Безумная погоня

Глава 34 ТВОЯ ДО РАССВЕТА

— Скажи наконец в чем дело?

— Эсме была еще бледнее, чем в последний раз, когда он ее видел; ее лицо осунулось и даже как-то ссохлось, на щеках блестели следы слез.

Надеюсь с Уильямом, все в порядке? — Себастьян присел на край кровати и внимательно взглянул на ребенка. Уильям выглядел таким же луноликим, как и на прошлой неделе, на его щечках лежали тени длинных ресниц, и он чуть-чуть похрапывал.

— Он простудился, — произнесла Эсме сдавленным голосом.

По ее виду Себастьян понял, что она долго плакала. Он положил руку на плечо Эсме и еще раз посмотрел на мальчика.

Его розовые губки приоткрылись, испуская тихий хрип.

— Вот! Слышишь? — насторожилась Эсме.

— По-моему, он просто храпит, — спокойно произнес Себастьян. — А Майлз храпел?

— Нет-нет, это не храп. Может, у него воспаление легких? — Слезы Эсме потоком заструились по лицу. — Я так и знала, что это случится!

Уильям с трудом шевелился — он едва мог двигаться, так как был завернут в огромное количество одеял.

— Думаю, у него жар, — продолжала «Эсме с отчаянием. — Я постоянно проверяю его лоб, и он кажется мне в один момент чересчур горячим, в другой — чересчур холодным. Что ты об этом думаешь, Себастьян?

— Я едва ли гожусь в советчики. — Себастьян осторожно потрогал лоб малыша. — Ты уверена, что его следует кутать? Здесь и так довольно жарко.

— Ничуть не жарко, — возразила Эсме, еще усерднее подтыкая вокруг младенца одеяльца.

— Почему бы тебе не спросить няню?

— Я отправила ее спать — она слишком стара, чтобы бодрствовать по ночам.

— Может, тогда ты спросишь кормилицу? Кто-то же должен оказывать тебе помощь ночью.

— Я отослала ее прочь — она ничего не понимает в младенцах и к тому же так и не простила мне, что я решила кормить Уильяма сама. А еще она пыталась искупать его на сквозняке.

— О! — Себастьян извлек из кармана носовой платок и осторожно вытер Эсме глаза.

— Она все время говорила о его закаливании, но Уильям слишком слаб, чтобы подвергаться воздействию свежего воздуха. Представляешь, она даже собиралась вынести его на улицу и вообще вела себя легкомысленно, о чем я ей и сообщила, а она… она… — Эсме втянула носом воздух, и по ее щекам снова потекли слезы, — она сказала, что Уильям жирный, как свиная отбивная, и у него нет никакой простуды. Такое впечатление, будто она новорожденных в глаза не видела! Любой дурак в состоянии услышать, что Уильяму трудно дышать, когда он спит.

Уильям продолжал безмятежно похрапывать, и тогда Себастьян внимательно посмотрел на Эсме. Яркость красок исчезла с ее лица, и ей на смену пришли истощение и крайняя бледность.

— Бедная ты бедная, — пожалел он. — Ты совсем измучилась, да?

— Ах, это так утомительно! Никто не понимает Уильяма, никто! Даже нянька говорит, что он сильный мальчик и я должна оставлять его на ночь в детской. Но как я могу пойти на это? Что, если я ему понадоблюсь? Или вдруг он проголодается? Что, если его состояние ухудшится или сползут одеяла?

Откинувшись на спинку кровати, Себастьян нежно заключил Эсме в объятия, а она прислонилась к нему с громким мучительным вздохом.

— Он славный парень, — одобрительно произнес Себастьян.

— Да.

Эсме совершенно выбилась из сил — он видел это по ее глазам.

— Тебе непременно надо отдохнуть.

— Вовсе нет. Это ты не должен здесь находиться! — всполошилась она, принимая сидячее положение. — Моя матушка… ты ведь видел ее за обедом. Она приехала погостить, и пока…

Себастьян заранее решил, что не скажет ни одного плохого слова о матери Эсме.

— Успокойся, она не узнает, что я у тебя в спальне.

Спустя некоторое время длинные ресницы Эсме сомкнулись, и ее тело расслабилось в его объятиях. Подождав еще немного, Себастьян переложил ее на подушки и осторожно забрал из ее рук ребенка.

Глаза Эсме тотчас распахнулись.

— Смотри держи его головку прямо, — произнесла она, едва ворочая языком. — И подоткни получше одеяльца.

— Хорошо-хорошо, — успокоил ее Себастьян: — Ложись, поспи немного.

Себастьяну пришлось некоторое время приспосабливаться, чтобы ребенку было удобно в его руках.

— Надеюсь, что со временем все проблемы решатся, — сказал он ребенку, направляясь к креслу-качалке, стоящему у камина.

В свете пылающего огня он без труда обнаружил две вещи. Первая заключалась в том, что Уильям явно перегрелся: его лоб блестел от пота, щечки раскраснелись, но на лихорадку это не походило. Определенно четыре одеяла были явным перебором, поэтому Себастьян осторожно размотал три из них, и ребенок, похоже, почувствовал себя комфортнее. Во-вторых, теперь стало особенно заметно, что Уильям и впрямь напоминает Майлза Ролингса: хотя его глаза были закрыты, пухлые щечки и круглый подбородок были точной копией. Даже тот факт, что у ребенка все еще не росли волосы, свидетельствовал в пользу склонной к облысению линии Ролингсов.

Итак, Себастьян, маркиз Боннингтон, отцом этого ребенка являться никак не мог. И все равно он хотел видеть Эсме своей женой, хотел, чтобы Эсме любила его так, что не побоялась бы скандала. Ситуация представлялась ему почти комичной. Как могло случиться, что он, добропорядочный маркиз с твердыми моральными принципами, дошел до того, что просит даму бросить вызов общественной морали и выйти за него замуж, спровоцировав при этом невиданный скандал?

Как бы там ни было, он должен был подвести Эсме к такому решению. Снова просить ее выйти за него замуж не имело смысла, поскольку в настоящий момент ее никто, кроме Уильяма, не интересовал. Он просто обязан что-то сделать, чтобы она вновь увидела в нем мужчину, а в себе — не только мать, но и женщину, однако Себастьян понимал, что проблема эта отнюдь не из легких.