Беспринципная

Глава 13

Зоя

Знала бы, что он после этого сообщения лишь сильнее отморозится — так не стала бы его слать! Теперь же мы практически с ним не видимся. Арман Вахтангович будто чувствует, когда я рядом. Он разгадывает все мои уловки и пресекает их на корню. Пропадает либо на ферме, либо батрачит в доме. А на меня — ноль внимания. Словно я вдруг стала невидимой.

От обиды в какой-то момент даже мелькает мысль — ну и хрен с ним! В городе мне не составит труда найти вариант получше. Бесит только, что он такой лицемер! Я же помню, как он на меня смотрел, как шептал то, о чем теперь, наверное, жалеет в горячке, как касался, словно не касаться было выше его сил! Мне хочется накричать на него. Швырнуть в него чем-нибудь, как-нибудь спровоцировать. Но что-то не дает. Может быть, запоздало проснувшаяся гордость? Если так — я ей совсем не рада. Какого черта она обо мне вспомнила?! Не в том я положении, чтобы вертеть носом.

Одно спасает — у меня полно дел перед переездом в город. Как и планировали, примерно через неделю мы начинаем ремонт. Забираем обои, краску, плёнку из пункта выдачи и, засучив рукава, принимаемся за работу. Специальным средством счищаем старые слои краски. На это уходит много сил, но результат того стоит. Оказывается, наше окно даже открывается. И если чуть-чуть поработать стамеской и подкрутить петли, а потом все зашпаклевать, оно еще сто лет прослужит. В целом, получается даже лучше, чем мы могли бы подумать. Только уж очень все затягивается! Уже и отпуск мой заканчивается, а ремонту ни конца ни края не видно.

В последние выходные перед моим выходом на работу с чемоданом наперевес в общагу заявляется третья соседка. Растерянно обводит взглядом комнату. А ее ведь и не узнать!

— Ты насовсем уже, что ли? — сощуривается Машка.

— Ага.

— Сочувствую. Как видишь, мы еще не закончили.

— Я — Аня, — запоздало представляется жердь.

— Помочь не хочешь? — предлагаю я, не особо рассчитывая на согласие. — Так быстрее закончим.

— Давайте, — неожиданно соглашается Аня.

Мы с Машей переглядываемся и вручаем соседке валик.

— Стену мажь.

Втроем работа действительно идет веселее. За два дня комната окончательно преображается. Когда всё готово, ложусь на кровать, ноги от усталости аж гудят. Но это приятная усталость. Внутри меня растекается удовольствие от хорошо сделанной работы и вера в то, что все у меня получится. Дело осталось за малым — доработать на ферме, найти какую-то подработку в городе, а там уже — переезд, и все.

Почти засыпаю, когда на телефон приходит напоминание о моей записи к гинекологу. Если честно, я почти поддаюсь искушению отменить прием. Просто, зачем это все, если Арман Вахтангович вообще на меня не смотрит?! Но потом все же решаю поехать. Для себя! Потому что меня давно напрягает нерегулярный цикл, и действительно лучше провериться.

Принимает меня доброжелательная женщина лет сорока.

— Половая жизнь нерегулярная? — спрашивает, не отрывая взгляда от монитора.

— Ну… как сказать, — испытывая чувство жуткой неловкости, отвожу глаза. — Я только начинаю эту самую жизнь…

— Вот как? Ну, тогда давайте на кресло?

Господи, на что я согласилась? Залезаю, дрожа, как первокурсница перед экзаменом. Доктор надевает перчатки, говорит что-то ободряющее, натягивает на датчик УЗИ презерватив. Мамочки…

— Расслабьтесь. Постараемся побыстрее.

Легко сказать — расслабьтесь. У меня живот сводит от страха. Закрываю глаза, сжимаю зубы. Пот скапливается на лбу. Хочется провалиться сквозь землю.

— Так, ну что, — говорит она спокойно. — Всё неплохо. Воспалений нет, но эндометрий тонковат для твоей фазы цикла. Нужно бы сдать кое-какие анализы.

Я выдыхаю. Голова кружится от облегчения.

— Я правильно понимаю, что не беременна?

— А что, были подозрения? — изумляется докторица. Наверное, с этого следовало начать, да?

— Просто спросила… — выпаливаю скороговоркой.

— Вы абсолютно точно не беременны.

Инна Сергеевна протягивает мне салфетку и деликатно отворачивается, давая возможность привести себя в порядок. А я думаю о том, что если в частном медицинском центре, с учетом такой вот деликатности персонала, мне все еще ужасно неловко, что бы я чувствовала в обычной студенческой поликлинике? Нет, определённо, деньги решают все!

Получасовой прием выматывает похуже ремонта. Сжимаю в руке листик назначений. Заруливаю в аптеку, чтобы купить противозачаточные, узнаю цену — и ухожу с пустыми руками. Учитывая, что у меня в ближайшее время никакого интима не предвидится, считаю преступлением спускать столько денег на противозачаточные. Кто бы мог подумать, что хороший препарат может столько стоить!

На следующий день возвращаюсь к работе на ферме. Дом, пока я разрывалась между городом и деревней, как будто еще сильнее скукожился, вжался в скоксовавшуюся на жаре землю. И сколько я ни гребусь потом, наводя красоту, лучше не становится. Меня преследует ощущение, что я реанимирую давно почившего…

Ближе к концу недели нам сообщают, что мать выписывают. Вздыхаю с облегчением. Будет на кого оставить детей, когда уеду.

— Ген, сможешь приехать к матери на выписку? — интересуюсь у брата.

— На кой черт она мне сдалась?

— Не начинай. Мать все-таки…

— А ты чего не поедешь?

— Работаю я! — рявкаю. — Взяла бы отгул, да только из отпуска ведь — неудобно перед начальством.

— Неудобно ей, — бурчит Генка.

— Так что?! Поедешь — нет?

— Поеду. Куда ее денешь?

Когда в четверг я возвращаюсь домой, мать уже вовсю хозяйничает во дворе. Лицо ее будто ссохлось, отчетливо проступили скулы и подбородок, а глаза запали…

— О, Зоечка… Привет, — говорит тихо. И я даже не знаю, как на это реагировать.

— Привет. — Мы стоим друг напротив друга, как чужие. Вижу: стесняется, теребит пальцы. Под ногти забилась грязь. И жалко ее, дурную, и нет. Сама ведь жизнь под откос пустила! — Решила побороться с сорняками?

— Да! — мама часто кивает, радуясь, что я подхватила беседу: — Совсем двор зарос. Куда это годится? Наведу порядок и буду искать работу.

— М-м-м, — тяну я, очень сильно сомневаясь, что ее кто-то возьмет даже при наличии вакансии. В нашем поселке каждая собака знает, насколько моя мать ненадежный кадр.

— Да ты не бойся, Зой. Я с выпивкой завязала. Честное слово! Я же все понимаю, доча…

Свежо предание, но верится с трудом.

— Хорошо, если так. Я же уеду. Алиске мать нужна.

Стоит вспомнить младшую, как она выскакивает из дома. Щербатая… Улыбчивая и счастливая. Падает в объятья матери, а у меня сердце кровью обливается. Она как щенок, ее приласкай — и побежит за кем угодно. И простит что угодно, да. Вон как к мамке жмется.

Не могу на это смотреть! Злость поднимается. Не на Алиску, нет… На эту… Она же только обещает, а толку? Переодеваюсь в домашнее и убегаю к Седке. Во мне кипит возмущение. И если не приоткрыть крышку в этом адском котле, я просто взорвусь! Делюсь с подругой накипевшим. Седа умеет слушать и слышать, несмотря на то, что у самой порой не закрывается рот.

— А может, у тети Ларисы ничего не получается, потому что в нее никто не верит? — выдает вдруг она. Я вскидываю брови — мне такая мысль в голову не приходила.

— Ты серьезно? — скептически кривлю губы.

— Почему нет? Она сама в свои силы не очень верит, а тут еще вы как будто только и ждете, когда же она сорвется.

— А по-моему, ей только дай повод.

— Ты не можешь судить об этом наверняка.

— И что ты мне предлагаешь?

— Дай ей шанс. От тебя что — убудет?

— Да вроде нет. Но это тяжело, Сед. Надежда — херовая штука.

— Ты это мне говоришь? — сникает подруга. И тут я понимаю, да, что была неправа. У Седки ситуация в плане надежд — гораздо, гораздо хуже. С другой стороны, у нее нормальная мать. Окажись я на месте Седки, я бы не сдавалась, понимая, за что борюсь! Тут же со-о-овсем другая история. Разве я могу поверить, что мамка остепенится после всего, что мои глаза видели? После того, как я ночами сидела с плачущими от голода мелкими, не зная, чем их кормить, когда у меня самой сводило пустой желудок?! Или когда очередной папка, которого мать приводила в дом, бил меня смертным боем, или… Ладно, этот список можно продолжать вечно.

Тот разговор с Седкой не заканчивается ничем толковым. Мы не приходим к общему знаменателю. У каждого своя правда, свой опыт. Но я замечаю, что по мере приближения моего отъезда я действительно несколько расслабляюсь. И возвращаясь с работы домой, уже не так сильно удивляться тому, что мать трезвая.

Наверное, я все же начинаю потихоньку верить, что все наладится. Потому что когда в один из августовских вечеров, возвращаясь по пыльной дороге, слышу издали пьяные голоса с нашего участка — внутри что-то с хрустом ломается. А ноги становятся такими тяжелыми, будто к ним прикрепили пудовые гири. Каждое слово, долетающее до меня — как удар по затылку. Кто-то громко ржёт. Кто-то орёт: «Да налей ей, чего ты!» А потом я слышу и ее голос. Узнаваемый даже сквозь пьяную хрипотцу. Весёлый такой. Как в те дни, когда ей становилось все нипочем. Когда ей даже на нас плевать было.

Я захожу во двор, и первое, что вижу — пластиковые стаканчики на крыльце. Один уже раздавлен. Второй катает по земле ветер. Мать сидит на скамейке. В окружении каких-то двух мужиков. Один — лысый, в майке-алкоголичке. Второй — с грязными, облепившими череп волосами.

— Так, ну-ка собрались все, и дружно вон! — рычу я. Мать испуганно вскидывается. Лысый медленно оборачивается, и тут до меня доходит, что дядька-то не чужой! Если так можно выразиться. Это отец Лёньки и Свята. Мать с ним дольше всех задержалась. А потом его посадили за какой-то гоп-стоп… Господи, сколько с тех пор прошло лет?!

— Зойка?! — оскаливается этот придурок. — А ты че так базаришь?! Ты ля!

Тут надо заметить, моя смелость испаряется подчистую. Потому что одно дело — разогнать безобидных пьянчуг, и совсем другое — дать отпор бывалому рецидивисту. Я вжимаю голову в плечи, но не двигаюсь с места. Пусть и страшно, но отступить сейчас означает признать поражение.

— Я нормально базарю, — выдаю я, благодаря всех богов за то, что мой голос почти не дрожит. И к матери оборачиваюсь: — Сворачивайтесь давайте.

— Зоечка, ну ты чего? Олег с дороги, уставший! Мы тут просто посидим тихонечко. И сразу спать ляжем.

— Ты, конечно, ложись. А друзья твои пусть у себя ложатся.

— Да где же у себя? Олег семь лет от звонка до звонка. Некуда ему приткнуться.

— Лариска, кончай. Еще я перед этой мокрощелкой не оправдывался. Наливай давай, Костян.

Я влетаю в дом на автомате, не чувствуя под собой ног. Сердце грохочет где-то в горле. Щеки горят. Виски ломит. В голове только одна мысль: что делать?! Ментам звонить? Или подождать, пока сами свалят? А если не свалят?

Замечаю выглянувшую из-за шторки сестру. Распахиваю объятья, в которые она влетает, вжимаясь в меня, как перепуганный насмерть зверёныш. Тихонько, почти неслышно шмыгает носом.

— Испугалась мамкиных гостей? — шепчу я, водя губами по Алискиным растрепанным волосам.

— Ага. Они же уйдут? Ты меня с ними не бросишь?!

— Ну, конечно, нет. Все будет хорошо.

Стараясь, чтобы так оно и выглядело, готовлю наспех ужин. В холодильнике — шаром покати. Эти сожрали все подчистую. Но есть яйца. Ими и ужинаем. Ближе к ночи с гулек возвращаются Лёнька и Свят. В окно наблюдаю их встречу с «папкой». Пацаны выглядят настороженно, но видно, что встреча их трогает. Черте что. Вот будет хохма, если они обрадуются этому воссоединению века! Господи, какой же абсурд. Только возвращения блудного папаши нам не хватало!

Вечер сгущается, веселье за окном набирает обороты. Еще через час в доме сначала слышится какая-то возня, громкие шепотки и смешки, а потом все звуки стихают. Сгребаю сигареты и через окно выбираюсь на улицу покурить.

— А ты ничего такая выросла, — слышу сиплый голос. — Прямо вся в мать. Только попрыгучее.

Я оборачиваюсь. Олег. Стоит, щурится. И взгляд у него такой, что мне бы в дом поскорее вернуться, только для этого надо пройти мимо этого мудака, а я очень сомневаюсь, что это безопасно.

— Не бойся, — шепчет он, подходя ближе. — Я ж не кусаюсь… пока.

И вот потом он на меня набрасывается.