Бессмертный эшелон

Глава 3

Из приемника сквозь гул и помехи наконец донесся голос радиста:

– Прием! Девятый, прием! Приказ командира выйти к шоссе в квадрат С12, передать пленных в спецэшелон. Кроме командира танковой группы. Немецкого офицера доставить в командный пункт в поселке Гладкое. Как понял меня, прием?

– Прием, Девятый приказ принял! Выполняю! – отрапортовал Руслан, покрутил настройки рации, вслушался в шипение, не будет ли нового послания.

Но по сухим щелчкам стало ясно – сеанс связи окончен, надо выполнять приказ. Рядом на поваленном дереве сидел ротный, Алексей Соколов, который уже изучал карту местности, чтобы выбрать самый удобный путь к шоссе от поля боя, где они одолели германскую роту тяжелых «панцеров».

Алексей внимательно рассматривал каждый участок. «Лесная дорога слишком опасна. Что, если немцы решат выслать подкрепление танковой роте или группу абвера, чтобы узнать, почему соединение не вернулось в расположение гарнизона? Лучше они сделают пускай более длинный, но при этом более безопасный марш-бросок по рокадной дороге, которая расположена на советской территории. Сюда днем немцы не сунутся так нагло, как попытались сегодня атаковать разбитый состав. Они не ожидали встретить группу танков, воздушная разведка вермахта не заметила танки на платформах поезда. Это должно было стать для роты Дорвельца победным шествием по останкам разбитой пехоты, а превратилось в разгром, устроенный советскими танками».

Теперь пленный офицер сидел на броне командирской «тридцатьчетверки» отдельно от своих подчиненных, понурый и обмякший. Ему даже не стали связывать руки за спиной, как всем остальным военнопленным. По одному взгляду на гауптмана было ясно – он совсем пал духом после своего поражения.

– По машинам! – Маршрут для роты на карте проложен.

Танкисты начали ловко подниматься наверх, по очереди запрыгивая в люки. Пленных «панцерзолдатен» распределили по нескольку человек на корме Т-34, предварительно притянув всех одной веревкой к десантным скобам. Немцы искоса посматривали на сосредоточенных танкистов, все еще опасаясь, что их могут расстрелять. Но советские военнослужащие уже не замечали их, они выстраивались в колонну, распределяя наблюдателей по секторам. Правый фланг, левый, головная машина, замыкающий танк – даже во время движения по дороге нельзя терять бдительность, в паре километров отсюда начинается линия фронта. Эту зыбкую границу легко нарушить, там нет часовых или ограды, лишь условная полоса, которая каждый день сдвигается вследствие отчаянных боев все ближе к осажденному городу.

Цепочка из танков вытянулась по дороге, Соколов поставил свою машину ближе к середине. Сейчас ему нужен перерыв, чтобы сосредоточиться и обдумать дальнейшие действия. Дорога, по его расчетам, займет примерно два часа, по асфальту Т-34 могут развивать скорость до семидесяти километров в час. Но с учетом огромных выбоин и воронок после артналетов ползти колонна будет не больше пятидесяти километров в час. Стоит воспользоваться этим временным затишьем для небольшой тренировки. Неопытных водителей, которых прислали сразу после танковой школы на территорию военных действий в боевую группу танков, таких как тот, что уронил танк с платформы, ругать за ошибки смысла нет. Не каждый вчерашний тракторист или водитель грузовика за несколько десятков учебных часов на полигоне освоит искусство управления танком. Это Соколову повезло с Бабенко, который всю свою жизнь проработал инженером-испытателем на Харьковском танкостроительном заводе и поэтому чувствует «тридцатьчетверку» нутром. По звуку двигателя может определить проблему в ходовке. И в починке машины для Бабенко нет ограничений, мелкий ремонт он со своим походным чемоданчиком осуществляет за пару часов. А для более серьезных поломок есть подвижная ремонтно-восстановительная рота с тракторами «Ворошиловец», токарными станками, сварочными аппаратами, генератором для зарядки аккумуляторов.

Да и водитель из сержанта – настоящий ас, который с закрытыми глазами ювелирно выводит массивную махину по любой распутице, ловко управляется с тяжелыми рычагами, хоть для этого нужны немалые силы. Вот и сейчас даст новичкам урок вождения Т-34, поделится бесценным фронтовым опытом.

– Рота, короткая!

По приказу командира танки замедлили движение и сделали остановку.

– Храпов, давай в мой танк мехвода из «четырехсотого», будет отрабатывать вождение. Логунов, примите управление машиной четыреста на время марша.

После замены советские танки зафыркали и, пуская клубы дыма, покатились дальше по пустынной дороге, что тянулась между шоссе и железнодорожной станцией. Взъерошенный худенький парнишка Савелий Хвалов, пристроившись рядом с Семеном, завороженно слушал его объяснения. Старшина Василий Логунов загудел размеренно басом в чужом танке, поучая новобранцев. Соколов же переместился на борт семерки подышать свежим воздухом, слишком много людей в тесном пространстве. Танк хоть и с увеличенной башней, но внутри при закрытом люке всегда приходится находиться в полусогнутом положении, тесно прижавшись к боку боевого товарища. Поэтому вопреки всем запретам на марше Соколов всегда старался ехать, высунувшись по пояс из открытого люка. Подняв воротник ватника, он присмотрелся к пленному офицеру. Гауптман Дорвельц скукожился на броне, пытаясь укрыть свое худое длинное тело от мороза и колючего ветра.

– Вы можете укрыться брезентом, его не продувает, – предложил ему Алексей на немецком.

Язык он учил в школе, да не просто на уроках обрусевшей немки, а еще оттачивал произношение и словарный запас с ее внуком Максом, которого вместе со всей семьей она перевезла в Куйбышев, спасаясь от растущего в Германии движения нацистов. Один день говорим на русском, второй день общаемся на немецком – такая договоренность была между мальчишками в их ежедневных играх. В танковой школе к бытовому запасу прибавились военные термины, так что теперь Алексей мог легко заменить военного переводчика по уровню владения языком врага.

– Спасибо, – Дорвельц кивнул и принялся неловко закутываться в огромный кусок брезента, который экипаж использовал, чтобы укрывать танк от дождя и снега во время стоянок.

Он бросил осторожный взгляд на русского офицера, тот не отпускал скабрезные шутки, не вел себя высокомерно, как обычно делали офицерские чины в немецком штабе. Сосредоточенно наблюдал за колонной и обстановкой вокруг.

– Вы ведь не верите в бога в Советском Союзе? – вдруг робко спросил пленный Алексея.

У Алексея не было желания вести дискуссии с арестантом, который только час назад направлял орудия своих танков в боевые машины его ребят.

– Я верю в человека, – ответил он сухо и отвернулся к планшету с картой.

– А я католик, мой отец – священник в сельской церкви. Даже не знаю, как вышло, что его сын стал убийцей. Он учил меня всегда совсем другому… – Карла все сильнее грызло жуткое ощущение вины. – Хотя он был рад, что меня взяли в военное училище, ведь там платили хорошую стипендию, досыта кормили. А мы всегда жили бедно, церковный приход очень скромный, с трудом кормил столько ртов – шестерых детей, родителей, больного дедушку.

Соколов по-прежнему сидел к нему спиной, но для Карла это было сейчас не так уж важно. Он был уверен, что русский командир его слышит. Так даже легче исповедоваться, не видя его лица, будто в тайной комнате священника, где перед черным квадратом стены из ткани можно выложить все, что скопилось на душе за долгие годы службы в армии вермахта.

– Я ведь не хотел быть солдатом, отец готовил меня занять его место священника в сельской церкви, хотел передать приход своему единственному наследнику. Но в нашу школу пришли вербовщики, они были так восхищены моими мускулами. Щупали, крутили, даже зубы проверили, словно у лошади на продажу. И предложили родителям триста рейхсмарок за то, что они подадут мои документы в военное училище. Во время учебы я из года в год тосковал по дому, не радовала даже сытная еда в столовой, а скучные учения на плацу наводили зевоту. Правда, отец всегда учил меня делать любую работу хорошо, поэтому я старался и был на хорошем счету, даже не задумываясь, что будет потом, после того, как моя учеба в военном училище окончится. Я помогал своей семье, отдавал стипендию, приезжал к ней на каникулы и был счастлив долгие годы, но тогда даже не знал об этом. Я ведь никогда не думал о том, что такое война, кто и для чего ее начинает, как она выглядит. Для чего нас обучают, муштруют. Годы армейской службы приучили меня исполнять приказы, не задумываясь, для чего они отдаются. Из меня вышла бы отличная штабная крыса – бухгалтер или даже военный инженер, я с детства обожаю математику и черчение. Но эти места для тех, кто рожден в богатой семье или умеет лизать задницу начальству. Я слишком прост и бесхитростен для спокойной должности, хотя служить в танковых войсках мне понравилось. Никаких бесконечных маршей на плацу, упражнений с автоматами или многокилометровых забегов. Элитные войска. Размеренная, спокойная жизнь по расписанию. Я ждал, что и на войне все будет так же, и не понимал, почему так отчаянно рыдает моя сестра Марта, почему она так противится моей отправке на фронт. Ведь тем, кого отправили на завоевание Советского Союза, платили повышенное жалованье, и на мое офицерское содержание отец даже смог наконец отремонтировать наш дом. А Марта… я думал, она просто глупышка, верит своим ночным кошмарам. Перед моим отъездом она разбудила меня, целовала руки, ее слезы текли у меня по ладоням. Бедная сестренка умоляла меня остаться дома, потому что ей приснился плохой сон, в котором я лежал мертвый на белом снегу. Она видела этот сон каждую ночь, а после так плакала и кричала, что родители были вынуждены сдать Марту в клинику для душевнобольных.

Если бы я знал тогда, что господь шлет мне знаки через сестру, призывает остановиться… Но я не понял его послания и, как покорное животное, шел вместе со всеми вперед, выполнял команды, отдавал приказы. Я ведь нес смерть и отправлял своих солдат на смерть. Когда сталкивался с убитыми по моим приказам людьми, я отворачивался и уходил. Был так шокирован и напуган, что делал вид, будто ничего не происходит. Как дети во время игры в прятки, которые закрывают глаза и считают, что они исчезли из этого мира.

В первую же неделю в Советском Союзе офицеры притащили в казарму нескольких русских девушек и насиловали их всю ночь. Я просто ушел, чтобы меня не заставили участвовать в этой оргии. Провел ночь в танке и утром сделал вид, будто ничего не было. И так я делал каждый день – молчал, отворачивался, не замечал, как рядом люди убивают людей.

Я знаю, что вы меня ненавидите сейчас, и вы правы, я ведь убийца, зверь, который думал, что он человек только лишь потому, что не убивает своими руками, как остальные, а всего лишь отдает приказы и нажимает рычаги в танке. Я ведь отворачивался, чтобы не видеть самого себя, того, кем я стал – преступника с руками по локоть в крови. Поэтому я прошу убить меня, как только стану не нужен вам. Я не хочу в ад, куда попадают самоубийцы. Если бог даст мне возможность искупить вину, я своей кровью смою совершенные мною грехи. Если он разрешит мне, я буду внимателен к знакам, я исполню любую его волю. Ибо господь наш так милосерден, он поможет мне.

Карл вытащил из-под шинели и кителя простенький серебряный крестик, прижался к нему истово губами, зашептал молитву, которую совсем забыл за годы войны.

Лейтенант Соколов лишь пожал плечами на откровения германского офицера – если хочет попасть в рай, туда ему и дорога. Только у советского командира есть дела поважнее, чем спасение душ пленных немцев. За короткий срок танковую роту, состоящую из опытных фронтовиков и новичков, необходимо превратить в действующую слаженную боевую машину, которая даст отпор врагу, что засел вокруг второй столицы страны. А еще накормить, дать время для отдыха, укомплектовать боеприпасами, горючим, позаботиться о раненых, перетасовать штат, чтобы в каждом экипаже было хотя бы по три человека: мехвод, заряжающий и башнер на наводке, он же командир танкового отделения. Забот у ротного даже в мирные минуты полно, а на поле боя от его решений зависят жизни людей.

Вот и сейчас молодой командир просматривал списки своей роты, карандашом делая пометки таким образом, чтобы поставить неопытных новобранцев в пару с более опытными фронтовиками. «Худяков в двадцатку, Тенкелю Омаева наводчиком, пока будем без пулеметчика», – вполголоса он озвучивал свои мысли, делая расчет единиц личного состава.

Софа снова и снова пересчитывала коричневые бумажки, три штуки, в каждой тридцать окошечек с еще незнакомой ей цифрой 100. Один квадратик меняешь в пункте выдачи на кусочек хлеба, твердый, черный от добавок коры, но все равно невыносимо вкусный. Сокровище, добытое из коляски для кукол, они с Минькой не удержались и слопали буквально за сутки. Придется ей идти на улицу не только за снегом, но и хлебным пайком. Раньше она ходила вместе с бабушкой, отстаивая многочасовые очереди, но теперь, кроме нее, никто не может получить драгоценный кусочек. Бабушка умерла, Минька от слабости и голода совсем перестал двигаться. Как бы ни страшно ей было, но пустой желудок сжимался от боли, его словно грыз изнутри царапучий злой зверек. И Софа покорно просунула руки в рукава пальтишка, перелатанного из маминого полушубка, обмоталась бабушкиной шалью и, зажав карточки в кулаке, двинулась в далекий путь.

У нее не получилось даже дойти до многокилометровой человеческой толпы, что вытянулась вдоль разрушенных бомбежками домов. Она и понять ничего не успела.

Удар – и вот Софа уже лежит, больно ударившись о груду кирпичей, а от нее в сторону черных провалов разрушенных домов удаляется топот ног. Девочка только набрала воздуха, чтобы отчаянно расплакаться от боли и обиды, как ее обожгла страшная мысль: «Карточки!» Так и есть, коричневые бумажки вор выдернул из слабых детских пальцев, одним толчком опрокинул Софу на землю и бросился наутек. Они остались без хлеба на целый месяц! Они умрут от голода. От отчаяния голос у Софы совсем пропал, она с трудом встала с земли и, хромая, побрела обратно по знакомому маршруту. По свежим царапинам на лице от острых углов кирпичных обломков текли безмолвные горькие слезы. Они умрут! И так и не дождутся победы! Через сколько умрет Минька, один день, два, три? И она, Софа, тоже умрет. Когда Марк въедет на танке в город, он найдет только их крошечные тела в холодной квартире. От страха перед будущим она задыхалась, почти не видя дороги под ногами. Девочка даже не поняла, как оказалась перед своим домом и что к ней вернулся голос. Софа сначала тоненько заскулила, а потом перешла на протяжный звериный вой, полный ужаса перед близкой смертью.

– Софочка, что случилось? – Над головой прошелестел тихий голос. Их соседка по парадному, старуха-профессорша Матильда, закутанная в кучу одежек, словно капуста, склонилась над ревущей во все горло малышкой.

– Ка… ка… карточки… их… я… – У нее никак не получалось выкрикнуть страшную правду.

– Ты потеряла карточки хлебные? – ужаснулась соседка.

– У-у-у-украли-и-и-и… – завыла вновь Софа.

Соседка обняла девочку и погладила по голове:

– Не плачь, отдам тебе порцию Иришки, будем вместе ходить получать каждый день. Мне веселее, и тебе не так страшно.

– А Ира что будет кушать? – со всхлипом удивилась крошка.

Соседка подтянула к себе санки, покачала головой и горько улыбнулась:

– Иришка умерла, отмучилась моя ангелица. Вот отвезла ее на кладбище, к матери в могилку прикопали. Сейчас ей хорошо, больше нет ни холода, ни голода.

– Я тоже, тоже не хочу голода, – тоскливо выдала Софа.

Матильда ахнула, резко наклонилась, так что перед глазами у старухи все поплыло. Она крепко взяла тонкими птичьими ручками Софу за плечи:

– Ты будешь жить, поняла? Я не дам тебе умереть!

– А Минька? – Малышка кинула взгляд на черные проемы окон их детской, заколоченные досками крест-накрест.

– И Минька тоже! Я найду еду! Обещаю тебе! И ты пообещай мне, что будешь жить изо всех сил! Ты дождешься победы, дождешься, Софа! Ты такая отважная и сильная! Нас спасут, надо верить!

– О-о-обеща-аю, я обе-ещаю-ю-ю. – Девочка обвила худенькую шейку соседки и сонно припала к ней, не выдержав напряжения. Сквозь сон, пока Матильда с трудом поднимала ее, отдыхая на каждой ступеньке, она все шептала и шептала:

– Обещаю, я буду жить.

– Поздравляю с победой над врагом, товарищ лейтенант, – руку Соколову крепко пожимал усатый низенький майор, что принимал у него пленных.

По оживленному шоссе вереницей шли машины, сигналили грузовики, девушки-регулировщицы размахивали флажками, пропуская вперед то танки, то полуторки с ранеными. От вида бурлящей магистрали с идущим на север подкреплением у танкистов на душе потеплело, они высыпали наружу, облепили бронированные корпуса машин, любуясь на слаженное движение. Марк с восхищением любовался темноволосой кудрявой девушкой в огромной телогрейке и таких же огромных ватных штанах. Из-под широкой ушанки она дарила всем проезжающим искрящуюся жемчужную улыбку.

– Смотрите, – он не выдержал и пихнул в бок Омаева. – Так улыбается, что мне аж внутри щекотно.

– Боец, смирно! – с серьезным лицом отдал команду Руслан. – Равнение на командира отделения.

Молодой танкист растерянно закрутил головой, Омаев не выдержал и расплылся в улыбке.

– На девушек поменьше заглядывайся, а то проворонишь самое интересное. По приказу командира роты теперь я исполняю обязанности командира танкового отделения номер четыреста. Я – наводчик, ты – заряжающий, ну и мехвода нам дадут поопытнее. Твоего Савелия к бывалым ребятам посадят, чтобы приглядели за ним.

– Будем вместе служить! – просиял Тенкель от радостной новости.

Он и сам мучился вопросом, как же они будут дальше сражаться. В бою парнишка увидел, насколько их экипаж еще неопытен. От грохота взрывов их Т-34 метался по полю от одной цели к другой, не принося почти никакой пользы. Лишь благодаря своим хаотичным маневрам молодые танкисты смогли уйти из-под обстрела германских «тигров». Только надежда на удачу не является военной тактикой, поэтому Марк Тенкель понимал, что опытный Омаев поделится с ним премудростями танкового боя в реалиях настоящих столкновений с немцами.

– Будем! И начнем с подсчета снарядов. Давай полезай внутрь танка. Пока остановка, надо проверить остатки боеприпасов, аптечку, уровень горючего.

– Слушаюсь, товарищ командир! – с энтузиазмом сказал Марк и нырнул в глубину танка.

А Руслан перед тем, как последовать за ним, оглянулся еще раз на регулировщицу. Та словно почувствовала мужской взгляд, обернулась, встретилась глазами с младшим ефрейтором и широко улыбнулась. От ее искренней улыбки танкиста окатило теплом, в груди поднялось что-то такое радостное, живое, отчего парень расплылся в ответной улыбке.

Рота танков свернула на обочину, расположилась между двух холмов, чтобы передохнуть на коротком привале. Полевая кухня с дымящейся кашей в огромном котле уже подоспела. Танкисты успели даже разжечь небольшой костер, вскипятить ведро воды, чтобы соорудить горячий густой чай.

Руслан зачерпнул эмалированной кружкой золотистый напиток, булькнул в него два куска сахара и сделал глоток. Горячая сладкая жидкость проникла внутрь и растеклась по телу теплом. Он сразу вспомнил о девичьей улыбке, обернулся и снова встретился с веселым взглядом. Только губы, растянутые в улыбке, были серо-синими от холода. Регулировщица замерзла, стоя на одном месте, и торопливо притаптывала ногами о землю, будто убегая от мороза. Омаев бросился через потоки машин, прикрывая рукой горячую жидкость в кружке. Из кабины ему погрозил тяжелым кулаком водитель, но парень только задорно отмахнулся и смело шагнул на пятачок между вереницами техники.

– Вот, держите, это чай горячий. Согреетесь.

Девушка протянула руку в толстой варежке, перехватила кружку и хлебнула щедрую порцию горячего напитка.

– Ух! Сладкий какой!

– Да, я два куска рафинаду кинул!

– Хорошо, спасибо! Я сладкий обожаю! – От тепла ее губы сразу же обрели природные краски.

Одной рукой с зажатым в ней флагом девушка продолжала выписывать знаки для едущего транспорта, а второй держала кружку. От смущения оба молча топтались на крошечном кружке асфальта. Наконец девушка, краснея, представилась:

– Меня Тося зовут, – и снова одарила Руслана такой улыбкой, что у него заслепило глаза.

– А мы танкисты, то есть я танкист.

– Да я вижу, – девушка не выдержала и тихонько рассмеялась. – А зовут тебя как?

– Ефрейтор Омаев, – поспешно выпалил парень и тут же смутился – совсем одичал, даже имя свое не может просто сказать. – То есть я Руслан.

– Понятно, спасибо за чай, Руслан! – Снова раздался короткий, словно звон колокольчика, смешок.

Тося протянула ему пустую кружку и вдруг изловчилась, приподнялась на цыпочках и чмокнула горячими губами заросшую колючей щетиной щеку. От ее поцелуя молодой чеченец ошарашенно застыл, потом кивнул и пошел прямо под колеса грузовика, не замечая его громких гудков. На ходу он все оборачивался и оборачивался, каждый раз встречаясь с Тосей взглядами. И она дарила ему теплую солнечную улыбку.

Как только танкист перешел дорогу, к Руслану кинулся верный товарищ Колька Бочкин. С завистью он спросил:

– Она тебя прямо в губы поцеловала?!

– В щеку, – восхищенно выдохнул Омаев и коснулся пальцем черной щетины, щека под которой еще пылала от ощущения девичьих губ.

– Вот везет тебе! Командиром танка сделали, девушка поцеловала… Я тоже хочу! – Бочкин даже засопел от зависти.

– Ага, – ошалело кивал Руслан.

Бочкин толкнул его в бок:

– Там обед стынет, идем быстрее, командир!

Руслан снова кивнул и зашагал за товарищем к танкистам, что окружили полевую кухню, держа в руках котелки. От переполняющей его радости он ничего не понимал, шел будто во сне, останавливаясь каждые два шага, чтобы снова и снова посмотреть на черную фигурку в середине клубка из техники.

Забравшись на броню, Колька не выдержал и вывалил остальным членам экипажа распирающую его новость:

– А Руслан с регулировщицей целовался на дороге!

От такого сообщения и обиженного вида Кольки, которому женского внимания не досталось, Логунов расхохотался во все горло и звонко стукнул ложкой по котелку:

– Ну Руська, ну пострел! Не успели на короткую встать, а он девчонку себе отхватил!

Вслед за ним рассмеялся и Бабенко, заулыбался Соколов, а Омаев от смущения залился краской.

Карл с удивлением смотрел на них. Русские совсем не похожи на зверей, они обычные люди и невероятно добрые. Они даже поделились с ним обедом, дали ложку и котелок с горячей кашей, посадили рядом с собой. Их офицер запросто обедает с подчиненными, смеется вместе с ними. Они выглядят как дружная семья, а не стая отчаянных варваров, как им про них рассказывали во время совещаний. Как же их мирный разговор не похож на жесткую атмосферу в его гарнизоне, где офицеры презирают солдат, а рядовые молча ненавидят высшие чины. Там офицер никогда не разделит трапезу с низшим по званию, не поделится своим усиленным пайком и не подарит вот такую ласковую улыбку. Это они звери, они грубые и жестокие убийцы, которые творят бесчинства на чужой территории, уничтожая русский народ, такой открытый и душевный. От ужасного открытия на глазах у Карла вскипели слезы, он низко наклонился над котелком с кашей и начал аккуратно есть, чтобы никто не заметил его слабости.

Но внимательный Бочкин зашептал на ухо Василию Ивановичу:

– Чего он ревет-то, фриц? Пожрать дали, брезент дали, чего сопли пускать?

Василий Иванович хмыкнул и пожал плечами:

– Может, каша не нравится, он привык на офицерских харчах, а тут еда простая. Ну ничего, в лагере мечтать будет о солдатской каше.

Дорвельц вдруг поднял красные глаза и проговорил, искажая звуки:

– Шпасипа за апет.

– Ого, – развеселился Колька. – По-нашему заговорил! Так скоро красным танкистом станет, совсем в человека превратится.

– Ты болтай поменьше, – остановил парня Логунов. – Ложкой маши чаще, я в другой танк ухожу на марш-бросок, ты с командиром остаешься за башнера.

– Есть! – Довольный новым назначением Колька с усердием принялся за обед. Наконец и ему повезло, доверили целый танк. Так что он с Омаевым опять на равных.

До заката танки успели пройти больше половины запланированного пути. Солнце окатило всех малиновым светом и исчезло за горизонтом, погрузив поля и лес вокруг во тьму. На бронированных корпусах машин зажглись фары, высвечивая лучом света дорогу впереди. Командирский танк перешел из середины в головную часть колонны, чтобы Соколов мог следить по карте за узкой грунтовкой, которая почти исчезла под слоем снега. Ветер крутил поземку, все сильнее заметая узкую линию дороги. Приходилось идти практически на ощупь, чтобы не затеряться и не увести танки прямиком к линии фронта. Бочкин, суровый и молчаливый от груза новой ответственности, не отрывал глаза от прибора наблюдения. Следом за темнотой наступило время для боевых действий: воздух разорвал вой самолетов, уханье ПВО, которая прицельным огнем старалась развернуть штурмовики обратно, не пуская их в небо над Ленинградом.

– Совсем рядом гудят, могут сюда уйти. Может, светомаскировку объявим, товарищ командир? – Бочкин изо всех сил подражал Логунову, стараясь так же обстоятельно рассуждать.

– Не получится, – с досадой сказал Соколов, стоявший в люке, и наклонился, пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки пути. – Луна за облаками, видимость почти нулевая, ориентиров в поле нет, чтобы по командам ехать. Я даже в панораму не вижу дорогу, все под снегом. Без фар никак. Лучше уж тогда на максимальной скорости двигаться.

В ночной тьме, чтобы танк мог двигаться, командир проговаривает по связи расстояние, градусы поворотов, направление, видимые ориентиры – река, холм, поваленная береза. Но при нулевой видимости с единственным ориентиром – черными пятнами грунтовой дороги – вести вслепую колонну танков опасно, велика вероятность оставить часть машин в ямках и канавах, которые невидимы сейчас под снегом.

Поэтому лучшей тактикой будет выстроиться в линию, не выключая фары, на максимально возможной скорости как можно быстрее пройти опасный участок, что раскинулся впереди. Вдоль поля, куда завела их дорога, темнела кромка лесного массива, разделяющая территории противников. Опасный участок, когда Т-34 окажутся зажатыми в узкой снежной колее без возможности для маневра на открытом для прицельного огня пространстве.

В головной машине Бабенко приоткрыл лючок водителя, чтобы следить за петляющей дорогой, он плавно двигал рычаги, направляя тяжеловесную махину в нужную сторону.

Выстрел! Семерка дернулась от удара снаряда в башню. После толчка Соколов рухнул вниз на дно танка. Кинулся к ТПУ, воткнул вырвавшийся шнур и выкрикнул приказ:

– Потушить фары, всем экипажам, выключай! Немцы!

И тут же снова грохнул выстрел, замыкающий танк вспыхнул красным пламенем, в эфире раздался крик командира отделения. Алексей приник к панораме, прослеживая траекторию выстрела. В лесочке немецкая засада, скорее всего, противотанковая артиллерия, а его рота сейчас будто мишени в тире. Все «тридцатьчетверки» по его команде погасили фонари, так что поле мгновенно погрузилось в темноту. Выстрелы стихли, противник затаился, чтобы не выдать свое местоположение. Для советских танков тропинка в поле оказалась страшной ловушкой. Стоит начать движение – и немцы обстреляют по звуку двигателя, если выйдет луна из-за туч, тогда артиллерийский расчет откроет прицельный огонь по советской технике. Пламя горящего танка освещает их, делая четкие силуэты бронированных машин легкой целью. А для экипажей Т-34 немцы по-прежнему невидимы за укрытием из деревьев. Вести стрельбу по целям сейчас невозможно даже для самых метких башнеров, поэтому надо обмануть сидящих в засаде артиллеристов. Тут же у лейтенанта Соколова родился план действий:

– Всем экипажам, задний ход, отходим на максимальной скорости по колее! Без света! Как можно быстрее! Храпов, маневрируешь на стометровом периметре, открывай огонь из пулеметов, из орудия на подавление артиллерии противника! Руслан, по левому флангу на сто метров и тоже огонь из всех орудий! Не дай немцам бить по нашим!

– Есть! – в эфире отозвались короткие команды.

Загрохотали выстрелы экипажей Храпова и Омаева. Темноту разрывали фугасные снаряды, осыпая осколками и столбом пламени снежное поле перед собой, пулеметы вторили пушкам, устилая чиркающими красными пулями черное пространство. Два танка, выехав вперед, открыли массированный огонь, создавая огневую завесу, чтобы прикрыть движение хвоста колонны. Остальные «тридцатьчетверки» поспешно отступали по проторенной дороге обратно, объезжая горящий крайний танк.

– Четыреста второй, Хасанов, ответь! Прием! Помощь нужна, кто жив? Четыреста второй экипаж, прием! – в шлемофоне с отчаянием надрывался голос взводного, но ответом было лишь шуршание эфира.

Опытные танкисты знали, что это означает. Весь экипаж погиб почти мгновенно, спасать уже некого. От прямого попадания люди в железной машине были ранены или погибли от ранений смертоносными осколками взорвавшегося снаряда. Тех, кто еще жив, сжирает пламя, превращая машину в огромную раскаленную печь.

Когда последняя «тридцатьчетверка» растворилась в темноте, уйдя на расстояние больше трехсот метров от зарева пожара, Соколов скомандовал:

– Группа прикрытия, отступаем! Скорость на максимум, через сто метров прекращайте огонь, чтобы вас не было видно!

Два танка стремительно покатились по снежному одеялу, обогнули горящий танк и, остановив стрельбу, вслед за остальными нырнули в спасительную темноту.

Марк растерянно застыл со снарядом в руках:

– Товарищ командир, мы что, отступаем? Просто убежим от немцев? А как же Ленинград, как же наступление?!

Руслан резко отвернулся от панорамы телескопического прицела:

– У тебя один снаряд в руках?

– Один, – растерянно протянул заряжающий.

– Еще есть? Чем стрелять будем?

Огорошенный Марк покрутил головой. Плечи у него опустились, голова поникла. Но Руслан понимал, что командир не зря дал приказ к отступлению – он хочет сохранить технику и людей, а не отправить на верную гибель роту ради бравады. Противник в засаде почти не виден ни в телескопический прицел, ни в панораму перископа, даже обзор через открытый люк не поможет в кромешной темноте навести орудие на цель и дать ответный огонь. Поэтому и увел Соколов свои танки подальше, потеряв в открытом поле лишь одну боевую единицу, а не всю роту.

В шлемофоне раздался голос лейтенанта:

– Отступаем, еще пятьсот метров по колее, идем след в след. Омаев, во время остановки подойди к командирскому танку.

– Есть, товарищ командир!

Руслан сразу понял, о чем пойдет речь. Ночная тьма хоть и не самые лучшие условия для боевых действий на незнакомой территории, зато отличная возможность для разведки или неожиданной атаки без применения техники. Расположение противника они примерно знают, несколько человек в пешем порядке без шума и грохота смогут снять часовых, ликвидировать артиллерийский расчет, и тогда можно атаковать уже бронированными машинами, чтобы разнести выстрелами укрепления немцев. Разведка боем, или силовая разведка, пускай и опасное мероприятие, зато сразу может выполнить две задачи – неожиданно атаковать врага и собрать информацию о расположении его техники и личного состава, чтобы оперативно передать сведения командиру и продолжить наступление до победы над немцами.

Он оказался прав. На корме родной семерки Соколов уже наклонился к карте местности, освещая изгибы рельефа и пометки динамо-фонариком. Рядом нетерпеливо топтались командиры взводов и весь экипаж командирского Т-34 – Бабенко, Бочкин, Логунов. Алексей указал на небольшую возвышенность на расстоянии километра от линии деревьев, где обосновалась немецкая артустановка:

– Смотри, Руслан, вот здесь есть складка местности, танки смогут через поле и без света подойти к линии огня, невидимые для противника. Только звук работающих двигателей будет слышен все равно, и для атаки придется выйти из укрытия. Но в такой темноте мы будем палить вслепую, а снарядов у всех осталось всего ничего. Нужно понять, кто засел в лесочке, что у них за огневая точка и сколько вооружения. Поэтому бери двоих ребят и на разведку, два часа вам на сбор сведений, потом будем решать, сможем ли мы с таким скудным боезапасом одолеть фрицев. Расстояние до цели большое, а сократить никак нельзя – впереди открытое поле, будем снова как на ладони.

Весь экипаж видел, как озабочен ротный. Соколов водил и водил карандашом по карте, понимая, что идти в открытую атаку опасно, но и просто отступить перед врагом было не в его принципах. В любой момент противник перетащит зенитку на другую позицию и снова откроет огонь по бронированной технике. Бой надо принять, только действовать следует хитростью.

– По лесу танки не пройдут, особенно в темноте, застрянем, – вздохнул Бабенко, сейчас он ничем помочь своему командиру не может. Даже его способности как водителя-аса «тридцатьчетверки» не помогут, слишком уж неравные силы.

Логунов тоже хмурился, от досады покусывая кончик уса. Он буркнул:

– Попали, как кур в ощип, откуда они только лезут.

Алексей вдруг повернулся к командирской башне, возле которой застыл пленный офицер Дорвельц, и заговорил по-немецки:

– Герр офицер, откуда ваши сослуживцы получают сведения о наших передвижениях? Как вышло, что нас ждала засада в лесу?

Дорвельц с трудом повернулся, он замерз за время марша, а во время атаки в ужасе распластался на броне, каждую секунду ожидая смерти от шального осколка. Карл молился и молился, дрожа от мысли, что уже сейчас попадет в ад, так и не искупив свои грехи. Сейчас, после шока, он думал и действовал медленно, будто во сне. Замерев, гауптман уставился на танкистов, что сгрудились над картой.

– Сведения о передвижениях? Но зачем? Ведь здесь линия фронта и наше командование знает, что вы стягиваете свои войска для мощного удара. Каждый день идут бои, войсковые части передвигаются чаще всего ночью. Если засесть в кустах на границе между фронтами, то рано или поздно можно подстрелить колонну машин или пехоту на марше. Действовать как на рыбалке, просто стоит немного подождать. Мобильные группы с легкой артиллерией или несколькими единицами бронетехники делают вылазки, каждую ночь меняют позиции, чтобы точечными атаками замедлить вашу подготовку к боевым операциям. Это операция подразделения СС, подрывные действия против укрепления Красной армии. Такая же задача была у моей танковой роты. Мы шли безо всякой подготовки, получив от абвера лишь малую толику информации. Если бы мы знали, что эшелон сопровождают русские танки, то не начали бы атаку.

Соколов внимательно слушал немецкого офицера, с недоумением осознавая, что противник действует совсем не так продуманно, как он считал. Нет никакого хитроумного плана, а всего лишь хаотичные точечные атаки на случайные цели. Они, конечно, не несут большого урона для Ленинградского фронта в целом, а всего лишь оттянут неизбежное – прорыв линии немецкой обороны вокруг города. Но у тех воинских подразделений, кто попал вот под такой случайный огневой удар, германская тактика уносит десятки и сотни жизней.

– Сколько таких боевых групп действует на линии фронта?

Гауптман Дорвельц пожал плечами:

– Я не знаю план операций, в нашем дивизионе им заведует офицер СС штурмбаннфюрер Шоллер. СС и вермахт хоть и действуют в одной армии, но это разные подразделения. Шоллер выбирает цели, время и место для нападения, выбирает, кто будет помогать группе его танков при атаке – стрелки, зенитка или мотобригада. Если откажешься, то попадешь под военно-полевой суд, а потом под расстрел. Смерть ждет с обеих сторон. Не убьешь – убьют тебя, или русские, или гестапо, поэтому люди превращаются в зверей, теряют разум, совесть, душу.

– Это философия, – оборвал немецкого офицера Соколов. – От нее зла меньше не становится. Нужно действовать, а не рассуждать.

Он отвернулся от Карла и снова заговорил со своими подчиненными, уже решив, как можно обойти боевую мощь противника.

– Группа под командованием Омаева, – его палец прошелся к пятну лесного массива, – проводит разведку местности и сил врага. Группа из трех танков под командованием Буренкова совершает обход с правого фланга через поле под прикрытием высоты 14.7. Ваша задача – переключить внимание противника на себя ложным маневром. Сейчас срубим пару стволов побольше, дотащите их до места и там поджигайте по моей команде. Огонь отвлечет расчет, пушка у них, скорее всего, «ахт-ахт», судя по мощности выстрелов, поэтому разворачивать ее долго, этим и воспользуемся. Пока немцы будут палить в сторону огня, мы разделимся на две группы и атакуем с левого фланга и в лоб. Командиры групп – Логунов и Храпов. Атака должна быть стремительной, выстрелы точными, поэтому ориентиры разведчики вместе с Русланом будут нам обозначать выстрелами трассеров, горящими тряпками, любыми световыми знаками. Соберите со всех танков ракетницы, канистру с горючим и всю ветошь, что можно использовать. Выполняйте приказ, товарищи! Времени совсем мало, артрасчет может в любой момент сменить место дислокации. По словам нашего пленного, боевые группы рыщут вдоль линии фронта в поисках случайных целей для своих атак. Надо действовать, пока не пострадали другие военные части. За работу, ребята!

По приказу Соколова все бросились по сторонам, к танкам, в лес, каждый принялся старательно выполнять поставленную ему задачу.

Тенкель в восхищении прошептал:

– Вот голова, как все ловко задумал!

– А то, – Руслан с гордостью оглянулся на своего командира, тот всегда поражал его своими неординарными тактическими решениями.

Соколов же тихо снова беседовал с пленным, уточняя новую информацию:

– Вы уверены, что все нападения организует специальное отделение СС?

– Да-да, это общая операция с отдельными эпизодами точечных атак, штурмбаннфюрер Шоллер мой коллега, сослуживец, я знаком с ним с того времени, когда мы учились в военном училище, и уже тогда он отличался блестящими тактическими задумками, – Карл тряхнул головой. – СС и вермахт воюют по-разному. В армии вермахта наш основатель генерал Вернер фон Фрич был верующим человеком, поэтому офицерский состав всегда следует традициям христианских ценностей. А служащих СС набирают из крепких сельских парней, рассказывая им о принадлежности к «расе господ». Офицеры вермахта называют командиров СС «асфальтными солдатами» из-за их малого военного опыта и большой любви к официальным мероприятиям, показательным маршам и браваде. Но правая рука Гитлера, герр Генрих Гиммлер, заботится о своем детище. Эсэсовцы получают улучшенное питание, им доверяют опасные операции, награждают крестами за их жестокость по отношению к местному населению, отдают власть над концлагерями. Так что такую важную диверсионную операцию могли доверить только офицеру войск СС, которые укрепили свою военную славу множеством побед над русскими.

– Понятно, спасибо, – сказал Соколов и предложил трясущемуся от холода гауптману: – Вы можете перебраться внутрь танка, там будет теплее.

Дорвельц лишь кивнул. Он с трудом выпрямил длинные ноги, откинул люк башни и полез в танк. Бочкин засуетился рядом, шепотом спросил у командира:

– Может, связать его, Алексей Иванович, чтобы не убег?

– Думаю, не стоит, он от холода еле шевелится. Николай, ты давай поищи в танке старую ветошь и отдай ее вместе с сигнальным пистолетом Руслану. Надо торопиться, как можно быстрее организовать атаку. За пленным Семен Михайлович присмотрит.

– Есть! – Бочкин перекинул ноги в люк и спрыгнул внутрь танка, торопясь выполнить приказ.

Алексей окинул взглядом крошечную полянку, где расположились танки. Под покровом темноты кипела работа. К трем черным силуэтам разведгруппы на краю поля тащили со всех сторон старые промасленные тряпки, которыми делали уборку или ремонт в танке.

– Их даже и в горючем не надо вымачивать, вспыхнут как факел от одной спички, – заметил за спиной Соколова тихий голос, он обернулся и чуть не врезался в Бабенко.

Скромный Семен Михайлович, как всегда, со своим предложением постеснялся подойти при всех.

– Алексей Иванович, я вот что подумал. Молодых много у нас, экипажи неполные, быструю стрельбу открыть не сможем. Пока прицел навел, пока снаряд в казенник отправил, пока на педаль нажал, это ведь время, а немец ждать не будет. Может быть, пустим еще одну ложную цель, чтобы немца запутать?

– Костры запалит Буренков для дезориентации.

– После пары выстрелов немцы быстро поймут, что это ложные цели. Да и по пламени стрелять нет для них смысла, они рачительные, лишний патрон берегут. Мы можем не успеть преодолеть поле на подходе из-за снежных валов, они замедляют ход «тридцатьчетверок». У меня предложение. Я могу примотать веревкой стволы поперек кормы, поджечь и ехать по колее вдоль лесочка. Движущаяся цель надолго отвлечет артиллерию, а из-за движения немцы не разберут, куда бить. Да и не успеют, на максимальной скорости пролечу – и в разворот, Коля на ходу ветки срубит, чтобы танк в темноте после поворота не было видно. Минут пятнадцать, считайте, еще добавят нам форы, чтобы поближе подобраться для открытия огня.

– Хорошая идея, – похвалил Соколов и осторожно поинтересовался: – Справитесь вдвоем, Семен Михайлович? Я не смогу вам стать помощником, буду с новенькими атаковать, чтобы зря снаряды не израсходовали.

– Конечно, Алексей Иванович, дорогу я запомнил, каждую ямку хоть с закрытыми глазами пройду, а Николай парень шустрый, топором обрубит крепеж за пару секунд.

– Тогда по моей команде приступайте к операции, у вас пара часов, чтобы срубить и приготовить стволы потолще.

– Есть, товарищ командир.

В темноте Бабенко вдруг почувствовал прикосновение крепкой ладони, пальцы молодого командира тряхнули его руку в крепком рукопожатии.

– Спасибо, Семен Михайлович, вы всегда нас выручаете.

Через час оборудованные танки стояли с молчащими двигателями в ожидании приказа, они ждали сигнала группы разведчиков, что выдвинулась через темный лес в сторону линии обстрела. Руслан, с ним Валерий Конев, заряжающий из экипажа Храпова, и Марк Тенкель.

Тяжело переваливаясь по снежным заносам, танкисты с трудом добрались до полоски леса. Никаких разговоров, передвигались в полной тишине, лишь подавая друг другу условные знаки, чтобы не обнаружить свое присутствие. Руслан поднял руку – осторожно! Впереди ничего видно не было из-за кромешной тьмы, но он почувствовал запах табака и горящего дерева. Два его напарника замерли, тоже втягивая воздух ноздрями. В паре сотен метров от них горит огонь, но почему дым не поднимается вверх, он должен быть виден на фоне неба. Омаев призывно махнул рукой, чтобы ребята подошли поближе. Младший сержант поставил высокого Марка вплотную к старой сосне, кряжистый Валерка встал на четвереньки, и цепкий чеченец вскарабкался по спинам товарищей наверх до ближайшего соснового сука. Там, словно белка, он запрыгал с одной ветки на другую. Вниз посыпались пригоршни снега, прямо за шиворот ватников парней. Марк выгнулся от неприятных ощущений, но сдержал невольный крик – нельзя обнаружить себя перед врагом. Совсем рядом отчетливо раздались голоса фрицев, и он, испуганно вцепившись в соседа, зашипел ему на ухо:

– Стрелять хотят! Услышали шум на дереве.

В тихий разговор противников вмешался резкий окрик офицера, мелькнул красный огонек сигареты и потух. Снова воцарилась полная тишина.

– Ух, пронесло, – выдохнул Марк на ухо Валерке. – Офицер накричал, что курят и что это сова летает.

– Если щас снова наверху зашумит, то точно пальнут, – Конев почти не разжимал губ, стараясь не нарушить лесную тишину.

Марк затряс руками, показывая что-то жестом. Конев с недоумением смотрел на его движения. Парень скрутил один снежный шарик, потом второй, затем третий и указал пальцем на дальние густые кусты. Сметливый Валерка понятливо закивал и тоже беззвучно принялся мастерить снежные снаряды. Как только Руслан, перепрыгивая с ветки на ветку, стал спускаться все ниже и ниже, они принялись обкидывать соседние сосны снежками, чтобы пухлые сугробы на еловых лапах рухнули вниз и отвлекли внимание патрульных.

Раздались выстрелы, у германского караула сдали нервы. Они все-таки прошили черный силуэт сосны пулями из автомата. Пользуясь шумом от коротких очередей, три силуэта припустили бежать по рыхлым сугробам. Через пару сотен метров Омаев замедлил движение и, задыхаясь от напряжения, тяжело упал в снег.

Марк повалился рядом и спросил:

– Ну как? Получилось рассмотреть?

– Ага, – выдохнул Руслан и стянул ушанку, от бега волосы пропитались потом, ему было невыносимо жарко в двадцатиградусный мороз.

– Товарищ командир, так нельзя, – Марк нахмурился и потянул обратно на голову парню шапку. – Так простыть можно. Давайте лучше на шаг перейдем, а вы рассказывайте, что видели. Как восстановится дыхание, можно будет ускорить движение. Нас так учили на физкультуре, когда нормы ГТО сдавали.

Он поднялся сам и рывком помог встать на ноги запыхавшемуся Руслану. Танкист криво натянул ушанку и, мерно шагая начал рассказывать об увиденном с высоты сосны:

– Сверху видно, фрицы все сидят в окопах, костры жгут охотничьи под лапником, чтобы дым понизу шел. Три ямы человек по пять, БТР стоит между деревьями, и пушка воткнута на площадке из снега. Холм метра полтора высотой, или сами сугроб нагребли.

– Пушка большая, сколько метров дуло? – Тенкель отмеривал длинными ногами легкие шаги рядом.

– Метров шесть, даже чуть больше. И еще несколько пулеметов в полукруг расставлены. Место у них удачное: из-за деревьев не видно огневые точки, а они соорудили себе из снега возвышенности и могут палить по башням танков, – Руслан остановился рядом с меткой в сугробе, которую оставил, когда они только выдвинулись в разведку. – Все, здесь остановка, отсюда сейчас подадим сигнал и обратно.

– Я предлагаю так же на деревья залезть и оттуда подавать сигналы нашим, – предложил до этого молчавший Валерий. – Так наводчикам будет лучше видно, и по нам не попадут, высоко наводчики бить не станут.

Омаев, соглашаясь, кивнул, он и сам увидел, что с дерева обзор был лучше. Да и горящая ветошь станет видна между ветками, обозначая ориентир для выстрелов танков. Он направил луч фонарика туда, где сейчас замерли «тридцатьчетверки» в нетерпеливом ожидании сигнала. Длинный луч прорезал темноту, от прикосновения ладонью мигнул три раза и погас. Вдали раздался эхом звук заработавших двигателей. Марк с тревогой прислушался и прошептал:

– Если мы их слышим, то и фрицы услышат. Как же они подберутся поближе? Тишина еще такая, прямо давит.

В воздухе затихли выстрелы противовоздушной обороны, самолеты не шли на штурм из-за плохих погодных условий. Конев еле заметно ухмыльнулся вот и новобранец почувствовал эту тревогу, что поднимается изнутри во время затишья. Звуки боя привычнее, мозг отключает страх и начинает действовать, а вот такое тяжелое ожидание выматывает – то ли налет сейчас будет, то ли загрохочут зенитки, то ли из засады на дорогу вылетят автоматчики на мотоциклах.

– Да, – Руслан уже бегом пустился по вытоптанным следам назад. – Быстрее назад, отвлечем их! Будем обстреливать сверху из автоматов, создавать звуковую завесу! Быстрее, через десять минут фрицы обнаружат танки!

Бойцы побежали со всех ног, позабыв об усталости и мокрых насквозь ватных куртках. Сейчас было важно только одно: отвлечь врага, находившегося в засаде, и дать своим подобраться на бронированной технике поближе. Возле сосны Руслан подставил спину:

– Давай, Марк, забирайся как можно выше, чтобы тебя не видели среди веток.

Парнишка поправил на плече автомат, дрожащими пальцами вцепился в мерзлую кору и начал карабкаться, прижимаясь всем телом к стволу огромного дерева. Он не стал жаловаться, что с детства боится высоты. Какие могут быть детские страхи, когда речь идет о спасении жизней своих товарищей? Марк лишь прикрыл глаза, чтобы случайно не бросить взгляд в черную бездну под ногами. Ветка, еще одна, крепкий сук, но юный танкист лез все выше и выше до тех пор, пока не оказался на качающейся от ветра кроне из пышных лап. Верхушка сосны ходила во все стороны от порывов ледяного ветра, так и норовя сбросить незваного гостя, но Марк прочно пристроился на основании толстой ветки и прижался спиной к шероховатому стволу так, что неровности больно впивались в спину даже через толщину ватной куртки. Он всмотрелся в пространство внизу, сейчас немецкий лагерь был как на ладони. Вот снежные окопы с рядовыми, огромная пушка на станинах, которую с трудом могут развернуть только четыре человека, и укладка из снарядов. Немцы, услышав хруст веток, крутили головой, а часть расчета уже бросилась к зенитке, настраивать прицел.

Марк взвел ППШ, зажал в руке бензиновую трофейную зажигалку, которую отдал ему кто-то из бывалых танкистов, и вслушался в звуки на огромном черном пространстве. Наверху через гул ветра доносилось ровное гудение моторов, становившееся все явственнее. От долгого напряжения нервы у парня не выдержали. Заметив, как заметались внизу черные фигуры артиллеристов, из бронированного брюха БТР высыпали пехотинцы с автоматами и пулеметчики бросились к своему оружию, он нажал на спусковой крючок и дал короткую очередь по движущимся фигурам. С криком упали несколько человек, раздались ответные выстрелы. Автоматчики целились в крону, откуда прозвучали выстрелы. Пули с визгом чиркнули рядом, впились в толстую кору ствола. В трехстах метрах на другом дереве Руслан тоже дал меткую очередь из автомата, уложив сразу двух артиллеристов, находившихся рядом с зениткой. Но немцы уже заметили советские танки, под окрики ефрейтора они крутили ствол и ручки наводки, передавали тяжелые снаряды из ящиков ближе к широкому проему казенника. Мощный ствол, словно огромный нос, качался в воздухе, выискивая цель. Уже с трех вершин деревьев раздавались выстрелы, немцы открыли в ответ огонь из пулеметов, направив их дула вверх, так что шквал из смертельного огня не давал советским танкистам возможность прицелиться. Оставалось лишь огрызаться короткими всполохами автоматного огня. Омаев наверху, между двумя пышными игольчатыми ветками, нажимал на спусковой крючок, в отчаянии думая о том, что они провалили боевую задачу. Немцы обнаружили не только разведчиков и загнали их в угол пулеметной стрельбой, а еще и готовились ударить из «ахт-ахт» по советским танкам, что гудели все ближе и ближе. Грохнул выстрел, тяжелое орудие дернулось, откатилась на крестовине лафета, и пружина тотчас же вернула механизм обратно.

– Feuer! Feuer! – надрывался внизу командир канониров, подбадривая тычками суетящихся рядовых.

На сером поле вдруг показался огромный огненный шар. Охваченный пламенем танк медленно ехал вдоль дороги странными зигзагами и петлями.

Снова раздался выстрел зенитного орудия, оглушительный грохот заглушил все звуки, воздух разорвался красным пламенем вылетевшего из дула снаряда. Горящий танк дернулся влево, сделал резкий поворот и опять пополз дальше по черной окраине леса. Обрадованные удачей артиллеристы засновали еще быстрее, готовясь к новому удару. Несколько человек навалились на орудие и с помощью станин стали поворачивать зенитку. Фельдфебель орал, указывая в направлении уходящего с линии обстрела советского Т-34. Марк был удивлен тем, как подбитый танк до сих пор двигается и при этом странно горит. Сверху пареньку было видно, что огонь на машине полыхал яркой оранжевой стеной лишь со стороны немцев, не перекидываясь на черные борта и корму. Омаев тоже приподнялся на своем месте, чтобы лучше рассмотреть горящую «тридцатьчетверку». На корме мелькнула крошечная черная фигурка. Взмах руки, стена из пламени вдруг отвалилась, оставшись догорать в сугробе, а бронированная машина растворилась в бескрайней темноте. Он понял, что советские танки совсем близко! Это был отвлекающий маневр, пока немцы вели огонь по единственной видимой цели, рота подошла на близкое расстояние, и сейчас от них зависела меткость стрельбы танковых пушек.

– Поджигай, атакуем! – заорал во всю глотку танкист, подпалил зажигалкой промасленную от дизтоплива тряпку и швырнул ее длинной огненной лентой в сторону пушечного станка.

Его полыхающая отметка, медленно кружась в воздухе, опустилась ровно на кончик ствола.

Выстрел! Советские танкисты отреагировали мгновенно, послав тяжелый подкалиберный снаряд на огненный ориентир. Столб пламени осветил черное небо, с грохотом пролетел и ухнул вниз. Застучали советские ППШ, не давая пехотинцам разбежаться в стороны. Валерка зажмурился от горячего пламени, поджег свой клубок ветоши и метнул вверх, так, чтобы огненный шарик застыл над пулеметным гнездом и упал вниз, оставляя тонкий след из искр. Огонь! Фугас пролетел красной линией, дождем из осколков обсыпав кричащего от ужаса немецкого пулеметчика. БТР задвигался, дернулся между деревьев и начал выписывать поворот, чтобы нащупать колею для проезда.

– Сбежать хотите, ага! Давай держи! – азартно выкрикнул Руслан и пустил из сигнальной ракетницы снаряд с длинным зеленым хвостом трассера.

Логунов сразу же отправил в зеленую точку снаряд, который пробил металлический борт. БТР остановился на месте. Пулеметчик задрал на турели орудие вверх, чтобы подстрелить разведчиков, но тут вспыхнули отблески огня по правому флангу от позиции немцев. Два легких танка Pz. Kpfw. IV, которые до этого стояли незаметные под маскировочной сеткой, вырвались впереди нерешительных пехотинцев с оружием. Рядовые, растерянные от атаки с трех сторон, пламени со всех сторон и выстрелов, метались от одного окопа к другому, уже не слушая приказов фельдфебеля.

– Танки, танки! – Валерка огромной белкой сиганул на ветку соседнего дерева, в полете запулив огненный ориентир так, чтобы он шлепнулся на башню танка.

Туда же Омаев отправил второй патрон сигнального пистолета, чтобы советские «тридцатьчетверки» встретили противника прицельным огнем. Грохот пушечного выстрела, снаряд попал точно в цель!

– Еще, еще стреляй! Танк еще один! – Валерка кричал, уже не скрываясь, указывая пальцем на бронированный «панцер», который на полной скорости прорвался через строй сосен и теперь крутил дулом в поисках цели.

Руслан с досадой выкрикнул в ответ:

– Нет патронов!

И тут взбудораженный парень прыгнул на следующее дерево, а оттуда с грохотом приземлился на башню немецкого «панцера», прокатился вперед и уцепился руками прямо за двигающееся дуло, которое, прицеливаясь, ходило влево-вправо. Отчаянный Конев прополз, цепляясь за выступы, на ходу вытягивая с ремня лимонку. Он выдрал зубами чеку, пропихнул гранату в узкую щель визора на башне и свалился кубарем по корме под гусеницы тяжелой машины. От взрыва внутри лязгнуло железо, оранжевое пламя с грохотом вырвалось из всех щелей, бронированная машина дернулась назад, и хрупкая фигурка на белом снегу исчезла под черным бортом с белым крестом.

– Нет, нет! – Руслан не смог удержать крик.

Германский «панцерваген» снова дрогнул, теперь от удара снаряда, выпущенного танковой пушкой Т-34. Ориентируясь на всполохи пламени, Буренков со своей группой зашел с правого фланга и обстрелял оставшуюся единицу германской техники.

Со стороны сосен на полянку уже бежала к горящей «двойке» вторая фигура в ватнике, Руслан узнал в ней Марка. Парнишка кинулся спасать товарища, не думая об опасности – танк обстреливали русские «тридцатьчетверки», а с полянки до сих пор били пулеметные очереди немцев.

– Стой! Нет, назад! – Омаев метался взад-вперед по крепкой ветке, испытывая бешенство от бессилия.

Чтобы хоть как-то прикрыть парня, он с удвоенным отчаянием принялся поливать из ППШ засевших у прицелов немцев.

Неожиданно с другого конца поля появилась длинная фигура с зажатой белой тряпкой в руках, посланец неуверенно ковылял по бугристой корке снега, что-то выкрикивая на немецком. От такого неожиданного явления выстрелы с обеих сторон на несколько секунд замолкли.

– Что за чучело? – переговаривались стрелки на полянке, вслушиваясь в обрывки немецких слов, что доносил им ветер.

В эфире раздался удивленный голос Соколова:

– Семерка, прием! Почему у вас пленный офицер находится на линии огня? Что происходит!

В ответ Бочкин ахнул и выкрикнул:

– Товарищ командир, убег он! Не уследили, пока я ветки рубил, он сбежал! Во время маневров!

– Ясно, – по сухому тону Соколова было понятно, что происходящим он недоволен.

Упустили пленного, который сейчас на их глазах сбегает к позициям противника. Он уже набрал воздуха, чтобы скомандовать «огонь» и остановить перебежчика, как ветер донес до него крики офицера с белым флагом в руках.

Хромающий Дорвельц размахивал портянкой и выкрикивал хриплым голосом все, что свербело внутри, не давая ему дышать:

– Остановитесь! Стойте! Эта война никому не нужна! Я, немецкий офицер, командир танковой роты гауптман Карл Дорвельц, призываю вас сложить оружие! Мы не звери, мы – люди! Мы не должны убивать другу друга, давайте жить в мире и согласии, как говорит нам Библия! Бог задумал и создал этот мир для рождения, для человеческого счастья, а не для смерти и убийства! Остановите грех, остановите этот ад на земле!

– Ложись, ложись! – Навстречу немцу бежал Марк, подавая знаки руками, чтобы он лег на снег. От волнения парень забыл все немецкие слова и выкрикивал лишь единственное, что пульсировало на языке.

– Битте, битте, ложись же!

Дорвельц упрямо мотал головой и повторял:

– Их надо спасти! Спасти от ада, спасти! Помочь!

И тут же он вскрикнул от пулеметной очереди, которая ударила по силуэтам вскользь. Марк упал в сугроб и рывком дернул Карла вниз.

– Ты мешаешь, ты мешаешь! Они не стреляют из-за тебя! Там наш советский боец под танком! Не мешай, хилфе, битте! Я его вытащу! – Он выкрикивал в ухо Карла слова, надеясь, что германский военный поймет его сумбурную речь.

А Дорвельц, потрясенный, с округлившимися глазами, шептал в ответ на немецком языке:

– Они стреляли в меня, шутце, рядовые солдаты, они стреляли в немецкого офицера вермахта! Они хотели убить меня, у них не осталось совсем ничего человеческого! Они даже не выслушали меня! Ты мой враг, и ты спас меня!

Карл, тощий и высокий, вдруг свернулся калачиком и отчаянно по-детски заплакал, лежа среди черного, усыпанного гарью и пеплом снега, под канонаду выстрелов, что снова возобновились с обеих сторон.

– Вот и ладно, – Марк похлопал немца по плечу. – Лежи здесь, я поползу за Валеркой! Я его вытащу, жди здесь. Варте!

Т-34 подходили все ближе к линии обстрела. Залп! Вверх взметнулся снег вперемешку с обломками пулемета. Снова прицельный выстрел и прямое попадание! Последнее пулеметное гнездо вместе со стрелком снаряд превратил в кроваво-черные ошметки. Пехотинцы в длинных шинелях бросились наутек в сторону немецкого плацдарма между деревьев, но разбросанный выстрелами снег не давал им бежать, оседая под ногами. Омаев засвистел им вслед, залихватски, задорно, жалея сейчас лишь о том, что в его ППШ закончились патроны и он не может дать очередь по удаляющимся фигуркам. Марк в это время упрямо полз по полю под визг снарядов, вжимаясь в снег всем телом, как учили в танковом училище во время занятий на полигоне. Выстрелы боя затихали, атака захлебнулась, но он все еще опасался оказаться на линии огня. На секунду паренек приподнял лицо из черного от сажи снега. Он прикинул расстояние до догорающего немецкого танка, тот дымился, и гарь устилала черным хвостом след от гусениц. Советский снаряд попал ему в маску орудия, а второй разорвал трак на гусенице, обнажив оплавленные катки. Еще сто метров, и Марк окажется у черной металлической ленты стальных пластин, потом останется проползти вдоль застывшей махины, нырнуть под днище танка, где остался лежать его товарищ по разведке, рядовой Конев. Уже на уровне дула он расслышал сквозь треск пламени тихий стон, не выдержал, вскочил и бросился к корме танка.

– Валерка! Ты слышишь меня, живой? Ранен?

– Рука, рука, – из-под днища раздался хрип. Тенкель нырнул под металлическое брюхо и не удержал крик, кисть танкиста придавило тяжелой гусеницей, превратив в кровавое месиво. Беспомощный боец дергался и хрипел, задыхаясь от клубов дыма, которые после пожара внутри танка заполнили все пространство.

– Я сейчас, дождись меня! Жди! – Марк со всех ног бросился к «тридцатьчетверкам», которые окружили полянку, бывшую только что огневым рубежом. – Ребята, на помощь! Помогите, там придавило руку Валерке! Он под немецким танком!

Одна из машин развернулась и заторопилась на его призывные крики, из люка свесился Бочкин:

– Что случилось?

– Там придавило гусеницей, Валеру придавило, танк прямо у него на руке.

– Ага, щас, щас, дернем его, – засуетился Колька, нырнул вниз в поисках троса или крепкой веревки. Внизу он натянул на голову шлемофон и заговорил в ТПУ:

– Ребята, это семерка. Срочно помощь, под подбитым танком наш боец лежит. Руку придавило.

К подбитой немецкой «четверке» со всех сторон поля спешили Т-34 на помощь. В эфире шли переговоры по организации спасения:

– Дернуть надо тросом!

– Нету троса, нету ни у кого, оставил на станции, чтобы перевертыша поднять.

– Может, толкнуть его тараном?

– Гусеницы могут сцепиться, еще хуже будет, потом точно не сдвинем.

– Стой, куда, стой! Вот идиот немецкий, достал лезть, куда не просят! – раздался крик Бочкина и треск сорванного им с головы шлемофона.

– Немец в танк подбитый полез, прямо в пожар! – Кто-то ахнул от увиденного.

Дорвельц, обмотав лицо все той же портянкой, что служила ему белым флагом, прополз между гусеницами и теперь ловко взбирался по броне, подбираясь к люку «панцера». От семерки в его сторону бежал Колька, размахивая кулаками:

– У, проклятый, угомонишься ты теперь! А ну, слезай! Сбежал от меня, под трибунал подвел! Слезай!

– Хилфе, хилфе! – выкрикнул Карл и исчез в железных полыхающих огнем недрах.

Танкисты спрыгивали с бортов, высовывались из башен, с тревогой ожидая, что же задумал чудаковатый немец. Бочкин чуть было не сунулся за ним следом к танку, но отпрыгнул от едкой гари и жара, что шел изнутри.

– Ты чего, не суйся! – выкрикнул ему в спину Руслан, который уже спустился с дерева. – Там снаряды могут рвануть!

– Шкура немецкая, фриц! – со злостью выругался Бочкин, который до сих пор был раздосадован побегом пленного у него из-под носа и теперь ждал нагоняя от командира.

Но закопченная, вонючая от сажи и пороховых газов «четверка» вдруг чихнула, выпустив дым из трубы, дернулась и поползла вперед, освобождая стонущего рядового. К несчастному парню потянулись десятки рук, его бережно уложили на брезент, над рукой захлопотал Василий Иванович, щедро поливая окровавленные раны спиртом из фляжки:

– Сейчас перевяжем и прямым ходом до госпиталя, обложим снегом, и там врачи соберут обратно. Еще на гармошке будешь играть, и не такое чинили. Давай-ка хлебни, – ловким движением он влил парнишке остатки спирта в рот и приказал: – Давайте его в танк командирский! Ну, берись по краям, ребята, понесли! Крови немного, довезем!

– По машинам, – выкрикнул Соколов.

И рота снова заторопилась. На горизонте уже показалась розовая полоска рассвета, воздушной атаки можно не опасаться, группа СС разбита и бежала – путь к командному пункту свободен.

Из люка подбитого немецкого танка показалась голова, обмотанная тканью. Кашляя и задыхаясь от резкой гари, Карл Дорвельц выбрался на свежий воздух, неловко шагнул и сверзился с пробитой башни вниз, прямиком в мягкий сугроб. Алексей подошел поближе и помог пленному подняться:

– Вы рисковали жизнью ради спасения моего танкиста. Спасибо вам, это достойный поступок.

Дорвельц сбросил тряпку, глубоко вдохнул свежий воздух и махнул узкой ладонью в сторону черной бронированной махины, которая дотлевала изнутри, все еще издавая тихое гудение на нейтральных оборотах:

– Это «четверка», наш самый массовый танк, нулевая серия. Мы отрабатывали маневры на них на полигоне училища. Им не выдают бронебойные снаряды, хоть они и положены по комплектации. Такие машины совершенно бессильны в бою с машинами, у которых противоснарядное бронирование. Ваши КВ и Т-34 -76 они могут пробить только лишь при выстреле почти в упор. У них есть один плюс. Отделение управления, где сидит водитель, защищено металлической перегородкой от пожара, поэтому машина не потеряла свой ход, несмотря на пробоины.

– В любом случае это было опасно и…

– Странно? – усмехнулся Дорвельц, он неловко вышагивал рядом с ротным командиром, разговаривая на равных, не пытаясь сбежать, будто они два товарища, что воюют в одном танковом отделении. – Я против того, чтобы война уносила человеческие жизни. Не хочу больше молчать, я буду делать все, чтобы остановить армию убийц. Я ведь говорил им правду, о которой молчат офицеры. Всем плевать на их жизни, эта война никому не нужна. Мне жаль, что рядовые не захотели прислушаться ко мне сегодня, я пытался вразумить солдат, рядовых канониров, чтобы они оставили оружие и вернулись к работе, к мирной жизни. А они не только не услышали меня, они попытались меня убить! – От неприятного открытия голубые глаза Карла расширились и покраснели из-за подступающих слез.

В танке он почти шепотом наконец признался в том, какие мысли одолевали его последние сутки, с тех пор как офицер оказался в советском плену:

– Я бы так хотел быть одним из вас, простым, честным военным, который защищает свою родину. Но я из нации не господ, а зверей и не знаю, как с этим жить дальше. Я могу только надеяться на милость божью.

– Опять про бога бормочет? – сурово переспросил Бочкин, который до сих пор не мог простить Дорвельцу побег.

– Да, – Соколов оторвался от карты. – Николай, ты назначен командиром танкового отделения на время боевой операции и марша, а это значит, ты несешь ответственность за каждого, кто находится в Т-34. В том числе и за пленного офицера.

Бочкин от расстройства насупился и засопел:

– Товарищ командир, я выполнял ваш приказ, вот только на броню выпрыгнул, пока веревки резал, а он уже через люк сиганул, – ефрейтор махнул кулаком перед веснушчатым носом немца. – У-у-у, смотри мне, начудишь, начищу морду.

Но на его кулак легла крепкая ладонь. Соколов по-прежнему строго смотрел на парня:

– Командир за каждого ответственен, Николай. И о каждом ты должен думать заранее. Если бы сегодня германский офицер напал на тебя, сбежал к своим, то вся операция была бы провалена. Зенитка подбила бы остатки роты, а мы оказались бы в плену. Понимаешь? Ты должен был предусмотреть этот момент и связать пленного, когда покидал танк. Нам просто повезло, что он кинулся спасать нас, а не вредить нам. В другой раз такая ошибка будет стоить жизни, Коля, моей, твоей, Руслана, Семена Михайловича. Понимаешь? Дорвельц ни при чем, ошибку совершил ты сам.

– Понял, товарищ командир, такое больше не повторится, обещаю. Буду наперед сто раз думать, – Бочкин кивнул и приник лицом к перископу прибора М-4, чтобы скрыть волну краски, заливающей лицо.

Дорвельц крутил головой, пытаясь понять, о чем идет разговор у русских. И только мудрый и сдержанный Бабенко подбодрил раздосадованного нового командира танка, похлопав по плечу: не расстраивайся, паренек, на ошибках учатся.