Без Сна

Глава 17

Я не чувствую себя особенно весело, когда я подхожу к двери Линдена, спасибо, Смит, но, по крайней мере, Николь в безопасности. Она будет жить. Отвратительной резни в мастерской никогда не произойдет.

И её родителям никогда не придется её найти.

Я в последний раз дрожу при этой мысли и звоню в дверь. Она открывается едва ли не через две секунды.

— Я видел, как ты приехала, — сказал Линден с усмешкой, — но я не был достаточно быстр.

Я пялюсь; я в этом уверена. Его улыбка практически излучает солнечный свет, когда он стоит в фойе, его сзади освещает солнце, проникающее в окна от пола до потолка, на нём свободные джинсы, висящие на бёдрах, и чёрная футболка с длинными рукавами, обтягивающая его идеальные рёбра. В течение многих лет я с завистью наблюдала, как он флиртовал с другими девушками, но это, это совсем другое. Линден у себя дома. Повседневный и непринужденный.

— Не хочешь зайти внутрь? — спрашивает он, широко распахнув дверь.

— К-конечно, — я заикаюсь, но он даже не улыбнулся. — Смотри что я тебе принесла, — говорю я, протягивая лоток булочек с корицей, когда холод остался позади за закрытой дверью.

Глаза Линдена расширяются.

— Дружище, это булочки с корицей?

— Мы с мамой готовим их каждый год.

— Подожди, подожди, вы их испекли? Прямо из муки и сахара и всего такого?

Я смотрю на него в явном замешательстве, и он смеется.

— Извини, это звучит странно. Он наклоняется ближе и шепчет: — Моя мама ничего не делает, кроме французских тостов. И я имею в виду, что она покупает хлеб в магазине, и окунает его в готовую яичную смесь, куда она добавляет немного корицы. От этого она чувствует себя по-домашнему.

Я улыбаюсь и следую за Линденом в кухню — одна из комнат, которую мне не удалось увидеть прошлым вечером. Наверное, я не очень удивлена, что всё сверкает чистотой менее чем через двадцать четыре часа после вечеринки, но я действительно думаю, скольких людей для этого потребовалось.

Линден ставит контейнер на стойку и смотрит на него несколько секунд, прежде чем взглянуть на меня с виноватым выражением.

— Я буду выглядеть как шестилетний, если спрошу, можно ли съесть одну прямо сейчас? Они выглядят потрясающе.

— Нет, пожалуйста, ешь! — говорю я, усмехаясь от уха до уха. — Хотя, ты должен сделать это правильно.

Он с сомнением смотрит на меня.

— Есть правильный способ есть булочку с корицей?

— Да! Горячая булочка, холодная глазурь, ешь руками, — говорю я со смехом. В конце концов я позволяю ему использовать вилку, хотя я сообщаю ему, что он упустил лучшую часть.

Он откусывает большой кусок, а затем закрывает глаза и стонет.

— Ох, дружище, как вкусно. Я не просто говорю это, потому что ты здесь. Это потрясающе. Его глаза открываются, и он глотает. — Я такая задница, позволь мне угостить тебя. И он поворачивается, чтобы взять тарелку, прежде чем я успеваю остановить его.

— Нет, нет, нет, — говорю я, вытянув руку перед ним, пытаясь отодвинуть булки с корицей. Мой желудок всё ещё сжимается после ужасающих событий. При таком раскладе я не смогу есть до конца дня. — Клянусь, я съела целую дюжину за последние два дня. Честно говоря, я больше не хочу. — Это звучит убедительно, верно?

— Как угодно, — говорит он, делая ещё один укус. — Но я буду очень жесток и съем это перед тобой, потому что я в прямом смысле не могу остановиться.

Я смеюсь, пока он продолжает жевать, и мы немного болтаем о рождественских подарках. Я чувствую, что напряжение с последнего часа начинает ослабевать. Он отмахивается от своего нового снегохода, когда моя челюсть падает при мысли о том, чтобы получить что-то такое дорогое, и он улыбается в самый подходящий момент, когда я рассказываю ему о тунике, которую связала мама для меня. Я не знаю, как в настоящей жизни Линден умудряется быть ещё более совершенным, чем в моей голове. Но так или иначе, он это делает.

Когда он положил вилку на пустую тарелку, мне удалось очистить грудь от страха и напряжения после встречи со Смитом.

— Ещё раз спасибо за то, что ты пришла вчера вечером, — говорит Линден, и теперь его голос тихий. — Я действительно хорошо провёл время. Эм… лучше, чем я мог ожидать. Не то, чтобы я не думал, что я хорошо проведу время с тобой, — поправляет он, почти нервничая. — Но я….Я хорошо провёл время.

Он отставляет тарелку и наклоняется через стойку, опираясь локтями на столешницу. Его нос буквально в шести дюймах от меня, и мой желудок чувствует себя так, как будто в нём извиваются черви.

— Я тоже, — отвечаю я, слишком робея, чтобы наклониться ближе. Что, если такая близость для него нормальна? Что, если это ничего не значит?

— И я рад, что ты пришла сегодня, — говорит он. На этот раз я уверена, что это не моё воображение, что он наклоняется вперёд на дюйм или два.

— Потому что я привезла тебе булочки с корицей? — спросила я, поддразнивая. Я флиртовала с ним? Ну надо же!

— Бонус, — говорит он, и на этот раз я чувствую его дыхание на своем лице. Я киваю. У меня нет слов. Мои руки чувствуют себя бесполезными, лёжа на стойке, пока его пальцы не соскользнули и накрыли их. — Когда мы вернёмся в школу, я надеюсь, что мы сможем общаться.

— Я подумаю об этом, — говорю я, хотя это похоже на то, что каждый нерв моего тела связан с руками. Надеюсь, они не начнут потеть.

— Я думаю, что это глупо, что люди избегают тебя, потому что у тебя проблемы со здоровьем. Не похоже, что это твоя вина.

Привет, реальность. Мой живот сжимается, и мне хочется, что он сказал что угодно, только не это.

— Эй, эй, не смотри так, — говорит Линден, и он поднимает моё лицо двумя пальцами за подбородок. — Не нужно говорить об этом. Прости.

Он сожалеет? Потому что я лгунья? Я заставляю себя улыбаться.

— Всё нормально. Я привыкла к этому, — я замолкаю на несколько секунд, а затем, чувствуя себя ошеломленной его прикосновением к моей руке, я спрашиваю: — Ты когда-нибудь чувствовал себя так, будто твоя жизнь не принадлежит тебе? — Он смеётся, и я протестую, — Я серьёзно!

— Я тоже, — говорит Линден, всё ещё улыбаясь. — Но разве не такой должна быть жизнь подростка? Я клянусь, что мои родители контролируют каждый мой шаг.

— Правда? — немного удивленно спрашиваю я. Это не проблема. Я никогда не считала, что моя мама слишком доверчива, но, может быть всё так и есть.

— Ясное дело. И они хотят планировать мою жизнь. Я ещё не выпускник, и мой папа уже выбрал колледж для меня. И аспирантуру. Хочет, чтобы я был таким же крупным адвокатом, как он.

— Это то, чего хочешь ты?

Он фыркает.

— Работать столько же, сколько он? Защищать отбросы, которые он защищает? Ни в коем случае. Смех исчез из его голоса, и я могу сказать, что это то, что его серьёзно возмущает. — Я не знаю, чего я хочу, но не такой жизни как у него.

— Я тоже, — говорю я, думая о Сиерре. Её планы насчет того, что я буду состоять в тайном обществе, и о которых она не говорит. Я не уверена, что хочу такого будущего.

— Твоя мама? В самом деле?

— Моя тётя. Она живет с нами.

— Мы должны заключить сделку, — говорит Линден, и его улыбка возвращается. — Мы оба сделаем то, что хотим после окончания средней школы. И мы будем помогать друг другу. Его голос мягок, но он звучит серьезно, как будто он действительно ищет соучастника.

Он не знает, насколько серьёзно для меня такое обещание.

И как это заманчиво.

Моё сердце пускается в бег, когда я протягиваю руку.

— Договорились, — говорю я, надеясь, что выгляжу кокетливо, а не нервно.

Он скользит рукой по моей руке и крепко сжимает её.

— Это обещание, — мягко говорит он.

— Обещание, — эхом повторяю я, и что-то в этом слове, сказанном вслух, заставляет меня чувствовать себя так, словно я могу управлять своим будущим. Схватить его двумя руками и сделать таким, как хочу.

— Мы должны как-то закрепить его, — говорит Линден, изучая моё лицо.

Я поднимаю бровь.

— Ты ведь не собираешься плевать мне на руку, не так ли? Или тыкать иголкой в палец?

— Это не совсем то, что я имел в виду, — говорит он, и, наклоняясь вперёд, он тянет на себя наши руки, приближая меня к себе. — Просто чтобы сделать это официальным, — шепчет он.

Затем его губы мягко касаются моих.

Это недолго. И не страстно. Это просто самый лёгкий намёк на поцелуй.

И это прекрасно.

Его губы теплые, со вкусом сахара и корицы, и чего-то именно его. Я знаю, что это не первый поцелуй Линдена, но первый мой.

И это всё — всё, о чём я мечтала.

Глава 18

Когда я возвращаюсь домой от Линдена, мне грустно, больше не было поцелуев, даже при прощании, я направилась прямо в свою комнату и начала изучать фотографии «Восстановления сломанного будущего» с самого начала.

Когда небо за окном темнеет, я начинаю понимать хотя бы небольшую часть того, о чем говорит книга. По-видимому, сверхъестественная область — это место, которое на самом деле физически существует, но в слегка измененном измерении. Но не понадобится исчезать из этого мира, чтобы войти туда. Ты проецируешь туда физическую версию себя своим разумом. Наверное, это похоже на то, что я делала в своем втором взгляде, когда возвращалась к своим видениям, думаю я. Или как думает автор книги. Всё это звучит для меня немного фантастически. Но, по-видимому, ясно, что это другое место, отличающееся от моего второго взгляда, где я вижу предсказания. Моё второй взгляд определенно существует внутри моей головы.

Согласно этому, чтобы добраться до сверхъестественной области, ты «прыгаешь» в альтернативное измерение своим проецируемым физическим «я». Что бы это, черт возьми, не означало.

Трудно получить более приличную информацию из текста. Может быть, потому, что я не была там. Не видела этого. Пока что.

В ту ночь, ложась спать, я запираю дверь в спальню. Это становится привычкой, а не прихотью. Но теперь моя жизнь полна секретов. Ну, всегда было много секретов, но теперь я храню их и от Сиерры.

Я лежу в постели, сложив пальцы поверх кулона, ожидая чтобы сон поглотил меня..

И жду.

И жду.

Сон никогда не приходит легко, когда действительно этого хочешь. Но, пока я ворочаюсь и мечусь, одеяла окутывают меня каким-то ненатуральным образом. Я не совсем в сознании, это больше похоже на то, как чувствуешь себя во сне до тех пор, пока не понимаешь что это сон.

Я плыву, нет, это больше похоже на плавание сквозь густую воду. И я плыву, плыву к чему-то, чего не вижу. Я хочу попасть туда очень сильно. Я почти там и…

Солнечный свет пронзает мои веки.

Проснувшись я чувствую, что я на самом деле не спала. Отдыхала, я думаю. И я чувствую разочарование, которое почти сокрушает меня. Я не знаю, почему. Я не добралась до сверхъестественной области… по крайней мере, я не думаю, что сделала это. Но, может быть, я направлялась туда?

Я натягиваю футболку через голову, когда моя мама взволнованно зовёт меня по имени. Это заставляет меня волноваться. Очень плохо, что моя жизнь теперь такая.

Это Николь. Она во всех новостях.

Но это потому, что она жива.

— У меня просто было это чувство, — Николь повторяет снова и снова каждому репортеру, который спрашивает. — Мои родители только что ушли, и у меня было такое чувство, что я должна пойти к моей подруге Саре. Я знала, что должна уйти, — говорит она очень серьезно, когда её руки тянутся к её крестику на цепочке. Неосознанное действие. Её яркие голубые глаза широко распахнуты и в ужасе от того, что могло случиться, и она полна радости, что это её пятнадцать минут славы.

Не было бы радости, если бы она действительно знала, что должно было случиться. От воспоминаний об этой картине у меня все еще нет аппетита.

Камеры постоянно возвращаются к мачете, всё ещё торчащему в стене сарая, полицейские кружат и фотографируют, фото за фото. Следы шин там, где убийца переезжал сугроб, также сфотографированы, хотя полиция заявила, что они не ожидают, что смогут извлечь из них какие-либо полезные доказательства.

Мама так рада, что кто-то ускользнул от убийцы, но мне кажется, что у меня в голове начался обратный отсчёт. Несмотря на то, что мы предотвратили это, Смит прав; мы должны сделать больше. Между видением и фактическим событием было меньше двенадцати часов. Несколько видений, которые у меня были, и которые я была в состоянии отследить, всегда были, по крайней мере, на несколько дней раньше. Я помню, когда мне было шесть лет, ожидая почти две недели всех знаков из видения о смерти Сиерры.

У меня никогда не было видения, которое происходило менее чем за день до того, как этот парень начал убивать детей. Он так зол. Я дрожу. Мне нужно научиться лучше управлять этим всем. Я должна остановить его.

Вернувшись в свою комнату, я беру телефон, чтобы снова изучить текст Оракулов, когда он начинает вибрировать в руке, я волнуюсь и бросаю его на пол.

Возможно, у меня не совсем кошачьи рефлексы.

Имя Линдена вспыхивает на экране, и моё сердцебиение бросается сразу же в гонку, хотя на этот раз по совершенно другой причине.

«Мне скучно. Что ты делаешь сегодня?»

Я стону и падаю обратно на кровать. В течение шести лет я хотела, чтобы Линден проявил ко мне какой-то интерес. Почему всё это дерьмо должно происходить одновременно? Я долго смотрю на экран телефона, пытаясь определить вероятность того, что моя мама разрешит мне выйти из дома сегодня.

«Не уверена, что моя мама позволит мне сделать что-нибудь.»

«У моей мамы всё ещё есть охранник.»

Я поднимаю бровь и набираю текст:

«Это не может навредить в моем случае.»

«Хочешь прокатиться на снегоходе?»

Это звучит как рай. Но серьезно? Я нажимаю кнопку, чтобы позвонить Линдену, чтобы поговорить полными предложениями.

— Доброе утро, — говорю я, когда он отвечает, и мне почему-то кажется интимным приветствовать его, лёжа с постели.

— Так что ты думаешь? — спрашивает он. — Моя новая машина умирает без пробного пробега.

— Это безопасно? — спрашиваю я полушепотом, на случай, если мама находится на расстоянии слышимости. Я не должна волноваться. Я у меня должно быть видение, прежде чем убийца снова ударит. Но я не знаю этого точно. Тем не менее, я бы знала, настанет ли моя собственная смерть, верно? Это то, на что я полагаюсь в течение последних нескольких недель.

— Ты сомневаешься в моих способностях в качестве водителя?

— Это не то, что я имею в виду, — говорю я. — Должны ли мы быть одни, пока…. убийца всё ещё на свободе? Я имею в виду, после того, что случилось с Николь?

Линден молчит несколько секунд, и я чувствую себя виноватой. Я знаю, что ему нравится, что я помогаю ему забыть об убийствах, пусть даже временно. Но мы должны быть разумными. — Я думаю, что мой снегоход достаточно быстр, чтобы я мог уйти от всех, кто мог бы подойти к нам. И я буду держать нас в открытом пространстве. Так тебе будет лучше? — я ожидаю, что он будет раздражён, но этого не происходит. Похоже, он действительно хочет, чтобы я чувствовала себя хорошо.

Я сухо хихикаю. Если бы.

— Это не меня ты должен убедить; а мою маму. Я высовываю голову из своей двери и смотрю в обе стороны в коридоре, прежде чем тихо спросить: — Что, если я скажу ей, что я просто иду к тебе домой?

Он смеется, и от этого яркого звука моя тоска убегает. — Ты сделай то, что должна. Просто… Просто приходи, ладно?

Я никогда не ездила на снегоходе. Это похоже на полёт! Я крепко держусь за Линдена и визжу, когда он взлетает по сугробу, и подбрасывает нас на несколько футов в воздух, чтобы мягко приземлиться на землю в кучу снежной пыли, а потом мы снова скользим.

Я одета в лыжный костюм, из которого Линден вырос уже давно. И я благодарна за тепло, когда холодный воздух свистит мимо нас. Мы продолжаем кататься целых два часа по идеальному, нетронутому белому снегу, и к тому времени, когда мы вернулись в гараж его родителей, я растерялась от восторга и волнения, хотя мои щёки настолько замерзли, что я не чувствую их.

— Это было потрясающе, — говорю, когда Линден расстегивает мой шлем, и я снимаю его, мир потрясающе яркий, без козырька перед глазами.

— Это хорошая машина, — говорит Линден, глядя вниз на блестящий снегоход, а затем проводит рукой вдоль него.

Вылезать из костюмов почти так же забавно, как надевать их — Линдену снова пришлось помогать мне с половиной застежек.

— Я чувствую, что мне четыре года, — говорю я, хихикая. — Мне нужно столько помогать.

— Ты привыкнешь к этому, — говорит Линден так небрежно, что моё сердце пропускает удар. Его простое, лёгкое предположение, что мы сделаем это снова. Скоро, и достаточно часто, чтобы я привыкла к глупому костюму.

— Ты выглядишь замёрзшей, — говорит Линден, поднимая руку, чтобы убрать влажную прядь волос с моего лица. Он встречает мои глаза, и его рука замирает. На мгновение, я думаю, что он может поцеловать меня снова. Настоящий поцелуй, а не недо-поцелуй. Но после нескольких секунд напряженности он улыбается, опускает руку и склоняет голову. — Давай зайдем внутрь.

Мы останавливаемся на кухне, и Линден нажимает кнопку на очень высокотехнологичной блестящей штуковине, и через несколько минут мы оба держим паровые чашки пенистого капучино.

— Это так здорово, — говорю я, мои руки нагреваются вокруг моей кружки. — Это похоже на Старбакс дома.

Он ведет меня в комнату отдыха, где огромный телевизор тянется через одну стену, а комната достаточно большая, чтобы усадить по меньшей мере десять человек. Линден падает на встроенный диванчик и похлопывает по месту рядом с собой.

Не сиденье рядом с ним, а место на той же подушке возле него.

После кратких уговоров самой себя, что я могу это сделать, я осторожно сажусь рядом с ним, чтобы не пролить свой напиток. Наши бедра соприкасаются, и наши плечи касаются друг друга, когда я осторожно опускаюсь рядом с ним.

Глотая свой пенистый кофе, я незаметно осматриваюсь. Декор довольно простой и почти полностью черно-белый. Цветная линия подушек на диване, глубокие тона драгоценных камей, которые стали единственными яркими пятнами во всей комнате. Это так элегантно и красиво.

Но это заставляет меня беспокоиться о том, чтобы не разлить кофе на что угодно.

Я не уверена, что хотела бы жить в такой формальности. Я изучаю профиль Линдена и задаюсь вопросом, находит ли он его удушающим.

Прежде чем он поймет меня, я отворачиваюсь, и смотрю на длинное, широкое зеркало над диваном на соседней стене. Я едва перевожу дыхание и прикладываю руку к своим волосам, свалявшимся и выглядящим как один сплошной беспорядок.

Линден смотрит на меня с тревогой. Когда он понимает, почему я расстроена, он хихикает.

— Ты знал! — обвиняю я, указывая пальцем на него.

— Ой, да ладно. Это мило, — говорит Линден.

Я поставила свой кофе на стол и буквально подпрыгнула чтобы попробовать привести хоть какой-то порядок в хаос на голове. Что-то хлопает меня по спине, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть одну из подушек на полу. Я хватаю ближайшую к себе подушку и бросаю её в него. Он вытягивает руки вверх, чтобы заблокировать то, что было бы идеальным ударом в лицо, затем снова запускает ей в меня, и сразу же еще одной.

Я кричу, и мы оба смеёмся и бросаем подушки, пока все прежние прекрасно расположенные декорации не оказываются на полу. Линден хватает меня за талию и возвращает на диван, притягивая меня к себе.

Он пробегает пальцами по моим спутанным волосам, поправляя некоторые пряди.

— Ты выглядишь так очаровательно. И тут, почти без предупреждения, его губы оказываются на моих, и он притягивает мои бёдра к себе, и я едва могу дышать.

Это настоящий поцелуй. Это тепло, мягко и целеустремлённо, вчерашний поцелуй не был таким. Одна рука движется по моим рёбрам, по бёдрам, затем он зажимает пальцы под моим коленом и тянет мою ногу вверх и через него, наши тела так близко, что он меня согревает даже лучше, чем сливочный капучино.

После долгого, мягкого, затяжного поцелуя он отрывается и наклоняет голову, чтобы посмотреть мне в лицо, хотя он держит мою ногу так, чтобы наши бёдра были очень близки.

— Почему я не замечал тебя раньше? — шепчет он и проводит одним пальцем по моей щеке. Я останавливаюсь на смешном чувстве дежа вю, которое провоцируют его слова. Это потому, что я думала, что этот разговор происходит примерно тысячу раз? Или я действительно мечтала о именно такой сцене?

Я улыбаюсь ему, когда он снова наклоняется ко мне. Всё это так волнующе и нереально, и я не знаю, что делать. Честно говоря, всё происходит немного быстро. Но не для меня, для него. Я мечтала об этом годами. Возможно, Линден просто быстро движется.

Я не могу сказать, что я возражаю.

Кончики его пальцев касаются моей голой кожи спины, между поясом брюк и рубашкой. Он колеблется, как будто он не уверен, что делать дальше. Затем его пальцы скользят по моему позвоночнику и тянут меня ещё ближе к нему.

Я забываю все свои переживания. Это не имеет значения. Сегодня, сейчас все прекрасно.

Всё кажется правильным.

Глава 19

— Ты не видела этого? — Слова Смита потрясли меня после пробуждения.

— Что? Смит? — грубо говорю я.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты этого не видела, а не то, что ты решила не говорить мне.

— Видела что? — туман начинает проясняться, но ещё полностью не исчез.

На другом конце долгое молчание.

— Иди, посмотри новости, — говорит он с отчаянной ноткой в голосе, которая пробуждает меня до конца. — Перезвони мне позже.

Он вешает трубку, не прощаясь.

Тонущее чувство в желудке — лучшее предсказание, чем дар Оракула. Я засунула ноги в тапочки, не утруждая себя одеванием и почти выбежала из своей комнаты на кухню.

Пока ещё никто не поднялся. Ещё рассвет, прошло всего два дня после Рождества, и пятница в придачу. Я должна ещё спать.

Я включаю телевизор и убавляю звук, стоя лицом к экрану, и мои внутренности превращаются в желе.

Кто-то ещё мертв, и я не получила никакого предупреждения. Почему у меня не было видения? Я должна была предвидеть это.

Разве нет?

Я изучаю место преступления — то, что мне удаётся разглядеть, и я не знаю, что думать. Это похоже на пустующее пространство, и я не вижу никакой крови. Лежит тело, покрытое снегом, среди рыхлой пробивающейся кое-где коричневой травы, но видны очертания — слава богу — оно цельное. Вокруг протоптаны следы, но я не могу догадаться, какие из них появились раньше и какие принадлежат полицейским.

Репортер новостей рассказывает о том, как полиция работает всю ночь напролет, и как, по их мнению жертва умерла. Я отсчитываю обратно часы и понимаю, что горло горит от стыда, потому что убийца, вероятно, совершил это, пока я была занята Линденом.

Я полностью истощена, я опускаюсь на стул и даю волю слезам. Рационально, я знаю, что я ничего не могла сделать без видения. И я напоминаю себе, что я спасла двух других подростков от ужасных смертей.

Но все это сейчас кажется не важным. Я не спасла этого.

Я должна стараться лучше. Я должна сделать больше.

Я так потерялась в жалости к себе, что мама застаёт меня врасплох, и я подпрыгиваю, когда она касается моей руки. Она видит слёзы, которые мне не удалось скрыть, и прикосновение её руки на моей сжимается. — Что случилось?

Я безмолвно делаю жест в сторону молчащего телевизора.

— О, нет, — говорит мама, её голос больше похож на скрип. — Только не это.

Даже в своём кресле она заметно опускается, и мы обе опираемся друг на друга и смотрим на экран. Я уверена, что мы пропускаем детали, потому что выключен звук, но сейчас они, похоже, не очень важны. Что может быть важнее простого факта, что другой ребёнок, такой же, как я, мёртв?

Я наклоняю голову, когда камера снимает панораму за спиной репортера.

— Они вызвали ФБР, — говорю я, замечая яркие буквы на спинах черных курток. Мама колеблется, а затем увеличивает громкость.

…— Использовались различные способы для убийства каждой жертвы, теперь полиция заявляет, что есть некие признаки, указывающие на то, что один и тот же человек в ответе за все три убийства. Агент Джонсон, не могли бы вы рассказать об этом немного подробнее?

Камера поворачивается к мужчине в костюме, который выглядит усталым и помятым.

— Есть несколько фактов, которые мы отметили во всех трёх случаях. Первый — полное отсутствие доказательств ДНК, отпечатков пальцев и так далее. Во-вторых, телосложение убийцы примерно одинаково во всех трёх случаях, и в-третьих, он убивает без колебаний. Он очень точен и в нем нет неуверенности. Мы официально заявляем, что это серийный убийца, и наши психологи предполагают, что это его первые убийства, но этот человек планировал эти атаки, возможно, в течение многих лет.

— Спасибо, агент Джонсон. — Она поворачивается к камере. — Мы будем продолжать рассказывать об Убийце из Колдуотера по мере появления новостей.

Убийца из Колдуотера? Они дали ему имя. Я не знаю, почему это так злит меня. Может быть, потому, что это звучит так, что кто-то играет на телевидении убийцу, а не реальный психопат, который рубит семнадцатилетнюю девочку на куски.

— Серийный убийца теперь настоящий, — слабо говорит мама. — И никто не может спорить с тем, что нашим полицейским не нужна помощь. У них совсем нет опыта в этом.

Мы с мамой сидим вместе, когда восходит солнце, ничего не говоря, поскольку одни и те же кадры повторяются снова и снова. Мои глаза слишком устали, чтобы смотреть дальше, я протираю их и встаю, думая, что я попытаюсь утопить свои чувства в горячей ванне.

Я вижу Сиерру, прислонившуюся к дверному проёму, как будто у неё нет сил удержаться. Я шокирована, когда в её глазах блестят слёзы. Сиерра всю свою жизнь боролась, чтобы сохранить свои чувства на расстоянии вытянутой руки, потому что легче сражаться с видениями, когда ты спокоен. Она всегда казалась такой сильной, держащей всё под контролем.

И уставшей. Я потратила тринадцать лет на то, чтобы сражаться с видениями, и это меня изматывает каждый день. Сиерра занималась этим более тридцати лет. Наверное, она просыпается уже уставшей. Я стараюсь не видеть в ней своего будущего. Это слишком удручающе. Но в такие дни, как сегодня, я ничего не могу с этим поделать.

Сиерра встречает мой взгляд, и её веки сразу опускаются, как будто ей стыдно за то, что она попалась в такой уязвимый момент.

Но она не знает — и я никак не могу это выразить — насколько я счастлива тому, что у неё еще сохранились чувства.

Пар от горячей воды, который обычно помогает прояснить мои мысли, сегодня не работает. Кажется, всё ухудшается. Я была наполовину убеждена, что я должна помочь поймать убийцу — убеждена, что именно поэтому видения были такими сильными.

Но если это правда, разве я не должна была видеть это? Или, может быть, это убийство было всего лишь случайностью? Импульсивное убийство?

Тем не менее, разве я не должна была увидеть это импульсивное убийство? В предсказаниях я видела много незапланированных вещей. Это не должно отличаться от предыдущих!

Ничто из этого не имеет смысла.

И что хуже, я начинаю сомневаться.

Кроме того, вчера я не успела добраться до сверхъестественной области прошлой ночью. Но у меня снова появилось это чувство, будто я плыву через густую воду. Я не знаю, ожидать ли большего после двух ночей сна с подвеской — это просто кажется бесполезным. Чувство было более явным, и моя потребность попасть куда-то была более отчетливой. Я не знаю. означает ли это, что я продвинулась дальше.

Сегодня вечером я снова надену кулон и сфокусируюсь сильнее.

Не то чтобы я точно знала, как я сосредоточиться во время сна.

Смит сказал, что нужно подумать о сверхъестественной области, прежде чем идти спать. Я сделаю это.

Но я так делала и в последние две ночи.

Возможно, я позволила себе слишком увлечься с Линденом вчера. Я определенно забыла об убийствах на час или два. Может быть, мне нужно сосредоточиться только на сверхъестественной области — даже когда я не сплю — чтобы добраться туда. Я не знаю, как представить место, где я никогда не была.

Прошло несколько часов с тех пор, как Смит позвонил; я должна перезвонить ему. Но я понятия не имею, что сказать. Что мы будем дальше делать? Я думаю о его идее о приближении к жертве — почти наверняка достаточно близко, чтобы получить травму, но не убить. Каждый раз, когда я обдумывала это, я отодвигала эту мысль. Мы должны спасать людей, а не причинять им вред.

Но убийца так осторожен. Всегда в маске, всегда в перчатках. Парень из ФБР сказал сам: никаких доказательств ДНК. И они думают, что он давно это планировал.

Мне нужно лучше манипулировать своими видениями. Это единственный ответ. Я должна добраться до этого сверхъестественного места.

Когда вода стекает, и я стряхиваю волосы, у меня появляется идея. В книге «Восстановление сломанного будущего» говорится о важности неглубокого сна. Разве не может дневной сон быть более поверхностным, чем ночью? Может быть? Это имеет смысл. По крайней мере, стоит попробовать. И, поскольку я встала рано утром, у меня есть хорошее оправдание.

Предполагая, что я смогу успокоиться, потому что, как только я подумала об этом, я разнервничалась и разволновалась. Не совсем хороший способ подготовиться ко сну.

Как я хочу получить доступ к остальной части этой книги! Если Сиерра уйдет, я, возможно, смогу войти и снова взглянуть на неё. Черт, почти дошла до того, что просто возьму книгу, рискуя, что она заметит.

Если бы я могла поговорить с ней.

Но я настолько погрязла в своей лжи, что не могу сказать ей, не исповедуясь о всём, что я сделала. Всё, что я ещё планирую сделать. И я не думаю, что у меня хватило бы смелости сделать это.

Кроме того, не похоже, что она бы мне помогла. Я нарушаю каждое правило, о котором я когда-либо слышала. Она остановит меня — я в этом уверена. Я собираюсь сделать это сама.

— Я не могу встретиться с тобой, — прошептала я в телефон, когда я, наконец, достаточно набралась храбрости, чтобы позвонить Смиту. — Моя мама так волнуется, что она едва позволяет мне пойти в ванную без присмотра. Я смотрю на свою закрытую дверь. — Я даже пыталась заставить её позволить мне приехать прямо к моему… Я колеблюсь. — К моему парню домой, у которого, вроде бы, приняты серьезные меры безопасности, и это было абсолютное «нет».

Я вот так просто назвала Линдена «своим парнем»? Ну, когда проводишь время, занимаясь…тем, мы вчера делали, разве это не так?

— Кроме того, — продолжаю я, сотрясаясь от этой мысли на мгновение, — что мы будем делать? — У меня в горле снова встает ком, но я проглатываю его. — У меня нет видения, чтобы войти в него. На этот раз я ничего не видела.

— Тогда, я думаю, мы подождём, пока оно не появится, — говорит Смит, и я слышу разочарование в его голосе. Я могу сему посочувствовать, у меня тоже чувство полной беспомощности.

Но я чувствовала это всю жизнь; он всё ещё привыкает к этому.

— Смит? — говорю я, ещё тише, чем раньше. Потому что я собираюсь сказать, что я хотела бы спрятаться от себя, а еще от мамы. — Твоё предположение, когда у нас есть жертва, на неё нападают, но не убивают? Я думаю, ты прав. Что нам придется сделать что-то такое, чтобы получить сведения об этом парне.

— Ты уверена, что готова? — спрашивает Смит, как будто это не его идея. — Это большой шаг. И трудное решение.

— Ты думаешь, что я этого не знаю? — Это разрывает моё сердце пополам, просто от одних слов, но я больше не вижу вариантов.

— Я просто говорю, что тебе нужно полностью посвятить себя этому. Это потребует большого мастерства и небольшого риска. Ты спала с камнем?

— Да, — говорю я быстро. — Я не уверена, что это помогает. Я не думаю, что доберусь туда. Я близка — я знаю, что я рядом.

— Хорошо, продолжай пытаться. Надеюсь, ты скоро справишься.

— Я собираюсь попытаться вздремнуть, — говорю я защищаясь. — Может быть, когда я буду спать неглубоко, мне будет легче и лучше сконцентрироваться.

— Послушай, — говорит Смит, — позвони мне, как только у тебя будет новое видение, и мы постараемся привести план в порядок?

— Конечно, — я вяло соглашаюсь, а потом вешаю трубку. Я прислоняюсь спиной к изголовью кровати и растираю носовые пазухи. Я давно уже так много не плакала за один день, и от этого всё болит. Я удивленно смотрю на свой жужжащий телефон и нахожу смс от Линдена.

«Ты в порядке??!!!!!»

Вероятно, он просто проснулся и узнал о третьем убийстве. Теплое чувство охватывает меня. На этот раз кто-то проверяет меня. Но потом я вздыхаю и чувствую себя виноватой снова и снова. Я набираю ответ:

«Я в порядке.»

У меня нет сил, чтобы отправить что-нибудь ещё. И, видимо, у Линдена тоже. Прошло более часа, прежде чем мой телефон снова зажужжал, и я не сдвинулась ни на дюйм.

«Никто ещё не знает, кто это. Ты что-нибудь слышала?»

Я отвечаю, «нет», а потом, несмотря на плохое предчувствие, выключаю телефон. Он знает, что я жива; помимо этого, он будет жить несколько часов. Мне нужно сосредоточиться — я должна работать. Я вытаскиваю себя из своей комнаты и иду в мамин офис, чтобы привести план в действие.

— Я нехорошо себя чувствую, — говорю я, и это только наполовину ложь.

— Ты подхватила вирус в довершение всего? — спрашивает она сочувственно, хотя ее глаза тоже красные.

— Может быть, — говорю я с горечью, которую мне не нужно подделывать. — Или, может быть, просто так, — добавляю я. — Я собираюсь лечь и попытаться вздремнуть, и просто хотела вам сообщить, чтобы вы не стучали и не разбудили меня. Я встала слишком рано.

Я возвращаюсь в свою комнату и понимаю, как сложно заснуть, когда специально пытаешься это сделать. Моя комната полна мелочей, которые должны мне мешать глубоко заснуть — музыка тихо играет в наушниках, шторы раздвинуты, чтобы впустить в комнату свет, но они мешают мне заснуть. Я пытаюсь вместо этого сосредоточиться на своем дыхании, закрываю глаза и стараюсь не обращать внимание на шум, вдыхаю на десять счетов, и выдыхаю на пять. Всё время я думаю о рисунке куполообразного мира из книги Сиерры, который кажется слишком странным, чтобы быть настоящим.

Внезапно я плыву. Мои руки двигаются медленно, но на этот раз, когда я взмахиваю ими, то двигаюсь. Я чувствую поверхность намного выше себя, и я гребу ногами и руками. Я моргаю и вижу свет с тем же самым целым цветом и всё же отсутствием качества, которое имеет камень фокуса, и таким-то образом я знаю — я просто знаю — вот куда я пытаюсь добраться.

Я вырываюсь из странного воздуха или воды, и мои колени ударяются о твёрдую, плоскую поверхность. Я стою на коленях, тяжело дыша.

И когда я смотрю вверх, то понимаю, что я это сделала.

Глава 20

Я заставляю себя встать на ноги и делаю осторожный шаг вперёд. Кажется, я была права насчет дремоты и сосредоточенности, потому что я определенно здесь. Пол похож на зеркало, и он окружён огромным куполом, заполненным ряд за рядом изображениями — все играют на малой громкости, которая кажется шумом, когда они смешиваются.

Прищурившись, я фокусируюсь на одном на несколько секунд, и купол движется и вращается, приближая это изображение.

Картина полностью меня дезориентирует и заставляет упасть на колени; руками я касаюсь гладкой поверхности пола, чтобы напомнить себе, где верх, а где низ. Я чувствую себя потерянной и ощущаю головокружение.

Мне не нравится это.

Но я здесь. Что мне делать?

Я заставляю себя собраться; сажусь, вытягиваю ноги перед собой и широко расставляю пальцы на стеклянном полу.

— Пол, — говорю я себе. — Здесь пол, и теперь я не потеряю его.

Я вспоминаю о фокус-камне, и когда я наклоняю голову, вот он, висит у меня на шее. Наверное, потому, что так было, когда я заснула. Я схватила его в кулак, держась за единственную знакомую вещь в этом странном мире. Затем я оглядываюсь в бесконечную сферу изображений выше меня и выбираю одно случайным образом. Я фокусируюсь, и купол вращается и изображение останавливается передо мной.

Это девочка из школы, дома ругается с родителями. Я смотрю минутку, но если эта девушка не станет вчерашним мёртвым телом, она мне не интересна.

Смит сказал мне, что я могу легче манипулировать вещами во сне, чем в видениях. Поскольку я, наконец, сумела сохранить какой-то фокус, я решила попробовать это. Могу ли я здесь получить ответы, которые мне нужны? Смит сказал, что это все варианты возможного будущего, но как насчёт прошлого? Могу ли я увидеть и прошлое?

Я думаю о репортаже, который смотрела сегодня утром. Я представляю сцену в уме и стараюсь вспомнить каждую деталь, какую могу. Тонкая трава, пробивающаяся через снег, репортёр, стоящий в поле слякоти, заполненном десятками следов. Когда я открываю глаза, купол движется, и сцена преступления приближается ко мне.

Я подавляю чувство торжества и концентрируюсь на квадрате. Это не совсем то же самое, что смотреть новости — это не отредактировано. Репортер поправляет макияж платком, в то время, как помощник стоит рядом с кистью для пудры. Репортер кивает через мгновение, а помощник покрывает слегка покрасневший нос макияжем. Затем она делает успокаивающий вдох и возвращается к камере.

Это прошлое? Сцена выглядит по-другому.

Это бьет меня, как удар в живот.

Тело пропало.

Это не прошлое. Может быть это настоящее.

Итак, где же тело? Как бы отвечая на мой вопрос, купол движется, и мне приходится опереться на руки, чтобы снова не потерять равновесие. Ярко освещённая комната предстаёт передо мной, и я понимаю, что это морг.

Я нахожу часы, и они показывают 6:20. Вероятно, это вечер.

Я поняла. Только будущее. Ближайшее будущее, конечно, но только будущее. Не прошлое. Черт возьми! Я не могу следовать за шагами жертвы назад к убийце. Если только у меня не будет видения. Я хочу выть из-за несправедливости всего этого.

Но, может быть, я смогу узнать, кто жертва. Сцена наполняется таким количеством людей в белых халатах, которые склоняются над телом, что я не могу приблизиться, чтобы рассмотреть, и даже когда я встаю на колени и вытягиваю шею, я не вижу сквозь них.

Смит сказал, что Шелби заходила в сцены. Возможно, я тоже смогу это сделать.

Но что, если я застряну? Смит говорит об этом месте, как о песочнице для тренировок, но это должно быть что-то большее, потому что этому посвящена книга Сиерры.

И потому, что она продолжала держать это в секрете.

Я так мало знаю об этом, что, если я всё испортила?

Но потом я вспоминаю, как разговаривала с мамой.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — прошептала я себе.

Я успокаиваюсь и медленно поднимаюсь со стеклянного пола, касаясь кончиками пальцев на пол до последней секунды, чтобы убедиться, что смогу сохранить равновесие, когда я выпрямлюсь. Я смотрю на сцену передо мной, используя её, чтобы помочь мне оставаться в вертикальном положении.

Один шаг, два. Я качаюсь, но остаюсь стоять. Шум становится всё громче, когда я приближаюсь, я на самом деле перешагнула кадр в сцене, и мне кажется как будто меня накрыло теплой волной.

А потом я просто там, в морге. Когда я оглядываюсь назад, я всё ещё вижу странный, радужный свет, где бы я ни находилась, это небольшой круг, для которого я слишком велика, чтобы пролезть в него. Я хмурю брови на него и в волнении делаю шаг назад, но, как и я, круг увеличивается, и я понимаю, что я не в ловушке. Он ждёт меня.

Убедившись, что я могу вернуться, я оборачиваюсь и делаю ещё несколько шагов в морг. Мне нравится чувствовать себя в одной из сцен. Пол здесь сплошной и непрозрачный и кажется намного более настоящим, чем на плоскости позади меня.

Я сосредоточена на столе, стоящем в восьми футах от меня, и на человеке, лежащем на нём. Я полагаю, что я на самом деле не здесь, потому что ничто из этого не может повлиять на что-либо в физическом мире. Но это всё ещё немного жутко, когда мужчины и женщины странно петляют, чтобы не натолкнуться на меня. Как будто я там. Они видят меня.

Всё ещё никто не говорит со мной или не пытается остановить меня, так что я уверена, что на самом деле я невидима. Когда я достигаю стола, я разочарована тем, что лицо закрыто. Но это не видение. Может быть…

Я протягиваю руку и прикасаюсь пальцем к краю плотной белой ткани.

Мои пальцы гладят шероховатые нитки, скользят вдоль, пока я не добираюсь до края. Я снимаю его с безжизненного лица и смотрю вниз.

Эдди Франклин.

Моё сердце падает. Он выпускник. Он был со мной на естествознании. Он был очень тихим, и однажды, в начале семестра нам нужно было обменяться ответами на тест.

Он ответил неправильно на каждый вопрос.

Я ответила на каждый правильно.

Я поймала его после урока и сказала, что мы можем заниматься вместе, если он захочет. Он назвал меня «любопытной сукой» и сказал мне, чтобы я занималась своими делами. Но через две недели после большого экзамена он пришёл ко мне и извинился.

И спросил, в силе ли моё предложение.

Мы занимались во время обеда, спрятавшись в его машине с включенным обогревателем. Он рассказал мне немного о своей жизни дома с алкоголиком отцом, как сильно он хотел съехать. Но если он провалит этот предмет, он не закончит учебу.

Я бы не сказала, что мы были друзьями, точно, он никогда не разговаривал со мной, кроме как за обедом, и наши занятия прекратились после того, как Бетани убили, но у нас было неопределённое уважение друг к другу.

Интересно, сдал ли он экзамены. Потом я поняла, что это не имеет значения.

Он был одиночкой, у него почти не было друзей. Может быть, поэтому никто не знает, что его убили.

Я зажимаю свою дрожащую челюсть и смотрю на его бледное тело. Левая сторона его лица — это масса синяков, как и его горло. Похоже, Эдди задушили.

Как и замышлялось с Джессом.

Но с Джессом, синяки располагались вокруг горла, и тело было отброшено в сторону, как только жизнь исчезла.

Маньяка не удовлетворило просто убийство Эдди. Его голова с одной стороны неправильной формы, и от этого вида мой желудок бунтует. Держу пари, его череп сломан. И руки, и ноги согнуты под отвратительными углами, и одна сторона его груди впадает. Мне нужно отвести взгляд, прежде чем меня стошнит.

Если бы только, если бы я могла что-то сделать.

Я отворачиваюсь, стремясь быть где угодно — даже в тошнотворном куполе — только не здесь. Я путаюсь в своих же ногах, когда я шатаясь выхожу из круга, который возвращает меня обратно на зеркальный пол, но мне всё равно. Я просто лежу там, желая, чтобы всё вокруг меня исчезло.

Потому что, хоть эта сцена в морге находится где-то в ближайшем будущем, но смерть Эдди — нет. Его больше нет, и способности Оракула бессильны против прошлого.

Я должна думать о чём-то хорошем, прежде чем я утону в отчаянии. Я закрываю глаза и воображаю Линдена, чтобы сосредоточиться. В течение нескольких долгих минут я позволяю себе сосредоточиться только на нём, пока не готова открыть глаза. Когда я это делаю, меня окружают видения Линдена. Он со мной, он один, с кем-то ещё, с родителями, с учителями, с друзьями, с другими девушками.

— Все возможное будущее, — шепчу я. Я мельком вижу себя гораздо выше моей головы справа от себя и фокусируюсь на этом. Я знаю, что делать на этот раз, и когда сцена приближается, я быстро поднимаюсь и вхожу в неё, нуждаясь в чём-то успокаивающем после морга.

Вот мы и сидим на диване, смеясь. Я иду вперёд, и когда я подхожу, он говорит то, что я не слышу, и сцена размывается, затем разбивается и предлагает мне два новых сценария.

Выбор? У меня не было выбора в морге.

Возможно, не было выбора. У Эдди не будет будущего.

Я смотрю на две сцены передо мной. В одной мы, очевидно, ругаемся, поэтому я вхожу в другую. В течение следующих нескольких минут я иду вперёд, на моих губах появляется улыбка, когда я блуждаю то в одну сцену, а затем другую, создавая притворное будущее для Линдена и меня. Иногда, когда появляются два кадра, просто для удовольствия, я не всегда выбираю лучший. Но если я вижу поцелуй впереди, я не очень сомневаюсь.

Я вижу бесчисленные сцены поцелуев и ласк или длинные разговоры по телефону. Знакомлю его с мамой, или впервые увидеть его квартиру в колледже. Я хочу заплакать от того, насколько это лучше, чем убийства.

Но эта мысль пробирается сквозь моё блаженное состояние, и я думаю о том, как весь мой купол заполнился Линденом, когда я сосредоточилась достаточно сильно.

Могу ли я сделать то же самое с убийцей?

Я задумчиво смотрю на следующий выбор, который у меня есть с Линденом. Однако, если я правильно всё сделаю, мне не понадобятся краденые моменты в сверхъестественной области — у меня будет настоящий Линден. Я поворачиваюсь и сосредотачиваюсь на куполообразной комнате, и круге, который проведёт меня туда, и он появляется мгновенно.

Когда я добираюсь до стеклянного пола, я снова сосредотачиваюсь и думаю об убийце. У меня нет ничего конкретного, чтобы сфокусироваться, но я фокусируюсь на том, что у меня есть. Страшные лица и искалеченные тела его жертв, фигуру, которую мы со Смитом заметили в моём видении Николь.

И этот крик. Этот ужасный, ужасный крик.

Я чувствую, когда мне это удается. Меня окружает почти осязаемое зло. Чистая болезнь. Скорчившись, я открываю глаза.

Вокруг темнота. Купол покрыт рядами тёмных лиц. Иногда они бегут, иногда протирают тканью нож, иногда просто стоят и смотрят. Но каждая сцена тёмная.

Слишком темная, чтобы рассмотреть.

Я фокусируюсь на более яркой сцене и двигаю её ближе, затем вступаю в нее, прежде чем теряю терпение.

Здесь я в безопасности, я напоминаю себе, но это не мешает моему телу дрожать. Он сидит в углу, смотрит телевизор. Но его лицо в полной тени, и как бы я ни двигалась вокруг его стула, я не могу разобрать его черты. Через несколько минут я сдаюсь и возвращаюсь в яркий круг и пробую другую сцену. На этот раз он идёт, и независимо от того, как быстро я бегу, как сильно я толкаю себя, я не могу догнать. И даже если бы могла…. На нем маска.

Я возвращаюсь к яркому кругу и повторяю попытку. И опять. Но каждый раз, или он слишком быстр, или тени не двигаются с его лица, или он в маске, или видение просто затуманивается и заканчивается. Ни одна из сцен не предлагает мне выбора так, как они это делали с Линденом. Будто что-то меня блокирует.

Это правило Оракула, о котором я не знаю? Или просто, что знание того, кто он, изменит будущее так сильно, что я не смогу сделать это во сне? Я смотрю на все изображения чудовища, желая, чтобы я смогла что-то сделать. Но даже здесь, в сверхъестественном месте, его личность остаётся загадкой.

Я чувствую почти незаметную рябь, проходящую через мир купола, и отдаленно понимаю, что начинаю просыпаться. Полагаю, я готова. Я узнала об Эдди. И я предполагаю, что я «тренировалась» в сценах с Линденом, Смит сказал, что всё сработает. Но я не могу не чувствовать, что я что-то упускаю. Я могла бы как-то помочь, если бы знала, что делать. Я снова сосредотачиваюсь на моментах с Линденом, поэтому, по крайней мере, я не просыпаюсь от присутствия убийцы, когда вспышка цвета бросается в глаза. Он мгновенно вспыхивает и исчезает, но потом возвращается. Это дверь. Дверь в стене купола.

Чем дольше я смотрю на неё, тем быстрее она растёт, пока не занимает почти весь купол. Она далеко, и я начинаю идти в этом направлении. Как и я, дверь, кажется, отдаляется. Я догоняю, но не так быстро, как нужно. Я в двадцати футах отсюда, и после быстрой ходьбы около пятидесяти футов я прошла всего десять. Я почти там, когда снова возникает странная пульсация. Несколько секунд спустя мои глаза открываются, и я возвращаюсь в свою спальню.

Часы говорят мне, что я спала всего лишь час, но это казалось намного дольше. Смит был прав: я не чувствую усталости.

Я думаю о двери, к которой я не смогла дотянуться, и странном предчувствии, растущем во мне. Может быть, я смогу добраться до него сегодня, теперь, когда я знаю, что там находится.

Но сначала я должна отправить сообщение. Я включаю свой телефон и нажимаю номер Линдена. Я посылаю ему одну строчку текста.

Это Эдди Франклин.

Я сую телефон в карман и задаюсь вопросом, как долго моя мама позволит мне сидеть в комнате. Вероятно, я должна хотя бы открыть дверь, чтобы она посмотрела на меня через щель, чтобы она не беспокоилась обо мне. Еще сильнее.

Я только начинаю вставать, когда чувствую покалывание в висках. Когда давление у меня в голове растёт, превращаясь в смерч внутри черепа, я знаю, что это должно быть другое видение убийства. Сжимая зубы, я сажусь на кровать и позволяю ему прийти, уже ненавидя его.

Когда видение проясняется, и я нахожусь в тенистом туннеле, меня разрывает от ужаса, насколько мне жаль, что меня здесь нет. Насколько мне жаль, что я не была собой — не была Оракулом. Что кто-то был выбран для этой работы.

Потому что, кто бы ни был жертвой в этом видении, я не собираюсь спасать его. Я собираюсь поставить его на путь опасности, чтобы приблизиться к убийце. Видение подталкивает меня вперёд, заставляя меня сделать шаг за шагом к окопу на земле в устье скругленного входа в туннель.

Я собираюсь узнать, чьей жизнью я собираюсь рискнуть, чтобы поймать монстра.

Глава 21

— Ты уверена? — спрашивает Смит, когда я звоню ему из своей спальни с включенной музыкой, чтобы скрыть звук моего безумного шепота. — Как это может быть сегодня? Он только что убил вчера!

— Я не знаю, хорошо? — прошипела я. — Но это произойдёт сегодня, и мы должны что-то сделать.

— Что ты предлагаешь? Мне кажется, что твоя мама не отпустит тебя ни с того, ни с сего.

— Я не знаю, — говорю я слишком громко. — Я как бы надеялась, что у тебя есть план. Это была твоя идея.

Наступила длинная пауза, и я слышу, как он что-то пробормотал, но я не могу разобрать слова.

— Послушай, — наконец говорит Смит. — У тебя есть камень. Как думаешь, ты сможешь самостоятельно попасть в это видение?

— Ты сказал, что это будет очень сложно.

— Будет. Ты позволишь чтобы это отпугнуло тебя?

— Нет, — возразила я, чувствуя себя странно виноватой, что он даже спрашивает. — Я просто хочу, чтобы это сработало.

— Сосредоточься. Это сложнее, чем ты когда-либо фокусировались на видении раньше.

— Я могу это сделать, — говорю я дрожащим голосом.

— Когда ты войдёшь туда, верни её как можно дальше и попытайся понять, почему, чёрт возьми, она идёт одна через туннель, хорошо?

— Поняла.

— И ты не видела никаких признаков оружия вокруг неё?

— Клары, — подчеркиваю я, — нужно дать ей имя, сохранить всё это реальное и личное… — не было ни следов ножа, ни огнестрельных ранений. Но это не обязательно означает, что у него не будет чего-то. Может быть, например, бейсбольная бита? Ты знаешь, что-то, что наносит вред, но не режет.

— Хорошо. Наверное, тебе придётся заставить её бороться с ним или бежать. Заставь её взять телефон прямо перед тем, как он придёт. Может быть, она сможет позвонить копам. Или кто-то другой услышит, как на неё нападают, чтобы они могли позвонить копам.

Я вздыхаю.

— Это блестящая идея. И копы будут в готовности после этого утра, я уверена.

— Молись усердно, чтобы так и было, — говорит Смит. — Позвони мне, если тебе нужно что-нибудь ещё, хорошо? Ты хочешь, чтобы я пошёл в туннель в реальной жизни? Просто следить за ней? За Кларой, — добавляет он.

— Может быть, но…Разве это не изменит ситуацию?

— Возможно. Что, если я попаду туда раньше?

— Я не знаю, Смит. Я не хочу всё испортить.

— Ладно. Я останусь дома. Напиши мне, когда всё будет сделано.

У меня есть три часа, прежде чем это произойдет на самом деле. Нам повезло с этим местом. На железнодорожном вокзале есть часы, размещенные повсюду вместе с расписанием маршрутов, обновлениями и тому подобное — и так я поняла, что это будет сегодня.

Я думаю, что идея Смита с телефоном, хороша. Но если убийца услышит, как она говорит по телефону, он всё равно нападет? Я чувствую, что всё сбалансировано на лезвии ножа. Один несовершенный ход, и всё пойдёт не так; или она умрёт, или мы полностью упустим эту возможность. Я не уверена, что будет хуже. Кто знает, сколько ещё людей умрёт, если я этого не сделаю?

Когда я выхожу из своей спальни, мама гремит кастрюлями на кухне, классическая ситуация которая говорит мне, что она зла. Надеюсь, не на меня.

— Мам, всё хорошо? — спрашиваю я у двери кухни. Я быстро вздыхаю, когда вижу, что она стоит на своих ногах, стоит наклонившись, чтобы взять миску, до которой ей пришлось бы тянуться из инвалидной коляски. Во рту пересохло и я едва могу поверить своим глазам.

Я моргаю.

И она снова в кресле. Слишком быстро вернулась туда. Что сейчас произошло?

Мама оглядывается на меня, а затем ставит сковородку, по которой она стучала.

— Думаю, да. — Она показывает на коридор. — Сиерра ушла.

— Сегодня? — спрашиваю я.

— О чём она думает? — бормочет мама, и я с тревогой вижу, как по её щекам пробегают слезы. Я хочу сказать ей, что это не Сиерра, что это будет ещё один подросток, но я не могу.

— Всё будет хорошо, мама, — тут же я заверяю её, хотя мне невозможно объяснить ей, почему. — Она умная, — добавляю я, — это что-то значит. — А также…Неправильный возраст, — говорю я.

— Это пока, — бормочет мама. — Но кто знает, что этот псих будет делать дальше?

Я осторожно подхожу туда, где она собирает ингредиенты для чего-то, чего я еще не понимаю; она всегда готовит от злости.

— Могу я чем-нибудь помочь? — предлагаю я, мой разум кричит, чтобы она сказала нет.

Она замирает и действительно смотрит на меня в первый раз с тех пор, как я пришла сюда. На мгновение, я боюсь, она скажет «да», и это превратится в ночь дочки-матери. И из-за этого Клара умрет.

Но она отворачивается и хватает миску, к которой она тянулась. Ту же самую, за которой она наклонялась несколько минут назад. Нет, нет, это невозможно. Это было не на самом деле. Этого не могло быть.

— Я в порядке, — говорит мама. — Мне нужно немного побить тесто. Если его все еще можно будет есть, когда я закончу, у нас будет пицца сегодня вечером.

— Звучит здорово, — говорю я, потом я выхожу из кухни и стараюсь не издавать ни звука, когда я иду по коридору.

К двери Сиерры.

Я оглядываюсь по сторонам, прежде чем затаить дыхание и повернуть ручку.

Закрыто.

Слёзы разочарования прокладывают себе путь, и мне приходится сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем я смогу их остановить. Это первый раз, когда я увидела, что она покидает дом, так же, когда я получила фотографии «Восстановления разрушенного будущего». Интересно, могу ли я взять отвертку и открутить всю ручку. Если бы Сиерра успела сказать маме, что она уходит, это, вероятно, больше, чем кофе. Наверняка её не будет не менее часа.

Клара или книга? Я медленно отдёргиваю руку.

Я верю в предзнаменования; это идёт рука об руку с тем, чтобы быть Оракулом. Отсутствие Сиерры идеальный случай, либо проникнуть в её кабинет, либо изменить видение. Но я должна выбрать.

Что вселенная пытается мне сказать? Нужна ли мне книга? Если я позволю Кларе умереть сегодня вечером, но я получаю ресурсы, которые мне нужны, чтобы спасти следующего человека, это того стоит?

Но что, если в остальной части текста нет ничего полезного? Что, если я ошибаюсь? Тогда ещё одна невинная девушка мертва, и я вернусь к исходной точке.

Я возвращаюсь в свою спальню. Сегодня вечером я пойду верным путём.

После того, как я прислушалась к прихожей, я тянусь за кулоном, который лежит в тайнике внутри матраса. Затем я сижу скрещенными ногами на полу и обкладываюсь подушками. Я держу ожерелье в своих руках и пристально смотрю на него. Оно сверкает красным, синим и фиолетовым, и, пока я продолжаю смотреть, жёлтый и оранжевый тоже появляются.

Теперь я в туннеле. Так просто, поэтому меня трясет. Я уверена, что так или иначе, мы, Оракулы, должны делать такие вещи. Это слишком легко, это может быть нашим естественным путем. Это как часть меня, пробудившаяся в первый раз, когда Смит показал мне, как войти в мои видения, и теперь я готова реализовать свой потенциал.

Но сначала Клара.

Я иду вперёд, и это похоже на восхождение на гору, но не так сложно, как раньше. Когда я приближаюсь к месту убийства, я начинаю менять сцену в своей голове. Первое, что мне нужно сделать, это выяснить, что, черт возьми, Клара Дэниелс делает в одиночестве, ночью, в тот же день, когда было совершено убийство.

Я смотрю так бесстрастно, как могу, пока жестокое убийство разыгрывается в обратном порядке. Я была права насчёт оружия; убийца в маске держит то, что выглядит как короткая бита с отвратительной эффективностью, и вскоре мы дойдём до точки, где они оба живы.

Я с облегчением и удивлением обнаружила, что через несколько секунд Клара идёт сквозь темноту. Он действительно увидел её и напал. Или это случится через несколько часов. Но что может заставить её идти одной? Во тьме. Когда убийца на свободе.

Я слежу за ней, всё больше и больше озадачиваясь, когда она идёт по рельсам через железнодорожную станцию, посереди самого неблагополучного квартала в Колдуотер, а затем вокруг строительства дизайнерского здания. Оттуда мы продолжаем идти в хороший район среднего класса. Я не очень хорошо знаю Клару за пределами школы, но после видения я подумала, что она жила возле вокзала и, возможно, у её родителей не было машины. Потому что тогда было бы разумно, что она шла туда.

Но, следуя за ней, я вижу как она поднимается по ступенькам красивого двухэтажного дома в полумиле от места убийства, а когда я пробираюсь через дверь позади нее, она вешает пальто и идёт назад, чтобы устроиться на диване.

Теперь я кое-что увижу, говорю я себе. Ссора с родителями, странное сообщение или телефонный звонок.

Но я не вижу ничего.

Она просто читает. Я паникую из-за времени — кто знает, сколько времени пройдет до того, как мама позовёт меня на ужин — я позволяю сцене двигаться дальше. Но наблюдение за ними в режиме реального времени не даёт мне больше ответов, наоборот. Во всяком случае, это даёт мне больше вопросов. Она читает книгу — роман, даже не домашнее задание работу или что-то ещё, — и затем, очень резко, она поднимает голову, наклоняет её в сторону и поднимается с дивана.

Это самая странная вещь, которую я когда-либо видела. Она ничего не говорит. Просто надевает пальто и выходит из парадной двери. Опять же, мы идем бок о бок, как будто мы с друзьями на прогулке, все время возвращаемся к туннелю. Дважды Клара останавливается и оглядывается туда, откуда мы пришли, но каждый раз, когда она поворачивается, она снова начинает идти.

Мы почти у поезда на станции, когда я понимаю, что слежу за ней так тщательно, что я почти пропустила свою реплику. Я не знаю, кто её друзья, поэтому, когда я иду рядом с ней, я говорю:

— Позвони своей маме. Прямо сейчас. Вытащи телефон и позвони маме.

Её шаги медленные, и она выглядит смущённой, но она не достаёт телефон.

— Тогда позвони своему папе, — кричу я. — Позвони кому-нибудь, прямо сейчас!

На этот раз она делает паузу, и я почти умираю от облегчения, когда она тянет руку в карман и вытаскивает телефон.

А потом просто смотрит на него.

Почему это так сложно? Я могу ходить, я, вероятно, могла бы её подтолкнуть, если бы я действительно попыталась, но она не следует моим командам. Я кричу поэтапные инструкции, желая ей каждой частичкой своего тела следовать за ними, пока, наконец, она не нажмёт «ПОЗВОНИТЬ» и не поднесёт телефон к своему уху. Как только она это сделала, она продолжает идти, как её тянут невидимой нитью. Она ничего не говорит, и я измеряю оставшиеся шаги глазами, надеясь, что кто-то ответит, пока не стало слишком поздно.

Ее голова движется неестественно, и она говорит:

— Привет, пап, я… я… — Она останавливается, и всё её лицо смущается. — Я не знаю, что я…

И тогда появляется он. Мне удается слегка сдвинуть Клару, так что первый удар, который должен был быть прямо в голову, попал на её плечо. Она издает пронзительный крик агонии, и вина разрушает меня изнутри. Было бы так легко повернуть её обратно. Чтобы спасти её.

Но я не могу об этом думать. Я должна поддерживать её до тех пор, пока не приедут полицейские. Этот крик был настолько громким, что её отец звонит 911 прямо сейчас. Я толкаю её так быстро, как только могу, хотя даже колоссальные усилия с моей стороны приводят лишь к незначительным изменениям в движениях Клары. Её крики продолжаются, когда её бьют по рукам, ногам, но мне удается защитить её голову.

Пока убийца не становится умнее и хватает обе ноги одним махом, я не могу этого предотвратить.

Он стоит над ней, и пока я не вижу его лица, я понимаю из больного, низкого хихиканья, которое исходит из его горла, что он, должно быть, улыбается.

Нет! Я мучаюсь, наблюдая, как он поднимает свою биту, чтобы нанести удар, который наверняка будет смертельным. Я не могу ничего сделать просто так.

Но я ничего не могу сделать. Я не могу влиять на мир физически — это сказал Смит.

Несмотря на это, когда бита летит чтобы ударить, я бросаюсь на скорченное, рыдающее тело Клары и поднимаю руку, чтобы заблокировать удар.

Он врезается мне в руку с силой, которая проходит насквозь через моё плечо и всё до позвоночника горит, я чувствую боль настигнувшую меня.

Он был неправ, понимаю я, что он задумался, когда убийца делает паузу, чтобы посмотреть на свою биту в изумлении. Смит был неправ! Я могу спасти её! Я покрываю тело Клары, ожидая следующий тяжелый удар, из моего горла вырывается крик, боль, какой я никогда не чувствовала, распространяется по моему позвоночнику после жестокого удара.

Ещё два удара по моей спине, а затем сцена колеблется. Это слишком. Я теряю силу, чтобы оставаться в видении. И на этот раз он ударяет меня по затылку, и в последнее мгновение, прежде чем я теряю сознание, я поднимаю голову и вижу тёмную фигуру в знакомом пальто, бегущую ко мне.

Смит, я понимаю. Он придёт, чтобы спасти меня. Нет, чтобы спасти её.

И когда видение исчезает, я слышу самый прекрасный звук во всем мире.

Сирены.

Глава 22

Я прихожу в сознание со всхлипом в собственной спальне. Всё болит.

Подождите. Это не совсем правильно. Это странная боль, которая медленно отступает, как волны на береговой линии. Я лежу на полу, и моё лицо мокрое от слёз, но я здесь. Я вернулась из видения.

Меня вышвырнуло из-за того, что я потеряла сознание или потому, что больше не могла держаться? Я на самом деле не знаю, что было причиной.

В руке, принявшей на себя удар, пульсирует боль, и я осторожно двигаю ею. В видении я была уверена, что неумолимая летящая бита раздробила кость, но она целая и прямая, и мне не больно, когда я двигаю ей и так, и так.

Боль медленно исчезает. Словно фантомная боль.

— Всё это было только у меня в голове, — прошептала я в изумлении. Я никогда не чувствовала ничего подобного, и я была уверена, что я умру вместе с Кларой.

Но я этого не сделала. Возможно, я её спасла. Я не знаю, сколько пользы это принесло. Я была рядом с ней, и я не увидела ни одной приметы убийцы.

Но сирены. Сирены приближались.

Свернувшись, я прижимаю колени к груди, пытаясь осознать всё произошедшее. Я остановила его биту. И убийца понял это! Я так хорошо помню, как он замер, всё в его позе указывало на удивление, когда удар, который он нацелил в её голову каким-то образом не задел её.

Я повлияла на физический мир. Это означает, что в следующий раз я смогу сорвать с него маску. Возможно, я смогу даже задержать его до прибытия полиции. Может быть анонимно позвоню, чтобы убедиться, что они приедут.

Это меняет всё.

Факт, что сегодня они могут поймать ублюдка. Но если нет… если он ускользнёт — тогда я могу закончить это в следующий раз. Я смотрю на часы. Вероятно, остался час до того, как Клара покинет дом. Я отчасти хочу пойти и спрятаться, чтобы увидеть как развернутся события, но я не видела себя там. Я не могу рисковать и изменить даже мельчайшие детали. Лучше остаться здесь.

Подожди, я думаю, копаясь в своей расплывчатой памяти. Я видела кого-то другого.

— Я видела Смита, — прошептала я вслух.

Я хихикаю и качаю головой. Он сказал, что доверяет мне сделать это самой, но, конечно, он не смог бы просто позволить этому случиться. Он слишком властный фрик. Я должна была знать, что он пойдет за мной.

Даже если он ещё этого не знает.

Поразившись, зная что-то, чего не знает он, я хватаю свой телефон и звоню по его номеру.

— Все сделано, — шепчу я, когда он отвечает.

— Скажи мне, что именно произойдет, — говорит Смит. — С самого начала.

— Это было странно, — говорю я, всё ещё шепотом. — Я проследовала за Кларой до самого её дома, и у неё не было причин, чтобы уйти. Она сидела на диване, а потом встала и вышла за дверь. Это было как… — Я останавливаюсь, ненавидя сравнение. — Это было похоже на то, что мы делали. Как будто кто-то разговаривал с ней у неё в голове и велел ей идти, а потом она это сделала. Пару раз она даже останавливалась и оглядывалась назад и казалась очень сконфуженной, но она продолжала идти.

— Шарлотта? Ты уверена, что в Колдуотер нет других Оракулов? Или где-нибудь рядом с Колдуотером?

— Нет. Я спрашивала свою тётю пару недель назад. Дельфийские Сёстры так внимательно следят за родословными, что почти невозможно пропустить кого-то.

— А что насчет твоей тёти?

Я фыркаю.

— Ох, пожалуйста.

— Это не редкость для Оракулов ломаться и сходить с ума после борьбы со всей их жизнью. Прабабушка Шелби стала совершенно безумной, когда ей было семьдесят, и в конечном итоге Сестры….Они избавились от неё, если можно так сказать. Потому что она вредила людям.

— Это не смешно, Смит.

— Да, не смешно, — отвечает он. — Но то, что ты описала, похоже на другого Оракула, управляющего кем-то из второго взгляда.

— Я не говорю, что не может быть другого Оракула. Я просто говорю, что это не моя тётя. Может быть, есть кто-то из Дельфийских Сестёр. Или кто-то приезжий. Ты когда-нибудь об этом думал?

— Где твоя тётя? — мягко говорит Смит.

Я отказываюсь признаться ему, что её здесь нет. В конце концов, если бы она делала что-то своим собственным вторым взглядом — что полностью и всецело нелепо — она могла это сделать из своей спальни.

— У меня есть ещё что рассказать тебе. Клара подошла к тоннелю на железнодорожном вокзале, и я заставила её позвонить папе, и он ответил прямо перед тем, как убийца атаковал. Это было идеально!

— Отлично, — говорит Смит. — И что?

— Он ударил ее битой, а я продолжала толкать ее, пытаясь избежать смертельных ударов. Но он был слишком силен, и он схватил ее за ноги и он поднял биту, чтобы прикончить её, но я остановила его!

— Что ты имеешь в виду, ты его остановила?

— Я выставила руку, и бита ударила меня. Я воздействовала на него физически, Смит!

— Ты её спасла?

— Ты слушаешь? — напираю я. — Я сделала то, что ты говорил сделать невозможно. Это всё меняет!

— Ты спасла её?

— Я…. Я точно не знаю. Я так думаю, — мягко говорю я. — Я отвела много ударов от неё, а потом услышала сирены.

— Ты слышала их?

— Незадолго до того, как потеряла сознание. Я почти уверена, что это вытолкнуло меня из видения. Я лежала на ней, и я надеюсь, что я помогла ей, я получила может быть ещё один удар или два, после того, как я потеряла сознание, но я… — меня охватывает чувство вины. — На самом деле я не знаю.

— Ты видела что-нибудь ещё? — давит Смит. — Что-нибудь ещё, что может быть полезным?

Я думаю о том, что я видела, как он приближался к месту нападения. Должна ли я сказать ему? Возможно, я не должна. Я не хочу, чтобы он изменил будущее, решив не идти, а затем разрушил всё, над чем я работала.

— Нет, больше ничего, — Прямо сейчас я практически слышу его мысли. «Она не уверена, что спасла её — я лучше присмотрю за всем чтобы быть в безопасности.» По правде говоря, есть шанс, что Смит в последний момент спасет её.

Поэтому я не говорю ему. Это то, чему я просто позволю произойти.

— Я знаю её, — говорю я, когда тишина становится тяжелой. — В прошлом семестре она была в четырёх моих классах.

— Вы подруги? — спрашивает Смит, смущаясь тем, что я ему это рассказываю.

— Нет, не совсем. Но если я… Если бы я не была, ну, ты знаешь… я, я думаю, мы могли бы дружить. — Это то, о чём я много думала в прошлом году или около того, потому что мы продолжаем ходить на одни и те же занятия. Нам нравятся то же самое, мы обе отличницы, я думаю, что мы хорошо поладим.

— Был ли смысл в этом?

Я сомневаюсь, не уверена, что готова ответить на то, что тревожит меня, так как я впервые увидела лицо Клары в видении.

— Я знаю всех этих жертв. Ну, Бетани я едва знала, но кроме неё все, даже те, кого мы спасли, сыграли свою роль в моей жизни. И это что-то, говорит, потому что у меня не очень бурная жизнь.

— Шарлотта, — говорит Смит, и его покровительственный тон заставляет меня сжать кулаки. — Ты посещаешь крошечную среднюю школу. Конечно, вы все знаете друг друга.

— Не такая уж она и маленькая, — говорю я, защищаясь.

— У меня нет времени на сумасшедшие теории, — говорит Смит, и я слышу нервозность в его голосе. Моя роль закончена; он все ещё решает, должен ли он сыграть свою. — Мы просто должны подождать и посмотреть, — наконец говорит он.

— Да. Я оглядываюсь на часы и вижу, что прошло всего три минуты. — Это будет долгая ночь наблюдения за часами, — говорю я больше себе, чем ему.

— Думаю, мы поговорим завтра.

— Хорошо, — говорю я, распинывая ногами беспорядок постели, которую я полностью перевернула, пересматривая видение. — И Смит, — добавляю я перед тем, как повесить трубку. — Сегодня вечером холодно.

Я ожидаю несколько часов, борясь с желанием пойти на вокзал и посмотреть, но даже если я смогу выйти из дома, не заметив никого, я напугана, что любое небольшое изменение может стереть то, что я сделала.

Я быстро обдумываю попытку проникнуть в комнату Сиерры, но её уже нет в течение часа, я не могу так рисковать. Меня убивает, что книга в десяти футах и полностью недоступна. Но сейчас это не может помочь Кларе.

Кроме того, есть приличный шанс, что они поймают убийцу сегодня вечером, и тогда у меня не будет причин так торопиться. Я смогу подождать, пока она снова не оставит дверь открытой.

Наконец я иду и сажусь в мамином кабинете. Она отстает от графика из-за всей драмы, поэтому она просто улыбается и продолжает работать.

Мы с полчаса переписываемся с Линденом, но это намного хуже, по сравнению с тем временем, что я провожу с ним лично, и, когда я, наконец, говорю ему спокойной ночи, и не чувствую успокоения.

Я думаю о Кларе. И Эдди, и Джессе, и Мэтью, и Николь. Меня не волнует, что говорит Смит; мне кажется странным, что все люди из моей жизни. Бетани ломает систему…. Но с тех пор? Это странно. Кто бы знал меня достаточно хорошо, чтобы знать людей, которые что-то значат, или что-то значили для меня? Я почти забыла о половине из них. Но кто-то вспомнил. Насколько сумасшедшая теория — или это правда?

В восемь тридцать я знаю, что нападение закончилось, и я всё время смотрю на маму, пока она смотрит телевизор, ожидая, когда выйдет новость и что-нибудь сообщат. Я имею в виду, если бы я спасла Клару, это было бы потому, что приехали полицейские. И они сообщили об этом, верно? Когда входная дверь открывается, я на грани, что почти визжу, но это просто Сиерра.

Я смотрю на неё и ненавижу это, что я отмечаю время и понимаю, что Сиерра легко могла быть на вокзале. — Где ты была? — спрашиваю я, прежде чем я смогу остановить себя. Я просто хочу услышать её ответ. Это всё. На самом деле я её не подозреваю.

Нет.

— На улице, — сказала она, не уточняя. — Говорю тебе, — говорит она, выскальзывая из пальто, — сегодня холодно.

Точно такие же слова я сказала Смиту.

Совпадение? Как такое может быть? Если я действительно не думаю, что она… что? Шпионит за мной?

И все же я задаюсь вопросом.

Ненавижу, что Смит посеял зерно сомнения, но он прав в одном: кажется, что есть другой вовлечённый Оракул, который принуждает жертв идти навстречу убийце.

И разве я не спрашивала себя, кто может знать меня достаточно хорошо, чтобы знать, кто был вовлечён в моё прошлое?

Новость наконец-то появляется примерно через час. Я смотрю со странной смесью ожидания и разочарования, когда слышу, что убийца ушёл, но лишь после долгой погони, в течение которой он уронил свою биту. Федеральный представитель говорит о следовых доказательствах с места преступления и о тестировании ДНК и тому подобных вещах.

Где был Смит? Может быть, в конце концов он не пошёл. Может быть, я была слишком убедительна во время нашего телефонного разговора, и он передумал.

Но это не та часть, на которой я больше всего сосредоточена. Состояние Клары критическое. Судя по словам доктора, я лишь частично понимаю это, я подозреваю, что убийца сделал ещё один удачный удар по голове после того, как я «ушла». Сейчас она находится в хирургии, и мне не нравится тон, которым говорит пресс-секретарь в больнице, когда её расспрашивали о шансах на выживание. Он говорит, что «ещё слишком рано делать предположения».

Её родителей, конечно, нет — они с Кларой в больнице, но всё прошло именно так, как я думала. Её отец ответил на звонок, услышал крик и позвонил полицейским. Они смогли отследить телефон Клары, потому что он всё ещё был на связи и прибыли сразу после того, как я потеряла сознание.

Десять секунд опоздания.

Они проигрывают слова её отца, повторяющего снова и снова, что он понятия не имел, почему его дочь покинула дом. Что он был дома, только наверху, и не слышал, чтобы она вышла за дверь.

На экране вспыхивает ещё один сюжет про родителей Клары, всхлипывающих и поддерживающих друг друга, и мой желудок болен виной.

Я могла бы спасти её. Даже если я не могла остановить её от выхода из дома, я могла бы замедлить её настолько, что бы она не попала в тоннель.

Я поступила правильно? Или я сделала всё хуже?

Если бы убийца был пойман, я бы успокоила себя старой поговоркой «цель оправдывает средства». Но в этом случае, так ли это? Достаточно ли доказательств, оставшихся от убийцы?

А что, если она умрет?

Меня пробивает дрожь, вспоминая, как те удары падают на меня. Клара взяла их больше, чем я. Сколько времени мне потребовалось бы, чтобы восстановиться, если бы пострадало моё физическое тело? Даже если она проснётся, у неё останется память об этом кошмарном случае, что будет преследовать её всю оставшуюся жизнь.

Я не смотрю телевизор, потому что репортёр рассказывает всё заново. Всё было намного проще, когда мы со Смитом придумали план. Я подумала, что Клара отделается, ну, сломанной костью или двумя. Что что её будут восхвалять как героя, даже больше, чем Николь. Это бы стоило того.

Но сейчас? Я думала, что худшим сценарием является смерть. Может быть это не так….

Впервые после того, как всё это началось, я сомневаюсь, в том, что мы сделали со Смитом. Интересно, как сильно мы всё испортили. Я думала, что это моя цель — моя судьба.

Может быть, это просто моё падение.

Глава 23

Я в своем доме как в тюрьме.

Даже когда мама разрешает мне пойти в магазин вместе с ней — средь бела дня, конечно, для несовершеннолетних теперь комендантский час в городе. Я должна быть всегда у неё на виду. Везде, куда ни глянь, видишь полицейских. Прислали резерв из окрестных городов, и я уверена, что каждый офицер надеется, что он именно он поймает убийцу. Не просто из тщеславия, а потому, что все действительно хотят закончить этот кошмар.

И вот что это: кошмар наяву.

Без Линдена.

Мы много переписываемся, но раньше я не писала тонны сообщений, и я просто не очень хорошо умею это делать. Я не понимаю сокращения, и Линден проводит половину наших разговоров, объясняя их. Мы разговариваем. Обычно один раз в день, и это лучше…. но это не одно и то же. Я хочу чувствовать его руки, кожу. Чтобы увидеть его легкую улыбку, которая заставляет все мои заботы исчезнуть. Странно скучать по кому-то, кто живёт всего в нескольких милях от тебя, кто хочет прийти и увидеть тебя так же сильно, как ты хочешь пойти и увидеть его.

Это мой третий день без видений. Ещё до того, как всё это началось, это считалось длительным перерывом. Смит говорит, что это потому, что убийца должен быть осторожным. Не только из-за дополнительных нарядов полицейских, но и потому, что у федералов теперь есть доказательства.

Я не знаю, почему это мешает мне видеть обычные предсказания. Отсутствие видений немного дезориентирует перед лицом всего остального.

— Может быть, он просто покинет город, — предложила я вчера, когда Смит позвонил чтобы проведать меня.

— Сомневаюсь, — сказал Смит. — Он воспринимает это как вызов.

Основываясь на ДНК с биты, которая соответствует двум крошечным прядям волос с пальто Клары, полицейские подтвердили, что убийца — мужчина. Я вздохнула с облегчением, когда это открылось, и хотела бросить в лицо смешные намёки Смита на Сиерру.

Но пустой взгляд на лице Клары, когда она встала и покинула дом, всё ещё преследует меня. Потому что это выглядело так же, как лицо Джесса, когда я подтолкнула его обратно домой и лицо Николь, когда она ушла к своей подруге. Просто потому, что женщина держит оружие, не означает, что она не может быть сообщником.

Ужасно, что приходится обдумывать это, но это правда.

Это не может быть Сиерра. Я отказываюсь верить, что это Сиерра, но как-то в этом должен быть задействован Оракул.

С того вечера Сиерра не покидала дом. Поэтому нет возможности попытаться взглянуть на книгу. В течение последних трёх ночей мне удалось попасть в сверхъестественную область, но мне тяжело сосредоточиться, когда я глубоко сплю, поэтому я только преследовала изображения Линдена, а иногда и следила за другими людьми. Это больше похоже на комбинацию мыльных опер и «Выберите Свое Собственное Приключение», чем сверхъестественная область. Я всегда стараюсь взглянуть на убийцу, но, как и в первый раз, его лицо ускользает от меня, как будто у него есть собственный разум.

Дверь всё ещё там. Я ещё не пыталась дотянуться до неё. Когда я крепко сплю, у меня, похоже, не хватает концентрации, чтобы сосредоточиться на одной задаче. Но, по крайней мере, я всегда могу добраться к области, сплю ли я глубоким или поверхностным сном. Это своего рода улучшение.

Может быть, я буду исследовать дверь сегодня вечером. Меня это беспокоит. Похоже, что что-то не так. Но что, черт побери, я знаю? Я просмотрела обрывки текста, которые у меня есть, но упоминаний о двери там не было.

Я потерялась в своих мыслях, прижимаясь ближе к маме в проходе с ингредиентами для выпечки и подталкивая тележку, когда слышу своё имя.

— Шарлотта, стой!

Я буквально сбита с ног, когда Линден стиснул меня в сильных объятиях. Я обнимаю его. Я так рада видеть его. Лицом к лицу. Хватаясь за него. Услышать его жизнь, сильное сердцебиение.

— Я так скучал по тебе, — шепчет он мне на ухо, сжимая меня до боли, и мне всё равно. Мне так хорошо спрятаться от всего объятьях Линдена хоть на несколько секунд.

Я слышу, как мама прочистила горло, но я пока не могу отпустить Линдена. Он олицетворяет собой более чем просто мягкие поцелуи и прикосновения кожи, от которых по телу бежит электричество. Он — воплощение всего, чего у нет в моей жизни. И надежда, что когда-нибудь она снова станет нормальной.

Наконец-то я позволила Линдену отпустить меня. Я дарю ему сияющую улыбку.

— Я так счастлива видеть тебя.

— Я тоже, — шепчет он и сжимает мою руку.

— Линден, это моя мама, — говорю я, делая жест в её сторону. — Она в основном отвечает за булочки с корицей.

В другой жизни.

— Миссис Вестинг, — говорит Линден со сдержанной формальностью, и я с облегчением заметила, что он не говорит с ней громко или не слащавых жестов, как например наклониться и встать на одном уровне с ней, как вы могли бы сделать это с маленьким ребёнком. Мама ненавидит это. Он просто протягивает руку. Ещё больше причин его обожать.

— Приятно, наконец, встретиться с тобой, Линден, — говорит она, и улыбка, скользящая по её губам, говорит мне, что она одобряет личность, которой стал Линден. Гораздо более привлекательный, чем двенадцатилетний ребёнок, на которого я обычно указывала во время школьных музыкальных программ, когда мы были в средней школе.

— Я знаю, что это неожиданно, — говорит Линден, всё ещё обращаясь к моей маме, — но мои родители наняли для меня личного охранника, — он делает паузу, чтобы почесать затылок, как будто он смущён, а затем указывает на парня в невзрачной синей униформе. Я стараюсь задушить смех, потому что, действительно, это не смешно, но я понимаю, почему он смущён. — И я подумал, не возражаете ли вы, если я… Ну, если я напрошусь к вам в гости. В любом случае, я собирался сегодня чуть позже списаться, — продолжает он, — но столкнувшись с вами…Его лицо озаряется широкой улыбкой, и он обнимает меня за плечи. — Это больше, чем повезло.

— Это было бы здорово, — говорит моя мама. — Надеюсь, ты понимаешь, почему я не могу позволить Шарлотте пойти к тебе домой.

Он кивает.

— Я понимаю. И всё в порядке. Затем он дарит мне такой пылающий взгляд, что если бы это было возможно я бы буквально растаяла в лужицу, прямо там, посреди продуктового магазина. — Кроме того, — говорит он, разрывая наш взгляд, чтобы снова посмотреть на маму, — охранник отвезёт меня к вашему дому, а затем останется на всё время, поэтому и вы, и Шарлотта тоже будете в безопасности.

— Беспроигрышный вариант — радостно говорит моя мама, но с намеком на грусть, которая, как я знаю, приходит когда происходят такие вещи.

— Может быть, завтра? — говорит он. — Я знаю отличное итальянское местечко, и я могу заказать еду навынос. Он снова взглянул на меня, подняв одну бровь. — А потом фильм?

— Звучит прекрасно, — говорю я, чувствуя себя лучше, чем с тех пор, как была атака на Клару. Мы уточняем всё ещё несколько раз, и Линден говорит, что он оставит нас делать покупки. Он колеблется в течение секунды, и его глаза бросаются к моей маме, но прежде чем уйти, он дарит мне быстрый поцелуй в губы перед всеми.

Я трепещу.

Совершенно не стесняясь, я поворачиваюсь и наблюдаю, как он проходит весь путь по проходу, пока он не исчезает с поля зрения забирая за собой солнечный свет.

— Ну, Шарлотта, — говорит моя мама, и я поворачиваюсь к ней, почти забыв в этот момент, что она тут. Она легонько стукает меня по руке. «— Ты держалась молодцом», — сказала она с хитрой усмешкой.

В ту ночь я добираюсь до двери.

Я вижу её, как только оказываюсь на отражающем полу. Я начинаю бежать, но, кажется, она удаляется от меня ещё быстрее, когда я ускоряюсь.

Поэтому я останавливаюсь и решаю идти, сохраняя темп. Я понимаю, это изменилось, когда я приближаюсь к тому же нечетному варианту «два шага вперёд-один-шаг-назад». Когда я впервые увидела её, это была грубая но крепкая дверь, сделанная из длинных толстых бревен тяжелого дерева. В последнее время в неё появились окошки. Две ночи назад одно, а вчера вечером было уже два. Теперь в двери четыре длинных тонких стекла, которые покрывают почти всю поверхность.

Оказавшись в трёх футах от неё, я наклоняюсь вперёд и хватаюсь за дверную ручку.

Только чтобы открыть отодвинулась и расстояние увеличилось.

Поэтому я приближаюсь, и оказываюсь так близко, что почти не могу не прикоснуться к ней. Я не прекращаю идти, но я поднимаю руку и медленно провожу ею по дверной ручке. Только когда мои пальцы находятся вокруг ручки, я, наконец, позволяю руке сомкнуться в кулак.

И дверь останавливается, как будто привязана к реальности при контакте с моей рукой.

Одно я знаю точно; я не отпущу.

Я поворачиваю ручку, и она заперта. Я должна была догадаться.

Но эти окошки. Я приближаюсь к двери и смотрю сквозь стёкла с фаской.

С другой стороны — такая же куполообразная комната, но бесконечно меньше моей. Не говоря о том, что она тёмная. На потолке есть несколько сцен, но я не могу понять с детали. Странная энергия пульсирует прямо у двери — почти как вибрации от громкой музыки — и я понятия не имею, что это значит.

Я вижу движение за слегка рельефным стеклом.

Кто-то там есть? Кто-то ещё в моей сверхъестественной области? Это не имеет смысла. Но кто-то запер дверь. Я стучу по шероховатой поверхности двери, и движение отдаляется, и я больше не вижу его.

— Эй! — кричу я. Это мой мир; по крайней мере, я должна командовать остальными.

В попытке заставить кого бы то ни было вернуться, я поднимаю обе руки и стучу ещё громче, но как только моя кожа теряет контакт с дверной ручкой, дверь ускользает.

— Чёрт возьми! — кричу я. Я стою, глядя на дверь, задаваясь вопросом, могу ли я достичь её за более короткое время, если начну движение прямо сейчас.

Но прежде чем я успеваю принять решение, купол вокруг меня темнеет. Не темнеет — тускнеет. Достаточно, чтобы заметить это. Один светящийся квадрат там выше, и с моей стороны он не фокусируется без моих усилий, он скатывается вниз по сферической стене и приближается, пока не оказывается прямо передо мной, приглашая меня войти.

— Линден, — вздыхаю я и вхожу в сцену, забывая о двери.

Думаю, это завтрашний день. Линден идёт ко мне, на его лице улыбка, в его руках картонные коробки и кружевные снежинки в волосах. Когда моя мама подъезжает и предлагает что-то взять, я вижу, как моя рука скользит в его и как переплетаются наши пальцы. Я смотрю на эти пальцы, желая, желая жить в этой сцене, а не просто наблюдать за ней. Желая и надеясь так сильно, что я начинаю ощущать тепло на своей ладони.

И затем я смотрю в глаза Линдена, когда он сжимает мою руку.

Он направляется в кухню, оставляя меня стоять на холодном воздухе, задувающем снежинки в фойе.

Я в сцене. Проживая собственную роль. Я нерешительно поднимаю руку, чтобы закрыть дверь и немного удивлена, когда она движется. У меня на лице появляется улыбка. Единственное, лучше, чем идеальное свидание, — это прожить его дважды. Без лишней мысли я полностью погружаюсь в сцену, отчаянно наслаждаясь собой на этот раз.

Я с трудом могу поверить, что это не реально, поскольку я чувствую вкус соуса Альфредо во рту, откусываю хрустящую корочку хлеба, и чувствую горьковатый оттенок эспрессо в тирамису. Нет ничего, что могло бы показаться ненастоящим, так как еда заканчивается и начинается фильм. Не то, чтобы Линден или я смотрели большую часть фильма. Это прелести выдуманного мира. Я чувствую, что сцена тонко подстраивается под мои желания.

Конечно, я выбираю вариант с многочисленными поцелуями. Чему это может навредить? Я знаю, что завтра, когда мы будем у меня дома, на моём диване, когда мама в соседней комнате, я не буду достаточно смелой, чтобы делать всё, что делала в моём сне, но сегодня я наслаждаюсь этим.

— Это мои родители, — говорит Линден, когда его телефон принимает смс. — Время, когда мистер Телохранитель должен доставить меня домой. Он притягивает меня и прикасается губами к моей шее. — Я предпочел бы остаться здесь. Он снова целует меня, долго и томительно, прежде чем встать и поднять меня на ноги.

— Я провожу тебя к машине, — говорю я, потягиваясь.

— Нет, — так быстро говорит Линден, что меня это пугает. — Парень подойдёт к двери, — говорит он.

Я сразу становлюсь серьезной.

— Ты боишься? — спрашиваю я, зная, что у меня никогда не будет достаточно смелости чтобы спрашивать что-то такое личное в реальной жизни.

Он спокоен ещё мгновенье, и я вижу, как мышцы на его лице напрягаются. От этого он выглядит младше.

— За тебя? Да.

— А за себя? — нажимаю я.

— Иногда, — говорит он. Он поворачивается и пробегает кончиками пальцев по сторонам моего лица. — Но я готов рискнуть и большим, чтобы увидеть тебя. Он выпрямляется и открывает дверь, уходя от меня без поцелуя. Но его признание кажется настолько интимным, и малая частичка меня скорбит о том, что это всё не реально.

Когда двери за ним закрываются, мои глаза открываются и солнечный свет проникает в мою спальню через полуоткрытые жалюзи, и я от расстройства вздыхаю.

Глава 24

Реальная жизнь бьёт меня в лицо, как только я покидаю свою спальню. Дверь Сиерры закрыта, но мама работает в кабинете с включенным маленьким телевизором. Новости о Кларе. Прошло уже четыре дня, и врачи всё ещё не могут дать утвердительный ответ о том, будет ли она жить завтра, а тем более в ближайшие пятьдесят лет.

Её родители смогли выйти из её палаты и сделать краткие заявления, и каждый телевизионный канал просто воспроизводит сюжеты снова и снова. Поблагодарив людей за их поддержку, призывая найти чудовище, которое сделало это с их дочерью.

Неужели я это чудовище, по крайней мере частично?

Я пыталась защитить её настолько, насколько возможно, но я знаю, что могла бы сделать больше.

Но тогда, какова была бы цена этого? Еще одно убийство, которого бы я не увидела, как Эдди? И что, если бы я полностью проигнорировала видение? Клара была бы мертва. Но я ненавижу, что я приняла это решение за неё.

Я не уверена, что смогу пережить еще один день, взаперти в доме, и телевизор постоянно напоминает мне о том, что я сделала. Какая польза от власти над будущем, когда трагедия уже в прошлом? Мне бы хотелось просто вернуться в постель и просто спать целый день, но даже я не могу спать так много.

Мне удается провести несколько часы, играя в новую игру «Полнолуние», в попытках перечитать любимую книгу и немного поспать. Это первый раз в жизни, когда я бы хотела, чтобы у меня было домашнее задание. Я подумываю о том, чтобы сделать упражнения из учебника по тригонометрии, чтобы занять мозг.

Наконец, пришло время приезда Линдена, и я нервничаю, надеясь, что я не испортило ничего, уже прожив версию того, что могло бы произойти сегодня. Я продолжаю вести себя глупо — реальная жизнь всегда лучше, чем сны; это как книги и фильмы. Но даже в этом случае я выбираю другую одежду, а не ту, что была на мне в сверхъестественной области прошлой ночью.

Просто чтобы доказать, что я могу.

Странное чувство дежа вю не беспокоит меня, когда Линден входит с такой же едой, которую он принёс прошлой ночью, и особенно не тогда, когда она такая же вкусная и в реальной жизни. Тётя присоединяется к нам, и я представляю их.

Это тоже изменение. Прошлой ночью нас было только трое. Я стараюсь не видеть в этом никакого смысла, но я не могу не задаться вопросом, наблюдает ли она за мной.

Или она каким-то образом наблюдала за мной прошлой ночью.

Я не знаю, как это возможно. Но я начинаю сомневаться в каждой мелочи.

Сиерра тихо сидит в конце стола, а Линден создает веселую атмосферу, рассказывая новые анекдоты и истории, которые мы ещё не слышали. Я никогда раньше не считала, что жизнь трёх одиноких людей, живущих вместе, может быть немного, ну, скучной, но после света и энергии, которые Линден принёс сегодня за наш стол; интересно, что потребуется сделать чтобы не чувствовать такую пустоту в доме.

Как только с едой покончено, Сиерра бормочет извинения и быстро улыбается. С выразительным взглядом в мою сторону она заявляет, что уйдет в свой кабинет вместо того, чтобы смотреть вместе с нами фильм. Есть вероятность, что действительность сегодняшнего вечера приблизится к вчерашнему сну.

Приблизится. Конечно, я не такая смелая, как прошлой ночью у себя в голове.

Мы просматриваем мою коллекцию DVD, обсуждая достоинства этого фильма или иного, но взгляды, которые мы бросаем, заставляют меня быть уверенной, что ни один из нас не собирается смотреть то, что мы выбираем. Мы останавливаемся на «Принцесса-невеста» — ничего схожего с классикой — и мы очень заняты тем, что не смотрим фильм.

— Я так скучал по тебе, — говорит Линден, кончик его носа движется по краю мочки моего уха и посылает дрожь удовольствия по моему позвоночнику. — Ты, должно быть, сходишь с ума запертая здесь весь день, каждый день.

— Практически, — шепчу я так спокойно, как могу. Вероятно, в сотый раз я удивляюсь, как странно, как самые лучшие и худшие вещи, которые когда-либо случались в моей жизни, происходят одновременно.

Но сегодня я отталкиваю всё остальное и просто позволяю себе быть с Линденом. Любить ощущения его рук, когда они исследуют моё тело и шёпот его губ на моей коже, в моих волосах и, конечно же, на моих губах. Несмотря на сверхъестественную жизнь, которой я живу, и изоляцию, которая, я знаю, ждёт меня в будущем, этот опыт настолько свежий и новый, что я чувствую себя маленьким ребёнком.

Фильм почти закончился, и мои нервы полностью, хотя и приятно, истощены, звонок мобильного нарушает тишину. Линден вытаскивает телефон, и экран освещает его лицо в темноте.

— Это родители, — говорит Линден. — Время, когда Мистер Телохранитель должен привезти меня домой. Тревожные колокола начинают звучать очень тихо в затылке, когда он прижимает губы к моей шее. — Я предпочел бы остаться здесь. Его губы находят мои, но я едва могу ответить, когда он меня целует. Я имею в виду, что я знала, что сцена, в которой я была прошлой ночью, была возможным будущим, и сегодня это было довольно близко. Но диалог, точный до слова, немного обескураживает.

Я про себя смеюсь от своей паранойи. Это не должно быть так. Это была просто мечта, и я не должна играть свою роль. Поэтому я стараюсь не говорить, держа язык за зубами, но слова всё равно выходят в любом случае.

— Я провожу тебя к машине.

Подождите. Нет. Это неправильно. У меня должен быть выбор.

— Нет, — говорит Линден, как вчера вечером. — Парень придёт к двери. Я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности даже на секунду.

Я смотрю ему в лицо и снова, я сражаюсь, чтобы держать свой рот закрытым. Мне не нужно его спрашивать. Мне не нужно.

— Ты боишься?

Что не так со мной?

Он смущается. Выражение его лица заставляет меня плакать.

— За тебя? Да.

Откуда берутся эти слова? Являются ли они его, и я просто слышала их раньше времени прошлой ночью, или я это сделала?

— А за себя?

— Иногда, — говорит он. И прежде чем пальцы коснутся моего лица, я уже знакома с этим чувством. — Но я готов рискнуть и большим, чтобы увидеть тебя.

Я стою в дверном проёме и наблюдаю, как охранник сопровождает его к машине. Он останавливается, прежде чем сесть на своё место, и я знаю, что он ждёт, когда я закрою входную дверь. Он не уедет, пока я этого не сделаю.

Вчера вечером я сделала все эти выборы. Я решила, каким путём следовать. Так это мой выбор, когда я отступаю и закрываю дверь, или я диктовала своё будущее в своих снах прошлой ночью?

Сценарий был другим. Я не была третьим лицом, как все остальные. Я играла с куполом. Это что-то меняет?

И то, как я попала на ту сцену, в первую очередь — как она скатилась вниз, без моего желания. Это я сделала? Кто-то ещё это сделал?

И если это только из-за меня, то всё, что сказал Линден, и сделал сегодня — ложь?

Я шатаюсь по коридору, почти забывая, что моя мама всё ещё бодрствует. Она с улыбкой поворачивает свой стул.

— Итак? — спрашивает она.

Я должна улыбнуться ей. Я должна поднять уголки губ, хотя я чувствую, что мир рушится на куски в моих руках.

— Я думаю, что люблю его, — говорю я, потрясенная собой, когда звучат слова. Хотела бы я вернуть их обратно. Что, черт возьми, подумает мама? Даже несмотря на то, что ей известно о моём «увлечении», она на самом деле не понимает годы суеты, желания, понимания, что у меня его никогда не будет. Только для того, чтобы в конце концов получить его.

И я не знаю, по-настоящему ли это.

Я говорю себе, что это Рождественская вечеринка. Это было до того, как я придумала это в своём втором взгляде. Я не могла бы это сделать.

Мама просто улыбается моему заявлению и говорит:

— Ты шутишь? Я сама почти влюбилась в него.

Я смеюсь, но внутри хочу плакать, особенно когда она берёт меня за руку и сжимает её.

— Пришло время, чтобы в твоей жизни кто-то появился. И видит Бог, что нам всем сейчас пригодилось бы немного счастья.

Это может быть правдой, но некоторые заслуживают этого больше, чем остальные.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, когда мама добавляет:

— Врачи говорят, что состояние Клары стабилизировалось, но, если она не придёт в себя в ближайшее время, она, вероятно, уже не проснётся.

Я выхожу из её кабинета, медленно и тихо, на случай, если она услышит меня и решит сказать что-то ещё. Сегодня я не могу справиться.

В своей спальне я натягиваю растягивающиеся штаны для йоги и старую, выцветшую футболку и подбираюсь под одеяло. Когда я проснулась сегодня утром, я не очень-то думала о том, что я фактически оказалась в сцене с Линденом, находясь в сверхъестественной области. Это имело значение? Я диктовала своё будущее, потому что я оказалась в сцене? Или я просто проживала тот момент, который всё равно случится?

Но это было настолько правильно! Конечно, я могла быть в другой одежде, и Линден сказал нам заранее, что он принесёт итальянскую еду. И были и другие различия. В частности, Сиерра присоединилась к нам.

Но этот разговор. Это было не только слово в слово, я чувствовала, что не могу не произнести эти слова. Это было похоже на странное принуждение. Так Смит всегда описывал то, что мы делаем в моих видениях.

Был Оракул, использующий свои силы на мне.

Но это был кто-то другой, или это была только я?

В моем сознании появилась крошечная идея. Если я смогу поставить себя в сценарий сна и воплотить его в жизнь, разве я не должна ставить себя в реальное видение? Которое точно произойдет?

Я не думаю, что могу просто создать сценарий в сверхъестественной области, в котором я раскрываю убийцу — даже купол содержит только возможные варианты развития будущего. Я не думаю, что я могу придумать будущее из ничего. Но если у меня будет видение следующего убийства и займу место жертвы в нём, я смогу поменять будущее по своей воле. Разве я не смогу?

Я достаю кулон с камнем из-под кровати и надеваю его на шею, сжимая его в кулаке. Мне нужно потренироваться занимать место в видениях во сне. Потому что, если я смогу это сделать, то конечно я смогу и занять место в предсказании. И это ключевой момент моего плана.

Плана, который будет работать, только если я смогу сделать две вещи, которые, я думаю, могу, — две вещи, на которые, как сказал Смит, я не способна: воздействовать на физический мир во время предсказания и менять будущее, когда мне снится сверхъестественная область.

Что вызывает вопрос — действительно ли Смит не знал, или он всё время лгал?

Глава 25

На следующее утро я проснулась ото сна без сновидений.

Нет, это неправильно, сонно думаю я, пытаясь стряхнуть паутину со своих мыслей. Я должна была войти в свой второй взгляд прошлой ночью; на мне было ожерелье. Мне нужно было практиковаться!

Мои руки поднимаются к подвеске — возможно, она упала. Но нет, она всё ещё там. Вокруг моей шеи. Почему она мокрая? Я смотрю вниз, и крик вырывается из моего горла.

Я покрыта кровью. Столько крови, что это не яркий алый, а глубокий бордовый цвет. Лужа крови у меня на коленях, впитывается в кровать и распространяется по простыне. Я борюсь за глоток воздуха, когда моя ладонь задевает что-то холодное, и мои руки смыкаются вокруг рукоятки ножа.

Лезвие покрыто кровью, которая уже высохла кривыми ручейками. Отбрасывая нож от себя, я падаю с кровати на пол, и моя правая рука оставляет прекрасный красный отпечаток ладони на бежевом ковре.

— Шарлотта! Ты в порядке? — Я слышу голос моей мамы вниз по коридору и бегущие шаги Сиерры.

Я вскакиваю на ноги и делаю выпад к двери, надеясь запереть её, прежде чем они смогут добраться до меня, но мои ноги запутаны в постельном белье, и даже когда я встаю, то спотыкаюсь и растягиваюсь на полу, ещё больше размазывая кровь. Дверь распахивается, едва не задевая мою голову, и мама с Сиеррой смотрят на меня с широко раскрытыми глазами.

— Я могу это объяснить! — взревела я, хотя я знаю, что не могу.

Они просто смотрят на меня. В комнате. Пока мама наконец не спрашивает:

— Ты упала с кровати? — с намёком на смех в голосе.

Я всё ещё смущена, в замешательстве с широким раскрытыми глазами, а потом я смотрю на себя.

Кровь исчезла.

Я оглядываюсь назад, постель разбросана по всему полу. Чистая. Что сейчас произошло? Я знаю, что видела. Я почувствовала нож. Это был не сон — это не было видением. Что, чёрт возьми, происходит?

— Да, вроде как, — задыхаясь выдавила я из себя. Эмоциональные американские горки наконец-то берут надо мной верх, и слезы облегчения потекли по моему лицу. Маниакальное хихиканье хочет выбежать из горла, но я знаю, что нужно сдержаться. — Плохой сон, — я останавливаюсь на этой версии.

— Ох, Шарлотта, — тихо сказала мама. — Конечно, у тебя плохие сны. — Она наклоняется и поднимает меня на колени и обнимает меня. Она долго обнимает меня, когда я пытаюсь остановить икоту, плач, и притворяюсь, что я расстроена из-за того, о чем она думает.

Я поднимаю глаза, а Сиерра всё ещё там. Я чуть вздрогнула под её пристальным взглядом.

— Шарлотта? — говорит мама нерешительным голосом, и всё моё тело мгновенно бросает в холод. — Я знаю, что ты уже расстроена, но я должна сказать тебе, прежде чем ты это увидишь; произошло ещё одно убийство. Мальчик. Они сказали, что он подросток, но его имя не было названо. Я просто…Я думаю, что после такого кошмара, наверное, лучше всего услышать это от меня, а не из новостей. Или даже от Линдена.

— Линден! — кричу я.

— Я взяла на себя смелость позвонить его матери. Это был не он.

Я не могу двигаться. Не могу дышать.

— Когда? — я задыхаюсь.

— Они думают посреди ночи. Никто не знает, почему он вышел.

— Как он умер? Больше всего меня пугает этот вопрос, чем все то, что произошло со мной до сих пор, но я должна спросить.

— Что ты имеешь в виду, как?

— Что…. Что использовал убийца? Какое оружие?

Мама гладит мои волосы.

— Милая, я не хочу, чтобы ты так расстраивалась. Может быть, нам нужно просто отключить новости на день и…

— Нож, — перебивает моя тётя.

— Сиерра! — ругается моя мама.

— Она задала вопрос; она заслуживает получить ответ, — ровно говорит тётя.

Молчание мамы, а также тяжесть её пальцев на моей спине говорят мне, что она не согласна, но слишком поздно возвращать слова.

Я онемела. Нож. Что происходит? Это другое видение? Или настоящее срастается со вторым взглядом? Может, я зашла слишком далеко. Может быть, я испортила свои способности…. и они… неисправны?

Я оглядываюсь назад на тётю и маму, двух женщин, которые составляют большую часть моего мира, и чувствуют себя очень одинокими. Рассеянный утренний свет освещает их с мутной яркостью, и я понимаю, как ещё рано.

— Я в порядке, — говорю я. — Честно говоря, теперь, когда я успокоилась, я думаю, что хотела бы просто вернуться в постель. Я заставляю себя улыбаться, хотя я знаю, что улыбка выглядит в лучшем случае вынужденной. — Сегодня новогодняя ночь. Я не хочу заснуть до полуночи.

Я больше никогда не хочу спать.

Моя мама смотрит на меня смешно, но кивает и поворачивает кресло-коляску по коридору к кухне. Тётя не уходит. После взгляда на мою маму — её сестру, я часто забываю; что это человек, от которого она скрывала свои секреты всю свою жизнь, она говорит:

— Видение?

Я не знаю, что сказать, поэтому я киваю. Это было видение, формально. Это просто не то видение, о котором она говорит.

— Ты знала о ноже, — говорит она, и это не вопрос. — Видение победило тебя?

— Это было другое видение, — выпалила я, и мне нужно было рассказать кому-то. Нужно сказать ей — женщине, которая была моей поверенной столько, сколько я помню. — Не было никаких предупреждений, никакой темноты, я просто — видела это! — Я знаю, что она думает, что я имею в виду, что я видела убийство, а не себя в крови, но я не могу признаться в большем.

Я боюсь.

Она смотрит на меня, поджав губы. Затем её лицо смягчается, и она говорит:

— Всё, всё, становится сложнее во время кризиса. Она кладёт руку мне на плечо и сжимает. — Ты не всегда будешь побеждать, но продолжай сражаться.

— Это так сложно, — шепчу я.

— Я знаю — они тоже изматывают меня.

— Неужели? — Я не знаю, почему я удивлена; конечно, у Сиерры будут видения, похожие на мои. Оракулы всегда получают видения о наиболее значимых событиях своего сообщества. И это тоже её дом.

Но она достаточно сильна. Даже если бы я пыталась бороться с видениями, но я не могу. Они победили меня.

— Очень важно закрыть свой разум, Шарлотта. Несмотря на то, что мы не используем его, твой второй взгляд уязвим и более силён, чем ты можешь себе представить.

Мои слёзы прекратились из-за её слов, и на секунду мне интересно, продолжит ли она.

Но она просто проводит рукой по моему лбу, заправляя мне волосы за ухо.

— Будь бдительна, Шарлотта. Борись.

Затем она уходит, и я остаюсь на коленях посреди комнаты, чувствуя себя самым пустым местом в мире. Я чувствую, что слезы снова подкатывают, и на этот раз я делаю именно то, что собираюсь. Я закрываю дверь, хватаю постель с пола, натягиваю её на голову и возвращаюсь обратно в сон без сновидений.

Я долго смотрю на имя Смита, светящееся на экране моего телефона, в то время как я решаю, отвечать ли на его звонок. Мне не нравятся подозрения, которые у меня возникли. То, что он лгал мне о том, что я могу и не могу сделать в сверхъестественной области и в видениях. Кажется, он так много знает. Как он мог не знать, что я могу там сделать?

Либо он солгал, либо он не так хорошо осведомлён, как притворяется. как бы то ни было, я начинаю сомневаться в нём.

И мне не нравятся сомнения, которые он вложил мне в голову о насчет тёти.

Я бы хотела, чтобы у меня было видение о нём.

Глубоко вздохнув, я решила действовать храбро и честно. Я сдвигаю панель, чтобы ответить на звонок, и говорю:

— На самом деле я не уверена, что хочу говорить с тобой.

Тишина. Я его шокировала.

— Что ты думаешь, я сделал? — тихо спрашивает он.

— Я не уверена, — говорю я шёпотом.

— Я так устал оправдываться перед тобой, когда я только пытался помочь. Не позволяй этому чудовищу сделать тебя параноиком. Ты должна думать ясно.

— Чтобы сделать что? — шиплю я. — У меня не только не было видения последнего убийства, когда я проснулась, у меня не было воспоминаний о том, что я вообще была в сверхъестественной области. Хотя я спала с камнем. А потом… — Я замолкаю, прежде чем смогла сказать что-нибудь ещё. Я не хочу рассказывать ему о крови. О ноже. Я не хочу никому рассказывать, но в этот момент, я особенно не хочу рассказывать ему. — Смит, — говорю я вместо этого. — Он умнее нас. Мы больше не можем это делать. Мы вредим людям.

— Мы спасаем людей! — отрезает он. — Возможно, ты забыла о Джессе и Николь, но я нет. Можешь ли ты сидеть сложа руки и позволить людям умирать?

— Они всё равно умирают. Или хуже — посмотри на Клару. Мы сделали это!

— То, что случилось с Кларой ужасно; я не собираюсь врать тебе об этом. Но это никогда не остановится, если ты не поможешь.

Я не знаю, что думать. Что делать. Надежды и планы, которые у меня были прошлой ночью, прямо сейчас на миллион миль за гранью невозможного. Как я должна поймать гениального серийного убийцу, который каким-то образом может иметь Оракула на своей стороне? Я не думаю, что даже буду мечтать о том, чтобы оказаться во втором взгляде. Я не могу рисковать. Там кто-то контролирует меня. Мне нужно найти другой путь.

Это напоминает мне кое-что.

— Смит? — говорю я осторожно. Я не уверена, что хочу ему доверять, но мне больше некого спросить. — Ты когда-нибудь ходил в сверхъестественную область с Шелби, пока она спала?

— Нет. Она могла пригласить меня в её видения, только когда она просыпалась.

— Но она рассказывала тебе об этом?

— Много раз.

— Как она выглядела?

Он колеблется, затем, похоже, понимает, что это тест — он даёт, я даю.

— Бесконечная комната со стеклянным полом, — говорит он. — И бесконечный купол над головой. Огромный горизонт, держащий всё будущее в мире. Я всегда хотел туда попасть.

— Там… есть дверь.

— Что ты имеешь в виду?

— На самом краю моего купола — на полу, возможно, есть дверь.

— Ты можешь пройти туда, как в сценарии, в которые ты можешь ступить?

— Нет. Я не могу пройти через неё. Она заперта. — Я не знаю, почему я так сосредоточена на этой двери, но как в тексте о Восстановление Разрушенного Будущего, так и Смит, описывает сверхъестественную область таким же образом.

И никто из них не упоминает двери.

Что-то не совпадает, а всё, что не совпадает, это подозрительно.

Он молчал несколько секунд. — Тогда, вероятно это место, куда ты не должна идти, и твой разум говорит тебе об этом.

— У Шелби была дверь?

— Шелби никогда не видела дверь.

Я жду целую минуту, пытаясь разобраться в своих мыслях.

— Что мне теперь делать? — спрашиваю я, отчаяние превозмогает упрямство.

— Мы ждём другого видения и попробуем ещё раз. Это всё, что мы можем.

— Но что насчёт убийства прошлой ночью?

— Это в прошлом, Шарлотта, и ты — хозяйка будущего. Разочарованная, я повесила трубку, не попрощавшись.

«Хозяйка будущего», — думаю я цинично, когда смотрю на свой телефон. Что за хозяйка.

Я понимаю, что на мне всё ещё висит кулон и я благодарю вселенную, что Сиерра его не заметила. Когда я приседаю, чтобы вернуть его в тайник, моя рука прикасается к чему-то холодному. Я хватаюсь за это и откидываюсь с шипением, когда он жалит мою кожу. Я облизываю кончик порезанного пальца, встаю на колени рядом с кроватью и внимательно смотрю на этот раз.

Это нож.

Теперь он чист, но это тот же самый нож, который я отбросила от себя, когда утром проснулась вся в крови.

Что, чёрт возьми, я делала прошлой ночью?