Без выстрела

Глава первая

Тайга обступила, вобрала в себя, как вбирает вода ныряльщиков.

Семён через плечо покосился на спутницу. Девушка шла, высоко поднимая ноги, огибая валежины. Казалось, для неё не существовало ничего, кроме заботы о сохранении резиновых сапог, заменивших модные босоножки.

– Давайте-ка мне ваш чемодан, – предложил Гостинцев, хотя и догадывался, что любезность его отвергнут.

– Спасибо, не тяжёлый.

Ну что ж, была бы, как говорят, честь предложена. Перейдя по уроненной ветром берёзе через довольно широкий ручей, он протянул руку. Девушка сделала вид, что не замечает протянутой руки. Впрочем, и без помощи ей удалось ловко перебежать по зыбкому мостику. Пожав плечами, Семён зашагал вперёд, стараясь не оборачиваться. В конце концов, он лично не особенно нуждался в налаживании дипломатических отношений.

Местность повышалась. Колкие негостеприимные ёлки сменились высокоствольными лиственницами. Они покровительственно протягивали могучие ветки над кудрявыми головами молодой поросли. Пугая неожиданностью, из трав вылетали тетерева. Перья, потерянные ими при ударах крыльев о ветки подлеска, падали не отвесно, а по спирали.

Прежде чем увидеть дорогу, путники услышали её. Гудение автомобильного мотора возникло где-то далеко-далеко справа, потерялось в шорохе тайги, послышалось вновь. Усиливаясь и понижая тон, совсем близко пронеслось мимо.

Через несколько шагов неожиданно открылась дорога.

Она, точно оранжевая река, текла внизу под носами. Некруто сбегающий склон сопки был одним берегом. Другой, сложенный из камня, круто нависал над нею, грозя придавить своей тяжестью.

Дорога выглядела узкой, дикой, безлюдной.

– Боюсь, безнадежное мы дело затеяли, – вздохнул Семён. – Ищи ветра в поле. А как его искать, с чего начинать?

– Пойдемте вниз. Будем спрашивать у прохожих.

– Если такие окажутся…

С километр прошли, никого не встретив. Наконец впереди опять загудел мотор; минут через пяток из-за поворота вынырнул «ЗИЛ» с нагруженным ящиками прицепом. Семён поднял руку.

– Далеко, морячок? – осведомился молодой, пропыленный шофёр, введенный в заблуждение флотской фуражкой Семена.

– В другую сторону. Не попадался навстречу парень с полевой сумкой?

– Нет, вроде… Двух охотников – видел. А вы откуда такие?

– Из Карымской, – соврал Семен, чтобы не пускаться в долгие разговоры. – Ладно, жми.

Шофер прищурил один глаз, нахально разглядывая Людмилу, и тронул машину.

Водитель старенькой полуторки, встреченной на следующем километре, ответил коротко: «Не встречал, браток!» Неторопливо закурив, громыхнул заводной ручкой о пол кабины – пошел заводиться.

– Совсем отказал стартер, черт бы побрал слесарей. Ремонтировали, называется…

Шоферы автомашин разных марок…

Прохожие, дважды попавшиеся навстречу…

Маленький сгорбленный старичок с возом сена…

Все они отвечали одно и то же – «нет!», «нет!», «нет!».

Тени, бежавшие впереди, постепенно перемещались за спину.

Солнце садилось, когда путники добрались до полустанка. И голод, и усталость давали себя чувствовать. Бесполезность дальнейших поисков сегодня казалась очевидной. Что можно увидеть в темноте?

– Придется здесь ночевать. Как вы смотрите на это?

Люда пожала плечами.

– Мне безразлично.

В первом же доме, куда они постучались, немногословная старуха согласилась дать им приют и напоить парным молоком. После ужина хозяйка уложила Люду на диване, одетом в цветастый чехол. Семён ушёл спать на сеновал.

Во сне видел широкую спину уходящего вдаль человека. Спина покачивалась в такт шагам. Когда проснулся, – через полукруглое окошко на сеновал заглядывало солнце. Оно поднялось уже довольно высоко.

И опять они шли по обочине дороги. Пыль, придавленная с утра росой, скоро начала снова скрипеть на зубах.

Семён покусывал горькую травинку, думая о том, что за вчерашний день человек с полевой сумкой мог добраться до Читы, сесть в поезд. Наверное, так и сделал.

Шофер догнавшего их порожнего «ЗИЛа» – широкоскулый парень в солдатской гимнастерке – притормозил без просьбы, распахнул дверцу:

– В Маккавеево, служба? Места хватит, садитесь.

Семен оглянулся на спутницу, обескураженно махнул рукой.

– Подъедём, может? Всё равно…

Та молча полезла в кабину.

– Чемодан киньте в кузов. Никуда не денется, – посоветовал шофер.

Семён, захлопывая дверцу, постарался сесть, оставляя свободное пространство между собой и девушкой.

– В отпуск? – полюбопытствовал шофёр.

– Вроде того. Слушай, парень с полевой сумкой, в кирзовых сапогах, тебе не встретился?

– От Карымской ни души не видел. Вы первые. Вроде, и на встречных машинах пассажиров не было.

– Наверное, к Маккавееву подался.

– Спросишь на шлагбауме. А вы как с ним растерялись?

– Бывает, знаешь…

Шофер покосился на соседку, кивнул понимающе:

– Бывает…

Люда вспыхнула, но ничего не сказала.

Мотор загудел басовито, на первой скорости одолевая подъём. Навстречу спускались сразу три автомашины с громыхающими металлическими бочками в кузовах. В первой рядом с шофером сидела женщина, в других пассажиров не оказалось.

На спуске обогнал мотоциклист на «ИЖ-49». Жал он, что называется, на все педали, рубаха пузырём надувалась за спиной.

Возле шлагбаума «ЗИЛ» отвернул к обочине и затих. Шофер достал из-за сидения резиновую посудину – обрезок камеры. Сказал Семену:

– Спроси про друга иди, я покамест воды подолью.

Студент направился к будке.

Давно небритый человек в железнодорожной фуражке ответствовал на расспросы нелюбезно:

– Не видал. Много вас тут шатается…

К машине пришлось вернуться не солоно хлебавши.

– Найдётся. Айда до следующего шлагбаума, – ободрил шофер.

Но Семён уже потерял надежду.

В самом деле, как заметить человека, если он догадался идти не по дороге, а тайгой? Где его догонишь, если сел в машину? Оставалось рассчитывать только на чудо, на счастливый случай.

Неожиданно такой случай выпал.

Километрах в пятнадцати – двадцати от переезда машина вырвалась на просторную автостраду. Проехали Дарасун. Еще десяток километров – и впереди закачались чёрно-белые журавлиные шеи шлагбаума перед Маккавеево. Здесь командовала полная простоволосая женщина в калошах на босу ногу. На вопрос Семёна ответила не задумываясь:

– Уехали уже, милок. Не дождались.

Семён растерялся. Значит, речь шла не только о человеке с полевой сумкой? Значит, Костя с горным инспектором их опередил, задержали того и двинулись к Чите?

Более подробные расспросы позволили выяснить, что все происходило не так. Часа три – четыре назад к переезду подъехал всадник со второй заседланной лошадью в поводу. Лошадей привязал «вон к той столбушке». Погодя немного с подошедшего грузовика спрыгнул человек с полевой сумкой. Вот именно – с кирзовой, в сапогах и чёрном пиджаке. Покурили, видимо дожидаясь кого-то. Долгонько-таки ожидали. Потом тот, что приехал первым, сказал: «Ладно, чёрт с ними. До Ново-Троицкого надо успеть сегодня. Ещё коней в дороге кормить придется. Поди часа три успело пройти, как отправились…»

Семён спросил, где находится это самое Ново-Троицкое. Женщина была словоохотливой – видимо, радовалась возможности поговорить. Но шофёр, словно обрубая её пространные объяснения, хлопнул дверцей:

– Садись, служба. До поворота довезу, а дальше сами добирайтесь, ежели в Ново-Троицкое. С машинами на той дороге не разбежишься.

Проехав поселок, затормозил у грунтовой, изрезанной тележными колесами дороги. Начиналась она бревенчатым настилом через кювет. За кюветом покосившийся столб с трудом удерживал щит из досок с намалёванным суриком противопожарным плакатом. К щиту вплотную подступала тайга.

– Дальше я вам не извозчик, – пошутил шофёр. – Мне прямо. А то давайте в Атамановку увезу?

– Спасибо. – Семён отрицательно мотнул головой и полез доставать из кузова чемоданчик Люды.

Шофер исподтишка, с явным любопытством рассматривал девушку. Очень хотелось расспросить Семёна кое о чём, но при ней было неудобно. Ещё раз заговорщически подмигнув студенту, сказал:

– Ну, валяйте! – и включил газ.

Семен посмотрел на спутницу – прочесть бы на её лице ту надежду на успех, которой очень не хватало самому, заручиться необходимым в таких случаях «чувством локтя»!

Но Люда смотрела в сторону.

На дороге за настилом чётко отпечатались конские подковы. Перекачиваясь с носков на пятки, засунув руки глубоко в карманы, студент задумчиво изучал следы.

У человека с полевой сумкой появился сообщник. Врагов стало двое. Наверное, вооруженных врагов. Положение осложнялось и тем, что следы уводили от населённых мест в глушь, тайгу. Туда, где выстрел из пистолета нетрудно принять за выстрел охотничьего ружья, если даже кто-то обратит внимание на стрельбу. А что может противопоставить пистолетам Семён? Свои кулаки? Смешно. Потом – с ним девушка.

– Я думаю, нам следует расстаться, связная. Доберётесь до Читы, объясните товарищам положение. Я пойду по следам. На развилках буду… ну, например, делать ножом затесы на деревьях. Или оставлять записки под камнями на видных местах…

Люда повернула голову.

– Пойдёмте вместе туда. – Девушка показала на тайгу за противопожарным плакатом. – Понимаю, что я – плохой помощник, а их двое. Но… я не имею права бросать вас одного.

Гостинцев пожал плечами: с женщиной спорить бесполезно; ладно, он выследит логово врагов, останется караулить, а её пошлёт за помощью.

– Не возражаю, – сказал он, подхватывая чемодан.

– Не стоит тащить с собой, давайте спрячем в кустах, – предложила Люда. – Захватим на обратном пути – нам во всех случаях придётся возвращаться на трассу.

Поставив чемодан в кусты, Семен забросал его сухими ветками. Люду догнал там, где дорогу сжал с обеих сторон частый сосняк.

Шли по обочинам, не разговаривая, не раздумывая, сколько успели пройти. Не до того, когда приходится неустанно отмахиваться от полчищ гнуса, а он только свирепеет при этом!

– Не давите! – напомнила Люда. – На запах крови полетят с большим упорством…

Студент скрипнул зубами, пробормотал:

– Дорожка…

Здесь не было ни дорожных знаков, ни километровых столбов. Там, где дорога как бы проламывалась над разложиной, кто-то соединял концы мало надежными мостиками. Натыкаясь на эти мостики, таежные ключи начинали журчать звонче, сбивались в пену. По еловым покатым сучьям, склоненным над ключами, безбоязненно прогуливались рябчики. Не верилось, что такая дорога приведёт в жилые места, не к русалкам и лешим, а к людям.

– По-моему, где-то сзади шумит машина.

– Разве что самолет, – возразил Семён: смешно в самом деле думать, что по такой дороге может пробраться автомобиль. На первом же подъеме засядет. Трактором не вытащишь.

Но через несколько шагов приостановился и он.

– Действительно гудит что-то. С трассы ветром доносить не должно, больно далеко ушли. И на самолет не похоже.

А шум мотора то затихал, словно машина ныряла в распадки, то усиливался.

– Если трактор, так слишком уж быстро двигается… – недоумевал Семён.

– Легковушка, вот чёрт! – восторженно закричал он, когда путники одолели очередной подъем и увидели сверху спускающийся по противоположному склону кургузый «ГАЗ-67».

Автомобиль, похожий издалека на детскую игрушку, пофыркивая, перекатился через мостик. Через каких-нибудь пять или десять минут Семён уже похлопывал его по угловатому крылу, как хлопают по крупу доброго скакуна. Водитель – маленький человек в больших роговых очках – горделиво ходил вокруг, пиная носком сапога туго надутые покрышки.

– Садитесь, садитесь! С грузом на такой дороге машине легче. Да и подтолкнуть пособите, если застрянем. Мне за ваше Ново-Троицкое пятнадцать километров ещё. На Ильинский.

Через полчаса Люда с Семёном знали уже, что замечательная машина именуется «козлом», а его водитель – Фёдором Фёдоровичем Рукосуевым. На Ильинском Фёдор Фёдорович командует опытным звероводческим хозяйством. Сейчас возвращается из Читы, куда ездил за какими-то медикаментами для своих питомцев – соболей. Соболи у него замечательные, баргузинского кряжа, но истинная красота их постижима только зимой. Покамест соболь носит ещё некрасивую летнюю шубу. Но посмотреть «чертенят» стоит и в летней одежде…

Рассказывая о своем хозяйстве, Рукосуев увлекался. Даже пытался жестикулировать, отчего «козел» бросался из стороны в сторону.

– Куда ты? Куда? – кричал он, когда «ГАЗ-67» собирался отвернуть в тайгу. Поймав баранку, выравнивал движение.

Если автомобиль буксовал на подъеме или в луже, которых после «сволочного позавчерашнего ливня» встречалось немало, Фёдор Фёдорович подключал передний мост и уговаривал:

– Тяни, тяни же… Тяни, милый! Ну, ещё немножко! Ну, самую малость только!..

«Козёл» пыжился в угоду хозяину и – вылезал.

Но когда под передними колесами раздвинулся настил очередного мостика, скользнув по гнилым опорным бревнам, «козлу» не помогли никакие уговоры. Фёдор Фёдорович вылез и засвистел.

– Сели. Даже основательно, – сказал он.

– Что же делать? – робко полюбопытствовал Семён.

– А что сделаешь? Надо рубить вагу. Поднимать передние копыта. Выправлять и крепить настил. Дело длинное, идите себе…

Семён посмотрел на Люду: следовало спешить, но не бросать же попавшего в беду товарища. Девушка поняла этот немой вопрос.

– Если удастся выручить машину, мы наверстаем потерянное время. Не так ли? – обернулась она к Рукосуеву.

Тот только плечами пожал.

– Если выручим…

Решительно сбрасывая пиджак, Семён спросил коротко:

– Где топор?

Топор лежал под сидением. Подавая его студенту, Фёдор Фёдорович показал на берёзку за обочиной:

– Вот эту давайте…

Сам он принялся разбирать настил в той части моста, по которой автомобиль проехал благополучно. Выдранные брёвна клеткой складывал перед радиатором.

Вершину очищенной от сучьев березы загнали под переднюю ось «козла». Клетка из брёвен настила служила точкой опоры для полученного рычага.

Вытерев о брюки перемазанные глиной ладони, Фёдор Фёдорович посмотрел на задранный к небу конец ваги.

– Придётся вам, – сказал он Семёну, глазами показывая наверх.

Поплевав на ладони, студент подпрыгнул, повис на руках и, перебирая ими, начал подниматься. Через минуту он был наверху, сделал «вышмыг» и лёг животом на самый конец ваги. Комель закачался, пружиня, но автомобиль остался неподвижным.

– Мало! – огорчился Рукосуев. – Мало весите. Я бы залез к вам, так настил надо исправлять, пока на весу машина. Вот чёрт, придётся рубить дополнительный рычаг и противовесы…

– Подождите!

Люда шпилькой сколола пониже колен подол юбки, тоже поплевала на ладони и с неменьшей, чем Семён, ловкостью полезла по ваге. Машина дрогнула и задрала передние колёса.

– Так-так-так, – поощрительно заорал Фёдор Фёдорович, поспешно принимаясь настилать приготовленные лесинки. – Так, так… Можете опускать потихоньку.

Спустя полчаса «козел» стоял на твёрдой земле, а водитель петушком ходил вокруг и опять лягал колеса, проверяя наполнение камер.

– Трогаем? – спросил Семён, собираясь влезать в машину.

Фёдор Фёдорович показал на искорёженный мост.

– Надо подновить настил и укрепить, чтобы не катался по маткам.

– А в следующий раз нельзя это сделать?

– Что вы, что вы, молодой человек! А вдруг поедет кто-нибудь не знаючи да и засядет, как мы?

– Кто же, кроме вас, поедет по такой дороге?

– Ездят, батенька мой, ездят. Если бы не ливень, я бы вам следы показал. И «ГАЗ-53», и «ГАЗ-69» гидрологический. Давайте-ка мне топор…

Дорогу ему заступил Семён:

– Фёдор Фёдорович, нам очень нужно спешить. Где-то впереди находится очень опасный человек; его необходимо задержать. Он на ходу спрыгнул с поезда и теперь пытается скрыться.

Рукосуев на несколько мгновений опешил, – больно уж не походила Люда на сотрудника розыска, – а потом закивал поспешно и растерянно:

– Понятно. Прошу прощения, но вы – не в форме, и я не мог знать… Садитесь, пожалуйста, я сейчас… Сию минуточку.

Разбрызгивая грязь, «козёл» рванулся, полез на склон. Разговорчивый водитель точно воды в рот набрал, и машина шла, что называется, «по ниточке».

Молчание нарушила Люда.

– Фёдор Фёдорович, вы, кажется, принимаете нас за сотрудников МВД? Вы не так поняли…

– Нет, что вы! Я вас… не принимаю. Честное слово… Конспирация, это естественно.

– Да нет, Фёдор Фёдорович! – против воли улыбнулся Семён. – Получилось так, что мы вынуждены были вмешаться в эту историю. – И Семён сжато рассказал о событиях, предшествовавших встрече с водителем «козла».

– История! – пробурчал тот, выслушав. – Ваших действий одобрять не могу, но уж если так вышло… К кому же эти субъекты направились в Ново-Троицком? Честное слово, – не к кому! Если бы вы знали, какие у нас люди…

– Не все, видимо, – вздохнул Семён. – Попробуйте подумать, вспомнить. Может быть, потянете за какую-нибудь ниточку…

– Да как можно думать такое про человека? Ни с того ни с сего? Вы представляете, что это значит теперь – внутренний враг? Это, это… ну, вроде людоеда, что ли! Или марсианина из «Борьбы миров»!.. Ненормального, наконец!.. Кретина!..

– Однако факт налицо. Впрочем, вполне возможно, что это уголовный преступник. Ограбил сберкассу или банк.

– Зачем? – удивился Рукосуев. – Зачем грабить банк? Что станет он делать с деньгами? Автомобили покупать, что ли? Не так просто и, опять-таки, зачем?

– Вам тоже… кажется невозможным это… эта история? – вмешалась Люда.

– Нет, почему же! Приходилось даже читать книжки, но я считал фантазированием. Помилуйте, разные акваланги, и подводные пещеры, и какие-то дома на манер Удольфского замка с ужасами. Но, конечно, и зря человек с поезда не выпрыгнет на ходу, нет!

Люда молча отвела взгляд.

– Далеко ещё? – спросил Рукосуева Семён. – Как бы не проскочить мимо. Дело-то к вечеру, скоро темнеть начнет.

Ещё не услыхав ответа, он поймал себя неожиданно на том, что думает совсем о другом.

– Через полчаса должны быть в Ново-Троицком.

Полчаса так полчаса. А Люда, значит, не верит «в эту историю»? Не хочет, не желает верить вопреки фактам.

– Тот фрукт подошёл к вам на станции? У билетной кассы?

– Нет, – смело встретила его насмешливый взгляд Люда. – Мы… ехали на одной автомашине. Вас ещё что-нибудь интересует?

Семён отрицательно качнул головой. Его интересовало многое, но спрашивать об этом было бессмысленно. Об этом можно только догадываться. Можно, хотя и не нужно. Не следует.

Он искренне попытался погасить не совсем понятное раздражение. Чепуха какая… Ну, нет! Он – не Костя Моргунов, никакие девушки не выведут его из равновесия!

Люда напряженно смотрела на бегущую навстречу дорогу. На ухабах она цеплялась за поручень с такой силой, что пальцы начинали белеть, и забывала разжимать их, когда машина выравнивалась.

– Ново-Троицкое, – сказал Федор Федорович. И Люда и Семён умудрились просмотреть посёлок в разложине.

Рукосуев подрулил к домику за нарядным зелёным забором, заглушил мотор.

– Лукич! Дома? – позвал он, не вылезая из машины.

– А где ему быть? – дребезжащим тенорком отозвался кто-то. Окно распахнулось, чья-то рука раздвинула цветастую занавеску, но хозяин оставался невидимым за густо разросшимися на подоконнике геранями. – Моё почтеньице, Фёдор Фёдорович. Чаевничать будешь, поди?

– Не знаю, Лукич. Ты бы на минутку вышел сюда, дело есть.

– Добро. Кисет, обожди, найду…

Через минуту-другую брякнуло железное кольцо на дверях. К машине подошёл старик в наброшенной на одно плечо телогрейке. Время не смогло согнуть его, только выбелило бороду и давно не стриженные космы, прикрытые картузом.

– Ты, однако, везёшь кого-то? – удивился он и поклонился с достоинством. – Здравствуйте вам, люди дорожные!

– Андрей Лукич, тебе два верховых не попались на глаза сегодня? Мимо должны были проехать, твой дом первым стоит…

– Видел, как же. Серега-водомер, а с ним приезжий какой-то. Давно уже проехали-то оне. Далече должны теперь быть.

– Сергей… Скурихин?… С гидрологической станции? – У Рукосуева словно дыхание перехватывало.

– Он самый. А дорога, видать, шибко худая. Кони у обоих по самые холки в грязи. У приезжего пиджак из чёрного красным от глины сделался, ей-богу! Да и твой драндулет не лучше, – глазами показал старик на машину.

– Так… – сказал Фёдор Фёдорович. Руки его, лежавшие на баранке, бессильно упали на колени. – Так…

Старик, неторопливо сворачивая «козью ножку», спросил:

– Сказать старухе, чтобы самовар вздула?

– Нет… Поедем мы, Лукич… Да…

– Как знаешь, неволить не стану.

– Да… поедем… – повторил Рукосуев и тряхнул головой, словно борясь с дремотой. – Надо ехать.

Через поселок ехали с зажжёнными фарами. Оттого казалось, что дома стыдливо прячутся, отодвигаясь в тень, в сумрак. Когда свет фар уперся в серо-чёрную стену тайги за поворотом, «козёл» сбавил скорость, а водитель его заговорил, ни к кому не обращаясь:

– Вот тебе и Сергей Скурихин… Сергей Михайлович, мастер чучела набивать… Рыбий заступник… – Он вдруг затормозил круто и почти крикнул, рывком оборачиваясь к Семёну: – Не может! Не может Серёга!

А закончил тихо, добавляя газ и сутуля плечи:

– Опутать могли. Поди, не подозревает Скурихин, как опутали…

Дорога, обманывая игрой света и теней, металась, приплясывала в лучах фар. Она то вставала дыбом, как бы норовя привалиться к ветровому стеклу, то обрывалась вниз, и тогда поток света терялся в черноте неба. Помедлив секунду или две, свет начинал скользить вниз, нащупав сначала вершины деревьев за разложиной, в которую стремительно упала дорога.

– Торопиться незачем, – хмуро сказал Фёдор Фёдорович. – Адрес известен: за Никольское километров двадцать… Знакомые места…

Семён понимал состояние водителя. Нелегко открывать в привычном облике хорошо знакомого человека скрывающую его личину. Наивно думать, будто этого Скурихина опутали! Заметая следы, волк уходил в логово к другому волку. Неясно было только одно: каким образом договорились они о встрече у шлагбаума?

Допустимо, что встреча была условлена заранее. «Геолог» предполагал сойти в Дарасуне, а они заставили его поторопиться. Билет до Москвы – просто манёвр… Или – он успел добраться до Читы? У этого Скурихина, или, как его там, конечно, есть рация. Как у всех таких. Возможно, подобные Скурихины имеются и в Чите. Два или три шифрованных слова по рации – вот и всё. Просто и ясно.

Главное – он здесь, человек с полевой сумкой. Как ни петлял, ни хитрил, он оставил-таки след, не сумел замести. А как старался, наверное?

Глава вторая

Кружными путями шёл он к цели, неизвестной тем, кто его выслеживал.

Конечно, он начал бы заметать следы, как только пришёл в себя после прыжка. Но у него здорово звенело в голове, пожалуй, потому что песок на полотне позабыл пригладить, а окурок бросил через кювет, не спрятал или не уничтожил. Выкурив папиросу, он тронулся в путь по заросшей отавой обочине, стараясь не оставлять следов. Наверное, он был уверен, что не оставлял их, но Иван Александрович Пряхин не разделял его уверенности.

– Человек не птица, – сказал он Косте. – А если он не умеет летать по воздуху, то должен искать более-менее удобную дорогу. Дойдём давайте-ка вон до того распадка и поищем следков. Не думаю, чтобы человеку, только-только не сломавшему шею, захотелось карабкаться через сопку… А?…

По разложине вился ручеёк. Еле заметная тропа перекидывалась с берега на берег, не желая повторять своенравных поворотов ручья. В первом же таком месте Иван Александрович приостановился, медля с прыжком, и показал спутнику свежий и чёткий след. На жирной, напившейся воды земле оттиснулась рубчатая подошва.

– Сапог. Местные в такой обуви по тайге не ходят. Местные ходят в ичигах, чтобы ноги не мучить.

Костя мотнул головой – мол, не сомневался, так и должно быть, – попросил:

– Давайте прибавим шагу?

Горный инспектор вздохнул, но зашагал более споро. Ненадолго хватило, однако, у него прыти. Пройдя километра два, стал замедлять шаги, а потом присел на валежину, отдуваясь:

– Стар становлюсь, дружище! Да и тропа, будь она неладна – сплошной колодник. Лоси, видать, натоптали когда-то; у них ноги длинные, им что… В общем, давайте-ка перекурим.

То ли пятиминутный отдых прибавил бодрости, то ли падение разложины стало круче – после перекура Иван Александрович не жаловался на старость.

Особенно хорошо заметные у переходов через вилючий ручей, следы грубых армейских сапог попадались частенько. Человек уверенно двигался по старой зверовой тропе. Местами след перекрывали глубокие отпечатки копыт коз и оленей.

– К реке спускаемся, – объяснил горный инспектор. – Зверье этой дорогой чай пить ходит. Ручей в иное лето пересыхает. Да и глубины мало, от мошки не спрячешься.

Река открылась треугольником светящегося зеркала, врезанным в причудливую раму из соединяющихся внизу склонов разложины и сопок дальнего берега. Зеркало играло, зыбилось, словно кто-то приноравливался так поймать им лучи солнца, чтобы по сине-зелёным сопкам заметался весёлый «зайчик». Придерживаясь за кривую сосну на склоне, Пряхин долго смотрел по сторонам. Наконец сказал, словно хвастался драгоценной собственностью:

– Ингода. Хор-роша речка, а? Дальше она ещё лучше станет, как с Ононом сольется. Ниже по течению Шилкой её зовут. В одно название не уместилась, красавица!

Цепляясь за кусты малинника, они спустились к реке. Следы сапог потерялись было на гальке, но влажная песчаная отмель чуть правее не позволила им исчезнуть вовсе.

– Вверх по реке подался.

– Я же говорил вам, Иван Александрович! – не утерпел Костя.

Пряхин промолчал. Напомнив о своей проницательности, Костя продолжал тоном не умеющего ошибаться человека:

– Теперь всё дело в скорости. Рысью он не побежит, с пустым брюхом рысью не бегают. А рюкзачка с бутербродами у гражданина не наблюдалось. Так что придётся нам с вами поднажать.

– Придётся, – без воодушевления согласился горный инспектор и предложил перекусить. Костя, так кстати напомнивший о бутербродах, не стал отказываться.

Поев, Иван Александрович попросил студента вырезать палку – «батожок». Костя раскрыл нож, с которым не расставался в путешествиях, поискал глазами подходящее деревцо.

– Вон сосенка стоит, – подсказал горный инспектор.

Вырезанную палку он подкинул на руке, примеряясь к её тяжести, удовлетворенно хмыкнул и только тогда поднялся.

Следы сапог перестали попадаться на глаза. Но справа громоздились скальные обрывы сопок, слева шумела река. Оставались две дороги – вниз по реке и вверх. Вниз «геологу» как будто незачем поворачивать? Значит, можно идти вперёд, не особенно присматриваясь к следам.

Теперь передовым вышагивал Костя, куда более лёгкий на ногу. Путь пролегал по камням и галечным россыпям. Пряхин то и дело отставал, то привлеченный слишком уж соблазнительной веткой малины, то высматривая дорогу поудобнее. Студент недовольно крутил головой, но поджидал товарища.

Вдруг он стремительно вскинул руку знакомым уже Пряхину жестом.

– Ти-ше…

Из-за каменистого мыска, поросшего ивняком, выставляла черный нос лодка. На реке против неё торчала из воды окрашенная суриком веха с примотанным на конце пучком прутьев. Веха то наклонялась, прижимаемая течением, то силилась встать прямо.

Подошедший Пряхин понимающе закивал:

– Бакенщик. Идёмте, идёмте…

За скалой стояла выбеленная известкой избушка. Возле, на красно-белом полосатом столбе с перекладиной наверху, ветер колыхал красные шары и треугольники. В желтом сухом песке купались куры. Широкую спину их хозяина, одетого в защитную гимнастёрку, удалось разглядеть не сразу. Пристроившись в тени за избушкой, он вязал сеть. Рядом, прислоненное к кусту смородины, стояло двуствольное ружье.

– Бог в помощь, – по-старинке приветствовал Иван Александрович бакенщика.

– Здравствуйте, – степенно ответил тот, пытливо рассматривая пришедших. Пряхин открыл было уже рот, чтобы объяснить вторжение, как вдруг Костя наступил ему на ногу и отчаянно скосил глаза. Следуя этому молчаливому указанию, горный инспектор увидел приклеившийся к камню окурок папиросы.

В зубах у бакенщика дымилась кривая трубка.

Иван Александрович поперхнулся приготовленными словами.

– Сеть вяжете? – глядя не на сеть, а на ружье, спросил Костя, чтобы начать с чего-то.

– Ай не видишь?

– А как рыбка ловится?

– Как смогеш поймать. Ну, ещё чего?

Костя растерялся. За окурком на песке, дерзкой нелюбезностью бакенщика и его ружьём угадывалось недоброе.

– Да ничего больше…

– Глазы бы мои на вас не смотрели, – сказал бакенщик, и брови его сдвинулись к переносице, занавешивая глаза. – Прямо житья не стало. Говорю – бесполезные ваши труды. Нет у меня самоловов, ау!

Он развел руками, смешно растопыривая при этом пальцы.

Бывалый Пряхин угадал причину дедова недовольства.

– Мы самоловами не интересуемся, старина…

– Тёще своей скажи. Я рыбнадзор, что твой кобель, за версту чую. Моторку-то, поди, под шиверой кинули? Понапрасну старались, паря! Учён!

– Верно тебе говорю, – начал было горный инспектор, но старик отмахнулся только:

– Иди-кось ты…

– Грамотный? – теряя терпение, спросил Пряхин.

– Ежели найдёшь снасть – протокол подпишу. Могу «кошку» дать. Поплавай пошарься, коли охота.

Иван Александрович, выдернув из кармана туго набитый бумажник, раскопал в нём служебное удостоверение, протянул бакенщику.

– На, смотри! Я, брат, по другому делу инспектор, не по рыбному.

Старик неуверенно, точно опасался подвоха, взял документ. Повертел, не раскрывая, в руках.

– Может, очки дать?

– Пошто? И так угляжу. – Перелистав, вернул удостоверение, кивнул на Костю: – А тот что?

– Океанограф. Течения да глубины изучает.

– Я его, паря, по фуражке за рыбнадзоровского моториста признал, будь ты неладна, – меняя гнев на милость, пробурчал бакенщик. – А он, выходит, вроде по нашей части? Насчёт глубин?

– Именно.

– Эвона что. Ну, пущай изучает. Только у нас глубины постоянной нету, река с карахтером.

– Красавица река! – подхватил Пряхин.

– Река ничего себе, только рыбнадзору много. Допёк меня, паря, рыбнадзор. Намедни новый перемёт спалили, да еще акт составили. Какая это жизнь, скажи?

– Да-а… – сочувственно протянул Костя, продолжая поглядывать на ружье и окурок. – Жизнь неважная…

– То-то и оно, – обрадовался старик. – Однако ступайте в избу, я вас ухой накормлю. Утресь чалбушишко подходящий попал. До вас потчевал гостя – поглянулась ушица.

Костя вторично отдавил Пряхину ногу. Оба подобрались, готовые к неожиданной встрече. Но в избушке никого не было. Горный инспектор стянул с головы шляпу – на лысине блестели бисеринки пота.

Бакенщик закопошился возле печки.

Избушка оказалась светлой и просторной. Печь, опрятно застланная койка, стол с двумя сосновыми чураками подле. Над койкой самодельный патронташ, набитый до отказа патронами, нож в ножнах из какой-то звериной шкуры. В «красном углу» тускло поблескивал засиженный мухами оклад иконки. На столе из помятой консервной банки, служащей пепельницей, торчала недокуренная папироса «Беломорканал».

Косте тотчас представилось, как сидят друг против друга на сосновых кряжах два человека. Один – озлобленный на существующие порядки браконьер, считающий, что его засиженный мухами бог простит всё. Другой – профессиональный враг, сильный, ловкий, опытный. Он молод, но это не мешает ему находить общий язык со стариком. Ну что ж! Общий язык с ним постарается найти и Костя Моргунов – чтобы вызнать, куда направился тот, второй! Не трудно угадать, как следует разговаривать здесь.

– Не дают жить спокойно, сволочи! – Костя незаметно подмигнул удивленному Пряхину. – До чего дошло: рыбу ловить не смей! А?

– Кому нельзя, паря, а кому и можно! Начальникам всяким там – можно.

– Начальникам всегда можно, – поддакнул Костя.

– А я про что? Теперича скажи, – кто виноват?

– Власти! – без промедления ответил Костя.

– А кто же ещё? Строгости должной нет. Уж я знаю…

– Чиновники, – неопределенно подсказал студент.

– Опять же почему? – старик сунул под дрова брызгающуюся искрами берестину, поднял к потолку указательный палец. – Отдаляются от народа. Как его в райсовет или начальники выдвинут, так он и жонку свою в райпо не пущает, в очереди язык почесать. Требовает, чтоб на самолучший курорт везли – переутомился. А покуль не в чинах ходил, от всех болестей лечился веником на полке… Вот как, паря!

Всё шло как по маслу. Костя ещё раз подмигнул Ивану Александровичу, ударил кулаком по столу и сказал:

– Руки не доходят, а то – обрез бы да всю власть к чёртовой матери. Подряд!

Старик медленно повернулся, смерил студента долгим взглядом, молча вышел. «Клюнуло», – решил Костя и сам испугался последствий своей удачи: поверил, пошёл за тем, за «геологом»? Двое на двое, но у тех – оружие!.. Дверь скрипнула, мышцы непроизвольно напряглись.

На пороге стоял бакенщик.

Один.

Он смотрел на Костю, но Костя смотрел только в чёрные отверстия ружейных стволов, направленных ему в грудь. Словно издалека, откуда-то долетел скрипучий голос:

– Инспектор, а ну глянь ему в документ. Что он за гусь, с обрезом гулять?

Иван Александрович нерешительно поднялся со своей чурки, снял зачем-то очки, начал протирать их.

– Доигрались! – гневно бросил он Косте и стал разубеждать хозяина: – Понимаете, произошло недоразумение. Этот молодой человек хотел испытать ваше отношение…

– В документ глянь, говорю! Потом я гляну! – оборвал бакенщик. – А ну, ты, дай ему документ! Кому сказано?

Расстегнув китель, Костя полез за документами. Ему было стыдно, смешно и вместе с тем страшно: пальцы бакенщика лежали на спусках двустволки.

– Документы настоящие, – уверил Пряхин, в то же время соображая, как вести себя дальше. – Паспорт, удостоверение, зачётная книжка…

– Погоди. Мне дай.

Косясь на студента, старик перебирал бумаги левой рукой, не снимая правой со спусков.

– Правильные бумаги, – согласился он наконец. – При круглых печатях, как следовает быть. Рази тебя учат с обрезом гулять? – вдруг заорал он на Костю так, что ружье заходило ходуном. – Ты на кого обрезом намахиваешься? На свете тебя не было, когда поделом обрезами-то махали.

– Вы же сами сказали: власть виновата! – попробовал вывернуться студент.

– За свои слова я и ответчик! Мне, паря, такое право дано – свою власть ругаю. Потому я её сам над собой ставил. Врандель генерал меня за её шомполами пороть велел, вот как! Доси рубцы не заросли! – Взволнованный воспоминаниями, старик сунул ружье в угол и заворошился в кисете, набивая трубку. – Я её, паря, и буду ругать, покуль на реке порядка не станет. Что ругать, в шею накостылять кое-кому надо. Думаешь, чего я с самоловами озоровал ноне? От обиды! На других реках такого беспорядку и не слыхали, чтобы начальству закона не уважать. Думают, Москва далеко? Дойдут у Москвы руки, дойдут! Прокурору, однако, летось перо вставили – теперь за бугалтера в райпе… Видал как?…

Бакенщик позволил себе сделать паузу, чтобы раскурить трубку. Этим воспользовался Костя.

– В общем, папаша, я это так сказанул… В порядке разведки, что ли… Ну, ваши настроения узнать…

Старик поперхнулся махорочным дымом.

– С-сопля ты зелёная – мои настроения узнавать, вот кто! Сорога ты тухлый глаз!..

Горный инспектор решительно потянул его за рукав.

– Ты извини, старина. Меня один вопрос интересует. К тебе не заходил сегодня один… товарищ? – споткнулся Пряхин.

– Геолог-то? Был, как же. Уху с ним варили. Скажи ты, какое дело – растерялся со своими! Моторку да ватник старый у меня взял, ещё сетку от мошки. Из Читы с караваном назад пошлёт. Надо было выручить мужика, дело у него спешное…

– Вот и всё! – обескураженно сказал Пряхин Косте. – Повезло…

– Пошто повезло? – удивился бакенщик. – Дело у него государственное, иначе нельзя.

– Да вы… – задохнулся Костя, – вы знаете, кому вы свою моторку дали?

– Знаю, – сказал старик. – Он в численнике записал. Гляди: Подклёнов Василий Степанович, второе развед… разведуправление… Я ему и в документ глядел. А разве созорует такой парень?

Костя горестно махнул рукой, словно швыряя оземь шапку.

– Эх, дед…

– Помог скрыться государственному преступнику, папаша, – сквозь зубы объяснил Пряхин.

Старик испуганно заморгал глазами, но потом недоверчиво усмехнулся.

– Ну, это ты бро-ось! Я человека, паря, наскрозь вижу. Да и документ у него честь честью!

– Документы бывают фальшивые, отец. А наружность, знаешь, подчас обманчива, – покачивая головой, промолвил Пряхин. – Этот человек на ходу выпрыгнул из поезда. В Ерофее Павловиче ему удалось обмануть оперативную группу. Теперь обманул тебя…

Бакенщик понял, что неожиданные гости не шутят. Дважды хлопнул себя ладонями по бедрам, переводя взгляд с одного собеседника на другого. Видимо, соображал что-то.

– Слушай-ко сюда, паря, – предложил он. – Мотор у меня подвесной, три силы всего. Далеко на ем не упорешь, времени не ахти сколь прошло. Я вас сейчас к Ваське Степных через реку уплавлю. У того стационар, сил десять, коли не вся дюжина. Может, догоните?…

– Надо попытаться, – сказал Пряхин.

У Кости блеснула в глазах надежда:

– Должны бы нагнать.

– Айда к лодке! – скомандовал бакенщик, на ходу раскуривая трубку. Спички ломались – старик нервничал, каясь в своей оплошности.

Но у лодки он приостановился и спросил, сверля Пряхина маленькими красными глазками:

– Слышь-ко, парень тот не из таких, что начальству не поглянулся или что брякнул зря?

– Теперь за это не ловят, – невесело усмехнулся горный инспектор. – Прошло время…

– Смотри, паря! – погрозил старик.

Костя сел на вёсла, бакенщик пристроился на корме с правилом. Легкая лодочка, забирая наперерез течению, понеслась к противоположному берегу.

– Ничего, в гребях ты можешь, – похвалил Костю старик.

Он легко перешагнул за борт, прямо в воду, когда лодка ткнулась носом в песок. Выдернув её подальше от воды, на всякий случай спрятал в кустах вёсла. На ходу объяснил:

– Берегом пойдем к Ваське. Скореича. Течение тут шибкое.

И зашагал вперёд, почти не сгибая ног в коленях.

До поста бакенщика Василия Степных оказалось километра три – по прикидке Пряхина. Старик за время пути не проронил ни слова. Только предупредил, подходя к избушке:

– Вам пооберегаться надо. Страсть не любит Васькина лайка чужих.

Сложив рупором ладони, закричал надсадно:

– Василе-ей1 Васькя-а!

Впереди, за береговым чапыжником, всполошилась собака.

Старику пришлось еще больше поднять голос:

– Ведьму привяжи-и!

– Иди давай-ай! – ответили ему.

– Вай-вай! – толкаясь в скалы, закуролесило эха ответа.

– Пошли, – махнул рукой бакенщик.

Василий Степных – невысокий, обутый в мягкие ичиги – стоял возле избушки, поджидая гостей. Ветер играл льняным чубом на непокрытой голове. Взгляд цыганистых чёрных глаз, казавшихся чужими под светлой шевелюрой, был приветливым. Синюю косоворотку перехватывал в поясе добротный командирский ремень. На ремне болтался нож с костяной рукояткой.

– Дело до тебя у мужиков, – здороваясь, объявил старик.

– Дело, дядя Трофим, и постоять может, – усмехнулся Степных. – А нам стоя беседовать ни к чему. Заходите в хату.

Казённая избушка ничем не отличалась от дома старика Трофима. Только иконы в углу не было, а над койкой висел короткий пулевой винчестер с трубчатым подствольным магазином. У ружья был заботливый хозяин – приклад лоснился, натертый воском, и на конце ствола темнел кожаный колпачок. На том же гвозде нашел место полевой бинокль в потёртом футляре.

Трофим уселся без приглашения, хлопнул по коленям ладонями, сказал:

– Однако согрешил я. Моторку поверил человеку до Читы уплыть, чтобы назад с речниками послал. А человек вроде беглый, ищут его. Вон они про то знают…

Недоумевая, при чём здесь он, Степных посмотрел на Костю, потом на Пряхина. Тот объяснил:

– Рассчитывали на вашу помощь. У вас моторка много быстроходнее…

– Так, – кивнул Степных. – Документы можно посмотреть?

– Сделайте одолжение! – полез за бумажником Иван Александрович. Костя последовал его примеру.

– А ваши удостоверения? – просмотрев паспорта, спросил Степных.

– Так вот же! – ткнул пальцем в свое горный инспектор.

Брови хозяина удивленно поползли кверху.

– Удостоверения, дающие право требовать у меня лодку.

Иван Александрович беспомощно развёл руками, а Костя сказал:

– Понимаете, мы же не сотрудники милиции. И мы не требуем…

Лицо Степных ничего не выразило, но теперь он более внимательно пересмотрел лежащие на столе документы. Сложил стопочкой, прикрыл широкой ладонью.

– Товарищ Степных! – горный инспектор встал для большей внушительности. – Мы выполняем свой долг честных людей… – Он рассказал о странном геологе.

– Что бы вы сделали на нашем месте? – спросил он.

– Сообщил бы в специальные органы.

– А теперь, раз мы не сделали этого?

Степных снова перелистал документы. Остановил внимание на военном билете Пряхина.

– У вас две Славы?

– Один третьей степени…

Василий поднялся, одернул косоворотку.

– Дядя Трофим, придется тебе мои фонари зажечь, если я опоздаю. – Сняв со стены винчестер и бинокль, сказал коротко:

– Ступайте к лодке.

Выкрашенная белилами моторка радовала глаза красотою обводов. Пока Костя снимал с мотора брезентовый чехол, Степных спустился к воде с рослой огненно-рыжей лайкой на поводке. Собака покорно шла у ноги, хотя и косилась по-звериному на незнакомых. В лодке она улеглась возле Василия, который сел на корму.

– Толкни, дядя Трофим, – попросил он.

Помогая старику шестом оттолкнуть лодку, бросил через плечо:

– Сидите поспокойнее, пока Ведьма к вам не привыкла.

Пассажиры опасливо переглянулись – теперь они оказывались в некотором роде подконвойными. Даже не знали толком, что решил делать этот немногословный бакенщик. Чего доброго, сами попали на подозрение?

Мотор застучал на малых оборотах, потом запел монотонно. За кормой вспучился пенный вал. Берег с избушкой и дедом Трофимом отодвигался всё дальше. Плавно развернувшись, моторка понеслась вверх по реке.

Разговаривать мешал рокот двигателя. Но Пряхин всё-таки что-то кричал, толкая Костю в бок локтем, показывая на береговые скалы, на тонущие в синеве дали. Косте было не до красот природы, инспектора он не слушал, но исправно кивал головой.

Костя думал о Семёне Гостинцеве, о Люде. Думать же о девушке заставляли те самые утесы и дали, на которые он старался не обращать внимания. Но так уж устроен человек, что окружающее действует на его чувства и помимо желаний.

Сейчас Косте очень не хватало Люды. Она была нужна для того, чтобы увидеть, как он скрутит того молодчика. Приятно, когда красивая девушка видит такое! В успехе же преследования Костя не сомневался. Конечно, они догонят «геолога» – уж больно ходко рвётся вперёд белая моторка! Так что Семену Гостинцеву придется грызть ногти. А у этой Люды хороши глаза; и надо же было Сеньке сунуться с проклятым жребием!..

Костя думал о том, как выругает про себя Семён Ивана Александровича, не согласившегося искать «геолога» только на реке. До чего обидно будет дружку узнать, что обошлись без него! Но так ему и следует, пожалуй!

Представил себе человека с полевой сумкой, боязливо косящегося на славные моргуновские кулаки. Сдержанный Степных молча пожимает Косте раненую руку – пусть «геолог» прострелит ему, например, плечо, от таких ран не умирают… А Люда, с полными слёз глазами, счастливая за него, готовит бинты…

Но Люда была где-то далеко. Она не увидит этого.

Пряхин перестал донимать спутника своими восторгами. Только прятался за него от ветра, когда раскуривал трубку.

Время от времени Степных поглядывал в бинокль.

Несколько раз впереди появлялись на воде черные точки. Но это были долбленки местных рыбаков. Они подолгу потом приплясывали на волне, возникающей за кормой моторки. Люди завистливыми глазами смотрели вслед белой красавице.

Протащил две лёгкие баржи-илимки катер. Матрос в брезентовой куртке выкрикнул унесенное ветром приветствие, махнул фуражкой. Василий Степных отвечал тем же.

Вдруг он отклонился к левому борту, пристально вглядываясь во что-то впереди. Даже прикрылся рукой от солнечного света. Потом поднял к глазам бинокль, поглядел и передал его Пряхину. Иван Александрович рассмотрел чернеющую далеко впереди лодку и фигурку человека возле неё. Человек расхаживал по воде, пытался приподнимать нос лодки. Вода не прогибалась под его ногами.

Моторка пошла тише, – Степных сбросил газ.

– Трофимовская лодка сидит на косе! – крикнул он.

Костя поднялся в рост и, теряя равновесие, ухватился за борт. Но до лодки впереди было слишком далеко даже напрямую, чтобы разглядеть что-нибудь толком. Степных показал на огороженный вешками фарватер, прижимавшийся к левому берегу реки.

– Камни! – и рукою показал: мол, кругом плыть надо.

Иван Александрович увидел, как крохотный человек широко, словно посуху, зашагал от лодки к берегу.

Костя разглядел только двигающуюся чёрную точку.

– Чёрт! – заорал он. – Уйдет! Стреляйте!

Василий Степных лениво повел глазами в его сторону. Переложил руль, поворачивая лодку.

Когда через полчаса белая моторка уткнулась в берег выше косы, он придержал собаку, давая пассажирам вылезти.

– Что ж вы? – горько спросил студент.

– Права у меня нет такого – зря стрелять в человека, – сурово сказал бакенщик, – и ружей таких нету, на два километра стрелять.

В брошенной лодке, к которой пришлось добираться вброд по щиколотку, валялись скомканная пачка из-под папирос «Беломорканал» да ковш для вычерпывания воды. Винт подвесного мотора свободно проворачивался на валике – налетев на каменную гряду, «геолог» сломал страхующий штифт.

– Прямой дорогой хотел, – усмехнулся Степных и покачал головой, рассматривая телогрейку. – Терентиева. Худо, Ведьма!

– Неужели уйдёт? – Костя гневно махнул кулаком, и в ту же секунду лязгнули собачьи клыки. Хозяин на прыжке остановил поводком Ведьму.

– Осторожнее, – спокойно сказал он.

Берег был крут и каменист. Тайга, спускаясь по ступеням из диабазовых плит, подступала к самой воде.

– Ищи! – приказал Степных собаке.

Лайка помедлила на галечной россыпи, а потом потянула хозяина вдоль берега – вверх по реке.

Если бы Степных не взял собаку на поводок, Ивану Александровичу наверняка пришлось бы отказаться от участия в поиске. Но и лишенная свободы Ведьма рвалась вперёд, в струну вытягивала ремень. Хозяин с трудом удерживал её тяжестью своего тела, вскапывая каблуками песок и гальку. Косте, шедшему за Василием, казалось, что бакелщик вот-вот упадет на спину.

– Полчаса потеряли, огибая мель, – проворчал Степных.

«Недоволен медлительностью Ивана Александровича», – решил Костя. Он разделял это недовольство. Горному инспектору следовало остаться у лодки, без него управились бы! Только задерживает теперь!..

С Ивана Александровича ручьями катился пот, слепил, резал глаза. Вдобавок к этому кожаные подметки модельных полуботинок скользили. Но Пряхин только отдувался, упрямо следуя за товарищами.

Он радовался, когда прибрежные скалы заслоняли солнце. Ещё больше радовал ветер, налетающий порывами. Он подставлял ветру волосатую грудь. Ворот его рубашки был расстёгнут, зелёный шёлковый галстук с золотыми горошинками засунут в карман. Дважды, обходя скалы, пришлось шлепать по колено в воде. Иван Александрович с неудовольствием выбирался на галечную россыпь – холодная вода тоже приносила облегчение.

Когда дорогу заступила иссеченная трещинами каменная громадина, вдававшаяся далеко в реку, он опять попробовал обойти скалу. Но Степных вовремя оглянулся:

– Нельзя, эй! Быстерь и глубина там!

Иван Александрович вздохнул и печально посмотрел на вершину утёса.

Седые лишайники цеплялись за диабазовые ступени. В трещинах щетинился дикий лук. Скала поднималась уступами, в провале за самым верхним уступом виднелись вершины кедров. Дальше рыжел на солнце гребень другой скалы… И вдруг Пряхин задержал в груди воздух – на гребень вскарабкалась маленькая фигурка, удивительно четкая на фоне светлого неба. В ту же секунду человека увидел Костя.

– Ложись! – крикнул он, прячась за камень.

Степных спокойно посмотрел вверх, а Иван Александрович вытер пот и сказал:

– Из пистолета не достать.

Человек на скале качнулся, пропадая за обрезом гребня. Над тем местом, где он только что стоял, проплыл невесть откуда взявшийся ястреб.

– Заметил! – равнодушно промолвил Степных.

– Ястреб его заметил? – удивился Костя.

– Человек нас заметил, – объяснил Степных и полез вверх.

Первую скалу они одолели сравнительно легко. Следующая оказалась куда круче. Даже неутомимая Ведьма оборвалась, потеряв опору. Заскулила жалобно и в то же время гневно. Хозяин пособил, но через несколько метров подъема собака опять скатилась к его ногам. Степных снова помог ей. Оба скрылись за краем взятого рубежа.

Ивану Александровичу пришлось попросить о помощи Костю. Студент, вытянув Пряхина, недовольно буркнул:

– Вес у вас, знаете!

– Знаю… – горестно развел тот руками.

Степных поджидал их у того самого камня, на котором стоял «геолог». Докурив папиросу и по привычке затоптав окурок, начал спуск.

Под скалою темнела пихтовая тайга, но вершины даже самых высоких деревьев были далеко внизу. Путь к ним казался сверху еще более страшным, нежели подъём на гребень. Зато дальше, за дремучими пихтами, зеленела покатая луговина, с редкими лиственничными стволами. Лишенные коры, сушины казались розовыми в лучах солнца.

– Вот где нажимать! – показал на луговину Костя. – Жаль, делать там нечего. Слева остаётся лужок!

Пряхин и Степных переглянулись.

– Нажмёшь, пожалуй! – вздохнул Иван Александрович. – Гарь старая, на ней чёрт ноги переломает.

На спуск ушло добрых полчаса Степных боялся за свою Ведьму, придерживал её за ошейник. Горный инспектор на особенно крутых местах сползал на животе. Поэтому первым спустился Костя, До подхода спутников он успел умыться в ледяной воде ручья, приободрился.

Ведьма, по брюхо забредя в ручей, долго и шумно лакала воду. Ждали Пряхина.

Способ, выбранный горным инспектором для спуска, имел свои преимущества и свои недостатки. Руки служили ему опорой в равной мере с ногами. Он не рисковал поскользнуться, чего особенно боялся – нарядная обувь уже не раз подводила сегодня. Зато он заставлял ждать себя и не столько видел дорогу, сколько находил ощупью.

– Левее! – предостерег его Костя.

Но студент позабыл, что направление, бывшее для него самого во время спуска левым, находится справа от Ивана Александровича, прижимавшегося к скале грудью. Тот услыхал крик, послушно передвинулся левее и… не найдя опоры для ног, повис на руках. Пальцы его судорожно вонзились в мох, уцепились за тонкие побеги брусничника. Он поднял глаза и с ужасом увидел, что продолжает сползать вниз – выше его рук темнели прорытые во мху борозды.

Они удлинялись!

Иван Александрович стиснул зубы, чтобы не закричать, и зажмурил глаза.

Костя кинулся к скале. Кинулся, не веря, что успеет вовремя подняться на добрый десяток метров по отвесному почти склону. Но больше ничего не оставалось делать.

Его остановил крик Василия, неожиданный и резкий, как выстрел:

– Назад!

Бакенщик упирался руками в ствол сломанной пихты, запутавшейся вершиной в зелёных ветках другого дерева. Сушина вздрагивала, не желая расцепиться со своей опорой. В два прыжка студент очутился рядом с Василием.

– Взяли!..

Роняя обломанные ветки, сухое дерево выпрямилось, а затем, качнув вершиной, стало медленно наклоняться в другую сторону.

– Осторожно! – предупредил Степных.

В то самое мгновение, когда вершина пихты прислонилась к скале, притиснув сучьями Пряхина, из его пальцев ускользали последние веточки брусничника. Нащупав негой спасительный сук, он осмелился посмотреть вниз. Угластые камни внизу показались уже нестрашными: сушина удерживала в неласковых, но крепких объятиях…

– Пошли, пожалуй! – поторопил Костя, когда все собрались у ручья. Но Степных повременил, давая Ивану Александровичу время умыться и утолить жажду. Обжигающая холодом вода ручья взбодрила горного инспектора.

Ведьма уже натягивала поводок.

– Я вам обязан жизнью, друзья! – просто сказал Иван Александрович.

– Пожалуй, ему одному! – кивнул на бакенщика Моргунов и честно признался: – Я только виноват перед вами…

– Бросьте, пожалуйста! – отмахнулся Пряхин.

Легко перескочив валежину за ручьем, собака потащила Степных через густые заросли смородинника, усыпанные переспелыми ягодами. Хорошо различимые на сыром мху следы прошедшего недавно человека вильнули направо, в сторону речного берега, потерялись в сплошном черничнике. Ведьма уверенно повела по запаху, отвернула ещё правее и вдруг заметалась растерянно там, где путь беглеца снова пересек ручей.

Степных освободил собаку от поводка.

– Догадался, – сказал он. – Пошел по ручью. Только в какую сторону?

– Ясно, что вниз. К реке, – уверил Костя.

– Наверное, парень на это и рассчитывал, – что мы подумаем так! – усмехнулся бакенщик, почесывая за ухом лайку. Поправив на плече ремень винчестера, он встал и зашагал вверх по ручью.

– Ищи, Ведьма, ищи!

Пожав плечами, Костя пошел за ним. Горный инспектор замыкал группу.

Наверное, этот прозрачный и не очень торопливый ручей умел показать свой характер во время весеннего паводка. Лишенные коры лесины с отмытыми добела корнями, забытые на берегах полой водой, могли бы кое-что рассказать об этом. Их шрамы от ударов о камни уже не могло залечить время – ничто не излечивает мёртвых; их удел обращаться в прах. Но, потеряв кору, они обрели нетленность – высушенная солнцем и ветром древесина стала плотной и твёрдой, словно кость лосиного рога.

Давным-давно умершие деревья в союзе с живым лесом и кустарником заслоняли подступы к ручью. Но гонимые жаждой олени пробивались через все преграды, протаптывая чёрные тропы к наиболее глубоким омутинкам. И одной из таких троп ушёл прочь от ручья человек с кирзовой полевой сумкой, когда решил, что ручей сбил со следа погоню.

Отыскивая эту оленью или кабарожью тропу, Василий Степных шагал прямо по руслу. Плеск режущейся об ноги воды заглушал шорохи тайги. Но вместе с ним вверх по ручью шла Ведьма, которой не нужно было ничего слушать. Она обходилась запахами.

Лайка умудрялась обследовать оба берега – убегала вперёд по одному, чтобы возвратиться по другому. Воротясь, вертелась некоторое время в поле зрения хозяина, а потом снова уносилась куда-то. Тропа, по которой отвернул преследуемый человек, покамест не находилась. И Костя опять начал сомневаться в правильности выбранной дороги.

– На кой чёрт понесло бы его в тайгу? Конечно, к реке подался. А там – берегом. Уж чего проще…

Его старшие товарищи отмалчивались. Ивану Александровичу было не до споров, а Степных знал, что идет в нужную сторону. Эту уверенность подтверждала собака, начиная беспокоиться возле загораживающих русло поваленных деревьев: преодолевая препятствия, человек оставлял на них свой запах. Объяснять этого студенту бакенщик не пытался – к чему лишние разговоры?

Азарт погони, волнующий кровь, более других свойственен охотникам. Но не поэтому рассудительный и хладнокровный Степных шёл по следу неизвестного ему человека Он во всём любил ясность. Нужно спросить беглеца, почему убегает, кто он.

Почти смерклось, когда Василий Степных остановился, поджидая спутников. Те подошли, с безразличием очень усталых людей разбрызгивая ногами воду.

– Будем ночевать, – объявил он.

Не перечил даже несговорчивый Костя. Иван Александрович, благодарно взглянув на бакенщика, пожалел:

– Эх, топора нет.

Степных показал на завал принесённого ручьём леса:

– Без топора дров найдем.

Через полчаса у завала горел костёр, а Пряхин делил на три равные части оставшиеся пирожки и плюшки. Оранжевое пламя металось по густой чёрной воде. Деревья засыпали, потому что утих ветер. На смену шороху листьев и хвоинок пришли таинственный шорох трав, потрескивание веточек под чьими-то мягкими шажками, царапанье коготков. Ведьма свернулась клубком поодаль от костра, но время от времени поднимала голову. Тогда уши у нее нервно вздрагивали, слушая ночь.

Обтерев подолом косоворотки винчестер, Степных аккуратно повесил его на куст, книзу стволом. Разулся, пристроил возле огня портянки.

– Советую посушить обувку, – сказал он. – С мокрыми ногами ночевать плохо.

Против этого восставало утомление, делавшее тело негибким и ленивым. Но слова бакенщика, ни к чему не обязывающие, воспринимались как приказание. Костя с горным инспектором покорно сняли обувь.

Посапывая трубочкой, Пряхин смотрел в пламя, наслаждаясь отдыхом. Для него ночлег у костра был привычным: смущала только неподходящая к обстоятельствам одежда. Костя Моргунов переживал такое впервые.

С момента, когда в кармане чужого плаща рука нащупала холодный прямоугольник обоймы, он как бы катился под уклон на лыжах. Дух захватывало от необычности происходящего, раздумывать было некогда!

Костёр на берегу ручья остановил стремительный бег; разрешил присмотреться, прислушаться, рассредоточить внимание. Позволив себе это, Костя удивился сначала, а потом оробел. Тьма за костром, тишина, оглушительно пульсирующая вместе с кровью в висках, могли быть всем – и направленным в сердце стволом пистолета, и готовым к прыжку неведомым зверем, и бездонной пропастью на расстоянии двух шагов от огня.

– Послушайте, товарищ! – вполголоса, стараясь казаться равнодушным, окликнул студент Василия. – Что, если он, ориентируясь на огонек, вздумает перестрелять нас?

Степных повернулся без улыбки, но в его взгляде Косте почудилась насмешка. А может, отсвет костра заиграл так в зрачках?

– В такую темень никуда не полезет. Глаза выколешь…

Мысленно студент согласился с бакенщиком: например, он, Костя, не полез бы. Но, чтобы слышать голос собеседника, выразил сомнение:

– А вдруг?

– Услышим. Только звери умеют ночью ходить тихо по этакой ломи…

– Дело привычки, наверное? – Студент ни в какую не хотел молчания. – Я читал, что индейцы умеют ходить бесшумно – сучок не треснет!

– Не знаю. Трофима, что привел вас ко мне, вроде лешего считают. Он днём подойдёт – собаку не обеспокоит. А ночью и пытаться не станет.

– Интересный старик! – не унимался Костя. – Богами обставился, а ружье из рук не выпускает. Волков или людей боится?

– Ястребов.

Студент недоумевающе поднял брови.

– Не понял, знаете…

– С ястребами воюет. Куры у него – видели, наверное? Так ястребы цыплят потаскали…

К счастью, Степных не мог увидеть, как у собеседника загорелись уши: Костя вспомнил, какие предположения вызвало это проклятое ружье в сочетании с косматыми, нависающими бровями деда Трофима. Смущённым молчанием студента воспользовался Степных – повернулся спиной к огню, опустил голову на комель валежины. Костя вздохнул, но продолжить разговор не решился.

Горный инспектор уже давно спал. Шляпу он повесил рядом с винчестером бакенщика; лысина светилась розовыми отблесками костра. По ней разгуливал громадный безобидный комар.

Обиженно хмыкнув, Костя поправил в костре дрова и представил ночлег Люды и Семёна. Гостинцев всхрапывает, как этот горный инспектор, а бедная девушка испуганно смотрит во тьму ночи. Конечно же, ей не спится! И, конечно, она жалеет, что на месте равнодушного Семёна не сидит рыцарски заботливый Константин Моргунов. Свинья всё-таки этот Сенька!

Глава третья

Утром Степных растолкал своих спутников.

– Побыстрей, побыстрей, мужики! Надо его перехватывать, пока не вышел на трассу. На трассе искать плохо, – десяток собак не пособят!..

– Да! – поддержал горный инспектор. – Выберется на трассу, тогда ищи-свищи! Восемьдесят километров в час. Из Дарасуна в три стороны дорога.

Степных поправил:

– Можно сказать – в четыре, от Маккавеево ещё есть дорога. На Эдакуй. Через Ново-Троицкое да Ильинское.

– Есть, кажется, – согласился Пряхин. – И ещё одна есть. Это мимо Жимбары, на Аргалей…

Как не хочется расставаться с костром, если на травах и на ветках деревьев лежит роса. А нужно идти, продираясь через эти, обдающие влагой ветки и травы. Стучать зубами, ёжиться от омерзительного ощущения мокрой одежды, но – идти!..

В полукилометре от места ночлега Ведьма долго принюхивалась к надломанной ветке тальника, полоскавшей в ручье узкие желтоватые листья. Степных выбрался на берег и многозначительно произнес:

– Визира, однако!

В обе стороны от ручья тайгу простреливала старая, зарастающая подлеском просека. Слева её зелёные стены сходились вдали друг с дружкой; справа она упиралась в гарь, залитую светом только-только вставшего солнца. На неторной тропочке, угадываемой только по более тёмному цвету трав, не легко обнаружить след сапога. Приходилось рассчитывать на Ведьму, а собака всем своим поведением выражала неуверенность.

– Роса больно густая. Отбила запах! – объяснил Степных.

Медленно, подолгу задерживаясь на одном месте, Ведьма всё-таки повела по просеке. Теперь она то и дело поднимала вверх морду, словно искала следов не на земле, а на вершинах деревьев. Её хозяин тоже потянул ноздрями влажный от росы воздух.

– Дымом отдает, однако. А ветер навстречу, от нашего кострища доносить не может…

Ни Костя, ни горный инспектор запаха дыма не улавливали. Нетерпеливый студент предполагал, что бакенщик выдумывает. Просто-напросто собака оказалась беспомощной, «ворон ловит». Хозяину же не хочется признаваться в этом, вот и изобретает всякие росы да запахи дыма!..

Тайга тем временем стала редеть, дробиться на островки высокоствольного леса в молодой берёзовой поросли. Березничек курчавился на старом пожарище, на обугленных комлях уцелевших деревьев и чёрных валежин.

Перед одним из «островков» лайка остановилась. Подрагивая влажными ноздрями, смотрела на хозяина. Степных снял с плеча винчестер, оттянул курок. Скомандовал вполголоса:

– Вперед!

Собака, пройдя несколько шагов, остановилась опять. Остановились и люди, охваченные тревожным ожиданием опасности.

– Встаньте-ка за лесины, – негромко, но тоном, не допускающим возражений, сказал бакенщик.

Теперь горьковатый запашок дыма улавливали все. Но, так как это был только запах, Костя считал, что Степных трусит преждевременно. Опасность будет там, где не запах, а самый дым поднимается над костром.

– Вперёд!

Лайка бесшумно нырнула в мокрые кусты. Повременив, хозяин двинулся следом за ней.

– Давайте сюда! – раздался через минуту его приглушённый голос.

За кустами, возле могучего ствола упавшего кедра, остывали угли. Они начинали уже подёргиваться серым налётом пепла. Росу на травах вокруг пепелища высушил жар костра. Сухою была и плотно умятая грудка пихтовых веток, на которых коротал ночь человек. Он ушел, оставив угасающей костер да сине-белую ленточку, оторванную от подола тельняшки.

– На добрый час опоздали, если не больше, – ни к кому не обращаясь, объявил Степных.

Напряжение схлынуло, сменяясь растерянностью.

Иван Александрович поднял узенький лоскуток тельняшки.

– На кой чёрт ему понадобилось рвать рубаху?

– Для перевязки, надо полагать… Наверное поранился в темноте.

– Что будем делать? – спросил Костя.

Степных осторожно, придерживая большим пальцем, спустил курок винчестера с боевого взвода.

– По такой росе, если свежо наброжено, глухарей без собак ищут. А тут человек. Да ищем с собакой…

– Верно! – обрадовался Пряхин. – Теперь по свежему догонять! Не роса поверх следа, а след – по росе!..

Просека визиры выходила на раздольную гарь. Начинаясь у костра, по седым от росы травам и кустарникам вдаль уходила яркая зелёная полоса – след человека. Сбиться с него мог только слепой.

– На старт! – задорно скомандовал студент.

Иван Александрович посмотрел неодобрительно, хотя и не сказал ничего.

Степных уже углублялся в гарь, норовя идти проложенным следом, благо прошедший ранее человек сбил с трав росу.

Первые же метры пути показали Косте, как он ошибался вчера, посчитав издали это место заросшим травой лугом. Пронесшийся здесь когда-то таёжный пожар не смог справиться с могучими лиственницами. Огонь только сорвал хвою, и раздетые ветки перестали требовать у корней влагу. Корни засохли. Ветры, прежде путавшиеся беспомощно в густых кронах, принялись сводить старые счёты. Наверное, земля вздрагивала и стонала, когда гиганты падали, взметая тучи чёрного праха. На них падали соседи, завалы громоздились в несколько ярусов.

Это кладбище гигантов, которых не принимала земля, густо заросло буйными травами, малинником, шипигой. Точно печальные памятники-колонны высились кое-где нагие стволы. Зелёные заросли поднимались выше человеческого роста. В них прятались полные затхлой воды ямы, валежины щетинились острыми обломками сучьев. Нога, со всей осторожностью поставленная на ствол мёртвого дерева, увлаженного росой, норовила соскользнуть. Или неверная опора подламывалась внезапно, а под ней оказывалась пустота. Обугленные пеньки тонколесья поднимались оттуда, словно поставленные на древки копья.

Гибкие, как змеи, соболи любят такие места. Лоси не избегают их. Люди обходят стороной, как бы ни была длинна окольная дорога.

Балансируя на валежине, Степных из-под руки посмотрел вперёд.

– Прямо через гарь полез. На запад, к трассе.

Иван Александрович провёл ладонью по лысине, вытирая пот, – и стал похожим на негра. Костя фыркнул.

– Не смешно! – сказал Пряхин, доставая носовой платок. – Грустно. Ввязались не в своё дело…

Ничего не ответив, студент пустился догонять Василия. Но бакенщик, обутый в мягкие ичиги, двигался быстрее. Через некоторое время между ним и студентом образовался прогал метров в двести. Сократить его Костя не мог, как ни старался. Только опережал всё больше Ивана Александровича.

Василий Степных лучше других знал, что до автомобильной дороги остались считанные километры. Гарь начала полого скатываться в разложину. Там от ключа, когда-то остановившего пожар, снова начиналась тайга. Идти через тайгу куда легче, нежели через гарь. Расстояние между тем человеком и им, Василием Степных, не уменьшалось, а увеличивалось. Ведьма могла искать след человека, но задерживать людей её не учили. Полагаться приходилось лишь на себя. И Василий торопился, всё дальше и дальше отрываясь от спутников.

В ручье он ополоснул всё-таки лицо, сделал несколько жадных глотков, черпая воду ладонями. Прежде чем войти в заросли, оглянулся.

Студент пробирался по валежинам метрах в трехстах. Второй спутник отстал вовсе – его не удалось увидеть.

Медлить нельзя, и Степных решительно перепрыгнул через ручей. Выпутываясь из сетей смородинника, поискал глазами собаку. Её поведение заставило сдёрнуть с плеча винчестер: вздыбив шерсть, Ведьма обнюхивала загородившую путь колдобину.

– Близко? – вслух спросил Василий, по обыкновению усмехаясь своей привычке обращаться в одиночестве к собаке. – Похоже, что близко!

Собака продолжала обследовать валежину.

– Ищи! – приказал он.

Точно спущенная пружина, лайка прыгнула в зелёную чащу, что не входило в расчёты хозяина.

– Ведьма! Ведьма! Ко мне!

Собака не возвращалась, а громко кричать он не хотел. Василий остановился, безуспешно пытаясь проникнуть взглядом в дремучие заросли. Тайга молчала, только большой чёрный дятел в красной шапочке не спеша долбил трухлявую пихту.

Тянулись бесконечные минуты, полные тревоги, – выстрел из пистолета где-то в чаще грозил сделать их беспомощными. Как искать без собаки человека в тайге, когда у него – сто дорог, а у идущего за ним только одна?…

И вдруг в стороне, справа, бешено залаяла Ведьма. Не так, как на белку или соболя, или на лося. Только на двоих так лает собака – на медведя и человека! Мучительно ожидая хлопка пистолетного выстрела, Степных побежал на лай.

Вторым к ручью подошёл Костя. Стоя на корневище вывороченного дерева, он напрасно искал глазами Василия и чертыхался. Услыхав яростный лай Ведьмы, студент рванулся было вперед, но остановился, взмахами рук торопя Пряхина. Не зная, как следует поступать в подобных случаях, Костя боялся помешать Степных.

Лай Ведьмы словно подстегнул инспектора. Теперь он спешил изо всех сил, не разбирая дороги, не обращая внимания на заливающий глаза пот. Костя протянул руку, помогая ему взобраться на выворотень. Когда Иван Александрович, отдуваясь, вскарабкался наверх, покрывая собачий лай, в тайге хлопнули один за другим два выстрела.

Пряхин задержал в груди воздух.

Дважды ещё тявкнула собака и смолкла.

Теперь тишину нарушали только Иван Александрович – шумным дыханием да неторопливым постукиванием – примолкнувший было дятел.

– Всё! – произнёс наконец горный инспектор. – Два выстрела, слышали? Оба ружейные, пистолет бьёт не так. Глуше…

– А Ведьма перестала лаять, – ни к чему сказал Костя. Смерть человека, виновником которой был в какой-то мере и он, испугала. Кто бы он ни был, этот беглец, – распоряжаться ею жизнью они не имели права.

Видимо, Пряхин думал о том же. Словно успокаивая свою и Костину совесть, он сказал:

– Всё правильно. Два выстрела. Первый – предупреждение, а второй…

Вздохнув, он развел руками.

– Всё-таки перегнул малость наш товарищ, – покачал головой Костя. – Понимаете, мёртвые не разговаривают.

– Кому надо, – узнают!

– А если не узнают? Знаете, что нам будет?

– Э, бросьте. Насмерть убили живого человека, а вы про свою шкуру…

На этот раз Костя даже не обиделся.

– Пойдёмте? – спросил он.

– Куда?

– Ну… туда, конечно…

– Не так просто. Надо подождать, покамест товарищ догадается указать направление или придёт к нам.

– Думаете, не найдём сами?

– Думаю, не найдем! – отрубил Пряхин и, отворачиваясь, полез за трубкой.

Костя спрыгнул с выворотня, уселся на валежине. Он смотрел на травы, на кусты вокруг – их ещё не тронула желтизна. На мёртвые деревья гари, которые все-таки грелись на солнце. На даль, задернутую сиреневой дымкой. Смерти не было места в умытом росой мире.

– Намудрили! Суд есть на это. И вообще… – обиженно буркнул студент, точно обвиняя Пряхина.

– Намудрили, – печально согласился тот.

– Степных намудрил! – вскочил Костя, гневно махнув рукой в сторону, где недавно стреляли.

Пряхин посмотрел на него с укором:

– Все мы виноваты. И я, старый дурак, особенно! Догонять сунулись! Никуда бы он не делся, поверьте! Думаете, одни мы с вами такие… внимательные, что ли? Люди-то – кругом! Наши люди, советские!

Костя подавленно молчал. Он согласился бы так вот сидеть молча сколько угодно времени, только бы не идти туда, не видеть ткнувшегося лицом в мох человека, который уже перестал существовать. Но Иван Александрович не собирался прятаться ни от самого себя, ни от содеянного.

– Надо идти! – сказал он. – Думать всем вместе, что делать. Ого-го-го-го-о!.. Ого-го-го-го! О-о!

Крик, подпрыгивая на неровностях рельефа, покатился по гари.

– Ого-го-го-го-о! – сложив рупором ладони, заорал Костя.

Эхо не успело еще утихомириться, когда издали донёсся ответный крик.

– Чуть левее, чем падают тени, – засёк направление Пряхин. – Намного не отклонимся, а там опять покричим.

– Да ведь у нас компас есть! – вспомнил студент.

Горный инспектор промолчал, а Костя подумал, что пользоваться этим компасом было бы неприятно, пожалуй…

Теперь они ломились через густой цепкий кустарник на восточной покати разложины. Студент очень скоро оставил позади Ивана Александровича – молодость не любит тянуться в хвосте. Оттуда, куда они шли, опять раздалось приглушенное тайгой «Ого-го-го», и Костя зашагал ещё быстрее.

Подъём стал круче, из обомшелой земли полезли иззубренные сланцевые плиты. Ещё выше по склону они начали громоздиться в утесы, заслоняющие дорогу.

Неслышно ступая по густому белесоватому мху, Костя обогнул очередное препятствие и едва не наткнулся на человека, натягивающего на ногу сапог. На одну секунду студент подумал, что это Степных. Но в те самые короткие мгновения, пока перестраивалась мысль, человек рывком поднялся. В следующую долю секунды на подбородок студента обрушился удар кулака, отшвырнув его на мягкий сырой мох. Открыв глаза после мгновенного беспамятства, Костя увидел блестящий ободок вокруг бездонного чёрного отверстия. Не желая видеть вылетающего оттуда огня, зажмурился.

Почувствовал, что сердце подкатывается к горлу…

Вот сейчас!..

Конец?…

Конца не было… Не было… Не было…

Тогда он робко приоткрыл веки.

Не веря, широко раскрыл глаза, приподнял голову. Сел, растерянно озираясь…

Он никого не увидел. Только кедры чуть-чуть покачивали вершинами на фоне белого неба. Только вздрагивали, распрямляясь, белёсые веточки мха там, где их придавил тяжёлый сапог человека с кирзовой полевой сумкой.

Треск сучьев за спиной заставил студента вскочить, напружинить мускулы.

– Послушайте, Константин! Вы где? – раздался недовольный голос Ивана Александровича. – Я, знаете, уже не в том возрасте – в прятки играть.

Косте очень не хотелось говорить о происшедшем, которого сам ещё не сумел осмыслить. Но рассказать было необходимо. Избегая смотреть на Пряхина, сообщил коротко и не совсем вразумительно:

– Конечно, если человек не ожидает, и дурак с ног сшибет. Ничего нет удивительного. Так бы и я мог – стукнуть исподтишка, да за пистолет! Жаль, что удрал…

– Кто? Бакенщик?

– При чем тут бакенщик? Этот самый. «Геолог». Сидел тут за скалой.

У Ивана Александровича отвисла челюсть.

– Значит… значит, убит Степных?…

Утро, сверкающее разноцветными искрами росяных капель, сразу померкло.