Без парашюта

— О чем вы тут сплетничаете? — весело ворвался к нам Миша.

— Миша, нам надо кое-что обсудить, — не терпящим возражений тоном заявила я.

— Ну конечно, детка, — подмигнул мне Миша.

— Пап! Значит, Катюшечка тоже твоя детка, как и я? — обрадовался Лешенька. — Вот что, — Миша даже поперхнулся. — Иди-ка в свою комнату.

— Ну пап! — круглые глазки заблестели от набежавших слез.

— Я кому сказал! — рявкнул Михаил, так что даже я вздрогнула. И Лешка послушно засеменил к двери, бросая на меня робкие взгляды.

— Ты чего это? — спросила я, когда он вышел.

— Что ты хочешь обсудить? — пропустил мимо ушей мое гневное восклицание Миша.

— Ты не мог бы оказать мне одну услугу? — начала я издалека.

— Я надеюсь, на это отвечать не требуется? — прищурился Миша.

Видишь ли, уже во вторник мне предстоит начать учебный год, и я боюсь, что просто не успею справиться с одним делом…

— Я сейчас хрюкну, — вдруг оборвал меня он. — Что за демагогия?

Я с трудом подавила раздражение и коротко ответила:

— Я хочу снять квартиру.

— Ух ты! У тебя много денег? В стране финансовый кризис, а Катя не считает купюры! — цедил он сквозь зубы, пристально всматриваясь в мои глаза. — Кое-что сохранилось, — я не обращала внимания на его сарказм.

— А по-моему, ты ждешь, что я предложу тебе переехать ко мне…

— Ты поможешь мне? — теперь уже я перебила его.

— Нет! Я предложу тебе остаться здесь.

И я осталась. Я поселилась в комнате Лешеньки, взвалила на себя трехсотметровую квартиру Коляковцева вместе с ним и его причудами. Только суета, бесконечная беготня позволяли мне спрятаться от собственных мыслей, своей безудержной тоски.

Часами занимаясь домашней работой, я то и дело натыкалась на фотографии Светы, бывшей Мишиной жены. Почему он хранит эти снимки? Что? И здесь какая-то непонятная история любви? Я не спрашивала его об этом. Все равно мои расспросы ни к чему бы не привели… Миша никогда не считал меня равной себе. Конечно он ценил меня, был ко мне привязан. Все это он называл любовью. Может быть, он и прав. Ведь я люблю свою авторучку, а он относится ко мне ничуть не хуже, чем я к родному старенькому «Паркеру»!

Я не могу писать ни чем другим. Я жутко нервничаю, если теряю его и не успокаиваюсь, пока не нахожу. А когда он рядом, я даже не замечаю его существования. Но насколько мне известно, к Свете он относился иначе! Там тоже было море цветов, отказы от карьеры, звездное небо и прочие атрибуты романтической любви. И вдруг все это расползлось по швам. Она изменила ему. Как будто нарочно. Как будто специально, почти со всеми его приятелями. Со всеми, кто не отказал. Полгода Миша что-то обдумывал, а потом развелся. Зачем она это сделала? Ведь не просто так? Или я вообще ничего не понимаю в этой жизни? Я помню, как она неожиданно приехала к нему в офис. Молодая, красивая, роскошная женщина с трагическими глазами и, рыдая, громко кричала, не обращая внимания на меня, секретаршу, еще каких-то людей:

— Миша! Ну ты хотя бы ударил меня! Хотя бы наорал! Так тебе же совершенно все равно!

А Михаил стоял перед ней бледный, но абсолютно спокойный, бесстрастный, как будто его и не было там, как будто не к нему она обращалась. Я познакомилась с ним за пару месяцев до развода, но на протяжении всего времени нашего общения Света не переставала названивать ему, молить о прощении, клясться в любви. И никак мне было не вникнуть в суть происходящего. Что руководит ее действиями? Любовь? Жажда денег? Почему она это сделала? Почему Миша так возмутительно спокоен? А главное — какова моя роль в этом надуманном представлении?

Так прошла неделя, незаметно подпустив ко мне сентябрь. И вот я уже должна была ехать в университет. Боже мой! Как мне не хотелось! Как я боялась возвращаться в свой прежний мир! Миша приучил меня жить с болью, Боря показал мне, что значит жить без боли, и пути назад для меня не было. Не хотя поднимаясь с постели в тот злосчастный вторник, я решила отправиться на юрфак попозже, чтобы не встретить никого из однокурсников. В конце концов все, что я смогу сегодня сделать — это узнать расписание. Ни о каких занятиях в первый день учебного года не могло быть и речи. Но в метро я неожиданно столкнулась с Ярославой.

— Катя! Котеночек! Я так соскучилась! — она повисла у меня на шее. Все лето Яся провела в деревне и уже давно названивала мне домой, еще не зная, что переехала к Коляковцеву. Мама не дала ей мой новый телефон. Наверное, ей было стыдно за меня. Могу себе представить, что она обо мне думала! Пошлая карьеристка, прокладывающая себе дорогу через постель! Разве она поверит, что Миша боится даже подойти ко мне слишком близко, опасаясь, что я сломя голову брошусь в ванную и запрусь там на всю ночь?

— Ну как Боря? Ты познакомишь меня с ним? — Яся вся горела нетерпением. Я написала ей о нем, когда еще не знала, чем все это закончится, и теперь Яся, обожающая любовные истории, жаждала романтических подробностей.

— Нет, Ясик. Уже нет. Давай сменим тему, — вымученно улыбнулась я, но я снова ошиблась — они все-таки познакомились. Мы долго бродили по городу, обсуждая университетские новости, будущие планы, как вдруг оказались на Малом проспекте. Фрейд писал, что бессознательные поступки выдают наши тайные желания. Может, и так, но видит Бог, я совсем не хотела, чтобы Боря вновь увидел меня. Это получилось случайно. Я была уверенна, что первого сентября он не работает, и позволила себе снова нырнуть в до боли знакомый полумрак «Трюма». Мы приютились в уголке и угощались горячим чаем, изредка перебрасываясь доброжелательными замечаниями с Ольгой.

И вдруг Саша и Боря оказались прямо перед нами. Я не могла оторвать взгляд от его утомленных рабочим днем глаз, с ужасом наблюдая, как он пытается совладать с испугом, овладевшим им так неожиданно. А Саша так не кстати, видимо, еще помня наши былые посиделки, весело разболтал, что они уже собираются домой. — Здорово! Боря! А ты не подвезешь нас с Ясенькой? — все-таки не удержалась я.

— Я сегодня без машины, — все более терялся Боря.

— Так, девушки, мы вас покинем, — бодро вмешался Саша, — но через двадцать минут я доставлю вам Бориса в целости и сохранности!

Он ошибся. Боря просто сбежал. Сбежал от меня. И когда Саша вновь подошел к нашему столику, ему пришлось спрятать глаза и выдавить из себя: — Боря просил принести свои извинения. Его срочно вызвали к командиру.

Это было последней каплей. Такого жалкого обмана я уже не могла вынести. Притихшая Яся молча гладила меня по руке, опасаясь вымолвить хоть слово участия. Я ненатурально поулыбалась и, наспех распрощавшись с ней, побрела к дому. Вдруг рядом со мной просигналил автомобиль. Я обернулась и увидела Мишин BMW. Перевалив через лужи, я нехотя загрузилась внутрь.

— Катюш! Пощебечи чего-нибудь, а то я так загружен сегодня! — с ходу заговорил он.

— Отстань, — грубо отмахнулась я. Да, вот она моя жизнь. Быть игрушкой этого холеного красавца, поднимать ему настроение.

— Что это с тобой? — удивился Миша. Я не ответила. А что я могла сказать? Что за лето успела привыкнуть к другому обращению, предупредительному и ласковому? Мы молча доехали до дома, и я сразу же заперлась в ванной, пытаясь избежать его пристального бездонного взгляда. Миша был явно озадачен моим поведением, и я услышала, как он, не особенно церемонясь, устроил шмон в моих вещах. Так, вот он нашел фотографии… Ага! А это стихи, и, кажется, письма… Михаил позвонил кому-то, и вот уже плачущий Лешенька был отправлен к бабушке. Наступил и мой черед.

— Катерина! Открой дверь! Я кому говорю! — настойчиво твердил он. В ответ я включила воду. И тут вдруг произошло что-то странное. Такого я от Коляковцева никогда не ожидала! Он рывком выломал дверь и, больно схватив меня за руку, потащил в комнату. Он буквально швырнул меня на кровать и придавил всей тяжестью своего тела.

— Убери руки, — задыхаясь, прошипела я.

— Что? — заорал он. — Да я хоть пальцем когда-нибудь тебя тронул? Что ты из себя корчишь? Тоже мне страдалица! Кому ты нужна? Цыпленок синюшний!

— Ты зато великолепен! Просто неотразим! — отпарировала я сквозь зубы. Как я его ненавидела в ту минуту! Мне хотелось расцарапать его красивую физиономию, придушить его. Все в нем выводило меня из себя. Он был идеален до тошноты, до безобразия.

— Ну ты, видимо, тоже ничего! — кипел Миша. — Надо же! Такая маленькая с виду, а оказывается, обыкновенная потаскуха! Шлюха!

— Шлюха? — взорвалась я. — А ты, значит, добродетель ходячая? Может, ты конечно и прав, только ты меня на свои миллионы не купишь!

— Да где уж мне! Что ты! А вот любой паршивый мент за пару цветочков очень хорошо проведет с тобой время! Ты, оказывается, форму уважаешь? Вот уж не подумал бы!

— Убирайся! Мерзавец! Негодяй! — я уже совсем ничего не соображала. — Да, мне пора, — Миша кинул мрачный взгляд на часы и как-то резко успокоился. — Никуда не уходи! Слышишь?

— Пошел к черту! — запустила я ему вслед подушкой. Он молча вышел. Только теперь я почувствовала, как мне это все надоело, как я устала. Наверное, у него есть право орать на меня. Наверное, и перед ним я виновата. В конце концов он ждет от меня большего, чем я могу ему дать. И не без оснований, иначе какого черта я поселилась в его квартире?! Какое ему дело до моих личных проблем? Ведь не могу же я сказать ему, что переехала, потому что боюсь ненароком наткнуться на Борю, а снять квартиру у меня не хватает практицизма. Боже мой! Неужели я и в правду потаскуха? Никогда не думала, что стану героиней случайного романа! Пошлость какая! Нет, мне никогда не разобраться в бардаке, в который превратилась моя жизнь. Боря любит Вику, Вика любит Борю, но почему-то от суммы слагаемых меняется тождество, а равенства вообще не получается.

Еще Света… Миша. Голова идет кругом! Я больше не хочу никого любить, я не хочу, чтобы кто-то любил меня. Я уже ничего не хочу. Мне просто лень, лень жить. Пусть они сами ковыряются в своих проблемах, которые сами же себе и создают. Как старательно Боря убеждал меня в своей принципиальности! Так что же он сам и плюет на нее? Если эта женщина дороже ему, чем собственная совесть, почему он не борется за нее? А если он не хочет растоптать свое «Я» ради секундного упоения любви, так зачем же он позволяет ей влезать в его жизнь? Да еще и меня впутал! Все! Баста! Отныне моя хата с краю. Меня больше ничто не касается, и мне на всех наплевать. И не надо обвинять меня в слабости, в безрассудстве! Я не напрашилась на этот праздник. Я никогда, несмотря на отсутствие четко сформулированной жизненной концепции и каких-либо принципиальных начал, не взваливала свои проблемы на чужие плечи. Никто не знал о моей боли. Я никогда не использовала другого человека для того, чтобы сбежать от себя или своего прошлого, хотя я не знаю, насколько я добродетельна. Вполне возможно, что я способна и на предательство и на подлость. Но никогда я не стану столь разумной, как Вика, которая принимает любовь как должное и не чувствует себя обязанной, никогда я не стану превращать человека в аквариум или еще что-нибудь столь же ценное, никогда я не стану заменять свою любовь чужой. Но я не смогу уже быть и собой. Я просто больше ни во что не верю, а человек без веры не человек. Каждый во что-то верит. Когда-то и у меня был Бог, даже вполне материализованный. В его глазах отражалось небо и можно было в них пересчитывать облака. Его губы скрывали солнечный свет, который он дарил мне своей улыбкой. Все в нем было божественно! И то, как он курил, и то, как он пил пиво… Но потом он сказал, что все это чары, и он вовсе не Бог. Так кто же? Кудесник? Чародей? Ведь когда рассеиваются чары, все кончается, уже ничего нет. Солгал ли он в первый раз или во второй, но ложь перечеркнула его святость. Если лжет даже Бог, то что делать мне? Лучше жить во сне, чем бежать от действительности в сон. Ну что ж! Вот, пожалуй, и все!.. Ты останешься на том конце дороги, я меж снов своих бродить пойду…» Миша вздрогнул и выронил тетрадь. «Какой бред! Какое безумие!» — дико стучало в голове. Он не заметил, как рядом присел Василий, вспотевший, изможденный.

— Жива, — выдохнул он. — Все обойдется.

— Это точно? — безжизненно спросил Михаил.

— Да что с тобой?

— Вася! Она опять что-нибудь с собой сделает! Ты только посмотри, что она пишет!

— А ты-то на что? — повысил голос доктор.

— Она ненавидит меня, — покачал головой Миша.

— Глупости! Ты ее спас! Женщины всегда влюбляются в своих спасителей!

— Она думает, что любовь — это цветы в постель, — растерянно бормотал Миша.

— Черт! Да пошли ты ее подальше! Уже даже я устал! — громко выдохнул Вася. — Сдалась она тебе! Что ты вообще с ней связался? Мало летка и есть малолетка! Так и будет влезать в какое-нибудь дерьмо, а ты ее вытаскивать!

— Я без нее никто, — печально признался Миша.

— Это ты-то?! По-моему, тебе тоже пора подлечиться! Да она в подметки тебе не годится! Ведь девчонка! Глупая, маленькая девчонка!

— Ты ее видел? — вскинул на него усталые глаза Миша. Вася замолчал. Больше нечего было сказать. Если человек безумен, то это надолго.

— Тогда принеси ей цветы в постель, — пожал он плечами.

— Она не поверит, — покачал головой Михаил. — Она же знает, что я никогда бы такого не сделал.

— Ну что? И ты теперь будешь ныть? — разозлился Вася. — В пору открывать клуб разбитых сердец и дружно пускать розовые сопли.

Давай-ка лучше подсуетись, чтобы все оформили как несчастный случай, а то ее в дурдом на месяц сошлют.

— Еще и права на машину не дадут, — усмехнулся Миша.

— Вот-вот! — подмигнул Василий, обрадовавшись, что приятель воспрял духом.

— К ней можно?

— Только без шума! Она еще под наркозом!

Но Миша и не думал слушать ответ. Он решительно шагнул к палате с табличкой «Посторонним вход воспрещен» и осторожно открыл дверь. Катя лежала на постели, спокойная, воздушная, совсем прозрачная, так что сквозь побледневшую кажу легко угадывались безкровные вены. Но она дышала, и это было для него главным. Сон почти сразу увлек его на край утомленного сознания. Он проспал бы сутки, не меньше, до того его измотала тревога за нее. Но его чуткий слух вдруг уловил сквозь размытый туман сновидений ее голос.

— Миша… — он мигом распахнул глаза, готовый к новым ударам судьбы. Нет, вроде бы все спокойно. Только крепко сомкнутые ресницы Катиных глаз теперь обнажили ее яркий незабудковый взгляд.

— А я боялся, ты назовешь меня Борей, — не удержался он. — Прости!

— Ничего, — одними губами ответила Катя.

— Идиотка, — грустно улыбнулся Михаил.

— Извини, — прошелестела она.

— Ты так мне надоела, Катя! Я так устал от тебя! Может, послать тебя подальше?!

— Ага, согласилась Катя.

— Да куда ж ты без меня денешься! — вздохнул Миша, бережно взяв ее за руку, стараясь не потревожить капельницу.

— Миша! Я не хочу в психушку, — неожиданно тихо заговорила девушка.

— Да? А по-моему, тебе там самое место! — возразил Михаил. — Ты что думаешь, я опять возьму тебя к себе? Пригрею змею на груди? Я еще не совсем спятил! Я не хочу бояться заглядывать в собственную ванную! И потом у меня маленький ребенок!

— Я не хочу в психушку, — еле слышно перебила его девушка.

Миша проснулся от резкого солнечного света, пробравшегося сквозь неплотно задернутые шторы. Он недовольно покосился на будильник. «Черт! Только три часа удалось поспать! Надо бы встать…» — лениво пробегали мысли, но Катя, засыпая крепко сжала его руку и до сих пор не отпустила ее. Вот сейчас она проснется, взмахнет ресницами, и он окажется внутри ее блестящих зрачков, увидит в них свое отражение. Миша даже затаил дыхание, но вдруг где-то рядом мелкой трелью зазвенел телефон. Михаил удивленно поглядел по сторонам. Он же отключил вчера всю технику, чтобы ничто не могло потревожить ее сон. Ах да! Это сотовый!

— Алло, — шепнул он.

— Коляковцев! Ты в своем уме? Я уже час тебя дожидаюсь! — орали на другом конце города.

— Я не могу, почти не слышно ответил Миша.

— А ты чего шепчешь? Заболел? — забеспокоилась трубка.

— Да нет… Тут Катя спит…

— Ты со всем, что ли спятил? Какая Катя? Давай живо, мотай сюда! Кто за тебя работать будет?

— Я не могу. Она держит меня за руку. Значит я ей нужен, и, когда она проснется, я буду рядом, — терпеливо объяснил Миша и нажал «отбой».