Биатлон

Чуть позевывая, еще толком не проснувшись, Леня Репнин вышел в зал из боковой комнатки, где ему удалось прикорнуть часок на жестком диване. «Кажется, вахта с четырех утра на флоте называется собачьей. И правильно…» — думал он, подтягивая галстук к расстегнутому вороту рубашки, чтобы приобрести официальный вид, подобающий таможенному инспектору.

По пути к своей стойке он глянул на барьер, туда, где у круглых столиков толпились улетающие, заполняя таможенные декларации. Его взгляд выделил группу парней в одинаковых синих куртках и серых брюках. «Спортсмены, — решил он. — Багажа много, но сумки не слишком большие…» Сразу определить вид спорта не удалось. «Ничего, скоро на оформление», — лениво подумал Леня.

В это время группа спортсменов двинулась к калитке в барьере, отделяющем общий зал от зоны таможенного контроля. Они, казалось, были рады, что затянувшееся прощание с родными, наверняка начавшееся еще накануне вечером, теперь заканчивалось. Лишь один парень, обняв провожающую, не спеша, шел к калитке. Леня с некоторым любопытством поглядывал в их сторону. Возле калитки они остановились, красавец атлет поставил на пол красно-синюю сумку, положил на нее длинный деревянный прямоугольный футляр, повернулся к девушке, крепко обнял ее и поцеловал в губы.

«Молодожены, что ли?» — подумал Репнин, смущенно отводя взгляд.

Наконец парень прошел калитку и стал выбирать, к какой стойке меньше очередь. Леня щелкнул тумблером, включая телеаппаратуру «просвечивания», и махнул рукой, приглашая к себе первого.

«Бутаков Виктор Васильевич», — прочел Репнин в первой строке таможенной декларации.

— Ставьте сумку сюда, — указал он Бутакову на площадку, открывшуюся под отодвинутой крышкой.

Чуть позевывая, еще толком не проснувшись, Леня Репнин вышел в зал из боковой комнатки, где ему удалось прикорнуть часок на жестком диване. «Кажется, вахта с четырех утра на флоте называется собачьей. И правильно…» — думал он, подтягивая галстук к расстегнутому вороту рубашки, чтобы приобрести официальный вид, подобающий таможенному инспектору.

По пути к своей стойке он глянул на барьер, туда, где у круглых столиков толпились улетающие, заполняя таможенные декларации. Его взгляд выделил группу парней в одинаковых синих куртках и серых брюках. «Спортсмены, — решил он. — Багажа много, но сумки не слишком большие…» Сразу определить вид спорта не удалось. «Ничего, скоро на оформление», — лениво подумал Леня.

В это время группа спортсменов двинулась к калитке в барьере, отделяющем общий зал от зоны таможенного контроля. Они, казалось, были рады, что затянувшееся прощание с родными, наверняка начавшееся еще накануне вечером, теперь заканчивалось. Лишь один парень, обняв провожающую, не спеша, шел к калитке. Леня с некоторым любопытством поглядывал в их сторону. Возле калитки они остановились, красавец атлет поставил на пол красно-синюю сумку, положил на нее длинный деревянный прямоугольный футляр, повернулся к девушке, крепко обнял ее и поцеловал в губы.

«Молодожены, что ли?» — подумал Репнин, смущенно отводя взгляд.

Наконец парень прошел калитку и стал выбирать, к какой стойке меньше очередь. Леня щелкнул тумблером, включая телеаппаратуру «просвечивания», и махнул рукой, приглашая к себе первого.

«Бутаков Виктор Васильевич», — прочел Репнин в первой строке таможенной декларации.

— Ставьте сумку сюда, — указал он Бутакову на площадку, открывшуюся под отодвинутой крышкой.

Взгляд таможенника скользил по строчкам декларации, и Леонид не сразу понял, что мешает ему оторваться от листка бумаги и глянуть на экран телевизора, где уже появились силуэты внутренностей сумки. Наконец он понял: в графе «Оружие и боеприпасы» не оказалось привычного «Нет». Там было написано: «Винтовка БИ–7–2», «Патроны 1500 шт.».

— То есть как это винтовка? — спросил Репнин.

— Как обычно, мелкашка, — ответил Бутаков, удивляясь, в свою очередь, вопросу ровесника, одетого в серый костюм таможенной формы.

Репнин нажал на кнопку, вызывая помощь.

Старший по смене подошел не торопясь, словно его и не вызывали, а он сам делал обход и вот дошел черед до восьмой стойки. Леонид молча ткнул пальцем в смутившие его слова в декларации, а Бутаков, не обращая внимания на задержку, повернулся в сторону зала и махал рукой девушке, стоявшей у барьера.

— Биатлонист? — спросил старший.

— Ага, — согласился Бутаков.

— Икры сколько везете? — поинтересовался старший, глядя на экран.

— Две баночки по сто граммов.

— По сто не бывает. Они по сто двенадцать. А патроны где?

— Там, у массажиста и доктора. В коробках.

— Чего же тогда себе пишете? А винтовка где?

Бутаков открыл футляр. Словно скрипка, обернутая в желтый бархатный кусок ткани, там лежала винтовка. Ложе у нее было из дерева, светившегося под слоем лака. Белыми буквами на нем выклеена фамилия: «Бутаков», и рядом: «СССР».

— Хороша, — сказал Репнин, не в силах скрыть своего восхищения. — На чемпионат летите?

— На Кубок мира.

Леонид поставил свою закорючку — подпись и штамп Шереметьевской таможни.

— Счастливо вам, чтобы все в десятку, — пожелал он, доказав, что не разбирается в биатлоне, где главное — попасть в мишень и пробежать на лыжах быстрее всех.

— К черту, к черту, — пробурчал Бутаков, постучал костяшкой среднего пальца по столу инспектора, взял сумку, футляр и пошел к стойке оформления багажа, где уже на ленту транспортера, уходящего куда-то вниз, положили два длинных синих мешка с лыжами и палками. Дежурный по сборной раздавал посадочные талоны. Виктор еще раз обернулся в зал, махнул рукой и пошел к кабинам пограничников…

Колокольчик, прикрепленный к двери, звякнул, но никто из сидевших в зале пивной «Старый Тироль» не обратил на него внимания: он не мешал беседе, а отвлекаться на всякого входящего — только портить удовольствие от хорошего пива. В конце концов колокольчик — сигнал для кельнера: готовь кружку.

— Вы не скажете, где сидит мистер Грегсон с друзьями? — спросил посетитель, и выражение лица кельнера мгновенно изменилось. Теперь он посмотрел на человека в синей куртке с откинутым капюшоном уважительно. Кельнер рукой показал, где находится лестница, ведущая на нависающий над частью зала балкончик, с которого можно пройти в кабинеты.

— Вы опоздали на семь минут, — сказал крупный светловолосый мужчина, сидевший в торце стола.

— Вы же знаете, я никогда не опаздываю, если меня не задерживают, — ответил, вешая куртку на крючок, тот, чье место за столом пустовало, хотя перед пустым креслом и стояла серая кружка с уже опавшей пивной пеной.

— Надеюсь, что вас задержала не полиция, — пошутил светловолосый.

— Вообще, шеф, я люблю, когда вы шутите, но сегодня это не самый удачный экспромт.

— Ладно, Джон. Вообще я не привык, чтобы меня критиковали, но вы человек с идеями, а потому вам прощается… Что вам известно о нашем друге?

— Он ответил только на вопросы по биографии, а после этого замолчал и продолжает все отрицать. Он верит, что мы его вытащим, а потому молчит. Он считает, что его молчание — золото.

— Иной раз легенды могут сослужить добрую службу. Газетчики вдолбили всем, что мафия может достать человека, даже если тот спрятан за тюремной решеткой. И он, естественно, боится болтать, так как за этим последует возмездие. Все верят в силу наших связей и в то, что мы можем открыть двери любой тюрьмы и вытащить любого… А что мы можем? — Светловолосый оглядел семерку сидевших за столом.

Пауза явно затягивалась. Никто пока не пил пива, все сосредоточенно смотрели на кружки, не поднимая взгляд на шефа.

— Брюс, — обратился шеф к сидевшему справа от него крепышу в ярком клетчатом пиджаке.

— Я знаю, что нужно сделать с ним, когда он выйдет из тюрьмы. Отправить в Колумбию. Но что сделать, чтобы он вышел из клетки, я не знаю, мистер Бриоля.

— Стив. — Шеф повернул голову в сторону высокого круглолицего брюнета в очках.

— А может быть, мы сможем решить вопрос с ним без отправки в Колумбию. Может быть, он найдет покой в тюрьме достаточно скоро, — виновато улыбнувшись, сказал круглолицый.

— Это слишком… Другим может стать известно, что своего человека мы не смогли вытащить и просто убрали. Да с нами после этого никто не захочет иметь дел. Так не пойдет. Постарайтесь подумать в другом направлении… А что у вас, Джон? Наверняка вы опоздали из-за того, что у вас есть идея.

— У меня действительно есть идея. Нам нужно взять человека, который представлял бы ценность для властей, и предложить обмен: голову за голову.

— Жестоко, но… Что вы имеете в виду под словом «ценность»? Рокфеллер? Хант? Форд? За них дадут только деньги.

— О нет, сэр. Вы мыслите категориями цифр, а я глобально. Нам нужен русский, советский, который представляет интерес для Советов и за которого они будут трепать нервы властям. Власти не захотят ссориться с русскими, и за него отдадут нашего человека. — Джон взял кружку и сделал глоток.

— Это уже что-то, — сказал Бриоля и тоже сделал глоток. — Что вы все думаете об этой идее? Кстати, можно будет поставить условие, что мы отдадим русского, когда наш человек окажется в Колумбии.

Было очевидно, что идея пришлась шефу по вкусу.

— Это хорошо, сэр. Но где взять русского? И кроме того, добровольно он не захочет иметь с нами дело.

— Хороший вопрос, — хмыкнул Бриоля. — Дипломат для этих целей не годится. Пока мы его будем скручивать, вмешаются те, кто за ним следит, а потом еще и полиция. Ну, Джон?

— Я подумал над вариантом, сэр. Нам надо взять известного ученого или спортсмена. И делать это не в столице. Через неделю в Эймсе состоится Кубок мира по биатлону. Там будут выступать русские.

— А что такое биатлон? На что это намазывают? На сей раз все рассмеялись шутке шефа.

— Это соревнования, в которых бегут на лыжах и стреляют. Русские любят этот спорт, и у них много чемпионов. Почти все они служат в армии. За такого парня отдадут кого угодно. Даже если власти не захотят его отдавать русским, им он и сам пригодится.

— Ну-ка, ребята, подбросьте ему еще вопросы, идея начинает мне нравиться.

Теперь уже все позволили себе отхлебнуть пива.

— Идея хорошая, но сделать все будет не просто, — вступил Брюс — Нужны хорошие ребята, а это потребует денег.

— Хотелось бы узнать детали дела.

— Ну, что же… Идея ваша, Джон, вы и будете руководить делом. Брюс подберет ребят. Рон, передайте через ваших людей нашему парню, чтобы держался, через две недели мы его вытащим.

На нескольких перекрестках стояли указатели с надписью «Кубок мира», так что сбиться с пути было трудно.

— Ну, экономисты, — сказал переводчик, сидевший за рулем машины-фургона. — Сделали таблички один раз и используют несколько лет. На любые соревнования — пожалуйста. Потому и не написано «биатлон».

— Видно, считают копейку, — кивнул руководитель. — А может быть, так и надо… Места здесь красивые… Как у нас… А мы проведем раз в три года какие-нибудь соревнования и довольны, потом все указатели списываем да сжигаем… А они в этой дыре деньги качают…

Руководитель команды Игорь Николаевич Старков был уже в летах, давно работал в спортивной системе, повидал на своем веку немало, начиная еще с тех пор, когда сам был неплохим пловцом. Он считал, что большой спорт при правильном подходе способен быть делом доходным, и своими выступлениями на различных совещаниях порой вызывал недовольство коллег и руководителей. Тем не менее, специалистом он был знающим, и потому его терпели, хотя и не раз появлялись идеи перебросить его из комитета с Лужнецкой набережной куда-нибудь в «глубинку» или в крайнем случае в «науку», пусть, мол, на Сиреневом бульваре или на улице Казакова развивает свои идеи, пусть пишет диссертации, рекомендации… Но время шло, а Игорь Николаевич оставался на своем месте и продолжал, как мог, борьбу за организацию спорта, внедряя всякие новшества в биатлоне, где спады были короткими, а успехи — стабильными.

Машина подкатила на стоянку, где стояло еще несколько таких же фургонов. На бежевой дверце одного был наклеен белый квадрат с красным кругом посередине.

— Японцы, — кивнул в сторону разукрашенной машины переводчик.

— Пораньше нас собрались. Эх, все это наша неповоротливость. Пока соберемся, пока раскачаемся… Ты машину-то получше запри, все-таки с оружием…

На стрельбище тренировались человек пятнадцать. Стреляли «стоя» и отрабатывали подход к огневому рубежу. Тренер смотрел в подзорную трубу, установленную на фотоштативе, и корректировал очередного стрелка.

Дни, предшествующие стартам, тянутся как-то особенно напряженно. Вроде бы все идет своим чередом, все нормально, у ребят и стрельба получается и по дистанции находились вволю, но нет тренерам покоя. То кажется, что Хорст Аппель из команды ГДР бежит быстрее всех, то вдруг швед Томас Нильсон «стоя» отстрелял как из автомата и все пять пуль легли точно в центр мишени. А тут еще финны, перед Кубком выступавшие в Италии, удивили рассказом о новой «звезде» — Тони Чикарелли. И решай тут, за кем следить в гонке, кого «держать», по чьему графику вести своих?..

Пресс-центра, как такового, здесь не было. Просто в спорткомплексе выделили комнату, в которой положили размноженные на ксероксе копии заявок, листки с выдержками из правил соревнований, схемы трасс, приходов и уходов на стрельбище, на лыжный стадион… Пускали в эту комнату кого угодно, а потому Джону не пришлось прибегать ни к каким уловкам, чтобы взять интересовавшие его бумаги. Схемы он предназначал для своей «команды», а потому только проглядел их приличия ради, хмыкнул, что в этом непосвященному будет разобраться трудно, представил, как будет сопеть Бен, разглядывая карту, затем принялся изучать составы команд.

Русские тренеры его не интересовали: с ними вряд ли удастся провернуть идею. Конечно, они люди в своем мире известные, но такого шума, как со спортсменом, с ними не будет. Список русских биатлонистов открывал Виктор Бутаков, рожденный в каком-то не известном здесь никому Барнауле, а теперь «военнослужащий из Москвы, 21 год, чемпион мира в командной гонке, обладатель Кубка мира прошлого года, лидер Кубка мира нынешнего года, чемпион СССР, холост, увлекается музыкой, владеет английским языком», — читал он сведения, частично соответствующие тому, что было на самом деле, а частично придуманные переводчиком, который не хотел морочить ребятам головы, заполняя графу «Хобби». Следующим стоял в списке Константин Мотин, родившийся в Новосибирске, выступающий за «Динамо», работающий каким-то инструктором физкультуры. Мотину уже двадцать шесть лет. Он давно выступал в соревнованиях, становился призером, но чемпионом мира — только в составе команды. Вагиз Мустафин родился в городе, который назывался Стерлитамак, ему 25 лет, интересуется охотой. «С такими ребятами лучше не связываться», — подумал Джон. Андрей Силиньш родился в Елгаве, был в прошлом году чемпионом мира среди юниоров, студент института физкультуры, из общества «Труд». В графе «Увлечения» было написано: «Тяжелый рок и рыбалка, владеет немецким». Рыбаков Джон считал в какой-то степени ненормальными людьми, ибо тратить время на выуживание какой-то крохотульки, которую потом съест кошка, он считал в высшей степени непродуктивным занятием, уделом людей, у которых нет «контролирующего и направляющего центра».

«Итак, — подытожил Джон свои изыскания, — брать надо Бутакова. Это, пожалуй, наиболее любопытная фигура. Во-первых, чемпион. Во-вторых, военный. В-третьих, говорит по-английски, в-четвертых… — задумался он, — хватит во-первых, во-вторых и в-третьих».

После двух дней тренировок, вдоволь наглядевшись на стрельбу и бег на лыжах, Джон решил обсудить со своей «бригадой», как захватывать русского. С дистанции, с соревнований — об этом не могло быть и речи. В мотеле спортсмены жили по двое в комнате, лишь руководитель занимал отдельный номер.

— Можно подождать в машине, пока кто-нибудь останется в комнате один, и взять его, — предложил Бен, здоровенные кулаки которого производили внушительное впечатление.

— Но только тихо не получится, ребята крепкие, — возразил Уэйн. — К тому же они все время из номера в номер шастают.

— А может быть, подвезти его на нашей машине и… — опять подал идею Бен. — Парень сядет, а сзади платок с этой дрянью. Через пять секунд он наш.

— А сами не надышитесь? — спросил Джон, давая понять, что в действиях подчиненных участвовать не будет.

— Это не страшно. Вот как одного русского заманить в нашу машину, когда у них своя есть?

Над ответом на этот вопрос, подброшенный меланхоличным Уэйном, пришлось задуматься.

— Знаете, как говорят французы в таких случаях, — вступил Ларри. — Они говорят «шерше ля фам» — женщина нужна. Красивая женщина кого хочешь не только в машину, а к черту в лапы затащит.

В трубке послышался голос Бриоля, и Джон уже был готов приветствовать шефа по имени, но вовремя поправился:

— Хэй, мистер Грегсон.

— Хэллоу, мистер отдыхающий. Как отдыхается?

— Отдыхается нормально. Лучше, чем работается. Наша идея может быть реализована. Но нам здесь очень скучно, и если вы подберете симпатичную девушку и вышлете нам, то она окажется очень кстати.

— Вы соображаете, чего требуете?

— Вполне.

— Проституток я вам могу выслать хоть дюжину. Даже в упаковке с надписью «Стерильно».

— Такие не подойдут. Оставьте их для других. Нужна одна и достаточно порядочная. А если не дура, то идея пройдет на сто процентов. Другого варианта я сегодня не вижу.

— Ладно. Мы сообщим вам, когда встречать гостью. Звоните в восемь.

— Отлично. Будем ждать хороших новостей. Джон повесил трубку, хмыкнул и пошел к машине.

Он был удовлетворен разговором, пусть шеф покрутится. Если дело отменят, то это будет идти от шефа, а если все пройдет хорошо, то можно рассчитывать на хороший «подарок» и чуть позже выйти из игры.

В восемь Бриоля сообщил, что завтра надо встречать рейсовый автобус в 11.20, приедет Линда Камерон, блондинка, снимается в эпизодических ролях на телевидении, ее гонорар должен быть выплачен, когда все «действующие лица» будут вместе, текущие расходы — за счет «фирмы».

Джон смотрел на пассажиров, выходивших из автобуса, и, когда со ступеньки спрыгнула высокая блондинка в белых полусапожках, розовых брюках и светло-сером полушубке из натурального меха, он понял, что это и есть Линда Камерон. На таких сразу же обращают внимание. Она пошла к багажному отделению, и водитель выдал ей объемистую сумку.

— Линда! — окликнул на всякий случай он девушку.

— О, привет, Джон, — повернулась она и широко улыбнулась.

«Никогда бы не поверил, что такая девушка может работать у Бриоля», — подумал он, устремляясь к Линде и подхватывая ее сумку, оказавшуюся нелегкой.

— Ты знаешь, что должна сделать? — спросил Джон, усадив девушку в машину.

— В общем, да. В меня должен влюбиться какой-то парень, и мы должны вместе уехать на неделю в горы.

— «О, господи! — простонал про себя Джон, отъезжая от автобусной остановки. — Если бы все было так просто…»

— В общем, правильно. Только этот парень — русский, военный из России. И уехать с тобой на неделю в горы он не имеет никакого желания. И я не знаю, как ты будешь с ним объясняться в любви, хотя он, кажется, немного говорит по-английски.

— О, это как в фильмах Джеймса Бонда. — Линда даже подпрыгнула на сиденье. — Он что, шпион?

— Хуже. Он спортсмен, занимается биатлоном.

— Чем?

— Биатлоном. Бегает на лыжах и стреляет из винтовки.

— Как интересно! А кто нас познакомит?

— Об этом тебе придется позаботиться самой. Твой гонорар предусматривает, что ты будешь не только улыбаться и целоваться, но и думать. Расходы я оплачу. В разумных пределах, конечно.

Машина подъехала к мотелю.

— Комната для тебя заказана. Они тоже здесь живут. Я сам тебя найду, если понадобишься. Эта машина пока будет здесь, возьми себе один комплект ключей.

— Хорошо, шеф. Задание поняла, начинаю действовать, — шутливо козырнула Линда.

Продавщица, а судя по ее возрасту, она же хозяйка магазинчика, читала, сидя за прилавком. Она подняла глаза на вошедшую посетительницу, отложила газету и улыбнулась. Красивые девушки обычно покупают красивые вещи, значит, дорогие.

— Хэй, — сказала Линда.

— Добрый день. Чем могу вам помочь?

— Советом. Я хочу подарить своим друзьям лыжные шапочки.

— Хороший подарок.

— Но я хочу, чтобы на них была вышита эмблема. У меня есть рисунок.

Линда достала из сумочки картонку с рисунком. Продавщица рассмотрела его и покачала головой. Заказ оказался сложным — сердечко, а на нем крест-накрест лыжи и винтовка.

— Это красиво. Но вышивать очень трудно. Лучше вырезать из картона, обтянуть нитками и пришить. — Продавщица знала толк в рукоделии. — Сколько шапочек вам надо и когда?

— Лучше всего завтра к трем часам. Мне надо, — Линда чуть замялась, прикидывая, сколько человек может быть в команде, — мне надо две с эмблемами, а всего… пятнадцать штук.

— Мы можем выбрать шапочки прямо сейчас, а когда будут готовы с эмблемами, вы возьмете всю коробку.

Тренеры сидели в номере Старкова и решали, как расставить ребят на первую гонку Кубка. Всего съехалось в Эймс пятнадцать команд, выставить можно по три спортсмена. Арифметика простая — три группы по пятнадцать человек, только назови, кого в какой заявляешь, а дальше уже какой-нибудь мальчик или девочка — дети руководителей Оргкомитета или еще чьи-то — вытянут номера.

Но в том-то и закавыка: кого из ребят пустить вперед, заранее обрекая на роль маяка, ориентира для других. И еще проблема: готовы четверо, кто останется запасным?

— Я думаю, прежде всего, нам надо послушать доктора, — предложил Игорь Николаевич. — Он человек нейтральный, ему все равно, что ЦСКА, что «Динамо»…

— Все участники готовы к стартам, — начал доктор, доставая из кармана куртки блокнот. — Акклиматизацию прошли нормально, но у Мустафина не очень ладно со сном. — Доктор уже смотрел свои записи. — Силиньш излишне возбудим, вспыхивает. О Бутакове говорить нечего: ему что чемпионат мира, что первенство жэка — все едино. Мотин от простуды оправился, лечил его только проверенными средствами, так что анализ на допинг не страшен.

— Если расставить по порядку, то как бы ты сделал?

— С медицинской точки зрения — Бутаков, Силиньш, Мустафин, Мотин. Это с учетом того, что гонка на 20 километров.

— А ты как считаешь, Вадим? — обратился Старков к тренеру Ржаницыну.

— Я лицо заинтересованное. У меня двое армейцев. Бутаков, конечно, первый, и идти ему надо во второй группе. А в первой пустить Мустафина. Он пройдет ровно, аккуратно. Насчет Мотина согласен: может в конце сдать. Оставим его на десятку и эстафету. Силиньша пустим в конце.

— Александр, ты тоже лицо заинтересованное? — поинтересовался Игорь Николаевич у другого тренера — Алексеева.

— В общей победе. — Алексеев смотрел в пол и говорил как-то отрешенно. — У Бутакова стрельба идет стабильно, когда он в азарте, когда ему надо кого-нибудь обыграть. Силиньш — парень опасный. Может такой темп взять, что всех уморит, и своих, и чужих. Мотин в конце не сдаст. У него характер не такой. Но после этой гонки на него уже нельзя будет рассчитывать на десятке. Мустафина, считаю, надо в третьей группе пускать: если у других что произойдет, он хоть в тройку влезет, зацепится.

— Борис, ты главный, давай «приговор». — Старков посмотрел на старшего тренера Пермитина.

— Ну да, я скажу мое решение, а вы потом — особое мнение.

— Не бойся. Тут мнение у нас общее и всем ответ одинаково держать. Но тебе, конечно, мы первенство уступим в обоих случаях.

— Силиньш в первой группе, Бутаков — во второй, Мустафин — в третьей. — Пермитин говорил отрывисто, резко, словно вгонял слова в какую-то неосязаемую твердь. — Мотин с запасными лыжами будет стоять после трамплинчика: может быть, понадобится, как тогда, в Саппоро. Я буду на стрельбище. Вадим — перед подъемом, Александр — на стадионе у часов. Доктор с питьем на дистанции.

— Все ясно? — спросил Старков, чтобы подчеркнуть свое полное согласие с Пермитиным.

Старков повидал на своем веку немало старших тренеров, было дело, рекомендовал кое-кого на эту должность, а случалось, визировал проект решения о снятии. Разные бывали «старшие»: одни — никого не слушали, другие — ничего не решали; были и такие, что обязательно шли на конфликт со всеми, стараясь «высечь искру». Борис Пермитин был ему симпатичен спокойствием, твердостью и умением не только говорить точно, но и слушать, цепко выхватывая суть из слов, сказанных другими.

— Раз все ясно, давайте идите в народ, а мы с Борисом — на жеребьевку.

Силиньшу выпало стартовать четвертым, Бутакову — двадцать первым. Мустафину — тридцать третьим.

В половине восьмого, наспех перекусив, на лыжный стадион уехали тренеры. Они взяли с собой лыжи, мази, баллоны с газом и широкими насадками, а заодно — чайник. В небольшом фанерном домике было холодно, но делать нечего, поставили лыжи в станки, загудело пламя, широкой полосой вырываясь из горелки. Ржаницын побежал по лыжне, замеряя температуру снега, прикидывая, как надо разложить мазь, чтобы ребятам не терять секунд в гонке. Он оказался не одинок на дистанции — подбирали «химию» и тренеры сборной ГДР. Норвежцы, казалось, просто разминались, хотя временами на выбранных участках тормозили и пробовали скольжение, проверяли, нет ли отдачи. На некоторых участках тренеры снимали лыжи и внимательно изучали голубовато-серую поверхность, под которой виднелись названия фирм.

Когда Ржаницын вернулся в домик, на все пять пар лыж был нанесен грунт, а на той же горелке вскипятили чайник.

— На что упор будем делать? — спросил Вадим Пермитина, который должен был дать установку на тактику гонки.

— Выиграть на подъемах. Понимаешь, когда на тягу не тебя обходят, это сильно действует на психику. Начинаешь думать: если он в горку так несется, то как же полетит под горку. А если соперник психует, он уже не соперник. Согласен?

— Вполне. Значит, будем класть мазь из расчета горки…

Когда в десятом часу приехала команда, Вадим был уже мокрым от пота, но лыжи стояли намазанные, готовые к старту.

Алексеев с переводчиком пошли к бочкам с песком: сделать несколько выстрелов, прожечь оружие. Затем все отправились на пристрелку. Стрельбище было открыто на полчаса, но уложились быстрее, у контролеров прошли маркировку лыж, оружия.

Наконец, все собрались в домике. Сидели молча. Доктор возился с термосами, наполненными напитком «Олимп» — горячим черносмородиновым полукомпотом-полусоком.

Пермитин внимательно смотрел на ребят, которым предстояло через считанные минуты кинуться в омут состязания. Силиньш покусывал губы, подергивал плечами. Бутаков сжимал и разжимал ладони. Мустафин вертел в руках пластмассовый стаканчик.

Над стадионом прозвучало объявление, что до старта первого участника осталось пять минут.

— Ну, в бой, — коротко выразил общее настроение Пермитин.

Андрей хлопнул себя по коленям и резко поднялся, подпрыгнул на носках. Виктор остался на месте, только бросил: «Давай, Андрюха!»

Вагиз улыбнулся и сказал понятное только лыжникам: «Хоп, хоп…»

На стрельбище один за другим прикатывали гонщики. По номерам было видно, кто кого обошел на стартовом отрезке. Выстрелы уже звучали непрерывно, и все громче реагировали зрители на каждый удачный или промах. Для болельщиков была установлена небольшая трибуна, вначале пустовавшая, но постепенно заполнившаяся подъезжавшими жителями окрестных городков. Скоро стоянка была забита полностью и машины уже бросали на обеих обочинах дороги.

— Андрей первым пришел на стойку, — сообщил по рации тренерам переводчик, засекая, когда придет сюда второй участник, — разрыв 37 секунд.

— Не мусори в эфире, — одернул его Пермитин. Силиньш сделал первый выстрел, когда вкатил на площадку Бутаков. Виктор своим коронным движением, словно крутанув винтовку за ложе, снял оружие, рухнул на снег, отвел крышку, закрывавшую дуло и «мушку».

Виктор стрелял в хорошем темпе, ритмично, без промахов. Наконец, он вскочил, закрыв все пять черных пятен мишени белыми «тарелочками».

— Гоу, рашен, гоу! — закричал Джон, увидев, что Силиньш закончил стрельбу без промаха и, на бегу разбирая лыжные палки, стоявшие рядом, помчался со стрельбища.

Соседи смотрели на Джона недоуменно.

— А мой — вон тот. — Линда указывала на Бутакова, который также, отстреляв, начинал отмахивать большие шаги.

— Конечно, выиграет твой, — смеясь, сказал Джон и тут же завопил пробегавшему перед трибуной Виктору: «Гоу, рашен, гоу!»

— Борис, слышишь, кто-то за наших болеет, — сказал переводчик Пермитину. — Вопят: «Вперед, русский, вперед!»

— Не померещилось?

— Нет. Точно. Кричат нашим…

— Ладно, потом разберемся… У тебя значки есть?

— Есть. С Мишкой.

— Потом подари им и скажи, чтобы приходили еще. Если все будет хорошо…

По двум кольцам, сливавшимся на стрельбище, мчалась необычная «змейка» из гонщиков, одетых в разноцветную форму. Иногда они шли группой, иногда в одиночку, в отрыве от преследователей, а иногда и обходя «топку». И только благодаря большому опыту, нажитому за годы, проведенные в мире спорта, тренерам удавалось «вести» своих подопечных, сообщая, кто сколько секунд выиграл и кто сколько проигрывает. Во главе этой «змейки» мчался Андрей Силиньш, который не имел ориентира перед собой, а потому и стремился выложиться полностью, «выбить» соперников своей большой скоростью. Однако на его результат уже должна была упасть «довеском» минута штрафного времени за досадный промах на второй «лежке».

Такой же результат, как и у Силиньша, был на пятнадцатом километре у Якоба Зауриха из команды ГДР, но все тяжелее стали даваться ему подъемы, а потом и дрогнула рука на втором выстреле «стоя». Андрей финишировал. Он чувствовал, что вот-вот упадет, но подоспел доктор, кто-то из судей набросил на спину, от которой валил пар, одеяло.

— Глотни, глотни, — говорил доктор, всовывая ему в руку стаканчик с «Олимпом».

Со стрельбища вновь послышалось: «Гоу, рашен, гоу!» Это Джон и Линда кричали Мустафину.

Андрей оглянулся на табло, пока судья на финише проверял его винтовку.

— Док, смотри, — толкнул он в плечо Олега. Итальянец Марчелло Тонелли, стартовавший восьмым, выиграл у него две секунды.

— Это без стрельбы, — успокоил доктор. — Вон на табло его окончательный результат. Две пятьдесят восемь тебе проиграл.

Команда сидела за большим круглым столом в ресторане. В ожидании, пока официантка принесет с кухни заказанный доктором грибной суп — «затирушку», ребята «смолотили» весь хлеб. И теперь болтали друг с другом.

К переводчику, сидевшему вместе с тренерами за другим столом, подошла девушка из регистратуры мотеля. Поодаль от нее стояла Линда с коробкой в руках.

— Игорь Николаевич, — обратился к Старкову переводчик, — она говорит, что вон та девушка просит разрешения подарить нашей команде лыжные шапочки. Ей понравились наши ребята сегодня на соревнованиях, она болела за них.

— Ну, пусть сюда подойдет, сядет с нами. Надо посмотреть, что за шапочки, а то с какой-нибудь рекламой или еще что…

Переводчик подозвал Линду, предложил ей стул.

Девушка улыбалась классической киноулыбкой — лучистой, веселой, с демонстрацией ровного ряда зубов.

Переводчик заговорил с ней, объявляя другим, что поклонница нашей сборной — актриса телевидения, готовится сниматься в картине о зимнем спорте, приехала сюда отдохнуть и заодно посмотреть соревнования, войти в роль.

— Как бы она только не переборщила с ролью, — хмыкнул Ржаницын. — Нам еще гоняться и гоняться…

— Конечно, очень приятно получить такую поддержку, — солидно начал Старков. — Спасибо за подарки. Вот ей пока значок нашей федерации. Такая красивая девушка, конечно, будет иметь успех в фильме… Но пусть только ребят с толку не сбивает…

Когда переводчик произнес последние слова, Линда громко рассмеялась. Она достала из коробки несколько шапочек и раздала тренерам, а затем вместе с переводчиком подошла к столу спортсменов. Каждый из получивших шапочки говорил ей: «Сенк ю», жал руку, улыбался. Наконец, дошел черед до Бутакова. Линда достала из коробки шапочку со специальной «нашивкой». Как и все, Виктор встал, улыбнулся и с хорошим произношением сказал по-английски: «Большое спасибо!»

Он намеревался пожать ей руку, но девушка опередила его и поцеловала в щеку.

— Поцелуй для чемпиона, — пояснила она. Бутаков не растерялся и чмокнул ее в ответ.

Линда подошла к столу тренеров, еще раз поблагодарила их и, пожелав успеха, ушла из зала.

— Вить, а ты, оказывается, сердцеед, — сказал Андрей, — сразу целоваться с тобой полезла…

— Она почувствовала настоящего мужчину, — отшутился Бутаков, разглядывая рисунок на шапочке.

— А ты обратил внимание, что она на Катерину твою похожа, — заметил Костя Мотин. — И рост такой же, и фигура, и черты лица. Только волосы чуть светлее.

— Волосы — это от краски зависит, — со знанием дела начал разъяснять Андрей, — а вообще Катерина эту актрисулю запросто задвинет…

— Это правильно, — кивнул Вагиз. — Наши девушки красивее. В прошлом году в Италии были — я все смотрел, думал они там Лоллобриджиды, Софи Лорен. А оказалось — ничего особенного…

По телевизору показывали какую-то комедию, в которой все смешные ситуации возникали из-за болтливой итальянки, умолявшей не поверять ей никаких тайн, так как хранить их она не может. В итоге все запутались и начали ссориться, рассказывая друг другу правду.

— Знаешь, Джон, на какие мысли меня наводит этот фильм? — начал Бен. — А не погорячились ли мы с нашей девицей?

— Вроде бы у нее все идет нормально. И вариант выглядит хорошо…

— Хорошо-то хорошо, да ведь все они трепливы, а в нашем деле лучше помалкивать. Может быть, отправить ее и взять парня самим?

На телеэкране муж схватил в ярости тарелку и шарахнул ею итальянку по голове в тот момент, когда она опять что-то выбалтывала по телефону. Джон отвернулся от телевизора.

— Сегодня вечером попробуем взять его из мотеля. Но без шума. Если не получится, то давай попробуем завтра с дистанции, во время тренировки. В крайнем случае с дистанции гонки во время эстафеты. Там есть местечко, когда они подходят к дороге. Наш парень, наверное, вырвется вперед, и когда он будет один, мы его в машину и — ходу.

— А эту куклу?

— Пусть остается. Выигрывает тот, у кого больше вариантов… Может статься, она нам еще понадобится.

В торговый центр за сувенирами решили ехать двумя заездами, сначала тренеры, потом спортсмены. Но, как всегда случается в таких ситуациях, на первую ездку в «понтиак» набилось слишком много народу. Виктор посмотрел-посмотрел, махнул рукой: «Я в следующий заезд», — хотя вообще сомневался, стоит ли ехать. Не лучше ли почитать или «ящик» поглядеть: какие-то мультяшки идут почти все время, а приключения забавных «пещерных жителей» могут развеселить кого угодно.

«Понтиак» фыркнул движком — наши водители любят ударить по газу, словно трогают с места тяжелую «Волгу», — и рванулся вперед. Виктор еще несколько мгновений смотрел ему вслед, потом нагнулся, зачерпнул снега в ладони и начал формовать крепкий снежок. Он поглядывал по сторонам, выискивая взглядом стенку или дерево, в которое стоило бы влепить этот снежный заряд.

— Хэй! — Из двери, ведущей в регистратуру, вышла улыбающаяся Линда и окликнула Виктора.

— Хэй-хэй, — махнул он ей рукой, тоже улыбнулся и теперь, когда у него была зрительница, уже сосредоточившись, бросил снежок в знак стоянки, прикрепленный к каменной стене. Белое пятно прилепилось прямо к центру круга.

— О, чемпион! — воскликнула Линда и подошла к нему. — А где моя шапочка? — спросила она, показывая для понятливости на свою голову, где красовался точно такой же «петушок», какой она вчера дарила ребятам.

— В комнате. — ответил Виктор.

— А где остальные? — поинтересовалась Линда.

— Уехали. В Шоппинг-центр.

— А ты?

— Места в машине не было.

— Поехали на моей, — предложила девушка.

— Гуд, — согласился Виктор. — Подожди две минуты.

— Андрюха, вставай, — заторопил он Силиньша, который лежал на большой кровати и смотрел телевизор.

— Куда спешим? — зевнув, потянулся Андрей.

— В торговый центр поедем.

— Машина уже пришла?

— Нет. Нас эта блондинка, которая вчера шапочки дарила, отвезет. Вон, слышишь, уже движок греет…

— Она дорогу-то знает? А то завезет куда-нибудь…

Андрей, не торопясь, натягивал красно-синюю нейлоновую куртку. Виктор достал из шкафа шапочку с нашитой эмблемой, глянул в зеркало.

Девушка вела машину аккуратно, но достаточно быстро.

Зеленый «понтиак» разворачивался на стоянке перед одноэтажной кубышкой со стеклянными стенами, через которые можно было видеть, как разбрелись по залу немногочисленные покупатели. Несколько наших курток виднелось у стендов с автомобильными аксессуарами.

На стоянке было всего четыре машины.

Машина Линды двигалась наперерез «понтиаку», переводчик притормозил и разглядел, что там сидят Виктор с Андреем.

— Вы хотите купить что-то определенное? — поинтересовалась Линда. — Здесь выбор деревенский, простой, для первой необходимости. За чем-нибудь специальным надо ехать на побережье. Мы можем поехать на моей машине.

— Спасибо, конечно, но мы приехали не магазины смотреть, — довольно резко ответил Виктор.

— Ты пойми, Линда, — начал разъяснять девушке Андрей, — человек, даже когда едет в машине пассажиром, теряет силы, энергию. А мы хотим хорошо выступить на Кубке.

— Но вы и так уже взяли две медали. Оставьте что-нибудь и другим.

— Да мы не против, — ответил Виктор. — Пусть стараются… Здесь для девушки какой-нибудь сувенир найдется? Косынка, например.

— На каждый день? Или для праздника?

— С видом Альп.

— А девушка красивая?

— На тебя похожа. Только волосы темные.

«Кажется, моя задача упрощается, — подумала Линда. — У него есть любимая девушка, а если я на нее похожа, он будет видеть во мне ее».

Хотя Линда и была средней актрисой, но знала основы психологии, читала книги по актерскому мастерству и частенько в жизни пользовалась элементарными приемами лицедейства. Важно было только выяснить, какой именно образ надо сыграть. Кто их знает, какие они, русские девушки? И Линда подосадовала про себя, что ничего не знает о своих ровесницах. А откуда ей было знать — не очень-то много о них пишут в газетах, не идут о них фильмы на экранах. Голливудским лентам о Советах она не верила — знала, как они делаются…

— Итак, леди и джентльмены, — начал Джон. — Наша операция приближается к кульминации. Все идет пока настолько хорошо, что я начинаю опасаться провала в решающий момент. Линда, как у тебя обстоит дело?

— Он очень милый парень… Обещал танцевать со мной после закрытия. У них там будет какой-то банкет. Думаю, что после этого он согласится прокатиться на прощание со мной на машине.

— Хорошо. Итак, ты едешь с ним кататься, затем у тебя ломается машина, и проезжающие мимо парни предлагают помощь. Твою машину им починить не удастся, и вы пересядете в нашу. Он должен сесть рядом с водителем. Ребята сзади положат ему маску со снотворным. Здесь приготовили для него место?

— Да, наверху. Там глухой чердак и выход только вниз.

— Когда он будет на месте, сторожить его остаются… Бен, у тебя кулаки впечатляющие, и Уэйн. Ты, — при этом он указал на Линду пальцем, — должна быть здесь тоже. Ларри едет вниз и явится за парнем, когда мы ему сообщим.

— И сколько времени нам придется его ждать?

— Дня два-три. Запаситесь едой дней на пять.

— Но мой контракт не предусматривал, что я буду торчать здесь надсмотрщицей.

— В случае успеха сумма будет удвоена.

— Но я должна лишь притащить парня в машину, — продолжала возражать Линда.

— Ларри, когда они с парнем сядут в машину и он будет наш, выдайте ей тысячу долларов.

— Наличными, — уточнила Линда.

— Когда Ларри приедет, забирать парня, он привезет тебе вторую тысячу. А с вами, — Джон посмотрел на каждого из своих «боевиков», — расчеты производит Бриоля. Не так ли?

— Все в порядке, шеф. Наш контракт долгосрочный, — кивнул с полуулыбкой Бен.

На небе ни облачка, и солнце к полудню уже жарило так, что с крыши начинала сыпать капель. Виктор с Андреем, возвращаясь с обеда, задержались на проходе к своему номеру, остановились, повернув лица к солнцу, закрыли глаза.

— А знаешь, весной уже пахнуть начинает, — сказал Андрей.

— Что, запах какой-то особенный чуешь?

— У дедушки с бабушкой на хуторе в конце февраля ветер такой же аромат приносит.

— А я думал, ты всю жизнь в Риге прожил.

— Нет, слава богу, не всю. Я каждое лето к ним на неделю езжу косить. А когда маленький был, то и зимой у них жил. Там и научился весну по запахам распознавать.

— А откуда такой аромат берется?

— Ветер из лесов несет. Ели, сосны под солнцем прогреваются, и смола дает запахи. А чуть подтает, воздух становится влажным и вбирает их в себя.

— А я и не знал таких тонкостей. Только в книгах читал про запахи весны. Думал, писатели придумывают… Однажды, правда, осенью вышел из подъезда, чувствую, арбузами пахнет. Завернул за угол, а там стоят контейнеры с арбузами, и несколько разбитых валяется. Тогда и понял, откуда арбузами пахнет. Парни рассмеялись и пошли в свой номер.

— Ну вот что, бой остался последний и, как говорят, решительный, — начал Старков. — Кубок мира мы уже выиграли, с чем я вас и поздравляю. Но осталась эстафета. Гонка престижная, и проиграть ее — смазать все впечатление. Как, ребята?

— По моей линии — все в форме, — начал доктор. — Костя рвется в гонку и готов к хорошему результату. Вагиз несколько слабее на фоне других. Андрей в норме. Виктор, конечно, устал после двух таких стартов, но психологический настрой высок…

— Хорошо. В семь надо заявку сдавать… С этим ясно. Завтра день будет сложный: эстафета, потом закрытие, а послезавтра в десять утра отъезд. Так что надо, думаю, начать собираться сегодня. А завтра попрошу всех быть пособраннее, чтобы хорошая поездка, — при этих словах Игорь Николаевич постучал по дереву, — хорошо завершилась.

— Все ясно, — сказал Ржаницын.

— Вот что, мужики, — сказал, обращаясь к четверке, Пермитин, — эстафета — гонка особая. Мы эстафеты уже много лет не проигрываем, и каждая команда мечтает у нас выиграть. Сейчас не знаешь, за кем и следить, — сами видели всех соперников. И бегут хорошо, и стреляют неплохо. Предлагаю такую расстановку: на старте — Андрей, вторым — Вагиз, третьим — Костя, на финише — Виктор. Если у вас есть возражения, скажите. Если хотите решить сами, мы выйдем.

— Возражений нет, — чуть хрипловатым от волнения голосом произнес Мустафин. — Медали-то одинаковые всем дадут, независимо от этапа.

— Отработаем по-мушкетерски, — с нарочитой веселостью сказал Мотин. — Что-то я в тылах засиделся.

— Без мушкетерства, пожалуйста, — поспешил одернуть его Ржаницын.

— Я в том смысле, что один за всех и все за одного.

На стартовом поле выстроились биатлонисты — тринадцать парней в разноцветных костюмах. В стороне разминались те, кому предстояло включиться в гонку на следующих этапах.

Наконец, в воздух взмыла ракета, и гонщики, энергично работая палками, рванулись вперед. Зашумела трибуна, на которой уже было довольно много зрителей. Лыжни начали сходиться, и уже бежали рядом две цепочки спортсменов, взяли первый подъем и исчезли в лесу.

Первыми на стрельбище ворвались финн Яри Курри, канадец Тордон Шервен и болгарин Любомир Сандов. Андрей проиграл им всего пять секунд. Один за другим падали парни на снег, кто из специального «кармашка», приделанного к ложу винтовки, а кто из пазов ложа достал обоймы, выложил на «тарелочку» по три дополнительных патрона.

Лидеры стреляли второпях, и лишь Сандову удалось «закрыть» все пять мишеней. Финн и канадец крутили по штрафному кругу, когда мимо них промчались, надевая на ходу кожаные ремешки палок, болгарин и Андрей Силиньш, который тоже обошелся без дополнительных патронов.

На вторую стрельбу Андрей пришел в одиночестве, снял шапочку, чтобы остыть, плавными движениями зарядил винтовку, вскинул ее и повел стволом, отправляя пули в мишени да передергивая затвор.

— Как из автомата, — восхитился переводчик. И тут Андрей промазал.

— Еще раз сглазишь — прибью, — мрачно пообещал Ржаницын.

Андрей начал стрелять дополнительными патронами и опять промазал. Так одна мишень и осталась нетронутой.

— Давай, Андрюха, все равно их никого нет! — кричал из-за специальной ограды массажист команды. — Гони! Гони!

В сектор для передачи эстафеты судьи выпустили лишь Вагиза Мустафина. Кого вызывать вторым, организаторы пока еще не знали.

Андрей влетел в проход для передачи эстафеты, хлопнул по плечу уже набиравшего скорость товарища. На табло зажегся его результат на этапе. Судья с одеялом в одной руке и с пластмассовым стаканчиком с апельсиновым соком в другой подскочил к спортсмену, который, чтобы не рухнуть в изнеможении, оперся на палки, как на подпорки.

Вагиз шел по лыжне то традиционным способом, то еще не совсем освоенным «коньком». Его называли человеком без нервов или человеком со стальными нервами, и внешне он действительно производил такое впечатление — его скуластое лицо с запавшими глазами не отражало никаких эмоций. Лишь когда ему крикнули время отрыва, он кивнул головой.

Однако тренеры ГДР поставили против него своего сильнейшего гонщика Матиаса Хельма, и Алексеев — а именно он стоял на отметке «2 км» — вскоре сообщил, что разрыв тает. Хельм сумел отыграть на этом отрезке 16 секунд, и скорость у него была выше, чем у Вагиза.

«Лежку» оба отстреляли без промаха.

У Вагиза еще было некоторое преимущество, когда он уходил со стрельбища, но по тому, как тяжело набирал ход спортсмен, по тому, как работал палками, было уже ясно, что ждать от него высокой скорости нельзя. Матиас пружиной вскочил, сделав последний выстрел, вроде и не глядя на то, как белый щиток закроет черную тарелку мишени.

На стрельбу «стоя» первым прикатил Хельм, Мустафин проигрывал ему метров двадцать — тридцать.

На стрельбище, когда соперничество ведут двое, возникает борьба нервов. Пришедший вторым начинает быстро стрелять, стремясь сбить с темпа соперника, заставить его поволноваться: добытое с таким трудом преимущество может растаять. Мустафин сделал один выстрел, другой, третий… Хельм «дернулся» и промазал. Но и Вагиз не выдержал темпа: четвертая мишень осталась целой. Они стреляли наперегонки, поддавшись азарту. Хельму повезло больше: когда Вагиз уже спешил мимо него на штрафной круг — цена одного промаха, — он чуть ли не с отчаяния пальнул и… попал.

На третий этап первым ушел Холгер Тайс. Косте Мотину нужно было отыграть у него 26 секунд. И опять на стрельбище началась «дуэль». Но только теперь Костя отстрелял без промахов — пятью патронами и ушел на дистанцию рядом с Тайсом, которому пришлось сделать семь выстрелов.

— Идут рядом, как веревочкой связаны, — послышалось в рации.

Судья на секторе передачи эстафеты что-то запросил по своей рации, широко улыбнулся и позвал сразу двух участников — Виктора Бутакова и Петера Рауха.

На сей раз с мостика скатывались одновременно уже два гонщика. Костя попытался было все-таки хоть на последних пятидесяти метрах обойти соперника — благо на этом участке запрещается идти «коньком», мешая соседу. Но Холгер, услышав частое дыхание соперника, тоже прибавил, хотя и было видно по тому, как судорога свела мышцы лица, что это стоило ему последних сил. Они почти одновременно коснулись спин своих товарищей, отправляя их в гонку, и затем рухнули на снег в разные стороны.

— Съел его Виктор, — послышалось в рации, — выигрывает тринадцать секунд.

— Это кто говорит? — поинтересовался Пермитин.

— Силиньш.

— А ты что там делаешь? Давай немедленно сюда. Чтобы все были вместе.

Ох, как были напряжены у всех нервы, когда Виктор начал стрелять. Он уже лежал, и первая мишень была закрыта, когда неподалеку рухнул молодой соперник. Петер начал стрелять быстро, уповая на скорость своих действий, а Виктор тщательно «обрабатывал» каждый выстрел. Со стрельбища Бутаков уходил, выигрывая метров пять у Рауха.

— Смотри, он в моей шапочке бежит. — Линда дернула за рукав Джона.

— Гоу, рашен, гоу! — закричал со смехом Джон.

— Виктор, — завопила Линда, — гоу! Хоп, хоп…

— Этот русский — наш парень, — показал Бен.

— Хороший малый. Жилистый, — кивнул Ларри. — Я бы, правда, хотел, чтобы он стал нашим в ином смысле.

— Вряд ли на это можно надеяться.

— Знаю… Лучше бы он выиграл, тогда у нас больше шансов.

— Знаешь, Джон. — Ларри обернулся к руководителю операции. — Я тут подумал… Может, нам отказаться от этого парня?

— Лучше бы ты не думал… Ты понимаешь, что дело уже запущено? Твое задание — взять парня.

— Да ты не кипятись. Конечно, мы должны сделать дело. Но зачем нам этот чемпион? Посмотри сам: здоровяк, с ним знаешь, сколько возни будет? Может быть, упакуем кого-нибудь другого…

Тренер команды ГДР послушал свою рацию, выключил ее и пошел к Пермитину.

— Борис, поздравляю, — сказал он, протягивая руку. — Опять твои ребята выиграли.

— Спасибо. Но еще не финиш. Вдруг лыжу сломает.

— Бутаков может прибежать и без лыж. Финишную черту Виктор пересекал, стоя в рост и потрясая палками. Ребята бросились к нему, но судьи задержали их. Сначала проверили винтовку, маркировку на лыжах и только после этого отпустили Бутакова.

Обнявшись, четверка победителей позировала фотографам и телевизионщикам. Тренеры соперников поздравляли Пермитина, Ржаницына, Алексеева.

— Доктор, все соберите, чтобы ничего не забыть, — распоряжался в домике Старков. — Сейчас машина отвезет ребят и затем вернется за нами. Банкет назначен на восемь вечера. Так что вполне успеете.

Машина дернула, как бывает, когда новичок пытается тронуться с места. Мотор заглох, и на щитке вспыхнули красные лампочки. Бутаков с удивлением посмотрел на Линду. Она была растеряна, что-то бормотала. Девушка попыталась еще раз завести мотор. На сей раз стартер крутил нормально, но вспышки не было ни в одном цилиндре.

— Не хватало еще здесь засесть, — пробормотал Виктор.

Девушка смотрела на него беспомощно.

— Знаешь, как открыть? — Слово «капот» по-английски Виктор не помнил, а точнее, никогда не встречал и потому указал пальцем за стекло.

Линда, наклонившись, стала искать ручку, за которую надо дернуть, чтобы открылся доступ к мотору. Лязгнул замок, и крышка чуть подпрыгнула. Виктор открыл дверцу и вылез из машины. Он имел общее представление об устройстве автомобильных двигателей «Жигулей», знал кое-что о «волговских», но с японскими дел не имел никогда.

«Вот глупость-то, — думал Виктор, представляя, как спохватятся ребята, обнаружив его исчезновение. — Не миновать выволочки. Черт меня дернул согласиться, чтобы она подвезла. Если через час удастся вернуться, то можно будет заскочить к Зденеку и потом отговориться, что засиделся у братьев-славян».

Он захлопнул капот.

Линда вылезла из машины и смотрела на него то ли с жалостью, то ли виновато.

Они оглянулись на хлопок двери ресторанчика и увидели на крыльце троих парней. Один показывал на ярко светившую полную луну и смеялся. Парни направились к большой машине, стоявшей метрах в пяти от теперь уже «мертвого» автомобильчика Линды.

— Ребята, наша машина сломалась, — начала девушка, — вы нам не поможете?

— Парни, — обратился к своим приятелям тот, что держал в руках ключи, — кто из вас ездил на «японке»?

Они отрицательно покрутили головами.

— Можем только подвезти. Вам куда?

— В Эймс.

— Садитесь… О, какая у тебя шапка. — И хозяин машины ткнул пальцем на шапку Виктора.

— А он русский, — пояснила Линда. — Это чемпион по биатлону…

— О, чемпион! — Парни закивали головами, начали похлопывать Бутакова по плечам, пожимать ему руку.

Движок этой машины завелся с пол-оборота. Виктору, как чемпиону, предложили сесть на переднее сиденье.

Бутаков вздохнул с облегчением. Слава богу, через двадцать минут они будут в Эймсе — такие ребята наверняка ездят быстро. Линда сидела сзади и о чем-то оживленно говорила со своими соседями. Виктор посмотрел налево и подивился здоровенным волосатым рукам, лежавшим на руле. «Во, кулачище-то, — подумал он, — под такой попадешь и отдыхай в нокауте». Он откинулся на сиденье.

Сзади послышался треск разрываемого пакета. И тут же на его лицо легла протянувшаяся сзади ладонь, в которой была тряпка, пропитанная жидкостью, источавшей резкий запах. Виктор дернулся вперед, но его левую руку у самого запястья крепко схватил водитель. Виктор пытался правой отжать от лица руку с тряпкой, но чувствовал, как не хватает дыхания, и хотя понимал, что его зачем-то хотят усыпить, а потому и старался как можно дольше не делать вдоха, все-таки не выдержал — дохнул. И тут же почувствовал, как силы покидают мышцы, как проваливается в какой-то темный бездонный колодец…

— Фу, парни, — сказала Линда, открывая окно машины. — От этой штуки такой скверный запах…

— Извините, мисс, но от парижских духов он бы так не успокоился.

Машина мчалась в ночи, выхватывая светом фар столбики с номером дороги, с указателями поворота на какие-то поселки, на другие дороги. Каждый раз, когда Виктор пытался пошевелиться, ему прикладывали к лицу платок, который держали в полиэтиленовом пакете. После почти двухчасовой поездки, вскарабкавшись на несколько сот метров по укатанному снегу, слежавшемуся на грунтовой дороге, машина остановилась возле небольшого дома. Сначала из нее вышли парни вместе с Линдой, потом они открыли дверцу и начали вытаскивать Виктора. Двое положили себе на плечи его руки и так, словно пьяного, повели Бутакова в дом. Линда захлопнула дверцу машины и, понурив голову, пошла за ними следом.

Совещание начал помощник министра.

— Джентльмены, мы являемся сейчас «горячей» группой. Два часа назад русский посол представил нам резкую ноту. После соревнований на Кубок мира по… — помощник глянул на листок — светокопию ноты, лежавшей перед ним, — … биатлону пропал их чемпион, Виктор Бутаков. Мы связались с полицией графства. Там знают об этом деле, нашли машину, в которой после заключительного банкета он возвращался вместе с какой-то девицей в Эймс. Машина брошена. Никаких следов не обнаружено. Не буду скрывать, наше руководство уже связывалось с вашим агентством, — он кивнул на левую сторону стола, — и с вашим бюро, — последовал кивок направо. — Никто такой акции не планировал. Но одно дело — руководство. Может быть, это была чья-то самодеятельность? В любом случае необходимо разыскать парня, чтобы мы могли хоть что-то ответить русским.

— Наше агентство не располагает никакой информацией по этому делу, — вступил в разговор мужчина, внешность которого скорее соответствовала представителю артистического мира — у него была всклокоченная шевелюра, и помощник министра про себя окрестил его прозвищем «лохматый». — У нас, разумеется, есть данные на парня. Рост, вес, цвет волос и глаз — не по нашему ведомству, но остальное… Он неплохо знает язык, я имею в виду английский, учится в военном институте физкультуры в Ленинграде, общителен, не боится контактов с иностранцами, обладает сильными волевыми качествами, к секретной информации не был допущен.

— Один из наших информаторов сообщал нам около месяца назад, что у группы, которую мы подозреваем в организации канала доставки наркотиков, появилось намерение вызволить своего человека, попавшего к нам. — Представитель «бюро» был личностью малоприметной, разве что носил очки в тонкой металлической оправе да говорил тонким голосом школьника, доносящего учителю на своих проказливых товарищей. — План заключается в том, чтобы похитить иностранца и затем предложить его нам на обмен. В дальнейшем наш информатор не имел доступа к делу. До моего отъезда сюда мы не получали никаких сигналов.

— А если получите? — Помощник понял, что представитель «бюро» умышленно сказал «иностранец» вместо «русский». Эти сыщики, видно, все прошляпили, а теперь пытаются показать, что осведомлены, но их, мол, дело не касается. — Что вы будете делать, если вам позвонят и предложат голову за голову?

— Обычно мы вступаем в переговоры и на основании их анализа находим цепь, которую обезвреживаем.

— Но на сей раз каждая минута на учете. Вы представляете, какой шум начнется, если к пяти вечера мы не сообщим ничего в посольство?

— Русские работают до шести, — вставил, щегольнув информированностью, представитель «агентства».

— Мы поднимем наших людей в районе Эймса, добавим в группу еще пяток специалистов.

— Хорошо. Мы сообщим русским, что в «бюро» создана специальная группа, которая ведет расследование и интенсивные поиски.

— А если этот русский просто удрал с девчонкой и валяется у нее в постели? Дня через три они вылезут сами. Сообщите русским, что «бюро» занимается поисками, но мы, мол, предполагаем амурную историю. — При этом представитель «агентства» ухмыльнулся. — Я понимаю, что забегаю вперед, но хочу сразу сообщить вам обязательные условия: как только парень будет обнаружен или обменен, с ним должны встретиться и поговорить наши люди.

— Нам бы не хотелось идти на обмен, — возразил «бесцветный». — Это создаст опасный прецедент.

— Но пока ваша цепочка приведет вас к цели, пройдет слишком много времени. Соглашайтесь на обмен, а затем…

Дежурный «бюро» не поднимал телефонной трубки. Когда раздавался звонок, он нажимал кнопку, которая включала одновременно громкоговоритель, микрофон, магнитофон и громкоговоритель у напарника, который руководил оперативной группой, находившейся наготове в двух машинах.

— У нас есть для вас важное сообщение, — послышался голос в громкоговорителе. — Русский спортсмен, которого вы ищете, находится у нас. Он спрятан в надежном месте. Мы предлагаем вам обмен…

Оперативный дежурный, сидевший за стеклянной перегородкой, уже дал сигнал телефонной службе, чтобы те определили, откуда идет звонок.

— …Вы должны отправить самолетом в Боготу Джино Фравецци, который находится в следственной тюрьме «Эль падре». Русский будет отпущен живым и здоровым. О вашем решении мы узнаем сами.

Машина «бюро» мчалась к телефону-автомату, указанному техниками оперативному дежурному. Однако спешка оказалась бесполезной. К телефонной трубке был примотан лентой дешевенький магнитофон, в котором крутилась кассета.

В три тридцать члены «горячей» группы собрались в том же составе, в том же кабинете.

Представитель «бюро» достал из своего «кейса» диктофон и, сообщив, что они получили ожидаемый звонок, включил пленку.

— Теперь становится ясно, что отвечать русским, — начал представитель «бюро». — Вы можете им даже отдать эту пленку.

— Я бы так не сказал, — возразил «лохматый». — Мы сможем сказать русским что-то определенное только после того, как этот спортсмен будет у нас. У меня нет сомнений, что мы получим его. Разумеется, того парня из тюрьмы надо отправить в Боготу. На это уйдет весь завтрашний день, и мы получим чемпиона в среду… Так что до среды придется морочить русским голову.

— Согласен, — резко бросил помощник министра. — Нам нельзя предстать перед миром страной, где мафия может делать, что хочет.

«Не больно-то много ты можешь», — подумал про себя представитель «бюро». Он работал в этой организации давно, прошел много ступеней карьерной лестницы и был невысокого мнения о политиках, которые занимали правительственные посты после очередных выборов.

— Я бы хотел предупредить, что вся информация по этому делу является секретной и ничто не должно попасть в печать, — многозначительно продолжал помощник министра.

— Если русские выступят, мы дадим в печать и на телевидение нашу версию, — предложил «лохматый». — Я имею в виду «роман чемпиона с красоткой», а потом, если дело выгорит, то добавим: «выбор свободы», «отказ от службы в войсках быстрого реагирования» и тому подобное…

Первым проснулся слух. Вернее, Виктор вернулся из забытья благодаря тому, что уловил чьи-то голоса, звучавшие так, словно разговаривавшие лежали на полу. Не раскрывая глаз, он прислушался — говорили по-английски, причем разобрать слова было очень трудно. Ясно было лишь, что два голоса мужские, а третий — женский.

Где он? Как попал сюда? Кто снял с него куртку и пиджак, кто набросил на него плед и кто в конце концов положил его на эту постель? Он пытался вспомнить хоть какую-то деталь, которая могла бы разъяснить происшедшее, но не мог.

Виктор сбросил плед и сел на кровати, свесив ноги вниз. Почувствовал, как комок, образовавшийся в желудке, вдруг пришел в движение. Виктор побоялся приступа тошноты и поднялся медленно, ощущая, как дрожат он напряжения мышцы ног.

Медленно ступая, он подошел к проему, оказавшемуся выходом на деревянную лестницу. Делать нечего: по-прежнему опасаясь, что неверные ноги могут подвести, Бутаков начал спускаться вниз.

В большой комнате у камина сидели двое мужчин в клетчатых рубашках и… Катя. Только одета она была слишком «по-западному». Виктор постоял несколько мгновений на верхних ступеньках, а затем продолжил спуск. Одна из ступенек скрипнула, и трое у камина обернулись в его сторону. Лица парней ему незнакомы, а девушка… Это была Линда.

— Хеллоу, — нараспев сказала Линда и поднялась навстречу ему. — Ты как?

— Дайте пить.

— Ребята, сделайте ему что-нибудь, — попросила парней Линда.

Она взяла Виктора под руку и повела к камину.

Хотя «путешествие» в общей сложности составило метров двадцать, Бутаков остался без сил. Ему пододвинули небольшое кресло, и он рухнул в него. В стакане, переданном ему, в желтой воде плавали кубики льда. После нескольких глотков Виктор почувствовал себя лучше. Комок, застрявший в районе солнечного сплетения, скатился вниз и расплылся в желудке.

— Как я сюда попал? Где наши ребята? — спросил он, не адресуясь ни к кому конкретно.

— Послушай, парень, ты только не горячись, — начал тот, у которого рубашка была в красно-черную клетку. — Ты читал когда-нибудь о мафии? Мы из мафии, настоящие живые мафиози. Но ты не бойся, мы тебе ничего плохого не сделаем. Мы ничего против тебя не имеем. Просто ты нам очень нужен для одного дела. Как только все будет в порядке, мы тебя вывезем отсюда, куда ты захочешь. Но, конечно, не домой…

— И она тоже — мафия?

— Она? Пока она нам не помогала, она о нас и не знала. А теперь она с нами.

Повернув голову к Линде, парень велел ей принести гостю поесть.

— Мы видели тебя на чемпионате, когда ты бежал в эстафете, — вступил в разговор второй. Он был в сине-белой байковой рубахе-куртке. — Мы за тебя болели. А когда ты промазал вторым выстрелом, мы даже испугались. Но ты был хорош. Ты с этим немцем играл в кошки-мышки.

— Как я попал сюда?

— Ты поехал с ней на машине. Машина сломалась, и мы предложили вас подвезти. А чтобы ты не спорил с нами, куда ехать, мы дали тебе кое-что понюхать. Ты спал здорово…

Линда принесла большую тарелку, на которой лежали шарики картофеля, ломтики помидоров, шпинат и большой кусок мяса.

— Ого, да она в тебя влюбилась, — пошутил один из мафиози. — Нам она постольку не давала.

Время от времени Бутаков отрывал глаза от тарелки, надеясь увидеть где-нибудь оружие, схватить его и взять эту компанию на мушку. Но одно дело ковбойские фильмы…

— Может быть, что-то сделать для тебя? — поинтересовался Бен. — Многого не обещаем, но все-таки…

Виктор задумался. Доверять этим людям нельзя, но что-то они и вправду могут сделать. Он слышал, что порой «заложникам» разрешают написать письмо. Но здесь-то кому писать? И вдруг его осенило — пусть передадут письмо в советское посольство.

— Можете отправить письмо в наше посольство?

— Оно не дойдет. Его перехватят на почте.

— А позвонить можно?

— Здесь телефона нет. Да и звонить вашим — нас сразу засекут.

Спокойствие парня подкупало Бена. Он пришел к выводу, что держать русского проще, чем полагали.

— Ты номер телефона знаешь? — спросил Бен после некоторого молчания.

— Знаю.

Опытный Старков раздал сразу по приезде каждому по картонке с телефонами посольства, консульства, гостиницы, в которой они жили в Эймсе. И хотя ребята посмеивались над этой предосторожностью, картонки у всех были в бумажниках. Теперь Виктор полез в карман, извлек портмоне и прочел номер с картонки.

— А что сказать?

— Правду. Что вы меня похитили, что я жив и вы меня отпустите.

— Бен, сделай это, — попросила Линда. — У него дома осталась девушка, она волнуется, а ей хотя бы скажут, что он скоро вернется.

То, что сначала выглядело как развлечение, шалость, теперь приобрело совсем другой оттенок, иную окраску, и Линда вдруг осознала, что перешла опасный рубеж. Она — соучастница преступления, в котором жертвой стал ничего не подозревавший парень, спортсмен из другой страны, никому не сделавший ничего плохого.

Когда же она-то совершила ту самую ошибку, после которой перестала управлять своей судьбой? Детство… Ничего необычного: школа, книги, кино, постановки «Смешной девчонки», потом обычный флирт с мальчишками из своего, а затем из параллельного класса… Ездили на пикники, веселились… Отец… Всегда смеялся над надписью на пачках сигарет — «Генеральный хирург предупреждает: курение опасно для вашего здоровья». А сам умер от рака, правда, не легких, а желудка, но что с того… Потом все пошло наперекосяк… И зачем она решила стать актрисой? Просто полюбила еще в школе раскланиваться на сцене, слышать аплодисменты одноклассников. А надо было пойти на курсы стенографисток — работала бы сейчас в фирме, может, и какого-нибудь парня подцепила бы, жила бы своим домом… Ну, ладно, взяли в студию, значит, все-таки кое-какие способности у нее есть… Стоп!

И Линда вспомнила тот вечер, ту пятницу, когда пришла в кафе, чтобы помочь в баре, — десять монет от хозяина, да еще вдвое больше от клиентов…

Те появились втроем: старшему, наверное, лет шестьдесят, седой, элегантный, другим — лет по сорок. Заказали скромно, она с ними пошутила, старшему это понравилось. Потом слово за слово, разговорились, рассказала о себе. Лоусон, так звали старшего, попросил ее провести вечер с ними, сразу сказал, что приставать не будут, обещал — и сдержал слово — заплатить сотню. Она развлекала их историями из театральной жизни… Потом Лоусон вызывал ее почти каждую неделю, и они компанией ходили по ресторанам, иногда собирались в номере отеля, мужчины разговаривали о делах, а она готовила им коктейли, заказывала закуски в ресторане, иногда покупала билеты на самолет, встречала друзей Лоусона в аэропорту… Она вошла в роль… В какую роль? Несостоявшейся любовницы? Лоусон — человек, конечно, добрый… Добрый? Ну да, деньги платил… Обещал помочь после студии… Через кого-то добился, что ей дали ролишку на телевидении… Но в основном все-таки предпочитал, чтобы она сопровождала его… Наверное, хотел, чтобы все думали о том, что он полон сил. А сам — беспомощный… И ведь это Лоусон познакомил ее с Бриоля и сюда отправил по просьбе Бриоля… Но Бриоля обращался с Лоусоном так почтительно, словно с отцом или с большим боссом. Бриоля зачем-то понадобился этот русский, но не мог же он вызвать ее, не сообщив Лоусону, зачем она потребовалась. Грязный старикашка… А может быть… Нет, наверняка знал, что из нее сделают приманку. Мысли начали путаться, утратили стройность, последовательность…

«Что они потом со мной сделают? — с испугом подумала девушка. — Меня видели с этим русским, наверняка у кого-нибудь есть фотография, меня начнет искать полиция. И они решат меня убить, чтобы избавиться от свидетеля. Их-то не видели, не знают… Да, они меня убьют. Когда?.. Когда отдадут этого русского».

Линда сумела взять себя в руки, чтобы не разрыдаться. Она решила воспользоваться первым же случаем и бежать. До границы час езды на машине, а можно и автобусом. Пусть денег немного, на первое время хватит. А потом? Главное, остаться живой, тогда все как-нибудь образуется…

— Итак, джентльмены, события разворачиваются, — начал очередное совещание председатель «горячей» группы. — Я бы никогда не подумал, что гангстеры могут связаться с большевиками. Они позвонили в советское посольство и сказали, что держат парня и выпустят его, когда их человека отпустим мы. Каково?

— Мы знаем об этом звонке, — сказал представитель «агентства». — Вам передали нашу запись разговора. Задача сейчас одна — первыми заполучить парня. А найти его — дело «бюро».

— Звонок шел с побережья, — глядя на листок бумаги, лежащий перед ним, вступил в разговор человек из «бюро». — Мы проверили через свою агентуру ряд «семей». На сей раз мы имеем дело не с традиционной группой, а с новым образованием, пока еще недостаточно хорошо нам известным. Среди них есть люди из Латинской Америки, а эти особенно жесткие…

— Вы полагаете, что он на побережье?

— От Эймса до побережья три с лишним часа езды. Вряд ли, если он в районе Эймса, кто-либо поехал так далеко ради звонка. Я полагаю, что он где-то посредине.

Представитель «бюро» достал карту и начал показывать, где собственно Эймс, а где то место на побережье, откуда звонили. Дорога проходила через несколько поселков, заворачивая к небольшим городкам и одновременно огибая их.

— А как этот, из «Эль падре»? — поинтересовался помощник министра.

— Его еще раз допросили, но без результата. То, что у него нашли, позволяет дать ему год тюрьмы, но можно и отпустить за отсутствием серьезных улик, ограничившись штрафом.

— Отправляйте его в Колумбию, — предложил человек из «агентства». — Нам нужен как можно скорее этот чемпион и… закрыть вопрос с русскими.

— Предлагаю передать наше мнение руководству, — сказал помощник министра. — Теперь — все силы на то, чтобы парень достался нам.

— Трое русских из консульства сегодня в десять утра уехали в Эймс. Так что теперь у нас есть на этой охоте соперники…

Бриоля взял из коробки сигару, маленькими ножничками отрезал кончик, повернулся к Джону, почтительно стоявшему перед шефом.

— За русским надо отправить Ларри. Как и в первый раз — глубокий сон, отвезти на побережье и там оставить. Полиция его быстро распознает.

— А парни?

— Им надо уехать подальше и молчать потверже.

— Молчать они умеют. Они нам могут пригодиться позже.

— Хорошо бы обойтись без них. Ну, это так. Шутка. А что вы думаете о девушке?

— Ее видели слишком многие. Думаю, что ее ищут не меньше, чем его.

— А если найдут?

— Она знает многих.

— Это нехорошо.

— Очень нехорошо.

— Может быть, отправить ее куда-нибудь?

— В Россию, шеф, вместе с парнем.

— А серьезно?

— Серьезно? Она слишком многих знает. Честно говоря, мне ее жалко… Но вас, шеф, и себя тоже жалко. И других.

— Ларри сможет?

— Это его дело. Он знает, как это сделать чисто… Перебрала наркотиков… Бывает…

Второй день после похищения подходил к концу.

По телевизору шла программа новостей, перебиваемая рекламными вставками. Наконец, «Форд» с экрана укатил и появился диктор.

— Министерство иностранных дел получило ноту от посольства Советского Союза в связи с исчезновением после соревнований на Кубок мира в Эймсе русского чемпиона Виктора Бутакова. Пока что мы не располагаем никакой информацией о нем. Правда, во время чемпионата его неоднократно видели в обществе красивой блондинки.

Диктор при этом чуть ухмыльнулся, а Бен расхохотался.

— Они, кажется, недалеки от истины. Вы действительно вместе. Послушай, Виктор, а почему бы тебе не жениться на Линде? Ты ей нравишься. Не так ли, Линда?

— Если ты согласишься жениться на мне, то нам дадут миллион, — поддержала шутку Линда.

— А когда тебе начнут предъявлять наши фотографии на опознание, мы тебя убьем, — меланхолично вступил в разговор Уэйн.

Все посмотрели на него с неприязнью. Но ведь он сказал правду…

Бен помрачнел и выключил телевизор. Некоторое время все сидели молча.

— Ладно, — примирительно сказал Уэйн, — давайте ложиться спать. Когда спишь, новый день приходит скорее. А если бог поможет, то все будет хорошо.

Виктор не спешил подниматься наверх, он решил посмотреть, как теперь разместятся его похитители, превратившиеся в сторожей.

— Тебе снотворного не требуется? — шутливо спросил Бен.

— О, нет, нет! — отрицательно закрутил головой Бутаков. — От него голова болит.

— Ладно, не бойся…

Лежа на кровати, Виктор пытался придумать какой-то выход. Он считал варианты, и ни один не сулил ему ничего хорошего.

«Попал в историю, — думал Виктор. — Что же делать? Ну, отдадут полиции, так ведь потом доказывай, что да как, объясняй, кто похитил, зачем… А ведь могут и убить, чтобы не выдал всю гопкомпанию. Если способны людей похищать, то на что угодно пойдут. Говорят, сообщили в наше посольство, но толку-то что? Хорошо бы определиться по карте, где все-таки держат…»

Виктор нажал на кнопку часов и увидел на табло 10.32. Он установил будильник на пять утра и сунул часы под ухо. Но уснуть в эту ночь ему так и не удалось.

«Только бы ступеньки не скрипнули», — думал Бутаков, спускаясь вниз. В одной руке он держал ботинки, другая скользила по перилам.

Парни спали на раскрытом диване недалеко от камина. Пока он на цыпочках пробирался к двери в тамбур, они даже не шевельнулись. Лишь Линда — ее кушетка была ближе к двери, — когда он поравнялся с ней, подняла голову. Виктор приложил палец к губам, показывая — тихо. Линда смотрела на него вопрошающе.

Виктор помахал ей пальцами руки, как это делают, когда хотят сказать «До свидания», Линда ответила ему так же, добавив еще и воздушный поцелуй.

В тамбуре стояли две пары лыж с пристегнутыми к креплениям ботинками. На «мысках» одной из них висела куртка-дутик. Виктор обулся, потом взял куртку и решительно надел ее. Куда делась его куртка, он не знал, и потому считал себя вправе взять эту.

На небольшой площадке стояли две машины. Он подошел к одной и попробовал потянуть за ручку. Бесполезно — она была заперта. Зато вторая машина открылась, но ключей в замке зажигания не было. Тем не менее Виктор сел на сиденье, огляделся, открыл крышку ящика и нашел там карту. На всякий случай сунул ее в карман, затем порылся еще и нашел нож.

Делать нечего — на машине не уехать без ключей. Уходить пешком? А кто знает, как далеко идти? И вдруг его осенило — лыжи. Он быстро вошел в тамбур и через мгновение уже пристегивал на улице крепления.

Нож оказался садовым, кончик лезвия был заточен «серпом». Виктор быстрыми ударами прорезал колеса сначала на одной, а затем на другой машине.

До настоящей дороги оказалось не так далеко — всего метров триста, но выезд на нее был с поворотом, и Виктор едва не вылетел на асфальт. Несколько секунд он стоял у дороги, прислушиваясь, может быть, появится хоть какая машина. Но в воздухе висела тишина, от которой, говорят, звенит в ушах.

Бутаков сбросил лыжи и побежал по дороге направо. У него не было ни малейшего представления, что это за дорога и куда она ведет. Метров через двести он перешел на другую сторону, сошел на снег, опять надел лыжи и заскользил. Снег был пушистым, да и лыжи — обычными, а потому пришлось идти простым переменным шагом.

Наконец, появился столбик со щитком, на котором был написан номер дороги — 93, а под ним — 466. На карте она была обозначена двумя тонкими красными полосками: дорога местного значения. Но опять-таки непонятно, в каком месте он находится: дорога-то длинная и никаких верстовых столбов.

Начало светать. В морозный день в лесу — а дорогу с обеих сторон обступали деревья — звук разносится далеко. И когда раздался характерный треск — пока еще вдалеке — двухтактного двигателя, Виктор насторожился. Звук шел сверху, а затем начал удаляться. Как многие лыжники, Виктор часто катался на снегоходах и у нас, и за рубежом. Он сразу понял, что кто-то выкатил на «сноумобиле».

За рулем снегохода сидел Бен, сзади Уэйн. Они скатились на дорогу и внимательно смотрели на нее, пытаясь обнаружить след беглеца. Затем Бен повернул руль налево и резко прибавил газ, Уэйну пришлось обхватить его руками, чтобы не свалиться. Они знали, что до ближайшего поселка всего три мили, а потому выжимали из мощного двигателя все, что можно.

Лишь вкатив в поселок, они сбросили скорость. Почти во всех домах еще было темно, только в одном горел свет. Снегоход остановился, и парни направились к дому. Уэйн полез за пазуху и вынул пистолет. Они не стали стучать в дверь, а, мягко ступая, подошли к окну, прислушались. В доме громко разговаривали мужчина и женщина: судя по всему, вечерний скандал подходил к логическому завершению — кто-то укладывал вещи.

Бен тихо свистнул, чтобы обратить внимание чересчур увлекшегося диалогом Уэйна. Жестом он показал, что надо отсюда уходить. Не заботясь о том, что шум двигателя может перебудить весь поселок, Бен снова дал полный газ, разворачивая снегоход.

На пороге бунгало, из которого убежал Виктор, появилась Линда. В руке у нее была сумка, на сей раз не такая объемистая, как в день ее приезда в Эймс. Она посмотрела в ту сторону, откуда всходило солнце, и прошептала:

— Боже милосердный, помоги этому русскому парню… и мне тоже…

Наконец, появился зеленый транспарант, на котором белой краской было написано: «Линн Лейк-20», «Медард-34».

Виктор развернул карту и начал изучать ее, пытаясь «привязаться» к местности. А когда разобрался — чертыхнулся: надо было идти налево, чтобы выйти в какой-то «Орок». К тому же дорога кончалась в этом самом Медарде, а значит, рассчитывать на попутку не приходится. Можно, правда, идти на север через лес и попробовать выйти на «сплошную красную» под номером 15.

Он снова вышел на дорогу, пробежал метров пятьдесят — пусть преследователи думают, что его подобрала «попутка». Потом опять прищелкнул крепления и пошел в лес, который поднимался в горку.

Теперь снегоход катил не так быстро. И Бен, и Уэйн высматривали следы на снегу вдоль дороги. Наконец они добрались до поворота к хижине и двинулись дальше.

— Гляди, вон следы лыж! — крикнул Уэйн, указывая на другую сторону дороги.

— Он не знал, куда идти. Теперь мы его догоним. И снегоход рванулся вперед. У транспаранта следы лыж пропали.

— Его кто-то подвез, — сказал Бен.

— Смотри, — крикнул Уэйн, снова заметив следы лыж, — он хотел нас перехитрить!

— Классный парень, — восхитился Бен, перекладывая руль снегохода, чтобы вывести свою мощную машину точно на след беглеца.

Виктор знал, что рано или поздно они найдут его след. А от снегохода не уйти — слишком разные скорости у человека и машины. Спасение могло быть только в одном случае — если у снегохода кончится горючее или произойдет поломка. С первого же пригорка Виктор покатил так, чтобы в конце спуска оказался трамплин. Потом он несколько раз менял направление хода на девяносто градусов, так, чтобы преследователи, если не впишутся в поворот, влетели в дерево.

На трамплине снегоход подбросило, и Уэйн вылетел в снег. Бен не заметил этого и катил дальше. Уэйн, увидев, что напарник вот-вот скроется в лесу, выхватил пистолет и выстрелил в воздух.

По хлопку выстрела Виктор понял, что преследователи милях в двух-трех. Уже близко.

Бен подкатил к отряхивавшемуся от снега Уэйну.

— Я чуть шею себе не свернул.

— Извини, я не видел этой штуки.

— Ладно. Что еще придумает этот чертов русский?

Бутаков наконец нашел, что искал. Ему попалась здоровенная валежина. Он положил ее между стволов двух деревьев, стоявших метрах в двух друг от друга. Потом лыжами нагреб снега, замаскировал валежину, проложив лыжню, чтобы она не прерывалась, и не стал дожидаться, пока прикатят преследователи.

Бен выжимал из снегохода все, что возможно. Он видел, что горючего осталось минут на десять езды, и понимал, что, если они за это время не догонят беглеца, он уйдет от них. Вот почему он следил лишь за лыжней, опасаясь нового поворота — дважды они едва не влетели в дерево.

Валежины он не заметил и потому не сбросил газ. Наткнувшись передней «вилкой» на препятствие, снегоход резко остановился, и Бен по инерции полетел вперед, разбив головой ветровое стекло. Корму занесло, и Уэйн вылетел в сторону, сильно ударившись о дерево.

Перевернувшись в снегу со спины на живот, Уэйн сел, огляделся. Увидев лежащего впереди в нескольких метрах зарывшегося головой в снег Бена, он поднялся и, пошатываясь, пошел к нему. Бен был без сознания. Уэйн повернул его на спину. По лицу Бена текла кровь. Он поднял его голову, зачерпнул в горсть снега и потер им лоб, смывая кровь и одновременно стараясь холодом ее унять. Бен открыл глаза, но было видно, что он «плывет».

— Что случилось? — словно пьяный, еле шевеля языком, спросил он.

— Мы на что-то налетели.

Они вместе посмотрели назад на снегоход и увидели… большое бревно.

— Я знал, он что-то придумает, — сказал Бен.

— От этих русских всегда нужно чего-то ожидать.

Снегоход валялся в снегу, у него была разбита фара, раскололся пластмассовый обтекатель, а главное — было сломано крепление передней лыжи и покореженный дюралевый полоз валялся в стороне.

— Значит, он от нас уйдет.

— И попадет в полицию…

Теперь уже Виктор не хитрил. Он лишь однажды сделал остановку, съел найденную в кармане куртки шоколадку, пососал снег и отправился дальше.

Завидев дорогу, он не поспешил к ней, а двинулся вдоль, чтобы убедиться в том, правильно ли он вышел. Время от времени по трассе проскакивали большие грузовики. Наконец, появился щит, на котором стояла цифра «15». Рядом с ним на небольшом столбике была коробка с телефоном дорожного мастера.

Виктор открыл ящик — трубка на месте, на рычаге. Он поднял ее.

— Хеллоу, — раздался сразу же голос.

— Помогите мне… Соедините с Эймсом… с мотелем Эймс… — сбивчиво заговорил по-английски Виктор.

Потом он слышал, как дорожный мастер говорил с телефонисткой. Затем чей-то голос произнес: «Мотель Эймс».

— Я хочу поговорить с кем-нибудь из русских. Хотя Виктор и знал, что команда должна была улететь на следующий день после окончания соревнований, он все-таки надеялся, что хоть кто-то его ждет.

— Эй, мистер, — позвала телефонистка. — Тут кто-то хочет говорить с русским.

Молодой человек, сидевший у журнального столика неподалеку от камина в регистратуре мотеля, молниеносно вскочил и подбежал к стойке.

— Вице-консул Камов слушает.

— Это Бутаков говорит.

— Виктор? Ты где?

— Я сбежал от них. Я на дороге номер пятнадцать, у телефона дорожного мастера.

— В каком месте?

— А черт его знает. На коробке написаны через тире три цифры — пятнадцать, восемнадцать и четыре.

— Стой там, мы едем.

В белом домике, который носил название «Сити холл», в комнате рядом с кабинетом мэра сидели двое полицейских и человек в штатском.

— Виктор Иванович, — обратился к нему Камов, едва переступив порог, — нашелся.

— Отпустили? Где он?

— Сам сбежал. Ждет на дороге.

Полицейские смотрели на них внимательно и настороженно.

— Знаешь, где это?

— Разобрался.

— Ладно. Давай за ним и сразу к нам.

— Я только заправлюсь.

— Парень нашелся, — объявил Виктор Иванович. — Мистер Камов едет за ним.

Машина Камова стояла у бензоколонки, а неподалеку от нее, готовая ехать следом, пофыркивала сине-белая машина полиции.

Мимо на хорошей скорости проехал Виктор Иванович, и тотчас следом за ним рванули полицейские, решив, что их хотят обмануть, а потому Камов тянет время.

— Вот чудаки, — хмыкнул Камов. — Ни с того ни с сего дернулись… Зато мне легче будет, обойдемся без переговоров.

— Только что мне сообщили из Эймса: кто-то позвонил в мотель и по-русски разговаривал с вице-консулом, — докладывал представитель «агентства». — Сейчас нам должны перегнать запись беседы, через несколько минут мы будем иметь перевод.

— А мы держим под контролем машину русского консула.

На приставном столике зазвонил один из телефонов.

— Хеллоу, — протянул нараспев владелец кабинета и тут же передал трубку «лохматому».

— Так. Хорошо. Записываю. — Он бесцеремонно взял какой-то листок со стола помощника министра, выхватил ручку из кармана пиджака и начал черкать какие-то цифры.

— Итак, джентльмены, — повесив трубку, многозначительно произнес человек из «агентства», — этот русский чемпион звонил в Эймс и сообщил сотрудникам консульства, где находится сейчас. Они едут за ним…

— Наши люди имеют указание взять его любой ценой, — твердо произнес человек из «бюро».

Увидев столб с телефонной коробкой, Камов начал притормаживать, одновременно поглядывая в зеркальце — нет ли за ним полиции. Машина остановилась метрах в трех от телефона. Камов включил мигающие фонари аварийной остановки, вылез на дорогу, потянулся, оглядываясь по сторонам, потом пошел вокруг машины, вглядываясь в перелесок.

— Товарищ консул! — послышалось с другой стороны дороги.

Камов обернулся. Никого не было видно.

— Бутаков! — крикнул он. — Виктор, ты где?

— Сейчас.

И Камов увидел, как из-за толстой сосны появился Виктор. Он побежал через дорогу, неся лыжи в руках.

— Замерз?

— Конечно. Вы целую вечность добирались.

— За сорок минут почти сто миль проехал, а ты — вечность… Садись быстрей…

Аэропорт Шереметьево-2 был перегружен: в эти часы скопилось много рейсов. Репнин работал в зале прилета. Не было ни одной свободной минутки, ко всем стойкам выстроились очереди, и Леня ни разу даже не присел. Работал автоматически, быстро, четко смотрел в телевизоре на внутренности чемоданов, иногда просил открыть сумку, забирал декларацию, возвращал паспорт, говорил «До свидания» и «Следующий».

И вдруг в потоке незнакомых людей — наших и иностранцев — Леонид увидел Бутакова. Тот шел налегке прямо к его стойке. Репнин заулыбался:

— Поздравляю с победой! А почему один?

— Все уже дома.

— И ведь правильно: чемпионам командировку надо продлевать, заслужили.

Бутаков внимательно посмотрел на таможенника — не издевается ли тот, но лицо Репнина выражало совершенно искреннюю радость от встречи. Виктор облегченно вздохнул, улыбнулся и сказал:

— Все должны приезжать вместе. И чемпионам делать исключений не следует.