Глава 16

— Скажите, гражданин Онищенко, разве нельзя было обойтись без членовредительства? — строго вопрошал меня участковый уполномоченный Тихомиров, елозя задом на своём скрипучем стуле, — Сломанная нога, сломанная ключица, многочисленные синяки и ушибы. А у гражданки Николаевой, так и вообще выбиты четыре передних зуба. Как у вас рука на женщину поднялась?

— Очень даже легко поднялась, — ответил я, разглядывая участкового, которому поручили расследовать это дело, по поводу избиения четверых мужчин и одной женщины, — Не знаю, что вам наплели ваши потерпевшие, наверняка, что-то вроде — они мирно отдыхали, я к ним пристал, а потом полез на них в драку. Ах, да — был пьян как свинья. Да? А свидетелей вы не опрашивали?

— Вы не указывайте мне, как проводить дознание, гражданин Онищенко, — скривился он, — Вы обязаны отвечать на вопросы. Когда ваша вина будет установлена, то вы понесёте всю полноту наказания за своё преступление.

— Даже так? — рассмеялся я, — Вы потом не забудьте ваши слова, хорошо? А я обещаю вам их напомнить. И про преступление и про ответственность и про вину. А теперь, что касается моих обязанностей отвечать на ваши вопросы — я сейчас здесь в качестве кого?

— Что значит кого? — сбился с мысли, от моего наезда Тихомиров.

— Подозреваемый, обвиняемый?

— Пока я только провожу проверку, по поступившему на вас заявлению от пострадавших граждан, — нехотя ответил он и надулся. Видимо, ожидал, что я начну оправдываться, но не прокатило.

— Так вот, гражданин Тихомиров, — сказал я, делая акцент на слове "гражданин", — Если проводится проверка, значит, нет никакого уголовного дела. Значит я не подозреваемый и не обвиняемый. И тем более, я не обязан отвечать на ваши вопросы. Если вы забыли советское законодательство, то я вам его напомню — я имею право давать объяснения. Уловили разницу? Имею право! А не обязан. Так что, если у вас больше нет вопросов, я пошёл домой.

— Никуда вы не пойдёте! — подскочил он, — Если вы отказываетесь от дачи показаний, то я буду вынужден вас задержать до выяснения.

— Да? — хмыкнул я, — Барабан тебе на шею и свисток в задницу. И дуди в него сколько влезет. Оформляй меня в камеру, но разговаривать я с тобой больше не хочу. Зови адвоката, вот тогда и пообщаемся.

— Ах, так! Тогда…! — не найдя слов, он неожиданно выбежал из кабинета. Посмотрев ему в след, я только пожал плечами. Куда это он? За подмогой, что ли? На ровном месте раздул конфликтную ситуацию и психует. Я не против разобраться, но не в таком же тоне? Как-то раньше я с органами не сталкивался, поэтому в специфику их работы не вникал. Но то, что я сейчас вижу, меня откровенно удивляет. Эдак, он сейчас ещё и по печени решит мне настучать.

— Вот, он! — влетев обратно в кабинет, Тихомиров торжественно ткнул в мою сторону пальцем, показывая на меня, вошедшему следом милиционеру. Можно подумать, тут ещё кто-то есть.

— Здравствуйте, — достаточно доброжелательно поздоровался тот и присел за стол участкового, — Онищенко Владимир Григорьевич?

— Он самый, — кивнул я.

— Скажите, Владимир Григорьевич, почему вы не хотите отвечать на вопросы участкового Тихомирова?

— Простите, не знаю, как вас звать…

— Это вы меня извините, замотался совсем, — устало потёр лицо ладонями, — Старший уполномоченный УР, Столыпин Илья Николаевич.

— Столыпин? — переспросил я и невольно улыбнулся.

— Столыпин, — кивнул он, ухмыльнулся, но тут же снова спросил серьёзным тоном, — Так в чём причина вашего отказа от дачи объяснений?

— Извините, Илья Николаевич. Но я не слышал никаких вопросов, — ответил я, как можно более искренне, — Ваш участковый сходу заявил, что его не интересует моё мнение, назвал меня преступником, искалечившим невинных людей. Что я пьяный пристал к ним, потом избил. И потребовал меня признать свою вину в совершённом преступлении. Я с этим как-то не согласен, поэтому и отказался разговаривать без адвоката. Я даже согласился, тихо, мирно дождаться его в камере. Но без адвоката, я с ним разговаривать, не намерен.

— Вот как? — покосился Столыпин на участкового, а тот слегка порозовел и возмущённо сказал:

— Не так всё было! Я не говорил такого!

— Минутку, — перебил я его, — Вы в самом начале разговора, перечислили травмы подавших на меня заявление и заявили, цитирую дословно — "Вы обязаны отвечать на вопросы. Когда ваша вина будет установлена, то вы понесёте всю полноту наказания за своё преступление". Всё верно? У меня очень хорошая память. А на мой вопрос об опросе свидетелей, вы меня вообще заткнули, сказав, чтобы я вам не указывал. Я нигде не ошибся? Так о чём мне разговаривать с участковым, который всё уже для себя решил? Вот моя причина отказа от любых объяснений и требование предоставить адвоката.

— Ясно, — Столыпин нервно пробарабанил пальцами по столу и снова покосился на Тихомирова, — Ладно, оставим это. В адвокате нет необходимости, вы приглашены для выяснения обстоятельств, в связи с поданными на вас заявлениями граждан. Вы можете ответить на несколько вопросов?

— Нет проблем, Илья Николаевич, — ответил я, — Спрашивайте…

* * *

Из отделения милиции, я шёл в слегка приподнятом настроении. Оказывается не все в милиции козлы, есть и достойные люди. Спокойно, деловито Столыпин меня опросил, выяснил кто, как и чего, попутно тыкая носом Тихомирова в некоторые нюансы дела. Потом вынес резолюцию — хулиганские действия и попытка вымогательства со стороны так называемых потерпевших. Поинтересовался, буду ли я подавать на них заявление — я отказался. Нафиг оно мне надо? После чего, пожал мне руку и распрощался.

Сделав ручкой Тихомирову, я ехидно поинтересовался, как там моя камера — готова или ещё нет? Когда мне с повинной приходить? Он что-то невнятно прогудел себе под нос и сделал вид, что чрезвычайно занят. Ну и хрен на него, меня дома Сонька ждёт, волнуется.

* * *

Проскочило ещё несколько недель, справили шумно и весело Сонькин день рождения. Она теперь почти взрослая девушка, семнадцать лет. Гуляли так же, в "Метрополе". На удивление, народа припёрлось ещё больше чем ко мне. То ли им халява понравилась, то ли Сонька популярнее, чем я, но людей набилось битком, что персоналу пришлось перетаскивать дополнительные столы из малого зала в большой. Гудели всю ночь, да так, что Соньку пришлось на руках до машины нести, а потом от машины до кровати. Не выдержала душа праздника, наклюкалась как поросёнок. Хотя, сколько ей там надо было? Три фужера вина и отъехала. Всё рвалась танцевать, петь песни, а потом тихо уснула у меня на плече. Впрочем, фигня, с кем не бывало? А вот за подарками, пришлось ехать на следующий день. Надарили столько, что ездил дважды — одним рейсом не смог увезти. Чего там только не было — книги, шмотки, игрушки, посуда… Много чего. Я и не ожидал, что у Соньки столько знакомых. Вот тебе и тихоня, всё время на глазах.

А потом, мне позвонил главреж ВРК Коробейников Виталий Сергеевич. И волнуясь, сообщил, что с льдины забрали "папанинцев" и нужно как-то освятить это грандиозное событие мирового масштаба. Я подумал и согласился.

А событие было действительно грандиозным. В течение целого года, всю страну держали в напряжении, рассказами о первой в мире советской полярной научно-исследовательской дрейфующей станции — "Северный полюс-1". Героической четвёрке полярников, под командой Ивана Дмитриевича Папанина.

Сейчас на всю страну шло сообщение о том, как ледокольные пароходы "Таймыр" и "Мурман" сняли четвёрку зимовщиков 19 февраля 1938 года за 70-й широтой, в нескольких десятках километров от берегов Гренландии. Честно говоря, геройские мужики. Я бы не смог жить 274 дня среди торосов, на диком холоде и постоянном страхе провалиться под лёд. Я бы скорей всего сам от тоски утопился в ближайшей проруби, чем так мучиться. Ну, не герой я, не герой.

Вот и просил главреж, исполнить что-то, соответствующее этому событию. Думал я не долго, какую песню исполнить. И снова мы закрутились по многократно известному маршруту — ВРК, Апрелевский завод грампластинок. И вот, спустя два дня, на всю страну прозвучала моя поздравительная речь в адрес героических полярников и песня, посвящённая их подвигу:

Светит незнакомая звезда

Снова мы оторваны от дома

Снова между нами города

Взлетные огни аэродрома[11]

Немного позже, один из партийных деятелей среднего пошиба поинтересовался, почему именно эта песня, была посвящена "папанинцам"? Где в ней воспевание подвига, где громкие фамилии, где слова о партии — которая "ведёт и направляет"? Честно скажу, я посмотрел на него как на больного. Интересно, он хотя бы представляет, о чём можно думать, прожив почти год среди белых медведей и с полуторакилометровой бездной под ногами? Тут радоваться надо, что вообще живой остался. Но я был скромнее, поэтому не спросил его об этом, всё равно не поймёт. Просто посоветовал ему самому начать писать музыку и тексты. Отвязался.

* * *

Берия Л.П.


Лаврентий размышлял. С удобством разместившись на мягком, венском стуле, разложив в одном ему понятном порядке бумаги, он подводил итог длительному, но мало результативному розыску неведомого Зорро. Руководствуясь приказом Сталина, всё делалось скрытно и по возможности незаметно. Если бы была отдана команда найти Зорро любыми способами, он бы всю Москву перевернул, но нашёл. Фигурантов было в достатке. Всех взять, допросить как следует и Зорро нашёлся бы. Но, приказ был дан чёткий и ясный — действовать тихо и незаметно.

Вот и сейчас, Лаврентий чертил графики, вписывал фамилии, рисовал стрелочки, плетя одному ему известные логические цепочки. Вот знакомая фамилия — Онищенко. Дважды он попал на глаза его оперативникам в магазине, где продавалась бумага того типа, на которой были отпечатаны материалы принесённые Зорро. В первый раз Онищенко купил небольшое количество бумаги и поинтересовался нотными листами. Во второй раз, он не покупал ничего, но так же поинтересовался нотными листами. Ничего нет удивительного, он композитор и поэт. Хотя, очень интересный персонаж. Было несколько докладов, о его мастерстве рукопашного боя. Но там всё объяснялось просто — казачий род. Казаки всегда славились пристрастием к кулачному мастерству. Да и парнишка не по годам развит, сила в его теле имеется немалая.

Но в любом случае, его тщательно проверили. Чувствовалась определённая афера с квартирой, в которой он сейчас проживал. Квартира ранее принадлежала, теперь уже покойному профессору из МГУ, где сейчас учился Онищенко. Кстати, тоже интересное совпадение, хотя и не принципиальное. Профессор попал по ложному доносу в руки людей Ежова и скончался в подвалах Лубянки во время допроса — сердце не выдержало. Так вот, каким-то образом, Онищенко не только заселился в эту квартиру, но и смог оформить её на себя. Всё законно, насколько это возможно. Видно, что ему помогали со стороны. Но, к данному случаю это не имеет никакого отношения. Да и парень очень талантлив и очень энергичен. И не считается с авторитетом людей, с которыми сталкивается. Эту черту его характера отмечают многие. Да что далеко ходить, сам Берия неоднократно это замечал. Нет в Онищенко привычного страха перед высшими государственными людьми. Все их боятся, абсолютно все. Кто-то больше, кто-то меньше, но страх присутствует у всех. Но в этом молодом парне, этого страха нет совсем. Шутит, смеётся, устраивает откровенную клоунаду в присутствии самого Сталина и ещё умудряется вовлекать в неё присутствующих. Николай Власик, при упоминании Онищенко морщится, хмыкает, но как человек прямой и откровенный, охарактеризовал его коротко — наглая сволочь, но с понятиями. И сказано это было с достаточной долей уважения. Такая характеристика от Власика говорит о многом. Особенно о том, что такая личность как Онищенко, молодой, увлекающийся и немного конфликтный, который постоянно на виду — не может быть Зорро. Зорро скрывается, а Онищенко весь на виду, он публичный человек. Он весь как на ладони — со всеми его достоинствами и недостатками. Так что, Онищенко вычёркиваем из фигурантов.

Что мы имеем по самому Зорро? То, что он обладает выходящими за рамки обычного человека способностями. Пока не ясно, откуда эти способности, и каким способом они получены. Природные это качества или полученные при помощи технических средств? Ставим напротив этой графы прочерк. Итак, это невидимость, высокая скорость и большая физическая сила. Прибавить сюда определённые моральные качества и чувство справедливости. Ещё в плюс пойдёт то, что Зорро определённым способом помогает СССР, предоставляя полезную информацию в целом ряде производств и таких системах, как оборонная промышленность и армия. Хотя, при изучении предоставленных ими материалов, возникло стойкое чувство, что Зорро многого сам не знает. Или специально недоговаривает. Эскизы самолётов, танков, бронированных машин произвели сильное впечатление на конструкторов. Как и ТТХ предъявляемые Зорро для этой техники. Но все они столкнулись с тем, что у СССР сейчас нет возможностей производить подобную технику массово. Для этого нужно полностью переоборудовать заводы и создавать новые производства. Те же самые самолёты. Мало иметь сам самолёт, нужно иметь к нему ещё и двигатель. Над этим уже работают и обещают в течение этого года создать наиболее приемлемый вариант.

С автоматическим карабином получилось всё великолепно. Уже переоборудован один из уральских заводов, под его производство. Конечно, пришлось поработать над требуемыми сплавами, но всё оказалось решаемо. Военспецы уже в очередь выстроились на получение этого вида оружия для своих подразделений. И если честно, Берия постреляв из этого карабина, сам был сильно впечатлён его изумительными боевыми качествами.

Что касается других материалов, касающиеся медицины и химической промышленности, то только за это, Зорро можно памятник из золота в полный рост отлить. Проведённые испытания медпрепаратов, дали потрясающие результаты. И первые партии антибиотиков и обезболивающего, уже пошли в советские больницы. Пока малыми партиями, но производство набирает обороты.

А Уставы? Откуда такая тщательная проработка армейских Уставов? Кто-то в шутку сказал после ознакомления с этими документами — "армия будущего". Сказал и сказал, но Берия ухватился за эту фразу и подумал, а может быть действительно, это….!!!

* * *

Владимир.


— Сонь…

— Ыыыы…

— Ну, Сонь…

— Ыыыы…!

— Сонь, ну не плачь…

— Ыыыыы!!!

— Сонь, гулять пойдём?

— Ага!

Вот и закончилась большое Сонькино горе, связанное с её будущей профессиональной деятельностью. Главное, вовремя подать хорошую идею.

Решил я её припахать к своему хобби — исполнению песен. Ну, а чего? Я пою, а она сидит в зале и кайф ловит. Я тут подумал, а чего собственно думать? Песен я дофига помню, со своей-то памятью. Среди них и женских много, да и на два голоса тоже хватает. Жаль, большинство сейчас не исполнишь, слишком уж они резкие для этого времени. Тут люди пока к такому звучанию не привычные. Попса или рок, ну никак не попрёт. Хотя, можно адаптировать, но тогда мне самому будет слух резать. Я-то их помню совсем в другом исполнении. Вот и подал идею, а Сонька в слёзы. Как всегда, завела пластинку на тему — "Ой, боюсь, ой, не надо…". Но я уже к этому делу привык. Тут главное не торопиться и не уступать. Но мягонько, мягонько… Я под это дело, даже пианино купил. Правда, настройщика с инструментом искать задолбался. Спасибо Янине, как всегда выручила через своих хороших знакомых. Никогда не думал, что эта профессия в дефиците. Но ничего, справились. Вот стоит сейчас, сверкает лаком, а звук какой? Симфония!

За прошедшее время ничего нового не случилось. Кроме покупки пианино. Никто меня не беспокоил, я никого не обижал. Учёба шла тоже нормально. Разных деятелей, периодически пристававших ко мне с предложениями на тему — "Вы обязаны выступить у нас на…" — я отправлял на хутор ловить бабочек.

Частенько звонил главреж или ещё кто-то из творческой братии с предложениями выступить где-то с концертом или написать песню к какому-то событию, но я пока отказываюсь. Во-первых, не было никаких знаменательных событий, во-вторых я не выступаю на концертах просто так — по заказу. Пою только по необходимости или по собственному хотению. Да и вообще, не имею я желания лезть на большую сцену. А в третьих, не хочу приучать людей, что меня можно к чему-то принудить. Я лучше с кем-то поссорюсь и поконфликтую один раз, чем потом буду должен горбатиться постоянно.

Но это так, мелочи жизни, рутина можно сказать. Вечерами гуляли с Сонькой, часто брали с собой Наташку, Нины Васильевны дочку. За этот год, да при нормальном питании, она подросла, вытянулась и стала похожа на гусёнка. А важная стала-аа! Ну, не перед нами, а вообще. Возраст такой у девчат, странный. Она тут как-то попыталась перед матерью повыделываться, но Нина Васильевна женщина старой закалки. Выдернула из веника прут, задрала Наташке юбку и всыпала ей розг по мягкому месту. Ух, визгу-то сколько было! Я не вмешивался, ушёл к себе в кабинет и не высовывался, пока они не затихли. Нина потом извинялась за шум и поведение Наташки, но я отмахнулся — воспитание детей, это проблема и забота родителя. На этом и закончили разговор. Но Наташке экзекуция пошла на пользу, гонору значительно убавилось.

Изредка, ходили в ресторан. Пробовал для разнообразия ходить в "Националь", но что-то душа к нему не лежала. Я человек такой по характеру, что мне роднее там, где привык. Вот и ходили мы в привычный нам "Метрополь" примерно раз в неделю. Во-первых, ресторан для меня, это что-то вроде посещения театра, есть какая-то общая атмосфера у них. Ну и во-вторых, всё-таки, дорогое это удовольствие, не смотря на мои запасы денег. Тут даже не в деньгах проблема, а в том, что это реальное палево, если я там с Сонькой буду ежедневно заседать. И так, я тут определённое шевеление на уровне интуиции ощутил. Ходил как-то бумагу покупать, но вот почувствовал что-то нехорошее. Никого подозрительного не увидел, но планы пришлось поменять. И вместо большой партии бумаги, купил всего пачку листов. Ну и для маскировки, поинтересовался наличием нотной бумаги. Сказали, что нет в наличии. Потом снова туда пошёл, та же история, чувства вопят — палево! А я никого не вижу. Ничего не купил. Покрутился, спросил нотную бумагу, получил ответ — не имеется, и ушёл. Больше туда не хожу, ну их нафиг.

От скуки, затеял я новый прикол над неграми в универе. Вспомнил я тут одну историю, рассказанную моим давним приятелем из прошлой жизни. Он когда студентом был, с ним на курсе, тоже училось несколько африканцев. Так вот, они прямо жутко ухохатывались, когда звучала детская песенка "Чунга-Чанга". Как оказалось, секрет их смеха был прост. На одном из наиболее распространённых африканских языков, Чунга-Чанга переводились как — "Я трахаю обезьяну", только у них оно звучало немного иначе — "чунга чонга".

Вот я и решил потроллить их с этой чунга-чонгой. Может, это и было смешно неграм из будущего, но главное как преподнести эту песню неграм настоящего. И вот, наступил новый учебный день. Предвкушая развлечение, я зашёл в аудиторию, где у нас стоял рояль и начал наяривать "Чунга-Чангу". Народу песня понравилась. Слова быстро запомнили, мотив тоже и понеслась песня по просторам университета. Я издали наблюдал за неграми — есть попадание! Сначала были в лёгком шоке, потом начали хихикать, а потом начали откровенно ржать.

Чунга-чанга! Синий небосвод!

Чунга-чанга! Лето — круглый год!

Чунга-чанга! Весело живем!

Чунга-чанга! Песенку поем![12]

Ну а тут я нарисовался в поле их зрения и начал корчить похотливые рожи, с придыханием повторяя — чунга чонга! И через какое-то время их осенило, что эта песенка про них. И они озверели.

Я трахаю обезьяну! Синий небосвод!

Я трахаю обезьяну! Лето — круглый год!

Я трахаю обезьяну! Весело живем!

Я трахаю обезьяну! Песенку поем!

Мы с Сонькой стояли в кругу сокурсников и обсуждали последние события, связанные с внезапным припадком бешенства у африканского населения, когда прибежал один из студентов:

— Онищенко, к декану зайди срочно!

— А он где сейчас?

— У себя.

— Ладно, понял…

Мне кажется, или это уже было когда-то? Блин, дежавю какое-то.

Загрузка...