Безмолвный пациент Клинической Больницы

Глава 42

Меня возмутило, что у нас в доме хранились оружие. Вчера вечером мы снова из-за этого поругались. По крайней мере, тогда мне казалось именно так. Сегодня я уже не очень в этом уверена. Бренд сказал, что ссору начала первой я. Наверное, он был прав. Мне всегда тяжело видеть его таким расстроенным, и эти несчастные глаза, как у побитой собаки… Всегда ненавижу причинять Бренду боль, но иногда ловлю себя на мысли, что дико хотела сама. И сама не знала почему.

По словам Бренда, вечера вечером я пришла домой в ужасно-плохом настроении. Поднялась вверх по лестнице и начала орать на него. Если честно, то до конца не помню, что произошло. Я только недавно вернулась из парка. Но о самой прогулки почти ничего сказать не могла. Большую часть времени я витала в облаках, думала о картине с Иисусом и о работе вообще. Помню, на обратном пути я прошла мимо одного дома. Во дворе двое мальчишек играли с поливальным шлангом. Совсем крохи: лет шести-семи, но не больше. Старший поливал младшего, а струя воды искрилась на солнце яркой радугой. Идеальной радугой. Маленький мальчик со звонким смехом протягивал к воде ручонки. Я пошла дальше, чувствуя, как по моим щекам текут слёзы.

Я напрочь отмахнулась от этой мысли и тогда, но думаю об этом сейчас, вижу, насколько очевидно. Я не хотела признаться себе, что огромный кусок моей жизни напрочь отсутствует. Я всегда говорила, что не хочу детей. Притворялась, будто мне не до них — ведь я целиком посвятила себя искусству. А это было неправда. Просто предлог. На самом деле я жутко боюсь становиться матерью. Я не доверяю себе. Не тогда, когда в моих венах течёт кровь моей матери. Вот что творилось в моей голове (сознательно или бессознательно), когда я вчера вернулась домой.

В одном Бренд был точно прав — я пришла в ужасно-плохом настроении, но ничего не произошло бы, если б в такой момент, я не застала его за чисткой винтовки. Как же меня огорчает, что Бренд держит в дома оружие! И что он никак не избавиться от этой винтовки, потому что я столько раз просила его об этом. Бренд всегда повторяет одно и тоже: это старая отцовская винтовка с фермы, которую тот подарил ему на семнадцатилетие. Семейная реликвия, и так далее, и тому подобное. Я не верю. Скорее всего, Бренд не хотел расставаться с винтовкой по какой-то другой причине. Я ему так и заявила. А он мне возразил, что не видит ничего предосудительного в желании быть в безопасности — защитить свой дом и свою жену. Мало ли, вдруг к нам полезут воры?

— Тогда мы позвоним в полицию! И не станем, черт возьми, сносить ворам головы!

Тогда я повысила голос, Бренд ответил ещё громче, и, прежде чем я успела заметить это, мы уже орали друг на друга. Наверное, я немного потеряла над собой контроль. Но ведь я всего — лишь реагировала на Бренда. На самом деле в нём сидит агрессия; это та его часть, которую я редко вижу. И когда эта черта прорывается, я очень пугаюсь. В такие моменты мне кажется, что я вижу перед собой совершенно незнакомого мне человека. И это по — настоящему страшно.

После ссоры мы с друг другом не разговаривали и отправились спать в полном молчании. Сегодня утром мы занялись любовью, и ссора была окончательно забыта. По — моему, все наши проблемы решаются только в постели. Наверное, так проще — лёжа голышом в полубреде под общей простыней, тихо шепнуть от всего сердца: «Прости». Всё тщательно продуманные аргументы и глупые разногласия отбрасываются вместе с одеждой, которая бесформенной кучей лежит на полу.

— Видимо, стоит взять за правило решать все споры в постели, — ласково пробормотал Бренд, целуя меня нежно в губы. — Люблю тебя. Я избавлюсь от винтовки, я тебе обещаю.

— Да бог с ней. Всё в порядке. Честно, — ответила я.

Бренд снова поцеловал меня и притянул к себе. Мы повернулись, и я оказалась на нём. Обняв Бренда, прикрыла глаза и с упоением вытянулась на этой скале, созданной ровно под черты моего тела. В душе наконец-то настал умиротворение и внутренний покой.