– Елизавета Фёдоровна! – окликнул её молодой человек. – Не пугайтесь, пожалуйста. Я вам ничего дурного не сделаю.
Лиза подумала о том, что преступники наверняка говорят своим жертвам нечто подобное. Вряд ли они во всеуслышание сообщают: «Я планирую умертвить вас наиболее жестоким образом».
Однако девушка всё же остановилась и повернулась к мужчине. В этот час жилые комнаты пустовали, но можно было закричать. Наверняка её хоть кто-нибудь услышит. А убегать глупо. Но лучше бы от солнца она взяла с собой не бестолковую соломенную шляпку, а зонтик с острым наконечником.
Блондин тем временем догнал её. Он чуть запыхался. На ходу смахнул упавший на лоб завиток чёлки. И остановился в двух шагах от девушки, после чего отвесил ей короткий полупоклон.
– Вы меня, вероятно, не помните, – отдышавшись, произнёс он и затем представился: – Меня зовут Эскис Алексей Константинович. Я был обручён с Татьяной Александровной Разумовской.
– Отчего же, – Лиза окинула его внимательным взглядом. – Я вас прекрасно помню, Алексей Константинович. Мы встречались весной на Масленицу. И ещё пару раз мы пересекались в родительские дни, когда вы навещали Танюшу.
Вблизи и без присутствия Ермолаева Лизе удалось лучше разглядеть молодого человека. Траурно-чёрный костюм на нём явно был дорогим, но галстук повязан чуть небрежно, а на правом рукаве отчётливо выделялся светлый волос. Лошадиная шерсть, вероятно. Под серо-зелёными глазами пролегли тёмные круги, свидетельствующие о столь же дурном сне, как и у неё самой. В остальном он казался безупречным аристократом со швейцарскими часами на золотой цепочке.
Пристальный взгляд Лизы от него не укрылся. Но истолковал его Алексей Константинович по-своему.
– Не бойтесь меня, прошу вас, – повторил он, подняв раскрытые ладони, холёные и чистые, как и положено доктору. – Я бы хотел поговорить с вами без посторонних, если это возможно. Дело в том, что я давно упрашиваю её светлость Елену Александровну позволить мне короткую беседу с вами, но она не допускает меня. Говорит, что вы всё ещё нездоровы. – Настала его очередь скользнуть по ней взором, от которого Лизе стало ужасно волнительно. – Но, по моему скромному врачебному опыту, с вами всё в порядке. Разве что цвет лица слишком бледный. Скорее всего, из-за нехватки свежего воздуха. – Его губы дрогнули в подобии дружелюбной улыбки. – Так вы позволите мне с вами пообщаться, Елизавета Фёдоровна?
– Мы уже общаемся, – осторожно ответила Лиза.
Она поборола навязчивое желание опасливо попятиться.
– Нет. – Он оглянулся через плечо, словно боялся, что его в любую минуту схватят под руки и выдворят из института. – Не здесь. Где-нибудь в более укромном месте. Но так, чтобы вам было спокойно находиться рядом со мной. Я и с вашим учителем химии пообщался только благодаря тому, что Елены Александровны сегодня нет в Смольном. Но встреча с вами – огромная удача, которую я упустить не могу. Уж простите.
Бельская и сама подумала, что беседа с Алексеем Эскисом – прекрасная возможность узнать получше, какие отношения связывали его с Татьяной. Вряд ли это он убил её, но кто скажет наверняка? Может, Эскис и в институт заявился, только чтобы убедиться, что он сам вне подозрений.
– Извольте, – Лиза жестом пригласила его следовать за ней.
Не могло быть и речи о том, чтобы повести мужчину в свою спальню. Заметь их кто-то входящими в её комнату, и с репутацией приличной девушки можно попрощаться. А уж если Свиридова или иная классная дама застанет их беседующими, то непременно доложит как княжне Ливен, так и отцу Лизы. Что в таком случае сделает папенька, и предположить страшно. И всё же от счастливой возможности выслушать Алексея Константиновича Бельская отказаться не посмела.
Девушка пошла обратно к учебным классам, прочь из жилого крыла. Более всего она боялась наткнуться на кого-то из учителей.
Первым же кабинетом на пути оказался музыкальный.
К счастью, там не было никого. Все стулья сдвинуты к стене, а полы – мокрые после мытья. Уборщица гремела мебелью где-то в соседнем классе. Значит, хотя бы четверть часа сюда никто не войдёт, пока не высохнут полы. Отлично.
Лиза на цыпочках прошла по мокрому паркету. Алексей проследовал за ней и затворил за ними дверь. Не полностью. Предусмотрительно оставил её чуть приоткрытой.
Акустика здесь была превосходная: высокий потолок, выкрашенные в зелёный цвет стены с портретами композиторов, стулья вдоль стены – с одной стороны, окна и пюпитры – с другой, в конце кабинета стойки с музыкальными инструментами и шкаф с нотами, а в самом центре помещения – чёрная глянцевая черепаха старинного рояля. Окна были открыты, чтобы проветрить просторное помещение. Шторы уборщица аккуратно подвязала атласными шнурами, дабы они не болтались на сквозняке. Солнечный свет рвался в класс и ложился на мокрый паркетный пол наклонными снопами. Из сада доносилось бодрое птичье чириканье, а ещё смех гулявших там смолянок.
Здесь Лиза почувствовала себя уверенно. Если что, закричит. Обратят внимание и в кабинетах, и в саду.
Она обошла рояль и встала так, чтобы их не было видно ни со стороны окон, ни от двери. Положила шляпку и тетрадь на закрытую крышку инструмента.
– Я вас слушаю, Алексей Константинович, – Лиза повернулась к молодому человеку.
Она ожидала расспросов или обвинений, но Эскис сказал прямо, глядя ей в глаза:
– Я не верю ни в версию о несчастном случае, ни тем более в нелепость о возможном самоубийстве. – Он говорил негромко, так, чтобы только Лиза могла его слышать. – Мне сказали, что это вы нашли обеих девушек.
Лиза медленно кивнула.
– Натали обнаружила Оленьку в ванной комнате, а я прибежала на её крик. А потом заметила, что Татьяна не просыпается. – Девушка нервно сплела пальцы. – Мне сказали, что их отравили, но большего не знаю.
– Это так, – подтвердил Алексей Константинович.
Он положил руку на крышку рояля и чуть подался вперёд.
Лиза не шелохнулась.
– Я врач. Вам, вероятно, Татьяна Александровна говорила, что у меня своя практика в городе. На набережной Фонтанки, прямо напротив казарм, – вкрадчиво говорил он, словно делился секретом. – Так вот, мне удалось добиться позволения взглянуть на мою покойную невесту после вскрытия. И я изучил результаты проведённой экспертизы.
Живое воображение нарисовало Бельской эту страшную картину – мёртвой Танюши, накрытой белой простынёй на железном столе, среди серого, холодного кафеля и пугающих инструментов, какие она видела лишь в учебниках. Наверняка это леденящее душу зрелище произвело на Эскиса глубокое впечатление: девушка, которую он мечтал назвать своей супругой, досталась одной лишь смерти.
– Знаете, я сразу определил, что имело место сильное отравление растительным веществом. – Лизе показалось, что в голосе мужчины она слышит волнение. – Но на мои вопросы отвечать толком никто не пожелал. Сослались на то, что я не муж, а всего лишь жених. И всё в подробностях было сказано её родителям.
Алексей умолк, пока в коридоре раздавались чьи-то шаркающие шаги и громкие голоса. Когда же они стихли, он продолжил:
– Татьяна Александровна не могла отравиться сама. Она писала мне за два дня до этого ужасного случая. В своём письме утверждала, что всё замечательно и что она не в силах дождаться летних каникул.
Лиза снова медленно кивнула.
Она помнила, как Танюша с радостью поделилась предвкушением скорого отдыха и сказала, что летом родители позволили ей ходить на послеобеденные прогулки вдоль Невы в компании её жениха, да и вообще благосклонны к тому, чтобы они больше общались до заключения брака в будущем году, дабы молодые друг к другу привыкли. Ольга в шутку попросила, чтобы Татьяна избавила их от неизбежных альковных подробностей, но Танюша лишь покраснела и попыталась оправдаться присутствием своей маменьки на каждой их встрече с Эскисом. Более подруга личными планами не хвасталась, боясь иных Олиных насмешек.
– Вы говорили с родителями Танюши? – осведомилась Бельская.
– Да. Но они убиты горем и, кажется, моих слов вовсе не поняли. А я несколько раз повторил, что это никак не мог быть несчастный случай на занятии химией, оттого и пришёл сегодня. Моя беседа с вашим учителем лишь подтвердила сомнения. А вы что думаете, Елизавета Фёдоровна? – Алексей Константинович глядел на неё так внимательно, будто она урок отвечала. – Я ведь прекрасно понимаю, как много для вас значили подруги. Татьяна часто о вас говорила. Пожалуйста. Расскажите всё, что вам известно.
Бельская задумчиво повела плечом.
– Я вряд ли знаю больше вашего. И уж точно результатов эскпертизы не видела. – Девушка нахмурилась, возвращаясь к неприятным воспоминаниям. – Танюша и Оля обе были бледными, с синеватыми губами. Из-за отравления, полагаю, – она глянула на Эскиса, и тот кивнул. – На похороны меня не допустили. Сослались на то, что подобное доведёт меня до нервного расстройства. Натали забрали домой, она сама не своя. А я осталась в институте.
Брови молодого врача приподнялись в изумлении, и Лиза невольно отметила про себя, что мимика у него живая, а сам он весьма обаятелен для чопорного аристократа, который много лет прожил за границей.
– Почему же не забрали и вас? – поинтересовался он.
– Отец в отъезде. Сказал, что приедет за мной сам, когда возвратится в Петербург, – ответила девушка и тотчас мысленно отругала себя.
Не стоило откровенничать с посторонним человеком. Но Эскис не казался ей ни интриганом, ни убийцей. По крайней мере, ей очень хотелось на это надеяться.
Взгляд девушки снова остановился на белом волоске, который выделялся на чёрном сукне рукава. Эта незначительная мелочь раздражала её куда сильнее, чем их странная, напряжённая беседа. Как зудящий комариный укус, который не даёт покоя.
– Я тоже не верю в то, что девочки погибли случайно, – тихо призналась Лиза. – Версия с несчастным случаем на уроке химии лишена смысла. Вы видели кабинет и разговаривали с Петром Семёновичем. У него все реагенты под замком. Нам не дозволено ничего. – Девушка помедлила, прежде чем озвучила своё опасное умозаключение: – Думаю, что их убили.
Она внимательно следила за реакцией Алексея Константиновича. Полагала, что если он замешан в смерти Оли и Танюши, то обязательно себя выдаст хоть чем-то. Но тот и глазом не моргнул.
– Вот только я не представляю, кто и зачем это сделал, – негромким голосом продолжала Бельская. – Все дни до случившегося мы оставались друг у друга на виду. Вместе ходили на учебные занятия и прогулки. Вместе кушали и пили одно и то же. Не знаю, – прошептала она, чувствуя, как в животе поднимается знакомая липкая волна страха. – Просто не понимаю, как вообще подобное случилось.
Она в бессознательном порыве прижала руки к груди.
– Что с вами? Вам нехорошо?
Он было дёрнулся к ней, но Лиза отступила на шаг. Даже не подумала, что Эскис – врач и может оказать ей помощь.
– Мне теперь всё время нехорошо, Алексей Константинович. Я беспрестанно размышляю о том, как они погибли. И кому могли помешать настолько, чтобы… чтобы кто-то решился на нечто столь чудовищное. – Сказав это, Бельская испытала облегчение.
Словно бы давно ожидала беседы с человеком, который посмотрит на неё вот так, с пониманием и ответной болью во взоре, и не велит прекратить вздорные речи, потому что все воспитанницы в Смольном пребывают в блаженстве и безопасности.
Эскис принёс ближайший к ним стул и поставил его возле девушки.
– Присядьте, Елизавета Фёдоровна. – Он глядел участливо, даже пристально, но прикоснуться не смел. Просто встал напротив неё возле рояля. – А скажите, что за птица эта ваша Свиридова?
Лиза плавно опустилась на стул и в недоумении воззрилась на мужчину снизу вверх.
– Известно что, – тихо проговорила она. – Исполнительная, строгая, внимательная, заботливая особа. Немолодая. Не склонная повышать голос. С нами по обыкновению бывала терпелива, даже когда мы становились несносны. Родителей наших с самого нашего поступления в институт искренне уважала и того не скрывала. – Бельская медленно моргнула. – В толк не возьму, вы что, на Анну Степановну думаете?
Молодой врач рассеянным движением пригладил волосы. Кажется, не мог решиться, стоило ли ему, едва ли не вдовцу, вдруг делиться подозрениями с совершенно посторонней юной особой.
Лиза уж точно на его месте открывать своё сердце не спешила. Про пропажу дневника, свои опасения и внезапно заработавшие антикварные часы она умолчала умышленно. Не смела довериться никому. Особенно человеку, которого подозревала.
– На Анну Степановну, – руки Алексея Константиновича опустились вдоль тела, когда он принялся перечислять: – на Петра Семёновича Ермолаева, на прочих смолянок и их классных дам. Даже на Наталью Францевну и на вас, любезная Елизавета Фёдоровна, уж простите. Не глядите так на меня, – он пожал плечами и отвернулся к окну. – Вдруг между вами четырьмя вышло разногласие, о котором никто более не знал? Одна из вас совершила непоправимое в нервическом порыве, а её родитель прикрыл правду, щедро заплатив кому нужно? Или же вовсе вовлечено совершенно стороннее и весьма влиятельное лицо, которое покушалось лишь на Ольгу Николаевну, а Татьяна оказалась случайной жертвой? С кем Сумарокова водила знакомства? Состояла ли в переписках? Не знаете? – Нажим в его голосе быстро сошёл на нет, когда он вновь встретился взглядами с Лизой. – Да не глядите на меня так, будто сейчас в обморок упадёте. Погодите, у меня, кажется, нюхательная соль была при себе.
Он принялся хлопать себя по карманам. В нагрудном отыскал крошечный пузырёк и откупорил пробку. Протянул его Лизе, но девушка сердитым движением отвела его в сторону, не позволив даже приблизить к своему лицу.
Его слова настолько поразили Бельскую, что на пару мгновений она словно оцепенела.
Сама не зная зачем, Лиза протянула руку и механическим, неосознанным движением сняла с рукава Эскиса белый волосок, на который уже не могла глядеть. Бросила на пол. И, наконец, нарушила повисшую тишину севшим от волнения голосом:
– А вы сами? Не могли избавиться от Танюши, которая по какой-то причине не оправдывала ваших ожиданий и мешала заключить более выгодный брак? А Оленька случайно попалась под руку.
– Помилуйте! – воскликнул Алексей Константинович. Лизе подумалось, что слишком уж громко он это сделал. Наверняка кто-то мог услышать. – Как вам в голову только пришло…
Он осёкся, глядя на Бельскую широко распахнутыми от изумления глазами.
– А теперь вы за мной явились? – Она нервно усмехнулась и медленно поднялась с места грациозным движением.
Девушка смотрела с вызовом, хоть и внутри всё сжималось от страха. Эскис был крупнее её и сильнее, а вокруг – никого. На его возглас не явилась даже уборщица. Значит, никто и не услышал.
– Что молчите, Алексей Константинович? Я вас не боюсь.
– Je m'en doutais[10]. – Молодой врач усмехнулся, а черты его лица смягчились. Тон заметно переменился. – Простите, что вас оскорбил. Признаюсь, что совсем потерял самообладание в последние дни. Знаете, Елизавета Фёдоровна, мы с Татьяной делали всё, чтоб друг другу понравиться и под венец пойти если не пылкими возлюбленными, то добрыми друзьями. Такими людьми, кто друг другу верен до конца и во всём. Она меня очень уважала, я знаю. Да и я ею искренне гордился. Её внезапная смерть стала для меня ударом. Оттого и решил, что, раз следствие не справляется с поисками виновного, я сам его отыщу. Вы, – он коротко глянул на дверь и заговорил быстрее: – Вы поможете мне найти убийцу? – Эскис приблизился к ней и перешёл на шёпот, а Лиза уловила исходящий от него тонкий медицинский запах. – Знаю, что этот человек наверняка как-то связан с институтом, раз дело закрыли столь ловко и быстро. Возможно, он куда влиятельнее, чем мы предполагаем, но закон для всех един. Вы ведь любили Татьяну?
– Да, – тихо ответила девушка. – Мы нашей дружбой очень дорожили.
– Значит, вам тоже не всё равно, – глаза Алексея Константиновича взволнованно заблестели. – Она… Татьяна Александровна как-то раз даже уточнила у меня, позволю ли я ей общаться с подругами после того, как мы поженимся. Я только засмеялся и спросил, как могу я ей запрещать подобное?
– Никак, – зачем-то уверенно ответила Лиза.
– Никак, – эхом повторил мужчина. – Вы можете осмотреть личные вещи Татьяны и Ольги? Вдруг сыщики пропустили нечто важное? Нечто такое, что посторонний человек посчитает обычной женской безделицей, а вы, знавшая девушек лично, поймёте, что для них это совершенно несвойственно.
Бельская отрицательно покачала головой.
– Не смогу. Наша старая комната опечатана. Меня перевели в другую. Я сама не всё забрать успела. Я, конечно, попробую попасть туда, но не уверена, что без разрешения мне это удастся.
Она живо представила себе их жёлтый дортуар и ванную комнату, на старом кафеле которой в луже подсохшей крови лежала Ольга.
Лиза отвернулась. Упёрлась руками в крышку рояля.
– Попробуйте, – Алексей Константинович задумчиво пожевал губу. – Внимательно послушайте разговоры классных дам, даже если это кажется вам неприемлемым. Постарайтесь вспомнить, с кем девушки конфликтовали или вообще общались. Кто мог желать зла не только им, но и вам с Натальей Францевной. Вдруг отравитель ошибся?
Лиза бросила на него хмурый взгляд.
– Я не смею утверждать, но подобное возможно, – развёл руками молодой врач. В его голосе прозвучала мольба, когда он сказал: – Поговорите с другими ученицами. Пожалуйста, Елизавета Фёдоровна. Вы моя единственная связь с институтом.
Девушка вскинула голову. Глянула на Эскиса с вызовом, будто этот его умоляющий тон оскорблял её ничуть не меньше прямых подозрений.
– Я и без ваших уговоров намерена отыскать истину, – дерзко заявила она, а потом добавила: – Однако вы правы. В стенах Смольного я смогу поискать некоторые зацепки, но за его пределами мне аналогично пригодилась бы ваша помощь.
Алексей Константинович улыбнулся.
Улыбка вышла исключительно вежливой. Без толики искренности.
Он отыскал во внутреннем кармане сюртука короткий карандаш и, не спросив дозволения, открыл Лизину тетрадь по химии в самом её конце.
– У вас есть возможность передать мне записку, если что-то узнаете? Я напишу вам адрес моей медицинской практики. Меня легко застать на месте. Я провожу там всё время.
– Напишите на всякий случай, но вряд ли я смогу передать даже устное сообщение. – Бельская с сомнением нахмурилась.
Эскис закончил писать и закрыл тетрадь.
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал он. А потом сказал: – Мы с вами отыщем виновного. Не сомневайтесь.
Лиза коротко кивнула.
– Постараюсь что-нибудь узнать.
– Спасибо вам.
Несколько мгновений он внимательно рассматривал её. Таким взглядом, что Лизе стало ужасно любопытно, о чём именно мужчина думал. Неужто и вправду считал виновной её саму или Наталью? Тех, кто вырос вместе с Танюшей и Олей и нашёл их утром, едва не лишившись рассудка от пережитого шока. Бельской гадко было даже вообразить подобное.
– Вас не хватятся? – вдруг вполголоса произнёс он.
– Могут, вы правы. – Лиза спешно подхватила тетрадь и шляпку. – Я лучше пойду. А вы, пожалуйста, немного задержитесь. Просто на всякий случай. Чтобы нас не увидели вместе. До свидания, Алексей Константинович.
– До свидания, Елизавета Фёдоровна.
Она задержалась у порога, чтобы выглянуть в коридор, но не увидела никого, поэтому сразу заторопилась в сад. Тетрадь Лиза прихватила с собой, как предлог. Оправдание, почему она вдруг задержалась. Якобы вспомнила свой вопрос по домашнему заданию и пошла к Ермолаеву, а тот посадил её выполнять дополнительные уравнения. Подобное решение Петра Семёновича никого не удивило бы. В отличие от правды.
Если бы Елизавета Бельская вдруг открылась кому-то, что она беспрепятственно беседовала с малознакомым мужчиной наедине прямо в учебном кабинете Смольного средь бела дня, ей бы попросту не поверили. Лиза не позволяла себе даже под руку с кавалером пройтись, дабы ненароком не навредить своей репутации. Не говоря уже о приватных беседах.
Папенька всегда твердил о том, что нет для приличной женщины ничего важнее её доброго имени и незапятнанной чести. Фёдор Бельский растил дочь в такой строгости, с какой не все мужчины воспитывают своих сыновей. Он приучил Лизу не просто доводить до конца каждое начатое дело, но стремиться к совершенству во всём. Быть лучшей. С малых лет осознавать: успех для женщины в современном обществе гораздо важнее, чем даже для мужчины, которому порой достаточно просто верно распорядиться наследством или же поступить на военную службу. То же самое касалось и вопросов репутации. Для мужчины мимолётный адюльтер становился лишь пикантной подробностью его жизни и поводом для хвастовства в кругу близких друзей, а вот судьбу девушки он мог разрушить полностью. Лиза отчётливо осознавала, насколько губительным оказывается осуждение сильных мира сего и дурная слава в приличном обществе. Примеров она знала массу. И не желала оказаться в их числе.
Однако же именно болезненная тяга доводить всё до логического финала не позволяла ей успокоиться. Бельская желала выяснить правду, поэтому на помощь Алексея Эскиса она согласилась столь легко. Да и не казался он ей дурным человеком. Таким мужчиной, кто мог бы разрушить жизнь молодой женщины. По крайней мере, с Татьяной у них всё складывалось чинно и благородно.
Интересно, сколько ему лет? Танюша говорила, но Лиза не запомнила. Кажется, двадцать восемь. Вряд ли больше тридцати, уж точно. Седых волос у него нет, равно как и морщин. Но взгляд такой пристальный. И печальный немного. Из-за Танюши, наверное. Из-за чего же ещё?
С этими мыслями Бельская покинула институт и отыскала в саду своих одноклассниц. Те играли в жмурки и на появление Лизы отреагировали весело, но без особого внимания. А когда она упомянула Ермолаева и химию, то лишь со смехом посочувствовали и сказали, что ей вообще повезло быть отпущенной на волю столь быстро. Затем девушки возвратились к игре.
Лиза присоединилась к ним. Но на каждую смолянку она теперь поглядывала с подозрением и размышляла о том, с чего же начать поиски.