ЧАСТЬ II ПРАВОВАЯ ПРОБЛЕМА

«Радостный свет юриспруденции»

Сэр Эдвард Коук

Глава X И ВНОВЬ — ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ

Мы волю Цезаря желаем слышать!

«Юлий Цезарь»


— Ах, мисс Эвелин, бедняжка моя дорогая!

Высокая девушка в черном вздрогнула и оглянулась.

— О, это вы, миссис Гулливер! Как любезно с вашей стороны, что вы приехали меня встретить!

— Я рада, что у меня появилась такая возможность. Скажите спасибо вот этим любезным джентльменам, — воскликнула квартирная хозяйка, заключая девушку в объятия и буквально повисая на ней к великой досаде других пассажиров, спускавшихся по узкому трапу. Тогда старший из упомянутых джентльменов мягко положил руку на плечо миссис Гулливер и отвел обеих женщин в сторону от основного потока движения.

— Бедная овечка! — причитала миссис Гулливер. — Одна-одинешенька проделала такой путь, а несчастная мисс Берта уже лежит в могиле! Просто ужас, какие вещи про это теперь рассказывают, а ведь она всегда была такой хорошей девочкой!

— Я страшно беспокоюсь о бедной маме, — вздохнула девушка. — Дома я себе просто места не находила. Я сказала мужу, что должна ехать, а он мне на это говорит: «Золотко, если бы я мог, то поехал бы с тобой, но мне нельзя оставить ферму. Если ты чувствуешь, что нужно ехать, то поезжай». Вот как он мне ответил.

— Милый мистер Кроппер, он всегда был таким добрым и славным, — похвалила мисс Гулливер. — Однако мы совсем забыли про джентльменов, которые помогли мне добраться сюда. Это лорд Питер Вимси, а это мистер Марблз. Это он дал то несчастное объявление, с которого, я чувствую, все и началось. Лучше бы мне его никогда не показывать вашей несчастной сестре. Сейчас я, конечно, понимаю, что у джентльмена были благие намерения, а то раньше, до того как мы с ним познакомились, я думала, что он человек нехороший.

— Рада вас видеть, — произнесла миссис Кроппер, автоматически приветствуя джентльменов фразой, которой привыкла встречать посетителей ресторана. — Как раз перед отплытием я получила от бедной Берты письмо с вашим объявлением. Конечно, теперь оно мне не понадобится, но мне бы хотелось понять, каким образом произошли все эти кошмарные события. Что об этом говорит полиция? Это убийство?

— Следствие пришло к заключению, что это естественная смерть, — ответил мистер Марблз. — Однако в этом деле осталось много неясностей и неувязок. Мы будем вам чрезвычайно благодарны, если вы поможете нам разобраться как в этом вопросе, так и в другом, который, возможно, тоже связан со смертью вашей сестры.

— Ну, конечно, — сказала миссис Кроппер. — Я уверена, если уж миссис Гулливер вас рекомендует, то вы наверняка настоящие джентльмены. Я еще не помню случая, чтобы она когда-нибудь ошиблась в человеке. Правда, миссис Гулливер? Я расскажу вам, что смогу, хотя я не так уж много знаю, потому что все это для меня — страшная тайна. Я только не хочу сейчас задерживаться с вами, потому что мне нужно ехать прямо к матери. Она в ужасном состоянии, ведь она так любила Берту. Мама сейчас совсем одна. Правда, за ней присматривает какая-то девушка, но это не слишком большое утешение, если вы внезапно потеряли родную дочь.

— Мы ни в коем случае не станем вас задерживать, миссис Кроппер, — заверил ее мистер Марблз. — Но мы будем очень рады, если вы позволите сопровождать вас в Лондон и задать вам по дороге несколько вопросов. А затем, опять же с вашего позволения, мы с удовольствием отвезем вас в дом миссис Готобед, как бы далеко это ни было.

— Крайстчерч, около Борнмута, — вставил лорд Питер. — Если угодно, я довезу вас туда напрямик. Это сэкономит время.

— Видно, вы все про меня знаете, правда? — воскликнула миссис Кроппер с оттенком восхищения. — Так давайте пойдем прямо сейчас, а то опоздаем на поезд.

— Вы совершенно правы, — подтвердил мистер Марблз. — Обопритесь на мою руку.

Миссис Кроппер любезно приняла его предложение, и по завершении обычных формальностей, связанных с окончанием морского путешествия, вся компания двинулась в сторону станции. Когда они миновали барьер, который окружал платформу, миссис

Кроппер легонько вскрикнула и вытянула шею, как будто ей бросилось в глаза что-то поразительное.

— Что случилось, миссис Кроппер? — прошептал ей на ухо лорд Питер. — Вы узнали кого-то из знакомых?

— До чего же вы наблюдательны — удивилась миссис Кроппер — Из вас бы вышел хороший официант. Я говорю вам не в обиду, сэр; для человека, который разбирается в нашем деле, это комплимент. Да, мне и вправду почудилось, что я узнала одну даму, но этого не может быть, потому что в ту же секунду она исчезла.

— Кто это был, как вам кажется?

— Вообще-то я подумала, что она очень похожа на мисс Виттейкер, у которой мы с Бертой служили.

— Где она стояла?

— Вон там внизу, возле колонны. Такая высокая леди с темными волосами, в малиновой шляпе и серой меховой накидке. Но ее там уже нет.

— Извините…

Отцепив от своей руки миссис Гулливер, лорд Питер прицепил ее к свободной руке мистера Марблза и нырнул в толпу. Мистер Марблз, который отнесся к эксцентричному поведению Вимси с полной невозмутимостью, препроводил обеих своих подопечных в пустой вагон первого класса. На дверях вагона миссис Кроппер заметила красную табличку с надписью «Забронировано для лорда Питера Вимси и сопровождающих его лиц». На протестующие возгласы молодой дамы, обеспокоенной тем, что у нее нет билета, мистер Марблз мягко ответил, что все предусмотрено, и что в отдельном вагоне им будет удобнее, поскольку никто не сможет нарушить их уединение.

— Как бы ваш друг от нас не отстал, — произнесла миссис Кроппер, когда поезд пришел в движение.

— Это было бы на него не похоже, — спокойно ответил мистер Марблз, разворачивая один за другим два пледа, снимая свою старомодную шляпу и заменяя ее удивительной дорожной шапочкой с ушками. Несмотря на владевшую ей тревогу, миссис Кроппер невольно задумалась над тем, где он откопал эту реликвию викторианских времен. Собственно говоря, шапочку сшил по собственному эскизу мистера Марблза один очень дорогой шляпный мастер из Вест-Энда, который питал глубокое уважение к достойному юристу, которого он считал настоящим джентльменом старой закалки.

Лорда Питера не было еще около четверти часа. Затем он внезапно просунул голову в дверь и с очаровательной улыбкой сообщил:

— Одна рыжеволосая дама в малиновой шляпе; три брюнетки в черных шляпах; несколько женщин с неустановленным цветом волос в шляпках мышиного цвета, надвинутых до бровей; старушки с седыми волосами, в самых разнообразных головных уборах; шестнадцать девочек-подростков совсем без шляп (точнее, их шляпы висели на вешалке, но среди них не было ни одной малиновой); огромное количество белокурых женщин в шляпах разных цветов; одна пепельная блондинка в платье медсестры. Насколько я помню, никто из них не подходит под описание. Наверное, мне лучше еще раз пройтись по всему поезду, чтобы отмести всякие сомнения. Там есть еще одна женщина с темными волосами, чью шляпу я не сумел разглядеть, потому что она болталась у нее за спиной. Может быть, миссис Кроппер согласится прогуляться со мной по коридору, чтобы посмотреть на эту даму.

Несколько удивленная, миссис Кроппер ответила согласием.

— Вот сюда, проходите. Это в четвертом вагоне от нас. А теперь слушайте, миссис Кроппер. Если вы вдруг узнаете какую-нибудь женщину, постарайтесь, чтобы она не заметила, что вы на нее смотрите. Мне бы хотелось, чтобы вы шли позади меня, бросая беглый взгляд в каждое купе. Обязательно поднимите воротник. Когда мы дойдем до купе, о котором я говорил, я вас собой загорожу, хорошо?

Они успешно выполнили эти маневры. Напротив купе, которое находилось под подозрением, лорд Питер закурил сигарету. Миссис Кроппер в это время рассматривала из-под его поднятого локтя даму, на которой не было шляпки. Увы, их ждало разочарование. Оказалось, что миссис Кроппер никогда раньше не видела эту леди. Миссис Кроппер и Вимси еще несколько раз прошлись из конца в конец поезда, но это не принесло никаких результатов.

— Что ж, оставим эту задачу Бантеру, — весело произнес его светлость, когда они вернулись на свои места. — Я направлю его по следу. А теперь, мисс Кроппер, пора перейти к делу. Прежде всего, мы будем рады услышать от вас любые предположения относительно кончины вашей сестры. Нам не хотелось бы растравлять ваше горе, но у нас есть подозрение, что за ее смертью что-то кроется.

— Я только одно могу сказать, сэр… то есть, наверное, мне следует называть вас «ваша светлость». Берта действительно была хорошей девушкой, в этом я могу поклясться. Она не позволяла своему молодому человеку никаких лишних вольностей. Я знаю, что люди сейчас говорят про нее разное, да это и не удивительно, потому что теперь много девушек, которые делают такое. Но поверьте, Берта никогда бы не совершила ничего нехорошего. Хотите почитать ее последнее письмо? Более милой, порядочной девушки и представить себе невозможно. К тому же она как раз готовилась вступить в счастливый брак. Неужели вы думаете, сэр, что девушка, которая пишет такие письма, могла вести развеселый образ жизни? Я места себе не нахожу, как подумаю, что о ней теперь говорят.

Лорд Питер взял у нее письмо и бегло просмотрел, а затем благоговейно передал его мистеру Марблзу.

— Мы вовсе так не думаем, миссис Кроппер, и вообще с радостью присоединяемся к вашей точке зрения. А вы не допускаете возможность, что некая дама под благовидным предлогом могла вовлечь вашу сестру в неприятную историю и поставить ее в положение, которое… ну, скажем так, глубоко шокировало бы девушку? Вообще, была ли она готова противостоять хитростям и уловкам лондонских мошенников?

И он в общих чертах изложил теорию Паркера о предполагаемом ужине на квартире у миссис Форрест и об ее участии в этом деле.

— Я бы не сказала, милорд, что Берта была особенно смышленой девушкой. Она вообще была не такой сообразительной, как я. Берта обычно думала о людях хорошо и верила всему, что ей говорили. В этом она похожа на отца. А вот про меня говорят, что я маменькина дочка. Я доверяю человеку только до тех пор, пока он не скрылся из глаз. Но я много раз предупреждала сестру, что нужно остерегаться женщин, которые заговаривают с девушками на улице. Берта должна была быть настороже.

— А если она хорошо знала эту женщину, скажем, по ресторану, — предположил лорд Питер, — и решила, что к такой милой леди можно спокойно зайти в гости. Или, может быть, сама эта леди предложила устроить мисс Готобед служанкой на хорошее место, или уж я не знаю что.

— Думаю, если бы она много общалась с этой леди, она бы рассказала о ней в письме, милорд. С ума сойти можно, сколько она мне всегда писала о посетителях. И Берта вряд ли захотела бы снова пойти в услужение. Нам это еще в Лихэмптоне до смерти надоело.

— Ну да, конечно. Сейчас вы затронули новую тему, к которой я хотел бы теперь перейти. Мы собирались расспросить об этом вас и вашу сестру еще до того, как произошло несчастье. Вы ведь служили в доме у мисс Виттейкер, которую вы недавно упоминали. Не могли бы вы поподробнее рассказать о причине вашего ухода? Это же было хорошее место, правда?

— Что ж, милорд, это было место не хуже других, хотя у девушек в услужении все равно нет той независимости, что в ресторане. Ну и, конечно, там было много хлопот по уходу за старой леди. Однако мы не имели ничего против, потому что она была очень любезная, добрая леди, и к тому же щедрая.

— Но со времени ее болезни всем в доме, вероятно, командовала мисс Виттейкер?

— Да, милорд; но все равно служить там было довольно легко. Многие девушки нам даже завидовали. Вот только мисс Виттейкер очень уж была привередлива.

— Особенно в том, что касалось китайского фарфора?

— Ах, вам и про это рассказали?

— Это я рассказала, милая, — вмешалась миссис Гулливер. — Я им все рассказала про то, как вы ушли с прежнего места и переехали в Лондон.

— Нас просто поразило, — вставил мистер Марблз, — что мисс Виттейкер так легко решилась расстаться с двумя столь опытными и, я бы сказал, столь благовоспитанными и привлекательными служанками из-за такого незначительного упущения.

— В этом вы правы, сэр. Берта — я ведь уже говорила, что она была очень доверчива — и правда всему поверила: и что она сама во всем виновата, и что мы очень обязаны мисс Виттейкер, которая простила нас за разбитый фарфор и с таким участием помогла нам перебраться в Лондон. Но я всегда чувствовала, что за этим кроется что-то большее, чем кажется на первый взгляд. Правда, миссис Гулливер?

— Да, милая; вы мне тогда так и сказали: «…больше, чем кажется на первый взгляд», и я с вами полностью согласилась.

— У вас не создалось впечатления, что ваше внезапное увольнение было связано с какими-либо событиями, произошедшими до него? — продолжал мистер Марблз.

— Ну да, еще бы, — с возбуждением ответила миссис Кроппер. — Я и Берте про это говорила, только она не хотела меня услышать — сестра была вся в отца. «Помяни мое слово», — сказала я, — «Мисс Виттейкер не захочет держать нас в доме после той ссоры со старой леди».

— Что это была за ссора? — поинтересовался мистер Марблз.

— По правде сказать, даже не знаю, можно ли мне о ней рассказывать — все равно дело прошлое, а мы с Бертой к тому же обещали никому об этом не говорить.

— Разумеется, это дело вашей совести, — согласился мистер Марблз, жестом останавливая лорда Питера, который в порыве эмоций явно вознамерился вмешаться в разговор. — Но, если это может повлиять на ваше решение, я считаю себя вправе конфиденциально сообщить вам, что данная информация косвенным образом может оказать нам неоценимую помощь в расследовании ряда чрезвычайно странных обстоятельств, которые недавно дошли до нашего сведения. Кроме того, вполне возможно, что эти данные — опять же косвенным путем — помогут нам пролить свет и на трагическую кончину вашей сестры. В данный момент я не вправе сказать вам больше.

— Ну, раз так… — произнесла миссис Кроппер, — хотя я не пойму, какая тут связь… но если вы так считаете, наверное, мне лучше будет «выложить все начистоту», как выражается мой муж. Да и вообще, я ведь обещала ничего не рассказывать только знакомым из Лихэмптона — знаете, от греха подальше, а то там все такие сплетники.

— Мы не имеем никакого отношения к лихэмптонским обывателям, — заявил его светлость. — Мы никому не станем передавать ваши слова, пока в этом не возникнет острой необходимости.

— Ладно, тогда я вам все расскажу. Как-то поутру, в начале сентября, приходит к нам с Бертой мисс Виттейкер и говорит: «Девушки, будьте у меня под рукой, сидите на лестничной площадке, что возле спальни мисс Доусон, и никуда не уходите. Вам, наверное, придется к ней зайти и засвидетельствовать подписание одного документа. Для этого нужны два человека. Но самой мисс Доусон ни к чему видеть, что в комнате столько людей — я не хочу ее зря беспокоить. Поэтому, когда я вам сделаю знак, входите в спальню без шума. С вашего места будет видно, как мисс Доусон ставит свою подпись. После этого я сама принесу вам документ, и вы распишетесь там, где я покажу. Это все очень просто», — сказала мисс Виттейкер, — «от вас ровным счетом ничего не потребуется, только написать свои имена напротив слова «свидетели».

Берта всегда была робкой девушкой. Она боялась официальных документов и всяких таких дел. Тут она тоже попыталась увильнуть и спросила: «Может, медсестра за меня распишется?» Она имела в виду сестру Филлитер, ту, с рыжими волосами, что потом обручилась с доктором. Хорошая она была женщина, и мы ее очень любили: Тогда мисс Виттейкер сердито говорит: «Медсестра ушла на прогулку, и вообще мне нужно, чтобы это сделали вы с Эвелин» (это она про меня). Тогда мы сказали ей, что согласны. Мисс Виттейкер взяла целую кучу бумаг и пошла наверх к мисс Доусон, а мы с Бертой поднялись следом за мисс Виттейкер и стали ждать на лестничной площадке, как она нам велела.

— Одну секундочку, — остановил ее мистер Марблз. — Мисс Доусон вообще часто подписывала документы?

— Да, сэр, даже очень, но обычно подпись заверяли мисс Виттейкер или медсестра. Как я слышала, все это по большей части было связано с договорами об аренде и всякими такими вещами. Сюда же относились чеки на домашние расходы, плюс бумаги из банка — их нужно было хранить в надежном месте.

— Вероятно, акции и тому подобное, — вставил мистер Марблз.

— Очень на то похоже, сэр. Я не особо разбираюсь в деловых вопросах. Раньше мне один раз приходилось заверять чужую подпись, но тогда все было совсем иначе: мне принесли уже подписанный документ, и никакой суматохи вокруг этого не было.

— Насколько я понял, старая леди была в состоянии вести свои дела?

— До какого-то времени — да. После этого она передала все в руки мисс Виттейкер. Это случилось как раз перед тем, как мисс Доусон стали постоянно колоть обезболивающее, потому что ей, бедняжке, стало совсем худо. Тогда мисс Виттейкер уже и чеки сама подписывала.

— То есть она действовала по доверенности, — кивнул мистер Марблз. — Так что, вы все-таки подписали тот таинственный документ?

— Нет, сэр. Я вам сейчас объясню, как это случилось. Мы с Бертой прождали совсем недолго, когда мисс Виттейкер выглянула за дверь и сделала нам знак, чтобы мы потихоньку прошли в спальню. Тогда мы с сестрой зашли и остановились возле самой двери. В головах постели стояла ширма, так что мы не могли видеть мисс Доусон, так же как и она нас. Зато нам было хорошо видно ее отражение в большом зеркале, которое висело слева от кровати.

Лорд Питер и мистер Марблз многозначительно переглянулись.

— Теперь постарайтесь собраться и не упустить ни одной детали, даже самой мелкой и незначительной, — обратился Вимси к миссис Кроппер, — потому что сейчас, как мне кажется, вы подошли к самому интересному.

— Хорошо, милорд. В общем-то, там больше не было ничего особенного, разве только вот что: слева от входа, почти вплотную к двери, стоял маленький столик. Медсестра обычно ставила на него поднос и клала всякие вещи, которые могли ей понадобиться. Теперь на столике ничего такого не было, но зато там лежал кусок промокательной бумаги, ручка и письменный прибор — в общем, все, что нам требовалось, чтобы поставить подпись.

— Мисс Доусон могла это видеть? — спросил мистер Марблз.

— Нет, сэр. Все заслоняла ширма.

— Но столик стоял в самой комнате?

— Да, сэр.

— В этом вопросе необходима полная ясность. Вы не могли бы нарисовать нам приблизительный план комнаты и указать на нем расположение кровати, ширмы, зеркала и так далее?

— Боюсь, я не очень-то хорошо рисую, — с колебанием произнесла миссис Кроппер, — но как-нибудь постараюсь.

Мистер Марблз предоставил ей блокнот и авторучку, и после нескольких неудачных попыток на свет появился схематичный набросок.

— Благодарю вас, это и правда очень понятный чертеж. Заметьте, лорд Питер, сколь тщательные меры были приняты для того, чтобы мисс Доусон подписала документ в присутствии свидетелей, а свидетели заверили поставленную подпись в присутствии мисс Доусон и друг друга. Вам не нужно объяснять, для какого именно документа необходимы такие приготовления.

— Для чего это было, сэр? Мы никак не могли понять, зачем это мисс Виттейкер все так устроила.

— Если бы возникли сомнения относительно подлинности этого документа, — объяснил мистер Марблз, — то вам с сестрой пришлось бы явиться в суд и дать показания. Вас бы там спросили о том, действительно ли вы видели, как мисс Доусон ставит подпись на документе, находились ли в этот момент вы, ваша сестра и мисс Доусон в одной комнате, оставалась ли мисс Доусон в одном помещении с вами, когда вы подписывали документ в качестве свидетелей. А раз все это так и было, то вы могли под присягой ответить на все вопросы «да», не правда ли?

— Конечно.

— Хотя мисс Доусон даже не знала, что вы находитесь рядом.

— Не знала, сэр.

— Вот в этом все и дело, понимаете?

— Да, сэр, теперь мне все ясно, но тогда мы с Бертой ни о чем не догадывались.

— Итак, вы сказали, что мисс Доусон так и не подписала этот документ?

— Нет, сэр. И нам ничего не пришлось заверять. Мы видели, как мисс Доусон поставила подпись на одной или двух бумагах. После этого мисс Виттейкер положила перед ней следующую порцию и сказала: «Вот еще чуть-чуть, тетя. Это по большей части отчетность по подоходному налогу». Старая леди на это говорит: «Дорогая, нельзя ли мне их просмотреть? Я хочу понять, что это за документы». Мисс Виттейкер ей отвечает: «Это обычная рутина, и ничего больше». Тогда мисс Доусон вздохнула: «Ах, милая, до чего же их много. Сколько формальностей напридумывали в наше время!» Нам было видно, что мисс Виттейкер дала мисс Доусон еще несколько документов. Они лежали один на другом, чтобы видно было только тот край листа, на котором ставят подпись. Мисс Доусон сначала подписала верхнюю бумагу, потом подняла ее и просмотрела ту, что была под ней. Мисс Виттейкер стала ее успокаивать: «Там все одно и то же», с таким видом, как будто она торопится и все нужно подписать поскорее. Но мисс Доусон забрала у нее из рук документы и принялась их просматривать. Вдруг она хрипло взвизгнула и закричала: «Я не хочу! Я не хочу! Я умирать еще не собираюсь! Как ты смеешь, злая девчонка! Никак не можешь дождаться, когда я лягу в могилу? Все вы стремитесь напугать меня до смерти и загнать в гроб раньше времени! Ну, разве я когда-нибудь хоть в чем-то тебе отказывала?» Мисс Виттейкер начало было: «Тише, тетя, дайте мне объяснить…» Но старая леди заупрямилась: «Слышать ничего не хочу! Мне об этом даже думать противно. Я не стану разговаривать на эту тему. Оставь меня в покое. Я не смогу поправиться, если меня будут так пугать». И тут она начинает ужасно кричать и выходить из себя. Тогда мисс Виттейкер подходит к нам, страшно бледная, и говорит: «Уходите, девушки, да побыстрее. У тети приступ, она сейчас не может заниматься делами. Я вас позову, если будет необходимо». Я ее спрашиваю: «Может, вам помочь, мисс?» Но мисс Виттейкер отвечает: «Нет-нет, все в порядке. Просто у нее опять начались боли. Я сделаю ей укол, как обычно, и она придет в норму». Тут она нас вытолкала из комнаты и закрыла дверь, но мы все равно слышали крики старой леди. Она, бедняжка, кричала так, что просто сердце разрывалось. Мы спустились вниз по лестнице и столкнулись с медсестрой. Она как раз только что вошла. Мы ей сказали, что мисс Доусон опять стало хуже, и она побежала наверх, даже не сняв верхней одежды. И вот сидим мы с сестрой на кухне, обсуждаем все эти странные события. Тут к нам снова заходит мисс Виттейкер и говорит: «Все в порядке, тетушка успокоилась и уснула, но дело, за которым я вас звала, теперь придется перенести на другой день». И еще она добавила: «Не надо никому об этом рассказывать. Когда у тетушки начинаются боли, она впадает в панику и начинает нести бог знает что. На деле она ничего такого не думает, но если ее речи дойдут до чужих людей, это могут не так понять». Тут я встаю и говорю: «Мисс Виттейкер, мы с Бертой не из тех, что разносят сплетни». Я ей это сказала довольно сухо, потому что за мной, поверьте, никогда такого не было. Мисс Виттейкер на это ответила: «Ну, вот и хорошо», и ушла. А на следующий день она нас отпустила на вечер и сделала подарок — каждой по десять шиллингов, потому что у ее тетушки был день рождения и старая леди хотела, чтобы мы немного повеселились в честь такого праздника.

— Это чрезвычайно ясный и подробный отчет, миссис Кроппер. Хотел бы я, чтобы все свидетели были умными и наблюдательными, как вы. У меня остался только один вопрос. Вам случайно не удалось разглядеть документ, который так расстроил мисс Доусон?

— Нет, сэр. Мы его видели только в зеркале, к тому же издалека. Но мне показалось, что он был очень коротким — всего несколько строк, напечатанных на машинке.

— Понятно. Кстати, в доме была печатная машинка?

— О да, сэр. Мисс Виттейкер часто печатала на ней деловые письма. Машинка обычно стояла в гостиной.

— Ясно. Кстати, вы не помните, адвокат мисс Доусон не заходил к ней вскоре после этого?

— Нет, сэр. Все это случилось совсем незадолго до того, как Берта разбила чайник мисс Виттейкер. Та предупредила сестру об увольнении и хотела дать ей отработать еще месяц, но я сказала: это ни к чему. Если мисс Виттейкер из-за сущей мелочи могла до того озлиться на такую девушку, как Берта, такую хорошую работницу, Берта уходит немедленно, и я вместе с ней. На это мисс Виттейкер сказала: «Как хотите». Она была не из тех, кто готов стерпеть дерзкий ответ. Мы уволились в тот же день. Но потом мисс Виттейкер, наверное, пожалела об этом и приехала навестить нас в Крайстчерч. Тогда-то она и предложила нам поискать счастья в Лондоне. Берта немножко побаивалась уезжать так далеко — как я уже говорила, она была вся в отца. Но мать — она в семье всегда была самая честолюбивая — сказала: «Если леди так добра, что хочет помочь вам встать на ноги, почему бы вам и правда не поехать в Лондон? В столице для девушки больше шансов». После я сказала Берте по секрету: «Мне так кажется, что мисс Виттейкер просто хочет сплавить нас подальше. Она боится, как бы мы не проболтались о том, что говорила в то утро мисс Доусон. Но если мисс Виттейкер готова платить за то, чтобы мы убрались отсюда, почему бы нам и правда не уехать. Девушкам в наши дни приходится самим о себе заботиться, а если мы поедем в Лондон, она даст нам более благоприятную рекомендацию, чем если мы останемся здесь. Кроме того, если нам там не понравится, мы всегда можем вернуться обратно». Короче говоря, переехали мы в Лондон и довольно скоро нашли отличную работу в кафе «Лайонз», благо мисс Виттейкер дала нам хорошую рекомендацию. В Лондоне я познакомилась с моим будущим мужем, а Берта встретила своего Джима. Мы никогда не жалели о том, что решили рискнуть — до того момента, как с Бертой не случилось это несчастье.

Страстный интерес, с которым слушатели внимали рассказу Кроппер, должен был полностью удовлетворить жившую в ней склонность к некоторой театральности. Мистер Марблз очень медленно, с шуршанием потирал руки, словно старая змея, скользящая в высокой траве в поисках добычи.

— А теперь — небольшая сценка в вашем духе, Марблз, — сказал лорд Питер, быстро сверкнув глазами в сторону юриста. Затем он обратился к миссис Кроппер:

— Вы сейчас в первый раз рассказываете эту историю?

— Да. Я бы никому ничего не сказала, если бы не…

— Я знаю. Миссис Кроппер, рекомендую вам последовать моему совету и ни в коем случае не пересказывать ее во второй раз. Подобные истории имеют одно неприятное свойство: они весьма опасны. Вы не сочтете меня нескромным, если я вас спрошу, каковы ваши планы на ближайшие пару недель?

— Я собираюсь навестить мать и уговорить ее уехать со мной в Канаду. Я просила ее перебраться к нам, еще когда я только вышла замуж, но матери не хотелось так далеко уезжать от Берты. Та всегда была ее любимицей — сестра ведь была вся в отца. Мы с матерью всегда были слишком похожи, чтобы ладить друг с другом. Но теперь у нее не осталось никого, кроме меня. Одной ей будет не сладко, так что я думаю, она согласится поехать со мной. Конечно, это нелегкое путешествие для больной старой женщины, но я полагаю, родная кровь все пересилит. Мой муж говорит: «Довези ее первым классом, девочка моя, деньги у меня на это найдутся». Хороший он парень, мой муж.

— Ничего лучше и придумать нельзя, — поддержал ее Вимси. — Если позволите, я пришлю своего друга, чтобы он присмотрел за вами, пока вы будете ехать в поезде, и доставил вас на борт парохода. И не оставайтесь в Англии надолго. Простите, что вмешиваюсь в ваши дела, но, честно говоря, сейчас здесь для вас менее безопасно, чем в любой другой стране.

— Вы думаете, что Берту?..

Ее глаза испуганно расширились.

— Мне бы не хотелось говорить о том, что я думаю, потому что я ничего не знаю наверняка. Но я позабочусь о том, чтобы вы и ваша мать были в безопасности, что бы ни случилось.

— А Берта? Могу ли я вам чем-нибудь помочь в этом деле?

— Думаю, вам нужно будет навестить моих друзей из Скотланд-ярда. Расскажите им все, что рассказали мне. Это их очень заинтересует.

— А смогут ли они что-нибудь сделать?

— Я уверен, что если мы сумеем доказать, что дело действительно нечисто, то полиция не остановится до тех пор, пока не выследит того, кого нужно. Но сложность заключается в том, чтобы доказать, что смерть была насильственной.

— Я прочитал в сегодняшней газете, — заметил мистер Марблз, — что начальник полиции района теперь согласился с заключением о том, что мисс Готобед мирно, в одиночестве отправилась на пикник и умерла от сердечного приступа.

— Этот полицейский может сказать все, что угодно, — бросил в ответ Вимси. — Ведь вскрытие показало, что незадолго до этого девушка плотно поела (простите нас за эти мрачные подробности, миссис Кроппер). Так с какой же стати ей было отправляться на пикник?

— Полагаю, в виду тут имелись сэндвичи и бутылка пива, — мягко заметил мистер Марблз.

— Понятно. Получается, что она отправилась в Эппинг-Форест одна, с бутылкой пива, а пробку вытащила пальцами. Вы никогда не пробовали это проделать, Марблз? Нет? Вот если они найдут штопор, я еще поверю, что она пошла туда одна. Надо надеяться, что в газетах за это время опубликуют еще несколько таких теорий. Нет ничего полезнее, чем внушить убийце чувство безопасности и самоуверенности. Преступникам оно ударяет в голову не хуже вина.


Глава XI ПЕРЕКРЕСТКИ

Терпение, и тасуйте карты.

«Дон Кихот».


Отвезя миссис Кроппер в Крайстчерч, лорд Питер вернулся в Лондон, чтобы посовещаться с Паркером. Как только детектив прослушал пересказ истории, которую поведала миссис Кроппер, кто-то осторожно открыл и вновь прикрыл за собой дверь квартиры, что свидетельствовало о возвращении Бантера.

— Ну, как успехи? — поинтересовался у него Вимси.

— Я принужден с глубоким сожалением сообщить вашей светлости, что потерял след этой леди. Меня просто оставили в дураках, если ваша светлость позволит так выразиться.

— Слава Богу, Бантер! Оказывается, вы тоже человек. А то мне до сих пор казалось, что вас просто невозможно обмануть. Вот, выпейте-ка лучше.

— Глубоко признателен вашей светлости. Согласно вашим инструкциям, я обследовал платформу в поисках леди в малиновой шляпе и серой меховой накидке. Наконец мне повезло: я ее заметил. Леди была уже возле выхода и продвигалась по направлению к большому книжному киоску. Она несколько опередила меня, но ее шляпа бросалась в глаза даже издалека, так что я, выражаясь словами поэта, «следовал за лучом зари».

— Храбрый малый!

— Благодарю вас, милорд. Леди вошла в привокзальную гостиницу, в которой, как вы знаете, два входа: один с платформы, а другой — с улицы. Я поспешил следом, боясь, как бы она от меня не улизнула. Я преодолел вращающиеся двери как раз вовремя и успел заметить, как ее спина мелькнула и скрылась в глубине дамской комнаты.

— В которую вы, как воспитанный мужчина, никак не могли последовать за леди. Я вас вполне понимаю.

— Именно так, милорд. Итак, я уселся в холле, выбрав такое место, с которого мог незаметно для окружающих наблюдать за дверью дамской комнаты.

— И слишком поздно обнаружили, что она имела два выхода. Как огорчительно и странно!

— Нет, милорд. Проблема была не в этом. Я просидел там три четверти часа, но малиновая шляпа так и не появилась. Вашей светлости следует учесть, что я никогда не видел лица этой леди.

Лорд Питер застонал.

— Я предвижу конец этой истории, Бантер. Это была не ваша вина. Продолжайте.

— Когда это время истекло, я вынужден был предположить, что леди либо стало дурно, либо случилось что-то непредвиденное. Я подозвал служащую гостиницы, проходившую через холл, и объяснил ей, что меня прислали с запиской для дамы, костюм которой я и описал. Я спросил, нельзя ли узнать у служительницы дамской комнаты, там ли находится леди, которую я описал. Девушка направилась туда и вскоре вернулась с известием, что описанная мной леди переоделась в гардеробной и ушла полчаса назад.

— Ох, Бантер, Бантер. Неужели вы не могли опознать ее по чемоданчику, сумке, вообще по какой-нибудь вещи, которая была у нее в руках?

— Прошу прощения, милорд. Сегодня утром эта леди уже один раз побывала в гостинице и оставила на хранение служительнице свой дипломат. Вернувшись, она достала из дипломата заранее приготовленную черную фетровую шляпу и легкий плащ, а на их место положила свою малиновую шляпу и меховую накидку. Таким образом, когда эта леди вышла обратно в холл, платья ее под плащом было не видно; кроме того, она несла дипломат, хотя когда я ее увидел в первый раз, в руках у нее ничего не было.

— Все предусмотрено. Что за женщина!

— Я немедленно расспросил всех потенциальных свидетелей в районе гостиницы и вокзала, но без малейшего результата. Никто не мог припомнить женщину в плаще и черной шляпе — ведь это сочетание совершенно не бросается в глаза. Тогда я отправился на центральный вокзал, чтобы проверить, не уехала ли она каким-нибудь поездом. Оказалось, что несколько дам, которые брали билеты на поезда, идущие в различных направлениях, соответствовали описанию. Но получить сколько-нибудь определенной информации мне не удалось. После этого я обошел все гаражи Ливерпуля, но тоже с нулевым результатом. Я глубоко огорчен тем, что не оправдал ожиданий вашей светлости.

— Слезами горю не поможешь. Вы сделали все, что могли. Не унывайте. Наверное, вы до смерти устали. Возьмите-ка лучше выходной, а сейчас отправляйтесь в постель.

— Благодарю вас, ваша светлость, но я прекрасно выспался в поезде по дороге в Лондон.

— Как угодно, Бантер. Хотя я, конечно, надеялся, что вы все-таки иногда устаете, как и все остальные люди.

Бантер сдержанно улыбнулся и удалился.

— Тем не менее, нам удалось многого добиться, — сказал Паркер. — Теперь мы знаем, что мисс Виттейкер есть что скрывать, раз она принимает столь тщательные меры предосторожности против слежки.

— Мы знаем еще больше. Нам известно, что ей отчаянно хотелось первой перехватить Кроппершу после приезда. Несомненно, Мэри Виттейкер намеревалась заткнуть ей рот либо взяткой, либо чем-нибудь похуже. А кстати, как она узнала, что миссис Кроппер приезжает этим пароходом?

— Миссис Кроппер послала телеграмму, с которой ознакомилось следствие.

— Черт бы побрал этих следователей! Они служат каналом утечки информации, которую нужно хранить в секрете, а полезных данных добыть не могут.

— Как ты прав, — в сердцах воскликнул Паркер, — не говоря уже о том, что нам пришлось выслушать от следователя массу вонючих моральных сентенций насчет распространения джаза и распущенности современных девушек, которые ходят в Эппинг-Форест вдвоем с молодыми людьми.

— Как жаль, что этих полицейских кумушек нельзя привлечь к ответственности! Ну да не беда. Теперь уж мы наверняка доберемся до нашей славной мисс Виттейкер.

— Только при условии, что это действительно была она. В конце концов, миссис Кроппер могла и ошибиться. Сколько людей меняют шляпы в гардеробной, не имея ни малейших преступных намерений!

— О да, конечно. По идее, мисс Виттейкер должна сейчас находиться в деревне вместе с мисс Финдлейтер, верно? Так вот, когда они вернутся в Лихэмптон, мы попросим нашу бесценную мисс Климпсон, чтобы она как следует расспросила вторую девушку. Кстати, что ты думаешь об истории, которую рассказала миссис Кроппер?

— У меня нет никаких сомнений насчет того, что там произошло. Мисс Виттейкер попыталась все подстроить так, чтобы старая леди подписала завещание, не зная об этом. Племянница подложила его старушке в куче отчетов о подоходном налоге, в надежде, что тетушка подпишет его, не читая. Думаю, это наверняка было именно завещание. Я не слышал, чтобы какой-либо еще документ требовал обязательного заверения двумя свидетелями при условии присутствия обоих этих свидетелей и завещателя.

— Именно! А раз мисс Виттейкер пришлось привлечь в качестве свидетелей двух служанок, значит, сама она не могла выступать в роли свидетельницы. Это говорит о том, что завещание было составлено в ее пользу.

— Несомненно. Не стоило затевать такие хлопоты, чтобы в результате саму себя лишить наследства.

— Но тут возникает трудность иного рода. Будучи ближайшей родственницей старой леди, мисс Виттейкер в любом случае должна была автоматически унаследовать все то, что могла завещать ей тетушка. В общем-то, так потом и случилось. Почему же Мэри Виттейкер так переживала из-за этого завещания?

— Может быть, как мы уже говорили, она боялась, что мисс Доусон передумает, и хотела заручиться заранее составленным завещанием… Нет, все не то.

— Вот именно, потому что после подписания второго завещания первое все равно стало бы недействительным. Кроме того, когда старая леди через некоторое время послала за своим поверенным, мисс Виттейкер не стала чинить к этому никаких препятствий.

— По словам сестры Форбз, она особо беспокоилась о том, чтобы у тетушки в любой момент была возможность встретиться с поверенным.

— На фоне того недоверия, какое мисс Доусон питала к племяннице, действительно кажется странным, что старушка не завещала свои деньги кому-нибудь другому. Тогда мисс Виттейкер была бы заинтересована в том, чтобы тетушка прожила как можно дольше.

— Я не думаю, что старая леди действительно не доверяла мисс Виттейкер. Во всяком случае, не до такой степени, чтобы бояться покушения с ее стороны. В тот раз мисс Доусон просто разволновалась и сказала больше, чем думала на самом деле. Со всеми такое случается.

— Да, но она явно ожидала, что за этим последуют и другие попытки заставить ее подписать завещание.

— Почему ты так решил?

— А разве ты забыл про доверенность на право подписи? Старая леди, несомненно, все продумала и решила, что лучше будет уполномочить мисс Виттейкер самостоятельно подписывать все бумаги от имени хозяйки дома. Таким путем мисс Доусон надежно застраховалась от любых фокусов с документами со стороны племянницы.

— Ну конечно. Какая сообразительная старушка! Что за досада для мисс Виттейкер! И это — результат долгожданного визита поверенного, на который возлагались такие надежды. Вот ведь разочарование! Вместо ожидаемого завещания — палка в колеса, да еще вставленная столь ловко!

— Это так. Но перед нами по-прежнему стоит проблема, зачем ей вообще понадобилось завещание.

— Верно.

Некоторое время оба джентльмена курили свои трубки в полном молчании.

— Несомненно, тетушка хотела, чтобы ее деньги перешли прямиком к Мэри Виттейкер, — наконец заметил Паркер. — Старая леди так часто уверяла ее в этом. Кроме того, я склонен предположить, что мисс Доусон была честной и совестливой старушкой. Наверняка она помнила о том, что по сути это деньги семейства Виттейкер, которые перешли к ней через голову преподобного Чарльза или как бишь его звали.

— Это так. Значит, осталась только одна причина, которая могла предотвратить такое развитие событий, и эта причина — блудный сын! Старая, любимая романистами история о пропавшем наследнике!

— О Боже, ты прав! Черт побери, какие мы идиоты, что сразу об этом не подумали. Наверное, Мэри Виттейкер дозналась, что у мисс Доусон остался какой-то более близкий родственник, который загребет весь куш. Возможно, мисс Виттейкер боялась, что если тетушка об этом узнает, то разделит деньги между ними или вообще ничего ей не оставит. А Может быть, племянница просто отчаялась втолковывать старой леди, в чем суть дела, и ухватилась за мысль о том, чтобы тетушка подписала завещание в пользу Мэри, сама того не зная.

— Ну и мозги у тебя, Чарльз! Или другой вариант: мисс Доусон все прекрасно знала, хитрюга этакая, и нарочно решила умереть без завещания, оставив все другому родственнику. Этим она отплатила бы мисс Виттейкер за ее назойливость и нетерпение по поводу наследства.

— Если так, то мисс Доусон заслужила все, что с ней произошло, — довольно злобно отметил Паркер. — Она ведь выдернула бедняжку с работы, поманив ее обещанием оставить ей свои деньги.

— Молодой даме был бы урок: нехорошо быть такой расчетливой, — парировал Вимси с беззаботной жестокостью человека, никогда в жизни не знавшего денежных затруднений.

— Но если эта блистательная идея верна, — продолжал Паркер, — она сводит на нет твою гипотезу об убийстве, не так ли? Ведь в этом случае Мэри должна была сделать все, чтобы ее тетушка прожила как можно дольше. Это дало бы мисс Виттейкер надежду на то, что старая леди все-таки передумает и напишет завещание.

— Согласен. Черт бы тебя подрал, Чарльз! Я, как никогда, близок к тому, чтобы проиграть свое пари. Для нашего друга, доктора Карра, это тоже будет тяжкий удар. Я-то надеялся отстоять его репутацию и ввести доктора обратно в Лихэмптонское общество под звуки деревенского оркестра сквозь триумфальную арку с сияющей надписью «Добро пожаловать, отважный правдолюбец!», составленной из красно-бело-синих лампочек. Ну да ничего. Лучше проиграть пари, но узреть свет истины, чем купаться в золоте, пребывая во тьме невежества. Постой-ка! А может быть, Карр все-таки прав? Может быть, я просто неверно определил убийцу? Ага! Я вижу, что на сцене появляется новая, еще более зловещая фигура, новый претендент на наследство, предупрежденный своими сообщниками…

— Какими сообщниками?

— Не будь таким придирой, Чарльз. Сестрой Форбз, например. Я не удивлюсь, если узнаю, что она подкуплена. На чем я остановился? Я бы попросил меня не перебивать.

— Предупрежденный своими сообщниками, — подсказал Паркер.

— Ах, да! Предупрежденный своими сообщниками, что мисс Доусон якшается с адвокатами, что ее склоняют к составлению завещания и так далее, злодей приказывает сообщникам убрать старушку, пока она не успела наделать глупостей.

— Да, но каким образом?

— При помощи одного из тех экзотических ядов природного происхождения, которые убивают за доли секунды и которые не в силах выявить самый искусный химик. Об этих ядах прекрасно осведомлен даже самый захудалый сочинитель мистических романов. Такие ерундовые вопросы меня не смутят.

— А почему этот гипотетический джентльмен до пор не заявил о своих правах на наследство?

— Он выжидает. Его напугал шум, поднявшийся круг смерти старой леди. Теперь злодей залег на дно и ждет, когда улягутся страсти.

— Ему будет не так-то легко отобрать наследство у мисс Виттейкер, после того как она уже вступила во владение им. Факт владения — это девять десятых законных прав.

— Я знаю, но ведь злодей будет ссылаться на то, что в момент смерти мисс Доусон он якобы был вне пределов досягаемости и всего лишь несколько недель назад прочел о ней в газете, в которую ему завернули банку консервированного лосося. И вот, бросив свою ферму, находящуюся в какой-нибудь N-ской глуши, он помчался сюда, спеша возвестить, что он и есть пропавший без вести кузен Том… О великий Скотт! Какие ассоциации!

Вимси опустил руку в карман и извлек оттуда письмо.

— Вот это мне доставили сегодня утром перед самым уходом. Столкнувшись на пороге с Фредди Арбатнотом, я сунул письмо в карман, не успев его как следует прочитать. Но, по-моему, там как раз что-то было про некоего кузена из какой-то глухомани. Сейчас посмотрим.

С этими словами Вимси развернул письмо, написанное круглым старомодным почерком мисс Климпсон. Письмо было украшено таким количеством подчеркиваний и восклицательных знаков, что напоминало учебное упражнение в нотной записи.

— О Боже! — произнес Паркер.

— Да, это даже хуже обычного. Наверняка там содержится что-то отчаянно важное. К счастью, письмо довольно короткое.


«Дорогой лорд Питер,

сегодня утром я узнала нечто, что может оказаться весьма интересным для вас, и потому спешу сообщить вам об этом! Если вы помните, ранее я упоминала, что служанка миссис Бадж — сестра нынешней служанки мисс Виттейкер. Так вот!!! Сегодня вечером тетушка обеих девушек нанесла визит служанке миссис Бадж и была мне представлена (естественно, что, будучи жилицей миссис Бадж, я вызываю в городке всеобщий интерес, причем, помня о ваших инструкциях, я поощряю его в такой мере, что при других обстоятельствах сочла бы это невозможным!!).

Оказалось, что упомянутая тетушка близко знакома с бывшей домоправительницей мисс Доусон, то есть с той, которая служила в этом доме до девиц Готобед. Сама тетушка — весьма представительная особа в капоре, с крайне неприступным выражением лица. Она показалась мне женщиной недоброжелательной и склонной к осуждению. Однако продолжим! Когда разговор зашел о смерти мисс Доусон, тетушка — ее фамилия Тимминс — казала, поджав губы: «Меня нисколько не удивляет, мисс Климпсон, что в этой семье разыгрываются столь неприятные скандалы. У них же совершенно невозможные родственники! Вы ведь помните, миссис Бадж: я даже была вынуждена уволиться после того, как в доме появился один совершенно фантастический субъект, который назвался кузеном мисс Доусон». Естественно, я спросила, кто бы то мог быть, постольку я ничего не слышала о других родственниках. Мисс Тимминс объяснила, что это был мерзкий, грязный негритос (!!!), который в одно прекрасное утро явился в дом, причем в одеянии священника!!! — и послал ее, то есть мисс Тимминс, к мисс Доусон, доложить последней, что приехал ее кузен Аллилуйя!!! Мисс Тимминс, волей-неволей, как она выразилась, пришлось провести его наверх, в такую опрятную, чистую гостиную! По ее словам, мисс Доусон действительно опустилась до того, чтобы лично принять «эту тварь», хотя, по правде говоря, его следовало выгнать вон вместе со всеми его «черными делами»(!). Более того, в довершение скандала, мисс Доусон пригласила его отобедать «с ней и ее племянницей», на которую, как сказала мисс Тимминс, «…этот отвратительный арап выкатил свои страшные глазищи». Мисс Тимминс уверяла, что от этого у нее «желудок просто наизнанку вывернуло» (это ее подлинные слова, и я надеюсь, что вы простите мне такую цитату — насколько я знаю, данная часть тела в наше время часто упоминается даже в хорошем (!) обществе). Как выяснилось, мисс Тимминс отказалась готовить обед для бедного негра (в конце концов, негры — тоже Божий твари; мы сами вполне могли бы родиться неграми, если бы Господь, в Его бесконечной доброте, не наградил нас белым цветом кожи!) — и немедленно покинула дом мисс Доусон!!! В силу этого она, как ни печально, не смогла рассказать нам ничего о том, как развивался дальше этот поразительный инцидент! Как бы то ни было, мисс Тимминс утверждает, что у «негритоса» была визитная карточка, на которой стояло имя, «Преподобный А. Доусон», и адрес (где-то за границей).

Все это несколько странно, но, насколько мне известно, многие из этих туземных проповедников ведут в среде своего народа поистине великую работу. Несомненно также, что священнослужитель, даже если у него черная кожа, имеет право завести визитные карточки!

С величайшей поспешностью и глубочайшим к вам почтением

А.К. Климпсон».


— Разрази меня гром! — воскликнул лорд Питер, расшифровав все послание до конца, — Вот он, наш новый претендент — прямо на тарелочке!

— Надо полагать, что сердце у него такое же черное, как и его кожа, — ответил Паркер. — Интересно, какова была цель приезда преподобного Аллилуйи и откуда он прибыл? В «Крокфорде» его, наверное, нет?

— Может быть, и есть, если принадлежит к англиканской церкви, — сказал лорд Питер с сомнением в голосе, углубляясь в поиски этого полезного справочника. — Доусон: преподобный Джордж, преподобный Гордон, преподобный Гэрни, преподобный Хаббакук, преподобный Адриан, преподобный Хэммонд… Нет, преподобного Аллилуйи здесь нет. Я вообще не уверен, что такое имя есть в святцах. Было бы легче, если бы мы хотя бы знали, из какой части света прибыл этот джентльмен. Слово «негр» в устах мисс Тимминс может обозначать кого угодно, от индийского брамина, члена высшей касты, до самбо или эфиопа, а в случае крайней необходимости — даже аргентинца или эскимоса.

— Полагаю, у других церковных организаций тоже должны быть свои «Крокфорды», — несколько упавшим голосом произнес Паркер.

— Несомненно, может быть, за исключением наиболее закрытых сект, вроде агапемонитов или тех людей, которые собираются вместе, чтобы скандировать слог «ОМ». По-моему, это Вольтер сказал, что у англичан триста шестьдесят пять религий и только один соус.

— С точки зрения комиссии по освобождению от призыва, — усмехнулся Паркер, — это число сильно преуменьшено. Кроме того, есть ведь еще Америка — насколько я знаю, эта страна отличается исключительным изобилием религий.

— Сущая правда. Должно быть, отыскать в Штатах отдельно взятый «собачий ошейник» [4] не легче, чем пройти через пресловутое игольное ушко. Думаю, мы все-таки можем осторожно навести справки, а пока я намереваюсь съездить в Крофтон на добром старом автобусе.

— В Крофтон?

— Туда, где жили вместе мисс Клара Виттейкер и мисс Доусон. Я хочу отыскать человека с маленьким черным чемоданчиком — того никому не известного подозрительного поверенного, который навестил мисс Доусон два года назад и так упорно добивался того, чтобы она сделала завещание. Думаю, ему известно все о преподобном Аллилуйе и его правах на наследство. Ты поедешь со мной?

— Не могу. На это нужно специальное разрешение. Ты же помнишь, что официально я не участвую расследовании дела.

— Но ты же занимаешься делом Готобед. Скажи шефу, что, по-твоему, здесь существует связь. Мне совершенно необходимо твое присутствие. Оно поможет удержать ситуацию в приемлемых рамках, кроме того, чтобы развязать язык прожженному старому адвокату, требуется давление столь наглое и бессовестное, что без полицейских полномочий никак не обойтись.

— Ну хорошо, я попытаюсь, но только если ты пообещаешь, что не будешь вести машину, как сумасшедший.

— Будь целомудренным, как горный лед, и будь твои права как снег чисты, но клеветы тебе не избежать! И вовсе я не лихач. Давай, встряхнись и попроси скорее отпуск! Белоснежные лошадиные силы встают на дыбы и бьют копытом, и синий чепец, вернее, черный капот уже, так сказать, закинут за мельницу.

— Боюсь, ты меня самого куда-нибудь закинешь, например, в кювет, — проворчал Паркер и направился к телефону, чтобы позвонить сэру Эндрю Маккензи в Скотланд-ярд.


Очаровательная старинная деревушка Крофтон была затеряна в лабиринте переплетающихся дорог, заполняющем собой треугольник, углы которого образуют города Ковентри, Уорвик и Бирмингем. В надвигающихся сумерках «Миссис Мердль» с веселым урчанием мчалась, отсчитывая повороты, скатываясь вниз по гористым участкам дороги. Задача не становилась легче от того, что Совет графства Уорвик как раз на той неделе постановил произвести ремонт дорожных указателей. Все надписи на них уже успели покрыть двумя толстыми слоями ослепительно белой краски. Время от времени Бантер терпеливо выбирался с заднего сиденья и залезал на один из этих бессловесных указателей и светил на него фонариком, вперяя взгляд в его гладкую поверхность. Бантер напомнил Паркеру Алана Куортермэйна, который пытается разглядеть черты покойного короля Кукуанаса под слоем известковых сталактитов. К тому же оказалось, что один из указателей был покрашен совсем недавно, что еще больше усугубило уныние путешественников. Наконец, успев несколько раз выбрать неверное направление, заехать в тупик и снова вернуться на основную магистраль, они добрались до перекрестка четырех дорог. Видимо, указатель, стоявший в этом месте, особенно нуждался в ремонте, потому что стрелки с надписями были с него просто-напросто отвинчены. Голый столб, похожий на длинный, мертвенно-серый палец, с неистовым протестом устремленный к равнодушным небесам, производил хотя и жутковатое, но зато довольно сильное впечатление.

— Кажется, дождь начинается, — непринужденным тоном заметил Паркер.

— Послушай, Чарльз, если ты хочешь быть веселым парнем и душой компании, постарайся больше не говорить подобных вещей. У меня под сиденьем припасен отличный, тяжелый гаечный ключ, а Бантер поможет мне закопать тело.

— Мне кажется, что это, скорее всего, Брашвуд-кросс, — продолжал Паркер, на коленях у которого лежала карта. — Таким образом, если это не Ковертконер, который, по моим расчетам, мы должны были проехать полчаса назад, то одна из этих дорог должна вести прямо в Крофтон.

— Было бы чрезвычайно отрадно знать, какая именно.

— Мы можем проверить их все по очереди. В случае неудачи вернемся сюда.

— Вообще-то на перекрестках обычно хоронят самоубийц, — зловеще ответил Вимси.

— Вон там под деревом сидит человек, — настаивал Паркер. — Давайте у него спросим.

— Наверное, он тоже заблудился, иначе бы там не сидел, — парировал лорд Питер. — Никто не стает торчать под дождем просто так.

В этот момент незнакомец заметил их приближение и, вскочив с места, вскинул руку, жестом прося остановиться. Вимси нажал на тормоза.

— Простите, — произнес незнакомец, молодой парень в костюме мотоциклиста, — вы не могли бы помочь мне с моим драндулетом?

— А что с ним случилось?

— Да вот, никак не заводится.

— Так я и предполагал, — вздохнул Вимси. — «Мысль о том, что она иначе не стала бы коротать время в таком месте, потрясла меня». — Он вылез из машины, и юноша, раздвинув живую изгородь, предоставил лорду Питеру пациента для осмотра.

— Вы врезались в препятствие вон там и перетащили машину сюда? — поинтересовался Вимси, неприязненно разглядывая это средство передвижения.

— Да, перетащил. Я уже который час жму на стартер, но без всякого эффекта. Поэтому я решил подождать, пока кто-нибудь проедет мимо.

— Понятно. А в чем конкретно заключается поломка?

— Я не знаю. Он все время так хорошо работал, и вдруг отрубился.

— Может, бензин кончился?

— Нет-нет, я точно знаю, бензина еще много.

— Зажигание в порядке?

— Я не знаю. — Вид у юноши был совершенно несчастный. — Понимаете, я всего второй раз за рулем.

— А! Ну да ладно — наверняка поломка не очень серьезная. Сначала проверим, сколько у нас бензина, — уже более жизнерадостно произнес Вимси. Отвинтив колпачок, он посветил фонариком внутрь в бензобака. — Вроде бы все нормально. — Насвистывая, Вимси снова завинтил колпачок. — Ну-ка, пните ее на всякий случай еще разок, а потом займемся зажиганием.

Следуя его указанию, молодой человек ухватился за руль и с энергией отчаяния отвесил машине пинок, который сделал бы честь даже армейскому мулу. Возвращаясь к жизни, мотор заревел и неистово завибрировал.

— О Боже! — воскликнул юноша. — Это чудо!

Лорд Питер мягко положил руку на рычаг скорости, и мотоцикл благодарно издал умиротворенное урчание.

— Как вы это сделали? — спросил мотоциклист.

— Я просто продул наконечник, — с усмешкой ответил его светлость. — Воздушная пробка в бензопроводе, вот и все.

— Я вам страшно благодарен.

— Пустяки. Послушайте, вы нам не подскажете, как добраться до Крофтона?

— О, конечно. Езжайте по этой дороге, никуда не сворачивая. Кстати сказать, я тоже туда направляюсь.

— Благодарение небу. Езжайте вперед, а я последую за вами, как говорил сэр Галахад. Сколько туда ехать?

— Пять миль.

— Там есть приличная гостиница?

— «Лиса и собаки». Ее содержит мой отец. Надеюсь, она вам понравится. Накормим мы вас просто шикарно.

— Исчезла грусть, окончены труды и позади остался Иордан. Спеши вперед, мой мальчик. Нет, Чарльз, я не стану ждать, пока ты наденешь свой непромокаемый плащ. «Ветер дует в хвост и в гриву, руки голы, босы ноги. Бог, жратвы, побольше пива ты пошли нам по дороге!»

Зажужжал стартер, молодой человек уселся на свой мотоцикл и, пару раз неуверенно вильнув из стороны в сторону, поехал по одной из дорог. Вимси отжал сцепление и поехал, держась вплотную за мотоциклом.

Заведение «Лиса и собаки» оказалось одной из тех приятных, старомодных гостиниц, где все обито тканью из конского волоса, и где даже в самый поздний час можно получить превосходную трапезу, в которую входят холодное жаркое и салат, приготовленный из овощей с хозяйского огорода. Хозяйка гостиницы, миссис Пиггин, лично обслужила путешественников. На ней было скромное платье из черного атласа, украшенное спереди кружевами в подражание моде, принятой в королевской семье. Ее круглое, веселое лицо, освещенное отблесками огня в камине, пылало румянцем. Казалось, на ее щеки отбрасывают тени ярко-красные мундиры егерей, которые были изображены на картинках, сплошь покрывавших стены комнаты вперемежку с гравюрами на спортивные темы. Егеря неслись галопом, брали препятствия и падали, сраженные пулей. Сердце лорда Питера смягчилось под воздействием приятной атмосферы заведения и превосходного домашнего пива. Задав ряд подготовительных вопросов, которые касались только что закрытого сезона охоты, соседей и цен на конину, он ловко перевел разговор на покойную мисс Клару Виттейкер.

— Ну конечно, — воскликнула миссис Пиггин, — конечно, мы знали мисс Виттейкер. Ее здесь вообще все знали. Это была замечательная старая леди. Здесь в округе у многих еще остались лошади ее завода. Мистер Кливленд купил у нее в свое время лучшую часть табуна, и не прогадал. Она вывела просто отличное поголовье, и все всегда говорили, что она удивительно верно судит обо всем, что касается лошадей. Никто не мог дважды взять над ней верх, да и единожды это мало кому удавалось.

— Неужели! — вежливо восхитился лорд Питер.

— Я хорошо помню, как она выезжала верхом поохотиться с собаками, а ведь ей тогда было уже за шестьдесят, — продолжала миссис Пиггин. — Она была не робкого десятка. Вот мисс Доусон — подруга мисс Виттейкер, которая жила вместе с ней, в доме за рекой, рядом с каменным мостом — была куда более смирной женщиной. Мы часто говорили, что мисс Доусон садится на лошадь только потому, что любит мисс Виттейкер и не хочет отпускать ее от себя. Но ведь все люди разные, правда, сэр? — вот и мисс Виттейкер была довольно необычной женщиной. Таких сейчас больше нет. Конечно, сейчас много весьма разбитных девушек, и они делают вещи, которые в прежние времена сочли бы весьма предосудительными, но у мисс Виттейкер, помимо этого, была просто золотая голова. Она сама покупала лошадей, сама их лечила, сама проводила случки, и не нуждалась ни в чьих советах.

— Судя по рассказам, это была просто удивительная старая леди, — вполне искренне заметил Вимси. — Жаль, что я ее не знал. Правда, у меня есть друзья, которые были хорошо знакомы с мисс Доусон, еще когда она жила в Хэмпшире.

— Неужто, сэр? Ну и дела. Да, мисс Доусон была очень милая, приятная женщина. Мы слышали, что она вроде как умерла, если не ошибаюсь, от рака. Страсть-то какая! Подумать только, что у вас с ней были, так сказать, общие знакомые! Тогда вам, наверное, будет интересно посмотреть фотографии членов крофтонского охотничьего общества. Джим!

— Чего?

— Покажи этим джентльменам фотографии мисс Виттейкер и мисс Доусон. Представь себе, наши гости знакомы с какими-то людьми из Хэмпшира, которые дружили с мисс Доусон. Прошу вас, сэр, вот сюда — если вы больше ничего не хотите заказать.

Миссис Пиггин провела всю компанию в небольшой уютный бар, где несколько джентльменов, с виду похожих на охотников, смаковали последний стаканчик перед закрытием заведения. Мистер Пиггин, такой же дородный и добродушный, как и его жена, шел впереди, исполняя обязанности хозяина дома.

— Что будете пить, джентльмены? Джо, две пинты «зимнего» пива. Подумать только, что вы знали нашу мисс Доусон! До чего же тесен мир, как я люблю говорить своей жене. Вот последний групповой снимок членов нашего охотничьего общества. Это фото сделали во время нашего сбора на Мэноре в 1918 году. В общем-то, это был скорее полуофициальный сбор. Тогда шла война, мужчин дома не было, да и лошадей не хватало, и мы, конечно, не могли проводить регулярные сборы по всем правилам, как в старые добрые времена. Причем лис тогда развелось просто тьма-тьмущая, а своры все пошли к чертям собачьим. Ха, ха! Я тогда так и говорил у себя в баре: видно, гончие пошли к чертям собачьим. Джентльмены все посмеивались, когда я так говорил: дескать, гончие пошли к чертям собачьим. И вот, полковник Флетчер и еще несколько пожилых джентльменов решили, что с этим нужно что-то делать, и провели, так сказать, несколько импровизированных встреч, просто чтобы хоть как-то поддержать свору в форме. А мисс Виттейкер им и говорит: «Полковник, назначьте сбор где-нибудь на Мэноре. Может, это последний сбор, который мне суждено увидеть». Бедняжка словно в воду глядела: на следующий год с ней случился удар. Умерла она в двадцать втором году. Вот, видите, на этом фото она сидит в низенькой коляске, а рядом — мисс Доусон. Конечно, мисс Виттейкер следовало бы бросить охоту верхом еще несколькими годами раньше. Тем не менее, она все ездила на охоту, хоть и в двуколке. Красивая старушка, правда, сэр?

Лорд Питер и Паркер с большим интересом уставились на мрачную, неприступную старую леди, которая чрезвычайно прямо сидела в коляске, держа в руках поводья. Пожалуй, это суровое, обветренное лицо с крупным носом и густыми, ровными бровями и правда было все еще красиво. Рядом с ней друзья увидели ту самую Агату Доусон, загадочная смерть которой привела их в эту тихую деревушку. Мисс Доусон была меньше ростом, полнее и женственнее, чем ее подруга. У мисс Агаты было ласковое, улыбающееся лицо — не такое властное, как у грозной мисс Виттейкер, но, несомненно, говорившее о силе духа и твердом характере. В общем, парочка была совершенно замечательная.

Лорд Питер задал мистеру Пиггину пару вопросов насчет семейств обеих леди.

— Боюсь, сэр, я довольно мало об этом знаю. Мы знаем только, что мисс Виттейкер вроде как повздорила со своей родней, когда решила переехать сюда и зажить сама по себе. В те времена было не принято, чтобы девушки уезжали куда-то из дома, как это происходит сегодня. Но если вас это интересует, сэр, то здесь по соседству есть один джентльмен, который знает абсолютно все и про мисс Виттейкер, и про мисс Доусон. Зовут его Бен Коблинг. Он сорок лет служил конюхом у мисс Виттейкер и женился на служанке мисс Доусон, которая переехала с ней из Норфолка. Ему стукнуло восемьдесят шесть, но он по-прежнему хорошо держится. Потрясающий старикан! О Бене Коблинге все в наших краях самого высокого мнения. Они с женой живут в маленьком коттедже, который им завещала мисс Виттейкер. Если вы зайдете к ним завтра, сэр, вы сами убедитесь, что память у Бена не хуже, чем в молодости. Извините, сэр, но мне пора. Я должен выпроводить вон ту компанию из бара. Джентльмены, заведение закрывается! Три шиллинга восемь пенсов, сэр. Благодарю вас, сэр. Прошу вас, джентльмены, поскорее. Эй, Джо, поживей!

— Отличное местечко этот Крофтон, — произнес лорд Питер, когда они с Паркером остались вдвоем в большой спальне с низким потолком, где простыни пахли лавандой. — Наверняка Бен Коблинг знает все про кузена Аллилуйю. Жду не дождусь встречи с Беном Коблингом.

Глава XII ИСТОРИЯ ДВУХ СТАРЫХ ДЕВ

Стремление к сохранению собственности в наших семьях является одним из наиболее ценных и интересных обстоятельств, относящихся к этой проблеме.

Берк

«Размышления о революции»


После дождливой ночи наступило ликующ ее солнечное утро. Лорд Питер, проглотив невероятное количество яиц и бекона, вышел из дома прогуляться до бара «Лиса и собаки». Он медленно набил свою трубку и погрузился в размышления. Судя по радостной суматохе, которая царила внутри, за дверями, до открытия оставалось совсем недолго. Через улицу гуськом проследовали восемь уток. Кошка запрыгнула на скамейку, дотянулась, и уселась, подобрав под себя задние лапы и обвив их хвостом. Конюх проехал мимо на большой гнедой лошади, ведя за собой еще одну гнедую с коротко подстриженной гривой. За ними с безумным видом мчался спаниель. Одно ухо у него постоянно выворачивалось на бегу, развеваясь над головой, словно флаг.

— Ха! — произнес лорд Питер.

Тем временем бармен гостеприимно распахнул дверь.

— Доброе утро, сэр. Славное нынче утро, сэр, — сказал он лорду Питеру и снова исчез.

— Уф-ф, — выдохнул лорд Питер. Перенеся вес тела с левой ноги на правую, он радостно шагнул через порог.

Тут в поле его зрения появилась маленькая скрюченная фигурка. Это был морщинистый старик в кожаных гетрах, облегавших его тощие, гротескно согнутые ножки, который вышел из-за угла со стороны церковного кладбища. Он весь трясся, но при этом был чрезвычайно подвижен и энергичен. Учтиво обнажив голову, старик с явственным скрипом суставов опустился на скамью рядом с кошкой.

— Доброе утро, — сказал старик.

— Доброе утро, — ответил ему лорд Питер. — Прекрасный денек, не правда ли?

— Ваша правда, сэр, ваша правда, — с готовностью отозвался старик. — Когда выпадает такой чудный майский денек, я молю Господа, чтобы он дал мне еще пару годков пожить в земной юдоли, полюбоваться на мир Божий.

— Мне кажется, вы вполне можете на это рассчитывать, — заметил его светлость. — Для своих лет вы удивительно хорошо выглядите.

— Да, сэр, здоровье у меня еще крепкое, хотя на Михайлов день мне уже стукнет восемьдесят семь.

Лорд Питер подобающим образом выразил свое удивление.

— Да, сэр, восемьдесят семь, и, если бы не проклятый ревматизм, мне бы и пожаловаться было не на что. На деле я гораздо крепче, чем выгляжу. Конечно, меня сейчас немножко согнуло, но тут дело не в возрасте. Это все из-за лошадей, сэр. Всю свою жизнь я только с лошадьми и возился, и ел, и спал вместе с ними. Можно сказать, сэр, просто жил в конюшне.

— Едва ли можно выбрать более удачный круг общения, — учтиво ответил лорд Питер.

— Совершенно с вами согласен, сэр. Моя жена всегда заявляла, что прямо ревнует меня к лошадям. Десять, с ними я гораздо больше люблю разговаривать, ем с ней самой. Может, она и была права, сэр. «От лошадки никогда не услышишь глупости», — так я ей отвечал. А много ли найдется женщин, о которых можно такое сказать, а, сэр?

— Да уж, — согласился Вимси. — Что вы будете пить?

— Спасибо, сэр. Мне пинту горького, как всегда. Джим в курсе. Джим! День всегда лучше начинать с пинты горького, сэр. Я считаю, что горькое куда полезнее, чем чай. К тому же оно не раздражает слизистую желудка.

— Полагаю, вы совершенно правы, — произнес Вимси. — Пожалуй, меня чай тоже порядком раздражает. Будьте любезны, мистер Пиггин, нам две пинты горького пива. Может быть, присоединитесь к нам?

— Спасибо, милорд, — ответил хозяин. — Две больших кружки горького и кружку Гиннеса. Рад вас видеть, милорд. Доброе утро, мистер Коблинг. Вы, я вижу, уже познакомились?

— Боже милостивый! Так вы — мистер Коблинг? Очень рад нашей встрече. Я как раз собирался перекинуться с вами парой слов.

— Вот как, сэр?

— Я сказал этому джентльмену, — вмешался мистер Пиггин, — кстати, его зовут лорд Питер Вимси, — что вы многое знаете о мисс Виттейкер и мисс Доусон. Лорд Питер знаком с друзьями мисс Доусон.

— Вот оно что! Н-да-а… Труднее сказать, чего я не знаю об этих двух леди. И я горжусь этим, сэр. Пятьдесят лет прослужил я у мисс Виттейкер. Сначала я нанялся к ней помощником конюха. Это было еще во времена старого Джонни Блэкторна. После его смерти я стал у мисс Виттейкер уже старшим конюхом. Да, это была весьма необычная молодая леди, особенно по тем временам. Стройная, как тростинка, с нежным, ярким румянцем на щеках и блестящими черными волосами — прямо как красивая двухлетняя кобылица. Очень она была смелой и гордой, прямо на удивление. Многие джентльмены были бы рады закрутить с ней роман, но ни одному не удалось накинуть на нее узду. Она с ними обращалась прямо как с грязью, даже смотреть на них не хотела. Из всего мужского пола разговаривала только с конюхами и работниками на конюшне, когда дело касалось лошадей. И, конечно, строго по-деловому. Да, встречаются такие создания. Вот у меня, к примеру, была сука терьера — тоже что-то в этом роде. Как она крыс ловила! Но это была, что называется, «деловая женщина», и больше ничего. Я пытался сводить ее со всеми кобелями, которых только удавалось найти, но все без толку: сразу начиналась неслыханная грызня и кровопролитие. Видно, Господь время от времени создает таких дамочек для каких-то своих особых целей. С женским полом вообще спорить бесполезно.

— А-а! — протянул лорд Питер. Остаток пива они допили в молчании.

Через некоторое время мистер Пиггин, выйдя из состояния глубокой задумчивости, рассказал дну историю, которая приключилась с мисс Виттейкер на охоте. Мистер Коблинг не остался у него в долгу и рассказал другую историю, еще более интересную.

— О! — произнес лорд Питер.

Затем появился Паркер. Лорд Питер представил го всей честной компании, после чего мистер Коблинг попросил позволения заказать пива на всех. По окончании сего ритуала мистер Пиггин, в свою очередь, пожелал угостить всех по третьему кругу, а затем с извинениями удалился, ссылаясь на то, что его ждут клиенты.

Когда хозяин скрылся за дверью, лорд Питер начал искусно, с неторопливостью, способной свести с ума кого угодно, вытягивать из старика информацию об истории семейства Доусонов. Паркер, который получил образование в классической школе в Барроу-ин-Фернесс, а потом оттачивал свои способности на службе в лондонской полиции, нетерпеливо пытался ускорить ход беседы, время от времени встревая с каким-нибудь вопросом. Это каждый раз приводило к тому, что мистер Коблинг терял нить своего рассказа и уклонялся от темы, вдаваясь в бесконечные посторонние рассуждения. Тогда Вимси злобно пинал Паркера ногой под столом, чтобы тот умерил свой пыл, и вновь с бесконечным терпением принимался подводить мистера Коблинга к основной теме.

Примерно через час мистер Коблинг сказал, что его жена может рассказать о мисс Доусон гораздо больше, чем он, и предложил своим новым знакомым отправиться к нему домой. Те с готовностью приняли это приглашение. Все трое двинулись в путь. По дороге мистер Коблинг рассказывал Паркеру, что на Михайлов день ему стукнет восемьдесят семь, но что он еще крепок, гораздо крепче, чем кажется с виду, и, если бы не проклятый ревматизм, жаловаться ему было бы не на что.

— Меня, конечно, сейчас немножко согнуло, не могу этого отрицать, — объяснял мистер Коблинг, — но это больше из-за лошадей. Всю свою жизнь я только с лошадьми и возился…

— Чарльз, у тебя ужасно раздраженный вид, — шепнул Вимси на ухо Паркеру. — Наверное, это из-за того, что ты пьешь за завтраком чай. Чай раздражает слизистую желудка.

Миссис Коблинг оказалась очаровательной старой леди, всего на два года моложе своего мужа. Лицо ее изумительно напоминало сушеное яблоко. Возможность поговорить о «милой мисс Агате» привела ее в полный восторг. Полагая, что подобные расспросы надо чем-то обосновать, Паркер пустился было в путаные объяснения, но тут же получил новый пинок под столом. В представлении миссис Коблинг, для любого человека не могло быть ничего более естественного, чем интерес к семейству Доусонов. Она радостно защебетала, не заставляя себя долго упрашивать.

Да, она прислуживала в доме Доусонов, еще когда была девочкой. Можно сказать, она почти что родилась в этом доме. Как-никак, ее мать служила домоправительницей у мистера Генри Доусона, который был папой мисс Агаты, а еще раньше — у его отца. Сама миссис Коблинг начала прислуживать в буфетной, когда ей еще не было и пятнадцати лет. Мисс Хэрриет тогда было всего три года — да, это самая мисс Хэрриет, что потом вышла замуж за мистера Джеймса Виттейкера. Да, миссис Коблинг же работала у Доусонов, когда родились остальные дети. Бедный мистер Стивен — все-то думали, что он и будет наследником, но все кончилось таким несчастьем, и это убило его отца, и ничего не осталось от всех надежд. Да, это было очень печально, бедный мистер Генри занимался какими-то спекуляциями — миссис Коблинг затруднялась сказать, с чем они были связаны — но все это было очень рискованно, и было все это в Лондоне, где столько плохих людей. Одним словом, всего он лишился, бедный джентльмен, и от этого удара он уже не смог оправиться. Всего пятьдесят четыре ему было, когда он умер; такой был порядочный, утонченный джентльмен, для каждого-то у него находилось доброе слово. И жена его тоже ненадолго пережила, бедная овечка. Она была француженкой, эта милая, добрая леди. Одиноко ей было в Англии. Родных здесь у нее не было, а две ее сестры, можно сказать, заживо себя похоронили: обе ушли в один из этих ужасных католических монастырей.

— А как поступил мистер Стивен, когда лишился денег? — спросил Вимси.

— Мистер Стивен? О, он занялся бизнесом. Это казалось всем очень странным, хотя я слышала, что старый Барнабас Доусон, дедушка мистера Генри Доусона, всего-навсего торговал бакалейными товарами или чем-то еще в этом же роде. Не зря говорят, что склонности передаются по наследству через три поколения. Конечно, это было очень тяжело для мистера Стивена, учитывая, что его с самого начала воспитывали для легкой, богатой жизни. Мистер Стивен был тогда обручен, невеста его была просто красавица и к тому же наследница большого состояния. Но когда она узнала, что мистер Стивен остался бедняком, она ему отказала, и, по-моему, это вышло даже к лучшему: если она могла так поступить, значит, у нее совсем нет сердца. После этого мистер Стивен не женился, пока ему не перевалило за сорок. Он сделал предложение одной леди, у которой совсем не было родных, потому что она была рождена вне брака. Несмотря на это, она была хорошей, славной девушкой, и стала мистеру Стивену прекрасной женой. А мистер Джон был их единственным сыном. Уж какие надежды на него возлагали родители! Когда пришло известие о том, что мистер Джон погиб на войне, это было для них страшным ударом. Ужасная история, не так ли, сэр? Не то чтобы я была нытиком, но все эти кошмарные испытания, и цены на все так выросли, и столько сейчас безработных…

— Так его убили на войне? Вероятно, для его родителей это было невыносимое горе.

— Да-да, сэр, невыносимое. Это переполнило чашу горестей мистера Стивена — ведь он столько бед в жизни перенес! Его рассудок этого не выдержал, и он застрелился. Да, сэр, наверняка он лишился рассудка, раз пошел на такое. Перед этим он застрелил и свою бедную жену, что еще ужаснее. Вы, вероятно, помните этот случай, сэр. Об этом писали в газете.

— Кажется, что-то смутно припоминаю, — коварно солгал лорд Питер, не желая преуменьшить масштабы местной трагедии. — Насколько я понимаю, молодой Джон Доусон не был женат?

— Нет, сэр. Это тоже очень грустная история. Он обручился с одной молодой леди, которая служила медсестрой в госпитале. Мистер Джон рассчитывал жениться на ней, когда приедет на побывку в следующий раз. В те ужасные годы на всю эту семью сыпались одни несчастья.

Старушка вздохнула и вытерла слезы.

— Так мистер Стивен был единственным сыном?

— Строго говоря, нет, сэр. Было еще двое детей, прелестные близнецы, такие хорошенькие. К сожалению, они прожили всего два дня. Они родились через четыре года после мисс Хэрриет — той самой мисс Хэрриет, что вышла замуж за мистера Джеймса Виттейкера.

— Ну да, я помню. Благодаря этому браку и породнились обе семьи.

— Да, сэр. Мисс Агата, мисс Хэрриет и мисс Клара Виттейкер учились в одной школе. Миссис Виттейкер как-то раз пригласила обеих юных леди на каникулы отдохнуть вместе со своей дочерью. Тогда-то мистер Джеймс и влюбился в мисс Хэрриет. На мой взгляд, она уступала по красоте мисс Агате, но зато была более живой и веселой. Да, и, кроме того, мисс Агата была не из тех девушек, что любят кокетничать и дурачиться. «Бетти», — частенько говорила она мне, — «я хочу остаться старой девой, и мисс Клара тоже решила не выходить замуж. Мы с ней хотим жить вдвоем, долго и счастливо, и не иметь дела с этими глупыми, надоедливыми джентльменами». Как вы знаете, сэр, так у нее все и вышло. Недаром мисс Агата всегда была такой спокойной и непреклонной. Если уж она что сказала, отговаривать ее было бесполезно. Ни угрозы, ни посулы, ни разумные доводы — ничто не помогало! Я много раз с этим сталкивалась, еще когда мисс Агата была ребенком (потому что в детской мне тоже время от времени приходилось помогать). Она могла рассердиться или обидеться, но ничто не могло ее заставить сдать свои позиции.

Перед Вимси возник образ старой женщины, разбитой и беспомощной, но непоколебимо стоящей на своем, несмотря на все уговоры адвоката и уловки племянницы. Да, старая леди была личностью по-своему выдающейся.

— Насколько я понимаю, род Доусонов фактически пресекся, — сказал лорд Питер.

— Да, сэр, это так. Сейчас осталась одна лишь мисс Мэри, да и то она носит фамилию Виттейкер. Она — внучка мисс Хэрриет и единственный ребенок мистера Чарльза Виттейкера. К тому времени, когда она переехала к мисс Доусон, бедная девочка осталась на свете совсем одна. Мистер Чарльз и его жена погибли в автокатастрофе — ох уж эти ужасные автомобили! Казалось, над этой семьей просто тяготеет какой-то злой рок — одна трагедия за другой! Подумать только — мы с Беном их всех пережили!

— Не падай духом, мать, — произнес Бен, положив ладонь на ее руку. — Господь был к нам так милостив!

— И то правда. У нас три сына, сэр, две дочери, четырнадцать внуков, и даже уже есть трое правнуков. Хотите посмотреть их фотографии?

Лорд Питер высказал самое горячее желание ознакомиться с ними. Паркер тоже издал в знак подтверждения какие-то невнятные звуки. Тут хозяева принялись рассказывать гостям биографии всех своих отпрысков, подробно, обстоятельно, без всякой неуместной спешки. Как только в разговоре возникала пауза, Паркер с надеждой шептал на ухо Вимси: «Спроси, спроси у них про кузена Аллилуйю!» Но каждый раз, прежде чем тот успевал задать вопрос, старички возобновляли нескончаемый пересказ семейной хроники.

— Ради Бога, Чарльз, — свирепо прошипел лорд Питер, когда миссис Коблинг поднялась с места, чтобы принести шаль, которую внучек Вильям прислал с Дарданелл, — не надо больше петь мне на ухо аллилуйю! Мы не на религиозном собрании.

После того, как гости отдали шали дань подобающего восхищения, разговор перешел на дальние страны, туземцев и чернокожих. Лорд Питер небрежно уронил фразу:

— Кстати, у Доусонов случайно не осталось родственников где-нибудь в чужих краях?

— О да, — произнесла миссис Коблинг, и в голосе ее зазвенело возмущение. — У мистера Генри был брат Поль. Но о нем старались поменьше говорить. Это был такой удар для всей семьи! Представьте себе, — тут миссис Коблинг перевела дух, после чего продолжала, понизив голос, — он перекрестился в католики и стал монахом!! (По всей вероятности, стань он убийцей, он и то не мог бы сильнее пасть в глазах миссис Коблинг). Мистер Генри всю жизнь себя в этом винил.

— А она-то здесь при чем?

— Дело в том, что жена мистера Генри, моя хозяйка, была француженкой, как я уже говорила. Она, конечно, была католичкой, потому что ее так воспитали, и она ничего другого не знала. Ведь замуж она вышла совсем молодой. Но мистер Генри быстро обратил ее в истинно христианскую веру, так что она отреклась от римского идолопоклонства и стала членом нашей церковной общины. А вот мистер Поль возьми да и влюбись в одну из ее сестер, а эта сестра как раз «посвятила себя служению Богу», как говорят католики, заживо похоронив себя в монастыре. Сердце мистера Поля было разбито, и тогда он перекинулся к «Алым дамам» и… — за этим вновь последовала трагическая пауза, — постригся в монахи. Просто ужас.

Он дожил до преклонных лет. Насколько я знаю, он еще жив, и по прежнему пребывает во мраке заблуждения.

— Если он жив, — прошептал Паркер, — то он и есть настоящий наследник. Он — дядя Агаты Доусон и ее самый близкий родственник.

Вимси, нахмурившись, возобновил атаку.

— Нет, мистер Поль — совсем не тот, кого я имел в виду, — заявил он. — Тот родственник мисс Доусон, о котором я слышал, — настоящий иностранец. Более того: у него очень темная кожа. Это почти негр, как мне говорили.

— Негр?! — возопила старушка. — Нет, сэр, ради Бога — этого не может быть! Разве что… нет, Господь милосерден — это никак невозможно! Бен, а вдруг это… ну, помнишь про старого Саймона?

Бен отрицательно покачал головой:

— Я слышал о нем очень мало.

— Как и все остальные, — энергично парировала миссис Коблинг. — С тех пор прошло много лет, но у них в семье про него просто легенды рассказывали. «Нечестивый Саймон» — так они его называли. Он уехал в наши индийские колонии много лет назад, и с тех пор о нем не было ни слуху, ни духу. Что, если он и правда женился в тех краях на черной женщине, и тогда этот самый негр… О Господи! Получается, что это внук Саймона, если не правнук, потому что Саймон приходился мистеру Генри дядей, и все это было так давно…

Оба друга были весьма разочарованы. Внук «старого Саймона», несомненно, слишком дальний родственник мисс Агаты, чтобы оспаривать права Мэри Виттейкер на наследство. Тем не менее, Вимси сказал:

— Это очень интересно. Кстати, куда он все-таки уехал — в Индию или в Вест-Индию?

Оказалось, что миссис Коблинг точно не знает, но, по ее общему впечатлению, это место было как-то связано с Америкой.

— Как жаль, что мистер Пробин теперь не в Англии. Он мог бы рассказать вам об этой семье больше, чем я. Но в прошлом году он удалился от дел и уехал — не то в Италию, не то еще куда-то в этом роде.

— А кто он такой?

— Он был адвокатом мисс Виттейкер. — объяснил Бен, — а потом вел дела мисс Доусон. Это был весьма достойный джентльмен, только очень уж зоркий и проницательный — прямо ух! Все подмечал, а сам ни о чем никогда не проговаривался. Впрочем, — добавил он, — таковы все адвокаты.

— Он жил в Крофтоне?

— Нет, сэр, в Крофтон-Магне, в двенадцати милях отсюда. Сейчас его контора перешла к Пойнтеру и Винкину, но они — люди молодые, и вряд ли много знают о Доусонах.

Поняв, что Коблинги уже рассказали им все, что могли, Вимси и Паркер постепенно выпутались из затянувшейся беседы и попрощались с хозяевами.

— Да, с кузеном Аллилуйей вышла промашка, — вздохнул Паркер.

— Может, да, а может, и нет. Возможно, он все же каким-то образом связан с преступлением. А вообще, впавший в католицизм нечестивый мистер Поль кажется мне более перспективной кандидатурой. Разумеется, нам также непременно следует прощупать мистера Пробина. Ты понял, кто это такой?

— Видимо, это тот самый таинственный адвокат.

— Ну конечно, это он и есть. Он знает причины, по которым мисс Доусон следовало написать завещание. А теперь мы немедленно отправляемся в Крофтон-Магну чтобы навестить господ Пойнтера и Винкина. Посмотрим, что они смогут нам рассказать.

К несчастью, ни Пойнтер, ни Винкин не смогли рассказать им вообще ничего. Отказавшись от услуг мистера Пробина, мисс Доусон передала ведение своих дел и все документы новому адвокату. Что касается самой конторы «Пойнтер & Винкин», то она никогда не занималась делами семьи Доусон. Тем не менее, владельцы конторы любезно согласились предоставить нынешний адрес мистера Пробина: Вилла-Бьянка, Фьезоле. Они весьма сожалели, что больше ничем не могут быть полезны лорду Питеру Вимси и мистеру Паркеру. Всего хорошего.

— Коротко и ясно, — прокомментировал его светлость. — Ну да ладно. А теперь позавтракаем и напишем письма: одно — мистеру Пробину а другое — моему хорошему другу, епископу Ламберту из «Миссии Ориноко». Может быть, через него мы выйдем на след кузена Аллилуйи. Выше голову! Знаешь ли ты Джона Пила? Или, иначе говоря, «ты знаешь край, где зреют апельсины?» Даже если не знаешь, ничего страшного: у тебя еще есть шанс отправиться туда в свадебное путешествие.


Глава XIII АЛЛИЛУЙЯ

Предки наши были славными людьми, но мне бы меньше всего хотелось познакомиться с ними лично.

Шеридан

«Соперники»


Достойный прелат, епископ Ламберт из «Миссии Ориноко», оказался человеком добрым и практичным. Не будучи лично знаком с преподобным Аллилуйей Доусоном, он предположил, что этот священник, возможно, является членом «Миссии скинии», нон-конформистской корпорации, которая осуществляет большую и важную работу в упомянутых странах. Епископ решил сам связаться с лондонской штаб-квартирой этой миссии и обещал сообщить о результатах лорду Питеру. Два часа спустя секретарь епископа Ламберта в соответствии с данным обещанием позвонил в «Миссию скинии» и получил на свой запрос весьма удовлетворительную информацию. Да, преподобный Аллилуйя Доусон сейчас в Англии, его можно найти в представительстве миссии, которое находится в Степни. Это пожилой священник, который живет в крайне стесненных обстоятельствах. Епископ даже обмолвился, что это весьма печальная история. Нет-нет, прошу вас, не благодарите, ведь всю работу в действительности проделал смиренный раб Божий, который служит у епископа секретарем. Епископ был очень рад оказать услугу лорду Питеру — как у него, кстати, дела? Ха, ха! Когда он наконец найдет время отобедать с епископом?

Лорд Питер немедленно заехал за Паркером, и они совершили налет на «Миссию скинии». Остановившись перед темным, мрачным зданием миссии, «миссис Мердль» с длинным капотом и медной выхлопной трубой произвела настоящий фурор. Не успел Вимси нажать на кнопку звонка, как рой детворы из соседних домов облепил «миссис Мердль» со всех сторон, и самые смелые уже принялись исполнять сольные партии на автомобильном рожке. Когда Паркер пригрозил им наказанием и сообщил, что он — офицер полиции, это вызвало у детей взрыв восторга. Взявшись за руки, они образовали вокруг Паркера хоровод под предводительством одной веселой юной леди лет двенадцати или около того. Паркер то и дело угрожающе бросался на детей, пытаясь поймать кого-нибудь из них, но живое кольцо, каждый раз рассыпаясь со смехом и визгом, неизменно восстанавливалось вокруг него под звуки песенки. Тут из дверей миссии выглянул на шум долговязый молодой человек в очках. Когда это возмутительное зрелище предстало его глазам, он неодобрительно погрозил детям длинным указательным пальцем.

— Ну, дети, вот я вас, — произнес он.

Его слова не произвели на детей ни малейшего эффекта. Молодой человек, казалось, и сам на это не надеялся.

Лорд Питер объяснил цель их визита.

— О, входите, прошу вас, — ответил молодой человек. Все это время он держал в руках какую-то книгу по теологии, заложив пальцем нужное место. — Боюсь, ваш друг сейчас… Ох, какой же это шумный район!

Паркеру наконец удалось стряхнуть с себя своих мучителей. Он двигался вперед, изрыгая угрозы и проклятия, на что противник отвечал насмешливым гудением автомобильного рожка.

— Так они мне все батарейки посадят, — вымолвил Вимси.

— С этими чертенятами ничего нельзя поделать, — жалобно проворчал Паркер.

— Почему бы тебе не попробовать обращаться с ними как с людьми? — возразил на это Вимси. — Детьми движут те же самые страсти, что и политиками или финансистами. Эй, Эсмеральда! — воскликнул он, кивая предводительнице хоровода.

На это юная леди высунула язык и сделала грубый, оскорбительный жест. Но, увидев монету, которая блестела в вытянутой руке Вимси, «Эсмеральда» внезапно приблизилась и с вызывающим видом остановилась перед лордом Питером.

— Смотри, — сказал Вимси, — вот полкроны — тридцать пенсов, как тебе известно. Они тебе случайно не нужны?

Принадлежность девочки к роду человеческому немедленно получила подтверждение. При виде богатства она пришла в замешательство и стояла в молчании, потирая пыльным башмаком икру ноги.

— У меня сложилось впечатление, — продолжал лорд Питер, — что при желании ты способна призвать своих друзей к порядку. Вообще мне кажется, что ты — девушка с характером. Так вот, если ты сделаешь так, чтобы они не трогали мою машину, пока я буду в доме, получишь полкроны, понятно? Но если кто-нибудь нажмет на гудок, я это услышу. За каждый гудок я буду вычитать с тебя по пенни. Если я услышу шесть гудков, тебе достанется только два шиллинга. А за тридцать гудков ты вообще ничего не получишь. А еще я время от времени буду выглядывать из окна, и если я увижу, что кто-нибудь уродует мою машину или сидит внутри, ты тоже не получишь ничего. Я ясно выразился?

— Если присмотрю за вашей машиной, получу полкроны, и за каждый гудок вычитаете пенни.

— Правильно.

— Не беспокойтесь, мистер. Никто к ней не притронется.

— Хорошая девочка! А теперь пойдемте.

Долговязый очкарик провел их в мрачную маленькую приемную, напоминающую зал ожидания на железнодорожной станции. Стены приемной были увешаны гравюрами на сюжеты из Ветхого Завета.

— Я скажу о вас мистеру Доусону, — произнес молодой человек, по-прежнему держа палец в книге, и исчез.

Вскоре они услышали шарканье чьих-то ног по циновкам из кокосового волокна. Вимси и Паркер внутренне напряглись, готовясь оказаться лицом к лицу с коварным претендентом на наследство.

Тут дверь открылась, и в комнату вошел весьма пожилой уроженец Вест-Индии, с виду столь робкий и безобидный, что у обоих детективов просто упало сердце. Трудно было вообразить себе человека, менее похожего на жестокого убийцу. Вошедший остановился, бросая на них тревожные взгляды сквозь очки, железная оправа которых была кое-где сломана и связана проволочкой.

С первого взгляда бросалось в глаза, что преподобный Аллилуйя Доусон не принадлежит к белой расе. У него были приятные черты лица, мягкий орлиный профиль и темно-оливковая кожа, как у полинезийца. Его редеющие волосы, не то чтобы совсем курчавые, но все-таки довольно сильно вьющиеся, были заметно тронуты сединой. Сутулые плечи облекало потертое темное одеяние. Взгляд черных, слегка навыкате, глаз с желтоватыми белками дружелюбно скользил по лицам посетителей. Улыбка у преподобного Аллилуйи была открытая и бесхитростная.

— Вы хотели меня видеть? — начал он. Преподобный говорил на прекрасном английском, но с мягкими чужеземными интонациями. — Мне кажется, я не имею удовольствия быть с вами знакомым?

— Очень рад вас видеть, мистер Доусон! Мы… э-э… пытаемся навести кое-какие справки… м-м… насчет семейства Доусонов из Крофтона, что в Уорвикшире, и нам подсказали, что вы могли бы нас просветить… э-э… насчет их родственных связей в Вест-Индии, если это вас не затруднит.

— О, конечно! — ответил старик. — Я сам, в известном смысле, происхожу из этой семьи. Садитесь, пожалуйста.

— Благодарю вас. Мы из-за этого и приехали.

— Вы случайно не от мисс Виттейкер?

Этот вопрос был задан несколько взволнованным, даже как бы оборонительным тоном. Не зная, что за этим кроется, Вимси предпочел осмотрительно-благоразумную версию.

— Вовсе нет. Мы — как бы вам сказать — работаем над сочинением о семьях Англии. Нас интересуют надгробные памятники, родословные и тому подобное.

— Ах, вот оно что! А я-то надеялся… — слова замерли у него на губах, и преподобный вздохнул — Но в любом случае я счастлив вам помочь.

— Нам бы хотелось узнать, как сложилась жизнь Саймона Доусона. Нам известно, что он покинул родной дом и отплыл в Вест-Индию… э-э… в тысяча семьсот…

— В одна тысяча восемьсот десятом году, — с удивительной быстротой откликнулся старик. — Да. Он попал в беду, когда был шестнадцатилетним пареньком. Он свел знакомство с дурными людьми старше себя, и его втянули в ужасную историю, связанную с азартными играми, в ходе которой был убит человек. Это произошло не на дуэли — ведь в те времена дуэль не считалась преступлением, хотя Господу насилие неугодно в любой форме. Речь шла об обычном, гнусном убийстве. Саймон Доусон и его друзья бежали от рук правосудия. Саймон завербовался на флот, где и прослужил пятнадцать лет, пока его не взял в плен какой-то французский корсар. Я не хочу утомлять вас подробностями, скажу только, что позднее Саймону удалось под чужим именем бежать на остров Тринидад. Тамошние англичане были добры к моему предку и дали ему работу на сахарной плантации. Со временем он и сам стал владельцем маленькой плантации.

— Какую фамилию он себе взял?

— Харкавэй. Мне кажется, Саймон Доусон опасался, что будет схвачен за дезертирство, если назовет свое настоящее имя. Ведь по закону он, несомненно, должен был снова явиться на флот после побега. Как бы то ни было, жизнь на плантациях нравилась Саймону, и такое положение дел его вполне удовлетворяло. По всей видимости, он и не думал возвращаться домой, даже для того, чтобы заявить свои права на наследство. Помимо всего прочего, над ним по-прежнему висело дело об убийстве — хотя я рискну предположить, что вряд ли его приговорили бы к какому-то наказанию, учитывая, что Саймон тогда был крайне молод, а также то, что непосредственно это ужасное преступление совершил все-таки не он.

— Вы упомянули о правах на наследство. Так он был старшим сыном в семье?

— Нет. Старшим был Барнабас, но он погиб в битве при Ватерлоо, не успев обзавестись семьей. Второй сын, Роджер, умер в детстве от оспы. Саймон был третьим.

— Значит, все имущество досталось четвертому сыну?

— Да, Фредерику, отцу Генри Доусона. Конечно, семья пыталась разузнать о Саймоне хоть что-нибудь. Но в те времена получить информацию из-за границы было очень сложно, найти его не удалось, и его права вынужденно перешли к младшему брату.

— А что стало с детьми Саймона? — спросил Паркер. — У него вообще были дети?

Священник кивнул, и его лицо покрылось густым румянцем, заметным даже под смуглой кожей.

— Я — его внук, — просто произнес Аллилуйя. — Именно поэтому я и приехал в Англию. В те дни, когда Господь повелел мне пасти овец своих, принадлежащих к моему народу, я был довольно обеспеченным человеком. У меня была небольшая сахарная плантация, которая перешла ко мне от отца. Я женился и был очень счастлив. Но потом наступили тяжелые времена: урожаи сахара упали, прихожан стало меньше, да и те обеднели и уже не могли оказать своему пастырю такую поддержку, как раньше. Да и сам я уже — человек слишком старый и болезненный и не могу служить, как раньше. Моя жена тоже больна. Кроме того, Бог наградил нас многочисленными дочерьми, которые нуждаются в нашей поддержке. Когда мое положение стало совершенно бедственным, я случайно наткнулся на бумаги из семейного архива, которые касались моего деда, Саймона, и узнал, что на самом деле его фамилия была не Харкавэй, а Доусон. Я подумал тогда, что у него могли остаться родственники в Англии, что Бог, возможно, услышал глас вопиющего в пустыне. Поэтому, когда нужно было послать делегата в лондонскую штаб-квартиру нашей миссии, я испросил разрешения оставить свой приход и отправиться в Англию.

— Вам удалось с кем-нибудь связаться?

— Да. Приехав в Крофтон, который упоминался в письмах моего деда, я обратился к тамошнему юристу, мистеру Пробину из Крофтовера. Вы его знаете?

— Мы наслышаны о нем.

— Мистер был очень любезен и проявил ко мне большой интерес. Он показал мне родословную, согласно которой мой дед и являлся наследником всего имущества.

— Но к тому времени собственность семьи была уже утрачена?

— Да. А когда я показал мистеру Пробину свидетельство о браке моей бабушки, то он, увы, сказал мне, что официально это вообще не документ. Боюсь, Саймон Доусон действительно был великим грешником. Он привел мою бабку в свой дом, подобно многим плантаторам, которые жили с цветными женщинами, и дал ей документ, который якобы являлся свидетельством о браке за подписью губернатора колонии. Когда мистер Пробин навел соответствующие справки, то выяснилось, что губернатора с таким именем никогда не существовало, а сам документ был подделкой. Как христианин, я был этим крайне удручен. Но поскольку никакой собственности все равно не осталось, то в практическом отношении это уже не имело для нас значения.

— Да, прискорбное невезение, — сочувственно произнес лорд Питер.

— Я принял это с полным смирением, — продолжал старый креол, с достоинством склонив голову — Кроме того, мистер Пробин был столь любезен, что дал мне рекомендательное письмо к мисс Агате Доусон — последней живой представительнице этого рода.

— Да, я знаю, она жила в Лихэмптоне.

— Она оказала мне чрезвычайно радушный прием. Когда я сообщил ей, кто я такой, разумеется, с оговоркой, что не имею к ней ни малейших претензий, мисс Доусон со своей стороны назначила мне ежегодное содержание в 100 фунтов стерлингов, которое регулярно выплачивала до самой своей смерти.

— Больше вы с ней не встречались?

— Нет, мне не хотелось показаться назойливым. Частое появление в доме родственника с таким цветом кожи, как у меня, могло быть для нее нежелательно, — сказал преподобный Аллилуйя с выражением горделивого смирения. — Но в тот раз она, тем не менее, пригласила меня отобедать вместе с ней и была со мной очень любезна.

— Простите мне этот нескромный вопрос — надеюсь, вы не сочтете его неуместным: но мисс Виттейкер продолжала выплачивать вам назначенное содержание?

— Нет. Быть может, мне и не следовало на это рассчитывать. Но для моей семьи это так много значило… Кроме того, мисс Доусон дала мне определенную надежду на то, что выплата пособия, возможно, будет продолжена. Она призналась, что не хочет писать завещание, и сказала при этом: «Это совершенно ни к чему, кузен Аллилуйя; когда Господь призовет меня к себе, все мои деньги перейдут к Мэри, и она продолжит выплачивать вам пособие от моего имени». Но, может быть, мисс Виттейкер все-таки не получила это наследство?

— Вовсе нет, она его как раз получила. Все это очень странно. Может быть, она просто забыла о пособии?

— Я взял на себя смелость написать мисс Виттейкер несколько слов в качестве духовной поддержки после смерти ее тетушки. Может быть, это ей не понравилось. Разумеется, больше я ей не писал. И все-таки мне не хочется думать, что сердце ее ожесточилось к чужим несчастьям. Несомненно, всему этому найдется какое-то объяснение.

— Да-да, несомненно, — подтвердил лорд Питер. — Благодарю вас, что согласились побеседовать с нами. Ваш рассказ полностью устранил все неясности, связанные с Саймоном Доусоном и его потомством. Еще мне бы хотелось записать даты и имена, если вы не против.

— Да, конечно. Я принесу вам бумагу, которую любезно подготовил для меня мистер Пробин. Там перечислены все члены семейства Доусонов.

Преподобный ненадолго удалился и вернулся с родословной, которая была аккуратно отпечатана на листке голубой бумаги, похожем на официальный бланк.

Вимси принялся записывать подробности, которые касались Саймона Доусона, его сына Босуна и внука Аллилуйи. Вдруг он прекратил писать и ткнул пальцем в запись, расположенную значительно ниже.

— Смотри, Чарльз, — воскликнул лорд Питер. — Вот он где, святой отец, — тот самый нечестивый Поль Доусон, который перешел в католицизм и постригся в монахи.

— Да, это он. Но он уже умер, Питер; скончался в 1922 году, за три года до Агаты Доусон.

— Да, на него придется махнуть рукой. Ну ничего, подобные небольшие просчеты — в нашем деле вещь неизбежная.

Закончив свои записи, они попрощались с преподобным Аллилуйей. Выйдя из здания миссии, Вимси и Паркер увидели, что «Эсмеральда» доблестно защищает «миссис Мердль» от всех, кто бы к ней ни приблизился. Лорд Питер вручил девчонке полкроны, снял ее с караула и принял у нее автомобиль.

— Чем больше я слышу о Мэри Виттейкер, — начал лорд Питер, — тем меньше она мне нравится. В конце концов, она могла бы выплачивать кузену Аллилуйе его несчастные сто фунтов в год.

— Она — сущая хищница, — согласился Паркер. — Как бы там ни было, теперь мы точно знаем, что отец Поль мертв, а кузен Аллилуйя не входит в число законных потомков. Так что список заграничных претендентов на наследство, которые могли бы объявиться после долгого отсутствия, у нас исчерпан.

Черт побери! — воскликнул Вимси, отпуская руль к испугу Паркера и хватаясь обеими руками за голову, — ты задел во мне чувствительные струны. И где я встречал эту цитату, разрази ее гром?


Глава XIV ПАРАДОКСЫ ЗАКОНА

Дел, вовсе не имеющих примера, Бояться должно.

«Генрих VIII»


— Чарльз, сегодня вечером Марблз заедет ко мне на ужин, — сообщил Вимси. — Я собираюсь ему раскрыть все эти ужасные семейные тайны. Мне бы хотелось, чтобы ты тоже к нам заглянул и помог произвести мозговой штурм.

— Где вы собираетесь ужинать?

— У меня на квартире. Ресторанные блюда мне уже осточертели. Бантер восхитительно готовит бифштекс с кровью. На гарнир будет молодой горошек с картофелем и настоящая английская спаржа. Такую ты нигде не купишь, Джеральд специально прислал мне ее из Денвера. Право, заходи. Сегодня на ужин не что-нибудь, а старая английская кухня, плюс бутылка вина, которое Пепис игриво называет О'Брайон. Не будь себе врагом!

Паркер принял его приглашение. При этом он заметил, что даже когда Вимси распространялся на свою любимую тему, то есть на тему кулинарии, у него сегодня был какой-то рассеянный и отсутствующий вид. Казалось, его занимали совсем другие мысли. Даже когда появился Марблз со своим мягким, чисто адвокатским юмором, Вимси слушал его внешне очень учтиво, но на деле, пожалуй, не слишком внимательно.

Они уже наполовину расправились с ужином, когда Вимси, вне всякой связи с предыдущими репликами, опустил кулак на обеденный стол с грохотом, от которого даже Бантер вздрогнул и плеснул мимо бокала пресловутый О'Брайон, отчего на скатерти расплылось большое багровое пятно.

— Я понял! — воскликнул лорд Питер.

— Прошу прощения? — переспросил Марблз, испуганно понизив голос.

— Марблз, — сказал Вимси, пропустив его слова мимо ушей, — у нас ведь сейчас введен новый Закон о собственности?

— Ну да, — не без удивления ответил Марблз. Перед этим он рассказывал анекдот о молодом адвокате и еврее-ростовщике. Лорд Питер прервал его как раз на середине, и Марблза это несколько выбило из колеи.

— По-моему, я что-то где-то читал о необходимости отменить права заграничных претендентов на наследство, которые отсутствовали свыше определенного срока. Ты, наверное, помнишь, Чарльз. Это было напечатано в одной из газет пару лет назад, причем в связи с принятием нового Закона. Наверное, для сочинителей романтических книжек это был тяжелый удар. Ведь насколько я помню, Марблз, этот вариант Закона лишает силы все претензии на наследство со стороны дальних родственников?

— В известном смысле, да, — ответил адвокат. — Конечно, это не относится к майоратам — на этот счет существуют свои особые правила. Но, насколько я понял, вы имеете в виду движимое имущество, находящееся в обычной личной собственности, и недвижимость, на которую не распространяется право майоратного наследования.

— Да. Так что же произойдет, если обладатель такой собственности умрет, не оставив завещания?

— Это весьма сложный вопрос… — начал мистер Марблз.

— Ну хорошо, давайте посмотрим. Во-первых: пока в силе был старый развеселый Закон, наследство отходило к ближайшему из оставшихся родственников, даже если это была седьмая вода на киселе, правильно?

— В общем и целом это верно. Но в случае мужа или жены…

— Бог с ними, и с мужем, и с женой. Предположим, что данное лицо никогда не вступало в брак и близкой родни у него не осталось. Тогда наследником становился…

— Ближайший из оставшихся родственников, сколь угодно дальний, если он только мог доказать свое родство с умершим.

— Даже если бы оно восходило ко временам Вильгельма Завоевателя?

— Даже тогда — конечно, если сделать допущение, что от столь далекой эпохи до нас вообще могли дойти четкие документальные свидетельства, — согласился мистер Марблз. — Конечно, это в высочайшей степени маловероятно…

— Да-да, сэр, я знаю. Но чего теперь ждать в этом случае?

— Новый Закон значительно упрощает правила наследования при отсутствии завещания, — произнес мистер Марблз, складывая вместе нож и вилку, ставя оба локтя на стол и прикладывая указательный палец правой руки к большому пальцу левой.

— Держу пари, это так, — вставил Вимси. — Я знаю, что понимать под словами о том, что какой-нибудь новый закон упрощает жизнь. Это значит, что составители закона и сами его не понимают, и для того, чтобы разъяснить значение каждой из его статей, дополнительно понадобится целая куча законодательных актов. Но продолжайте.

— Согласно новому Закону, — продолжал мистер Марблз, — половина имущества отходит к мужу или жене, если таковые имеются, и объектам их пожизненного интереса, а другая половина — детям. В случае, если не осталось ни супруга (супруги), ни детей, имущество отходит отцу или матери покойного. Если оба родителя мертвы, все получают родные братья и сестры, которые живы в настоящее время, а если все они скончались раньше, то к их потомкам. В случае, если у покойного не осталось ни братьев, ни сестер, то…

— Стоп, стоп! Дальше не надо. Так значит, имущество может перейти к потомкам братьев и сестер? Вы в этом абсолютно уверены?

— Да. К примеру, если бы вы умерли, не оставив завещания, а вашего брата Джеральда и сестры Мэри к тому времени уже не было бы в живых, то ваши деньги полагается поровну поделить между вашими племянниками и племянницами.

— Понятно, но предположим, что они тоже умерли. Предположим, что я продолжал влачить свое безрадостное существование до тех пор, пока у меня не осталось бы никого, кроме внучатых племянников и племянниц. Они будут считаться наследниками?

— Ну да, наверное, будут, — подтвердил мистер Марблз, но уже не столь уверенно. — Да, я думаю, это так.

— Ну, конечно, да, — с легким нетерпением сказал Паркер. — Ведь в Законе говорится о потомстве братьев и сестер покойного.

— Нельзя допускать поспешных суждений, — набросился на него мистер Марблз. — Несомненно, в обыденной речи слово «потомство» кажется простым и понятным. Но в юриспруденции, — мистер Марблз, который до этого держал указательный палец правой руки на весу против безымянного пальца левой, теперь оперся левой ладонью на стол и укоряюще покачал указательным пальцем правой в сторону Паркера, — в юриспруденции каждое слово может иметь две или даже несколько интерпретаций, из которых необходимо выбрать одну в соответствии с видом данного документа и датой его подписания.

— Но в новом Законе… — настаивал лорд Питер.

— Конечно, я не специалист по имущественному праву, — сделал оговорку мистер Марблз, — и мне не хотелось бы высказывать какое-либо определенное и решительное мнение на этот счет, тем более что со времени принятия нового варианта Закона в суды еще не поступало ни одного дела такого рода. Тем не менее, мое предварительное, чисто личное мнение — на которое вам, однако, не следует полагаться до тех пор, пока оно не получило подтверждения со стороны другого, более влиятельного авторитета — заключается в том, что, как мне кажется, под «потомством» в данном случае следует понимать потомство «ad infinitum» [5] , то есть внучатые племянники и племянницы действительно являются законными наследниками.

— А какое еще мнение может существовать на этот счет?

— Ну, вообще-то это вопрос сам по себе непростой…

— Ну, что я вам говорил? — простонал лорд Питер. — Я знал, что этот новый Закон, который якобы все упрощает, станет причиной чудовищной неразберихи.

— Могу я узнать, — поинтересовался мистер Марблз, — почему вас это так интересует?

— Ну, конечно, сэр, — ответил Вимси, извлекая из бумажника генеалогию семейства Доусонов, которую ему дал преподобный Аллилуйя. — Причина перед вами. В разговорах мы всегда называли Мэри Виттейкер племянницей Агаты Доусон, а саму достойную старую леди — ее теткой. Но, ознакомившись с этим документом, вы сможете заключить, что она приходилась мисс Доусон не более, чем внучатой племянницей; она была внучкой Хэрриет, сестры Агаты.

— Совершенно верно, — согласился Марблз. — тем не менее, она бесспорно была самой близкой из оставшихся в живых родственников, и после того, как Агата Доусон умерла в 1925 году, ее деньги без малейших проблем, согласно старому Закону о собственности, унаследовала Мэри Виттейкер. Здесь как раз все предельно ясно.

— О да, — сказал Вимси, — в этом вы правы. Но…

— Боже мой! — прервал его Паркер. — Теперь я понял, куда ты клонишь. Когда вступил в силу новый Закон, сэр?

— В январе 1926 года, — сообщил Марблз.

— А мисс Доусон, как мы знаем, весьма неожиданно умерла в ноябре 1925-го, — продолжал Питер. — Предположим, если бы она прожила до февраля или марта 1926 года, как предсказывал доктор. Вы абсолютно уверены, сэр, что тогда Мэри Виттейкер получила бы наследство?

Мистер Марблз открыл было рот, собравшись что-то сказать, но потом снова закрыл его. Затем он снял очки, вновь водрузил их себе на нос и мрачным тоном произнес:

— Вы совершенно правы, лорд Питер. Это очень серьезный и важный вопрос, слишком серьезный, чтобы я взялся высказывать свое мнение по этому поводу. Если я вас правильно понял, вы имеете в виду, что в силу возможной двойственности в интерпретации нового Закона о собственности у заинтересованного лица мог появиться весьма весомый мотив для того, чтобы ускорить смерть Агаты Доусон?

— Да, именно это я и имею в виду. Разумеется, если внучатая племянница все равно сохраняет права на наследство, то совершенно безразлично, когда именно умерла старая леди: до принятия нового Закона или после. Но если на этот счет существует хоть какое-то сомнение, то кое-кого оно могло соблазнить на то, чтобы легонько подтолкнуть престарелую родственницу к могиле, или, иными словами, помочь Агате Доусон умереть в 1925 году. Тем более, что старушка все равно бы долго не прожила, да и других родственников у нее не было.

— Вот что я еще хотел спросить, — вмешался Паркер. — Если внучатая племянница исключается из списка наследников, к кому тогда перейдут деньги?

— Они достанутся герцогству Ланкастер, иными словами, казне.

— То есть никому конкретно, — подытожил Вимси. — Ей-богу, я никак не могу взять в толк, почему это такое страшное преступление — немного ускорить кончину бедной старушки, которая к тому же ужасно страдает, если благодаря этому вы получите деньги, которые именно вам она и хотела оставить. Почему, черт побери, их должно получить герцогство Ланкастер? Кого вообще волнует это герцогство? Это все равно, что смошенничать с подоходным налогом.

— Возможно, с этической точки зрения можно привести немало доводов в защиту вашего мнения, — заметил мистер Марблз, — но боюсь, что в глазах закона убийство остается убийством, даже если жертва тяжело больна, а результат внешне благоприятен.

— К тому же Агата Доусон совсем не хотела умирать, — добавил Паркер. — Она постоянно говорила об этом.

— Да, — задумчиво произнес Вимси, — полагаю, в этом вопросе она имела право голоса.

— Мне кажется, — сказал мистер Марблз, — прежде чем двигаться дальше, нам нужно проконсультироваться у специалиста в этой области права. Интересно, дома ли сейчас Тоукингтон? Он самый крупный авторитет, которого я знаю. Несмотря на всю мою неприязнь к телефону, этому странному современному изобретению, будет, наверное, целесообразно позвонить Тоукингтону.

Мистер Тоукингтон, как выяснилось, был дома и свободен от дел. Случай с внучатой племянницей ему изложили по телефону. У мистера Тоукингтона, застигнутого врасплох, соответствующего справочника под рукой не оказалось. Поскольку ответ нужно было дать быстро, юрист сказал, что, согласно новому Закону о собственности, внучатые племянницы, вероятно, исключаются из числа потенциальных наследников. Но вопрос это, конечно, интересный, и мистер Тоукингтон был бы рад проверить себя. Не заедет ли мистер Марблз к нему побеседовать? Мистер Марблз объяснил, что в настоящий момент он ужинает с двумя своими друзьями, которых, собственно, и волнует упомянутая проблема. Тогда, может быть, его друзья тоже приедут вместе с ним?

— У Тоукингтона есть великолепный портвейн, — осторожно сказал в сторону мистер Марблз, прикрыв трубку ладонью.

— Тогда почему бы нам и не отправиться к нему? — весело спросил Вимси.

— Он живет недалеко, в Грейз-инн, — продолжал Марблз.

— Тем лучше, — ответил лорд Питер.

Мистер Марблз отвел руку от трубки и поблагодарил мистера Тоукингтона. Да, они прямо сейчас выезжают в Грейз-инн. В комнате было слышно, как мистер Тоукингтон дружески прогудел: «Отлично, отлично», прежде чем повесить трубку.

Когда они добрались до обители мистера Тоукингтона, входная дверь дома была не заперта. Едва они успели постучать, как ее распахнул перед ними сам мистер Тоукингтон, весело и громогласно приветствуя прибывших. Это был крупный, коренастый человек с багровым лицом и грубым голосом. В суде он был знаменит своей потрясающей манерой произносить «Начинайте», прежде чем скрутить непокорных свидетелей в бараний рог, а затем одним ударом блистательно опровергнуть все их возражения. Лорда Питера Тоукингтон знал в лицо. Он выразил свое удовольствие от встречи с Паркером и с шутливыми возгласами провел гостей в комнату.

— Пока вы ехали, я подумал над вашим вопросом, — начал Тоукингтон. — Нелепо, да? Ха! Удивительная вещь: люди не могут сказать, что они имеют в виду, когда пишут закон, да? Ха! Чем это вызвано на ваш взгляд, а, лорд Питер? Ха! Начинайте!

— Подозреваю, все дело в том, что законы составляют юристы, — с усмешкой сказал Вимси.

— Чтобы не остаться потом без работы, да? Осмелюсь предположить, что вы правы. Юристам тоже надо жить, да? Ха! Превосходно. Ну а теперь, Марблз, изложите вашу проблему еще раз, более подробно, если вас не затруднит.

Марблз еще раз повторил свой рассказ, сопровождая его демонстрацией генеалогического древа Доусонов и особо подчеркнув момент возможного мотива убийства.

— Ха, ха! — воскликнул мистер Тоукингтон с нескрываемым восхищением. — Хорошо, очень хорошо! Это ваша идея, лорд Питер? Чрезвычайно оригинально. Даже слишком оригинально. Дом на Олд-Бейли кишит людьми, которые были слишком оригинальны. Ха! Когда-нибудь вы плохо кончите, молодой человек. Х-м-м? Да, так вот, как вы сказали, Марблз, вопрос заключается в том, как в данном случае следует толковать слово «потомство» — это вы поняли, х-м-м, ха! Да. Ну хорошо, с вашей точки зрения, здесь имеется в виду потомство «ad infinitum». Как вы пришли к этому заключению, начинайте?

— Но я никогда не утверждал, что это действительно так; я только сказал, что считаю подобную интерпретацию возможной, — мягко возразил мистер Марблз. — Как мне кажется, намерения авторов Закона состояли скорее в том, чтобы исключить из порядка наследования слишком дальних родственников, когда их с покойным общие предки жили раньше, чем два поколения назад, а не в том, чтобы вычеркнуть из списка потомство братьев и сестер.

— Намерение? — набросился на него Тоукингтон. — Вы меня удивляете, Марблз! Юриспруденция не имеет ни малейшего отношения к каким-либо благим намерениям. Что написано в законе? Там написано: «Родным братьям и сестрам и их потомству». Поскольку нового определения там не дано, я бы сказал, что здесь это слово следует толковать так, как оно толковалось до принятия закона в случаях, касающихся смерти без завещания — разумеется, когда речь идет о личной собственности. Насколько я понимаю, это и есть тот вид собственности, который вас интересует, а?

— Да, — сказал мистер Марблз.

— Тогда я не понимаю, на что вы еще рассчитываете с вашей внучатой племянницей. Начинайте!

— Прошу прощения, — прервал их Вимси, — я понимаю, что все мы, невежественные профаны, ведем себя как сущие невежды, но вы оказали бы мне неоценимую услугу, объяснив, что означало или означает это треклятое слово. Это было бы чрезвычайно любезно с вашей стороны.

— Ха! Хорошо, — милостиво согласился мистер Тоукингтон, — дело в том, что до 1837 года…

— Время правления королевы Виктории, насколько я помню, — с умным видом уточнил Питер.

— Именно так. Так вот, когда королева Виктория взошла на трон, слово «потомство» не имело вообще никакого юридического значения.

— Просто удивительно!

— Вас слишком легко удивить, — заметил мистер Тоукингтон. — Многие слова не имеют юридического значения, а другие, хотя и имеют, но такое, которое сильно отличается от общепринятого. Возьмем, к примеру, слово «крючкотвор». Если вы назовете юриста «крючкотвор», вас могут с полным правом привлечь к суду за диффамацию [6] , ха! Поэтому я вам не советую этого делать. Вернее сказать, я советую вам этого не делать никогда и ни при каких обстоятельствах. С другой стороны, слова, совершенно бессмысленные в обычной речи, в юридическом смысле могут обладать значением. Предположим, я скажу какому-нибудь молодому человеку вроде вас: «Вы оставляете такому-то лицу такую-то собственность?» Вполне возможно, вы мне ответите: «Да-да, безусловно», не имея при этом в виду ничего особенного. Но если вы напишете в своем завещании: «Я безусловно оставляю такому-то лицу такую-то собственность», то тогда это слово получит определенное юридическое значение, и определенным образом повлияет на условия получения наследства, может даже вызвать конфискацию и вообще привести к таким результатам, которые были весьма далеки от ваших первоначальных намерений. Х-м-м, ха! Теперь понимаете?

— Вполне.

— Вот и прекрасно. До 1837 года слово «потомство» не значило вообще ничего. Формулировка «завещается X. и его потомству» просто означала, что видим, всего лишь внучка умершей сестры покойной. Следовательно, согласно новому Закону она лишается прав на наследство, да? Ха!

— Понимаю, — произнес Марблз.

— Более того, — продолжал Тоукингтон, — после 1925 года термин «потомство» и в завещании, и любом другом документе уже не означает «потомство ad infinitum». Это, по крайней мере, ясно. В связи с этим был отменен Закон о завещании 1837 года. В сущности, сам по себе этот факт не имеет прямого отношения к нашему вопросу, но он показывает общую тенденцию интерпретации термина. Это может косвенно повлиять на решение суда относительно того, как следует толковать слово «потомство» в новом Законе о собственности.

— Прекрасно, — воскликнул мистер Марблз. — Я снимаю шляпу перед вашими выдающимися познаниями.

— В любом случае, — прервал его Паркер, — и легкая неуверенность в благоприятном исходе, и твердая уверенность в том, что наследство от нее ускользает, в равной мере дали бы Мэри Виттейкер мотив для убийства. Даже если бы Виттейкер только предполагала, что может потерять деньги тетушки, если та доживет до 1926 года, то все равно могла бы подвергнуться весьма сильному искушению отправить старушку на тот свет немножко пораньше — просто для надежности.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Марблз.

— Остроумно, очень остроумно! Ха! — добавил Тоукингтон. — Но вы же сами понимаете: вся ваша теория основана на допущении, что Мэри Виттейкер уже в октябре 1925 года знала и о предстоящем принятии нового Закона, и о последствиях, которые оно могло возыметь, х-м-м! Ха!

— На мой взгляд, в этом нет ничего невозможного, — ответил Вимси. — Я помню статью, которую я читал об этом в «Ивнинг Бэннер». По-моему, это было за несколько месяцев до описываемых событий, примерно в то самое время, когда Закон рассматривался во втором чтении. Сегодня я весь вечер мучительно пытался вспомнить, где же я все-таки читал про то, что необходимо исключить из порядка наследования без вести пропавших наследников. Собственно, именно потому мои мысли и пошли в таком направлении. Но ведь Мэри Виттейкер тоже могла наткнуться на эту статью!

— Если она ее действительно видела, то наверняка попыталась потом проконсультироваться у юриста, — заметил мистер Марблз. — Кто ведет ее дела?

Вимси покачал головой.

— Вряд ли она обратилась к нему с этим вопросом, — возразил он. — Она для этого слишком умна. Если бы она спросила об этом своего адвоката, и он бы ей сказал, что она ничего не получит, если мисс Доусон не напишет завещание или не умрет до января 1926 года, а старушка после этой консультации скоропостижно скончалась в октябре 1925-го, то у достойного адвоката, вероятно, возникли бы свои вопросы по этому поводу. В общем, это было бы рискованно. Полагаю, с этой невинной проблемой она обратилась к какому-то специалисту на стороне, причем прикрывшись чужим именем.

— Вполне возможно, — сказал Тоукингтон. — Не кажется ли вам, что вы обладаете задатками выдающегося преступника?

— Если бы я пошел на преступление, то принял бы соответствующие меры предосторожности, — парировал Вимси. — Просто удивительно, насколько по-дурацки порой действуют убийцы. Тем не менее, я самого высокого мнения о мозгах мисс Виттейкер. Держу пари, что она прекрасно замела за собой следы.

— А ты не допускаешь, что на эту проблему ей открыл глаза мистер Пробин, когда приходил к ним в дом, чтобы уговорить мисс Доусон написать завещание? — спросил Паркер.

— Не допускаю, — с жаром возразил Вимси, — хотя уверен, что он наверняка попытался все объяснить старой леди. Надо думать, бедняжку так пугала мысль о завещании, что она не дала ему и слова сказать. Я думаю, такая хитрая лиса, как Пробин, не стал бы объяснять наследнице, что шанс получить денежки у нее есть только в том случае, если ее двоюродная бабушка умрет раньше, чем новый Закон пройдет в парламенте. Вы бы на его месте рассказали, мистер Тоукингтон?

— Знай я об этом — никогда, — с ухмылкой ответил почтенный джентльмен.

— Это было бы в высшей степени нежелательно, — подтвердил Марблз.

— В конце концов, — предложил Вимси, — мы можем все легко узнать. Пробин сейчас в Италии. Я собирался ему написать, но, возможно, будет лучше, если это сделаете вы, Марблз. Тем временем мы с тобой, Чарльз, попытаемся навести справки о том, кто ответил мисс Виттейкер на ее вопрос.

— Надеюсь, — сухо спросил Паркер, — ты не забыл, что, прежде чем устанавливать мотив убийства, надо убедиться в том, что убийство вообще имело место? Пока что мы знаем только то, что после тщательной проверки, проведенной при вскрытии, два квалифицированных врача пришли к выводу, что мисс Доусон умерла своей смертью.

— Пожалуйста, не надо повторять все время одно и то же, Чарльз. Это наводит на меня тоску. Это напоминает мне ворона, который все не улетает и все сидит, сидит, сидит. Меня просто так и тянет швырнуть в него мертвенно-бледный бюст Паллады и положить этому конец. Погоди, я еще опубликую свое эпохальное произведение под названием «Карманный справочник убийцы, или 101 способ вызвать внезапную смерть» . Тогда ты поймешь, что со мной шутки плохи.

— О, Боже! — вздохнул Паркер.

Тем не менее, на следующее утро, увидев главного комиссара, Паркер доложил ему, что хотел бы серьезно заняться случаем Агаты Доусон.


Глава XV ИСКУШЕНИЕ СВЯТОГО ПЕТРА

Пьеро: Скарамель, я подвергся искушению.

Скарамель: Не нужно ему сопротивляться!

Л. Хаусман «Прюнель»


Когда Паркер вышел из кабинета главного комиссара Скотланд-ярда, один из полицейских остановил его и сказал:

— Вас спрашивала по телефону одна леди. Я попросил ее перезвонить в 10.30, так что время уже почти подошло.

— Как ее зовут?

— Миссис Форрест. Она не сказала, зачем звонит.

«Странно», — подумал Паркер. Его исследования в этом направлении принесли так мало результатов, что он практически полностью исключал связь этой дамы с таинственной смертью Берты Готобед, хотя по-прежнему держал миссис Форрест в памяти — так, на будущее. Паркеру пришла в голову совершенно вимсианская мысль о том, что, может быть, миссис Форрест наконец обнаружила пропажу одного из своих винных стаканов и хочет теперь прибегнуть к профессиональной помощи знакомого детектива. Тут ему пришлось прервать свои размышления, потому что его позвали к телефону. На проводе была миссис Форрест.

— Это инспектор Паркер? Простите за беспокойство, я хотела узнать, не могли бы вы дать мне адрес мистера Темплтона.

— Адрес Темплтона? — растерянно переспросил Паркер.

— Ведь его фамилия Темплтон — ну, того джентльмена, который приходил вместе с вами?

— Ах да, конечно… Прошу прощения… Просто та история совершенно вылетела у меня из головы. Так вам нужен его адрес?

— Я располагаю определенной информацией, которую он, вероятно, будет очень рад услышать.

— О, прекрасно! Но вы можете с тем же успехом сообщить информацию мне, миссис Форрест.

— Не совсем с тем же успехом, — промурлыкал голос на другом конце провода, — вы ведь лицо официальное. Я предпочла бы написать мистеру Темплтону частным образом, а там уж пусть он сам обсуждает с вами это дело.

— Понимаю. — Мозг Паркера напряженно работал. Если миссис Форрест напишет мистеру Темплтону по адресу 110A Пиккадилли, положение станет весьма затруднительным, поскольку письмо может не дойти. А если леди вдруг придет в голову отправиться туда самой, то, обнаружив, что швейцар не знает никакого мистера Темплтона, она может запаниковать и не захочет делиться своей ценной информацией.

— Полагаю, — произнес Паркер, — я не вправе давать вам адрес мистера Темплтона, не имея на то его разрешения. Но вы могли бы ему позвонить.

— О да, это меня устроит. Его номер есть в справочнике?

— Нет, но я могу дать вам его личный номер.

— Большое спасибо, и простите, что мне пришлось вас побеспокоить.

— О, вы меня нисколько не затруднили, — и Паркер продиктовал номер телефона лорда Питера.

Повесив трубку, он подождал несколько секунд и сам набрал этот номер.

— Слушай внимательно, Вимси, — сказал он. — Мне сейчас позвонила миссис Форрест. Она хочет послать тебе письмо. Адреса я ей не дал, зато назвал твой номер телефона. Так что если она позвонит и спросит мистера Темплтона, то не забудь, что это ты.

— Будь спокоен. Интересно, чего хочет наша прекрасная леди?

— Наверное, решила, что в тот раз могла бы поведать более увлекательную историю, и теперь хочет наверстать упущенное, преподнеся тебе измененный и расширенный вариант.

— Тогда она себя в чем-нибудь да выдаст. Беглый набросок часто бывает гораздо убедительнее законченной картины.

— Вот именно. Сам я из нее ничего не смог выудить.

— Еще бы. Я предполагаю, что она это продумала и благоразумно рассудила, что Скотланд-ярд не для того предназначен, чтобы разыскивать мужей, находящихся в бегах. Она подозревает: что-то случилось. А я в ее глазах — мягкоголовый душка-имбецил, из которого можно запросто выкачивать информацию в отсутствие служаки-цербера.

— Вероятно. Ну да ладно, тебе с этим разбираться. Я же собираюсь сейчас разыскать того адвоката.

— Пожалуй, это почти то же самое, что искать иголку в стоге сена.

— Ничего, у меня есть одна идея, может быть, она сработает. Я сообщу тебе, если появятся результаты.

Примерно двадцать минут спустя лорду Питеру позвонила миссис Форрест. Миссис Форрест передумала. Не мог бы мистер Темплтон заехать к ней сегодня вечером, часов в 9, если ему удобно? Продумав все еще раз, она решила, что эту информацию не стоит доверять бумаге.

Да, мистер Темплтон был бы счастлив ее навестить. У него нет на сегодня других планов. Нет-нет, никакого неудобства она ему не причинила. Он просит миссис Форрест больше об этом не думать.

Не мог бы мистер Темплтон оказать любезность и никому не рассказывать о своем предстоящем визите? Мистер Форрест и его ищейки непрерывно следят за ней, а до окончательного решения суда остался всего месяц. Любые проблемы с королевским прокурором в этом случае могут стать роковыми. Мистеру Темплтону лучше доехать на метро до Бонд-стрит, а затем добраться до ее квартиры пешком. Пусть он ни в коем случае не ставит свою машину непосредственно перед домом миссис Форрест. Приезжать на такси тоже нежелательно, потому что потом шофер сможет дать в суде показания против нее.

Мистер Темплтон, как настоящий рыцарь, торжественно пообещал следовать этим указаниям.

Миссис Форрест глубоко благодарит мистера Темплтона и ждет его у себя дома в девять часов.

— Бантер!

— Да, милорд.

— Сегодня вечером я отправляюсь в одно место. Назвать его я не могу, поскольку меня просили сохранить все в тайне. Но, с другой стороны, у меня есть чувство, что совсем скрыться во мраке неизвестности было бы неразумно с моей стороны. Поэтому я оставляю вам адрес в запечатанном конверте. Если к утру я все еще не вернусь, то, вероятно, можно будет считать меня свободным от любых обещаний, не так ли?

— Безусловно, милорд.

— А если меня не найдут и по этому адресу, то будет нелишне предпринять поиски где-нибудь еще — скажем, в Эппинг-Форест или Уимблдон-Коммон.

— Конечно, милорд.

— Кстати, вы приготовили фотографии тех отпечатков пальцев, которые я дал вам не так давно?

— О да, милорд.

— Потому что мистеру Паркеру они могут вскоре понадобиться для расследования, которое он будет вести.

— Я вас понял, милорд.

— Как вы понимаете, это не имеет ни малейшего отношения к моей сегодняшней экскурсии.

— Разумеется, милорд.

— А теперь будьте добры, принесите мне каталог «Кристи». Я поеду туда на торги, а затем поужинаю в клубе.

И, на время выбросив из головы преступление, лорд Питер направил весь свой интеллектуальный и финансовый потенциал на то, чтобы перебить цену на аукционе и прорвать оборону дилеров, что было упражнением, вполне достойным его непоседливого ума.

Лорд Питер должным образом выполнил все условия, поставленные миссис Форрест. До жилого квартала на Саут-Одли-стрит он дошел пешком. Как и в прошлый раз, миссис Форрест сама открыла ему дверь. Лорду Питеру пришло в голову, что для леди в ее положении просто странно не иметь ни служанки, ни компаньонки. Но затем, поразмыслив, он пришел к выводу, что, хотя наличие пожилой компаньонки может оградить репутацию и развеять возможные подозрения, женщина вполне может оказаться подкупленной. В общем и целом, миссис Форрест придерживалась одного здорового принципа: действовать без сообщников. Многие грешники, подумал лорд Питер, «…смертью бесславной безвременно пали, поскольку сих правил простейших не знали».

Миссис Форрест изысканно извинилась за неудобства, которые ей пришлось доставить мистеру Темплтону.

— У меня никогда не бывает уверенности, что за мной не следят, — сказала она. — От этого можно сойти с ума. Учитывая, как мой муж вел себя по отношению ко мне, это, по-моему, просто чудовищно, не правда ли?

Лорд Питер согласился с тем, что мистер Форрест просто чудовище, по-иезуитски умалчивая о своем предположении, что это чудовище, возможно, относится к разряду сказочных.

— Вероятно, вы хотите знать, почему я пригласила вас сюда, — продолжала леди. — Проходите, садитесь. Виски или кофе?

— Кофе, пожалуйста.

— Дело в том, — произнесла миссис Форрест, — что с тех пор, как я вас увидела, меня не оставляет одна мысль. Знаете, жена вашего друга вызвала у меня огромное сочувствие, поскольку я и сама (с легким смешком) долго находилась в аналогичном положении.

— Его жену зовут Сильвия, — вставил лорд Питер с похвальной быстротой. — О, да, конечно. Взрывной характер и так далее, но без провокации со стороны тоже не обошлось. Да, да, безусловно. Бедная женщина. Она очень ранима, крайне чувствительна, да еще и взвинчена к тому же, ну, вы понимаете.

— Вполне. — Миссис Форрест кивнула головой, увенчанной фантастическим тюрбаном из золотой ткани, который скрывал ее лоб до бровей, так что волос совсем не было видно, исключая два плоских желтых завитка, прилепленных к скулам. Пальцы ее были сплошь унизаны кольцами. В своем экзотическом костюме миссис Форрест была похожа на юного принца из «Тысячи и одной ночи». Руки у нее были заняты чашкой с кофе.

— Так вот, когда я почувствовала, что речь идет о действительно серьезных вещах, мне стала небезразлична ваша история, хотя, как я уже говорила, все это не имеет ко мне ни малейшего отношения. Я упомянула об этом деле в письме к моему… моему другу, который был у меня в тот вечер.

— Как вы правы, — вздохнул Вимси, беря у нее чашку, — да… э-э… с вашей стороны было так… так любезно проявить небезразличное отношение.

— Дело в том, что мой друг был за границей. Мое письмо переслали вслед за ним, так что ответ я получила только сегодня.

Миссис Форрест несколько раз отхлебнула кофе, как бы собираясь с мыслями.

— Его письмо меня весьма удивило. Он вспомнил: после ужина ему показалось, что в комнате душно, и он открыл окно в гостиной — то, которое выходит на Саут-Одли-стрит. Он заметил, что там стоит автомобиль — маленький закрытый автомобиль, не то черный, не то темно-синий, в общем, какого-то такого цвета. Пока мой друг рассеянно смотрел на него (ну, знаете, как это обычно бывает), на улице показались мужчина и женщина, которые вышли из моего дома — но не из этой двери, а из той, что левее, или, может быть, из двух разных дверей. Они сели в автомобиль и уехали. Мужчина был в вечернем костюме, возможно, это был ее друг.

Лорд Питер, который уже поднес было чашку к губам, остановился, внимательно вслушиваясь в ее слова.

— Девушка тоже была в вечернем туалете?

— Нет, и это особенно удивило моего друга. Она была в простом темном костюме и в шляпке.

Лорд Питер попытался как можно точнее припомнить, в чем была одета Берта Готобед. Неужели они наконец нашли реального свидетеля?

— Эт-то очень интересно, — запинаясь, пробормотал Вимси. — Наверное, ваш друг вряд ли может более подробно описать ее костюм?

— Нет, — с сожалением ответила миссис Форрест, — но мой друг сказал, что спутник поддерживал девушку, обхватив ее рукой, как будто она сильно устала или плохо себя чувствовала. Было слышно, как он сказал: «Это верно — на свежем воздухе ты придешь в себя». Но вы не пьете свой кофе.

Вздрогнув, Вимси опомнился.

— Прошу прощения, — произнес он. — Я глубоко задумался — сопоставлял одно с другим — ловкий малый. Ах да, кофе. Вы не возражаете, если я его отставлю и выпью новый, без сахара?

— О, это я виновата! Мне казалось, что мужчины всегда кладут сахар в кофе. Давайте чашку, я его вылью.

— Позвольте мне. — Полоскательницы на маленьком столике не было, но Вимси быстро поднялся на ноги и выплеснул кофе в ящик за окном. — Все в порядке. Налить вам еще чашечку?

— Спасибо, мне лучше отказаться, иначе я не смогу уснуть.

— Хотя бы одну каплю!

— Ну хорошо, если вам так хочется.

Миссис Форрест наполнила обе чашки. Она спокойно сидела, прихлебывая кофе маленькими глотками.

— В сущности, это все, но я подумала, что мне, вероятно, следует вам об этом рассказать.

— Это было очень любезно с вашей стороны, — заверил ее Вимси.

Они посидели еще немного, болтая о постановках лондонских театров («Я очень редко выхожу куда-либо; в моем положении лучше держаться подальше от света рампы), о книгах («Я обожаю Майкла Арлена!»). Миссис Форрест уже читала «Влюбленных молодых людей»? Нет; она еще только заказала эту вещь в библиотеке. Может быть, мистер Темплтон хочет что-нибудь съесть или выпить? Правда, нет? Бренди? Ликер?

Нет, спасибо. Мистеру Темплтону уже давно пора бежать.

— Прошу вас, посидите еще! Мне так одиноко в эти долгие вечера.

В ее голосе послышалась отчаянная мольба. Лорд Питер уселся обратно.

Миссис Форрест принялась бессвязно и путано рассказывать ему о своем «друге». Она стольким пожертвовала ради него. А теперь, когда ее развод действительно становится реальностью, у нее возникает ужасное ощущение, что «друг» уже не столь нежен и влюблен, как раньше. Женщине это очень сложно перенести, и вообще жизнь — такая жестокая вещь.

И так далее.

Минуты шли, и через некоторое время лорд Питер осознал, что миссис Форрест за ним наблюдает. От этого ему стало не по себе. Она сыпала словами торопливо, почти без выражения, словно выполняя заранее подготовленное задание, но у нее явно были глаза человека, который чего-то ждет. То, чего она ждет, ее тревожит и пугает, решил Вимси, но, тем не менее, тверда в своем намерении достичь этой цели.

Эта женщина напомнила ему сейчас пациента, который уже решился на операцию и знает, что она пойдет ему на пользу, но у которого все внутри бунтует против предстоящего испытания.

Лорд Питер со своей стороны поддержал эту бессмысленную беседу. Под прикрытием легкой болтовни его мозг напряженно работал, анализируя ситуацию, рассматривая происходящее со всех сторон, определяя направление…

И тут лорд Питер внезапно понял, что женщина — неловко, неуклюже, как бы действуя наперекор самой себе — пытается его обольстить.

Само по себе это не показалось бы ему странным. Он был достаточно богатым, привлекательным, хорошо воспитанным и к тому же вполне светским человеком, так что за тридцать семь лет своей жизни он достаточно часто получал подобные предложения, и не только от опытных женщин. Одни женщины награждали его плодами своей искушенности, другие, наоборот, жаждали ее приобрести. Но чтобы дама, у которой, по ее утверждению, есть и муж, и любовник, действовала столь неловко и неумело, — такого лорду Питеру еще не приходилось видеть.

Более того, он ощутил явную досаду. Миссис Форрест была достаточно красива, но не вызывала у него ни малейшего влечения. Несмотря на макияж и весьма экстравагантный костюм, в ней было что-то стародевическое, даже бесполое. Именно это поставило его в тупик уже во время предыдущей встречи. Вимси уже тогда почувствовал в ней существо, полностью лишенное сексуальности. Теперь он ощутил это еще сильнее. Никогда еще он не встречал женщины, в которой настолько бы отсутствовало то «великое Нечто», которое столь красноречиво воспела миссис Элинор Глинн.

Теперь миссис Форрест коснулась лорда Питера обнаженным плечом, оставив на его черном костюме белые пятна пудры.

Первым возможным объяснением, которое пришло Вимси в голову, был шантаж. Быть может, следующим ходом в этой игре будет внезапное появление в дверях мифического мистера Форреста или кого-то из его представителей, оскорбленного в лучших чувствах и пылающего добродетельным гневом.

«Очаровательная ловушка», — подумал Вимси и сказал вслух:

— Пожалуй, теперь мне действительно пора идти.

Она схватила его за руку.

— Не уходите!

В ее прикосновении не чувствовалось ни малейшей нежности, только отчаяние. «Если бы она действительно этим занималась, у нее получилось бы гораздо лучше», — мелькнуло в голове у Вимси.

— Право же, — произнес он, — я не могу остаться дольше. Для вас это будет небезопасно.

— Я готова рискнуть, — ответила миссис Форрест.

Страстная женщина сказала бы это страстно. Или с беззаботной отвагой. Или с вызовом. Или таинственно. Или вкрадчиво-соблазнительно.

Миссис Форрест сказала это мрачно. Ее ногти вонзались в руку лорда Питера.

«Нет, черт возьми, это мне придется рискнуть», — мысленно усмехнулся Вимси. — «Я должен узнать об этом все, и я узнаю».

— Бедная девочка… — усилием воли лорд Питер заставил себя заговорить глухим, хрипловатым голосом, идиотским тоном мужчины, который вот-вот превратится во влюбленного безумца.

Когда он обвил ее рукой, миссис Форрест застыла, словно окоченев. Тем не менее, она легонько вздохнула с облегчением.

Внезапно Вимси неистово прижал ее к себе и поцеловал в губы с искусной, нарочито подчеркнутой страстностью.

Тут он все понял. Это ужасное, неконтролируемое содрогание плоти нельзя было спутать ни с чем; непроизвольное сопротивление тела любовной ласке, вызывающей отвращение. На какую-то секунду Вимси показалось, что миссис Форрест сейчас просто стошнит.

Лорд Питер мягко отпустил ее и поднялся. В мыслях его царил хаос, но одновременно он ощущал и некоторый триумф: его первое интуитивное предположение оказалось верным.

— Как это нехорошо с моей стороны, — беспечно произнес лорд Питер. — Рядом с вами я просто теряю голову. Вы простите мне это?

Она кивнула головой, по-прежнему дрожа.

— А теперь мне действительно пора. Уже ужасно поздно. Где моя шляпа? Ах да, она же в прихожей. До свидания, миссис Форрест, и берегите себя. Искренне благодарю вас за то, что передали мне сообщение вашего друга.

— Вы действительно уходите?

Она сказала это так, словно теряла последнюю надежду.

«Господи Боже мой», — подумал Вимси, — «чего же она хочет? Или она подозревает, что мистер Темплтон — не совсем тот, кем кажется? Может быть, она склоняет меня остаться у нее на ночь только для того, чтобы взглянуть на бирку с инициалами, нашитую у меня на рубашке? Может, мне стоит спасти положение, вручив ей визитную карточку с именем лорда Питера Вимси?»

Забавляясь этой причудливой идеей, лорд Питер направился к двери. Миссис Форрест отпустила его без дальнейших уговоров.

Войдя в прихожую, Вимси оглянулся и посмотрел на женщину. Миссис Форрест стояла на середине комнаты, глядя прямо на него, и на лице у нее была поразительная комбинация страха, гнева и ярости. От этого взгляда лорду Питеру показалось, что кровь у него в жилах стала водой.


Глава XVI ЖЕЛЕЗОБЕТОННОЕ АЛИБИ

«О Сэмми, Сэмми, почему у тебя не было алиби?»

«Записки Пиквикского клуба»


Мисс Виттейкер и младшая мисс Финдлейтер вернулись из своей экспедиции. Мисс Климпсон, эта преданнейшая из ищеек, которая постоянно носила письмо с инструкциями лорда Питера в кармане юбки, словно талисман, немедленно пригласила мисс Финдлейтер на чашку чая.

Собственно говоря, эта девушка вызывала у мисс Климпсон абсолютно искреннее участие. Глупенькая аффектация мисс Финдлейтер, ее постоянные излияния, то, что она, словно попугай, повторяла новомодные банальности, — все это служило для многоопытной старой девы симптомами, значение которых она прекрасно понимала. Эти признаки говорили ей о том, что мисс Финдлейтер по-настоящему несчастна, что ее глубоко не удовлетворяет жизнь в ограниченном мирке провинциального города. Кроме того, мисс Климпсон была совершенно уверена, Вера Финдлейтер, по выражению старой леди, «стала жертвой» красавицы Мэри Виттейкер. «Для юной девушки было бы просто счастьем», — думала мисс Климпсон, — «если бы она смогла по-настоящему привязаться к какому-нибудь молодому человеку. Школьнице еще позволительно быть столь chwarmerisch[7] , но для молодой женщины двадцати лет это в высшей степени нежелательно. Хитрая девица Виттейкер все это поощряет — ну еще бы! Она любит, когда ей восхищаются, когда у нее кто-нибудь на побегушках, и предпочитает, чтобы роль исполнял человек глуповатый, который не можете ней конкурировать. Если бы Мэри Виттейкер вышла замуж, она взяла бы себе в мужья кролика (Тут живое воображение мисс Климпсон немедленно вызвало к жизни образ упомянутого кролика, блондина с небольшим брюшком и привычкой повторять «Я должен спросить у жены». Мисс Климпсон никогда не могла понять, для чего Провидение создает таких мужчин. С ее точки зрения, мужчины, даже злые или глупые, были предназначены для того, чтобы властвовать. Мисс Климпсон отнюдь не являлась прирожденной старой девой; такой ее сделала жизнь, сама же по себе она была стопроцентной женщиной).

«Однако», — думала мисс Климпсон, — «Мэри Виттейкер не создана для брака. По природе своей она — деловая женщина. Вообще-то у нее есть и профессия, но она явно не намерена возвращаться к работе медсестры. Наверное, дело в том, что это занятие требует от человека слишком много сочувствия и сострадания. Кроме того, медсестра находится под началом у докторов. Мэри Виттейкер предпочитает распоряжаться жизнями цыплят на своей ферме. «Лучше быть владыкой ада, чем слугой на небе». Ах! Боюсь, это не по-христиански — сравнивать ближнего своего с Сатаной. Разве что в поэтической форме — надеюсь, это более простительно. Как бы то ни было, я совершенно убеждена, что дружба с Мэри Виттейкер не принесет Вере Финдлейтер ничего хорошего».

Гостья охотно согласилась рассказать мисс Климпсон, как они с Мэри провели этот месяц в деревне. Первые несколько дней они кружили по окрестностям, пока не услышали, что не так далеко, рядом с Орпингтоном в графстве Кент, продается прекрасная птицеводческая ферма. Они поехали ее посмотреть. Оказалось, что хозяева намерены продать ферму в течение двух недель. Конечно, было бы неразумно купить ее, не наведя предварительно справок. По какой-то невероятной счастливой случайности оказалось, что поблизости, совсем рядом, сдается внаем очаровательный маленький коттедж. Девушки сняли его на несколько недель, которые были нужны, чтобы мисс Виттейкер могла «осмотреться», уяснить себе состояние птицеводства в тех местах и так далее. Им там так понравилось! Это было просто замечательно — жить вдвоем, заниматься хозяйством вдали от глупых обитателей Лихэмптона.

— Конечно, я не имела в виду вас, мисс Климпсон. Вы приехали из Лондона, у вас широкий кругозор. Но для меня, да и для Мэри просто невыносимо подолгу торчать в Лихэмптоне.

— Свобода от условностей — это восхитительно, — согласилась мисс Климпсон. — Особенно, когда рядом с тобой — родственная душа.

— О да, конечно. Мы с Мэри такие друзья, несмотря на то, что она гораздо умнее меня. Мы заведем ферму и будем вместе вести там хозяйство, это уже твердо решено. Просто прекрасно, не правда ли?

— А вам не станет там тоскливо и одиноко? Представьте себе: две девушки, совсем одни… Не забывайте, ведь здесь, в Лихэмптоне, вы привыкли к тому, что вокруг вас много молодежи. Вы не будете скучать по игре в теннис, молодым людям и всему прочему?

— Ну уж нет! Они такие глупые, если б вы только знали! И вообще, я не нуждаюсь в мужском обществе, — воскликнула мисс Финдлейтер, вскинув голову. — У них в голове нет ни единой мысли. А женщину они рассматривают либо как своего рода домашнее животное, либо как игрушку. Как будто женщина вроде Мэри не стоит дюжины таких мужчин! Например, Маркхэм как-то на днях разглагольствовал о политике с мистером Тредгоулдом и никому не давал и слова вставить. Нужно было слышать, каким тоном этот тип потом заявил Мэри: «Боюсь, мисс Виттейкер, для вас эта тема очень скучна». Мэри ответила ему спокойно, как всегда: «О, саму тему, мистер Маркхэм, можно назвать какой угодно, только не скучной». Но Маркхэм оказался до того глуп, что даже не понял смысл ее ответа и сказал: «Знаете, от дам вообще-то трудно ожидать интереса к политике. Но, может быть, вы — одна из тех современных молодых леди, которые требуют избирательного права для гимназисток». «Отдам», извольте видеть! И почему мужчины говорят о «дамах» с такой нетерпимостью?

— Я думаю, мужчины склонны завидовать женщинам, — задумчиво ответила мисс Климпсон, — а зависть нередко вызывает проявления резкости и невоспитанности. Мне кажется, если кому-нибудь хочется презирать какую-то группу людей, но сделать это искренне никак не получается, то в результате такой человек обычно начинает высказывать к ним в разговоре преувеличенное неуважение. Вот почему, дорогая, я всегда тщательно слежу за тем, чтобы не говорить о мужчинах с насмешкой, хотя они этого, как вы знаете, частенько заслуживают. Но если бы я стала над ними насмехаться, все бы решили, что я просто завистливая старая дева, не правда ли?

— Ну и что, я тоже хочу остаться старой девой, парировала мисс Финдлейтер. — Мы с Мэри это окончательно решили. Нам интересны дела, а не мужчины.

— В таком случае вы положили хорошее начало, проверив, насколько хорошо это у вас пойдет, — заметила мисс Климпсон. — Это прекрасный тест — прожить с человеком месяц под одной крышей. Наверное, вы наняли там кого-нибудь для работы по дому?

— Никого. Мы сами делали все по хозяйству, и это было ужасно весело. Я научилась превосходно драить полы и разводить огонь, а Мэри просто потрясающе готовит. Какой контраст с привычной обстановкой у нас дома, где вокруг все время суетятся слуги! Конечно, нужно признать, что это был современный коттедж, где все очень рационально устроено. Его хозяева, насколько я знаю, принадлежат к театральному миру.

— А чем вы занимались, когда не собирали информацию о положении в тамошнем птицеводстве?

— О, мы катались на машине, осматривали новые места, бродили по рынкам. Разумеется, я и раньше часто бывала на рынке, но с Мэри это гораздо интереснее. А еще мы старались подмечать все, что может нам пригодиться на будущее, когда мы откроем свою торговлю.

— Но вы время от времени выбирались в Лондон?

— Нет.

— Мне казалось, что с вашей стороны было бы естественно воспользоваться такой возможностью и немного развлечься.

— Мэри ненавидит Лондон.

— Но вам, наверное, было бы приятно время от времени ненадолго выезжать туда.

— Мне этого не так уж и хочется. Во всяком случае, сейчас. Раньше мне казалось, что меня сильно тянет в Лондон, но, как я подозреваю, это было своего рода духовное томление, вызванное отсутствием цели в жизни. Само по себе оно ничего не значило.

Мисс Финдлейтер произнесла это тоном разочарованного повесы, который, до капли выжав апельсин жизни, обнаружил, что в нем не осталось сока. Но мисс Климпсон удержалась от улыбки: она привыкла исполнять роль наперсницы.

— Так значит, вы провели этот месяц вместе — все время вдвоем, и никого больше?

— Да, мы ни на минуту не расставались, и при этом ни капельки друг другу не надоели.

— Надеюсь, ваш эксперимент увенчается успехом, — сказала мисс Климпсон. — Но когда вы действительно начнете свою совместную жизнь, будет весьма разумно периодически нарушать ваше уединение. Общение с новыми людьми никому не повредит. Я видела не одну гармоничную дружбу, которая распалась единственно из-за того, что люди слишком много времени проводили в четырех стенах, глядя друг на друга.

— Тогда это наверняка не было настоящей дружбой, — авторитетным тоном заявила девушка. — Мы с Мэри абсолютно счастливы вместе.

— Однако, — заметила мисс Климпсон, — если вы позволите старой женщине вас предостеречь, я бы не советовала вам слишком перегибать палку.

Представьте, что мисс Виттейкер захочется поехать в Лондон и провести там денек без вас, или, например, навестить своих друзей. Тогда вам придется научиться переносить это без обиды.

— Ну конечно, я и не буду обижаться. Почему… — тут девушка внезапно оборвала фразу. — Я хочу сказать, что я уверена: Мэри предана мне ничуть не меньше, чем я — ей.

— Да, моя дорогая, — вздохнула мисс Климпсон. — Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что ревность — это самая пагубная из страстей. В Библии говорится, что она «жестока как смерть». Я убеждена, что так оно и есть. Абсолютная преданность, без примеси ревности, — это самое главное.

— О, да. Хотя, конечно, мысль о том, что человек, с которым вы по-настоящему дружите, может заменить тебя кем-то другим, сама по себе просто невыносима… Мисс Климпсон, как вы считаете, ведь у друзей все должно быть пополам?

— Полагаю, это и есть идеальная дружба, — задумчиво произнесла мисс Климпсон, — но, как мне кажется, это огромная редкость. Я имею в виду — между женщинами. Мужчины способны с большей легкостью принимать и отдавать, вероятно, потому, что у них, в отличие от нас, много посторонних, внешних интересов.

— О, эта мужская дружба! О ней столько говорят. Но мне кажется, что в половине случаев это вовсе не настоящая дружба. Мужчина может пропасть на много лет, даже не думая о своих друзьях. И между ними нет настоящего доверия. Мы с Мэри рассказываем друг другу о всех своих мыслях и чувствах.

Мужчинам достаточно взаимно считать друг друга хорошими парнями, их не волнует то главное, что скрыто в глубине души.

— Вероятно, именно поэтому мужская дружба выдерживает испытание временем, — заметила мисс Климпсон. — Мужчины не предъявляют к друзьям столь высокие требования.

— Но великая дружба не может не предъявлять таких требований, — возбужденно воскликнула мисс Финдлейтер. — Она должна заменить собой все. Мне кажется, наша дружба по-новому окрашивает мельчайшую мою мысль, и это восхитительно! Подлинный друг сконцентрирован не на себе, а на другом. Это и есть настоящая христианская любовь, когда человек готов «положить душу свою за други своя»!

— Я, право, не знаю, — начала мисс Климпсон, — но я однажды слышала проповедь одного совершенно замечательного священника. Он сказал, что, если не проявить величайшую осмотрительность, любовь такого рода может перейти в идолопоклонство. Этот священник также объяснил, что слова Мильтона о Еве — ну, вы помните: «…создан он для Бога только, а она — для Бога в своем супруге» — противоречат доктрине Церкви. Здесь очень важно правильно соблюсти меру; если человек смотрит на все глазами другого, такого же смертного существа, как и он сам, это говорит об утрате необходимого равновесия.

— Ну конечно, на первом месте должен стоять Бог, — несколько формально согласилась мисс Финдлейтер. — Но если дружеские чувства обоюдны — в этом все дело — и отношения с обеих сторон лишены эгоизма, то дружба не может оказаться чем-то плохим.

— Подлинная любовь — это всегда хорошо, — подтвердила мисс Климпсон, — но я думаю, что это чувство не должно становиться слишком собственническим. Для этого нужно работать над собой. — Тут мисс Климпсон заколебалась, но затем смело продолжила: — В любом случае, моя дорогая, я не могу разубедить себя в том, что находить друг в друге смысл жизни более естественно и в известном смысле более правильно для мужчины и женщины, чем для лиц одного пола. В конце концов, это… м-м-м… эта привязанность должна быть плодотворна, — продолжала мисс Климпсон, слегка испугавшись своих слов, — и я уверена, что, когда вы встретите мужчину своей жизни…

— К черту мужчину моей жизни! — в раздражении воскликнула мисс Финдлейтер. — Терпеть не могу такие разговоры. Около них я чувствую себя чем-то вроде породистой коровы. Это просто отвратительно! Да и вообще подобные взгляды — это вчерашний день.

Мисс Климпсон почувствовала, что в своем благородном рвении преступила границу, которую следовало соблюдать в интересах расследования. Она утратила расположение своего информанта, и самым разумным теперь было сменить тему разговора. Но как бы то ни было, в одном она теперь смело могла заверить лорда Питера: женщина, которую видела в Ливерпуле миссис Кроппер, могла быть кем угодно, но только не мисс Виттейкер. Привязанность мисс Финдлейтер к любимой подруге, с которой она никогда не расставалась, служила этому надежной гарантией.

Глава XVII РАССКАЗ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО АДВОКАТА

Он, который дает нам в эти дни новых властителей, может дать и новые законы.

Уизер


Письмо мистера Пробина, удалившегося от дел адвоката (Вилла Бьянка, Фьезоле) мистеру Марблзу, адвокату (Стэпл-инн).


Строго конфиденциально.

Милостивый государь,

Меня чрезвычайно заинтересовало ваше письмо относительно смерти мисс Агаты Доусон, скончавшейся в Лихэмптоне. Я постараюсь как можно более сжато ответить на ваши вопросы, разумеется, при условии, что вы сохраните в строгом секрете всю информацию, касающуюся дел моей покойной клиентки. Конечно, можно сделать исключение из этого правила для офицера полиции, которого вы упомянули в связи с данным вопросом.

Вы желали узнать:

1. Была ли мисс Агата Доусон проинформирована о том, что в связи с положениями нового Закона о собственности перед ней может встать необходимость составления завещания, дабы гарантировать, что ее личную собственность унаследует ее внучатая племянница, мисс Мэри Виттейкер.

2. Пытался ли я когда-либо убедить свою клиентку написать завещание, а если да, то каков был ее ответ.

3. Поставил ли я мисс Мэри Виттейкер в известность о том, в какой ситуации она может оказаться, если ее двоюродная бабушка умрет после 31 декабря 1925 года, не оставив завещания.

Весной 1925 года один ученый коллега обратил мое внимание на неопределенность, отличающую формулировки некоторых статей Закона, и в особенности — на невозможность определить точную интерпретацию слова «потомство». Я немедленно начал просматривать дела своих клиентов, дабы убедиться, что в каждом из этих случаев были приняты необходимые меры, чтобы избежать недоразумений и исключить все поводы возникновения судебных тяжб. Я тут же понял, что права мисс Виттейкер на наследство мисс Доусон зависят исключительно от толкования данной статьи Закона. Я знал, что из-за суеверного страха перед смертью мисс Доусон относится к составлению завещания крайне негативно. В нашей профессии часто приходится сталкиваться с подобными вещами. Как бы то ни было, я подумал, что мой долг — разъяснить ей суть вопроса и сделать все возможное, чтобы уговорить ее написать завещание. В соответствии с этим решением я отправился в Лихэмптон и изложил перед своей клиенткой возникшую проблему. Это было приблизительно 14 марта (к сожалению, я не сохранил в памяти точную дату).

К несчастью, я застал мисс Доусон как раз в тот момент, когда ненавистная идея завещания вызывала у нее особенный протест и неприятие. Незадолго до этого врач сообщил ей о необходимости сделать еще одну операцию в ближайшие несколько недель. Едва ли можно было выбрать более неудачный момент, чтобы завести с ней разговор о смерти. Все мои слова вызвали у мисс Доусон только негодование. Она заявила, что против нее составлен заговор и ее нарочно запугивают, чтобы она умерла во время операции. Судя по всему, именно этим ее и пугал перед предыдущей операцией бестактный лечащий врач. Но тогда она выжила, и, по ее словам, должна была непременно выжить и теперь, если только окружающие не будут ее сердить и нервировать.

Разумеется, если бы она действительно умерла под ножом хирурга, проблема решилась бы сама собой безо всякого завещания. Подчеркнув, что единственная причина, по которой я так настаиваю на завещании, — это уверенность в том, что она обязательно доживет до нового года, я еще раз объяснил ей положения нового Закона так ясно, как только мог. Тут мисс Доусон резко возразила, что в случае такой моей уверенности мне вообще незачем было приходить и беспокоить ее этим вопросом, поскольку времени до принятия Закона еще предостаточно.

Конечно, идиот-доктор, как и все врачи, настаивал на том, чтобы от моей клиентки скрыли ее подлинный диагноз, так что она пребывала в убеждении, что после предстоящей операции она выздоровеет и проживет много лет. Когда же я посмел настаивать на своем, ссылаясь на то, что мы, юристы, должны призывать клиентов к осторожности и предусмотрительности, мисс Доусон чрезвычайно рассердилась на меня и практически отказа-па мне от дома. Через несколько дней я получил от нее письмо, в котором она выражала недовольство моей назойливой и неуместной дерзостью. Там было сказано, что она не может доверять человеку, который проявил по отношению к ней такую беспардонную грубость. Согласно требованию мисс Доусон, я передал все ее личные бумаги в руки мистера Ходгсона из Лихэмптона, и с тех пор не имел никаких контактов с членами ее семьи.

Это был ответ на первый и второй вопрос. Что же касается третьего, то я, конечно, не счел нужным сообщать мисс Виттейкер, что ее права на наследство, возможно, будут зависеть от наличия завещания, а также от того, умрет ли ее двоюродная бабка до или после 31 декабря 1925 года. Хотя, по моим данным, ничто не говорит против этой молодой леди, я всегда считал нежелательным, чтобы какое-либо лицо располагало слишком точными данными о том, что именно оно выиграет от внезапной кончины другого лица. Иначе, если вдруг произойдет непредвиденный несчастный случай, наследники окажутся в весьма двусмысленном положении; да и сам факт получения ими подобной информации, если о нем станет известно, может сильно повредить их интересам. Самое большее, на что я решился, — это сказать, что если мисс Доусон внезапно выразит желание меня видеть, пускай за мной пошлют без промедления. Конечно, когда мисс Доусон передала свои дела другому адвокату, это лишило меня всякой возможности влиять на ситуацию.

В октябре 1925 года, почувствовав, что здоровье мое уже не то, что раньше, я оставил юридическую практику и переехал в Италию. В эту страну английские газеты не всегда доставляются регулярно, так что я пропустил сообщение о кончине мисс Доусон. То, что она умерла столь внезапно и при столь таинственных обстоятельствах, естественно, вызывает безусловный интерес.

Далее вы пишете, что вам бы хотелось узнать мое мнение о том, каково было состояние умственных способностей мисс Агаты Доусон в момент, когда я видел ее в последний раз. Ее ум был абсолютно ясен, она прекрасно во всем ориентировалась — настолько, насколько она вообще могла ориентироваться в делах. Мисс Доусон не была одарена способностью понимания юридических проблем, и мне было чрезвычайно трудно заставить ее понять, какие осложнения вызовет в ее случае принятие нового Закона о собственности. Всю свою жизнь она прожила с представлением о том, что собственность по закону переходит к следующему по степени родства члену семьи, и ей казалось немыслимым, что это может когда-нибудь измениться. Она уверяла меня, что правительство никогда не посмеет принять такой закон. Я упорно доказывал, что именно это правительство и намерено сделать. В ответ мисс Доусон заявила, что все равно ни один суд никогда не примет столь злодейского решения — отдать ее деньги кому-то, кроме мисс Виттейкер, поскольку даже слепому ясно, что ее племянница — единственный человек, который должен их получить. « Что за право имеет на мои деньги герцогство Ланкастер?» — повторяла мисс Доусон. — «Я знать не знаю никакого герцога Ланкастерского». Она не отличалась особой остротой ума, и я не уверен, что она до конца поняла суть проблемы, даже если отвлечься от неприятия, которое в ней вызывала сама обсуждаемая тема. Тем не менее, моя клиентка была вполне compos mentis. Причина, по которой я настаивал на составлении завещания до операции, заключалась единственно в том, что после нее умственные способности мисс Доусон могли прийти в упадок, или она могла оказаться под постоянным воздействием наркотических средств, что с юридической точки зрения примерно одно и то же.

Надеюсь, что в моем письме вы найдете исчерпывающий ответ на ваши вопросы.

При сем остаюсь,

с глубоким уважением,

Т. Пробин».


Мистер Марблз дважды глубокомысленно перечитал это письмо. При всей его осторожности в суждениях даже ему сейчас показалось, что в этой истории есть почва для расследования. Своим аккуратным старомодным почерком он написал небольшую записку инспектору Паркеру, где просил детектива при первой возможности позвонить в Стэпл-инн, если это его не затруднит.

На тот момент Паркер как раз не ожидал от жизни ничего, кроме сплошных затруднений. Он уже два дня подряд ходил по конторам юрисконсультов, и теперь его просто тошнило от вида медных дверных дощечек. Бросив взгляд на длинный список, который он держал в руке, Паркер неприязненно пересчитал фамилии, еще не отмеченные галочками.

Паркер относился к старательным, методичным людям, на которых, собственно, и держится мир. Если они с Вимси расследовали какое-то дело, то вся скучная, кропотливая, утомительная и до безумия монотонная часть работы автоматически доставалась Паркеру. Это было чем-то самим собой разумеющимся. Паркера иногда сердило, что Вимси считает такое разделение труда столь естественным. Как раз сейчас это особенно раздражало инспектора. День выдался жаркий. На тротуарах лежала пыль. Ветер носил по улицам обрывки бумаги. К железным бокам автобусов снаружи нельзя притронуться, а внутри просто нечем дышать. В забегаловке, где Паркер пообедал на скорую руку, стоял запах жареной камбалы, а от бачков с кипящей водой шел пар. Паркер знал, что Вимси нынче обедает в клубе, после чего отправится с Фредди Арбатнотом смотреть новозеландцев. Сегодня лорд Питер случайно мелькнул перед Паркером на улице — прекрасное виденье, облаченное в светло-серый костюм, легкой походкой неспешно двигалось по Пэлл-Мэлл. Чертов Вимси! Ну почему не оставить мисс Доусон спокойно спать в могиле? Лежа в гробу, старая леди никому не причиняла вреда. Но нет — Вимси непременно нужно было сунуть нос в ее дела и довести свое расследование до того, что Паркер теперь был просто обязан отреагировать на все это, как должностное лицо. Ну да ладно — пора, пожалуй, продолжить обход этих проклятых юрисконсультов.

Паркер действовал по своей собственной системе. Он еще не знал, насколько эффективной она окажется. Ознакомившись с новым Законом о собственности, инспектор заключил, что как только мисс Виттейкер поняла (если она вообще это поняла), какое влияние на ее ситуацию может оказать данный документ, она наверняка тут же решила проконсультироваться об этом с юристом.

Несомненно, ее первой мыслью было связаться с юрисконсультом в Лихэмптоне. Если она не лелеяла в уме черных замыслов, ничто не должно было удержать ее от этого шага. Поэтому Паркер первым делом отправился в Лихэмптон и провел свой опрос в каждой из трех адвокатских контор, которые имелись в этом городе. Везде ему ответили, что в 1925 году ни мисс Виттейкер, ни кто-либо другой не обращался к ним с таким вопросом. Один из адвокатов, глава конторы «Ходгсон & Ходгсон», которому мисс Доусон передала ведение своих дел после ссоры с мистером Пробином, как-то странно посмотрел на Паркера, выслушав его.

— Уверяю вас, инспектор, — сказал адвокат, — что если бы эта проблема была подобным образом доведена до моего сведения, я бы непременно запомнил это, особенно в свете позднейших событий.

— А вам самому это никогда не приходило в голову, — спросил Паркер, — например, когда встал вопрос о наследовании имущества и правах на него мисс Виттейкер?

— Не могу сказать, чтобы меня это волновало. Если бы нужно было отыскать ближайшего родственника покойной, это, вероятно, заинтересовало бы меня, да и то не могу вам в этом поклясться. Но я располагал точной и надежной историей этой семьи, которую мне предоставил мистер Пробин; дама умерла за два месяца до вступления Закона в силу, и все формальности были улажены более или менее автоматически. Я практически и не думал о новом Законе в данной связи.

Паркер выразил свое удивление по этому поводу и сообщил юрисконсульту авторитетное мнение мистера Тоукингтона на сей счет, которое чрезвычайно заинтересовало мистера Ходгсона. Это и был единственный результат поездки в Лихэмптон, если не считать того, что Паркер необычайно польстил самолюбию мисс Климпсон, лично навестив ее и выслушав подробный отчет о беседе с Верой Финдлейтер. Мисс Климпсон проводила его на станцию в надежде, что им навстречу попадется мисс Виттейкер («Я уверена, вам будет интересно на нее взглянуть»), но, к несчастью, им не повезло. Паркер подумал, что в общем и целом это даже не так плохо. Ему, конечно, хотелось увидеть мисс Виттейкер, но отнюдь не хотелось, чтобы она увидела его, да еще в компании мисс Климпсон.

— Кстати, — обратился он к своей спутнице, — вам придется как-то объяснить мое появление миссис Бадж, чтобы она не проявляла излишнего любопытства.

— Но я уже сделала это, — ответила мисс Климпсон с очаровательной улыбкой. — Когда миссис Бадж сказала, что меня спрашивает некий мистер Паркер, я, естественно, сразу сообразила, что ей не следует знать, кто вы на самом деле. Поэтому я тут же воскликнула: «Ах, мистер Паркер! Да это же мой племянник Адольфус». Вы ведь не против того, чтобы немного побыть Адольфусом? Как ни странно, это было единственное имя, которое пришло мне в голову в тот момент, я даже не могу понять, почему. Ведь я в жизни не знала никакого Адольфуса!

— Мисс Климпсон, — торжественно произнес Паркер, — вы удивительная женщина, и я не стал бы возражать, даже если бы вы дали мне имя Мармадюк.

Таким образом, Паркер перешел к разработке второй линии своего расследования. Если мисс Виттейкер не пошла к лихэмптонскому адвокату, то к кому она тогда могла пойти? Конечно, оставался еще мистер Пробин, но едва ли она выбрала его в качестве консультанта. Мисс Виттейкер вряд ли была знакома с ним в Крофтоне, ведь она, по сути, никогда не жила со своими двоюродными бабками. Она впервые столкнулась с ним в тот день, когда он приехал в Лихэмптон, чтобы переговорить с мисс Доусон. Тогда мистер Пробин предпочел не сообщать Мэри Виттейкер о цели своего визита. Но из слов тетушки девушка, вероятно, поняла, что речь шла о завещании. В свете того, что она недавно узнала, мисс Виттейкер вполне могла догадаться, что мистер Пробин, во-первых, увязывал это с новым Законом, а во-вторых, отнюдь не собирался вводить ее в курс дела.

Если бы она задала ему прямой вопрос, он, вероятно, ответил бы, что больше не ведет дела мисс Доусон, и направил бы ее к мистеру Ходгсону. Кроме того, если после таких расспросов что-нибудь бы случилось, мистер Пробин мог обо всем вспомнить. Нет, мисс Виттейкер вряд ли обращалась к мистеру Пробину

И что тогда?

Если человеку есть что скрывать, если он хочет остаться неузнанным, безымянным, затеряться, как лист в лесу среди тысяч других листьев, если он хочет, чтобы его забыли, как только он скроется с глаз, то есть одно место, где он может обрести желанную анонимность. Лондон. Город, где сосед не знает соседа. Где продавцы в магазинах не знают в лицо своих покупателей. Где докторов внезапно вызывают к незнакомым пациентам, которых они никогда больше не увидят. Где умерший может несколько месяцев пролежать в своей квартире, и никто не хватится и не вспомнит о нем до тех пор, пока инспектор по газу не придет взглянуть на счетчик. Где незнакомые любезны и дружелюбны, а друзей видишь раз в год. Лондон, в чьих грязных и неопрятных недрах похоронено столько странных секретов. Равнодушный, нелюбопытный, все и вся приемлющий Лондон.

Не то чтобы Паркер сам собирался этим воспользоваться; нет, он всего лишь подумал: «Десять против одного: она поехала в Лондон. В таких случаях люди обычно думают, что там безопаснее».

Само собой, мисс Виттейкер хорошо знала Лондон. Она ведь работала в Королевской публичной больнице. Отсюда следовал вывод, что она должна знать Блумсбери лучше, чем любой другой район. Никто не знал лучше Паркера, как редко лондонцы покидают свою привычную маленькую орбиту. Хотя, конечно, во время работы в госпитале мисс Виттейкер могли порекомендовать какого-нибудь юриста из другого района, но вероятность того, что она обратилась к юристу из Блумсбери или Холборна была велика.

К несчастью для Паркера, этот район просто кишел юристами. Грэйз-инн-роуд, сам Грэйз-инн, Бед-форд-роу, Холборн, Линкольнз-инн — медные дощечки на дверях юридических контор были рассыпаны там густо, как земляника.

Вот почему в тот июньский день Паркер был таким усталым, раздраженным и измотанным.

Нетерпеливо фыркнув, он отодвинул от себя подставку для яиц («будьте-добры-оплатите-в-кассе»), и пересек улицу в направлении Бедфорд-роу, на обход которой он отвел послеобеденные часы.

Он начал с первой попавшейся ему на пути конторы, которой оказалась фирма Дж.Ф. Тригга. Там Паркеру повезло. Юнец, сидевший в приемной, сообщил ему, что мистер Тригг только что вернулся после ланча, что он сейчас свободен и готов принять посетителя. Не угодно ли войти?

Мистер Тригг был приятным, розовощеким человеком чуть старше сорока лет. Он предложил мистеру Паркеру присесть и спросил, чем он может быть ему полезен.

И Паркер в тридцать седьмой раз начал развивать версию, придуманную им специально для этой цели.

— Мистер Тригг, я в Лондоне проездом, и вас порекомендовал мне человек, с которым я разговорился в ресторане. Этот джентльмен назвал мне свое имя, но я его, к сожалению, позабыл. Это ведь все равно не так важно, правда? Дело вот в чем: мы с супругой заехали в Лондон навестить двоюродную бабушку жены. Она, бедняжка, тяжело больна. Скорее всего, ей недолго осталось жить.

Ну так вот, старая леди всегда очень любила мою жену. Все мы считали делом решенным, что после смерти старушки ее состояние достанется миссис Паркер. А денег там немало, и мы… ну, не то чтобы дожидались наследства, но как бы рассчитывали на него; мы полагали, что в будущем сможем жить на эти деньги, когда удалимся на покой. Ну, вы меня понимаете. Других родственников у старой леди не осталось. Она частенько поговаривала, что хочет написать завещание, но мы особо не беспокоились, считали, что наследство моей жене гарантировано в любом случае. Но вчера мы побеседовали об этом с одним другом, и он нас совершенно ошарашил, сказав, что вышел какой-то новый закон, по которому моя жена ничего не получит, если ее двоюродная бабушка умрет, не оставив завещания. Насколько я помню, он заявил, что тогда все перейдет в казну. Я сам в это не очень верю, и так ему вчера и сказал. Но моя жена немного нервничает, да и о детях нам надо подумать, так что она настояла, чтобы я пошел к адвокату. Потому что ее двоюродная бабушка может умереть с минуты на минуту, а мы даже не знаем, написала она завещание или нет. Так вот, я бы хотел узнать, что получит внучатая племянница по новому закону.

— Это весьма запутанный вопрос, — ответил мистер Тригг, — но мой вам совет — выяснить, составлено ли завещание, а если нет, то без промедления принять меры к тому, чтобы оно было подписано как можно скорее, если завещательница еще дееспособна. В противном случае существует реальная опасность того, что ваша жена действительно потеряет наследство.

— Вижу, вы хорошо знакомы с этим вопросом, — с улыбкой сказал Паркер. — Наверное, с тех пор, как приняли этот новый Закон, вас постоянно об этом спрашивают?

— Я бы не сказал, что «постоянно». Случаи, когда единственным из оставшихся родственников оказывается внучатая племянница, встречаются относительно редко.

— Да? Что ж, наверное, это вполне естественно. Вспомните, мистер Тригг, обращался ли к вам кто-нибудь с такой проблемой летом 1925 года?

На лице адвоката отразилось сильнейшее любопытство, переходящее в смятение.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Можете отвечать без колебаний, — успокоил его Паркер, вытаскивая свое служебное удостоверение. — Я офицер полиции, и у меня есть веские причины задать вам этот вопрос. Я изложил вам юридическую сторону дела как свою собственную проблему, потому что хотел для начала узнать ваше профессиональное мнение.

— Понимаю. Ну хорошо, инспектор. Полагаю, в этом случае я вправе рассказать вам все. Ко мне действительно обращались с таким вопросом в июне 1925 года.

— Вы помните, при каких обстоятельствах это было?

— Конечно. Едва ли я смогу забыть этот случай — вернее, то, что за ним последовало.

— Звучит интригующе. Не могли бы вы рассказать мне эту историю как можно более подробно?

— Разумеется. Одну секунду.

Мистер Тригг высунул голову в приемную.

— Бэдкок, я занят с мистером Паркером и никого не принимаю. Теперь, мистер Паркер, я вашем распоряжении. Будьте любезны, курите, если желаете.

Воспользовавшись этим разрешением, Паркер раскурил свою видавшую виды трубку из корня вереска, и мистер Тригг, нервно куря сигарету за сигаретой, поведал ему свою удивительную историю.


Глава XVIII РАССКАЗ ЛОНДОНСКОГО АДВОКАТА

Как часто мне приходилось читать в романах о докторах, к которым является незнакомец и просит посетить неведомого пациента в безлюдном доме…

В последующих главах это Странное Приключение зачастую приводило автора к раскрытию таинственного преступления.

«Лондонец»


— Это было 15 или 16 июня 1925 года, — начал мистер Тригг. — Ко мне пришла одна молодая леди и задала практически тот же самый вопрос, что и вы. Правда, в отличие от вас она сказала, что действует по поручению своей подруги, об имени которой предпочла умолчать. Пожалуй, я смогу точно описать ее внешность. Это была привлекательная девушка — высокая, темноволосая, с голубыми глазами и великолепной кожей. Я запомнил, что у нее были ровные, чрезвычайно красиво очерченные брови, а лицо довольно бледное. Одета она была по-летнему, но очень изящно и строго. По-моему, на ней было что-то вроде льняного платья с вышивкой (знаете, я в этих вещах не специалист) и белая соломенная шляпа от солнца.

— Просто удивительно, как хорошо вы все помните, — заметил Паркер.

— О да, у меня прекрасная память; кроме того, впоследствии я встречался с ней еще несколько раз, как вы сейчас услышите.

Во время первого визита девушка, так же, как и вы, сказала, что в Лондоне она ненадолго, а меня ей порекомендовал случайный собеседник. Я объяснил, что мне бы не хотелось отвечать на ее вопрос экспромтом. Текст закона тогда был только что принят в последнем чтении, и я еще не успел как следует войти в курс дела. Но, прочитав как следует Закон, я убедил себя в том, что тут может возникнуть много серьезных проблем.

Я сказал молодой леди (кстати, она представилась мне как мисс Грант), что, прежде чем дать какие-либо рекомендации, я хотел бы посоветоваться с юрисконсультом, и спросил, не может ли она зайти завтра. Девушка ответила согласием. Затем она встала и поблагодарила меня за помощь, протянув руку для рукопожатия. При этом я заметил, что ее пальцы с тыльной стороны пересекает странный шрам, как будто по ним прошлись стамеской или другим подобным инструментом. Тогда я обратил на него внимание совершенно автоматически, но эта наблюдательность впоследствии сослужила мне неоценимую службу

Как мы договорились, мисс Грант зашла ко мне на следующий день. За это время я проконсультировался с одним коллегой, обладающим обширными познаниями, и дал девушке ту же рекомендацию, что и вам. Судя по выражению лица, это ее очень расстроило — вернее сказать, раздосадовало.

— Как несправедливо, что семейное состояние должно уйти в казну, — произнесла она. — Кроме того, внучатая племянница — это ведь довольно близкая родня.

На это я ответил, что если внучатая племянница найдет свидетелей, которые подтвердят, что покойная намеревалась оставить деньги ей, то власти, вероятно, распределят наследство, или соответствующую часть оного, в соответствии с желаниями умершей. Конечный исход будет полностью зависеть от решения суда, и если по поводу имущества когда-либо возникали споры и разногласия, то суд может неблагосклонно отнестись к требованиям внучатой племянницы.

— В любом случае, — добавил я, — я не утверждаю, что внучатая племянница по новому Закону лишается права на наследство, но лишь предполагаю, что так может быть. Как бы то ни было, до того, как Закон войдет в силу, осталось еще шесть месяцев, а за это время многое может произойти.

— Вы хотите сказать, что тетушка может умереть, — уточнила мисс Грант. — Но она не так уж опасно больна. Как выражаются медсестры, это скорее проблема психики.

После этого она заплатила за консультацию и ушла. Я заметил, что «двоюродная бабка подруги» внезапно превратилась в «тетушку», и решил, что моя клиентка, видимо, была лично заинтересована в этом вопросе.

— Могу себе вообразить, — усмехнулся Паркер. — Когда вы увиделись с ней в следующий раз?

— Как ни странно, я столкнулся с ней в декабре того же года. Тогда я решил на скорую руку поужинать в Сохо, в довольно ранний час, перед тем, как отправиться в театр. В маленьком кафе, куда я обычно ходил, было полно посетителей, и я направился к столику, за которым уже сидела какая-то дама. Когда я пробормотал обычную формулу: «Простите, это место свободно?», она подняла глаза, и я узнал знакомое лицо.

— Здравствуйте, мисс Грант, как поживаете? — спросил я.

— Прошу прощения, — ответила она довольно сухо. — Мне кажется, вы ошибаетесь.

— Боюсь, это вы ошибаетесь, — сказал я уже более сдержанно, — моя фамилия Тригг, и вы приходили ко мне на консультацию в июне. Однако, если я вам помешал, то готов принести свои извинения и немедленно удалиться.

Тогда девушка с улыбкой произнесла:

— Извините, я не сразу вас узнала.

С разрешения мисс Грант я присел за ее столик. Чтобы завязать разговор, я поинтересовался, наводила ли она дальнейшие справки по вопросам наследования. Она ответила, что нет, поскольку ее вполне удовлетворило то, что она узнала от меня. Затем я спросил, составила ли двоюродная бабушка завещание. Мисс Грант коротко объяснила, что необходимость в этом отпала, потому что старая леди умерла. Заметив, что девушка одета в черное, я утвердился во мнении, что она-то и является пресловутой внучатой племянницей.

Мы проговорили какое-то время. Не скрою, инспектор, мисс Грант показалась мне чрезвычайно интересной личностью. У нее был почти мужской интеллект. Я отнюдь не отношусь к тем мужчинам, которые любят безмозглых дамочек. В этом аспекте я придерживаюсь современных взглядов. Если бы я решил жениться, то выбрал бы подругой жизни умную женщину.

Паркер заявил, что позиция мистера Тригга делает ему честь. Мысленно детектив отметил, что почтенный адвокат явно был бы не прочь жениться на молодой женщине, получившей в наследство состояние и не обремененной родственниками.

— Женщины, наделенные юридическим складом ума, встречаются очень редко, — продолжал мистер Тригг, — но мисс Грант оказалась исключением. Она проявила большой интерес к судебным процессам, которые тогда освещались в газетах (я сейчас уже не помню, в чем там конкретно было дело), и задала мне по этому поводу несколько чрезвычайно тонких и разумных вопросов. Должен признаться, я просто наслаждался нашей беседой. До конца ужина мы успели затронуть также более личные темы. Тогда-то я и упомянул, что живу на Голдерз-грин.

— Мисс Грант дала вам свой адрес?

— Она рассказала, что живет в отеле «Певерил» в Блумсбери и хотела бы снять в городе дом. Я сказал, что слышал про какой-то дом, который сдается на Хэмпстед-вэй, и предложил мисс Грант свои профессиональные услуги в случае необходимости. После ужина я проводил девушку в отель и попрощался с ней в холле.

— Она действительно там жила?

— Видимо, да. Так вот, через две недели я услышал, что из одного дома на Голдерз-грин внезапно съехали жильцы. Кстати говоря, он принадлежал одному из моих клиентов. Помня о своем обещании, я послал в отель «Певерил» письмо на имя мисс Грант. Ответа не было, и тогда я решил навести справки. Оказалось, что она выехала из отеля на следующий день после нашей встречи, не оставив адреса. В регистрационном журнале отеля в качестве адреса она написала просто «Манчестер». Я был несколько разочарован и перестал об этом думать.

Примерно через месяц, точнее говоря, 26 января, я сидел у себя дома и читал книгу перед тем, как отправиться в постель. Нужно сказать, что я снимаю квартиру, вернее, верхний этаж небольшого дома, который поделен на две половины. Жильцы с нижнего этажа были в отъезде, так что я остался в доме один. Домовладелец появляется только днем. Зазвонил телефон. Я запомнил время: это было в четверть одиннадцатого. Я поднял трубку и услышал женский голос, который умолял меня как можно скорее приехать в дом рядом с Хэмпстедским пустырем, где умирающий хочет составить завещание.

— Вы узнали, кто это говорил?

— Нет. Мне показалось, что говорила служанка. У нее было произношение настоящей кокни. Я спросил ее, нельзя ли подождать до завтра, но женщина настаивала на том, чтобы я поторопился, иначе может быть поздно. Весьма раздосадованный, я оделся и вышел из дома. В ту ночь стояла весьма неприятная погода, туман и холод. Недалеко от дома мне удалось сесть в такси. Мы поехали по указанному адресу. Очень трудно оказалось его найти: тьма стояла непроглядная. Наконец мы отыскали маленький домик, который стоял на отшибе. Оказалось, что к нему даже невозможно подъехать. Я вышел из такси на дороге, примерно в паре сотен ярдов от домика, и попросил водителя подождать, потому что поймать другое такси в этом месте и в это время было маловероятно. Таксист поворчал, но согласился, взяв с меня обещание не задерживаться надолго.

Я направился к дому. Сначала мне казалось, что дом изнутри совсем не освещен, но потом я заметил слабый огонек в одном из окон на первом этаже. У входа я позвонил. Ответа не было. Я снова позвонил и постучал. Опять нет ответа. Я продрог до костей. Чтобы проверить, тот ли это адрес, я зажег спичку и заметил, что входная дверь приоткрыта.

Я предположил, что, быть может, служанка, которая мне позвонила, настолько захлопоталась вокруг своей больной хозяйки, что даже не могла подойти к двери. Решив, что тогда мне лучше поскорее помочь ей, я открыл дверь и вошел. В прихожей было абсолютно темно, и я натолкнулся на вешалку для зонтиков, стоявшую у входа. Мне показалось, что я слышу слабый голос, который не то звал кого-то, не то стонал. Когда мои глаза привыкли к темноте, я пробрался дальше и увидел, что из-за двери слева выбивается тусклый свет.

— Эта была та комната, которая показалась вам освещенной с улицы?

— Думаю, что да. Я крикнул: «Можно войти?», и очень низкий, слабый голос ответил: «Да, прошу вас». Я открыл дверь и оказался в комнате, которая была обставлена, как гостиная. В углу стояла кушетка, которую заправили постельным бельем, судя по всему, наспех, чтобы использовать ее вместо кровати. На кушетке в полном одиночестве лежала женщина.

Я не мог ее как следует разглядеть. Комнату освещала только маленькая масляная лампа, зеленый абажур которой был наклонен так, чтобы свет не падал на глаза больной женщины. В камине горел огонь, но очень слабо. Тем не менее, было видно, что голова и лицо больной обмотаны белыми бинтами. Я протянул руку и нащупал выключатель, но женщина воскликнула: «Пожалуйста, не включайте — моим глазам больно от света».

— Но как она могла увидеть, что вы протянули руку к выключателю?

— Да, — согласился мистер Тригг, — это было довольно странно. Вообще-то нужно отметить, что она сказала это уже после того, как я действительно щелкнул выключателем. Но ничего не произошло. Свет не зажегся.

— Правда?

— Да. Предполагаю, лампочку вывернули или она перегорела. Однако я промолчал и подошел к кушетке. Тогда женщина полушепотом спросила: «Это адвокат?» Я сказал: «Да», — и спросил, что я могу для нее сделать. Она прошептала: «Я попала в ужасную аварию. Я не выживу. Я хочу как можно скорее составить завещание». Я попробовал узнать, есть ли при ней кто-нибудь. «Да, да», — простонала она, — «моя служанка вернется через минуту. Она пошла за доктором». «Но разве нельзя было позвонить?» — удивился я. — «Вас нельзя оставлять одну». «Нам не удалось дозвониться», — ответила женщина. — «Все в порядке. Они скоро будут здесь. Не теряйте времени. Я должна оставить завещание». Было невыносимо слышать, как она говорит, тяжело задыхаясь на каждом слове. Я понял, что лучше всего сделать то, что она хочет, чтобы ее не возбуждать. Я пододвинул стул к столу, на котором стояла лампа, вынул свою авторучку и типографский бланк завещания, который взял с собой, и выразил больной свою готовность выслушать ее распоряжения.

Прежде чем начать, она попросила налить ей немного бренди разбавив его водой из графина, который стоял на столе. Я выполнил ее просьбу. Женщина сделала маленький глоток; казалось, он придал ей сил. Я поставил стакан так, чтобы она могла без усилий достать его рукой, а затем по предложению больной развел еще один стакан бренди для себя. Я был от души рад этому, потому что, как я уже говорил, ночь выдалась ужасная, и в комнате было холодно. Я поискал, нет ли где в комнате угля, чтобы подбросить в огонь, но ничего не обнаружил.

— Это очень интересно и наводит на размышления, — произнес Паркер.

— Тогда мне это показалось подозрительным. Но все это с самого начала было подозрительно. Итак, я сказал, что готов и могу приступить к делу. Женщина прошептала: «Вы можете подумать, что я немножко помешалась, потому что у меня так сильно разбита голова. Но я в своем уме. Но он не получит ни пенни из моих денег». Я спросил, не напал ли на нее кто-нибудь. Она ответила: «Это был мой муж. Он думает, что убил меня. Но моей жизни еще хватит на то, чтобы подписать завещание и оставить без денег». Затем она сказала, что ее зовут миссис Марион Мид, и попросила меня составить завещание, по которому ее состояние, приблизительно 10 000 фунтов стерлингов, распределялось между несколькими лицами. В числе наследников были ее дочь, а также то ли три, то ли четыре сестры. Это был очень сложный документ, поскольку он включал в себя ограничения относительно использования денег, отходящих дочери. Целью их было воспрепятствовать тому, чтобы дочь когда-либо могла передать их отцу.

— Вы запомнили имена и адреса людей, которые упоминались в завещании?

— О да, но, как вы сейчас поймете, это оказалось ни к чему. Хотя женщина проявляла ясность мысли во всем, что относилось к завещанию, ей, казалось, владела ужасная слабость. Говорила она только шепотом; за все время я услышал голос больной лишь один раз — когда она попросила меня не включать свет.

Наконец я закончил подготовительные записи и принялся набрасывать завещание на бланке. Возвращения служанки по-прежнему ничто не предвещало, и я уже начал испытывать серьезную тревогу. Однако ледяной холод, а может быть, и еще кое-что, в сочетании с тем обстоятельством, что в этот час я должен был уже давно лежать в постели, делали свое дело: меня ужасно клонило в сон. Не разбавляя, я налил себе еще немножко бренди, чтобы согреться, и продолжил работу над завещанием. Закончив писать, я спросил: «Как же нам быть с подписью? Чтобы она считалась действительной, нам понадобится еще один свидетель».

«Моя служанка будет здесь с минуты на минуту», — прошептала больная. — «Понять не могу, что с ней случилось». «Наверное, сбилась с дороги из-за тумана», — предположил я. — «Не беспокойтесь, я подожду еще. Я же не могу оставить вас здесь одну в таком состоянии».

Женщина слабым шепотом поблагодарила меня, и некоторое время мы сидели в молчании. Чем дольше это продолжалось, тем более жуткой мне казалась ситуация. Больная тяжело дышала и время от времени начинала стонать. Сонливость одолевала меня, становясь все сильнее. Я не мог понять, что со мной творится.

Как ни затуманен был мой мозг, мне все-таки пришло в голову, что разумнее всего будет позвать в свидетели таксиста, если он еще ждет на дороге, а потом самому сходить за доктором. Я сидел, медленно и вяло обдумывая эту мысль и собираясь с силами, чтобы заговорить; казалось, мне не давала встать с места огромная сила тяжести. Любое усилие представлялось теперь почти невозможным.

Внезапно случилось нечто такое, что немедленно привело меня в чувство. В тусклом свете лампы я увидел, что миссис Мид слегка повернулась на кушетке и пристально уставилась на меня. При этом она оперлась обеими руками на край стола. С полуосознанным удивлением я заметил, что на левой руке у нее не было обручального кольца. А потом я заметил кое-что еще.

С тыльной стороны на пальцах правой руки у женщины был любопытный шрам — как будто ей по пальцам прошлись стамеской или чем-то подобным.

Паркер просто подскочил в своем кресле.

— Вижу, вас заинтересовала эта деталь, — усмехнулся мистер Тригг. — Меня это глубоко потрясло. Вернее, потрясло — это даже не то слово. В моем подавленном состоянии это подействовало на меня как ночной кошмар. Усилием воли я выпрямился в кресле, и женщина снова опустилась на подушки. И в этот момент кто-то яростно заколотил в дверь.

— Служанка?

— Нет, благодарение Богу, это был мой таксист, который устал ждать. Я подумал… не помню точно, что я подумал, но я был на грани срыва. Я издал подобие крика или стона, и мой водитель прошел прямо в комнату. К счастью, я не стал запирать входную дверь, оставив ее, как была.

Я взял себя в руки, насколько это было возможно, чтобы попросить его засвидетельствовать подписание завещания. Наверное, я выглядел и говорил довольно странно, потому что таксист все время переводил взгляд с меня на бутылку бренди и обратно. Как бы то ни было, он подписал завещание после миссис Мид. Женщина поставила подпись слабой, нетвердой рукой и снова откинулась на спину. «Что теперь, начальник?» — спросил таксист, сделав свое дело.

Я чувствовал слабость и дурноту. Единственное, что я мог произнести, была фраза: «Отвезите меня домой».

Таксист посмотрел сначала на миссис Мид, потом на меня и спросил: «А что, сэр, эта леди останется здесь совсем одна?»

«Приведите доктора, но сначала отвезите меня домой».

На подгибающихся ногах я вышел из дома, опираясь на руку таксиста. Я слышал, как он бормочет что-то про «чудные дела», которые вокруг творятся. Не помню, как мы доехали до моего дома. Очнувшись, я обнаружил, что лежу в собственной постели, а надо мной стоит один из докторов, которые практикуют в этом квартале.

Боюсь, я утомил вас своим затянувшимся рассказом. Не стану вдаваться в подробности; скажу только, что таксист, который оказался очень умным и порядочным малым, к концу поездки обнаружил, что я полностью потерял сознание. Он не знал, кто я и где живу, но, пошарив в моих карманах, нашел там визитную карточку и ключ от квартиры. Он довез меня до дома и доставил на верхний этаж. Затем он решил, что если я и пьян, то такого глубокого опьянения ему еще видеть не приходилось. Движимый этой мыслью, водитель проявил человечность и отправился за доктором.

По мнению врача, меня сильно опоили вероналом или другим подобным веществом. К счастью, доза оказалась сильно заниженной для того, чтобы убить меня (если злоумышленники вообще ставили перед собой такую цель). Основательно обсудив этот вопрос, мы сделали заключение, что я принял около 30 гран наркотического вещества. Судя по всему, этот препарат очень трудно выявить на анализе; к такому выводу пришел доктор, рассмотрев вопрос со всех сторон. Нет никакого сомнения, что в бренди был подмешан наркотик.

На следующий день мы поехали осмотреть тот дом. Все двери и окна в нем были закрыты, и местный молочник сообщил нам, что жильцы уехали неделю назад и вернутся не раньше, чем через десять дней. Мы с ними связались, но оказалось, что это совершенно обыкновенные, простоватые люди. Они заявили, что знать ни о чем не знают. Они регулярно бывали в отъезде, причем оставляли дом без всякого присмотра, просто заперев на ключ. Естественно, глава семьи с энтузиазмом взялся за поиск следов преступления, но оказалось, что все вещи на месте, и в доме все в полном порядке. Исключение составляли лишь пара простыней и несколько подушек со следами употребления, да еще ведро угля, которое пошло на обогрев гостиной. Прежде чем уехать, обитатели дома, у которых, видимо, все-таки осталась крупица здравого смысла, заперли погреб с углем и отключили электричество. Это объясняет, почему в доме стояла кромешная тьма, когда я вошел в него. Очевидно, таинственный посетитель отодвинул ножом задвижку на окне, ведущем в буфетную (один из обычных приемов грабителей), а лампу, сифон и бренди принес с собой. Предприятие дерзкое, но не особенно трудное.

Мне не нужно объяснять вам, что ни о миссис Мид, ни о мисс Грант никто в тех местах не слышал. Арендаторы дома не горели желанием начинать дорогостоящее расследование. В конце концов, у них пропало всего лишь на шиллинг угля. Поскольку меня все-таки не убили и не причинили серьезного вреда, то, поразмыслив, я счел за лучшее оставить все как есть. Это было весьма неприятное приключение.

— Полагаю. Вы больше не имели известий от мисс Грант?

— Ну как же, имел. Она мне дважды звонила: первый раз через три месяца, а второй — еще через две недели, и просила о встрече. Можете считать это трусостью, мистер Паркер, но оба раза я постарался от нее отделаться. Я понятия не имел, чем это свидание может закончиться. С моей личной точки зрения, меня заманили в тот дом, чтобы заставить меня провести там ночь, а потом шантажировать этим. Только так я могу объяснить попытку меня усыпить. Решив, что благоразумие — это высшая степень доблести, я отдал распоряжение всем клеркам и своей домоправительнице, что для мисс Грант, когда бы она ни появилась, меня нет и не будет.

— Гм… Вы полагаете, она поняла, что вы узнали ее по шраму на руке?

— Я уверен в обратном. Иначе она бы не стала снова искать со мной встречи под собственным именем.

— Мне кажется, вы правы. Мистер Тригг, я благодарю вас за вашу информацию, которая, возможно, окажется для нас очень ценной. А если мисс Грант вам снова позвонит… кстати, откуда она тогда звонила?

— Каждый раз — из уличных телефонов. Я это точно знаю, потому что если звонят из телефонной будки, то телефонистка каждый раз сообщает об этом. Но я не узнавал, из какого места звонили.

— Ну, конечно. Так вот, если она еще раз позвонит, не могли бы вы назначить ей встречу, а потом немедленно сообщить об этом нам? Чтобы связаться со мной, достаточно позвонить в Скотланд-ярд.

Мистер Тригг пообещал, что так и сделает, и Паркер с ним распрощался.

«Теперь мы знаем, кто», — думал Паркер, придя домой, — «причем весьма неразборчивый в средствах, в 1925 году наводил справки насчет внучатых племянниц. Теперь ясно, что должна сделать мисс Климпсон: ей нужно всего лишь посмотреть, есть ли у Мэри Виттейкер шрам на правой руке. В противном случае мне придется продолжить свое хождение по адвокатам».

Жаркие улицы уже не казались Паркеру такой раскаленной печью, как раньше. Паркер так развеселился после беседы с адвокатом, что даже подарил пачку сигарет первому приставшему к нему мальчишке.


Загрузка...