Беспризорница

Лихие 90-е… Одна из самых страшных эпох, потери которой сравнимы с потерями во время гражданской войны.

Чеченский конфликт, криминальные разборки, проституция и стаи озлобленных малолеток-беспризорников.

Но даже в то страшное время было место для любви. Крышесносной и сумасшедшей, больной и болезненной. Любви нищей бродяжки к криминальному авторитету, для которого такие, как она – пыль.

Знакомьтесь! Екатерина Семечкина, она же Катька-проныра – девочка с улицы, оборванка, воришка. Эта сложная, временами жёсткая история о ней, маленькой беспризорнице, полюбившей бандита.

За идею и поддержку благодарю Бестужеву Галину.

ГЛАВА 1

1992 год

– Реще, бля, шевели копытами! Они рядом уже! – визжал Сенька, ловко петляя босыми ногами и перепрыгивая осколки от разбитых бутылок. – Давай, Катька! Давай! Ну чё ты тащишься?!

Я и правда старалась. Только, в отличии от Сеньки была загружена под завязку. У него всего-то парочка булок с изюмом да буханка хлеба, уместившихся за пазухой. Мне же не удалось добраться до лотка с выпечкой, а потому схватила шерстяное одеяло у старухи. Одеяло, сволочь, огромное и тяжёлое, но бросить жалко. Это же за сколько его продать можно будет? Можно, конечно, и себе оставить, да в первую же ночь и сопрут. Ещё и придушить могут.

– Бля, брось его на хер, дура! – Сенька уже перемахнул через забор, а я резко затормозила, заскользив по грязи.

Мне самой-то через этот забор не перелезть, а с одеялом и подавно…

– Вон они! Лови, крысёнышей! – из-за угла появились три мужика с рынка, бегущих к нам чуть ли не с факелами и вилами.

Уроды. Лучше бы делом занимались. К примеру, вытаскивали бы страну из задницы. Да только не до этого им. Проще ведь в своих проблемах и нищете обвинить малолеток. Их и поколотить можно безнаказанно. Если это мудачьё меня догонит, то отобьют все почки и сломают рёбра, а последние и так побаливают после прошлого раза, когда я зацепилась курткой за забор и на нём повисла. Думала, убьют к хренам собачьим. Обошлось. Но не факт, что сейчас пожалеют. Тут уж как повезёт. Наша жизнь – рулетка.

– Бросай! Давай же! – Сенька уже готов был рвануть, но не мог меня оставить.

Нет, не потому, что наша дружба настолько сильна и его совесть сожрёт, случись чего со мной. В этом мире каждый за себя и плевать всем на ближнего. Всё дело в том, что у меня в кармане мелочь, которую мы вместе наклянчили у перехода. Так бы уже давно Сенькины голые пятки сверкали вдалеке.

Я задумалась на пару секунд. Вряд ли успею перелезть через забор, даже если скину трофей. Да и не для того я со злющей бабкой за него дралась, чтобы вот так бросить.

– А, ну тебя! – Семён, сука, махнул рукой и юркнул в кусты. Ссыкло, блин!

Мне не осталось ничего, кроме как бежать обратно. Да только куда? Как прошмыгнуть мимо этих сволочей и целой остаться?

– А-ну, попробуй догони урод жирный! – завопила приближающемуся мужику с палкой, которой он обещал отходить меня по башке и бросилась ему навстречу, обняв одеяло, словно оно сможет меня спасти.

Мужики от неожиданности затормозили, а я, ухмыльнувшись, резко рванула в сторону и прямиком мимо них.

– Отсосите, козлы!

Над головой просвистела та самая палка и я драпанула так, что беги за мной сам Сенька, не догнал бы.

Правда, так везло не всегда. Обычно всё происходило с точностью до наоборот. Так уж повелось, что нас, беспризорников, никто не жалеет и при любой мало-мальской возможности пинают от души.

Другое дело домашние «цветы жизни». Их любят, их конфетками угощают. Особенно бабули на рынке. Те самые бабули, что сегодня бросали в нас протухшие помидоры и орали матом.

– Мать твою, Катька, бля! Я думал, тебя палками забили! – увидев меня в «хате», хромающую в обнимку с испачканным в грязи одеялом, Сенька, мягко говоря, охренел. – А бабки где?

– Где, где? В Караганде! С крысами не делюсь! – хотелось вмазать полудурку, бросившему меня одну в том тупике.

Окажись я чуть медленнее, а мужики попроворней – не вернулась бы сейчас обратно. Скорее всего, валялась бы в какой-нибудь луже со сломанным позвоночником.

– Э-э-э! Ты это… Не борзей, поняла, проныра? Я чё, виноват, что ты мелкая выросла, через забор не перепрыгнешь?

Ну, тут он прав, конечно. С моим ростом особо не поскачешь. Зато я пролезаю в такие щели, где даже кошка не протиснется.

– Ладно, на свои бабки, – швырнула ему его долю и потащила одеяло к своему матрасу.

Да и наплевать, что сопрут. Хоть одну ночь посплю в относительном тепле. Если б ещё матрас нормальный был, а то одна тряпка от него осталась. Впрочем, похвастаться постельным тут никто не мог. Все на своих лохмотьях спали или же на проссаной подстилке, что некогда была периной какого-нибудь старика, а после его смерти угодила на помойку.

– Жрать хочешь? – Сенька, похоже, решил искупить свою вину и протянул мне булку, которую спёр у лоточника.

Конечно же, я хотела. Проглотила булку, почти не прожевав, и уставилась на Семёна.

– Дай ещё.

– А ты не охерела, а, проныра? Надо было не одеяло тырить, а жрачку!

Вот жлобина. А я ему еду таскала, когда встать не мог после побоев.

– Подавись, урод, – укуталась в одеяло и легла, пытаясь унять дрожь.

Похоже, опять простуду подхватила. Знобило так, что зуб на зуб не попадал.

– Эй, Катюх, – Сенька толкнул меня в бок. – Не дуйся, слышь? Ну хочешь, я тебе ещё полбулки дам? А ты мне одеяла половинку.

Хотела его послать, да больно жрать хотелось. Осень выдалась какая-то нищая. В том смысле, что ещё хуже, чем раньше. Голодно и холодно.

Перочинным ножиком Сеньки разрезали одеяло на две части, а мне кроме булки ещё и кусок яблока перепал – это Сенька у старших своровал.

– Слушай, Катюх, может завтра в магаз новый махнём? Там, говорят, жратва прямо на прилавках лежит. Чего-нибудь да хапнем, а?

– Ты дурак? Хочешь, чтобы братки нас прикопали? Это их магазин вообще-то.

– Да не ссы! Пацаны туда ходили, там продавщица одна была и никаких братков! По быстрому нахватаемся и свалим, а?

Накрывшись с головой куском одеяла, ничего не ответила Сеньке, но задумалась. В желудке урчало и тошнило от голода. Ещё парочка таких дней и я точно ласты склею. А, была ни была! Поймают, так поймают! Может хоть пожрём. А там… Пусть отпинают.

*****

– Ну что ты задрейфила, пошли! – обычно после этих Сенькиных слов нам с ним здорово влетает.

Не миновала трепка нас и в этот раз.

Как только зашли в магазин, сразу заурчали желудки. Запах свежего хлеба щекотал ноздри и у меня, кажется, потекли слюни.

– Глянь, там консервы! – ошарашенный Сенька ткнул пальцем в небольшую пирамидку из жестяных банок.

– Заткнись придурок! – треснула его по руке, опасаясь привлечь внимание кого-нибудь из длинной очереди, но там, похоже, людям не до нас было.

Шум, галдеж, какая-то ругань – все жрать хотят. А судя по количеству народа, пусть у каждого хоть по одному талону, продуктов всё равно на всех не хватит.

– Пошли, ближе к прилавку протиснемся, – Сенька рвался в бой, оно и понятно – со вчерашнего дня ни крошки во рту.

Да и вчера, в принципе, не особо перепало. Те несчастные булки затерялись в растущих организмах и в туалет, пардон, сходить нечем.

– Нет, ты на шухере стой. Если что, шум поднимешь, отвлечёшь. А я сама туда проберусь.

Семён спорить не стал. Чем ближе к выходу, тем ему спокойнее. Да и пролезть под ногами у толпы он не сможет. Сенька в свои девятнадцать выглядел на двадцать за счёт роста. А вот я в восемнадцать, как ребёнок. Если кто и заметит, то примут за чью-нибудь дочь.

До прилавка добралась без всяких проблем и даже сумела заглянуть в коробку, что стояла аккурат с краю. Вот-вот упадёт.

А в коробке…

Боже! Да это ж колбаса! Самая настоящая колбаса!

Несколько аппетитных, безумно вкусно пахнущих колечек колбасы дожидались в коробке богачей, которые сегодня будут её жрать за обе щеки, в то время, как простой народ (я уже не говорю о нас, отбросах), будет картошкой давиться, да на талоны молиться. Эх, а нам с Сенькой и картошка бы в радость была.

К горлу подкатил ком. Настоящая колбаса… С ума сойти.

Один раз я уже видела этот деликатес. В приюте тогда мы с Сенькой были. Как сейчас помню… Новый год, ёлка какая-то облезлая, а мы иголки её отрываем и жрём. Голодные все, как волки. А в кабинете директора стол ломится. Розовощёкие воспитатели водку пьют, да колбаской с хлебушком закусывают, а ещё банки с консервами да сыр… Я тогда в приоткрытую дверь ринулась да со стола хлеба кусок схватила, за то и получила увесистый подзатыльник. Так, что в стену влипла, сжимая тот кусочек.

Выгнали меня. Хлебушек отобрали и в спину вытолкали, мол, не мешай, соплячка новый год встречать. Нас потом, правда, накормили кашей. Склизкой такой, слипшейся в один комок. А мы и тому рады были. Но вот запах колбасы я запомнила, наверное, на всю жизнь.

И сейчас просто не смогла сдержаться. Огляделась по сторонам и, воспользовавшись трёпом толстой продавщицы с какой-то тёткой, потянула одно колечко колбасы. Причём это всё так быстро случилось, что я даже не успела сообразить, чего творю. И ведь могла же пару банок консерв схватить и уйти по-тихому. Нет, приспичило мне…

– Эй, ты что творишь, дрянь?! – продавщица всё же заметила и резко выкинула из-за прилавка руку, чтобы схватить меня.

Не тут-то было, корова отожранная!

Ловко ушла в сторону и бросилась к выходу, где Сенька уже распахнул дверь и вылетел на улицу. Вылетел и попал прямо в руки здорового мужика в спортивном костюме. Я не успела притормозить и меня подхватил второй такой же шкаф, только этот был в тёмном плаще. Братки, значится… Приподнял, держа за шиворот, и встряхнул.

– Не понял. Вы что тут, блядь, делаете, шпана? – и взгляд на колбасу в моих руках переводит.

– А-а-а-а! Помогите-е-е! – Сенька заорал, как резаный и задёргавшись в руках бритоголового, попытался вырваться.

Не вышло. Уже в следующее мгновение лысый бросил его на землю и начал пинать ногами, а меня второй за грудки схватил с такой силой, что затрещала старая куртка.

– Воровать, значит, любим? – мужик с размаху заехал мне кулаком по лицу и этого, к счастью, хватило, чтобы я отрубилась.

Да, именно, к счастью. Потому как лучше лежать без сознания, пока тебя месят ногами, чем наслаждаться сим действом и всё чувствовать.

ГЛАВА 2

1992 год

Кто-то похлопал меня по щекам и я начала выныривать из тёмного провала.

– Эй ты! А ну на меня смотри!

Нет, не надо. Не хочу туда! Не хочу снова боль чувствовать! Дайте мне ещё чуть-чуть насладиться этой невесомостью, где не холодно, не голодно, где тихо и спокойно.

Но кому-то срочно потребовалось привести меня в чувство и я искренне надеялась, что очнусь и увижу маму. Свою любимую мамочку, что оставила меня на произвол судьбы и сбежала с каким-то мужиком за границу. Ту мамочку, что снилась мне в детдоме каждую ночь. Вот проснусь сейчас, а она меня завтракать позовет…

Не случилось. Открыла глаза и встретилась взглядом с тем самым братком в плаще. Тварина. Это он меня ударил.

Боль начала возвращаться, раздирая, истязая болью каждую клетку. Похоже, не ударил, а попрыгал на мне. Да так, что встать не смогу. Саднило лицо – видимо, там вырисовывается нехилый синячище. Болели ребра и бёдра – пинал, значит.

Меня схватили за шкварник и оторвали от холодной земли. Бандюк прищурился, сканируя меня своими буравчиками. Урод какой. Вся рожа в прыщах каких-то, угрях мерзопакостных, а туда же, плащик напялил.

– Серёг, смотри! Тут шмара! – сдернул мою дырявую шапку и схватил за волосы. – Нихуя себе, лохмы какие! Глянь!

Тот, который, судя по всему, Серёга, отошёл от лежащего в грязи, окровавленного Сеньки и пригляделся, гадко ухмыляясь. Сплюнул и схватил меня пятерней за лицо.

– Ты смотри какая. Если отмыть да вшей вывести может и сгодится. Сопляка здесь оставим, а её можно Марго отправить, пусть отрабатывает.

Вот так вот за палку колбасы и попадают в рабство. Только мне совершенно не улыбалось угодить к той Марго, о которой толковали бандюки. Несколько девчонок из нашего детдома сбежали, чтобы попасть «на работу» к этой суке. И ни одну я больше не увидела. Вряд ли они уехали на отдых за границу. А если учесть, что Марго – это «мамка», крышующая шлюх и поставляющая их браткам пачками, то несложно догадаться, что девчонок давно уже прикопали где-нибудь. И то, едва ли они потрудились, чтобы похоронить шлюх по-человечески. Скорее всего, выбросили на помойку.

Да и не хотелось мне шлюхой помирать. Всё-таки позорно это, хоть и модно. Ну не хочу я ноги перед всякими ублюдками раздвигать! Не шалава я по натуре. Так бы могла, конечно, хоть на жратву да какое-нибудь жильё подработать и, чего греха таить, проскакивала такая мысль пару раз, но так и не решилась.

Нет, я не хранила свою девственность. На кой-хер она кому нужна… Просто не пользовалась тем, что было, да и было-то не много. Сиськи не выросли толком, а о заднице и говорить нечего. Ещё пару дней такого голодняка и меня ветром унесёт.

Было, правда, разок с Сенькой. Но то так… Глупости. Пару раз зажимал он меня ночью. Понятное дело трахнуть хотел, да я не дала. Первый раз губу ему до крови прокусила, а второй – по яйцам зарядила. После этого Степан понял, что я не планирую с ним романтических отношений.

А тут Марго! Да я лучше с моста прыгну! Вены сама себе перегрызу!

– Отпусти, урод! – прошипела на братка и тут же застонала от боли в челюсти.

Похоже, пару зубов уже выплюнула.

– Заткнись, сучара! – мудак в плаще замахнулся на меня, но чей-то голос позади остановил его.

– А ты, я смотрю, приоделся хорошо, да, Череп? Сразу человеком себя почувствовал? Авторитетом типа стал? – насмешливый тон подошедшего мужика вмиг остудил Черепа и тот растерянно заморгал.

– Басмач? А мы это… Ты ж сказал проверить, проверяем…

Так Череп у нас, оказывается, шестерка. Я злорадно улыбнулась разбитыми губами. Да уж, на кусок говна хоть что напялить – оно говном останется.

Серёга так тот вообще язык в жопу затянул, словно онемел. А братки боятся своего предводителя. Враз вся крутизна выветрилась. Это вам не бесзащитных бродяг пинать.

Главарь, конечно, внушал страх. Причём не только своим шестеркам, но и мне. Здоровенный амбал в чёрном костюме, в длинном кожаном плаще и начищенных до блеска ботинках. А где же малиновый пиджак и золотая цепь? Тёмно-русые волосы аккуратно подстрижены, при галстуке. Модный весь этот бандюк, сразу видно, что не на побегушках, как эти.

Молча пялилась на него, раздумывая, то ли помощи попросить, то ли молча ждать. А вот Сеньку походу вырубили – не шелохнулся ни разу. Я очень надеялась, что вырубили…

– Я сказал тебе проверить продавщицу, а не малолеток трясти, – Басмач недобро глянул на меня своими серыми, насыщенными глазами, затем перевёл взгляд на Степана. – С пацаном что?

– Дак это… Они обворовали… Колбасу украли, – как доказательство Череп поднял колбаску, испачканную в грязи.

А плевать, я и так бы её жрала. С грязью. Тем более, что уже рассчиталась за неё своими зубами и, возможно, Сенькиным здоровьем.

– Вы чё, отморозки, за колбасу детей отметелили?! – главарь презрительно сплюнул и кивнул на Сеньку. – Пацана в травмпункт, – повернулся ко мне. – А малявку отпустить. И быстро, блядь, пошли товар разгрузили!

У страха глаза велики, но голод нихрена не тётка. Из последних сил вырвала колбасу из руки Черепа и, хромая уже на обе ноги, рванула за здание магазина.

*****

Сеньки не было около недели и уже, честно говоря, думала, что не увижу его больше. Было жаль его. Мы с ним прожили вместе много голодных дней и хоть этот трус всегда бросал меня одну в каждой стрёмной ситуации, я его любила. Нет, не так, как принято любить среди нормальных людей. Если бы мне представилась возможность обменять его на тёплую постель и тарелку еды, я бы это сделала, даже не задумываясь. Но всё же он был мне дорог. Наверное, потому что спать одной холоднее.

Когда мой напарник объявился, я даже не узнала его. Весь скукоженный, в жутких гематомах и ссадинах он зашел в нашу «комнату» – так я называла уголок в хате, который нам выделили старшие.

Жили мы с бродягами, нариками и попрошайками, а потому спали вполглаза. Не хотелось как-то подыхать за кусок хлеба или одеяло, за которые запросто могли порешить. Разумеется, нас не за красивые глаза и не из жалости пустили в хату. Мы отстёгивали из своей «прибыли» старшим и всех всё устраивало. Правда, в последние дни, как известно, не очень хорошо шли дела, а вернее, дел не было вообще. Мы с Сенькой сидели на мели и, естественно, ничего не платили Пусе, как называла его сожительница, такая же сторчавшаяся наркоша, как и сам Пуся. Потому я и ожидала «гостей» с гвоздём в кармане дырявой куртки.

– А ну, нахрен отсюда пошел! – с трудом поднялась со своей подстилки (одеяло, кстати, уже своровали, гребаные уроды), и приготовилась драться.

Хотя, честно говоря, вообще не представляла, как выберусь из очередной передряги. Ребра так болели, что впору под поезд лечь, дабы прекратить страдания, а огромные синяки на ногах саднили, шага не сделать.

Если этот сморчок ударит, не встать мне больше.

Однако, он не торопился нападать и я понемногу начала различать в полутьме знакомые черты.

– Сенька, ты, что ли? – обрадовалась не то слово…

И не столько приходу Степана, сколько тому, что собственная шкура не пострадает.

– Я, бля, кто ж ещё-то? – прошепелявил и со стоном присел у лежанки. – Меня с больнички в ментовку хотели отправить. Еле свалил. Уж лучше обратно к Пидорку, чем на зону.

«Пидорком» называли директора детского дома, из которого мы с Сенькой сбежали несколько лет назад. И не потому, что он был другой ориентации, а потому что… пидор. Как ещё можно назвать сволочь, набивающую свои карманы деньгами, вырученными за детское питание.

– Как себя чувствуешь? – присела рядом, когда он улёгся и начала чесать ему спину.

Да, у каждого свои слабости… Мы, к примеру, чесали друг другу спины с малых лет. Хоть какая-то видимость комфорта и ласки.

– Хреново.

– Ну понятно… Жрать хочешь?

– Хочу.

– А чё, в больничке не накормили?

– Неа.

– Ладно, сейчас чего-нибудь притащу, – я поднялась на ноги, скрипя зубами и превозмогая адскую боль в ноге. – Есть у меня одна идейка…

Пора навестить магазин, где нам задолжали чуть больше, чем колечко колбасы.

*****

С парадного входа в магазин заходить побоялась, а вот черный ход я заметила ещё неделю назад, когда сваливала от братков с несчастной колбасой в руке. Колбаса, кстати, была настолько вкусная, что я плакала, разжевывая последний кусок, не в силах его проглотить. Было жаль оттого, что знала – в следующий раз поем нормально не скоро.

Всю неделю я подворовывала на рынке у бабулек и даже ни разу не попалась. Но сейчас, посмотрев на избитого Сеньку, почувствовала злость. Эти уроды чуть не убили нас за еду. Да, деликатес, но ведь мы люди! Бомжи, попрошайки, воры, но люди же! В отличие от этих братков никого не убиваем и не грабим. Максимум – можем кошелёк потянуть у какого-нибудь зеваки. Так нам же тоже кушать хочется. Не виноваты мы, что родителям не нужны оказались. Не виноваты, что в детдомах жрать нечего. Да и не нужны мы там. Когда сбежали с Сенькой, нас даже не искал никто. А сейчас уже поздно, совершеннолетние, а значит, государство выполнило свой долг.

И какое у нас будущее? Либо убьют, либо в тюрягу, другого не дано. И какой смысл в таком случае жрать тухлятину по закоулкам, если можно разок попировать? Да и Сеньке сейчас не помогут те сморщенные морковки, что я воровала у бабок. Ему бы посерьёзнее чего. Хоть консерв бы стащить парочку.

– Давай, глубже бери, бля! – дверь оказалась приоткрытой, а за ней кто-то разговаривал. – Соси нормально, чё ты как целка?

Судя по голосу, мужик. Судя по его словам, там не до бдительности кому-то. Меня не пугал тот факт, что я могу увидеть, как кто-то кого-то трахает. Сто раз наблюдала подобную картину у нас на хате и как-то пофигу уже. Я больше боялась, что увидят меня.

Тихонько подошла к двери и аккуратно заглянула вовнутрь. Как и ожидалось, один из уже знакомых братков насаживал рот молоденькой продавщицы на свой член, а та давилась, кряхтела и кашляла, но изо всех сил пыталась угодить Серёге, тому, что Семёна отпинал. Скотина. Он тут, понимаешь ли, наслаждается жизнью, а Сенька там синий весь да опухший лежит.

Переступила порог и замерла, прячась за вешалкой с куртками, от которых приятно пахло духами. Я бы прихватила с собой хоть одну, но на данный момент не до них. Мне бы еды раздобыть хоть чуточку, пока не окочурились с Сенькой.

Уловила момент, когда Серёга под чавкающие звуки у его ширинки запрокинул голову и, глухо застонав, закрыл глаза. То, что нужно! Прошмыгнула прямиком на склад (благо, дверь и там была открыта), и, выпучив глаза, захлебнулась слюной.

Столько еды в одном месте мне ещё не приходилось видеть. Вот тебе и голодная осень. Да братки тут обжираются, сволочи. И явно не по талонам. Обида вспыхнула во мне ещё ярче, ещё болезненнее стала обжигать изнутри.

Не уйду, пока не вынесу отсюда хоть пятую часть продуктов! Потянулась за консервами и через мгновение застыла с протянутой рукой, услышав знакомый голос.

– Тебе чё, блядь, сношаться негде?! А ты что встала? Быстро пошла работать! – этот стальной голос с хрипотцой я запомнила ещё тогда, когда ждала своей участи в руках Черепа.

Главарь пожаловал.

ГЛАВА 3

1992 год

В голове вертелась лишь одна мысль – конец. Если меня здесь застукают, придётся очень несладко. Хотя, чего уж там… Пиздец будет. Этот браток мне голову снимет, а потом скажет, что я такая и пришла.

Отдышалась за пару секунд и, присев, спряталась за какой-то бочкой. Только бы не вошли сюда, только бы…

И конечно же, по закону подлости дверь скрипнула и послышались чьи-то тяжёлые шаги. Ну вот. Вот и капут. Судя по тяжести шагов, пришла не продавщица. Уж из её рук я бы как-нибудь да выскользнула, а вот кого покрепче мне не оттолкнуть и не напугать.И что самое хреновое, этот самый «покрепче» двигался в мою сторону.

– Бля, нихера не вижу! Серёг! Включи свет! – крикнул тот, которого называли «Басмач», а я, втянув голову в плечи, зажмурилась.

Ну всё, кранты.

Щёлкнул выключатель и на складе стало светло, как на улице.

– А где водка-то?! – снова завопил предводитель братков и, наткнувшись на моё убежище, громко заматерился. – Какой даун здесь эту бочку поставил?! О, а вот и она, водочка.

Я тихонечко выдохнула и почти расслабилась.

– Серёг, икру возьми и за мной! Отец гуляет сегодня! – отдал приказ, выходя из склада, но обо что-то споткнулся и, схватившись за бочку, удержался.

Он удержался, а бочка треклятая – нет. С грохотом на пол упала, а я вжалась в стену, вылупив глаза на бандюка.

– Опа, да у нас тут мышата завелись!

Меня отодрали от пола чьи-то ручищи и со всей дури впечатали в стену.

– Отпустите… Я тут… Случайно я здесь! Отпустите, а? – взглянула на бандита, что одной рукой прижимал меня к стене, а второй шарил по моим карманам.

Как же хорошо, что я ничего не успела своровать. Правда, шансов уйти отсюда целой всё равно маловато. Ничего не отыскав, Басмач прищурился, и приблизил своё лицо к моему.

– Кажется, я тебя где-то уже видел.

Ещё бы. Видел он. Да мы с Сенькой еле в живых остались после прошлой встречи с ним и его шестерками. А он за неделю уже и забыл. За это я и ненавижу людей. Жестокие, циничные твари, признающие только грубую силу.

– Ага. Видели. Мы колбасу у вас украли неделю назад. А ваши помощнички нас отметелили так, что мой друг до сих пор валяется. Наверное, колбаса того стоила, – хотя, кого я обманываю? Стоила.

Не знаю, откуда во мне взялось столько дерзости, чтобы хамить братку, который в состоянии свернуть мне шею одной рукой. Наверное, разозлилась, что так и не смогу ничего утащить.

– А-а-а-а, точно! Помню, да. Так что, ты решила повторить подвиг? Не боишься, что придавлю тебя здесь? – долбанул меня о стенку и со стеллажа посыпались банки с консервами.

– Да плевать. Делайте что хотите, мне до лампочки уже, – в подтверждение моих слов громко заурчал желудок, а Басмач насмешливо хмыкнул.

– Есть хочешь, да?

Ясен пень хочу, что за вопросы? Не видно что ли по мне? В восемнадцать выгляжу на двенадцать, блин. Молча кивнула, настороженно поглядывая на Серёгу, что возник за спиной главного.

– Серый, эту вшивую ко мне на дачу, хорошо отмой и накорми. Я поехал.

Отпустил меня и, достав из кармана белоснежный носовой платок, брезгливо вытер пальцы, словно дерьмо в руке подержал. Подонок.

– А я уже не хочу есть! Передумала! – как-то совершенно не прельщала мысль, что меня увезут на какую-то бандитскую дачу, где братки моё худосочное тельце толпой иметь будут.

А иметь будут обязательно. Не верила я как-то, что накормят по доброте душевной и отпустят. Не те люди, да и нет таких.

Как-то однажды девчонку с нашей хаты отловили такие же ублюдки, да оттрахали так, что еле доползла домой. На ней живого места не было в прямом смысле этого слова. Уже после того, как очухалась, спустя несколько дней, она рассказала, как братки драли её во все дыры, в рот члены один за другим пихали, а потом тушили об неё бычки. Девчонка, правда, и так подрабатывала проституцией, так что вряд ли её это сильно подкосило. А вот я как-то не планировала начинать карьеру бандитской шмары.

– Иди, давай! – Серега схватил меня за руку и потащил на улицу, где Басмач уже садился в свою навороченную черную тачку.

– Извините, слышите?! Я не буду больше! Отпустите! Ну пожалуйста! – вопила ему в след, а браток волочил меня в другую машину.

Тяпнула зубами его за руку и оцарапала своими погрызенными ногтями, за что получила неслабую оплеуху.

– Слушай сюда, шалашовка малолетняя! – дернул меня за грудки, притягивая к себе и морщась, видимо, от запаха моей куртки, побывавшей на каждой свалке города. – Утихни, а то я тебе нос сломаю в двух местах! – открыл дверцу машины и затолкал меня вовнутрь, как мешок с картошкой, при этом еще и больно пнув ногой в копчик.

Тачка тронулась, а я забилась в угол и, тихонько подвывая, оглядывалась по сторонам, силясь запомнить дорогу. Не знаю, выберусь ли живой из этой передряги, но Сенька однозначно скопытится, ибо накормить его, кроме меня некому.

– А может отпустишь, а? – подползла к водительскому сидению спустя полчаса езды. – Я никому не скажу, честно-честно! А главному своему скажешь, что сбежала… А я, честное слово, больше никогда не появлюсь у вашего магазина. Отпустишь?

– Закрой хлебало и не беси меня! – рявкнул мудак, даже не поворачиваясь. – На хуй бы ты мне нужна была, блядь!

Я снова влипла в мягкую спинку сидения и, поджав губы, тихонько заревела. Серёга взглянул на меня в зеркало заднего вида и закатил глаза.

– Да не ной ты, бля. У Басмача сегодня сын родился, отмечать будут. Выебут разок-другой, накормят, ещё и денег дадут. Никто тебя убивать не будет.

Выебут разок-другой? Это он меня так успокоить решил?! С диким криком бросилась дергать ручки на двери, не опасаясь выпасть из машины на полном ходу. Лучше уж так, чем развлекать упившихся до поросячьего визга братков.

– Не старайся, не откроешь, – прозвучало, как приговор. – Засохни там, сказал.

*****

Долбанный ублюдок тащил меня за шкварник, как половую тряпку, а я упиралась руками и ногами, дралась и норовила его укусить. Пару раз Серёга приложил меня об дверь и всё же затащил в помещение. Оглядевшись, я поняла, что это баня.

Баня, блин!

Баня, где меня будут насиловать целой толпищей пьяных мужиков!

– Слушай, ну отпусти ты меня, а?! Прошу тебя, Серёг! Мне ж четырнадцать всего! Я не хочу, ну пожалуйста! – ломала ногти об стену, пытаясь зацепиться, а проклятый бандюк тащил меня, скрипя зубами и приглушённо матерясь.

– Как же ты достала меня! Не могу я тебя отпустить, понимаешь, нет? Слово Басмача неоспоримо. Как он скажет, так и будет. Мой тебе совет: хочешь целой отсюда уйти – не кипишуй. Всё равно сделают, что захотят. Иди, там мыло, шампунь есть. Помойся хорошо. И учти! Я приду через час, проверю! Не отмоешься – сам отмою и тебе это, поверь, нихуя не понравится! – затолкал меня в какое-то еле освещаемое помещение и захлопнул дверь.

Разумеется, все попытки открыть дверь пошли прахом, а окон я не обнаружила. Ну вот и всё. Вот и допрыгалась. Заперли в душевой комнате. Сейчас я грязь с себя смою, а потом можно будет и поразвлечься браткам…

От страха всё тело практически парализовало и только с мыслями, что скоро сюда придут, я заставила себя снять свои лохмотья и встать под душ.

Тело тут же отреагировало, покрывшись мурашками и расслабляясь, а я чуть не заревела от счастья. В последний раз мылась неделю назад и то, ледяной водой. У нас на хате очередь на помывку была расписана на месяц вперёд, а о горячей воде давно никто не слышал. Можно, конечно, было выпросить у Пуси кипятильник, но он бы за это потребовал плату, а платить ни у меня, ни у Сеньки нечем.

Сейчас, согревшись под горячими струями, я думала, что, возможно, не все так плохо. Ну не звери же они, в конце концов. Не станут же малолетку насиловать?

Хотя, чего там не звери… Зверюги ведь братки. Особенно эти. Вспомнить только, как они нас с Семёном отлупили трезвые. А уж когда упьются, то и вовсе в животных превратятся.

Помылась я быстро, но тщательно. Не оттого, конечно, что чистенькой под бандитами лежать хотела, а чтобы не стыдно. Да, вот такая вот я странная… Как говорит, Сенька – с прибабахом. Казалось бы, бояться надо не грязной жопы, а того что поимеют и хрен знает, что ещё сотворят. А я боялась именно позора. До сих пор в ушах звенит его «вшивая». Не вшивая я! С детдома как сбежала ни разу вшей не заводила. Но для такого холеного ублюдка то конечно… Куда уж мне, чумазой, до него, ухоженного.

Помылась, вытерлась насухо большим полотенцем и, увидев стопку халатов, взяла один, надела. Аж голова закружилась от удовольствия. Надо бы шмотки свои старые, грязные надеть, чтобы касаться меня противно было, да рука не повернулась после такой помывочки. А тут ещё халат этот, мягонький, тепленький, махровый.

– Эй, ты там не утонула? – из распахнутой двери хлынули клубы пара, обволакивая Серёгу, которого я уже ненавидела всей душой. – О, помылась, на девку похожа стала, – изрёк, удивлённо вылупив на меня свои зенки. – Такую можно и попользовать разок, – оглянулся куда-то назад и, шагнув в душевую, закрыл за собой дверь. – Ну-ка, сними халатик-то, посмотрю, какая ты чистенькая.

Ох, зря я намывалась. И шмотки вонючие зря не напялила.

ГЛАВА 4

1992 год

– Ну чё ты? Не бойся меня. Я ж только посмотреть, – наступал на меня, сверкая в полутьме безумными глазами, а мне хоть на стенку лезь.

Единственный выход отсюда за его спиной, отступать мне уже некуда – в стену упёрлась. А быть оттраханой этой обезьяной тупоголовой вот совершенно не хочется!

– Я бы на твоём месте не лезла, понял? – встала в позу, хоть и трясутся коленки.

– А что ты сделаешь? – мудачина расплылся в улыбке, как будто у него имеется пару десятков лишних зубов.

И ведь уверен, сука, в своей безнаказанности. Одного не учёл – я на улице живу не первый день. И постоять за себя могу. Пусть даже проиграю в неравной схватке, но и просто так не сдамся. Хоть глаза ему выцарапаю, и то удовольствие.

– А я заразная! Не веришь? Зря! Потом жалеть будешь! – плохо врала, но Серёга, казалось, поверил.

По крайней мере пыл его чуток подугас. Остановился и, снова оглянувшись на дверь, остановился. Где-то вдали послышались голоса. Они звучали всё ближе, отчётливее и я не знала, то ли радоваться, то ли на стенку карабкаться от ужаса.

– Ну ничего, в принципе, у меня резина есть. А ты чё так боишься, как будто впервые? Давай, иди сюда, – поманил меня пальцем, словно дурочку наивную. – Всего разок присуну, зато бабла отстегну. Ну? Или я рожей не вышел? Так тебя сегодня не только красавцы ебать будут, – заухмылялась его противная рожа, а у меня комок к горлу подступил, вырвало бы, да нечем блевать.

Неожиданно дверь распахнулась и на пороге возник Череп, а за ним ещё двое братков, которых я не видела раньше и лучше бы не встречать их вообще никогда.

– Серёг, а ты чё тут застрял? Там Басмач уже с братвой приехали, а ты тут тёлку зажимаешь.

Это я тёлка? Да мне на вид больше четырнадцати не дашь, и то, с натяжечкой, мать вашу! Педофилы гребаные! Какая нахрен тёлка?!

– Да я по быстрому, пацаны. Подержите, а? Заебала бегать.

Череп загоготал, а остальные переглянулись.

– А кто она? – подал голос ещё один бритоголовый в спортивном костюме – ну прямо близнец Серёги, ни дать, ни взять. – Что-то мелкая совсем. Ты откуда тут взялась, соплюха? – и взглядом на меня каким-то расфокусированным смотрит.

Да он же под дозой! Я обдолбанного нарика из тысячи узнаю, навидалась их у нас на хате. Каждый день «банкет» устраивают.

– Да Басмач её притащил, братве на забаву, – Серёга кивнул Черепу. – Подержишь?

– Знаешь, раз Басмач притащил, значит, ему и решать, кто забавляться будет.

Я даже закивала, мысленно воспевая оды нарику.

– Бля, да какая нахуй разница? Всё равно выебут и нам отдадут! – всё больше распалялся Серёга, отчего-то не на шутку заинтересовавшись моей персоной.

Пока братки спорили я потихоньку засеменила к двери. Крадучись мимо обдолбыша, чисто автоматически подцепила его лопатник*, что призывно торчал из кармана его спортивок.

Под истерические визги Сереги и возражения нарика юркнула в приоткрытую дверь. Даже на какое-то мгновение стыдно стало, что своего спасителя обворовала. Правда, я быстро успокоила себя мыслью, что сейчас о душе его да здоровье позаботилась. Он эти деньги всё равно на дозу потратит да шлюх, а я пожрать нам с Сенькой куплю.

Выскочила на улицу и босыми ногами зашлёпала по грязи, придерживая полы длинного халата. Да… Проблематично, конечно, будет до хаты добираться практически без одежды. А ещё, охренеть как холодно. Только это во всяком случае получше будет, чем стая ошалелых от дури и водяры беспредельщиков, имеющих меня во все дыры.

– Не холодно? – уже у калитки услышала голос Басмача, который мне скоро в кошмарах снится будет, а потом и его увидела со «свитой».

Он смотрел на меня с лёгкой ухмылочкой, облокотившись о капот своего огромного джипа, а мужики рядом с интересом меня разглядывали.

Добегалась.

– А я это… Жарко там у вас. Подышать воздухом вышла, – и в глаза его серые, ледяные смотрю, они холодом своим прожигают.

Мужики захмыкали, нахально меня разглядывая и потихоньку переговариваясь.

– Босиком? – ухмылка Басмача стала шире.

– Ой, надо же… Забыла, – закосив под дурочку, я захлопала глазками, с ужасом представляя, что мне светит, если сейчас же не сброшу куда-нибудь кошелёк братка-нарика.

Да они меня тут на части разорвут и в снег втопчут.

– Идите, ребят. Я скоро подтянусь, – он кивнул на огромный деревянный дом и мужики молча по одному зашагали к порогу.

Я бы тоже, конечно, не против рвануть куда-нибудь и желательно подальше отсюда, да по-моему не вариант. Он рядом уже. Подходит медленно, словно крадучись. Как крадётся кошка, охотясь за мелкой мышью. Я назад помаленьку отступаю, а ноги так околели, что ничего не чувствую.

– Боишься меня? – делает один большой шаг и вот уже он так близко, что даже руку протягивать не придется, чтобы схватить бедную мышку.

– Да, – киваю и, шмыгнув носом, отступаю ещё на шажочек.

– Зря. Я детей не ем. Тебя кто-то обидел? – снова опускает взгляд на мои раскрасневшиеся ноги и возвращается к лицу.

– Меня ваш Серёга трахнуть хотел. А я не проститутка, ясно? И не давалка.

Басмач нахмурил брови.

– А ну-ка, пойдём со мной, – за локоть меня схватил и к дому потащил.

Плохо. Очень плохо! Сейчас нарик пожалуется, что я кошелёк у него подрезала и меня точно поимеют. А потом прикопают в лесочке, который недалеко от дома виднеется. Правда, сейчас земля мерзлая, вряд ли возиться станут. Просто зверям диким меня скормят и всё, что жила восемнадцать лет, что даром. И кто меня за язык дёрнул на Серёгу пожаловаться?

– Может не надо? Я не в претензии… Мне домой надо, там мамка ждёт, – повела рукой, пытаясь освободиться, но он лишь сжал крепче и повёл дальше.

За дверью, в тесных сенях, как раз налетели на Серёгу, которого тут же сшиб с ног кулачище Басмача. Меня, правда, отпустил, но дверь захлопнул – не сбежать.

Я в угол забилась и там тихонечко замерла. Может обойдётся, пронесёт, а?

– Ты что, петух грёбаный, творишь?! Ты ребёнка, что ли, выебать хотел?! – и снова в челюсть Серёге заехал, тот на пол свалился и вместе с кровью сплюнул зуб.

Попытался подняться с пола, но следующий удар (на этот раз ногой) пришёлся под дых и Серёга закашлялся, свернувшись калачиком. Да, я знаю, как оно… Сколько раз так получала. Только Серёгу мне не жалко было. Ни капельки. Он Сеньку так же месил, не жалел.

– Вставай и проваливай нахуй! Чтобы я тебя больше не видел! Ублюдки, что ебут детей у меня не работают! – рассвирепевший Басмач ухватил меня за руку и потащил за собой, а Серёга так и остался лежать на холодном полу.

Вот оно как в жизни бывает… Тот, кого больше всего боялась спас от насилия и даже заступился. Подняла взгляд на мужчину и меня захлестнула какая-то теплая волна.

Волевой подбородок, чуть выдающийся вперед; нос с горбинкой, явно пострадавший не в одной переделке; глаза эти серые, что вперед смотрят – всё в нём мне было приятным.

Потому что никто никогда не заступался за меня. Никто не относился, как к человеку. И впервые я почувствовала себя не кучей навоза, а маленькой девочкой, судьба которой в сильных руках.

Осталась самая главная проблема… Вернуть владельцу кошелёк, причём так, чтобы тот не заметил. Ну или просто где-нибудь бросить, как будто он сам его посеял.

– Мой ноги, не люблю грязнуль, – Басмач затолкал меня в ванную, и полез в какой-то шкафчик, откуда вскоре выудил полотенце. – На, вот, вытрешься. А потом выходи и прямо по коридору до кухни. Сначала поешь, потом поговорим, – откуда-то вытащил резиновые мужские тапки, размеров на пять-шесть больше моей ноги и бросил на пол. – И обуйся, ты же не дикая.

Я из всего им сказанного услышала только «кухня» и «поешь» и быстро закивала головой, на всё согласная. Страх немного отступил – стало понятно, что насиловать меня никто не будет, по крайней мере, пока главарь рядом. Не жалует он педофилию, а о том, что я совершеннолетняя им знать не обязательно..

Правда, теперь возникал другой вопрос. А чего ему, такому крутому и, судя по хоромам, тачкам и магазинам, очень богатому, от меня, несчастной беспризорницы, нужно?

В то, что из благородства решил отмыть и накормить – как-то слабо верилось. Ну нет в наше время благотворительности искренней. А если и есть, то мне встречать не приходилось.

Что ж, в любом случае узнаю. Надеюсь, ничего такого, из-за чего мне захочется вернуть съеденное. Желудок свело от голодных спазмов и стоять раздумывать, что к чему – смысла никакого нет.

Быстренько помыла ноги и почапала, как было велено, прямо по коридору. Уже ближе к кухне в нос ударил умопомрачительный запах еды, от которого закружилась голова.

Ускорила шаг и буквально ворвалась на кухню, где меня уже ожидала (надеюсь, что меня, а иначе, мне придется кого-нибудь убить) большая тарелка с жареной рыбой, зеленью и хлебом. Я громко сглотнула слюну, что тут же наполнила рот и, подойдя к столу, схватила кусок горячей рыбы. Обожгла пальцы и губы, но почти не чувствовала боли.

Как же вкусно!

Я даже примерно не могла вспомнить, когда ела горячую еду, да ещё и такую вкусную. Да ради такой трапезы я на все готова, пусть хоть на цепь посадят и лаять заставят.

– Не ешь, как лошадь, стоя. Сядь, – буркнул кто-то сбоку, а я чуть рыбой не подавилась.

Даже не заметила, что здесь кто-то есть.

Басмач сидел на табуретке, широко расставив ноги. Затягивался сигаретным дымом и смотрел так внимательно, как будто у меня на лбу что-то написано, а он пытается прочесть.

Отодвинула стул, села и схватила кусок свежего хлеба.

– Шпашибо, – прошепелявила с набитым ртом, не собираясь останавливаться на достигнутом.

Не знаю, что меня ждет, но собираюсь наесться до отвала. А там, трава не расти.

– Пожалуйста. Не торопись, никто не отнимет. Сейчас шмотки принесут, переоденешься и пойдем со мной в зал. Там ещё много еды.

Наверное, в тот момент я и влюбилась в Михаила Басмачева… Нет, не за его внешний вид – крутой и презентабельный. Не за толстую золотую цепь на шее, «американские» джинсы и кожанку. Не за то, что его другие братки боялись. А за его заботу. Пусть я потом буду ему должна. Пусть он будет спрашивать с меня больше, чем с других. Но он сделал то, что никто не делал до него. Он накормил меня.

___________________________________________________________________________________

Лопатник* – кошелек, бумажник (уголовный жаргон)

ГЛАВА 5

1992 год

За огромным столом, что, к слову, ломился от разнообразной жратвы, сидело десятка два братков и все не последней «масти». Ну, по крайней мере, я так подумала по их одежде и выражению наглых рож, которые перекосило явно из-за моего появления. Конечно, куда мне до элиты этой. Уж их дети точно не слоняются по грязным улицам в поиске чего-нибудь пожрать. Да и они не знают, как оно, докуривать бычок, найденный у мусорки, да в протухших помоях копаться.

– Пойдём, – Басмач, как будто не замечая моего замешательства и недовольства своих друзей, потащил меня к столу.

Честно говоря, я уже и не голодная была. С голодухи наглоталась, почти не прожевав ту рыбу, так что теперь как-то не особо за стол хотелось. Особенно с этими пираньями с золотыми печатками, фирменными часами на татуированных руках и в модной, почти невиданной среди простого народа одежде.

Однако, за стол меня усадили и никто слова не посмел вякнуть, из чего я сделала выводы, что хоть Басмач и одет попроще, без выпендрёжа, но именно он тут главный. Его сильный, звериный дух подавлял и меня. Он из тех людей, которым не говорят «нет». Никогда. Позже я это пойму и даже выучу на зубок.

– Посиди пока, пожуй чего-нибудь, – и тарелку с бутербродами мне подвигает, а у меня челюсть, по ощущениям, уже где-то под столом – с чёрной и красной икрой! – Ну что, братья, выпьем? – тут же забыл обо мне и поднял запотевшую рюмку.

Мужики все сразу ожили, встали, чокаться начали да Басмача с рождением сына поздравлять. На странную замухрыжку уже внимания никто не обращал, за что им огромное спасибо, ибо у меня тоже было чем заняться. Сама попировала, можно и Сеньке пожрать отложить, а если складывать бутерброды друг на дружку, то можно по парочке засунуть в карманы и даже запазуху. С икрой, конечно, этот номер не прокатил, потому как она сползала с хлеба и падала, а так понапрасну переводить еду я не могла. Пришлось проделать такой же маневр с колбасой и мясом, нарезанным тонкими ломтиками. Да Сенька с ума сойдёт, когда увидит эту всю вкуснятину. Нам редко так фартит. Почти никогда.

Конечно, было жалко пачкать карманы длинной вязаной кофты и теплых брюк, которыми меня одарил бандит. Но деваться некуда. А ещё, я теперь была владелицей коротких сапожек на меху и дублёнки. Да-да, самой настоящей дублёнки! И хорошо, что я оставила её в комнате, где переодевалась, а то додумалась бы сейчас в карманы чего-нибудь напихать. Грех такую вещичку портить. В случае голодухи, её и продать можно выгодно.

А Басмач почему-то извинялся, что одежда поношенная, хотя я на это сроду внимания не обратила бы. Как оказалось, это вещи его жены. На мне, правда, слегка болтались. Да чего уж там, мешком висели. Но зато чистые и к телу приятные.

Шум, гам, крики, поздравления… Увлечённая воровством еды, я даже не заметила, что за мной наблюдают.

– Какого хера ты творишь? – Басмач снова поймал меня «на горячем», что уже даже не удивляет. – Разве я тебе запретил есть? Ну-ка, быстро выложила всё обратно.

Нет, он не кричал, даже голос не повысил. Говорил тихо, но таким тоном, что спорить с ним я бы не стала.

Молча выложила всё на стол и опустила голову. Да, это немного стыдно. Человек вон как ко мне. За стол даже свой богатый усадил. А я, как…

– Крысёныш, блядь, маленький. Опозорить меня хочешь?

Я быстро замотала головой, мол, нет, не хотела. И правда, не хотела. Просто голод не тётка, кто знает, тот поймёт.

– Я тебе дам еды столько, что лишь бы унесла. Достаточно было просто сказать, – продолжал отчитывать, а я почувствовала, как начали пылать щёки.

– Простите…

– Никогда больше не воруй у меня. Просто попроси.

Кивнула и так некстати вспомнила о кошельке, который был заткнут за пояс моих новых штанов. Вот если сейчас сюда ворвется обворованный лысый нарик – мне не жить. И просто бросить лопатник, к примеру, под стол – не вариант. Наркоши здесь нет, соответственно, и потерять тут свой кошелек он не мог. Едва ли подумают на кого-то из этих блатных.

– Что ещё слямзила? – будто прочитал мои мысли Басмач, а я почти физически ощутила, как из-под ног уходит земля.

– Н-нет, н-ничего, – захлопала глазками, надеясь на лучшее, но готовясь к худшему, то есть, поглядывая на дверь.

Добегу ли? Вполне возможно. Если, конечно, он не вытащит пистолет, что поблескивает в кобуре, спрятанной под одеждой, и не прострелит мне ноги.

– Ну смотри мне. Воровства не потерплю. Ладно, ребята пусть отдыхают, а мы с тобой пойдём, поболтаем.

Одновременно и полегчало, и стало не по себе. Ну вот какие дела могут быть у нас с ним?

*****

– Ну, и чего струхнула? – Басмач недовольно уставился на меня, когда я, не забыв прихватить подаренную дублёнку, попыталась улизнуть на улицу. – Тебя кто-то обидел? Может я тебя обидел? Или ты, быть может, кидалово, а? – c трудом сдерживал улыбку, явно издеваясь.

А я действительно струхнула. Вот не внушал он мне доверия, хоть и по-человечески относился. Не то тут что-то, я прям задницей чуяла.

– Поздно уже просто… Меня мамка дома ждёт, – так себе сказка, но так хоть какая-то надежда была, что отпустит.

Басмач вздохнул и достал из кармана сигареты. Чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся.

– Правило первое – не воровать в моем доме. Правило второе – не врать мне, – выдохнул дым и уселся на диван, широко расставив ноги.

– А я и не вру…

– Врёшь. У тебя нет ни мамки, ни папки, Катя, – и смотрит на меня так, будто на горячем поймал.

Ну ладно, имя своё я ему сама сказала. А с чего он взял, что нет родителей? Разные же они бывают.

– Есть. Просто пьет она… А как протрезвеет – нормальная. Искать меня начинает, если дома нет.

Вот не хотелось, чтобы он знал о том, что я, как собака бродячая, без роду-племени. Так хоть какой-то стоп сигнал… Правда, что этому бандиту какая-то мать-пьяница?

– Ты меня не услышала? – резко поднялся с дивана и сделал два шага в мою сторону.

– Я правду говорю! – заупрямилась и, видимо, зря.

Потому что в следующий момент он прошёл мимо меня и резко распахнул дверь, впуская в дом холодный воздух.

– Вон пошла!

– Извините, я не…

– Я сказал, проваливай! – рявкнул так, что заложило уши, а в открытую дверь вломились два мужика, которые, по всей видимости, и спасли меня от страшной казни.

– О, Басмач, братишка! Поздравляю тебя, мужик! – заорал один, бросаясь обнимать рассвирепевшего буйвола, сам того не подозревая, отвлекая его внимание на себя.

А мне бы только до двери добраться, чем я, собственно, и занялась.

– Смотри, кого мы привезли! – завопил второй, впуская около десятка полуголых, гогочущих, аки лошади девок. – Шмары высшего разряда! – загоготал мужик, а я попыталась протиснуться между ним и Басмачём.

Про себя матюгнулась, когда проститутки загородили своими тушками дверь и оказалась зажатой в толпе. Смылась по-тихому, называется.

– Наконец-то. Там мужики уже датые, а ты никак блядей не подвезешь, – Басмач усмехнулся и шлепнул одну из девиц по заднице.

И этот человек мне ещё будет морали читать. А сам-то? Сын у него родился, так он с шалавами отмечает. Сволочь. Хотя мне, честно говоря, было как-то по барабану. Я уже «просочилась» до двери и шагнула за порог.

За воротами было светло, как днем. Фонари и фары дорогих машин освещали дорогу, но мне удалось улизнуть незамеченной. Правда, радость быстро иссякла, когда я осознала, что стою одна посреди какой-то степи, а рядом жиденькая лесопосадка и всё…

*****

И идти вперёд страшно, и назад сворачивать нельзя – убьют. Если тот лысый наркоша хватится своего бумажника, а он хватится, то точно не унести мне ноги. Вон как Басмач на мое враньё отреагировал. За воровство, поди, ещё похлеще было бы.

А впереди… Кто знает, может и выйду к цивилизации как-нибудь. Как-то же они сюда приехали? Пусть хоть и по степи, но должна же быть дорога.

Долго не раздумывая, отправилась в путь. Благо, что теперь на мне была теплая одежда и кошелёк, в котором лежала немаленькая сумма, очень даже грел сердце. Жаль, конечно, что не удалось ничего из еды прихватить. И я снова проголодалась, словно в бездонную бочку всё падает. И Сенька там голодный, наверное, как волк, если не смог никуда выбраться. Вряд ли он вообще на ноги встанет.

Дорогу вскоре нашла, правда всё время с неё уходила. Темень, хоть глаз выколи. А ещё страшно. Вот, казалось бы, чего бояться такой, как я? Голода, холода, избиений… Но нет, больше всего я боялась темноты. Страх, родом из раннего детства, когда мать запирала меня в темном чулане, чтобы я не мешала развлекаться с мужиками, и забывала на сутки, а то и больше. А я тихонько скулила там, не в силах даже заорать – боялась, что чудовища, которые живут в темноте услышат меня и съедят. Эта байка тоже, кстати говоря, была придумана матерью, чтобы я не вопила, а тихонько сидела, пока её очередной трахарь не уйдёт. Многие из них даже не знали, что у этой подстилки есть дочь.

Ненавидела ли я её за это? Нет.

Я свято верила, что так и должно быть. Что у всех так. Что дети – это наказание для взрослых и их дело молча сидеть в каморке, а когда выпустят, да ещё и покормят – быть благодарными.

Это уже потом, когда мать сбежала, оставила меня одну в пустой халупе, которую, кстати, продала, я поняла, что не у всех так. Вернее, мне уже в детском доме поведала одна девочка, родители которой погибли. Длинными вечерами, когда животы урчали от голода и никак не уснуть, она рассказывала нам, как отец водил её в зоопарк, а мама пекла на день рождения торт. Что такое торт, я узнала от неё же.

А потом стало как-то всё равно. Абсолютно. Появилась другая забота, самая важная – выжить. Вот и плюнула я на все надежды. На мечты плюнула, что однажды эта тварь одумается, вспомнит, пожалеет… И вернётся. Найдёт меня и всё изменится. Я тоже схожу в зоопарк и попробую торт. Да уж. Чем старше ты становишься, тем меньше веришь во всякие чудеса.

Тихо напевая песенку, чтобы не так страшно, через час-полтора я увидела вдали огни фонарей. Очень тусклые, словно ненастоящие. Может это марево какое? Однако, останавливаться не собиралась. Всё равно назад мне дороги не найти. Может хоть деревня какая… На город я не надеялась даже.

Но добраться до заветных огней мне не дали. Сзади взревел мотор машины и свет фар упал прямо на мою тощую фигурку. А спрятаться негде. Замерла на месте, как мышь затаилась. Авось пронесёт? Не пронесло.

Здоровенная тачка остановилась в полуметре от меня, а из неё вылез, кто бы вы думали? Правильно, Басмач. Очень злой, надо заметить, Басмач.

– Ты что, дрянь малолетняя?! Совсем, что ли, оборзела? Я тебя в дом свой пустил, тварь, а ты воровать?! – и на меня двинулся.

Запоздало пришла мысль, что бежать надо, да не успела. Была поймана за шиворот и оторвана от земли – как котенка поднял за шкирку и встряхнул.

– Где кошелёк?!

У меня, конечно. Где же ему ещё быть? Только отдавать как-то не хотелось.

– Ничего я не брала! – трепыхнулась в его ручищах, но, естественно, он даже не заметил моих жалких попыток вырваться.

– Я тебе сейчас башку твою дурью оторву!

ГЛАВА 6

1992 год

Отрывать мою дурью башку он не стал, но кошелёк забрал. Забрал и выкинул меня, как мусор, бросив прямо на промерзшую землю.

– Снять бы с тебя эти шмотки, да отправить с голой жопой! – зарычал напоследок и сел в машину, сильно хлопнув дверью.

Тачка дернулась с места, пролетела мимо меня, развернулась и в считанные секунды скрылась из виду. Я встала и, опустив голову, поплелась дальше, к огонькам. Правда, уже без былого энтузиазма. Ни еды теперь, ни денег.

А ещё было стыдно. Басмач хоть и мудак, но отнёсся ко мне по-человечески. А я… А что, собственно, я? Я же не Басмача обворовала, а одного из его шестёрок. Ну и что, что в его доме? Хотя, конечно, это, наверное, неприятно.

В любом случае, он это переживет. А мне теперь придётся возвращаться на хату ни с чем. Помимо того, что нет жратвы, так ещё и Сенька никакой. Нас точно Пуся из дома выгонит за неуплату. Наша хата, конечно, не мечта командировочных, но всяко лучше, чем на улице. Приходилось нам Сенькой как-то ночевать в подвале. Там не выжить даже таким, как мы. Тем более, зима уже на носу, первый снег выпал и морозы неслабые, а это ещё только ноябрь. Как дожить до весны?

Мои безрадостные раздумья прервал рев мотора, внутри все скрутило от страха. Неужели передумал и решил всё-таки забрать подаренные шмотки? А может это и вовсе кто-то другой… Например, тот лысый наркоман, которого я обворовала. Решил зарыть посреди степи… Уйма нехороших мыслей посетила меня за минуту и ни одного варианта свалить отсюда с целыми костями.

Когда узнала машину Басмача даже обрадовалась. Не то, чтобы я так рада была его лицезреть, но он всяко лучше разъяренного нарика.

Бандюк порывисто вылез из своей блатной тачки и быстрым шагом пошел к пассажирской двери.

– В машину, быстро! – рявкнул на меня и распахнул дверь.

Мне хотелось вопросить, нахрен я ему сдалась, и что он задумал, но было так боязно, что рта не раскрыть.

– Оглохла?!

– Не пойду…

– Чего там пищишь? – повернулся ухом, словно не услышал.

– Не пойду! Вы меня убьёте, да?

Он как-то ошалело на меня вылупился, а через мгновение заржал, как лошадь. Вот совсем не смешно, боров ты здоровенный. Я тут, между прочим, сама чуть не померла от страха.

– Садись, давай. Не трону. Хотел бы, уже давно прикопал.

Ну, вообще-то, он прав. Возможность была и далеко не одна.

– А зачем я вам тогда? – а что, вопрос, как по мне, так очень резонный был.

Но вот Басмачу он показался забавным и тот опять захохотал.

– Да нужна ты мне сто лет. Домой отвезу, чтобы не откинулась тут. Мне потом с этим жить, – можно подумать, на нём крови нет, честный какой… Мочат друг друга, как тараканов, ещё и строит тут из себя святошу.

Но вот отказываться было бы глупо. Кто знает, когда я до города доберусь и доберусь ли вообще.

Молча потопала к нему и осторожно села в машину. Большая, красивая, пахнет чем-то и просторная, хоть живи в ней. Эх, живут же эти братки! Мне бы так. Чтобы не думать каждый день, что пожрать, где и как переночевать, чтобы проснуться наутро.

Иногда я мечтаю перед сном, как повзрослею, разбогатею и стану не существовать, а жить. Как человек. Как живут эти, которые икру ложками жрут, да в дубленках ходят. Повезло жене его, этого Басмача. Небось красивая. И одевается хорошо и ест вкусно… И ребёнок его не будет так по улицам слоняться, как мы с Сенькой. А Сенька там, наверное, голодный…

Перепрыгивая с мысли на мысль, которые роились в уставшем мозгу, как пчелы в улье, я разомлела в теплом салоне и вырубилась.

*****

– Просыпайся, мелочь, – меня кто-то настойчиво тряс за плечо, выдергивая из крепкого сна.

Было так тепло, уютно и хорошо, что просыпаться не хотелось совершенно. Потряс снова и у меня возникло сильное желание ударить будившего.

– Сенька, козёл, отстань! Дай поспать ещё чуток!

– Бля, забыл как тебя зовут… Ну-ка, подъём! – рявкнул над ухом, отчего я вскочила, как ошалелая.

– Катька! Катькой меня зовут! – завопила спросонья и завертелась по сторонам, пытаясь определить, где вообще нахожусь и почему так непривычно тепло, даже жарко.

– Тихо, тихо, – руку свою тяжеленную мне на голову опустил, как кошку погладил. – Не бойся, ребёнок. Это я.

– Ааа… Точно, – я глаза протёрла и в окно глянула.

В город въезжаем. Жаль… Я не выспалась совершенно, а из теплой машины так не хочется выходить. Прям хоть плачь.

– Ладно, Катюха, – усмехнулся и продолжил что-то говорить, а я обратила внимание, что у него на правой щеке ямочка забавная.

Вот так вот и случается… Бандит бандитом, рожа убийцы, а ты влюбляешься в улыбку с ямочкой да взгляд пронзительный. А мне тогда было-то всего ничего – восемнадцать лет. Дальше будет хуже, но я пока об этом не знала. И, разумеется, не чувствовала к нему ничего из того, что чувствует женщина к мужчине. Просто присутствовало какое-то детское восхищение. Благодарность ещё, возможно.

– Катерина? – повторил с нажимом, а я обнаружила себя бессовестно разглядывающей этого большого дядьку.

– А? Что?

– «Бэ», блин! Живёшь где, спрашиваю?

– А… Вы мне у вашего магазина остановите, там недалеко, я дойду, – а самой реветь хочется, как вспомню ту хату, провонянную ссаками да бухлом.

– Адрес говори, – буркнул, глядя на заснеженную дорогу.

– Да не надо, я…

– Не трепи нервы!

– Вишнёвая, семь, – втянула голову в плечи от его рыка и почему-то подумала, что я на его месте уже давно бы меня отметелила.

К дому подъехали через полчаса и я схватилась за ручку двери. Хоть и не хотелось на мороз, но ночевать в машине мне никто не позволит. Басмач и так всех своих друзей со шлюшками бросил, чтобы меня, королевишну, домой отвезти.

– Спасибо вам… За всё, – промямлила и ручку двери дёрнула, но она не открылась.

– Не торопись. Я сейчас тебя отведу, чтобы точно домой попала. Заодно познакомлюсь с твоей мамкой. Ты же говорила, она у тебя есть, да? – в глаза мне смотрит, аж насквозь своим взглядом прошибает.

Вот же ж… Сам же знает, что я наврала. Знает и хочет меня мордой в это враньё ткнуть. А мне как-то не по себе от мысли, что сейчас весь из себя крутой Басмач зарулит в нашу хату, а там Пуся со своей сожительницей наркоманкой. И лежанка моя вонючая, грязная. А рядом Сенька побитый валяется. Отчего-то стыдно стало. Так, словно я одна из тех алкашей, у которых всё в жизни было, а они на водку свои семьи поменяли, да квартиры пропили.

– А может не надо? – с надеждой вглядывалась в его лицо, спокойное, расслабленное.

– Надо, Катюха. Не люблю, когда мне врут. Вот сейчас и посмотрю, с кем ты живёшь.

И зачем ему всё это, спрашивается? Я могла бы ещё понять желание отмечать рождение сына с проститутками, но чтобы по притонам лазить… Странный всё-таки мужик. До опупения странный.

– И что? Для чего вам это?

Он на несколько секунд замолчал, словно задумался.

– Сам не знаю, – плечами пожал и вздохнул. – Но если уж припёрся, то гляну. Может тебя там обижает кто.

Да, ему бы сейчас не кожанка чёрная, а белое пальто подошло бы. Прям благородство во плоти.

По дороге до хаты думала, как достучаться до Пуси. Этот трус постоянно закрывает дверь около одиннадцати вечера, а сейчас-то уже за двенадцать перевалило, наверное.

Но дверь не была заперта. Вернее, не так. Двери вообще не было. Только щепки вокруг, словно бомбу кто кинул. А вот это уже не хорошо…

– О, мне уже здесь нравится, – пробубнил Басмач и, брезгливо убрав двумя пальцами старую простынь с желтыми пятнами, которой был завешен вход, вошёл первый.

Нам навстречу вылетел переполошенный Пуся, а за ним его подстилка, как ни странно, оба трезвые и даже не обдолбанные.

– А это кто такой? – прошипела сука, оценивая корыстным взглядом бандюка.

– Завали ебальник, чушка, пока нос не разворотил, – кинул ей Басмач, оглядываясь по сторонам. – Эти, что ли, твои родственники? – повернулся ко мне, где я жалась в уголке и пыталась слиться со стеной.

Уж больно зло на меня пялились Пуся со своей подружкой. Басмача, конечно, испугались, да и кто бы не испугался, но вот как только он свалит, они меня в землю втопчут.

– Нет у неё родственников! Мы её по доброте душевной приютили, а она ворует постоянно, краденными вещами тут барыжит! С дружком своим целыми днями по рынку таскаются, а потом на ночь сюда идут! – Пуся начал оправдываться, нервно жестикулируя руками.

Я хмыкнула. Ага, по доброте душевной, как же. Прям благодетели.

– Да-да! Они нам за квартиру уже должны за год! Ни копейки не дают! – завизжала сучка, воодушевившись, видимо, выступлением своего хахаля и надеждой на то, что богатый незнакомец им бабла отстегнет.

Ну, ну. Я даже заулыбалась, стало интересно, до чего дойдёт этот абсурд.

– Что за дружок? – Басмач снова взглянул на меня.

– Сенька… Мы вместе с ним с детдома ещё, – я шагнула к нашему закутку и штору отдернула, но там спал какой-то мужик, натянув на себя мой кусок одеяла. – Эээ! Это чего такое?! – наступила моя очередь возмущаться, на что Пуся пожал плечами.

– Это наш друг. А Сеньку твоего менты забрали. Рейд сегодня был, вон, видишь, дверь сломали, уроды.

Я стояла ещё несколько минут, пялясь на храпевшего мужика, пока Басмач меня за шкирку не схватил и не поволок к выходу. Шокированная и уставшая, я даже не спросила его, куда мы идём… А стоило бы. Хотя вряд ли это что-то изменит.

Моя судьба была предрешена ещё тогда, когда я впервые увидела Михаила Басмачева.

ГЛАВА 7

1992 год

Басмачёв закурил, глубоко затягиваясь и выпуская дым вверх. О чём-то задумался. Наверное, размышляет, зачем выволок меня из хаты и куда теперь девать. Что ж, я всё равно не осталась бы там одна, без Сеньки. Так хоть какая-то защита была. От наркош вместе отбивались, когда у тех глюки были. А одна не потяну… Да и не оставил бы меня Пуся. Толку от меня никакого, денег нет. Разве что оплачивать жилье, раздвинув ноги, как делают остальные. Но я на это не согласна. Уж лучше под забором замерзнуть, чем за деньги дать себя трахать. Это позорно и гадко.

– А можно и мне? – кивнула на его сигарету, но Басмач намёка не понял.

– Что?

– Сигарету.

– А по заднице не дать? Курить вредно.

– Так вы же сами курите.

– Я – это я. А ты соплячка еще, чтобы за сигарету хвататься, поняла?

Я так-то взрослая уже. По закону. Хоть и похожа на пятикласницу.

Посидели в тишине еще минут двадцать. Я втихаря поглядывала на мужчину, любуясь его мужественным профилем. А когда он о чем-то сосредоточенно раздумывал, на лбу появлялись морщинки, что в будущем для меня станет личным фетишем. Морщинки и ямочка.

– Спасибо вам… За все. Я тогда пойду, наверное… – решилась спустя время и потянулась у ручке двери.

Правда, куда именно пойду, я даже не представляла. Одно дело, когда есть крыша над головой, пусть и в притоне. И совершенно другое, когда ты остаешься на улице. Был бы Сенька, мы бы с ним друг о дружку грелись, а так… Замерзну я одна.

– Да сиди ты, – раздраженно буркнул Басмач. – Я думаю.

– Думаете? О чём?

Он вздохнул, повернулся ко мне и, прищурившись, смотрел в глаза своим ястребиным взглядом несколько минут. Затем молча завёл двигатель и тронулся с места, а я так и осталась сидеть с широко выпученными глазами.

В голове роились догадки, самые разные и ни одной хорошей. Куда он меня везет? В детдом? В бордель, может? Нет, последнее он не жалует… Но это ведь было пока он не знал точно, есть ли у меня родственники, а сейчас может и передумать. Понятно же, что никто не станет меня искать.

Но поворачивалась к нему, смотрела на его профиль – волевой подбородок, твердый взгляд… И понимала, что он так не поступит. Он не такой. Он хороший. Ну, насколько может быть хорошим бандит. Как бы там ни было, некоторые принципы у него все же имелись, если вспомнить, как он Серегу отметелил. Вряд ли это было просто выступление, да и нет ему смысла мне врать. Хотел бы – сделал бы все, что душе угодно.

А вот вопрос с детским домом оставался открытым и мне, честно говоря, было от этой мысли не по себе. И это мягко говоря. Мы с Сенькой оттуда не с песнями да плясками ушли. Сбежали посреди ночи, прихватив шмотки воспитателей и пару кошельков. Думаю, нас до сих пор там помнят. А в тюрьму как-то не хотелось. Она только называется исправительным учреждением, на самом же деле, почти как детдом. Судьбы там ломают, да людей калечат. А когда выйду оттуда, уже старая буду.

– Куда мы едем? – спустя полчаса езды решилась задать вопрос, что уже дырку у меня в голове проел. – Вы же не сдадите меня в детдом?

Басмач быстро взглянул на меня и снова уставился на дорогу.

– Нет. Не сдам. Твоему Сеньке попроще там будет. Пацанам всегда легче в детдоме, чем девчонкам. А ты не выживешь. Была там?

– Ага, была… Мы с Сенькой сбежали три года назад. А перед этим ещё раз, но нас быстро поймали.

– Ну тогда знаешь, каково там. Что ж я на изверга похож? – усмехнулся и снова на щеке появилась та самая ямочка.

– А откуда вы знаете?..

– Я тоже там бывал.

В машине повисла тишина. Надо же, он тоже из наших, оказывается. Вот почему пожалел меня тогда и накормил. Теперь я зауважала его ещё больше. Никого так, наверное, не уважала. А вскоре еще и боготворить начну… Вернее, так я поначалу буду оправдывать свою больную любовь к Басмачеву.

– Так, значит, вы меня везете… – и замолчала, ожидая, что он продолжит фразу.

Басмач тихо засмеялся, видимо, догадавшись, что я не ради праздного любопытства спрашиваю. Всё же речь идет о моей судьбе.

– Не бойся, Катюха. Там, куда я тебя везу будет получше, чем в наркоманском притоне. Но будут свои правила. С сегодняшнего дня никакого воровства, бродяжничества и прочих глупостей. Выполнять всё, что тебе скажут без пререкательств и отлыниваний. А то, будешь наказана. Это ясно?

Открыв рот, я кивнула и промычала что-то невнятное.

– Ко мне обращайся по имени – Михаил. К той женщине, куда я тебя везу – Евдокия Прокофьевна. Никакого хамства, курения и тому подобное. Если она на тебя пожалуется, оторву голову. Всё понятно?

Можно подумать, у меня есть выбор.

– Да.

– Отлично.

Нет, я не чувствовала, что начинается новая жизнь. Ничего вообще не чувствовала. Было как-то… Никак. В одном я была уверена – переживу и это.

*****

Евдокия Прокофьевна оказалась маленькой, сухонькой старушкой, лет семидесяти, с добрыми большими глазами и теплыми руками, которыми она коснулась моих и тут же их согрела. Удивительно, но она, наверное, первый человек в моей жизни, чьи прикосновения мне нравились. Они были искренними, согревающими и такими родными… Так мне казалось, по крайней мере. Потому что я не знала ни материнских объятий, ничего другого, кроме избиений и оплеух.

Басмач просто оставил меня и, шепнув старушке пару слов, умчался в ночь, отчего я немного расстроилась. Как-то привыкла к нему уже, что ли. А тут ещё обстановка новая. Бабулька хоть и добрая, но чужая, а я с чужими людьми тяжело уживаюсь, потому и не было у меня друзей в детдоме.

– Ну что, моя хорошая, спать хочешь? – бабулька наблюдала за мной все те пять минут, пока я ела.

Вернее, запихивала в себя варёную картошку с квашеной капустой с сумасшедшей скоростью, почти не прожевывая, а глотая целиком – привычка, от которой мне не избавиться ещё несколько лет. Когда живёшь на улице нужно учиться хватать и глотать, пока не забрали, так появляется хоть какой-то шанс не сдохнуть от голода.

– Ну пошли, постелю тебе. Будешь спать на диване. Он старый и скрипучий, но мягкий, тебе понравится.

Да мне понравится даже кусок тряпки на полу. Лишь бы было чем прикрыться, а то простуда меня преследует на каждом шагу. Питание хреновое, иммунитета никакого, развиваюсь очень медленно, вот и пристаёт всякая зараза.

– Спасибо, Евдокия Проков… Прокофь…

– Это Мишка тебе, что ли, так называть меня приказал? – улыбнулась.

Я кивнула. Мишка – это, судя по всему, Басмач. Интересно, кто такая эта старушка «Божий одуванчик», что так легко и просто называет главаря бандитов Мишкой?

– Называй меня бабой Дусей, не люблю я эти расшаркивания. Он и сам-то бабулей меня кличет, гадёныш чумазый, – и засмеялась так по-доброму.

– А почему чумазый? – тут я немного удивилась.

Весь из себя представительный и чистенький – вот каким я знала Басмача. Баба Дуся же, видимо, знала гораздо больше моего.

– Я, Катюша, помню времена, когда он чумазым бегал, с карманов кошельки вытаскивал, да как поймали его в толпе, бить хотели. А я еле отвоевала паренька. Вот как ты был… Если не хуже. Худоооой, аж просвечивался весь, – покачала головой, вспоминая то, что мне казалось невозможным. – Ну ладно, заболтала тебя старая. Спать давай, вот шатаешься уже.

Упав на чистую простынь, белоснежную наволочку на мягкой подушке и укрывшись теплым ватным одеялом, я застонала от наслаждения. В последний раз я спала на такой, когда ещё с матерью жила. Нечасто, конечно, но случалось, что она меняла постель и это были самые радостные минуты моей жизни.

Да за ужин и постель я готова этой старушке ноги целовать. Не знаю, с какой целью Басмач меня сюда привёз, но я была ему благодарна.

Он дал мне шанс начать всё с чистого листа, как однажды шанс дала ему эта добрая женщина. И если у него получилось стать тем, кем он является сейчас, то может получится и у меня? А что, если мои мечты стать однажды богатой и счастливой сбудутся? Что, если я уже на пути к этому? Мне хотелось в это верить. Хотелось думать, что больше я не стану спать на грязном полу и жрать из помойки.

*****

Мне иногда не верилось, что такое может случиться со мной и казалось, что я попала в сказку. Четырёхразовое питание, теплая, мягкая постель, чистая одежда и человеческое отношение. Разве это реально? Да и ещё чтобы всё сразу.

Баба Дуся оказалась очень доброй и не такой, как люди, которых мне приходилось встречать раньше. Поначалу я присматривалась к ней с подозрением и даже втихаря следила за старушкой, так, словно подозревала её в чём-то. Будто она собиралась сделать мне что-то плохое, а я усердно искала подвох. Но вскоре поняла, что бабуля не играет и не врёт. Она сердобольная и добрая в действительности, как бы это не казалось странным.

Мы вместе убирались в маленькой, уютной квартирке бабы Дуси, пили чай с печеньями, о которых я раньше и мечтать не могла, и смотрели телевизор, который меня поначалу пугал своими звуками.

Баба Дуся рассказывала мне интересные истории из своей жизни, а их у неё, бывшей сельской учительницы, было немало. По вечерам читали книжки. Вернее, читала я. Уж как могла, так и читала. А бабуля меня поправляла и подсказывала, когда я забывала какую-то букву. Добрались и до правописания. Оценив мои возможности и умения, добрая бабуля покачала головой и заявила, что мне срочно нужно «догонять» в знаниях своих сверстников, чтобы не стыдно было учиться идти. Услышав об училище, я сначала впала в ступор, а потом подумала, что может не так оно и плохо… Стать такой, как другие дети. Забыть, выкинуть прошлое из головы и идти дальше.

Я начала привыкать к новому дому. Да, именно к дому. Потому что у бабы Дуси я чувствовала себя, как в родном доме. Всё здесь мне нравилось. И серая кошка с забавной кличкой Марфуша, и маленькая кухонька, где мы со старушкой и Марфушей завтракали, обедали и ужинали. И даже старенький телевизор, каналы которого приходилось переключать с помощью плоскогубцев.

А через неделю пришёл он. Басмач. Сел напротив, когда я завтракала и, глядя мне в глаза, справился у бабульки о моём поведении. Так и подмывало спросить: «Не мешаю я тебе, любезный?». Но, разумеется, молчала, как рыба. Не до этого мне. Не время сейчас показывать свои иголки. Моя задача – оставаться здесь как можно дольше. Выучиться, хоть как-то на ноги встать… А там уже видно будет.

– Катя очень хорошая девочка. Трудолюбивая, послушная. Борща хочешь, Мишенька?

– Спрашиваешь! Я ни за что не откажусь от твоего борща.

Он улыбнулся старушке и я даже растерялась, впервые увидев такого Басмача. Словно не он вовсе. Улыбка такая искренняя, добрая, не искусственная. На такого посмотришь и не скажешь, что он главарь бандитов.

– Спасибо, бабуль, – чмокнул бабу Дусю в щеку и, взяв ложку, принялся есть с таким аппетитом, словно его дома не кормят.

– Как Верочка с маленьким? Имя уже выбрали?

Басмач пожал плечами.

– Вера хорошо. Пацана Ильёй назову.

– Хорошее имя, русское. А то сейчас мода пошла на заграничные имена, не поймешь, то ли девочка, то ли мальчик.

Михаил кивнул и продолжил уплетать борщ, а я подумала, что надо будет потом поспрашивать у старушки о своем благодетеле. Не то, чтобы это было жизненно необходимо, просто интересно. Отчего-то хотелось знать об этом странном человеке всё. Ну или хотя бы побольше, чем сейчас.

– Ты ешь, давай, Катюш. Чего застыла? – баба Дуся легонько толкнула меня в плечо. – У Миши времени нет тебя ждать.

Меня ждать? В груди шевельнулось неприятное чувство.

– А куда мы…

– Поменьше разговаривай и ешь, давай, в темпе, – буркнул на меня Басмач недовольным тоном, отчего спрашивать что-либо пропало всякое желание.

ГЛАВА 8

1994 год

– Ты такая красивая девочка… С ума сойти. Можно я тебя потрогаю? Вот здесь, – жирный урод протянул свою пухлую руку в золотых перстнях и попытался облапить меня за задницу.

Сволочь мерзопакостная.

– Ну, подожди, милый, – промурлыкала заученным текстом и легким движением вывернулась из его лап. – Ты обещал подарочек, – пропела ему на ухо и упорхнула к столику с едой. – Так жарко… Фуууух… Хочешь шампанского? Ммм?

Старый кобелина смотрел на меня с таким вожделением, что казалось, сейчас закапает дорогой ковер своими слюнями. Педофил вонючий.

– Шампанского… Оохх… Деточка моя сладенькая, да я хоть яд из твоих рук… – и снова за мной ломанулся, ублюдок.

Я снова улизнула от урода и схватив бутылку наполнила бокал, жалея, что нет у меня яда. Мне бы не было жаль эту жирную свинью с его сальными глазенками и похотливыми ручищами.

По спине пробежалось стадо мурашек от отвращения. Наверное, никогда не привыкну к этим ублюдочным коммерсам и им подобным. Уж лучше всю жизнь с братками шашни водить, чем с этими мразями общаться. Нет, случались среди них нормальные, которых даже жаль было, когда парни Басмача начинали их «прессовать». Но в основном, вот такие вот, как этот… Привел малолетку в гостиничный номер и собирается трахнуть её, полностью уверен в том, что за это ничего не будет. Мне, конечно, уже двадцать, но он-то этого не знает. Сволочь уверен, что мне шестнадцать, как я сказала ему при знакомстве. Моё детское лицо, маленький рост с миниатюрной фигурой и белые гольфы с плиссированной юбкой дополняют образ девочки-припевочки.