Милые обманщицы. Бессердечные

3 Если бы Спенсер прежде сталкивалась с мошенниками…

В воскресенье, когда тусклое зимнее солнце опускалось за горизонт, Спенсер стояла на заднем дворе родного дома, обозревая разрушения, оставленные пожаром. Рядом была мама, не похожая сама на себя: тушь размазана вокруг глаз, крем-пудра на лице – пятнами, прическа растрепанная, потому что обязательную укладку у парикмахера по имени Юрий нынче пришлось отменить. Отец Спенсер тоже был рядом, – в кои-то веки без наушника с Bluetooth в ухе. Губы его дрожали, словно он пытался сдержать всхлип.

Перед ними чернело пепелище. Высокие старые деревья по периметру двора почернели и покорежились, над голыми кронами висело вонючее серое марево. От мельницы остался один каркас, крылья ее обуглились, решетка растрескалась и раскрошилась. Газон был исполосован шинами пожарных автомобилей, примчавшихся тушить огонь. Оставшиеся островки травы усеяны окурками, пустыми стаканами из-под кофе… Обнаружилсь даже пустая банка из-под пива – в память о зеваках, которые собрались на место происшествия и торчали здесь еще долго после того, как Спенсер с подругами увезли в больницу.

Но особенно удручало то, что огонь сотворил с переделанным под жилье амбаром 1756 года постройки. Половина строения казалась почти нетронутой, а вот его выходящая к лесу сторона, некогда выкрашенная в вишнево-красный, была теперь зловещего угольно-серого цвета. Почти вся крыша обвалилась, витражные оконные стекла вылетели, входная дверь превратилась в груду пепла. Через пустой проем Спенсер видела гостиную, где на полу из древесины бразильской вишни блестела огромная лужа: пожарные, борясь с огнем, вылили на амбар галлоны воды. Кровать с пологом на четырех столбиках, кожаный диван и журнальный столик из красного дерева были безнадежно загублены. Равно как и стол, за которым накануне вечером Спенсер, Эмили и Ханна, голова к голове, переписывались с Йеном, выясняя, кто же все-таки убил Эли.

Только, похоже, Джейсон с Вилденом Эли не убивали. И это означало, что Спенсер снова ничегошеньки не знает.

Она отвернулась от амбара. Глаза слезились от дымных испарений. Ближе к дому находился пятачок газона, на который они с подругами рухнули, выбежав из горящего леса. Как и все остальное пространство, он был усыпан мусором и пеплом, а трава на нем вытоптана. В общем, ничего особенного; ничто не указывало на то, что там лежала Эли. С другой стороны, Эли там и не лежала – она им привиделась. Побочный эффект дымной интоксикации. А разложившееся тело Эли рабочие обнаружили на заднем дворе бывшего дома ДиЛаурентисов несколько месяцев назад.

– Мне очень жаль, – прошептала Спенсер. Кусок красной кровли оторвался с крыши амбара и с глухим стуком упал на землю.

Миссис Хастингс медленно приблизилась к дочери и взяла ее за руку. Мистер Хастингс тронул Спенсер за плечо. Не успела она опомниться, как утонула в объятиях родителей. Те, дрожа от волнения, говорили разом.

– Не знаю, что бы мы делали, если б что-то случилось с тобой! – вскричала миссис Хастингс.

– Когда мы увидели пожар, а потом узнали, что ты могла пострадать… – Мистер Хастингс не смог договорить до конца.

– Это все неважно, – продолжала миссис Хастингс со слезами в голосе. – Пусть бы все сгорело. Главное, что ты по-прежнему с нами.

Спенсер льнула к родителям, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание. Горло саднило.

Последние двадцать четыре часа родители разве что не облизывали ее. Они всю ночь просидели у ее постели в больнице, внимательно наблюдая, как вздымается и опускается ее грудь при каждом судорожном вздохе. Они следили, чтобы медсестры по первому требованию Спенсер поили дочь, давали ей болеутоляющие препараты и более теплые одеяла, если она начинала замерзать. Сегодня после обеда врачи наконец дали добро на выписку, родители повели Спенсер в ее любимое кафе в Старом Холлисе и, как в детстве, купили два шарика мороженого с кленовым сиропом и шоколадной крошкой. Можно сказать, что отец и мать кардинально изменили свое отношение к младшей дочери: до этого она обычно чувствовала себя нежеланным ребенком, которому из милости позволяют жить в родительском доме. К слову сказать, когда Спенсер призналась, что эссе, прочившее ей первое место в конкурсе «Золотая орхидея», на самом деле списано у Мелиссы, ее образцовой сестрицы, родители практически перестали с ней общаться. И было это совсем недавно.

Ну, теперь-то у них появится настоящая причина ее ненавидеть. Как только Спенсер скажет им всю правду, вот эту их заботливость и столь редкое проявление любви как рукой снимет. Спенсер прижималась к отцу и матери, наслаждаясь последними мгновениями их доброго расположения. После ее откровений они скорее всего и знать ее не захотят. Этот разговор она откладывала и откладывала, но рано или поздно придется поставить их в известность.

Девушка отстранилась и расправила плечи.

– Вы должны кое-что знать, – заговорила она хрипловатым от дымного воздуха голосом.

– Про Элисон? – уточнила миссис Хастингс. – Спенс…

Она покачала головой, прерывая мать.

– Нет. Я о другом.

Спенсер глянула вверх, на почерневшие сучья. И ее прорвало. Захлебываясь словами, она рассказывала про завещание бабушки, Наны Хастингс, и то, что родители уже наверняка знают: она в нем не упомянута. Про предположение Мелиссы о том, что она, Спенсер, наверняка удочеренный ребенок. Про то, как зарегистрировалась на сайте приемных детей и родителей и через несколько дней получила сообщение о своей биологической матери. Про то, как навестила Оливию Колдуэлл в Нью-Йорке и что ей там понравилось. Про то, что решила переехать туда насовсем. Спенсер говорила и говорила, опасаясь, что расплачется, если остановится. На родителей она не смела взглянуть из страха увидеть досаду и огорчение в их лицах. Это разбило бы ей сердце.

– Она оставила мне визитку своего агента по недвижимости. Я позвонила ему и продиктовала свой номер счета в банке, на котором лежали накопления на учебу в университете, – для внесения залога и арендной платы за первый месяц, – с трудом выдавила из себя Спенсер, поджимая пальцы ног, обутых в серые замшевые сапоги гармошкой.

В покрытом копотью подлеске зашуршала белка. Отец испустил стон. Мать, зажмурившись, прижала ко лбу ладонь. У Спенсер упало сердце. Ну вот, началось. Дан ход операции «Ты нам больше не дочь».

– Что было дальше, догадаться не трудно. – Спенсер вздохнула, глядя на уцелевший скворечник у террасы. За то время, что они здесь стояли, к нему не подлетела ни одна птичка. – Риелтор, очевидно, работал в паре с Оливией. Они обнулили счет и исчезли. – Она судорожно сглотнула.

На заднем дворе все стихло и застыло в неподвижности. Теперь, когда солнце почти полностью зашло, амбар стал похож на некий призрачный городской реликт, его темные окна зияли, как пустые глазницы в черепе. Спенсер украдкой посмотрела на родителей. Отец был бледен. Мать прикусила щеки изнутри – словно проглотила что-то кислое. Они нервно переглянулись, потом посмотрели на передний двор, проверяя, не стоят ли там фургоны представителей прессы. Репортеры целый день толклись возле дома, пытаясь выведать, действительно ли Спенсер видела Эли.

Отец набрал полные легкие воздуха.

– Спенсер, деньги – это ерунда.

Вздрогнув, она захлопала глазами.

– Мы их можем отследить, – объяснил мистер Хастингс, в отчаянии ломая руки. – Возможно, сумеем вернуть. – Он устремил взгляд на флюгер на крыше дома. – Но… мы должны были это предвидеть.

Спенсер нахмурилась, недоумевая: уж не рехнулась ли она, надышавшись дымом?

– Ч-что?

Отец переступил с ноги на ногу и посмотрел на жену.

– Давно нужно было ей сказать, Вероника, – пробормотал он.

– Кто ж знал, что так будет? – странно пискнула мать, всплеснув руками. На холоде было видно, как изо рта у нее вырываются клубы пара.

– Что нужно было мне сказать? – спросила Спенсер. У нее гулко забилось сердце. Сделав глубокий вдох, она ощутила только запах гари.

– Пойдемте в дом, – пробормотала миссис Хастингс. – Здесь холодно.

– Что нужно было мне сказать? – повторила Спенсер, не двигаясь с места: она не сделает ни шагу, пока не узнает.

Мать долго молчала. Внутри амбара что-то поскрипывало. Наконец миссис Хастингс присела на один из огромных валунов, разбросанных по большому заднему двору.

– Детка, на свет тебя действительно произвела Оливия.

– Что? – Спенсер выпучила глаза.

– В некотором роде. Она тебя выносила, – поправил жену мистер Хастингс.

Спенсер отступила на шаг. Под ее сапогом хрустнула сухая ветка.

– Значит, меня и правда удочерили? Выходит, Оливия не лгала? – Поэтому мне всегда казалось, что я на вас не похожа? Поэтому вы всегда отдавали предпочтение Мелиссе – потому что я вам не родная дочь?

Миссис Хастингс крутила на пальце кольцо с бриллиантом в три карата. Где-то в глубине леса на землю с оглушительным треском упал обгоревший сук.

– Не думала я, что сегодня придется обсуждать такое. – Стараясь успокоиться, миссис Хастингс сделала глубокий вдох, встряхнула руками и вскинула голову. Мистер Хастингс быстро потер свои руки в перчатках. Внезапно они оба показались Спенсер ужасно растерянными. Не такими уравновешенными и уверенными в себе, какими она привыкла их видеть.

– Роды Мелиссы проходили с осложнениями. – Миссис Хастингс потерла ладонями гладкую поверхность камня. Потом взгляд ее метнулся к подъездной аллее: там замедляла ход помятая «Хонда». Опять любопытные соседи… – Врачи сказали, что мне опасно рожать еще раз. Но мы хотели еще одного ребенка и в итоге решили прибегнуть к суррогатному материнству. По сути… мы использовали мою яйцеклетку и папину… ну, ты понимаешь. – Она опустила глаза, слишком чопорная и воспитанная, чтобы произнесли вслух слово «сперма». – Нужна была женщина, которая выносила бы ребенка – тебя – для нас. И мы нашли Оливию.

– Ее тщательно обследовали, убедились, что она здорова. – Мистер Хастингс сел на камень рядом с женой, будто и не заметив, что его элегантные туфли ручной работы A. Testoni утопают в глине, смешанной с сажей. – Мы сочли, что она нам подходит, да и сама она, казалось, жаждет помочь. Только на последних сроках беременности она стала предъявлять… новые требования. Хотела больше денег. Угрожала, что сбежит в Канаду и оставит тебя себе.

– И мы дали ей еще денег! – выпалила миссис Хастингс. Она обхватила свою белокурую голову руками. – И в итоге она отдала тебя нам… конечно. Просто… после всех ее притязаний мы решили, что не надо тебе с ней контактировать. Сочли, что лучше сохранить это в тайне от тебя… потому что на самом деле ты – наша дочь.

– Но не все это понимали, – добавил мистер Хастингс, лохматя свои седоватые волосы. В кармане у него засигналил телефон, исполняя первые такты Пятой симфонии Бетховена, однако он и не подумал отвечать. – Нана, например. Она считала, что это неестественно и так и не простила нас. Когда выяснилось, что Нана завещала деньги только своим «родным внукам», нам следовало сразу открыть тебе правду. Оливия словно ждала своего часа.

Ветер стих, все вокруг замерло. Собаки Хастингсов, Руфус и Беатрис, царапались в заднюю дверь: им не терпелось выскочить во двор и посмотреть, чем заняты хозяева. Спенсер в изумлении смотрела на родителей. Те выглядели всклокоченными и изнуренными, словно признание их опустошило. Было ясно, что на эту тему они давно не говорили. Спенсер переводила взгляд с отца на мать, пытаясь осмыслить услышанное. Каждое слово само по себе было понятно, но в целом они не поддавались осмыслению.

– Значит, меня выносила Оливия, – медленно повторила она. По спине ее пробежал холодок, но ветер тут был ни при чем.

– Да, – подтвердила миссис Хастингс. – Но твоя семья – мы, Спенсер. Ты – наша дочь.

– Мы так сильно хотели, чтобы у нас появилась ты, и Оливия оказалась нашим единственным шансом, – добавил мистер Хастингс, глядя на тронутые багрянцем облака. – В последнее время мы, похоже, упустили из виду, сколь важны мы все друг для друга. И после всего того, что тебе пришлось пережить… Йен, Элисон, этот пожар… – Качая головой, он снова бросил взгляд на амбар, на загубленный лес. В вышине с карканьем кружила ворона. – Мы должны были тебя поддержать. Мы никогда не хотели, чтобы ты думала, будто тебя не любят.

Мать робко взяла Спенсер за руку.

– Давай… начнем все с чистого листа? Попробуем? Сможешь ты простить нас?

Снова налетел ветер, усиливая запах дыма. Несколько обугленных листочков скользнули по газону во дворе Эли и легли на землю возле котлована. Того самого, где было обнаружено ее тело. Спенсер теребила пластмассовый больничный браслет, все еще болтавшийся на запястье. Потрясение сменилось жалостью, жалость – гневом. За последние полгода родители лишили ее привилегии жить в амбарных апартаментах, снова отдав их в пользование Мелиссе. Они заблокировали ее кредитные карты, продали ее автомобиль и не раз заявляли, что она для них умерла. Да, вы правы, черт возьми, хотелось крикнуть ей, я не чувствовала, что у меня есть семья. Не чувствовала вашей поддержки! А теперь они хотят просто забыть все это и начать с чистого листа?

Мать жевала губу, вертя в руках поднятую с земли ветку. Отец, казалось, затаил дыхание. Решение оставалось за Спенсер. Она была вправе не прощать родителей, могла топнуть ногой и продолжать злиться… но потом она увидела боль и сожаление на их лицах. Они говорили совершенно искренне. Больше всего на свете им хотелось, чтобы она простила их. А разве сама она не хотела быть их любимой доченькой?

– Да, – промолвила Спенсер. – Я прощаю вас.

Протяжно выдохнув, мистер и миссис Хастингс обняли дочь. Отец поцеловал ее в макушку. От него пахло его любимым кремом после бритья Kiehl’s.

У Спенсер возникло ощущение, что она выплывает из своего тела. Еще вчера, обнаружив, что все ее накопления на учебу в университете исчезли, она решила, что ее жизнь кончена. И ведь действительно казалось, что все это подстроил «Э»… в наказание за то, что Спенсер плохо ищет настоящего убийцу Эли. Но потеря денег, судя по всему, лучшее, что могло с ней произойти.

Родители отстранились от Спенсер, с гордостью глядя на младшую дочь. Спенсер неуверенно улыбнулась. Они ее любят. Она действительно им нужна. Снова задул ветер. Нос Спенсер защекотал еще один знакомый запах. Аромат… ванильного мыла, которым всегда пользовалась Эли. Спенсер вздрогнула, представив ужасную картину: Эли, вся в саже, задыхается от дыма.

Она зажмурилась, прогоняя этот образ. Нет. Эли умерла. Все остальное – галлюцинации. И хватит об этом.