Без мозгов

Глава 5. Неслучайная жертва?

Прийти к Рине сразу после уроков у меня не получилось – задержался на трудах. Я делал подсвечник и хотел закончить до маминого дня рождения. Поэтому трудовик помог мне закрепить иглу, на которую насаживают свечу, – маленький такой гвоздик.

Когда я нарисовался с подсвечником в кабинете, там уже паслась Лидочка Рубанова. И, как ни странно, Конь. Очевидно, Рина Викторовна назначила ему исправительные работы. Рядом с Лидочкой – самой брезгливой девочкой на свете, вечно таскающей с собой огромную бутыль антисептика, без конца протирающей всё антибактериальными салфетками – взлохмаченный Конь смотрелся особенно колоритно.

Я заглянул в подсобку. По тишине было ясно, что Рины в кабинете нет, но я думал, может, сам экспонаты порассматриваю. В конце концов я же получил официальное разрешение. Однако стол был пуст, а шкаф – я подёргал – заперт на ключ.

Тогда я потихоньку сел на место Юрика у стены и стал разглядывать Миху.

Может, и правда, его не за банку песочили. Может, его в спецшколу в очередной раз хотели сдать. Или про психолога что-нибудь.

Я знал, что Миха ходит к школьному психологу. Только я об этом никому не рассказывал, даже Юрику. Я случайно столкнулся с Конём в учительском крыле, когда за насосом для мяча ходил. И Миха пообещал выбить мне зубы, если я кому сболтну.

Зубы были мне дороги, на них недавно поставили брекеты. Но я не потому молчал, а просто чувствовал, что есть вещи, о которых не говорят. Тем более, психотерапия Коня, как я понял, продвигалась не очень успешно. Выходил он от психолога более раздраженным, чем обычно. Наверное, Миха ещё не раскрылся для доверительного терапевтического диалога. Так говорили в сериале, который мама смотрела по вечерам.

В общем, я отругал себя за то, что чуть не выдал Миху с утра. Я же дочитал «Три мушкетёра» и решил воспитывать в себе благородство. Особенно благородство к недругам. А к Коню у меня как раз появились претензии. Мне не нравилось, что из-за него мы с Юриком перестали друг друга понимать. Это Конь своими копытами воду замутил. Я представил Миху на водопое и что-то в моей голове отозвалось беспокойством.

В крайнем случае, я готов был разделить вину на троих, – тоже из соображений благородства. Это же мой друг спровоцировал заведомо неуравновешенного человека. Я ведь даже к Рине в кабинет пошёл, как преступник на место преступления. Мне, по правде говоря, покоя не давал пришибленный конский вид на математике. Будто я в кустах отсиделся, а Конь, точно мать-волчица, весь выводок защитил. Выходило, что благородный среди нас как раз-таки Миха. Он и Юрика в обмороке застал, и про банку не выболтал.

И вот оказывается, не в банке дело. Рина её потерю даже не заметила. Зря я нервы трепал. Зря Юрик дома отсиживался. Мог бы прийти до обеда, пока ветрянка не окончательно его заклеймила, и ещё кого-нибудь удачно заразить, желающих предостаточно. И мы бы увиделись, и Миха не корчил бы из себя собирателя ачивок.

Сегодня он что-то к Юрику не спешил. Выметал себе бумажки вдоль окна и по моим подсчётам через полминуты должен был нахамить Рубановой. Лидочка ковырялась в цветах, и траектория Коня пересекалась с её позицией. Но тут Рубанова сама к нему повернулась:

– Миша, братишка, – сказала она, – набери воды.

Она как-то особенно выделила «воды», но у меня и так уже волосы дыбом встали. Братишка?! Это Конь-то?! Лидочке Рубановой?!

Конь безропотно отчалил к раковине и загремел ведром. Меня пугал этот послушный Конь, таким я его не знал. Но ещё больше меня напугало то, что Рубанова – параноик чистоты – взяла с подоконника желтую лейку и попила из носика.

Тут Миха отвлёкся от дежурства и заметил меня. Только я на него не смотрел. Я смотрел на Рубанову, которая пожирала взглядом ведро с водой. И во рту у неё что-то колыхалось, как будто она держала за щекой живую рыбку. Конь поставил ведро перед Лидочкой, прямо на парту – грязное ведро для мытья полов – и направился ко мне, закрывая Рубанову спиной.

– Ты бы двигал отсюда, баскетболист недобитый, пока ноги не повыдергивали.

А я бы двигал, это бесспорно, только идти-то я как раз и не мог. От удивления. Там, за конской спиной, Рубанова наклонилась к ведру лицом и сложила губы трубочкой, как маленький медведь-губач.

– А ну, – нахмурился Конь, – шевели поршнями!

Честно скажу, с Михой я связываться не хотел. Но Конь насел на меня с таким напором, что Рубанова в испуге оторвалась от ведра. Хорошая девочка Лида не могла допустить скандала на вверенной ей территории. Она бросилась к нам, чтобы успокоить взбеленившегося Коня. Когда он занёс кулак для удара, я непроизвольно выставил подсвечник. В это же время Рубанова попыталась вставить между нами руку, и её ладонь пришлась аккурат на гвоздик.

Раздался пронзительный звук, от которого я присел. И Конь тоже присел. И Рубанова присела. Только она замерла как-то странно, с открытым ртом. Когда я справился с испугом, то понял, что вой идёт из Лидочкиного рта. Лидочка, всегда такая уравновешенная и волевая, переходила на ультразвук из-за царапины гвоздиком.

Я заглянул ей в рот в надежде понять, как это работает. Вопящая статуя Рубановой на меня никак не реагировала. Зато отреагировал Конь. В тот самый момент, когда я протянул к Рубановой руку, потому что мне показалось… Неважно. В этот самый момент Миха подскочил и выплеснул воду из ведра Лидочке на голову. Она выпучила глаза, но рот захлопнула. И жуткий звук пропал.

Я думал, она убьёт Коня. Теперь она точно должна была его убить. Но вместо этого она спокойно кивнула ему, утёрла лицо рукавом, откинула волосы и, мокрая, надвинулась на меня:

– Шёл бы ты по своим делам, Сева.

Она не дрожала от холода, не пыталась стряхнуть воду или поправить одежду, как делают в таких случаях. Она стояла, рассерженная, и сверлила меня взглядом. Как будто единственное, что её волновало – моё присутствие.

В этот раз я не заставил себя упрашивать. У выхода чуть не споткнулся об Лидочкины вещи. Она ахнула, бросилась мне под ноги и подхватила рюкзак, словно котёнка на трассе спасала. А может, там и был котёнок, с Рубановой станется.