Без имени

Глава 1. Первый снег

— Вы по объявлению? — девушка-секретарь мельком окинула его скользящим взглядом и вновь погрузилась в бумажки, лежащие на столе.

— Да. Вам требуются сотрудники?

— Вам к Палычу, — она кивнула головой в сторону закрытых дверей в кабинет. — Но он сейчас занят. Подождите немного, — девушка больше ни разу не посмотрела на него.

Евгений присел на краешек стула.

Ему было видно, как в глубине комнаты, разделенные перегородкой, образованной шкафом, двое человек, непрерывно «висевших» на телефоне, что-то угрожающе орали в трубку.

Вскоре входная дверь открылась с помощью удара ноги, и в дверь ввалился здоровенный накаченный субъект с «хвостом» на затылке. Он скинул при дверях кожаную куртку, слегка зацепив Евгения по лицу, но не обратил на это никакого внимания. Теперь субъект оказался в черной майке без рукавов с надписью «Сектор права», черепом и костями. На его руках красовались разноцветные татуировки: рисунки и надписи, а на шее висела толстая золотая цепь с крестом. В нос субъекта было вставлено золотое кольцо.

Только отойдя в сторону кабинета Палыча, он зыркнул на Евгения, ухмыльнулся и шагнул в кабинет шефа.

— Алёна! Проследи, чтобы пока никого к нам, — сказал он секретарше.

— Угу, — ответила та.

«Коротко и ясно, — подумал Евгений, — Что до меня очередь дойдет не скоро».

Ещё в течение получаса «телефонисты» продолжали песочить должников, угрожая жуткими расправами, а дверь шефа была герметически закрыта.

Евгений ерзал на стуле.

«Возьмут? Не возьмут?» — думал он.

Наконец, дверь раскрылась.

— Ну, кто там? Алёна, пусть заходит, — раздался из кабинета властный голос.

Алёна глазами показала Евгению в сторону кабинета, и он, как мышка, прошмыгнул вовнутрь.

— Здравствуйте! Я по объявлению, — робко начал он.

Шеф, пожилой человек небольшого роста с широченными плечами и толстеньким пузиком, тупо посмотрел на молодого человека.

— Работали уже коллектором? — спросил он.

— Нет. Не доводилось.

Шеф помолчал, оценивающе рассматривая вошедшего. Щуплая фигура, длинные каштановые волосы, очки и выступающий вперед нос Евгения, быть может, не слишком много внушали уважения.

После некоторой заминки, шеф всё же произнёс:

— Ну, тогда… Вам предстоит многому научиться. Мы тут все не первый год работаем. У нас все — высококвалифицированные специалисты, это, своего дела… Энтузиасты. Мотивация, слышали такое слово? Главное, что по-вашему? Деньги?

— М-ммм…

— Нет, — эмоционально, только что не прослезившись, ответил сам себе Палыч. — Не деньги — главное, а — справедливость, — и он поднял вверх указательный палец. Затем, немного отхлебнув шумно из чашки черного кофе, продолжил: — Нам надо постоянно учиться и переучиваться: как вести документацию, психологии, эта, там всякой… Вы что оканчивали?

— Филфак, — робко и уничиженно сказал Евгений.

— Философский?

— Филологический… Классическое отделение.

— Филологический? А это еще что за зверь такой? — Палыч слегка потер рука об руку, — Слышь? Филологический! — он обернулся к окну, у которого стоял субъект в майке. Евгений на минуту увидел многослойный, потный затылок Палыча. «Должно быть, он воняет перхотью и потом», — не к месту подумал молодой человек.

— Ну… Был такой факультет, — отвечал он по инерции. — Сейчас их все везде позакрывали уже. Сказали: больше не нужно… Со школы все грамотные.

— А-а…, - протянул Палыч, — Понятно. Это — из не востребованных жизнью. Значит, классическое, говорите? Классиков изучали, что ли?

«Нет, как в классики играть, — чуть не ляпнул Евгений, но вовремя сообразил, что эта шутка может стоить ему работы. Что «классическое» — это латынь и древнегреческий, он тоже решил не уточнять.

— Да, мы проходили мировую литературу, — сказал он робко.

— Ну, что ж, похвально! «Преступление и наказание» читали?

— Читал.

— Ну, вот его должникам и цитируйте. И больше — про наказание. Про его неизбежность, так сказать. Неизбежность и подчеркивайте. Уловили?

— Да.

— Ну, что ж! Алёна покажет вам обучающие ролики, потом — пройдете стажировочку. Обучение — бесплатное; но, если уволиться надумаете раньше, чем через год — выплатите нам указанную в договоре сумму. Поняли? Да, и ещё: первые три месяца — испытательный срок, при этом будете получать только половину оклада. Вам повезло: человек нам нужен, и при том срочно. Мы расширяем наше дело. Константин вот перешел на выезды, — и Палыч кивнул в сторону окна, где, спиной к ним, стоял тип в майке. — Их стало много. Выездов. Он и я ездим по адресам, беседуем, так сказать, напрямую. Ну, это — особая форма нашей работы.

— Они идут, — обернувшись как раз в это время, сказал этот самый Константин Палычу.

— Ну, что ж, будете контракт подписывать? — спросил тот у Евгения.

— Да.

— Подойдите тогда к секретарше, к Алёне, она вам всё объяснит и даст подписать договор. Документы у вас с собой?

— Да.

— Получите у нее инструктаж, и с завтрашнего дня начнете смотреть учебные фильмы…

— Хорошо.

— Идите! — и Палыч указал на дверь.

Через несколько дней просмотров учебных фильмов о способах и методах взыскивания задолженности, Евгений познакомился с тем, что ему предстояло теперь делать: в рабочий день, с восьми до восьми, он обзванивал должников, разговаривая с ними по предложенным шаблонам «обработки» и проведения беседы, два рабочих дня перемежались с одним выходным. А еще, примерно раз в неделю, в любое время, он продолжал просматривать учебные ролики и программы мотивации: непременно на работе, в отдельном кабинете. Ровно в восемь он, к счастью, должен был тут же покинуть помещение, даже оборвав, если нужно, затянувшуюся беседу с клиентом. После восьми помещение не принадлежало коллекторскому агентству: шеф сдавал его в аренду другой фирме или организации.

Работа была нервной, но сносной. И Евгений уже начинал втягиваться в режим: двое суток на работе — с восьми до восьми, потом — выходной… А работал он в самом дальнем и темном углу за одним из шкафов-перегородок, с маленьким-маленьким окошком. Его непрерывно проводимые звонки, все до одного, регистрировались на особой аппаратуре. Все «операторы связи», как их здесь называли, работали сами по себе, почти не соприкасаясь друг с другом: разве что при очереди в туалет. Иногда он перекидывался парой фраз с секретаршей Алёной, а ещё его время от времени донимала контролерша, Зинаида Васильевна, которая прослушивала записанные разговоры, пропесочивала за ошибки и давала ценные указания, одно из которых нередко противоречило другому. В общем, Евгений сразу понял, что при любом конфликте виноват будет всегда только он сам, и его языком организация хочет говорить, но при этом «за базар» не отвечать.

Сегодня Евгений был особенно раздражен, поскольку поцапался с Зинаидой Васильевной, которая требовала «еще раз» нажать на одну из клиенток, несмотря на то, что та долго плакала в телефон и объясняла, что у нее нет денег. Эта клиентка потеряла работу, но через неделю обещала отдать часть суммы, когда получит перевод.

«Ты должен был на неё нажать сильнее, пусть поспешит», — прошипела Зинаида, — Нельзя быть таким сговорчивым и мягкотелым, а то я тебя уволю!»

До конца работы оставалось уже менее часа, но нервы Евгения были расшатаны; он был сильно взволнован. Потому, звоня по телефону (ему нужно было осуществить еще целых пять плановых звонков), он то теребил край пиджака, то открывал и закрывал ящик стола. В очередной раз открыв этот несчастный ящик, Евгений заметил там немного кристаллического белого вещества (соль? сахар?), и, послюнявив палец, провел им по просыпанному кем-то белому порошку. Потом, закончив разговор, посмотрел на свой запачканный палец и машинально лизнул. Вкус у порошка был странный, незнакомый. Через несколько минут он сделал последний звонок, произнеся все фразы абсолютно так, как это полагается по инструкции, хотя язык от усталости уже еле-еле ворочался. И вдруг…

Он почувствовал головокружение и почти сразу же упал. Было почти восемь; напарник Евгения Игорь, также дежурный сегодня, оделся и выскочил минутой ранее; шеф, Алёна, Зинаида Васильевна и все остальные работали не в смену и ушли в пять. Помещение Евгений никогда не закрывал: в здании были другие «съемные объекты», с другими хозяевами, и внизу сидел охранник, а сюда должны были вскоре прийти те, кто снимал это помещение на поздний вечер. Тело Евгения осталось здесь лежать, соскользнув под стол с вращающегося офисного кресла; и, будто бездыханный труп, ватная кукла, валялось на полу…

Когда он открыл глаза, Евгений сразу не понял, где он и кто он такой. Он приподнял голову, ударившись о сидение стула. Осмотрелся, и медленно, на четвереньках, вылез из-под стола. Вокруг было много людей, некоторые из них орали и пели, да и остальные явно испытывали экстаз… Кто танцевал или кружился, кто ползал по полу; один парень, оттолкнув Евгения в сторону, подбежал к окну, и, схватив стоявший на нем горшок с фикусом, вынес его на середину комнаты, поставил на пол, и, встав на четвереньки, откусил от бедного цветка кусочек листика и стал жевать. Дама с очарованными глазами, будто бы закапанными белладонной, неподалеку от Евгения истерически хохотала, а крупный, высокий парень с довольно длинной бородой и глазами чуть навыкате, сообщал всем о том, что он зайка — попрыгайка. Наверное, ему казалось, что это жутко весело, а он — массовик-затейник.

«Они все уколотые или обкуренные», — подумал Евгений, судорожно пытаясь вспомнить, как и когда он попал в это помещение.

Потом он попытался уйти отсюда, но дверь была закрыта, и, похоже, снаружи. Он посмотрел на смартфон, вынув его из кармана пиджака. Шесть часов четырнадцать минут. Пробираясь между незнакомых людей, Евгений вернулся на свое рабочее место и подошел к окну без занавесок и фикуса. В проемах между тучами, на темно-синем небе, были видны яркие звёзды. Начинал падать снег, белый и рыхлый.

Нервно сглотнув, Евгений еще раз глянул на смартфон: «Какой сейчас месяц? Год? Нет, слава богу, год помню, а месяц… ноябрь. Второе ноября. Снег пошел… Ну и что, бывает… Уже белым-бело за окном.

— Потанцуем? — томно предложила блондинка в красном платье, обнимая его.

«И…Где же она предлагает танцевать, между туалетом и кабинетом шефа, среди шкафов, перегораживающих пространство довольно небольшой комнаты? — подумал Евгений, освобождаясь от цепких пальцев незнакомки. — И как они все…вообще здесь помещаются!

Народу собралось человек пятнадцать, не меньше. Быть может, что кто-то из них был еще под столами или в туалете. Они продолжали то и дело натыкаться друг на друга, ползать, визжать, декламировать что-то, что-то жевать, спотыкаться, падать или завывать.

«Бред!» — подумал Евгений. Блондинка, которую он только что отцепил от себя, внезапно стала заваливаться как-то набок. Евгений успел подхватить её за талию и осторожно опустить на пол. Она была довольно симпатичной, стройной, но слегка сутулой; её чуточку портили несколько выступающих вен на лбу и шее, причем венка на шее судорожно дергалась. А рядом, за спиной Евгения, упало что-то грузное. Он обернулся и увидел, что упал здоровенный мужик, он рухнул, как подкошенный. Да и многие другие уже распластались на полу, а вскоре и вовсе все вокруг лежали. Похоже было, что они не спали теперь, а пребывали в странном, «выключенном» состоянии.

И тут он внезапно вспомнил… Да, он же… Тоже «выключился»… Так оно и было! Евгений вспомнил еще и то, как он машинально выдвинул ящичек, и… Да, он лизнул какой-то белый порошок… Наркотик?

Вспомнив это, Евгений, будто озаренный вспышкой света, внезапного осознания, вспомнил и всё остальное… Как он работал в этом коллекторском агентстве, обзванивая должников по кредитам; шефа, Зинаиду Васильевну, вчерашний день, вечер…

«Ну и влип», — подумал он.

Было около семи утра, и кругом лежали незнакомые люди в бессознательном состоянии. «И что же теперь делать?» — почему-то ему стало страшно… Сейчас войдет кто-нибудь, и его здесь обнаружат… Что тогда будет? И кто…эти люди? Наркоманы? Что они здесь делают? Кто снимает это помещение у их шефа?

Евгению захотелось сбежать, оказаться как можно дальше отсюда… И вдруг, именно в этот миг, за дверью послышались голоса. Шаги и голоса приближались сюда. Евгений судорожно заметался. «Куда бы спрятаться? — подумал он. — В туалет? Найдут. Наверное». И он полез… в шкаф. Вначале, он подбежал почти к самым дверям. Шкаф был там, за обычным местом Алёны. В нем она и Зинаида Васильевна вешали свою верхнюю одежду и хранили рабочие пиджаки. Евгений заскочил в этот шкаф, забился внутрь и с трудом прикрыл за собой дверь изнутри, прищемив при этом палец.

Как раз после этого кто-то повернул ключ в замке входной двери. В офис вошли двое или трое.

— Я не потерплю таких экспериментов в моем отделе, — сказал один из вошедших, и Евгений узнал голос шефа. — Кто эти люди? Зачем они вам? Что за вещество вы применили? Опять «сыворотку правды»?

— «Сыворотку правды» — это только с вашим непосредственным участием, Генерал, — издевательским тоном ответил ему второй голос. — Логово вам подтвердит, что вы всегда в деле. Никаких секретов. Когда мы пользуемся вашим детектором лжи или берем у вас в загашнике «сыворотку», мы всегда отстегиваем вам долю. А в остальном… За съем помещения мы платим.

— А… Что тогда эти проглотили?

— Логово, а ну, проинструктируй Генерала.

— Ха-ха… Крот прав, Генерал. Мы не трогали сыворотку. Они просто наелись «Снега»…

— Снега? — переспросил Палыч, и, быть может, автоматически посмотрел за окно, на падающий снег.

— Да, — ответил тот, кого назвали Логовом. — СНЕГ — это сильный нервно-паралитический галлюциноген… И они — все, кого вы здесь видите, часов семь — восемь пускали розовые сопли, испытывали ярчайшие мгновения своей жизни и всякое тому подобное… Но теперь — они в отключке, их можно грузить и увозить, как дрова, они будут в полусне перебирать ногами, что облегчает транспортировку, а потом…

— Потом, — продолжил, похоже, тот, кого назвали Кротом, — они не будут помнить о себе ничего. Абсолютно. Останется «дать установку»: записать программу действий и внедрить в мозг. И они сделают всё, что ни пожелаешь. В меру, конечно, своих сил и способностей. И, знаешь, Генерал, я делюсь с тобой этим не потому, что накладочка вышла и ты меня сегодня застукал: я волен делать здесь всё, что захочу, ты на это подписался. Просто, я тебе доверяю. Мы же с тобой люди деловые, в одном деле замазанные, так сказать, и общим нашим повязанные. Мои деньги — твои деньги, — и Крот почему-то довольно мерзко хихикнул.

— Я, впрочем, сейчас, и очень срочно, прибыл сюда не для выяснения, чем вы занимаетесь, — раздался голос Палыча. — Мне нужен мой детектор, в натуре. Браткам нужен, срочно. Они меня и подняли. Не будем тормозить их дело.

— Кого на ложь надо проверить? Из тюряги опять везете? Что, много знает и заложить может, да? — спросил Крот. — И вы хотите знать, что именно он знает?

— Нет. Это дело… Иного рода, — ответил Генерал. — Братки его не из тюрьмы, а из домашней постельки взяли. А вот в тюрьму… Нам надо бы его засадить.

— Он проворовался? Или — долги не платит?

— Политическое дело. Нам… Нужно его скомпрометировать. Вытащить из него хоть что-то. У любого человека есть свой скелет в шкафу…

Послышались новые шаги; в кабинет вошли еще люди.

— Вот, проходите сюда, к шкафу, вешайте одежду, — услужливо, с легким подхихикиванием, предложил этим людям Генерал. — Я так понимаю, что политического сейчас сюда притащат ваши ребятки… Я пойду, открою кабинетик. Там у меня детектор лжи… Да, Крот, а когда ты своих людей отсюда заберешь? Скоро придут мои коллекторы…

— Да уберут их, уберут. Они мне нужны, — ответил тот, кого называли Кротом. — Хватит им «Снег» глотать — он тоже денег стоит. Пусть теперь отрабатывают.

Евгений понял, что к шкафу теперь приближались. Он судорожно вцепился изнутри за выступающую железку, внутренний замок. Он сам не знал, зачем это делает. Может, чтобы оттянуть время хоть на миг… Реальность пошатнулась и поплыла. Бедный Евгений взмолился всем высшим силам, которые только существуют в мире… Рывок, ещё рывок, посильней… Ещё один, и… Пальцы Евгения уже ослабли. Он задыхался среди дамских пиджаков и кофточек, судорожно глотая воздух. Красные круги поплыли у него перед глазами.

— Эй, Палыч! Генерал! Похоже, что наши веселые девочки и мальчики закрыли ваш шкаф, — раздался голос Крота. — Господа! Проходите, разденетесь в кабинете!

— А что, они могли это сделать?

— Они могли сделать всё, что ни пришло в голову. Вон, кактус валяется надкушенный, штора с окна… Ключик потом найдешь, Генерал.

— Не важно. Там — тряпье бабское. Секретарша ключик поищет, а, быть может, она и закрыла зачем-то. Придет в полвосьмого.

— Пусть еще приберет немного. Здесь грязно, — посоветовал Крот.

— А - что, их не сразу вырубает, от СНЕГа-то? Поговаривали, что…

— Сразу. Но потом они в себя приходят и кайфуют. Пока, — хи-хи, — их снова не вырубит. Конкретно. До беспамятства. Мы их, на этот раз, сюда из клуба привезли, уже «на кайфе».

— Это их куртки, при входе, на вешалке и под?

— Ну да.

— Не забудь прибрать за собой этот хлам…

Кажется, входная дверь в этот раз распахнулась настежь, с силой грохнув о стену. Ввалились люди, слышался шум борьбы, крики и ругань. Кто-то явно сопротивлялся и пытался вырваться.

Евгений сжался внутри шкафа и прислушался. «Бежать! Бежать!» — стучало его сердце.

Кажется, человека, которого привели сюда против его воли, удалось запихать внутрь кабинета, после чего и все присутствующие ввалились туда полюбопытствовать, плотно прикрыв за собой дверь. Евгений прислушался. Ему показалось, что «на стрёме», с этой стороны дверей, не осталось никого. Он слегка приоткрыл дверь шкафа и осмотрелся. Вроде — действительно никого. Зато из кабинета доносились приглушенные звуки борьбы, крики и ругань.

Евгений осторожно вылез из шкафа.

— Сволочи! — неслось из кабинета, — Ублюдки!

Он попятился к входным дверям и слегка толкнул их. Не заперто! Евгений проворно выскользнул, стараясь отворить дверь как можно тише, прикрыл её и пошел по коридору.

У лестницы беглец чуть приостановился. «Внизу, наверняка, будут машины и охрана… Лучше засесть где-нибудь в коридоре этажом выше», — подумал он.

Евгений поднялся по шикарной, но очень скользкой белой лестнице, внезапно упал и вновь скатился вниз, пересчитав брюхом ступени. Потом поднялся, и, не издав ни звука, несмотря на боль и сведенную судорогой ногу, стал на четвереньках лезть вперед, на третий этаж. Лестница была крутая, а чувствовал он себя, мягко говоря, не очень хорошо.

Как ни странно, Евгений раньше никогда не был на третьем этаже. Здесь располагались другие конторы. Несколько дверей в маленькие кабинеты были заперты. Но дверь в туалет оказалась открытой. Он вошел туда и закрылся изнутри на шпингалет. Посмотрел на унитаз, на беде и тихо заплакал. Потом сел на закрытую крышку унитаза и закрыл глаза.

— Здесь заперто, — сказал женский голос, — Я жду уже минут пятнадцать.

— Хулиганы какие-то, из посетителей! — сказал другой женский голос, весьма визгливый, — И что там можно делать так долго?

— Должно быть, это — не с нашего этажа. А потом убирай за ними! У нас тут приличное турагентство, а это, видать, с первого… Это, наверное, сетевики, они все наглые, ходят не к себе, а сюда, за чужой счет гадят!

— Эй! Откройте! Сейчас же! — в дверь забарабанили, выстукивая какой-то бравый марш.

Евгений вздрогнул, и… Наконец-то, полностью проснулся.

Он открыл щеколду и вышел.

— Извините, — сказал он стеснительным голосом, — Я у охранника попросился… Очень было надо, — И Евгений смущенно улыбнулся.

Дамы понимающе закивали, хихикая.

Евгений, выдохнув с облегчением, спустился по лестнице, со страхом минуя свой этаж, коллекторское агенство, с облегчением подумав, что сегодня была не его смена — выходной… «Это — хорошо», — подумал он, выходя мимо охранника на улицу.

Куртка Евгения оставалась на вешалке при входе, и он сейчас был в одном пиджаке. «Холодно, — подумал Евгений. — Но мою куртку, скорее всего, увезли вместе с вещами тех бедолаг… Нет ли в ней документов?» Он проверил карманы. Плейерфон, карточка банка и проездной метро были внутри. «Хорошо, что я имею привычку всё перекладывать сюда», — подумал он.

Евгений был одет явно не по погоде, и на него оборачивались. Падал снег. «Ну и ладно!» — подумал он, с наслаждением глотая чистый, морозный воздух.

На земле уже лежал слой снега, и он продолжал падать. «Белые пушистые мухи, — подумал Евгений про снежинки. — И кажется, они, каждая из них, живут своей, индивидуальной жизнью. Движутся, как хотят. Как и я, и вся эта толпа прохожих, как все люди кругом, как когда-то и та блондинка с синей жилкой на шее, и тот придурок, что ел фикус…»

Он вновь свернул куда-то и вновь пошел прямо, двигаясь по инерции, вдоль парапета набережной Мойки.

— Меня подколбашивает. Это, наверное, от «Снега», — сказал Евгений вслух. — Хорошо, что я его испробовал так мало. Но дурак был, что вообще открыл ящик стола…

Он шел и шел, тупо уставясь в пространство перед собой. Ему не было ни хорошо, ни плохо. Ему было никак.

В конце концов, ноги сами вывели его к Летнему Саду. Заснеженные так не вовремя статуи стыдливо жались друг к другу средь темных стволов деревьев. Желтые кленовые листья кое-где проглядывали сквозь снег.

Евгений зачерпнул пригоршню снега; он был легкий, почти невесомый. Он умыл им лицо, почувствовав холод. Наконец, почувствовав хоть что-то.

— Сильный. Невнопаралитический. Галлюциноген. Так, что ли? Сокращенно: снег, — громко произнес он, и вдруг специально кувыркнулся в сугроб — и начал кататься по снегу, кувыркаясь, как мальчишка: вперед, вперед, вперед! Потом он встал и засмеялся. «Отходняк, должно быть», — подумал он и наклонился, чтобы подобрать упавшие в снег, но не поврежденные очки. При этом упал, и так и остался сидеть на снегу. И вдруг увидел, что средь пустого сада к нему приближался человек.

Этот человек остановился напротив Евгения, но не зашел на газон. Одетый абсолютно не по моде, в длинное черное пальто и шляпу с полями, он держал в руках тонкую трость. Незнакомец пригладил свою аккуратную бородку и посмотрел на Евгения.

— Молодой человек! Может, присядете лучше рядом со мной, а не на землю? Холодно… Хотя бы, во-он на ту лавочку. Сегодня хорошая погода и восхитительный воздух, не правда ли? — предложил он, и его лукавые черные глаза впились в Евгения пронзительно.

Почему-то Евгению сразу полегчало. Он встал и подошел к незнакомцу. И они пошли вместе по дорожке Летнего Сада.

— Вам нравится снег? — спросил незнакомец, — Вы так рады ему…

— Снег — это сильный нервопарализующий галлюциноген, — сказал, запинаясь, бедный Евгений. Должно быть, его «заело».

Прохожий остановился и внимательно уставился на него, глаза в глаза.

— Простите… Но я пережил сегодня… нечто странное…, - неожиданно для себя ляпнул Евгений.

— Снег… Он неожиданно выпал. Чистый, свежий воздух, много кислорода, и вы чувствуете себя, будто пьяный? — понимающим голосом и слегка подмигнув, сказал незнакомец.

— Нет. Просто… Мой шеф — бандит, коллекторское агентство работает заодно с преступной бандой, и я… Теперь боюсь своей работы…

Теперь незнакомец посмотрел на Евгения еще внимательней.

Евгений прикрыл глаза. Но… Предательские слёзы все равно потекли по его лицу.

— Вы… Вы мне всё расскажете, и мы вместе решим, что делать. Бывают дни, когда любой человек… Не может выжить без чужой помощи. Это — так. И, быть может, наша встреча — не совсем случайна… Как вас зовут?

— Евгений. А…вас?

— У меня уже нет имени. Зовите меня просто: Схимник.

— Почему — Схимник?

— Знаете ли, Евгений, я сам точно не помню, когда я стал Схимником. Сначала всякая гопота с нашей улицы (а я родился и жил на юге, в нынешней Донской Республике), звала меня Сектантом. Нет, я не входил ни в какую секту, и даже не был шибко религиозен, но… Я не пил, не курил и не кололся. И потому… Они звали меня Сектантом. И меня даже несколько раз вызывали в жандармское управление давать показания и подпись в том, что я не сектант… И на работе допрашивали, в Особом отделе. Вот именно после этого я занялся айкидо и однажды отвалил всех, кто приставал ко мне в темном переулке. И почему-то после этого все гопники района стали звать меня не Сектантом, а Схимником… Должно быть, повысили в ранге, оставив в рядах «странных»… Ну, а потом… Почему-то даже друзья стали звать меня именно так. И, когда я переехал в Московию, сюда, в Питер, я вдруг и сам так стал представляться. Привык. Но, расскажите о себе, Евгений. Здесь по близости есть одно уютное кафе…

Голос Схимника подействовал умиротворяюще на бедного Евгения.

— Я… Могу довериться вам? Мне действительно… Надо выговориться.

— Да. Недавно я сам нуждался в подобной услуге. В сочувствии и соучастии. Именно этого нас хотят лишить… Именно этого…

— Кто?

— Это… Трудный вопрос. Я сам хочу знать на него ответ, — тихо сказал странный Схимник. Слова его падали, как хлопья снега, будто застревая в ушах белой ватой, искрились и переливались на солнце, искрились и переливались…

Евгений вновь стоял, оглохший и одинокий средь безлюдной тишины, среди роя белых мух… Оглохший и одинокий. Он почувствовал вдруг какую-то заторможенность сознания, внезапный провал в состояние непонимания того, что вокруг — реальность, чувство падения и растворения в некой незримости и невесомости.

— Эй! Кто-нибудь! Моему племяннику плохо! Помогите! — услышал он крик Схимника.

— Эй! Люди, сбегайте, вызовите такси! — раздался рядом голос случайного прохожего, — Мужчина! Давайте, мы его — так, с двух сторон… Он падает! Крепче держите!

Снег… Бесконечная белизна. Белая и пустая. Пустыня ненаписанных строк… Пелена безвременья. Эйфория бреда… Безумия, в котором срываешься и падаешь, просыпаясь снова во сне, и вновь срываешься и падаешь, бежишь по бесконечным пролетам лестниц, над бездной, обрывающейся во мрак… В крик. В бесконечную пустую пелену.

Глава 2. Поездки

Черный внедорожник вез её по ещё темному городу. Водитель был веселым парнем, и после ее ответа про орхидеи, возле задних ворот двора больницы, залился звонким смехом и пригласил Машу «полезать в машину, пока прохожие не заинтересовались». Действительно, одетая в слишком большую куртку главврача из искусственной черной кожи, из-под которой высовывался длинный домашний халат, без колготок и в одетых на босу ногу стоптанных, чужих ботинках чуть большего, чем её, размера, она могла вызвать некоторое удивление сторонних наблюдателей.

Маша быстро забралась на заднее сидение, и они поехали.

Она, на свое удивление, совершенно не боялась этого приключения. Девушка была радостна, поскольку вырвалась на волю. Кроме того, в кармане у нее лежала справка со странным диагнозом «реакция на ситуацию», со всеми полагающимися подписями и печатями, что являлось достаточным основанием для деканата не засчитывать прошедшие дни прогулом занятий.

И потому, Маша с радостью наблюдала проносящиеся мимо знакомые очертания зданий любимого ею города: его слегка припорошенные выпавшим довольно рано снегом улицы, старинные дома, четкие контуры каналов и мостов.

Покружив немного по городу, черный внедорожник вновь выехал на Фонтанку, проехал мимо Большого Драматического театра. Вскоре водитель свернул направо. Машина сделала полукруг — оборот, и остановилась у глухого каменного забора.

— Приехали, девушка! — сказал веселый водитель. Он вышел и распахнул перед Машей дверь машины.

— Куда? — спросила та.

— Я не знаю. Я просто водитель. Вас просили доставить сюда. Это — Ротонда. Знаешь это место?

— Я здесь никогда не была.

— Ну, вот и познакомишься. Странная архитектура. Внутри. Снаружи — обычный питерский подъезд… Да, забыл сообщить: код на дверях сейчас — 0748.

Водитель забрался в машину и уехал. А Маша зашла через узкую калитку возле закрытых проездных ворот во двор этого дома.

«Ну, что ж…Пока всё, что произошло после моего разговора с врачом, было замечательным и неожиданным. Не думаю, что здесь ждет какая-нибудь ловушка», — подумала Маша и набрала код. Замок щелкнул, и она открыла двери и вошла. Тут же зазвенел где-то подвешенный колокольчик. Внутри было темно. Похоже, обычный подъезд… Она открыла следующую дверь и оказалась в просторном круглом помещении, как под куполом. Стены «простого подъезда» были сплошь украшены фресками, и, похоже, изображали сцены из Евангелия. Стрельчатые окна украшали витражи. С Древом Жизни и с фантастическими птицами. Вверх, к квартирам, уходила витая лестница, закрученная спиралью, с литыми чугунными перилами.

Посередине свободного пространства был круглый люк, выкрашенный золотой краской. Диаметр люка был намного шире, чем простого уличного, и назначение его было неопределенным. Неподалеку от люка, на небольшом возвышении, стоял длинный стол. Он был накрыт красной скатертью с тиснеными золотыми павлиньими перьями. На столе располагалась статуя танцующего Шивы из бронзы, а рядом — старинный подсвечник и компьютер.

Вскоре из одной из дверей наверху вышел тщедушный человечек в черном одеянии и стал спускаться. Из дверей, расположенных выше, тоже показались люди. Все спускались и рассаживались за столом. И одеты были весьма странно.

Один из них, в длинном персидском халате и с закрученными усами, спросил у Маши:

— Как вас зовут?

— Мария, — ответила она. «Что за странный спектакль?» — пронеслось у нее в голове.

— Присаживайтесь к нам за стол. И расскажите свою историю, — попросил тот человек, в черном.

Она присела, вовсе не представляя, как и о чем говорить. Кроме мужчины в персидском халате и человечка в черном, с печальными и умными глазами, здесь была также молодая женщина в сари и высокий парень в костюме мушкетера и прочие, одетые также эксцентрично…

Но потом слова будто сами полились из нее бурным потоком, выстраданные и ждущие своего часа.

Мария сидела и рассказывала… О том, как изменился вдруг Николай. О странной вечеринке. О Фредди. О её походах по врачам. О психушке. О письме, файле «без имени».

Они слушали очень внимательно, и, быть может, даже записали этот рассказ. Иногда задавали вопросы. В конце рассказа человечек в черном попросил:

— Маша… Пожалуйста, вспомните всё, что связано с той вашей поездкой в некое учреждение, где вас попросили купить препарат для флюорографии почек… Ничего странного с вами там не произошло? Это — очень важно.

— По дороге оттуда у меня пропал паспорт. Вытащили в троллейбусе из кармана. Я подумала, что его перепутали с кошельком.

— Так… Заметали следы. Подкинули бы потом… Где-нибудь в районе Колпино. Вместе с каким-нибудь трупом, трудно опознаваемым, — начал человек в халате мрачно.

— Стоп, обсудим детали позже, — остановила его женщина в сари. — Итак, Маша, а могли бы вы узнать то место, куда вас отвозила эта женщина, из почечного диспансера? Кстати, какая вывеска была на самом здании этого диспансера? Каков он, где находится?

— Диспансер… Был, как каменный сарай. Возможно, старая конюшня. Без архитектурных деталей. На вывеске было только одно слово: «Диспансер». А его адрес у меня есть в записной книжке стереоплейера.

— Хорошо. А… Тот, другой, медцентр? Могли бы вы указать, где он расположен?

— Скорее всего, нет. Меня туда возили на машине. Само здание, впрочем, узнала бы наверняка. Очень большое здание.

— А опознать хотя бы район, где он находится?

— Узнала бы по внешнему виду ближайшую станцию метро. Названия её я не знаю. Но помню рядом стоянку такси, маленькие магазинчики, киоск… Цветочный. Кота на окне булочной.

— Неплохо. Учитывая, что её, под видом введения вещества, необходимого для того, чтобы сделать рентген почек, по всей видимости, накачали внутривенно еще какой-то гадостью, дурманящей разум, — начал человек в халате.

— Надо будет… Слегка поколесить по городу. Есть, что искать. Если обследовать все станции метро…, - начал задумчиво «мушкетер».

— Винзор, откройте! Он приехал, — сказала женщина, похожая на японку. Она следила за экраном компьютера.

Маленький человечек в черном пошел к двери.

— Кто приехал? — спросил спортивного вида мужчина.

— Неназываемый, — ответил кто-то.

— Ну, вот он пусть и покатается с Машей, вместе с Арамисом, — и спортсмен кивнул на мушкетера, — У них всё получится.

«Странно… Похоже, что у всех тут… Нет имен. Нормальных имен, — подумала Маша. — Но эти люди… Мне симпатичны, — и она улыбнулась Арамису, который смотрел на нее пристально.

— Да, Машенька. Мы симпатичны. А еще, от нас иногда крышу сносит, — сообщил он, наклонившись к ней, громким театральным шепотом.

— Не пугай девчонку. Хорошая же девочка. Без паразитов, — дернул его за край одежды человек в халате.

Но в это время вошел Неназываемый, человек в длинном плаще, с волевым подбородком, чем-то похожий на древнего римского сенатора. Он проницательным взглядом окинул всех присутствующих, — и, кажется, был уже в курсе беседы.

Она вновь поймала себя на мысли, что здесь происходит некая игра, спектакль… И в то же время, за этой странной, затянувшейся игрой скрывалось что-то действительно загадочное и весьма серьезное. Будто, что-то действительно происходящее прикрывалось странной бутафорией и видимым отсутствием смысла.

— Маша! Уделите нам этот день. Поедем в кафе, перекусим… Вы с Неназываемым немного покатаетесь по станциям метро. Он совсем не страшный, и вас не обидит. А потом, мы отвезем вас домой, — предложил Арамис.

И она согласилась.

Кафе оказалось весьма уютным. В нем постоянно действовали актеры пантомимы: и на маленькой сцене, и среди посетителей, и даже за некоторыми столиками… Они разыгрывали миниатюры. А в перерывах между миниатюрами, прямо между столов, танцовщицы в индусских или же японских одеяниях исполняли сложные танцы.

За окном падал снег, но они заказали мороженое. А еще, фрукты и вино.

Маша с удовольствием съела мороженое и даже выпила вина, сидя за столиком с ажурной белой скатертью и салатными салфетками в стеклянных подставках в форме улиток. При входе новых посетителей раздавался мелодичный звон «эоловой арфы», реагирующей на поток воздуха. Впрочем, посетителей в восемь с чем-то утра было мало. И вообще было странным, что в такую рань здесь присутствуют танцовщицы. Странное было кафе.

— Непривычно как-то пить вино прямо с утра, — сказал Арамис. — Давненько я этим не страдал.

— Вино можно пить в любое время суток, — отозвался Неназываемый. — Еще скажи, что ты сегодня спал.

— Спать… Это удовольствие бывает нечасто. Кстати, мы, кажется, познакомились в этом кафе. Давно, правда. Тогда я много спал и много пил…

— А мне казалось, что не здесь. Что это было в Праге, — возразил Неназываемый. — Там всегда отличное пиво… Кажется, то был черный портер.

— Нет. Все же, то было после. Второе знакомство. По новой. И ты, и я сильно изменились, когда покинули Россию. И вначале не узнали друг друга. А познакомились первый раз здесь, в Петербурге, я студентом тогда был. Потом на Васильевский поехали. Ночь, улица, фонарь…

— Аптека… Та самая…Пеля и сыновей. Помню старину Александра Пеля, — Неназываемый улыбнулся. — Неужели, это было еще тогда? А мне запомнилась Прага…

— В Праге — это уже в эмиграции. Проездом в Париж. Я вас тогда узнал, но не сразу, — и Арамис странно гыкнул. — А сейчас… Я имел в виду нашу последнюю встречу, в этом кафе… В девяностые. И вы снова меня… Сперва не узнали. Редко видимся…

В это время Неназываемому позвонили, и он схватил свой странный гаджет устаревшего образца. Кажется, такие назывались айфонами и были плоскими. К ушам явно не цеплялись, как новомодные «ракушки» плейерфонов или апгрейдов.

— Что? Подвезти? Вы — где? — отвечал он довольно громко.

— Что случилось? — спросил Арамис, когда тот оборвал разговор.

— Едем… Фанни… Одна новенькая… Дала мой номер на случай непредвиденных обстоятельств еще одному новичку. И он меня вызвонил.

— Обстоятельства действительно серьезные?

— Да. Лучше не затягивать и ехать. Допивайте вино.

До Летнего Сада, засыпанного сейчас снегом, ехать было не слишком далеко. У его решетки к ним подошел человек, с трудом поддерживающий второго, с трудом передвигающего ноги. За ними стояла небольшая толпа зевак.

«Пьяный? — подумала Маша про этого второго, бледного парня. — Вроде, не похоже. Напуганный он какой-то, причем, интеллигент, наверное». Одет молодой человек был явно не по погоде: в легкий пиджачок.

Неназываемый вышел из машины и помог этим двум забраться к Маше на заднее сидение. Зеваки тут же рассосались, а Арамис завел машину.

Странный человек с тростью сел между человеком, похожим на пьяного и Машей. Сразу снял шляпу, положив её на колени, будто на голове она ему мешала. Средних лет, среднего роста, с колючими черными глазами и аккуратной тонкой бородкой и усами, он быстро, но довольно назойливо пробуравил Машу взглядом, пока она, заглядывая через него, сама рассматривала того незнакомца, что был без сознания.

Машина медленно тронулась.

— Что случилось, Схимник? Я не стал узнавать подробности по телефону…

— Он… Упал. До этого, говорил что-то странное. Про шефа, про нервнопаралитическое что-то… Боюсь, накачали парня каким-то «снегом»… Против воли. На наркомана не похож…

— «Снег»? — встрепенулся Арамис. — Слыхал я, что синтезировали недавно такую дрянь. Накачивают ею и отправляют на смерть… Человек себя не контролирует. Выполняет то, на что его запрограммируют.

— Ну, вы и погуляли, Схимник! То ли вы такой везучий, то ли город у нас такой… Погуляли, понимаешь ли, отдохнули, воздухом подышали! — усмехнулся Неназываемый.

— Ну да… Кстати, с первым снегом вас!

— Двусмысленно как-то, — вздохнул Арамис. — Даже снег у нас нынче не снег…

— Я… Не стал вызывать такси. Вызвал вас. Фанни дала этот телефон… Вы уж простите.

— Правильно поступили. Дело, похоже, занятное с парнем этим… Подбрось их к нашему платному центру, Арамис.

— Нетрадиционной медицины, в смысле? Еду.

— Откачают там парня — а вы оба ждите. И поезжайте потом… Домой. Ко мне. Позвони только Фанни, предупредите её. Потом, Арамис, езжай к своим, а вы, Схимник, ждите меня у Фанни. И займите парня чем-нибудь. Не отпускайте его до моего приезда.

— Похоже, что ему некуда особенно спешить. Никто до сих пор не хватился, не позвонил. И работу, как я думаю, ему надо будет менять. Странная у него работа. Была.

— Если что, оставим его у нас. И работу подыщем. Будет под твоей опекой, Схимник.

— Ну, я и сам — новичок, — усмехнулся тот. — Самого Фанни недавно откачала…

Они высадили Схимника, Арамиса и того человека, который пострадал от действия каких-то вредных веществ, рядом с центром нетрадиционной медицины. И теперь за руль сел Неназываемый, да и Маша пересела вперед.

Машина колесила по городу довольно долго. Пока Мария не опознала знакомую станцию метро. С булочной, цветочным магазином и киосками поблизости. И фонтаном неподалеку, за поворотом.

— Стоп, — сказал Неназываемый. — А теперь, пойдет более серьезная работа.

Тем не менее, ничего особенного не началось. Они просто сидели в машине, припаркованной на стоянке напротив небольшого скверика. Того, что с фонтаном. Казалось, Неназываемый внутренне сосредотачивался. Наконец, сказал:

— Закрой глаза. Расслабься и постарайся ни о чем не думать, — и, коснувшись её лба, он закрепил на нем холодный небольшой и, похоже, квадратный предмет, чуть выше межбровья. — Представь, что ты погружена в фиолетовое облако, наполненное золотистыми маленькими звездочками. Ты совершенно спокойна, дышишь ровно, ты вдыхаешь розовый поток, а выдыхаешь голубой. Сосредоточься на этой визуализации. А теперь, представь, что ты поднимаешься в воздух, и вокруг тебя лишь белые облака и синее-синее небо. Представила? А теперь, мы поехали. Говори мне, куда поворачивать. Представь, что ты смотришь сверху на землю, как на карту. И знаешь некий маршрут… Итак, куда?

— Прямо.

Машина тронулась, и поехала прямо. И Маша продолжала говорить, куда ехать, когда поворачивать, и они всё ехали и ехали; она повторяла сложный и запутанный маршрут, воссоздавая в памяти все подробности своего путешествия с той теткой, что везла её в некий сомнительный медцентр.

— Здесь, — наконец, сказала Маша и открыла глаза. А открыв, невольно вздрогнула. Это и было то самое здание. Сейчас оно казалось ей зловещим. И ей вспомнился тот человек в этом здании, что укоризненно покачал тогда головой, глядя на нее.

Сюда выходил фасад, но Маша знала, что здание имеет форму буквы «П», и простирается далеко вглубь. Никакой таблички на здании не было. Двери были плотно закрыты, а из ближайшего к дверям окна на них сейчас хмуро поглядывал охранник.

— Это — здесь? — спросил Неназываемый.

— Да.

— Тогда, уезжаем. Дело сделано. Я зафиксировал, где это.

Они поехали вперед и еще немного поколесили по городу. А потом Неназываемый сказал:

— Ну, что, Маша… Хвоста за нами нет. И мы поедем теперь…Домой. К нам. Тебе нельзя сейчас жить в общежитии. Может быть, тебя никто не будет искать там, но может… В общежитие очень легко пройти. И лучше, если ты некоторое время поживешь у нас. У тебя будет отдельная комната, и ты будешь спокойно учиться, ездить на занятия. А подругам скажешь, что решила снять на время жилье или пожить у дальних родственников.

— Я скажу, что переехала к тете, — согласилась та. — Что мне нужно оправиться от болезни, успокоиться.

— Вот и хорошо. Едем… домой.

У Фанни, похоже, сегодня был приемный день.

Вначале ввалился Схимник с незнакомым парнем. Который представился Евгением. Долгое время он озирался несколько затравленно, но постепенно освоился и даже стал улыбаться и застенчиво благодарить Фанни за заваренный чай. Тогда, Схимник предложил ему поиграть в шахматы. И они, разыграв довольно сложную и долгую партию, в конце концов согласились на ничью.

А вскоре после этого явился и Неназываемый с незнакомой девушкой. Вошел резко, без стука, как никогда не входил сюда, и, не останавливая взгляда на хозяйке комнаты, сразу спросил Схимника:

— Ну, как твой подопечный? — это при самом «подопечном»…

— Как видишь, жив, здоров. Дали противоядие еще в медцентре. Они, вроде, уже встречались с такой гадостью. Говорят, что таким «снегом» пичкают людей перед проведением спецопераций, делая смертниками, давая им установку… Бандформирования всякие.

— Последствий не будет?

— Нет. Доза была мизерная. Он… Просто запачкал палец и машинально лизнул его.

— Это… Хорошо, — выдохнул Неназываемый. — Тогда, садитесь в круг, за стол. Рассказывай, Женя.

Как ни странно, Евгений, когда все расселись, хотя и был человеком весьма застенчивым, и всегда считал себя таковым, сразу стал рассказывать.

Он рассказал про своё коллекторское агентство, про то, как он случайно обнаружил в столе рассыпанный белый порошок… Про людей, что были там ночью. Про то, как он прятался в шкафу. И как в помещение вломились незнакомые ему люди и его шеф.

— Постарайся всё вспомнить как можно детальней. Имена, клички, облик, — настаивал Неназываемый.

— Ну… Облик только шефа могу описать. Остальных не видел. Сидел в шкафу. А клички… Моего шефа звали Генералом. А приехал некто Крот… Он как бы тоже вхож в нашу контору и тоже её арендует. Когда коллекторское агентство закрыто. Я так понял.

— Крот? — вскрикнула Маша.

— А что? — спросил Евгений.

— Да так… Ничего.

— Нет, ты говори, что знаешь. Это важно, — сказал Неназываемый.

— Пусть вначале Женя расскажет до конца.

— Ну, этот Крот, как я понимаю, травит этим «снегом» людей, предположительно в ночном клубе или кафе. И привозит туда, в агентство. Когда оно не работает. Эти люди ему или его приятелям нужны для каких-то тайных дел. А мой шеф явился в это же время, поскольку ему был нужен детектор лжи… Ну, про детектор я и раньше знал. Что есть такой у него в кабинете. При мне однажды из тюрьмы одного привозили, допросить. Ну, в этот раз… Допрашивали пленника, политического. Какие-то «братки», так сказать. Им сведения были нужны для шантажа… Противно всё это…

— Значит, Крот, — задумчиво сказал Неназываемый. — А ты, Маша, что о нем знаешь?

— Ну… Сидела я когда-то на чердаке и плакала. Это когда Николай, на том самом вечере…

— Опустим подробности. Кто вошел на чердак? Зачем? Они тебя видели?

— Меня не видели. Пришли двое. И я слышала их разговор. Один называл другого Логовом. А другой… Не помню, как. Но они упоминали Крота. Который… Ну да! В одном медцентре работает… И должен был… Заняться некой «девчонкой». Мне еще тогда показалось, что речь идет обо мне, но это было нелепо, и я отогнала эту мысль. Но… Речь шла именно об операции. О том, что могут вырезать и продать какой-нибудь орган…

— У девчонки?

— У девчонки. Чтобы отстранить её от… То ли кадра, то ли субъекта. А то, она заподозрит неладное.

— Значит, Крот работает в медцентре. Скорее всего, том самом, который ты мне сегодня показала. И там синтезируют «снег» и, возможно, всякую иную гадость. Явно работают с размахом. И нити от странного эксперимента над Николаем тоже тянутся к этому медцентру… Вопрос, им нужен был именно Николай, или было все равно, на ком поэкспериментировать? — Неназываемый задумался. — Надо проверить на всякий случай версию, что и Николай, вернее, его облик, был зачем-то нужен. Маша, где бывал и чем занимался твой друг?

— Он… Спортсмен. Ходил в свободное от занятий время в молодежный фитнес-центр. В том же здании располагается школа боевых искусств и закрытый молодежный клуб.

— Надо проверить, может ли это заинтересовать таких, как Крот.

Некоторое время, засев за компьютером вместе с Евгением, Неназываемый провел, создавая по его описаниям внешность жертв «снега» и шефа агентства, Генерала. Загнал их в компьютерную базу и сказал:

— Ну, что, Фанни, Схимник, едем? Мы, вроде бы, сегодня собирались в гости… А вы, Женя, Маша, отдохните пока сегодня. Пойдемте, я вам покажу ваши комнаты и дам ключи. Вещи ваши завтра перевезем. Вы, Евгений, где живете, у родственников?

— Нет. Один. Снимаю комнату.

— Тогда, снимайте у нас. Если не против. Потом, и работу подыщем вам другую. Согласны?

— Да.

Уже в машине, он сказал спутникам:

— Ни на Марии, ни на Евгении нет подсадок теней. Это — уже немало в наше время. Возможно, они — наши. Будут с нами. А сейчас… Мы едем к одной моей знакомой, которая работала некогда в одном секретном НИИ. Она может пролить свет на некоторые вопросы.

— И как её величать? — спросил Схимник.

— Я называю её Княгиней. И Милицей. Так повелось. Давно.

Княгиня жила в новом, опрятном доме с закрытой парковкой, инфраструктурой и кодовым замком на воротах во двор. В последнее время стали строить такие странные коммуналки. В которых из них, несмотря на внушительный внешний вид, не только кухня, но и туалет были общими на несколько комнат с разными хозяевами. Впрочем, семья Княгини занимала целый отсек второго этажа, и потому, коридор, входная дверь в отсек, туалет и кухня тоже всецело принадлежали этой большой семье.

Даже в коридоре, куда они вошли следом за хозяйкой, было шумно. Несколько детей висело на шведской стенке, а еще один ребенок катался на велосипеде.

— Знакомьтесь, это — мои праправнуки, — представила Милица, худая, высокая, стройная дама с пышной прической на манер девятнадцатого века, кокетливая и весьма симпатичная. — А нам — сюда.

Они последовали за Княгиней в комнату, весьма уютную и обставленную под старину. Одну из стен здесь занимал огромный шкаф, и часть полок этого шкафа была уставлена книгами, а другая часть — веерами, павлиньими перьями, различными статуэтками, раковинами, камнями, кораллами. Был здесь также китайский болванчик, постоянно покачивающий головой из стороны в сторону, матрешка и старинные золотые часы.

Вдоль другой стены стоял торшер, прикроватный столик с огромной пепельницей, диван, над которым висел восточный ковер, круглый старинный стол с кривыми ножками… Стол был застлан коричневой бархатной скатертью со сложным узором и бахромой. Над столом висели старинные часы и несколько картин в золоченых рамах.

В общем, комната была типично питерская.

Княгиня присела на диван и жестом показала на кресла, расставленные вокруг стола: садитесь, мол.

Комната освещалась лишь масляной ароматической лампой, стоящей на столе, и торшером в углу. Хозяйка выдвинула ящичек прикроватной тумбочки, извлекла сигареты и мундштук и закурила. К счастью для Фанни, не переносящий табачного дыма, этот сизый дым, что поплыл по комнате, был не был слишком отвратителен, и даже имел приятные оттенки запаха. Табак у Милицы был качественный.

— Ну, Неназываемый, говори, что привело тебя ко мне в гости, какая забота? — спросила Княгиня.

— Решил навестить старого друга.

— Ну… Не так-то часто ты ко мне заходишь. В основном, по интернету общаешься. Не интернетный, значит, разговор… Будешь предлагать к вам переехать? Не хочу пока. Очень уж будет не хватать мне этих стен. Да и правнуки-праправнуки скучать по мне будут. Видал, какой кагал здесь у меня?

— Не напрягайся, Милица! Новый паспорт и новую жизнь тебе оформим, когда сама пожелаешь. Мы здесь по другому вопросу.

— Значит, что с наукой связано? Так я много лет уже как связь с профессорами тамошними почти не имею. Многие и вовсе померли давно. К тому же, не во все дела и раньше была вхожей, да и многое забыла. Жаль, конечно, что сам институт тоже давно закрыт. Интересно там было. Теперь — что за наука? Суета сует… Никакой тайны.

— Не прибедняйся, Княгиня! Голова у тебя светлая. Не строй из себя бабку.

— Привычка… Бабку из себя играть. Положено так, вроде… Так, что за вопросы тебя интересуют?

— Помнишь, ты мне намекала, что изображения на черных камнях, глиптолитах, которые собирал доктор Кабрера, навели людей на странные размышления?

— Да. Было дело. Решили заняться…пересадкой души. Если можно так выразиться. Именно этот процесс, как им показалось, был запечатлен на нескольких рисунках.

— Ну и как? Были успешные эксперименты? И, если были… почему ты мне этого никогда не рассказывала?

— Странное то было дело. Странное и страшное. Но, к счастью, вроде бы не имело последствий: я имею в виду широкое внедрение в жизнь подобных вещей. Если кратко, они решили записанного интела не запускать в интернет… А попробовать внедрить его в тело другого человека. Чтобы, в конечном итоге, живой человек получил бы знания другого человека, незадолго до смерти последнего. Интела, при чем, намеревались записать с человека по возможности близко к тому моменту, когда его покидает душа… То есть, к моменту смерти, — Милица стряхнула пепел в пепельницу в виде хрустального черепа со срезанным верхом и откинулась на спинку дивана.

— А если подробнее?

— Ну… Попробую вспомнить, как слышала и как читала в документах… Человека при смерти, чье имя я дала слово не упоминать, да оно и не важно, известного, впрочем, профессора, доставили в институт и…Скопировали его интеллект в черный ящик. Как любого интела копируют. Человек лежит, а шифрограмма мозга, как высвеченная молнией, перетекает в кристаллозаписи жидкой органики.

— Мы поняли. И эта запись ничем не отличалась от обычной? Только тем, что произведена была в момент смерти?

— Да. Только, ящик был снабжен не только разъемами, выводящими в компьютер, но… Имелось также подключение к некоему разряднику и присоски, соединяющие, при надобности, этот «разрядник» с глазами, сердечной зоной и головой другого человека. И, в момент подачи сильного разряда…

— Подожди. А кто был этим, другим, человеком?

— Привезли тело, так сказать… С вполне функциональным организмом, но с отсутствием сознания.

— А диагноз?

— Летаргический сон, кажется. Но точно утверждать не буду. В документе, что мне попадался, не было указано.

— А дальше?

— Дальше… Подключили черный ящик, подсоединили к профессору, и, как только закончили запись, подсоединили и к другому телу и дали разряд…

— И?

— Через минуту тело встало… А профессор, подключенный к «ящику», не подавал признаков жизни, хотя пульс прощупывался, сердце билось… Еще некоторое время. В общем, сознание профессора оказалось затем в этом, другом, теле. И оно было вполне жизнедеятельно. Но… Профессор был в шоке, страшно ругался и говорил, что никто не смел ставить над ним опыты, не спрашивая его разрешения.

— Но… Его же спасли… Дали ему другое тело…

— Да. Но… Тот, кто занимал раньше это тело, в результате умер. Вернее… Запись интела, что был в черном ящике, изменилась. То, что там обнаружилось после эксперимента, понятное дело, не было записью интеллекта профессора. Но ящик не был пуст. Там была… Другая запись, совершившаяся мгновенно.

— Чья?

— Не догадываетесь?

— Есть предположение, но хочется услышать…

— В результате разряда, там оказалась запись того человека, что был вытеснен из тела. Того, который был в летаргическом сне. Теперь он стал интелом… Будто души, или, как позднее выразился профессор, изучавший эзотерику, «светокопии душ» поменялись местами…

— А что было после?

— Профессор, в результате того эксперимента, на который он согласие не давал, получил как бы вторую жизнь. Но он, вместо благодарности, так сказать, во всю боролся против подобных экспериментов и против обнародования результатов. И добился полного прекращения подобных опытов и закрытия всего направления.

— Когда это было?

— Лет двенадцать — тринадцать тому назад. В последний год моей работы в институте, уже простым вахтером. Потом его, институт, совсем закрыли.

— Закрыли «закрытый» институт?

— Вот именно.

— И… Что теперь на его месте?

— Кажется, какой-то медицинский склад. Не знаю толком. Туда никого не пускают, и никто из прежних там не работает.

— Интересно, — слазал Неназываемый, — Весьма…

— Наверное, случилось что, раз вы копаете в подобном направлении?

— Случилось…

— Умертвили кого?

— Пока неизвестно. Мало сведений. Но эксперимент прошел криво. Случилось непредвиденное… Так против чего боролся профессор?

— Против того, чтобы черный ящик и разрядник снова были когда-нибудь совмещены. Он так сформулировал. Говорил, что достаточно нам интелов в Единой Сети, и вовсе не надо, чтобы они вытеснили еще и живых людей… в черные ящики. Тем более, что, как он считал, таким образом можно было наштамповать несколько одинаковых людей. С одного сознания… Уничтожив действительно живущих, запаковав их в черные ящики. Или, менять людей телами…

— А это… Было возможным?

— Нет. Пока нет. Но профессор считал такое теоретически возможным. Именно потому, он считал нужным заморозить эксперименты на ранней стадии.

— А почему… Обмен телами был всё же невозможен? Подключили бы прибор с интелом к живому, здоровому человеку, соединили присосками, дали бы разряд?

— Связь у живого, здорового человека с телом достаточно прочна. Разряда будет мало. Вот, если он в коме, или в состоянии летаргического сна… Как бы слегка «вне тела», как полагают экстрасенсы…

— А гипноз?

— Возможно… Если жертву загипнотизировать? Но, повторяю, эксперименты были прекращены, и более мне ничего не известно.

— А много ли народу о них знали?

— Довольно много. Пол — института.

— А где хранились приборы после запрещения таких опытов? Или их уничтожили?

— Не уничтожили. Просто списали. И хранили на складе, где и другие списанные приборы. Думаю, что, если хорошенько покопаться, там многое что можно найти.

— Да… Очень бы хотелось узнать, на месте ли сейчас этот разрядник. И всё остальное.

— Теперь — и мне тоже. Попробую завтра проникнуть на территорию этого бывшего института. Туда, конечно, никого не пускают. Ведь института уже нет…

— Не стоит, Милица. Это вызовет подозрения. Это очень опасно.

— Ну и что? Вы с Библиотекарем всё намекаете мне на то, что я — не такая, как все. Что я — бессмертна, — улыбнулась княгиня. — Такая, как ты, Неназываемый.

— Мы не бессмертны. Просто, долго живем и не стареем. Но, увы, нас так же, как и других, можно убить, пытать, и совершать над нами прочие злодеяния. Мы — люди. Не более. Мы — не боги. И никогда ими не будем.

— Ну вот… А я так надеялась! — и Милица, потушив сигарету и оставив её в пепельнице, откинулась на спинку дивана и потянулась. — В детстве, когда меня спросили, кем я хочу быть, когда вырасту, я ответила: «Богиней!»

— Значит, мы все еще не выросли, — серьезно ответил Неназываемый. — Не ходи туда, Княгиня. Даже я не смогу тебя вытащить на этот раз… К тому же, знай: ниточка от тебя потянется к нам. Мы связаны воедино, хотя ты пока ещё не хочешь уйти и жить среди нас.

— Рано или поздно… Я, должно быть, поверю, что… Не такая, как большинство. Пока я считаю, что лишь чуточку задержалась на этой земле, но вскоре… Снова будут морщины и одышка. Уже навсегда. Я ведь… Самая обыкновенная. Я не могла ничем заслужить этот дар. Быть избранной, что ли. Иметь некую миссию.

— Не нам решать. Значит, заслужила. Может быть, именно тем, что никогда не бронзовела и наделена юмором, Милица. В общем, ты одна из нас. Людей, на которых странным образом пал выбор. И знай, что ты не одна.

— Спасибо, Неназываемый.

— Спасибо тебе. Ты нам очень помогла.

— Неназываемый…

— Что, Милица?

— Я знаю, как тебе бывает тяжело. Держись! Ты — лидер. Хозяин будущего мира. Но… Ни тебе, ни мне… Ни всем нашим… Некуда здесь идти. Мы задыхаемся здесь. И я не знаю, есть ли выход. Тебе… Это знакомо?

— Да, Милица. Для нас — везде заперто. И этим воздухом страшно дышать. Мы чувствуем себя как люди с ободранной кожей…И это не пройдет никогда, не рассосется. Именно потому… Нам так нужны плечи друзей, стоящих рядом.

— Значит, это навсегда?

— Что?

— Эта боль… Эта чужая боль.

— Да.

— Ну… Ладно. Пора прощаться. А то вы спили весь мой чай. А я скурила все свои цветы…, - Княгиня приподнялась и натянуто улыбнулась.

— До свидания, Милица.

— Я провожу вас.

В машине Схимник спросил:

— Что-то тут не сходится пока, да?

— Ты это о чем? — решил уточнить Неназываемый.

— Николай не был в летаргическом сне…

— Мы не знаем, где он был, — Неназываемый вздохнул. — И, если сделать некоторое допущение, то всё сойдется… И Николай, и его сосед… сидели на параллельных линиях проводов, и были в сети интернет. Ну, а те, кто устроили этот жуткий эксперимент, вычислили, что Николай в сети, и запустили ему вирус. Мне, например, известно, что недавно бандой хакеров и воров был разработан вирус, который можно послать письмом. Хозяин открывает почту, а там — гипнокартинка, вводящая в ступор. Излучение, действующее на мозг. В результате, хозяин известной ворам квартиры пребывает, допустим, час в прострации, а его квартиру тем временем обворовывают. Думаю, что примерно в таком состоянии и пребывал Николай. Он получил какой-то компьютерный хитрый вирус. Ну, и к нему вошли и подключили черный ящик и разрядник. Пока он в отключке… Только, гипновоздействие получил и сосед Николая, также находившийся в сети. И вышло всё странно. Не знаю, жив ли этот Владик. Если да, то он — внутри ящика. Как более слабо связанный с телом организм… В его же теле — Николай.

— А в теле Николая — чей-то интел?

— Наверняка. И, скорее всего, такого кадра, интел которого не выживет в сети за недостатком интеллекта… Гнусной мерзости.

— А тело… Было выбрано случайно? Почему — Николай? Что-то хотят натворить…

— Я тоже так думаю, Схимник. Задумали заодно с экспериментом что-то еще.

— А потому… Я хотел бы с ним встретиться.

— С кем?

— С реальным Николаем. Тем, что сейчас в теле инвалида. Узнать, в чем дело.

— Быть может, что ни в чем. Или, он сам не догадается, что им от него надо. Но… Действительно, надо попробовать поговорить с парнем. Надо иметь с ним связь, и не только через интернет. У меня такое впечатление, что секреты сети доверять нельзя. Уж не знаю, в интелах здесь дело или в хакерах… В общем, связь с ним нужна вживую. Если что… Чтобы он подъехал. И узнал об этой необходимости не по связи и не через интернет.

— Зачем?

— Я хочу раздобыть тот прибор. Скорее всего, он в том самом медцентре, куда возили Машу.

— И - что дальше?

— Думаю, что можно устроить… Обратный эксперимент. Должно выйти. Чужой интел в теле живого хозяина — система, думаю, не стабильная… Лишь бы они не успели угробить его тело…

Глава 3. Бегущий во тьме

Нам, интелам, так же, как и людям, тоже снятся сны. Только, наша явь и наши сны — это почти одно и то же. Пожалуй, наши сны даже ярче нашей яви. Поскольку в них проникают образы, принадлежащие не только нашему сознанию, но и компьютерным играм, рисункам, чужим интеллектам…

И вот мне приснился кошмар. За мной гонятся ледяные, зияющие дырами глаз, создания, дышат черным смерчем мне в затылок, завывают ледяным хохотом, который впивается в несуществующий затылок ледяными иглами… Они хотят разорвать и уничтожить… Нет, не плоть, которой у меня нет. Душу.

«Что ты скрываешь?»

«Что ты узнал?»

«Что ты хочешь узнать?» — Это они шипят мне в след ледяные, острые слова.

В ужасе, я бегу, бегу… Среди недостроенных многоэтажек, с пустыми глазницами окон, среди бетонных конструкций, упирающихся в серое, плотное небо из жести, среди заунывной тоски и безлюдья, крошева строительного мусора… Бегу среди лабиринтов, непонятных схем, коридоров черного, ледяного сознания, среди пустоты, обрывающейся в черную мглу, среди кабинетов, в которых слышны тихие шаги палачей, внутри тесных узких камер с решетками на окнах, среди толпы голых людей с отрешенными лицами, между высоких заборов… Бегу… И вдруг — свет. Яркая вспышка света…

Я проснулся.

Внезапно, я вижу, как всё было. Не со мной. Совсем в другом месте. Реально, явственно вижу. Как пришли к этому Николаю, о котором я много думаю в последнее время. Прямо в квартиру, открыли дверь отмычкой. Всегда при жизни боялся воров. Даже не того, что меня обкрадут, нет. Именно того, что войду я к себе — и застану там чужих. Будто найду в своем собственном укромном уголке скорпиона или змею. Это даже не страх. Брезгливость, что ли…

Они вошли в чужой дом. К беззащитному человеку, находящемуся без сознания. Они переместили его душу в маленькое, тщедушное тело Владика. А того — в глухой, черный ящик… Я вижу и на себе чувствую это. Будто это моё сознание везут в черном ящике. Мы, интелы, активируемся только в сети. А до того, наша запись спит. Но здесь… Здесь всё было совершенно иначе. Его сознание не спало. Он чувствовал, что его заперли. Но не мог стучать, не мог кричать… Бесконечная, бездонная пустота.

Я вижу, как открывают двери одного из кабинетов. И ставят черный ящик в шкаф. Теперь я вижу это со стороны. Как бы сверху.

Потом я уже за дверью этого кабинета и вижу его номер. Шестьсот двенадцать… Я повторяю этот номер мысленно, несколько раз. Шестерка. И — двенадцать. Двенадцать месяцев… Шесть — половина двенадцати. Да, я запомнил. К тому же, этот номер, как я теперь читаю, указан в электронном письме одного бандита другому. Там. Прибор стоит там…

Нас, интелов, тоже можно убить. И я это знаю. Как и каждый из нас. Сами тени не могут этого сделать. Они лишь могут вторгаться кошмарами в наше сознание. Но нас могут вычистить из сети хакеры, те из них, которые являются приспешниками теней. Найти и уничтожить. Убить. Но я, интел Фрэд, уже переступил через страх смерти. И я верю, что ад существует только здесь. А там, за стеной существования… Там может быть только свет. Или же — новое существование. И я уже ничего не боюсь…

И потому… Я напишу новое письмо Марии. Отправлю как файл «Без имени»… Я напишу так:

Глава 4. Казанский Собор

Неназываемый, Фанни и Схимник, как нередко и раньше по утрам, встретились в спортзале и вместе пошли затем в бассейн.

— Есть срочное дело, — сказал Неназывамый Фанни, стоявшей в купальнике на краю бассейна. — Приходи в общую гостиную, что при библиотеке, через несколько часов.

Фанни кивнула и стала спускаться по лестнице к воде. Чистая и прозрачная, голубоватая вода, радостное начало утра… Когда есть вода и солнечный свет, как считала Фанни, не надо пищи. Можно только заниматься йогой и впитывать энергию света. А тяжелые блюда нужны для привязки к ним и для того, чтобы человек зарабатывал ради них деньги. Порабощал себя, работал на то, чтобы есть. Конечно, человеку нужно ещё жильё и одежда. Тем не менее, главная проблема человечества, отсутствие необходимого питания для всех, может быть решена довольно просто, если те, кто живет достаточно долго будут практически не есть. Постепенно переходя на питание водой и солнечным светом. Нужен еще кислород. В достаточном количестве. Больше, чем его здесь, в загрязненном вредными веществами воздухе промышленного города. Жить только своей внутренней энергетикой можно только при наличии света, счастья, легкости и воздуха… Без счастья это точно невозможно.

Фанни проплыла несколько раз «дорожку», потом спрыгнула с вышки. Довольная и радостная, она вышла, наконец, из воды и завернулась в пушистое, мягкое полотенце.

В гостином зале библиотеки было несколько столиков, мягкие кресла и стеллажи с книгами, наиболее часто читаемыми: словарями, энциклопедиями, томами по истории, культуре, религии, а также альбомы по искусству. Неназываемый и Схимник уже сидели за столиком у окна, и Фанни подошла и села рядом.

— Что-нибудь случилось? Или просто поговорим? — спросила она.

— Просто поговорим. О том, чего я ещё не сообщил вам. Итак, и тебе, и Схимнику надо знать, что здесь, в этом доме, а также, в Библиотеке, в Ротонде, в других наших центрах мы в безопасности, благодаря нашим приборам. Но, в других местах города… Я имею в виду прежде всего именно закрытые помещения… Есть места, пропитанные безысходностью, сумраком, внутренним холодом, страхом, — словом, тенями. Их эманациями. Есть страшные дома, подъезды, здания, в которых застыл ужас…

— Да. Я это знаю, — тихо ответила Фанни.

— Но речь не об этом, а о том, что от этих явлений мы можем защититься. Ребята из наших медцентров, создающих сеть по городу, расшифровали старые ассирийские записи, клинопись. И, похоже, отыскали способ, как уничтожить самый главный, условно говоря, «вирус» теней, их негативные волны, загрязняющие наши души. Простым, фармакологическим способом, так сказать. Они создали, так сказать, «эликсир бессмертия» — так условно нами была названа эта жидкость. Чтобы не заразиться эманациями теней, изначально чистый, не подверженный ещё их влиянию человек должен пить этот эликсир, буквально несколько капель, до того, как он выходит «в мир». Особенно, если он собирается в гадкие, грязные общественные места. Чтобы ни один гад не коснулся сознания. К сожалению, на сильно зараженных тенями действие эликсира уже не распространяется. Он не может устранить более страшные их засорения.

— Мне кажется, что загрязнение сознания тенями в старину называлось «одержимостью».

— Да. Но всё гораздо сложнее… Есть разработанная классификация этих гадов, которые отравляют нам жизнь и загрязняют души людей. Некоторые из наших, например, Библиотекарь, всерьез занялись демонологией и даже пытаются найти, нейтрализовать и обезвредить некоторого рода неорганические структуры.

— А им не страшно? — спросила Фанни.

— Страх — это первый признак тревоги. Страх, неуверенность, чувство опасности… Это — сигналы того, что нужно бежать или защищать разум молитвой или мантрой. Сигнал того, что на вас совершается их атака. Но наши ловцы специально провоцируют гадов на их нападение, а потом ликвидируют свой страх и другие отрицательные эмоции. И нападающие на них тем самым получают, условно говоря, по морде. Но… только и всего. Они не уничтожаются этим, а лишь глубже отступают… В тень. И вновь выжидают. Способа полной их ликвидации еще не придумано нами… Помните притчу из Библии, где одержатели были загнаны в свиней?

— Да, — сказал Схимник, — в ней Иисус встретил человека, одержимого бесами. Который не одевался в одежды и уходил, даже связанный, разрывая путы, в пустыню.

— Кстати, при неких формах так называемых психических заболеваний люди и сейчас, так сказать, слышат голоса, — заметил Неназываемый. — У нас в медцентрах ребята наблюдали такое явление. Но… Продолжайте, Схимник…

— Иисус хотел излечить его, и спросил, как его имя… И тот отвечал: «Имя мне — легион», ибо бесчисленное количество бесов в нем пребывало. Иисус, как сказано, не повелел им идти в бездну. Но, изгнав их из несчастного, заключил их в стадо свиней, и эти свиньи бросились с обрыва в море и потонули. Знаете ли, любая притча хороша тем, что её можно понять по-разному. В силу своего разумения. И вроде, основной её смысл в том, что бесы любят грязь, и тому подобное… Свинья — как символ материального достатка…

— Да, несомненно, так можно понимать притчу. Но, можно иначе. Отправить их в свиней оказалось проще… А чтобы отправить их в бездны ада, нужна была страшная духовная сила, которая разрушила бы тело одержимого бедняги… Иисус из сострадания сохранил ему жизнь. А бесы… Всё равно возвращаются на землю. Будь то из бездны ада или же тела свиньи… В любом случае, бесов не уничтожают, а лишь изгоняют.

А, возвращаясь из библейских времен к нам с вами, могу сказать, что приспешники теней, одержимые ими, уже проведали о существовании нашей организации. Думаю, каким-то образом считали информацию из Сети интернета. Быть может, у них там, среди интелов, есть тайные союзники. В общем, наши враги знают о том, что здесь, конкретно в Питере, существует некая группа людей, то есть мы, и эта группа помогает выживать другим людям, а также обладает неким «эликсиром бессмертия». Последний их очень интересует. Поскольку они считают, что это нечто, дающее долгую жизнь телу. Любому телу, зараженному или же не зараженному их эманациями, имеющему или не имеющему подсадку теней. Они не знают, что так мы называем всего лишь препарат, защищающий нас именно от неорганических структур. Ибо, при отсутствии их эманаций в организме, в сознании, в душе человек действительно молодеет и живет очень долго. Но они-то слышали звон, так сказать… Не зная, о чем именно идет речь. И… Хотят выследить нас, уничтожить, раздобыть эликсир для себя. Они… Охотятся за нами по городу. И нам надо быть очень осторожными, когда мы выходим за стены наших укрытий, в особенности, во всяческих общественных учреждениях. В мире теней…

Хотя, эликсира, который они хотели бы раздобыть для своих приспешников, живущих с ними в симбиозе, в действительности нет, но они верят, что человек — это всего лишь тело. И что бессмертие — это обязательно бессмертие тела. То, что лишь развитая душа может переструктурировать тело и сделать его легким, почти не материальным — такая мысль не может проникнуть в то, что условно можно назвать «мыслями теней»… На деле, они не мыслят. Они только испытывают желание жрать, уничтожать, разрушать. Они поглощают энергию, сознания людей, приводя их идеи, мысли и желания в удобоваримый ими вид. Охотятся, нападая из тьмы, вселяют ужас и поглощают.

— Я примерно поняла. И… Где раздобыть этот самый эликсир? Можно ли давать его Жене, Маше? — спросила Фанни.

— Да. Вот, возьмите по пузырьку. Он защитит вас от негативных мыслей и напрасной траты энергии. Маше и Жене такой эликсир просто необходим. Но, пока я им посоветую его под видом лекарственного, успокоительного средства. Они почувствуют его действие и не будут сомневаться в пользе. Эликсир приготовлять не слишком сложно, если постоянно выращивать в оранжереях растительные компоненты. Есть еще защитные эфирные масла, запахи, от которых также бегут враги человечества. Но масла — более индивидуальная вещь, так же как амулеты и камни.

— Я сегодня назначил встречу Николаю, — сказал Схимник. — Связался с ним через Марию, которая вышла на Фрэда, интела. А тот… Подсунул ему письмо, так сказать. Интелы такое могут. Письмо высвечивается на экране, как только человек заходит в компьютер.

— А почему нельзя было просто послать по электронной почте?

— Мария не знает электронного адреса Николая, он не был ей нужен. К тому же, он может и не заходить больше в почту.

— Ну, что ж… Бог в помощь. Где состоится встреча?

— В Казанском Соборе. Так мы условились. В этом месте не слишком кого-нибудь заинтересует, если странного вида человек познакомится с парнем и заведет с ним богословскую беседу, уходя вместе и блуждая по улицам.

— Тогда, я посоветую вам познакомиться еще с одним человеком, которому тоже сообщу о встрече. Еще есть время. Чтобы вы после Собора не шатались по улицам, но просто зашли к нему в гости.

— А… При этом, ему не сядут на хвост тени? Если вдруг они что-то заподозрили насчет Владика…

— Нет. Этого человека они на дух не переносят, обходят десятой дорогой. Это святой. Мы называем его Отшельник. Это — очень древняя душа. Его никто не трогает и не выселяет, хотя он живет без паспорта, прописки и прочего этого гражданского мракобесия, введенного приспешниками теней для шпионства за нами, людьми, и контроля наших действий. Люди знают, что Отшельник — старенький, но не представляют, сколько ему лет. А он мог бы выглядеть молодо, но предпочитает придавать себе облик старца. Этой древней души тени боятся настолько, что весь дом, где он живет, полностью очищен от их эманаций, хотя на нем нет наших приборов. Живет Отшельник в маленьком домике на территории парка, и хотя вокруг парка — сплошные высотки, этот домик не трогает никто. Многие считают, что это маленькое здание принадлежит парковому смотрителю или леснику. В общем, такая лесная сторожка, почти в центре Питера. Я встречусь с ним, и он приедет. Он, в общих чертах, уже знает от меня историю Николая.

— Это… Будет большая честь для меня. Это знакомство, — пробормотал Схимник и повернулся к другой собеседнице:

— Фанни! Если можешь, тоже пойди и будь неподалеку. Вместе с Марией. Она хочет его просто увидеть издали, чтобы знать, как теперь выглядит Николай. Она никогда раньше не видела инвалида Владика.

— Зачем… Ей такое волнение? — спросила Фанни.

— Так хочет Мария, — ответил Схимник. — Она сама это предложила.

— Тогда, конечно, я пойду с ней, — сказала Фанни. — Буду смотреть, чтобы ничего не было подозрительного, слежки.

— Встреча будет завтра в шесть вечера, у Казанского Собора, — добавил Схимник.

На следующий день, ровно в шесть, Маша и Фанни были у колонн Казанского Собора. Грязь, лужи, мелкий моросящий дождь нисколько не пугали толпы нищих, оборванных людей, которые сидели и стояли на ступенях перед храмом и просили милостыню. Примерно так было в веке девятнадцатом, и картина почти ничем не отличалась и в середине двадцать первого…

Это где-то далеко, в других странах, строились космические корабли, которые проводили разведку далеких планет, исследовали Марс, спутники Юпитера и Сатурна, бороздили космическое пространство… Наука шагала далеко вперед, производя новые технологии и материалы для космического строительства. Повсюду внедрены были солнечные батареи, и технические приспособления, которые использовали солнечную энергию в быту, стали самыми востребованными. Наукоемкое производство дало возможность людям работать не более четырех часов в день и иметь всё необходимое для развития цивилизации. При этом, мир занимался совершенствованием души и тела, танцами, искусствами, защитой животных и природы, изучением подводных глубин и строительством искусственных плавучих островов.

Но здесь, в изолированной от всего остального мира и военизированной стране, время будто застыло. Московия по-прежнему существовала во многом в реалиях века девятнадцатого. Единственными изобретениями, повсеместно внедренными в быт, были здесь интернет и телевизор, который до сих пор пользовался здесь популярностью, не существуя больше нигде в мире. Кроме того, это здесь изобрели записи интелов и их последующее внедрение в сеть, в компьютерную базу. Эта практика в остальном мире была не столь популярна, такие записи были единичны. Но в Московии записи интелов стали повальным увлечением, единственной возможностью поднять себя в собственных глазах, оставить после себя след на земле.

Ну, а другой попыткой уйти в вечность была религия. И этот путь был самым доступным для жителей этой страны. Той, в которой воистину господствовали тени…

— Подайте, Христа ради! — старая, морщинистая женщина неподалеку от стоящих за колонной Фанни и Маши, с протянутой рукой обратилась к веснушчатому парню, вырвав Марию из её размышлений.

Мария вздрогнула. Этот незнакомый парень, к которому обратилась женщина, был ей почему-то знаком. Она почувствовала что-то такое близкое в его робкой, детской улыбке, открытом взгляде умных, сверкающих глаз… Но… Нет. Вроде бы, она не знала его. Не могла знать. Никогда не видела. Показалось…

И только потом Мария заметила, что парень был на костылях. Странно, но первым делом она не опознала в нем инвалида. Как можно этого не заметить? Хотя, ущербности было больше в некоторых нищих, у которых были полностью здоровы руки и ноги… Парень же этот, несмотря на костыли, ровно держал спину, имел осанку спортсмена… И смотрел на всех без боли и боязни, а с явным, изучающим интересом. Ему, несомненно, был интересен мир и люди вокруг, сидящая неподалеку серая кошка, стайка голубей, подлетевших очень близко, которые бочком подходили к людям и клевали хлебные крошки…

Мария, украдкой наблюдая за парнем из-за колонны, видела, как он подал что-то женщине, временно опираясь только на один костыль, и последовал дальше. Медленно, очень медленно… Сначала переставляя костыли, и только потом перенося вслед за ними и свое тело. Женщина перекрестила его вослед. И парень зашел внутрь Собора.

Немного позже, Мария и Фанни тоже вошли в храм. Множество оплавленных свечей освещало намоленные образы икон, и служба уже началась. Кто-то опустился на колени, кто-то и вовсе коснулся лбом пола.

Запах свечей и ладана… Хор церковный. Огромный иконостас, росписи, барельефы на потолке. Пышные Царские врата, большая люстра, колонны…Старые, истертые ногами, каменные плиты пола. Храм, видавший многое. Здесь, должно быть, молились Пушкин и Веневитинов, заходил поставить свечу молодой Блок.

«Всем нем хотелось бы верить. И думать, что есть силы, которые нам помогут и защитят нас. Но, рано или поздно, мы понимаем, что такой силы не существует. Нас могут защитить, нам помочь, только другие люди. Как мне могут помочь Фанни, Неназываемый, Схимник. А богам… Им пока нет до нас дела. Быть может, в мире ином… Если мы сохраним нашу душу для этого, иного, мира, то мы встретим там эти высшие сущности. Но здесь… Им явно нет до нас никакого дела, — подумала Мария. И она, хотя и не желая ничего попросить у Бога, даже о том, чтобы случилось чудо, и Николай стал прежним — всё же молилась и желала возблагодарить его за то, что так удачно вышла из больницы и встретилась с замечательными людьми.

«Господи, спасибо тебе, спасибо, — еле слышно прошептала она, крестясь. — И… да будет на всё воля твоя».

Схимник стоял у иконы Казанской божьей матери, созерцая спокойный её лик. Он поставил свечу и тихо произнес молитву. А потом, внезапно, услышал за своею спиной:

— И будет в сердце твоем лик её божественный, слезами орошенный образ…

Он обернулся. Сзади стоял человек, будто сам сошедший с иконы. В длинном одеянии с капюшоном, черное с серебром. С тихим, светлым ликом. Без возраста. С проницательными, живыми глазами, бездонными, как небо. Хотелось назвать его старцем, хотя на лице не было морщин, а в бороде и волосах — седины.

— Я - Отшельник. Так меня называют некоторые люди. Вы ожидаете меня и юношу на костылях? — тихим, чуть приглушенным, голосом спросил он.

— Да. Меня называют Схимником.

— Он уже направляется сюда. После — мы все осторожно двинемся на выход. За нами следят две женщины. Это — из наших?

— Да.

Парень на костылях, медленно, с трудом, передвигаясь, приблизился к ним. Бросив на обоих скользящий взгляд, он подошел к иконе, и, оперев костыль о стену, полез в карман за свечей.

— Давайте, я вам помогу, молодой человек! — подошел к нему Схимник.

Парень протянул ему свечу и сказал условную фразу:

— Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут…

— Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят, — отозвался Схимник.

— Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими, — продолжил подошедший к ним Отшельник.

Схимник зажег свечу от других свечей и поставил поближе к образу. Парень на костылях тихо произнес молитву.

— День гнева — день сей, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака…, - произнес неожиданно Отшельник. — Вот вам по хлебцу освященному, путники.

Он протянул им по маленькой просфоре. Они приняли их и спрятали в карманы.

— Смерти не будет, застынет природа, когда восстанет творенье, — произнес Отшельник громко.

Вокруг послышались шепотки:

— Блаженный!

— Чокнутый!

— Это — знаменитый питерский Отшельник, — сказал кто-то в толпе, — Ему нельзя перечить. Если кого избрал — излечит от недугов. Если кто ему не понравится — проклянет. Всяко бывает.

— Милости просим в келью мою. Да восхвалим Господа и дела его, братья мои! — и Отшельник, приобняв Схимника и Николая, обратил их к выходу.

Две женщины смотрели издали на них пристально. Одна из них, со светло-русыми волосами, прошептала что-то и побледнела. А встретившись случайно с глазами парня-инвалида, вздрогнула, и отвела взор.

Парень тоже вздрогнул, встретившись с ней глазами. Но не отвел их, и еле заметно улыбнулся.

— Диез ире, диез илля, солвет секлум ин фавилля, — провозгласил Отшельник, сквозь толпу прорубая дорогу к выходу.

В парке, куда они долго, странными окружными путями, шли от метро «Черная рачка», пахло прелой мокрой травой. Последние листья с деревьев опали во время недавних заморозков, но голые ветви не наводили мысли о печали и смерти. Всюду на парковых дорожках были огромные лужи, и местами абсолютно непролазную грязь надо было обходить по траве и листьям газонов. Но воздух здесь был непривычно чистым для большого города. И потому, у Николая закружилась голова. Он остановился, опираясь на костыли, и часто-часто задышал.

— Подойди, прислонись к дереву; напитайся этим воздухом. Он очистит тело, придаст ему энергии, — сказал Отшельник.

Николай, осторожно огибая лужи, заковылял к одному из ближайших деревьев, высокой белоствольной березе.

— Женское дерево выбрал. Значит, думает о тебе кто. Берегиня твоя, — сказал отшельник.

Николай улыбнулся, припомнив Марию в Казанском Соборе. Её неожиданный взгляд, удивленный и пронзающий.

Вскоре они были рядом со странным домом с заколоченными ставнями. С кривой надписью краской по ржавой железной табличке: «Не сдаётся. Не продаётся. Хозяина не беспокоить». Хотя, большинство и так не беспокоило б, наверное, решив, что домик приспособлен для сторожа парка, хранения лопат и граблей. Снаружи облицованный деревом, с наваленным на крышу хворостом, внутри он оказался каменной постройкой, и, похоже, очень старой. В доме имелась всего лишь одна небольшая комната с отделенным от неё перегородкой длинным и узким коридором.

В коридоре пахло грибами, непонятно откуда взявшимися в Питере. Связки сушеных грибов, перемежаясь с пучками трав, были развешены на веревке, вдоль глухой стены. Дом был низкий, с провалившимся, впалым входом. Помещение, таким образом, было полуподвальным. Окна, с внешней стороны наглухо закрытые ставнями, снизу, наполовину, были заложены более поздней каменной кладкой. Сверху имелись занавески из грубой льняной ткани.

Комната эта вся насквозь пропахла ладаном; пол, хотя простой, неокрашенного дерева, был навощен до блеска, а может, ещё и отполирован до такого состояния издревле молящимися здесь людьми.

Несмотря на то, что внутренность этого дома ничуть не напоминала собой тот великолепный храм, в котором они сегодня побывали, молитвенная сила и нерушимое спокойствие, разлитые тут, действовали более успокаивающе; сила духа чувствовалась великая в этом малом доме. Это был истинный Храм духа Господня.

В единственной комнате была здесь и печь, и камин. Небольшой деревянный топчан, покрытый одеялом; тоже деревянный, грубо отёсанный, стол. Лавка с подушками для сидения, вышитыми крестиком. Огромный сундук у стены, открытый и полный книг… Вот и вся мебель необычного дома.

Также, на стене висели старинные ходики и две иконы. Одна из них изображала Богоматерь с младенцем. Икона была весьма не традиционна для православия. У Богоматери были глаза и облик, весьма похожие на те, что у Сикстинской Мадонны; и вообще, от этой иконы веяло эпохой Возрождения.

На второй иконе, явно бывшей некогда темной, как доска, но просветлевшей и явившей лик, был изображен Исус Христос с чашей вина в руке, среди нескольких учеников. По технике исполнения икона была похожа на работу самого Рублёва.

— И сказал он: «Пейте из неё все, ибо сиё есть кровь моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов», — сурово проговорил Отшельник, проследив направление взгляда Николая. Тот рассматривал икону с интересом.

Здесь стояла нереальная, потусторонняя тишина. Лишь старые ходики тикали, да, устроившись на одной из подушек на лавке, мурлыкал огромный серый кот.

Хозяин зажег свечи, стоящие на столе, в высоком подсвечнике, похожем на трезубец. Три свечи. И погасил свет.

— Располагайтесь, — сказал он. — Сейчас печку затоплю, да кипятка согрею. Чаю выпьем. — Николай, ты приляг, пожалуй, на топчан.

Схимник помог Николаю прилечь; а сам сел на лавку.

Время будто замедлилось, почти остановилось. Здесь не было ни спешки, ни суеты, ни хаотичных мыслей. Было просто хорошо сидеть так, на лавочке, или лежать на топчане. И смотреть, как хозяин закладывает в печь несколько из лежащих рядом горкой поленьев. Как горит огонь, как закрывается печная заслонка… А вот и чайник, поставленный на печь, начинает петь и скоро уже закипит…

— Я знаю, что противное естеству человеческому действо сотворилось, и буду молить Бога о тебе, — сказал Отшельник Николаю. — Но и ты не плошай. Слушай всё, о чём скажет этот человек; следуй его указаниям. Он не один. Другие стоят за его спиной. Потому, он — твоя помощь.

— Я… Мне…, - начал Николай.

— Не надо. Не говори ничего. Просто держись, парень. Мы за теми, другими, постараемся следить. А ещё, у нас есть союзник в Сети. Его зовут Фрэд. Мы выследим, благодаря ему, где бывают эти супостаты, зачем им твой облик. Куда они направят твоего двойника. Но надо будет, чтобы ты по нашему первому требованию ехал в указанное нами место. Возможно, что нам удастся достать тот прибор, с помощью которого сотворили обмен телами. Поэтому, так нужно, чтобы и ты оказался там, где будет похитивший твоё настоящее тело. Чтобы вы с ним, а также и наш человек, оказались в одном месте, — сказал Схимник.

— Это… Инвалид? Хозяин того тела, в котором я нахожусь? Он… Сам так захотел, или другие люди, которые и поменяли нас местами? Зачем? — спросил Николай.

— Нет. Хозяин твоего теперешнего тела или погиб, или же дух его пребывает в приборе, похожим на тот, в котором хранится любой записанный интел… И он совсем случайно, по всей вероятности, попал в эту историю. А в том приборе должен был находиться сейчас… Ты. Об этом говорили наши враги. Они считают, что ты — там. Твоя светокопия. Где находится этот ящик — об этом стало известно Фрэду, ведь он может слышать все переговоры в Сети, если захочет. И охотились те бандиты… только за тобой. Твой сосед — инвалид попал в историю случайно. Похоже, он был одновременно с тобой в Сети, на параллельной линии. А гипноизлучатель, запущенный вирусной программой, был очень мощным. И подействовал на него, тоже. И ещё… Похоже, он умирал. Или — терял сознание. В общем, был очень слаб. И дух его с лёгкостью покинул оболочку.

— Но… Кто же тогда сейчас находится в моём настоящем теле?

— Это нам пока не известно. Как и то, зачем провели этот странный эксперимент.

— Я понял… Вернее, ничего не понял. Но буду там, где скажете, и тогда, когда скажете. Но, быть может… Я больше никогда не буду прежним, — и Николай кисло улыбнулся. Может, мне не стоит создавать иллюзий, подавать самому себе напрасную надежду.

— Не смиряйся с этим! Хотя бы, потому, что то, что произошло — противоестественно. А ещё, потому, что хозяин этого тела жив. И заперт в коробке. Фрэд, интел, знает об этом наверняка. И, не знаю, долго ли ещё он вынесет подобное существование. Парню не позавидуешь. Это — хуже тюрьмы. Ты же хочешь его вызволить?

— Да.

— Тогда, верь, надейся и жди, когда придет время действовать.

— Вы мне позвоните? — спросил Николай у Схимника. — Ну… Когда надо будет выезжать…

— Скорее всего, передадим через Фрэда. Он умеет шифровать информацию в интернете, чтобы её никто не вскрыл и не прочитал. Такое могут только некоторые интелы.

— Хорошо. Я буду ждать.

Вновь наступила тишина.

— Ну, а теперь… Помолимся по-простому, коль мы собрались вместе в моём доме, — сказал Отшельник.

Долго ещё слышен был лишь его голос, читающий молитвы, и треск свечей. Их неспокойные пламена то разрастались, то успокаивались; метались в разные стороны. Потом и свечи догорели и погасли; молитва продолжалась в темноте. Но вот и она замолкла. Был слышен вой усилившегося ветра за окном, потрескивание дров в печи.

А здесь всё равно был свет. И умиротворение.

В ногах у Николая устроился большой кот. И мурчал, отлично зная своё, кошачье, дело.

Глава 5. Тетрадь Схимника

«Почему я тайно читаю эту тетрадь? — задавалась вопросом Фанни. — Он… Выкинул её в мусорный контейнер… А я… Что я хочу найти в ней? Какую тайну? Ту, что раз спасла Поэта… от него самого? Увы… Ставшего на Путь, его всё равно убили. Нас убивают. За то, что мы — живые. Ещё имеем смелость жить, думать, писать прозу и стихи. Всё равно, о чем, какого жанра и качества. Мы пишем всё равно иначе, чем они. Неправильно, непредсказуемо. Слишком лично, слишком эмоционально…

А сопротивляться им сильнее, мы уже порой не можем. Для них мы, по существу, незримы и безопасны. Они проходят сквозь нас, заползают в наши души.

Но… Ещё, они охотятся на нас. И так ли безопасны для них наши мысли? Если они нас… Убивают. Идет война. Страшная война сознания человеческого и античеловеческого, несомненно, так же сущего здесь, на Земле», — и Фанни, отбросив раздумья, всё же приоткрыла уже знакомую ей тетрадь.

На этот раз, ей попалась не сказка и не легенда. Названия у отрывка тоже не было. «Начало незаконченной повести? Должно быть, так», — подумала она.

Фанни оторвалась от тетради. «Да, прав Неназываемый», — подумала она. — Это — не люди. Целая кодла нелюдей шествует по этой земле. И они… никуда не делись. Они… Уничтожают нас…

Он пришел, как всегда, неожиданно. Она поднялась ему навстречу, быстро захлопнув дневник Схимника:

— Здравствуй!

— Здравствуй, Фанни! — ответил Неназываемый.

Она обняла его, и так они простояли, казалось, очень долго. Потом она отпрянула порывисто, присела.

— Можно… Задать еще несколько вопросов? — спросила она вдруг.

— Да, Фанни. Я отвечу на все те вопросы, что тебя интересуют. Если смогу, — он робко улыбнулся. Присел на кресло у окна.

— Неназываемый, а когда… Вы обнаружили теней?

— Не так давно. Лет пятьдесят тому назад, — ответил он. — Их деятельность стала слишком очевидной. Не осталось никаких сомнений…

— Они… Всегда были здесь, на Земле, в эпоху существования людей?

— Мы этого не знаем до конца. Есть лишь размышления, теории, предположения. Но, однозначно, они… Зародились не здесь. Они — чужаки для этой планеты.

— А когда вы начали объединение и борьбу с тенями?

— Примерно тогда же, лет пятьдесят назад… Конечно, человечество издревле боролось с бесами и ракшасами… Но я имею в виду конкретно наше объединение. И нам, для того, чтобы теперь объединиться, нужно было создать не просто неформальную, но и тайную для основных масс организацию. В противном случае, её бы задушили в зародыше, или убили изнутри. Подослали бы лазутчиков, устроили диверсию… Это — их методы. Мысль, что бороться нужно активно, большинству наших пришла еще позднее, чем было создано тайное объединение для спасения себе подобных. Когда мы все поняли, какая гнусная и страшная обработка людей проводится тенями в эпоху развитого интернета. Прежде всего, конечно, людей им надо было поставить в такие условия, чтобы их откровенное общение в реале стало практически невозможным. Все общественные организации, создающиеся «снизу», убивались, а то, что было создаваемо «сверху», пусть и под видом добродетели, на деле являлось лишь имитацией и отмыванием денег. Так, приюты для стариков стали похожи на концлагеря, а средства, идущие на них, шли в карман чиновников. Такая же ситуация возникла с детдомами и с приютами для животных…

Ну, и большинство мыслящих здраво ушло в интернет… Возникали интернет-сообщества, всё более и более имитируя собой общественную жизнь. И вот на этом этапе, здесь людей тоже стали подстерегать странные вещи. Кроме личностной травли, теперь активно действовали «черные сайты» и «черные страницы», существовала фабрика проплаченных троллей. «Черные сайты» отлавливали неуспокоенные и мечущиеся души. Они склоняли подростков к самоубийству, влюбленных — к разводу или расставанию, ищущих и думающих — к самоизоляции, а также, искусственно нагнетали им исключительно негативные отзывы и скандальное общение. Нередко, они создавали на сайтах отбор «избранных»: по тому или иному признаку. Это были или прошедшие тест, или «не среднего ума», или «видящие», — и тому подобные псевдообъединения. Они пасли эти стада. И осторожно вливали в уши идеи о том, как нужно жить… Которые люди воспринимали как собственные. А потом «избранным» промывали мозги, создавали закрытую секту — всё равно, на какой почве… Вызывали привыкание к ней — и в конце, диктовали условия, при которых прирученный был бы тут «своим»…

— Почему… Это стало возможным? Люди так легковерны? — спросила Фанни.

— Люди — существа общественные. Социальные. И, если нет здоровых общественных объединений, причем, так сказать, неформальных — то есть, созданных на основе порыва, волонтерства, а не мзды за участие, обязательств и конкуренции… То люди бросаются в лапы теневых структур, которые запросто ловят их и дают иллюзию «братства» и «сообщества»…

— Мне страшно, Неназываемый…

— Чего ты боишься, Фанни? — спросил он осторожно.

— Я… Боюсь за всех нас. И… Очень боюсь тебя потерять…

— Ангелы не должны бояться, Фанни… Ты — мой ангел. И мы не расстанемся. Помни это… Помнишь…

— Ту свою песню, посланную тебе? Она… Грустная.

— Всё равно… Напой её мне. А то… Я тогда читал только текст…

И Фанни запела: