Безжалостные парни (ЛП)

За мной охотятся.

Я это чувствую.

Глава 11

— Это не краска, это воск, — замечает Мика, проводя большим пальцем по символу, вырезанному на камне. Он ковыряет её ногтем, и он сворачивается в маленькие завитки. — Да, определённо воск. — Парень передаёт его Тобиасу, чтобы тот мог в свою очередь осмотреть его.

— Воск? — спрашиваю я, проводя пальцами по волосам. Сейчас они такие кудрявые, спутанные и отвратительные. Я собиралась встать пораньше и принять душ, но проспала и в итоге проснулась от того, что папа отшвырнул моё одеяло на пол и выкрикнул приказ. Так неприятно.

Спенсер смотрит на меня так, словно я персонаж фильма ужасов. Я прищуриваюсь, глядя на него, и поправляю очки на носу.

— Что? — огрызаюсь я, когда Тобиас передаёт камень следующему, Рейнджеру. — Ты пялишься на меня всё утро.

— Ты вообще можешь видеть через эти очки? — спрашивает он, наклоняясь вперёд и убирая их с моего лица. — Они буквально покрыты отпечатками пальцев и брызгами бог знает чего. — Он начинает вытирать их о свою рубашку, а я хмурюсь. — И ты когда-нибудь слышала о расчёске для волос? Знаешь, ее изобрели в 1602 году.

— Во-первых, ты полностью выдумал этот год. Это совсем не точная информация. И ещё, пошёл ты. — Я позволяю Спенсеру протереть очки, а затем забираю их обратно, напяливая на лицо и стараясь не удивляться тому, насколько на самом деле лучше, когда они чистые.

— Даже в этой слишком большой униформе, с причёской «крысиное гнездо» и грязными очками, ты возбудила его. — Черч как ни в чём не бывало указывает на Спенсера, прежде чем взять камень в руку. — У него буквально встал в первую секунду, как он увидел тебя.

— Не правда, — усмехается Спенсер, оглядываясь в поисках кого-нибудь из притаившихся сотрудников, прежде чем закурить косяк. — Вопиющая ложь.

— Тогда встань и дай мне посмотреть, — возражаю я, забирая у него косяк и затягиваясь. В конце концов я начинаю кашлять как сумасшедшая, а Спенсер смеётся надо мной.

— Нуб, — бормочет он, и я прищуриваю глаза.

— Мастер стояка, — парирую я, и Спенсер воет от смеха. Даже близнецы смеются. Рейнджер, кажется, немного напуган камнем, а Черч слишком занят тем, что вертит его в руках с длинными пальцами.

— «Мастер стояка» на самом деле звучит довольно круто. Я запомню это. Для меня это звучит как комплимент. Спасибо, ёршик для унитаза.

Я бросаюсь к нему и оказываюсь у него на коленях, сталкивая сумку с книгами на пол, а затем указывая на выпуклость в его слаксах академического образца.

— Правда выходит наружу, — говорю я, моё лицо всего в трёх дюймах от его. Это слишком сильно, этот его аромат, эта древесная смесь кедра и лотоса, от которой у меня слюнки текут. Возможно, мне придётся спросить, каким одеколоном он пользуется, потому что я обязательно куплю его и обрызгаю им свою подушку.

Я имею в виду, не потому, что его носит Спенсер или что-то в этом роде… Мне просто нравится этот запах.

Да, это всё, дело только в этом.

— Ты действительно хочешь, чтобы правда выплыла наружу? — поддразнивает он, приподнимая тёмную бровь. Соблазнительный изгиб его рта творит со мной всевозможные ужасные вещи, и я дрожу. Однако, когда собираюсь поспешно ретироваться, он хватает меня и удерживает на месте, крепко прижимаясь ртом к моему.

Жар пробегает по мне, и я дрожу. Есть что-то особенное во вкусе губ этого парня…

— О, смотрите, Спенсер стал геем, — говорит проходящий мимо студент, и его друзья хихикают. — Но, серьёзно, чувак, здесь есть парни намного сексуальнее, если ты хочешь попробовать. — Чувак хватает своё барахло, и Спенсер показывает ему фак, хватая меня за затылок, чтобы помешать мне закончить наш поцелуй. Часть меня смущена тем, что меня видят целующейся в губы со Спенсером Харгроувом, а другой половине… нравится это.

— Давай, чувак, — ворчит Тобиас, и мы отстраняемся друг от друга. Наши глаза встречаются, и по мне пробегает дрожь, которая не имеет никакого отношения к погоде. Я оглядываюсь и замечаю, что близнецы наблюдают за нами. Мика ухмыляется, как будто почуял вызов, в то время как Тобиас хмурится.

— Этот символ выглядит таким знакомым, — ворчит Рейнджер, когда Черч делает снимок на телефон и выполняет обратный поиск изображений. Он прищуривает глаза, просматривая фотографии. — Клянусь, я где-то видел его раньше. — Рейнджер поднимает руку и прикладывает пальцы ко лбу, сапфировые глаза наблюдают за лесом сразу за тропинкой.

Мы сидим снаружи на куче больших декоративных камней рядом с указателем, который направляет студентов к главному зданию академии. Можно было бы подумать, что это просто камни, но папа сказал, что ему пришлось одобрить счёт за благоустройство на несколько тысяч долларов, чтобы их доставили.

Мы решили, что с таким же успехом можем ими насладиться.

— У меня ничего не получается, — говорит Черч, уходя со страницы, на которой он находится, и вводя описание символа в поисковую систему. W-образная руна — это то, что он набирает. Неплохо. По-моему, это немного похоже на трезубец. — Это немного похоже на греческую букву пси или, может быть, даже на древнескандинавскую руну альгиз.

Я поднимаюсь с колен Спенсера и оставляю его, э-э, стояк, чтобы разобраться с ним позже.

Он смотрит мне вслед, а затем откусывает кусочек зелёного яблока, не сводя с меня глаз, пока я снова сажусь на свой камень. Я всё ещё с трудом могу поверить, что он вернулся, что он жив. Что мы встречаемся, всё вроде официально. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы по-настоящему вникнуть.

— Хорошо, но если это и то, и другое, то какой в этом смысл? — спрашивает Спенсер, делая паузу, чтобы откусить ещё кусочек яблока. — Греческая буква? Скандинавская руна? Какое, чёрт возьми, всё это имеет отношение к Дженике, или Чаку, или Юджину, если уж на то пошло?

— Может быть, это ничего не значит? — отвечает Мика, забирая камень обратно и изучая его. — Может быть, мы придаём этому слишком большое значение? Очевидно, какие-то старые придурки с деньгами не хотели, чтобы Дженика ходила в школу для их драгоценных мальчиков, и то же самое с Шарлоттой. — Он собирается бросить камень, но Рейнджер останавливает его, хватая за запястье и забирая камень обратно.

— Я уже видел его раньше. Не помню, где именно, но дайте мне немного времени, и я разберусь с этим. — Он встаёт, эта крупная смуглая фигура с коротко подстриженными чёрными волосами и самыми пронзительными голубыми глазами, которые я когда-либо видела, а затем поворачивается с таким серьёзным выражением лица, что я почти отшатываюсь. — А теперь вставайте. Завтра мы готовим «Запечённую Аляску» для поминовения Юджина (прим. — «Запечённая Аляска» (англ. Baked Alaska) — десерт, мороженое на бисквитной подложке, покрытое взбитыми яичными белками, зарумяненными в духовке).

Рейнджер поворачивается и уходит в сторону академии, а остальные обмениваются взглядами.

— Он же не собирается раздеваться и надевать один из своих пушистых фартуков, не так ли? — спрашиваю я, и Мика ухмыляется.

— Он мог бы. А что? Ты захотела посмотреть?

Спенсер издаёт насмешливый звук себе под нос, когда я встаю и, зевая, вытягиваю руки над головой. Когда он поднимается на ноги, возвышаясь надо мной с улыбкой, я чувствую, как моё сердце начинает бешено колотиться. Его бирюзовые глаза сверкают, когда он наклоняется ближе и прижимается щекой к моей, касаясь губами моего уха.

— Давай потусуемся вместе, только ты и я. Ну, знаешь, после Кулинарного клуба.

— Спенсер, — начинаю я, но тут близнецы хватают его за руки и тащат вниз по тропинке. Я прикусываю нижнюю губу, думая о том, что Тобиас сказал мне в шкафу той ночью.

«Я не собирался ничего говорить из уважения к Спенсеру, но я вроде как влюблён в Шарлотту. Когда он вернётся, ему, возможно, придется бороться со мной за её расположение».

Вау.

Я переплетаю руки и следую за мальчиками, направляясь вверх по каменным ступеням здания академии на кухню, где мы всегда проводим наши клубные собрания. Трудно поверить, что эти придурки оделись в мантии и забросали меня пауками всего несколько месяцев назад, да?

— Что это, чёрт возьми, такое? — требовательно спрашивает Рейнджер, указывая на фунтовый пирог, который стоит в пластиковом контейнере на прилавке. Он выглядит разъярённым. — Кто принёс это сюда? — близнецы обмениваются взглядами, а затем пожимают плечами.

— Чувак, это всего лишь фунтовый пирог (прим. — Фунтовый пирог — это простой сладкий кекс/сладкий хлеб), — говорит Спенсер, но Рейнджер уже хватает его и выбрасывает в мусорное ведро.

— Мусор, купленный в магазине, — бормочет он, открывая один из ящиков и доставая оттуда целую кучу посуды. — Мы испечём фунтовый пирог с нуля.

Черч обменивается взглядом с близнецами, а Спенсер приподнимает бровь. Примерно через минуту, когда все ингредиенты и кухонная утварь уже на столе, Рейнджер, выругавшись, кладёт ладони на столешницу и крепко зажмуривается.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает Черч, как раз таким тоном, что я слышу в его голосе истинную привязанность к другу.

— Я хочу приготовить этот десерт правильно, — произносит Рейнджер низким и ворчливым голосом, но полным эмоций. От этого звука у меня сжимается грудь, и я сжимаю руку в кулак у кромки своего блейзера. — Это было любимое блюдо Юджина, и я не собираюсь его портить.

— «Запечённая Аляска» была его любимым блюдом? — спрашивает Спенсер, и голубые глаза Рейнджера распахиваются, уставившись в его сторону. Клянусь, он немного рычит.

— Прояви немного уважения. Мы подумали, что это ты был на том дереве; мы были опустошены. Представьте, что чувствуют его друзья и семья. — Рейнджер выпрямляется, а затем проводит пальцами обеих рук по выбритым вискам. — Какая-то часть меня чувствует себя ответственной за его смерть. Я просто хочу сделать хоть что-то правильно.

Наступает долгая пауза, прежде чем Черч снимает свой блейзер и бросает его на стул в углу, закатывает рукава рубашки и снимает галстук.

— Хорошо, тогда давайте сделаем это в стиле Кулинарного клуба.

Дверь открывается, и Росс проскальзывает внутрь с раскрасневшимся лицом, поправляя свой галстук.

— Извините, я опоздал, — говорит он, и Черч улыбается.

— Давай сварим кофе и испечём фунтовый пирог, хорошо?

— Спасибо, — говорит Рейнджер, и я не думаю, что кто-то из нас не замечает, как расслабляются его плечи.

Меня бесит, что он чувствует себя ответственным за смерть Юджина. Никто из нас не должен этого чувствовать. Но каким-то образом мы оказались вовлечены в неразбериху, которую не начинали, и теперь должны расхлёбывать. Хотя Рейнджер прав: Юджин, возможно, и был придурком по отношению к нам, но я уверена, что он был таким не для всех. У него тоже были люди, которым не всё равно.

— Ну, чёрт возьми, тогда давай приготовим «Запечённую Аляску», — бормочет Спенсер, а затем Рейнджер достаёт фартуки с оборками. Это дерьмо продолжается.

— Ты серьёзно испоганил эту «Запечённую Аляску», Чак. — Спенсер переворачивается на бок, чтобы посмотреть на меня. Я сижу на краю его кровати, тяжело дыша и отчаянно жалея, что не воспользовалась дезодорантом этим утром; я потею как сумасшедшая. — Я никогда не видел, чтобы кто-то так не следовал указаниям, как это делаешь ты.

— Я нервничала! — огрызаюсь я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него. Он развалился на кровати, как принц без костей. Чёрт, он горяч. Я прикусываю нижнюю губу и мгновенно прощаю его за то, что он был полным придурком. Я такая ужасная. Никогда не верить в настоящую любовь, нет, но быть влюблённой в каждого парня? Да, это в значительной степени в моём духе. — Рейнджер ужасен, когда готовит.

— Я готовлю с чистой любовью, — рычит он, возвращая моё внимание на ту сторону комнаты. Рейнджер одет в чёрные спортивные штаны, обтягивающую белую рубашку, которая подчёркивает затвердевшие кончики его сосков, и… носки с розовыми кошечками. Я решаю не комментировать. — Чистая, блядь, любовь.

— Ты размазал мне сзади на рубашке шарик мороженого, — ворчу я, и губы Рейнджера кривятся в улыбке, которую он снова с трудом сдерживает.

— Это были близнецы, а не я, — признаётся он, глядя на нас со Спенсером. Его глаза слегка прищуриваются, и он вздыхает. — Я полностью нарушаю вашу атмосферу, не так ли?

— В значительной степени. Мастер стояка не может работать, когда в комнате находится блокиратор члена. Это, блядь, общеизвестный факт, — говорит Спенсер, ухмыляясь, и мои щёки вспыхивают. Внезапный прилив смущения заставляет меня захотеть остаться упрямой.

— Лично я рада, что Рейнджер здесь, — парирую я, поправляя очки на носу и скрещивая руки на груди футболки, которую я одолжила у Спенсера (моя белая рубашка на пуговицах, выданная академией, теперь окрашена в розовый цвет клубничным мороженым). — Втроём безопаснее, и всё такое.

— Угу, конечно, — мурлычет Спенсер, щекоча пальцами мой позвоночник и посылая по мне лёгкую дрожь. Я бросаю сердитый взгляд через плечо, и он ухмыляется. — Что? Не говори мне, что ты этого не чувствуешь.

— Чувствуешь, что? — возражаю я, хотя, по сути, беру бразды правления смущением в свои руки и направляю его прямо на себя.

— Сексуальное напряжение между нами, — выпаливает Спенсер, и я хватаю книгу с его тумбочки и бью его ею. Он выхватывает её у меня из рук, хватает меня за запястья и притягивает к себе, подмяв. Его серебристые волосы свисают по бокам лица, а ухмылка по-настоящему дикая. — Ну же, не лги мне. Вы, ребята, уже потратили этот жетон в аркаде дерьма.

— Ух ты, прекрасная метафора, — бормочет Рейнджер, откидываясь на подушки и скрещивая лодыжки в носках с рисунком котёнка. Он выглядит таким крутым с большими чёрными тоннелями в ушах, блестящими волосами цвета воронова крыла с сапфировой прожилкой… и в кошачьих носочках. Верно. — Как будто ты когда-нибудь был в игровом зале. Кстати, Спенсер одержим девяностыми, как будто хотел бы быть ребёнком девяностых.

Я оглядываюсь на парня надо мной, и его улыбка слегка смягчается. Я притворяюсь, что хмурюсь, но на самом деле моё сердце бешено колотится, и я вроде как хочу, чтобы Рейнджер нашёл себе какое-нибудь занятие в комнате Черча.

Проходит долгий, напряжённый момент, и моё сердцебиение учащается, кровь приливает к голове, заглушая звуки вокруг меня.

Спенсер стонет и садится на корточки, пристально глядя на Рейнджера.

— Ты серьёзно собираешься просто сидеть там и смотреть?

Рейнджер поднимает на него взгляд, отрывая его от экрана своего телефона.

— Смотреть на что? Ты больше не будешь трахаться здесь со мной в комнате. Этого точно не случится, друг мой.

— Тогда убирайся! Сходи к Черчу, — бормочет Спенсер, для убедительности махнув рукой в сторону двери. — Вы двое можете стать геями, быть вместе, и все выиграют.

— Если бы я не был натуралом, это было бы прекрасно, я уверен. — Рейнджер продолжает прокручивать страницу в телефоне. — Вы видели, как Черч сосёт соломинку? Я уверен, что с членом он тоже великолепен.

— Черч гей? — спрашиваю я, садясь и стараясь не ёрзать. Моё тело разгорячено и бунтует, мои пальцы чешутся от желания прикоснуться к Спенсеру. На этой неделе у нас было несколько поцелуев, но сейчас вечер четверга, и я не могу перестать мечтать о том, как он будет держать меня в своих объятиях. И, знаете ли, заниматься многим другим…

— Би, может быть? — Спенсер размышляет, а затем пожимает плечами. — Понятия не имею. Хотя он определённо встречается с девушками. — Он достаёт собственный телефон из кармана блейзера, набирает сообщение большими пальцами и проверяет его, прежде чем поднять взгляд с кривой ухмылкой. — Давай, Микропенис Чак, у меня есть идея.

Он встаёт и хватает меня за руку, таща за собой, в то время как Рейнджер рычит и ругается у нас за спиной.

Мы направляемся в коридор, и я рада сообщить, что все лампочки снова в рабочем состоянии. Похоже, Эдди на что-то да годится.

Близнецы ждут, скрестив руки на груди.

— И что это мы здесь делаем? — спрашивают они, пока Спенсер тащит меня по коридору.

— Чак хочет принять душ, и я полагаю, ему нужна охрана. — Спенсер пожимает плечами и подталкивает меня к двери ванной. — Я буду внутренней охраной. Вы двое занимайтесь своими близнецовыми делами прямо здесь.

— Серьёзно? — спрашивает Тобиас, когда Спенсер захлопывает дверь у него перед носом, прежде чем заглянуть в ванную, чтобы убедиться, что там больше никого нет. Затем он смотрит на меня с этой звериной ухмылочкой, и я делаю шаг назад.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я его, когда он снимает галстук и засовывает его в карман блейзера.

— Раздеваюсь. — Спенсер движется ко мне, его лицо — это тёмная маска желания, которая заставляет меня напевать. Коди никогда не смотрел на меня так, как какой-нибудь хитрый лис, нацелившийся на свою пару. Нет, он был просто приставучим подростковым засранцем. Это намного лучше.

Спенсер разворачивается полукругом вокруг меня, пока не начинает пятиться назад, а затем исчезает за дверью одной из душевых кабин.

Я колеблюсь мгновение, а затем тихо чертыхаюсь, следуя за ним и запирая за собой дверь.

— Ты сейчас серьёзно? Близнецы прямо за дверью.

— И? — Спенсер бросает свою рубашку на пол, стоя рядом с выложенной плиткой зоной во всей своей мускулистой красе. — Мы встречаемся, они не будут возражать.

Я переплетаю руки перед собой.

Моё тело чувствует жар и нужду, как будто, если я буду бороться с этим и дальше, то сгорю в огне. Но…

— Хотя они могли бы, — шепчу я, и Спенсер хмурится, глядя на меня.

— Почему? — он делает несколько шагов ко мне и кладёт руки мне на плечи, скользя одной из них вверх по шее и обхватывая мой затылок. — Ты им нравишься; я их лучший грёбаный друг. Почему они не хотят, чтобы мы были вместе?

Звук открывающейся двери ванной заставляет нас обоих замереть.

— Поторопись там. Марк устраивает истерику из-за того, что ему нужно отлить. — Это Мика. Я не знаю, как у меня получается это определить; я просто могу. Даже голоса у них разные.

— Скажи ему, чтобы он вышел на улицу! — кричит в ответ Спенсер, и вздох Мики эхом разносится по всей комнате.

— Рейнджер тоже вышел на тропу войны. Он не думает, что вы, ребята, там в достаточной безопасности. Я сказал ему, что тебе просто нужно оторваться, так что давай, поторопись. — Он хлопает дверью, и Спенсер сверкает улыбкой.

— Говорил же тебе, — произносит он, и я чувствую, как моё сердце немного замирает. Близнецы поощряют это? Я имею в виду… это хорошо, верно? Это то, чего я хочу. Я хочу, чтобы они были счастливы, что я встречаюсь со Спенсером. В конце концов, я не могу встречаться больше чем с одним парнем одновременно, верно? Если только это не были бы близнецы. Я думаю, тогда их было бы двое, но это особое исключение.

— Я не… супер разбираюсь в сексе, — шепчу я, и Спенсер смеётся, на мгновение прижимаясь своим лбом к моему, его аромат иссопа и кедра смешивается с запахом отбеливателя и мыла в ванной.

— Я научу тебя, — шепчет он в ответ, а затем стягивает мою рубашку через голову и отбрасывает её в сторону. Его глаза темнеют, когда он осматривает меня, бинты прикрывают мою грудь. — О, Чак-лет, — бормочет он. Не говоря ни слова, я поворачиваюсь, и он берёт конец повязки, заправленный за бретельку моего лифчика, и вытаскивает его. — Покрутись для меня.

— Это слишком похоже на «Влюблённого Шекспира», — стону я, закрывая лицо руками. — Я не могу этого сделать, я слишком сильно ненавижу этот фильм.

Спенсер замолкает, а затем фыркает от смеха, дёргая за повязку с такой силой, что я, спотыкаясь, возвращаюсь в его объятия.

— Это уж слишком, Чак Карсон, — говорит он, аккуратно разворачивая мою утреннюю работу. Белая лента падает на пол, и моё сердце снова начинает бешено колотиться. Задняя часть моего лифчика расстёгивается, и ярко-розовая ткань спадает вперёд, обнажая грудь.

«Я, блядь, не могу дышать», — думаю я, когда Спенсер кладёт ладонь мне на живот. Его рот слишком близок к моему уху. Каждый раз, когда он дышит, я чувствую, как мои волосы развеваются, а колени слабеют.

— Я ненавижу, что вы врали мне, но очень доволен этим вашим маленьким секретом. — Тёплая ладонь Спенсера скользит вниз по моему животу, и его пальцы ловко расстёгивают ширинку на моих брюках. Он ныряет внутрь, обхватывая меня через ткань нижнего белья. — Я не могу дождаться, когда увижу эти сексуальные маленькие трусики… — а потом он другой рукой сбрасывает мои брюки на пол, открывая не милые кружевные розовые трусики, которые сочетались с лифчиком, который был на мне, а вместо этого пару мужских белых трусов с парой свернутых носков, засунутых в свободную промежность. — Что за чертовщина?

Всё моё тело охвачено пламенем, и я изо всех сил пытаюсь высвободиться из его хватки.

— Просто на случай, если кто-нибудь схватит меня за штаны! — ворчу я, толкая его локтем и не получая ничего, кроме стены из твёрдых мускулов. — Вы, ребята, можете быть мудаками, знаете ли. Не говоря уже об остальной школе. Я и представить не могла, что кто-то может пойти на классический приём запугивания.

Спенсер сжимает мои свёрнутые носки и стонет, прижимаясь ко мне.

— Во второй раз, Чак, я ощупываю твой член, и я так возбуждён. — Он на мгновение замолкает. — Типа, это полностью похоже на фальшь, но в прошлый раз… что именно я хватал?

— Ладно, хватит об этом, — бормочу я, пытаясь отстраниться. Вместо этого Спенсер запускает руку в нижнее бельё, чтобы достать носки, отбрасывая их в сторону, прежде чем обхватить моё обнажённое тело, отчего у меня кружится голова.

— Ты прекрасна, Шарлотта Карсон, — бормочет он, проводя пальцем по влажной жаре между моих бёдер. — Нижнее бельё для стариков и всё такое. — Спенсер проскальзывает в меня двумя пальцами, и я вижу цвета, радуги, вспыхивающие перед глазами, когда удовольствие проносится сквозь меня, как летняя гроза.

Он приподнимает меня, обхватив правой рукой за талию, его обнажённая грудь прижимается к моей спине, его зубы покусывают мочку моего уха. Всё моё тело покрывается гусиной кожей, и тихий звук срывается с губ. Мои веки внезапно отяжелели, как будто меня накачали феромонами.

Я чувствую, как бьётся сердце Спенсера у меня за спиной, слышу его прерывистое дыхание, когда он погружает эти два пальца в мою сердцевину, и звёзды танцуют на разноцветных пятнах у меня перед глазами. Это как симфония света внутри меня, все эти падающие звёзды мерцают с головы до ног.

Наше дыхание эхом отдаётся в тихой ванной, и я просто чертовски надеюсь, что сюда никто не вломится и снова не перелезет через стену. Сомневаюсь, что я бы их услышала; у Рейнджера есть все основания для беспокойства.

Правая рука парня скользит вверх и обхватывает тяжёлый холмик моей груди, дразня воспалённую плоть нежными разминающими движениями, его большой палец обводит мой сосок.

Это так приятно, что я теряюсь в ощущениях, настолько, что забываю, где именно нахожусь. Если вдуматься, это довольно рискованное место для такого занятия — в школе для парней, в общежитии для парней, в ванной для парней. И когда убийца, или двое, или трое, разгуливают на свободе?

Мы, должно быть, идиоты.

И всё же я не могу остановиться.

Спенсер отпускает меня и отступает назад. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, его бирюзовые глаза темнеют от желания, и он медленно и тщательно снимает с себя остатки одежды.

Я следую его примеру.

Мы оказываемся под обжигающе горячим душем, моя спина прижата к белым мраморным стенам, одна из рук Спенсера на моей заднице, когда он целует меня с порочным желанием, которое превращает мои запреты в пепел. Дело в том, что он целует меня с той же страстью и желанием, что и тогда, когда думал, что я мальчик.

«Чёрт возьми, этот парень действительно завоёвывает моё расположение».

— Почему ты не сказала мне раньше? — бормочет он, уткнувшись лицом в изгиб между моей шеей и плечом. — Я бы понял; я мог бы помочь.

— Я боялась. — Слова вылетают прежде, чем я успеваю их произнести. Как только я произношу их, то не могу решить, имею ли я в виду всю эту историю с загадочным убийством или моё влечение к Спенсеру, мой флирт с близнецами. Всё это. Всё.

— Мы найдём этих кусков дерьма, я обещаю тебе, — говорит он мне, поднимая голову, чтобы посмотреть на меня. Наши взгляды соединяются искрой, которая возвращает меня к жизни, и кажется, что моё тело движется само по себе.

Спенсер разворачивает меня и кладёт мои руки на стену, растопырив пальцы. Он переплетает пальцы своей правой руки с моими, и я вздрагиваю, когда его губы целуют горячие капельки воды на моих обнажённых плечах.

— Презерватив? — мне удаётся запомнить эту маленькую часть уравнения, даже когда Спенсер прижимается ко мне бёдрами, дразня меня в тех местах, к которым ещё никто никогда не прикасался.

— Чёрт, да, чуть не забыл. — Он ненадолго отпускает меня, и я прислоняюсь лбом к стене, изо всех сил стараясь контролировать дыхание. Я потеряла девственность на прошлой неделе; на этой неделе я стою под горячим душем и жду, когда парень, которого я считала мёртвым, займётся со мной любовью.

Я рисую в голове песок, солнце и прибой. Это намного лучше.

Спенсер возвращается и слегка отодвигает насадку для душа, так что это просто тёплый туман, оседающий на нашей коже. Он проводит руками по моему телу, пока я стою там, дрожа.

— Ты в порядке, Девственник Чак? — спрашивает он с ноткой смеха в голосе. Я киваю, но мне и страшно, и радостно одновременно. Это очень много — пройти путь от той, кто едва добралась до второй базы, до той, кто сейчас голой стоит под горячим душем со своим возлюбленным.

— Просто нервничаю, — шепчу я, и Спенсер обнимает меня сзади, наша гладкая кожа трётся друг о друга, тепло наших тел смешивается. — Но я хочу этого, правда.

— Ты уверена? Вместо этого мы можем вернуться туда и поиграть в Candy Crush с близнецами.

— Ты такой придурок, — ворчу я, но затем он снова опускает руку мне между ног и прикасается ко мне так, как когда-либо прикасалась только я к себе. Однако, когда он делает это, я чувствую себя в сто раз лучше, его пальцы танцуют ритм, который снимает напряжение с моих мышц.

Спенсер целует меня в шею сбоку, используя левую руку, чтобы расположиться у ноющего жара моей сердцевины. Он подаётся вперёд, заполняя меня одним сильным толчком. Вот и всё, мы объединились.

Мои пальцы сжимаются на мокрой плитке стены, когда Спенсер начинает двигаться, устраиваясь всем телом между моих бёдер, его губы дразнят мою шею. Когда он протягивает руку и приподнимает пальцами мой подбородок, мы обмениваемся горячим, беспорядочным поцелуем через плечо, от которого у меня в животе происходит что угодно, превращая его в узел чувств и эмоций, с которыми я даже не могу справиться.

Моя спина выгибается, когда левая рука Спенсера обхватывает мою грудь. Он прикасается к каждой частичке меня, и мне это нравится. Я хочу большего; но я чувствую, что не могу подобраться достаточно близко.

Мы двигаем нашими телами вместе, пока я не начинаю задыхаться и дрожать, а мои колени не обещают прижать мою задницу к полу, если я не сяду. В этот момент Спенсер подхватывает меня на руки и укладывает на полотенце на полу ванной, накрывая моё тело своим горячим телом, от которого исходит пар, его мышцы напряжены и покрыты тёплыми капельками, его таз идеально помещается между моими бёдрами.

Мне нравится чувствовать его на себе, его вес, давление его тела, прижимающегося к моему. На этом полу нет мягкости, так что это совершенно другие ощущения, чем в спальне на прошлой неделе, когда мы оба были погружены в смятение, разбитое сердце и безумие.

Спенсер кончает первым, его тело напрягается надо мной, руки сжимаются на моих бёдрах, когда он изливается в презерватив. Он быстро вытаскивает его, обливаясь потом и тяжело дыша, и завязывает его.

— Видишь? — дразнит он с ухмылкой, а затем заворачивает его в туалетную бумагу, прежде чем выбросить в мусорное ведро. Прежде чем я успеваю придумать остроумный ответ, он сворачивается калачиком рядом со мной, его рука скользит между моих ног, его губы заявляют права на мои собственные.

Он терпелив со мной, и, хотя это занимает некоторое время, Спенсер добивается от меня оргазма, используя большой и два других пальца, чтобы воздействовать на все мои самые чувствительные места. Его горячий язычок перемещается с моего рта на грудь, заставляя меня дрожать, белые пятна мерцают под моими веками.

Это чувство накрывает меня с головой, эта тёплая волна удовольствия, которая исходит из моего центра и охватывает всё моё тело. Крик начинает вырываться из моего горла, и Спенсер зажимает мне рот рукой.

Слишком поздно.

Дверь в ванную открывается, когда я вскакиваю и хватаю полотенце, как раз вовремя, чтобы близнецы успели вместе выбить дверь в душевую кабинку. Они таращат на нас свои большие зелёные глаза.

— Что случилось? — спрашивает Тобиас, переключая внимание со Спенсера, сидящего голым на полу, на меня, стоящую рядом с ванной в одном полотенце. Я едва могу его видеть, так как каким-то образом потеряла очки, но чувствую этот острый укол ревности. Это щиплет мою кожу, и мне хочется поёжиться. — Мы слышали, как Чак кри… — он обрывает себя, когда в комнату вваливается Мика, наклоняется и поднимает мои запотевшие очки, протирая их о рубашку, прежде чем передать мне.

Я надеваю их на лицо как раз вовремя, чтобы увидеть напряжённое, настороженное выражение лица Тобиаса, когда он собирает всю сцену воедино. Он оглядывает меня, затем переводит взгляд на Спенсера.

— Ты такой придурок, — говорит он, и Спенсер хмурится, глядя на него.

— Извините, что заставили вас, ребята, поволноваться. — Его хмурый взгляд слегка разглаживается в улыбке. — Я и не знал, что Шарлотта такая крикунья.

— Я… Я… нет! — кричу я в ответ, всё ещё дрожащая и бескостная от оргазма.

— Ты «нет»? Это что-то новенькое. — Мика окидывает меня оценивающим взглядом, а затем встречается со мной взглядом, в котором горит вызов. — Настоящий креатив, Чак. А теперь одевай свою задницу, и мы с Тобиасом проводим тебя обратно к директору. Рейнджер хочет вывести Спенсера из себя.

— Серьёзно? — спрашивает Спенсер, когда Тобиас наклоняется и протягивает мне одежду. Затем близнецы вытаскивают голого Спенсера из комнаты и пинком закрывают дверь.

Но то, как они смотрели на меня…

Это ещё не конец, да ведь?

Глава 12

Панихида по Юджину проходит в дальних садах в пятницу, место, куда я практически не хожу. Теперь, когда я вроде как дружу со Студенческим советом или что-то подобное, мне кажется, что кампус увеличился в размерах втрое. Все места, которых я раньше избегала, кажутся открытыми. Я не так беспокоюсь о том, что другие студенты раскроют мой секрет, когда эти ребята стоят у меня за спиной.

Там есть свечи и слёзы, цветы и фотографии. Это и целый стол, уставленный едой. Наша «Запечённая Аляска», которая, кстати, представляет собой фунтовый пирог, покрытый сверху мороженым и безе, а затем, ну, запечённая, красиво располагается в центре.

— Это в высшей степени удручает, — говорит Спенсер, куря сигарету в тени деревьев, в то время как мой отец стоит к нам спиной. Мне было трудно смотреть на него весь день. То же самое и с близнецами. Будет намного проще, если я просто втиснусь между Черчем и Рейнджером и притворюсь, что прошлой ночью ничего не произошло.

— Представь, если бы это был ты, — говорю я, и он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, лицо скрыто в тени, если не считать оранжевого огонька его зажжённой сигареты. Мой желудок скручивается в узел, и всё, о чём я могу думать — это о том, что бы я чувствовала, если бы он умер, если бы я никогда больше его не увидела.

Я никогда раньше не испытывала такого болезненного чувства потери. Я чувствую, что это серьёзно выбило всё дерьмо из меня и моих эмоций. А потом приходится беспокоиться об этом предполагаемом переезде в Кали? Это уже слишком.

— Это так чертовски угнетает, — шепчет Мика, прислонившись спиной к дереву со стеклянной бутылкой содовой в руке. Он подносит её к губам, и я вижу характерную вишнёвую этикетку на лицевой стороне. Близнецы МакКарти, похоже, неравнодушны к вишням.

— Мы можем уйти? — спрашивают они в унисон, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Рейнджера, а не на Черча, как они обычно делают. Вероятно, потому, что это казалось ему важным — почтить Юджина и всё такое.

— В городе студенческая вечеринка, — предлагает Черч, и ребята обмениваются взглядами.

Мой папа подходит к столу и берёт нож, нарезает «Запечённую Аляску» и раздаёт кусочки меланхоличным друзьям Юджина.

— Мы можем идти, — говорит Рейнджер, кивая и выдыхая. На его лице выражение мрачного удовлетворения, как будто мы сделали здесь то, что должны были сделать.

— Ты должна пойти как девочка, — предлагают близнецы, сцепляя руки и указывая на меня. Они оба ухмыляются. — Вечеринка в колледже, городские ребята, не беспокойся о том, что твой секрет выйдет наружу.

— Да, хорошо, — отвечаю я, чувствуя этот маленький огонёк возбуждения во всей темноте. Я просто пока отложила в сторону вопрос о Калифорнии; я не собираюсь возвращаться. Папа должен увидеть, что мне здесь лучше. — Давайте вернёмся в дом, и я переоденусь.

Мы пробираемся через лес и двигаемся по тропинке, направляясь к повороту, где стоит одна из скамеек. Перед ней расставлено кольцо из красных свечей, и я приподнимаю бровь.

— Далековато от мемориала, а? — спрашиваю я, и тут Рейнджер замолкает, протягивая руку, чтобы схватить меня за локоть. Он держит крепко, но на удивление нежно, оттаскивая меня на шаг назад.

— Что это, блядь, такое? — шепчет он, и мы все щуримся в сгущающихся сумерках на маленькое птичье тельце в центре круга.

— Это… кровь? — шепчу я, расширяя глаза.

— У этой птицы отсутствует голова, — говорит Черч, скрещивая руки на груди. Рейнджер опускается на колени рядом с кругом из свечей и задувает фитиль, используя его длинную толстую красную часть, чтобы коснуться тела птицы.

— У неё не отсутствует голова как таковая, — говорит он, морща нос. — Она просто не присоединена. — Он указывает на маленький, покрытый перьями комочек неподалёку, и у меня внутри всё переворачивается.

— Зачем кому-то оставлять здесь мёртвую птицу во время поминовения Юджина? — спрашиваю я, и тут до меня доходит, когда я это говорю. — Потому что это они убили его. — Слова произносятся шёпотом, и я клянусь, это похоже на заговор природы против нас. Ветер колышет деревья, от прохладного ветерка у меня по рукам бегут мурашки, когда я скрещиваю их на груди. И тут одна из этих чёртовых сов начинает ухать.

— Это капец жутко, — бормочут близнецы, а затем делают снимок на телефоны, ослепляя нас всех вспышкой.

— Чёрт, это становится странным, — бормочет Рейнджер, вставая и бросая свечу в кучу. — Мы должны сообщить об этом директору.

— Да, и тогда он запретит мне идти на вечеринку сегодня вечером. Давай пока просто уберёмся отсюда, а утром всё ему расскажем. Либо так, либо кто-то другой обязательно наткнётся на это и сообщит. — Я делаю паузу и хмурюсь. На самом деле… Я не могу решить, отнёсся бы папа к этому как к пустякам или воспринял бы это слишком серьёзно. С ним ничего нельзя сказать наверняка. Честно говоря, мне кажется, что любая реакция, которая была бы наименее выгодна для меня — это та, которую он всегда принимает.

— Чего я не понимаю, так это какое отношение убийство птицы имеет к, ну, типа, к чему угодно? — спрашивает Спенсер, но у меня нет никаких ответов. Похоже, что и ни у кого другого их нет.

— Знаете, в ту же ночь, когда вы, ребята, удивили меня пауками, я пошла в общежитие для девочек и обнаружила красный воск по всему кофейному столику. Я подумала, что вы, ребята, сначала устроились у себя, но потом перешли на кухню…

— Мы никогда там не были, — отвечают близнецы, а затем Тобиас вздыхает.

— Единственный человек, который регулярно ходит в женское общежитие, кроме тебя — это Рейнджер. И мы никому больше не говорили, что это было твоим местом.

— Значит, красный воск… вполне возможно, от тех же психов? — я продолжаю, указывая на кольцо из свечей с мёртвой птицей. И чувствую физическую боль в животе. Кто бы ни был тем, кто наводняет эту школу, он явно сумасшедший. Я имею в виду, не то чтобы это не было очевидно раньше со всей этой «историей с убийствами людей», но на самом деле, жертвоприношение животных? Это такое клише на месте преступления девяностых.

Вместо того чтобы напугать меня, вся эта нездоровая демонстрация только выводит меня из себя.

— Я бы не сказал, что возможно, — продолжает Черч низким и ровным голосом. — Я бы зашёл дальше, и сказал, что, скорее всего, так оно и есть.

— Ну и нахуй этих придурков, — говорю я, чувствуя, как моё тело накаляется от гнева. — Я имею в виду, серьёзно? Убийство маленькой, беспомощной птички заставляет их чувствовать себя крутыми? — я поднимаю руки вверх и поворачиваюсь к лесу. — Так ли это? Пошли вы! Я не боюсь ни ваших записок, ни ваших свечей, ни чего-либо ещё. Идёмте. — Я поворачиваюсь и иду вниз по тропинке, Студенческий совет следует за мной.

Надеюсь, эти ублюдки меня услышали. Потому что я была серьёзна. Я их не боюсь.

И я отказываюсь бежать.

Когда я спускаюсь по лестнице, одетая в короткое тёмно-синее коктейльное платье, парни оборачиваются, все как один, и, клянусь, все они таращатся на меня. Ну, может быть, за исключением Черча. Он просто не похож на человека, который будет таращить глаза.

— Хорошо выглядишь, Чак, — хором говорят близнецы, сверкая одинаковыми улыбками.

— Чёрт возьми, ты горячая штучка, — выдыхает Спенсер, когда Рейнджер слегка краснеет. Он и раньше видел меня разодетой, но, думаю, в ту ночь произошло слишком много событий, чтобы правильно всё осмыслить.

Я краснею и немного кружусь на лестничной площадке, чтобы они могли всё рассмотреть. На мне сексуальные красные туфли на каблуках, на их покупке настояла Моника, я потратила всё до последнего цента из личных денег на шестнадцатый день рождения, а также больше косметики, чем я носила с тех пор, как переехала сюда. Я даже накрасила накладные ресницы и очень быстро нанесла на ногти красный слой, который, знаю, вероятно, сниму перед школой в понедельник. Не то чтобы мальчикам нельзя было красить ногти лаком — Рейнджер иногда это делает — но я просто пока не хочу привлекать к себе такого рода внимание. Я счастлива сохранить секрет в тайне от этой группы прямо здесь.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит Черч, улыбаясь мне и постукивая пальцем по губам. Он на мгновение закрывает глаза, словно наслаждаясь моментом, прежде чем снова медленно открыть свой янтарный взгляд.

— Разве ты не говорил, что собираешься повоевать со Спенсером из-за Шарлотты? Сейчас самое время, братан. — Мика отпрыгивает с пути своего брата, когда Тобиас бросает в его сторону зелёный взгляд.

— О, правда? — спрашивает Спенсер, прислоняясь спиной к стене в дерзкой манере, приподнимая одну тёмную бровь и рукой взъерошивая серебристые волосы. — Ты хочешь сразиться со мной, Тобиас?

— Не совсем, — отвечает Тобиас, скрещивая руки на груди. — Я имею в виду, разве всё, что бы ни случилось, не должно быть решением Шарлотты в любом случае? Вы, ребята, действительно встречаетесь? Похоже, это просто секс.

— О боже мой, — стону я, закрывая лицо руками.

— Это не просто секс, ты, свинья в презервативе, — рычит Спенсер, слегка ухмыляясь в конце, чтобы показать, что он серьёзен лишь наполовину. — Между нами есть кое-что.

— Я бы поспорил, — продолжает Тобиас, засовывая руки в карманы и одаривая Спенсера долгим изучающим взглядом. — У нас тоже что-то было. Ты знаешь, я позволил ей остаться в комнате Эмбер.

Глаза Спенсера расширяются, и он переводит взгляд с меня на Тобиаса, а затем на Мику.

— А что насчёт тебя? — бросает он вызов, пока я пытаюсь сообразить, как выкопать яму и заползти в неё. — Ты тоже хочешь повоевать со мной?

Мика просто выдаёт эту самоуверенную улыбочку, а Рейнджер тихо ворчит себе под нос, явно только что разобравшись со всей ситуацией.

— Ты же знаешь, Тобиас и я всем делимся, — говорит он, бросая мрачный взгляд в мою сторону. То, как он впитывает меня, от пяток до волос, я чувствую это, определённое напряжение в воздухе между нами, которое было той ночью на капоте его машины, это жгучее желание, которое заставляет меня извиваться.

— Ты имеешь в виду, после Эмбер, — поправляет Спенсер, и оба близнеца бросают на него испепеляющие взгляды, которые он встречает в упор.

— Вы, блядь, издеваетесь надо мной? — рычит Рейнджер, становясь между ними троими. — Нам нужно разобраться с убийцами, жертвенными животными и переездом через всю страну, а вы, ребята, боретесь из-за Шарлотты, как самцы в период течки? Господи Иисусе, повзрослейте.

— Знаете, — говорю я, спускаясь по оставшейся части лестницы и останавливаясь перед ними. — Именно поэтому я не хотела быть единственной девочкой в школе для мальчиков.

— Если ты думаешь, что нравишься нам, потому что ты единственная девушка, — начинают близнецы, с удивительной точностью произнося довольно длинное и сложное предложение, — то ты жестоко ошибаешься.

— Ты мне нравилась, когда я думал, что ты парень, — утверждает Спенсер, его ухмылка слегка увядает.

— А я хотел бы убраться отсюда до того, как появится директор и узнает, что мы задумали, — настаивает Черч, а затем мы все замираем при звуке шагов.

— Чёрт.

Я захожу за угол и направляюсь к задней двери, выхожу и тихо закрываю её за собой. Слышу приглушённые голоса внутри, когда прокрадываюсь ко входу и жду, пока ребята выйдут.

— Что вы ему сказали? — шепчу я, когда мы встречаемся прямо перед жёлтым пятном, отбрасываемым фонарём на крыльце.

— Что мы везём тебя на выпуск бумажных фонариков. — Черч засовывает руки в карманы своих тёмно-синих слаксов и лучезарно улыбается. — Похоже, ему было нетрудно поверить, что ты была так зла на него, что сбежала через заднюю дверь.

— Я злюсь на него, — говорю я, бросая взгляд поверх тёмного участка леса, где в ночном небе парят десятки бумажных фонариков. Чёрт. Многим людям действительно был небезразличен Юджин Мазерс, да? Я чувствую себя полной дурой. — Разве это правильно, что мы идём на вечеринку, когда все остальные, знаете ли, в трауре…

— Мы провели целую неделю в трауре. Я провёл большую часть своей жизни в трауре. Пошли. — Рейнджер ведёт нас вниз по дороге, туда, где на краю территории академии ждёт машина.

Это ещё один лимузин, и мои брови поднимаются, но я не спорю.

Когда ребята сказали мне, что мы едем в «город» на студенческую вечеринку, я предположила, что это Бриджпорт или что-то в этом роде (это единственный город в Коннектикуте, о котором я вообще знаю). Но вместо этого лимузин доставляет нас за полтора часа в самое сердце Нью-Йорка.

— Чёрт возьми, — выпаливаю я, когда наша машина останавливается у обочины перед массивным небоскрёбом. Я сразу могу сказать, что это шикарное заведение, со швейцаром и вестибюлем с мраморными полами и бархатными шезлонгами. Да, Тотошка, мы определённо больше не в Натмеге.

— Мистер Монтегю, — приветствует нас швейцар, впуская внутрь, и мои брови поднимаются вверх.

— Ты часто сюда приходишь? — спрашиваю я, и Черч небрежно пожимает одним плечом, всё ещё в униформе Адамсона. Похоже, никого из парней не волнует, переоделись они или нет. Чёрт, может, это что-то вроде символа статуса? У всех них на нагрудных карманах, прямо рядом с гербом Адамсона, маленькие эмалевые булавки в виде чёрной розы. Может быть, они носят форму из уважения к покойному?

У меня перехватывает дыхание, и я очень, очень стараюсь не думать об этом кольце из красных свечей и обезглавленной птице внутри.

Или мёртвом парне, висящем на дереве.

Дрожь пробегает по мне, и я протягиваю руку, чтобы сжать руку Спенсера. Он берёт мою руку и сжимает в ответ, наши пальцы переплетены. Мой взгляд переходит на него, и я краснею.

— Мои родители владеют этим зданием. У меня есть открытое приглашение. — Черч даже не смотрит на меня, когда бросает через плечо эту сочную реплику высокомерия, и я прищуриваю глаза.

— Он самый богатый человек в школе, да? — спрашиваю я, и Спенсер улыбается.

— Совершенно точно. Несравнимо. А что? Думаешь, ты выбрала не того парня?

— Несравнимо, да? — начинаю я, но тут лифт со свистом открывается, и появляется море сверкающих девушек с волосами, как шёлк, платьями, как драгоценности, и лицами, раскрашенными, как у журнальных моделей. Мой желудок сжимается, и я чувствую внутри себя всё того же старого, застенчивого монстра зависти. Я никогда не была самой красивой или популярной, но это было то, чего я всегда хотела.

За исключением того, что потом я смотрю на Спенсера и вспоминаю ту зияющую пустоту в сердце, когда я думала, что он мёртв. Но это не так. Сейчас он здесь, и в тёмном небе парят бумажные фонарики в честь какого-то другого парня, которого я не знала.

Я выдыхаю, и часть этой неуверенности уходит вместе с дыханием.

Может быть… это просто то, чего я раньше хотела?

— Дамы, — мурлычет Черч, когда они хихикают и кусают губы, глядя в его сторону.

— Он семнадцатилетний старшеклассник, — выпаливаю я, прищурившись на студенток.

— И что? У нас разница всего в год, — говорит та, что впереди, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня, окружённую парнями. — Кроме того, у тебя есть ещё несколько парней. Ты могла бы выделить одного или двух, верно? — девушки смеются, а затем обтекают нас, пропуская в лифт, у которого, кстати, тоже есть свой сопровождающий.

— Ты защищала меня от студенток-извращенок? — спрашивает Черч, лучезарно улыбаясь и отбрасывая золотистые волосы со лба. Если бы это было японское аниме, там были бы искорки. Я хмуро смотрю на него.

— Что бы ты сказал, если бы кучка парней из колледжа приударила за мной? Мерзость, правда? Типа, я учусь в старшей школе.

— Многим девушкам нравятся парни из колледжа, — парирует Черч, поднимая свои янтарные глаза к потолку, словно в раздумье. — Моим сёстрам они всегда нравились. Они считали их зрелыми, опытными, чуть-чуть находящимися в сфере запретного. — Он снова переключает внимание на моё лицо и бросает в мою сторону королевскую ухмылку. — Тебя не смутит, если я пойду домой с одной из этих девушек сегодня вечером?

— Они захотят трахнуть тебя только в том случае, если получат и твои деньги тоже, — хором заявляют близнецы, разводя руки в стороны в жесте притворной невинности.

— Верно. — Черч протягивает руку и ослабляет галстук, когда двери распахиваются и по коридору разносится громкая музыка. Рейнджер вздыхает, а затем достаёт пачку сигарет из заднего кармана, предлагая одну Спенсеру.

— Я ненавижу эти вечеринки, — бормочет Рейнджер, но затем они со Спенсером закуривают, и близнецы направляются к открытым дверям. Играет «Isis» Джойнера Лукаса и «Логика», и первое, что я замечаю, когда мы входим — это наркотики.

— Святой, сладкий младенец Иисус, это кокаин?! — я задыхаюсь, и Рейнджер смотрит на меня своими тёмно-сапфировыми глазами.

— Травка, кокс, алкоголь. Довольно стандартный тариф. Вы не устраиваете вечеринок в Калифорнии?

— Я… — начинаю я, но, кажется, видела, как Моника и некоторые другие наши друзья охали и ахали из-за связи двоюродной сестры Хизер с каким-то мелким наркоторговцем. Однажды она принесла кокаин на вечеринку, и все попробовали его, кроме меня. — Думаю да.

Но так, как здесь? Здесь люди выстраиваются в очередь на кофейном столике. Или как бы наваливаются друг на друга.

Я чувствую себя не в своей тарелке.

— Это безумие.

— Не беспокойся ни о ком из этих людей, — говорит Спенсер, махая одной рукой, в то время как в другой он держит сигарету. — Это просто фоновый шум.

Близнецы возвращаются с напитками в руках, они оба держат один стакан. Они протягивают его мне, а потом свирепо смотрят друг на друга.

— Мы принесли тебе выпить, — говорят они, когда я протягиваю руку, чтобы взять его, мои пальцы касаются их, и по мне пробегает горячая дрожь. Спенсер внимательно наблюдает за нами, а затем тушит сигарету в пепельнице.

— Ты знаешь, что курение вызывает рак? — я шучу, и он с ухмылкой переводит на меня взгляд своих бирюзовых глаз, обнимая меня за плечи.

— У всех нас есть свои пороки, — признаёт он, ведя меня сквозь толкущуюся, потную толпу к балкону. Здесь есть и другие старшеклассники, одетые в форму, похожую на нашу. Больше всего выделяется Северо-Йоркская подготовительная школа (прим. North-York — Северо-Йоркская). Они все одеты в белоснежное, девочки и мальчики в безупречно чистых брюках. Они пристально смотрят на нас, когда мы проходим мимо, и я приподнимаю бровь.

— Что всё это значит? — спрашиваю я, когда Спенсер подводит меня к краю стеклянного ограждения, и мой желудок опасно переворачивается. О Боже. Мы ведь на верхнем этаже, не так ли? После короткого приступа тошноты я делаю шаг вперёд и обхватываю руками металлические перила, которые венчают стеклянные панели. Город вокруг нас живёт, дышит и сверкает. Я была в Нью-Йорке всего один раз, и мне определённо не довелось увидеть его ночью с крыши пентхауса.

— Подготовительная школа в Северо-Йорке — это местный центр мудачья, — сообщает Тобиас, подходя ко мне с другой стороны. — Просто не обращай на них внимания. Они лишь хотят изгнать нас обратно в Бриджпорт. — Он вздрагивает, когда я делаю глоток своего напитка, а затем замечает моё озадаченное выражение лица. — Это как, э-э, Хантингтон-парк для Лос-Анджелеса.

— Ясно. — Я стою там мгновение, а затем поворачиваюсь обратно к городу. — Мы на Манхэттене, да?

— Конечно, — отвечает Черч, устроившись в углу, его длинное тело прижато к стеклу именно таким образом, что, я думаю, если бы кто-то захотел, они могли бы столкнуть его прямо через край. Но его это ничуть не беспокоит. — А куда ещё нам было идти?

Я закатываю глаза, а затем делаю ещё один глоток напитка, уставившись на коктейль с причудливой маленькой веточкой мяты и большим круглым кубиком льда. Ни за что на свете близнецы не смогли бы его сделать.

— Бармен, — шепчет Мика, появляясь с другой стороны от меня. Он протискивается между мной и Спенсером, и я вижу, как Спенсер сильно хмурится. Он от этого не в восторге.

— Бармен, который не беспокоится о том, чтобы обслуживать несовершеннолетних детей, да? — спрашиваю я, а потом осушаю весь бокал и ухмыляюсь. — Весело.

— Давайте выпьем по рюмочке и выпьем за Юджина. Он умер за правое дело.

— Неужели? — спрашивает Спенсер Мику, и они обмениваются взглядами.

— Он умер, чтобы тебе не пришлось этого делать, — отвечает Мика, пожимая плечами, а затем уходит с Тобиасом, и они возвращаются с новой порцией напитков. Мы все поднимаем их в знак уважения. — За Юджина, — говорит Мика.

— За Юджина, — повторяем мы все, а затем переливаем чуть-чуть через край, прежде чем выпить их. Спенсер достаёт свою заначку с травкой и раскуривает маленькую стеклянную трубку.

— Разве тебе не положено сначала курить, а потом пить? — спрашиваю я, вспоминая вечеринку в честь Дня Святого Валентина, где мы со Спенсером танцевали, а он не знал, что это была я, как в каком-нибудь дурацком эпизоде с Золушкой.

— Только если ты не хочешь, чтобы алкоголь повысил содержание ТГК в… — Спенсер останавливается, чтобы посмотреть на меня, по-настоящему посмотреть. Его бирюзовые глаза расширяются, и часть той боли, которую я видела в коридоре в тот день, выходит наружу. — Ты. Ты… ты та твоя кузина.

— Что за чушь ты несёшь? — спрашивает Рейнджер, переводя взгляд между мной и Спенсером, а мигающие огни от дискобола отражаются на голубых прядях его волос. У него такая ни на кого не похожая внешность, с чёрными тоннелями в ушах и подведёнными глазами, татуировкой, которую я вижу у него на груди теперь, когда его рубашка частично расстёгнута. Но, честно говоря, он выглядит наименее счастливым от того, что находится здесь.

— Кузина, с которой я танцевал на вечеринке у Эверли. Ты… Шарлотта, да, блядь. — Спенсер проводит пальцами по волосам, а затем передаёт трубку Тобиасу, как будто он серьёзно передумал её курить. — Ты была прямо перед моим грёбаным лицом, ия не заметил этого.

— Вот почему я спрашивала, действительно ли ты хочешь курить это после того, как столько выпил, — уклоняюсь я, и Спенсер бросает на меня взгляд, как будто он одновременно зол и пристыжен. — Кстати, моего дедушку на самом деле зовут Чарли. Некоторые из моих тетушёк называют меня Чарли…

— Это безумие, — шепчет Спенсер, проводя ладонями по лицу и затем останавливаясь. Он опускает руки по швам, а затем резко выдыхает. — Я чувствую, что так и не смог по-настоящему разозлиться на вас, ребята, потому что вы все были так расстроены. Но я имею в виду, что всё ещё злюсь. И я снова и снова прокручивал в голове фрагмент того разговора, который у нас был. — Он поджимает свои горячие губы и прищуривает глаза. — Объясните мне про поддельный член.

Близнецы смеются, а Мика расплывается в широкой улыбке.

— Мы подарили Шарлотте имитатор пениса, похожий на тот, который геи засовывают в штаны, чтобы казаться больше.

— Или тот, что иногда используют трансгендерные парни.

— Понятно, — говорит Спенсер, хватая ещё один напиток с проходящего мимо подноса. Я уже упоминала, что вокруг ходят официанты с подносами с едой и напитками? Как будто это какое-то вполне оправданное дерьмо, не похожее ни на одну вечеринку, на которой я когда-либо была раньше. Полагаю, представители высшего света в Нью-Йорке поступают немного по-другому. Я привыкла к холодильникам, полным газировки и пива, лучшей травке в стране по очень низкой цене и песчаным пляжам, освещенным лунным светом и кострами. — Так вот за что я ухватился, да?

— Ты схватил это? — хором спрашивают близнецы, обмениваясь взглядами, а затем снова поворачиваются к нам. Следующим говорит Мика, в то время как Тобиас поджимает губы. — И это сработало? Ты поверил, что он реальный? Видишь, я же говорил тебе, что у него были хорошие отзывы.

— Так вы двое были, типа, увлечены друг другом ещё до того, как ты узнал её секрет? — спрашивает Тобиас, сильно хмурясь в нашу сторону, зелёные глаза темнеют от разочарования.

— А ты был? — парирует Спенсер, вздёргивая подбородок. — Ну, ты знаешь, я имею в виду после того, как ты узнал её секрет, поскольку ты знал об этом несколько месяцев.

— Хватит! — кричу я, и, к счастью, музыка слишком громкая, чтобы кто-нибудь, кроме завсегдатаев закрытых вечеринок, мог нас услышать. — Я ненавижу, что вы, парни, были близки, а теперь ссоритесь из-за меня.

— Мы ссоримся, потому что они врали мне, — рычит Спенсер, в его голосе слышится обида.

— Мы ссоримся, потому что нам обоим нравится Шарлотта, — шепчет Тобиас в ответ, и, клянусь, настроение меняется. «Дыра, пожалуйста, услышь мой зов и откройся подо мной, чтобы я могла умереть с миром». Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. — И под обоими я подразумеваю Мику и себя.

Мика выдыхает, когда я открываю глаза, а затем пожимает плечами, почти извиняющимся тоном, когда смотрит на меня.

— Ты создала симпатичную картинку на капоте моего «Ламбо», — говорит он, и Спенсер сильно хмурится. — Но мой лучший друг чуть не умер. Прости, но я не могу ссориться с ним из-за девушки, даже такой хорошенькой, как ты, Чак.

— Вам действительно нравится Шарлотта? — спрашивает Спенсер с таким видом, словно он тоже с радостью согласился бы нырнуть в прорубь. Он откидывает голову назад и проводит руками по лицу. — Чёрт возьми.

— Разве меньше трёх часов назад я не отчитывал вас, ребята, за это дерьмо? — Рейнджер огрызается, раздувая ноздри. Он суёт по бокалу в руки Спенсеру и Тобиасу. — Оставьте это. Это не ваш чёртов выбор.

— Я просто хочу, чтобы Шарлотта знала, что она мне нравится, — говорит Тобиас, проводя рукой по своим колючим оранжево-рыжим волосам на затылке. Он выглядит почти… застенчивым.

— Мы должны провести соревнование, — говорит Черч, появляясь с… ну, чем-то, отдалённо напоминающим кофе, в руках. Вероятно, ирландский кофе или что-нибудь ещё с добавлением алкоголя. — Как мы всегда делаем, когда у нас возникают разногласия между членами Студенческого совета.

— Соревнование? — спрашиваю я, приподнимая бровь. — Эм, например, за мою руку и сердце? Мы просто встречаемся.

— Просто? — Спенсер вздрагивает, глядя на меня. — Нет никакого просто. Ночью ты была со мной в той постели, в той ванной. У нас безумная химия. Ты ведь знаешь, что напряжение между нами ненормально, верно? Я никогда ни к кому в своей жизни не испытывал таких сильных чувств.

Мой рот дёргается, но близнецы обмениваются взглядами, а затем пожимают плечами.

— Если это пейнтбол, то мы в деле. Давай поиграем в пейнтбол.

— Вы хотите сыграть в пейнтбол… чтобы побороться за моё расположение? — спрашиваю я, и Спенсер стискивает зубы. — Это самое тупое дерьмо, которое я когда-либо слышала. Нет.

— Я сделаю это, — говорит Спенсер, вызывающе вздёргивая подбородок. — Я буду драться с вами за Шарлотту.

— Только, привет, новостная лента: это мой выбор, — ворчу я, и Рейнджер бросает на меня сочувственный взгляд. Мы обмениваемся долгим молчаливым выражением лица в стиле эти парни — идиоты, прежде чем я поворачиваюсь обратно к Спенсеру.

— Признайся: тебя интересуют эти дырочки для пенисов, — говорит мне он, но его взгляд направлен на его друзей, а не на меня. — А как насчёт такого? Если я выиграю, останемся только мы с Шарлоттой. Если вы, ребята, выиграете, она сможет… типа, я не знаю, заняться своим гаремом наоборот на некоторое время, пока она не решит, кто ей больше нравится.

У меня отвисает челюсть. Даже Рейнджер и Черч выглядят немного шокированными.

— Серьёзно? — спрашивает Рейнджер, как будто он даже представить себе не мог, что друг сделает подобное предложение. — Ты такой же ревнивый, как и они. Тобиас и Мика настолько ревнивы, насколько это возможно. Это никогда не сработает.

Но потом я перевожу взгляд между Спенсером и близнецами и вижу, что между ними что-то произошло за последние несколько недель. Они действительно лучшие друзья, и братья МакКарти думали, что потеряли лучшего друга навсегда. Это меняет людей, такого рода травмы. Чёрт возьми, это изменило меня. Они заботятся о Спенсере, а он заботится о них.

Это касается не столько меня, сколько их отношений друг с другом.

— Соревнование по пейнтболу? — спрашиваю я, а потом вздыхаю. Это примерно так же глупо, как и все обычные мероприятия Кулинарного клуба/Студенческого совета. Я не удивлена. — Я полагаю, это не повредит.

— Приготовься к тому, что тебе надерут задницу, — говорит Мика, ухмыляясь другу. — Мы никогда раньше не боролись из-за девушки. Это должно быть весело.

— Как обычно бывает на мероприятиях Студенческого совета, подобных этому, мы все будем участвовать, — добавляет Черч, задумчиво дотрагиваясь до своего подбородка. Я чувствую, как мои щёки краснеют, когда перевожу взгляд с него на Рейнджера. Ни один из них не ведёт себя так, будто я им особенно интересна, но они тоже собираются присоединиться к дуэли, да? — Росс может быть судьёй.

— Эй, эй, эй, — говорит Спенсер, вскидывая руки. — Теперь я должен победить вас всех четверых?! — он бросает на меня взгляд, и я улыбаюсь, целуя его в уголок рта. Его руки опускаются на мои бёдра, и я чувствую, как он смотрит на друзей поверх моего плеча.

— Рейнджер и Черч здесь только для того, чтобы сравнять счёт, — говорю я, потому что не могу представить, чтобы они играли по какой-то другой причине. Представьте себе, весь Студенческий совет Академии Адамсон ссорится из-за меня. Это просто смешно. — Но как это будет, когда оба близнеца и всё такое?

— Один из нас останется в стороне, — говорят они вместе, обмениваясь одним из тех тайных взглядов близнецов.

— Завтра ровно в двенадцать мы встретимся в доме директора и отправимся в пейнтбольный парк. — Черч допивает кофе, а затем, проходя мимо, отставляет его на подносе, и улыбаясь при этом по-настоящему озорной улыбкой. — А теперь я отправляюсь на поиски тех студенток, — говорит он, и Рейнджер хмыкает, следуя за ним. Они вдвоём исчезают в толпе, и я чувствую, как мой желудок сжимается от беспокойства.

Это глупо.

Совет мне не принадлежит.

Но мне кажется, что так оно и есть. Какой-то тёмной, тихой части меня нравится быть единственной девушкой в их мире. Я чувствую себя защищённой в школе, как будто у меня есть своя команда. И я не хочу, чтобы моя команда спала со студентками.

— Они не собираются подцеплять девушек, пока ты здесь, — говорит Тобиас, наблюдая, как его друзья пробираются сквозь толпу. Он снова поворачивает ко мне лицом и улыбается. — Доверься мне.

— Почему нет? — спрашиваю я с искренним любопытством, всё ещё находясь в объятиях Спенсера. Не уверена, как я отношусь к этой истории с дуэлью. Когда я думаю об этом, у меня порхают бабочки. Я более чем счастлива только со Спенсером, но каково было бы иметь всех их? Я не осмеливаюсь даже думать об этом.

«Ты просто эгоистичная соплячка», — говорю я себе, и на самом деле, это последнее, кем я хочу быть. Это прежняя Шарлотта. Новая… Я всё ещё пытаюсь выяснить, кто именно она такая.

— Я не знаю, — продолжает Тобиас, глядя на Мику, который пожимает плечами. — Это просто кажется неправильным. Они, наверное, отправились придираться к соплякам из Северо-Йоркской подготовительной школы. Пойдём. — Он указывает подбородком в сторону танцпола, а затем протягивает мне руку. Спенсер бросает на него взгляд, а затем убирает руки с моих бёдер.

— Иди, — говорит он, одаривая меня своей коварной ухмылкой. — Эти идиоты мне не угроза. Два дня «свиданий» с этими придурками, и ты бы покончила с этим клише о близнецах.

Я позволяю Тобиасу увести меня на танцпол, но пока мы двигаемся, я замечаю, что остальные наблюдают за мной.

И не только Мика и Спенсер.

Черч и Рейнджер.

Я никогда даже не осмеливалась о таком подумать…

Глава 13

В субботу папа будит меня, как будто сегодня учебный день, срывает с меня одеяло после пятой или шестой попытки вырвать меня из моего, по общему признанию, постыдного сна об оргии с участием всех пяти парней из Студенческого совета. Я стону и, шаркая ногами, спускаюсь вниз в розовом халате, плюхаясь в кресло за столом. У меня ужасное похмелье, и я чертовски раздражена, хотя прошлая ночь была весёлой. Интересная, но весёлая.

Коробка хлопьев, миска с ложкой и немного обезжиренного молока.

Обычно, когда папа вываливает на меня плохие новости, он пытается умаслить меня вкусной едой. Сегодня это не так. Мой нос морщится, когда я беру коробку с хлопьями и изучаю лицевую сторону.

Это какая-то полезная хрень из гранолы. Я ставлю её обратно на стол и отодвигаю миску.

— Почему я встаю ни свет, ни заря в субботу? — спрашиваю я, моё сердце бешено колотится, когда я думаю обо всей этой истории с Калифорнией. Я всё ещё пытаюсь найти новый взгляд на ситуацию, но у меня с этим проблемы. Каждый аргумент, который я выдвигаю, папа, кажется, опровергает.

— Я хочу услышать твоё решение, — говорит он, садясь во главе стола, где он всегда сидит. Я просто смотрю на него в ответ.

— Серьёзно? — спрашиваю я, чувствуя, как моё сердце начинает бешено колотиться. — Я же сказала тебе: я не хочу покидать Адамсон. Мне здесь нравится.

— И иногда, став взрослыми, мы должны принимать решения, нравится ли нам поставленный перед нами выбор или нет. Санта-Круз или Лос-Анджелес, Шарлотта.

Я изумлённо смотрю на него, сидящего там, сложив руки на столе.

«Злой, ненавистный диктатор-людоед, Член директората», — думаю я, пытаясь сдержать худшие мысли при себе.

— Ты что, типа, пытаешься отправить меня уже завтра куда-нибудь или как?

— Это было бы идеально, — говорит он, и моё сердце разрывается пополам.

— Что?! — я с трудом сдерживаюсь, чтобы не схватить вилку и не запустить ею в него. — Это полная хрень собачья.

— Как и твой язык. Говори, как взрослый человек, и я продолжу относиться к тебе как к взрослой. — Папа откидывается на спинку стула, наблюдая за мной сквозь очки, голубые глаза суровы, рот сжат в тонкую линию. — Если ты не сделаешь выбор, мне придётся сделать его за тебя, а я не хочу этого делать.

— Почему ты так решительно настроен уничтожить любой мой шанс быть счастливой? — спрашиваю я, чувствуя, как наворачиваются слёзы. — Я была счастлива в Санта-Крузе; сейчас я гораздо счастливее здесь. И всё же ты, кажется, хочешь перевозить меня только тогда, когда тебе это удобно. Папа, пожалуйста. Если ты прогонишь меня на этот раз, я никогда тебя не прощу.

— Мне жаль, но моё решение окончательное.

Я просто смотрю на него, сидящего там, как будто ему насрать на мои чувства, такого холодного, пустого и стерильного.

— Неудивительно, что мама пристрастилась к наркотикам. Ты серьёзно ебнутый мудак. — Я встаю и направляюсь к лестнице, игнорируя его крики, когда он зовёт меня. Я запираю дверь, загораживаю её стулом и переодеваюсь в форму. Может, сегодня и суббота, но у меня сегодня много дел.

Слёзы текут по щекам, когда я собираю одежду, и в конце концов сажусь на край кровати, закрыв лицо руками. Я не хочу покидать Адамсон или его причудливый Студенческий совет. Может, они и богатые засранцы, но они ещё и весёлые.

Зная моего отца, он пришлёт сюда полицию, чтобы сопроводить меня в самолёт, если я буду сопротивляться.

Иногда я его ненавижу.

После того, как одеваюсь, я отправляю сообщение парням, а затем выскальзываю через заднюю дверь, чтобы встретиться с ними.

Они все одеты в джинсы и свитера несмотря на то, что на улице солнечно — всё для матча по пейнтболу, который должен состояться сегодня. Я пытаюсь скрыть меланхолию на своём лице, но эти придурки слишком проницательны.

— Ты уезжаешь, не так ли? — спрашивает Черч, глядя на меня прекрасными янтарными глазами. Он одет в джинсы, коричневые ботинки и толстовку кремового цвета, которая подчёркивает яркие крапинки в его глазах и естественные блики в волосах. Он внимательно наблюдает за мной, когда я киваю. — Когда?

— Завтра.

Слово срывается с моих губ, как проклятие, и близнецы обмениваются взглядами. Выражение лица Спенсера наполовину выражает ужас, на две части — ярость.

— Ни за что, чёрт возьми. Я не позволю ему отослать тебя! — огрызается он, но даже когда парень захватывает меня в тесные объятия, я знаю, что никакая страсть или мольбы Студенческого совета не удержат меня здесь. Есть причина, по которой я избегала этого спора, ха? Потому что знала, что не выиграю. Старая Шарлотта закатила бы истерику, попыталась бы сделать что-нибудь ребяческое или мстительное, чтобы заставить Арчи сдаться. Никогда не получалось, но она хотя бы пыталась. Новая Шарлотта… Ну, как я уже сказала, я всё ещё пытаюсь точно выяснить, кто она такая, но я не добьюсь своего, устраивая истерику.

— Он, должно быть, знает что-то, о чём не говорит тебе, — произносит Рейнджер, вытаскивая камень из кармана и держа его между двумя пальцами, его ногти выкрашены в сапфирово-синий цвет.

«Эмо-придурок», — думаю я, но не могу удержаться от того, чтобы не оценить его с головы до ног, полностью в чёрном цвете, в комплекте с боевыми ботинками.

— Кстати, я вспомнил, где видел этот символ раньше.

— Правда? — я моргаю, на мгновение забывая о страхе перед неизбежным переездом. А вот близнецы и Спенсер, они все дымятся, как чайники. — Где?

— Моя мать большую часть времени отказывается признавать, что Дженика вообще существовала, поэтому я попросил нашу домработницу прислать мне фотографии из её дневника. В середине было несколько страниц, которые были склеены, когда я впервые получил их. Мне удалось разъединить их, но тогда я не придал этому особого значения, как будто она пролила напиток на книгу или что-то в этом роде. — Рейнджер выдыхает и поворачивает камень, разглядывая рисунок на верхней части. — Но я думаю, что она сделала это нарочно, спрятала эти страницы.

— Почему? — спрашиваю я, засовывая руки в карманы брюк, когда ветерок ерошит мои волосы.

— Потому что она нарисовала это на одном из них. — Рейнджер достаёт телефон и протягивает мне оба предмета, чтобы я могла сравнить их.

Чёрт возьми.

Он прав.

Символ на камне и тот, что в дневнике… они — одинаковые.

Несмотря на двойную сенсацию — мой переезд и камень — мы всё равно направляемся в пейнтбольный парк. Хорошо, что Росс ждал нас в лимузине, потому что, как только мы сели, то все замолчали; он заполнил пустое пространство болтовнёй.

— Если в тебя попадут пейнтбольным мячом, ты вылетишь. Это должно быть настоящее попадание, по крайней мере, в четверть размера, — продолжает Росс, размашисто размахивая руками. — Случайные капли не считаются.

— Я это уже слышал, — смеётся Мика, когда его брат поднимает пейнтбольное ружьё к плечу и ухмыляется. — Да, да, мы понимаем это. В тебя стреляют, ты выбываешь. Побеждает последний оставшийся в живых.

— И что именно он выиграет, зависит от меня, — говорю я, скрещивая руки на груди и вздёргивая подбородок. Я стараюсь не думать о том факте, что пробуду здесь всего один день. Это слишком душераздирающе; я не хочу в это верить. — А теперь идите и обрызгайте друг друга яркой краской в рамках какого-то странного ядовитого мужского ритуала.

Спенсер смеётся и кивает, опуская пластиковый капюшон на своей маске.

Я могу сказать, что он всё ещё думает, что найдёт какой-нибудь способ удержать меня здесь. Черч и Рейнджер, похоже, гораздо лучше понимают ситуацию, хотя я по-прежнему не могу до конца понять их мотивацию участвовать в этой глупой дуэли, или соревновании, или как вам угодно это называть.

— Это официальное заседание Студенческого совета, — продолжает Росс, набирая что-то на телефоне. — Протокол и результаты будут записаны. Займитесь этим, парни. — Он кладёт телефон на стол перед собой и хлопает в ладоши.

Ребята спускаются с холма в сторону поля, а мы отдыхаем в маленьком кафе с большими стеклянными окнами. Отсюда открывается прекрасный вид на всё происходящее, и я устраиваюсь поудобнее, чтобы понаблюдать.

— Могу я предложить тебе что-нибудь выпить? — спрашивает Мика, постукивая пальцами по столешнице и ухмыляясь мне. — Я знаю девушку, которая работает за прилавком. Она даст нам всё, что мы захотим.

— Сегодня на улице холодно — а это не то, как я люблю проводить свои апрельские дни, — так что, полагаю, горячее какао не помешает.

Он кивает и уходит, на мгновение оставляя меня наедине с Россом.

— Ты действительно уезжаешь, да? — спрашивает он меня, не отрывая взгляда от поля. Предполагается, что он рефери, судья или кто-то в этом роде, но всё же он сидит здесь, в тёплом здании, вне опасности. Фигурально.

— Я не знаю, что делать. Если папа говорит, что я не могу остаться, что я могу сделать? Физически отказываться двигаться? Он прикажет Натану оттащить меня, брыкающуюся и кричащую, возможно, позвонит в полицию и скажет им, что я прогульщица или что-то в этом роде. — Я подпираю голову рукой, наблюдая, как четверо парней расходятся по четырём углам поля. Раздаётся звуковой сигнал, и все они начинают шнырять вокруг, как будто они на войне.

Улыбка изгибает мои губы, быстро сменяясь хмурым выражением.

— Знаешь, я слышал, как твой папа разговаривал об этом с мистером Мерфи и мистером Дэйвом. — Мои уши навостряются при этих словах, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Росса. Он слишком занят тем, что смотрит в окно, чтобы заметить это, поэтому продолжает говорить небрежно, как будто в этом нет ничего особенного. — Вчера в библиотеке. Они думали, что все ушли на ночь, но, как у помощника Студенческого совета, у меня есть ключ, который позволяет мне приходить в нерабочее время. Почти уверен, что они забыли об этом. — Он хихикает, а затем смотрит в мою сторону, наконец замечая выражение моих широко раскрытых глаз. — В чём проблема?

— О чём именно они говорили? — спрашиваю я, наклоняясь вперёд, табурет скрипит подо мной. Это может быть важно. Безумно. Это изменит правила игры.

— Мистер Дэйв и мистер Мерфи подбадривали и поздравляли директора с его решением отослать тебя. Дело в том, что все они в какой-то момент перепутали и сказали она или даже Шарлотта. Оба учителя знают твой секрет. Весь персонал знает?

У меня отвисает челюсть.

Предполагается, что об этом знают только руководители отделов. Я думаю… тогда мистер Мерфи знал бы об этом. Но мистер Дэйв? Он библиотекарь. Он ничего не должен знать об этом. Меня пробирает озноб, и у меня перехватывает дыхание. Все его сердитые взгляды и ворчание, его злость на меня за то, что я заглядываю в ежегодники… Что, если это он пишет те записки?

— Принёс твой горячий какао, — говорит Мика, ставя кружку на стол. Там огромная гора взбитых сливок, посыпанных радужной посыпкой. Я улыбаюсь.

— Спасибо, — отвечаю я, когда он протягивает Россу воду с долькой лимона и расслабляется с пивом для себя. Думаю, он был прав насчёт наличия связей. Я оглядываюсь и вижу, как девушка за прилавком разглядывает его. Я ощетиниваюсь, хотя и говорю себе, насколько это нелепо. — Росс только что рассказал мне кое-что интересное.

— О, да? — спрашивает Мика, устраиваясь в позе «плохой мальчик», он занимает в десять раз больше места, чем положено человеку по праву, вытянув ноги, сложив руки за головой, просто развалившись на фоне кафе, как будто он здесь хозяин. Кого я обманываю? Монтегю, вероятно, и вправду владельцы.

Я указываю на Росса, и помощник члена совета вздыхает, кратко излагая свои наблюдения.

— Не мог бы ты оставить нас на секунду? — спрашивает Мика, когда Росс заканчивает. Он смотрит на нас обоих, приподняв бровь, но берёт свой напиток и идёт к столику в конце ряда, чтобы продолжить наблюдать за эпической битвой внизу. Я тоже наблюдаю, мой желудок скручивает нервный узел, который я, кажется, не могу распутать. Я хочу, чтобы победил… кто? Спенсер? Он легко мог бы стать любовью всей моей жизни (я знаю, знаю, мне семнадцать, и это звучит чертовски глупо, не так ли?). Во всяком случае, он мог бы им стать.

Но близнецы… они интригуют. Я почувствовала искру между нами; я чувствую её до сих пор.

Ах.

Коди был таким… Я не хочу сказать тупым, но тупой — это то, что первым приходит на ум. Отношения с ним были лёгкими. Теперь я знаю, это потому, что я и близко не заботилась о нём так сильно, как, по сути, о любом из моих новых друзей, но, чёрт возьми, всё это романтическое дерьмо такое сложное.

— Как ты думаешь, мистер Дэйв мог бы быть Адамом? — спрашиваю я, и Мика наклоняется ко мне, кладя локти на стол, зелёные глаза сверкают. Как бы мне ни было неприятно это признавать, но в его жестокости есть что-то такое, что привлекает меня. Этого не должно быть. Нет, это должно заставлять меня бежать в другом направлении, но кому не нравятся время от времени немного плохих парней?

— Он мог бы быть, но он такой мудак, что это просто кажется слишком очевидным, верно?

— Но он знает мой секрет, а он не должен, — добавляю я, разинув рот, когда Черч попадает Спенсеру в спину, разбрызгивая повсюду розовую краску. Я сижу там в полном шоке, когда он срывает свой шлем и с силой швыряет его в гигантскую кучу тюков сена. По тому, как он срывается с места, совершенно ясно, что он чертовски зол.

— Ах, чёрт, я так и думал, что это произойдёт, — растягивает Мика, подпирая голову рукой, постукивая длинными пальцами по щеке и ухмыляясь. — Он будет в полном бешенстве. Лучше поостеречься. Тебе нравится трахаться в гневе? Держу пари, ты могла бы получить что-нибудь стоящее, если бы обратилась к нему сейчас.

— Ты такой… писсуарный пирог, — ворчу я, и Мика ухмыляется.

— Мистер Дэйв, да? Мы тоже можем присмотреть за ним. Это ведь не повредит, верно? По крайней мере, когда ты уедешь из Адамсона, нам не придётся так сильно беспокоиться.

— Откуда ты знаешь, что убийцы не придут за тобой в следующий раз? Если мы не знаем их мотивов, мы не знаем, за кем они охотятся и почему. — Я не отрываю взгляда от соревнований, пока Спенсер запрыгивает на край ограждения, чтобы понаблюдать.

Теперь, когда он проиграл… всё будет зависеть от меня, хочу я встречаться с близнецами или нет.

Так много давления.

Потом я понимаю, что меня здесь вообще не будет, так что о свиданиях с кем бы то ни было не может быть и речи. Я уеду, и они совсем забудут обо мне. Жизнь — отстой.

— Я не знаю, но мы знаем, что они заинтересованы в тебе. — Мика поворачивается, чтобы посмотреть на меня с почти озадаченным выражением на лице, его красно-оранжевые волосы блестят на свету. — Кажется, все в тебе заинтересованы. Интересно, почему это так? Честно говоря, ты немного придурошная.

— Как будто ты нет? — парирую я в ответ, покусывая нижнюю губу. По крайней мере, если я выберу Санта-Круз, я смогу видеться с близнецами во время каникул и всё такое, верно? Может быть, даже на всё лето? — Ты или Тобиас когда-нибудь встречались с этой девушкой Эмили? — я не уверена, почему задаю этот вопрос, или почему меня это вообще волнует, но вот он, висит в воздухе между нами, как дым.

Мику, похоже, это не беспокоит.

— С кем? — спрашивает он, и я почти улыбаюсь.

— Девушка, которая была с тобой на кухне тем утром, та, что продолжала называть тебя Тоби. — Он на мгновение моргает своими зелёными глазами, а затем переводит внимание с поля на моё лицо.

— Чёрт возьми, нет. Я едва знаю, кто это. Люди постоянно заглядывают на наши вечеринки, но я не могу утруждать себя запоминанием моря любителей целовать задницы и золотоискателей. Слишком много работы.

— Ты спал с ней? — и ещё один вопрос, который мне не следовало задавать. На самом деле, это не моё дело. Я отвожу глаза от лица Мики и ненадолго сосредотачиваюсь на кирпичном полу под моим стулом.

— Нет. А что? Ты что, приревновала?

Я фыркаю.

— Мне было бы всё равно. — Я поправляю очки на носу, и Мика ухмыляется, протягивая руку и снимая их с моего лица. Я пытаюсь забрать их обратно, но он держит их вне пределов моей досягаемости. — Если ты не отдашь их обратно, я ударю тебя по яйцам.

— По крайней мере, ты будешь к ним прикасаться, — мурлычет он, пахнущий терпкой вишней и всякой ерундой. Я с радостью поглощаю этот аромат. — Почему ты так сильно волнуешься об Эмме, если не ревнуешь?

— Эмили, — поправляю я, и Мика встаёт, слишком высокий для своего же блага. Мне придётся залезть на него, как на дерево, чтобы вернуть очки. Это не та идея, против которой я целиком и полностью выступаю… — Мне просто было любопытно. На самом деле это не моё дело. Мне не следовало даже спрашивать.

— За исключением того, что ты это сделала, — говорит он, возвращая очки мне на лицо, хватая за плечи и поворачивая лицом к окну. Мика наклоняется и дышит мне в ухо. — Ну, ты только посмотри на это. — Я разеваю рот, когда понимаю, что за те десять секунд, что я не смотрела, Тобиас успел подстрелить и Черча, и Рейнджера.

Он победил.

Он, блядь, победил.

— Теперь ты можешь поцеловать меня и не чувствовать себя виноватой из-за этого, — говорит Мика, когда Росс подбадривает и свистит, махая парням через окно.

Чёрт.

Суровое место. Почему ты так мучаешь меня?

Мика наклоняется ко мне, но я танцую в сторону от него, ожидая, пока остальные поднимутся на холм.

— Ты видела это дерьмо?! — зовёт Тобиас, врываясь в комнату и подхватывая меня на руки прежде, чем я успеваю даже подумать о том, как мне следует реагировать. Он целует меня в губы — крепко — и я чувствую, как во мне вспыхивает огонь, наполовину вызванный чувством вины, наполовину неподдельной похотью.

Спенсер хмурится, когда его друг ставит меня на пол, торжествующе ухмыляясь. Черч выглядит довольным, как кот, получивший сливки, а Рейнджер, похоже, просто раздражён всей ситуацией.

— Теперь, когда с этим покончено, нам просто нужно придумать, как удержать Чака здесь, — продолжает Тобиас, но очевидно, что Спенсер настроен по-другому. Он смотрит на меня своим прекрасным взглядом, и я не могу устоять, подхожу к нему и позволяю ему обнять меня. Я чувствую, что остальные наблюдают за мной, но не двигаюсь.

— Я не изменница, — говорю я ему, и он смеётся, ероша мои волосы.

— Никогда не думал, что ты такая. А ещё я не лжец. Я сказал то, что имел в виду. Если ты хочешь… Я не знаю, исследовать это дерьмо с этими придурками с палочками корицы, тогда ладно. — Он отталкивает меня на шаг назад и так глубоко заглядывает мне в глаза, что я чувствую, будто падаю. — Я не боюсь. У нас здесь кое-что есть, Чак-лет. Как только ты проведёшь с ними время, ты это поймёшь.

— Придурки с палочками корицы? — спрашиваю я, потому что, да ладно, это странно даже для меня.

— Они рыжие, поэтому у них красные лобки на членах, поэтому, знаешь ли, они похожи на палочки корицы. — Я фыркаю и прикрываю рот рукой, но сдержать это трудно.

— Пошёл ты, Спенсер, — говорит Тобиас, когда Рейнджер подходит к стойке, чтобы что-то заказать.

— Вы уже рассказали ей об Эмбер? — парирует Спенсер, и без того прищуренные глаза Тобиаса превращаются в щёлочки. — Вы не сможете встречаться с Чаком, если не расскажете ей об Эмбер.

— А что тут можно рассказать? — Тобиас плюёт в ответ, а Мика хмурится. Они никогда не выглядели менее синхронно, чем сейчас. Это приводит в замешательство. «Ты знаешь, я позволил ей остаться в комнате Эмбер». Должно быть, это большое дело, если они разбрасываются именем этой девушки, как будто она — всё, в конце концов. Тобиас смотрит мне прямо в лицо, и по мне пробегает дрожь. — Я встречался с девушкой, которая мне действительно нравилась. Она… — он пожимает плечами и проводит руками по лицу. — Мика и Эмбер трахались у меня за спиной.

Мои глаза расширяются, и Мика чертыхается, выплёскивая остатки пива и выбегая из комнаты прежде, чем я успеваю подумать, что ответить. Несколько случайных комментариев и аргументов, с которыми я столкнулась, имеют теперь гораздо больше смысла, например, когда Тобиас говорил о том, что Рейнджер хотел защитить наследие своей сестры, независимо от того, что она сделала, а Мика разозлился и… ну, в общем, сбежал, как он только что сделал.

Затем был комментарий Спенсера о близнецах, которые говорили, что у них общие девушки — начиная с Эмбер, ты имеешь в виду.

У меня такое чувство, будто я только что разворошила муравейник.

— Мы можем, пожалуйста, поговорить о чём-нибудь другом? — Тобиас стонет, взъерошивая волосы. Его глаза встречаются с моими. — У нас чуть больше суток, чтобы решить, что делать с твоим отцом.

— Может быть, если я скажу ему, что встречаюсь со Студенческим советом, он сдастся и позволит мне остаться? — я шучу, и Росс издаёт насмешливый звук себе под нос.

— Не со всем Студенческим советом, милая, — говорит он, бросая на меня взгляд, а затем выходит с напитком на улицу. Как только дверь закрывается, он отвечает на телефонный звонок и прислоняется к стене здания.

— Есть какие-нибудь идеи? — спрашивает Спенсер, скептически глядя на Тобиаса. — Я имею в виду, мы же не можем позволить нашей девушке улететь через всю страну, верно? — он опирается о стену, принимая газировку, которую Рейнджер приносит ему. Черч присоединяется к нам, и мы стоим небольшим кружком в тихом кафе. Единственные посетители, кроме нас, сидят в дальнем углу, хихикают и заигрывают друг с другом. М-да.

— Я уже пытался подкупить директора, — добавляет Черч, поднимая глаза к потолку и размышляя, помешивая кофе со льдом, отчего кубики звякают о стакан. — Не сработало. А если попросить вашу матеру пригрозить, а, Тобиас?

— Нет, если я попрошу об этом, она отправит меня в какое-нибудь военное училище, — говорит он, хмурясь, и я приподнимаю бровь. Недавно у меня была такая же мысль, только о себе. Интересно, что он делал до приезда сюда, чтобы заслужить такой уровень недоверия со стороны мамы? — Ты уверен, что не хочешь, чтобы мы все отправились туда?

— Директор что-то знает, — повторяет Черч, и я хмурюсь. Я не хочу верить, что папа каким-то образом замешан во всём этом дерьме. Итак, я передаю то, что рассказал Росс о мистере Мерфи и мистере Дэйве. Рейнджер и Черч обмениваются взглядами, но я не могу понять, о чём они думают.

— Может быть, мы начнём с этого — допросим их двоих? — спрашивает Спенсер, но всё это кажется таким безнадёжным.

Я нутром чувствую: вернусь в Калифорнию.

— Я поговорю с ним ещё раз, — говорю я, но особой надежды у меня нет.

Арчи Карсон такой же упрямый, как и я.

Набрав мамин номер, я ничего не добиваюсь. Она снова его поменяла. И когда я спускаюсь вниз, чтобы попросить папу дать мне её новый номер, он одаривает меня таким взглядом.

— Любые твои увещевания матери за моей спиной ничего не изменят.

Я скрещиваю руки на груди.

— Почему?

— Шарлотта, я объяснял это много раз. — Он встаёт из-за стола, собираясь снова убежать. Да, он определённо лжет. Мой отец не любит отступать от споров, особенно тех, в которых, как он уже знает, что победил. — Сейчас я буду бронировать тебе билет на самолёт, так что, если у тебя есть какие-то предпочтения, мне нужно знать.

Он начинает идти, и я следую за ним, вытаскивая камень из кармана.

— Ты знаешь, что это такое? — спрашиваю я, и он быстро берёт его, изучая мгновение, прежде чем вернуть мне.

— Нет, не знаю. И, честно говоря, я не понимаю, какое это имеет отношение к чему-либо. — Я хмурюсь, но всё равно снова кладу камень в карман.

— Я встречаюсь со Спенсером, — говорю я, просто для пущего эффекта. Папа никак не реагирует, проходит в кабинет и садится за стол.

— Ещё одна причина для твоего отъезда, — бормочет он себе под нос, открывая авиакомпанию и вводя дату рейса в один конец. — Мы оба знаем, сколько твоего времени и внимания отнимают эти отношения.

— Это такая глупая отговорка, и ты это знаешь, — молвлю я, задаваясь вопросом, не стоит ли мне добавить ещё и «близнецов», действительно задать ему жару. — Здесь у меня оценки лучше, чем когда-либо дома.

— И всё же прошлой ночью ты сбежала в Нью-Йорк, солгав мне о церемонии с фонариками. — У меня отвисает челюсть, и я таращусь на него, когда он начинает указывать Лос-Анджелес в качестве города назначения.

— Сан-Хосе, — бормочу я, чувствуя, как замирает сердце и из меня уходит вся энергия. — В любом случае, я буду убита горем и одинока, лучше быть там, где мне всё хорошо знакомо. И почему ты думаешь, что из всех мест Лос-Анджелес хоть немного лучше или безопаснее, чем здесь, это просто смешно.

Он игнорирует меня, выбирает рейс и переходит к следующей странице, а я плюхаюсь в кресло по другую сторону его стола.

— На самом деле, у меня ещё и четырёхсторонние открытые отношения с близнецами МакКарти, — добавляю я, просто чтобы посмотреть, не вытянет ли это немного энергии из старика. Его ноздри раздуваются, но он всё равно достаёт кредитную карточку и вводит информацию.

— Вместо того чтобы ещё больше позорить себя, почему бы тебе не начать собирать вещи? Всё, что ты не уместишь в чемоданы, мы отправим.

— Ты что-то от меня скрываешь, — говорю я, но он по-прежнему отказывается смотреть на меня. — Чем больше ты меня игнорируешь, тем очевиднее это становится.

— Иди начинай собираться, — велит он мне, и я с раздражением заставляю себя подняться на ноги, одаривая его мрачным взглядом.

— Отослать меня будет самой большой ошибкой, которую ты когда-либо совершал, — говорю я, прежде чем направиться к двери и подняться по лестнице в свою комнату.

Я не задерживаюсь там надолго.

Почему я должна это делать?

Арчи уже назначает мне самое страшное наказание, которое у него припасено в рукаве: изгнание.

— Я отправил тебе полный дневник Дженики, — говорит мне Рейнджер, когда мы сидим в женском общежитии, и он смотрит на то место на стене, где раньше висела её фотография. Там, где она должна быть, цвет стены немного выгорел. Интересно, узнаем ли мы когда-нибудь, кто это сделал? — И её предсмертную записку. По крайней мере, фотографии всего этого.

— Спасибо, — говорю я ему, потому что знаю, что ему трудно вот так раскрывать секреты сестры. Когда была младше, я радовалась, что у меня нет братьев и сестёр, потому что это означало, что мне не нужно было ничем делиться. Теперь я вроде как рада, потому что это просто означает, что мне не нужно волноваться.

«И всё же в тебе есть маленькая зелёная жилка зависти, которая хочет, чтобы у тебя был кто-то, кому ты могла бы довериться, кто-то, о ком ты заботилась бы так же сильно, как Тобиас и Мика заботятся друг о друге».

— Нам нужно пойти что-нибудь приготовить, — говорит он наконец, когда все остальные молча рассаживаются по комнате. Я сижу на диване между Спенсером и Тобиасом, стараясь не ёрзать, но настолько не уверена в том, что именно у нас здесь происходит, что боюсь поднимать эту тему.

— Последнее «ура» Кулинарному клубу, а? — говорит Мика, хмурясь. — Это, блядь, полный отстой. Ты серьёзно уезжаешь утром?

— Серьёзно, — говорю я, чувствуя тошноту в животе, когда откидываюсь на подушки. — Ровно в семь часов. — Я размахиваю кулаком и имитирую грубость отцовского голоса. — И сразу после того, как я завоевала право встречаться со всем Студенческим советом. Можете себе это только представить?

— Не всем Студенческим советом, — ворчит Спенсер, глядя на Тобиаса. Они долго смотрят друг на друга, пока Рейнджер фыркает.

— Я не встречаюсь, — говорит он, и на этом всё. Черч ничего не говорит, а Мика улыбается.

— Только потому, что ты уезжаешь, это не значит, что мы не можем встречаться.

— Да ладно, — говорю я ему, протягивая руку, чтобы взять одну из холодных газировок из холодильника на столе, — я уже пробовала отношения на расстоянии в старшей школе. Это не совсем сработало.

— Не сравнивай нас с этим бесполезным тортом из писсуара, — фыркает Мика, качая головой, а затем обменивается взглядом с братом. — Ты никогда не встречалась с парнями, у которых есть частные самолёты. Мы можем быть в Санта-Крузе во время каждых каникул. Кроме того, у нас осталось всего два месяца до летних.

— Вы, ребята, собираетесь навещать меня? — я поддразниваю, потому что не могу представить, чем, чёрт возьми, я буду заниматься всё лето одна. Заниматься серфингом? Думаю, по крайней мере, я буду подтянутой, когда они увидят меня в следующий раз.

— Конечно, приедем, — усмехается Спенсер, откидывая назад свои серебристые волосы. Он выглядит опустошённым, что странным образом делает меня счастливой. Ему действительно не всё равно, что я уезжаю. — Это не навсегда. В следующем году ты вернёшься в Адамсон, клянусь.

— Вы все действительно собираетесь попробовать эту штуку с отношениями? — спрашивает Рейнджер, откидываясь на спинку стула и изучая нас троих.

— Определённо, — говорят близнецы в унисон.

— Почти, — со вздохом отвечает Спенсер, наклоняясь, чтобы взять меня за руку. Он сильно сжимает её, и я чувствую, как у меня замирает сердце. Расставаться с моими новыми друзьями будет больно.

Я только надеюсь, что это меня не убьёт.

Глава 14

Я никогда в жизни не была так несчастна в самолёте. Спенсер дал мне денег на переход в первый класс (не говорите Арчи, мы сделали это через приложение), так что обслуживание хорошее, и сиденья удобные, но, чёрт возьми… Мне хочется плакать.

На борту есть вай-фай, но я не утруждаю себя подключением. Если я это сделаю, то закончу тем, что буду болтать с ребятами, и мне станет ещё больнее, чем сейчас.

Как только приземляемся, я забираю сумки, вижу тётю Элизу, стоящую на обочине и флиртующую с дежурным офицером службы безопасности, чья работа заключается в том, чтобы следить за тем, чтобы люди не проводили слишком много времени, бездельничая на обочине.

Я вздыхаю.

Некоторые вещи никогда не меняются.

— Тётя, — говорю я, пытаясь заставить себя улыбнуться. Нет смысла начинать с плохих отношений с тётей, единственным человеком, стоящим между мной и Лос-Анджелесом. Кстати, о…

— Чарли! — кричит моя мама, удивляя меня с заднего сиденья крошечной тётиной «Хонды Аккорд» 97-го года. Много лет назад Элиза заказала тонировку стёкол в качестве подарка на день рождения у бывшего парня, потому что, по её словам, на заднем сиденье происходят все лучшие вещи, а на переднем. Мерзость.

— Мам, — выпаливаю я, стоя там с сумками в обеих руках и таращась на женщину, которую, кажется, не видела целую вечность. Она выглядит… лучше, чем, когда я видела её в последний раз, но совсем не так, как её рисовала моя память, как красивую молодую женщину с непревзойдённой внутренней энергией. Как она познакомилась с Арчи, выше моего понимания, но, может быть, это было что-то вроде притяжения противоположностей? Их разница в возрасте всегда немного беспокоила меня, хотя я знаю, что мой папа не из тех извращенцев. Он любил мою мать, вероятно, больше, чем меня. Я всегда так думала. — Что ты здесь делаешь?

— Я здесь, чтобы увидеть тебя, глупышка, — отвечает она, её светлые волосы собраны сзади в свободный хвост, новые морщины на лице свидетельствуют о том, какими тяжёлыми были последние несколько лет. Очевидно, у неё есть демоны, о которых я ничего не знаю. В течение четырёх лет я пыталась понять, что это такое, но недавно пришла к осознанию, что знаю мать не так хорошо, как мне казалось. Может быть, я никогда её по-настоящему не знала? — Я приехала сюда на автобусе, и твоя тётя собирается отвезти нас обратно. — Мои глаза подозрительно сужаются. Я сделала свой выбор. Я не поеду в Лос-Анджелес. Я бы предпочла остаться в Санта-Крузе, где, по крайней мере, я знаю, что могу тусоваться с близнецами во время школьных каникул. Ну, и я действительно знаю здешних людей. Начинать всё сначала — это похоже на ад.

— Ладно. Но почему? Я решила вернуться в Среднюю Школу Санта-Круза.

— Ты можешь, по крайней мере, поехать посмотреть мою новую квартиру и пройтись по школам, которые мы с твоим отцом выбрали для тебя.

— Я не поеду в Лос-Анджелес, — повторяю я, и мама хмурится. Что заставляет её думать, что она может приказывать мне после того, как исчезла, не сказав ни слова? — Последнее, чего я хочу, — это сидеть в раскалённой машине в течение пяти часов. Могу я, пожалуйста, просто вернуться к Элизе и устроиться?

Моя тётя застывает на переднем сиденье, положив руки на руль, и переводит взгляд с нас двоих на меня любопытными карими глазами. Она хорошенькая, но её макияж мне не нравится, очень резкий и тёмный. Из-за этого она выглядит старше, чем следовало бы. Я почти уверена, что моя навязчивая потребность вписаться в общество досталась мне от этой части семьи; у Арчи явно нет проблем с тем, что его ненавидят все окружающие.

— Шарлотта, ты пытаешься задеть мои чувства? — спрашивает мама, хмурясь, несколько выбившихся прядей волос крупными локонами свисают вокруг её лица. Они немного тоньше и тусклее, чем я её помню, но полагаю, это часть цены, которую она заплатила за то, что так сильно пристрастилась к наркотикам? Вокруг её рта появились морщинки, которых раньше тоже никогда не было, морщинки, которых не должно быть у тридцатишестилетней женщины.

— А ты думала об этом, когда отказалась встретиться со мной перед возвращением в реабилитационный центр? — спрашиваю я, а потом забираюсь внутрь и закрываю дверь. Я не собираюсь добираться из Сан-Хосе в Санта-Круз самостоятельно, как бы мне ни хотелось, чтобы был такой способ.

— Мы едем в Лос-Анджелес, — говорит мама, и в её голосе появляется деловитый тон. Я сижу там с минуту, пока тётя Элиза включает сигнал поворота, а потом вылезаю и иду по тротуару с сумками. — Шарлотта! — мама зовёт, но я не останавливаюсь. Я продолжаю двигаться, теряя её в толпе, а потом запираюсь в кабинке туалета в аэропорту.

Есть только один человек, который, возможно, согласился бы меня подвезти.

Я набираю номер Моники.

— Алло? — неуверенно спрашивает она, её голос дрожит от волнения. — Шарлотта?

— Я вернулась в город. Ты можешь встретить меня в аэропорту?

Повисает долгая пауза. Я уверена, что она потрясена, услышав это от меня.

— Дай мне час, — говорит она и вешает трубку. Мой телефон разрывается от сообщений от Элизы, мамы и, наконец, от папы. Он тоже разозлился. Но я игнорирую его, наконец набираясь смелости проверить сообщения от Студенческого совета.

«Как прошел полет?» — коротко и бесцеремонно от Рейнджера.

«Спенсер заперся в своей комнате на всё утро. Просто подумал, что тебе было бы интересно знать». Это от Черча.

«Ты забыла это». Там фотография поддельного члена, который купили мне близнецы. Я позаботилась о том, чтобы оставить его у них на пороге, чтобы они нашли его, когда проснутся. Рада видеть, что им это понравилось. Это сообщение с телефона Мики, и я получила ещё одно от Тобиаса: «Мы будем скучать по тебе, не-Девственник Чак».

Ха.

«Всего два с половиной месяца, и мы сможем тусоваться всё лето». От Спенсера.

Моё сердце сильно сжимается, и я отправляю несколько быстрых ответов, включая групповое сообщение моим родителям.

«Моника довезёт меня в Санта-Круз. Я приеду к Элизе завтра».

Как и было обещано, примерно через час Моника подъезжает к обочине на своём блестящем серебристом «Бимере», на лице зеркальные солнцезащитные очки, её тёмные волосы развеваются на теплом ветру.

— Привет, — говорит она неуверенным голосом, которого я никогда раньше не слышала. Бросив сумки на заднее сиденье, я забираюсь на пассажирское сиденье из белой кожи и пристёгиваюсь. Моника водит машину как сумасшедшая. Мне повезёт, если я выживу на участке шоссе 17 с ней за рулём.

— Привет.

Снова тишина, когда она включает поворотник и вливается в поток машин.

— Как у тебя дела? — наконец спрашивает она, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на неё.

— Как поживает Коди? — отвечаю я, что на самом деле несправедливо. Серьёзно, я пытаюсь разобраться со своими проблемами. Знаю, что я наполовину язвительна, наполовину саркастична, но с примесью придурковатости. Неудивительно, что все ребята в Адамсоне ненавидели меня.

— Мы не разговаривали с тех пор, как ты уехала. Сейчас он встречается с Андреа. — Моника пожимает плечами, как будто ей всё равно, но в её хмуром взгляде есть тяжесть, которая говорит об обратном. Мы знаем друг друга слишком долго, чтобы она могла так мне лгать. Может быть, она лжёт даже самой себе? — Как поживают твои сексуальные близнецы?

— Они покатались со мной на карусели, взяли меня на гонки в своих одинаковых жёлтых «Ламборджини», а потом устроили мне вечеринку в дворце на берегу моря на мой день рождения. — Я изучаю её лицо, жалея, что на ней её солнцезащитные очки, хотела бы прочитать выражение её глаз. — Они великолепны. Они превратили ужасный день в удивительный.

— Я сожалею о том, что произошло, — говорит Моника, понижая голос. — Я не уверена, поможет это или навредит ситуации, но я не забыла, что это был твой день рождения. Я ревновала, потому что Коди продолжал обещать порвать с тобой, а потом он спрыгивал… Но он забыл о твоём дне рождения, и я решила, что если он забудет, то…

Между нами воцаряется тишина. Слышен только шум ветра, когда Моника мчит нас по городу на крутых поворотах одной из самых опасных дорог Калифорнии. Я видела так много крушений на этом участке, что это даже не смешно.

— Стоило ли это того? Терять лучшую подругу из-за парня? — спрашиваю я, и Моника съёживается.

— Нет. — Она смотрит на меня, а затем приподнимает очки, чтобы я могла видеть её карие глаза. Она действительно одна из самых красивых девушек, которых я когда-либо видела. Раньше она меня пугала, но прямо сейчас я чувствую, что могу противостоять ей, как будто ничто не может меня взволновать. Я здесь, когда хочу быть в Коннектикуте. Что ещё может пойти не так? — Я скучаю по тебе, Шарлотта. Я давно собиралась написать тебе, но никак не могла придумать, что сказать. Мне жаль, не достаточно.

— Это так, но приехать сюда за мной — это уже начало. — Ещё одна пауза. Есть так много вещей, о которых нам нужно поговорить, так много вещей, которые мне нужно рассказать ей. Но вместо этого всё, что я хочу сделать, это поговорить об Адамсоне, и ребятах, и обо всём том дерьме, которое произошло. Некоторые люди, вероятно, навсегда списали бы Монику со счётов за то, что она сделала, но это не то, чего хочу я. Люди совершают ошибки. Я всё ещё верю в искупление. — Наконец-то я лишилась своей девственности.

— Серьёзно? — спрашивает Моника, ухмыляясь. — С каким из близнецов? Или и тем, и другим? Пожалуйста, скажи и с тем, и другим.

— Со Спенсером Харгроувом, — признаюсь я, поднимая свой телефон, чтобы она могла увидеть его фотографию. У меня есть только этот снимок, который я сделала на последнем собрании Кулинарного клуба, где мы с ним вместе. У меня болит сердце, когда я смотрю на это. — Разве он не симпатяжка?

— Симпатяжка? Неправда. Красивчик. Энергичный. Огонь. Что же тогда случилось с близнецами? Я думала, вы, ребята, встречаетесь?

Я чуть не давлюсь собственной слюной.

— Это сложно.

— Вы расстались? — спрашивает она и замолкает. — И когда они сказали, что ты встречаешься с ними обоими…

— Я как бы пробую открытые отношения, понимаешь? — прислоняюсь спиной к двери, ожидая увидеть её реакцию. — То есть, встречаюсь со Спенсером и обоими близнецами.

— Да? Я в некотором роде тоже в таком же положении. Встречаюсь с двумя парнями прямо сейчас, и они об этом осведомлены. Это интересно. — Ещё одна пауза. — И вообще, что ты здесь делаешь? Я имею в виду, не то чтобы я не рада тебя видеть…

— Мой отец заставил меня вернуться, — признаюсь я, вздыхая. — Я не хотела этого делать. Имею в виду, сначала, когда мы переехали, всё, чего я хотела, это вернуться домой и быть с тобой и Коди. Но потом вы, продолжали меня отшивать, читали мои сообщения и не отвечали, а потом я попала сюда и узнала о… — я замолкаю. Нет смысла говорить это вслух; мы обе знаем, что произошло. — В любом случае, мне нравится то, что происходит у меня в Адамсоне.

— Девочка, даже мне нравится то, что у тебя происходит в Адамсоне. — Она оглядывается и затем немного съёживается. — Извини, слишком рано? Это неловко, не так ли?

— Если ты переспишь с одним из этих парней, я никогда тебя не прощу, — говорю я, но в то же время я не волнуюсь. Не из-за Моники, а потому что не думаю, что Спенсер или близнецы, или даже Черч или Рейнджер поступили бы так со мной.

— Принято, — говорит Моника, и затем мы обе замолкаем и остаёмся в таком положении, пока не заезжаем на её подъездную дорожку. Её родители уже уходят, но перед уходом они быстро обнимают меня.

Именно тогда я вспоминаю, что сказал Мика о том, что Питеры задерживают выплаты по ипотеке.

— Всё в порядке? — спрашиваю я, когда Моника отмахивается от них, а затем, нахмурившись, смотрит на меня.

— Не совсем. Но мой дедушка вмешался, так что мы не потеряем дом. Кроме этого, я не знаю, что будет дальше. Бизнес моих родителей находится в дерьме. В конце концов, все в городе узнают, и у меня не останется никакой репутации, на которую можно было бы опереться.

— Есть вещи и похуже, — говорю я, думая о Дженике. О Юджине. О сумасшедшем преследователе, который называл себя Адамом. — Вы разберётесь с этим.

— Я надеюсь на это. — Моника неловко замолкает на минуту. — Не хочешь надеть купальник и просто немного расслабиться в бассейне? Я могу приготовить нам напитки.

— Звучит заманчиво, — отвечаю я ей, а затем направляюсь наверх, чтобы разобрать сумки. Может быть, я останусь ненадолго? Это должно быть лучше, чем позволить маме затащить меня в Лос-Анджелес, верно?

Тусоваться с Моникой одновременно и приятно, и странно. Я безумно скучала по ней, но, несмотря на наше общение, мы как будто начинаем всё сначала. Доверие и дружба, которые были у нас раньше, разрушены, по-настоящему разбиты вдребезги, и я всё ещё истекаю кровью от этих ран.

Хотя, в каком-то смысле, это даже хорошо. Я рассталась с Коди, поняла, что на самом деле он мне никогда особо не нравился, и теперь я здесь с дюжиной сообщений от моих, э-э, трёх новых парней?

Это чертовски странно, ребят.

Я отвечаю всем, пытаясь сдержать прилив беспричинных слёз. Это не конец света. Конечно, чертовски похоже на него, но это всего лишь пустяк. Я продолжаю говорить себе это, продолжаю пытаться смотреть на всё с хорошей стороны.

«По крайней мере, меня не повесят на дереве, верно?»

Но петли, записки, камень, мертвая птица… это слишком много. И оставить эту тайну неразгаданной — выбивает меня из колеи. Вдобавок ко всему, я беспокоюсь о своей команде. Одна неделя, когда я думала, что Спенсер мёртв, была почти невыносима для меня. Как бы я выжила, если бы мне пришлось пройти через это снова?

Со стоном я переворачиваюсь на бок и вместо этого открываю дневник Дженики. Рейнджер прислал мне скриншоты каждой страницы, включая ту, на которой нарисован символ камня. И он также прислал мне её предсмертную записку. Черч смог процитировать её слово в слово, но, видя, как это написано неровным, причудливым почерком Дженики, это почему-то кажется ещё более трагичным.

Я перелистываю дневник к началу и начинаю читать.

Всё начинается с её первого дня в старшей школе Адамсон, когда она была единственной ученицей женского пола. Однако, в отличие от меня, Дженика Вудрафф была чертовски храбрее. Она вошла в юбке, её длинные волосы были перекинуты через одно плечо, и она направилась прямо в кафетерий. По её словам, она объявила: я здесь не ради членов, я здесь ради учёбы.

Я фыркаю и переворачиваюсь на спину, переходя к следующей странице.

Не уверена, почему это сказала. На самом деле, это было чертовски глупо. И в этом не было никакого смысла. Но все рассмеялись и похлопали меня по спине, и я почувствовала себя там более желанным гостем, чем когда-либо в Эверли. Издевательства прекратятся, я уверена в этом. То, через что я прошла за последние три года, здесь не повторится; я не позволю этому случиться.

Я читаю до тех пор, пока больше не могу держать глаза открытыми, но ничего из того «хренового», о чём говорил Рейнджер, здесь пока нет. Здесь упоминаются Рик, её друг детства, с которым она встречалась, и даже Лайонел, он же мистер Мерфи, который был добр к ней с первого дня.

Я чертовски подозрительно отношусь к этому парню.

— Что я могу сделать отсюда? — ворчу я, поворачиваясь на бок и устанавливая телефон на беспроводную зарядную панель, встроенную в прикроватную тумбочку (да, здесь довольно шикарно, я знаю). Мои глаза закрываются, и прежде чем я успеваю это осознать, отключаюсь.

В понедельник я возвращаюсь в школу, одетая в короткую юбку, майку и сандалии. Я надела контактные линзы, накрасилась, а мои волосы настолько прямые и блестящие, насколько это возможно.

Это немного странно — ходить на занятия и не надевать форму. Я думала, что ненавижу Адамсон, но теперь, когда стою в вестибюле средней школы Санта-Круз с её ярко раскрашенными стенами и учениками, готовым к пляжному отдыху, я скучаю по каменным стенам и грубо обтёсанным деревянным балкам.

Я скучаю по дурацкому Студенческому совету и Кулинарному клубу.

Вздохнув, я направляюсь по коридору, нахожу свой старый шкафчик и запихиваю в него куртку, которая мне определённо не нужна. О чём я только думала? Дурацкая погода на северо-востоке дурманит мне голову.

Учебный день довольно скучный, почти такой, как я и ожидала. Мои старые друзья и учителя тепло приветствуют меня, но я всё равно заканчиваю день, чувствуя себя как рыба, вытащенная из воды. Моника возвращает меня в лоно семьи, и к концу недели всё начинает казаться таким, как будто… ну, как будто это снова десятый класс. То есть за вычетом Коди.

Однажды я замечаю его в коридоре, и его глаза расширяются, но в итоге я просто отмахиваюсь от него и неторопливо иду по коридору вслед за Моникой. У меня нет времени на подонков.

Вместо этого каждый день после школы я возвращаюсь к Монике и общаюсь с парнями по видеосвязи.

Они всегда отвечают на мои звонки. Все до единого. И мои сообщения тоже.

— Ничего нового сообщить не могу, — говорит Спенсер, лёжа на спине на своей кровати, полностью без рубашки и пуская слюни. Я неловко ёрзаю, а затем откидываюсь на подушки кровати в гостевой комнате, имитируя его позу. — Я имею в виду, с тех пор, как мы в последний раз разговаривали несколько часов назад. — Он ухмыляется мне. — Мне нравится, что ты звонишь мне каждый день.

— Ты звонишь мне каждый день, — возражаю я, и это правда. Он знает. Мы до сих пор точно не выяснили, чего оба ожидаем от наших отношений, или что означает, что близнецы теперь каким-то образом стали их частью. Это просто похоже на разговор, который лучше было бы провести лично.

— Ага, потому что ты мне нравишься. — Он делает паузу и прикусывает нижнюю губу, держа телефон прямо над собой, чтобы я могла видеть всю его верхнюю половину, от серебристо-пепельных волос до глубоких V-образных мышц на бёдрах. Я с трудом сглатываю.

— Да?

— Чувак, Чак, — говорит Спенсер, ухмыляясь и протягивая руку, чтобы взъерошить его серебристые волосы. Он похож на лису, когда вот так улыбается. — Ты мне нравилась, когда я думал, что у тебя есть член. Члены вызывают у меня отвращение, но я возбуждался при мысли о том, чтобы отсосать у тебя.

— Пожалуйста, прекрати, — выдыхаю я, но смеюсь и краснею одновременно. — Это неправда.

— Да, так и было. В тот день, когда я пришёл в твою комнату, чтобы починить дверь, я был готов это сделать. Я хотел это сделать. Типа, я действительно рад, что у тебя вместо него есть вагина, но это всего лишь бонус. — Он пожимает мускулистыми плечами, и я чувствую это покалывание, которое распространяется от груди вниз к кончикам пальцев рук и ног. Моя рука скользит между бёдер и просто касается тонкого хлопка шорт. В сочетании с видом Спенсера и звуком его голоса этого достаточно, чтобы заставить меня вздрогнуть.