Беспутный и желанный (Клятва верности)

1

До слуха Ребекки Синклер донеслись глухие тяжелые удары. Затем последовала, словно мелкая барабанная дробь, серия быстрых коротких ударов, и все потонуло в реве толпы. Не в силах противостоять искушению узнать, что происходит, Ребекка проскользнула вслед за своей подругой на галерею и склонилась над перилами. В испуге девушки прижались друг к другу.

Под ними, на свободном пятачке посреди людского муравейника, двое мужчин, будто два диких зверя, бились на кулаках, голыми руками без боксерских перчаток. Одного из них Ребекка узнала сразу же. Сайрес Уортон – подмастерье местного кузнеца, скорее не человек, а грубое сильное животное – слыл в городе забиякой и драчуном. Второй, тот, который только что провел серию молниеносных резких ударов, был ей незнаком. Она не очень хорошо знала людей, живущих «по ту сторону» железной дороги, куда ей, приличной девушке, вход был заказан, но если б она встретила его пусть даже однажды где-нибудь случайно, то уж не забыла бы никогда.

Его тело, обнаженное до пояса, блестело от пота. Кровавая струйка стекала вниз по лицу из уголка левого глаза. Челюсти были сжаты в угрюмой решительности, и это выражение придавало чертам его лица особую, хотя и пугающую, привлекательность, несмотря на уродующие следы побоев. Это лицо было словно выточено резцом искусного скульптора, знающего толк в мужской красоте, – худощавое, с тонким прямым носом, мужественным подбородком и резко прочерченными бровями над глубокими глазницами. Больше всего Ребекку притягивали его глаза. В них светился голубоватый холодный огонь. Взгляд их был неподвижным, словно заледеневшим. И притом – безжалостным.

Ребекка не могла оторваться от этих глаз. Она стояла как зачарованная.

Рори Мадиган принял жестокий удар по ребрам, стиснув зубы от боли, но стоически сохранял внешнее спокойствие. Своего шанса он не упустил. Его противник опустил вниз кулаки, чтобы нанести этот удар, на секунду открыв лицо. И тут же получил в награду несколько стремительных ударов слева и справа по челюсти.

Он зашатался. Огромный, неуклюжий, он потерял равновесие, замахал повисшими руками и стал доступной мишенью для кулаков Рори. Голова его замоталась из стороны в сторону, готовая вот-вот сорваться с мощной бычьей шеи. Последний удар Рори пришелся уже пониже, в солнечное сплетение, и заставил гиганта согнуться и плюхнуться массивной задницей, обтянутой кожаными штанами, в пыль, клубящуюся под ногами боксеров.

Секунданты подхватили его под мышки, подняли и потащили в угол. Ему плеснули в физиономию ледяной воды из ведерка с надписью «Кир». Под этим ласкательно-уменьшительным именем он был известен болельщикам. Кир, получив свою долю холодного душа, мотал головой, медленно приходя в себя. Он отряхивался, словно громадный бульдог. Брызги летели от него во все стороны. Наконец какой-то свет забрезжил перед его взором. Он разглядел высокую стройную фигуру соперника, издевательскую усмешку на красивом, ненавистном ему лице врага. Этого Кир Уортон вынести не мог. Он тотчас устремился в бой, в ярости размахивая сжатыми кулаками.

Зрелище внизу под галереей притягивало Ребекку. Она со все возрастающим восторгом следила, как стройный, даже хрупкий на вид боец расправляется со звероподобной тушей, наседающей на него. В его действиях проглядывала холодная непоколебимая самоуверенность, поводом для которой служило отточенное мастерство. Противник был одного с ним роста, зато превосходил по весу и явно обладал большей силой. Но все это не давало Киру Уортону никаких преимуществ в схватке. Тело юного незнакомца извивалось в воздухе, минуя вражеские кулаки, рельефные мышцы играли под гладкой, словно шелк, кожей, блестящей от пота. Полоска темных волос пересекала посередине грудь и живот и исчезала внизу под поясом штанов в пространстве, таинственном для Ребекки и вызывающем у нее мучительное любопытство. Сложенный на удивление пропорционально, со смуглой кожей на лице и теле, парень явно принадлежал к белой расе без примеси африканской или индейской крови. Бронзовый загар, приобретенный в бесчисленных поединках под горячим солнцем, подобных тому, за которым с упоением следила вместе с разъяренной нетрезвой толпой склонившаяся над перилами Ребекка, скрыл природный цвет его кожи.

– Фу! Они все в крови и воняют потом. Уйдем отсюда, Ребекка!

Ее спутница с отвращением отвернула головку и прижала к носу надушенный платочек. Селия Хант уже жалела, что сама затащила подругу на галерею заброшенного здания бывшей редакции местной газеты, чтобы поглядеть на возбуждающее зрелище.

Публика, собравшаяся внизу, состояла в основном из дикого вида шахтеров, этих подземных жителей, для которых солнечный свет в диковинку, а также погонщиков скота и тех, кто сдирает с животных шкуры и отмачивает их в зловонных чанах. Среди мужчин мелькали и женщины, конечно, определенной внешности, выдающей их профессию, в чересчур пышных платьях с густо размалеванными лицами. Толпа была свирепа и весьма опасна.

– Думаю, что я совершила ошибку, Ребекка. Уйдем скорее, пожалуйста. – Селия явно нервничала.

– Нет. Я хочу увидеть, кто победит. – Ребекка не отрывала взгляда от того боксера, которого публика называла ирландцем. Блеск в глазах выдавал ее возмущение, когда она слышала выкрики зрителей, единодушно подбадривающих своего земляка, эту грубую скотину Кира Уортона.

– Дай в зубы этому жалкому мышонку, Кир!

– Стукни его своим молотом по башке, Уортон!

– Сдери с него кожу!

– Он дерьмо, Кир! Он весит не больше, чем китаеза…

Но, несмотря на столь громогласную поддержку, Уортон всем своим видом доказывал, что дела его плохи. Даже неопытный взгляд Ребекки ясно различал, кто из бойцов вот-вот станет победителем. Ирландец грациозно увертывался от грозных выпадов могучего соперника или парировал их, будто фехтовальщик. В свою очередь его кулаки летели навстречу нерасторопному телу Уортона с быстротой молнии и постоянно попадали в заранее намеченную цель, заставляя гиганта раскачиваться как былинка на ветру. С каждым новым ударом ирландец вроде бы обретал дополнительные силы. Энергия пронизывала все его тело, начиная с быстрых, словно танцующих в пыли ног, через гибкий торс и руки доходила до кулаков, где мгновенно скапливалась в сгустки и разряжалась при ударе о плоть неуклюжего кузнечного подмастерья.

– У него потрясающее чувство ритма. Как будто я смотрю танец… если, конечно, не замечать крови, – прошептала Ребекка скорее самой себе, чем подруге, которая была так шокирована происходящим, что отказывалась смотреть вниз.

Рори проследил за очередным падением противника и теперь стоял у разграничительной черты, выжидая, когда несчастный поднимется для нового избиения. Внезапно он ощутил затылком, что кто-то буквально сверлит его взглядом. Он привык к этому за последние несколько лет, когда, зарабатывая себе на жизнь, колесил по необъятной стране, по бесчисленным городкам и поселкам, и вступал в бой несчетное количество раз ради выигрыша призовых денег. Обычно Рори не реагировал на подобные мелочи, но сейчас ощутил странное беспокойство.

Он обернулся. Его глаза скользнули мимо сотни обращенных к нему враждебных лиц и уперлись в затененное пространство галереи на втором этаже старого полуразвалившегося здания по другую сторону улицы. Он разглядел двух девушек – одну полненькую, ухоженную и нарядную, которую наверняка в семье любовно звали Рыжиком за цвет волос, а рядом с ней блондинку. Святая Мария, Матерь Божья! Что это была за блондинка!

Тонкая как тростиночка, с фарфоровым личиком, с волосами будто из темного золота, похожими на солнечный закат в пустыне. И глаза этой красавицы были устремлены на него, Рори-ирландца, и были полны обожания, словно глядели на неземное существо.

Ребекка физически ощутила на себе пристальный взгляд и то, как мужчина оценил достоинства ее фигуры, почти раздевая ее глазами. Она поборола возникшее в душе желание отступить от перил и загородиться ладонями от этого слишком откровенного взгляда, но осталась на месте. Между их глазами протянулась по воздуху незримая нить и связала их накрепко. Ее бросило в жар, а сердце в груди забилось, разгоняя вспыхнувшую кровь по жилам. И виной всему этому было не палящее солнце, а молодой парень там внизу, потный, весь в крови и синяках.

Ей хотелось обрести крылья, перелететь через разделяющее их пространство, очутиться вблизи него, коснуться пальцами его израненного лица, убрать со лба налипшие пряди черных волос, нестриженых, длинных, почти как у женщины.

Их внезапно возникшую волшебную связь резко нарушил отчаянным криком кривоногий коротышка, примостившийся в углу, отведенном ирландцу, где он охранял ведро с водой, табуретку и пару грубых, не очень чистых полотенец.

– Эй, Рори! Куда пялишься? Поберегись!

Уортон успел встать на ноги и очнуться после очередного окатывания водой. Он приблизился к Рори, задумав подло воспользоваться тем, что тот отвлекся неизвестно на что. Его рука со сжатым кулаком взметнулась. Кулак несся на Рори и готов был нанести ему удар, способный, вероятно, обратить в щепки ствол векового дуба.

Когда кулак достиг цели и ирландец упал, Ребекка вскрикнула, но ее возглас потонул во всеобщем реве одобрения действий местного чемпиона. Мгновенно Януарий Джонс, менеджер и заботливый покровитель ирландца, оказался рядом, приподнял Рори, обрызгал водой.

– Ты что вытворяешь, ублюдок? Зачем вертишь башкой куда не надо?

Маленький негр изъяснялся с сильнейшим акцентом лондонского кокни, делавшим его речь практически непонятной для окружающих.

Рори пробормотал в ответ что-то невразумительное, помотал головой из стороны в сторону, с трудом встал на ноги и оттолкнул от себя Януария. Девушка вскрикнула сочувственно, когда его стукнули, – значит, она желала ему победы. Если так, то она его единственная болельщица среди всех жителей этого Богом забытого города. К сожалению, после такого могучего удара и падения он утерял быстроту реакции. Что ж, тогда надо кончать бой поскорее. Мысли об этой странной девице могут ему помешать. Их он оставит на потом, а девица никуда не денется.

Скрежеща зубами, Рори поднырнул под руку противника, наносящего с размаху боковой свинг, и тут же ответил ему апперкотом в оставленную Уортоном без присмотра диафрагму. К апперкоту он добавил левой рукой острейший хук по правой скуле кузнечного подмастерья. Как только Кир отступил, хватая ртом воздух и уронив беспомощно руки, Рори выдвинулся вперед, выбросил в сторону Уортона правый кулак и постарался, чтобы он летел на врага со скоростью пушечного снаряда. Весь свой класс, всю силу Рори вложил в этот удар, который сокрушил нижнюю челюсть Кира, а самого кузнеца заставил распластаться в пыли. На этот раз даже два ведра ледяной воды не оживили его.

Толпа выла и извергала ругательства. Не обращая на хулителей никакого внимания, Януарий поднял вверх кровоточащий кулак Рори в знак его победы.

– Неплохой навар у нас сегодня. И это несмотря на то, что ты чуть не искупал нас обоих в бочке с дерьмом, – шептал менеджер на ухо Рори.

– Победа за Малышом Попрыгунчиком! – объявил организатор матча, Кэл Слокум, владелец салуна «Грозовое ущелье».

Ирландец приложил к окровавленному лицу мокрое полотенце. Тем временем его компаньон, ссохшийся темнокожий коротышка, собирал и пересчитывал заработанные ими в честном бою деньги. Ребекка дождалась, пока победитель поединка не отбросил в сторону холодный компресс. Она внимательно вглядывалась в его глаза и сожалела, что подобную красоту уродуют в драке бездушные скоты вроде Сайреса Уортона. Правда, тому досталось гораздо больше. Его мясистую физиономию после боя было не узнать. Мысль о том, что Малышу Попрыгунчику могла выпасть такая же участь, заставила ее вздрогнуть. Как раз в этот момент он посмотрел наверх, и их взгляды опять встретились.

– По-моему, он порядочный наглец, – шепнула Селия.

Неизвестно, что шокировало ее больше – откровенно вызывающее поведение мужчины, который бесцеремонно пялил на них глаза, один из которых был здорово подбит и уже заплыл, или то, что Ребекка охотно играет с ним в гляделки.

– Мы должны уйти отсюда, пока нас еще никто не увидел. Публика совсем распоясалась. Здесь мы можем нарваться на любые неприятности.

Действительно, ругань в толпе перехлестнула все рамки приличий и не предназначалась для девичьих ушей.

– Я их понимаю, – заявила Ребекка. – Они ставили на Уортона, а он проиграл бой.

– Это не бой, а потасовка двух мужланов. – Селия пыталась оторвать подругу от перил.

Как раз в этот момент Малыш Попрыгунчик изогнул элегантно свою великолепную бровь над подбитым глазом, а здоровым подмигнул Ребекке. Как будто пламя обожгло ей щеки, и она мгновенно подчинилась настояниям Селии.

Рори проследил, как девушки – вернее, даже девчонки – в вихре взметнувшихся юбок исчезли с галереи. Как хорошо было хоть на краткий миг отвлечься от пьяного ропота толпы, лицезрея эти невинные создания.

Он был убежден, что девушки не принадлежат к обществу хриплых нарумяненных существ, которые сами себя именовали «красотками» и продавали по сходной цене женские ласки «по эту сторону» железной дороги. Он твердо решил выяснить, кто такая эта блондинка, – не сразу, а по прошествии некоторого времени. Сначала он немного расслабится, отметит как положено свой выигрыш и чуть подлечит полученные в сражении раны и ушибы.

Следы боксерских поединков, к великому сожалению, запечатлевались прежде всего на лице. Их невозможно было спрятать под одеждой подобно рубцам на теле. Но когда-нибудь, если дела пойдут лучше и скопится хоть немного деньжат, он без колебаний навсегда расстанется с боксом.

Голос Януария вывел Рори из задумчивости, вызванной неожиданным явлением и таким скоропалительным исчезновением золотоволосой девушки.

– Этот чурбан требует матч-реванш. Способен ли ты вправить ему мозги за пять раундов завтра вечерком в Виргиния-Сити? Приз – тысяча долларов.

Негр, щеголяя говором кокни, оставлял от каждого слова по одной букве, и только Рори, благодаря долгому общению с ним, мог без натуги понимать его.

Пока Януарий уговаривал своего подопечного на новый поединок, Ребекка и Селия осторожно спустились по сгнившим ступеням лестницы в полуподвальный этаж и притаились у двери, чтобы при первом же удобном случае незаметно покинуть здание. Большинство зрителей уже расползлось по окрестным переулкам, но достаточное их число еще прохаживалось около старого дома, горячо обсуждая позорное поражение своего земляка. Похоже, что эти бурные дебаты затянутся надолго. Селия испугалась.

– Как мы выберемся отсюда? Мама, наверное, уже беспокоится обо мне…

Ребекка огляделась по сторонам и заметила пыльное окошко под самым потолком, выходящее на пустырь позади здания. В нем чудом сохранилось стекло, пропускающее мутный свет.

– Мы можем вылезти через окно, – быстро сообразила Ребекка.

Она поискала глазами вокруг, что можно использовать для этого, нашла пару старых ящиков, подтащила их к стене, поставила один на другой, взобралась наверх и подергала раму. Та поддалась, окно приоткрылось на дюйм. В это время кто-то остановился прямо против окна. Ребекка в ужасе застыла, глядя на чьи-то ноги.

Двое мужчина разговаривали громко, не опасаясь, что на пустыре их кто-нибудь услышит.

– Я подсыплю ему в воду порошок, прежде чем черномазый коротышка отнесет ведерко на ринг. Один глоток, и Попрыгунчик уже не попляшет. Он будет сонный как осенняя муха.

– А твой порошок действует быстро? – с сомнением в голосе поинтересовался второй заговорщик. – А то Малыш успеет уложить нашего болвана раньше, чем сам задрыхнет.

Ребекка жестом приказала Селии молчать. Сама она, присев на шатающиеся ящики и чуть ли не вжавшись в облупленную пыльную стену, вслушивалась в то, как один негодяй развивал перед другим детали своего плана. Она узнала по голосам, кто они такие: Уайти Фолсон и брат Кэла Слокума Барт – оба заядлые драчуны и бандиты, известные всему округу Комсток, где располагались основные золотодобывающие шахты.

Она должна предупредить Малыша!

Через несколько минут, которые, казалось, длились вечно, мужчины распрощались, скрепив рукопожатием свой подлый договор. У Ребекки подгибались колени от страха. Она осторожно отворила до конца окошко и высунула голову наружу.

Округа опустела. Ветер свободно гулял по пустырю, закручивая пыль и мусор в маленькие смерчи.

Ребекка подала знак Селии следовать за ней, а сама подобрала юбки выше колен, готовясь выбраться наружу.

– Я погублю свое платье. – Селия отшатнулась в испуге.

– Лучше лишиться платья, чем ждать, что нас здесь застигнут.

Это подтолкнуло ее подругу к решительным действиям.

– Пожалуй, я тогда куплю себе новое платье, если это порвется. Но как я объясню маме, почему явилась домой в таком жутком виде?

– Придумаешь что-нибудь. У тебя всегда это хорошо получается, – рассеянно отмахнулась Ребекка. Ее мысли, как резвые лошади, уже умчались далеко вперед, в будущее. Она строила планы, как передать послание Малышу Попрыгунчику.

В отдаленных районах западной Невады виски было дешевле воды и употреблялось гораздо чаще. Поэтому только один человек из дюжины умирал здесь естественной смертью. Но в долинах рек Траки, Карсон и Уолкер бесплодная соляно-щелочная почва вдруг чудеснейшим образом преображалась. Буйное цветение природы заставляло забыть, что рядом простирается на десятки миль сухая пустыня.

В благодатной прохладной тени огромных елей бродили стада тучных коров, спокойных, с добрыми мудрыми глазами, довольных жизнью, отяжелевших от сочной травы. Спелые груши и яблоки дождем сыпались на голову с ветвей фруктовых деревьев. Щедрая земля вознаграждала фермеров за их усилия обильным урожаем бобов и картофеля, кукурузы и пшеницы.

Но зеленые богатства речных долин так бы и остались невостребованными, если б люди не узнали про сокровища, спрятанные глубоко под землей. Несчетные толпы золотоискателей поедали все, что производили фермеры в долинах. Между реками Траки и Уолкер Бог поместил золота и серебра больше, чем добыло человечество за всю свою долгую историю. Там пролегала золотоносная жила Комсток, и в ослепительных лучах ее славы родился и расцвел знаменитый штат Невада.

«Золотая лихорадка» бушевала в нескольких милях от этого процветающего, но тихого городка Уэлсвилл, расположенного к северу от шумного, суетливого железнодорожного узла Рено. Жителей «коровьего» города занимали весьма прозаические заботы и не искушали сказки о приобретенном якобы за одну ночь состоянии.

Общественная жизнь здесь строилась на уважении к бережливости и к пусть тяжелому, но честному труду. Подобные убеждения покоились на твердом религиозном фундаменте. В своих воззрениях граждане Уэлсвилла, проживающие «по эту сторону» железной дороги, были непоколебимы как скала и свято соблюдали все то, что им предписывала их вера.

Ребекка ни в коей мере не утеряла своей набожности, когда в назначенном ею месте ожидала человека, встречаться с которым ей было категорически запрещено правилами поведения, усвоенными с детства.

Нервно расхаживая возле эстрады для оркестра в парке, она никак не могла решить, что ее больше пугает – то, что он не придет вообще, или то, что он все-таки явится на свидание.

Близился полдень – время, которое она указала ему в записке. Ребекка подкупила Зека Спрингера, своего ученика из старшей группы воскресной школы, чтобы тот доставил ее послание ирландскому боксеру. Она коротко, словно мимоходом, поделилась с Зеком своими впечатлениями от победы Малыша над могучим Киром Уортоном, но когда Ребекка изложила ему свою просьбу, глаза у мальчишки чуть не вылезли из орбит.

– Ты знакома с Малышом Попрыгунчиком?

– Нет… – Она замялась —…Мы не представлены друг другу.

В ее голове не родилось путных объяснений своему поступку. Она попросту сунула записку и монетку в грязный кулачок мальчика и направила его в притон разврата, где в данное время обитал ирландец.

И вот теперь она гадала, откликнется ли Попрыгунчик на ее зов или сочтет это за глупую шалость вздорной девчонки. Она удивлялась сама себе, не понимая, что же привело ее на эту скользкую дорожку.

Еще вчера утром она и ее лучшая подруга Селия Хант покупали в местном магазине шляпки. Вернее, покупала Селия. Как обычно, Ребекка только лишь с завистью наблюдала за процессом примерки и покупки.

– Я все-таки думаю, что следует приобрести розовую. Она будет контрастировать с моими волосами.

Селия провела пухлой рукой по рыжим локонам, глядя на себя в большое зеркало галантерейной лавки и любуясь крошечным соломенным изделием, словно парящим у нее над головой.

– Она очаровательна, но, может быть, желтенькая тебе больше подойдет? – спросила Ребекка, отвергая в душе немыслимое сочетание розовой ленты с рыжими волосами, хотя ее подруге было вовсе недоступно такое понятие, как совместимость различных цветов.

Пожав плечами, Селия заявила:

– Пожалуй, я решу эту проблему просто и куплю обе шляпки. Если только ты не захочешь купить розовую себе. Мне показалось, что она тебя соблазнила.

Ребекка отрицательно мотнула головой.

– Нет-нет. Конечно, ты бери и розовую, и желтую.

Она отвернулась и вышла из тесной многолюдной лавчонки. Честно признаться, бывали моменты, когда Ребекку осеняла мысль, что ее подруга на редкость несообразительна, напрочь лишена чуткости и не умнее соснового бревна, срубленного в лесу возле озера Тихого. Отец Ребекки, Эфраим Синклер, был священником местной пресвитерианской церкви, а родитель Селии, Тайлер Хант, владел самым большим в городе торговым складом. Гардероб Селии состоял только из модных вещей, а Ребекка донашивала одежду своей старшей сестры Леа или же довольствовалась чем-нибудь совсем простеньким и дешевым.

Селия была одета в великолепное голубое шелковое платье с изящным турнюром и жакетом в обтяжку. На Ребекке же было бесформенное старое одеяние из зеленого муслина с глупой вышивкой, без всякого выреза на груди, словно у маленькой девочки. Как было бы замечательно иметь красивые платья! Но и как нехорошо быть такой эгоистичной и думать только о себе. Ребекка постоянно упрекала себя в излишней алчности и завистливости. Мама ее, конечно, права. Она неисправимая грешница.

Разве не великое счастье выпало ей на долю, что она выросла не в лагере золотоискателей, а в таком городе, как Уэлсвилл? А ведь она могла родиться и китаянкой, если б Господь не был так милостлив к ней! Бедные китайские рабочие вынуждены жить в палатках от рождения до смерти и ежечасно подвергаются унижениям. Правда, мама утверждает, что они сами виноваты в своей горькой участи, раз не верят в истинного христианского Бога. Но Ребекка сомневалась, что Бог уж очень хочет, чтобы кто-то вел такой жалкий образ жизни и чтобы с ним обращались так не по-христиански.

Ее отец – мягкий немногословный человек, образованный, но на удивление непрактичный – был живым воплощением доброты. Во многом это была его заслуга, что Ребекка была полна сочувствия ко всем обиженным судьбой.

Со своей стороны, мать воспитала в дочери чрезмерную тягу к самообвинению во всех мыслимых и немыслимых грехах. Довольно часто Ребекка преподносила своим родителям не очень приятные сюрпризы и повергала их в изумление.

Под внешней оболочкой благовоспитанной девочки бурлил свободолюбивый, подчас даже мятежный, дух. Она была вполне способна тайно, без спросу, снять у отца с книжной полки греческие мифы и прочесть их от корки до корки. Ужасный поступок для молодой леди, да к тому же дочери священнослужителя!

Или другой пример. Только бесстыдная и притом дерзкая авантюристка могла вместе со своей подругой Селией Хант однажды выкупаться нагишом в пруду позади летнего домика во дворе Хантов. И это произошло в раннем возрасте, когда обе они еще носили детские платьица, а волосы заплетали в косички. За каждый грех полагалось неотвратимое, но справедливое возмездие. Иногда оно выливалось в форму язвительных замечаний и материнских проповедей, но страшнее всего для Ребекки было смущенное, растерянное выражение в светло-зеленых добрых глазах отца, потрясенного проступком дочери.

В свои неполные восемнадцать Ребекка нередко чувствовала себя отвергнутой Богом грешницей, впрочем, не понимая толком, почему это так получается.

– Что ты такая мрачная, Ребекка Беатрис Синклер? Ты выглядишь как раскаявшийся в суде мошенник. Или как твоя благочестивая сестрица Леа. Что на тебя нашло? Может, это от жары? Так же жарко было только в то лето, когда мы удрали с урока старушки Фраминиган в воскресной школе и ныряли обнаженными!

На круглом добродушном личике Селии отразились приятные чувства при воспоминании о таком знаменательном событии в их общей биографии. Она с нежностью взяла Ребекку под руку.

– К сожалению, мы уже слишком стары для того, чтобы вновь этим заняться…

Мгновенно настроение Ребекки изменилось, тяжесть спала с души. Бог с ними, с этими глупыми шляпками, которые она не могла себе позволить купить! Где-то внутри ее искорками вспыхивал смех.

– Не думаю, что этот грязный пруд покажется нам таким же заманчивым, как в те времена, когда нам было по девять. Почему бы нам не прогуляться до Бентон-стрит?

Большие карие глаза Селии прямо-таки полезли на лоб.

– До Бентон-стрит? Это ведь там все салуны… и падшие женщины? Это же потрясающая идея! Как она пришла тебе в голову? Ты молодец, Ребекка!

– Ну, я думаю, мы не пойдем по самой улице, а погуляем у ее начала, не переходя границу района и железную дорогу. Надеюсь, там к нам никто не пристанет.

Ребекка поняла, что ее сумасшедший порыв захватил и Селию, которая в восторге захлопала в ладоши.

Две молодые девушки бодро двинулись по еловой аллее через парк, вышли к железнодорожному полотну, где начиналась запретная, но вожделенная Бентон-стрит, и здесь увидели толпу. Селия предположила, что увидеть, что там происходит, можно лучше всего с балкона заброшенного здания бывшей редакции газеты.

Очнувшись от воспоминаний, Ребекка оглядела пустынный парк и задумчиво покачала головой. Из всех ее прошлых выходок эта была уже на самом деле опасной – но и самой волнующей! Придет ли он?

Подходя к парку, Рори еще раз перечитал записку. Не оказаться бы в дураках, ввязавшись в эту «охоту за диким гусем»?

«Мистер Попрыгунчик», – начиналась записка. Рори вновь усмехнулся, прочитав это обращение. Дальше следовал весьма интригующий текст. Кто-то собирался отравить воду в его ведерке для питья во время поединка, намеченного на сегодняшний вечер. Если он желает знать, кто его враг, то пусть придет к оркестровой эстраде в парке ровно в полдень.

Как только он миновал живую изгородь, отделяющую парк от улицы, то все его сомнения сразу развеялись. Это она, его блондинка! На этот раз она оделась по-другому, но платье тоже было из дешевых – голубенькое, с отложным воротничком и застегнутое до горла, как у девочки-подростка. Сам выросший в сиротском приюте, Рори тут же догадался по застиранному виду, что одежду носил кто-то до нее, наверное, ее старшая сестра.

Он молча подошел к ней сзади и сделал несколько осторожных шагов у нее за спиной, идя с ней в ногу, так что она не слышала, как он вплотную приблизился к ней.

Наконец Рори решился заговорить:

– Значит, это вы мой золотоволосый ангел-хранитель? Может быть, вы хотите искупить свою вину, потому что из-за вас мне чуть не сшибли голову с плеч?

Боже, как она испугалась! Девушка прямо-таки завертелась волчком на месте, и, если б у нее не перехватило дыхание, она тотчас же убежала бы прочь. Но она никуда не убежала, а вновь окунулась в синюю глубину его самых красивых на свете глаз. Его лицо хоть и носило следы полученных ударов и слегка опухло, но тоже было прекрасно. Голубая рубашка с открытым воротом, с довольно бесцеремонно расстегнутой верхней пуговицей обнажала часть мускулистой груди и жесткую черную поросль. Мягкая ткань облегала его широкие плечи, а кожаные штаны в обтяжку подчеркивали красоту его длинных стройных ног. Сейчас он улыбался и выглядел моложе, чем во время поединка. Она предположила, что он всего лишь на два-три года старше ее.

– Вы меня испугали, мистер Попрыгунчик!

– Точнее будет – мистер Мадиган. Рори Майкл Мадиган. Малыш Попрыгунчик – это псевдоним для ринга.

Он сделал еще шаг к ней и остановился. Вблизи он показался ей очень высоким, гораздо выше, чем когда она смотрела на него с балкона. Ребекка была ростом пять футов с дюймами. Стоя на высоких каблуках, она всегда могла, не вытягивая шеи, взглянуть любому мужчине прямо в лицо. А этот парень был просто как пожарная каланча.

Она справилась с волнением.

– Я Ребекка Синклер, и я…

Он не дал ей продолжить, а взял ее руку, поднес к губам и легонько поцеловал.

– Я очарован, мисс Синклер. – Ему стало немного смешно, но и приятно оттого, что ее щеки мгновенно залил яркий румянец. – Вы самая прелестная болельщица из всех, кого я когда-либо встречал.

Тут Рори вступил на привычную с детства стезю и использовал свой природный талант, который приютская воспитательница сестра Роза О'Ханлен определила как умение «петь соловьем» или «заговаривать зубы».

Она быстро отдернула руку.

– Я ненавижу насилие! Это противоречит христианской морали.

«Боже мой! Наверное, я совсем спятила. Как я могла прийти сюда на свидание с ним? Если родители когда-нибудь прослышат, что меня видели в обществе салунного драчуна, последствия будут ужасными».

– А что насчет злоумышленников, собравшихся испортить хорошую драку? – напомнил он ей. – Раз уж вы взялись меня оберегать, так выкладывайте всю правду до конца.

Ребекка была напугана до смерти, главным образом его развязными манерами. Она облизала пересохшие губы.

– Я подслушала, как Уайти Фолсон и брат Кэла Слокума Барт договаривались сделать это на пустыре за бывшей редакцией «Пересмешника».

– Как вам это удалось?

– Я… То есть мы… с подругой… мы были там в подвале. Ждали, когда разойдется толпа.

– Понятно.

Рори скрестил руки на груди и в задумчивости поскреб подбородок.

– Братьев Слокум я знаю, а как выглядит Фолсон?

– Маленький, лысоватый, с большим носом. Ему его когда-то сломали. У него шрам вот здесь. – Она провела пальчиком по левой щеке.

– Гм-м… Вроде этот тип мне на глаза попадался. Я вам очень обязан, мисс Синклер. Они вас, надеюсь, не видели?

– Боже упаси! Я надеюсь, что никто не видел нас на вашем поединке.

Эту фразу Ребекка произнесла упавшим голосом.

Рори разразился смехом.

– Что же заставило очаровательную леди заявиться в неприличный район города, да еще залезть на балкон какой-то развалины и оттуда наблюдать за боксерским поединком? Тем более что эта леди такая противница насилия?

Он заметил, что девушка побледнела. Ее и так огромные глаза расширились до немыслимых размеров. Она не знала, что ему ответить. Ободряя, Рори чуть коснулся ее руки.

– Я позабочусь, чтобы никто не причинил вам вреда, мисс Синклер. Не бойтесь ни Фолсона, ни братьев Слокум.

– Дело совсем не в них… – Она нервно огляделась по сторонам.

Рори помрачнел.

– Конечно, я понимаю… Вам страшно, что вас могут увидеть в компании с бродягой-ирландцем. Не так ли? – Он был явно оскорблен.

Ребекка с робостью посмотрела на Рори Мадигана, озадаченная его внезапной вспышкой гнева.

– Нет-нет! Вы ошибаетесь. Будь вы хоть принц Уэльский, я все равно не должна была приходить на встречу с вами без спутницы. Мы ведь даже не представлены друг другу как полагается. Мои родители особенно настаивают на соблюдении приличий. – Она горестно вздохнула. Холодные глаза ирландца внимательно изучали ее будто редкое насекомое. – Боюсь, что я приношу им только одни огорчения в отличие от моей сестры Леа.

– Леа, должно быть, само совершенство… А сколько вам лет, Ребекка?

Ему нравилось лишний раз произносить ее имя, а не называть девушку официально мисс Синклер.

– Мне скоро будет восемнадцать… Нет… Я лгу… Не очень скоро. Но я не разрешала вам обращаться ко мне по имени.

На самом деле ей доставило удовольствие, когда ее имя «Ребекка» сорвалось у него с языка. Он это понял, и улыбка осветила его лицо.

– А я разрешаю вам называть меня Рори. И тогда все будет по справедливости. Кстати, у меня, так же как и у вас, будет скоро день рождения. Мне исполнится двадцать один, – добавил он, угадав вопрос, который она не решилась задать.

– Зачем вы деретесь на ринге? Это же так опасно… И ваше лицо…

Непроизвольно она дотронулась кончиками пальцев до ссадины, весьма живописно украшающей его скулу.

Рори схватил ее за руку прежде, чем она успела ее отдернуть.

– Кузнец не разбил бы мне физиономию, если б я не загляделся на золотоволосого ангела на балконе.

– Я далеко не ангел, – возразила Ребекка. – Я очень часто поступаю глупо и неправильно. Я безрассудна и эгоистична и слишком самостоятельна для дочери священнослужителя. Так говорит мама.

– … и не похожа на свою сестру Леа, – кивнул он угрюмо и тут же добавил со смехом: – И слава Богу! Спасибо за это всем святым на небесах.

Морщинка прорезала гладкий девичий лоб.

– Вы католик? – Это прозвучало как обвинение.

– А вы ярая протестантка? Да к тому же дочь священника!

Его тон был шутливым, а она разговаривала с ним совершенно серьезно. Ребекка не имела опыта общения с представителями мужского пола, за исключением молодых людей, которых встречала в церкви. Степенные, благопристойные, трепещущие в благоговейном страхе перед ее отцом, они были невыносимо скучны. Рори никак нельзя было назвать степенным и благопристойным, и она очень сильно сомневалась, что он будет держать на привязи свой язык в присутствии Эфраима Синклера. И уж, конечно, он не был занудой. «Но ведь он католик!» – напомнила она себе.

– Мой отец возглавляет пресвитерианскую общину Уэлсвилла и всей долины. Он также проповедует и печется о своей пастве в поселках Комстока.

– Истинный подвижник веры проникает в грешный Комсток в поисках душ, которые еще можно спасти!

Он не отпускал ее руку. Его удивительно длинные гибкие пальцы сплелись с ее пальчиками.

– Я действительно должна уходить. Мы не увидимся больше… Рори. – Она не могла отказать себе в удовольствии произнести это имя вслух.

– О нет. Я думаю, мы еще встретимся, Ребекка! – Он опять поднес ее руку к своим губам и поцеловал по очереди кончик каждого пальца.

Этому ритуалу научила его одна лихая нарумяненная «штучка» в Нью-Йорке, когда Рори не было еще и шестнадцати. Это было так давно, что казалось уже нереальным. Но девушка, стремительно вырвавшая у него руку и, как спугнутый олененок, умчавшаяся прочь, была вполне реальна.

– Она не для тебя, парень, – заверил он самого себя и направился обратно туда, где виски текло рекой и вдоволь хватало того товара, который был «для него». Но он знал, что все равно будет искать Ребекку. Она не иголка в стоге сена. Разве сможет спрятаться от него в городе размером с Уэлсвилл красивая дочь местного священника!

2

Торопясь домой, Ребекка перебирала в памяти каждое мгновение ее короткого свидания с Рори Мадиганом. Он был первым в ее жизни поклонником. Но был ли он таковым? Она вспомнила свой недавний разговор с Селией, произошедший на прошлой неделе. Хотя они были ровесницами, Селия обладала более трезвым взглядом на жизнь, чем ее подруга. Они обсуждали последнего из ухажеров Селии – Ньюта Бейкера.

– По всей вероятности, Ньют – охотник за приданым, – тут Селия вздохнула. – Мне он, конечно, нравится, но ему нравятся лишь мои денежки. Мастерская его папаши совсем не приносит дохода, и у Ньюта нет никаких перспектив. Как бы ни был он хорош, придется дать ему отставку.

Ребекка поразилась. Откровения подруги открывали ей глаза на оборотную сторону того, что представлялось ей всегда чистым и сияющим миром любви. Она не ожидала подобных прозаических рассуждений от пухленькой, внешне наивной и романтичной Селии.

– Трудно предположить, что в ухаживании за мной каждого молодого человека не замешан денежный интерес, – безжалостно продолжала Селия. – Зачем я нужна мужчине? Почему они все волочатся за мной? Я не строю о себе никаких иллюзий. У тебя, например, роскошные волосы и фигура гораздо лучше моей. Я тебе проигрываю наперед сто очков. Разве я это не чувствую! – Селия опять вздохнула.

– Но ведь моя сестра Леа вышла замуж за Генри Снейда по любви? – попыталась возразить Ребекка.

– Да она была готова выскочить замуж за кого угодно! У нее фигура расположена к полноте. Через год она так раздобреет, что на нее никто и не посмотрит. А тут как раз подвернулся Генри Снейд.

– А ты не ревнуешь его, Селия? – не удержалась от язвительного вопроса Ребекка. – То, что он предпочел тебе Леа…

– Мне такой муж не нужен! – резко произнесла, словно отрезала, Селия. – Его положение в обществе зависит от Амоса Уэллса. Если б мистер Уэллс не приблизил его к себе и не назначил управляющим своим ранчо и шахтой, то Генри так и остался бы немытым ковбоем.

– Амос Уэллс тоже холостой мужчина, – намекнула Ребекка и тут же прикусила себе язык. Старания Селии обратить на себя внимание Амоса были известны всему Уэлсвиллу, но до сих пор девушка не добилась никакого успеха.

– У него еще не кончился траур по усопшей жене. – Так Селия объясняла и себе и подруге неотзывчивость Амоса на ее заигрывания.

– Но ты же подумай, Селия! Он древен, как египетская мумия, и вот-вот рассыплется в прах, – ужаснулась Ребекка.

– Ему всего сорок три. Самый цветущий возраст для мужчины. Он богат и знатен. Его предки основали Новую Англию. Скоро он станет сенатором от нашего штата. Так говорит мой отец. Его жену будет приглашать на чай супруга самого губернатора в Карсон-Сити, а поселятся они в Вашингтоне.

– Даже чтобы уехать отсюда на Восток, я бы не согласилась выйти замуж без любви, – заявила Ребекка.

– Разве кто-нибудь из мужчин в нашем городе достоин большой любви?

В тот день Ребекка согласилась с этим пессимистическим высказыванием подруги, но теперь, после встречи с ирландцем, она смогла бы возразить ей.

В состоянии ли она полюбить Рори Мадигана? Сама мысль об этом была уже безумна. Ребекка тотчас же отогнала ее и занялась обдумыванием более насущных проблем. Что она скажет матери, когда та спросит: «Где ты была, дочка?» Конечно, она могла обмануть ее, заявив, что просто гуляла в парке, замечталась и поэтому опоздала на дневную трапезу. Рори Мадиган, наверное, всех девушек, за которыми ухаживал, заставлял забыть про время. Но ведь это гадко – лгать матери и отцу!

Надеяться на то, что мать не заметит ее отсутствия, было глупо. С тех пор как Леа вышла замуж и зажила своим домом, Ребекка всегда помогала матери на кухне. Она чистила картофель, шинковала капусту и отбивала мясо для жаркого. Приготовление самих кушаний мать брала на себя, считая, что старшая дочь превосходная повариха, а у Ребекки лишь ветер в голове. В какой-то степени мать была права. Муж Леа, например, с похвалой отзывался о кулинарных способностях молодой хозяйки.

Ребекка миновала сверкающее свежей побелкой здание пресвитерианской церкви и подошла к скромному жилищу священника. Она собиралась проникнуть в дом через черный ход, но услышала громкие голоса в гостиной. Доркас Синклер подвергала допросу с пристрастием несчастного Зека Спрингера.

– Скажи, что было в письме? – Доркас держала мальчишку за ухо.

При этом присутствовали отец и старшая сестра Ребекки.

– Ты его и так напугала до смерти, – вмешался Эфраим Синклер, но это мало помогло Зеку.

– Как ты согласился пойти с письмом Ребекки в самый мерзкий район города? Она тебя подкупила? Признайся! – кричала на мальчика Леа, в девичестве мисс Синклер, а теперь миссис Снейд.

Она схватила Зека за другое ухо. Две женщины приподняли его за уши над табуретом.

Ребекка больше всего желала, чтобы земля тотчас же бы разверзлась и поглотила ее. Ее будущая судьба теперь зависела лишь от стойкости Зека Спрингера. Бедный Зек! Леа в допросах была настоящим инквизитором. Если она не добьется у него признания сейчас, то отправит на пытку розгами к родителям. Рано или поздно Зек выдаст Ребекку. Ведь даже святой Петр однажды проявил слабость и отрекся от Христа. Жалея мальчугана, Ребекка распахнула дверь и предстала на пороге перед семейным судилищем.

– Это я упросила Зека отнести записку ирландскому боксеру. Вся вина на мне.

Пальцы двух хищных гарпий разжались, и мальчик упал на табуретку. При виде Ребекки лицо Доркас Синклер побагровело. Невзрачная, с расплывшейся бесформенной фигурой, каким чудом она когда-то вышла замуж за представительного Эфраима Синклера? В те времена многие в Бостоне удивлялись этому странному браку. Священника отличало изящество манер, хорошее происхождение и недюжинный ум. Кое-что Ребекка унаследовала от него.

Сейчас Эфраим понял, что ему пора сказать свое веское отцовское слово.

– Это очень серьезный проступок, Ребекка. Уже само по себе плохо, что ты связалась с недостойным человеком. Но хуже всего то, что ты втянула в свои дела невинного ребенка. – Эфраим осторожно, но решительно отстранил от испуганной жертвы жену и старшую дочь. – Беги домой, малыш, и покайся своему отцу, когда он придет с работы. И, пожалуйста, не пропусти следующие занятия в воскресной школе.

– Да-да-да, сэр! Я обязательно буду на уроке, – дрожащим голосом ответил мальчик. Он был полон благодарности к седовласому джентльмену, который так милостиво отпустил его на волю. Последний его взгляд был обращен к Ребекке. Он безмолвно просил у нее прощения за то, что так глупо попался. Затем он покинул дом священника с быстротой молнии.

– Мы ждем от тебя объяснений, – заявила Леа.

Подобные семейные разборки доставляли ей удовольствие. Удачно выйдя замуж, она уже чувствовала себя главой семьи. Безвольный отец не был ей конкурентом, да и мать в последнее время стала сдавать свои позиции. Ростом Леа не вышла и была пониже Ребекки, но гонора в ней было хоть отбавляй. Тем более что сейчас она была одета в новехонькое модное платье и могла покрасоваться перед сестрой. Генри был на редкость расточительным супругом и покупал ей всяческие обновы. Постукивая каблучками изящных туфелек, Леа с ехидным ожиданием сверлила взглядом младшую сестру, которой не светит в ближайшем будущем подобное выгодное замужество. Все, что мог выделить дочерям бедный священник в качестве приданого, она забрала себе.

– Надеюсь, что ты не запятнала позором наше доброе имя? – Ее голос был сладостен, как у Змия в раю.

– Разумеется, нет! – твердо заявила Ребекка в ответ на провокацию сестры. – Моим христианским долгом было предупредить мистера Мадигана. Преступный заговор грозил его жизни.

Ребекка отвернулась от инквизиторских глаз Леа, скользнула взглядом по тупому, заплывшему жирком лицу матери и встретилась глазами с отцом. Его забота, его доброта, его тревога за дочь всегда вызывали в ней волну раскаяния. Мать могла оставить ее без ужина или запереть на сутки в комнате, но отец лишь печально смотрел на нее, а для Ребекки это было самым страшным наказанием.

– Мистер Мадиган? Это тот боксер, что выступает сейчас в Комстоке? – тихо спросил Эфраим.

Доркас и Леа разом вздрогнули, услышав это имя.

– Ты связалась с папистом?!

– Да, папа, – призналась Ребекка, отвечая лишь отцу, не обращая внимания на мать и сестру. Отец медленно опустился в глубокое кресло. Женщины остались стоять. Он сделал знак, чтобы они сели. Все опустились на жесткие стулья с высокой спинкой. Начался семейный совет. Ребекка предпочла бы исповедоваться отцу наедине. Присутствие матери и сестры лишало ее дара речи. Она бормотала что-то невнятное, но отец уловил смысл.

– Мотивы твоего поступка мне понятны, – заключил он. – Но как ты оказалась накануне в этом районе, где не место благовоспитанной девушке? Как ты могла подслушать разговор двух негодяев?

Ребекка хранила молчание, не желая бросить тень на свою лучшую подругу.

– И еще… – разгадав причину молчания дочери, продолжил Эфраим. – …Ведь ты могла ограничиться письменным предупреждением мистеру Мадигану, а не встречаться с ним в безлюдном парке наедине.

Как она могла признаться отцу, что хотела видеть Рори Мадигана? И что он целовал кончики ее пальцев?

– Ты все делаешь для того, чтобы испортить себе репутацию. – Синклер горестно вздохнул. – Сегодняшний твой проступок возглавил список предыдущих твоих грехов.

– Неужели ты подписалась под письмом, отправленным в мерзкий салун? – подала голос мать.

Гроза в гостиной вот-вот должна была разразиться.

– Я хочу поговорить с дочерью с глазу на глаз, – выручил Ребекку отец. Ему нелегко досталось это заявление. Он редко говорил приказным тоном.

Жена не удержалась от ядовитого укола.

– Не беспокойся, обед на столе будет вовремя. Но я не смогу лично съесть ни кусочка. Я так расстроена.

Обиженные женщины удалились. Отец и дочь остались вдвоем. Наступила тягостная пауза.

– Я очень сожалею, папа, – произнесла Ребекка, – мне стыдно за мое поведение. Сможете ли вы с мамой простить меня?

– Не в этом дело, дочка. Ты подвергала себя большой опасности. Никогда не знаешь, что ожидать от таких испорченных людей, как этот боксер.

– Нет-нет. Рори не такой… – Ребекка в страхе замерла. Имя «Рори» нечаянно сорвалось у нее с языка. Когда же она научится сдерживать себя?

– Рори? Ты уже настолько близко с ним познакомилась, что называешь его по имени? Я чувствую, что ты увлеклась этим молодым человеком и поэтому назначила ему свидание.

Отец поднял бледную с голубыми венами руку, будто загораживаясь от страшного видения.

– Нет, папа, то есть да… Я не знаю… почему я… – Все смешалось в сознании Ребекки. Она была не в силах солгать отцу, но и поведать ему правду о том, как ей понравилось гибкое тело Рори Мадигана и его жгуче-черные волосы, она не осмеливалась.

– Он был так почтителен со мной… – «Лжешь, Ребекка, – нашептывал ей внутренний голос. – Он целовал кончики твоих пальцев и этим покорил твое сердце!»

– Но он же как призовой петух кочует по салунам! – воскликнул отец. – Он ирландский эмигрант и, несомненно, католик. Подумай, Ребекка, куда это увлечение приведет тебя.

«Прямой дорогой в ад», – мысленно согласилась с отцом Ребекка.

– Я только хотела предостеречь его. Я больше никогда не увижу мистера Мадигана.

– А тебе хочется с ним увидеться? Я вижу, как ты мучаешся. Поразмысли, дитя мое. Он человек не твоего круга. Ирландцы, большей частью, горькие пьяницы и привержены, к сожалению, римско-католической церкви. Ты воспитана в лоне другой религии, и я надеялся, что ты будешь ей верна так же, как и я.

Глаза его излучали печаль, и Ребекка тонула в этом тихом грустном ручье. Она уже готова была отказаться от Рори Мадигана и вновь стать послушной дочерью.

– Мистер Мадиган очень скоро покинет этот город. Не думаю, что для моей веры от него исходит какая-то опасность.

Казалось, что ей удалось успокоить отца. Эфраим был защитником всех слабых и обиженный жизнью – пьянчуг-золотоискателей, бессловесных батраков, белых, черных, желтых, краснокожих – всех бедолаг, кого приютил обширный и гостеприимный штат Невада. Но единственно, кого он ненавидел всей душой, – это упрямых католиков-ирландцев.

На словах отказываясь от Рори, Ребекка лицемерила перед отцом, но, слава Богу, он об этом не догадывался.

Эфраим вдруг переменил тему разговора.

– Я знаю, дочь, что пришла пора, когда ты уже подумываешь о замужестве. Бог благословляет подобные мысли у юной девушки. Важно только сделать правильный выбор. У меня есть на примете достойный богобоязненный человек. Пусть тебя не ввергнет в трепет упоминание его имени. Я пригласил Амоса Уэллса к нам в дом на воскресный обед.

Если бы Ребекку стукнули кузнечным молотом по голове, она и то была бы меньше поражена. Амос Уэллс был основным благодетелем пресвитерианской общины Уэлсвилла, самым уважаемым прихожанином отцовской церкви и к тому же сказочно богат.

– Он владеет половиной нашего города. Кто я ему? – прошептала Ребекка.

– Ты не знаешь себе цены, дочь. Ты настоящее сокровище.

– Это мамина затея, – возмутилась Ребекка и тут же пожалела о произнесенном. Опять ее несдержанный язык ввел ее в грех. – А ты сам желаешь этого брака, папа?

– Мистер Уэллс уже давно носит траур по своей усопшей жене. Наследников у него нет. Поэтому он хочет жениться вновь. Ты ему нравишься. Конечно, окончательное решение за тобой.

– Селия Хант увлечена им, – робко возразила Ребекка.

– Может быть. Но он считает, что Селия ему не пара. Я знаю, что вы дружите, но она слишком избалованна, а мы с твоей мамой воспитали и Леа, и тебя в строгости. Видишь, как удачно Леа вышла замуж.

– Так удачно, что она уже скоро лопнет от самодовольства, как переспелый арбуз.

– Не пристало девушке так выражаться. Ты, конечно, очень импульсивна, и у тебя душа бунтарки. Ты часто совершаешь необдуманные поступки. Вспомни хотя бы, как ты раньше других кинулась вытаскивать сынишку Паркеров, упавшего на пикнике в ручей. Молодые джентльмены еще не успели снять сапоги, а ты уже намочила свое платье; или еще был случай, когда ты взяла только что испеченные матерью лепешки и отнесла их все шахтерским детям, чьи отцы бездушно пропили свое жалованье. Но хуже всего то, что ты берешь без спросу книги в моей библиотеке, а потом потихоньку ставишь их на место. Правда, кое-что в твоем характере мистеру Амосу Уэллсу даже нравится. Например, то, что ты опередила своих учителей по знаниям в школе.

– Они ведь полные невежды, папочка!

– Не суди других, и сама не судима будешь. Что же мне ответить Амосу?

Ребекка впервые увидела, как ее отец мучается сомнениями. Он поднялся с кресла и стал нервно расхаживать по комнате.

– Я был вынужден рассказать ему все про тебя, не утаивая ничего. Я даже сказал, что ты прочла древнегреческие мифы и рассмотрела все иллюстрации, помещенные в книге.

– О Боже! – задохнулась в ужасе Ребекка.

Это был самый серьезный проступок за всю ее короткую жизнь. Она была поймана родителями за чтением истории красавицы Леды и бога, соблазнившего ее в образе лебедя. Прочитанное заставило ее задуматься, что же такое необычное происходит иногда между мужчиной и женщиной, после чего на свет появляются дети. Что случится с ней самой, когда мужчина дотронется до ее обнаженного тела? Рори Мадиган, с его дьявольским обаянием и двусмысленным подмигиванием, тянул Ребекку на дно пропасти. В ее воображении как бы материализовались две мужские фигуры – Рори и Амос. Последний, с его аскетической постной физиономией, никак не вписывался в мечты Ребекки о любви. Но она тут же одернула себя. Почему она такая испорченная? Разумеется, отец прав. От Мадигана нечего ждать, кроме беды и позора. А от мистера Амоса Уэллса?

Тихий голос отца вывел ее из задумчивости. Ребекка тут же опустила взгляд, боясь, что он прочтет ее мысли.

– Как скажешь, папа. Думаю, не будет большого вреда, если мистер Амос посетит наш дом в воскресенье.

Она произнесла эти слова с большой неохотой, но ей хотелось, чтобы в доме воцарились мир и покой.

Виргиния-Сити

Девица в ярко-желтом сатиновом платье примостилась на коленях у Рори. Ее нарумяненные щеки и кроваво-красные губы резко контрастировали с бледной кожей. Порочное создание так же редко бывало на солнце, как и ее постоянные клиенты – шахтеры.

Девица теребила пальцами волосы Рори, а он глотал прямо из бутылки алкоголь подозрительного вкуса и запаха и не отвечал на заигрывания своей кокетливой подружки.

– Что стряслось с тобой, ирландец? Неужто ты разлюбил маленькую Седди?

Она пьяно икнула и прижалась влажными губами к его шее, словно жаждущий крови вампир.

– Я же приношу тебе удачу, Попрыгунчик!

Действительно, Рори отхватил в рулетку солидный куш, а Седди во время игры тыкала пальчиком, указывая, на какую цифру ему ставить. Но деньги мгновенно испарились, частью там же за игорным столом, а все остальное в баре. Так бывало уже не раз. Рори без сожаления расставался с легко приобретенными долларами. Но шальной праздник все-таки слишком затянулся. Он не прогонял от себя Седди лишь только потому, что цветом волос она напоминала ему Ребекку. Но у Ребекки была кожа как дорогой шелк, в ней был трепет невинности, а у «ночной красавицы» румяна осыпались со щек, а ласки ее не вызывали у Рори никаких чувств, кроме раздражения и похмельной скуки.

Если б сейчас Ребекка увидела его, развлекающегося в развратном притоне в самом гнилом месте Комстока, что бы она подумала о нем?

«Приют дикарей» был ничем не хуже и не лучше прочих салунов, лепящихся друг к другу на Си-стрит. Никому не хватало фантазии даже хоть как-то назвать эту улицу. Обычно к полуночи возникали разные предложения среди завсегдатаев, но к рассвету все забывалось. Поднимаясь из-под земли наверх, шахтеры, отвыкшие от света и свежего воздуха, стремились превратить день в привычную им ночь и дышали спиртными парами, табачным дымом и отвратительным запахом дрянной косметики продажных женщин. Они работали по многу часов в душных забоях, в лабиринте, который по площади превосходил Чикаго.

Над этим лабиринтом возник и процветал городок Виргиния-Сити. Так как никто не заботился о том, как будет выглядеть город при дневном свете, его застроили кое-как, и поэтому он был пугающе уродлив. Круглые сутки здесь виски текло рекой, и заскорузлые от грязи шахтеры после работы напивались и совокуплялись, насколько хватало сил, с дряблой и немытой плотью проституток.

Салун заполняла обычная публика. Чумазые горняки топтались в танце с нарядными девицами, вздымая пыль, которая проникала через все щели и покрывала пол толстым слоем, более мягким, чем самый дорогой персидский ковер. Девушки здорово отплясывали, разгоряченные алкоголем, и обнимали уэлльсцев, евреев, немцев, а мрачные, углубленные в себя мексиканские «пистоллерос» расселись по углам и только ждали повода, чтобы затеять драку и перестрелку. Проштрафившиеся адвокаты с Восточного побережья, лишенные лицензии на практику, но все-таки одетые в выстиранные манишки и воротнички под горло, были заняты крупной игрой в покер.

В одном углу салуна уже вспыхнула ссора между чилийским шахтером и мелким торговцем-итальяшкой, но пианист продолжал играть как ни в чем не бывало, заглушая разъяренные возгласы. Пока не прогремят выстрелы и пули не начнут летать по залу, никто не собирался ни во что вмешиваться. И рулетка по-прежнему крутилась, и миниатюрный француз – выходец из Канады, лелея в пальцах вынутый из ножен отточенный стилет, следил своими серыми безжизненными глазами за ее замедляющимся бегом. Он был подобен вулкану, который долгие века спал, но вот-вот был готов взорваться и излить раскаленную лаву на весь этот греховный мир.

Рори принадлежал этому миру, и Ребекка была далека от него, как колючие серебристые звезды в ночном небе пустыни. Чтобы оживить в памяти ее образ, он подогрел себя еще одним глотком так называемого виски.

Седди надеялась, что Рори уведет ее наверх и уляжется с ней в кровать. Она не понимала, почему он медлит. Она и так потратила на него много часов своего рабочего времени.

– Ты что, спишь, мальчик? Или замечтался? – Седди была недовольна.

– Сплю и вижу сны, – пробормотал Рори. Совокупляться сейчас с этой потасканной девицей или даже произнести в ее адрес необходимые для любой женщины ласковые слова он был не в состоянии. Его тошнило от запаха и вида ее тела.

Он сбросил с колен увесистую, как гиря, Седди и отправился в путешествие по безымянной улице. Шатаясь и придерживаясь рукой о стенку, он прошел несколько шагов. Кирпичи, из которых были сложены строения салуна, все еще хранили дневное тепло. Он понял вдруг спьяну, что ему не хватает молитвы, вознесенной к небу, и любви такой девушки, как Ребекка. Будь проклят его несчастный жребий! Он никогда не получит ее в жены.

Рори Мадиган, еле устояв на ногах, раскурил сигару. Как быстро день сменяется ночью. Он потерял ощущение времени. Неужели сутки проскользнули так незаметно? Он с наслаждением затянулся душистым дымом дорогого табака. Курение роскошных сигар – это была его слабость, которую он себе позволял после очередной победы на боксерском ринге. Если бы к этому добавить еще сон в чистом доме на крахмальных простынях в объятиях девушки, ароматной и невинной, как… Ребекка! Такой, которая с утра не потребует с тебя плату за ночь любви.

Воспоминания о поединке с Уортоном слегка оживили его иссушенные алкоголем мозги. Он еще раз в деталях перебрал в памяти все события, предшествующие сражению. Гигант был уверен в своей победе, ставки на него делались один к десяти. И как вытянулись рожи его секундантов, когда Януарий, как бы случайно, опрокинул ведерко с водой, заранее поставленное у края ринга, и побежал к крану за новой порцией. Если б взглядом можно было убить, эти негодяи его бы расстреляли.

Два мерзавца в отчаянии отплясывали джигу около ринга, зная, что потеряют несколько сотен долларов. Рори вышиб мозги из Уортона после шестнадцати раундов, доставив удовольствие местным джентльменам, показав им честную борьбу.

Приз был самый крупный за все время его карьеры – тысяча долларов! И он был обязан поделить его пополам с Ребеккой Синклер. Ребекка! Дочь священника, далекая от него, как самая дальняя звезда на небе. Но кто запретит ему мечтать о ней в те краткие минуты, когда он приходил в себя после безумной траты заработанных кровью и потом денег на продажных женщин, на дешевое спиртное и на фальшивую рулетку? Пять лет он вел такой образ жизни, с тех пор как сбежал из католического сиротского приюта в Нью-Йорке на поиски своих братьев, отправившихся на Запад за счастьем.

Его целовали многие женщины, прижимались отвисшими грудями, гладили шершавыми ладонями… Он сам научился от них некоторым приемам обольщения. Но когда он целовал кончики пальчиков Ребекки, ему показалось, что Амур воткнул ему в сердце острую стрелу, а мрачный мексиканский «пистоллеро» добавил туда еще пару пуль из «кольта». «Не может быть, чтобы девушка так подействовала на мужчину!» – убеждал он себя, а на самом деле он был не мужчиной, а еще незрелым мальчишкой, чей путь случайно пересекся с девичьей судьбой.

– Да проснись ты наконец, Рори! Или я похороню тебя живьем и отчалю. Тогда выбирайся сам из могилы, если это тебе удастся! – Януарий кричал ему в самое ухо, а Рори с трудом приходил в себя и возвращался к реальности. – Эти леди гонят нас с тобой прочь. Им нужны кровати для новых посетителей.

Рори перекатился на другой бок и закрылся, прижав руку к глазам. Он не хотел видеть солнечный свет. Не хотел видеть Януария, он не хотел видеть никого и ничего! О Боже! Ему казалось, будто все барабаны Армии спасения стучали ему по черепу.

– Эй ты! – кричал черномазый коротышка. – У тебя остался хоть один цент? Или ты все спустил, Мадиган? Тебя учить можно только плеткой.

– Какой умный совет ты собирался мне дать, Януарий? – Рори с трудом разлепил веки.

– Я принял решение, Рори. Ты гори в аду, а я отправляюсь прямиком в рай!

– Что это значит, черная задница?

– То, что я накопил достаточно денег, чтобы открыть в Лондоне боксерский клуб для джентльменов. А у тебя одна участь – сдохнуть здесь в вонючей канаве.

Негр схватил чемодан, собираясь уходить.

– Эй, подожди! У меня ничего не осталось от тысячи долларов? – не поверил Рори.

– Проверь свои карманы, мальчик. Может, там завалялась какая-нибудь монетка…

В этот момент Рори Мадиган ненавидел весь мир, а больше всего черномазого коротышку.

– Для ирландца привычно швырять деньги на ветер, – продолжал издеваться над ним его менеджер. – Если бы я не откладывал четверть нашего выигрыша в общую копилку, ты уже давно был бы на мели.

Акцент кокни раздражал Мадигана, как никогда. Он с наслаждением бы сжег коротышку живьем вместе с его огромным Лондоном, о котором наслышался от него столько историй. Но прежде всего он сжег бы самого себя.

Эта черномазая сволочь произносила из всего слова одну букву, но смысл речи Януария был понятен Рори. Он больше не хочет связываться с этим ирландцем – идиотом и пьяницей – и отправляется через океан обратно в Англию.

– Там джентльмены. Они знают правила игры…

– Это они выбили тебе глаз? – Рори использовал запрещенный прием. Никто из друзей и знакомых Януария не знал, что у коротышки стеклянный глаз.

Живой глаз негра с грустью глянул на Рори.

– Не ожидал от тебя таких дурных манер. Да ладно, Бог с тобой, мальчик! Я потерял глаз в Ливерпуле. Это все-таки приличный город, не чета тараканьей дыре в штате Невада.

Негр бился там с белым джентльменом, вдвое превосходящим его ростом, и оставил в тот памятный день на ринге не только глаз, но и большую часть зубов.

– Если б ты не пропил последние свои мозги, я бы плюнул на тебя и давно подался бы в Англию. Но как и на кого я тебя оставлю? На этих шлюх, которые сосут из тебя денежки?

– Заткнись, одноглазый! – с тоской попросил Рори.

Его череп раскалывался от боли. Дрянное виски расправилось с ним покруче, чем самый свирепый соперник-тяжеловес. На самом деле, несмотря на все стычки и взаимную ругань, их связывали крепчайшие узы. Януарий фактически спас ему жизнь. Он увидел Рори, зеленого мальчугана с тощим телом, распростертого на ринге после первого же поединка, привел в чувство, отогрел и сделал из него профессионала. Упрямый ирландец пробивал себе кулаком дорогу на Запад в поисках исчезнувших там братьев, а черномазый менеджер со стеклянным глазом оберегал его, как мать бережет свое дитя, и по ночам горячо молился неизвестно уж какому Богу, чтобы его любимый Рори уцелел.

Вот такая нелепая пара – ирландец и негр – прошла весь великий путь от Бостона до Денвера через бесконечную вереницу низкопробных салунов и якобы фешенебельных отелей, где их кормили одинаково дешевым дерьмом и поили дрянным виски.

Януарий усадил Рори за стол и подал ему кружку с дымящимся чернильно-черным кофе.

– Ты выглядишь, как будто улетел за миллион миль в небо. Что тебя точит? Я был таким, как ты, когда мне исполнилось четырнадцать. Давай скорее улепетнем из этого богом проклятого Комстока.

– Нет! Здесь я хотя бы напал на след своих братьев. Шесть лет тому назад Райана завалило в шахте. Нашли записку с его подписью. А Патрик пропал без вести. Я уже зашел в тупик. Мне некуда двигаться дальше.

– Так остановись.

– Я уже остановился. Мне нет дороги ни вперед, ни назад. Я был беднее, чем сейчас, когда мы всей семьей приплыли в Америку. Но и богаче, потому что мои родители и братья были живы. Теперь я нищий, потому что потерял семью.

– Взамен ты получил карточную игру и шлюх. Послушай меня, Малыш! В этой Америке быть ирландцем так же несладко, как и чернокожим. Тебе придется подставлять свою красивенькую рожицу под удары местных мясников или спуститься в шахту, как твой братец Райан.

– Я никогда туда не полезу, но братьев своих найду! Или справлю по ним заупокойную мессу, если мне докажут, что их нет в живых. – Рори поболтал в кружке кофейную гущу, отцедил жидкость сквозь зубы, а осадок выплеснул в окно. – Я принял решение больше не драться, Януарий. Что ты на это скажешь?

– Ничего не скажу, – ответил негр. – Только спрошу, где ты достанешь доллары на выпивку и шлюх? Кто тебя уложит в постель и накормит?

Прохладная чистота Ребекки Синклер вновь вспомнилась Рори.

– Мне надоело ощупывать свои кости каждое утро и вставать с головной болью после похмелья, – продолжал ирландец. – Есть люди, которые живут по-другому.

– Чувствую, что женская юбка махнула перед тобой, как крыло ангела.

– А если и так… то что же?

– Боже тебя спаси, Малыш. Еще б не хватало, чтобы ты влюбился!

Въехав на своем жеребце в Уэлсвилл через «парадный» вход, минуя салуны и бордели и приняв твердое решение изменить свой прежний образ жизни, Рори Мадиган чувствовал себя победителем. Он прежде всего победил самого себя. Лавочники с любопытством разглядывали стройного всадника: Януарий не провожал его. Они вроде бы расстались навсегда. Несколько сотен долларов негр положил на счет Рори в местный банк, надеясь, что ирландец не снимет их в пьяном угаре и они спасут его от голодной смерти.

Рори разглядывал церковные шпили, торчащие из-за деревьев. В какой-то из этих церквей проповедует отец Ребекки. Священник, разумеется, сочтет, что ирландец недостоин даже целовать подол платья его дочери. «Посмотрим, посмотрим», – подумал Рори. Он намеревался найти себе постоянную работу в этом городке и поэтому спешился и завязал уздечку вокруг придорожного столба возле широко распахнутых дверей платной конюшни Дженсона. На миллион, заработанный быстро, он не рассчитывал. Ему надо было приобрести хоть какое-то приличное положение в городе. Он готов был работать почти даром – лишь бы работать.

– Я тебе дюжину раз говорил и еще раз скажу – не рви лошади ноздри. Ее кровь дороже, чем твоя, сукин ты сын! Хватит! Ты уволен!

Здоровый грубый детина усмехнулся.

– Ты хочешь, мистер, чтобы дикие лошади слушали твои проповеди? Ты их гладь по холке, а они откусят тебе руку. Сколько ни корми их сахаром и сладкими речами – они все равно останутся дикими.

Рори узнал эту мерзкую физиономию. На первом матче с кузнецом этот громила яростнее всех поддерживал местного чемпиона. Акцент выдавал в нем выходца из Аппалачских гор, где уже целое столетие минуло с той поры, как жители зарылись под землю и окончательно потеряли человеческий облик.

С надорванных губ лошади капала густая кровь. Рори пожалел и лошадь, и ее хозяина. Он положил ладонь на вздрагивающую от любого прикосновения спину животного и спросил:

– Могу я чем-нибудь помочь, мистер?

– Только тем, что отвезешь ее на бойню, – вставил верзила.

Рори сделал молниеносный выпад и заехал ему кулаком в зубы.

– Доллар с меня, – хохотнул хозяин, наблюдая, как его бывший работник корчится в пыли.

– А сколько долларов в неделю я получу, если вылечу твоих лошадей?

– А ты сможешь?

– Мой отец управлял конюшней ирландского лорда.

– Все ирландцы, включая их лордов, бедны как крысы. Откуда у них конюшни? – Раздосадованный детина никак не мог угомониться.

– Ну-ка вытолкнем вместе этого наглеца на воздух, – предложил Рори владелец конюшни.

Уволенный работник понял, что ему здесь больше ничего не светит, кроме лишних ударов по зубам, и, бормоча под нос проклятия, удалился.

– А это твой конь там на привязи? – поинтересовался мистер Дженсон.

– Мой, – с гордостью ответил Рори. – Я купил его в Денвере и не продам ни за какие деньги.

– Ну а теперь поглядим, как ты управишься с моей лошадью.

– Тогда попрошу вас, мистер, отойти в сторонку. Я поговорю с ней наедине по-гэльски.

– А ты думаешь, она поймет тебя?

– Мой язык все лошади понимают!

Рори стал шептать кобыле на ухо первое, что пришло на ум, то, чем были заняты его мысли.

– Я Рори Майкл Мадиган. Я люблю самую красивую девушку на свете. У нее волосы цвета заката в пустыне. Я готов ради нее совершить любой подвиг. Она будет моей, потому что я так решил. А раз я решил, так и будет… потому что я ирландец.

Лошадь покорилась ласковому шепоту и слушала Рори, помахивая хвостом.

– Сколько долларов в неделю ты хочешь за работу? – боясь упустить такого работника, спросил мистер Дженсон, убедившись в способностях Рори.

– Прокорми моего жеребца, а мне дай деньги на леденцы и карусель в парке. Я ведь еще Малыш – так меня прозвали, – улыбнулся Рори самой обаятельной из всех своих улыбок.

– Я думаю, ты не останешься на меня в обиде, – улыбнулся хозяин в ответ.

Они ударили друг друга по рукам.

Рори был доволен, что получил работу по душе и что его жеребец, купленный им полгода назад в Денвере, обрел постоянное стойло в хорошей конюшне.

3

Амос Уэллс обставил свою контору с нарочитой пышностью. Мебель, обитая каштанового цвета кожей или темно-синим бархатом, уже сейчас стоила целое состояние. Это было неплохое вложение капитала. Через десять лет она будет стоить еще дороже. Вешалки из оленьих рогов, головы горных баранов, чучела оскалившихся пум напоминали о том, что хозяин конторы искусный охотник и заядлый спортсмен.

Он откинулся в удобном кресле перед массивным письменным столом черного дерева, рассматривая фотографию в серебряной рамке. Его взгляд с ненавистью был устремлен на хмурое лицо женщины на фотографии. Тонкие губы Элоизы были сжаты, глаза сощурены. Казалось, что она вот-вот была готова выплеснуть в его адрес свои обычные злобные упреки. Холодная, ненормальная женщина. Амос был рад, что ее нет в живых и что год его показного траура по ней закончился. Теперь он с удовольствием найдет ей более для себя приятную замену. Он был молод и глуп, когда женился на Элоизе, но, по правде говоря, к тому же еще и алчен. Отец Элоизы дал за дочерью внушительное приданое.

Амос с умом использовал эти деньги для своих первых банковских операций. Через десять лет он разбогател по-настоящему, вкладывая свои капиталы и в Калифорнии, и в Колорадо, и, наконец, здесь, в Комстоке. Теперь он владел контрольным пакетом акций трех крупных банков, двух железных дорог и дюжины золотых и серебряных рудников. Он построил себе чуть ли не дворец на принадлежащем ему обширном ранчо «Быстрый ручей», неподалеку от золотоносной шахты, и пустил крепкие корни в штате Невада. Здешний политический климат вполне подходил ему. Кучка миллионеров, банкиров и владельцев рудников управляли «серебряным» штатом. Он потратил годы на приобретение полезных знакомств, установление связей с местными законодателями и размещение везде, куда дотягивались его руки, зависящих от него людей.

Амос Уэллс рассчитывал быть избранным в сенат Соединенных Штатов от Невады, но на пути к вожделенной цели возникло незначительное препятствие. Ему была необходима супруга, достаточно привлекательная, чтобы разжечь в нем кровь и вскружить головы его гостям, сухим, как заезженные клячи, политиканам и циничным «серебряным баронам», и к тому же молоденькая, податливая, готовая выполнить любые его требования без сварливых упреков и хныканья. При этом желательно, чтоб она была воспитана в строгих правилах и всегда, даже кокетничая с нужными людьми, на которых он ей укажет, оставалась верна мужу. Амос готов был за все эти качества выложить приличную сумму, обеспечив супруге сказочное существование. Элоиза была слишком высокого мнения о себе и своем аристократическом происхождении. Она постоянно заставляла его чувствовать себя недостойным ее и ее денег. Так было с первого дня их внешне благополучной семейной жизни.

Теребя кончик тщательно ухоженной ван-дейковской бородки, Амос Уэллс злорадно улыбнулся, глядя на ненавистное ему лицо, и спрятал фотографию в ящик стола на самое дно, повернул ключ в бронзовом замочке и занялся обдумыванием того, как довести его сватовство к Ребекке Синклер до желаемого исхода. Воскресный обед в доме священника прошел неплохо. Родители Ребекки не знали, как лучше ему угодить, особенно после того, как он предложил взять на себя расходы по обновлению церковного органа, единственной роскоши, которую могла себе позволить местная община. Ребекка вела себя спокойно и доброжелательно. Конечно, она еще очень молода, но это к лучшему. Он заставит ее преклоняться перед собственным величием и будет держать в благоговейном страхе. Правда, она произнесла за столом всего два-три слова, предоставив право на беседу мужчинам, а в основном помогала матери подавать и убирать блюда.

Ребекка выросла в благородной бедности, обходясь без модных платьев, без служанок и горничных. Амос знал, что головка любой молодой глупенькой девушки полна мечтаний о красивых шелковых нарядах и драгоценных побрякушках. Что же с ней будет, когда она увидит его дом в двадцать комнат на ранчо и элегантный особняк, который он купит в Карсон-Сити после избрания его сенатором. Никогда его жена не будет сама печь хлеб и портить руки, моя посуду. И он не позволит ей одеваться безвкусно и растолстеть, как ее мать.

Легкий стук в дверь прервал его приятные размышления. Дождавшись разрешения войти, Генри Снейд поздоровался и занял место в кресле напротив Уэллса. Снейд был высокий мужчина с резкими грубоватыми чертами лица, густой светло-каштановой шевелюрой и с пышными усами, нависшими над верхней губой. Многие женщины находили его весьма привлекательным. У него всегда была наготове улыбка, открывающая его белоснежные зубы.

– Рад, что ты хоть на денек смог вырваться с «Быстрого ручья», Генри. Ты слишком много работаешь. Твоя молодая жена, вероятно, не одобряет столь долгие отлучки мужа. – Амос был приветлив, но внимательно следил, как прореагирует Снейд на его слова.

– С Леа нет никаких проблем. – Генри легко отмахнулся своей мощной ручищей. – Она рада до смерти обновам, что я ей приобрел, и двум нанятым мной китаяночкам, чтобы они помогали ей по дому. Весенний загон скота прошел отлично, и мы заработаем кругленькую сумму, когда будем забивать бычков на мясо. Я рассчитываю вложить мою часть прибыли в золотодобывающие шахты.

– Ты собираешься пуститься в свободное плавание, я так понял? – Амос осторожно прощупывал собеседника.

– Ни в коем случае, – улыбка Снейда сверкала как реклама зубного порошка в рассылаемом по почте каталоге. – Я ценю возможности, которые ты предоставил мне, и хочу принять посильное участие в общем деле. Мне не хотелось бы оставаться скотоводом всю жизнь.

Амос одобрительно кивнул.

– Со мной ты далеко пойдешь. Очень далеко. Буквально вчера мистер Баскомб говорил, что будет рад заполучить тебя в клиенты.

Снейд просветлел. Хирам Баскомб являлся владельцем крупнейшего в Сакраменто траст-банка и принимал участие в большинстве горнодобывающих проектов Уэллса.

– Шагай со мной в ногу, мой мальчик, и скоро ты сможешь покупать своей сладкой женушке бриллианты и меха. Скажи, Генри, ты хорошо знаешь свою родственницу Ребекку? Сестры близки между собой?

Генри не удивился неожиданной смене темы разговора.

– Ребекка милая девочка, – сказал он уклончиво. Он уже слышал о том, что Амос Уэллс просил преподобного Синклера разрешить ему ухаживать за его дочерью.

– Она, как и ее папаша, мне кажется, слегка помешана на христианской благотворительности.

Генри не собирался огорчать Амоса и разрушать его, как он считал, дутые планы пересказом того, что Леа говорила о своей младшей сестре. По мнению Леа, Ребекка была отчаянным сорванцом и не признавала никаких правил приличия.

– Мисс Ребекка упряма и вспыльчива, но для определенного типа мужчины она сможет стать хорошей женой.

Уэллс провел ладонью по своим темным волосам, подернутым уже кое-где сединой.

– Как тебе известно, Генри, год траура по моей дорогой Элоизе миновал. Я должен снова обрести супругу, способную быть радушной и гостеприимной хозяйкой на многочисленных деловых приемах, которые я буду устраивать. Как ты думаешь, Ребекка Синклер подходит для этой цели?

Снейд чувствовал, что его рубашка вся пропиталась потом и прилипла к телу. Чертов шерстяной костюм был слишком толстым для знойного климата Невады, особенно летом, когда солнце палит нещадно. Но состоятельный человек должен выглядеть как все солидные люди. Он теперь уже почти что принадлежал к их кругу.

– Думаю, что да, – ответил он Амосу. – Ребекка усердна и расторопна. И к тому же она смышленая девушка и все схватывает на лету. Она быстро всему научится и освоится среди жен политиков в Карсон-Сити и даже в Вашингтоне. Со временем, конечно.

«Если ты ее получишь в жены, старый черт!» – добавил Генри мысленно.

– Что ж. Я согласен с твоим мнением. И я рассчитываю, что ты, как человек, близкий с семейством Синклер, окажешь мне содействие.

Не дожидаясь ответа Снейда, Амос вытащил из стола пачку бумаг.

– Это инструкции для управляющих рудников «Серебряная звезда» и «Золотое ущелье». Добыча там упала, и нам нужно… как бы это лучше выразиться… поднять рыночный интерес к ним, прежде чем мы начнем избавляться от акций.

Хищная усмешка заставила кончики усов Снейда подняться вверх.

– Значит, на ближайшей неделе ожидается вспышка «золотой лихорадки»? Я все понял!

Генри взял со стула свой новехонький котелок и поднялся, чтобы уходить, но его задержали слова, сказанные Уэллсом на прощание:

– Передай привет от меня мисс Ребекке, когда вы встретитесь за ужином сегодня с семейством Синклеров. Меня интересует ее отношение ко мне. Понаблюдай, пожалуйста, за ее реакцией.

Ребекка сидела у окна в кухне, механически вылущивая бобы из стручков. Все ее действия совершались как бы во сне, ее мозг был занят совсем другим. Она не видела ни розоватых гор на горизонте, ни подсолнухов, росших на огороде под самым окошком.

Почему Амос Уэллс не желает «положить глаз» на Селию Хант? Селия была бы на верху блаженства, если б к ней посватался такой богатый и влиятельный мужчина. Но он почему-то остановил внимание на младшей дочери преподобного Эфраима Синклера. «Почему на мне?» – терялась в догадках Ребекка. Она ведь не была по-настоящему красива. У нее слишком худощавая фигура, совсем не напоминающая песочные часы, что особенно ценилось мужчинами в те времена, – сверху и снизу полнота, а посередине осиная талия. Ее волосы совсем не похожи на светло-серебристые локоны Леа. Они чересчур желтые, что часто служило для Ребекки поводом для расстройства. Господь хорошо знает, что она не та послушная рассудительная дочка священника, какой старалась показать себя в присутствии гостя на воскресном обеде.

Тяжелым испытанием было для нее изображать робкую скромницу весь вечер, чтобы только не поставить в неудобное положение отца перед его самым богатым и щедрым прихожанином, и в то же время стараться не поощрять Амоса в его ухаживаниях за ней. Он, правда, не проявил в открытую своих намерений и таким образом как бы не подтвердил то, что говорил накануне Эфраиму. Но он был искушенным политиком, «серебряным бароном», который сам решает, как себя вести. Он не из тех, кто приходит в дом невесты с букетом цветов и коробкой конфет и тут же, с ходу, предлагает ей руку и сердце. О, если б он не был таким холодным, отчужденным, высокомерным и, главное, таким старым! Когда Селия узнает о его визите, она будет страдать и завидовать Ребекке. Она не поверит, что Ребекке ненавистны ухаживания Амоса.

Как найти выход из положения, который устроил бы всех? Доркас Синклер желает породниться с богачом, а отец хочет выдать замуж дочь за солидного человека. Селия мечтает заполучить в мужья Амоса Уэллса, а Амос хочет иметь женой Ребекку. А что нужно самой Ребекке Беатрис Синклер? На уме у нее лишь пара голубых глаз, искрящихся смехом, да черные волосы, обрамляющие мужественное, но доброе лицо. Она мечтает о Рори. «Не смей думать о нем!» – приказала она себе сердито и с размаху стукнула сухим стручком по подоконнику так, что он распался у нее в руках и бобы разлетелись по полу.

– Думай о том, что делаешь! – посетовала Доркас. – Счастье, что у тебя будет прислуга, чтобы готовить пищу и убирать за тобой, когда ты станешь миссис Уэллс. Ты не справляешься ни с какой работой по дому.

– Я еще пока не миссис Уэллс! – упрямо возразила Ребекка.

Она отбросила назад волосы, которые липли к потным щекам. Время близилось к полудню, и жара становилась невыносимой. На плите кастрюли кипели и исходили паром.

– Следи за своими манерами и тогда станешь ею в скором времени.

– Но я не люблю Амоса Уэллса! Он ведь… Он более чем вдвое старше меня. Леа имела право сама выбрать себе мужа, и я поступлю так же.

Это необдуманное заявление случайно сорвалось с языка. Она знала, что за него последует неминуемая расплата.

Красное лицо матери еще более покраснело от кухонного жара и от возмущения. Она вырвала из рук Ребекки миску с очищенными бобами.

– Он не стар! Он в расцвете лет. Твоя сестра сознавала свой долг, когда выбирала себе мужа, угодного и папе, и мне. А ты, у которой ни на грош нет ответственности перед семьей, получила возможность наконец порадовать родителей, но все-таки воротишь нос от самого блестящего жениха в округе. Да ты должна быть счастлива уже потому, что такой мужчина вообще обратил на тебя внимание! Если б Леа не была уже замужем, какой замечательной супругой она стала бы для мистера Уэллса… – Доркас горестно вздохнула, жалея об упущенном шансе, и высыпала бобы в горшок, где уже варился ломоть соленой свинины.

Зная, как Леа обожала своего жениха, Ребекка засомневалась, что даже послушная во всем матери ее сестра легко согласилась бы предпочесть Амоса и отказать Генри Снейду. Святоша Леа хоть раз в жизни, но проявила бы характер.

Ребекка промолчала и стала накрывать на стол. Тарелки были щербатые от долгого и постоянного употребления. Ими семья пользовалась ежедневно, если в дом не приглашали гостей.

Громкий стук в парадную дверь и приглушенный торопливый разговор между отцом и каким-то мужчиной заставил обеих женщин торопливо выбежать из кухни, чтобы узнать, в чем дело. Преподобный Синклер выслушивал сбивчивый рассказ Эметта Ваткинса с прииска Пелониса «Греческий».

Лицо священника было мрачным, когда он обратился к жене.

– На шахте произошел взрыв. Двенадцать шахтеров остались внизу, а еще почти двадцать подняли наверх в тяжелом состоянии.

– Пелонис? Это не тот ли малый, что набрал себе в рабочие всякий иностранный сброд – ирландцев, корнуэлльцев и даже желтолицых нехристей? – с отвращением в голосе спросила Доркас.

– Большинство из пострадавших китайцы, но не все они язычники. Ты же знаешь, что я обратил в нашу веру несколько семейств в Ольховой расщелине. Мой долг отправиться туда и помочь, чем только смогу.

Доркас безнадежно махнула рукой. Ее муж был способен рискнуть здоровьем и даже жизнью ради этих никчемных чужестранцев, и помешать ему она не могла. Быть женой священника подчас означало нести тяжкий крест.

– Я поеду с тобой, папа. Я могу помочь раненым, – вызвалась Ребекка.

– Нет уж, юная леди! Я категорически против того, чтоб моя дочь общалась с этими грубыми людьми, – вновь подала голос Доркас.

– Твоя мать права, Ребекка. Шахтерский поселок – неподходящее место для невинной девушки вроде тебя. – Эфраим был тверд. – Пожалуйста, принеси мне мою Библию. Я отправляюсь сейчас же. – Он обратился к жене. – Доркас, я был бы очень обязан тебе, если бы ты отправилась по домам и попросила женщин нашей общины собрать какие есть лекарства, бинты и одеяла.

Ребекку отправили обратно на кухню заканчивать приготовление обеда и держать его на плите, чтобы по возвращении родителей был горячим. Доркас торопливо дала ей указания – что, куда и сколько сыпать приправ, а также загрузила дополнительной работой, чтобы дочь не сидела сложа руки. Сама же она поспешила покинуть дом, предвкушая сладостные долгие беседы с приятельницами и обсуждение последних событий под предлогом сбора лекарств для пострадавших. Приходские дамы обычно обменивались сплетнями, одновременно исполняя свой христианский долг.

Ребекка вымыла пол в кухне, вычистила ножи, вилки, довела до блеска и металлическую посуду. Вроде бы все дела по дому были сделаны. Она чувствовала себя разбитой и бесцельно бродила по комнатам, не находя себе места. В такие минуты ее жизнь казалась ей бессмысленной. Лишь замужние женщины обладали свободой посещать друг друга и заниматься какими-нибудь интересными делами. Впрочем, ее не привлекала и перспектива щипать корпию и готовить бинты, в то время как Люсинда Мейбьюри с упоением распространяется о каком-нибудь новом скандале в их церковной общине.

– Я хочу быть свободной! – сказала Ребекка сама себе. – Может быть, я даже смогу уехать из Уэлсвилла. Но я не хочу ради этого выходить замуж. Во всяком случае, не за Амоса Уэллса или другого ему подобного жениха, которого мне могут сосватать родители.

Но она хотела носить шелковые платья и путешествовать в элегантных спальных вагонах Сентрал-Пасифик, пить шампанское и танцевать все ночи напролет в больших городах на Востоке – обо всех этих заманчивых вещах и развлечениях она, разумеется, знала только из прочитанных книг.

Ребекка одернула себя.

– Я должна перестать быть такой эгоисткой. Я должна помнить о несчастных, замурованных в шахте, и не забывать о том, насколько их жизнь горька по сравнению с моей. Нечего грезить о развратных удовольствиях, о которых только и болтает Селия.

Ребекка поглядела через окно на маленький огород. Жар волнами наплывал с тощих солончаков, простиравшихся за железной дорогой. Там земля затвердела и потрескалась, а почва у них в огороде еще сохранила влагу и оставалась рыхлой. У дома священника был хороший глубокий колодец, который давал достаточно воды, чтобы позволить себе роскошь заниматься огородничеством, если считать выращивание гороха, моркови, капусты и свеклы занятием для удовольствия.

Вздохнув, Ребекка начала готовиться к прополке грядок под палящим солнцем. И тут весьма озорная мысль этаким чертенком заплясала у нее в мозгу. Мама будет отсутствовать вплоть до ужина. Отец, вероятно, вернется еще позже. Кто узнает, что она нарушила некоторые незначительные правила, вернее, глупые условности?

Она не стала надевать уродливый чепчик и грубые перчатки, а, наоборот, закатала выше локтей рукава старенького муслинового платья и расстегнула все верхние пуговицы. Так будет прохладнее и гораздо удобнее. Кто ее сможет увидеть в таком виде?

Рори провел неделю в тяжком, до мозолей на руках и ломоты в спине, труде. К счастью, он остался цел и невредим благодаря своему таланту находить общий язык с самыми норовистыми лошадьми. Он объездил дюжину диких мустангов, а из них шестерых уже приучил покорно нести на себе всадника, повиноваться узде и поводьям, быть свободными и понимать его сигналы, когда он касался боков коня своими коленями. Как только весь дикий табун будет объезжен и подготовлен для продажи, Бью Дженсон собирался включить Рори в группу тренеров, занимающихся исключительно породистыми лошадьми. Так, во всяком случае, он обещал ирландцу. Мадиган был уверен, что не подведет Дженсона, когда тот доверит ему чистокровного скакуна.

Между Рори и хозяином установились добрые, почти дружеские отношения. На Дженсона произвело впечатление умение новичка обращаться с лошадьми и его трудолюбие.

В этот день он предложил молодому ирландцу передохнуть, так как, по его словам, было слишком жарко, чтобы гонять лошадей под солнцем. Притворившись, что отправляется на рыбалку, и водворив на плечо длинное удилище, Рори на самом деле направил свои стопы в сторону пресвитерианского храма. Этот путь он проделывал уже не в первый раз, но только по ночам, когда ходил на реку, в уединенное место на окраину, смывать с себя пот и пыль и избавляться от конского запаха.

Первым делом после того, как Рори распаковал седельные сумки со своим скудным имуществом в крохотной комнатушке над конюшней, он осторожно навел справки о преподобном Синклере и его семействе. Если даже кто-то в салуне «Грозовое ущелье» и удивился тому, что ирландский католик интересуется местными пресвитерианами, то не подал и виду. Все прекрасно знали, как ловко ирландец работает своими кулаками и как мгновенно вспыхивает от малейшей насмешки над ним.

Ведра были очень тяжелыми. Ребекка наполнила их до краев, памятуя, что лучше сгибаться от тяжести, чем ходить лишний раз к колодцу в дальнем конце двора. Ей нужно было полить землю на капустных и свекольных грядках, прежде чем приняться за прополку сорняков, процесс длительный и трудоемкий. Переливая воду из ведер в громоздкую жестяную лейку, она проносила ее над грядками и орошала почву, потом тяпкой подрывала глубокие корни зловредных растений. После двух часов изнурительной и отупляющей работы большая часть обширного земельного участка преподобного Синклера была полита и прополота.

Под ногтями у Ребекки появилась черная кайма, лицо и руки – все было в грязи. Неважно, все равно она скоро закончит. Правда, ей еще предстояло залить воду в большой железный умывальник в ванной комнате. Работа ей уже надоела. Торопясь покончить с ней, она убыстрила шаг. Вода из полных ведер плескалась через края. На ее беду участок имел небольшой уклон и тяжелая ноша тянула ее за собой. Непокорный гибкий побег тыквы протянулся через грядки, пересек протоптанную Ребеккой в грязи дорожку и обвился вокруг ее лодыжки. Она потеряла равновесие, уронила ведра, вода расплескалась вокруг нее, ноги заскользили в жидкой грязи. Она упала на спину, болтая в воздухе ногами. Ребекка издала возмущенный вопль, она была зла и на тыкву, и на весь мир. С ее губ сорвалось неподобающее приличной молодой леди слово, за которое Доркас уже однажды устроила дочери суровую головомойку.

– Если б я знала, что ты так обожаешь кататься по грязи, я бы пригласил тебя на озеро Пирамид. Там грязевые гейзеры бьют из-под земли на каждом шагу, – услышала она знакомый насмешливый голос.

Рори Мадиган прислонился к стене сарая, скрестив обутые в сапоги длинные ноги и сложив в непринужденной позе руки на груди. Эта грудь, так поразившая Ребекку во время боксерского матча, вновь была открыта ее взору. Рубашку он вновь расстегнул до пояса, и она едва не спадала с его плеч. Но сейчас у Ребекки было не то настроение, чтобы любоваться великолепным телосложением ирландского боксера. Она приподняла выпачканные в грязи руки и сердитым жестом убрала с лица пришедшие в жуткий беспорядок волосы. Добившись только того, что ее разрушенная прическа стала еще более уродливой, она в ярости выдернула все поддерживающие ее шпильки и резко отбросила волну распущенных волос за спину.

– Надеюсь, что я вас здорово развлекла, мистер Мадиган?

Ее зеленые глаза были устремлены на него, и солнце зажигало в них искорки. Рори боролся с искушением поцелуями убрать грязные брызги с ее очаровательного носика. Однако он сдержался и только приблизился к ней, галантно предложив ей руку, чтобы помочь подняться.

– Я думал, что мы уже покончили с «мистер» и «мисс» и перешли на имена.

Ребекка разглядела на его красивом лице уже известную ей дьявольскую улыбку и поддалась одному из тех импульсивных порывов, которые портили нервы и пищеварение Доркас Синклер еще с той поры, когда ее младшая дочка только начала разговаривать.

Ребекка схватила ирландца за руку и дернула его изо всей силы, увлекая в грязную лужу, образовавшуюся вокруг них. Но этим не ограничилась. Она еще толкнула его, и он чуть не уткнулся носом в кочаны капусты.

– Ты, значит, предпочитаешь грязную борьбу, негодяйка? – произнес он с нарочитым ирландским акцентом и с усмешкой придвинулся к ней, скользя на коленях по грязи.

И вдруг он навалился на нее!

Рори почувствовал сквозь тонкую ткань платья мягкость ее груди. Несмотря на худобу, Ребекка была очень женственна.

«Слава Господу, что он одарил преподобного священника такой дочерью!» – мелькнула шальная мысль в голове у Рори. Он скалил зубы в улыбке, глядя сверху на ее исказившееся в изумленной гримасе лицо, и больше уже не сдерживал себя, потому что не в правилах Рори Мадигана было подавлять природные инстинкты, особенно когда их пробуждали в нем красивые девушки. Он обхватил ладонями ее голову и прижал свой рот к ее трепетному рту.

Ребекка понимала, что он собирается поцеловать ее, причем произойдет это в ее же собственном огороде среди капустных грядок. Любой, кто пройдет в этот момент по улице, мог наблюдать за ними. Если вдова Приит, соседка, была бы дома – а ее, слава Богу, сейчас дома не было, то она увидела бы эту сцену из окна своей кухни. Ребекка поступила так же, как любая юная леди, воспитанная в нежности и ласке, но оказавшаяся в подобных обстоятельствах. С целью спасти себя она решила первой поцеловать грубого насильника и тем самым умиротворить его.

Рори по-джентльменски предоставил ей достаточно времени, чтобы она могла утвердиться в своей девичьей скромности и побороться против его натиска, но Ребекка весьма удивила его, когда обвила его шею руками и в свою очередь на один краткий миг прижалась твердыми губами к его губам.

Несомненно, ее предшествующий опыт был приобретен в невинном общении с мальчиками-ровесниками после занятий в воскресной школе. Там коснуться губами девичьей щеки уже казалось великим достижением. Рот Ребекки был плотно сжат, и вся ее страсть выражалась в давлении на его губы. Неумение целоваться с лихвой компенсировалось энтузиазмом, таким, что Рори стал опасаться за сохранность своих зубов. Он взялся одной рукой за ее нежный подбородок и придерживал голову Ребекки, проводя языком по ее губам. Описывая такие дразнящие круги, он намекал, что желает проникнуть языком между ее сжатых губок. Когда они чуть раскрылись – то ли для вдоха, то ли для изумленного возгласа, – он воспользовался моментом и ринулся в атаку. Кончик его языка теперь уже скользил вдоль ровного ряда ее маленьких жемчужно-белых зубов, потом направился глубже, дразня ее язычок и сплетаясь с ним.

Он проделал эти манипуляции мастерски. Две молоденькие «голубки» с весьма испачканными перышками обучали его в «Жемчужном дворце» в Денвере различным тонкостям в искусстве поцелуев и разрешили ему практиковаться на других особах женского пола только после того, как он усвоил все их уроки и достиг совершенства. Рори всегда был прилежным учеником и неустанно оттачивал свое мастерство в этом деле, как и в боксе и в верховой езде.

Ребекка ощутила, как кровь бросилась ей в голову, когда он прикосновениями своих губ, смелыми ласками языка доставил ей такое наслаждение, что она чуть не задохнулась. Наука, которую он ей преподавал, усваивалась без слов. Следуя его разумным наставлениям, она также устремилась вперед, ее язык принялся ласкать, дразнить рот Рори. Внезапно кровь ее отхлынула куда-то вниз, голова стала легкой, освободившись от всяких мыслей, зато в груди, а затем и в животе разгорелся пожар. Длинными, сильными ногами Рори обхватил ее ноги, а его бедра плотно прижались к ее бедрам, и такое медленное, словно бы исполненное блаженной лени движение, вправо-влево, вверх-вниз, завораживало. В животе стало совсем горячо.

Его грудь терлась о ее груди каждый раз, когда он наклонялся, чтобы повторить своим ртом томительную, но сладостную ласку, лишавшую ее дыхания. Тонкая промокшая ткань, разделяющая их тела, позволяла ей ощутить, как жесткие волосы на его груди щекочут и даже царапают чувствительную кожу, и это было восхитительное чувство. Таких прикосновений еще не испытывала ее нежная грудь. Ее соски отвердели. От них исходила внутрь ее тела приятная боль. Сейчас она вдруг почувствовала, что те два холма ее груди, которые ей всегда казались не соответствующими фигуре истинной женщины, выросли в размерах в тот момент, когда она, изогнувшись, выпятила их навстречу его телу, словно разнузданная потаскушка, какой ей и суждено быть. Так она подумала, но эта мысль как возникла, так и растаяла – внезапно и бесследно.

Рори был уже на грани того, чтобы сорвать с нее одежду и овладеть ею здесь же, посреди огорода, когда едва слышный ее возглас, изумленный, растерянный, подобный всхлипыванию беззащитного ребенка, пронзил его сознание. Ее никогда никто не целовал по-настоящему за все немногие прожитые ею годы. В его власти оказалась молоденькая домашняя девочка, абсолютно невинная. И он собрался бесстыдно воспользоваться ее податливой, тянущейся к любой ласке натурой, которую ее ханжеское семейство, вероятно, не жалея на это сил и времени, упорно пыталось переделать на свой лад! «Испорченный ублюдок!» – подумал про себя Рори Мадиган.

Ребекка не поняла, почему прекратились их неистовые поцелуи, почему он резко отстранился от нее. В ее затуманенном взгляде было искреннее удивление. Она увидела, что он смотрит на нее с какой-то странной озабоченностью и жалостью. Стыд алой краской залил ее лицо, щеки загорелись пламенем. Лежа в грязи, она перевернулась на живот, чтобы только больше не видеть его лица.

Рори осторожно положил руку ей на плечо.

– Я виноват, Ребекка. Я вел себя не по-джентльменски с такой порядочной девушкой, как ты.

Она дернула плечом, сбрасывая его руку.

– Я сама толкнула тебя в грязь. Разве это приличный поступок для леди? – прошептала она, безуспешно пытаясь сдержать хлынувшие из глаз слезы.

Рори достал из кармана штанов платок, старый, застиранный, но, к счастью, не пропитавшийся грязной жижей. Нагнувшись над ней, он стал вытирать ее лицо, делая это как можно аккуратнее и нежнее.

– Ты вся в грязи, да и я тоже. Могу я позаимствовать из вашего колодца воды, чтобы умыться? – Он произнес это весело, желая разрядить возникшее напряжение. Ее губы невольно растянулись в улыбке.

– Почему так получается, что мне кажется, будто я знала тебя всю жизнь?

Этот вопрос не требовал ответа.

Он пожал плечами и улыбнулся ей. Улыбка его была сияющей, и в один миг исчезли все ее страхи. Рори успокаивал ее, героически скрывая боль, которая не утихала в нижней части тела.

– Мне тоже так кажется, хотя в последний раз я общался с порядочной девушкой у Святого Винсента, когда мне было четырнадцать лет.

– Святой Винсент? Это твоя церковь? – Она на мгновение прижала его платок к своему лицу. Платок сохранял в себе острый, новый для нее мужской аромат. Он пах табаком и лошадьми.

– Нет, это сиротский приют в Нью-Йорк-Сити. Сестры-монахини взяли меня на попечение после смерти моих родителей от эпидемии инфлюэнцы. Всего несколько месяцев прошло, как мы приплыли из Ирландии.

Забыв про свои горести и двусмысленность своего положения, Ребекка преисполнилась сочувствия к парню.

– Как страшно остаться одному без семьи! Да еще в раннем детстве. Ты же был совсем маленький.

– Сначала я был не один. Нас было четверо братьев. Но самый старший – Сеан – умер от чахотки, а Райан и Патрик были слишком взрослыми для приюта. Они оставили меня там, но обещали вернуться, когда у них появятся деньги.

– А что же было дальше? – Ребекка поняла по его тону, что Рори Мадиган одинок как перст на белом свете.

– Райан погиб здесь, в Комстоке, на серебряном руднике. Его засыпало в шахте. Корабль Патрика потонул у берегов Китая. Вот что случается с ирландцами, которые хотят ухватить птицу счастья за хвост.

– Как это грустно, Рори.

Ее мягкий сочувственный голос отвлек Рори от печальных воспоминаний.

– Я никому не рассказывал о своей семье за исключением Януария.

– Это тот маленький негр, которого я видела на матче?

– Он был моим менеджером и хорошим другом – единственным до недавних пор.

Она робко улыбнулась, когда он помог ей встать на ноги среди помятой грядки.

– Мне хочется быть твоим другом, Рори.

«И больше, чем другом», – нашептывал ей внутренний голос.

Он поднес ее руку к губам и так же галантно, как в прошлый раз в парке, поцеловал кончики ее, на этот раз покрытых засыхающей грязью, пальцев.

– Я собрался порыбачить, но думаю, что мне сперва придется здорово замутить вашу прозрачную речку, прежде чем я отмою всю эту грязь. Составь мне компанию.

Ребекка, склонив голову, оглядела свое испорченное платье и разгром, который они учинили на аккуратной грядке.

– О Боже мой! Какой у меня вид! Ведь мама велела мне полить и прополоть весь огород к ее возвращению. Я должна закончить работу… Но, Боже, ведь я забью грязью всю ванну, пока отмоюсь.

Он поднял с земли откатившиеся ведра.

– Ты уже достаточно потрудилась. Разреши мне доделать остальное. Но ты права – нам надо поторопиться не только из-за твоей мамы…

В ответ на ее вопросительный взгляд Рори добавил:

– Если мы позволим этой грязи высохнуть на нас, то покроемся коркой, как ссохшиеся на солнцепеке яблоки.

Ребекка хихикнула, прикрыв для приличия рот грязным кулачком. Вскоре они трудились уже на пару. Его руки оказались проворными и умелыми. Остатки чертополоха и перечной мяты были выкорчеваны, и ущерб, нанесенный грядке с капустой, был ликвидирован.

– Ты потрясающий огородник, – заметила она.

Рори прищурил глаза, словно уйдя в воспоминания.

– Моя мать ухаживала за большим огородом и садом на родине.

– Я не думала, что ирландцы работают на земле.

– Мы выращивали не только картошку. – Он немного рассердился. – Многие издеваются часто над нами, но это неправда. Мой отец был старшим конюшим у лорда Уолхэма. Я и мои братья занимались вместе с его сыном у домашнего учителя.

– Я не собиралась чем-то обидеть твою семью… и не презираю тебя за то, что ты ирландец.

Она поняла, что Рори опасно вспыльчив, когда задевают его национальную гордость. Как часто отец говорил ей, что ирландцы – самый упрямый народ на земле и лезут в драку при малейшем поводе и даже без него.

Однако Рори тут же остудил свой гнев, увидев, что Ребекка искренне расстроена своим неосторожным высказыванием.

– Прости меня, Ребекка. Я так привык к насмешкам, что вижу их там, где их нет. У ирландцев есть одна нехорошая черта – их необузданный темперамент.

– А мне кажется, что характер не зависит от того, к какой нации ты принадлежишь.

– Это не так, Ребекка, ты еще плохо знаешь жизнь.

– Во всяком случае, я вижу, что ты на меня не сердишься и соглашаешься признать, что ошибся. Некоторые люди на это неспособны.

Ребекка собрала садовые инструменты, Рори взял пустые ведра. Все это они отнесли в сарай.

– Как насчет того, чтобы искупаться в речке? Оставь там всю грязь и пощади вашу семейную ванну.

Ребекка не знала, что ответить, пока он не добавил:

– У меня тут поблизости пасется конь, обещаю, он доставит тебя домой задолго до ужина.

– Ну конечно! Моей репутации сорвиголовы только и не хватает, чтобы меня увидели вымазанной в грязи с ног до головы и скачущей на коне с чужестранцем купаться в реке. Спасибо тебе, Рори, но я вынуждена отказаться.

– Я хочу видеться с тобой, Ребекка, хотя подозреваю, что твоя семья будет против, – сдержанно произнес он.

– Я тоже этого бы хотела. – Она некоторое время кусала губы, размышляя. – Ты прав. Ты ирландский католик. Даже мой отец, а он человек очень добрый и терпимый, не одобрит того, что я вожу компанию с кем-то, кто не нашей веры.

Она не упомянула о беспричинной нелюбви отца именно к ирландцам.

– Я рыбачу по воскресеньям вон там. – Рори указал направление, где речка огибает ольховую рощу. – Там такие громадные деревья и всегда тенисто. Если ты сможешь ускользнуть и встретиться со мной в роще, никто не будет знать о нашем знакомстве, по крайней мере до поры, когда ты сама не захочешь рассказать о нас своим родителям.

Он произнес эту тираду нарочито бесстрастно.

– Если я смогу…

– В это воскресенье, – напомнил ей Рори.

– Я постараюсь… – В жутком испуге она выдавила из себя это обещание.

Он свистнул, и огромный гнедой жеребец послушно появился из-за сарая. Ребекка даже ахнула от восторга. Рори гордо произнес:

– Вот мой Красномундирник!

– Что за странное имя для такого прекрасного коня? – Ребекка уважительно коснулась конского лба, украшенного пышным черным чубом. – Не отрицай, что это довольно злая шутка. Значит, ты не очень жалуешь английскую армию?

Рори произнес что-то по-гэльски и оскалился в усмешке. Он продолжил фразу по-английски:

– …но я все равно обожаю этого жеребца, хоть он и носит красный мундир.

Рори вскочил в седло и пустил коня шагом.

– Встретимся на реке… До воскресенья!

Ребекка была неподвижна. Ее ноги словно вросли в землю. Так она и стояла, пока Рори не скрылся из виду. В ее сознании слова Рори повторялись многократно, словно размноженные эхом: «Встретимся на реке… До воскресенья…»

«Так, наверное, сатана искушал Еву в райском саду», – подумала она, возвратившись в огород. Она бранила себя изо всех сил, но знала, что непременно будет там, на реке, в воскресенье, даже если эта тропинка ведет прямиком в ад.

4

Утром в воскресенье Ребекка одевалась для посещения церкви с особой тщательностью, радуясь, что успела дошить себе новое платье. Материал был самый дешевенький – бледно-лиловый коленкор, но зато платье было пошито именно на нее, а не на старшую сестру, чьи пропорции были несколько внушительнее.

Она собрала волосы в высокую прическу и воспользовалась железными щипцами для завивки, чтобы сделать несколько мягких колечек над ушами. Но всю эту красоту ей пришлось, к сожалению, спрятать под уродливым чепчиком, который она выбрала с отвращением из своего скудного запаса головных уборов.

И все же когда она изучила в зеркале свою тонкую фигуру и слегка тронутое загаром личико, то осталась собой довольна. Ее не портила даже россыпь крохотных веснушек на носике и скулах. Мама яростно ругала ее за то, что она работает на открытом воздухе, не оберегаясь от солнца, но Ребекка из упрямства продолжала поступать так ей назло, хотя одновременно и мучилась раскаянием. О, если б мама знала, чем занималась ее дочь накануне в огороде на открытом воздухе!

Ребекка чуть поправила платье под вырезом, чтобы мягкая ткань рельефнее обозначила грудь. Если б у нее была большая грудь и широкие бедра, а не эти жалкие бугорки и кости! Но все это вздор! Рори, например, вполне оценил то, что у нее имеется.

Но как она может размышлять о таких вещах накануне церковной службы. Плохо уже то, что она норовит удрать из дома после полудня на свидание с мужчиной. А что ей делать, если Рори попросит разрешения ухаживать за ней в открытую? Конечно, это самый верный путь, чтобы отделаться от Амоса Уэллса. Но не приведет ли это к обратному результату? Может быть, родители еще настойчивее будут требовать, чтобы она немедленно вышла замуж за этого стоика.

– Я не выйду замуж за нелюбимого человека! Никогда! – шепнула она своему отражению в зеркале.

И тут в ее воображении в который раз всплыли печальные глаза отца, такие сочувственные и любящие, даже когда он бывает вынужден упрекнуть дочь в чем-нибудь. Она понимала, какой трудный выбор ей предстоит сделать.

Сегодня она проводила занятия для подростков в воскресной школе. Класс напоминал ад кромешный, все ученики словно взбесились и бушевали как демоны. Десятилетний Тед Тейлор выпустил живую змею во время ее рассказа о Моисее и Десяти Заповедях. Мальчишки ползали на четвереньках по полу, гоняясь за ней, а девочки, забравшись на стулья и скамьи, вопили нещадно. Старая мисс Хевершем – органистка – как раз разучивала новые гимны, когда возник переполох. Услышав крики:»Змея! Змея!», она лишилась чувств, упав головой на клавиатуру, отчего прозвучал такой дисгармоничный, душераздирающий затяжной аккорд, что в нем потонули визг и вопли десятков сорванцов. Так продолжалось, пока дьякон Беккер не усадил старую леди обратно на табурет и не приложил мокрый платок к ее вискам.

Ребекка и Селия Хант, которая проводила по соседству урок для малышей, вдоволь нахохотались украдкой после того, как змея была унесена из класса. Ученики поостыли, и тогда их тоже отпустили на волю. Юные леди зашли в тень раскидистого кедра, росшего позади церкви, чтобы хоть несколько минут побыть в прохладе, прежде чем в одиннадцать часов начнется обычная воскресная служба.

Одетая в великолепное платье из желтого шелка, Селия относилась, однако, к своему наряду с царственной небрежностью, не обращая никакого внимания на кустики можжевельника, цепляющегося за ее юбку.

– Есть кое-что, о чем нам надо поговорить, Ребекка!

Сердце у Ребекки упало. «Она знает, что Амос говорил с папой насчет сватовства!»

– Селия, ты же знаешь, что мы всегда дружили…

– И как раз потому я должна тебя предупредить – ты слишком неосмотрительно вела себя!

– Я?

– Да. Старая сплетница Тэсс Конклин засекла тебя с этим жутким ирландским боксером. Он действительно целовал тебя в парке возле эстрады?

У Селии глаза горели от любопытства.

– Он только поцеловал мне руку, – повинилась Ребекка. «В тот раз… да, а в другой?» – укоризненно напомнил ей внутренний голос.

– За что укоряешь меня, Селия Хант? Разве ты возражала, когда я подала идею прогуляться до Бентон-стрит? Ты даже была в восторге. И ты сама предложила поглядеть на боксеров с галереи старого дома.

– Но не заводить с ними знакомства! – возмутилась Селия. – Послушай, Ребекка. Он никто. Нуль, пьяница, каких полным-полно среди ирландцев. Как его еще угораздило устроиться на работу в конюшню Бью Дженсона!

– Рассуждаешь точь-в-точь как моя мать… Быть ирландцем не значит обязательно быть пьяницей. – Защищая Рори, Ребекка вспомнила, что тот ни словом не обмолвился о своей службе у Дженсона. Зато он сказал, что Януарий Джонс был – именно был, а не является – его менеджером. Не означает ли это, что он покончил с боксом? Неужто он и вправду собрался осесть в Уэлсвилле?

– Почему ты сходишь с ума по этому парню? Я же вижу тебя насквозь, – продолжала Селия. – Я не отрицаю, что он смазлив, но ему нельзя верить ни на грош. И он сосунок. Я всегда думала, что ты хочешь найти солидного мужа, который обеспечит тебе покой и комфорт. Пусть даже тебе не нравится такой замечательный человек, как Амос Уэллс…

При упоминании этого имени Ребекка похолодела. Она обязана была рассказать подруге о сватовстве Уэллса, прежде чем ей донесут об этом местные сплетницы. Собравшись с духом, она произнесла:

– Я нуждаюсь в твоей помощи, Селия… Это касается мистера Уэллса.

Тень недоброжелательства мелькнула в ярких, лучистых, беззаботных глазах Селии.

– Что ты хочешь сказать по поводу Амоса Уэллса?

– Он просил у отца разрешения ухаживать за мной. – Ребекка словно нырнула в ледяную воду. Сделав признание, она схватила подругу за руку и продолжала сбивчиво: – Это застало меня врасплох. Я не давала ему повода… Я не хочу выходить за него замуж… Я знаю, ты считаешь его завидным женихом. Я так желаю тебе счастья, Селия! Пожалуйста, не сердись на меня. Я не виновата, – умоляла она.

Селия застыла на месте, ее губки сложились в некое подобие буквы О, что еще больше подчеркнуло округлость ее личика. Придя в себя, она обняла подругу.

– Не переживай так, Ребекка. Я уверена, что ты не заигрывала с Амосом, хотя он на сто голов выше твоего нищего конюха. Я никак не могу понять тебя, Ребекка.

Пропустив мимо ушей презрительное высказывание о Мадигане, Ребекка предложила:

– Может быть, мы поможем друг другу заполучить того мужчину, которого каждая из нас хочет. В следующее воскресенье состоится благотворительный аукцион, где будут продаваться наши корзинки с ленчем для пикника. Я думаю, что мистер Уэллс собирается купить мою корзинку. Я придумала, что нам надо сделать. Если, конечно, ты согласишься…

Рори смотрел на бегущую мимо него быструю речку, искрящуюся под ярким безоблачным небом. Он закинул удочку и следил за поплавком. Рябь на серебристой воде тихонько колыхала кусочек пробки. Придет ли она? И хочет ли он, чтобы она пришла? Столько сложностей возникнет сразу, если их отношения будут продолжаться.

До памятного происшествия в огороде, когда они оба вели себя столь дерзко и опрометчиво, он не представлял, как могут быть изменчивы чувства между мужчиной и женщиной. В своих странствиях он испробовал женщин больше, чем ему требовалось. Этого «товара» везде было много. Он был дешев и легкодоступен. Попадались на его пути и девчонки, мечтающие, чтобы он увез их с собой от серости будней и беспросветной нищеты, и распутные старухи с темным прошлым, которые нанимали за плату его молодое тело, чтобы развеять тоску. И были бессчетные шлюхи всех оттенков кожи и всех национальностей, но с почти одинаковыми повадками.

Но не было в его жизни девушки, подобной Ребекке, тщательно охраняемой родителями и абсолютно невинной. Он усмехнулся, вспомнив огонь, который он смог разжечь в ней, и как она была потрясена собственным искренним порывом. Она была способной ученицей, а он – превосходным учителем. Но куда бы это обучение их завело? Ее семья вряд ли сочтет его подходящим мужем для их дочки, а связь с такой девушкой, как Ребекка, означала только одно – женитьбу. Других вариантов не могло быть. Хорошо, что он хотя бы завязал с боксом и заимел постоянную работу. Деньги он получал небольшие, но это был честный труд, и Рори имел возможность продвинуться. Если Ребекка поверит в него, то они найдут вместе способ умиротворить ее семейку.

Предмет его размышлений уже приблизился к речке и прятался за стволом старой ольхи, наблюдая за Рори и набираясь мужества, чтобы заговорить с ним. Опершись коленом на лежащее у самой кромки воды бревно, Рори уставился на поплавок. Удочка была закреплена меж двух прибрежных камней.

Набрав полные легкие воздуха, она вышла из укрытия и обратилась к Рори с следующими словами:

– Вы, кажется, находитесь за миллион миль отсюда, мистер рыбак? Рыба утащит ваш поплавок, крючок, леску и удочку, а вы даже и не заметите этого.

Он мгновенно развернулся к ней, их взгляды встретились. Он наслаждался румянцем, вспыхнувшим на ее щеках. Лилового цвета наряд обрисовывал все изгибы ее фигуры и в то же время выглядел на удивление скромно.

– Рыба меня мало интересует. Я думал о тебе. Мне нравится то, что ты сотворила со своими волосами. – Он протянул руку и коснулся нежных завитков, над которыми она столько трудилась накануне с помощью нагретых щипцов. – Я боялся, что ты не придешь.

Когда Рори взял ее за руку и усадил рядом на бревно, ей показалось это вполне естественным. Она и не подумала сопротивляться или возражать.

– Мне было трудно найти момент, чтобы незаметно скрыться. Леа пригласила всех нас на обед после службы, и я должна была изобрести предлог, чтобы не пойти.

– Я рад, что ты его изобрела, – сказал он, улыбаясь все шире.

Некоторое время Ребекка нервно кусала губы.

– Боюсь, что я солгала… Вернее, преувеличила истину. Я сказала, что жара измотала меня и я не смогу вынести долгой поездки в дом Снейдов. Я сослалась на головную боль и сказала, что поднимусь наверх отдохнуть.

– Дорога до ранчо Снейдов действительно далека. Ты не солгала.

– Но я не дома и не лежу в кровати с мокрым полотенцем на лбу…

Она осеклась, заглянув в его веселые глаза, и сразу ее мелкая ложь показалась ей не стоящей внимания. Она улыбнулась ему в ответ.

– Вот так уже лучше, – сказал он, взявшись пальцами за ее подбородок и запечатлев на кончике носа легкий поцелуй. – Раз ты лишилась из-за меня званого обеда, я должен поделиться с тобой своим ленчем. Он не изыскан, но сможет нас с тобой насытить.

Он достал из сумки половину большого хлеба, внушительный кусок мягкого аппетитного сыра и несколько груш.

– Хлеб и сыр из трактира Страйкера, а груши я позаимствовал в чьем-то саду неподалеку от твоего жилища.

Он сообщил это без каких-либо признаков раскаяния.

– Стыдно, Рори, это грех, – от улыбки у нее появились ямочки на щеках.

– Я могу сходить на исповедь. Такая маленькая провинность обойдется мне в несколько прочитанных подряд молитв деве Марии.

– Ты ходишь в церковь? – спросила она уже серьезно.

Рори поежился.

– Я не был там уже очень давно. Честно признаться, я стал плохим католиком с тех пор, как умер мой отец, хотя сестра Франциска Роза билась изо всех сил, чтобы заронить что-то святое в мою душу.

– Она была добра к тебе?

Для Ребекки сестры-монахини, монастыри и вообще все, что связано с католичеством, было окутано покровом пугающей тайны.

– Добра? Не то слово! Она была воплощением доброты. Это не значит, что она прощала мне все. Очень часто ее палка гуляла по моей спине, когда я нарушал приютские правила, но она обладала удивительным чувством юмора и блефовала в покере так умело, что я подобных ей игроков не встречал потом ни в одном салуне.

Ребекка была потрясена.

– Она играла в карты со своими воспитанниками?

– Мы играли на пенни, и весь выигрыш шел в копилку для раздачи беднякам, – пояснил он, оправдывая свою любимую наставницу. – Она была удивительной женщиной. Их было всего трое, сестер-монахинь, и они опекали больше сотни сирот.

– Да, это достойно удивления. – Ребекка представила себе, что могла вытворять сотня мальчишек, собранных вместе.

– Самым удивительным был ее удар левой. Она была моим первым тренером.

У Ребекки открылся рот, а глаза расширились и стали круглыми как блюдца.

– Что? Женщина… монахиня… учила тебя боксу?

– Ну да! Ее брат был когда-то чемпионом Лондона.

Он протянул ей ломоть хлеба с сыром, а сам принялся чистить груши. Ребекку словно ударили обухом по голове. Небрежность, с которой он поведал ей о жутком поведении своей католической наставницы, повергла ее в трепет. Вероятно, ее родители и Селия были во всем правы. Она безумна, раз свела знакомство с Рори Мадиганом. Говорить с ним о его религии, чуждой и непонятной ей, означало ступить на скользкую тропу, но тема бокса была более актуальна и не грозила вспышкой ссоры. Она решила попробовать высказать свое мнение.

– Бокс – это опасный способ зарабатывать себе на жизнь. Моя подруга Селия Хант сказала, что ты устроился на конюшне у Дженсона. Значит, ты бросил этот ужасный бокс? – Все зависит от обстоятельств, – ответил он уклончиво. – Раз мой менеджер Януарий отчалил в Англию, я решил подыскать себе постоянную работу. Я умею обращаться с лошадьми, и мистер Дженсон мной доволен. Хотя я не думаю, что, объезжая мустангов, я рискую меньше, чем сражаясь на ринге.

– Ты укрощаешь мустангов? О, Рори, ты не должен этим заниматься. – Она уронила нетронутый бутерброд на платок, расстеленный Рори у нее на коленях, и крепко схватила его за руки. – Я не собирался пугать тебя, Ребекка. Сейчас я уже покончил с мустангами. Кстати, я не укрощал их так, как это делают безграмотные лихачи-ковбои. У меня свои методы. Со следующей недели я начну тренировать породистых скакунов для скачек. Со временем я смогу начать свое дело, если мои лошади будут завоевывать призы.

Он ждал, как она отнесется к его предположениям.

– Я рада, что ты остаешься в Уэлсвилле, хотя не уверена, что мой отец одобрит твое новое занятие. Он осуждает участие в скачках. Он против всего, что связано с денежным азартом.

– А одобрение твоего отца для тебя очень важно, не так ли? – Рори задал этот вопрос небрежно, как бы между прочим.

– Да. У меня чудесный отец. Добрый, воспитанный, образованный. Он окончил третьим богословский факультет в Йеле и отказался от процветающего и доходного прихода в Бостоне, чтобы здесь, на Западе, распространять Евангелие. Моя мать больше любит Леа, но папа… О, он всегда рядом, когда я нуждаюсь в нем. Я не хочу огорчать его. Но, Рори, помоги мне Господь, я не хочу потерять тебя тоже! С моей стороны бесстыдно и дерзко говорить такое вслух. Я стала похожа на распутную девицу. Мне нельзя быть здесь с тобой вдвоем в таком уединенном месте. И я не должна была целовать тебя и вести себя так, как… как мы с тобой тогда в огороде.

Она опустила глаза, не выдержав его холодного оценивающего взгляда. Ее руки нервными движениями машинально разглаживали складки на коленкоровой юбке.

– Ты не распутная девица. И не бесстыдная. И не дерзкая. Ты самое чистое существо на свете. Выслушай это от человека, который в жизни достаточно нахлебался всякой дряни. Я повидал столько распутных девиц… – Он с некоторым удовлетворением отметил про себя, что в ее глазах вспыхнула искорка ревности. Зрачки засветились по-кошачьи – зеленью с золотым ободком.

Рори потрепал ее по щеке.

– За тобой раньше никто не ухаживал, Ребекка? И ни один мужчина тебя не целовал до меня? Она вздохнула.

– Все мужчины больше интересовались моей сестрой. У нее по-настоящему женственная фигура. А волосы похожи на серебристое облако. И она настоящая леди, умеющая себя вести в обществе. Она не позволяет себе совершать необдуманные поступки.

– А ты? Какого ты о себе мнения? – Рори задавался вопросом, почему такая красотка, как его Ребекка, оказывается, всегда была на вторых ролях.

– Я слишком высокого роста, и у меня маленькая грудь. – Она залилась пунцовой краской и, заторопившись, перечислила остальные недостатки: – У меня волосы гораздо темнее, чем у Леа, и совсем не вьются. Они такие жесткие и прямые, что мне приходится подвивать их щипцами – вот, например, как накануне. А что касается моего поведения, то все мужчины в Уэлсвилле знают, что я своевольная барышня.

– Все мужчины в Уэлсвилле – дураки. Ты как раз самого нормального роста, а твои волосы великолепны – они… словно золото, добываемое в Комстоке. Разве никто тебе не говорил, что золото дороже серебра? – Его улыбка была дразнящей. – Ну а твои глаза! Твои глаза с пышными ресницами и меняющимся цветом… Знай же, что они из зеленых становятся золотистыми, когда ты взволнованна!

Он пристально уставился в ее глаза, и его рот приблизился к ее рту, но на этот раз он держался на некотором расстоянии, и только его губы чуть касались ее губ. Рори прошептал что-то неслышное только для того, чтобы пошевелить губами и таким образом погладить, пощекотать ее губы. После нескольких почти неосязаемых поцелуев он отстранился, опасаясь, что его желание вызовет в ней ответный порыв страсти, которая, как Рори уже убедился на опыте, разгорается очень быстро.

– Когда я с тобой, то забываю обо всем на свете, – призналась Ребекка, еле переводя дыхание.

Рори отодвинулся подальше от нее и вместо поцелуя предложил ей кусочек груши.

Груша была сладкой и сочной. Ее вкус во рту смешивался со вкусом поцелуя Рори.

– Я никогда не встречал такой девушки, как ты, Ребекка. Мне повезло, что никто не увел тебя раньше, чем я повстречался с тобой. До сих пор не верится, что мне выпало такое счастье…

Лицо Амоса Уэллса возникло в памяти, нарушив сладостный покой Ребекки.

– Ты прав… за мной никто не ухаживал, но…

– Что «но»? – насторожился он, заметив, что на лицо Ребекки словно пала черная тень. – У тебя есть кто-то кроме меня? Кто-то, кого одобряет твой отец?

В сердце ему словно воткнули нож.

– Да, – ответила она, зябко поводя плечами. – Амос Уэллс просил разрешения ухаживать за мной, и мой отец считает, что он подходящая для меня партия.

– Уэллс? Этот старец? Как может твой отец желать подобного брака?

– Ему только сорок три. Все говорят, что он мужчина в расцвете лет. И он богатый и уважаемый человек. Его скоро изберут сенатором от штата Невада. – Она точь-в-точь повторяла слова Селии. Но тем самым Ребекка защищала своего отца. – А важнее всего, к сожалению, что он член пресвитерианской конгрегации.

– Но, за исключением того, что он уже обеспечил себе местечко в раю, у него есть достоинства, которые тебе по душе? – Он был смущен противоречивостью ее позиции.

– Нет, но ты воспринял это так, будто мой отец продает меня какому-то мерзкому старикашке. Это неверно. Селия Хант – ты должен помнить ее… она была со мной, когда ты дрался с Киром Уортоном.

– Маленькая рыжая пышечка, – процедил он, в нетерпении ожидая дальнейших объяснений от Ребекки.

– Так вот, она без ума от мистера Уэллса. Когда я рассказала ей сегодня утром, что он проявляет ко мне интерес, то испугалась, что потеряю свою лучшую подругу. Но она повела себя благородно. В конце концов мы замыслили одну пустяковую проказу, чтобы дать ей шанс увлечь собой мистера Уэллса. Пусть он выберет ее корзинку с завтраком на благотворительном аукционе.

Она коротко поведала об изобретенной вместе с Селией невинной интриге.

– Мистер Уэллс будет торговаться за ее корзинку с бледно-розовой лентой, потому что я ему скажу заранее, что воспользуюсь именно розовой. А я перевяжу корзинку лентой чуть потемнее, как настоящий цветок розы. Когда торги закончатся, он вынужден будет вести себя по-джентльменски и скушать завтрак на пикнике вместе с Селией.

– А кому достанется твоя корзинка?

Она пожала плечами.

– Мне все равно. Главное, чтобы Селия и мистер Уэллс поладили друг с другом.

– Значит, тебе и вправду наплевать на его деньги и далеко идущие планы. Если ты выйдешь за него, то, возможно, станешь женой сенатора и уедешь на Восток. Особняк, слуги, меха и бриллианты. Я думал, все женщины падки на подобные вещи.

Ребекка покраснела под его испытующим взором.

– Я бы солгала, если б сказала, что не завидую красиво одетым леди. Если б я придерживалась католической веры, то за многие грехи просила бы Деву Марию простить меня. Я всегда завидовала нарядам Селии, ее шляпкам, их красивому новому экипажу…

– Но чтобы это заполучить, тебе придется выйти замуж без любви? А этого ты не хочешь? – спросил он напрямую.

Когда она отрицательно качнула головой, его грудь словно освободилась от сжимающей ее тяжести. Рори глубоко вдохнул теплый ароматный воздух и ощутил, как прекрасен мир вокруг них. Он взял ее за подбородок, чтобы вновь поцеловать это прелестное чистое создание, но громкий всплеск в реке остановил его. Удочка согнулась, поплавок ушел в глубину. Камни, придерживающие удочку, откатились, и ее утянуло в воду.

Рори прыгнул, доставая удочку, но промахнулся. Она ускользнула из его протянутых рук. С проклятием он сам шлепнулся в речку, не удержавшись на скользкой подводной гальке. Он упал лицом вниз и наглотался воды. Отплевываясь, Рори встал на колени и все-таки ухватил за конец непокорную удочку. Потом он уселся на дно и стал тянуть ее на себя.

Брызги от его падения разлетелись во все стороны и дождем окатили Ребекку. Она тоже вскочила, крича в возбуждении и рыбацком азарте. Безуспешно она пыталась удержать рвущийся наружу смех, глядя, как он барахтается в речке. Его длинные, черные как ночь волосы облепили все лицо. Он бросил на Ребекку недобрый взгляд, потом показал ей рыбу.

– Смейся надо мной сколько тебе угодно, – произнес он с притворной свирепостью, снял громадную форель с крючка и положил к ее ногам. Затем Рори отступил на шаг и отвесил ей глубокий поклон. С удочкой в руке он был похож на воина с копьем.

Ребекка отпрыгнула, когда рыбина, забившись на траве, ударила ее хвостом по ногам, но ее мгновенный испуг тут же сменился взрывом смеха.

– Видел бы ты себя, когда вылезал из реки, словно водяной!

– А ты себя, когда рыба чуть не залезла тебе под юбку! Кстати, это неплохая идея, – произнес он хрипловато и, откинув прочь удочку, шагнул к ней.

Смех сразу угас. Вокруг них сгустилась тишина.

Она наблюдала, с какой кошачьей грацией он надвигался на нее, и была не в силах ни отступить, ни протестовать, ни отвести глаз от совершенных пропорций его сильного тела, облепленного мокрой одеждой. Снова ее взгляд привлекли жесткие темные волосы и рельефные мускулы на его груди. Потертая до тонкости от многолетней носки ткань его штанов прилегала сейчас к стройным ногам будто вторая кожа, не скрывая ни малейшего движения красивых мышц. Эти ноги сейчас медленно и неотвратимо несли его тело к ней, руки Рори протянулись вперед, и она оказалась в его объятиях.

После вынужденного купания руки его были ледяными, и она ахнула от неожиданности, но биение его сердца, когда он прижал ее к себе, сразу заставило Ребекку забыть о холоде, о мокрой его одежде и вообще обо всем. Ее нежные груди ощущали ритмичные удары его могучего сердца. Рори еще только наклонял голову, чтобы поцеловать ее, а ее губы уже открылись навстречу ему. Она вскинула руки для объятия, ее ладони коснулись сквозь ткань его бицепсов, потом легли на его широкие плечи и успокоились там, найдя для себя свое место. Его рот был, как и руки, ледяным при первом прикосновении, затем вдруг стал жарким, словно готовым расплавиться, когда их дыхание стало единым, губы слились, нежная плоть языка, его и ее, стала общей плотью.

На миг Рори оторвался от нее, издав низкий, протяжный, какой-то животный стон, и вновь нашел своим языком ее язык, и эта ласка, скорее похожая на игру, продолжалась.

Он крепко держал ее в объятиях, прижимая каждый кусочек ее гибкого тела к своему телу, и ее одежда пропиталась влагой от его мокрой одежды. Оставив на время в покое ее рот, Рори начал водить губами по ее щечкам, подбородку, носику, бровям и, наконец, добрался до трогательно беззащитной, хрупкой, как тончайший фарфор, и нежной, как стебель изысканного цветка, девичьей шейки, где на горле возбужденно билась какая-то жилка. Рори расстегнул одну-две пуговки, и вот уже и шея, и плечи, и грудь – все было в его распоряжении, и он мог наслаждаться ее шелковистой кожей.

Он доводил ее до безумия поцелуями, а его рука завладела ее грудью. Поочередно каждую грудь он ласкал, то приподнимая вверх, то сжимая пальцами сосок. Он отрешился от всего, все его добрые намерения пошли прахом.

Ребекка ощущала исходящий от него жар, сама едва дыша и наслаждаясь прикосновениями его рта и рук. Она отмечала в сознании все его действия – то, как он расстегивает ее платье, как касается губами, сжимает до боли сосок. Она бы не позволила этого делать ни одному мужчине на свете, кроме него. Потом она почувствовала, что его рука начала путешествовать по ее бедрам, погладила ее ягодицы. Ребекка инстинктивно приподнялась на цыпочки.

Боль желания, уже знакомая ей, та, которую она испытывала, когда они лежали рядом на огороде, на развороченной капустной грядке, вновь охватила ее. Но теперь они были далеко от всевидящих глаз городских сплетников, в уединенном месте…

– Ребекка! – Она с трудом разобрала его бормотание где-то к себя над ухом, когда он вытаскивал шпильки из ее прически, свободно распуская ее волосы. Тяжелые волны темно-золотистого цвета каскадом упали ей за спину, и он пропускал их меж своих пальцев. Прижав руку к ее темени, Рори запрокинул ей голову, открыв еще больше шею и грудь для поцелуев.

Она готова была уже полностью отдать себя в его власть, лечь на траву у реки и позволить ему творить с ней все, что он пожелает.

Конечно, они оба напрочь забыли про форель, брошенную в траву, но рыба напомнила о себе. Изогнувшись дугой, она отчаянно затрепыхалась в безуспешных попытках добраться до вожделенной водной стихии. Опершись на хвост, она встала почти вертикально, потом шлепнулась к их ногам.

Она мгновенно вспомнила неосторожно оброненную Рори фразу о том, что залезть под юбку – неплохая идея.

Он уже был близок к цели. Какие-то сверхъестественные силы нашлись в ней, чтобы оттолкнуть и его, и огромную рыбину, которая была виновата лишь в том, что хотела выжить. Ребекка отгородилась от его поцелуя ладонью, а другой рукой пыталась застегнуть пуговицы на платье. Он опять уловил перемену в цвете ее глаз. Из изумрудно-зеленых они стали темными, как бездонный колодец. Подходящий момент для грехопадения был упущен.

Чтобы успокоить Ребекку, он наклонился, схватил рыбину и зашвырнул ее далеко на речную быстрину. Но когда он обернулся, Ребекка уже убегала от него. Рори не пытался ее задержать.

Она, легкая как перышко, взлетела в седло старенькой лошадки, до этих пор мирно пожевывающей ольховые листья, натянула поводья, сжала бока лошади коленками и заставила бедное животное пуститься вскачь.

Под старыми дубами городского парка собралась вся женская половина населения Уэлсвилла – девочки, девушки, замужние леди и вдовы. Разыгрывались корзинки с ленчем девиц на выданье, и вырученные деньги шли на обустройство пресвитерианской общины. Стол, где располагались корзинки, был на том же месте возле эстрады, где Рори в первый раз целовал пальчики Ребекки. Корзинки, в полном секрете от публики, были обвязаны пестрыми ленточками соответствующей желаниям девиц расцветки, а также украшены цветами из садов их родителей.

Мужчинам Уэлсвилла предстояло торговаться и покупать корзинки, а после этого иметь удовольствие съесть завтрак на природе, уединившись в парке в обществе хозяйки корзинки.

– Как ты думаешь, Амос не рассердится? – Селия нервничала и не находила себе места.

– Не думаю. В крайнем случае мы обе скажем, что это недоразумение. Бледно-розовую и просто розовую ленту так легко спутать.

Ребекка старалась казаться спокойной и уверенной в себе, но на самом деле она вся дрожала от головы до пят. Если родители узнают о ее проделке, то ей не избежать жестоких проклятий матери и молчаливой укоризны в глазах отца. К счастью, мама в это утро пожаловалось на мигрень и осталась в постели, а папа решил не покидать захворавшую супругу. Ребекка благодарила Господа за это благодеяние. Ханты подвезли ее на праздник в своей замечательной новенькой коляске немецкого производства, верх которой был открыт по случаю жаркой погоды. К своему облегчению, Ребекка узнала, что Леа и Генри Снейд также не собирались присутствовать на благотворительном базаре.

Дьякон Райт торжественно объявил о начале аукциона.

Селия с волнением обвела взглядом собравшуюся толпу.

– Я не вижу Амоса, – шепнула она Ребекке.

– О! Он где-то здесь, не беспокойся. – Она успокаивала подругу, а сама вся трепетала.

Накануне она при кратком визите мистера Уэллса к ним обронила несколько невразумительных слов насчет розовой ленты, но он, конечно, был достаточно быстр умом, чтобы ухватить намек. Разрушит ли ее невинный обман его матримониальные планы, а если так, то не выльется ли его гнев во что-то страшное?

– А кто купит твою корзинку, Ребекка?

– Я никому не говорила, какой лентой я ее завяжу…

Никому, кроме Рори, а его здесь не будет.

– А вдруг ее никто не купит! Это будет ужасно, – сокрушалась добрая Селия. Подруга пожертвовала своим счастьем ради нее, и теперь Селию грызла совесть.

Ребекка рассмеялась.

– В штате Невада, где на одну женщину приходится десять мужчин, такая участь моей корзинке не грозит. Посмотри, сколько их тут!

Ее взгляд скользнул по лицам собравшихся в парке представителей сильного пола, и тут же у нее перехватило дыхание. Над толпой возвышался, как церковный шпиль, Рори Мадиган. Он занял место позади всех, с обычной своей ленивой наглостью опершись на шершавый ствол могучего дуба, как будто это была самая изысканная ложа в театральном зале. На нем была белая рубашка без галстука, черные брюки и такого же цвета кожаная куртка.

– Как у него хватило духу явиться сюда! – воскликнула Селия под ухом у Ребекки. – Папист на нашем церковном сборище! И как он вырядился! У него рубаха расстегнута чуть ли не до пупа…

Селия пыталась растормошить подругу, но та, завороженная зрелищем волосатой мускулистой груди, уже знакомой ей по некоторым весьма волнительным эпизодам, была нема и глуха. Неужели Селия и все остальные вокруг не восторгаются этой красотой? Неужели они всего лишь шокированы его манерами и не замечают, что Рори Мадиган – воплощение мужской красоты?

Его длинные черные волосы, теперь гладко расчесанные, а не слипшиеся, как это было на ринге, или в жару на огороде, или после купания в речке, блестели на солнце. Среди неуклюжих скотоводов и бледных городских служащих, потеющих в своих стандартных тяжелых суконных костюмах, Рори выглядел пришельцем из иного мира. А может быть, дьяволом, принявшим человеческий облик? Ему было наплевать, что о нем подумают и о чем начнут перешептываться люди вокруг.

Их разделяло много ярдов, но она ясно разглядела его усмешку и скорее догадалась, что он сказал, чем прочитала по губам слова, которые он произнес беззвучно.

– Я отпустил тебя, Ребекка, но только на время.

Нет, он не посмеет! Он не совершит такую подлость, усугубив ее вину за обман Амоса, родителей, Селии, разрушив ее налаженное, привычное существование от восхода до заката, от одного празднования Рождества Христова до следующего Рождества в новом году. Он не заставит ее безрассудно броситься в бурную реку жизни с ее многочисленными стремнинами и водоворотами. Уже поздно было бежать и разыскивать Амоса, чтобы, предавая Селию, объяснять мистеру Уэллсу недоразумение с подменой ленточек, – оставалось только надеяться, что Рори пришел сюда просто как зритель и если он вступит в торг, кто-нибудь одержит над ним верх. В конце концов, сколько может быть денег в кармане у наемного работника конюшни?

У Рори денег было достаточно. С тех пор как он перестал тратить их на игру и выпивку и раздавать шлюхам. Оставалась в неприкосновенности часть призовых долларов, помещенных предусмотрительным Януарием в банк, и из жалованья Дженсона за работу в конюшне он истратил лишь какую-то мелочь.

Целую неделю он держался вдалеке от Ребекки, работая с утра до ночи. Дженсон поручил ему готовить призовых лошадей для скачек в Рено. Рори хотел оправдать надежды хозяина и довел себя до изнеможения. По ночам он не мог уснуть от усталости в своей душной комнатке над конюшней и грезил о Ребекке.

Только вчера Дженсон щедро расплатился с ним, и он проскакал за ночь весь путь до Рено туда и обратно, чтобы купить там подходящую для праздника одежду, истратив большую часть денег на самую элегантную из всех предложенных ему шляп. Он долго обдумывал, как ему одеться в этот день. Он хотел выглядеть настоящим жителем Запада, но не похожим на глупых ковбоев, которые на празднике потеют в одежде, годной лишь для маскарада.

Ждет ли его Ребекка? Он терялся в догадках. С ней нельзя ни в чем быть уверенным. Они, как планеты, вращались по разным орбитам. Его страсть к этой девушке пугала самого Рори и одновременно притягивала. Может быть, испуг победит страсть? Впервые в жизни Рори сомневался в победе. Уверенность в себе всегда давала ему преимущество в боксерских поединках и вообще в жизни. Без этой самоуверенности он давно бы сгинул, пропал как ничтожная букашка на бескрайних просторах Америки. А вот теперь он ощутил дрожь в коленках. Но его вызывающая поза ничем не выдавала его неуверенности.

Продажа корзинок проходила на аукционе в быстром темпе. Преимущественно покупатели знали, что покупают, и парочки быстро удалялись с жаркого пятачка в тенистую глубь парка. Девушки взвизгивали от радости, когда джентльмены выкрикивали приличные цены за их корзинки. Все шло как по маслу. Цена каждой не превышала половины «орла», то есть пяти долларов. Дьякон Райт тоже был доволен. Прошлогодний аукцион дал гораздо меньшую прибыль для церкви.

Корзинка Селии с бледно-розовой лентой продавалась перед корзинкой Ребекки. Старый Вилл Райт объявил обычную начальную цену в полдоллара. Ребекка и Селия нарочно в этот момент завязали беседу с Медди Придс, делая вид, что их совсем не касаются эти торги. Амос Уэллс, дотоле невидимый, дождался, когда двое – ковбой с выцветшей от солнца шевелюрой и бандитского вида малый из салуна – вздули цену до семидесяти пяти центов, поднял руку и звучным голосом заправского политика перекрыл шум толпы:

– Золотой «орел».

Это означало десятку.

– Я тут же умру, если он прогневается, – шепнула Селия Ребекке, вспотевшая от переживаний, с лицом гораздо более розовым, чем лента на ее корзинке.

Ее волнение было понятно. Толпа вокруг ахнула и замерла. Амос приобрел корзинку с бледно-розовой лентой, и Селия направилась к нему словно королева, идущая на эшафот.

Дьякон Райт между тем продолжал исполнять свои обязанности. Корзинка Ребекки была поднята в воздух его рукой, и стандартная цена в полдоллара была громко провозглашена. После психологического удара, нанесенного Амосом Уэллсом, выложившим десять долларов за корзинку с ленчем, публика еще не успела прийти в себя. Кто-то робко надбавил пять центов, кто-то еще пять. И тут из задних рядов прозвучал ясный четкий голос Рори Мадигана:

– Два «орла»!

Он вытащил две монеты из нагрудного кармана и показал их всем. Они победно сверкнули в солнечном луче.

Никто из присутствующих не стал перебивать его цену.

5

По толпе уже раз прокатился изумленный ропот, когда Амос Уэллс выкрикнул свою цену, но это было ничто по сравнению со штормом, разразившимся после вмешательства Рори Мадигана в торги. Сначала раздался вздох удивления, затем пронесся шум, а потом наступило гробовое молчание, когда он, разрезая расступившуюся публику как величавый фрегат океанскую волну, прошел к столику дьякона Райта, вручил ему деньги и забрал корзинку.

– Кто это? – спросил один клерк железнодорожной компании у другого клерка.

– Это тот самый чертов боксер, что побил нашего Кира Уортона.

– Попрыгунчик? Я на него ставил, – проговорился клерк и тут же смущенно побагровел. Будучи жителем Уэлсвилла, он не должен был бы поддерживать чужака в сражении с местным кумиром.

Для Рори все эти люди как бы не существовали. Он отыскал взглядом Ребекку в стайке девушек, жмущихся друг к другу в сторонке. Он поднял корзинку высоко над головой в шутливом приветствии и не торопясь вернулся на свое прежнее место. Аукцион между тем продолжался.

Худая, иссохшая Эрнестина Карпентер, первая леди-сплетница Уэлсвилла, протолкалась, энергично работая локтями, к Ребекке и прошептала ей на ухо таким громким шепотом, что его можно было услышать даже на озере Тахо:

– Это ирландский боксер, что сейчас работает конюхом у Дженсона. Он папист, чтобы ты знала! Твой папа не одобрит его ухаживание за тобой.

– Ребекка не знала, что ее корзинку купит этот прощелыга, – защитила Ребекку одна из девушек, но сама Ребекка была ни жива ни мертва.

– А как он узнал, что корзинка именно ее? – допытывалась Эрнестина с дотошностью филадельфийского адвоката. Ей никто не ответил, что усугубило ее раздраженное любопытство.

Аукцион завершился. Мужчины и девушки расходились парами. Ребекка увидела, как Амос Уэллс, держа под руку Селию Хант, издали поклонился ей. Что таилось за этим простым поклоном? Селия выглядела испуганной и несчастной рядом с Амосом. Она собралась с духом и пролепетала:

– Вы меня поразили, мистер Уэллс. Я польщена тем, что вы так много уплатили за мою корзинку. Но эта сумма, разумеется, пойдет на благотворительность. Не так ли, мистер Уэллс?

Мамаша Селии не зря давала дочери уроки светской беседы.

Амос посмотрел на пухлую ручку Селии, потом на корзинку с бледно-розовой ленточкой. Как Селия Хант вцепилась в него, как она приникла к нему всем телом! Жаль, но эта девица не вызывала в нем никаких ответных эмоций. А Ребекка?

Ребекка смотрела на него как на пустое место. Амос без труда догадался, что за путаницей с цветом ленточек кроется глупый девичий заговор. Но идти на поводу у девчонок он не намерен. Он своего добьется.

Внешне спокойный и галантный, Амос вел Селию в глубь парка, пугая ее, однако, своим непроницаемым видом и молчанием.

Рори не торопился подхватить Ребекку и уединиться с ней в укромном уголке поедать купленный за такую дорогую цену ленч. Рори понимал, что все вокруг сгорают от любопытства – знал ли он заранее, какая из девушек является хозяйкой купленной им корзинки? Ему доставляло удовольствие наблюдать за Ребеккой на расстоянии, за ее трепетным одиночеством среди толпы. Он хотел помочь ей сохранить лицо, притвориться, что вызвавшая всеобщий ажиотаж крупная ставка ирландца была для нее неожиданностью.

Она сама подошла к нему, тихо и покорно, словно завоеванная в средневековом сражении пленница, и, указав на корзинку с едой, сказала просто:

– Боюсь, что вы переплатили за жареного цыпленка и за дьявольски крепкий домашний напиток. Так у нас в семье его и называют – «дьявольское зелье».

– Дьявольский напиток, изготовленный дочерью священнослужителя! – Он взмахнул перед ней шляпой, как кавалер времен Стюартов.

Ей хотелось ударить его как следует коленкой между ног. Почему он насмехается над ней? Ей и так невыносимо тяжело было выдерживать все эти странные взгляды людей – знакомых и незнакомых. А какая головомойка ждет ее дома!

Рори взял ее под руку, опасаясь, что она не согласится, а отпрыгнет от него, как от ядовитой змеи. Но она покорилась этому галантному жесту.

Они проследовали через расходящуюся, и во многом разочарованную, публику к свободному от уединившихся парочек пятачку чахлой травы в тени умиравшего от старости дерева.

Когда они остались наедине, Ребекка процедила сквозь зубы с яростью:

– Что тебя угораздило кинуть на стол двойного «орла»? Ты что, ограбил банк?

Рори усмехнулся.

– Это часть моего приза за последний матч. Мы соревнуемся с Уэллсом, кто больше выделит средств для бедняков. Когда-нибудь я так дам ему по темени, что он остолбенеет. Думаешь, он торговался только за корзинку – твою или Селии? Он торговался за голоса избирателей. Я насквозь вижу подобных типов.

– Нам нельзя оставаться с тобой наедине. Будет столько пересудов…

Боже, как она дрожала! Каждая ее жилка трепетала… И Ребекка еще находила в себе мужество сочувствовать подруге.

– Амос, может быть, жестоко обойдется с Селией. А она так увлечена им.

– А ты хочешь выйти за него замуж? – Рори был по-глупому безжалостен. Но его понесло, и он дал волю своей ненависти. – Ведь Амос главная опора вашей жалкой церкви? Не будь его, и вся церковь рухнет?

И она выслушивала эти оскорбления! И не дала ему пощечину, и даже не убежала прочь. Что с ней случилось? Неужели он купил ее за два золотых «орла», предназначенных на благотворительность? Рори сам понял по ее напряженному молчанию, что затронул недозволенную тему, и извинился.

– Я погорячился, Ребекка. Прости меня. Я сейчас сам не свой.

– Я знаю, Рори. Но не это главное! Мои родители будут в ярости, когда узнают, что именно ты купил мою корзинку. Они не позволят тебе ухаживать за мной.

– Потому что я презренный ирландец? Не так ли? И мои доллары не так пахнут? Они им не нравятся?

– Не в этом дело. Ты католик, а я пресвитерианка…

– Но Христос у нас един. Я хочу жениться на тебе, а не на твоей церкви. Не думай, что я такой уж преданный вере католик. С тех пор, как я потерял родителей, я ни разу не молился истинно, а в приюте только для приличия исповедовался и ходил к мессе.

Ребекка не нашлась, что ему ответить. Она выбрала местечко под деревом, где трава еще не пожухла от зноя, села на землю, аккуратно разглаживая юбку.

– Я ревную тебя к Амосу Уэллсу, – признался Рори, усаживаясь рядом с ней. – Твой отец так лебезит перед ним.

– Мистер Уэллс самый богатый прихожанин в нашей нищей церковной общине. Ты прав – без его пожертвований отцу пришлось бы туго.

– Но зачем же ради пустых обрядов жертвовать своим счастьем?

– Я никогда не изменю своей вере! – воскликнула с испугом Ребекка.

– Не думай, что я буду на этом настаивать. – Он легонько потрепал ее по щеке. Какой она выглядела растерянной и смущенной! – Сознайся, Ребекка, дело не в религии, может быть, даже совсем не в ней. Родители хотят тебя выдать замуж за богатого человека.

– Они желают мне добра. Я всегда донашивала старые платья Леа и помогала маме готовить еду и убираться в доме. У нас никогда не было служанки. А другие леди и их дочери одеваются модно, и слуги делают за них всю работу.

– Выходи за Амоса и будешь купаться в роскоши! – Рори опять начал сердиться.

– Но я не люблю его! – Она стукнула кулачком по корявому стволу дерева. Пронзившая ее боль помешала Ребекке разрыдаться от жалости к самой себе. Она слизнула выступившую из царапины кровь.

– А меня ты полюбила бы, если б я разбогател? Я бы мог бросить работу у Дженсона и вернуться на ринг.

Рори произнес это внешне равнодушно, но внутри у него все клокотало. Она не поняла, издевается ли он над ней или говорит серьезно, но на всякий случай воскликнула, категорически возражая:

– Нет! Нет! Я не хочу, чтобы ты занимался боксом. Тебя могут искалечить, даже убить.

Ребекка обняла его шею и спрятала голову у него на груди.

– Зато на ринге я смогу заработать кучу денег. Так было уже раньше, но мне тогда незачем было их копить.

Он зарылся лицом в мягкое золото ее волос, приподнял ее, как пушинку, и усадил себе на колени.

– После нескольких приличных поединков я получу достаточно, чтобы не чувствовать себя голодранцем. Тогда я явлюсь в твой дом как солидный жених и попрошу у твоих родителей, как положено, разрешения ухаживать за тобой.

– Нет, Рори, пожалуйста! – Она гладила ладошками его плечи и грудь, словно стараясь убедиться, что он здесь, рядом. Пока еще в целости и сохранности. – Я не хочу потерять тебя. Один раз тебя уже пытались отравить эти ужасные люди, могут найтись и другие, подобные им. Может случиться так, что ты уже не вернешься ко мне.

– Но если я останусь на конюшне, твоя семья и разговаривать со мной не захочет. Бокс – единственное, что я умею… ну и еще лошади.

– Со временем мистер Дженсон даст тебе более уважаемую работу. Ты сам говорил, что он позволит тебе заниматься со скаковыми лошадьми. – В ее голосе звучала надежда.

– Со временем… А кто знает, сколько придется ждать? Может быть, годы, и я все это время буду оставаться паршивым ирландцем с дырявыми карманами, чужаком без положения в обществе и без семьи?

– Я буду ждать тебя хоть вечность, Рори. Я не выйду никогда замуж, если… – Она осеклась, покраснела и прикрыла ладошкой рот.

– Ты выйдешь замуж только за меня, – сказал он решительно и стукнул кулаком себя в грудь. В этом жесте было столько мальчишеского. – А я не женюсь ни на ком, кроме моей возлюбленной Ребекки. Уж как-нибудь я устрою, чтобы мы поженились.

– Но только не возвращайся на ринг. Пожалуйста, обещай мне, Рори.

Он заглянул в бездонную глубину ее умоляющих глаз и сдался.

– Обещаю. Никакого бокса не будет. А теперь, если ты не хочешь, чтобы я окончательно подорвал твою репутацию, давай съедим этот завтрак. Надо утолить хоть какой-то голод. Иначе зверь вырвется на волю. Ведь ты догадываешься, что меня гложет голод совсем иного рода.

Ребекка, опомнившись, тут же соскочила с его колен. Любой из публики, собравшейся в парке, мог увидеть ее в столь компрометирующем положении. Как она могла забыть об этом?

Открыв корзинку, она достала салфетку и расстелила ее на траве. На свет появились жареные цыплята на прикрытом крышкой блюде, кувшинчик с маринованными пикулями, изготовленными матерью по своему особому рецепту, и горшочек с бобами, тушенными по-бостонски. Рори оценивающе вдохнул аромат кушаний.

– Пахнет волшебно! А где знаменитый дьявольский напиток?

– Там же, в корзинке. – Она не без робости протянула ему тяжелый глиняный сосуд. – Пожалуйста, поосторожнее откупоривай. Пробка может выстрелить. Хотя, по правде говоря, эта шипучка не крепче лимонада. Надеюсь, напиток не очень нагрелся. Холодный он, конечно, вкуснее.

Рори отщипнул корочку поджаристого цыпленка, потом вытащил пробку из сосуда с «дьявольским зельем».

– Все так чудесно! Ты замечательная кухарка. Или это постаралась твоя мамочка? Ведь она считала, что все эти яства предназначены мистеру Уэллсу?

– Я все готовила сама, за исключением пикулей. И я старалась не для Амоса, а именно для тебя. И пожалуйста, убери с лица эту свою нахальную ухмылку. – Она заговорила с ним, словно учительница с дерзким, чертовски наглым учеником.

– Да, мэм! Слушаюсь, мэм! – подхватил он ее игру.

Пикули один за другим поглощались им со зверским аппетитом, похрустывая на крепких белых зубах. Он отдал должное и цыплятам, и тушеным бобам.

Ребекка наблюдала за ним с теплым, истинно женским чувством. Ей доставляло радость то, что ему нравится ее стряпня. Ей стало казаться, что вокруг них будто образовался некий шатер, создавая атмосферу уюта и домашнего очага, отделивший ее и Рори от окружающего, не очень-то приветливого мира. Но как бы ни наслаждались они настоящим моментом, Ребекка знала, что в скором будущем за эти счастливые мгновения ей придется платить. Отгоняя прочь мрачные мысли, она с удвоенной энергией принялась за цыпленка и пряные бобы.

– Расскажи мне про Ирландию, Рори, – попросила она. – Я ведь ни разу никуда не ездила. – Ребекка изобразила на лице печальную гримасу и попыталась рассмеяться, но у нее ничего не вышло. – Правда, я родилась в Канзасе, по дороге сюда, в Неваду, но ведь это не значит, что я побывала там. Не так ли, Рори? – Ей вдруг стало очень жаль себя.

– Конечно, – согласился он. – Сколько ты прожила там, в Канзасе, – месяц?

– Мне было всего две недели, когда мы приехали в Уэлсвилл.

– Боже! Я не могу представить тебя малышкой!

– А я тебя малышом.

Наконец ей удалось рассмеяться.

– Как давно это было! Какие мы с тобой уже старые, Ребекка, – пошутил Рори. Потом его глаза затуманились, он обхватил затылок руками, сцепив пальцы и оперся о ствол дуба. – Ирландия… Странно, но я уже годами не вспоминал Ирландию… Она вся зеленая, как твои глаза, Ребекка. И по утрам там всегда туман. Воздух тяжелый от влаги, но прохладный. Моя родина совсем не похожа на жаркую пыльную Неваду.

– Ты говорил, что твой отец служил конюшим у благородного джентльмена… – В ее голосе была нотка некоторого почтения. Ей никогда не приходилось видеть личность, обладающую каким-нибудь титулом.

– Да, он служил у графа Уолхэма. Кстати, он был неплохой человек – этот граф. Он позволил нам с братьями учиться вместе с его сыном. Уолхэм-холл произвел бы на тебя впечатление. Его построили в шестнадцатом веке. Это скорее грозная крепость, чем жилой дом.

– А ты не замечал, что когда ты вспоминаешь свое детство, к тебе возвращается акцент?

Ребекка испытала к Рори почти материнскую нежность. Она представила, каким одиноким и бесприютным он был в чужом городе Нью-Йорке, потеряв родителей и братьев.

– И когда я выхожу из себя, ирландский акцент тоже тут как тут. А я вспыхиваю мгновенно, как порох. Ты уже могла в этом убедиться, – добавил он с усмешкой, от которой у нее замирало сердце.

– Ты гордый человек, Рори Мадиган. И колючий, как еж. – Ребекка сделала попытку изобразить, как он высокомерно вскидывает голову и скалит зубы. – Но я жалею тебя. Ты потерял всех своих близких, но не пал духом. Ты смелее всех, кого я знаю, Рори, – сказала она уже серьезно.

– Я вовсе не храбрец, Ребекка. Просто я живучий и всегда старался держаться на плаву. Много лет я скитался по разным местам, и то, что добывал руками, сразу же проедал. Или пускал по ветру. Я зарабатывал боксом большие деньги и спускал их за игорным столом, тратил на выпивку или… на другие вещи.

Он деликатно взял ее за ручку, ощутив, как учащенно бьется с тыльной стороны над ладонью крохотная голубая жилка. Она тут же сердито отдернула руку.

– Под «другими вещами» ты имеешь в виду женщин? Я не ошиблась?

Рори выпрямился со смехом и, несмотря на сопротивление, крепко прижал ее к себе.

– Я уже встал на путь исправления. Даю тебе слово. Никаких салунов, никаких попоек…

– И никаких женщин? – успела спросить Ребекка, прежде чем его губы придвинулись почти вплотную к ее губам.

– Кроме одной-единственной…

Она хотела бы выразить сомнение, но Рори не дал ей произнести больше ни слова. Он заткнул ей рот поцелуем, которого она давно ожидала со страхом и нетерпением.

Ханты отвезли Ребекку домой после того, как она вполне благопристойно распрощалась с Рори у них на глазах. Жаркие поцелуи двух влюбленных, которыми они обменялись в уединенном уголке парка, остались незамеченными окружающими. Амос Уэллс с холодной галантностью усадил в свою коляску Селию. Девушки не смогли обменяться впечатлениями о пикнике в присутствии четы Хант, но Ребекка догадалась, что у Селии не все прошло так гладко, как хотелось бы, несмотря на восторженную болтовню Агнессы Хант о том, какой чести удостоилась ее дочь и как ей повезло, что она привлекла к себе внимание мистера Уэллса.

Ребекка и перешагнуть не успела через порог родного дома, как Доркас Синклер вцепилась в нее и втащила в гостиную на расправу.

– Как ты могла так поступить? Ты совсем свихнулась из-за этого паршивого ирландца? Рашель Дэнтон только что ушла от нас. Она посчитала своим долгом сообщить мне, как скандально ты вела себя в парке.

Выкрики Доркас перемежались громкими рыданиями. Слезы ручьями лились по ее мясистым щекам, в глазах все расплывалось. Она с трудом различала перед собой тонкий силуэт дочери и жалко моргала ресницами. О, если бы Эфраим был дома, он как-нибудь утихомирил бы ее. Но, к несчастью, его срочно вызвали в семью Грант, где только что скончался дедушка.

– Мистер Мадиган уплатил самую высокую цену за мою корзинку. Что я могла сделать? Разделить с ним ленч – разве это так позорно? За право побыть со мной в парке всего-то полчаса он пожертвовал двадцать долларов на благотворительные цели.

– Двадцать долларов! Бесстыдное расточительство! Небось этот распутник спустил все, что заработал за целый год. А ты, значит, оценила свою репутацию всего в двадцатку?

– Моя репутация не пострадала, – вскинула голову Ребекка.

– Не смей мне возражать, юная леди! – воскликнула Доркас без всякой логики, забыв, что сама задала вопрос дочери. – А как ты обошлась с мистером Уэллсом? Он рассчитывал приобрести твою корзинку, а кончил тем, что оказался в компании с Селией Хант. Я знаю, вы вдвоем задумали эту безобразную выходку. Не усугубляй свою вину ложью. Как бы ты ни отрицала, я тебе все равно не поверю!

– Селия хотела, чтобы Амос Уэллс обратил на нее внимание. Она увлечена им. А я нет! – Ребекка высказалась со всей прямотой, хотя понимала, что поступает опрометчиво и наносит матери неоправданно жестокий удар.

– Ты эгоистичная и глупая девчонка! – взвилась Доркас. – Ты не только утеряла шанс блестяще устроиться в жизни, но и погубила всю нашу семью.

Когда все аргументы оказались исчерпаны, оставалось надеяться только лишь на чувство собственной вины, которое было сильно развито у Ребекки. Только оно могло образумить такое тупоголовое и упрямое дитя, как ее младшая дочь.

– Я знаю, что папа будет разочарован, но я еще раньше говорила ему, что не испытываю никаких чувств к мистеру Уэллсу. Он сказал, что я не обязана выходить замуж за человека, которого не люблю.

– Любовь! – Доркас всплеснула руками. – Спустись с небес, Ребекка, и взгляни на вещи трезво. Амос Уэллс не только основной благодетель церковного прихода твоего отца, но и наниматель Генри Снейда, супруга твоей сестры.

Ребекка побледнела. Слова матери попали точно в цель.

– Мистер Уэлс не настолько мстителен, чтобы уволить Генри из-за моего отказа.

Она произнесла это без всякой уверенности, вспомнив, какой холодный и неприступный вид был у Амоса Уэллса, какая злоба на мгновение вспыхнула на его лице, с каким трудом он спрятал ее под маской внешнего равнодушия, когда обнаружился девичий обман с корзинками. Да, он способен на любую жестокость, на любую подлость.

– И ты еще хочешь, чтобы я вышла замуж за подобного человека?

– Амос Уэллс порядочный и всеми уважаемый член нашей общины. Но человек никогда не добился бы богатства и власти, если бы этой властью не пользовался. Он может возвысить или уничтожить любого из жителей Уэлсвилла. Генри у Амоса как у Христа за пазухой. Ему светит блестящее будущее, но только благодаря мистеру Уэллсу. То же самое касается и церкви, и твоего отца. Ты бы тоже испытала на себе его щедрость, если б этот негодяй не увлек тебя на кривую дорожку.

– Рори Мадиган не негодяй! Его намерения такие же честные, как и у мистера Уэллса.

Доркас готова была растерзать дочь на мелкие кусочки.

– Так он действительно ухаживает за тобой?! И осмеливается свататься?

Ее кулаки в ярости сжимались и разжимались.

Ребекка вздернула подбородок. Отрицать что-либо было бессмысленно.

– Да, мама. Но он не настаивает, чтобы я переменила веру ради него. Он…

– Он обманывает тебя, дитя мое, – вдруг раздался голос отца.

Эфраим Синклер шагнул в гостиную со шляпой в руке. Выражение лица его было мрачным, как никогда.

– Я хорошо знаю людей подобного сорта. Я мог бы кое-что порассказать тебе, дочь…

Он устало опустился в кресло у окна. Солнце припекало, но он в своем плотном черном одеянии, казалось, не ощущал жары. Паника промелькнула во взгляде Доркас. Она умоляюще сложила руки.

– Эфраим, пожалуйста, не надо… – Она осеклась, задохнулась и стремглав выбежала из комнаты.

Ребекка растерялась, не понимая, что произошло. Она обратилась к отцу:

– Я не знаю, о какой тайне идет речь. Объясни мне. Ты же никогда не встречался с мистером Мадиганом. В чем же он провинился? Да, он был боксером, но теперь у него есть постоянная работа, и он…

– Он ирландец. И он католик.

– Я не очень сильна в вопросах религии, но не собираюсь менять свою веру. Неужели ты так ненавидишь ирландцев только за то, что они паписты?

– Сейчас он обещает тебе все что угодно, но, когда ты выйдешь за него замуж, Мадиган завлечет тебя в свой храм. Так они всегда поступают. Я вырос в Бостоне по соседству с ирландской общиной. Поверь мне, я хорошо изучил их и знаю, кто они такие: мужчины – пьянствующие скандалисты и драчуны, а женщины – сплошь продажные шлюхи.

«Я заработал кучу денег… и спустил их тотчас же на игру, выпивку… и другие вещи», – вспоминалось, как покаянно Рори перечислял свои грехи. Искренне ли он сожалел, что так бездарно потратил заработанные потом и кровью деньги, что провел свою молодость в грязи и разврате?

Может ли она доверять ему, верить зову своего сердца? Теперь, в присутствии отца и после жестких слов, сомнения терзали ее.

– Все случилось так внезапно! Я встретила Рори… и тут же ко мне посватался Амос, – невнятно бормотала Ребекка, пытаясь выиграть время, отложить решение роковой проблемы.

– Что за детскую выходку ты позволила себе с подменой корзинок? Несколько человек меня остановили по дороге домой, и все рассказывали о неприятном происшествии в парке. Это ваша общая затея с Селией Хант, не так ли?

– Да, папа. Но цель была одна – поближе познакомить мистера Уэллса с Селией, которая давно неравнодушна к нему.

– Если бы Амос пожелал ухаживать за Селией, он бы сделал это, не прибегая ни к каким трюкам. Он человек прямой. Раз он выбрал тебя, то, конечно, надеялся, что ты проведешь с ним время на пикнике.

Она присела на стул рядом с креслом отца, понимая, как он расстроен ее поведением.

– Наверное, мне нужно принести мистеру Уэллсу свои извинения. – Голос ее был слабым и виноватым. И испуганным, потому что перед ее мысленным взором все маячило злобное лица Амоса. Непредсказуемые проявления его гнева страшили ее. Обрушит ли он этот гнев на ее семью в отместку за ребяческую проказу?

– Я уверен, что он будет доволен, если ты попросишь у него прощения. Дай ему возможность проявить великодушие. И не позволяй этому юному бродяге морочить себе голову пустыми обещаниями. Кончится все тем, что он разобьет твое сердце.

На что способен Амос Уэллс, если его разъярить? Отец видит в нем только хорошее. Он не согласится с мрачными предсказаниями матери, что Амос может отыграться на бедном Генри и перестанет поддерживать деньгами церковь. Но Ребекка не должна отметать, как якобы пустые, подобные мысли. Она обязана вести себя очень осторожно в ближайшее время и с Амосом, и с Рори, хотя бы пока не утихнут все сплетни вокруг них. К тому же она сама еще не пришла ни к какому решению.

– Я напишу записку мистеру Уэллсу и спрошу, не будет ли он так добр посетить нас в любой день недели.

– Ты у меня хорошая девочка. – Преподобный Синклер ласково потрепал ее по руке.

Ребекка сидела на кровати в своей спальне, сжимая в пальцах смятую записку. Ее невидящий взгляд был устремлен в окно, за которым уже забрезжил рассвет. Ей вдруг стало зябко, и она натянула подол ночной сорочки на голые коленки.

Восход солнца в Неваде всегда отличался стремительностью. Это было ошеломляющее и величественное зрелище, от которого захватывало дух. В считанные мгновения небосклон из перламутрово-серебристого становился золотым и таким ярким, что слепил глаза.

Наверное, уже в сотый раз она перечитывала письменный ответ Амоса Уэллса на ее послание, пытаясь вникнуть в его скрытый и, как ей казалось, зловещий смысл. С тех пор как Генри Снейд доставил вечером это письмо, она затвердила наизусть каждую его строку.

«Моя дорогая Ребекка!

Я с удовольствием буду у вас завтра, приблизительно в семь часов вечера. Мы оставим в стороне досадное недоразумение, случившееся в парке, и вместе подумаем о нашем будущем счастье. Помните, что счастье и спокойная жизнь достигаются только при строжайшей осмотрительности и благоразумии.

Не сделайте новой ошибки, дорогая! Это вам подтвердит и ваш возлюбленный отец, и уважаемый шурин. Ошибки часто приводят к печальным последствиям. Остерегайтесь их!

До вечера понедельника.

Амос».

Строчки были прямые, ровные, почерк уверенный, бумага дорогая, с водяными знаками. За каждым словом Ребекке чудился подтекст. «Ваш отец и шурин вам это подтвердят», – прошептала она, чувствуя, что с ней вот-вот случится истерика.

Генри Снейд выглядел осунувшимся и был непривычно немногословен, когда вручал ей письмо. Он отказался даже от приглашения присесть, сославшись на то, что Леа ожидает его к ужину.

Ребекка прочитала вслух послание Амоса отцу. Тот обрадовался известию, что Амос навестит их так скоро, уже в понедельник. Ребекка не решилась нарушить его благодушное настроение и поделиться с ним своими опасениями. Взваливать на его многострадальные плечи лишнюю тяжесть было не ко времени. Да ее добрейший отец и не поверил бы ей, что письмо Уэллса содержит завуалированные угрозы в адрес их семьи. Мать уже сообщила, какую месть может уготовить Амос мужу Леа, а какое наказание он придумает для Ребекки за «досадное недоразумение» или за «новую ошибку», сама девушка могла только предполагать.

Ночь она провела без сна, ворочаясь в постели, и уже час, как поднялась и тупо смотрела в окно, не замечая дивной красоты солнечного восхода. Она ждала наступления нового дня, как приговоренный к смерти узник, знающий, что на этот день назначена его казнь.

– Будь он проклят! Почему мы все бьемся в его когтях? Он не имеет права так мучить меня. Он ничего не сделает плохого моей семье. Он не посмеет, – уговаривала себя Ребекка, смяв записку и швырнув ее в корзину для мусора. Но слова Амоса уже накрепко врезались в ее память. Она невольно твердила их про себя. Она прекрасно понимала, что Амос Уэллс может сотворить с ними все, что пожелает, – и церковь лишить поддержки, и Генри Снейда выкинуть за ворота своего ранчо.

Ребекка сполоснула холодной водой лицо, натянула простую белую кофточку и хлопчатобумажную коричневую юбку для верховой езды. Утренний туалет ее на этом был закончен.

Разумеется, все, что она делала до сих пор, было глупо и нерасчетливо. Всемогущий «серебряный барон» легко одержал над ней верх. Трюк с корзинками не только не помог Селии, но и погубил все тщеславные девичьи надежды, а саму Ребекку поставил в сложнейшее положение.

Чтобы вырваться из его лап, сохранив достоинство и свою любовь к Рори, надо было действовать осмотрительно и хитро. Но как? Вовлекать в интригу Рори она хотела меньше всего. Это значит накликать прямую опасность на его черноволосую голову. А он и так один в этом жестоком мире, в этом городе, где хозяйничает «серебряный барон», а один в поле не воин. Рори должен объявить о себе только после того, как она убедит Амоса отказаться от ухаживания за ней.

Чтобы Рори не наделал непоправимых ошибок со своим бешеным ирландским характером, она должна предупредить его, умолять, если понадобится, хоть на коленях, держаться подальше от Амоса, пока тот не сгинет с глаз долой и перестанет угрожать ее семье. Как раз семейная преданность – это единственное, что может подействовать на горячего ирландца.

Вчера, перед тем как расстаться, Рори просил ее приехать на берег речки и обсудить вместе план, как ему лучше предстать перед Эфраимом Синклером в качестве жениха Ребекки. Тогда им помешали родители Селии, она ему ничего не обещала, но сейчас была уверена, что он все-таки ожидает ее.

Свидание он назначил на восемь утра, но провести несколько часов в томительном ожидании Ребекка была не в силах. Может быть, он тоже явится на речку пораньше? Она молила Господа, чтобы так и оказалось.

Пробравшись через спящий дом, она тихонько выскользнула через заднюю дверь. Понедельник был для ее отца единственным днем недели, когда он мог позволить себе немного передохнуть. По понедельникам мать не поднималась с рассветом для ежедневной уборки, чистки и готовки, давая возможность супругу поспать подольше. Но в девять уже все равно родители были на ногах.

Ребекка должна быть дома к моменту, когда родители проснутся. «Пожалуйста, приди сегодня на реку пораньше, Рори!» – мысленно просила она.

Когда Ребекка гнала рысью свою старую лошадку Бетти Мэй к речной заводи у ольховой рощи, ее мысли приняли другой оборот. Не совершает ли она ошибки, о которой предостерегал ее Амос в своей записке? «Не воспользовалась ли я своими мнимыми страхами перед Амосом, чтобы в очередной раз увидеться с Рори?» – думала Ребекка.

При воспоминании о Рори ее пульс непременно учащался, кровь стремительно бежала по жилам, а сердце билось, как у пойманной птички. Каждое их свидание было для Ребекки и светлым праздником, и днем последующего горького покаяния. Какую власть он приобрел над ней! Они и виделись всего-то несколько раз, но его смех, его страстные порывы, его печаль – все уже она разделяла с ним в полной мере. Она утеряла собственную личность, попав под влияние его необузданной натуры.

– Я безумна и не соображаю, что делаю, – поделилась она своими мыслями с единственной собеседницей, своей добродушной старой лошадкой.

Ребекка спешилась и обвязала поводья вокруг молодого деревца. Подобравшись поближе к берегу, она сквозь густые, нависшие над водой ветви оглядела текущую мимо реку. Солнечные лучи еще не успели осветить и согреть речную долину. Здесь было прохладно и сумрачно. Вода отливала темной сталью, лишь на перекатах чуть серебрилась. Рори она не увидела, но зато услышала всплески и беззаботное насвистывание какой-то веселой мелодии. Ребекка собралась было окликнуть его и покинуть свое укрытие в ольховых зарослях, но внезапно от открывшегося ее глазам зрелища во рту у нее пересохло, а язык прилип к гортани.

Рори Мадиган входил в воду, собираясь совершить утреннее купание. И он был абсолютно голый! Она уже видела эти широкие плечи и могучие руки обнаженными, но другие части его тела оставались пока для нее скрытыми под одеждой. Ребекка совсем перестала дышать, когда ее взгляд опустился ниже, миновал резкую черту загара над узкими стройными бедрами и уперся в бледноватую плоть, не тронутую горячим солнцем Невады. Крепкие выпуклые ягодицы двигались ритмично при каждом шаге, когда длинные мускулистые ноги плавно несли его тело все глубже в реку. Вдруг он погрузился в быстрое течение, нырнул и исчез под водой.

Испуганная, она не отрывала взгляда от того места, где скрылся Рори. Боже мой! Неужели он утонул? Но вот голова Рори разорвала гладкую серо-стальную преграду, разделяющую две стихии – воду и воздух. Он встряхнул головой, отбрасывая налипшие на глаза мокрые пряди и сильными взмахами толкая себя вперед, начал разрезать реку точно поперек, направляясь к большому розоватому камню, торчащему из воды на самой быстрине.

Он взобрался на него и уселся, повернувшись в профиль к Ребекке, наблюдая, как раскаленный солнечный диск, поднимаясь над верхушками деревьев и краями каньона, отодвигает все дальше границу тени. Капли воды заискрились на его рельефных мышцах, когда Рори поднял вверх руки, отжимая и приглаживая назад мокрые волосы.

Затем он лениво раскинулся на камне, словно на постели, собираясь, как видно, немного вздремнуть. Солнце приятно пригревало его кожу.

Когда Рори внезапно заговорил, у Ребекки от неожиданности чуть не подогнулись коленки.

– Долго ты собираешься прятаться и подглядывать? Может, присоединишься ко мне? Водичка прохладная, а на камне тепло. Это так бодрит накануне жаркого дня.

Ребекка цеплялась за ольховые ветки, словно это был якорь спасения. Как он догадался, что кто-то скрывается в роще? И откуда он узнал, что это Ребекка, а не кто-то другой?

– Я знаю, что это ты, Ребекка. Я вижу отсюда, как старушка Бетти Мэй щиплет траву под обрывом.

Его насмешливый тон привел ее в ярость. Невозможный человек! Зачем только пересеклись их пути?

– Я пришла поговорить на серьезную тему, Рори. А не резвиться, как Афродита в морской пене!

– Но сперва ты решила насмотреться на меня вдоволь? – Его явно забавляла сложившаяся ситуация.

Ее подмывало резко оборвать его насмешки, но ведь он сказал чистую правду. От стыда Ребекка готова была провалиться под землю. Наверное, это раскрасневшиеся щеки выдали ее присутствие, а не кобыла Бетти Мэй, пасущаяся вдалеке.

Ребекка с трудом перевела дух и произнесла:

– Я отвернусь, пока ты не выйдешь из воды и не примешь благопристойный вид. Нам надо поговорить!

– Тебе придется чертовски долго ждать, моя милая. Я никогда не отличался благопристойностью и не обрету ее до конца дней своих. Кстати, сестра Франциска Роза, да и моя мама в детстве, уверяли меня в этом неоднократно.

Она отвернулась и на всякий случай еще и зажмурилась, когда он встал на камень во весь рост перед тем, как нырнуть. Она услышала всплеск, потом мощные удары его рук по воде. Ребекка улавливала любой малейший звук – и то, как он ступил на берег, как громко дышит, как шуршит грубая ткань одежды, натягиваемой на мокрое тело. Смутные, весьма эротические видения возникли у нее в воображении, но она тут же отогнала их прочь, стараясь сосредоточиться на более насущных проблемах.

Рори тронул ее за плечо, и она вздрогнула, словно ее обожгло это прикосновение. Рори повернул ее к себе, и она, сама не заметив как, очутилась в его объятиях.

Вода капала с его длинных волос, стекала по его телу. От него пахло речной свежестью и еще чем-то резким, незнакомым, но заманчивым. На его ресницах тоже сверкали капли, и Рори смотрел на нее, словно сквозь линзы.

– Я не поверил своим глазам, когда увидел тебя здесь в такую рань. Что тебя взволновало, Ребекка?

Все заранее заготовленные слова вылетели у нее из головы. Она сжимала свои запястья, чтобы успокоить дрожь в руках, а он уже склонился над ней, щекотал ее брови и виски губами и намеревался поцеловать ее трепещущий рот.

Ребекка успела вымолвить, заикаясь:

– Амос Уэллс.

Рори напрягся, откинул голову и внимательно посмотрел на нее. На его лице появилось озабоченное выражение.

– Что сделал Уэллс?

– После вчерашнего… я знала, что он рассердится на меня… из-за корзинки с ленчем, но когда ты уплатил за мою корзинку так много… его вроде бы выставили дураком… об этом все говорят в городе. Я только вернулась домой, а мама уже все знала.

– Разумеется, вся эта свора сплетников наперегонки помчалась доносить ей о происшествии в парке, – произнес он мрачно. – И я догадываюсь, что они наплели про тебя и про меня… Пусть я не так богат, как Уэллс, но я приду к твоему отцу и…

– Нет! Дело как раз в том, что ты не Амос Уэллс… Он способен лишить папу прихода, а мужа Леа – работы. Я доставила ему неприятности, я и должна загладить свою вину.

– Я не желаю, чтобы ты унижалась перед подобным мерзавцем. Ни один мужчина, будь в нем хоть капля гордости, не стал бы шантажировать женщину, угрожая ее семье. А если б родители любили тебя по-настоящему, то не позволили бы тебе принести себя в жертву.

В нем клокотал такой гнев, что, не рассчитав силы, он больно сжал ее руки. Ребекка поморщилась и издала тихий стон.

– Прости меня, дорогая. – Он гладил ее кожу, охваченный и нежностью, и жалостью к этой слабой, во многом несчастной по его вине девочке.

– Ты ничего не понял, Рори! – убеждала она его. – Ни отец, ни Генри ни о чем меня не просили. Мой папа вообще не догадывается, что Амос нам угрожает.

Ребекка рассказала Рори о том, что прочла между строк в тщательно взвешенном послании Амоса. Зная необузданный нрав ирландца, она предприняла отчаянную попытку уговорить его не вмешиваться и позволить ей самой все уладить.

– Я сверну ему шею голыми руками! – Ирландский акцент у Рори проявился очень явственно. Это означало, что он взвинчен до предела.

– Я так боюсь, что ты все погубишь. Если ты выступишь против него, месть Амоса нашей семье будет еще страшнее, а тебя… тебя просто убьют, Рори.

Она сжала его окаменевшее лицо, его стиснутые челюсти нежными ладонями и умоляюще смотрела ему в глаза.

– Пожалуйста, прошу тебя. Побудь в стороне, пока я не утихомирю его проклятую гордость. Я попрошу прощения, я уговорю его… А когда сплетни утихнут, он сам поймет, что я ему не пара, и отстанет. Если же ты сейчас придешь свататься, родители будут в гневе на нас с тобой, а Амос сочтет, что ему дали отставку из-за тебя. И тогда я не знаю, чем все кончится…

– Мое самолюбие стоит не дешевле, чем гонор мистера Амоса, – произнес Рори, понемногу отступая под отчаянным натиском Ребекки.

Все-таки ее благоразумие побеждало его темперамент.

– Но учти, я не буду ждать долго, – добавил он. Эта фраза уже напоминала раскаты удаляющейся грозы.

Она облегченно вздохнула.

– А какой срок ты мне даешь? – смогла она даже пошутить.

– В разумных пределах…

– А что, по-твоему, значат «разумные пределы»?

Ее пальцы легонько пробежались по его четко очерченным скулам, по мужественному подбородку. Он поймал их и расцеловал кончик каждого пальца, как поступал уже дважды при их встречах. Почему-то это оказывало на нее гипнотическое влияние. Когда Рори зубами слегка прикусил ее большой палец и погладил его языком, радостная дрожь мгновенно пробежала по ее телу от макушки до пят.

– Ты когда-нибудь купалась на рассвете, Ребекка? – уклонился он от ответа на заданный вопрос.

– Рори, ты обещал мне ждать и не вмешиваться.

– Я не буду вторгаться в обитель твоего папаши и приставать на улице к почтенному мистеру Уэллсу. Я обещал не вмешиваться, но ждать обещал лишь в разумных пределах… А что такое «разумные пределы», Ребекка? Мы с тобой здесь вдвоем… никого вокруг. Может быть, мы уже дошли до предела? Не пора ли нам его переступить…

Рори продолжал покрывать ее пальчики поцелуями, и ее дрожь не унималась.

– Поплывем вместе, Ребекка.

– Я не могу. Я не умею плавать.

С самого начала она знала, что было безумием приходить сюда.

– Я тебя научу, – пообещал он и на руках понес ее из тени ольховой листвы на ослепительный солнечный свет.

6.

– Ты моя! Я люблю тебя! Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Скажи «да»! – твердил Рори, прижимая ее легкое беспомощное тело к своей груди.

Ребекка с трудом вырвала у него обещание дать ей возможность самой избавиться от Амоса Уэллса, но зато он теперь требовал подтверждения, что она безраздельно принадлежит только ему.

Он ждал от нее ответа.

– Да, Рори! Да! – Ей было так хорошо у него на руках. Их сердца бились как одно сердце, а дыхание было общим.

Рори осторожно опустил ее на землю, но она не чувствовала под собою ног. Она еще парила в воздухе. Ребекка столько собиралась узнать нового для себя, столькому ей предстояло научиться, и он был тем самым мужчиной, который мог и хотел обучить ее.

Его рот вновь прижался к ее губам в настоятельном требовании поцелуя, после которого она превращалась в мягкую податливую глину в его руках, и он был властен лепить из нее все, что только захочет. Рори прижал ее к себе так крепко и с такой энергией, какую она не замечала в нем раньше. На этот раз он, видимо, решил идти до конца. В его порыве ощущалась какая-то отчаянная бесшабашность. Уже только инстинкт руководил им. И ею тоже.

Его руки по-хозяйски скользнули по изгибам ее тела, потом сосредоточились на груди. Соски ее сразу же заныли и исполнились томящей болью и желанием, чтобы ласка продолжалась. Он быстро расстегнул пуговицы на ее блузке и забрался рукой внутрь, сбросил плечики ее сорочки и пальцами пробежался по теплой нежной коже. Другая его рука подхватила ее ягодицы, вновь приподняла легкое тело на воздух, их бедра сдвинулись плотно и начали двигаться в уже знакомом ей таинственном, но подсказанном самой природой ритме.

Ребекка ничего не знала о физической близости мужчины и женщины. Она прочла греческие мифы о том, как совокупляются боги и смертные, и терялась в догадках, что кроется за этими описаниями, красочными, однако полными недомолвок.

Она не осмеливалась спросить мать, но ей удавалось изредка подслушать обрывки бесед замужних женщин об исполнении супружеских обязанностей. В присутствии молодых девиц женщины обычно сразу же умолкали. Ребекка знала точно лишь одно – мужчины созданы иначе, чем женщины, и эти главные отличия кроются именно в самых секретных, «стыдных» местах.

Тело Рори прижималось как раз к этим местам. Ребекка почувствовала, как что-то твердое уперлось в низ ее живота, когда он плотно прижал к себе ее бедра.

Затем его губы покрыли поцелуями ее шею, спустились на грудь – влажные, ласковые, они показались ей, однако, горячее огня. Этот огонь прожигал ее насквозь. Ребекка изогнулась, повинуясь инстинктивному порыву, навстречу ему, не сознавая, какие странные и грозные изменения творятся с ее телом там, внизу, между ног. Пока Рори мял ее груди, то одну, то другую, целовал, сосал, ласкал языком, они оба опустились на колени в траву. Но лишь он оторвался на мгновение от ее груди, и Ребекка увидела его лицо, отрешенное, искаженное похотью, очарование момента нарушилось. Она ощутила его руки на своей талии, почувствовала, как он возится с ее пояском и уже начинает сдергивать юбку. Рори выглядел сейчас совсем чужим, пугающим, похожим на демоническое божество из древних мифов. Это не был ее прежний Рори, который умел смеяться так заразительно и внимательно выслушивал ее девичьи проблемы. Это был незнакомец – сильный и опасный.

И она тоже стала для себя незнакомкой, чужим существом. Бесстыдно обнаженная, позволяющая ему касаться самых сокровенных мест, как будто он имеет на это право, хотя они еще не обвенчаны.

Ребекка вывернулась из его цепких рук, с силой отталкивая его.

– Нет, Рори! Нет! Пожалуйста! Это нехорошо! Я не могу…

Но он и не думал отпускать ее. Страсть, которую он долго сдерживал, оберегая Ребекку, наконец прорвала все, установленные им самим преграды.

Он произнес сквозь зубы:

– Почему нехорошо? Почему ты не можешь? Я люблю тебя. Ты любишь меня. Ты сказала, что выйдешь за меня замуж…

Сила бурлящей в нем молодой похоти не давала ему произносить слова внятно. Опять вернулся сильный ирландский акцент. Рори говорил хрипло, с надрывом, с паузами, тяжело дыша.

– Да, – сказала она, опустив голову и не осмеливаясь взглянуть ему в лицо. – Но мы еще не муж и жена.

– Мы ими станем. Ты сама попросила меня подождать, пока ты не избавишься от Амоса Уэллса.

– Амос для меня ничего не значит! – воскликнула Ребекка. Ее глаза наполнились слезами, и все же она вскинула голову и мужественно встретила его суровый, даже жесткий взгляд. – Я люблю только тебя! Но мы поступаем нехорошо… Я не… Я не могу… Мне очень жаль. – Она попыталась натянуть обратно сорочку, чтобы прикрыть обнаженную грудь.

– Ты боишься, я знаю. Не бойся меня, Ребекка! Меня не надо бояться.

Он шумно вздохнул, а затем стал помогать ей приводить в порядок ее растерзанное одеяние. Рори делал это аккуратно, не торопясь. Он только что вел себя глупо, ослепленный вспышкой животной похоти, желая, словно алчный золотоискатель, «застолбить» свое обладание ею и воспользоваться ее порывом, ее явной чувствительной тягой к нему.

– Все правильно, Ребекка… Ты настоящая леди с высокими моральными принципами. Это я должен у тебя просить прощения. Тебе же незачем передо мной извиняться. И перед Амосом Уэллсом тоже.

Ребекка вздрогнула, когда он, протянув руку, помог ей подняться с колен.

– Опять мы заговорили о нем…

– И так будет, пока он не исчезнет из твоей жизни… пока не растает, как дым. Ты ведь пошлешь его к чертям, Ребекка?

Теперь его лицо стало серьезным и опечаленным. Он ревновал и страшился. Страшился того, что будет вынужден уступить ее пусть немолодому, но более опытному и богатому сопернику, человеку, имеющему власть над ее родителями. Он вновь стал ее прежним Рори, ласковым и понимающим, которого она полюбила с первого взгляда. После взрыва страстей узы, скрепляющие их, стали только крепче. Ее гордый, но напуганный ирландец!

Как же он был ей дорог, как она жалела его. Гораздо больше, чем себя.

– Да, Рори. Я избавлюсь от него, – эхом откликнулась она на его просьбу.

Любовь и сочувствие его переживаниям так переполняли Ребекку, что она и думать перестала о том, как нелегко ей будет выполнить свое обещание, сколько непреодолимых препятствий ожидает ее впереди.

– Я буду здесь на реке ждать тебя каждый вечер на этой неделе. Постарайся хоть разок сбежать из дома…

– Это будет трудно. Мама теперь строже следит за мной. Но я постараюсь.

Рори взял ее за руку и повел туда, где паслась Бетти Мэй.

– Уже так много времени. Мне придется что-то придумать в оправдание, если папа с мамой уже проснулись.

– Надеюсь, они еще спят сладким сном. – Он улыбнулся, и Ребекка улыбнулась ему в ответ.

– Я тоже на это надеюсь.

Рори поднял хлыстик и подал ей.

– Погоняй свою кобылку. Пусть она хоть раз в жизни поторопится.

– Спасибо, Рори.

Он подсадил ее на лошадь и поцеловал на прощание.

Ребекка украдкой сунула пальцы за ворот и ослабила воротничок платья, душивший ее. Ей не хватало воздуха в гостиной родительского дома, где она с тревогой уже долгое время провела в ожидании Амоса Уэллса. Мать не спускала с нее глаз, нервно поправляя крахмальные салфеточки на мебели.

Гостиная выглядела, несмотря на ежедневное наведение чистоты, по-нищенски неуютной. Это вполне устраивало Ребекку. Она надеялась, что нарочито скромный прием и невыразительный наряд охладят любовный пыл Амоса. Обстановка в гостиной была действительно убогой. Но это было как раз то, что мог позволить себе бедный священник прихода.

Мебель была разнокалиберной, а литографии на стенах, покрывала и салфетки, которые Доркас собирала всю жизнь, отдавали отсутствием вкуса и опять же бедностью. Все было потертым, выцветшим, одряхлевшим.

Конечно, за этим виднелась благородная нищета, отречение от мирских благ, но на «серебряного барона» это могло произвести обратное впечатление. Он ценил роскошь, богатство и власть, а смирение, царящее в семье Эфраима, могло вызвать в нем раздражение.

На это и рассчитывала Ребекка. Единственное богатство священника – его библиотека – вряд ли привлечет внимание преуспевающего дельца, так же как и его скромница дочь. Она специально позаимствовала у Селии старое, еще школьное, платье, путем долгих уговоров заставила мать согласиться на разрешение облачиться якобы в обнову и теперь казалась себе невероятно уродливой в этом наряде. Ради Рори она готова была одеться хоть замарашкой.

Доркас настаивала, чтобы Ребекка нарядилась в бледно-розовое шелковое платье Леа, оставленное старшей сестрой в домашнем гардеробе за ненадобностью, и по этому поводу между ними произошло яростное сражение. Ребекка победила. Мать поджала губы и погрузилась в гробовое молчание. Ребекка понимала, какое отчаяние охватило Доркас. Ей было жалко мать, но улыбка Рори была ей дороже. И его греховные прикосновения к ее телу…

Легкий стук в парадную дверь прервал ее размышления. Эфраим отправился встречать гостя на пороге. Ребекка услышала, как двое мужчин обменялись любезностями, затем Амос вошел в гостиную. Последовали опять же вежливые приветствия, короткий разговор о погоде в это удивительно жаркое лето, и родители, сославшись на неотложные домашние дела, тихо удалились.

Ребекка предложила Амосу присесть. Их разделял хрупкий чайный столик, аккуратно накрытый белоснежной накрахмаленной салфеткой. Его серые глаза были непроницаемы, словно закрыты плотной сеткой от москитов. На лице не было никакого выражения. Такого Ребекка еще не наблюдала в своей жизни. Ведь она не бывала за покерным столом, где опытные игроки прячут свои мысли и эмоции под бесстрастной маской.

Она набрала в легкие побольше воздуху и произнесла:

– Я прошу извинить меня, мистер Уэллс, за вчерашние события. Я не хотела причинять вам беспокойство, а только старалась помочь моей лучшей подруге Селии Хант. Она так мечтала провести с вами время на пикнике… Она вами увлечена…

– А вы – нет. – Это был не вопрос, а констатация факта. Его серые глаза были не теплы, но и не холодны, тон мягок. Казалось, что ничто его не задевало.

– Я бы солгала вам, если б сказала, что увлечена вами. – Ребекка с великим трудом подбирала нужные слова. – Вами увлечены многие молодые леди в нашем городе, но… я не принадлежу к их числу… хотя для меня великая честь, что вы здесь и… разговариваете со мной…

«Боже, помоги мне! Только бы Амос не разгневался!» – про себя молилась Ребекка.

– Но вы пренебрегли этой «великой», по вашим словам, честью, обманув меня. Я не дальтоник и могу отличить бледно-розовую ленту на корзинке от пунцовой.

– Это наша общая с Селией глупая ребяческая проделка. – Что еще она могла сказать в свое оправдание? Может быть, ей стоит упасть перед ним на колени, как восточной рабыне?

– Я понимаю. Селия – импульсивная девушка. И очень настойчивая. В отличие от вас, Ребекка. Вы воспитаны в строгости.

– Вы переоцениваете меня и плохо думаете о Селии. Я придумала эту глупую шутку.

– Ваш ум весьма изобретателен. Вы устроили все так, что ирландский конюх купил вашу корзинку.

– Клянусь вам, что я ничего не знала…

– Я верю клятвам дочери священника. Ведь вы не пойдете на ложь и святотатство. Ваше общение с подобным человеком бросает тень на всю вашу семью… Я старше вас, Ребекка… но пусть разница в возрасте не пугает вас. Я хочу жениться, и вы больше прочих девиц на выданье подходите мне в супруги…

– Почему я? – воскликнула она, не сумев сдержать своих истинных чувств. – Столько девушек… – Ребекка искала подходящие слова, но не нашла их… – согласны быть с вами…

– Вот именно поэтому… – прервал ее Амос. – Вы чисты и невинны. Такой вас воспитали мать и отец. В ближайшее время вы расцветете и станете красавицей. Я умею заглядывать в будущее. Иначе я не приобрел бы состояние. Как видите, я абсолютно искренен. Надеюсь, вы это оцените?

– Моя сестра Леа красивее меня и многие другие молодые леди… – жалко лепетала Ребекка, не находя веских аргументов для того, чтобы убедить его.

– Меня волнует не только тело, но и душа. Ваш отец, Эфраим Синклер, – человек высоких духовных качеств… Вы продолжите его дело, если внесете чистоту своей души в греховные дела штата Невада. Я надеюсь стать сенатором штата, и тогда вы будете попечительницей всех несчастных и страждущих…

Ни одно его слово не было произнесено зря. Он словно сеял тщательно отобранные семена на удобренную почву. Уэллс был умный деятель и опытный тонкий политик. Не сделать бы ошибки в игре с ним!

– Я не выйду замуж за человека, которого совсем не знаю…

– Не думаю, что вы хорошо знаете Рори Мадигана…

Тут он допустил промах, дав волю своей ревности.

– …и которого я не успела полюбить, – со всей осторожностью добавила она.

– В вашем возрасте слово «любовь» звучит магически. Но не стоит обольщаться зря. Я женился в двадцать один год на молодой женщине, но любовь испарилась через несколько месяцев совместной жизни. Ваша подруга мисс Селия тоже не верит в брак по любви. Но любовь не только приходит откуда-то свыше, она завоевывается… Я ведь тоже воин, Ребекка, старый, покрытый шрамами…воин!

Каждое его слово попадало в цель. Ребекке нечего было возразить.

– Может быть, мы выпьем чаю, мистер Уэллс?

Она выставила на стол чайный сервиз, которым так дорожила ее мать. Он был подарен ей к свадьбе и напоминал о молодости, проведенной в Бостоне. Доркас пользовалась им только в особо торжественных случаях и, доставая его из буфета, не преминула при этом всплакнуть.

– Вы так грациозно все делаете, мисс Ребекка, даже накрываете на стол, – польстил ей Амос. – Из вас получится замечательная хозяйка.

Ребекка выдавила из себя слабую улыбку и отправилась на кухню за кипящим чайником.

Всю неделю по вечерам Рори ожидал Ребекку на речке. Он понимал, что родители теперь строго следят за ней, но все же не терял надежды, что ей удастся ускользнуть от их бдительной опеки.

Амос Уэллс, владелец доброй половины приисков Комстока, да и всего Уэлсвилла в придачу, представлялся ему в воображении неким подобием свирепого волка, способного проглотить бедную овечку. Рори согласно обещанию, данному Ребекке, оставил ее без защиты. Но на что он сам мог рассчитывать, кроме своих кулаков?

Пять дней провел он в тяжких трудах, готовя к скачкам отличных жеребцов. Дженсон щедро расплатился с ним, но вместо того, чтобы тут же потратить деньги в ближайшем салуне, Рори спрятал их под матрас своей койки в жилище над конюшней. Это был его первый вклад в их общее с Ребеккой благосостояние.

Рори мысленно посмеялся над собой. С каких это пор он, Рори Мадиган, стал копить деньги? Вот как может женщина преобразить мужчину по своему желанию! Если, конечно, это добропорядочная женщина, а не пустая вертихвостка. Старший конюх Уилт Блевенс, тяжело дыша и вытирая с лысины пот, взобрался к Рори на верхотуру.

– Тут один малый принес тебе писульку, когда тебя не было.

Рори взял у него клочок бумаги, свернутый в плотный квадратик. Там было всего две строчки, накарябанных в спешке и без подписи.

«Будь у реки в полседьмого вечера и поглядывай на дорогу. То, что ты увидишь, тебе не понравится».

Он ощутил легкий озноб. Предупреждение выглядело зловеще. Что-то должно было случиться, и неведомый «доброжелатель» хотел, чтобы Рори стал этому свидетелем. Несомненно, это было связано с Ребеккой.

До назначенного срока было еще много времени. Рори смял бумажку в шарик, закинул в угол, улегся на койку и стал наблюдать, как пауки плели свою паутину под потолком его каморки.

– Ты готова, Ребекка? Через четверть часа мистер Амос будет здесь! – бодрым голосом напомнила мать за дверью.

Никогда еще Доркас не была такой радостно-оживленной со дня свадьбы старшей дочери. А почему бы ей не радоваться? Она добилась того, чего хотела. Амос пригласил Ребекку на прогулку за город, чтобы продемонстрировать ей свой новый элегантный фаэтон в стиле Георга Четвертого.

На неделе он дважды навещал ее, был с ней безукоризненно вежлив в присутствии родителей, оставаясь нечувствительным ко всем ее попыткам намекнуть ему, что она противится его ухаживаниям. Он больше не прибегал к завуалированным угрозам, а, наоборот, был исключительно мягок и добр и обращался с ней, словно с несколько шаловливым, но прелестным ребенком.

О прошлом оскорблении его достоинства, казалось, было напрочь забыто. Покуда он был так выдержан и не стремился поцеловать ее или потрогать, как это делал Рори, Ребекка решила продолжать видеться с ним. До тех пор, пока он не поймет, что его притязания обречены на неудачу и ему надоест ухаживать за столь бесчувственной и скучной особой.

Ребекка старалась усугубить это впечатление, одеваясь нарочито скромно, по возможности не вызывая подозрения у матери. Желтое муслиновое платье с серым жакетом было так же некрасиво, как и большинство ее вещей. К этому она добавила серенькую невыразительную «сиротскую» шляпку, туго завязав ленточки под подбородком.

Ух! Ну и уродиной она выглядит! Вполне вероятно, что Доркас догадается о ее хитроумном замысле.

Когда их соседка Елена Придс пожертвовала Ребекке эту шляпку, девушка заявила матери, что никогда в жизни ее не наденет. И вот теперь она собирается на прогулку с женихом в этом чудовищном головном уборе.

Заслышав шум подъезжающего экипажа, Ребекка все-таки решила не злить мать и быстро сменила шляпку. Затем она поспешила вниз. Чем быстрее они отъедут от дома, тем раньше кончится эта тягостная для нее процедура.

Когда они выехали за пределы города и направились к реке, Амос обратился к Ребекке:

– Я вижу, вы чем-то расстроены, Ребекка. Что-нибудь не так? Может быть, желая похвалиться моим новым выездом, я гоню экипаж слишком быстро?

Амос придержал пару великолепных породистых лошадей и блаженно откинулся на спинку обтянутого вишневым бархатом сиденья.

– Нет-нет. Я не против быстрой езды. И у вас замечательные лошади. – Ребекка была вполне искренна.

Фаэтон мягко катил по укатанной дороге. Встречный ветер приятно холодил щеки. Вечер был так прекрасен, а экипаж так удобен, что Ребекка почувствовала желание хоть на короткое время отдаться моменту, насладиться радостью жизни. Ей захотелось откинуть назад, на затылок, тяжелую массу волос, подставив разгоряченный лоб прохладному дуновению с реки. Но в присутствии такого человека, как Амос, она не посмела этого сделать.

О, если бы на его месте был Рори! С ним бы она была свободной, как ветер! Она была готова подняться на воздух и полететь! Но Рори никогда не будет обладать подобным роскошным фаэтоном и парой таких ретивых красавцев-коней.

– Я рад, что вы довольны прогулкой, Ребекка. На мой взгляд, фаэтон стоит тех денег, что я за него заплатил. И лошадки тоже.

– Вы купили их у мистера Дженсона? Я так понимаю, что он стал самым известным торговцем лошадьми в штате. Они у него отлично вымуштрованы.

– Бью Дженсон – мой деловой партнер.

Уловив ее удивленный взгляд, Амос добавил:

– Мало кто знает, что я одолжил ему денег, когда он начинал дело. И на мои деньги был сооружен ипподром. Не проговоритесь только об этом вашему отцу, Ребекка. Я знаю его отношение к скачкам и ко всему, что связано со ставками и азартом.

Амос заговорщицки улыбнулся ей.

В мягком вечернем освещении он выглядел моложе. Вообще-то – она вынуждена была признать это – он был интересным мужчиной. В его внешности не было ничего отталкивающего.

– Конечно, я ничего не скажу папе. Не думайте, что я такая уж болтунья, – попробовала пошутить Ребекка.

Он это оценил.

– Не хотите ли побывать на скачках в воскресенье? Только избранные леди из нашего города будут там присутствовать. Разумеется, с соответствующим сопровождением. Для владельцев лошадей предусмотрена специальная ложа… В стороне от низкопробной публики.

Приглашение выглядело заманчиво. Ребекка страстно желала пережить подобное приключение, но, конечно же, не в компании с Амосом. Что скажет Рори, увидев ее там? Ведь он будет присутствовать на скачках, раз служит у Дженсона. У нее мелькнула тревожная мысль – Амос может так же лишить работы Рори Мадигана, как и Генри Снейда.

– Мне кажется, я поступлю опрометчиво, приняв ваше приглашение. Я не имею права обманывать отца, а он противник скачек.

– Какая принципиальная юная леди! Я восхищаюсь вами!

Если он и издевался над ней, то это было незаметно. Амос Уэллс прекрасно владел собой и не выказал ни малейшего разочарования ее отказом.

Спрятавшись в густом кустарнике, Рори наблюдал за дорогой. Экипаж на упругих рессорах, с откинутым верхом прокатил мимо него. Он расслышал смех Ребекки в вечерней тишине, обрывок их оживленной беседы, разглядел улыбку на ее лице.

– Понятно, почему мне посоветовали прийти сюда! – произнес он вслух.

Холодная ярость овладела им. Вот как она «избавляется» от мистера Уэллса! Если он отвезет ее на свое ранчо в дом с двадцатью комнатами и уложит в постель на шелковые простыни, она быстренько забудет все, что ей вдалбливали в голову мать и отец. А почему бы и нет!

Амос Уэллс мог предложить ей то, что не может дать Рори Мадиган – богатство, положение в обществе, заманчивые путешествия, слуг и служанок, меха и бриллианты. Но Ребекка, его Ребекка, клялась, что никогда не продаст себя. «А если предложат подходящую цену?» – нашептывал Рори издевательский голос.

Слишком возбужденный, чтобы уснуть, Рори бесцельно ехал верхом по пустынным ночным улицам Уэлсвилла. Полная луна выплыла из-за деревьев, круглая, как золотая монета, и повисла в темном небе. Собаки лаяли и выли на луну, потом затихли. Вновь город окутала тишина.

Конь неслышно ступал по мягкой пыли, покрывавшей немощеные дорожки среди деревянных оград и живых изгородей. Белое здание церкви, освещенное луной, резко выделялось на фоне черных деревьев.

Сам одетый в черное и невидимый в густой тени, Рори спешился, привязал коня под раскидистым кедром и направился к дому священника.

Ребекка говорила ему, что часто любуется восходом солнца из своей спальни. Значит, ее окно обращено на восток. На эту сторону дома на втором этаже выходило только одно окно. Он не мог ошибиться и случайно разбудить священника или его жену. А если б даже так получилось по недоразумению, вряд ли преподобный отец держал в доме оружие, а даже имея его, не стал бы стрелять наугад.

Рори набрал в горсть камешков и, прицелившись, стал кидать их в приоткрытое из-за жары окошко.

Ребекка проснулась после первого же попадания камешка в комнату. Она села на кровати, когда второй камешек упал на пол у ее ног. Что это? Кто-то бомбардирует ее окно среди ночи?

Осторожно выглянув из окна, она увидела темную фигуру и сразу же поняла, что это Рори. Слава Богу, что родительская спальня находится на другой стороне дома. К тому же мать так громко храпит.

Свесившись через подоконник, Ребекка прошептала:

– Что ты здесь делаешь?

– А что ты делала накануне с Амосом? Развлекалась?

Ирландский акцент служил верным признаком, что он рассержен. Защищаясь, она возмущенно воскликнула:

– Ты шпионил за мной!

– А ты избрала странный способ отшить старичка, как обещала мне сделать. Болтать с ним и хихикать! Над чем или над кем вы там посмеивались?

Его сверкающие в темноте глаза уставились на ее грудь, выглядывающую из глубокого выреза сорочки. Она отступила на шаг в глубь комнаты.

– Не прячься от меня. Я думал, что ты моя девушка, Ребекка! Только моя!

– Уходи, Рори. Если тебя здесь увидят…

– Я уйду только после того, как разберусь с тобой.

Он широко расставил ноги и уперся сжатыми кулаками в бока.

– Спускайся, и мы поговорим.

– Я не могу… я боюсь…

– Значит, ты нашла простейший выход из положения? Решила, что денежки Уэллса согреют холодную супружескую постель…

Рори резко развернулся на каблуках, делая вид, что собрался уходить.

– Неправда, Рори! Не уходи, пожалуйста!

Ее полный отчаяния голосок жалобно прозвучал в тиши ночи. Он не оборачиваясь бросил ей через плечо:

– Я буду ждать тебя в саду.

Ветви старых грушевых деревьев низко нависали над землей под тяжестью плодов и образовывали нечто вроде шатра, где царила непроглядная тьма. Ребекка не сразу разглядела Рори. В спешке она накинула на ночную сорочку застиранный бледно-розовый халатик, из которого давно выросла.

Рори полюбовался из укрытия ее босыми ножками, потом еле слышным свистом дал знать о своем присутствии. Ребекка объяснила:

– Я вышла босиком, чтобы меньше шуметь на лестнице.

Она неловко топталась, переминаясь с ноги на ногу в жесткой траве. Она нервничала. Ей было неловко за свое поведение. Почему Рори так пристально смотрит на нее и многозначительно хранит молчание, вместо того чтобы сказать хоть что-нибудь? Она прикрывалась полами своего халатика, словно доспехами, от его жадного взгляда.

Ребекка облизала языком пересохшие от волнения губы и произнесла:

– Я должна была поехать на эту прогулку…

– И не очень была этому рада… – насмешливо закончил он за нее начатую фразу.

– Я ничему не радуюсь, когда он рядом. Правда, мне понравился его фаэтон, – простодушно призналась она и сделала шаг к Рори. – Как ты узнал, что мы будем ехать вдоль реки?

– Кто-то прислал мне записку и даже указал точное время.

Слова Рори повергли ее в ужас. Она в испуге прижала ладони ко рту.

– Значит, про нас кто-то знает?

В Рори вновь проснулся гнев.

– Подумаешь! Разве мир рухнет, если люди узнают про нас?

– Да, Рори! Да! Это конец света – и не только для моей семьи. Амос Уэллс владеет на паях с Дженсоном конюшней. Он может уволить тебя так же, как и Генри. И что с нами тогда будет?

Ее начала пробирать дрожь. Рори, успокаивая, гладил ее по волосам, согревал теплом своего тела.

– Только не плачь, Ребекка! И ничего не бойся! Кто бы ни прислал мне это письмо, он же на нашей стороне. Он не пошел к твоему отцу или к Уэллсу. Мы пройдем через все беды, если ты не разлюбишь меня. Когда я увидел тебя с Амосом в экипаже, я готов был его убить. Я чуть не сошел с ума!

Ребекка страшилась его гнева, его взрывного темперамента. Но его жар растопил ее заледеневшее от испуга сердце. Когда он был рядом, ощущение опасности покидало ее.

С каким-то невнятным проклятием, больше похожим на стон, Рори сжал ее голову в сильных ладонях и приблизил ее губы к своим губам.

– Ребекка, я так люблю тебя, что ревную ко всему свету.

Она понимала, что его надо немедленно остановить, иначе они вновь пойдут по уже проторенной дорожке; целуясь и касаясь друг друга, они доведут себя до безумия. «Это нехорошо, неправильно…» – мысленно повторяла она, но заклинание не действовало.

Когда его руки скользили вверх и вниз по ее спине, а жадный рот страстно ласкал ее губы, все казалось хорошим, правильным, необходимым. Опять она почувствовала тепло и томящую боль в низу живота. Она отдала себя всю во власть этому неведомому сладостному чувству. Ребекка встала на цыпочки, запрокинула голову, потянулась к нему за новым жарким поцелуем. Не отрываясь друг от друга, они медленно опустились на колени.

7

Лунные блики, пробиваясь сквозь густую листву, серебряными пятнами ложились на их сплетенные тела. Руки Рори прижимали Ребекку все крепче к бурно вздымающейся груди. Он покрывал ее лицо и шею торопливыми поцелуями. Она отвечала ему тем же. Пряди его длинных темных волос скользили меж ее пальцев.

– Пожалуйста, Ребекка. Разреши мне любить тебя! Не вырывайся, не уходи. Скажи, что ты моя…

Его руки расстегнули пуговичку на вороте халата, раздвинули полы, открыв лунному лучу ее светлую сорочку. Тут Рори замер, опустив руки и предоставив ей возможность выбора. Он ждал ее ответных действий, хотя и жаждал немедленно опрокинуть ее на траву и накрыть своим телом.

Она трепетала, но не от холода или боязни того, что его огромное и грубое мужское тело может сотворить с ее нежной податливой женской плотью. Покров тайны все равно должен быть откинут. Ее невинность, ее мораль, правила поведения, которые ей годами внушали в семье, уже начали тяготить ее. Безумием было их нарушать, и все же Ребекка поняла, что скинет с себя эту обузу. Ее воли уже не хватало для сопротивления.

Она позволила халатику соскользнуть с плеч и упасть на землю к ее ногам. Она раскинула обнаженные руки, как бы приглашая его.

– Я люблю тебя, Рори!

С протяжным стоном он схватил ее в объятия.

– И я люблю тебя! Я буду осторожен, Ребекка. Тебе не будет плохо со мной.

Он знал, что сначала должен причинить ей боль, но не стал пугать ее рассказами о том, как женщины теряют девственность и что при этом чувствуют. Подобных исповедей Рори наслушался немало от своих случайных распутных подружек. Он поклялся себе, что будет обходиться с Ребеккой предельно нежно и осмотрительно. Несмотря на свой буйный темперамент, он надеялся, что сумеет себя сдерживать, хотя никогда раньше не имел дело с девственницей.

В его жизни не было девушки, подобной Ребекке, за которую он нес бы полную ответственность. «Мы оба девственники в любви, истинной любви» – эта мысль пронзила его мозг.

С благоговейным трепетом Рори раскинул на траве, словно ковер, ее жалкий халатик. Его рука смяла тонкую, почти неощутимую ткань ночной сорочки. Он возился с какими-то ветхими от многочисленных стирок завязками, и это раздражало его, пока он не дернул, и они распались у него в пальцах. Сорочка, свисавшая с Ребекки бесформенной хламидой, упала на землю, и обнажившееся юное женское тело было так прекрасно, нежная атласная кожа переливалась серебром и перламутром там, где на нее падал лунный свет.

Его ладони сжали ее груди, тыльной стороной большого пальца он надавил на сосок, тот сразу откликнулся на прикосновение, отвердел, чуть увеличился в размерах. То же самое Рори проделал с другой грудью. Потом его руки опустились ниже, приласкали тонкую талию и выпуклость бедер, переместились в пространство между упругими, стройными ляжками.

– Как ты красива, – произнес он, чуть дыша.

Этот шепот, вместе с вырвавшимся из его полураскрытого рта воздухом, прошелестел у нее в ушах.

Ребекка упиралась ладонями в грудь Рори, с упоением ощущая, что его сердце колотится так же бешено, как и ее. Он был так силен, от него веяло таким жаром, что она таяла от охватившей все ее существо любви к нему. Только она не знала, что ей надо делать, чтобы выразить эту любовь не словами, а действиями. Может быть, ей и не нужно ничего делать, и все получится само собой?

Все-таки она заговорила:

– Я хочу, чтобы ты любил меня, Рори… я не хочу ждать… Но, может быть, мы хотя бы обменяемся клятвами друг перед другом. Как было принято в древние времена. Это будет, я думаю, истинным венчанием перед Господом.

«Посмеется ли он над моими фантазиями?» – промелькнуло у нее в голове.

– Ну да! Я тоже слышал про такой обычай, – откликнулся он, подождал немного, пока она кое-как оправила на себе сорочку, и низким хриплым голосом произнес торжественно: – Я, Рори Майкл Мадиган, беру тебя, Ребекка… – Он запнулся, вспоминая ее второе имя. Она шепотом подсказала ему. От радостного возбуждения ее глаза пылали. – …Беатрис Синклер… в свои законные супруги, чтобы быть с тобой с сего дня неразлучно и в радости, и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, и клянусь любить и беречь тебя, пока смерть не разлучит нас…

Ребекка повторила те же слова. Ее голос был ясен и отчетлив, хотя и негромок. Он звучал волшебно в созданной их воображением, просвечиваемой лунными бликами церкви под ветвями грушевого дерева.

Когда она закончила, он расцеловал кончики ее пальцев. Потом они сцепили те пальцы, на которых должны были быть одеты обручальные кольца.

– О, если б у меня было сейчас с собой кольцо! Но я обещаю, что наступит день, и очень скоро, когда ты, Ребекка, наденешь на палец кольцо из чистого золота.

– Как я люблю тебя, Рори!

Ее желание проснулось с новой силой. Она доверчиво приникла к нему. Рори покрыл ее обнаженные плечи поцелуями. Ребекка набралась смелости, расстегнула его рубашку и потянула ее из-под пояса штанов. Он помог ей, тряхнул плечами, и рубашка спала с него. Заставляя себя не спешить, Рори освободил ее от сорочки, проследил, как легкое одеяние медленно поплыло вниз и задержалось, обвившись вокруг ее коленок. Тогда он осторожно уложил Ребекку на спину на расстеленный халатик, снял запутавшуюся сорочку с ее лодыжек.

Склонившись на ней, Рори встретил ее полный робости взгляд.

– Я так худа…

– Ты – само совершенство. Женщины с большими… – Он не стал перечислять частей тела, вызывающих соблазн у мужчин, – они чаще всего быстро толстеют, а такие худощавые, как ты… всегда остаются стройными.

Он провел губами по ее бровям, затем по губам, перешел на грудь, долго языком играл с сосками, дождался момента, когда ее тело изогнулось в его объятиях и затвердевшие кончики грудей поочередно направились в его раскрытый рот.

Руки его принялись ласкать низ ее живота и едва заметный бугорок между ног, скрытый волосяным покровом. Рори почувствовал, что она напряглась.

– Не бойся, Ребекка. Я не буду торопиться. Позволь мне потрогать тебя…

То воздействие, которое его руки и рот оказывали на ее тело, подвело Ребекку на край черты… В глубинах ее тела и ее сознания творилось нечто неведомое ей. Жар, дрожь, толчки крови в сосудах, звон в ушах и нарастающая тягостная боль, которая вслед за перемещением его рук спустилась в самое потаенное место.

Его руки чутко угадывали, к чему прикоснуться и где их прикосновение вызовет ее реакцию, где каждый кусочек ее тела обретет новую самостоятельную жизнь. Острое, ни с чем не сравнимое удовольствие она ощутила, когда кончики его пальцев пробрались в щель меж губ ее влагалища и увлажнились исходящей из ее тела влагой.

Стыд захлестнул ее. Ей показалось, что она сделала что-то дурное, когда он быстро отдернул руку. Однако Рори успокоил ее нежным поцелуем, убедившись в естественном ответе девичьего тела на его ласку.

– Я больше не могу ждать, Ребекка, – прошептал он, усаживаясь рядом на траву и снимая с себя ботинки и бриджи.

Каждый нерв в ее юном теле изнывал от желания, покуда он торопливо раздевался. Ребекка видела его голым со спины на реке во время купания и после этого, лежа ночью без сна, представляла себе, как он выглядит без одежды спереди. И сейчас ей захотелось рассмотреть его подробней, но он не дал ей на это времени, упав рядом с ней на бок и вновь прижав к себе.

Как только губы их слились в поцелуе, гораздо более длительном и страстном, чем все предшествующие, Ребекка смогла почувствовать, что его твердая таинственная мужская часть тела, дотоле скрытая под одеждой, а теперь обнаженная, горячая и настойчивая, с силой стала давить на мягкую плоть в самом низу ее живота.

Его язык играл с ее языком, дразнил и вызывал на ответную ласку. Когда их поцелуи достигли уже полного лихорадочного и яростного безумства, Рори схватил ее руку, провел ею издевательски медленно по рельефным мускулам и поросли волос на своей груди, потом по мускулистому плоскому животу и, наконец, заставил потрогать свой пышущий жаром твердый член.

Ребекка вздрогнула от изумления. Рори пробормотал какие-то ласковые любовные слова, упрашивая ее мягко, но настоятельно, пока она не позволила ему опять положить ладонь на эту самую главную мужскую принадлежность. Он согнул ее пальчики, и получилось так, что она обхватила его фаллос.

Гладкий и довольно длинный стержень жил какой-то своей странной жизнью. В нем что-то пульсировало. Ничего подобного она не держала раньше в руках. Ребекка сжала пальцы, и он застонал. Она испугалась, что сделала ему больно, и попыталась убрать руку, но Рори заставил ее продолжать сжимать и разжимать пальцы и даже показал, как лучше проделывать это, и так она действовала под его руководством, водя ладошкой по его напряженной плоти, щекоча и сжимая ее, пока, наконец, Рори, судорожно вздрогнув, не выкрикнул ее имя.

В первый раз она осознала, какую власть способна обрести женщина над мужчиной.

Никогда в прошлом прикосновение женской руки не вызывало в нем такого возбуждения. Даже в юные годы, когда ему было чуть больше шестнадцати и он проходил курс начального обучения у молоденькой, но уже опытной шлюшки. Ребекку сдерживала ее девичья скромность и строгое воспитание, и то, что ему удалось разрушить все препоны и дать выход ее природной пылкости, раззадоривало его, усиливало и без того рвущееся наружу желание.

В воображении Рори представлял себе, что творится сейчас в сознании Ребекки. Ведь раньше плотская любовь казалась ей чем-то уродливым, греховным и, главное, непонятным. И вот теперь она, исходя женской влагой из самого своего сокровенного места, теряет последний стыд, безжалостно ломает собственную натуру, открывая свою истинную сущность. И он гордился тем, что именно его мужские достоинства превратили робкую, скованную религиозными и прочими догмами девушку в женщину, жаждущую познания любви.

Если б только он мог сдержаться и не расплескать себя раньше, чем овладеет ею.

– Сейчас, дорогая, сейчас…

Рори дышал ей в рот, опрокидывая ее на спину и раздвигая пошире ее ляжки. Свое напряженное, изнывающее от боли орудие он использовал, чтобы ее вздутые от возбуждения лепестки, покрытые бархатистой порослью, еще больше смочились жидкостью, и он смог бы легче войти внутрь ее девственного лона.

Пот тек по его лицу, когда он задержал движение члена на полпути и стал вводить его в мягкую плоть с мучительной для себя медлительностью, позволяя ей идти ему навстречу, участвовать в этом ритме, и получилось так, что барьер ее девственности был разрушен их совместными усилиями.

Ребекка ощутила, что нечто горячее проникло в нее, заполнило ее чем-то, но ей этого было недостаточно. В ней горело желание достичь большего, все ее существо нуждалось, требовало, чтобы его наполнили сверх краев.

Когда Рори замер, она почувствовала, что его тело сотрясается, словно в судорогах. Она открыла глаза и увидела склонившееся над ней его искаженное, будто в агонии, лицо. Капли пота скапливались у него на бровях. Она протянула руку и осторожно убрала их. То, что она пошевелилась, тотчас же вызвало в нем ответное движение. Рори вздрогнул, издал хриплый стон и опять начал вжимать ее в себя и отпускать в странном завораживающем ритме.

Ребекка не могла не подчиниться этому ритму, стремясь помочь его проникновению внутрь ее тела, желая, чтобы их плоть сплавилась в единое целое. Ее ляжки раскинулись еще шире и взмыли вверх, и он откликнулся встречным напором, издав возглас, который был одновременно и ласков, и яростен.

Острая боль повергла Ребекку в изумление. В глазах Рори она нашла объяснение, почему он столь долго колебался и осторожничал. Он боялся ее испуга, боялся отвратить ее этой болью от любви. Но боль была настолько сладостна, что она бесстрашно приникла еще плотнее к нему, насаживая себя на его раскаленный ствол.

– Нет, не надо, Ребекка, – выдохнул он.

Грудь его бурно вздымалась. Он ловил ртом воздух, которого ему не хватало. Рори пытался снова остановить себя, уже находясь глубоко в ней.

– Подожди немного, и боль пройдет…

– Я не хочу ждать! – крикнула Ребекка.

Она бы разбудила своим криком всю округу, если б вовремя не прижалась ртом к его потному плечу и не заглушила свой вопль. Она корчилась под ним, цеплялась за него, желая, чтобы он утихомирил наконец тягостную боль, от которой изнывало ее тело. Почему-то она знала, что он способен это сделать, если будет двигаться внутри ее. Боль при разрыве девственной плевы была ничто по сравнению с ноющей болью неутоленного плотского желания. Она ждала от него полного удовлетворения.

Рори не надо было уговаривать.

Истекая влагой, она приняла его, и он растворился в ней. Ее стоны выражали и то, что она побеждена, и то, что она побеждает. Он продвигался вперед медленными толчками, растягивая ее неподатливое лоно, ощущая в ответ необузданную голодную страсть. Он даже вообразить не мог, что она будет отдаваться ему с таким пылом.

Рори нашептывал ей любовные слова, поощряя и подстегивая ее, подсказывал, что надо вскинуть ноги еще выше и сомкнуть лодыжки у него за спиной, чтобы он мог проникнуть в самую глубину.

Словно водоворот закрутил их, погрузил в экстаз, из которого, казалось, выхода не было – но оба они ошибались. Выход из колдовского круга обнаружился в их совместном встречном движении. Внезапно она таинственным образом избавилась от томления и тоски, мучившей ее нутро. Боль сменилась наслаждением, таким сладостным и всеохватывающим, что она лишилась дара речи и все мысли улетучились, кроме одной – желания, чтобы это наслаждение продолжалось. И все же ей нужно было нечто еще, дотоле неизведанное, ускользающее, как бы она судорожно ни цеплялась за тело Рори, требуя от него этого. С ее губ срывались бессвязные обрывки слов, стоны, крики, и все помимо ее воли. Достигнув вершины возбуждения, она стремилась подняться еще выше.

Рори пришлось бороться с ней, чтобы удержать от конвульсий, но она была похожа на львицу – его золотоволосая, дикая, неукротимая любовница. И она была так неудержима в своей безумной страсти, что ему показалось, будто он заглянул в темную бездну. Он был не в состоянии удержаться на краю пропасти. Кипящая волна накрыла его, когда он с ощущением триумфа наносил последние частые толчки и изливал свое семя в глубину ее лона.

Ребекка сразу почувствовала в нем перемену – напряжение всех мышц, все учащающиеся движения разбухшего до невозможных пределов его члена, когда он вонзился в нее с такой пленительной свирепостью. Безотчетная мучительная жажда, накопившаяся в ней, разгорелась, вспыхнула, взорвалась и стала нестерпимой.

Волна за волной обрушивались на нее, заставляя ее извиваться, корчиться, растворяя последние остатки того, что было душой, в расплавленной желанием плоти. Только Рори мог спасти ее, и она вцепилась в него, требуя, чтобы он навалился на нее всей тяжестью своего сильного тела. И когда мужское тело подчинилось ее желанию и прижало Ребекку к такой же мягкой, теплой и плодородной, как и ее тело, земле, все стало на свое место, все было понятно и правильно…

Рори начал постепенно вынимать член из ее влажного липкого лона, но она словно приросла к нему и тянулась за ним, жалея, что им приходится расставаться. Он переменил позу, лег на спину и уложил ее себе на грудь. Их ноги еще были сплетены. Он осыпал короткими нежнейшими поцелуями ее разгоряченный лоб и шелковым каскадом ее волос окутал свое лицо и плечи.

– Я люблю тебя больше жизни, Ребекка. Я не хотел причинять тебе боль, но…

Она прервала его ласковым поцелуем и прошептала:

– Мне не было больно. Разве только чуть-чуть в самом начале…

Ее глаза поблескивали, как два крупных изумруда в пятне лунного света. Она заявила с беззастенчивой простотой:

– Это все не важно, потому что потом было… Скажи, так всегда бывает?

Рори погладил ее по личику.

– Больно бывает только однажды, в первый раз… А дальше будет все приятнее. Но, мне кажется, что так хорошо, как было сейчас, уже никогда не будет. Я уверен, что ни один мужчина и ни одна женщина на свете не испытали того, что выпало нам.

– А я считаю, что в следующий раз нам будет так же хорошо. – Она тут же смутилась. – Ты можешь подумать, что у меня вообще нет стыда. Порядочные женщины…

– Порядочные женщины любят своих мужей. И этого не стыдятся. Мы оба получили удовольствие потому, что влюблены друг в друга. Наша любовь так красива, Ребекка… А в красоте не может быть ничего постыдного и плохого. У Господа Бога любовь в большом почете. Я тебя уверяю. – Он взял ее за подбородок и легонько повернул к себе. – Ведь ты любишь меня?

– Да! Да, конечно! Но… – Она мучительно искала подходящие слова.

– Но твоя семья не приемлет ирландцев, особенно тех, что без гроша в кармане. Ты это хотела мне сказать? – В его тоне вновь проскользнула горечь.

Ребекка кусала губы в растерянности.

– Они заботятся обо мне… Мне надо как-то их убедить..

Он понял, что она готова расплакаться.

– Не плачь, Ребекка! Не ты, а я возьмусь убедить их, что мы любим друг друга и собираемся пожениться.

Она горестно покачала головой и порывисто обняла его, внезапно осознав всю величину своей вины перед отцом и матерью и непоправимость того, что произошло. Она отдалась Рори и в глубине души знала, что не откажет ему и в следующий раз. Она ощущала себя безвольной, даже распутной женщиной.

– Ты не сможешь вот так просто прийти к папе и попросить моей руки. Он скажет «нет».

– Тогда ты должна выбирать, дорогая. Или он, или я! – сухо произнес Рори и развел ее руки в стороны, освобождаясь от ее объятий.

Она схватила свою сорочку, бесформенной кучей лежащую на земле, торопливо надела ее через голову, нервно стала ощупывать пальцами порванные у ворота завязки, он же не менее поспешно натянул бриджи и обулся. С рассерженным видом Рори облачился в рубашку и нахлобучил шляпу. Каждое его движение – и когда он застегивал пуговицы на рубашке, и когда с остервенением засовывал ее подол за ремень штанов – выдавало его нарастающий беспричинный гнев.

Ребекка, съежившись, сидела на своем раскинутом на земле халатике, похожая на неприкаянное, несчастное привидение, а светлая сорочка на ней выглядела в холодном лунном свете как саван. Она уткнулась носом в согнутые колени, и рыдания сотрясали ее худенькие плечи.

– Я не могу выбирать между папой и тобой! Не требуй этого от меня, Рори! Мне так плохо… Я не знаю, как быть…

Вздохнув, он присел рядом с ней.

– Подумай о нас с тобой, о том, что мы испытали вместе, о наших чувствах. Наша любовь сильнее, чем предубеждение твоих родителей против меня, – начал тихо убеждать ее Рори.

– Они хотят выдать меня замуж за того, кто смог бы заботиться обо мне…

– За того, кто богат, как Амос Уэллс. – Рори подхватил ее неоконченную мысль.

– Дело совсем не в деньгах… В его надежности…

– А любовь, значит, вещь ненадежная! Вот и пораскинь мозгами, что для тебя важнее: быть под надежной опекой или быть любимой?

В слово «надежной» он вложил все свое презрение к спокойной, респектабельной жизни.

– Я не желаю красться к тебе тайком по ночам. Или ты меня любишь или нет! Тебе решать.

Несмотря на теплый ночной воздух, Ребекка дрожала от нервного озноба. Слезы струились по ее щекам. Одетый в темное, Рори мгновенно исчез из виду в густой тени сада. Она не осмелилась окликнуть его.

Виргиния-Сити

На выкрашенные в яркий карминовый цвет губы Энни по кличке Англичанка была словно наклеена вялая, обязательная для клиентов улыбочка. Зазывно покачивая широкими бедрами в обтягивающей юбке, она шла ему навстречу через комнату. Густо намазанные тушью ресницы обрамляли мутные, бывшие когда-то голубыми глаза. Зрение ее ослабло, зрачки выцвели от постоянного употребления опиума. Все «девушки» в заведении мистера Шнеля употребляли различные виды наркотиков. Иначе бы они не выдержали изнурительного труда в этом убогом борделе, расположенном над самым шумным и скандальным салуном Виргиния-Сити.

Энни действительно была англичанкой, родом из Йоркшира, но ее деревенский здоровый румянец растворился в опиумном и табачном дыму, да и прочие прелести начали увядать. Когда-то пышные светлые волосы стали жидкими и поблекли, а с каждой жуткой зимой, проведенной в шахтерских бараках на приисках, угасал ее некогда жизнерадостный нрав, а бледная кожа отвисала и становилась дряблой.

– Итак, ты вернулся к своей Энни, мой любимчик? Вспомни, я это предсказывала. – Кокетливый сексуальный шепот с йоркширским акцентом был одним из ее достоинств.

Она засунула руку ему под сюртук и принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.

– Я могу кое-что для тебя сделать, любимчик! Ты знаешь, что я могу, – почти напевала она, подталкивая его к кровати, а потом начиная раздевать привычными к этому занятию руками.

Ее посетитель хранил молчание, предоставляя ей возможность поболтать и расслабить его напряженное тело искусными манипуляциями пальцами и энергичным горячим влажным ртом. Ртом Энни работала гораздо охотнее, чем другими местами своего тела.

Он швырнул сюртук и рубашку на сиденье ближайшего стула, морща нос от приторно-сладкого запаха ее опиумной трубки, оставленной на прикроватной тумбочке.

Когда она расстегнула ему ширинку и вытащила наружу его фаллос, он затаил дыхание от предвкушения удовольствия, забыв про грязь и запущенность обстановки вокруг, перестав обращать внимание на вонь давно не мытого женского тела и ароматы дешевой парфюмерии.

Если б только она вновь смогла добиться того, что ей удалось в прошлый раз. Другим это не удавалось. Все шлюхи знали о его слабости и пересмеивались у него за спиной. В своем бессилии он обвинял свою холодную стерву-жену. Это она сделала его таким. Он заставил себя не думать об умершей жене, а сосредоточиться на том, что делала Англичанка.

Она помогла ему избавиться от остальной одежды, и он стоял перед ней голый. Он всегда гордился своим внешним видом, ладной фигурой и мужественными чертами лица. Взглянув в треснутое зеркало, повешенное на стенке, он изучил свое отражение и отражение шлюхи в красном, расшитом блестками одеянии. Она уже перезрела, но еще не была слишком жирной. Большие белые груди вывалились из-под черного корсета, когда ее платье спустилось с плеч, открывая взгляду нижнее белье.

Она приподняла груди ладонями, чтобы клиент полюбовался этим сокровищем, но тот нетерпеливо приказал:

– Занимайся делом!

Он лег на спину и покрутил рукой в воздухе, призывая ее поскорее покончить с раздеванием.

Энни тихонько вздохнула, освобождаясь от платья. Она осталась в корсете и таких же черных чулках, пристегнутых к корсету резинками. Она специально не носила панталончиков под платьем. Впрочем, в данном случае это значения не имело. То, что у нее было между ног, его не возбуждало. Она другим способом зарабатывала деньги, которые он платил. Правда, платил щедро. Но ей приходилось за каждый полученный цент стараться вовсю. Это был редкий, пожалуй, единственный случай в ее обширной практике.

В диком разгуле, царившем в штате Невада, где женщины были «товаром» редким и дорогостоящим, мужчины обычно взрывались от похоти при первом же прикосновении к женской плоти.

Она приступила к исполнению своих обязанностей, будто разыгрывая с партнером уже отрепетированный спектакль, обхаживая его тело, охая и ахая, лаская его кожу кончиками пальцев и губами, раззадоривая его все настойчивее по мере того, как ее рот продвигался все ближе к его мужскому естеству. Несмотря на ее наготу, на щекотание грудями его груди, на ловкую работу ее губ и рук, его член оставался пассивным.

Он схватил в горсть клочья сальных крашеных волос и с силой направил ее голову к себе в пах.

– Займись же делом, черт тебя подери!

Энни начала с поглаживания члена и прочих приемов из своего богатого репертуара, но скоро убедилась, что это не дает никаких результатов. Он зарычал от злобы на самого себя и стал с остервенением бить кулаками по матрасу.

– Энни все делает в лучшем виде, любимчик. Ты только не бойся… – певуче приговаривала она, обдувая его член теплым воздухом от своего дыхания. Затем она взяла его в рот и стала усиленно забавляться с ним, работая и губами, и языком.

Он издал несколько отрывистых стонов, когда какие-то проблески воспоминания о давно испытанном им чувстве забрезжили где-то на периферии его сознания. Это чувство почти вернулось к нему. Почти. Его бедра стали вздыматься дугой над матрасом, он судорожно пытался ускорить наступление долгожданного момента.

Энни удвоила свои старания. Губы и язык работали в полную силу, руки встряхивали его сморщенные яички. Сдавленное рыдание сорвалось с его губ. И за это Энни благодарила Бога.

– Видишь, любимчик, я ж тебе говорила! Англичанка Энни своего добьется. И все ради тебя, любимчик!

Она откатилась от него с облегчением, спустила ноги с кровати и принялась одеваться, повернувшись к клиенту спиной. Поэтому она не видела, какая убийственная ненависть вспыхнула в его глазах при виде колыхающейся женской плоти.

Генри Снейд стоял в задумчивости в застекленной нише кабинета на ранчо «Быстрый ручей» и окидывал взглядом безбрежные владения Амоса Уэллса.

Это была лишь малая часть его обширной империи. На горизонте серыми громадами высились горы. Их очертания были зыбкими в знойном мареве. Даже эти горы были собственностью Амоса.

В нагретом полуденным солнцем воздухе образовывались вихри, разгуливающие свободно над долиной, и густые высокие травы находились в беспрестанном движении, отчего долина напоминала морскую поверхность.

Генри явился по вызову хозяина, и экономка велела ему подождать в этой роскошной комнате, где каждый предмет обстановки внушал почтение к личности владельца, а на книжных стеллажах, казалось, была собрана и заключена в кожаные с золотым тиснением переплеты вся человеческая мудрость.

Генри размышлял о своем будущем. В настоящее время он был главным управляющим ранчо, и Амос был настолько удовлетворен его стараниями, что собирался назначить Генри генеральным директором своих серебряных рудников. Снейд не боялся ответственности.

Между шахтерами и ковбоями не было особой разницы. Чтобы командовать ими, надо было лишь иметь в голове малую толику мозгов и твердость характера. Генри обладал и тем, и другим в достатке. Когда-нибудь он приобретет в собственность точно такой же сказочный дворец, и Леа получит все наряды и украшения, о которых она грезит. Может быть, стоит уже сейчас поговорить с Амосом о новом назначении. А может быть, еще не время. Лучше, пожалуй, пока только намекнуть ему о своем желании заиметь побольше акций. Через несколько лет Генри Снейд тоже собирался стать «серебряным бароном».

Амос энергично распахнул двери кабинета, дружелюбно приветствовал Снейда и пригласил гостя сесть. Сам он опустился в свое излюбленное кожаное глубокое кресло за письменным столом.

– Вы хотели меня видеть, мистер Уэллс?

Амос, скрестив пальцы у подбородка, с минуту молчал, вглядываясь своими серыми безжалостными глазами в улыбчивое лицо своего молодого партнера.

– Да, – наконец произнес он и после новой паузы добавил: – Мы уже обсуждали с тобой мои планы в отношении твоей родственницы.

– Я помню, сэр.

– Как твоя супруга относится к моей идее?

Снейд ощутил неловкость от такого прямого вопроса. Он погладил усы, давая себе время на раздумье. Он был осторожен.

– Леа в восторге от того, что вы станете членом нашей семьи.

– Яблоко от яблони недалеко падает. Я надеюсь, что пословица применима к данной ситуации. Ребекка и Леа сестры. Если я собрался войти в семью Синклер, то я должен знать, что они за люди. Расскажи мне о своей жене. Она тебя слушается?

Генри наморщил лоб, подыскивая нужные слова.

– Она обладает чувством долга, прекрасно готовит и хорошо справляется с остальным хозяйством. Я нанял Джони для тяжелой поденной работы. Китайская прислуга, как вы знаете, обходится дешево. Миссис Синклер это оценила. Моя теща всегда мечтала о прислуге, но доходы священника не позволяют держать в доме даже девчонку для стирки и мытья полов.

– Я так понял, что родители желают дочерям большего благосостояния, чем они сами добились в жизни.

– Несомненно, сэр. Таковы все родители. – Генри очень не хотелось обсуждать с Амосом отношения между сестрами.

– Принимая во внимание то, что дочери Синклера воспитывались в стесненных обстоятельствах, можно надеяться, что обе они с благодарностью воспримут блага, которые обретут при удачном замужестве. Ты осознаешь сам, как тебе выгодно иметь меня в качестве родственника?

– Разумеется, сэр. Что от меня требуется, мистер Уэллс? – Генри напрягся, прямо сидя на стуле, готовый немедленно вскочить и бежать куда угодно с каким угодно поручением. Уэллс рассмеялся резким лающим смехом.

– Ты не любишь ходить вокруг да около, а сразу берешься за дело. Вот за это я тебя и нанял, Генри. И за твое честолюбие вдобавок. Поговори с супругой о ее сестрице. Пусть она использует свое влияние на сестру, чтобы расположить ее ко мне. Мне нужна красивая благоразумная жена для предстоящей жизни в Вашингтоне, и я буду весьма щедр по отношению к ее родственникам.

– И позволите мне приобрести акции серебряных рудников? – Раз Амос с похвалой отозвался о деловых качествах его характера, Генри тут же решил проявить их. Он был уверен, что Амос все знает и все понимает. С ним нельзя лукавить и откладывать дело в долгий ящик.

Амос важно кивнул.

– Да, Генри. Те самые акции, которые в ближайшем будущем очень быстро поднимутся в цене… Прииски Комстока ждет новый бум. Это закрытая информация для закрытого пользования. Держись за мной в кильватере, Генри!

Мужчины обменялись понимающими улыбками.

Уэлсвилл

К вечеру подул ветерок и закрутил по улицам пыльные смерчи. Чарли Приткин по прозвищу Цыплячий Воришка вдоволь надышался едкой пыли кирпичного цвета, стоя в назначенном месте в проулке между салунами и ожидая битый час нанявшего его для весьма щекотливого дела парня. Салуны манили его выпивкой, но у Чарли не было ни гроша. Парень должен был принести деньги, но безбожно опаздывал.

Чарли услышал за спиной шаги и резко обернулся.

– Я тебя заждался, миляга. В глотке пересохло. – Чарли Приткин закашлялся.

– У тебя есть, что сообщить?

Приткин вновь прочистил горло. Он нервничал, не зная, как его благодетель воспримет принесенные им вести.

– Мисс Синклер была очень занята в последние недели. Попрыгунчик ее развлекает. После матча они на следующий день встречались в парке.

– Это нам известно. Продолжай.

– Через несколько дней он заявился к ней в дом, когда папы с мамой не было, а она возилась с огородом. – Приткин облизал сухие губы и выпалил: – Они здорово позабавлялись на грядке. «Борьба в грязи» – это так называется. Я видел это представление как-то на ярмарке и нахохотался до упаду. А тут было все бесплатно… Бог смотрел с неба, да и все, кто хотел, могли полюбоваться на забавное зрелище. А в воскресенье она отправилась к нему на речку. Там уж они намиловались…

– Она что, лишилась девственности еще до пикника в парке? – холодно поинтересовался мужчина.

Чарли запустил пятерню в свою косматую рыжую шевелюру и поскреб макушку, размышляя.

– Думаю, что нет. Но этой ночью… Он пробрался к ее дому в потемках, и птичка выпорхнула к нему. Они отлично устроились в саду. Я близко не мог подойти, но они столько времени провели под деревом, и уж, наверное, не за разговором. Когда она улепетывала обратно домой, на ней была только эта, черт знает, как она называется… Ее женщины надевают на ночь, и все титьки были наружу.

Наниматель Чарли молча кивнул. Он тщательно прятал лицо под широкими полями шляпы и не выходил из тени. Только глаза его сверкали, как раскаленные угли.

– Продолжай следить за ними. Я должен все про них знать, но больше никто… Чтоб не было никаких пересудов. Никому ни слова. Ты понял?

Цыплячий Воришка затряс головой. Благодетель сунул ему в руку двойного «орла» и скрылся за углом. Чарли Приткин, забыв про вожделенную выпивку, все стоял на месте и чесал голову. Не поймешь эту публику «с той стороны» железной дороги! Приткин мог поклясться, что его босс желает, чтобы дочка священника согрешила с ирландским боксером. Но какая ему в этом выгода?

Ребекка лежала без сна в своей спальне и предавалась отчаянию. Прошло три дня с тех пор, как она бездумно и бесстыдно отдалась Рори Мадигану. С той ночи она ни разу не сомкнула глаз. Расставшись с Рори, она при первых проблесках рассвета взглянула на себя в зеркало, уверенная, что потеря девственности наложила неизгладимый отпечаток на ее лицо. Она не заметила никаких изменений, лишь бледность покрыла щеки и глаза покраснели от слез и бессонницы. Зато необратимые перемены произошли в ее душе.

Она отдала Рори не только тело, но и сердце и душу. Они торжественно поклялись перед Богом, и эти обещания не могут быть нарушены. Но слова не имели законной силы, и ее родители были вправе выставить нежеланного жениха за дверь. Рори правильно сказал, она должна сделать свой выбор. Но как она могла ранить отцовское сердце и запятнать позором доброе имя семьи, сбежав из дому с ирландским бедняком? И как она могла отказаться от Рори, нарушить данную ему клятву и выйти замуж за Амоса Уэллса? Как она сможет жить без Рори?

Каждое его прикосновение было праздником для ее тела. Хоть ее мать старательно уклонялась от разговоров на подобные темы, Ребекка знала, что порядочная христианка не должна думать о физических наслаждениях в семейной жизни. Однажды она подслушала разговор Доркас с Леа об их супружеских отношениях с Генри. Старшая сестра отвечала на вопросы матери неохотно и лаконично, так что трудно было понять, довольна ли она этой стороной брака.

Почему она так не похожа на мать и сестру? Почему она находит истинную радость в физической близости с мужчиной? Она алчно жаждет объятий Рори. Да простит ее Господь за это, но она не в состоянии с собой совладать. Вместо того чтобы испытывать стыд и каяться, она мечтает снова совокупиться с ним и перебирает в памяти подробности их любовного свидания.

Как же найти способ получить отцовское благословение на брак с Рори? Ребекка металась в постели, терла ладонями виски, голова раскалывалась от тягостных мыслей. Настенные часы пробили два, другие часы в спальне родителей и внизу в гостиной мгновенно откликнулись. Бой часов прозвучал как предупреждение.

Что, если Рори покинет Уэлсвилл и вернется на ринг после того, как она обидела его? Ребекка прекрасно знала, что Рори Мадиган гордый, но бедный человек, а она ясно дала понять ему, что материальное благополучие и надежность для нее важны так же, как и для ее семьи.

Амос Уэллс навестил их накануне вечером. Ребекка сослалась на головную боль и спряталась у себя наверху, будучи не в силах поддерживать с ним беседу, когда ее нервы были напряжены до предела и она чувствовала себя в чем-то виноватой перед ним и боялась посмотреть ему в глаза. Если б он не вмешался в ее жизнь со своим неожиданным предложением, она смогла бы представить Рори родителям в более выгодном свете. У него есть сейчас вполне уважаемое занятие. «Почти уважаемое», – мысленно поправила она себя, так как работа тренера по подготовке лошадей к скачкам в глазах ее отца равносильна азартным играм. Но все-таки это постоянная работа, а если он переменит веру и позволит ее отцу обвенчать их в пресвитерианской церкви, это еще больше поднимет его престиж.

Она обязана придумать способ, как избавиться от Амоса, не рассердив его. Изображать наивную дурочку было бесполезно. Это только подогревало его интерес к ней. Может ли она честно признаться ему, что ее сердце уже отдано другому? Нет, это очень рискованно. Игра на выжидание, расчет на то, что со временем он устанет ждать, конечно, может привести к желательному результату. Но не может же у нее вечно болеть голова!

В один прекрасный день он задаст ей вопрос, и она должна будет ответить «да» или «нет» и объяснить причину своего отказа. А если она будет тянуть время, заигрывая с Амосом и развлекая его, Рори обязательно начнет ревновать. Он решит, что она предпочла Амоса.

Часы закончили перекличку, и в доме вновь сгустилась тишина.

– Как мне убедить Рори, что я люблю его больше жизни? – шептала она в отчаянии, потому что уже отдала ему все, что имела.

Не давая себе времени, чтобы одуматься, Ребекка начала поспешно одеваться. Она завершила свой туалет, водрузила на голову шляпку с широкими полями и тугой резинкой, чтобы скрыть волосы и лицо, если кто-нибудь встретится ей на улице и полюбопытствует, что это за юная леди прогуливается по Уэлсвиллу в глухое ночное время.

Рори лежал на койке в своей мансарде над конюшней с томиком стихов Уитмена в одной руке и стаканом виски в другой. «Стебли травы» всегда очаровывали и возбуждали его, но сейчас стихи казались тоскливыми и отвратительными, как выдохшееся пиво. И почти до донышка выпитая бутылка не оказала ожидаемого воздействия. Он не расслабился и не ощутил тягу ко сну.

Едва он закрывал глаза, как ему виделась Ребекка – испуганная, дрожащая девочка, пытающаяся прикрыть свою наготу жалкой беленькой рубашонкой. Такой он видел ее в последний раз в грушевом саду – скорченная фигурка в лунных бликах и слезы… слезы, капающие у нее из глаз. Он поступил подло, лишив ее девственности. И еще хуже – он свалял дурака, обменявшись с ней обещаниями, за нарушение которых их обоих ждет небесная кара.

– Если б у меня была капелька ума, я бы ускакал отсюда завтра же без оглядки. Эти обещания ничего не значат. Пусть она спокойно выйдет замуж за этого богача и станет супругой сенатора.

Рори отшвырнул книгу и собрался допить виски. Скрип дверных петель внизу и шорох в конюшне привлекли его внимание. Он тихо поставил стакан на пол, достал из-под подушки свой «кольт», задул фонарь и осторожно подкрался к двери.

Ребекка ничего не могла разглядеть в густом мраке. В огромной конюшне зашевелились десятки лошадей. Они терлись боками о дощатые перегородки и глухо стучали копытами по устланной соломой земле. Она брела меж бесконечных рядов стойл с тревожным чувством, что кто-то следует за ней по пятам. Но это были напрасные страхи, убеждала она себя. По дороге из дома до конюшни Дженсона ей никто не повстречался, и она никого не заметила позади, сколько бы ни оглядывалась.

Ее глаза постепенно привыкали к мраку. Узкие лунные лучи пробивались сквозь щели в стенах, тускло светились окошки под потолком конюшни. Она разглядела крутую лестницу в дальнем конце помещения и, вспомнив рассказ Рори о своем жилище, направилась туда. На полпути ее заставил замереть звук взводимого курка. Внезапно сильная рука обхватила ее стан, и кто-то втащил ее в пустующее по соседству стойло.

Ребекка пыталась закричать, но широкая мужская ладонь зажала ей рот.

– Ты, маленькая дурочка…

8

Ребекка сомкнула кольцо рук вокруг его шеи, прошептала едва слышно:

– Ты напугал меня до смерти…

– А мог бы и застрелить. Или я, или кто-нибудь из сторожей конюшни. Слава Богу, они все сегодня отпущены на ночь в город. В лучшем случае тебя бы затащили в пустое стойло и изнасиловали по очереди.

Рори был рассержен. От него разило виски. Он подхватил ее на руки и понес по крутой, узкой и скрипучей лестнице к себе в логово. Это был ее Рори, но одновременно какой-то невидимый в темноте грубый незнакомец. Он толкнул ногой дверь, внес ее в свою в каморку.

Рори опустил ее на пол посреди комнаты, чиркнул о ботинок спичкой и запалил керосиновую лампу. Грозным, совсем чужим тоном он задал вопрос:

– Что тебе здесь понадобилось?

Ребекка отпрянула к выходу.

– Я ошиблась. Мне не надо было приходить.

– И все же ты пришла. – Он заступил ей путь к двери.

– Ты напился.

– Не отрицаю. Мне захотелось напиться.

Он посмотрел в ее глаза, округлившиеся от изумления и ужаса. Ее губы дрожали, и все тело сотрясала нервная дрожь.

– Бог мой, что я говорю! Прости, Ребекка. Мой чертов характер подвел меня, но и ты сделала глупость, явившись сюда. Я испугался за тебя. Мы стреляем в конокрадов без предупреждения… а если б ты попала в руки наших парней…

Слезы потекли у нее из глаз, капали с ресниц. Она задыхалась в рыданиях. Это был нервный припадок, и Рори понял, что успокаивать ее было бесполезно.

– Я должна была тебя увидеть, Рори. Мы так плохо расстались с тобой… тогда… что ты мог подумать… что я не люблю тебя.

– Конечно, я так и подумал… Ты захватила меня врасплох, бессовестно соблазнила, а потом отшвырнула прочь…

Его ирония помогла ей прийти в себя. К ней снова вернулся ее прежний Рори, не злобный чужак с револьвером, от которого разило виски, а ласковый веселый парень. Ее сердце оттаяло. Она даже смогла пошутить в ответ:

– Если рассуждать так, как ты, то получается очень интересно. Ты попался в мои сети, невинный мальчик.

Неважно, кто из них сделал первый шаг, но через мгновение они уже пылко обнимали друг друга, изголодавшись по поцелуям.

– Я никогда не брошу тебя, Ребекка. Я хочу любить тебя и не прятать свою любовь.

– Если б за Амосом не стояла такая сила… Почему он выбрал меня из стольких женщин? Ведь я никто…

Он прервал ее речь, прижав губы к ее губам, потом покрыл поцелуями ее щеки, скулы, лоб, брови, ресницы, на которых еще не высохли слезы.

– Неправда. Красивее тебя нет никого на свете. Ты моя любовь на всю жизнь!

«Любовь на всю жизнь!» – мысленно повторила она, и это было последнее, о чем она подумала. Ее сознание отключилось. Только его тело, его руки, его губы существовали в этом мире. Ребекка забыла про Амоса, про отца, про то, какие ужасные последствия могут быть, если ее обнаружат здесь, на конюшне, в объятиях Рори.

– Нам нельзя расставаться. Я не спала все ночи после того, как мы поспорили и ты бросил меня в саду. Больше не поступай так.

Его рот был настойчив, заставляя ее губы и язык вступить в любовную игру. Она поддалась ему, почувствовав незнакомый, резкий привкус спиртного на его языке. Вместо того, чтобы отвратить ее, он лишь придал сладости запретному плоду. Ни одному мужчине, кроме ее единственного и неповторимого Рори, не будет позволено целовать, трогать, ласкать ее. Только ему разрешается познать все секреты ее тела.

Не прерывая поцелуя, Рори расстегнул на Ребекке платье и обнажил ее плечи, а она, охваченная томительной жаждой вобрать в себя жар его тела, запустила пальцы за ворот его рубашки, ощупывая выпуклые мышцы сначала на спине, потом на груди, покрытой жесткими волосами.

Их губы на время расстались, чтобы пуститься в волшебное путешествие по тем участкам кожи, которые постепенно обнажались спадающей с их тел одеждой.

Кончиком влажного язычка она водила вокруг его твердых сосков, вынуждая его вздрагивать. Маленькая пуританка показала себя сладострастной любовницей, и это удивило, но и обрадовало его. Вместе с утерянной девственностью Ребекка лишилась всякой застенчивости, желая и давать, и получать удовольствие.

С его помощью она избавилась от простенького миткалевого платьица, и от сорочки, и от панталончиков. Рори поднял ее на руки и бережно опустил на свою узкую кровать. Он опустился на колени у койки, и его поцелуи протянулись цепочкой от пальцев на ее ножках, через чудесно округлые лодыжки и колени, через упругие ляжки к скрытому волосами холмику внизу нежного живота. Рори откинул голову, глубоко вдохнул воздух и произнес:

– Ты так прекрасна! – Он окинул всю ее взглядом и добавил: – Мне хотелось бы уложить тебя на перину из лебяжьего пуха, а не на этот грубый, набитый соломой тюфяк. Ты достойна шелков и бриллиантов.

– Скажи мне только, что я достойна твоей любви, и я буду счастлива…

Она потянулась к нему губами, и разговор прервался.

Он освободился от брюк, взобрался на койку и накрыл ее своим телом

Внизу, во тьме, Цыплячий Воришка Чарли Приткин, спрятавшись в одном из пустующих стойл, не отрывал глаз от полоски света, пробивающейся сквозь щель под дверью каморки над лестницей. На этот раз не возникало никаких сомнений по поводу того, чем занимаются Рори Мадиган и дочка священника. Ему хотелось поскорее доложить обо всем своему благодетелю, но он не знал, где его найти и как он воспримет эту новость.

Чарли решил на всякий случай дождаться конца любовных игр, чтобы подслушать, что скажут любовники друг другу при расставании. Но они были молоды и неутомимы.

Цыплячий Воришка задремал, растянувшись на соломе и нахлобучив шляпу на глаза. Прошел не один час, прежде чем его разбудили шаги на скрипучей лестнице.

– Я должен тебя проводить, – настаивал Рори.

Он прошел к стойлу, где держал своего Красномундирника, и начал седлать коня.

– Но тебе нельзя появляться у нашего дома, – спорила с ним Ребекка. – Папа часто встает до рассвета и читает у себя в кабинете.

– Разумеется, я предпочел бы подъехать к дому при свете дня. – Рори в раздражении слишком сильно затянул подпругу, и жеребец протестующе фыркнул.

У Ребекки был несчастный вид.

– Мы уже раз поссорились из-за этого… Дай мне время, Рори. Мы найдем какой-нибудь выход…

Он прервал ее:

– Все упирается в проклятые деньги. Если б я показал твоему папаше туго набитый кошелек, он бы заговорил по-другому. Я вернусь на ринг. В шахтерских поселках можно заколачивать большие деньги.

– Нет! Тебя покалечат или убьют! И это дурные деньги. Мои родители ни за что не примут в семью боксера.

– А что же нам тогда делать? Сюда приходить тебе опасно, но я не могу обходиться без тебя.

Он смолк, выводя жеребца из конюшни.

На дворе Рори подхватил ее на руки. Они замерли на мгновение, отрешившись от всего мира. Их силуэты четко виднелись в светлом квадрате ворот конюшни. Потом они с явным нежеланием оторвались друг от друга.

Рори подсадил ее на коня и прикрыл темные створки ворот. Чарли тут же подкрался поближе и продолжал подслушивать. В ночной тишине он ясно различил девичий голосок.

– …На реке… Это недалеко от дома, и никто нас там не увидит… Обычно по воскресеньям я остаюсь одна после церковной службы, потому что родители отправляются навестить Леа. А в будни я по вечерам могу сказать, что поехала кататься верхом вместе с Селией, и пусть мама ворчит сколько ей угодно…

– А как насчет Амоса? Он кружит возле тебя, как пчела возле цветка. Он не оставляет тебя без присмотра, Ребекка.

– Я попрошу отца дать мне еще время подумать по поводу сватовства мистера Уэллса. Если он поймет, что я согласна на брак с Амосом только по настоянию матери и страдаю от этого, он смягчится. Я знаю, как папа добр ко мне. Прошу тебя, Рори, жди меня на реке. Пожалуйста! Я могу вырваться из дома в любой из дней…

– Я буду ждать… – без особой охоты пообещал Рори, – но главное, это достать деньги. Побольше и поскорее!

Она начала было протестовать, но он приложил палец к ее губам.

– Помолчи. Теперь говорю я. Если мне понадобится съездить куда-нибудь, чтобы ухватить большой приз, я это сделаю. И не возражай мне! Твоя семья не узнает, откуда я достал деньги. На этом поставим точку. Меня выворачивает наизнанку при мысли о том, что Амос вьется около тебя.

Их голоса затихли, когда они удалились от конюшни, усевшись вдвоем на коня Рори.

Приткин не стал на своих двоих преследовать влюбленную парочку. Он уже и так услышал достаточно и мог надеяться на хорошее вознаграждение.

У Селии Хант чуть глаза не вылезли из орбит, когда ее лучшая подруга призналась ей во всем.

– Ты сошла с ума! Он нищий и к тому же ирландец! – Глядя на опущенные плечи Ребекки, на ее несчастное заплаканное личико, она и без объяснений поняла, что дело зашло слишком далеко. – Боже, как ты могла позволить ему?.. – Селия готова была разрыдаться.

Ребекка нервно вцепилась в ручки кресла, на котором сидела. Еще немного, и их общий плач привлек бы внимание миссис Хант. Молодые девушки шептались в гостиной Хантов, где мать Селии принимала гостей. Доркас и Леа тоже присутствовали здесь, но незамужним девушкам было разрешено уединиться для беседы в дальнем углу. Подруги с трудом справились с волнением и заговорили более спокойно.

– Значит, ты отдалась ему? – зашептала Селия, сгорая от любопытства. – Ой, Ребекка! Скажи, что ты чувствовала? Тебе это понравилось? Расскажи мне подробно.

– Тс-с. Я не могу говорить об этом, Селия. Это слишком интимный предмет… – Ребекка замолкла, переждав появление служанки с чайным подносом. – Это было так прекрасно… – не могла не добавить она, с некоторой долей гордости вздернув кверху подбородок. – Я нуждаюсь в твоей помощи, Селия, чтобы снова увидеться с ним.

– Я могу иметь неприятности…

– Если ты боишься, я обойдусь без тебя.

– Ты говоришь, что тебе не нужен Амос, но если мы обе испортим себе репутацию, он махнет рукой и на меня, и на тебя. А мне Амос по душе, в отличие от тебя.

– Тем более есть смысл помочь мне. Если все сложится неудачно, я убегу из дому, а мистер Уэллс останется в твоем полном распоряжении.

– Как романтично! Если уж ты дошла до того, что готова бросить дом и родителей ради любви, мой долг быть с тобой до конца.

– О, Селия! Я знала, что могу рассчитывать на тебя.

Подруги горячо обнялись.

Несколько раз Селия заезжала к Синклерам после раннего ужина, и подруги отправлялись кататься верхом на своих лошадях. Это уже стало ритуалом, хотя Доркас сперва горячо возражала. Но Эфраим, вняв мольбам дочери дать ей время привыкнуть к мысли о замужестве, решил предоставить дочери относительную свободу.

После трех невинных прогулок, задуманных как отвлекающий маневр, заговорщицы прямиком направились к речке. На полпути Ребекка придержала лошадку.

– Спасибо, Селия. Только прошу тебя, покатайся где-нибудь до сумерек. Я предупредила папу с мамой, что сегодня мы вернемся попозже…

«Боже, до чего я докатилась! Какой стала лгуньей!» – подумала Ребекка.

Селия подмигнула подруге, пустила быстрой рысью свою недавно приобретенную породистую кобылку и бросила через плечо:

– Желаю получить удовольствие!

Привязывая старушку Бесси Мэй к дереву в ольховой роще, Ребекка с трепетом гадала, застанет ли она здесь Рори. Он не всегда мог закончить работу на скаковом треке и вернуться в город до захода солнца. «Боже, сделай так, чтобы мы встретились!» Ребекка была настолько погружена в свои мысли, что не заметила за деревьями спешившегося всадника.

Барт Слокум следил за ней во время всех их прогулок с Селией и теперь был доволен, что не напрасно потратил время. Он занимался слежкой по собственной инициативе. Дочери священника давно дразнили его своей привлекательной внешностью и невинностью, возбуждая в нем похоть. Одна, к сожалению, вышла замуж, и теперь ее охранял супруг, но другая гуляла сама по себе. Барт и не надеялся на такую удачу. Что делает порядочная девушка в глухом месте в вечерний час?

Добыча сама плывет ему в руки.

Барт оставил лошадь неподалеку от кобылки Ребекки, потом, таясь за деревьями, обогнал девушку и преградил ей путь.

– Что за птичка здесь порхает одна-одинешенька?

Его долговязая нелепая фигура изгибалась, как ствол ольхи, а длинные цепкие руки тянулись к намеченной жертве.

Ребекка ахнула в изумлении, но все же нашла в себе мужество, чтобы прикрикнуть на парня:

– Убирайся отсюда прочь, Барт Слокум!

– Ты даже знаешь, как меня зовут? Вот уж никогда бы не подумал. Где такая хорошенькая девушка могла видеть бедного Барта? Значит, мне не надо представляться? Все к лучшему… Могу составить тебе компанию. Хорошей девушке не пристало гулять одной…

– Я не одна. Я встречаю друга. Он не чета тебе, Барт! – Ребекка попыталась воспроизвести высокомерную интонацию Леа, когда та в разговоре хотела поставить кого-нибудь на место.

Но Леа вращалась в иных кругах, чем Барт Слокум. На него эта ледяная интонация и высокомерное выражение лица не подействовали. Он снова протянул ручищу, схватил Ребекку за платье и неожиданно рывком привлек ее к себе.

– Я с тобой говорю по-дружески, а ты со мной – нет. Зачем быть такой неприветливой? Кого ты встречаешь, девочка, в этой уютной рощице? Или ты морочишь мне голову? Я слышал, что старина Амос ухлестывает за тобой. Но он не из тех, кто будет шнырять по рощам. – Пусти меня! – Она бешено вырывалась. Паника все больше охватывала ее.

«Рори! Где ты, Рори?!»

Слокум забрал в горсть ее волосы, дернул изо всей силы. От боли Ребекка открыла рот, о он прижался к нему губами, заглушив рвущийся наружу вопль. Ее сопротивление только раззадоривало его. Для такой худенькой юной особы у нее было даже чересчур много упругих округлостей под платьицем. Барт разорвал его от ворота до талии и обнажил белое плечико и одну весьма привлекательную грудку.

– Черт побери, персик уже вполне созрел, чтобы его сорвать…

– Тебя будут судить и повесят за это! – удалось ей прокричать, когда он валил ее на землю.

– Не думаю. Болтовня обойдется тебе дороже, чем мне. Только заикнись, и от тебя живого места не останется. Куда ты денешься тогда, священникова дочка, шастающая по рощам? Поздно беречь то, что давно потеряно, маленькая шлюшка.

Слокум правой рукой буквально пригвоздил ее тело к твердой песчаной почве, а левой начал спускать с себя бриджи. Ребекка согнула ногу и со всей силы ударила его носком ботинка в пах. Барт взвыл от боли и ослабил свою хватку. Она извернулась и на четвереньках поползла прочь от него, потом вскочила на ноги и обратилась в бегство, спотыкаясь о выступающие из земли корни.

Извергая проклятия, он ковылял вслед за ней и, как ни странно, расстояние между ними постепенно сокращалось. Ребекка зацепилась ногой за корень и стала падать, но от падения ее уберегли сильные руки Рори Мадигана.

Он неожиданно возник в сумраке рощи.

– О, Рори, я молила Бога, чтобы ты пришел! – выдохнула она, прячась за его широкой спиной.

Слокум тотчас замер и попятился назад.

– Слушай, Попрыгунчик! Я не боксер… Ты не имеешь права…

Излияния Слокума оборвал кулак Рори. Удар левой свернул Слокуму челюсть на сторону, а свинг правой в подбородок поднял его на воздух и заставил отлететь и врезаться спиной в ближайший ольховый ствол. Слокум уселся на землю, беспомощно раскинув ноги. Распахнутая ширинка бриджей красноречиво свидетельствовала о его злодейских намерениях. Он потряс головой, брызгая кровью из рассеченной губы, потом попытался подняться и избежать нового соприкосновения с кулаками Малыша Попрыгунчика.

Рори не дал ему такой возможности. Едва Барт распрямился, кулаки ирландца замолотили по вражеской физиономии и по животу, пониже ребер. Рори обращался с Бартом Слокумом как с боксерской грушей. Барт не смог отвести ни одного удара. Он даже не поднимал рук, чтобы защититься. Его колени подогнулись, но Рори не позволил ему упасть. Он держал Барта на весу за ворот рубашки и правым кулаком превращал лицо насильника в кровавое месиво.

– Рори, прекрати! Ты убьешь его!

Просьбы Ребекки не остудили пыл боксера. Им овладела жажда убийства, и он утолил бы ее, если б Ребекка не вспрыгнула ему сзади на спину.

Очнувшись, он уронил на землю безжизненное тело Слокума. Тяжело, со свистом дыша, Рори обернулся и увидел, что в глазах Ребекки застыл ужас. Рори разжал кулак, потянулся к ней рукой с раскрытой ладонью, демонстрируя свои мирные намерения.

– Ребекка, это я, Рори. Я никому никогда не позволю обижать тебя.

Она разглядывала его руку, которая столько раз с нежностью ласкала ее. Боже, что с ней стало! Кожа на костяшках его пальцев была сбита в кровь. Расправляясь с Бартом, Рори и сам пострадал. Она подняла взгляд и заглянула в его глаза, такие синие, каким она представляла себе никогда не виденное ею море, такие требовательные и такие умоляющие. Это был ее любимый человек, откликнувшийся на зов и спасший ее. Она ответила на эту мольбу, кинувшись в его объятия.

Рори шептал ей слова любви, успокаивал, утешал ее, а она целовала разбитые костяшки его пальцев, слизывая с них кровь. Потом она прижала его руку к своему сердцу.

– Рори! Тебя послал мне сам Господь!

– Такое больше не должно повториться, – сказал он мрачно. – Если бы я задержался на работе… Что тогда стало с тобой? Сегодня я объезжал для Дженсона нового скакуна… Я должен был остаться на треке до ночи…

– Но ты же не остался! – Ребекка прильнула к нему.

– Следующее наше свидание произойдет не здесь. Я подъеду к дому твоего отца при свете дня и попрошу у него твоей руки. – Подавив в зародыше готовый вырваться у нее протест, Рори жестко добавил: – Я не хочу больше слышать от тебя никаких возражений. К тому времени у меня за пазухой будет достаточно долларов, чтобы меня сочли респектабельным женихом.

– Прошу тебя, не связывайся вновь с боксом, Рори! Отец станет еще хуже относиться к тебе.

– Хуже, чем сейчас? Сомневаюсь. – Рори оскалил зубы в недоброй усмешке.

Он взвалил тело так и не пришедшего в сознание Барта Слокума на плечо.

– Я отвезу его в город. Если он очнется по дороге, то я внушу ему, чтоб он держал язык за остатками своих мерзких зубов. Иначе он лишится их. Садись на свою Бесси Мэй и поспеши домой. Ты должна оказаться под крылышком своих родителей, моя девочка, прежде, чем я сброшу эту скотину где-нибудь в пыль у ближайшего салуна…

Словно брошенная сиротка, Ребекка проковыляла к своей лошади.

У Амоса был свой кабинет с массивным письменным столом в помещении центрального банка в Уэлсвилле. Он разложил на столе весьма конфиденциальные документы и только принялся за работу, когда в кабинет без приглашения ворвался Генри Снейд. Правда, он тотчас же извинился за свое вторжение.

Амос Уэллс с улыбкой оценил внешний вид своего партнера. Снейд был облачен в темный, хорошего кроя костюм-тройку и белую крахмальную рубашку с туго завязанным галстуком. И не очень потел.

Обменявшись с Генри рукопожатием, Амос пригласил своего протеже присесть.

– Твое лицо дышит энтузиазмом, – приветливо сказал Амос. – Тебе по нраву твоя новая работа на серебряном прииске?

– Леа ворчит, что я возвращаюсь поздно, но я заткнул ей рот покупкой нового фаэтона и выезда. С супругой у меня полное взаимопонимание. – Генри осветил затененный кабинет хищной акульей улыбкой, сверкнувшей из-под пышных усов. Он тщательно скрывал от хозяина, что его жена – порядочная стерва и все время капает ему на мозги.

– Прекрасно, прекрасно, – рассеянно пробормотал Уэллс. Его мысли унеслись куда-то далеко. Он повертел в руках тяжелое пресс-папье, сделанное из цельного кристалла горного хрусталя, разбрасывающего по стенам солнечные блики. – Теперь давай обсудим ситуацию с ирландцем.

– Мистер Уэллс! – воскликнул Генри. – Ребекка – дурочка, но она молодая дурочка. Хорошая наследственность победит нехорошую страсть. Она из добропорядочной религиозной семьи…

– Я могу простить ей заблуждения молодости, но до определенного предела… пока скандальные сплетни не начнут распространяться по округе… Устрой так, чтобы этот конюх Дженсона принял вызов лондонского чемпиона на поединок в Денвере. Призовая сумма будет очень большой, а ирландец не прочь заработать денежки.

Генри Снейд позволил себе пошутить:

– Разве у вас достаточно влияния, чтобы уговорить заморского чемпиона сразиться с безвестным Попрыгунчиком?

– У меня достаточно влияния, чтобы получить аудиенцию у королевы Виктории. Если бы мне это понадобилось…

– …и заставить Малыша Попрыгунчика вернуться на ринг, – подхватил мысль хозяина Генри. Он удивлялся наивности влюбленного богача. Если бы Амос знал, какими играми занимается ирландец с Ребеккой!

Амос между тем продолжал разглагольствовать:

– Так получилось, что мои финансовые партнеры в Сакраменто увлекаются боксом. Призовая сумма победителю может дойти до пяти тысяч долларов.

– А вы уверены, что Мадиган победит? – с притворной наивностью осведомился Генри.

– В любом случае папочка Ребекки узнает, что ее ухажер дерется на ринге за крупную ставку, и откажет ему.

– Почему бы вам не рассказать просто преподобному Синклеру, что его Ребекка связалась с ирландцем?

– Ребекка тогда сорвется с места и убежит с Попрыгунчиком. Я не хочу выглядеть подлецом перед своей будущей супругой… Лучше всего, если он растворится бесследно, с глаз долой… в просторах нашей Америки… Я благороден. Пусть у него будет призовая сумма в кармане. Дженсон мой должник. Он рискнет поставить на ирландца, чтобы расплатиться с долгами, и возьмется уговорить парня поехать в Денвер.

Снейд хотел выразить свое сомнение, но воздержался.

– Я бы хотел предостеречь вас, – начал он осторожно.

– Меня не надо предостерегать, – резко оборвал его Амос. – Я настороже…

– Что я должен сделать? – спросил тогда Генри без обиняков.

– Я договорился с Архимедом Пулом и получил его согласие на поединок с Мадиганом телеграммой из Сакраменто. Я финансирую матч в Денвере. Надо разогреть ажиотаж вокруг матча и поднять повыше ставки. Основной приз победителю составит пять тысяч.

– Вы не верите, что Рори Мадиган выиграет?

– Даже если, к сожалению, так получится, все равно отец Ребекки проклянет его «кровавые» деньги. Я хочу поймать Мадигана на «живца». От таких больших денег он не откажется.

Барт Слокум приканчивал бутылку виски в задней комнате салуна своего братца. Спиртное залечивало его раны, но заодно и разжигало ненависть, клокотавшую в нем. Все его тело жуткой болью напоминало о безжалостных кулаках Рори и взывало к мщению. Глаза его заплыли, а нос превратился в лепешку.

– Дыши теперь ртом, Барт, – посоветовал док и содрал за визит пятерку.

Барт, глотая виски, обдумывал способ, как заставить ирландца уплатить долг.

– Я выпью всю кровь из его жил, – пообещал Барт.

Цыплячий Воришка делил с Бартом его горести и бутылку виски. Когда кто-нибудь из городских обитателей пил по-черному, он тут же оказывался рядом.

– Я тебе предложу работенку, Барт.

– Какую, крысенок? – со злобой и недоверием огрызнулся младший из братьев Слокумов, но, однако, разрешил Воришке налить еще порцию из своей бутылки.

– Съездить со мной в Денвер и позаботиться о том, чтобы Попрыгунчик не возвратился оттуда обратно. Если британец Пул не убьет Малыша на ринге, ты выпустишь ему кишки наружу после матча. Это будет проще простого.

– А кто нам заплатит за убийство Попрыгунчика? – Барт хоть и был зол и пьян, но про материальное вознаграждение не забывал.

Цыплячий Воришка многозначительно поскреб свою шевелюру.

– Это я должен держать в тайне… но платит он хорошо. – Воришка вытащил заскорузлыми пальцами из кармана рубашки уголок зеленой банкноты. – Мы получим тысячу, когда сделаем дело. Ты хочешь войти в долю?

– А как же, Приткин! Я тут как тут!

– Прошу тебя, Рори, не соглашайся. Даже если ты победишь, нам это не поможет. – Ребекка захлебывалась слезами на его плече.

– Это мой единственный шанс заработать кучу денег. Я расправлюсь с Пулом. Я видел его в прошлом году на ринге. Он отяжелел и уже не так быстр. Поэтому он и готов драться с боксером из глубинки. Я благодарен Дженсону, что он выставил меня на матч.

Перед ними катила свои воды их любимая река. Но они не занимались больше любовью на берегу. Они спорили. Ребекка с радостью откликнулась на его записку с просьбой о свидании на прежнем месте после недельной разлуки. Но «замечательная» новость, о которой он писал, повергла ее в слезы.

– Это пять тысяч долларов, Ребекка! Этого хватит, чтобы купить участок земли, развести скот и выезжать лошадей. Мы не станем богачами, но, если трудиться на совесть, мы чего-нибудь достигнем.

– А если будет засуха или град, ты вернешься опять на ринг! – с горечью произнесла Ребекка. – Отец никогда не позволит мне жить на «кровавые» деньги.

– Из-за глупого упрямства твоего отца мы должны расстаться? Пусть он туп как бревно, но в тебе есть хоть капля ума и чувства?

Гнев нарастал в нем, как шторм в океане. Он тряс ее худенькие плечи, и Ребекка опять боялась его.

– Тебя побьют, и ты останешься ни с чем, – упавшим голосом сказала Ребекка, теряя надежду, что сможет переубедить мужчину, который уже принял решение.

– Благодарю за доброе напутствие, – усмехнулся Рори. – Я ждал от тебя совсем других слов. Ну и черт с тобой. Хочешь ты этого или нет, но я побью краснорожую британскую свинью. Я надеялся, что ты веришь в мою силу и талант, но я обойдусь и без твоей веры…

Ребекка не намерена была сдаваться. Она твердила одно и то же.

– А если не побьешь? И вернешься в Уэлсвилл с разбитым лицом и с тощей пачкой долларов, закапанных кровью? Хорош герой!

– Я немножко больше разбираюсь в боксе, чем ты, и знаю, что моего опыта и мастерства хватит для победы.

– Пусть так, но не думай, что тебя здесь встретят как героя, даже если ты начнешь швыряться долларами в толпу.

– Я и не рассчитываю на восторженный прием у респектабельных жителей Уэлсвилла. Но я хоть и нищий ирландец, я мужчина, и у меня есть собственная гордость. Я ни перед кем не буду унижаться, даже перед твоей святой семейкой. Да это и бесполезно. Я бросил ринг, устроился на приличную работу, и все равно я недостаточно хорош, чтобы войти в ваш дом через парадный вход, как позволено Амосу Уэллсу. Хоть вывернись я наизнанку, все равно результат будет тот же – меня не пустят даже на порог. Поэтому нам нет смысла встречаться. Выходи замуж за Уэллса, и покончим раз и навсегда со всеми проблемами. Твой отец будет счастлив.

Ребекку ошеломила его горячая речь. Любимый человек уходил из ее жизни навсегда.

– Рори, нет! Мы же дали обет перед Богом! Я люблю тебя. Я буду всегда любить тебя.

Она догнала его, опустилась на колени, припала к его ногам.

– Мне не нужны никакие деньги. Я готова хоть сейчас уехать с тобой куда угодно – скажи только слово! Не покидай меня!

Тяжело вздохнув, он тоже встал на колени рядом с ней, заключил Ребекку в объятия, зарылся лицом в шелк ее волос.

– Не плачь, Ребекка! Пожалуйста, не плачь!

Поцелуями он осушал ее слезы, а они все текли по ее несчастному личику. Прозрачные капли набухали на ресницах и скатывались вниз.

– Я вернусь за тобой – неважно, победителем или побежденным. Клянусь честью, я так и поступлю. Но я должен выйти на этот поединок. Отговорить меня тебе не удастся. Это мой единственный шанс чего-то достичь и доказать твоей семейке, что я способен содержать жену. Но я выиграю, я в этом уверен. Верь и ты в мою звезду! И жди меня. Если все-таки твои родители мне откажут, мы уедем из города. Но у меня есть надежда, пусть слабая, но есть.

Ребекка молча кивала головой, соглашаясь со всем, что говорил Рори.

– Я тоже надеюсь на лучшее, – наконец она вновь обрела дар речи. – Амос не появляется у нас уже вторую неделю. Вероятно, мне все-таки удалось чем-то разочаровать его. Может быть, он не станет мстить нашей семье, если мы с тобой поженимся.

Она хотела прочитать в его глазах одобрение, и Рори ответил ей полным нежности взглядом.

– Ты все делаешь правильно, моя девочка. После того как я вернусь из Денвера, никто, даже сам дьявол, нас не разлучит. Клянусь тебе!

– Я буду ждать тебя, Рори. Я тоже клянусь. Береги себя и возвращайся скорее.

Его лицо осветила улыбка, та самая, что сводила ее с ума. Он подмигнул ей.

– Жаль только, что мне придется ждать, когда заживут все шрамы и ссадины.

Она коснулась губами маленького белого шрама на его виске и прошептала:

– Я буду любить тебя и со шрамами, и с синяками. Только вернись ко мне…

– Я дал обет. Я его не нарушу, пока ты любишь меня.

– Тогда обет будет вечен, – тихо, но твердо произнесла она.

Рори приник губами к ее губам. Не разжимая объятий, они медленно опустились на землю. Мягкий травяной ковер послужил им любовным ложем.

9

Денвер выглядел весьма солидно по сравнению с горняцкими поселками на приисках Комстока. Он не был столь многолюден, как Виргиния-Сити в эпоху «золотой лихорадки», но в 1870 году насчитывал пять тысяч жителей, и все понимали, что население будет расти и дальше, а город стабильно развиваться. После больших пожаров и наводнений церкви, банки, магазины и редакции газет отстроили заново, уже не из бревен, а из камня и кирпича.

Рори и Бью Дженсон въехали в Денвер с юга, где город соприкасался с пустыней, проследовали по главной улице на север до центра, а там свернули на восток. Здания с готическими шпилями и затейливыми мансардами под черепичными крышами казались сказочными дворцами в летних сумерках при свете недавно установленных по всему центру газовых фонарей. Их путь лежал в окраинный и менее респектабельный район, где азартные игры, петушиные бои и боксерские схватки процветали, пока полиция милостиво взирала сквозь пальцы на нелегальный бизнес.

– В «Бочонке с кровью» подают хорошее виски, и у Блэки Драго есть чистые простыни и нет клопов, – сообщил Рори своему боссу, когда они спешились во дворе платной конюшни.

– Ты знаешь Денвер? – удивился Дженсон.

– У меня есть тут несколько друзей – все они заняты темными делишками, честно признаюсь, и трутся возле скачек и бокса. Драго мой соотечественник. Он заправляет политической машиной в Денвере и имеет кое-что за пазухой на каждого приличного горожанина, даже на благопристойных республиканцев. – Рори произнес это с язвительной усмешкой, зная, что Дженсон – выходец из Алабамы и убежденный демократ и поэтому не в ладах с республиканской элитой Уэлсвилла.

Салун «Бочонок с кровью» не претерпел изменений за два года, прошедших с тех пор, как Рори в последний раз побывал в нем. Зал был просторен, обставлен с вызывающей роскошью на грани безвкусицы.

Над стойкой бара из темного дуба во всю стену располагалось метровой ширины зеркало. В нем посетители, теснящиеся локоть к локтю у стойки, могли любоваться собственным отражением и определять степень своего опьянения. Грубые шахтеры с лицами, источенными каменной пылью, и загорелые дочерна ковбои соседствовали с тощими городскими клерками и красноглазыми от недосыпания профессиональными игроками. Двое пианистов в разных концах зала развлекали публику новейшими шлягерами. В толпе сновали густо накрашенные шлюхи, вымогая у клиентов выпивку и предлагая удовольствия в комнатах на втором этаже.

– Если мои глаза не обманывают, это Малыш Попрыгунчик! – завопил с сильнейшим ирландским акцентом миниатюрный человечек с балкончика, нависшего над залом, куда вела крутая лестница с витыми чугунными перилами.

Он был мал ростом, темноволос, с тонкими нафабренными усиками и одет в роскошный темный костюм с золотой цепочкой и золотыми запонками на манжетах белой рубашки.

– Блэки! Ты, старая картежная акула, еще не в аду? Рад тебя видеть на прежнем месте! – приветствовал его Рори, когда коротышка спустился по лестнице навстречу гостям.

Они обменялись крепким рукопожатием и похлопали друг друга по спине. Рори и Блэки Драго представляли собой забавную пару. Рори был чуть не на две головы выше своего приятеля. Бью Дженсон был представлен хозяину заведения.

– Так, значит, ты из нашей команды, парень! – радостно воскликнул коротышка. – Спасибо, что помог моему мальчику вернуться на ринг. Ты ставишь на него? Лично я вывернул все карманы и удвоил кон!

– Еще пять кусков? – поразился Дженсон. – Ты что, абсолютно уверен, что Рори сделает Архимеда Пула?

– Я видел Малыша в деле. Он на подъеме, а Пул уже сходит. Его время прошло. А кроме того, Пул – англичанин. – Тут Драго произнес какое-то неизвестное Дженсону, видимо, ирландское ругательство, потому что Рори и коротышка понимающе подмигнули друг другу и захихикали. Все трое протиснулись сквозь толпу к бару.

– Жаль, что Стив Лоринг отправился развозить грузы по горным поселкам. Он упустил шанс поставить на тебя.

– Лоринг? – переспросил Мадиган, не зная, о ком идет речь.

– Ах да. Ты ведь не встречался с новым мужем Гасси.

– Гасси Клейтон вышла замуж?

Рори восстановил в памяти облик рыжеволосой великанши с неисчерпаемым запасом крепких ругательств и кулачищами, способными свалить с ног быка. Она была владелицей самой крупной в Денвере транспортной конторы и лихо управлялась со сложным хозяйством и его мужским персоналом. Мысленно Рори сравнил этого жеребца в юбке с хрупкой нежной Ребеккой. Его невеста была прямо-таки создана для подвенечного платья, а как, интересно, выглядела Гасси в таком наряде? Рори усмехнулся.

– Кто же решился лечь с ней в постель? Ведь от ее словечек покраснеет даже подкованный ковбойский сапог.

Драго приказал бармену нацедить три кружки ледяного немецкого напитка из своего личного бочонка. Отхлебнув солидный глоток, он пояснил с улыбкой.

– Судьба распорядилась так, что в лице Стива Лоринга она нашла себе достойного партнера! Но хватит болтовни. Переходим к делам насущным. – Он понизил голос. – Я краем уха слыхал, что Пул отяжелел и пыхтит как паровоз. У него теперь за душой две-три отточенные комбинации, не больше. Выпад левой сбоку и потом сразу прямой удар правой… В ближнем бою Пул по-прежнему силен, конечно, но, пожалуй, это и все, что у него имеется в запасе. После приезда в город он вчера вечером устроил показательный бой, а после этого представления крохотная пчелка пролетела и разнесла молву…

Драго подал знак гостям забрать с собой пиво и подняться вслед за ним наверх на его наблюдательный пункт.

– О чем же молва? – поинтересовался Рори.

– Присутствуя на показательном матче, я неосторожно проговорился, что твой опасный хук левой вышибет мозги даже из гризли. Кстати, это услышал наш ведущий спортивный репортер, которому в Денвере верят, как Господу Богу.

Драго отпер маленькую дверцу, скрытую в деревянной обшивке стены, и пропустил гостей в свой кабинет.

Бью несколько удивился.

– Ведь левый хук не из твоего арсенала, Малыш?

Рори оскалил зубы в довольной ухмылке.

– Если Архимед утратил быстроту и пользуется только левым свингом и прямым правой да еще будет опасаться моего хука слева, ему не что надеяться.

– Правая у него хороша, но он будет без толку держать ее вверху, оберегая челюсть, а не колотить нашего Попрыгунчика. – Драго пролил свет на задуманную им хитрость.

– А Пул поверил этим слухам?

– Вот над этим нам придется поломать голову, мальчики. – Драго обратился к Рори: – Я лишь взрыхлил почву. Тебе самому придется посеять страх. Как только прозвучит гонг, срывайся с места и атакуй левым хуком. Но будь осторожен, мой мальчик. Так недолго нарваться на прямой удар. В прошлом году в Канзас-Сити он перебросил Гарри Харлоу через канаты прямо с ринга прямым левой, а ты знаешь Харлоу. Этот джентльмен намного тяжелее тебя, а летел как пушинка. Старина Архимед парень крутой, и у него в одной левой ручище силы побольше, чем у многих чемпионов в обеих.

– Эту историю я помню, – мрачно кивнул Рори и сдул остатки пены с поверхности пивной кружки. О полете Харлоу через канаты знали все на Среднем Западе.

– Три к одному – ставки пока такие. В случае твоего выигрыша – неплохое вложение капитала. Беннет Эймс все еще принимает ставки на Пула. Завтра уже может быть один к четырем.

– Эймс, говоришь? – Мадиган вновь оскалился и вытащил из кармана тщательно перевязанную пачку банкнот – свой заработок за последнюю неделю. – Я ставлю на себя. Если к выигрышу добавить еще призовые деньги, мне хватит на покупку ранчо в долине Траки.

– Значит, ты решил осесть на земле? Устал стирать подошвы, скитаясь в поисках Патрика и Райана? Я так думаю, что какая-то девчонка заарканила тебя в Неваде. – Блэки был весьма проницателен. – В таком случае я одолжу тебе тысячу, чтобы ты увеличил свою ставку. Тебе светит жирный кусок, мальчик!

Прежде чем Рори успел ответить что-нибудь на это великодушное предложение, Дженсон расстегнул широкий пояс, где хранил деньги, и начал отсчитывать банкноты.

– Если вы так уверены в победе, ребята, я буду дураком, если не поставлю на Рори еще тысячу! – воскликнул Бью. Черт подери, он сможет наконец-то расплатиться с этим стервятником Уэллсом и очистить свою совесть от долгов и скверны.

Сколько же самых разных людей вручили свою судьбу в руки Рори Мадигана, понадеявшись на его крепкие кулаки!

Публика была типичной для такого рода зрелищ. Бокс без перчаток, голыми кулаками, был поставлен вне закона по всей стране, но обычно привлекал внимание как самых отбросов общества, так и ищущих острых ощущений богачей. Чем дальше к Западу, тем популярность его возрастала, а контингент зрителей отличался все большим разнообразием.

Десятки керосиновых фонарей освещали пеструю толпу. Темнолицые шахтеры во фланелевых рубашках соседствовали с хрупкими элегантными китайцами в шелковых одеяниях. Мрачный еврей-торговец, весь в черном, нервно теребил бороду и бился об заклад на большую сумму с кучкой невежественных испуганных овцеводов-басков. Прокаленные солнцем ковбои с огнестрельным оружием в кобурах у бедра расталкивали локтями скопившихся у самого ринга пастухов со свернутыми в кольца кнутами на плече, отвоевывая себе место поближе. Зазубренные шпоры на сапогах грозно позвякивали, означая, что ковбои устали ждать.

Повсюду подозрительные жучки-букмекеры, чересчур опрятно одетые, все в шелковых рубашках и парчовых жилетках, принимали ставки, делая отметки на листках бумаги и выдавая бирки. Желающих рискнуть деньгами было хоть отбавляй. Молодые и старые, нищие и богатые окружали букмекеров плотным кольцом.

Квадратный ринг со сторонами в двадцать четыре фута располагался под открытым небом за пределами города на дне неглубокой впадины, чьи пологие склоны давали возможность большому скоплению зрителей без помех наблюдать за зрелищем.

Земля под рингом была основательно утоптана во время предыдущих сражений. Барьер из толстых канатов, подвешенных на вбитые в каменистый грунт стойки, ограждал ринг со всех сторон. На темное ночное небо высыпали звезды, но со дна впадины они оставались невидимыми из-за мерцания фонарей и плотной табачной дымки. Толпа была едина в своем нетерпении, но с появлением у ринга участников матча она разделилась на две враждующие партии.

Боксер из Лондона, увенчанный титулом чемпиона мира, проследовал к рингу в сопровождении свиты и под приветственный рев своих болельщиков. Архимед Пул был внушительным мужчиной. Его спортивный псевдоним Архимед точно соответствовал репутации умного и изобретательного боксера, заработанной им в лучшие свои годы. Но эти годы давно миновали. Пулу исполнилось тридцать шесть.

– Черт побери! Этот увалень уж больно громаден, – обеспокоенно сказал Дженсон.

– А ты посмотри, каким жирком заросли его мышцы, – с удовлетворением отметил Блэки Драго.

– При росте в шесть футов с тремя дюймами ему свой вес нипочем, – продолжил волноваться Бью. Он уже жалел, что вчера впал в азарт и расстался еще с одной тысячей долларов. Правда, Драго, заправляющий подпольным тотализатором в Денвере, не стал бы просаживать свои деньги, делая крупные ставки на победу Мадигана. Если б только сработала запущенная им «утка»!

– Не грусти, Бью! Ты будешь в выигрыше! – подбодрил Дженсона Рори.

На самом деле при виде гиганта, с наглой самоуверенностью шествующего вокруг ринга, ирландец ощутил, что в душу ему закрадывается подленькое сомнение в собственной победе, но он решительно отогнал эти мысли. Друзья верят в него. И Ребекка тоже. Значит, и он сам должен верить в себя. Ему нельзя не оправдать их надежд.

Рори перебирал в памяти сведения, полученные им еще от Януария Джонса, который наблюдал за Пулом в бесчисленных поединках и однажды даже был его секундантом.

– У парня очень вредный удар правой сверху… Он бьет как молотом, используя свой рост.

Рори мысленно переводил адский акцент маленького кокни на человеческий язык. Что ж, если Блэки подсказал правильную тактику, этой правой он может не опасаться хотя бы в первом и втором раундах, а сосредоточиться на левой…

Пул был выше Рори на три дюйма и по меньшей мере на тридцать фунтов тяжелее, но главное его преимущество заключалось в длине рук. Руки Архимеда были длиннее на несколько дюймов, и он мог достать своего более молодого противника, сам оставаясь вне его досягаемости. В прежних боях Рори не сетовал на длину своих конечностей, а, наоборот, использовал это свое преимущество, защищаясь от атак любых соперников. В этом поединке он такого преимущества не имел.

«Надо заставить его бояться моего хука левой!» – твердил про себя Рори как заклинание, пока следовал за Блэки и Бью, расчищавшими ему путь к рингу. По дороге выходцы из Ирландии – старатели и шахтеры – горячо приветствовали соотечественника, а местная публика молча рассматривала юнца, осмелившегося послать вызов известному чемпиону.

Блэки и Бью довели Мадигана до ринга и встали по бокам, как бы охраняя его. Потом, уже в одиночестве, Рори преодолел барьер из канатов и вышел на середину ринга, где раздраженно переминался с ноги на ногу рефери, ожидая, когда Архимед и его свита закончат заигрывать с публикой. Как только оба участника поединка встали рядом с ним, высокий худощавый рефери, австриец по происхождению, начал торопливо и монотонно перечислять правила, утвержденные Лондонским клубом боксеров-профессионалов, ведущих бой на кулаках.

Рори быстрым взглядом окинул покрытого шрамами ветерана, который когда-то обладал привлекательной внешностью, до того, как ему неоднократно ломали нос, а уши измолотили до такого состояния, что они стали похожи на цветную капусту.

Рори вспомнил нежные пальчики Ребекки и то, как она легко касалась его лица, делая это так ласково и любовно. Он пообещал себе, что ни за что не закончит свою боксерскую карьеру так же, как Архимед Пул, – изуродованным, битым, изможденным.

Почувствовав на себе встречный изучающий взгляд блеклых, но проницательных глаз соперника, Рори отвернулся, делая вид, что переключил все свое внимание на рефери. Он стал сжимать и разжимать левый кулак, словно пианист, упражняющий пальцы перед концертом. Уголком глаза от тотчас отметил, что от Архимеда не ускользнул этот, казалось бы, инстинктивный жест. Чемпион насторожился. Означает ли это, что до него дошли слухи о мощном хуке слева Мадигана?

Рефери закончил свое напутствие. Бойцы разошлись каждый в свой угол ринга, где за канатами их поджидали секунданты.

Гонг возвестил о начале поединка.

Вместо того чтобы затеять привычный и знакомый всем скользящий танец вокруг более рослого и мощного противника, Рори сразу же устремился в лобовую атаку, чем поверг чемпиона в изумление. Сработал рефлекс, Архимед, защищаясь, направил поспешный удар левой навстречу и промахнулся. Кулак, не задев Рори, прошел над его плечом, в то время как молодой боксер смог беспрепятственно продвинуться на шаг ближе и нанести короткий, жесткий и точный удар слева по челюсти Пула. Когда голова чемпиона откинулась назад, Рори слегка присел, пригнулся, склонил левое плечо и вонзил левый хук в корпус Пула справа под ребро.

Выпрямившись, Рори попытался развить успех, направив еще один хук в челюсть Архимеда, но опытный противник, быстро очнувшись, поднырнул под изогнутую дугой левую руку Рори, частично блокировал правой его свистящий по воздуху кулак, который лишь задел давно уже искалеченное правое ухо чемпиона. В такой обстановке Рори прибегнул к старому приему. Уйдя из радиуса действия длинных рук Архимеда, особенно его могучей правой, он пустился в пляс, отклоняясь все больше вправо от себя.

Чемпион ожидал именно такого поведения от соперника, но не мог в данный момент противопоставить ничего разумного этой тактике. Рори с мрачным удовлетворением отметил, что правая рука чемпиона слишком задрана вверх, так как локтем он прикрывает ребра, уже пострадавшие при первой атаке ирландца. Если так и будет продолжаться, а на этом строил свои расчеты Блэки, пуская слух о знаменитом левом хуке Мадигана, то Рори, изредка тревожа соперника фронтальными выпадами, превратит его из бойца с двумя руками в однорукого боксера, потому что чемпион не решится на активные действия правой в той защитной позиции, которую он занял.

Схватка развивалась, точно соответствуя прогнозу Блэки. Рори описывал круги, смещаясь все время вправо, иногда останавливаясь и раскачиваясь на месте, словно мангуста, дразнящая кобру, и нарочно подставляя себя под удар слева. Чаще всего он был достаточно проворен, чтобы поднырнуть под вытянутую руку и самому нанести удар правой по ребрам Пула и добавить свинг левой рукой. Хотя его левые выпады, направленные в челюсть врага, проскальзывали мимо цели или блокировались искусным профи, удары по корпусу оказывали свое безжалостное воздействие.

Пул передвигался все медленнее и держал левую пониже, чем в начале поединка. Рори завершил свою последнюю атаку на вражеский корпус жестоким ударом на открывшийся левый бок чемпиона. Пул пошатнулся, упал на одно колено, давая тем самым знак к окончанию раунда. По лондонским правилам, только когда боксера сбивали с ног, объявлялся перерыв независимо от того, сколько времени длился раунд.

Архимед Пул сразу же проковылял в отведенный ему угол, предвкушая благословенные тридцать секунд отдыха.

Когда подобная процедура повторилась дюжину раз за последующие полчаса боя, публика стала роптать и со склонов впадины, усеянных зрителями, в адрес Архимеда полетели оскорбления, усиленные эхом. Сплошная людская масса, окружавшая ринг, в ярости заколыхалась, словно штормовая волна.

– В чем дело, старикан?

– Эй ты, английский слизняк, тряхни стариной и набей ирландцу морду!

– Не ползай, как улитка, а то тебе вышибут мозги.

– Один «зеленый» ирландец стоит дюжины «вареных раков»!

– Пул! Хватит отдыхать на ринге, а то Малыш отправит тебя на вечный отдых.

Из своего угла Мадиган кинул взгляд на старого профессионала, чье тело, в основном с левого бока, было теперь усеяно отвратительными красными рубцами, которые все больше набухали кровью. В мерцающих отблесках раскачиваемых ветром керосиновых ламп левая сторона его лица выглядела чудовищной маской, гротескно раздутой, с глазом, почти вывалившимся из глазницы наружу и, казалось, удерживавшимся только распухшим веком.

Но и Рори заплатил свою цену. Экс-чемпион нанес ему достаточное число ударов, и глубокая рана протянулась от уголка левого глаза ирландца к виску. Блэки спешил остановить кровотечение. Его также беспокоил подбитый правый глаз Рори, окруженный ядовито-лиловым отеком. Правая рука, которой Рори с таким эффектом отдубасил Архимеда, совсем онемела. Когда Рори попытался разжать кулак, Драго тотчас положил на него ладонь.

– И не думай разжимать пальцы, пока драка не кончится. Твой кулак так распух, что раскрывать его опасно. Я обложу его льдом после матча.

– Старый лис – твердый орешек, – не без уважения отозвался Рори о противнике.

– Разумеется. За долгую жизнь он научился кое-чему. Ты колотил его по ребрам и по голове, как барабанщик Армии спасения, но он расслабил шейные мышцы, и голова его отскакивала, как мячик на резинке, от твоих ударов правой. Ты лишь зря тратил силы на замах.

– Вымани его, разозли. Пусть он попрет на тебя! – вмешался Бью. – Бей его на встречном движении.

– Он прав, Малыш, – согласился Блэки. – Если он наткнется на твой кулак по инерции, сила удара удвоится. Иначе ты никогда не собьешь эту тушу с ног.

Гонг возвестил окончание очередного перерыва. Рори решительно пошел на сближение со своим противником. Советы, только что поданные ему секундантами, крепко засели у него в голове, но последовать им он не успел. Внезапно мозг его взорвался пронзительной болью, огнем изнутри выжгло глаза, ослепительный свет вспыхнул и погас в глубине его черепа, будто фейерверк в честь праздника Четвертого Июля.

Под рев толпы он рухнул в пыль и покатился, облепляя слоем грязи потное, кровоточащее тело. Ужас сковал его. Что произошло?

Схватившись за канаты, он попытался встать, но вместо этого упал вниз лицом, вывалившись за пределы ринга. Трое дюжих болельщиков, выкрикивая ободряющие слова, тут же подхватили его и швырнули обратно на ринг, а Бью взвалил на спину и отнес его в угол на очередной тайм-аут.

– Господи Иисусе! Он таки воспользовался своей правой!

Рори отчаянно тряс головой, пытаясь прояснить сознание.

– Пул здорово мне влепил правой… А что было потом?

– А потом ты сам нарвался на его левую. Вспомни Генри Харлоу. Это тебе урок! Но раз ты смог очухаться, то настала пора резать борова. Быстро сунь по ледышке ему в ноздри, Бью! – Драго хлопнул Рори по спине вместе с ударом гонга. – Лучше держись от него на дистанции и отступай, пока голова не прочистится.

Рори с проклятиями поднялся и пробормотал:

– Старый ублюдок больше меня не достанет.

Он, шатаясь, покинул свой угол и тут же попал под шквал ударов Пула. Рори попытался утихомирить тяжеловеса, схватившись с ним на абордаж, но заградительный огонь чемпиона был не менее результативен, чем атака. Когда они вошли в клинч, Мадиган, подражая сопернику, упал на одно колено, тем самым заканчивая раунд.

Бью устремился к нему и помог добраться до заветного угла.

– Стой напротив меня, Бью, и маши полотенцем, – на удивление ясным голосом скомандовал Рори. – Блэки, дай глоток воды. Ребята, вы заметили то, что увидел я?

– Звезды на небе? – грустно пошутил Бью, в мыслях уже посылая прощальный поцелуй своим денежкам, поставленным на кон, а также всем надеждам расплатиться с долгами.

Рори улыбнулся. Это была жуткая пародия на улыбку, исказившая и без того уродливо распухшее лицо.

– Нет, Бью! Мои мозги почти в порядке. Во всяком случае, они достаточно прояснились, чтобы видеть, как старик роняет свою правую руку. Ему надо время, чтоб поднять ее для коронного прямого удара, но ведь перед ним не тренировочная груша… Теперь, если я смогу…

Прозвучал гонг, резко оборвав Мадигана на полуслове. Рори, все так же покачиваясь, проковылял в центр ринга.

Пул выбросил вперед для удара левую руку. Вместо того чтобы ускользнуть от нее, как это делал Рори на протяжении всех раундов, он, запутывая противника, лишь откинул голову назад, подставляя под удар подбородок. Законченный профессионал, Архимед Пул не мог не воспользоваться тем, что противник «раскрылся». Он мгновенно прореагировал, слегка склонился вправо и послал тяжелое тело вперед, готовясь к своему коронному убийственному удару. Но как только он набрал разгон и его кулак почти достиг цели, Рори внезапно приник к земле, резко развернул себя вправо и направил хук левой навстречу атакующему чемпиону.

Соприкосновение левого кулака Рори с челюстью противника произошло с таким оглушительным треском, что, несмотря на крики и завывания толпы, его услышали самые отдаленные зрители. Пул, продолжая по инерции движение, оперся на правую ногу, которая просто-напросто согнулась под его весом. Кулаки его упали вниз, он рухнул лицом в пыль – каменно-неподвижный, потерявший сознание.

На какой-то момент все затаили дыхание и наступила мертвая тишина. Но тотчас же толпа взорвалась одобрительным ревом в честь Попрыгунчика Малыша.

Мадиган вернулся в свой угол и опустился на стул, который Дженсон просунул сквозь канаты. Драго грустно покачал головой:

– Это конец целой эпохи, мальчик, когда такой человек, как Архимед Пул, лежит в пыли… Не в обиду будет тебе сказано, Рори.

– Никаких обид, – заверил Рори приятеля.

Ему самому было невесело. Победа обошлась ему дорого. Лицо его пострадало не меньше, чем у поверженного Архимеда.

– У меня нет в душе ни капли гордости за сегодняшний день. Я бы хотел скорее его забыть. Клянусь памятью отца и матери, я не выйду больше на ринг даже за все золото Комстока!

– Разреши мне поухаживать за тобой, Попрыгунчик! – Рослая рыжеволосая красотка, правда, уже в годах, ловко пролезла под канатами, выхватила из рук Бью таз со льдом. Она умело и быстро остановила кровь из рваной раны над глазом Рори. – Мой папаша зарабатывал на хлеб боксом, а я после боя приводила его в порядок. Я многое умею делать…

– Об этом все знают, но твое умение утешать парней вряд ли пригодится нашему Малышу. Он уже завел себе утешительницу в штате Невада, – предупредил Блэки очаровательную мадам.

Джуния Киллиан заправляла принадлежащим ему борделем при салуне «Бочонок с кровью».

Мадам проигнорировала реплику босса и продолжала усердно обрабатывать израненное лицо ирландца.

– Не печалься, Попрыгунчик! Скоро будешь как новенький, – авторитетно заявила она.

– Я знаю, что значит твое «скоро». На это потребуется уйма времени. А мне нельзя возвращаться в Уэлсвилл в таком виде.

Рори чувствовал себя опустошенным. Адреналин, поддерживающий его возбуждение на протяжении всей схватки, теперь перестал поступать в кровь. Азарт и ярость сменились тупой болью в избитом теле.

– Я займусь нашим выигрышем. – Блэки хитро подмигнул партнерам. – С этими жучками надо держать ухо востро!

– Рори, я не могу задерживаться в Денвере, – сказал Бью. – Конюшня нуждается в присмотре. В следующую субботу скачки…

– Все понятно, Бью. Забирай выигрыш и сматывайся. Я последую за тобой, как только чуть подправлю свою образину.

– Хоть ты сейчас и смахиваешь на хорька, но все равно милашка, – вставила Джуния Киллиан.

– Я ценю твое участие, Джуния, но единственное, что мне надо, – это забиться в нору и проспать целую неделю. – Рори приподнялся и похлопал Бью Дженсона по плечу. – Только благодаря тебе, Бью, я получил эту возможность… Я твой должник по гроб жизни.

– Все сложилось как нельзя лучше… Мы все рисковали, но ты больше всех… Теперь у тебя в руках большой куш. Что будешь с ним делать?

– Куплю земельный участок в долине Траки. Я еще, может быть, заведу скаковых лошадей. – Рори попытался растянуть в улыбке рассеченные опухшие губы. – Уж моих лошадок я не позволю никому и пальцем трогать.

– Значит, я выиграл деньги, но потерял лучшего работника, – развел руками Бью.

– Я благодарен тебе, Бью, что ты дал мне эту работу.

– Ты честно заработал каждый цент, который я тебе заплатил… Что ж, мы еще встретимся у Блэки в салуне и подсчитаем барыши.

Публика вокруг неистовствовала, требуя выхода Рори и его соперника на середину ринга для торжественного объявления победителя матча. Архимеда Пула кое-как привели в чувство и в полубессознательном состоянии, поддерживая под руки, подвели к рефери. Он качался, едва держась на ногах. Рори встал по другую сторону рефери, который не без труда поднял вверх тяжелую, онемевшую руку ирландского боксера со сжатым, казалось, навечно, разбитым в кровь кулаком.

Нового кумира зрители приветствовали воплями и оглушительным свистом, который здесь, на Западе, означал высшую степень одобрения. Архимеда секунданты поволокли прочь с ринга.

– Это конец эпохи, – медленно повторил Малыш Попрыгунчик, прощаясь с поверженным соперником, фразу, произнесенную Блэки Драго.

Блэки Драго выложил перед Рори на стол пачку банкнот.

– За вычетом залога и ставок – десять тысяч долларов. Это твой честный выигрыш.

Они расположились в кабинете Драго над салуном. Внизу те, кто ставил на ирландца, отмечали свою удачу, но гул пьяной толпы не проникал сквозь стены, обшитые дубовыми панелями. Драго был человек из народа, владелец салуна и политический деятель сомнительной репутации, но с годами приобрел весьма рафинированные вкусы. Он наполнил хрустальные бокалы превосходным выдержанным коньяком и провозгласил тост:

– За новые начинания!

Дженсон проглотил ароматный коньяк и тут же закашлялся. Рори осторожно перехватил пузатый бокал с темно-янтарным напитком между ладонями искалеченных рук.

Примочки и лед наконец позволили ему разжать кулаки, но боль в руках не утихала. Он поднес бокал ко рту и попробовал сделать маленький глоток. Алкоголь нещадно щипал израненные губы. Лицо Рори, и без того страшное, исказилось гримасой.

– Держи мои призовые деньги в своем сейфе, Блэки. Как только я смогу взять в пальцы ручку с пером, я напишу моей девушке в Уэлсвилл, но я думаю, это произойдет не раньше чем через неделю. У меня каждый нерв, каждый мускул болят адски. Я бы хотел отправиться к себе в номер. – Он обратился к Бью: – Утром мы не увидимся. Счастливого тебе пути!

– А тебе, Рори, желаю ухватить побольше ирландского счастья!

– Кажется, я уже ухватил его с лихвой, даже чересчур много для ирландца.

Рори, так и не справившись с коньяком, опустил бокал на полированную поверхность стола орехового дерева и оставил своих друзей вдвоем праздновать победу. По антресолям над залом он направился в свою комнату.

Оглушающие крики в его честь, доносящиеся снизу, заставили его усмехнуться. В недавнем прошлом он бы поддался искушению побыть среди возбужденной толпы, залить в глотку побольше спиртного, усадить на колени смазливую девчонку и взять в руки карты. Но теперь он думал только о скорейшем возвращении к Ребекке.

Погруженный в свои мысли, Рори не заметил Джунию, подстерегающую его в темном коридоре. Неожиданно она преградила ему путь.

– Не нужно ли тебе поразмять усталые мышцы, миленький? – Ее почти обнаженные груди терлись о его рубашку. – Я знаю, что боксеры любят расслабиться после схватки. Так всегда бывает. – Она облизнула кончиком языка алые губы и заулыбалась.

– Мне лестно твое предложение, Джуния, но расслабиться я хочу во сне.

Ее прелести были достаточно соблазнительны, но для Рори они не представляли интереса. Поэтому он равнодушно воспринял ее неожиданный жест, когда она задрала юбку чуть не до пояса и продемонстрировала, как мало на ней надето под платьем. Ее глазки сверкнули в полутьме, от огненно-рыжих волос словно исходили электрические разряды. С таким сортом женщин, настойчивых и ловко разыгрывающих страсть, он ранее постоянно общался, но тоненькая, хрупкая Ребекка, скромно одетая, затмила в его сознании все их роскошные прелести.

Рори остановился у своей двери, отвесил Джунии церемонный поклон, пожелал спокойной ночи и скрылся за дверью.

Нисколько не сконфуженная Джуния поспешила вниз, постукивая высокими каблучками по коридору к лестнице, ведущей в салун, чтобы среди празднующей победу Рори публики подыскать более сговорчивого клиента.

Прятавшиеся под лестницей двое мужчин, задрав головы, смогли заглянуть ей под юбку.

– Хорошо, что эта шлюха не легла с ним в постель, – хмыкнул Цыплячий Воришка Чарли Приткин. – Мне жаль резать ножичком таких хорошеньких птичек!

– Поблагодари Бога или дьявола, что нам не придется иметь дело с вопящей девицей, – резонно заметил Барт Слокум. – Не думай, что Мадиган достанется нам легко, хоть и будет дрыхнуть один.

– Давай покончим с ним поскорее. – Приткин шагнул на ступеньку.

Слокум сдернул его вниз.

– Дурак! Дай ему время заснуть.

– Ты что, так боишься Попрыгунчика? – осклабился Приткин.

– Я его не боюсь, но у меня есть капля мозгов в башке в отличие от тебя. Вспомни, что он час назад сбил с копыт мирового тяжеловеса.

– И сам получил немало тумаков. Небось он уже задрых.

– В крайнем случае мы влезем в окно… Он, сволочь, заперся изнутри, – размышлял Слокум.

Цыплячий Воришка обиделся.

– Сколько раз я тебе говорил, что для меня не существует замков.

Вожделенный сон не шел к Рори. Поворачиваясь на бок и поправляя подушку, он коснулся швов, искусно наложенных доктором Элшнером на лбу и у виска, и тут же пронзительная боль словно расколола его череп. Стиснув зубы, Рори упал обратно на спину и невидящими глазами уставился в потолок.

И тут он услышал легкий щелчок. Дверная задвижка медленно выползла из паза. Рори с усилием повернул голову. Тусклая полоска света, пробивавшаяся в темную комнату из коридора, расширялась по мере того, как кто-то неизвестный постепенно приоткрывал дверь.

Рори разглядел две фигуры, проскользнувшие внутрь. Дверь тут же закрылась за ними. Комната опять погрузилась в темноту. Но еще до этого Рори заметил, как блеснуло в руке одного их них лезвие ножа.

Неужели они сочли, что он настолько глуп, чтобы держать призовые деньги у себя под матрасом?

Он выждал, оценивая свои возможности. Револьвер находился в седельной сумке и вне досягаемости. Рори не догадался положить оружие под подушку, считая, что находится в безопасности под дружеским кровом. Из-за шума, царящего внизу в салуне, никто не услышит его криков, если он будет звать на помощь.

Один из убийц стал обходить кровать. Рори не мог позволить им окружить себя. Он скатился с матраса и бросился на ближайшего из противников, надеясь сбить его с ног неожиданным ударом, но тьма в комнате и заплывшие глаза почти полностью лишили его зрения. Он поразил цель, но не попал в «яблочко». От удара пришелец свалился на пол, но не был полностью выведен из строя.

В этот момент другой парень, вооруженный ножом, прыгнул на спину, Рори быстро развернулся, сбросил с себя нападавшего и схватился с ним. Все его мышцы буквально вопили от боли, когда он с величайшим напряжением отводил занесенную руку с ножом от своего горла. Он нанес прямой удар правой по ребрам нападавшего и одновременно вывернул ему за спину руку с ножом так, что острие теперь упиралось в затылок убийце. Когда тот от удара откинулся назад, нож вонзился ему в основание шеи по самую рукоятку.

Мадиган мгновенно вытащил его из раны и обернулся ко второму противнику, который уже успел вскочить и в свою очередь замахнулся на Рори ножом.

Когда два лезвия лязгнули, скрестившись, Рори очутился в определенно невыгодном положении. Его опухшие и немеющие пальцы не могли долго удерживать оружие. Он должен был закончить схватку как можно скорее. Пытаясь избежать смертельного жала, Рори выбросил вперед левый кулак и промахнулся. Он уже был не в состоянии двигаться быстро.

– Ты уже готов, мышонок! – произнес с мерзкой усмешкой Цыплячий Воришка и всадил лезвие между ребер Рори.

Мадиган осел на колени. Нож выпал из его онемевших пальцев. Приткин потянул на себя свой нож и, чтобы довершить дело, изготовился полоснуть лезвием по горлу Рори, но чьи-то шаги за дверью спугнули его.

Он метнулся к окну, по дороге равнодушно наступив на распростертое тело Барта Слокума. Мертвецу уже было все равно. Очень скоро и ирландец станет трупом, когда истечет кровью. Приткин вскарабкался на подоконник и спрыгнул со второго этажа в мягкую пыль, покрывавшую землю.

Насвистывая, он, словно прогуливаясь, пересек, не торопясь, открытое пространство и растворился в темноте. Работа выполнена, а вознаграждение не надо теперь делить на двоих. Удачная выдалась ночка!

Рори очнулся от боли, терзающей все его тело, но главный ее очаг был где-то в левой части груди. Он шевельнулся, и боль стала нестерпимой. Рори издал протяжный стон.

– Потише, мой мальчик, – прозвучал где-то над ним голос Блэки. – Не спугни удачу. Тебе опять повезло, в который раз за сегодня. Впрочем, нас, ирландцев, не так просто отправить на тот свет. Мы живучие.

– Воткнись нож на полдюйма выше, даже ирландец не выжил бы, – уточнил кто-то находящийся рядом.

Рори вспомнил, что с таким ярко выраженным немецким акцентом говорил доктор Элшнер, приятель Блэки.

– Где те двое? – было первое, что произнес Рори, разлепив отяжелевшие веки.

– Их было двое? Мы нашли только одного. Мы оттащили эту падаль подальше от кровати. Мерзкий тип. Шериф скоро заберет его, пока он не начал смердить. Блэки небрежно указал Рори на труп, прислоненный к стене.

– Здорово тебе повезло, что Джуния оказалась такой настырной. Она решила еще разок предложить тебе свои услуги – вдруг ты мучаешься от бессонницы, и нашла дверь незапертой, а хозяина в луже крови. Но Джуния, как и все мои девочки, прошла отличную выучку. Она не хлопнулась в обморок, а обвязала тебя простыней и помчалась будить меня.

– Я обязан ей жизнью. – Рори, превозмогая боль, чуть приподнял голову и вгляделся в усаженного в угол мертвеца. Если бы не жуткая гримаса, исказившая его лицо, он показался бы спящим.

– Барт Слокум! – прошептал Рори.

– Твой знакомый? – Блэки удивленно поднял брови.

– В некотором смысле – да. Я избил его до полусмерти, когда он пытался изнасиловать Ребекку.

– Это кое-что объясняет. Змееныш рассчитывал напасть на тебя во сне и за это получил по заслугам. А тебя проткнул его напарник. И сбежал через окошко. Теперь мне ясна картина.

– Примите мои извинения, герр Мадиган, – вмешался доктор, – но мне пришлось перевязать вас очень туго. Вы и так потеряли много крови. Не шевелитесь, не поворачивайтесь на бок, никаких телодвижений до утра, когда я вновь приду осмотреть вас. Повторяю, вам повезло, что вы остались в живых.

– Ирландское счастье, – мрачно произнес Рори. – Как долго я проваляюсь здесь, в Денвере, док?

Пожилой немец в задумчивости провел ладонью по своей элегантной седине.

– Та солидная порция ударов, которая пришлась на вашу долю, уложила бы любого в постель на несколько недель. А тут еще вдобавок ножевая рана и большая потеря крови. Не думаю, что задеты жизненно важные органы, но окончательный ответ я смогу вам дать только через три-четыре дня.

Доктор Элшнер увидел, что Рори стал белее мела. Конечно, ирландец мечтает как можно скорее отправиться обратно в свою Неваду, но в лучшем случае он лишь по прошествии одного-двух месяцев сможет сесть на коня. Разумеется, доктор не стал говорить об этом сейчас своему молодому пациенту. Пусть он не теряет надежды на скорое выздоровление.

Рори скрежетал зубами от приступов боли. Пот стекал по его изуродованному лбу, скапливался в складках кожи, где были швы, наложенные Элшнером, и разъедал раны. Грудь под повязкой жгло огнем.

– Я должен вернуться в Неваду… я поклялся…

– Ты вернешься туда непременно, Малыш. Только сперва хорошенько отдохнешь… А письмецо своей леди ты накарябаешь, когда пальцы начнут тебя слушаться. Если, конечно, ты не доверишь мне написать любовное послание за тебя.

– Предпочитаю сделать это сам, – пробормотал Рори. – Иначе она подумает Бог весть что.

Через четыре дня Рори смог удержать в непослушных пальцах ручку. Он был еще не в ладах не только с рукой, но и с мыслями. Он мучительно искал необходимые слова, чтобы поделиться с Ребеккой своими радостями и скрыть от нее свои беды. То, что они получили возможность начать новую жизнь, было главным в содержании письма. О попытке Слокума с сообщником убить его Рори упоминал вскользь, как о пустяковом происшествии, взваливая всю вину на Барта и на его желание отомстить за нанесенные ему когда-то побои. О втором убийце Рори вообще умолчал. Преуменьшая собственные страдания, он написал, что уже поправляется и через месяц сможет сесть на коня и пуститься в обратный путь.

«Я буду как новенький и даже лучше. Только любовь моя к тебе останется прежней, – писал Рори. – Мы поклялись никогда не расставаться, и так будет обязательно. Думаю о тебе все время.

Твой Рори».

Письмо ушло с вечерней почтой.

Уэлсвилл

Ребекка с матерью были заняты в огороде, когда преподобный Синклер отправился, как обычно, в утренний поход на почту за корреспонденцией. Возвратившись к себе в кабинет, он бегло просмотрел почту – в основном бандероли с рекламными каталогами и религиозными брошюрами. Конверт со штемпелем Денвера привлек его внимание.

Эфраим знал, кто сейчас находится в Денвере. Он слышал, как посетители в парикмахерской Уэлли горячо обсуждали грандиозное сражение между мировым чемпионом и Попрыгунчиком. Эфраим знал, что ирландец победил. Бью Дженсон вернулся на днях из Денвера и принес эти вести в Уэлсвилл. Теперь вся городская шваль возбужденно обсуждала победу Попрыгунчика над знаменитым англичанином в этой варварской гладиаторской стычке и готова была простить ему давний выигрыш у местного тяжеловеса Сайреса Уортона.

Взращенный в салунах и борделях бродяга, который осмелился опозорить его дочь публично, выторговав на глазах у всех горожан ее корзинку с завтраком, теперь еще имеет наглость посылать ей письма. Конечно, Ребекка, несмотря на свой вольнодумный нрав, вряд ли поощряла ухаживания этого проходимца. Эфраим был уверен, что молодой ирландец для нее никто.

И тут ему вспомнилась пара голубых глаз, тоже ирландских, и обрамленное угольно-черными волосами личико, в котором было столько дьявольского очарования. Кэтлин!

Он плотно сомкнул веки и заслонился от видения ирландской красавицы, которая предала его. «Нет, я не должен думать о ней, – беззвучно шептал он. – Я дал клятву навсегда похоронить память о той, прошлой жизни и больше не раскапывать могилу».

Конверт жег ему руки. Обязан ли он вручить письмо Ребекке? Разумеется, да. Но заодно и предупредить дочь об опасности отношений с подобными людьми. Они всегда несут с собой зло. А если Доркас обнаружит письмо? Тогда Ребекке будет очень плохо уже сейчас, а не только в будущем. Лучше, чтобы письмо никто не увидел. А как же тогда быть с собственной совестью? Возьмет ли отец тяжкий грех на душу ради дочери?

Доркас ненавидела ирландцев с еще большей страстью, чем Эфраим. Но ее гнев первым делом обрушится на дочь, а Ребекка, в свою очередь, вспыхнет и даст матери отпор. И еще больше ожесточится против родителей и Амоса Уэллса, которого они прочат ей в мужья. Ребекка достаточно горяча и упряма, чтобы назло матери сбежать из дому с презренным кулачным бойцом. Потом она, конечно, одумается, но будет уже поздно.

Если же Ребекка не получит письма, то, вероятно, и не вспомнит о Мадигане.

Теперь остается только молить Господа, чтобы Амос не отказался от Ребекки. Опыт, мудрость и авторитет зрелого мужчины – вот в чем нуждается больше всего безрассудная младшая дочь. Она не так трезва и практична, как Леа. Конечно, Леа недостает остроты ума и сердечности – того, что есть в избытке у Ребекки. За эти качества Эфраим не мог не обожать младшую дочь. Но ее надо спасать от себя самой.

Он разорвал конверт с письмом на мелкие кусочки и выбросил в корзину для мусора.

10

Ребекка сидела на краю постели, согнувшись и спрятав голову между коленей в тщетной надежде, что рвотные спазмы наконец перестанут терзать ее. Так начиналось для нее всю последнюю неделю, каждое утро, и Ребекке все труднее становилось скрывать от матери постыдные свидетельства ее непонятной болезни. Ее выворачивало наизнанку, но рвота не приносила облегчения.

Потом ей приходилось спешно и тайком опорожнять и отмывать ведра под умывальником в своей спальне, прежде чем мать принималась за ежедневную уборку. Это давалось Ребекке нелегко, потому что в первые два-три часа после пробуждения ноги не держали ее и голова кружилась.

Доркас уже сделала несколько язвительных замечаний по поводу ее пропавшего аппетита, и даже отец высказал вслух за столом, что дочь кажется ему бледной и вялой. Ее болезненное самочувствие послужило законным предлогом не принимать в доме Амоса Уэллса, но он и сам не давал о себе знать с той поры, как Рори Мадиган отправился в Денвер. «Скорее возвращайся, милый», – молилась Ребекка.

С его отъезда прошло более трех недель. Она ничего не слышала о поединке. Подобные новости не попадали на страницы респектабельной местной газеты.

Сперва Ребекка приписывала свою хворь страху за исход сражения Рори с чемпионом. То, что она хотя бы на время лишилась его любви, его ласки, его заразительного смеха, повергало ее в гнетущую тоску. За несколько месяцев их знакомства вокруг них образовался особый мир, в котором было место только для них двоих. Рори стал центром ее существования. Ради него она жила, дышала, двигалась.

Когда впервые у нее не начались месячные, она отнеслась к этому без тревоги, посчитав, что причина кроется в ее нервозном состоянии. Но на следующий месяц повторилось то же самое, и уже теперь сопровождалось головокружением и тошнотой. Она осознала, что на нее надвигается нечто ужасное, о чем страшно и подумать.

Доркас ни разу не заводила с дочерью разговор о женщинах в «интересном положении», но Ребекка слышала от более осведомленных и болтливых подруг, что задержка месячных и тошнота – верные признаки беременности.

Поначалу Ребекка обрадовалась при мысли, что носит в себе ребенка от Рори, но радость сменилась ужасом, когда она подумала, что ей придется объяснять родителям причины скоропалительной свадьбы. Гневные тирады матери она еще могла как-то пережить, но только не скорбное молчание отца, с которым, как Ребекка была уверена, он выслушает признание дочери.

Первые недели она ощущала незримую поддержку Рори. Хоть он и отсутствовал, но все же воспоминания о счастливых мгновениях были свежи в ее памяти и словно бы защищали от всего дурного. Но поездка в Денвер туда и обратно не могла занять больше двух недель, если, конечно, там не случилось с ним что-нибудь страшное.

Вспоминая жуткую картину кулачного боя, которая так поразила ее своей грубой жестокостью в день, когда она впервые увидела Рори, Ребекка представила, как должна быть опасна схватка с мировым чемпионом. Ведь она была свидетельницей лишь заурядной любительской стычки с местным тупым увальнем, а в Денвере Рори противостоял закаленный профессиональный боец. Он, должно быть, вовсе не человек, а исполин – с чудовищными мускулами и огромными кулаками. И вот он надвигается на Рори…

Страшные видения преследовали ее по ночам и не отпускали днем. Ей представлялся Рори, лежащий на ринге, избитый и окровавленный. Его прекрасное стройное тело корчится в муках, а лицо изуродовано до неузнаваемости. Ребекка должна была узнать, что произошло с ним.

Собрав все мужество, она решила в это утро отправиться в конюшню и расспросить обо всем мистера Дженсона. Уйти из дома и добраться до конюшни оказалось не таким уж трудным предприятием, как представлялось Ребекке. Доркас послала ее в галантерейную лавку за катушкой ниток.

Когда она вбежала в прохладное сумрачное помещение, где располагались стойла, то первым делом ей бросилась в глаза знакомая личность. Юный низкорослый паренек с худеньким тонким лицом поднимал на вилах на удивление громадные охапки сена и разносил их по стойлам. Она узнала Морта Логана. Его семья хоть и считалась беднейшей среди белого населения Уэлсвилла и была всеми презираема, Ребекке этот трудолюбивый и всегда такой одинокий мальчик был симпатичен.

– Доброе утро, Морт. Здесь мистер Дженсон?

Мальчуган неловко стянул с головы потертую шляпу и с готовностью ответил:

– Да, мэм. Он с той стороны конюшни, в ближнем загоне.

Она поблагодарила его и направилась через широкое помещение к противоположным воротам. Мальчик следил за ней с любопытством. Ребекка едва удержалась, чтобы не посмотреть на лесенку, ведущую в мансарду Рори, где она так бесстыдно отдалась ему в одну из ночей. Как только она задаст вопрос мистеру Дженсону о его работнике, тот сразу поймет, что ее связывают с ирландцем близкие отношения.

Она молила Бога, чтобы босс Рори оказался достаточно благороден и не выдал никому ее тайны. Бью Дженсон не посещал церковь ее отца, да и никакую другую в Уэлсвилле, но он был порядочным человеком и пользовался уважением. Лишь некоторые горожане косились на него за то, что он тренировал лошадей для скачек на денежные призы, и к тому же был выходцем из Алабамы и единственным в городе избирателем, упрямо голосовавшим за демократов. Элита Уэлсвилла поддерживала северян-республиканцев, а беднота вообще не голосовала.

При виде спешащей к нему Ребекки Синклер Дженсон – массивный мужчина с бульдожьей внешностью, смутился, а его багровое лицо еще сильнее покраснело. Значит, ради вот этой молодой кобылки Рори выдержал все побои и отдал все силы на ринге? Малышка преподобного Эфраима… Кто бы мог подумать?

Он снял шляпу и почтительно поклонился.

– Утро доброе, мисс Синклер! Что привело вас в мою конюшню?

Взгляд его умных глаз был изучающим, но не злым. «Он знает!» – сразу же подумала она. Набравшись мужества, Ребекка ответила на его приветствие и тут же без обиняков задала вопрос:

– Вы сопровождали мистера Мадигана в Денвер несколько недель тому назад?

– Да, мэм. – Он понимал мучительную неловкость, которую сейчас ощущает девушка, стоящая перед ним. Ее святоши-родители никогда не позволили бы своей дочери и близко подойти к конюшне, где нашел работу и приют презираемый ими ирландец. Девушка поступает так на свой страх и риск. Дженсон отнесся к ней с уважением.

– Вы должны гордиться знакомством с Рори Мадиганом. Малыш одержал победу в бою, который, не сомневаюсь, войдет в историю. Можете мне поверить – это был поединок истинных рыцарей.

– Но с тех пор прошло уже больше месяца. Он не говорил вам, когда вернется? Ведь он может потерять работу у вас…

– Он уже не нуждается в этой работе. Парень завоевал приз в пять тысяч долларов и столько же выиграл в тотализатор. Его дружок Блэки Драго поставил за Рори тысячу, а получил один к шести.

– Кто этот мистер Драго? – спросила Ребекка, уже заранее страшась того, что ей ответят.

Бью покраснел еще больше, вдруг осознав, что планы Рори в отношении этой трогательной доверчивой малышки могли измениться.

– Блэки Драго – влиятельная персона в Денвере. Известный уважаемый человек, – смущенно проговорил Джексон. – Он принадлежит к спортивному миру… в некотором смысле…

– В том смысле, что занимается салунами, азартными играми и прочим. Я вас правильно поняла, мистер Джексон?

– Да, мэм. – Джексон вспомнил, как липла к Рори рыжеволосая Джуния Киллиан. – Блэки знает Рори с детства. Они земляки. Дело в том, что, хоть Рори и выиграл бой, его здорово побили…

Ребекка побледнела, и Дженсон тут же поспешил добавить:

– Не пугайтесь, ничего серьезного. Просто Рори решил пожить у Блэки и подлечиться малость. Он хотел вернуться в Уэлсвилл не только с мошной денег, но и красавцем пуще прежнего. Он говорил, что все расскажет вам в письме.

– Я не получала никакого письма! – Ее собственный голос показался ей далеким и едва слышным. Как будто эти слова произнесла не она, а кто-то другой.

Очнулась она на скамеечке в тени. Бью Джексон неловко пытался обвязать ей голову влажным полотенцем.

– Мисс Синклер, с вами все в порядке? Вы упали в обморок прямо на меня и чуть не сбили с ног. Со мной тоже чуть не случился обморок, впервые в жизни. – Джонсон попытался под шуткой скрыть свою растерянность.

Ее ридикюль и шляпка валялись в пыли, волосы растрепались. Должно быть, выглядит она ужасно. Что подумал о ней мистер Дженсон?

– Мне уже лучше. Извините меня. Могу я попросить вас, мистер Дженсон, об одной милости? Не говорите никому, что я наводила справки о Рори Мадигане.

– Я родился в Алабаме, мэм, а там умеют держать слово, – произнес он торжественно, помогая ей встать. – Вы действительно в порядке? Может, вас отвезти домой на тележке?

– Спасибо, вы очень любезны, но я дойду пешком.

Дженсон поднял с земли ее вещи, отряхнул, подал Ребекке.

– Дайте Рори шанс, мэм. – Дженсон старался говорить как можно убедительней. – Я думаю, что мальчику нужно некоторое время, чтобы привыкнуть к большим деньгам. Он никогда не держал в руках такую сумму. Вы понимаете, о чем я говорю? Но он вернется. Обязательно. Наберитесь терпения и ждите.

Но Ребекка не могла ждать. У нее не было времени.

«Жди меня, дорогая!»

Как он мог так поступить с ней после ночей, когда держал ее в объятиях, любил ее, после их взаимной клятвы? Он не прислал даже письма с объяснением своей задержки. Его синяки и царапины уже, должно быть, давно зажили. Ничто не держит его в Денвере. Разумеется, кроме старого друга с мерзким именем Блэки Драго, похожим на воровскую кличку.

У того, наверное, нашлось в избытке и виски, и продажных женщин. Этим можно совратить и самого дьявола, а Рори привык к такому образу жизни. Зачем ему возвращаться в скучный Уэлсвилл к скучной Ребекке, когда вокруг весело сияют огни Денвера, а карманы полны денег?

Следующие три недели полностью убедили Ребекку, что она ждет ребенка и что отец этого ребенка не собирается предъявить на него свои права. Она должна была что-то предпринять. Но никакой разумной идеи не приходило ей в голову, а посоветоваться было не с кем.

Предстоящее объяснение с родителями было страшнее эшафота. Милая хохотушка Селия, без сомнения, растеряется, когда Ребекка заикнется ей о своей беде, а потом начнет укорять себя, что помогала подруге совершить грехопадение. Одна надежда была на Леа.

Хотя сестры никогда не были близки, Леа сама сейчас ждала ребенка. Может быть, радость по поводу своего будущего материнства смягчит ее сердце?

Ребекка направилась с визитом к старшей сестре на старенькой семейной таратайке.

Генри Снейд недавно построил для себя и супруги новый дом неподалеку от ранчо «Быстрый ручей», и у Ребекки появился предлог для поездки – поздравить сестру с новосельем. По пути Ребекка репетировала, как и что она скажет о своем отчаянном положении. У них были родственники в Бостоне. Может быть, ей удастся уехать на Восточное побережье и тем уберечь семью от позора?

Ребекку душили слезы. Какая же она стала плакса! С тех пор как она встретила Рори Мадигана, ей пришлось пролить слез больше, чем за всю предшествующую жизнь.

К счастью, Леа и Генри достаточно состоятельны, чтобы пожертвовать малую толику денег Ребекке на дорогу, и тем самым избавиться от беспутной сестрицы. Если только в Бостоне согласятся принять незамужнюю беременную родственницу.

«Я больше никогда не увижу родного дома. И никогда не увижусь с отцом. Я ненавижу тебя, Рори Мадиган, за твое подлое предательство!» Ребекка хлестнула старую кобылку, та встрепенулась и понесла. Тележка, попадая колесами в дорожные рытвины и угрожающе поскрипывая, казалось, готова была развалиться.

Новое жилище Леа показалось Ребекке сказочным дворцом; хотя дом был невелик, но аккуратен и уютен. Он был похож на красивую игрушку – с остроконечной черепичной крышей и большими окнами в гостиной и столовой, затененными французскими жалюзи. Стены были сложены из добротного темно-красного кирпича, а внутри обшиты дорогим полированным деревом.

Родители уже нанесли визит дочери и зятю в их новом жилище. Тогда Генри гордо объявил им, что Снейды ожидают прибавления семейства. Эта новость была встречена с восторгом. Совсем по-другому отнесутся родственники к ее беременности.

Ребекка решительно затормозила раскатившуюся и чуть не разваливающуюся на ходу тележку, выбралась из нее и достала привезенные подарки – несколько жестяных банок с маринованной зеленой фасолью, конфеты, обожаемые Леа, и кувшинчик с пикулями для Генри.

Мальчик-китаец, прислуживающий Снейдам, провел ее с угрюмой вежливостью в гостиную, потом извинился за то, что вынужден покинуть гостью, чтобы доложить хозяйке о визите младшей сестры. Он старался выглядеть солидно, но роль дворецкого ему не очень удавалась. Оставшись одна, Ребекка уселась на новенький диванчик с атласной обивкой и, чтобы успокоить нервную дрожь, занялась осмотром обстановки.

Комната была забита безделушками – фарфоровыми статуэтками и вазочками, куколками, подсвечниками и прочей дорогостоящей дребеденью. Две большие бронзовые лампы стояли по углам, а на мраморной каминной полке оглушительно тикали массивные часы с купидонами и наядами, в немыслимых позах разместившимися вокруг замысловатого циферблата.

Когда Леа вошла в гостиную, Ребекке сразу же бросилась в глаза ее бледность и изможденный вид. Нарядное шелковое платье совсем не красило ее. Она сильно пополнела, но по-прежнему туго затягивалась, что, по мнению доктора Марстона, лишь усугубляло неудобства, присущие беременности. Леа всегда была склонна к полноте, и ее теперешнее состояние сразу же отразилось на ее фигуре, но Леа Снейд слишком заботилась о своей внешности, а твердый характер не позволял ей согласиться с тем, чтобы естественные природные явления одержали над ней верх.

Она поставила себе цель продержаться в лучшем виде до самого последнего предела.

– Какой сюрприз, Ребекка! – воскликнула Леа, но в ее голосе не чувствовалось особого энтузиазма.

– Я привезла вам немного зеленой фасоли, а для Генри пикули. Мы с мамой замариновали их на прошлой неделе. – Ребекка протянула сестре корзинку.

Та взяла ее и тут же понесла на кухню. Ребекка проследовала за сестрой.

– Как ты себя чувствуешь, Леа?

– Отвратительно, но другого ожидать в моем состоянии не приходится. Если ты хочешь кофе, Вонг тебе его приготовит. В последнее время я не выношу запаха.

Ребекка отрицательно покачала головой.

– Нет, спасибо. Я сочувствую тебе.

Ребекка сказала это искренне. Леа всегда страшилась любых неприятностей и раскисала при малейшей хвори, и вот теперь она по-настоящему страдает. Желая перевести беседу в более приятное русло, Ребекка поинтересовалась:

– Генри рад будущему ребеночку?

– О! Он-то рад. Он выполнил самую приятную часть работы, – произнесла Леа с обидой. – Заканчивать ее придется мне. – Она открыла жестянку с фасолью, запустила пальцы в маринад, потом облизала их. – Одно меня утешает, что я наконец отправила его спать в другую спальню. Я имела на это право после того, что он совершил со мной.

Ее щеки мгновенно порозовели, когда до нее дошло, что она заговорила об интимных материях в присутствии незамужней сестры. В ответ на удивленный взгляд Ребекки она сердито вскинула голову, тряхнув светлыми серебристыми кудрями.

Она вновь увлеклась фасолью, глотнула прямо из банки стручки и острую кисло-сладкую жидкость и, насытившись, объяснила Ребекке:

– Не удивляйся. Женщина о многом узнает, выйдя замуж. И далеко не всегда это доставляет ей удовольствие.

– Может быть, ты почувствуешь себя лучше, если перестанешь затягиваться? – посоветовала Ребекка.

Вспоминая, какое наслаждение доставляли ей прикосновения Рори к ее телу, Ребекка не могла представить себе, что ее сестра, состоящая в законном браке, благословленном церковью, может относиться к плотским удовольствиям совсем по-другому.

– Я наконец-то заимела столько красивых платьев, а теперь не могу даже влезть в них, – пожаловалась Леа. – Тебе, конечно, этого не понять. Если б ты испытала то же, что и я…

– Вот как раз об этом я и хотела поговорить…

Вероятно, идея обратиться за помощью к старшей сестре была не так удачна, как казалось вначале. И все же кто еще мог выручить Ребекку? Она набрала в легкие побольше воздуха и продолжала:

– Я многое знаю, Леа, гораздо больше, чем ты думаешь. И я нуждаюсь в твоей помощи. У меня тоже будет ребенок.

– Боже мой! – Леа не устояла на ногах и опустилась на стул. – Как ты могла совершить такой отвратительный аморальный поступок? Как я смогу теперь появляться в обществе? Ты покрыла нашу семью позором. Папа будет вынужден отказаться от прихода. Кто же этот негодяй? У тебя был только один серьезный поклонник, но не верится, что мистер Уэллс позволил себе…

– Нет-нет. Я не подпускала Амоса Уэллса к себе и не давала ему повода…

Ребекка так вцепилась в спинку стула, что ее руки побелели.

Леа хрипло расхохоталась.

– Он и сам будет теперь обходить тебя стороной, когда узнает. На тебе уже клеймо…

Она злобно сощурила глаза и уставилась на сестру.

– Скажи, кто отец ребенка, Ребекка? Говори же! Может быть, Генри заставит его на тебе жениться, пока мы все еще не очутились по уши в грязи.

– Он уехал их Уэлсвилла. И из Невады. Но есть возможность избежать неприятностей, если вы с Генри мне поможете и дадите денег на дорогу. Я могу уехать к дяде Магнусу в Бостон.

– Ты бредишь! Его жена тетя Эстер лучше умрет, чем пустит в дом падшую женщину. Ты должна как можно скорее выйти замуж, Ребекка. Другого выхода нет. Кто этот негодяй? Генри достанет его из-под земли, если понадобится.

– Нет! Я не нужна Рори! Он нарушил свое обещание…

– Рори? Это тот ирландский хвастун, который отдал двадцать долларов за твою корзинку с ленчем? Неудивительно, что он потребовал за свои денежки большего, чем жареный цыпленок. – Леа была жестока. Ей доставляло удовольствие видеть, как Ребекка сникает под градом ее слов. – Вот почему он затесался в конюшню Дженсона! Он хотел задержаться в городе и соблазнить тебя. И ты из всех мужчин выбрала его, наихудшего, отъявленного вруна и вертопраха. Как ты могла, Ребекка? – Леа попеременно то краснела, то бледнела. – Ты должна выйти замуж, но не за этого нищего проходимца. Тогда уж лучше тебе остаться одной и родить незаконного ублюдка. В любом случае мы все сгорим от стыда.

Леа, обхватив голову руками, погрузилась в тяжкое раздумье. Ребекка, дрожащая, с поникшими плечами, стояла перед ней, бледная как привидение.

– Кто же на мне женится? – упавшим голосом спросила она. – У меня нет никого. «И я никому, кроме Рори, не позволю прикасаться ко мне», – добавила она мысленно.

– Я должна подумать, – между тем продолжала свою речь Леа. – Я посоветуюсь с Генри. Он всегда знает, что делать… Если Амос Уэллс не будет знать о ребенке…

– Я не могу лгать ему. – Ребекка похолодела при мысли об Амосе. – К тому же он давно не появляется у нас. Я ясно дала ему понять, что не расположена к нему, а он гордый человек…

– А ты свою гордость спрячь подальше и поступай так, как мы сочтем нужным. Мы обсудим твою проблему с Генри.

Амос Уэллс появился на следующей неделе. Он принес букет замечательных сирийских роз и попросил Ребекку пройти с ним в сад, где они могли бы поговорить наедине.

– Иди, иди, – весело напутствовала дочь Доркас. – Я поставлю эти цветы в лучшую хрустальную вазу. – Она обратилась к мужу. – В ту самую, что твой брат Магнус подарил нам на свадьбу. Мы займемся хозяйством, а молодые люди пусть пока погуляют. К вашему возвращению будет готов сливовый пирог.

Амос галантно распахнул перед Ребеккой дверь.

– Только после вас, дорогая.

Ребекка ответила ему вымученной улыбкой.

– Благодарю вас, Амос.

Она куталась в серую шерстяную шаль, несмотря на теплый вечер. Они прошлись между аккуратных грядок с овощами. Ребекка старалась не смотреть на тыквенные плети и налитые кочаны капусты. «Здесь я споткнулась, упала в грязь, и Рори… Нет! Я не должна вспоминать об этом!»

Голос Амоса прервал ее мысленное путешествие в прошлое.

– Сожалею, что дела задержали и я столь долго отсутствовал, но, может быть, это пошло нам обоим на пользу. У вас было время одуматься и по-новому взглянуть на некоторые вещи.

Да, она одумалась. День и ночь Ребекка копалась в своем сознании, бесконечно и уныло перебирая немногочисленные варианты, а зародыш новой жизни в ее теле постоянно напоминал о себе. Как ей поступить? Сказать Уэллсу о ребенке означало немедленный и постыдный для нее разрыв. Или подчиниться наставлениям Леа и с благодарностью принять от Амоса предложение руки и сердца, если таковое последует.

– Я заметила ваше отсутствие, Амос, – с осторожностью произнесла она.

Вдруг ее словно ударило обухом по голове. Что, если Леа поделилась новостью с Генри, а тот поведал Амосу о ее беременности?

Она зацепилась ногой за тыквенную плеть, точь-в-точь как в то утро. Амос бережно поддержал ее.

– Осторожно, дорогая.

Нет, ее сестра и свояк никогда не пойдут на это, потому что страстно желают свадьбы Амоса и Ребекки. Если б Амос все знал, он не явился бы сегодня с розами.

– Я дал вам время подумать, но завтра я должен ехать в Карсон-Сити на назначенную встречу с губернатором и законодателями штата. Стать сенатором Соединенных Штатов непросто. Здесь еще замешаны мои интересы в горнодобывающей и финансовой сферах. Боюсь, что мне придется поторопить вас, Ребекка, с ответом. Если вы примете мое предложение, нас тихо обвенчает здесь, в Уэлсвилле, ваш отец, а потом мы устроим грандиозный праздник в честь нашего бракосочетания в столице штата.

Огород кончился. Они уперлись в живую изгородь. Амос взял ее руку в свои ладони, легонько сжал, терпеливо ожидая, что она ответит.

«Как все плохо!» – подумала Ребекка. Его руки были холодными и чужими. Никакого трепета она не ощущала, не было и пламени, которое мгновенно вспыхивало, когда они с Рори касались друг друга. Но ирландец покинул свою возлюбленную, променял ее на рулетку и денверских шлюх, предоставив ей самой заботиться о себе и об их ребенке.

С большим трудом она нашла нужные слова.

– Это очень серьезный вопрос, Амос. Я должна обсудить его с отцом. Вы узнаете мой ответ утром. Вас это устроит? – Ребекка испугалась, что чем-то обидела его, но в его глазах не отразилось никаких чувств.

– Я с нетерпением буду ждать, когда наступит утро.

Он слегка улыбнулся и приложил пальцы к своим губам, посылая ей на прощание весьма прохладный воздушный поцелуй.

Перед тем как явиться к отцу в кабинет, Ребекка наплакалась вволю. Глаза у нее опухли и покраснели от слез. Сжавшись в комочек в кресле напротив отца, она выглядела истинным воплощением горя, отчаяния и раскаяния.

– Прости, папа, но я не могу согласиться на предложение мистера Амоса, не рассказав тебе всей правды, хотя Леа настаивает на моем молчании.

– Если тебе хочется поделиться своими проблемами с отцом, я тебя слушаю, Ребекка.

История грехопадения младшей дочери, рассказанная сбивчиво и прерываемая рыданиями, обрушилась на него словно ледяной водопад и потрясла душу.

«О Боже, почему не только я, но и любимейшее дитя мое стали жертвой проклятых ирландцев?»

Вновь обретя дар речи, он спросил:

– Значит, ты не выйдешь замуж за Амоса?

Эфраим Синклер страшился того, что она ему ответит, но все же задал этот вопрос.

– Не знаю… Я знаю только одно. Я должна сказать ему про ребенка. Я не могу предстать перед святым аналоем с ложью в душе. Все равно он узнает всю правду, и очень скоро.

Ребекка была слишком растерянна и несчастна, чтобы ощущать неловкость при разговоре с отцом на эту тему.

– А может быть, и не узнает, – осторожно произнес отец. – Подумай о судьбе невинного младенца, Ребекка. Дитя вырастет без отцовской заботы и ласки, если… мы не предпримем некоторых действий. Амос может поверить, что ребенок от него. Он будет беречь его, как сокровище, ведь его первая жена не могла подарить ему наследника.

При этих словах отца Ребекка вздрогнула и с испугом посмотрела на него.

– Ты… Ты хочешь, чтобы я лгала… обманывала?

Все, во что она верила и что было ей дорого, рушилось одно за другим. Сначала Рори… Теперь отец. Он учил ее соблюдению высокой морали и правдолюбия, говорил о чести, чувстве долга и справедливости. Теперь он сам опровергал свои проповеди.

Эфраим заметил, с каким ужасом она смотрит на него.

– Конечно, то, что я сказал, звучит некрасиво. Согласен. – В печальной задумчивости он провел ладонью по своей благородной серебряной седине ото лба к затылку. Тяжело вздохнув, он продолжил:

– Я пытаюсь найти способ, как спасти тебя от мук и позора. И твое дитя, которому безвинно придется всю жизнь нести тяжкий крест и страдать. Ведь ребенок не просил тебя производить его на свет. Ты зачала младенца помимо его воли. И Амос будет гораздо счастливее, если поверит, что ты пошла под венец добровольно, а не для того, чтобы заиметь отца для своего ребенка. Вероятно, кто-то назовет мои рассуждения софистикой, но тебе не надо осквернять уста ложью. Достаточно просто скрыть, кто настоящий отец. Да и Амос вряд ли станет задавать тебе какие-то вопросы.

– Но… – Щеки Ребекки стали пунцовыми от стыда. – Но ведь ребенок… Так получится, он родится раньше положенного срока… намного раньше… я рассчитала…

Растерявшись, она оборвала фразу и закрыла руками лицо.

– Пара месяцев не составит большой разницы. Младенцы часто рождаются преждевременно, и в этом нет ничего странного. Все знают, что природа преподносит разные сюрпризы. Твоя ошибка с ирландцем – а я не могу не считать это ошибкой молодой невинной души, а не смертным грехом – не нуждается в публичном покаянии. Я вижу, как ты терзаешь себя, как раскаиваешься в содеянном, и уверен, что Бог милостив и позволит скрыть беду, постигшую нас, от посторонних. Вполне возможно, что Божий промысл и состоит в том, чтобы ты и Амос стали мужем и женой.

– Ты считаешь, что так было предопределено свыше – что Рори бросит меня? – В ней вдруг проснулся гнев. – Разве мог милостивый Господь так безжалостно поступить со мной?

– Ребекка! Не богохульствуй!

Голос священника окреп. Он выпрямился в своем кресле.

– Прости, папа, но… – Она поникла и не смогла больше говорить. Тяжесть предательства, совершенного Рори, давила на нее.

– Я знаю, что ты мне хотела сказать, Ребекка. Ты сочла себя обвенчанной, пусть не в церкви, но перед Богом. Ты обманулась, но Мадиган обманул тебя сознательно, добиваясь своей цели и давая ложную клятву. Весь грех падет на него. Ты напрасно ждала, что он останется верен своим обещаниям. Люди его веры могут поклясться в чем угодно и потом отречься. Для них священна только клятва, данная в католической церкви. – Эфраим помолчал, понимая, что его слова ранят дочь, но боль, которую он причинял ей, очищала его душу. По крайней мере он на это надеялся. – В моей жизни случилось то, о чем я не рассказывал никому. Это было давно, в Бостоне. До того, как я встретил твою мать…

Догадываясь, о чем намеревается поведать отец, Ребекка похолодела.

– Из-за этого ты ненавидишь ирландцев?

Выражение лица Эфраима на мгновение смягчилось. Он улыбнулся дочери.

– Ты все схватываешь на лету, Ребекка. Поэтому я всегда гордился тобой. Да, дочка! Я был влюблен в девушку-ирландку. Она служила горничной в доме моего друга. С первого взгляда меня околдовали ее голубые глаза и черные как смоль волосы. Дьявольски красивый народ – эти ирландцы!

У Рори тоже были голубые глаза и темные волосы.

Отец продолжил свой рассказ:

– Я был молод и учился в колледже. Я только что перешел на богословский факультет. Как ты знаешь, наша семья всегда пользовалась уважением, хотя и не имела больших денег. Я пренебрег советами родителей и тех добрых людей, кто мне покровительствовал… Я ухаживал за Кэтлин, и мы стали любовниками. Подобно вам мы поклялись не расставаться до конца жизни. Но она не желала отказываться от католической веры и требовала, чтобы я отрекся от своей и перешел в лоно римской церкви.

Да простит меня Бог, я уже почти поддался искушению. Но твой дядюшка Магнус узнал об этом и сообщил отцу. Мои чувства подверглись испытанию, но мудрость и воля отца оказались сильнее моей воли. Я понял, что не могу отказаться от своего будущего поприща священнослужителя, на которое уже истратил столько времени и сил, да и денег.

И все же я не желал расстаться с Кэтлин. Ее низкое общественное положение и то, что она ирландская иммигрантка, – ничего не значило для меня. Хотя семья непременно подвергла бы меня остракизму за мой поступок, я все же решился сделать ей предложение, взяв на себя ответственность перед Господом, но просил только ее согласия обвенчаться в моей церкви. Я рисковал всем, что имел, и ставил под угрозу свое будущее. Я мог быть вычеркнут из списков бостонской элиты, стать парией в обществе и лишиться возможности закончить богословское образование в Йеле.

Но она не пожелала ни в чем уступить мне, даже в самой малости – оформить наш брак по моему обряду. Она плакала… даже готова была вновь мне отдаться, лишь бы я отступил… Когда я сказал «нет» – а это, поверь, было нелегко, – она отказалась выйти за меня замуж, заявив, что наше взаимное обещание ни к чему не обязывает, так как дано не в католическом храме.

Она ушла в женский монастырь. Я пытался проникнуть туда, помешать ей стать затворницей на всю оставшуюся жизнь, но «добрые» монахини прогнали меня. Потом ее братья подстерегли меня однажды ночью и жестоко избили… Они угрожали еще худшей расправой, если я вновь появлюсь в монастыре. Кэтлин стала монахиней. С тех пор мы не виделись.

Физически и эмоционально опустошенный, Эфраим поник, уронив голову на стол и обхватив ее руками. Его плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.

Ребекка молча смотрела на отца.

«Он по-прежнему любит ее, хотя прошло столько лет, но не хочет себе в этом признаться и ненавидит ирландцев лишь потому, что когда-то ирландская девушка ранила его сердце и душу».

– О, папа! Теперь я все понимаю!

«Ты никогда не любил маму. Ты не мог ее любить. Твое сердце было отдано другой женщине!»

Это объясняло вечную горькую тоску и сварливость Доркас. Родители Ребекки жили в браке без любви. И она обречена на такую же судьбу, должна пройти этот скорбный круг. Снова нарушенное обещание. Вновь разбитое сердце.

Эфраим поднял голову. Глаза его были влажны от слез.

– Как бы ни распорядился Господь, все служит во благо… Я приобрел верную и заботливую супругу, мать моих дочерей. Моя работа доставляет мне радость и, надеюсь, приносит пользу. Бог благословил меня детьми. И тебе дарована возможность исправить свою ошибку.

Его умоляющий взгляд заставлял ее страдать. Никогда раньше она не видела отца плачущим, даже на похоронах близких друзей.

«Я тоже обречена прожить жизнь без любви, как и ты, папа».

– Я приму предложение Амоса.

Он поднялся из-за стола, шагнул к дочери, ласково потрепал по плечу и вдруг, в порыве отчаяния, жалости и любви, горячо обнял.

Виргиния-Сити

Город Виргиния-Сити никогда не засыпал. Под ним круглые сутки на глубине сотен футов от поверхности земли работали в шахтах тяжелые механизмы, добывая из скальной породы руду драгоценных металлов. Там внизу температура достигала ста сорока градусов по Фаренгейту. Шахтеры трудились в тесных забоях, лишь на короткие перерывы поднимаясь на земную поверхность. Многие покидали шахту в бессознательном состоянии, вызванном удушьем и жарой. Горные работы шли безостановочно двадцать четыре часа в сутки все семь дней в неделю, когда обнаруживалась новая золотоносная жила.

Пивные, бары и салуны работали так же напряженно и в том же сумасшедшем ритме, что и шахты. Никогда не закрывались и «веселые» заведения при салунах, расположенные на вторых этажах. В распахнутые двери вливались толпы разгоряченных мужчин. Сперва они торопились утолить жажду, затем похоть.

«Ревущая пустошь» оправдывала свое название в смысле воя и рева, царивших внутри салуна, но никогда не пустовала. Здесь каждый мог за деньги удовлетворить любую, самую извращенную прихоть, и никто не заглядывал соседу по стойке бара в лицо, а знакомые делали вид, что не узнают друг друга.

Он привык за много лет к этому заведению и даже полюбил запах пролитого виски и опилок, которыми посыпали земляной пол салуна на первом этаже, и возбуждающие ароматы дешевых духов и пудры, женского пота и мужского семени в коридоре и комнатах наверху.

Когда он приблизился к двери комнаты, где, согласно договоренности и внесенному заранее авансу, его ожидало удовольствие, он ощутил некоторое волнение. Это был хороший симптом. Может быть, ему удастся то, что давно не удавалось, и Англичанка Энни не будет усмехаться ему вслед, когда он будет покидать спальню.

Распахнув дверь, он застыл на пороге, удивленный и разочарованный.

– Ведь ты не Энни? – потерянно пробормотал он, чувствуя, что «вдохновение» уходит безвозвратно.

Сухощавая брюнетка с подведенными черной тушью глазами, костлявая, немолодая и, вероятно, на ощупь такая же твердая, как скала, которую шахтеры дробили на глубине под салуном, уставилась на него без обязательной приветливой улыбки.

– Энни доигралась, и ее пинком вышвырнули вон. Слишком много опиума… Она хватила через край… У нее башка уже не варила. А в нашем деле башка нужна. Так думает хозяин… А раз так – ей здесь не место.

Она сразу оценила его дорогой костюм. Клиент был привлекателен и даже чисто умыт. Еле заметная улыбка чуть смягчила ее жесткое лицо, но в темных глазах была по-прежнему холодная пустота.

– Сладенький мой, ты останешься мной доволен. Зовусь я Магнолией, сама я из Алабамы.

Ее жаргон и акцент, густой и тяжелый, трудный для понимания, скорее смахивал на говор выходцев из восточного Техаса. Не верилось, что она родилась в южных штатах. Но он не стал обсуждать эту тему, быстро разделся и лег на кровать. Ему больше по нраву была пухлая женская плоть, а не эти кости, обтянутые смуглой кожей, но все же это была шлюха, обязанная доставить ему удовольствие.

Магнолия без церемоний стянула с себя платье. Под ним у нее оказалась одна кружевная сорочка. Раздевшись, она бросила взгляд на клиента. Он смотрел на нее выжидающе. Его член, сморщенный, мягкий, бессильно лежал между ног.

– А ты, значит, из тех, кто приходит сюда поболтать о своей женушке?

Из ее горла готов был вырваться безрадостный смех, но, взглянув в его лицо, она тут же осеклась. Проститутка взобралась на клиента и принялась за свое дело.

Ничего не получалось. Она ни на что не годилась. Он сердито выругался, схватил за волосы и сбросил с себя. Клок ее темных, побитых сединой волос остался в его руке.

– Ах ты, подонок! Я тебе не Англичанка Энни! Это ей под кайфом было все равно, что делать, а у меня мозги не набекрень… Если у тебя не стоит, так проваливай… – Она в сердцах потерла место на голове, откуда он вырвал клок волос. – Ты меня еще лысой сделаешь. Я не позволю таскать меня за волосы никакому жеребцу. Жеребец! Ха-ха! Может, ты и не жеребец вовсе. И жену свою не трахаешь… Твой сахарный тростничок, сколько ни соси, совсем не сладкий. Кто ж тебя, беднягу, кастрировал? Не твоя ли женушка постаралась?

Он ударил ее кулаком. Магнолия попятилась, наткнулась на стул, опрокинула его. Она раскрыла рот, чтобы закричать, но не смогла издать ни звука. Глаза ее расширились от ужаса так, что заняли половину лица. Он был уже рядом, пальцы его сомкнулись на ее горле.

Магнолия колотила его, извивалась в сильных руках, отчаянно царапалась.

Злоба все яростнее закипала в нем. Он свалил ее на пол, сам упав на нее.

– Ты… ты посмела пачкать имя моей жены, мерзкая шлюха. Ты назвала меня кастратом…

Ее острые ногти впились ему в лицо, и тогда он сдавил ее шею еще сильнее. Он не разжимал пальцев до тех пор, пока под влажной от пота кожей не раздался негромкий хруст. Руки ее бессильно упали, взгляд безжизненно застыл.

11

Ребекка была рада, что свадебная церемония прошла скромно. Отец освятил их брак перед алтарем ровно через неделю после того, как Амос сделал ей предложение. Гостей не приглашали. Присутствовали только Доркас, Леа и Генри.

Ребекка сначала собиралась позвать Селию, но потом передумала. Подруга знала о ее любви к Рори и возмутилась бы от того, что Ребекка выходит замуж за Амоса. К тому же нельзя будет избежать скользких вопросов по поводу скоропалительной свадьбы. Ревнивая Селия могла допустить неосторожность и чем-то задеть Амоса. Ребекка решила, что удобнее всего будет известить Селию о своем замужестве письмом, посланным уже из Карсон-Сити, и извиниться перед ней.

Никто в Уэлсвилле не узнает, что она ждет ребенка. Планы Амоса совпадали с желаниями Ребекки. После своего избрания в сенат от штата Невада он намеревался сразу же переехать из Карсон-Сити в Вашингтон. Это переселение оправдывало поспешность в заключении брака. Амос торопился представить новую супругу своим влиятельным друзьям.

Конечно, Доркас сетовала на нехватку времени на подготовку к свадебной церемонии. Она срочно перешила на Ребекку свадебное платье старшей дочери и в отчаянии ломала голову, какое угощение поставить на стол, чтобы оно было достойно столь выдающейся личности, как мистер Амос Уэллс. Если бы на месте Амоса был другой жених, Доркас устроила бы скандал и потребовала бы больше времени на приготовления к свадьбе, как положено, но угрожающее положение, в котором оказалась дочь, а главное, желание самого мистера Уэллса поторопиться с женитьбой заткнуло ей рот и заставило трудиться не покладая рук. Наедине она, общаясь с Ребеккой, поджимала губы и ограничивалась короткими приказаниями. Проступок дочери настолько шокировал ее, что она от изумления и растерянности не смогла произнести ни одной из своих знаменитых обличительных речей.

Ирония судьбы заключалась в том, что, достигнув заветной цели заполучить в зятья самого уважаемого и богатого человека в Уэлсвилле, Доркас Синклер не чувствовала себя счастливой.

Порочная дочь стала чужой для нее. Ни любви, ни даже жалости она к ней не испытывала. Это было худшим наказанием для матери за неизвестно какие прегрешения. Она потеряла дочь и с тех пор жила лишь по инерции, занимая ум и руки суетой по хозяйству, чтобы не думать о потере.

Свадебное меню было составлено соответственно стандартам Доркас Синклер – «королевский» окорок, запеченный с шалфеем, на гарнир зеленые бобы и сладкие молодые луковицы прямо с огорода, тушенные в сливках, горячие пирожки с мясной и рыбной начинкой, а на десерт пирог с ревенем и мороженое. Леа и мать трудились с рассвета, готовя еду и сервируя стол. Мужчины были щедры на комплименты их кулинарному искусству.

Ребекка едва была способна проглотить кусочек. Она украдкой поглядывала на мужа. Амос Уэллс был импозантный мужчина, чуть выше среднего роста, хорошо сложен. Для своих лет он был в отличной форме. Так, во всяком случае, показалось Ребекке. На нем был дорогой, прекрасно пошитый костюм. Аккуратно подстриженная ван-дейковская бородка придавала ему особую элегантность, свойственную ухоженным мужчинам среднего возраста. Темные волосы были слегка подернуты сединой. Общую гармонию нарушали лишь несколько странных глубоких царапин на лице. Что могло быть их причиной? На мгновение в Ребекке проснулось любопытство, но она быстро нашла объяснение. При езде верхом он мог задеть ветку дерева, низко нависшую над дорогой.

Сразу же после семи вечера Амос заявил, что им надо готовиться к отъезду. В то время как он, Эфраим и Генри вели дружескую беседу, Доркас убирала со стола, Ребекка в сопровождении сестры поднялась к себе наверх переодеться в более простое дорожное платье.

– Я должна была бы просветить тебя насчет супружеских обязанностей, но, очевидно, в этом нет необходимости, – ехидно заметила Леа, кончая расстегивать многочисленные пуговки на свадебном наряде сестры.

Сбрасывая с себя белоснежный шелк, Ребекка ощущала себя лицемеркой. Белое – цвет чистоты. Какая жестокая шутка! Она лишилась невинности, чистоты, чести – все ради человека, который ее не любил. Враждебное молчание словно сгустилось в комнате. Сестрам нечего было сказать друг другу.

– Я прошу прощение за то горе, что вы пережили из-за меня, – наконец произнесла Ребекка. Ей не хотелось, чтобы они с сестрой расстались врагами. Скоро она будет жить вдали от всех, кого знала с детства, в чужом, незнакомом городе, а после отправится еще дальше, в Вашингтон.

– Ты должна благодарить Генри за своевременное вмешательство. Без него эта мерзкая история так хорошо бы не закончилась.

Леа подняла с пола свадебное платье, в котором и она не так уж давно стояла у аналоя. Оно шилось для нее и принадлежало ей. Переделка на Ребекку, конечно, испортила его, да и влезть в этот наряд она уже никогда не сможет. Но все-таки это было ее свадебное платье!

– Леа… – Ребекка сделала паузу. После слов, только что произнесенных сестрой, Ребекку охватил ужас. Голос не слушался ее, и она спросила хриплым шепотом: – Неужели Генри рассказал Амосу о Рори… и о ребенке?

Леа посмотрела на сестру с холодным презрением.

– Не думаю. Зачем такому человеку, как Уэллс, подбирать грязные объедки, выброшенные каким-то ирландцем. Он не стал бы пользоваться чужой испачканной подстилкой. Наверное, Генри наплел Амосу разной ерунды о том, как ты жалеешь о своей прежней холодности и как в твоем сердце, и в еще одном месте, прямо-таки вспыхнул пожар. Когда Амос будет брать тебя как муж сегодня ночью, веди себя так, как будто это происходит с тобой в первый раз. Вспомни, что было, когда ты вместе со своим призовым петухом торила дорожку. Вполне вероятно, что Амос сгоряча не заметит некоторой, мягко выражаясь, разницы.

Она передернула плечами от отвращения.

Ребекка побледнела и, внезапно ослабев, опустилась на стул. Ей придется изображать девственницу! Она уже примирилась с мыслью, что отдаст ему свое тело, но если при этом еще придется разыгрывать унизительный спектакль, то ниже пасть нельзя.

– Что, если он догадается?

Леа бросила на Ребекку уничтожающй взгляд.

– Это уже твоя проблема, сестрица. В ремесле проститутки, которое ты избрала, есть свои сложности. Раз тебе повезло выскочить замуж, то, мой совет, будь хорошей актрисой. А теперь, если ты не возражаешь, я препоручу тебя заботам твоего законного супруга, – добавила Леа с изящной иронией. – Я неважно себя чувствую. Мои ноги адски опухли после целого дня стояния на кухне. Мне бы надо прилечь. – Она провела рукой по животу, уже заметно округлившемуся, несмотря на безжалостный корсет. Леа была на четвертом месяце беременности.

«Амос все узнает!»

Все недавние страхи вернулись к Ребекке. Уже то, что она позволит дотронуться до себя другому мужчине после объятий Рори, было чудовищно. Но ей предстоит еще позорное разоблачение ее прежней любовной связи. А что подумает супруг, узнав, что его строгая целомудренная невеста лишилась девственности неизвестно под чьим забором. Даже если она его обманет и успешно разыграет сегодня ночью постыдную сцену «первой ночи», Амосу предстоит еще один сюрприз – на удивление быстро выросший животик юной супруги.

Когда за Леа закрылась дверь и Ребекка осталась одна, она не смогла совладать с желанием взглянуть на свою фигуру в зеркале. Она все еще сохраняла девичью стройность. Леа всегда была склонна к полноте и поэтому так быстро раздалась. А вдруг во время беременности она сильно растолстеет? Что подумает Амос?

Но это страшное испытание ждет ее через несколько месяцев, а сегодня ночью она должна обнажиться в его присутствии и повторить то, что она делала с Рори. Все ее существо, и тело и душа, противилось этому. Отвратительные видения довели ее до тошноты. Опорожнившись в ведро под умывальником, она сжала пальцами виски.

– Остановись! – громко приказала она себе.

Как-нибудь она переживет эту ночь. Она ответственна за будущего ребенка. Ему нужен любящий отец. Раз так распорядилась судьба, пусть им станет Амос. Она коснулась своего живота и замерла. Невинный младенец – это ее единственное оправдание. Все, что было для нее свято, она сама испачкала грязью.

Снейды остались ночевать у Синклеров, так как Леа нуждалась в отдыхе. Прощание Ребекки с родными было кратким, напутствие отца – традиционным.

– Все к лучшему, и все образуется. Выполняй свой долг и люби супруга, – шептал отец, обнимая дочь при расставании.

«Смогу ли я?»

Она кивала, избегая пристального взгляда Амоса, который следил за всем – и как она прощалась с родными, и как грузят в экипаж ее скудные пожитки. Они отъехали, два чуждых друг другу человека, ставших отныне мужем и женой. Разговор по пути был вежливым и пустым, как было всегда, когда они встречались. Он распространялся о своих грандиозных политических проектах, а она слушала и кивала головой к месту и не к месту.

Путь до ранчо занял больше времени, чем обычно, потому что преждевременные осенние ливни размыли дорогу и превратили пыль в вязкую грязь. Ребекке это показалось дурной приметой. По прибытии к особняку Амос выскочил из экипажа первым, галантно подал ей руку, и тут же подоспел дворецкий Лелуш, раскрывший над ними зонтик, так как крупные капли упали с темного неба.

Если у нее в душе теплилась романтическая мечта, что супруг внесет ее на руках в их будущее жилище, то она тут же развеялась. Амос не стал поднимать ее на руки, а взял под руку и повел к дверям. Тощий мужчина в черной одежде низко поклонился новобрачным и впустил их в холл.

Амос не удосужился представить Ребекку слугам, отчего она почувствовала себя еще более неуютно. Пока он распоряжался, куда отнести багаж, Ребекка робко осматривалась в своем новом доме. Молодая девушка сбежала сверху по ступеням витой лестницы и присела перед новой хозяйкой в изящном реверансе.

– Это ваша личная горничная, Ребекка. Она покажет вам вашу комнату и поможет переодеться. Я поднимусь к вам наверх через час.

– Пожалуйста, пройдите сюда, мадам! – Девушка явно робела. Но эта робость была Ребекке понятна. Чуть что сделаешь не так, и тебя вышвырнут вон.

– Как тебя зовут?

– Пэтси, мэм. Пэтси Макхени.

«Ирландка!» – Ребекка узнала акцент. Конечно, это было в порядке вещей в штате Невада, а тем более на приисках Комстока, где множество ирландцев трудились в шахтах, а их жены и дочери поступали в услужение местным богачам.

Они поднялись наверх по лестнице, устланной мягким ковром, заглушающим шаги. Тишина, царящая в доме, пугала Ребекку. Пэтси отворила двери в ее покои.

Голубые обои с нежным рисунком гармонировали с такого же цвета покрывалом постели. Убранство комнаты, вероятно, обошлось владельцу дома в огромную сумму. Если бы Ребекка побывала раньше в большом городе, то сразу же подумала бы, что попала в музей старинной мебели. Это было не жилье, а выставка экспонатов, подобранных, однако, со знанием дела и безупречным вкусом.

Она резко повернула голову, чтобы не видеть кровати. «Там все и произойдет! Но после я хочу остаться одна…» Она увидела дверь в соседнюю спальню. Об этом она читала в романах. Благородные супруги спят отдельно. «Но вначале я обязана позволить ему то, что позволила Рори…»

– Может быть, вы хотите принять ванну, мадам? – Пэтси ждала ее распоряжений.

– Нет. Мне достаточно будет, если вы принесете мне таз и кувшин теплой воды.

Ребекка совсем растерялась в присутствии этой девушки, чей акцент так мучительно напоминал говор Рори, когда он был рассержен. «Скорее бы избавиться от этой девушки, встретить с фальшивой улыбкой супруга и пройти за эту ночь путь на Голгофу».

Ребекка начала раздеваться. Пэтси подскочила к ней и стала торопливо помогать. Когда оторвавшаяся пуговица упала на ковер, ирландка вскрикнула в отчаянии.

– Это я виновата, – утешила ее Ребекка. – Я не привыкла раздеваться с помощью горничной.

– А я тоже всегда раздевалась сама. Может быть, вы мне объясните, как и что делать, мадам?

– Как я тебе объясню, если и сама не знаю.

Пэтси прыснула. Ребекка тоже не могла не улыбнуться. Горничная предложила ей облачиться в приготовленную для нее ночную рубашку. Ребекке она показалась парадным нарядом английской королевы, и она предпочла свою мягкую застиранную сорочку, извлеченную Пэтси из ее жалкого баула. Новобрачная присела перед роскошным туалетным столиком и взглянула на свое отражение в зеркале. Смотреть на саму себя ей было противно.

– Ты давно служишь здесь? – спросила она у Пэтси.

– С пятнадцати лет.

– А когда тебе исполнилось пятнадцать?

– Две недели назад. Мои родители очень обрадовались, что я нашла себе работу. Мистер Уэллс дал мне аванс… Разрешите расчесать вам волосы, мадам? – робко спросила Пэтси.

Ей так хотелось доказать молодой госпоже свою полезность и хоть какое-то умение.

– У ваших волос цвет старинного испанского дублона. Однажды он попал моему папе в руки, когда мы жили в Калифорнии…

– Спасибо, Пэтси, но ты мне льстишь. Мужчины предпочитают светлых, серебряных блондинок, как моя старшая сестра Леа, а не таких, как я.

– Вот уж не скажите! – Пэтси схватилась за гребень, но тут за дверью послышались шаги. Горничная и ее молодая хозяйка замерли.

– Пэтси, ты свободна, – произнес Амос с порога.

С испугом в карих, словно у затравленного олененка, почти детских глазах Пэтси тут же исчезла. У двери она замешкалась и присела в почтительном реверансе перед хозяином, что было совсем не к месту, но так, вероятно, наставляла ее мать.

Молча Амос приблизился к Ребекке. Он хотел бы приветливо улыбнуться ей, но улыбка почему-то не удавалась ему. Он был похож на ученого энтомолога, рассматривающего пойманное насекомое. Она вся сжалась, сидя на обитом шелком стульчике, и ждала, что будет дальше.

Взгляд холодных серых глаз скользнул по ее сорочке, отмечая каждую деталь – швы на местах, где когда-то ткань расползлась от многочисленных стирок, дешевые поблекшие пуговички…

– Ваш гардероб наводит уныние, но я его обновлю, как только мы переедем в Карсон-Сити.

Он запустил руку в темное золото ее волос. Так всегда поступал и Рори. Ребекка вздрогнула.

– В моем городском доме есть опытная горничная. Она приведет в порядок вашу прическу.

– Я не знаю, как пользоваться услугами горничных, – с трудом смогла произнести Ребекка.

– Вы научитесь… Всему, что необходимо настоящей леди.

Она понимала, что это пустой разговор, что он думает о том, как приступить к брачной церемонии в постели и овладеть ее телом. Ее невинность, ее неосведомленность возбуждали его. Разглядывая Ребекку, он предвкушал, как в скором времени расцветет ее красота, проявится ее женственность и он, Амос Уэллс, будет волшебником, сотворившим это чудо. Мужчины будут сворачивать шеи, оглядываясь на Ребекку, завидовать ему, но это со временем, а сейчас… Ее тело – сама свежесть, а личико еще не искажала сладкая боль от потери невинности.

Он ощутил некоторое напряжение между ног.

– Ложись в постель, – грубо и хрипло произнес он и тут же торопливо прошел в соседнюю спальню.

Там он разделся, сбросив одежду на пол. Вернувшись в спальню Ребекки, он застал ее лежащей на постели под покрывалом, примирившуюся со своей участью, словно жертвенная овечка у древних язычников. Кровь забурлила в нем. Его тело наконец-то повиновалось ему. Он сможет доставить наслаждение и себе, и ей.

Ребекка не глядела на Амоса, но ощущала его присутствие рядом с собой. Она вдохнула аромат одеколона, которым он щедро полил себя, вероятно, стоившего бешеных денег и смешанного с запахом кубинских сигар, выкуренных им в большом количестве за вечер, и дорогого коньяка. Запах не был неприятным, но все же чужим и поэтому отталкивающим. От Рори пахло совсем по-иному. «Я должна выбросить Рори из головы. К черту! Раз и навсегда!»

Она уловила еле слышное шуршание шелка, когда он, сбрасывая халат, наклонился и пригасил язычок пламени в керосиновой лампе.

Амос сдернул с нее покрывало, желая увидеть, как она встрепенется, надеясь на это. Но она не шевельнулась. Ребекка лежала бесчувственная, ожидая действий с его стороны, и готовая равнодушно исполнить свои обязанности. Она вела себя точно так же, как Элоиза, за что он и ненавидел свою усопшую супругу.

– Сними с себя эту чертову сорочку, – скомандовал он, не в силах больше сдерживать злобу.

Ребекка, красная от стыда, приподнялась и обнажила свое тело, воюя с последними застежками и вспоминая, как нежно Рори удалял эту последнюю преграду.

«Прекрати вспоминать!»

Раздраженный ее медлительностью и возбужденный ее девической робостью, Амос потянул ветхую ткань и разорвал ее.

– Я хочу тебя, – прохрипел он, надеясь, что эти слова пробудят в ней страсть.

Амос провел рукой по волосам, прикрывающим ее лобок. Она инстинктивно попыталась оттолкнуть его руку и защитить свое самое интимное место, отданное Рори.

Ее тело было слишком худым на его вкус, но контуры фигуры были весьма соблазнительны. Юная, сильная плоть. В нее хотелось проникнуть.

Опасаясь, что желание вот-вот угаснет, он повалил Ребекку на спину, раздвинул коленом ее ноги и начал просовывать вялый член в девственное, как он думал, влагалище. Она лежала неподвижно, ее лоно было сухим, бедра не стремились ему навстречу. Его только что возбужденный член начал превращаться в мягкую тряпку, словно горящая свеча внезапно расплавилась и осела уродливой массой в подсвечнике.

Ребекка закусила губу, подавив возглас удивления. Она готовилась ощутить нечто, но не почувствовала ничего. Эта атака с его стороны была отвратительнее всех ее ночных кошмаров. Его мягкие ухоженные руки с наманикюренными ногтями ранили своими прикосновениями ее больше, чем грубые лапы насильника Барта Слокума в ольховой роще.

Амос повторил попытку, взгромоздившись на нее. Она ждала… но совокупления не произошло.

Он сидел на краю кровати, обхватив руками голову. Его обычно прямая спина согнулась под гнетом невидимой тяжести.

– Ты жесткая, как корсет твоей матушки, – услышала Ребекка его слова. В своей озлобленности он еще пробовал шутить. И вдруг Амос взорвался: – Хорош и твой папаша, подсунувший мне в кровать ледышку!

Он вскочил, напялил на себя халат и собрался уходить, но в последний момент ощущение безвозвратной потери овладело им. Холодное пламя ярости на самого себя пылало в его глазах. Но Ребекка приняла эту злобу на свой счет.

Она приподнялась на постели, прикрыв свою наготу простыней.

– Прости, Амос! Я не знаю, как угодить тебе. Может быть, в следующий раз получится.

– Не думаю, – произнес он сухо.

Ужасная мысль пронзила ее мозг. А если он вообще не мужчина? Как ей быть тогда? Она была жестока в своих рассуждениях, не понимая, что именно ее равнодушие оттолкнуло его, погасило его возбуждение. Но он все прекрасно понимал.

Его ледяную кровь могла растопить только истинная страсть. Его эротическое воображение иссякло после унылых ночей в постели с фригидной женой и фальшивых заигрываний проституток. Он был слишком умен и проницателен, чтобы быть примитивным самцом. Боже, как он хотел им быть! Ему всего лишь сорок два. Великолепное будущее открыто перед ним, но он может стать посмешищем, уродцем, о котором язвительно перешептываются в гостиных.

Ребекка думала о трагедии, переживаемой Амосом. Неосведомленная о темных сторонах человеческой психики, она беспокоилась только о судьбе будущего ребенка. Она надеялась, что он выполнит супружеский долг, который можно будет считать актом зачатия, и поддастся ее наивному обману.

– Подожди, Амос, не уходи, – лепетала она, забыв про стыд и про тот спектакль потери девственности, который намеревалась сыграть.

Вдруг ей открылась истина. Если ему нужна жена лишь для видимости, а не женщина из плоти и крови, то весь их мерзкий заговор с отцом не имеет смысла. Она только подвергнет себя еще большему позору. Амос будет знать, что ребенок не его. Так пусть он узнает правду сейчас. Она скажет ему о ребенке и предложит единственный достойный выход из положения – признание брака недействительным.

«О, папа! Ты ошибался. Невинное дитя будет расплачиваться за мои грехи!»

– Амос! – воскликнула Ребекка с отчаянной решимостью.

Он обернулся к ней. Рука нервно теребила ван-дейковскую бородку. Ей было легче говорить, когда она не видела выражения его глаз.

– Я обманула вас. Я дала согласие на брак с вами, чтобы у моего ребенка было имя и был отец. Я не буду возражать против признания брака недействительным…

Ребекка замолчала. Продолжать свою исповедь ей не хватало мужества. Она ждала, что он, охваченный яростью, ударит ее. Или с леденящим душу презрением, что более соответствовало его характеру, заявит о своем намерении обратиться к адвокату для оформления нужных бумаг.

Но Амос внезапно рассмеялся. Его сухой смех был похож на шорох бумаги, которую кто-то мял в руке. Этот зловещий звук был страшнее любых воплей и побоев.

– Как быстро правда выплыла наружу! Твой ирландский обожатель успел тебя обрюхатить!

Ее лицо, до этого раскрасневшееся, побелело.

– Как вы можете…

Он расхохотался еще громче.

– Я имел на этот счет кое-какие подозрения. Очень неразумно вы поступили, дорогая, но что поделаешь – молодость и животная страсть шагают по жизни рука об руку. Впредь, я надеюсь, вы не допустите ничего подобного. Никаких скандальных связей, никаких мужчин, в особенности проходимцев вроде вашего голубчика Мадигана. Ни одного пятна не должно быть на вашей репутации.

– Но вы же не пожелаете оставить меня при себе после того, как… вы узнали…

– Аннулирование брака ничем не лучше развода. Любой скандал погубит мою политическую карьеру. Я не нуждаюсь в вас как в женщине и не хочу делить с вами постель. А ребенок мне пригодится. – Этим заявлением он накрепко привязывал Ребекку к себе и обеспечивал полную ее покорность. – Мужчина в моем возрасте должен иметь наследника. Я надеюсь, что вашу чересчур раннюю беременность нам удастся благополучно скрыть. А в Вашингтоне вообще никто не будет знать, когда мы поженились.

Ребекка была поражена.

– Вы… вы будете растить моего ребенка как своего собственного?

Разве она могла надеяться на такой поворот событий!

Взгляд его серых глаз обдал ее холодом.

– Ребенок будет носить мое имя, так же, как и вы. Я рассчитываю на абсолютное подчинение мне – и ваше, и его.

Он шагнул к ней. Его рука, гибкая, словно змея, протянулась из темноты и сжала, как стальной обруч, ее запястье.

– Никогда не пытайся шутить со мной, Ребекка! Не бросай мне вызов. Если до меня дойдет хоть малейший слушок, малейшее перешептывание о твоем поведении – ты будешь горько жалеть потом об этом всю жизнь. Ты и представить себе не можешь, что я с тобой сделаю.

Он резко разжал пальцы, отдернул руку и покинул комнату. Дверь захлопнулась за ним, щелкнул замок.

Ребекка перевела дыхание. Только сейчас она почувствовала, что ее колотит нервная дрожь. «Не сделайте ошибки!» – вспомнила она. Страх вызвал приступ тошноты. Она вскочила и бросилась к раковине над умывальником. Рвота была мучительной и бесконечной.

Уэлсвилл

Рори въехал верхом на Баском-стрит. Уже за деревьями виднелся дом Синклеров. Рори едва сдержался, чтобы не пустить Красномундирника в галоп. Сердце его бешено колотилось. Путь из Денвера утомил его. Два месяца он оправлялся от раны, но все равно чувствовал слабость, шатался на ногах, как новорожденный жеребенок, и боли в боку до сих пор не оставляли его.

Золотой осенний день был прохладен, но пот струился по его лицу, а голова кружилась.

Док Элшнер объяснил его состояние большой потерей крови, которая угрожала самой его жизни. Все эти недели он пролежал в постели, беспомощный и переживающий из-за того, что не мог сообщить Ребекке свой обратный адрес и, следовательно, не получал от нее ответных писем. Салун «Бочонок с кровью» был как раз тем местом, которое вызвало бы бурю возмущения у ее «святого» семейства.

Он остановился на ночь в маленькой гостинице на окраине Уэлсвилла отдохнуть, смыть с себя дорожную пыль и переодеться в новый костюм, купленный в Денвере. Его свадебный костюм.

Спешившись возле дома Синклеров, он нащупал в кармане заветную коробочку с обручальным кольцом. Большая часть его выигрыша была помещена в денверский банк, но он не поскупился на кольцо с изумрудом и плетеный золотой браслет и гордился своим приобретением. Ребекка станет супругой владельца скромного ранчо, но свадебный подарок, приготовленный для нее, великолепен.

Заранее приготовив себя к тяжелому разговору с ее родителями, Рори был неприятно разочарован, никого не обнаружив ни в доме, ни в церкви. Может быть, что-то стряслось на ранчо, где обитали Леа с мужем?

Рори поспешил на конюшню Дженсона. Бью был в курсе всех событий, происходящих в Уэлсвилле.

Он нашел своего бывшего хозяина в загоне для необъезженных лошадок. Тот встретил Рори довольно хмуро.

– Где тебя черти носили, Мадиган? Что-нибудь стряслось? Ты выглядишь похуже, чем после того, как тебя отделал Архимед Пул.

Вид у Рори и правда был, как у мученика. Он потерял в весе, лицо осунулось, исхудало.

– Это длинная история, Бью. Оставим ее на потом. Я разыскиваю Ребекку Синклер. Вся ее семья куда-то пропала. Где она?

В глазах Рори была и надежда, и тревога. Сейчас он выглядел таким юным и трогательным. Дженсон уже возненавидел себя за то, что еще не сделал. Он вынужден разбить все надежды этого молодого симпатичного ему парня.

Но что заставило мальчишку столь долгое время болтаться где-то в чужом городе? И по какой причине девушка так скоропалительно выскочила замуж за этого напыщенного индюка Амоса Уэллса?

Он, не зная, чем занять себя от смущения, намотал на кулак удила, которые держал в руке.

– Мне очень неприятно сообщать тебе плохую новость, Мадиган.

У Рори волосы зашевелились на затылке. Он до боли стиснул зубы.

– Говори, Бью! – потребовал Рори.

Дженсон неловко переминался с ноги на ногу. Он вытер о штаны внезапно вспотевшую ладонь.

– Мисс Ребекка позволила себя заарканить. Она с мужем и все ее родичи сейчас в Карсон-Сити готовятся праздновать свадьбу. Будет там и губернатор, и свора конгрессменов, и прочие богатые бездельники.

– Она вышла замуж за Амоса. – Рори не задал вопроса, а просто констатировал факт. Тон его был сух и невыразителен. – Когда?

– Да уж давно, пожалуй.

– Что значит «давно»?

– Ну… почти месяц назад.

И месяца не прошло со дня его схватки с Архимедом! Рори уже не мог сдержаться. Горечь, обида, гнев вырвались наружу. Он ухватился за грубо отесанный столб ограды загона, не ощущая, как острые щепки впиваются ему в ладони.

– Она приходила сюда, наверное, через пару недель после того, как я вернулся из Денвера. Была, по-моему, не в себе. Я ей сказал, что ты приедешь на днях, что ты задержался немного, встретив земляка Блэки Драго… ну и…

– Что же? У леди не хватило, очевидно, терпения? – резко прервал его Рори, повернулся на каблуках и зашагал прочь.

Удар ножом был ничто по сравнению с таким предательством.

– Подожди, Рори! Не сходи с ума, слышишь? Куда ты направляешься?

– В Карсон-Сити. Праздновать свадьбу.

Дженсон в сердцах сплюнул, увидев, как Рори вскочил в седло и ускакал, окутанный облаком пыли. Что за странные дела творятся… из-за чего поднялась такая буря?

Сначала девчушка падает в обморок на глазах у конюхов, потом является Рори в таком виде, будто встал из гроба, да вдобавок еще мечет громы и молнии… Дженсону непонятна была эта молодежь.

Карсон-Сити

Ребекка стояла перед зеркалом, а Пэтси возилась с ее нарядом из роскошного настоящего китайского шелка. Фасон был выбран со вкусом, и платье было пошито превосходно. Глубокий вырез приоткрывал начавшие полнеть груди Ребекки, но талия выглядела почти такой же стройной, как раньше. Беременность была пока незаметна.

– Придерживайте корсет, пока я буду застегивать крючки, мадам, – попросила маленькая горничная.

Она трудилась усердно. Ее сосредоточенное личико выражало высшую степень преклонения перед такой красавицей, как ее госпожа. Не так давно Ребекка советовала Леа не затягиваться, а теперь сама пользовалась корсетом. На этом настаивал Амос. Что бы ее супруг ни пожелал, она послушно все исполняла. Она должна показаться гостям во всем блеске, приветливо улыбаться, отвечать на шутки, благодарить за комплименты, выглядеть грациозной и соблазнительной и стать истинной душой ночного празднества.

Самые влиятельные люди штата будут сегодня среди приглашенных. Городской дом Уэллса зальет яркий свет – от купола здания до подвального этажа. Ребекка слышала, как внизу настраивает инструменты нанятый Амосом оркестр.

«Какой беззастенчивой актрисой я стала!» И все по желанию Амоса. Он с самого начала дать понять, что от ее послушания зависит судьба всех благотворительных начинаний преподобного Синклера и самой церковной общины Уэлсвилла.

Еще не появившийся младенец тоже использовался Амосом как козырная карта в затеянной им игре. Он согласился прикрыть грех Ребекки и дать ребенку свое имя, но поступил так вовсе не из чувства милосердия – за несколько недель жизни с ним в одном доме Ребекка убедилась, что ее супруг – человек черствый и заботится только о собственной выгоде. Она не надеялась, что рождение малыша смягчит его душу. Она обрекла себя на вечное служение Амосу Уэллсу, и такая же участь ждала и ее ребенка.

– Теперь вы готовы к выходу, мадам! – Пэтси отступила на шаг, с восхищением глядя на госпожу.

Ребекка полюбила скромную юную ирландку и упросила Амоса взять ее на постоянную работу. Пэтси не была искусной горничной, но проявляла сообразительность и желание учиться. И, что было важнее всего, она стала для Ребекки истинным и единственным другом, на которого можно положиться.

Ее родители прибыли в Карсон-Сити на свадебные торжества. Их сопровождал Генри, а Леа осталась дома. Ее состояние не позволяло ей пускаться в путешествие, пусть даже на короткие расстояния, да и сама она не желала показываться на публике.

Семья Ребекки считала, что между молодоженами царит полная идиллия. Богатый щедрый муж снабдил Ребекку таким роскошным гардеробом, что даже Селия Хант позеленела бы от зависти.

Городской дом Амоса высился на холме, откуда открывался вид на живописную Орлиную долину. Трехэтажный кирпичный особняк был обставлен элегантной викторианской мебелью. В холле, столовых и гостиных сияли хрустальные люстры, французские гобелены и дорогие ковры украшали стены. Ребекке Уэллс завидовали все жительницы Карсон-Сити, не догадываясь, что она несчастнее любой из них.

Никакой радости от окружающей ее роскоши и от подарков мужа она не испытывала, но предпринимала все усилия, чтобы он не прочитал ее истинные мысли. Хотя, впрочем, скрывать что-нибудь от него было бесполезно. Он был проницателен, все знал, все понимал.

Ребекка позволила Пэтси застегнуть на шее бриллиантовое ожерелье – свадебный дар Амоса. Чопорный высокий воротник, расшитый тремя рядами крупных жемчужин, тяжелые серьги, массивные браслеты – все это не соответствовало ее простым вкусам и было, на ее взгляд, слишком кричащим, слишком приковывающим к себе внимание. Но выбор украшений, как и все в ее жизни, целиком зависел от мужа.

Легкий вкрадчивый стук в дверь прервал ее размышления. Она услышала голос Генри:

– Ты готова, Ребекка? Амос занят с губернатором Блейсделом и просил, чтобы я сопровождал тебя вниз. Когда он освободится, вы вместе войдете в бальный зал.

Пэтси отперла дверь. Генри не вошел, а остался стоять на пороге. Торжественное одеяние подчеркивало его мужественную красоту, но он несколько стеснялся своего фрака и белой крахмальной рубашки. Его волнистые каштановые волосы были аккуратно подстрижены, а нафабренные усы стояли торчком. Оттянув тесный воротничок, он согнул мощную шею в поклоне и расплылся в широчайшей улыбке.

– Ты выглядишь грандиозно, Ребекка! Все мужчины Невады лопнут сегодня от зависти к Амосу.

– К этому он и стремится, – ответила Ребекка и, улыбнувшись Снейду как можно приветливей, подошла к нему.

Он взял ее под руку и повел к лестнице.

– Я понимаю, что у вас с Амосом отношения непростые, хотя ты это и пытаешься скрыть. С ним нелегко ладить, я знаю, но зато в Вашингтоне тебе обеспечена сказочная жизнь.

В его карих глазах были сочувствие и понимание ее проблем.

– Ты хороший человек, Генри. И ты знаешь, что у меня не было выбора.

Жар опалил ее щеки, и все же она не стала уклоняться от его испытующего взгляда. Его благодушие сменилось тревогой.

– Он знает?

– Я ему сказала.

Генри с трудом поборол охватившую его панику.

– Не очень-то разумный поступок с твоей стороны… Ты не находишь?

– Я не могла поступить иначе… Здесь замешаны слишком интимные вещи, о которых мне больно говорить. Я не хочу обсуждать их с тобой, Генри, но я ценю твое дружеское внимание.

– Ты всегда можешь положиться на меня, Ребекка.

Они спустились в холл, заполненный оживленной блестящей публикой. На праздник Амос пригласил «серебряных баронов», владельцев крупных ранчо, президентов банков и компаний, железнодорожных магнатов, не забыв разбавить «большие» деньги интеллектуалами, представителями крупнейших газет северо-западной Невады и политиками всех мастей. Богачи на этом приеме выставляли своих жен напоказ, но ни одна из них не могла затмить юное очарование Ребекки. Спрятав глубоко в себя горечь и тревогу, она приветливо улыбалась гостям и даже смеялась, казалось бы, от души, в ответ на чьи-то шутки.

Материнское объятие было на удивление пылким. Доркас вела себя так, будто не пролегла еще месяц назад пропасть между дочерью и ею. Она лучилась гордостью за Ребекку, любуясь ее домом, нарядом, драгоценностями.

– Ты отлично выглядишь и, по-моему, вполне освоилась на новом месте.

Эфраим, всегда чувствующий себя неудобно среди всеобщего веселья, тихо произнес:

– Твоя мать права. Я рад за тебя, дитя мое.

– А у тебя усталый вид, – с грустью заметила Ребекка. – Ты, наверное, совсем не отдыхаешь?

– Конечно, – вмешалась Доркас. – И виной этому все те же китайские язычники из Комстока.

– Твое счастье, дочь, что ты не видишь, в каких условиях живут эти бедняги. Моя помощь им – это капля в море…

– То, что вы делаете, благородно и весьма полезно, Эфраим! И за это я безмерно уважаю вас. – Подошедший Амос прервал беседу дочери с родителями и, властной рукой подхватив Ребекку, увел ее за собой.

Тесно прижав ее к себе, как и положено горячо любящему мужу, он прокладывал путь вместе с ней сквозь толпу.

– Какая романтичная пара, – произнесла какая-то разукрашенная матрона, обмахиваясь веером.

– Он годится ей в отцы, – откликнулась ее подруга. – Но девице в ее возрасте необходима твердая и опытная рука.

Пожилые дамы одобряли выбор мистера Уэллса, а более молодые в мечтах представляли себя на месте Ребекки, под руку с Амосом Уэллсом входящей в бальный зал, чтобы открыть танцы традиционным вальсом.

Хозяин и хозяйка какое-то время скользили в одиночестве по паркету под волшебные звуки скрипок. Воздух был заполнен ароматом бесчисленных роз и лилий, влажных от водяных брызг, помещенных в высокие вазы, расставленные повсюду. Две громадные люстры заливали зал ярким светом, и бриллианты вспыхивали и искрились на шее Ребекки, в вырезе ее платья, в ушах, в браслетах на тонких изящных руках. Золотистый шелк ее платья тоже сверкал, когда Амос закружил ее в вальсе как диковинную сказочную птицу.

Музыка была слышна и в темном саду, через который пробирался Рори. Все окна в доме светились. Особенно ярко сияли огни на первом этаже в окнах бального зала. Цветные наряды дам мелькали за раздвинутыми шторами. Дом Амоса возвышался, как зажженный маяк, на окраине погруженного во тьму Карсон-Сити.

– Черт побери! Этот дворец горит адским пламенем, – пробормотал Рори.

Он тяжело дышал, голова кружилась, лицо пылало.

Рори вышел из тени и приблизился к фонтану, струи которого переливались в отблесках света, падающего из окон. Мелкие брыгзи воды слегка освежили его.

Что ж! Ребекка не прогадала. Роскошное жилище и офис в Уэлсвилле, дом на ранчо и, наконец, этот дворец в столице штата. И все же какая-то безумная надежда теплилась в душе Рори. Что, если свадьба еще не состоялась? Может, ошибку можно еще исправить и Амос откажется от невесты. Рори должен увидеться с Ребеккой, поговорить с ней и самому во всем убедиться.

Зная, что его не впустят в дом через парадный вход, и слишком гордый, чтобы пробираться внутрь тайком через помещение для слуг, Рори метался по саду в поисках какой-нибудь волшебной двери, которая вдруг откроется перед ним. Окна бального зала притягивали его, но он не решался приблизиться, опасаясь, что его застанут за подглядыванием и выгонят с позором. Однако люстры освещали зал так ярко, что он и издали мог различать лица гостей.

Доказательство того, что Ребекка избрала образ жизни, предложенный ей Амосом Уэллсом, предстало неопровержимо перед его помутившимся от ярости взором. Рори и раньше восхищался красотой Ребекки, пусть в самом простеньком платьице, застиранной сорочке или без всякой одежды, обнаженной. Но ни в каких мечтах он не мог представить ее в таком истинно королевском наряде. Драгоценности и шелк сотворили чудо и сделали из нее богиню красоты.

Ее элегантный супруг бережно обнимал Ребекку, понимая, какое сокровище отдано судьбой ему в руки. Он заслужил его своей настойчивостью, терпением и щедростью. Он был всегда рядом с ней, а не исчезал из ее жизни, как Рори. И вот наконец они обрели счастье.

Ребекка улыбалась, она смеялась. Рори не слышал, какие остроумные реплики произносят проскальзывающие мимо нее в вальсе пары, но раз она смеялась, значит, это было действительно смешно.

Он глядел сквозь стекло на эту прекрасную, но почти незнакомую женщину. Когда-то она принадлежала ему телом и душой. Он думал, что знает про нее все – как она двигается, как дышит, как плачет и смеется, какая она в печали, в радости и в моменты страсти. Он хотел вернуть ее себе такой, какую он знал и любил. Но это не случится, пока…

– Пока я нищий ирландский иммигрант! – яростно шептал он. – Пока я дерусь на ринге за грошовые призы… Но наступит день, Ребекка Синклер – миссис Уэллс, когда ты снова будешь моей. Я стану богатым, и ты приползешь ко мне на коленях. Клянусь, так и будет!