Безымянная Колючка

Пролог

Пролог

Красавица, умница, надежда обнищавшего, но славного рода Старшей крови.

И это – лишь малая часть восторгов, в которых купалась моя старшая сестра - Тэона эрд’Кемарри. Она всегда была совершенным дивным цветком, что невесть откуда взялся на родовом дереве гордого, но чахнущего рода. Не знаю, во сколько точно дети начинают осознавать окружающий мир, но сколько себя помню, Тэона становилась предметом восторгов всюду, где бы не появлялась, будь то светский прием или лечебница для прокаженных.

Мне же досталась роль случайного отростка, который рос в тени со всех сторон обласканной сестрицы и радовался, что предоставлен сам себе. На мне природа не то, чтобы отдохнула – она, похоже, вообще не знала о моем существовании. У меня нет ни капли предрасположенности к тауму. Так что я, как любил говорить мой вечно ворчащий отец, «пустышка».

На мне поставили крест, как только отсутствие сигилы было официально подтверждено. Хотя лично я убеждена, что это случилось сразу, как я изволила покинуть живот своей милой слабохарактерной матушки. Потому что вторым – и последним – наследником ждали мальчика, на рождение которого указывали все знаки, пророчества и планеты. А на свет появилась я – Йоэль эрд’Кемарри, полтора с лишком метра квинтэссенции напоминания о том, что знакам, равно как и пророчествам, в наше нелегкое время Падения Взошедших, верить не стоит.

И так, если подытожить, в свои восемнадцать я оказалась лишенной всех благодетелей, изуродованной шрамом нищенкой, весь нехитрый скарб которой уместился в одной дорожной сумке.

У меня нет таумической сигилы, так что для всех семей Старшей и даже Младшей крови, я – нежеланный гость. Примерно, как внезапно вылезший из склепа прадед, после столетнего сна решивший, что ему еще есть кого загрызть.

Семья моего жениха дала мне под зад ногой.

Мои куцые клыки так и не выросли, хоть все лекари моего любимого семейства что только не вливали мне взад и вперед. Так что я единственная в своем роде вентрана-вегетарианка. А это такой же нонсенс, как питающийся одуванчиками волк.

У меня нет дома, куда бы я могла вернуться.

Нет друзей, которые бы согласились меня приютить.

Нет родственников, готовых совершить богомерзкий поступок и взять на поруки ходячее несчастье.

И все же, мне не на что жаловаться.

Потому что именно мне, Йоель-неудачнице, посчастливилось остаться в живых.

Так что я теперь – последняя из эрд’Кемарри.

И я только что собственной рукой поставила печать крови под заверением в добровольном отказе от единственного, что у меня осталось – имени.

Если бы все эрд’Кемарри могли выйти из могил, меня бы ждала страшная и, уверяю, совершенно заслуженная смерть.

А так «повезло» отделаться всего лишь несмываемым позором.

Мне не привыкать быть объектом насмешек. Одной больше, одной меньше – где Йоэль не пропадала?

Куда важнее, что теперь у меня есть план. И какими бы бессмысленными и постыдными не казались мои поступки, все они – часть этого плана. В финале которого я обязательно накажу всех, кто причастен к смерти моей семьи. Потому что даже беззубая эрд’Кемарри – прежде все равно эрд’Кемарри, Старшая кровь, а уже потом – маленький неудавшийся уродец.

Согласитесь, для такой грязной работы неземная красота и прочие добродетели совсем не обязательны.

И вот еще что.

Забыла упомянуть о своем главном таланте – я очень терпелива.

И не глупа. Очень даже не глупа.

Но… обо всем по порядку.

Глава первая

Глава первая

Все началось две недели назад.

Как водится в подобных историях – совершенно неожиданно.

Ничто не предвещало беды: я проводила время в компании многочисленных сестер Брайна, моего жениха, в его доме, что раскинулся в самом центре Соленой долины. О нашей свадьбе сговорился лично мой отец, и это был едва ли не единственный раз, когда он удостоил вниманием свою младшую никчемную дочь. Чтобы понять всю полноту картины, будет уместно сказать, что, когда, например, ощенилась его любимая атахарская гончая, он всю ночь просидел возле нее и лично следил чтобы роженице не поплохело. А когда меня в минувшем году свалила «красная хворь», единственное, что выдал мой любимый папенька: «Сообщите, когда она окочурится».

Но я та еще заноза в родительской заднице и умудрилась выжить.

По договоренности семей, мы с Брайном должны были встать под венец в праздник Чествования Повешенного, традиционно отмечаемый в десятый день после того, как древа истрат сбросят последние листья. Мой болезненный нареченный, весь рыхлый от последствий сильнейшей оспы, лежал в кресле под прессом десятка одеял и шкур, и все равно умудрялся мелко дрожать. Большую часть своего существования он провел под надзором лекарей и хирургантов, жалуясь на все новые и новые недуги. Он, как и я, был порченным плодом, но ему несравнимо больше повезло родиться мужчиной. Этого было достаточно, чтобы окружающие заискивали перед ним, как перед будущим скартом - Главой семьи.

Эрд’Аргаван был последним кланом Старшей крови, который породила Великая матерь, прежде чем отдать свою плоть, кровь и кости материи этого мира. Видели щенков, которые рождаются последними? Они всегда самые слабые. Та же участь постигла и Эрд’Аргаван: слабая, не имеющая ни веса, ни заслуг семья, существующая лишь для сохранения равновесия Тринадцати. С точки зрения вселенского порядка, мы с Брайном были идеальной парой: оба ущербные, лишенные всяческих талантов, и оба – бельмо на глазу своих родичей.

Но в отличие от меня, он хотя бы имел право выбора.

Я никогда не была фантазеркой и оптимисткой и прекрасно осознавала в качестве кого мне предстоит существовать возле будущего мужа. Поймите меня правильно: когда каждый день проживаешь назло всему миру, иллюзии отсыхают в зачаточном состоянии. А чтобы не сломаться, приходится резво шевелить мозгами и слой за слоем наращивать расчетливость, цинизм, ехидство и прочие качества, никак не присущие наследнице Старшей крови.

В этом браке мне была уготована почетная роль сиделки при чахнущем Брайне. И мой статус «пустышки» гарантировал, что семья эрд’Аргаван получил покладистую невестку, которая, из благодарности за оказанную милость, будет ежеминутно подтирать задницу их немощному отпрыску.

Может показаться, что я жалуюсь, но, клянусь, я была рада такому повороту. Потому что, какой бы бесперспективной я ни была, замужество гарантировало мне титул и положение моего мужа. То бишь, в день Чествования Повешенного я стану почтенной скаартой эрд’Аргаван. Как минимум это сулит прекращение глумливого шепотка в спину. И уважение, приличествующее моему высокому статусу. Ради такого я согласна хоть всю жизнь выносить ночные горшки из-под своего благоверного.

Поэтому, будет справедливо сказать, что дни, которые я проводила в каменном саду своего без пяти минут родного семейства, были едва ли не самыми счастливыми в моей жизни. Может быть, для кого-то счастье соизмеряется количеством драгоценностей, нарядов, породистых скакунов и активной светской жизни. Я же радовалась возможности поваляться с книгой на софе, в пол уха прислушиваясь к болтовне будущих золовок и болезненно-сухому дыханию своего нареченного. Да я бы своими куцыми клыками перегрызла горло любому, кто посмеет вмешаться в мою личную идиллию.

В последний теплый месяц года падал легкий снежок, от которого нас защищал полотняный навес. Пять из семи лун выстроились на небесном своде в знак Креста, и я изредка откладывала книгу, чтобы полюбоваться редким астрономическим явлением. Все астрологи и чтецы небесных знаков в один голос трубили о том, что это знамение великого события. Правда, между знатоками так и не сложилось единого мнения насчет природы этого знамения: одни говорили, что Крест с Фортуной в сердце предвещает славный и долгий век императорской семье, другие предостерегали от свержения правящей династии. Но среди простого народа наибольшей популярностью пользовались предсказания апокалипсиса, активно распространяемые множеством религиозных сект.

С тех пор, как два века назад Взошедшие рухнули с небес, и Шид погрузился в хаос, нашлось много желающих присвоить себе статус Избранного, устами которого говорит лишенное телесной оболочки божество. Я всегда скептично относилась к подобного рода заявлениям. Ну хотя бы потому, что ассортимент проповедей этих самозванцев состоял из одних и тех же заученных фраз: «покайтесь, нечестивцы», «усмирите свои страсти», «отрекитесь от богатства и очиститесь паломничеством» и так далее, и тому подобное. Естественно, отречься следовало в пользу Избранного, якобы на благо страждущих, голодных, сирых и убогих. Не поверите, но даже в наше время, когда убийство почти официально разрешено наивысшей инстанцией, находятся наивные болваны, принимающие подобную чушь за чистую монету. Моя будущая свекровь – в их числе. Побрила голову, отреклась от крови, морит себя голодом и даже совершила коленопреклонное паломничество в Пустой храм. В то время, как ее супруг предается разврату и пьянству в обществе сиделок своего сына.

Для меня Крест в небе был всего лишь красивым редким зрелищем, и я потихоньку радовалась, что моя серая во всех смыслах жизнь разбавлена хотя бы вот такими необычностями. Может быть, моим наследникам повезет стать известными и заслуженными, но вряд ли кто-то из них сможет похвастаться тем, что видел подобное своими глазами.

Слуга с письмом является как раз, когда я собираюсь вернуться к чтению. Никто никогда не писал мне, даже собственные родители, которым для приличия полагалось хоть изредка справляться о моих делах. Поэтому, когда слуга протянул конверт мне, я искренне удивилась. А искренность я не жалую, ибо замарашке искренность вообще не по карману.

Глава вторая

Глава вторая

Каменный сад простирается на добрую милю. Монолитные громадины разного размера и цвета растут из земли, словно стручки. Иногда я развлекаю себя попытками рассчитать странную геометрию, которая, по моему скромному дилетантскому мнению, в обязательном порядке должна присутствовать в подобных аномалиях. После Падения Взошедших эти «каменные насаждения» просто из ниоткуда, в одну ночь, «проросли» в разных частях Шида. Кажется, таких садов не больше десятка, включая тот, что «вырос» в землях моей семьи. Самый большой в Шиде. «Бесполезное украшение», как любит называть его мой отец, но не брезгует брать деньги за организацию экскурсий в наши края со всех желающих богатеньких кровопийц.

Каменный сад семьи Брайна внушает уважение как своей площадью, так и странными формами колон. Я прохожу между темно-красной стелой, испещренной спиралью глубоких порезов как будто от стилета. Она моя самая настоящая любимица. Можете считать меня сумасшедшей, но всякий раз, когда мои пальцы касаются горячего на ощупь камня, какой-то импульс простреливает руку до самого локтя. Само собой, я помалкиваю об этих странностях – еще не хватало схлопотать славу умалишенной. Сначала я стану скаартой эрд’Аргаван, а уже потом выпишу парочку умников откуда-то из Калимана или Дахаки, и они-то обязательно расскажут, что это за чудеса.

Для уединения выбираю местечко в самом конце Каменного сада – на скамейке под Красным древом. Наши легенды гласят, что до Падения Взошедших это были обычные себе дубы, но, когда проклятый меч сразил Разрушительницу, они впитали в себя ее кровь – разрушительную для всего Шида.

Как по мне – чушь это все несусветная. Но я и сказки с детства не люблю, потому что сказки приучают верить в какую-то мифическую силу, провидения и прочую ересь, которая разжижает детишкам мозги. К счастью, никто не горел желанием читать мне сказки, и я получила в свое безраздельное пользование куда больше книг – всю отцовскую библиотеку. А уж у старого отшельника, предпочитающего чтение светским беседам, было чем поживиться.

В общем, все легенды о чудесном избавлении ценою каких-то, пусть и очень древних, деревяшек, я всегда воспринимаю с приличной долей цинизма. Как по мне, то мы, кровопийцы, всего лишь везучие паразиты, которым повезло эволюционировать раньше себе подобных. И теперь мы, плоды эволюции, питаемся теми, кому не повезло. Пусть и в цивилизованной, подкрепленной разрешениями с кучей печатей, форме.

Я с радостью хватаю забытую кем-то на скамейке теплую шаль, накидываю ее на плечи и блаженно жмурюсь от удовольствия. Вообще-то нам, клыкастым, не нужно тепло, чтобы комфортно существовать. Мы приспособлены к низким температурам, привычным для сурового климата Шида. Хотя встречаются среди нас и теплолюбивые особи, в основном – среди таких же пустышек, как я. Когда меня впервые уличили в попытке согреться под шкурным покрывалом, которое бросили на пол моей комнаты исключительно для декора, я лишь хлопала глазами, всеми силами изображая дурочку. Пришлось пообещать, что такое больше – ни-ни. Клятву я нарушила спустя четыре дня, когда подвернулся случай стащить шкуру убитого кем-то из моих предков медведя. Когда обнаружилась пропажа, отец пришел в ярость - и меня выпороли, как козу. И еще раз – через неделю, когда я опять слишком замерзла, чтобы переживать о такой ерунде, как очередная порка. А потом отец просто махнул на меня рукой.

Пока камень приятно согревает мне спину, углубляюсь в чтение письма.

После первого прочтения во мне крепнет надежда, что случилось, наконец, то, о чем я втайне мечтала и не надеялась на исполнение – моя расчудесная сестрица тронулась умом.

Причем до приятного основательно.

А как иначе понимать этот бред? Исключительно, чтобы потешить свое растущее ликование, перечитываю письмо еще раз. «Моя любимая сестра», «мне так не хватает наших посиделок перед сном», «не проходит и дня, чтобы мое сердце не разрывалось от тоски из-за нашей вынужденной разлуки», «твои письма – настоящая отрада для моей души», «передай родителям, что я скучаю по ним и по дому».

О да, дражайшая сестрица, я с превеликим удовольствием передам родителям, что их любимая дочь, надежда и отрада, больше не дружит с головой!

О методах обучения в Арин-Холле ходит множество противоречивых слухов, в том числе о том, что некоторые студенты выходят оттуда с увечьями на всю жизни. А некоторые вообще не выходят, потому что проваливают практическую трансмутацию. Прочитав письмо в третий раз, я окончательно убеждаюсь, что Тэона стала жертвой какого-то искаженного заклинания. Хотя лично мне хотелось бы, чтобы причина крылась в каком-нибудь разжижающем мозги токсине. Я бы многое отдала, чтобы своими глазами посмотреть, как содержимое ее черепной коробки превратится в овсянку.

Со всей возможной осторожностью прячу письмо во внутренний карман юбки. Шестеренки в голове уже вовсю крутятся, составляя письмо, которое я отправлю родителям, и к которому обязательно приложу копию послания сестры.

Оригинал свидетельства ее безумия оставлю себе.

Он станет моей личной реликвией и доказательством того, что лучше быть умной беззубой пустышкой, чем красивой и всеми любимой буренкой.

«Моя любимая сестра», ну надо же. Хохочу от души, прямо до колик в животе.

Когда возвращаюсь к своим золовкам, стараюсь улыбаться хотя бы в половину не так триумфально, как хочется. На вопросы золовок отвечаю всякую ерунду, прекрасно зная, что она все равно задержится в их головах максимум еще пять минут. Чмокаю воздух около лба своего нареченного (да меня наизнанку выворачивает от одной мысли, чтобы притронуться губами к болячкам на его лице!). Взамен он раскашливается и, как капризный ребенок, напоминает, что я обещала ему почитать. Немощный засранец.

Остаток послеобеденных посиделок я посвящаю мысленному оставлению письма. Меня, как лодку в шторм, болтает между желанием написать что-то ядовито-ироничное и желанием составить скорбное, полное фальшивых слез письмо. Причем, я умышленно собираюсь сделать так, чтобы родители поняли всю глубину моего ликования: паршивая дочь станет вестником безумия их любимицы. Как жаль, что меня не будет рядом, чтобы увидеть, как матушка в очередной раз грохнется в обморок. Реакцию отца предсказать сложнее.

Глава третья

Глава третья

В замке я с облегчением передаю Брайна в объятия его вечно хлопочущей матушки. После того, как на мою будущую свекровь «снизошло» навеянное самопровозглашенным Избранным откровение, она превратилась в поборника нравственности. К счастью, мои наряды и так всегда подчеркнуто пуританские. Правды ради, это в большей степени из-за того, что Взошедшие обделили меня не только красотой, но и приличествующими каждой женщине выпуклостями. Я ношу однотонные платья с высокими глухими воротниками и люблю простые гладкие прически. Я могла бы сказать, что презираю украшения и высмеиваю моду на кружева и шелк, но это было бы бессовестным враньем, потому что у меня попросту никогда не было ни украшений, ни кружев.

— Лииса, Марашана! – зовет дочерей мать Брайна, и я украдкой морщусь от звона в ушах.

Высоким голосом моей будущей свекрови впору валить лес и отпугивать дикое зверье.

Скаарта эрд’Аргаван припечатывает девчонок взглядом: бедняжкам хватило смелости нарядиться в открытые тесные наряды, что идет вразрез с установленным их матушкой новым порядком. Ну а моим будущим золовкам не хватило ума хотя бы накинуть плащи, прежде чем войти. Если бы не немощный Брайн в руках скаарты – быть девчонкам отлупленным, а их платьям – принесенными в жертву ее причудам.

– Живо. К себе. В комнаты. Переодеваться! – как будто вколачивая гвозди в весь свой выводок, приказывает скаарта эрд’Аргаван и разве что не испепеляет их взглядом.

Брайновых сестрер, в том числе и тех, кому повезло не быть названными, просто ветром сдувает вверх по лестнице.

Скаарта тяжело вздыхает, бормочет под нос какую-то молитву и, окинув взглядом меня, смягчается. Моя будущая вторая матушка одета в подчеркнуто простое платье землистого цвета, выгодно подчеркивающее ее мертвецки-зеленый румянец. С женщинами гарроев такое случается сплошь и рядом – в молодости они дивно хороши какой-то почти человеческой красотой, но стоит годам перевалить за третий десяток – и гарроны превращаются в тех еще страшилищ. С мужчинами-гарроями, кстати сказать, та же беда. Надеюсь, мой и без того не блещущий красотой Брайн не доживет до таких лет. То есть, я крайне рассчитываю, что он избавит меня от своего существования сразу же, как только наш брак будет считаться консумированным. Хотя и сомневаюсь, что этому болезному хватит сил даже на процесс.

— Йоэль, - скаарта смотрит на меня и одновременно треплет сына по жиденьким волосам, - я понимаю, что не имею морального права просить тебя об услуге. Ты и так взвалила на себя заботу о моем несчастном сыне.

— Сделаю все, что нужно, матушка.

Думаете, вру? А вот и нет, говорю чистую правду. Чтобы заслужить расположение старой ведьмы, я готова беспрекословно подчиняться всем ее прихотям. Само собой, кроме тех, что идут вразрез с моими планами.

— Присмотри за моими девочками, - просит скаарта, и ее блеклые глаза наполняют искренним сожалением. - Они так быстро поддаются соблазнам.

— Должна ли я быть строга? – уточняю со всей возможной серьезностью. – Мы знаем, что сорняки будут прорастать снова и снова, если не выдернуть их с корнем. Девочки слишком юны, чтобы понимать, почему их внешний вид причиняет боль их матери.

Наш едва начавшийся разговор прерывает приступ кашля у Брайна.

На скаарту это действует мгновенно – когда дело касается единственного сына, она, пусть и ненадолго, снова становится матерью, остервенело защищающей свое дитя.

— Делай все, что считаешь нужным, я целиком полагаюсь на твое благоразумие, - торопливо отвечает будущая свекровь и тут же во всю глотку орет: - Бугай! Живо ко мне!

Я пользуюсь суматохой, чтобы раствориться в бесконечных коридорах старого сырого замка эрд’Аргаван.

Моему ликованию нет предела. И на этот раз почти не пришлось стараться, чтобы получить желаемую индульгенцию на все свои будущие решения и поступки. Не прилагая ровным счетом никаких усилий, я получила право третировать и изводить весь женский выводок эрд’Аргаван. И вовсе не из стервозности, хотя и такое за мной иногда водится. Просто, чтобы воплотить в жизнь свой замысел об укрепления связей с влиятельными семьями, сестры Брайна должны бояться меня, как огня. И плакать от счастья, получив возможность выскочить замуж за первого, на кого укажет моя рука, лишь бы избавиться от моей тирании и самодурства.

Мой путь лежит на верхние этажи замка, невозможно холодные для моего немощного теплолюбивого тела. Несколько лестничных пролетов прохожу почти в полной темноте. Прошлогоднее землетрясение порядком потрепало не только мой будущий замок, но и все ближайшие человеческие поселения. Грустно это осознавать, но кроме титула скаарты мне достанется сомнительной крепости и еще более сомнительной красоты старый каменный мешок с башенками. Придется постараться, чтобы вдохнуть в промерзлые стены хоть толику уюта и тепла.

После того, как часть башен обвалилась, строителям пришлось спешно замуровывать дыры и трещины, чтобы сохранить хотя бы то, что уже пошло трещинами, но каким-то образом до сих пор оставалось целым. Так что, некогда светлая башня, украшенная старинными фресками эпохи Вознесения, превратилась в сырой и темный узкий склеп. Скудного света двух ламп хватает только, чтобы слегка рассеять тьму вокруг самих себя. А у меня, в отличие от моих будущих родственников, нет хваленой способности видеть в темноте. Прибавьте сюда дьявольски крутые ступени, по спирали закручивающие все выше и выше, и вы поймете, почему эта ежедневная прогулка превратилась для меня в настоящее испытание на выдержку, выносливость и удачу.

Без особой нужды я бы сюда и носа не показывала, но раз старая скаарта поручила мне устроить девчонкам головомойку – нужно ловить шанс.

О том, что забралась достаточно высоко, догадываюсь по тому, что в шахте лестницы больше не видно дна. Проклятые девчонки, и не живется им спокойно, где пониже, обязательно забираться к бесу на рога?! Неудивительно, что в последнее время все семь негодниц одна за другой перебрались «в более прохладное место», куда никто в здравом уме по собственному желанию не полезет. На прошлой неделе я отправилась выполнить дежурные обязанности из разряда «я ваша милая будущая свояченица, я хочу быть для вас сестрой». И застала самую младшую поганку за попыткой совершить ритуал призвания кого-то из Низших. Мелкой паршивке едва исполнилось шесть, но она умудрилась выпотрошить подаренную по этому случаю собачонку и, когда появилась я, как раз занималась тем, от чего даже меня – совсем не трепетную и брезгливую девицу – чуть не вывернуло всем съеденным накануне. Влажные коричневые глаза животного лежали в центре одного из множества кругов и взирали на меня с немым вопросом: за что? Сочувствия от заскорузлой кошатницы им не досталось. А вот поганка поразила своим до чертиков правильным начертанием всех элементов. Она как следует подготовилась, даже раздобыла где-то кусок окаменевшей ртути. И собачьи потроха выкладывала по назначению, а не как придется. В общем, если бы не мое своевременное появление, на головы обитателей замка с минуты на минуту свалился бы очень нежеланный гость.

Глава четвертая

Глава четвертая

Встреча с сознанием похожа на настоящий оживший кошмар. Один из тех, о которых я украдкой читала в книгах из отцовской библиотеки. «И тьма сгустилась, и боль пришла, и стала плоть страдать…»

В общем, ужас.

Представьте, что вы нежитесь где-то в еще не лишенном жизни месте: на берегу теплого Саатора или в озерной долине Ахемского края. Вам уютно и славно, не жарко и не холодно, вы сыты и довольны, и вашу голову не посещает ни единая скверная мысль. Вы абсолютно точно знаете, что все невзгоды прошли мимо вас.

Славная картина? Истинные Небеса на земле.

А теперь представьте, что совершенно неожиданно вас со всего размаху огревают по голове чем-то настолько тяжелым, что от черепной коробки остается лишь похожий на кровавый гриб скол на ножке шеи. А вся остальная часть улетает куда-то за пределы вашей видимости, но при этом болит так, будто все еще при вас. Представили?

Вот так «возвращаюсь» я.

Открываю глаза.

И, само собой, первым делом истошно ору и требую, чтобы мне немедленно дали целую бочку «сладкого сна». Или прекратили издевается и прирезали.

Я никогда не была терпимой к боли, даже несмотря на то, что чаще всех остальных с ней «встречалась».

То ли из-за надрыва, то ли, потому что провалялась без памяти неизвестно сколько времени, абсолютно не узнаю собственный голос. Потому что хриплю будь здоров, как загнанный в мыло конь в предсмертной агонии. Нет, у меня не райский птичий голосок, но я даже не представляю, что должно произойти, чтобы из моего горла вырывался вот этот… простите, Взошедшие, рев.

Но рев этот все-таки мой.

Ладно, Йоэль, спокойно и без паники. Разберёшься с этим потом.

А пока реши две вещи: почему до сих пор никто не пришел и почему ты вообще орёшь в пустоту?!

Когда возможности моей гортани заканчиваются и хрип превращается в тоскливый и унылый едва слышный стон, приходится признать – будущие родственники не слишком опекаются моим здоровьем.

И где, демон его подери, хотя бы сиделка?

И в завершение всех моих нерешенных задач организм решает напомнить, что пора бы шевелить конечностями, иначе справлять известную потребность придется под себя. Со мной всякое случалось, но я в жизни не прудила в постель, и лучше сдохну на пол пути к ночному горшку, чем буду лежать в луже.

Я уже говорила, что благодарна родителям за то, что своим безразличием превратили меня в крайне живучую заразу? Так вот, самое время поблагодарить их еще и за игнорирование моих слез. Часто ребенок плачет только чтобы привлечь внимание и получить порцию любви. Иногда – потому, что ему больно, страшно или просто некомфортно. А когда дитятко переходит на крик – дело труба. Когда мне было около пяти лет, и ко мне в комнату залезла здоровенная каменная сколопендра, у меня был выбор: позвать на помощь и надеяться, что она подоспеет раньше, чем тварь исколошматит меня в гуляш, или попытаться выкрутиться самостоятельно. Я выбрала второй вариант и, вспомнив, что каменные многоножки боятся огня, перевернула жаровню. Выходка хоть и стоила мне обожженных на всю жизнь ладоней, но зато я победоносно взирала на то, как моя смерть, шевеля жвалами и цокая множеством костяных лапок, выползает в окно.

Это был мой первый успех, и даже выволочка за едва не устроенный пожар не могла уменьшить его сладость.

Я на «отлично» усвоила тот урок: таким, как я, помощь не положена априори. Если я хотела что-то сделать – просто брала и делала. И со временем оказалось, что я выросла эдакой универсальной «самасебепомогайкой». Вот только иногда выть хотелось от того, что рядом не было ни единой живой души, способной искренне порадоваться моим победам или погрустить над поражениями.

Но, к чему я все это?

Самое время снова вытащить себя за волосы из болота.

И так, свое восстание из койки я решаю разделить на несколько шагов. Когда есть четкий план, любая – я ответственно это заявляю! – абсолютно любая задача по плечу. Многие выдающиеся правители, среди которых немало моих кумиров, добивались целей не грубой силой или завоеваниями, а хитростью и стратегическим планированием. Ну и капелькой везения.

Для начала нужно убедиться, что руки и ноги при мне, потому что ни тех, ни других я подозрительно не чувствую.

Пытаюсь пошевелить левой рукой. Вроде немного получается, хотя пальцы в кулак все равно не сжать. С правой рукой дела еще хуже. Пытаюсь пошевелить пальцами – и получаю в ответ мгновенную резкую боль от локтя в самое плечо.

Вот же Пекло!

«Спокойно, Йоэль, подобрала сопли, запихала слезы до лучших времен и успокоилась. Это просто боль - чистая физиология. Вспомни, что способность рыдать от эмоций отсохла у тебя за ненадобностью очень и очень давно. Так что соберись, тряпка, и попробуй еще раз!»

Снова шевелю пальцами. Ну и боль! Будь оно все трижды неладно!

К тому времени, как я, наконец, поднимаю свою многострадальную конечность, физиономия у меня вся в слезах. Зато мои старания вознаграждаются сторицей: я контролирую руки. Обе!

Кто бы сказал, что когда-то буду мысленно пританцовывать от такой ерунды?

Разглядываю свои ладони, потихоньку сгибаю и разгибаю пальцы. Хоть тут все как было: когти на месте, старый шрам тоже, и даже родимое пятно в виде летучей мыши.

Одно плохо: неестественно свернутый на сторону мизинец выглядит печально и уродливо. Неужели никто не удосужился вставить его на место, пока я валялась без сознания? Ну, родственнички дорогие, дайте только выйти замуж.

Следующим пунктом моего «восстания» становятся ноги. Потихоньку, одну за другой, помогая себе руками, с горем пополам спускаю их на пол. Чулок на мне нет, и от встречи босых ступней с ледяным полом аж зубы сводит.

Ничего, и это перетерпим. Но на ус намотаем.

Наконец, могу нормально осмотреться.

Эрд’Аргаван так же бедны, как и мы, но мне никогда не приходилось видеть у них не меблированных комнат. До сегодняшнего дня. Кровать, на которой я лежала – единственное, что разбавляет унылость серых каменных стен. Камень густо покрыт серым мхом, который, если память меня не подводит, растет только при низких температурах и постоянной влажности. Для отпрысков Старшей крови он не опасен, в отличие от людей, которых споры этого «абитус мортус» превращают в кровожадных монстров. И все же ни одна нормальная хозяйка не запустит свой дом до такого состояния. Разве что моей будущей второй матери было явлено очередное пророческое знамение с участием… мхов?

Глава пятая

Глава пятая

Старый пень возвращается в сопровождении двух человек, в голосе одного из которых я узнаю Ленарда – семейного лекаря эрд’Аргаван. Еще один человек. Взошедшие, дайте мне терпения выдержать этот запах.

К счастью, Ленард страдает хроническим недугом и постоянно кашляет, потому щедро обмазывается мазями собственного производства. Воняют они прескверно, но сейчас я как никогда рада этой вони. Она хоть немного, но перебивала густой запах его крови.

Ленард откупоривает какой-то пузырек, сует его мне под нос. Хвала Взошедшим! Я изображаю убедительный стон, но для дела еще немного валяю комедию. Ленард пару раз поднимает и роняет мою руку. Оба раза, как она падает на пол, я едва сдерживаюсь, чтобы не выругаться. Кончается тем, что Ленард что-то бормочет о моем «тревожном состоянии» - и старому пню приходится отдать Бугаю приказ вернуть меня в постель.

— Боюсь, у эстрани серьезная кровопотеря, - кряхтит старый лекарь, - ее рану…

— Приведи паршивку в чувство, - шипит старик, - я должен поговорить с ней.

Я позволяю лекарю напоить меня горькими смрадными микстурами, но они действительно меня бодрят. Я даже могу самостоятельно сесть, и Ленард занимается моей раной. Судя по его тяжким вздохам, дело весьма скверно.

— Рана очень глубокая, - причитает эскулап, бережно прикладывая к ней пропитанные снадобьями припарки, - прошло слишком много времени. Боюсь, что я не настолько силен в таумическом искусстве исцеления, чтобы поправить дело.

Ну и кому ты это говоришь, болван? Неужели не видно, что скарту плевать на меня с высокой колокольни.

— Пошел вон, - приказывает старик. И для пущей убедительности громыхает тростью по полу.

Лекарю нужна всего пара мгновений, чтобы собрать склянки в потертый саквояж и раствориться без следа. Старик чертит в воздухе знак – и материализует для себя массивное, лишенное всяких красот деревянное кресло. Пристраивает туда свой тощий зад. Бугай, как вышколенная собака, занимает место позади.

— Что ты знаешь о покушении? – повторяет вопрос скарт.

— Лишь то, что слышала от вас, - отвечаю я. Припарки Ленарда сотворили настоящее чудо: мое несчастное изуродованное лицо будто задеревенело, и в голове прояснилось. То, что нужно, чтобы я была во всеоружии - то есть, могла трезво соображать. – Я действительно упала с лестницы, но никакого ножа у меня не было. Понятия не имею откуда он.

Почему я не говорю о покушении? Потому что в случае, если ко мне действительно подослали наемного убийцу, семья старика тоже попадает под удар. Мало ли кого может зацепить отскочившим от меня рикошетом. Самое правильное в таком случае – на всякий случай избавиться от меня до того, как в его дом снова придут убийцы. А старикашка и так едва сдерживается, чтобы не проломить мне череп своей тяжелой палкой.

— Врешь. – Он подается вперед, и Бугай следом, словно привязанный на невидимую веревку. – Не верю, ни единому слову.

— Кто покушался на императора и почему вы считаете себя вправе решать, будто я к этому причастна? – Я говорю спокойно и сдержанно, а что еще остается?

Старик продолжает недовольно кряхтеть. От усилия не сорваться и не привести угрозу в исполнение остервенело скребет подлокотники своего табурета. И, знаете, в гробовой тишине эти ужасные звуки буквально сводят меня с ума. Можно сказать, я держусь из последних сил, и старик прекрасно это понимает.

Не знаю, какие убедительные голоса заставляют его нарушить молчание, но скарт, прочистив горло кашлем, снова открывает рот.

— Три дня назад я получил известие о том, что на императора было организовано покушение. Заговорщикам удалось исполнить задуманное: император Дэрис умер. Старший наследник кронпринц Ашес заколот в собственной постели. С благословения Совета Голосов, вчера на императорство коронован младший наследник Ниберу. Именно он потребовал выдать тебя живой, потому что твои родители и сестра были признаны организаторами заговора. Твои родители во всем сознались, вчера, сразу после коронации нового императора, их предали публичной пытке и казни «позорным шипом». Твоя сестра попыталась сбежать, но угодила в собственную огненную ловушку и сдохла в огне. Собаке – собачья смерть.

Хотите, я удивлю вас еще раз? Из всего перечня крайне неприятных и пугающих своими перспективами новостей, больше всего меня расстроила новость о смерти кронпринца Ашеса. Потому что даже я, бессердечная зараза, оказалась способна на искренние чувства. Даже если они целиком невозможны и совершенно безответны.

С Ашесом мы познакомились около полугода назад. Мне как раз исполнилось семнадцать, и отец, сговорившись о помолвке, по установленному порядку отправился ко двору, чтобы получить у Императора разрешение на заключение брака. Что я, что мой жених, были отпрысками Старшей крови, детьми Старших семей. Такие союзы давным-давно под полным строгим контролем правящей династии. Раньше для подобной беспрецедентной власти было куда более прозаическое обоснование – Старшая кровь должна оставаться чистой во что бы то ни стало. Все, что ее усиливает, заслуживает всяческого поощрения, а то, что разжижает – порицается. Исторические очерки пестреют поучительными историями о том, каким немыслимым казням подвергались те, кто рискнул связаться с особями Низшей крови – людьми. Правда после того, как между Старшими семьями завязалась борьба за власть, императорское благословение брака приобрело совершенно иной смысл и цель. А именно – тотальный контроль за союзами и альянсами. Одна сильная Семья – это все равно всего лишь одна семья. Но союз двух амбициозных Семей может сулить огромные неприятности.

Когда мы, я, мой несчастный Брайн, наши отцы и матери, прибыли ко двору, я могла думать лишь о том, как бы повыгоднее для себя разыграть навязанный брак. Пока наши родители преклоняли колени и отвечали на вопросы своего Императора, я, согнувшись в поклоне, в сотый раз уговаривала себя не думать, как немощен и уродлив мой жених. Я была так увлечена этим грустным занятием, что не сразу заметила открывшийся прямо перед императором портал. Не будь я «пустышкой», наверняка почувствовала бы возмущение таума, но я ко всем этим высоким материям была глуха с рождения.

Глава шестая

Глава шестая

Я не помню, сколько времени нахожусь в заточении у своего так и не состоявшегося свекра. Но вполне достаточно, чтобы проклясть весь мир, всех Старых богов, над падением которых я всегда насмехалась, и Взошедших, которыми всегда восхищалась. Никто из последних не пришел на мой зов о помощи, а Старые боги, если мифы не врут, и они действительно существуют в какой-то параллельной вселенной и наблюдаю за нами оттуда, наверняка просто от всей души смеялись над моими страданиями.

Старик остался верен слову, и славного зловонного Ленарда с его банками и склянками я больше не видела. Меня подкармливают сухарями и какой-то жидкой похлебкой неизвестного происхождения. Я никогда не была избирательна в еде хотя бы потому, что крайне редко бывала за общим столом и потому довольствовалась тем, что оставалось на кухне. Но дрянь, которой меня «угощает» старый пень, с трудом лезет в глотку. Наверняка он своих гончих кормит чем-то более мясным и достойным чем то, что просовывают мне под дверь в замызганной деревянной плошке. Но я все равно ем. Закрываю глаз, воображаю восхитительный рулет из кролика с грибами в щедрой сливочной подливке, кладку ложку на самый корень языка – и глотаю. Это может показаться смешным, но лишь так я могу найти мир со своими внутренними бесами, которые с каждым часом моего затворничества становятся все злее и кровожаднее. К счастью, мне есть чем занять голову, иначе наверняка не удалось бы избежать участи, как это принято говорить среди Старших рас – «захлебнуться от Жажды».

Даже мне, вегетарианке без клыков, страшно хочется крови.

Хотя бы один маленький глоточек.

Каждую минут, каждый вдох я трачу на то, чтобы составить план мести. Будь рядом моя слабохарактерная матушка и получи она свободной доступ к моим мыслям – наверняка пришла бы в ужас. Вот кто наверняка провел в молитвах о спасении и милости Взошедших все отведенное до казни время. В моем буйном воображении я видела ее на коленях, со скрещенными пальцами, жарко шепчущей покаяния в пустоту. Могу поспорить, что даже тогда она, как обычно, обо мне и не вспомнила.

И все-таки, несмотря на все причиненные мне обиды и унижения, я не могу принять на веру тот факт, что моя семья оказалась втянута в заговор против императора. Чтобы утверждать такое, нужно вообще не знать моего отца. Он всегда был крайне скуп на слова, но стоило речи зайти о стиле правления нынешнего императора – и мой родитель превращался в настоящего фанатика, готового до последнего вздоха защищать своего кумира. Отец считал, что только жесткая хватка императора и его несгибаемая решимость во что бы то ни стало удержать каждую провинцию под пяткой Империю, спасают всех нас от неизбежной гражданской войны. В наши времена расцвета демократии, приверженцев старого режима с каждым днем становится все меньше. В основном из-за того, что каждый мало-мальски окопавшийся в своих землях дворянин мнит себя достойной заменой императору.

Вопрос покушения давно витал в воздухе, о нем догадывались, но не рисковали говорить вслух. Вся разница в том, что сторонники правящей династии были уверены, что император без труда подавит восстание и накажет заговорщиков, как это уже доводилось делать его отцу и отцу его отца. Но, как оказалось, управу можно найти и на сильнейших.

Вот только я ни за что не поверю, что частью этой гнусности мог стать мой отец. Точнее, вся моя семья, за которую он всегда решал единолично. Ничто в эрд’Кемарри не делается без одобрения ее скарта, можно даже сказать, что по части диктатуры у нас своя собственная маленькая империя: с теми же порядками, но другим главой.

В общем, я останавливаюсь на самом очевидном в подобной ситуации выводе – кто-то очень крепко подставил нас всех. Кто-то достаточно ловкий и умный, способный найти мой тайник, который не удавалось найти даже моей драгоценной сестрице, охочей покопаться в моих секретах в отместку за то, что я регулярно взламывала ее закрытые на хитроумные запоры ящики и комоды. Нет, мне дела не было до ее личных секретов, и я не собиралась красть ее украшения, которых, к слову говоря, было столько, что даже если бы я потянула парочку, Тэона еще очень нескоро заметила бы пропажу. Я делала это просто ради личного удовольствия и чтобы позлить сестрицу. И да – я поднаторела в тонком искусстве взлома, за что мне ох как влетало ото всех. Увы, но все полученные навыки совершенно бесполезны в теперешней ситуации, потому что двери моей темницы надежно заперты и опечатаны охранными знаками. Старикашка прекрасно знал, чем ему грозит мой побег, и предпринял чрезвычайные меры безопасности.

Откуда я это знаю? Потому что я была бы не я, если бы первым делом не подумала о бегстве.

К тому времени, как дверь в мою темницу открылась и на пороге появились трое облаченных в черные хитоны Высших таумати, я успеваю состряпать что-то отдаленно напоминающее план. В нем еще предостаточно пробелов, и вся последовательность отчаянно нуждается в доработке, но для этого требуется время. В моей ситуации – драгоценное и недоступное.

Тот из них, что носит на груди красную гемму на массивной золотой цепи – главный, и именно он еще некоторое время допрашивает скарта, нисколько не стесняясь моего присутствия. Честное слово, я безмерно счастлива хотя бы поглазеть, как строго засранца отчитывают, словно мальчишку, и как он пригибается к земле, изображая переломленную надвое корягу. Если мой план не сработает, мне хотя бы будет чем потешить себя последние минуты перед позорной казнью.

Наконец, таумати заканчивает измываться над стариком и обращает взор в мою сторону. Вопреки стремительно набирающей популярность моде скрывать свой истинный возраст за подменными заклятиями, этот тип не подправил себе ни единой черточки. Откуда я, «пустышка», могу это знать? Потому что выглядит он до невозможно отвратно. Даже не буду пытаться описать его внешность, скажу лишь, что когда-то он наверняка попал под разрушительное действие искажающих заклятий, чудом уцелел, но поплатился за это тем немногим, что осталось от его лица. Однажды одна из любимых гончих моего отца набросилась на нашего слугу и содрала кожу с его лица. Так вот - тот парень выглядел намного привлекательнее, чем старший дознаватель-таумати, разглядывающий меня красными глазами без век.

Глава седьмая

Глава седьмая

А потом тянется бесконечное ожидание, в котором единственным способом отмерять дни остается кормежка – дважды в день, три дня подряд. Поначалу я была уверена, что меня, как опасную заговорщицу, допросят без промедлений и очереди, но эта уверенность терпит поражение. В какой-то момент я даже начинаю верить, что обо мне просто забыли. В самом деле, почему нет? Раз я последняя из эрд’Кемарри, некому обо мне похлопотать, оббивая лбом императорские пороги. Хотя, этого не случилось бы, даже будь мое семейство живым и здоровым. Даже не представлю, что произошло бы с моей головой за эти долгие дни полного одиночества, не будь я так к нему привычна. Но к концу третьего дня даже данное себе обещание не сходить с ума начинает стремительно терять свою актуальность.

Когда дверь моей камеры, хвала Взошедшим, наконец открывается, я рада пойти хоть на дыбу, лишь бы вырваться из узкого плена сырых стен. К счастью, меня сопровождают в место куда более безопасное – в купальню. А кто сказал, что в заточении только мужчины начинают источать неприятный запах? От меня воняет будь здоров. В купальне меня натирают дешевым мылом, дают какое-то серое платье, фасона как для служанки, и в сопровождении уже знакомых мне надзирателей проводят по хитросплетениям бесконечных коридоров. Перед тем, как запустить внутрь покоев, Старший таумати делает несколько бессмысленных на мой взгляд наставлений, которые легко сокращались до одного емкого: «Любое лишнее движение – и я тебя испепелю».

Так я понимаю, что мне предстоит личная встреча с новоиспеченным Императором.

Зал, в который я попадаю, отличается сдержанным убранством: деревянные скамьи вдоль резных столов, несколько угрюмых гобеленов с пафосными сценами сражений, пара стоек с допотопными доспехами минувшей эпохи. И в центре этой серости, словно бельмо на глазу, вычурное кресло, в котором восседает теперешний правитель Империи – Ниберу Первый.

Один его вид причиняет невыносимую боль моей личной невыплаканной тоске из-за гибели наследника Ашеса. Я до сих пор отказываюсь верить, что он мертв, но другой реальности для подтверждения моих влюбленных надежд в этом мире, кажется, не существует.

Ниберу всегда был любимчиком женщин, потому что, в отличие от старшего брата, является точной копией матери. Императрица же, хоть и была Первой-из-Первых, имела совершенно неземной красоты лицо, чем прославилась на весь Шид. Ниберу пошел в нее: такой же светловолосый, белокожий, с глазами цвета весенней листвы. Он намного ниже Ашеса, более утонченный и весь какой-то подчеркнуто элегантный. Вот уж кто бы никогда не ввалился в парадный зал в изорванной в клочья рубашке и с расквашенным носом. В свои семнадцать новоиспеченный Император уже стал причиной трех самоубийств на почве неразделенной любви, сотен разбитых сердец и океана пролитых слез.

А я, глядя на него, вижу, как дорогой моему сердцу Ашес отличался от брата. Ну хотя бы тем, что у Ашеса, как положено истинному носителю и наследнику крови Первых-из-Первых, вместо волос на голове была копна длинных жестких хрящевидных отростков. И глаза были не нежно-зелеными, как у невинной девицы, а раскалено-оранжевыми, как только что выплеснутая из глотки вулкана лава.

Я запрещаю горю взять верх над самообладанием. Тем более, что в красивых глазах Императора нет ни грамма сострадания, лишь приправленная презрением насмешка. Ничего-то не изменилось с момента нашей первой – и последней – встречи. Помнится, тогда он позволил себе пару нелицеприятных шуток в адрес моего неподобающего событию наряда и грубо прошелся по моей «таумической глухоте». За что и получил от Ашеса совершенно позорную и восхитительно крепкую затрещину, а заодно превселюдный урок вежливости и хороших манер.

Все свои действия во время этой встречи я спланировала заранее. Поэтому первым делом опускаюсь на колени, склоняю голову в самом унизительном из унижений и рассыпаюсь в сожалениях о смерти его отца и брата. Говоря о последнем, я, кажется, впервые в жизни от всего сердца рыдаю.

Император не спешит прекращать мои стенания. Когда слова сожаления иссякают, я начинаю горевать о том, что славное имя моей семьи оказалось так невыносимо грустно испачкано позорными наветами, при этом чуть не через слово вставляю заверения в своих неведении и невиновности.

— Довольно, - Ниберу останавливает меня как раз в тот момент, когда я рассказываю, с каким упоением читала исторический очерк о Битве шипов, в которой его отец лично повел армию в бой. – Как всегда городишь полную белиберду, эстрани.

Плюс – он все еще обращается ко мне с почтением, минус – «тыкает», что вообще не позволительно правилами придворного этикета. И какой из этого напрашивается вывод? Император определенно не спешит подписывать приказ о моей казни, но наверняка вот у того долговязого крючконосого старикашки, что притаился за спинкой его кресла, подобная бумага уже имеется, как и чернильница с пером.

— Ты знаешь, почему я для начала решил поговорить с тобой лично, без дознавателей? – подавив зевоту, осведомляется Ниберу.

— Потому что у вас бесконечно добрая душа, - не моргнув глазом, лгу я. – И великодушное сердце.

Он реагирует на мою лесть смешком, его долговязый шептун на секунду подхватывает натужное веселье хозяина, но быстро замолкает.

— Магрот предупреждал меня о твоем слабоумии, - говорит Ниберу.

Я бросаю короткий взгляд на долговязого. Магрот, значит? Не тот ли, который при бывшем Императоре был побит палками за то, что допустил ошибку в каком-то важном письме? Лихо же он взлетел, от писаря до шептуна. Не будь мое положение таким тяжелым, я бы непременно поинтересовалось, каким окольными путями он взобрался так высоко. При всем том, что сам-то умишком явно не блещет, иначе бы знал, что называть меня слабоумной, по меньшей мере, неразумно. Хотя, сейчас это как раз играет мне на руку. Как известно, дураков и прокаженных всегда подозревают в последнюю очередь.

Глава восьмая

Глава восьмая

С женитьбой, как можно догадаться, никто не тянет. Я праздную свой маленький триумф под аккомпанемент расчесок, дерущих мои несчастные всклокоченные волосы, и грубые тычки портних, которые подгоняют под мое тощее тело какое-то совершенно невообразимо огромное платье. Никто не считает нужным церемониться со мной, никто не видит ничего зазорного в том, чтобы лишний раз при мне обсудить, как постыдно орала моя мать, когда ее казнили, и что потом сделали с останками моего отца. Наивные мелочные людишки полагают, что дочь Старшей крови можно задеть такими шпильками. Кроме того, понимая, что кое-что у меня выгорело, я вся углубляюсь в обдумывание своих дальнейших шагов. Ведь оттого, насколько последовательна я буду, зависит процент допущенных ошибок. А я никогда не была наивной дурочкой, полагающей, что единичное везение – залог дальнейшего успеха. Напротив, книги по истории наглядно демонстрировали обратное: окрыленный какой-то случайной удачей стратег, как правило, в самое ближайшее время заканчивал свой век заколотым или отравленным.

Я думаю о том, с чего начнется брачная церемония. Никаких пафосных речей, цитирования заветов Взошедших, слез очарованных мгновением девиц и родительских напутствий.

Меня, как породистую кобылицу, приводят в стойло, лишив шанса даже увидеть своего жениха. На голову надевают бархатную маску без прорезей – хвала Взошедшим, хоть не мешок! – и суровый голос священника велит повторять за ним. Все, что я узнаю о своем муже, - лишь что голос у него какой-то подозрительно тонкий и слащавый, а рука мягкая, словно пончик. Можете считать меня больной извращенкой, но, чтобы сдержать разочарованный стон, я всю церемонию предаюсь мечтам о покойнике. Об Ашесе, разумеется, у которого – о, это я знаю совершенно точно! – ладони жесткие и мозолистые, а голос низкий и хриплый. Баллады, в отличие от своего младшего брата, Ашес не пел, зато ежегодно побеждал в Императорском турнире.

Когда служитель объявляет наш союз завершенным и скрепленным, меня усаживают за стол, суют в руку перо с костяным наконечником. Я прокалываю палец и кровью подписываюсь под согласием об отречении от имени и всего имущества в пользу мужа. С горечью приходится признать, что у меня отняли право даже прочесть договор, а сама я не рискую даже поинтересоваться. Боюсь, выкини я нечто подобное - меня ждет бы не Арнинг-Холл, а удавка в ближайшем темном углу.

После пустых формальностей мне снова нахлобучивают маску и, как овцу, ведут какими-то хитро запутанными закоулками. К счастью, судя по запаху, не в темницу. Через какое-то время грубо усаживают на скамью, маску снимают – и я оказываюсь в узкой комнатушке, где кроме меня находится Император, его зло зыркающие на меня советник и трое таумати.

— Ты сдержала слово, а я сдержу свое, - нарочито пафосно объявляет Император Ниберу. – Тебе даруется милость носить имя Йоэль Безымянная.

Он едва заметно кивает таумати за моей спиной, и прежде, чем я успеваю подумать о подвохе, мне ловко заламывают руки, вынуждая опуститься на колени. Третий, без расшаркиваний перед слабым полом, сапогом придавливает мою голову к полу.

— И с этого момента ты, Йоэль Безымянная, становишься собственностью императорской семьи.

Через секунду поганый Высший таумати что-то бормочет – и мою здоровую часть лица обдает сперва обжигающим холодом, а после – убивающим жаром. Надеюсь, хоть у кого-то мой вопль вызовет несварение желудка или заворот кишок, потому что ору я будь здоров. Тот, что вытирал о мое лицо сапоги, не церемонясь, вламывает носком мне в челюсть.

Мой крик снижается до стона.

— Ты лишаешься права самостоятельно распоряжаться своей жизнью, - продолжает Ниберу, - лишаешься права быть свободной, Безымянная. С этого момента – и пока не сдохнешь.

Вот так я, последняя из семьи Старшей крови, последняя эрд’Кемарри, превращаюсь в бесправную рабыню. Догадывалась ли я о чем-то подобном? В той или иной степени меня посещали мысли, что Император найдет способ напоследок надо мной поглумиться, но мне и в голову не приходило, насколько глубоким окажется мое падение.

Меня подхватывают под локти, ставят на ноги. Ниберу подходит почти вплотную, чтобы придирчиво оценить работу своего таумати. Я знаю, что меня пометили рабским клеймом. Неслыханная мерзость. В истории не было случаев клеймения отпрысков Старшей крови. По крайней мере, мне о таких неизвестно. Отчаянно хочется плюнуть самолюбивому гаду в лицо, но я знаю, что он только этого и ждет.

И назло всем – улыбнулась.

— Благодарю, мой Император.

«Не будет тебе, сволочь, счастья видеть меня на пыточном столе».

Судьба все-таки сжаливается надо мной, подарив мгновение триумфа, а именно – счастье лицезреть плохо скрываемое раздражение моего «хозяина». Он разворачивается на каблуках, приказывает убрать меня с глаз долой и, не оборачиваясь, обещает:

— Только дай мне повод тебя раздавить, Безымянная.

Я благоразумно помалкиваю.