Бессонница

Пролог

Никто – и тем более Доктор Литчфилд – не сказал Ральфу Робертсу напрямую, что его жена умирает, но пришло время, и Ральф понял это сам, без чьей-либо подсказки. Месяцы между мартом и июнем слились в сплошную кошмарную беготню – это было время бесконечных бесед с врачами, вечерних пробежек в больницу с Каролиной, поездок в другие больницы в другие штаты для каких-то специальных анализов (большую часть времени, проведенного в этих поездках, Ральф не уставал благодарить Бога за то, что у Каролины был страховой полис «Голубого креста», покрывающий часть расходов, связанных с пребыванием в больницах) и самостоятельных изысканий в Публичной библиотеке Дерри: сначала – в поисках чего-то, что могли проглядеть специалисты, потом – просто в поисках надежды, соломинки, за которую можно было бы ухватиться.

Эти четыре месяца были похожи на какой-то жуткий карнавал, куда тебя затащили по пьяни, – на карнавал, где люди на аттракционах действительно кричат от страха, люди, потерявшиеся в зеркальных лабиринтах, теряются по-настоящему, а обитатели Павильона Уродов глядят на тебя с кривыми улыбочками на губах и неподдельным ужасом в глазах. Это странное впечатление возникло у Ральфа еще в середине мая, а когда наступил июнь, он понял, что все эти ребята в больничных покоях норовят впарить ему какие-то шарлатанские снадобья, что исцелением здесь и не пахнет, а веселый скрип карусели уже не мог скрыть траурного похоронного марша, звучащего из динамиков. Да, это был карнавал – карнавал потерянных душ.

В первые недели девяноста второго года Ральф продолжал гнать от себя эти ужасные образы – и еще более страшную мысль, которая маячила там, за ними, – но в начале июля он понял, что дальше обманывать себя уже невозможно. В тот год стояла жуткая жара – такой жары в штате Мэн не было с семьдесят первого года, – и Дерри стал настоящей баней из подернутого дымкой солнца, невыносимой влажности и средней дневной температуры около сотни по Фаренгейту[1]. Город – отнюдь не шумный мегаполис и в более благоприятные времена – теперь окончательно впал в сонный ступор, и в этой жаркой тишине Ральф Робертс впервые услышал, как тикают часы смерти, и понял, что за этот короткий месяц – от прохладного июня до тяжелого душного июля – мизерные шансы Каролины на спасение и вовсе сошли на нет. Она скоро умрет. Может, и даже скорее всего, не этим летом (у докторов на руках обычно имеются кое-какие козыри, и Ральф был уверен, что и на этот раз что-то такое есть), но осенью или зимой – это точно. Человек, с которым он прожил долгие годы, единственная женщина, которую он любил в этой жизни, – умрет. Ральф гнал от себя эти мысли, обзывая себя старым параноиком, но в звенящей тишине жарких летних дней ему непрестанно слышалось это страшное тиканье – иногда ему казалось, что оно доносится даже из стен.

Но все-таки громче всего этот звук был в самой Каролине, и когда она поворачивалась к нему со своим спокойным бледным лицом – чтобы попросить его включить радио, пока она готовит фасоль на ужин, или принести ей мороженого из магазинчика «Красное яблоко», – в эти мгновения он понимал, что и она тоже слышит эти призрачные часы. Он это видел в ее темных глазах: и когда она была еще в сознании, и даже потом – когда ее взгляд уже был затуманен болеутоляющими таблетками, которые она принимала горстями. К тому времени тиканье стало уже очень громким, и в то душное лето, когда Ральф лежал без сна – когда одна простыня весила целую тонну, когда начинало казаться, что все собаки в Дерри воют на луну, – он слушал, слушал, как тикают часы смерти внутри Каролины, и ему представлялось, что его сердце сейчас разорвется от горя и ужаса. Сколько ей еще придется страдать, прежде чем все будет кончено? И сколько еще придется страдать ему? А главное, как ему жить потом, без нее?!

Именно в этот странный и жуткий период своей жизни Ральф начал совершать долгие и даже изнурительные прогулки. Он гулял жаркими летними днями и сумеречными вечерами, иногда он возвращался домой настолько уставшим, что даже не мог поесть. Он все еще ждал и надеялся, что Каролина будет ругать его и отговаривать, что она скажет: «Зачем ты себя истязаешь, старый дурак? Ты точно угробишь себя, если будешь столько ходить по такой жаре!» Но Каролина ничего не говорила, и постепенно он начал понимать, что она скорее всего и не знает об этих его долгих прогулках. Она была в курсе, что он куда-то выходит. Но она ничего не знала о всех тех милях, которые он проходил пешком, и не понимала, что он возвращается совершенно измученным, зачастую дрожа от усталости и едва не схлопотав солнечный удар. А ведь когда-то Ральфу казалось, что она замечает все – даже малейшие изменения в его прическе. Когда-то, но не теперь; опухоль в мозгу уже лишила ее былой наблюдательности, а скоро заберет и жизнь.

И он гулял, наслаждаясь жарой, даже несмотря на то что у него часто кружилась голова и звенело в ушах, – наслаждаясь по большей части именно из-за этого. Иногда у него звенело в ушах несколько часов кряду, причем звенело так громко и голова гудела так сильно, что он не слышал тиканья часов смерти, отмеряющих время, оставшееся Каролине.

Тем летом, в тот жаркий июль, он исходил почти весь Дерри – седой узкоплечий старик с большими руками, еще годными для работы, даже для самой тяжелой работы. Он гулял от Витчам-стрит до Пустошей, от Канзас-стрит до Нейболт-стрит, от Главной улицы до Моста Поцелуев, но чаще всего ноги несли его по Харрис-авеню, где его по-прежнему прекрасная и по-прежнему любимая Каролина Робертс проживала свой последний год в тумане жутких головных болей и морфина, к Окружному аэропорту Дерри – там не росли деревья, и аэропорт был полностью открыт беспощадному летнему солнцу. Он шел вперед, пока ноги чуть ли не отнимались, и только потом поворачивал обратно.

Обычно он останавливался, чтобы перевести дыхание, в тенистой зоне для пикников неподалеку от служебного входа в аэропорт. По ночам здесь собиралась местная молодежь, они пили, курили травку, из магнитофонов доносились рваные звуки рэпа, но днем здесь, как правило, заседала компания – друзья и знакомые Ральфа, – которую его сосед Билл Макговерн называл «Клубом старперов с Харрис-авеню». Старперы собирались почти каждый день, чтобы поиграть в шахматы, попить джина или просто потрепаться. Многих из них Ральф знал долгие годы (а со Стэном Эберли они вместе ходили в начальную школу), и ему с ними было вполне комфортно… пока они не становились слишком настырными. Большинство, кстати, вели себя очень тактично. В основном это были настоящие янки, как говорится, старой закалки, и они придерживались того принципа, что человек сам выбирает, о чем ему говорить с другими, и не надо его донимать расспросами.

Как раз во время одной из таких прогулок Ральф впервые заметил, что с его соседом Эдом Дипно творится что-то неладное.

В тот день Ральф прошел по продолжению Харрис-авеню гораздо дальше, чем ходил обычно, может быть, из-за того, что на небе собирались тучи, закрывшие солнце, и временами дул прохладный ветерок. Он впал в некое подобие прострации – шел вперед, не думая ни о чем и глядя только себе под ноги. А потом самолет рейса 445 United Airlines из Бостона пролетел у него почти над головой, возвращая его обратно в мир зубодробительным скрежетом моторов.

Ральф посмотрел, как самолет пролетел над старыми железнодорожными вагонами и над оградой аэропорта и приземлился на посадочную полосу, выпустив клубы синего дыма. Потом он взглянул на часы, увидел, что уже поздно, и перевел взгляд на оранжевую крышу ресторанчика при бензоколонке. Да, он действительно пребывал в прострации; он сам не заметил, как прошел без малого пять миль.

Время Каролины, пробормотал у него в голове глухой голос.

Да, все правильно. Время Каролины. Она сидит сейчас одна, в пустой квартире, считая минуты до того момента, когда ей нужно будет опять принимать «Комплекс Дарвона» или как там оно называется, а он стоит в самом дальнем конце аэропорта… чуть ли не на полпути к Ньюпорту.

Ральф взглянул на небо и только теперь – в первый раз – увидел синюшно-багровые тучи, собирающиеся над аэропортом. Конечно, это еще не значит, что обязательно будет дождь, но если дождь все-таки будет, то скорее всего Ральф под него попадет, а укрыться здесь негде, разве что в маленькой беседке на площадке для пикников, там всегда пахнет пивом.

Он еще раз взглянул на оранжевую крышу маленького ресторанчика, потом сунул руку в правый карман и нащупал там пачку денег, скрепленную серебряным зажимом, который Каролина подарила ему на последний юбилей. Ему ничто не мешало пойти в ресторанчик и вызвать такси до дома… разве что смутное опасение, что таксист сочтет его за идиота. Старый дурак, скажут ему глаза в зеркале заднего вида. Старый дурак, и чего тебя понесло в такую даль в такой жаркий день. Хорошо еще, что ты шел пешком. Если бы ты не пешком шел, а плыл, то на таком расстоянии ты бы давно утонул.

Опять у тебя паранойя, Ральф, сказал внутренний голос, и его покровительственный тон напомнил Ральфу Билла Макговерна.

Что ж, может, оно и так, а может, и нет. В любом случае Ральф решил, что пойдет обратно пешком. В конце концов дождя может и не быть.

А что, если будет не просто дождь? В прошлом году в августе шел такой град, что по всей западной стороне в домах повыбивало стекла.

– Значит, пусть будет град, – сказал Ральф вслух. – Я так просто не сдамся.

Он медленно пошел обратно к шоссе, продолжению Харрис-авеню, поднимая при каждом шаге маленькие облачка пыли. На западе, где собирались тучи, уже слышались первые раскаты грома. Солнце, хотя и померкшее, все же не хотело сдаваться без боя – резало тучи острыми золотыми лучами и просвечивало сквозь рваные облака, как гигантский кинопроектор. Ральф вдруг понял, что совсем не жалеет о своем решении пойти домой пешком, даже несмотря на боль в ногах и спине.

По крайней мере во всем этом есть один плюс, подумал он. Сегодня я буду спать как убитый.

Аэропорт – акры и акры сухой коричневой травы с ржавыми вагонами, утонувшими в ней, как остатки кораблекрушения – теперь был слева. Вдалеке, за оградой, виднелся «Боинг-747» компании United Airlines. Он казался размером с детскую игрушку и медленно катился по взлетно-посадочной полосе по направлению к маленькому терминалу, который делили United и Delta.

И тут взгляд Ральфа случайно упал на еще одно транспортное средство – это была машина, отъезжающая от главного терминала, который находился в ближней части аэропорта. Она ехала через взлетно-посадочную полосу по направлению к служебному входу в аэропорт, от которого начиналось шоссе – продолжение Харрис-авеню. Ральф повидал немало машин, въезжающих в аэропорт и выезжающих из аэропорта: ворота были всего-то в семидесяти ярдах от того места, где собирался «Клуб старперов с Харрис-авеню». Но когда машина подъехала к воротам, Ральф узнал ее. Это был «датсун» Эда и Элен Дипно… и он ехал по-настоящему быстро.

Ральф остановился, не осознавая, что его руки сами сжались в кулаки в тот момент, когда маленькая коричневая машинка подъехала к закрытым воротам. Чтобы открыть ворота снаружи, нужна была магнитная карточка, изнутри ворота открывались сами – на фотоэлементах системы электронного слежения. Но датчик был очень близко к воротам, слишком близко к воротам, а машина ехала на такой скорости…

В самый последний момент (или Ральфу только показалось) маленькая коричневая машинка резко затормозила перед воротами, выпустив из-под колес облачка синего дыма, которые напомнили Ральфу о приземлившемся «боинге», а потом ворота начали медленно открываться. Ральф разжал кулаки.

Из окна водителя высунулась рука и замахала вверх-вниз, как бы подгоняя ворота. В этом было что-то настолько нелепое, что Ральф невольно улыбнулся. Но улыбка померкла почти мгновенно. Усиливающийся ветер с запада, где были тучи, донес до него крики водителя «датсуна»:

– Ну ты, ублюдочный сукин сын! Недоносок! Урод! Быстрее! Быстрее, мать твою! Чтоб ты всю жизнь жрал дерьмо, козел гребаный!

– Это не может быть Эд Дипно, – пробормотал Ральф. Он сдвинулся с места и пошел дальше своей дорогой, сам того не осознавая. – Это точно не он.

Эд был химиком, работал в Исследовательской лаборатории Хоукинса во Фреш-Харбор, и Ральф всегда считал, что Эд Дипно – один из самых культурных и вежливых молодых людей, кого он знает. И сам Ральф, и тем более Каролина очень любили жену Эда Элен и их новорожденную дочурку Натали. В те тяжелые времена только Натали могла отвлечь Каролину от ее страшной болезни. Элен это чувствовала и достаточно часто приходила к ним в гости с Натали. Эд никогда не был против. А ведь есть и такие люди, которые никогда бы не позволили своей жене бегать к соседям каждый раз, когда их ребенок выкинет какую-нибудь новую очаровательную штучку, и особенно если соседская бабушка тяжело больна. Но Эд к таким не относился. Иногда Ральфу казалось, что этот парень не сможет даже послать человека к черту, не мучаясь потом угрызениями совести, но…

– Ты, мудак гребаный! Шевели своей жирной дерьмовой задницей, сколько ждать можно! Слышишь, ты? Урод!

Но это был голос Эда. Даже на таком расстоянии – две, а то и все три сотни ярдов – было слышно, что это именно голос Эда.

Водитель «датсуна» нервно дергал замок зажигания, как ребенок на игрушечной машинке, ждущий зеленого света на светофоре. Облака дыма валили из выхлопной трубы. Как только ворота открылись – даже не до конца, но вполне достаточно, чтобы там мог проехать «датсун», – машина с ревом сорвалась с места и проскочила в образовавшуюся щель. Теперь Ральф сумел разглядеть водителя как следует. Он был достаточно близко, и сомнений уже не осталось: это был именно Эд.

«Датсун» поехал по короткой заасфальтированной дорожке, что вела от ворот к продолжению Харрис-авеню. Вдруг Ральф услышал гудок и увидел синий «форд-рейнджер», который ехал по шоссе и в данный момент отчаянно пытался увильнуть от несущегося ему навстречу «датсуна». Водитель пикапа слишком поздно заметил опасность, а Эд, казалось, вообще ничего не видел (только позже Ральф понял, что скорее всего Эд нарочно пошел на таран). Раздался скрежет тормозов и глухой удар – «датсун» въехал в бок «форда». Пикап вынесло на встречную полосу. Капот «датсуна» погнулся, крышка отскочила наверх, одна фара отвалилась и упала на асфальт. А мгновение спустя обе машины застыли посреди дороги наподобие некоей жуткой скульптуры.

Ральф еще немного постоял на месте, глядя, как из-под машины Эда вытекает лужица масла. На своем веку – почти семьдесят лет, ни много ни мало – он повидал достаточно автокатастроф. Большинство из них были пустячными столкновениями, но случались и серьезные аварии, и Ральфа всегда удивляло и завораживало, как быстро все происходило и как буднично выглядело – ничего трагичного, если на первый взгляд. Это не кино, когда камера может замедлить показ, и не видеосъемка, где изображение можно пустить по кадрам, если хочется повнимательнее рассмотреть, как машина падает в пропасть, или прокрутить пленку несколько раз, вникая в детали. В жизни это всегда происходит как серия быстро сменяющихся картинок и сопровождающих их резких звуков: визг тормозов, удары металлических частей, звон разбитого стекла. А потом – voila – все кончено.

Для таких случаев существовал даже некий негласный свод правил поведения: «Как должен вести себя тот, кто попал в аварию на маленькой скорости». Ральф часто думал об этом. В Дерри ежедневно случалось около дюжины пустячных дорожных происшествий – летом и примерно в два раза больше – зимой, когда шел снег и на дорогах был гололед. Вы выходите из машины, тот, с кем вы столкнулись, тоже выходит, вы встречаетесь там, где столкнулись ваши машины, вы глядите на них, вы качаете головой. Иногда – хотя, если честно, достаточно часто – эта стадия общения сопровождается забористой нецензурной бранью, каждый винит другого (зачастую не разбираясь, кто действительно виноват), каждый делает вывод об умении другого водить машину, каждый вопит, что дело должно пойти в суд. Но Ральфу всегда казалось, что на самом деле все эти люди хотят сказать только одно: Слушай, дурак, ты напугал меня до смерти!

Финальным па в этом танце обоюдной скорби был «Обмен сокровенными номерами карточек соцстрахования», и к этому моменту водителям уже, как правило, удавалось худо-бедно контролировать свои эмоции… до обоих наконец доходило, что никто не пострадал. Иногда даже случалось, что под конец водители жали друг другу руки.

И сейчас, похоже, был именно такой случай.

Ральф приготовился понаблюдать – тем более что его «наблюдательный пункт» располагался вполне удобно, меньше чем в ста пятидесяти ярдах от места аварии, – но когда дверца «датсуна» открылась, он сразу понял, что здесь все будет совсем по-другому: что все еще только начинается. И в конце этого представления никто не станет обмениваться рукопожатиями.

Дверца не просто открылась, она распахнулась. Эд Дипно вышел наружу, а потом просто застыл возле своей машины. Его силуэт темнел на фоне сгущающихся туч. На нем были поношенные джинсы и футболка. Ральф вдруг понял, что до сегодняшнего дня никогда не видел Эда в рубашке, которая не была бы застегнута на все пуговицы. И еще у него было что-то на шее: длинное и белое. Шарф? Это было похоже на шарф, но кому придет в голову надевать шарф в такую жарищу?!

Итак, Эд на мгновение застыл возле своей разбитой машины. Казалось, он смотрел во все стороны, но только не на саму машину. Он резко дергал головой – как петух, который осматривает свой двор, пытаясь понять, не вторгся ли кто чужой на его территорию. И было в этом что-то такое, что встревожило Ральфа. Он никогда раньше не видел Эда в таком состоянии, но это была только одна из причин. Даже не главная из причин. А главная заключалась в том, что он никогда раньше не видел, чтобы хоть кто-то вел себя подобным образом.

На западе громыхнул гром, на этот раз – громче. И ближе.

Человек, вылезший из «рейнджера» был раза в два, если не в три, шире Эда Дипно. Его здоровенное брюхо нависало над ремнем зеленых рабочих брюк, а на рубахе под мышками расползались огромные пятна пота. Свою кепку с надписью «Садовники Вест-Сайда» он сдвинул на затылок, чтобы получше рассмотреть человека, который в него врезался. Его широкое квадратное лицо было абсолютно белым, если не считать двух ярких красных пятен на скулах, и Ральф подумал: Вот отличный претендент на скоропалительный сердечный приступ. Если бы я стоял поближе, то наверняка бы увидел полопавшиеся сосуды у него в глазах.

– Эй! – закричал здоровяк на Эда. Голос, исходящий из его мощной широкой груди, был неожиданно и нелепо высоким, почти писклявым. – Ты что, права на рынке купил, придурок?

Эд резко повернул голову на звук, на голос этого большого мужчины – почти что запеленговал сигнал, по крайней мере так показалось Ральфу, – и тогда Ральф впервые увидел глаза Эда. Внутри сразу сработал сигнал тревоги, и он неожиданно для себя сорвался с места и побежал к месту происшествия. Эд между тем шагнул к мужчине в пропотевшей белой рубашке и кепке. Он шел нетвердой походкой вдугарину пьяного человека, высоко подняв плечи и подволакивая ноги, – это было совсем не похоже на его обычный легкий шаг.

– Эд! – закричал Ральф, но порывистый ветер – холодный и теперь уже явно предвещающий дождь – отнес его слова в сторону чуть ли не раньше, чем он успел их произнести. И конечно же, Эд его не услышал. Ральф побежал быстрее, забыв о боли в ногах и спине, потому что в широко распахнутых, немигающих глазах Эда он увидел смерть. У него, разумеется, не было опыта, на котором могла бы базироваться эта странная уверенность, но тут невозможно было ошибиться: такой взгляд бывает, наверное, у бойцовых петухов, когда их натравливают друг на друга. – Эд! Эй, Эд, подожди! Не надо! Это я, Ральф!

И опять – никакой реакции, хотя Ральф сейчас был так близко, что Эд просто не мог его не услышать, несмотря на усиливающийся ветер. А вот здоровяк обернулся, и Ральф увидел в его глазах страх и неуверенность. Потом он повернулся обратно к Эду и примирительно поднял руки:

– Послушай, мы можем договориться…

И это было все, что он успел сказать. Эд сделал еще один быстрый шаг вперед, протянул свою худую руку – в сгущающихся сумерках она показалась Ральфу очень белой – и ударил Здоровяка по лицу. Звук был похож на выстрел пневматического ружья.

– Скольких ты уже убил? – спросил Эд.

Открыв рот, Здоровяк вжался в свою машину, его глаза широко распахнулись. Но Эд на этом не успокоился: он подошел к Здоровяку вплотную и замер на месте, как будто и не замечая, что водитель пикапа был выше его сантиметров на десять и тяжелее килограммов на пятьдесят, если не больше. Эд снова ударил его.

– Ну давай! Смелее, мальчик. Скольких ты уже убил? – Его голос сорвался на крик, который утонул в первом, по-настоящему серьезном ударе грома.

Здоровяк оттолкнул его – это был жест не агрессии, а обыкновенного страха, – и Эд отлетел к капоту своего «датсуна». Он тут же вскочил, сжав кулаки и собираясь наброситься на Здоровяка, который вжался в дверцу своей машины. Его кепка съехала набок, а рубашка вылезла из штанов. Не понятно с чего, в голове у Ральфа мелькнуло воспоминание: «Три приколиста», короткометражка, которую он видел много лет назад, Ларри, Керли и Мо изображали маляров, не имеющих ни малейшего представления об этой профессии, – и он вдруг почувствовал неожиданную симпатию к этому здоровяку, который хоть и выглядел нелепо, был явно напуган до смерти.

А вот Эд Дипно отнюдь не выглядел нелепо. Со сжатыми губами и широкими, немигающими глазами, он действительно был похож на бойцового петуха.

– Я знаю, чем ты занимался, – прошептал он Здоровяку. – И что за комедию ты вздумал передо мной разыгрывать? Ты что же, думал, тебе и твоим дружкам-мясникам удастся вот так вот просто…

В этот момент, тяжело дыша и сопя, как старая вьючная лошадь, Ральф подбежал к Эду и положил руку ему на плечо. Жар под рубашкой был просто невыносимым – как будто кладешь руку в горячую печь, – и когда Эд обернулся, чтобы взглянуть на Ральфа, у того возникло мимолетное (но незабываемое) ощущение, что и смотрит он тоже в горящую печь. Он никогда раньше не видел такой всепоглощающей и беспричинной ненависти в человеческих глазах; он даже и не подозревал, что такая ярость вообще может существовать.

Первое, что хотел сделать Ральф, так это немедленно отскочить в сторону, но он подавил в себе этот порыв и остался на месте. У него было стойкое ощущение, что если он отойдет назад, Эд накинется на него, как какой-нибудь бультерьер, и буквально искусает зубами. Конечно, это был уже полный бред. Эд был химиком-исследователем, Эд состоял в книжном клубе «Лучшая книга месяца» (из тех, которые предлагают своим членам широкий выбор совершеннейшей макулатуры, а если ты ничего не выбрал, тогда будь добр выложить денежки за чудный трехтомник «История Крымской войны»), Эд был мужем Элен и отцом Натали. Черт возьми, Эд был его другом.

…вот только это был вовсе не Эд, и Ральф прекрасно это понимал.

И вместо того чтобы отойти назад, Ральф подался вперед, обнял Эда за плечи (такие горячие плечи под тонкой рубашкой, просто неимоверно горячие) и развернул его таким образом, чтобы Эд смотрел на него, а не на Здоровяка.

– Эд, прекрати! – сказал он громко и твердо, но при этом достаточно спокойно. Это обычно помогает, когда у людей случаются истерики. – С тобой все в порядке! Прекрати!

Пару мгновений Эд вообще не реагировал, а потом перевел взгляд на Ральфа. Это было немного, но уже кое-что. Ральф все равно почувствовал некоторое облегчение.

– Что с ним такое? – спросил Здоровяк из-за спины Ральфа. – Вы думаете, он рехнулся?

– Я думаю, он в полном порядке, – сказал Ральф, хотя был уверен в обратном. Он говорил, почти не разжимая губ, и не отводил глаз от Эда. Он не решался отвести от него глаза: сейчас только этот взгляд связывал его с Эдом, и терять эту связь ему совсем не хотелось. – Он просто на взводе после аварии. Обыкновенный шок. Ему нужно пару минут, чтобы…

– Лучше спроси, что у него под брезентом! – вдруг завопил Эд и показал через плечо Ральфа. Сверкнула молния, и на мгновение на лице Эда четко обозначились все изъяны и шрамы, оставшиеся от подросткового периода. Это было похоже на какую-то странную карту. Прогремел гром. – Хей, хей, Сьюзан Дей! – запел Эд высоким, почти детским голоском, от которого Ральфа пробрала дрожь. – Ты сколько сегодня убила детей?

– Никакой это не шок, – нахмурился Здоровяк. – Он же форменный псих. И когда сюда приедет полиция, уж я сделаю все, чтобы его забрали в дурдом, где ему самое место!

Ральф обернулся и взглянул на голубую пленку, натянутую на кузов пикапа. Пленка была привязана яркой желтой веревкой. Под ней, судя по форме, было что-то круглое.

– Ральф? – робко спросил чей-то голос.

Он глянул налево и увидел Дорранса Марстеллара. В свои девяносто с чем-то Дорранс был самым старым из всех старперов с Харрис-авеню, и сейчас он стоял за машиной Здоровяка. В его восковых, почти прозрачных руках была какая-то дешевая книжка, и Дорранс нервно сгибал ее и разгибал, окончательно портя корешок. Наверное, это был очередной томик поэзии. Дорранс вообще не читал ничего, кроме поэзии, во всяком случае, Ральф не видел, чтобы он читал что-то другое. А может быть, Дорранс вообще ничего никогда не читал, может, ему просто нравилось держать в руках книжки и рассматривать буквы.

– Ральф, что случилось?

Над головой опять засверкали молнии – лилово-белые нити электричества в темном небе. Дорранс взглянул наверх, как будто не был уверен, где он сейчас, кто он такой и что он видит. Ральф вздохнул про себя.

– Дорранс… – начал было он, но в этот момент сзади дернулся Эд, как дикий зверь, который успокоился лишь для того, чтобы поднакопить сил. Ральф пошатнулся, но устоял на ногах и снова прижал Эда к капоту его «датсуна». Он был близок к панике – не знал, что и как делать дальше. Слишком много всего происходило сразу. Он чувствовал, как по его рукам ходят ходуном мышцы Эда. Впечатление было такое, что парень как-то исхитрился проглотить ту самую молнию, которая недавно сверкала над ними в небе.

– Ральф? – спросил Дорранс тем же ровным, но чуть встревоженным тоном. – Я бы на твоем месте его больше не трогал. Я не вижу твоих рук.

Замечательно. Просто прелестно. Еще один ненормальный. Вот чего не хватало для полного счастья.

Ральф взглянул на свои руки, потом обернулся к старику.

– О чем ты, Дорранс?

– Я о твоих руках, – терпеливо пояснил тот. – Я не вижу твоих…

– Дор, тебе тут не место. Давай ты сейчас просто исчезнешь, а?

При этих словах старик чуть ли не просиял.

– Да! – У него был голос человека, которому только что открылась величайшая истина. – Именно это я и собирался сделать! – Он дал задний ход, но когда в небе вновь прогремел гром, замер на месте, съежился и прикрыл голову книжкой, которую держал в руках. Ральф сумел даже прочесть название на обложке, написанное яркими красными буквами: «Подбери лошадку с норовом». – И тебе, кстати, советую сделать то же, Ральф. Не стоит вмешиваться в дела долгосрочников. Это чревато…

– Я не понимаю…

Но прежде чем Ральф успел договорить, Дорранс повернулся к нему спиной и поплелся к площадке для пикников. Редкие седые волосы развевались вокруг его головы, как нимб святого – или как пушок на голове новорожденного.

Одна проблема решилась, но радость Ральфа была недолгой. Эд на время отвлекся на Дорранса, но сейчас он снова злобно смотрел на Здоровяка.

– Ублюдок! – прошипел он. – Имел я тебя и мать твою тоже!

Здоровяк нахмурил густые брови.

– Что?!

Эд опять сфокусировал взгляд на Ральфе, которого узнал только сейчас.

– Спроси, что у него под пленкой, – выкрикнул он. – Пусть этот сучий убийца покажет, что у него под пленкой.

Ральф посмотрел на Здоровяка:

– Что там у вас?

– А тебе-то какое дело? – набычился Здоровяк, пытаясь быть агрессивным и грубым. Он поймал взгляд Эда Дипно и отошел еще на пару шагов назад.

– Мне-то все равно, а вот его это волнует. – Ральф показал на Эда. – Просто помогите мне его успокоить, ладно?

– Вы его знаете?

– Убийца! – закричал Эд и так рванулся в объятиях Ральфа, что тот невольно отступил на шаг. И все-таки что-то сдвинулось с мертвой точки. Ральфу показалось, что пугающий, пустой взгляд в глазах Эда потихоньку сменяется более осмысленным выражением. Теперь казалось, что перед ним все-таки Эд, чуть-чуть больше Эда, чем раньше… или он просто выдавал желаемое за действительное. – Убийца, убийца детей!

– Господи, какой бред, – сказал Здоровяк, но все-таки подошел к кузову, отвязал одну из веревок и отогнул угол пленки. Под ней лежали четыре контейнера с надписью «ПРОТИВ СОРНЯКОВ». – Органическое удобрение. – Здоровяк перевел взгляд с Эда на Ральфа и обратно на Эда. – Я весь день проторчал в саду Психиатрического отделения местной больницы, где тебе, дружок, самое место.

– Удобрения? – тупо переспросил Эд. Казалось, он разговаривает сам с собой. Он медленно поднял руку и потер левый висок. – Удобрения?

Он был похож на человека, который пытается докопаться до сути какого-то очень простого, но тем не менее заковыристого вопроса.

– Удобрения, – согласился Здоровяк. Он взглянул на Ральфа: – Этот парень больной на голову, причем на всю, вы уже в курсе?

– Он слегка растерялся, вот и все, – с сомнением произнес Ральф. Он подошел поближе к пикапу и постучал по крышке одной из бочек. Потом повернулся к Эду: – Всего лишь контейнеры с удобрениями. Теперь все нормально?

Ответа не было. Эд поднял вторую руку и принялся растирать правый висок. Он был похож на человека, который страдает жуткой мигренью.

– Все нормально? – повторил Ральф спокойно.

Эд на мгновение закрыл глаза, а когда снова открыл, Ральф увидел в его глазах какой-то странный блеск. Может быть, это были слезы. Эд облизнул губы – сначала правый, потом левый уголок рта. Он взял свой шарф и протер им лоб, и Ральф увидел, что на шарфе нарисованы китайские иероглифы. Красные значки по краю.

– Да, наверное… – начал Эд, а потом резко замолчал. Его глаза вновь широко распахнулись, и Ральфу это совсем не понравилось. – Младенцы! – прошипел Эд. – Ты меня слышишь? Младенцы!

Ральф снова прижал его к машине, в третий или четвертый раз, он уже сбился со счета.

– О чем ты, Эд? – внезапно его озарила догадка. – Натали? Ты беспокоишься о Натали?

Бледная, хитрая улыбка коснулась губ Эда. Он посмотрел сквозь Ральфа на Здоровяка:

– Удобрения, говорите? Ну, если там действительно удобрения, вы ведь не откажетесь открыть одну из бочек?

Здоровяк наградил Ральфа тяжелым многозначительным взглядом.

– Чуваку нужен доктор, – заметил он.

– Может быть. Но мне показалось, что он уже потихонечку успокаивается. Не могли бы вы открыть одну из этих бочек? Может, ему от этого полегчает.

– Да, конечно. Говно вопрос.

Еще одна вспышка молнии, еще один раскат грома – на этот раз он, казалось, накрыл всю землю, – и за шиворот Ральфу упали первые капли дождя. Он посмотрел налево и увидел Дорранса Марстеллара. Старик стоял на входе на площадку для пикников и с тревогой смотрел на их троицу.

– Дождь будет нехилый, похоже на то, – сказал Здоровяк. – А я не могу допустить, чтобы это все промокло. Начнется химическая реакция. Так что смотрите быстро. – Он ощупал одну из бочек, покопался в кузове и достал оттуда лом. – Я, наверное, такой же псих, как и он, если я это делаю, – доверительно сообщил он Ральфу. – Я о чем… я спокойно ехал домой, вез вот эту бодягу с работы. А он в меня врезался.

– Давай, – сказал Ральф. – Это займет всего пару секунд.

– Ага, – угрюмо отозвался Здоровяк, просовывая плоский конец лома под крышку одной из бочек. – Зато воспоминаний – на всю оставшуюся жизнь.

Опять прогремел гром, и Здоровяк не расслышал, что сказал Эд. А вот Ральф услышал, и внутри у него все похолодело.

– Эти бочки набиты трупами мертвых детей, – сказал Эд. – Вот увидишь.

Здоровяк поддел крышку. В голосе Эда была такая непоколебимая убежденность, что Ральф почти ожидал увидеть в контейнере крошечные ручки и макушки маленьких головок. Но вместо этого его взору открылась смесь голубых кристаллов и какого-то бурого порошка. Запах, шедший от бочки, был очень сильным и похожим на торфяной, с легкой примесью каких-то химикатов.

– Ну что, посмотрели? Довольны теперь? – спросил Здоровяк, вновь обращаясь к Эду. – Я же вам не маньяк какой-то. Что скажете?

На лице Эда промелькнуло что-то похожее на смущение, и когда снова ударил гром, он вздрогнул. Потом наклонился, протянул руку к открытой бочке и вопросительно посмотрел на водителя «форда».

Тот кивнул ему. Почти сочувственно, как показалось Ральфу.

– Конечно, можешь потрогать, мне по фигу. Только если пойдет дождь, пока это дерьмо будет у тебя в руке, танцевать будешь не хуже Траволты. Оно жжется.

Эд засунул руку в бочку, зачерпнул ладонью немного смеси и посмотрел, как она протекает сквозь пальцы. Потом растерянно взглянул на Ральфа (в этом взгляде было еще и смущение, как показалось Ральфу) и засунул руку в бочку по локоть.

– Эй, – закричал Здоровяк. – Это тебе не коробка с крекерами!

На мгновение на лице Эда появилась хитрая ухмылка – взгляд, говорящий: «Знаю я ваши штучки», – а потом она снова сменилась смущением, когда и в глубине он не нашел ничего, кроме все тех же удобрений. Когда он вытащил руку из бочки, она была пыльной и пахла химической смесью. Еще одна вспышка молнии озарила улицу и аэропорт, а удар грома почти оглушил Ральфа.

– Вытри быстрее руку, пока не пошел дождь, я тебя предупреждаю, – сказал Здоровяк. Он сунул руку в окно своей машины и достал оттуда пакет из «Макдоналдса». Потом выудил из него несколько салфеток и протянул их Эду, который с отсутствующим видом принялся стирать удобрение со своей руки. Здоровяк тем временем закрыл бочку, забив пробку на место одним ударом могучего кулака, и бросил взгляд на потемневшее небо. Когда Эд дотронулся до его плеча, он шарахнулся в сторону и посмотрел на него с испугом.

– По-моему, мне надо извиниться, – сказал Эд, и на этот раз его голос звучал совершенно нормально.

– Веселый ты парень, как я погляжу, – отозвался Здоровяк, и в его голосе было искреннее облегчение. Он накрыл бочки пленкой и привязал ее обратно. Наблюдая за ним, Ральф невольно задумался о том, какой все-таки хитрый вор – время. Когда-то он мог с такой же легкостью упаковать что угодно. Он и сейчас тоже может, но теперь этот процесс отнимает у него как минимум две минуты и, может быть, плюс к тому три-четыре матерных слова.

Здоровяк вновь повернулся к ним, скрестив руки на своей необъятной груди.

– Вы видели аварию? – спросил он у Ральфа.

– Нет, – мгновенно отозвался тот. Он так и не понял, почему соврал, но решение было принято сразу. – Я смотрел, как приземляется самолет. Компании United.

К его изумлению, щеки Здоровяка снова пошли красными пятнами. Ты тоже за ним следил, внезапно подумал Ральф. И не просто смотрел, как он приземляется, иначе ты бы так не покраснел… ты еще и наблюдал за тем, как он подруливает к терминалу.

И дальше все стало понятно. Толстяк был уверен, что авария произошла по его вине или что так могут решить полицейские, которые станут заниматься этим делом. Он засмотрелся на самолет и не заметил, как Эд выехал из ворот аэропорта и вылетел на Харрис-авеню.

– Послушайте, мне действительно очень жаль, – еще раз повторил Эд, и выглядел он не просто виноватым, он выглядел совершенно подавленным. Ральф вдруг поймал себя на том, что он всерьез раздумывает, насколько можно доверять этому выражению Эда, и понимает ли он,

(Хей, хей, Сьюзан Дей)

что тут вообще происходит… и кто такая, черт возьми, эта самая Сьюзан Дей.

– Я ударился головой о руль, – продолжал Эд, – и, судя по всему, мне хорошенько стукнуло по мозгам, понимаете?

– Да, кажется, понимаю, – сказал Здоровяк. Он поднял голову, посмотрел на темное грозовое небо, потом вновь перевел взгляд на Эда. – У меня есть предложение, приятель.

– Какое предложение?

– Давай просто обменяемся именами и номерами телефонов и не будем затевать всю эту бодягу со страховкой и прочим дерьмом. А потом каждый поедет своим путем.

Эд неуверенно взглянул на Ральфа, но тот лишь пожал плечами.

– Если приедет полиция, – продолжал Здоровяк, – у меня могут возникнуть проблемы. Они выяснят, что прошлой зимой я тоже попадал в аварию и теперь езжу по временному разрешению. И само собой, они постараются обвинить меня во всех смертных грехах, даже если окажется, что я ничего не нарушил. Понимаешь, о чем я?

– Да, – кивнул Эд. – Кажется, понимаю. Но эта авария произошла полностью по моей вине. Я превысил скорость…

– Да и столкновение-то пустячное, кажется, – сказал Здоровяк, потом с тревогой оглянулся и посмотрел на обе машины. Затем он опять обратился к Эду: – Ты потерял немного масла, но оно уже не течет. Я думаю, до дому ты доберешься… если, конечно, ты живешь в городе. Ты ведь в городе живешь?

– Да, – сказал Эд.

– А я тебе заплачу за ремонт, ну… до пятидесяти баксов точно.

Ральфа посетила еще одна догадка, почему водитель «форда» вдруг так резко изменил манеру поведения и вместо агрессии перешел чуть ли не на откровенную лесть. ДТП прошлой зимой? Да, скорее всего. Но Ральф никогда не слышал о такой штуке, как временное разрешение. Так что, судя по всему, это все была просто чушь, и мистер Садовник Вест-Сайда ездил вообще без прав. Но ситуацию осложняло вот что: Эд говорил чистую правду, авария произошла по его вине.

– Если мы просто разойдемся с миром и поедем по домам, – продолжал Здоровяк, – мне не придется опять объяснять полиции, что произошло прошлой зимой, а тебе не придется рассказывать, почему ты выскочил из машины, начал бить меня и кричать, что у меня полный грузовик трупов.

– Я что, правда такое говорил? – не поверил Эд.

– Ты же сам знаешь, что говорил, – с усмешкой сказал толстяк.

Голос с легким французско-канадским акцентом спросил:

– Эй, ребята, у вас тут все в порядке? Никто не пострадал? О, Ральф, дружище, это ты?

На борту подъехавшего грузовика красовалась надпись ХИМЧИСТКИ ДЕРРИ, и Ральф увидел, что за рулем сидит один из братьев Вашон из Олд-Кейпа. Скорее всего Триггер – самый младший.

– Это я, – сказал Ральф. Сам не зная почему, да и не спрашивая себя о причинах – это был скорее инстинкт, чем какое-то осмысленное решение, – он подошел к Триггеру, обнял его за плечи и повел обратно к грузовику из прачечной.

– Эй, а те ребята в порядке?

– В порядке, в полном порядке. – Ральф глянул назад и увидел, что Эд и Здоровяк стоят около своих машин и что-то оживленно обсуждают. Очередная порция дождевых капель пролилась с неба и забарабанила по брезенту, как неторопливые пальцы стучат по столу.

– Ну вот и славно, – удовлетворенно кивнул Триггер Вашон. – А как твоя женушка, Ральф?

Ральф вздрогнул и почувствовал себя, как человек, вспомнивший уже за ленчем, что, уходя на работу, он забыл выключить утюг.

– Господи Иисусе, – прошептал он и посмотрел на часы, надеясь на четверть шестого, на половину шестого – самое позднее, но на часах было без десяти шесть. Уже двадцать минут Каролина ждала, что он принесет ей суп и половину сандвича. Она скорее всего беспокоилась. А если принять во внимание, что за окном сверкали молнии и грохотал гром, она могла еще и испугаться. И если все-таки пойдет дождь, она не сможет даже закрыть окно – у нее почти не осталось сил.

– Ральф, – встревожился Триггер. – Что такое?

– Ничего, – отозвался Ральф. – Я просто пошел гулять и совсем забыл о времени. Потом случилась эта авария… и… ты не мог бы подбросить меня до дома, Триггер? Я тебе заплачу.

– Не, не надо мне платить, – сказал Триггер. – Мне все равно по пути. Заваливайся, Ральф. С этими двумя точно все будет в порядке? Они не начнут бить друг другу морды или еще чего?

– Вряд ли, – усмехнулся Ральф. – Сейчас, подожди минутку.

– Конечно.

Ральф подошел к Эду.

– Ну что, у вас все нормально? Разобрались?

– Да, – сказал Эд. – Мы решили уладить все это между нами. В конце концов, по большому счету все ограничилось разбитым стеклом.

Теперь он наконец стал самим собой, и большой мужчина в белой рубашке смотрел на него почти с уважением. Ральф все еще волновался за Эда, но он решил, что тут и без него прекрасно разберутся. Ему очень нравился Эд Дипно, но этим летом его главной заботой был вовсе не Эд, а Каролина. Каролина и та штуковина, которая тикала в стенах их спальни и в самой Каролине – всю ночь напролет.

– Замечательно, – сказал он Эду. – Я еду домой. Мне надо приготовить Каролине ужин, а я уже опаздываю.

Он пошел было прочь, но Здоровяк остановил его и протянул руку.

– Джон Тэнди, – сказал он.

Ральф пожал руку.

– Ральф Робертс. Рад познакомиться.

Тэнди улыбнулся:

– С учетом всех обстоятельств, сомневаюсь, конечно, что вы очень рады… но я правда рад, что вы так вовремя появились. Еще пара секунд и, мне кажется, мы бы начали бить друг другу морды.

Мне тоже так кажется, подумал Ральф, но не сказал этого вслух. Он посмотрел на Эда, окинул взглядом непривычную футболку и белый шарф с красными иероглифами. Он не стал вглядываться в глаза Эда – все-таки он еще не совсем отошел от произошедшего.

– С тобой точно все в порядке? – спросил Ральф еще раз. Ему пора было уходить, Каролина и так заждалась, но он все-таки волновался. Его не покидало стойкое ощущение, что все еще не совсем в порядке, даже совсем не в порядке.

– Да, все хорошо, – быстро проговорил Эд и улыбнулся, но одними губами. Эта улыбка не коснулась его темных зеленых глаз. Они внимательно изучили Ральфа, как бы пытаясь понять, что он видел на самом деле… и что он

(Хей, хей, Сьюзан Дей)

запомнил.

В кабине грузовика Триггера Вашона пахло чистой одеждой. Этот запах почему-то всегда напоминал Ральфу запах свежего хлеба. Пассажирского сиденья там не было, и он стоял, держась одной рукой за ручку двери, а другой – за корзину из прачечной.

– Слышь, Ральф, там что-то странное происходит с этими двумя, – сказал Триггер, глядя в зеркало заднего вида.

– Ты и половины всего не знаешь, – ответил Ральф.

– Я знаю, что парень за рулем этой колымаги – Дипно, так его, что ли, зовут. У него очень славная женушка, видел я ее как-то. И вообще вроде бы нормальный парень.

– Сегодня он был слегка не в себе, – сказал Ральф.

– Что, шило в заднице засвербило?

– Да скорее целый набор слесарных инструментов.

Триггер рассмеялся над этой шуткой, уронив голову на руль.

– Ха, набор инструментов. Здорово! Просто супер! Я это запомню! – Триггер вытер глаза огромным носовым платком. – Кажется, мистер Дипно выехал из служебных ворот, да?

– Да, все правильно.

– Кажется, чтобы оттуда выехать или въехать, нужен пропуск? У мистера Ди он есть?

Ральф задумался, нахмурился и покачал головой:

– Не знаю. Я как-то об этом не думал. Надо будет спросить его в следующий раз, как увижу.

– Ага, спроси, – сказал Триггер. – И еще спроси, как там поживают слесарные инструменты. – Триггер снова расхохотался, так что опять пришлось вынимать носовой платок.

Когда они выехали на Харрис-авеню, наконец разразилась гроза. Града не было, но пошел отменный летний ливень, такой сильный, что поначалу Триггеру пришлось снизить скорость.

– Вау! – уважительно сказал он. – Ничего себе. Мне это напоминает грозу восемьдесят пятого, когда полгорода превратилось в большой канал! Помнишь, Ральф?

– Да, – отозвался Ральф. – Будем надеяться, что этого не повторится.

– Ну да, – усмехнулся Триггер и прищурился, пытаясь разглядеть дорогу сквозь дождь и работающие дворники. – Дренажную систему вроде бы починили, так что все будет в порядке. Классно!

Сочетание холодного дождя и теплого воздуха внутри машины привело к тому, что стекло запотело. Ральф сам не понял, что его дернуло, но он протянул руку и нарисовал на стекле фигуру:

– Что это? – спросил Триггер.

– На самом деле понятия не имею. Похоже на что-то китайское, правда? Такие штуки были нарисованы на шарфе у Эда Дипно.

– Что-то знакомое вроде бы, – сказал Триггер, еще раз взглянув на рисунок. Потом протянул руку и стер его. – Слушай, Ральф. По-китайски я знаю только «кому-та херовата». Да и то это вроде бы по-японски.

Ральф улыбнулся, хотя ему было не до смеха. Это все из-за Каролины. Он просто не мог не думать о ней: не мог не представлять себе открытые окна и занавески, которые шевелились, как призрачные руки, когда шел дождь.

– Ты все так и живешь в том двухэтажном домике около «Красного яблока»?

– Да.

Триггер притормозил у обочины, подняв фонтаны воды. Дождь все еще лил как из ведра. Молнии то и дело вспарывали небо, грохотал гром.

– Лучше тебе посидеть в машине, пока дождь чуть-чуть не утихнет, – сказал Триггер. – Я думаю, еще пять минут она подождет.

– Со мной все будет в порядке. – Ральф не думал, что его что-то может задержать пусть даже на полминуты. Даже наручники. – Спасибо, Триг.

– Подожди секундочку! Дай я тебе хоть кусок пленки дам – наденешь на голову, как капюшон.

– Да не надо, я так…

Он даже не стал договаривать мысль до конца. Его вдруг охватила беспричинная паника. Он распахнул дверцу грузовика и выскочил, приземлившись в глубокую лужу. Даже не обернувшись, он помахал Триггеру на прощание и поспешил по тропинке к дому, который они с Каролиной делили с Биллом Макговерном, на ходу пытаясь нащупать в кармане ключи. Но поднявшись на крыльцо, он понял, что ключи ему не понадобятся – дверь была нараспашку. Билл, который жил внизу, частенько забывал ее запирать, и Ральфу очень хотелось верить, что это действительно Билл, а не Каролина, которая пошла его искать и попала в грозу. О такой возможности ему не хотелось даже задумываться.

Он вбежал в сумрачный коридор, вздрогнув от очередного удара грома над головой, и прошел к лестнице. Постоял там минутку, положив руку на перила и прислушиваясь к тому, как вода с его мокрых штанов и рубашки капает на деревянный пол. Потом он пошел наверх. Ему очень хотелось побежать, но оказалось, что он больше не может бегать после всего, что случилось сегодня. У него бешено колотилось сердце, а промокшие кеды были как якоря, которые задерживали каждый шаг, и почему-то перед глазами до сих пор стоял Эд Дипно и то, как он вертел головой, выходя из «датсуна», – резко и быстро, из-за чего был похож на бойцового петуха.

Третья ступенька, как всегда, скрипнула под ногой, и как бы в ответ сверху раздались шаги. Но они не успокоили Ральфа, потому что это были чужие шаги – не Каролины. Он это понял сразу, и когда на лестнице появился Билл Макговерн с бледным и обеспокоенным лицом, нервно теребящий свою панаму, Ральф был не очень-то и удивлен. Всю дорогу от аэропорта он чувствовал, что что-то случилось, ведь так? Да. Но, учитывая обстоятельства, это вряд ли можно было бы назвать предчувствием. Когда все в твоем мире приходит к некоему определенному уровню неправильности, то уже сложно что-либо изменить или повернуть вспять: все становится только хуже и хуже. И наверное, где-то на подсознательном уровне он всегда это знал. Он только не знал протяженности этой неправильной трассы.

– Ральф, – крикнул Билл. – Слава Богу! У Каролины… ну, я думаю, что-то вроде приступа. Я только что позвонил в 911, просил их прислать «скорую».

Ральф вдруг понял, что, несмотря ни на что, он все-таки сможет пробежать остаток лестницы.

Она лежала на полу, на пороге между кухней и комнатой, волосы закрывали ее лицо. Ральфу подумалось, что в этом есть что-то особенно страшное: это смотрелось неряшливо, а Каролина ни за что в жизни не позволила бы себе выглядеть неряшливо. Он сел перед ней на колени и убрал волосы с ее глаз и лба. Кожа под его пальцами была холодной, как его ноги в мокрых кедах.

– Я хотел перенести ее на диван, но она слишком тяжелая, – нервно проговорил Билл. Он снял панаму и снова принялся вертеть ее в руках. – А у меня спина, ты же знаешь.

– Я знаю, Билл, все в порядке. – Ральф осторожно просунул руки под спину Каролины и поднял ее с пола. Она не показалась ему тяжелой. Наоборот. Она была легкой – почти такой же, как одуванчик, на который вот-вот подуют, и белые пушинки разлетятся во все стороны. – Слава Богу, что ты был дома.

– Меня почти не было. – Билл пошел следом за Ральфом в комнату. Он так и терзал свою панаму. Ральфу он чем-то напомнил Дорранса Марстеллара с его книжкой стихов. На твоем месте я бы его не трогал, сказал старый Дорранс. Я не вижу твоих рук. – Я уже собрался уходить, когда услышал какой-то грохот наверху… наверное, это она упала…

Билл посмотрел в окно, за которым бушевала гроза. Его лицо было одновременно безумным и каким-то неприятным… алчным, что ли… а глаза, казалось, искали что-то, чего там не было. Потом в глазах Билла опять появилось осмысленное выражение.

– Дверь, – сказал он. – Похоже, она там открыта! Дождь все зальет! Я сейчас вернусь, Ральф.

Он вышел чуть ли не бегом. Но Ральф этого не заметил: сегодняшний день был похож на какой-то нелепый кошмар. И хуже всего было это кошмарное тиканье – сейчас его не заглушал даже гром.

Он положил Каролину на диван и сел перед ней на корточки. Ее дыхание было прерывистым и каким-то уж слишком быстрым, а запах изо рта – просто ужасным. Но Ральф не отвернулся.

– Держись, дорогая. – Он поднял ее руку – она была почти такой же холодной, как и ее лоб – и нежно поцеловал. – Главное, держись. Все в порядке, все хорошо.

Но он сам понимал, что все плохо. Это тиканье означало, что все далеко не в порядке. Теперь тикало уже не в стенах (честно сказать, там никогда и не тикало, в стенах), теперь тикало только в его жене. В Каролине. В его милой, единственной Каролине. Она уходила от него… и что ему делать без нее?!

– Только держись, – повторил он. – Держись, слышишь? – Он снова поцеловал ее руку и прижал к своей щеке. И заплакал только тогда, когда услышал вой сирен «скорой помощи».

Каролина пришла в себя в карете «скорой помощи», по дороге в больницу (дождь закончился, снова выглянуло солнце, и мокрые улицы блестели), и поначалу она разговаривала так невнятно, что Ральф уже уверился в том, что у нее инфаркт. Потом она окончательно пришла в себя и заговорила гораздо яснее, но тут случился второй приступ, и Ральфу вместе с санитаром, который принимал вызов, пришлось ее держать.

Ральф ждал в комнате для посетителей на третьем этаже. Но к нему вышел совсем не доктор Литчфилд, а какой-то Джамаль, невролог. Доктор Джамаль говорил тихим, «успокоительным» голосом. Он сказал, что Каролине сейчас уже лучше, но на ночь ее оставят в больнице, просто чтобы удостовериться, что с ней все в порядке, а утром она уже сможет вернуться домой. Врачи собирались использовать новые препараты – дорогие, конечно, но говорят, что они творят чудеса.

– Не надо терять надежду, мистер Робертс, – сказал доктор.

– Да, – отозвался Ральф. – Конечно, не надо. А это чему-то поможет?

Доктор Джамаль улыбнулся. Он говорил тихим, приятным голосом, который казался еще приятнее из-за его легкого индийского акцента. И хотя он не сказал Ральфу всей правды, не сказал, что Каролина умрет, он все-таки был к этому ближе, чем кто бы то ни было за весь этот долгий год, на протяжении которого его жена так отчаянно боролась за жизнь. Новые лекарства, сказал Джамаль, скорее всего предотвратят возможные рецидивы приступов, но болезнь уже дошла до той стадии, когда любые прогнозы стоит принимать на веру с очень большой поправкой. К несчастью, несмотря на все усилия врачей, опухоль продолжала расти.

– Скоро могут возникнуть проблемы с двигательно-опорным аппаратом, – сказал доктор Джамаль своим тихим спокойным голосом. – И боюсь, что со зрением тоже.

– Могу я провести эту ночь с ней? – тихо спросил Ральф. – Ей так будет спокойнее спать. – Он помолчал, а потом добавил: – И мне тоже.

– Конечно, – просиял доктор Джамаль. – Это замечательная идея.

– Да, – сказал Ральф. – Мне тоже так кажется.

И он сидел рядом со своей спящей женой, и слушал тиканье, которое было совсем не в стенах, и думал: Когда-нибудь скоро – может быть, этой осенью, а может, зимой – я вернусь в эту комнату вместе с ней. Это было не предположение, скорее – пророчество. Он наклонился и положил голову на простыню, которая прикрывала грудь жены. Он не хотел снова плакать, но все-таки заплакал.

Это тиканье… Такое громкое и такое ровное.

Мне бы очень хотелось добраться до этой штуки, что издает эти звуки, подумал он. Я бы расколотил ее на куски, я бы топтал ее ногами, пока она не разлетелась бы на сотни мелких кусочков. Бог свидетель, я бы именно так и сделал.

Он уснул в кресле почти сразу после полуночи, а когда проснулся на следующее утро, воздух был прохладнее, чем накануне, и Каролина уже проснулась, в полном порядке, с ясными глазами. Казалось, что она вообще здорова. Ральф отвез ее домой и вновь приступил к своей тяжкой работе: делать последние месяцы ее жизни максимально приятными. И он еще долго не вспоминал про Эда Дипно; даже когда на лице Элен стали появляться синяки, он все равно еще долго не вспоминал про Эда.

Когда лето сменилось осенью, а осень – зимой, последней зимой Каролины, Ральф уже не мог думать ни о чем другом, кроме этих часов смерти, которые тикали все громче и громче, пусть даже и замедлили ход.

Но тогда у него еще не было проблем со сном.

Проблемы начались позже.