Без жалости

Глава 10

Во сне я пыталась взобраться на огромного белоснежного жеребца. У него была такая гладкая, шелковистая шкура, что я всякий раз соскальзывала с его спины и падала в грязную лужу, которая издавала неприятный, резкий запах.

Я распахнула глаза, и видение исчезло. Но неприятный запах остался. Я с силой втянула в себя носом воздух. Пахло газолином.

Хотя вставать мне не хотелось, запах был слишком силен, и мне ничего не оставалось, как выбраться из-под одеяла и спустить ноги с постели, — необходимо было установить источник запаха.

«Что, черт возьми, происходит? — думала я, морщась от газолиновой вони. — Неужели Райан полил им сырые поленья, чтобы они лучше разгорелись?» Это происходило крайне редко, но я знала, что на кухне под раковиной всегда стоял бидончик на случай, если отсыреют дрова.

Впрочем, меня встревожил не только запах. Хотя ветер на дворе утих, в коридоре слышался какой-то странный звук, похожий не то на шепот, не то на вздохи крупного животного. Запах все усиливался — теперь к нему примешивался запах гари.

В свете луны я заметила, как сквозь дверную щель стали пробиваться серые клубы дыма.

«Боже мой — дым!»

Я выпрыгнула из постели, распахнула дверь и выскочила в коридор. Коридор был охвачен пламенем, ярким, как магниевая фотовспышка, а воздух напитан дымом и гарью. Огонь распространялся быстро, его острые желтые языки жадно лизали стены, потолок и стропила, поддерживающие крышу. Не прошло и секунды, как пламя набросилось на меня, словно дикий зверь. От дыма и нестерпимого жара у меня заслезились глаза, а волосы на голове стали потрескивать. Потом начал тлеть подол моей ночной рубашки, и я как безумная вбежала к себе в комнату и захлопнула за собой дверь.

Первым делом я устремилась к окну и стала что было силы дергать за оконную раму, пытаясь ее приподнять. Тщетно. Несмотря на все мои усилия, окно не желало открываться. В ужасе, не зная, как быть дальше, я схватила настольную лампу, вырвала из розетки вилку и, размахнувшись, запустила лампой в окно. Зазвенело разбитое стекло, и в окне образовалась порядочная дыра, сквозь которую я, как торпеда, вылетела наружу и рухнула в глубокий сугроб. Подол моей рубашки был объят пламенем, и снег подо мной зашипел, гася огонь и охлаждая мое разгоряченное, обоженное тело.

Кое-как выбравшись из сугроба, я подняла глаза на окно спальни, увидела дыру в стекле, полыхавшее у меня в комнате пламя и объятые огнем шторы. Из окна вырывались клубы дыма и снопами сыпались искры, какие бывают, когда зажигают бенгальские огни. Находившиеся внутри дома собаки лаяли как заведенные, а с противоположной стороны дома, там, где был вход на кухню, до меня доносились раскаты громкого смеха и чьи-то возбужденные восклицания.

Я сразу узнала этот голос.

«Но этого не может быть! — подумала я. — Ведь Винсент мертв. Я сама столкнула его с вершины скалы и видела его распростертое на льду водоема тело». Ни один человек не смог бы уцелеть, падая с обрыва высотой в шестьдесят футов. Потом я вспомнила о своем собственном прыжке из окна. Если я смогла спрыгнуть со второго этажа и, упав в сугроб, ничего себе не повредить, почему, спрашивается, то же самое не могло произойти с Винсентом? Когда он падал, я находилась на вершине скалы и просто не подумала о том, что лед внизу покрыт толстым слоем мягкого, как птичий пух, снега. Как иначе объяснить, почему Винсент воскрес из мертвых и снова оказался у нашего дома?

Моя рубашка превратилась в обгоревшие лохмотья, едва прикрывавшие наготу. Руки и ноги у меня мгновенно занемели от холода, а из порезов на коже, нанесенных осколками стекла, текла кровь, пятная девственно-белый снег.

Замерзшая, окровавленная, вся в ожогах и почти голая, я тем не менее двинулась в ту сторону, откуда доносился голос Винсента. Кругом громоздились настоящие снежные завалы, и я проваливалась то по колено, то до середины бедра. Но я упорно продвигалась вперед, хотя часто падала и лишь ценой невероятных усилий поднималась снова. Теперь уже меня донимал не огонь, а пронзительный холод, который обжигал кожу ничуть не меньше, чем желтые языки пламени. Ноги плохо меня слушались, и временами мне казалось, что они обратились в неподъемные чугунные тумбы.

— Бретт! — послышался голос Ноа у меня за спиной.

Я повернулась к нему и, почувствовав невероятное облегчение, поспешила навстречу, проваливаясь и захлебываясь от рыданий. Когда мы встретились, я упала к нему на шею, неожиданно осознав, что ресурсы моего организма исчерпаны, а мои силы на исходе.

— Вот — возьми мое пальто, — сказал Ноа, срывая с себя старую дубленку.

— Эми, — произнесла я одно-единственное слово, вскидывая заледеневшую руку и указывая на полыхавший, как вязанка хвороста, дом. Я так озябла и так переживала за судьбу дочери, что едва могла говорить.

— С Эми все будет хорошо, Бретт, верь мне, — пробормотал Ноа. — Мы сейчас ее найдем.

— Здесь Винсент, — прохрипела я. — Я слышала его голос. Он на заднем дворе, за домом.

— Я знаю, — сказал Ноа. — Я тоже слышал его голос.

— Думаю, это он поджег дом. Когда я проснулась, то почувствовала сильный запах газолина. Возможно, он взял его в погребе, который мы не запирали.

— Мы все выясним, — сказал Ноа, таща меня за собой по глубокому снегу.

— Ты не видел Эми? — продолжала наседать я с расспросами. — Может, она уже выбралась из дома?

— Ты только взгляни, — сказал мне на это Ноа, кивая головой в сторону кухонной двери. Она распахнулась, и из нее вышли одетые в халаты Эми и Райан, за которыми выбежали напуганные до полусмерти собаки. Они забегали по двору, лая и рыча на человека, притаившегося за ступенями крыльца.

Это был Винсент. Как только я его увидела, то поняла, что он поджидает Райана.

В следующий момент Винсент выскочил из своего укрытия и набросился на брата. Сцепившись, они покатились на обшитое досками крыльцо, молотя друг друга кулаками. Райан не ожидал нападения, и скоро Винсент оседлал его и нанес мощный удар в челюсть. Райан обмяк. Винсент, не теряя времени, сунул руку в карман его халата, выхватил оттуда сложенный вчетверо лист бумаги и вскочил на ноги.

— Я так и думал! — вскричал Винсент. Не сходя с места, он принялся рвать бумагу на мелкие кусочки. Ветер подхватывал бумажные обрывки и разносил их по двору.

«Вот ведь скотина, — думала я. — Он знал, что я отдам завещание Райану. И знал, что, если поджечь ферму, Райан, выбегая из горящего дома, захватит с собой одну-единственную вещь — завещание Эдварда».

Райан очнулся, и по двору прокатился его громкий, гневный крик:

— Ах ты, тварь! Я убью тебя!

Озаренное алыми отблесками огня лицо Винсента ощерилось в зловещей улыбке. Когда Райан напал на него, он обеими руками уперся ему в грудь и с силой толкнул его в сторону веранды. Райан рухнул на кресло-качалку.

— Все теперь мое! — воскликнул Винсент и залился визгливым смехом душевнобольного.

Потом он с размаху ударил Райана ногой в живот. Я заметила, как сверкнули острые носки его окованных ботинок. Такими ботинками ничего не стоило забить человека до смерти.

Мы с Ноа устремились к крыльцу. Глубокий снег сковывал движения. Мы видели, что происходит на пороге дома, но помочь Райану или как-то повлиять на ход событий были не в состоянии.

Эми прыгала вокруг Винсента, который продолжал бить ногами лежавшего на крыльце Райана, и визжала:

— Прекратите! Оставьте его! Вы его убьете!

Собаки бестолково носились по двору, лаяли, но боялись подойти к объятому огнем строению. Эми вскочила на спину Винсенту, оседлала его и вцепилась ногтями ему в лицо, одновременно изо всех сил пришпоривая его пятками.

Я замерла — от восхищения перед смелостью дочери и от страха за нее.

Между тем Винсент оставил Райана в покое и переключил внимание на мою дочь, с силой ударив ее о стену дома. После удара Эми рухнула на пол, как куль с мукой.

— Ты — труп! — проревел Винсент, не спуская глаз с моей дочери. Схватив тяжелое кресло-качалку, он поднял его над головой, готовясь обрушить его на голову жертве.

Ноа, опередив меня, подбежал к крыльцу, сорвал висевший у входа на веревке тяжелый коровий колокольчик и, как пращу, раскрутив его в руке, со страшной силой ударил им Винсента по затылку.

«Бэнг!» — звякнула почерневшая от времени бронза. Винсент застонал и свалился на обшитый досками пол веранды у ног Ноа.

Я, едва переводя дух, подбежала к крыльцу, поднялась по ступеням и, обхватив голову Эми руками, замирая от ужаса, спросила:

— Ты в порядке?

Эми была бледна, из ее груди вырывалось частое хриплое дыхание, но взгляд у нее был вполне осмысленный.

— Мам, бабушка все еще в доме, — пробормотала она.

Я помогла Эми подняться на ноги.

— Иди во двор. Я сейчас вернусь.

— Не надо, — сказала она, прижимаясь ко мне всем телом. — Не ходи туда. Там все раскалено — прямо как в кратере вулкана.

— Ничего не поделаешь, надо, — сказала я, отводя дочь на безопасное расстояние и хватаясь за раскаленную ручку двери.

Пока я помогала дочери, Ноа стаскивал вниз по ступеням Райана. Заметив, что я метнулась к двери, Ноа страшным голосом закричал:

— Не смей! Подожди меня!

Но я не стала его дожидаться. Приспустив рукав дубленки и обернув им раскаленную дверную ручку, я повернула ее, распахнула дверь и ступила в пылающие недра дома.

Жар стоял невыносимый. Я понимала, что если сию минуту не повернусь и не выйду на воздух, мое дело дрянь — я сгорю вместе с домом. Инстинкт самосохранения побуждал меня что есть духу бежать из этого раскаленного ада, но я пересилила себя, подняла вверх высокий, отороченный овчиной воротник дубленки, прикрыла им лицо и рванулась прямо в гудящее пламя. Пробежав сквозь кухню и гостиную, где огонь пожирал ковры, мебель, стеллажи с книгами и где с оглушительным треском, рассыпая осколки, лопались окна и стеклянные дверцы шкафов, я устремилась вверх по лестнице.

Огонь исправно поджаривал меня со всех сторон, как поросенка на вертеле, но я заставила себя забыть о боли. Сначала бабушка, а все остальное, даже боль, — потом. Сейчас мне требовалось одно — превратиться в бесчувственную, но исправно функционирующую машину.

Бабушка сидела на верхней ступеньке лестницы и в прямом смысле находилась между двух огней. У нее за спиной, в коридоре, стояла сплошная стена пламени. Пламя бушевало и внизу — в гостиной, и его желтые языки должны были неминуемо сомкнуться. Во всяком случае, ступени на лестнице уже дымились и немилосердно жгли мои босые ноги.

Увидев бабушку, я удивилась — не могла представить себе, как она ухитрилась выбраться из комнаты и пройти по объятому огнем коридору.

— Спускайся, что сидишь? — крикнула я, обращаясь к бабушке, и бесстрашно топнула босой ногой по начинавшей обугливаться ступеньке. — Видишь, я наступаю — и ничего. Стало быть, пройти можно.

Бабушка послушно, как малое дитя, кивнула головой, поднялась с места и преодолела несколько ступеней. Я уже могла кончиками пальцев коснуться ее вытянутой руки, но тут ступенька подо мной затрещала и подломилась, я спрыгнула с лестницы и снова оказалась в гостиной. В следующую секунду объятый пламенем нижний пролет лестницы рухнул, обдав меня снопом искр. Бабушка вернулась на прежнее место и, как на насест, уселась на верхнюю ступеньку охваченной огнем лестницы, у которой уже не было нижнего пролета.

— Прыгай! — крикнула я, кашляя и задыхаясь от дыма. — Я тебя поймаю!

— Не могу, Бретт, — покачала головой бабушка, глядя на бушующее внизу пламя. — Ты возвращайся, а я попробую найти другой путь для спасения.

— Другого пути нет! — воскликнула я, распахивая в стороны руки. — Прыгай — говорю же, я поймаю тебя!

— Нет, — неожиданно спокойным голосом сказала бабушка. — Прыгать я не стану. А ты, Бретт, уходи, пока еще есть время.

Балка под потолком прогорела, переломилась, как спичка, и стала падать вниз — прямо мне на голову.

Я как завороженная смотрела на нее, не имея силы пошевелить ни рукой, ни ногой. Я слышала, как закричала бабушка, но в следующее мгновение ее крики заглушил грохот. Только по счастливому стечению обстоятельств обломки не задели меня — они разнесли в щепки стоявший внизу столик с телефоном и стул, которые обуглились и почернели, но еще не горели. Меня снова обсыпало искрами, и дубленка на мне задымилась.

Помахав у себя перед лицом рукой, чтобы хоть немного разогнать дым, я крикнула:

— Это Винсент поджег дом! Он жив! Хочешь, чтобы он пережил тебя?

Бабушка покачала головой.

— Я хочу только одного — поцеловать тебя на прощание. Но и этого, как видно, мне не удастся сделать. — Она говорила ровно, не повышая голоса, как будто ставила меня в известность о том, что собирается идти полоть грядки.

«Ну нет, — подумала я, — я тебя не оставлю, не дам тебе пропасть».

Время для меня как будто покатилось вспять. Передо мной, как в калейдоскопе, замелькали образы прошлого: бабушка за письменным столом с воткнутым в седой пучок на затылке карандашом; бабушка, оживленная, улыбчивая, розовощекая, лущит на кухне горох и время от времени лукаво посматривает на нас с Райаном; бабушка с любовью смотрит на мою крошку Эми.

Тот факт, что она убила моего отца, больше не имел для меня значения. В конце концов, я никогда не знала его и не любила. Он насиловал бабушку, шантажировал, довел ее дочь до самоубийства. Кто знает — быть может, при аналогичных обстоятельствах я и сама решилась бы на убийство.

Наконец-то у меня в голове все встало на место, хотя для этого мне пришлось оказаться в охваченном огнем доме. Как бы то ни было, теперь я точно знала, что никогда и никому не расскажу правду о смерти Эдварда.

— Без тебя я не уйду, ба, — прошептала я едва слышно, но бабушка услышала меня.

Она поднялась и пошла вдоль объятого пламенем коридора. Не прошло и секунды, как ее седые волосы и шелковое кимоно вспыхнули и она превратилась в пылающий факел. В следующее мгновение она скрылась за стеной огня и дыма…

Я опустилась на пол и прижалась щекой к горячим, дымящимся доскам. Я ужасно, смертельно устала.

«Черт, — подумала я, — может, все это мне просто-напросто снится? Вот было бы хорошо, если бы это был сон». Спать мне хотелось, а вот думать и дышать — нет. Каждый вдох давался мне с огромным трудом, к тому же я вдыхала не воздух, а дым и после каждого вдоха начинала надрывно кашлять.

Я почувствовала, как доски пола прогибаются от чьих-то торопливых шагов, и поняла, что ко мне на выручку спешит Ноа — мой защитник, телохранитель, мой любовник. Он подхватил меня на руки, прижал и, спотыкаясь, побежал к выходу.

Как только Ноа вытащил меня из дома через кухонную дверь, огонь, который следовал за нами по пятам, стал хозяйничать на кухне. Там вспыхнули шторы, с треском, похожим на ружейный выстрел, вылетели стекла, и из оконных проемов стали вырываться злые желтые языки пламени.

Ноа уложил меня во дворе на снег и склонился надо мной, пытаясь определить тяжесть полученных мной ожогов. Я жадно ловила холодный воздух, стараясь облегчить боль в обожженных легких, и обводила слезящимися глазами двор. Эми и Райан находились от дома на безопасном расстоянии, а Винсент, как негодная забытая вещь, все еще валялся на крыльце, распластавшись на ступеньках.

А потом случилось невероятное: крыша и стены нашего дома лопнули, словно шкурка перезрелого апельсина, и все строение взлетело на воздух в ярчайшем огненном облаке.

«Газолин! — догадалась я. — У нас в погребе полно газолина и керосина. Это же настоящая пороховая бочка, а пожар — зажженный фитиль, который к ней поднесли!»

Дом на моих глазах беззвучно, как в очень старом черно-белом кино, распадался на части. Грохот я услышала секундой позже, когда постройка, которую приподнял взрыв, осела и обрушилась и во двор полетели горящие деревянные обломки, куски раскаленного стекла и металла и бог знает еще чего.

Ноа распластался надо мной, закрывая меня своим телом от падавшего с неба огненного града.

«Вот и все, — отрешенно думала я в этот самый трагический в моей жизни момент. — Бабушка от нас ушла. Ушла вместе с домом, который так любила и в котором провела почти всю свою жизнь».

Эта мысль была для меня невыносима.

Подошли Эми и Райан и помогли нам с Ноа подняться.

Мы в мертвом молчании стояли и смотрели, как догорал наш старый дом, думали о невосполнимой утрате, которую понесла наша семья, и всем нам было невыразимо горько.

Выглянув из окна бунгало Ноа, я увидела дым, который поднимался от продолжавших тлеть руин старого дома, и заметила, что небо на востоке просветлело: занималась заря нового дня.

Думать о том, что случилось, было слишком больно, и я, взглянув на брата, заговорила о другом:

— Этот тип жив?

— Еле дышит, — ответил Райан.

Винсент лежал на кровати Ноа, а Райан промывал его раны слабым мыльным раствором. Ящичек с аптечкой, принадлежавший Ноа, стоял на столе рядом с кроватью. Лицо Винсента было сплошь покрыто коричневой коркой, а от всего его тела исходил запах подгоревшего мяса.

После взрыва мы выкопали Винсента из-под обломков и перенесли в домик Ноа. На Винсенте была черная водолазка и, насколько я могла судить по ожогам у него на шее, снять с него эту штуку было бы крайне трудно. Полиэстр не горит, а плавится, поэтому, стаскивая с Винсента водолазку, мы могли в буквальном смысле содрать с него кожу.

— Может, перебинтовать его? — спросил Райан.

— Нет, — хрипло сказала я. — Когда ожоги такие сильные, лучше обойтись без бинтов. Просто обмой ему раны и оставь все как есть.

Я бы сама занялась Винсентом, но руки и ноги у меня были забинтованы и ходить я не могла. Помимо ожогов, меня беспокоили легкие: было такое ощущение, что при каждом вдохе в них втыкаются сотни острых иголочек. Винсент, однако, находился в куда более тяжелом состоянии.

Райан поднял на меня глаза.

— У него нитевидный пульс. Долго он не протянет.

Я кивнула.

— Похоже, у него на лице и на шее ожоги третьей степени. Ничего другого я сказать пока не могу. Чтобы определить степень повреждений на теле, его надо раздеть.

Мне ничуть не было жаль Винсента — да и Райану, судя по всему, тоже. При всем том я считала, что как врач просто обязана оказать ему первую помощь.

— У него обезвоживание, — сказала я. — И ему нужно поставить капельницу, а за неимением таковой хотя бы напоить. Впрочем, нам всем не помешало бы сейчас пить побольше воды.

Райан достал из шкафчика два стакана и наполнил их водой.

— Ты уверена, что у тебя хватит сил вскарабкаться на лошадь?

— Я здесь ни за что не останусь.

Мы собирались отправиться на ближайшую ферму, где имелся телефон. Ноа выделил нам из своего гардероба джинсы, рубашки, носки и свитера, которые, хотя и были велики, от холода так или иначе защищали. Ноа с Эми пошел на конюшню седлать лошадей.

— Что будем делать с Винсентом? — спросил Райан.

— Придется оставить его здесь. Пусть дожидается «скорой». Не знаю, когда она приедет, поэтому накрой его одеялами и подбрось в печь дров. Поставь также рядом с ним воду — на тот случай, если он очнется и ему захочется пить.

— Мы можем взять его с собой к Джонсонам, а оттуда перевезти в город.

— Райан, до госпиталя четырнадцать миль, — заметила я. — Скачка по пересеченной местности его доконает.

— Да, знаю, — сказал он. — Просто я ума не приложу, что делать.

В одежде Ноа мой брат казался маленьким и щуплым, а глаза у него были несчастные и испуганные, как у школьника, который совершил дурной поступок и боялся, что его строго накажут.

— Я должен был спасти бабушку, — сказал Райан, опуская глаза. — Почему, спрашивается, я не забежал к ней в комнату, когда мы с Эми уходили из дома?

Я обняла его забинтованными руками и положила голову ему на плечо.

— Не думай об этом. Лучше думай о том, как жить дальше. Я уверена — у нас все будет хорошо. Мы выкарабкаемся.

Плечи у Райана затряслись от рыданий. Он, как и я, не мог избавиться от чувства вины за то, что произошло. Мы обязаны были спасти бабушку.

— Понимаю, что тебя гложет, — сказала я, гладя его по голове. — Но это пройдет. Все проходит.