Пролог


Кристиан

Ничего. Не. Трогай.

Единственное правило, которое моя мать всегда твердила. Но ребенком я знал, что лучше придерживаться его, если я не хочу получить порки ремнем и месяц есть просроченную кашу с жучками.

Во время летних каникул, сразу после того, как мне исполнилось четырнадцать, всполыхнула спичка, которая позже сожгла все дотла. Ярко-оранжевая искра захватила собой все и распространялась, разрушая мою жизнь и оставляя лишь дым и пепел.

Моя мать потащила меня на свою работу. У нее были довольно веские аргументы, почему я не мог остаться дома и заниматься ерундой. Одной из главных причин было то, что она не хотела, чтобы я стал таким же, как другие дети моего возраста. То есть курящим, взламывающим замки и доставляющим подозрительные посылки для местных наркодилеров.

Район Хантс Пойнт был местом, где мечты умирали. И хотя мою мать нельзя было назвать мечтательницей, для нее я был обузой. Вызволять меня не входило в ее планы.

К тому же оставаться дома, где все напоминало о реалиях моей жизни, было не тем, чего мне очень хотелось.

Поэтому мне достались ежедневные поездки с ней на Парк-авеню, только при одном условии: я не должен был трогать своими грязными руками что-либо в пентхаусе семьи Рот. Ни переоцененную мебель Henredon, ни панорамные окна, ни растения, привезенные из Голландии, и особенно, самое важное – их дочь.

– Она особенная. Не должна быть запятнана. Мистер Рот любит ее больше всего на свете, – напоминала мне мама, говоря с сильным акцентом на английском, так как была иммигранткой из Беларуси, пока мы ехали на автобусе, забитом другими уборщиками, ландшафтными дизайнерами и швейцарами, словно сардины в синей упаковке.

Арья Рот была проклятием моего существования еще до нашей встречи. Неприкосновенная драгоценность, бесценная по сравнению с моим ничтожным существованием. Долгие годы, до встречи с ней, она была моей неприятной фантазией. Образ с блестящими косичками, избалованной и плаксивой девчонки. У меня не было никакого желания встретиться с ней, буквально ноль. На самом деле я часто лежал в кровати и ночами задавался вопросом, какие захватывающие и дорогие, доступные ее возрасту, приключения она замышляла, и желал ей всего самого плохого. Страшная авария, падение с обрыва, крушение самолета и цинга. В мыслях я представлял, как это все случалось с такой особенной Арьей Рот. Она подвергалась ряду ужасов, пока я бездельничал, ел попкорн и смеялся.

Все, что я знал об Арье благодаря благоговейным рассказам моей матери, мне не нравилось. Хуже того, она была моего возраста, из-за чего невозможно было не сравнивать наши жизни, что приводило меня в ярость.

Она была принцессой из хрустального замка в верхнем Ист-Сайде, живущей в пентхаусе размером пять тысяч квадратных футов, такое огромное пространство, которое я даже не мог представить и уж точно осознать. Я же, в свою очередь, застрял в довоенной однокомнатной квартирке в Хантс Пойнт, где были слышны громкие ссоры между секс-работниками и их клиентами прямо под моим окном, а еще миссис Ван, которая ругалась на своего мужа. Вот он – саундтрек моих подростковых лет.

Жизнь Арьи пахла цветами, бутиками и фруктовыми свечами, легкий аромат которых оставался на маминой одежде, когда она возвращалась домой. В то время как зловоние рыбного рынка рядом с моей квартирой навсегда впиталось в наши стены.

Арья была милой, моя мама продолжала восхвалять ее изумрудные глаза, а я был неуклюжим и худым. Коленки и уши торчали как бы из неудачно нарисованной формы. Мама говорила, что рано или поздно я подрасту и все исправится, но с моим недостатком питания я в этом сомневался. Наверное, мой отец был таким же. Нескладный, но возмужавший с возрастом. Так как я никогда не видел этого ублюдка, у меня не было доказательств. Папочка ребенка Русланы Ивановой был женат на другой женщине и жил в Минске с тремя детьми и двумя уродливыми собаками. Билет на самолет в один конец до Нью-Йорка вместе с просьбой никогда с ним не связываться были его прощальными подарками, когда мама рассказала, что залетела от него.

Так как у моей матери не было семьи, а ее мать-одиночка умерла еще несколько лет назад, это выглядело как идеальное вдумчивое решение для всех. Для всех, кроме меня, конечно же.

Мы остались одни в Большом Яблоке[1] – в Нью-Йорке, относясь к жизни так, будто нас кто-то хотел убить. Или жизнь уже вцепилась в наши шеи, перекрывая доступ к кислороду. Все время казалось, что мы задыхались, словно нам не хватало воздуха, еды, электричества или права на существование.

Что подводит меня к финальному и самому губительному греху из всех, который совершила Арья Рот, к главной причине, почему я никогда не хотел ее встретить, – у Арьи была семья.

Мать. Отец. Много дядей и теть. У нее была бабушка в Северной Каролине, которую она навещала каждую Пасху, и кузины из Колорадо, с кем она каждый год на Рождество ездила кататься на сноуборде. В ее жизни был смысл, направление, история. Она была оформлена в рамке, ровно расчерчена, где все отдельные кусочки были четко раскрашены, а моя казалась пустой и бессвязной.

У меня была мама, но казалось, что мы с ней случайно оказались вместе. Еще были соседи, с которыми мама никогда не хотела знакомиться, секс-работники, которые предлагали мне услуги за школьный обед, полиция Нью-Йорка, которая приезжала в мой район два раза в неделю, чтобы наклеить желтую ленту на разбитые лобовые стекла. Счастье было чем-то, что принадлежало другим людям, которых мы не знали: они жили на других улицах и у них была совершенно другая жизнь.

Я всегда чувствовал себя как гость в мире – наблюдатель. Но если я и буду наблюдать за чьей-то жизнью, то пусть это будет семья Рот: они жили идеально и красочно.

Итак, чтобы сбежать из ада, в котором я родился, мне нужно было всего лишь следовать инструкциям.

Ничего. Не. Трогай.

В конце концов я не просто тронул что-то.

Я прикоснулся к самой ценной вещи в доме Ротов.

К Арье.

Загрузка...