим видом правоту, умещающуюся в набившую оскомину фразу «а я что говорила?».

Около пяти в кабинет вернулись Лера с Катей. Наша помощница тут же отобрала у меня телефонную трубку и принялась куда-то названивать, а Катя поманила в коридор.

– Ну что, Ирина, – сказала она. – Теперь мне практически все понятно. Твоя Лера замечательно умеет все объяснять. Я сейчас побегу, пора уже, а в среду, примерно к полудню, я подойду. Ты что-то свое придумаешь к тому времени, я – свое, состыкуем, подумаем. А если что изменится, так связь будем держать через Костю.

– Договорились, – устало кивнула я и вернулась в кабинет.

– Ирина, иди к шефу, – сказала мне Галина Сергеевна.

– Когда это он успел меня вызвать? – удивилась я.

– Ты ему без надобности, а вот он тебе – нужен.

– Зачем?

– Поставишь любимое начальство в известность о своей затее.

– А не рано?

– В самый раз, – заверила меня Галина Сергеевна, – а то останешься без видеоматериалов.

– Каких это?

– Как то есть каких? Тех самых, где участвует твоя героиня. Лера звонила в Москву, так ей сказали, что требуется официальный запрос руководства. Или ты хочешь, чтобы Павлик снимал декорированную военной формой Катю во время разминки на спортивных снарядах? Мне кажется, что этого маловато будет.

– Я об этом еще вообще не думала, – отмахнулась я. – Мне с Перовой проблем сегодня хватило.

– Считай, что уже думаешь, причем усиленно. Катя сказала нашей Лере, что в Москве имеется достаточно видеоматериалов с ее участием, так как во время службы ее неоднократно снимали всяческие корреспонденты. Как только им становилось известно о женщине, наравне с мужчинами служащей в армии, так все они начинали облизываться на роскошный материал, тем более что Катюша еще и очень привлекательная особа. Да только никому не удавалось показать этот материал массам.

– Это я знаю.

– А раз знаешь, иди к шефу и старайся его убедить изо всех сил, иначе материалов не получишь, понятно?

– Понятно, – вздохнула я обреченно.

Не так мне виделся визит к шефу, не так. Я представляла себе, что приду к нему в кабинет и сообщу о практически готовой передаче, а тут приходится обсуждать возникшие трудности, причем готовить эту передачу мне никто не поручал. Собравшись с духом и посмотрев на себя в зеркало, я нацепила на физиономию самую обаятельную из своего набора улыбок и отправилась в кабинет к Евгению Ивановичу.

– Заходите, Ирина Анатольевна, заходите, – приветствовал меня шеф. – Чем обязан вашему визиту в конце рабочего дня?

– Дело в том, – начала я, лихорадочно подыскивая нужные слова, так как намек про конец рабочего дня был более чем ясен: дескать, выкладывай быстренько и убирайся, нечего начальство задерживать, – дело в том, что мне нужен от вас официальный запрос в Москву на видеоматериалы…

– Это на какие же? – поинтересовался шеф.

– Я решила сделать передачу ко Дню защитников Отечества, – бухнула я, словно решившись войти в ледяную воду. – Моя героиня – девушка-лейтенант, приехавшая на время в родной город. Так вот, мне нужны видеосъемки с места ее службы. Они хранятся в архивах Московского телевидения.

– Так-так, – побарабанил пальцами по столу Евгений Иванович. – А вы знаете, что это не бесплатно?

– Знаю, – сказала я, с надеждой глядя на шефа.

– А вы помните, что я вам не велел делать новую передачу к этому дню?

– Помню.

– И все-таки рискнули?

– Рискнула, – вздохнула я, прощаясь с надеждой.

– Молодец! – браво пристукнул по столу Евгений Иванович. – Хвалю за инициативу. Рассказывайте.

И я в который раз принялась пересказывать соображения, подвигшие меня на подготовку этой передачи, затем перешла к рассказу о Кате.

– Ладно, – прервал меня шеф. – Мне уже все ясно. Завтра с утра зайдите ко мне, и мы вместе отправим ваш запрос по факсу, но…

– Что? – напряглась я, понимая, что за этим «но» могут скрываться неприятности.

– Инициатива наказуема исполнением. И не только. Если мне не понравится сделанная вами передача, то лично ваша премия, приуроченная к Женскому дню, пойдет на оплату этих самых материалов. Понятно?

– Понятно, – развела я руками.

– Все, можете идти.

– До свидания, Евгений Иванович.

Я возвращалась к себе в достаточно благодушном настроении, несмотря на финансовую угрозу шефа. Подумаешь, премии он меня лишит! Не зарплаты ведь. Да и не лишит: не может быть того, чтобы ему моя передача не понравилась! В этом я была уверена.

– Ну, что там? – спросила Галина Сергеевна, едва я открыла дверь. – Все в порядке или?..

– Все в порядке, – победно улыбнулась я. – Дамы, напомните мне, что у нас с вами на завтра намечено, и давайте расходиться по домам. Устала смертельно!

– У тебя завтра с утра романтическая встреча с внучкой Людмилы Ивановны и ее поклонником.

– Чьим? – не поняла я. – Людмилы Ивановны?

– Внучки, – раздраженно пояснила Галина Сергеевна. – Первокурсница филфака Люсенька Перова имеет счастье находиться в возрасте первой любви, а ты завтра будешь мило общаться с юными влюбленными, чьи чувства чистосердечно благословлены родителями с обеих сторон.

– Какой кошмар, – замогильным голосом промямлила я. – Чувствую себя мухой, увязшей в сахарном сиропе. Пусть будет проклят тот миг, когда в мою голову пришла идея не ограничиваться бонсаем.

– А я что говорила?.. – Честное слово, если я еще раз услышу эту фразу из уст Галины Сергеевны, то или сама удавлюсь, или совершу какое-нибудь уголовно наказуемое деяние над своей непосредственной начальницей. – А с одиннадцати утра ты снимаешь счастливую чету Перовых-старших в их фамильном гнезде. До этого времени должна успеть просмотреть то, что мы вчера наснимали, и решить, что годится, а что нет.

– А потом? – с тревогой спросила я.

– Потом поедешь в студию к Перовой-средней и ее мужу. Будешь любоваться живописью. Поэтому советую уже сегодня вечером подумать, о чем спрашивать дочку Людмилы Ивановны.

– Галина Сергеевна, вы моей смерти хотите? – жалобно поинтересовалась я.

– Ни в малейшей степени, – покачала она головой, – все это ты сама затеяла. Не вспомнила бы об этом треклятом празднике, так все было бы просто: поснимали бы себе деревца, поели бы пирожков – и все. А теперь изволь расхлебывать.

– Не сыпьте соль на рану! – взмолилась я.

– Буду, и не надейся, ты ведь и меня во все это втравила своей бьющей через край энергией, так что терпи.

– Лера, хоть ты за меня заступись, – я жалобно посмотрела на нашу помощницу.

– Не могу, – развела она руками. – Галина Сергеевна права, хотя, Ирина, я и на вашей стороне. Так любить свою работу, как это делаете вы, не каждому дано.

– Ехидна ты, Валерия, – вздохнула я, уловив насмешку в Лериной тираде.

– У меня учителя хорошие, – парировала она беззлобно и рассмеялась.

Мне ничего не оставалось, как присоединиться к ней. Галина Сергеевна посмотрела на нас подозрительно, ища оскорбительный намек в свой адрес, ничего не углядела и тоже улыбнулась. Таким вот улыбчивым трио мы и покинули свои рабочие места.

Сегодня вечером Володя был дома и жарил картошку. Мои вчерашние порывы готовить ужин показались мне сегодня дикими и неуместными, так гудела голова, а еще требовалось использовать ее по прямому назначению, то есть подумать.

– Ирина, что с тобой? – заботливо поинтересовался муж, глядя на мою страдальческую физиономию.

– Устала я, родной, очень устала.

– У тебя неприятности? – обеспокоился муж.

– Нет, все нормально, просто я устала.

– Бывает, – философски заметил Володя, переворачивая картошку. – Ты пойди посиди в креслице, послушай музыку, на орхидею полюбуйся… Авось полегчает. Все равно картошке еще минут десять жариться.

Предложение мужа показалось мне настолько заманчивым, что я цыкнула на поднявшую вдруг голову совесть и отправилась в комнату. Взявшись за пульт и уже почти нажав на клавишу воспроизведения, я резко отдернула палец, вспомнив вчерашнее звуковое безобразие. Но тут же успокоила себя, так как нагрянули более свежие воспоминания: утром-то меня разбудил Вагнер, а не хеви-метал. Однако Вагнера мне сейчас слушать не хотелось, пусть уж будет Вивальди. Я поменяла диск, включила музыкальный центр, вернулась в кресло, взяла в руки коробочку с цветком и блаженно расслабилась, стараясь отогнать противно сверлящую виски боль.