Бессмертная и незамужняя

Глава 5

– Отец, – сказала я, – вы должны мне помочь.

– С удовольствием, но я не священник.

– Похоже, мне предстоит отправиться в ад, а я этого не заслужила, я ничего такого не сделала… Ну, если не считать двойного убийства. Но это произошло случайно! К тому же я спасала Джастин и ее мать!.. Думаю, мне это зачтется.

– Мисс, я же говорю: я не священник. Я всего лишь уборщик. И это, кстати, не католическая церковь, а пресвитерианская.

– Ничего, сойдет и такая… – Я схватила своего собеседника за грудки и подтянула к себе. Он был сантиметров на восемь ниже меня, поэтому ему пришлось приподняться на цыпочки. – Вы не могли бы облить меня святой водой?.. Чтобы я обратилась в прах? – Я слегка встряхнула его. – Или пронзите меня распятием! Забросайте освященными просвирками!

Внезапно лицо несколько ошарашенного мужчины расплылось в похотливой улыбке.

А ты милашка…

Я в изумлении отпустила его, и дальше он повел себя совершенно возмутительно – обхватил меня своими ручищами и впился в мои губы. Его дерзкий язык глубоко проник ко мне в рот, а в низ живота уткнулось что-то очень твердое. Мои вкусовые рецепторы тут же ощутили привкус печенья «Уитис».

Издав нечленораздельный звук, я вытолкнула изо рта чужой язык и отпихнула наглеца – совсем легонько, однако он перелетел через скамью и с грохотом рухнул под кафедрой проповедника. Как ни странно, но улыбка не сошла с его физиономии. Так же, как не исчезла и эрекция – штаны у него были натянуты, точно купол цирка шапито.

Приподняв голову, мужчина просипел:

– Детка, повтори это еще разок.

– Да ты… Проспись лучше! – огрызнулась я.

К моему удивлению, он тотчас же запрокинул голову и громко захрапел. Похоже, этот перец и в самом деле был пьян. И как я сразу не учуяла?

Присмотревшись повнимательнее, я обругала себя – ну конечно же, это уборщик! В просторных светло-коричневых штанах и в футболке с названием клининговой компании и слоганом: «Когда появляемся мы, беспорядок исчезает!» В столь взвинченном состоянии я вцепилась в первого, кого увидела, зайдя в церковь. В ответ уборщик вцепился в меня – вполне справедливо.

По правде говоря, меня удивил тот факт, что я смогла беспрепятственно зайти в храм, не вспыхнув ярким пламенем еще на входе. При жизни я не была такой уж доброй прихожанкой, хотя в детстве ходила в церковь довольно часто. Правда, в основном затем, чтобы лишнюю пару часов не видеть свою злую мачеху. Кроме того, детей там угощали виноградным соком. Однако с тех пор как я покинула отчий дом, в церкви я бывала лишь изредка, на праздники. В общем, я была пасхально-рождественская христианка.

Теперь же я мертвая христианка. Как ни странно, но я смогла проникнуть в святилище, и при этом со мной почему-то ничего не произошло – не охватило пламенем, не разорвало в клочья. Входная дверь открылась довольно легко, а сама церковь оказалась похожей на все остальные – от сводов и стен веяло торжественной суровостью, и в то же время здесь было вполне уютно, как в доме строгого, но любящего дедушки.

Я осторожно присела на скамью, ожидая, что мне тут же обожжет задницу – ничего не произошло. Прикоснулась к лежащей передо мной Библии – тоже никакого эффекта. Потерла книгой по лицу – ничего.

Черт! Ну что ж, значит, я теперь вампирша… Как это ни ужасно, но я начала привыкать к своему новому статусу. Хотя все-таки непонятно, почему на меня не действуют вампирские законы. Ведь я уже давно должна бы корчиться, объятая пламенем, вместо того чтобы беспокойно ерзать на скамье, ожидая, когда Господь низвергнет меня в ад.

Я взглянула на часы, висевшие на дальней стене: пятый час, скоро должно взойти солнце. Быть может, первым утренним лучам удастся меня прикончить?

Тяжко вздохнув, я откинулась на спинку скамьи.

– Господи, – заскулила я, – ну что происходит? Конечно, я редко ходила в церковь, но разве можно этим заслужить подобную участь? Я всегда вела себя хорошо, была добра к детям и беззащитным животным. Я даже участвовала в благотворительных акциях во имя Христа – разливала суп в столовой для неимущих! Да, я не равнодушна к хорошим вещам, но это можно понять. Не думаю, что такой уж большой грех – слабость к дорогой обуви. Во-первых, она долго носится, а во-вторых… это так приятно – обладать тем, чего нет у других. Разве я не права? Если даже Гитлер не был вампиром, то почему это случилось со мной?

– Дитя мое…

Вскрикнув, я вскочила со скамьи и едва не упала, обо что-то запнувшись.

В следующее мгновение моих ноздрей достиг запах накрахмаленного хлопка и лосьона «после бритья». Обернувшись, я увидела шагающего по проходу священника. Это был мужчина лет сорока – с тонзурой, как у монаха, окаймленной по бокам и сзади белокурыми волосами. Его облачение составляли черные брюки и такая же черная рубашка с короткими рукавами, у самого ворота пришпилен маленький крестик. Щеки – розовые от недавнего бритья, героический римский нос украшают очки с толстыми линзами, на пальце поблескивает обручальное кольцо. Его вес не совсем соответствовал росту – килограммов десять явно лишние. Но зато он, наверное, умел крепко обниматься.

– Как вы меня напугали, – произнесла я с укором. – Я уж подумала, что со мной заговорил сам Бог.

– Нет, дитя мое, это всего лишь я. – Священник быстрым взглядом окинул представшую перед ним сцену: работник клининговой компании, который храпел, развалившись на полу, и застывшая у скамьи мертвая девица, всем своим видом напоминающая запеченное собачье дерьмо. – Сегодня ведь понедельник? – с улыбкой уточнил он.

Вскоре мы уже сидели в небольшой комнатке, и священник, заварив кофе, терпеливо выслушивал мою исповедь.

После событий этой ночи вполне обычное кресло показалось мне невероятно удобным. Я выпила целых три чашки с обилием сливок и сахара (теперь ведь не нужно беспокоиться о талии) и в заключение своей истории сказала:

– И вот я пришла сюда, но ни двери, ни Библия, ни что-либо другое не причинили мне никакого вреда. – О том, что уборщик хотел трахнуть меня прямо у алтаря, я упоминать не стала (к чему подводить парня?) и, чуть помолчав, попросила: – Дайте мне какое-нибудь распятие.

Священник отцепил от воротника свой серебряный крестик и передал мне. Я крепко зажала его в ладони, напряглась в ожидании, но… ничего не случилось. Я потрясла миниатюрное распятие – может, там что-то не контачит? – по-прежнему ничего не происходило.

Я протянула крестик обратно.

– Спасибо… Почему-то не получается.

– Если хотите, оставьте его себе.

– Нет-нет, не надо.

– Да нет, оставьте… Мне хочется, чтобы он остался у вас.

На щеках священника заиграл румянец, и когда я взяла его ладонь, положила на нее крестик и загнула ему пальцы, их цвет стал еще более насыщенным.

– Спасибо, но он принадлежит исключительно вам. Не следует отдавать его какой-то незнакомке.

– Не какой-то, а прекрасной незнакомке… Изумительной, бесподобной женщине!

– Что?..

Ну надо же – сначала уборщик, а теперь еще и священник! И охота им клеиться к мертвой дамочке?

Словно в ответ на мою мысль он несколько раз моргнул и медленно помотал головой.

– Извините… Даже не знаю, что на меня нашло. – Он рассеянно дотронулся до своего обручального кольца, и это, похоже, дало ему силы вновь посмотреть мне в глаза. – Пожалуйста, продолжайте.

– Да больше, собственно, и сказать-то нечего, – пожала я плечами. – Я в полной растерянности и даже не представляю, что делать дальше. Возможно, вы считаете меня просто свихнувшейся, и я вас прекрасно понимаю. Но не могли бы вы хотя бы на минуту притвориться, что верите мне, и дать какой-то совет?

– Да нет, я вижу, что вы в здравом уме, и совсем не похоже, что вы лжете, – сказал священник. В его речи слышался едва уловимый южный акцент, и это вдруг навеяло мне мысли об овсянке и магнолиях. – Совершенно очевидно, что вам пришлось пережить ужасные вещи, и поэтому просто необходимо с кем-то поговорить. И еще вам нужно отдохнуть.

Да, конечно, мне нужно отдохнуть… Только где? В могиле? Я бы с удовольствием… Для долгого-долгого отдыха придется, видно, искать какое-то укромное место, где меня никто не сможет побеспокоить.

Я была слишком измотана, чтобы в подтверждение своих слов протыкать себе сердце чайной ложкой. Вяло кивнув, я уткнулась взглядом в пустую чашку. А может, расколошматить ее и съесть осколки?

– Ну а то, что Библия не причинила вам никакого вреда, означает только одно – Бог по-прежнему любит вас.

– Или же то, что обычные законы ко мне не применимы, – предположила я и тут же осознала, насколько нелепы мои слона. На всех обитателей нашей планеты божьи законы почему-то действуют, и только, видите ли, Бетси Тейлор стала исключением! Какая чушь! Девица я, конечно, тщеславная, но на сей раз слишком уж много о себе возомнила. – Так вы считаете, что мне следует прекратить попытки уничтожить себя?

– Безусловно! – Священник по-прежнему держался за свое кольцо, и его голос становился все более твердым. – Вы говорите, что пришли на помощь той женщине и ее дочке и никого при этом не укусили… Это свидетельствует о том, что у вас сохранилась душа. – Он на секунду замялся и продолжил: – Одна моя прихожанка работает в… некоем месте в деловой части города. Может, дать вам ее карточку? Если у вас нет машины, я охотно подвезу.

– Да, конечно, давайте, – кивнула я и тут же соврала: – Я сегодня же ей позвоню.

Со священником – он называл свое имя, но я не запомнила – мы расстались добрыми друзьями. Когда я уходила, он тряс за плечо уборщика, пытаясь его разбудить.

Из церкви я решила пойти прямо домой. Священник, несомненно, счел меня сумасшедшей, но к его совету все же стоило прислушаться. Прежняя жизнь закончилась, однако вполне возможно, что мне удастся начать новую.

Теперь я была безжалостной представительницей популяции вечно голодных бессмертных кровососов, и желание хлебнуть крови (фу!) становилось все сильнее. Однако эту проблему наверняка можно решить как-то цивилизованно – вовсе не обязательно превращаться в огромную двуногую пиявку, если тебе этого так не хочется. В конце концов, в нашем городе есть по меньшей мере шесть банков донорской крови.

И самое главное – Бог по-прежнему любит меня! Так сказал священник, а священники не могут лгать, им по долгу службы полагается говорить только правду.

Да, Бог меня любит… и, судя по всему, что-то похожее по отношению ко мне испытывали и священник с уборщиком… В голову вдруг пришла одна мысль, и я даже удивилась, как это меня раньше не осенило. Ведь если ты раз за разом пытаешься наложить на себя руки, используя самые различные способы, и у тебя ничего не получается, – значит, тебе пока еще рано покидать наш грешный мир.

В это трудно поверить, но похоже, мне был дан дополнительный шанс. Среди великого множества людей выбор пал именно на меня! И я не собиралась упускать предоставленную возможность. Ни в коем случае!

Поймать такси удалось только за два квартала от церкви. В отличие от Бостона или Нью-Йорка в Миннеаполисе таксомоторы – явление редкое, чуть ли не из области фантастики. Примерно так же, как и достаточно толковый, приносящий какую-то пользу сотрудник в торговом центре «Нейман Маркус».

Удаляющаяся машина была уже в конце квартала, но я все же взмахнула рукой. Тотчас же послышался визг шин, автомобиль резко развернулся в неположенном месте и вскоре притормозил рядом. Водитель, проворно выскочив из салона, распахнул передо мной дверцу.

– Спасибо, – сказала я. – Вы не могли бы подбросить меня до Эдины?

Ни ответа, ни даже кивка не последовало – водитель просто стоял и таращил на меня глаза. Он был немолод, примерно ровесник моего отца, с брюшком, приобретенным за годы сидячей работы, и с бородой, в которой застряли какие-то крошки. Рубашка едва застегивалась на его животе, но вообще он выглядел вполне сносно. По крайней мере улыбался. Точнее, ухмылялся… Как бы то ни было, я не собиралась идти пешком тридцать с лишним километров. Не та ситуация, чтобы быть особо разборчивой.

Я уселась в машину, и мы тронулись в путь.

Поездка оказалась просто бесподобной. Если уж мне так хотелось погибнуть ужасной смертью, то надо было поймать это такси сразу же, как только я вышла из покойницкой. Похоже, водитель был чокнутым в самом буквальном смысле слова. Он постоянно пялился на меня в зеркало заднего вида, и только пронзительные гудки встречных автомобилей да ругань ранних прохожих заставляли его – совсем ненадолго – переключить внимание на дорогу.

После того как мы несколько раз едва не столкнулись – сначала с грузовиком, потом с фургоном, развозящим утреннюю прессу, и наконец с автобусом, заполненным пассажирами, – я решила, что с лихачеством пора кончать. Со мной-то в случае столкновения вряд ли что случится, но этого бесстрашного гонщика искромсать может основательно.

– Хватит на меня глазеть! – потребовала я, содрогнувшись от рева автобусного клаксона, хлестко ударившего по барабанным перепонкам. – Следи лучше за дорогой!

Водитель, тотчас же повиновавшись, уткнулся взглядом в лобовое стекло, и до конца пути проблем у нас больше не возникало.

Когда мы подкатили к моему дому, до меня вдруг дошло, что мне совершенно нечем заплатить за проезд. И о чем я думала, поднимая руку? Ну разумеется, о том, чтобы вздремнуть и чего-нибудь выпить. Точнее, наоборот.

– Э-э-э… будьте добры, подождите минутку. Я забегу в дом и… – И что дальше? Насколько я помнила, в кошельке у меня оставалось всего-навсего сорок восемь центов. Да еще два талона на бесплатную помывку машины в ближайшем автосервисе. Поскольку гулянку по случаю дня рождения пришлось отменить, в тот вечер я и не подходила к банкомату. – Быть может, вы примете чек? Или же… – я вдруг решила пошутить, – по доброте душевной вообще не возьмете платы?

Физиономия таксиста расплылась в улыбке.

– Ну конечно же, мэм![2]

Мэм?.. Да он же раза в два старше, чем я! Может, по причине смерти мой лик внезапно избороздили морщины? Эта мысль просто ужаснула.

– Что ж, замечательно… – Я как можно непринужденнее провела рукой по лицу. – Спасибо, что подвезли.

Я выбралась из салона, и водитель тронулся с места, продолжая пялиться на меня через боковое стекло. Вскоре он наехал на тротуар, сбив при этом соседский почтовый ящик, и я, содрогнувшись, поспешила к двери, не желая видеть дальнейших разрушений. Просто поразительно, до чего легко в нашем штате получить водительские права!

Снаружи мой дом выглядел точно так же, как и прежде, однако, войдя внутрь (и какой болван не запер дверь?), я обнаружила, что в комнатах царит полнейший беспорядок. Почти вся одежда, которой у меня не так уж и мало, была уложена в коробки, громоздящиеся в гостиной, на кухне горел свет (сколько ж, интересно, набежало на счетчике, пока меня размалевывали в похоронном бюро?), повсюду витал запах парфюма моей мачехи – духами «Дюна» она поливает себя в явном избытке.

У меня вдруг возникло ужасное подозрение, и я стремительным шагом направилась в спальню.

Здесь тоже стояли коробки, по кровати разбросаны платья. Некоторые из них, как видно, сползли вниз и теперь, скомканные, валялись на полу – этакие лужицы из шелка, полиэстера и хлопка.

Я быстро распахнула шкаф – и мои худшие опасения тотчас подтвердились. Здесь висело кое-что из остальной одежды, стояли сапоги и недорогие туфли на плоской подошве, приобретенные так, на всякий случай, но что касается моих любимых «малышек» – от «Маноло Бланикса», «Прада», «Феррагамо», «Гуччи» и «Фэнди» – они исчезли!

Ну, все понятно!.. Мачеха велела гробовщикам обрядить меня в ее старый костюм, напялила мне на ноги свои стоптанные «калоши», вторглась в мой дом и прихватила с собой мои изумительнейшие туфли!

Так, и еще раз…

… Она напялила мне на ноги свои стоптанные «калоши», вторглась в мой дом и прихватила с собой мои изумительнейшие туфли…

Пока я в полной мере осознавала свершившийся факт, от двери послышалось робкое мяуканье. Обернувшись, я увидела Жизель, которая во все глаза смотрела на меня. Ну, слава Богу! Так или иначе, она дома. Через силу улыбнувшись, я направилась к кошке – кто знает, когда она ела в последний раз? И, кстати, почему она так и осталась здесь? При моем приближении Жизель круто выгнула спину и сорвалась с места. По пути она наскочила на стену, отлетела от нее и стремглав помчалась дальше.

Я же, оставшись одна, опустилась на кровать и заплакала.

Пока ты плачешь, обстоятельства вызвавшие рыдания, воспринимаются более или менее всерьез, но бесконечно этот процесс продолжаться не может. Под конец чувствуешь себя как-то глупо, и возникает некоторое недоумение – а для чего я, собственно, произвожу весь этот шум? Подобное занятие кажется тем более странным, когда твой организм уже не способен вырабатывать слезы. Я старательно всхлипывала, однако из моих глаз не выкатилось ни слезинки. Значит ли это, что теперь я не буду также потеть и ходить по маленькому? В данный момент я не испытывала потребности посетить туалет, а потому не могла проверить свое предположение.

Так или иначе, но всякие рыдания рано или поздно заканчиваются, и приходится решать, что делать дальше. Касается ли это разрыва с бойфрендом, намерения расправиться с боссом, отношений с коварной мачехой или же предстоящего существования в качестве вампирши, но какое-то решение принять все же необходимо.

Я лежала ничком на своей кровати, вялая, как лапша, и совершенно изнуренная. А еще – одолеваемая невероятной жаждой. Однако на этот счет я не собиралась что-либо предпринимать. Ну, если только слегка перекусить Жизелью… Нет, ни в коем случае! Просто буду лежать здесь – а моя спальня выходит, кстати, окнами на восток – и пусть меня испепелят солнечные лучи.

Если я снова очнусь, мертвая, но невредимая, это можно будет расценить как знамение – значит, мне пока еще рано отправляться на тот свет. Если же не проснусь… что ж, проблема решится сама собой. Думаю, в аду будет ничуть не хуже, чем на рынке Уол-Март после полуночи. С этой утешительной мыслью я и уснула.