Биение сердца

— А если нет, — не дал ей сказать то, что ему было не по нраву певец. Губы его сузились от напряжения. — Если нет, то ты жди меня там. Обязательно жди, где бы это ни было.

Отец Марины задремал в кресле гостиной, но так некрепко, что очнулся при первом же шелесте подошв Саши о пол. Тот вышел с кухни, просидев на ней ещё минут десять после окончания разговора. Ноги затекли, и только разъединившись с девушкой, он ощутил усталость и резь не спавших глаз. Плечи обвисали вниз с каждым шагом, и сил двигаться будто бы не было. Мужчина внимательно посмотрел на него и сразу всё понял, но всё равно предпочел заговорить, чтобы траурное онемение не брызгало по квартире, как из аэрозоля.

— Повезли? — Саша кивнул, кусая губы, чтобы не разрыдаться при этом взрослом человеке, который страдал не меньше, чем он сейчас. Если тот думал, что только ему никто не заменит дочь, то обратное ему доказываться не собирались, но молодой человек нес в груди отзвуки последних слов Марины и знал, что этого ему тоже никто и никогда не заменит. Ни её грустно-понимающих очей, ни её профиля в пол-оборота, ни тех шестнадцати или семнадцати лет, что стали эталоном счастья для каждого мига его жизни.

— А когда… когда будет известно, чем… как… как всё прошло? — спросил осторожно парень.

— Сколько сейчас? — задался вопросом Виктор Николаевич и сам себе ответил, взглянув на часы. — Почти восемь. В прошлый раз операция длилась до четырех часов дня.

— Так долго? — возглас сорвался с губ, и Саша тут же спохватился, замолчав. Разумеется, это же не носки штопать. — Извините… значит, часов до четырех дня?

— Да. — Мужчина поднялся и указал в сторону спальни Марины. — Приляжешь? Можешь поспать там.

— Спасибо, но вряд ли я усну…

— Ты же всю ночь не спал? — отец девушки начал протирать глаза и вставать. — Не стесняйся. Думаю, дочь была бы не против, что ты побудешь в её комнате.

— Да, но… я прилягу, с вашего позволения, — решился парень и несмело прошел в заветный уголок любимой, где они когда-то тайком делили радости любви, пользуясь отлучкой родителей. Но чаще сидели и болтали, баловались, смотрели телевизор или просто держались за руки.

Молодой человек сжал руку, до страсти желая ощутить в ней ладонь Марины. Дайте ему её! Дайте ощутить эту мягкую и чуть влажную от волнения кожу! Хоть раз, ещё раз… Саша прикрыл дверь и, осмотревшись вокруг, нашел все практически без изменений с тех пор. Даже ремонта не было. Семья Марины была достаточно обеспечена, но не богата. Бывали минуты, когда он, уже став звездой, рассуждал об этом и прикидывал, нормально ли это будет, если такая девушка будет с ним? Будет ли это соответствовать его уровню? Псих, больной кретин! Какая разница кто она, откуда?! Черт, неужели люди, действительно, если не ударить их по голове вот такой ситуацией, угрозой безвозвратной потери, никогда не задумаются, насколько деньги — дерьмо, насколько любовь ценнее, насколько плечо рядом, касающееся твоего, висок, ложащийся на твоё плечо, дороже гребанных миллионов и миллиардов?! Тогда, когда Марина была рядом, в их юности, он мечтал о больших гонорарах, теряя Марину и приобретая их. Сейчас, получив свои драгоценные бумажки, стопки купюр, что бы он хотел больше всего приобрести на них? То, что купить никак нельзя: здоровую Марину рядом. То, что было его без единого рубля, бесплатно. Для чего же нужны эти деньги, которым люди воздвигают культ, если в результате на них нельзя купить то, что просит сердце? Спору нет, если ты мудак и бездушная скотина, которой Саша, похоже, был последнюю пару лет, то можно купить себе айфон, крутую тачку и путевку на Мальдивы, и считать, что ты самый обалденный в мире и равных тебе в счастье нет. Лежать на пляжу, смотреть на проходящие мимо пары и оплевывать их, как влюбленных дураков, фотографировать лобстеров и ананасы, выставлять их в Инсту, улыбаться для сэлок, потому что больше не для кого, кидать их в Твиттер, потому что тебя читают только чужие люди и написать некому, кроме как в безответную пустоту людской неразборчивой массы. Что там ещё из «счастливой жизни»? Ах да, элитное пойло реками. Пьянки с друзьями, перепихон со шлюхами — то есть, с такими же гламурными и богатенькими красотками, которые считают себя верхом совершенства и демократичности, потому что дают, не отказывая никому, у кого есть деньги. Грязь, грязь, грязь… это слово легло на язык и не сходило, когда Саша думал о том, чем заменял их любовь с Мариной всё это время. Ему стало тошно от своего цинизма, в припадках которого он оправдывал, как достойную, подобную замену. Ему стало смешно и жалко всех таких циников и прагматиков. Какие же они несчастные и глупые создания! Говорить о материальных ценностях и их превосходстве, поистине, может только никому ненужный тупой и бездушный человек. Так с пренебрежением говорят нищие об икре и шампанском, которых никогда не пробовали, что это всё ерунда и гадость, не стоящая тех денег, которые за них просят. А на самом деле они просто неспособны на них заработать. Так и любовь нужно заработать, найти, заслужить, выстрадать, вымолить, завоевать, если то потребуется, а потом уже говорить, важнее или не важнее набитый кошелек в кармане. В конце концов, он всего лишь проще достижим. И бездарности и лентяи предпочитают взять то, что легче даётся. Любовь не по силам слабым, любовь — удел сильных.

Саша обрушился на кровать Марины, упершись локтями о колени и подперев руками лицо. Его взгляд пал на прикроватный столик, где стояло фото в рамке. У него кольнуло под ребрами. Это был один из их с Мариной совместных снимков, когда он подарил ей первую парную футболку с красным сердечком на груди. Себе он взял такую же, но с фиолетовым. Оба они были в голубых джинсах с потертостями, такие забавные, простые, смеющиеся. Их пальцы сплелись, и они чуть касались друг друга лбами. Он сам тогда ходил крашеным блондином, а Марина была именно с этой восхитительной стрижкой, которая так его покоряла. От этой фотографии повеяло мощью животворящей иконы. Сашка судорожно схватил её за алую пластиковую рамку, в которую она была оправлена и, притянув максимально близко, уставился на лицо Марины. Она как будто смотрела на него через время, не меняясь, не прекращая улыбки любви длиною в вечность. Парень поцеловал её изображение и прижал его к груди.

— Почему я не целовал тебя каждый божий день? Почему не говорил о том, что люблю тебя постоянно? Может, это что-нибудь бы изменило… — он упал на подушку и прикрыл глаза. Если бы она сказала ему, что хочет детей, но ей нельзя иметь их, то он бы успокоил её и они бы всё решили, ничего не нужно было бы делать! Если бы… если бы не произошло то, что сейчас случилось, одумался ли бы он когда-либо? Саше стало страшно, что понадобилась столь глобальная жертва для того, чтобы у него заработал мозг.

Ветер развевал волосы Марины, она звонко засмеялась и, прищурившись от солнца, загородилась от настырных лучей ладонью. Они были где-то на побережье, линия горизонта искрилась золотом по водной лазури. Саша не заметил, как задремал и едва начал смотреть этот дивный сон, как его разбудил звонок мобильного. Подскочив, что ему было не свойственно с утра, он всё-таки осознал, где он и почему, после чего уже потянулся за телефоном. Это был Пашка.

— Да? — пасмурно пробормотал он в трубку, сокрушаясь, что даже во сне ему с Мариной побыть не дали. Всё было так свежо и натурально, что он ещё чуть-чуть и поймал бы её за рукав, притянув к себе.

— Привет, где тебя носит? Опять нашел секс, и в общагу вернуться не спешишь? — соло-гитарист говорил так обыденно и свойственным ему поверхностным тоном, что Сашу передернуло. Почему жизнь идет дальше и никого ничего не волнует, пока у него всё летит, крушится, ломается, пока его нутро выворачивает от тревоги и только что проснувшиеся мысли уже полны страданий и отчаяния? На часах, висящих на стене, стрелки показывали десять часов. Значит, прошло всего два часа… ещё около шести часов подождать. Как долго всё тянется… — Эй, алло, я с кем говорю? Ты тут вообще?

— Секс, секс, секс! Тебя что-нибудь другое интересует? — неожиданно зло выдал Саша.

— Хм, я думал, он не только меня интересует, — не поддался приятель гневу, не слишком обратив на него внимание, и даже попытался хохотнуть. — Что, не дали?

— Знаешь что, тебе не помешало бы помимо члена, иногда чем-нибудь другим думать! — не в силах быть сговорчивым и добрым, певец всё-таки постарался уговорить себя не срываться на друге. — Тебе чего не спится в такое время? Выходной же, мог бы до обеда дрыхнуть.

— Да я Крис на самолет проводил, приехал, а тебя всё нет. — Пашка громко зевнул. — А так-то я не против поспать ещё.

— Вот оно что… — Саша вспомнил, что совсем недавно завидовал отношениям тех, мечтал хотя бы примерно о таком же. Вдруг их отношения увиделись ему низменными и бессмысленными, в них не осталось никакой прелести, лишь двое бездушных избалованных вниманием противоположного пола представителей богемы, удовлетворяющих физические потребности. — И ты запросто уснешь, не узнав, как она долетела, не дождавшись её звонка?

— Ну… я же услышу, когда она позвонит, почему бы до этого не поспать?

— То есть, ты за неё не волнуешься? — настаивал Саша.

— Что за странные вопросы? Разумеется, я волнуюсь… — Паше хотелось отшутиться, но ничего не шло в голову. Товарищ застал его врасплох со странным допросом.

— Волнуешься, но не сильно?

— Да к чему ты клонишь? — не выдержал гитарист и тоже начал заводиться. — Надо как-то особенно волноваться?

— Мне просто интересно… если бы с Кристиной что-то случилось, что бы ты почувствовал?

— Санстар, что за бред? Почему с ней что-то должно случиться? Не нагоняй!

— Черт, ответь! Задумайся хотя бы, Паш! Может, ничего никогда и не случится, но разве мы застрахованы? Ты можешь с уверенностью знать, что ни ты, ни она, никто не пострадает, и вы доживете до старости? — Сашку опять начинало трясти. Собственная боль поддевала, как не вытащенная заноза, как симптом какой-то опасной болезни, когда хочешь найти его ещё у кого-нибудь, после чего вроде бы становится полегче, что не одному тебе мучиться. — Представь хоть на секунду, что Крисы твоей больше не будет никогда с тобой, что её больше нет. Что тогда?

Павел замолчал. Для него эта мысль явно была в новинку. Он никогда не думал о том, что потеряет девушку как-то трагически. Обычное расставание из-за ссоры — да, этого хоть лопатой черпай, но если с ней что-то произойдет?

— Я не знаю, мне трудно сказать, — тихо и неуверенно заметил товарищ.

— Ты бы с легкостью нашел ей замену? Скажи, ты бы быстро поставил на её место следующую?

— Санёк, я себя чувствую, как на приеме у психолога, какого хрена ты этим грузишь? — но тот не сдался и настоял на том, чтобы ему ответили. — Повторюсь: не знаю. Нет, наверное, нет. У меня никогда не было такой девушки, как Кристина. Я люблю её, действительно, люблю.

— Если действительно любишь, то ты никогда даже не станешь искать ей замену. Паш, любить надо тех, без которых жить невозможно, без которых жить нельзя и не хочется. — Вокалист замолчал.

— Так во сколько тебя ждать домой, апостол Петр? — переждав немного, сменил тему Паша, у которого задвигались извилины. — Надеюсь, ты не в секту там попал.

— Буду вечером, наверное, поздно, — быстро протараторил Саша и попрощался.

Он снова лег, но теперь сон уже не шел вовсе. Понял ли что-нибудь друг? Тот был не слишком чутким, но наверняка будет докапываться, что нашло на Сашку, раз он ударился в такой импрессионизм. Часы тикали, раздражая нервы. Виктор Николаевич зашумел на кухне, видимо решив перекусить как-нибудь. Парень подумал, что ему бы и кусок в горло не полез. Язык не чувствовал вкуса, ведь он так давно даже не пил ничего, но, как ни странно, и жажда не изводила.

Мужчина, еле слышно постучав, заглянул в спальню дочери, как будто откликнувшись на размышления гостя.

— Хочешь чего-нибудь?

— Нет, спасибо, — присел Саша, покачав головой.

— Хотя бы чай или кофе? — предложил ещё раз хозяин, но у него самого не было морального запаса, чтобы настаивать на чем-либо, поэтому на второй отказ он удалился.

Примерно в двенадцать позвонил Валера. Не прозвучало и трех фраз, как более опытный и старший уловил нечто ненормальное в голосе второго.

— Ты… нашел свою Марину вчера? — издалека закинул удочку он.

— Я… да, нашел. — Рокер почувствовал сдавливающий горло спазм. «Не потерять бы теперь…».

— И как?

— Давай в другой раз поговорим, ладно? — попросил парень. — Не хочу сейчас. Не могу. Не способен.

— Понял. Выпить хочешь? — судя по депрессивному настроению, надо было поманить обычным безотказным средством. Валера выводил из любых состояний подобным образом кого угодно.

— Не хочу. Не сегодня, — коротко и быстро изумил Саша приятеля. Отказывается напиться? Это что-то… — Позже созвонимся, ладно?

Положив трубку, молодой человек отключил звук, оставив лишь вибрацию, и лег в очередной раз пластом. Марина… в самом деле, сможет ли он без неё теперь вообще? Его жизнь, его будущее, его судьба — с ней, только с ней, лишь с ней. А иначе как? Как по-другому? Да, по-другому только пить и останется. Без неё… слезы потекли из-под ресниц Саши. Нет, без неё ничего не будет, это невозможно! Марина должна быть, и мертвая хватка его любви устремилась через улицы, районы и пространства к её душе. Она её закуёт в кандалы и оставит у себя за пазухой. И с Мариной всё будет хорошо. Любопытно, а как выглядят души? Что они такое? Парень старался, как мог, сжечь хоть чем-нибудь время, перепрыгнуть мост из него и услышать уже, наконец, что всё прошло гладко, что Марина в безопасности. Но часы издевались и шли очень медленно. Минутная стрелка в его глазах двигалась как часовая. Несмотря на свет дня за окном ему казалось, что сумеречно и темно. Его света не было — его свет спал под наркозом, под хирургическим ножом, под искусственной вентиляцией легких и с искусственным кровообращением, опущенной до двадцати семи — двадцати шести градусов температурой тела, с подключенными датчиками, девушка, лежащая недвижимо на ровном столе. К его счастью, он не мог всего этого видеть и знать, иначе, скорее всего, ему стало бы ещё хуже.

Четыре часа дня минуло, а из клиники так и не звонили. Сашу начало лихорадить. Стоит ли попросить Виктора Николаевича позвонить туда самому? Он знал, то мужчина и сам беспокоится, но держит себя в руках. И ему следует себя держать. Согласившись на чай, молодой человек всё-таки вышел на кухню и теперь они вдвоем сидели молча, разделяемые столом, и боялись узнавать сколько теперь точно времени. Нужно было ждать, ждать и ждать. Наконец, к пяти часам, телефон отца Марины разбудил звонок. Быстрее поднимая его со стола и глядя на экран, мужчина едва не выронил вещь из рук, прошептав «жена!». Именно мать девушки должна была позвонить и сказать, чем закончилась работа хирургов. Сашка замер, смотря на то, как муж отвечает своей супруге, и лелея надежду, что всё обошлось благополучно.

Первые мгновения лицо Виктора Николаевича совершенно не менялось, и Саша не мог угадать, что тот услышал. Но потом складки на лбу того дрогнули, губы будто обмякли и во всем его виде отразилось спокойствие. Ещё не разбирая произносимых мужчиной слов, парень догадался, что Марина жива.

— … хорошо, да, я ещё позвоню тебе попозже, — закончил разговор папа его первой и единственной любви, и поднял взгляд на певца.

— Всё в порядке, да? — несмело прошептал он.

— Операция прошла нормально, — мужчина выдохнул и тут же повалился руками на стол, кладя на них лицо и качая головой. — Господи, спасибо, спасибо! Боже, как же это всё трудно каждый раз переживать, Господи…

Саша замер, давая выговориться и отойти отцу Марины от нервного напряжения. Ему самому захотелось подняться и бегать с нечленораздельными криками, но он впал в ступор, продолжая осознавать, что с его любимой всё хорошо и самые худшие опасения, к счастью, не подтвердились. Всё вокруг стало как-то солнечнее и прозрачнее, будто до этого заволоченное мутной дымкой. Даже звуки появились, хотя вроде бы их не было до последней минуты.

— Дядь Вить, — решился, наконец, побеспокоить его Саша. Мужчина поднял лицо. — А когда её можно будет увидеть? Я хотел бы навестить Марину…

— Не так быстро. — Он серьёзнее взглянул на парня. — Это только первый этап, сынок, подожди. Сейчас её переведут в реанимацию, там посмотрят день, как идут дела, и решат, переводить ли в палату. А там будет видно.

— Хорошо, тогда… могу я через вас узнавать, как всё обстоит? — ему кивнули и, взяв номер мобильного отца Марины, Саша, вежливо попрощавшись, покинул эту квартиру, в которой не только когда-то пережил самые великолепные часы любви, но и в которой теперь познал муки горести и ад непредсказуемого ожидания. Эти стены становились для него роднее, чем собственный дом, настолько пропитались важными вехами его жизни. Но и те и другие ему хотелось оставить в прошлом, чтобы начать всё заново, по новой, с нуля, с чистого листа, на котором не будет мазни и ошибок. С первой же, заглавной буквы, теперь стоило всё выводить с особым старанием и тщательностью.

Молодой человек отправился в общежитие, но не прямиком. Не ловя такси, он зашагал пешком по ближайшим, наизусть известным улицам и переулкам. Осень шуршала у него под ногами, шелестя ободряющим хрустом рассыпающихся иногда на мелкие части листьев. Ещё вчера они все были одинаковые, как рисунок на старом пестром ковре, где затерлись различия между узорами и границы рисунков. Сегодня же ржавость смылась свежестью, это были яркие и своеобразные краски: багряные, желтые, оранжевые, красные, канареечные, малиновые. Каждый газон укрылся под собственным неповторимым холстом с рыжим натюрмортом. Саша вдыхал сыроватый городской воздух, и внутри него ложилось слабое умиротворение. Марина где-то просто спит и поправляется. Самое тревожное миновало их, пусть теперь всё будет хорошо, а он подождет. Столько, сколько надо будет, лишь бы дождаться.

Войдя в родные пенаты общаги, парень ещё снимал ботинки, наступая на пятки, когда его вышел встретить Пашка, держащий в руке бутерброд и покусывающий его.

— Явился — не запылился, — пробормотал он, уминая хлеб с листом салата и ветчиной за обе щеки. — Я уж думал, тебя черти утащили. Где был-то?

Саша отставил обувь к стенке и, перешагнув чужую, подошел к подкаченному красавцу «Островов», выпрямившись.

— Да так… надо было.

— А глаза чего красные? — заметил друг.

— Не выспался, — отвел их Саша, потерев для верности веки.

— А я уж подумал, что плакал, — хохотнул гитарист, отступая в глубину кухни. Механически, приятель пошел за ним. Плакал ли он? Да, плакал. Должно ли ему быть стыдно? Ни капли. Даже мужчины имеют право на слезы, когда им слишком плохо, когда они переживают, иначе они уже не мужчины, а роботы.

— И это тоже, — без тени сомнений произнес вокалист. Паша удивленно обернулся, перестав жевать. Некоторое время постояв столбом, он вновь заработал челюстью, посмотрел, как сел товарищ, проглотил всё, что было во рту и опустился напротив.

— Санстар, ты ли это? Влюбился что ли?

— Влюбился. — Пальцы певца подобрали крошку со стола и смахнули её на пол. — Лет десять назад.

— Не хреново до тебя доходило, — мотнул головой Паша, оценив масштаб трагедии.

— Сам не в восторге. Надо менять операционную систему — слишком долго грузит информацию, — пошутил Саша, не рассчитывая, что товарищ окажется тем, с кем можно будет душевно поговорить о наболевшем. Этот человек всегда был не для таких тем.

— Знаешь, — вдруг начал тот, помолчав и отложив остатки бутерброда на доску для нарезки. — Когда ты мне сегодня впарил свои вопросы про Кристину, я положил трубку, а сам задумался. Ты плохо на меня влияешь!

— О чем задумался-то? — заинтересовался Саша, лишь на миг отвлекаясь от своих дум, хотя в голове всё равно трелью билось «Марина, Марина, Марина».

— О любви, — неловко признался Паша, в принципе не любящий все эти сопли и сантименты. — О чувствах.

— Надумал что-нибудь?

— Да, я хочу предложить Крис перебраться в Москву. — Саша открыл рот и вылупил глаза. — Не смотри на меня так!

— Но разве тебя не устраивало, что ваши встречи не слишком частые, что вы сохраняете свежесть первых встреч и вообще, если вы станете видеться больше, то разругаетесь в пух и прах?

— Лучше я буду с ней ссориться, чем не видеть её, — бросил Паша. — Когда я попытался ярко представить, что её может больше не быть, когда я долго погружался в представление этого, то, в конце концов, мне стало страшно. Если она исчезнет, а я проводил с ней так мало времени… на что я тратил его, почему без неё? Нет, пусть лучше она мне надоест здесь, при мне, замозолит глаза, но я точно буду знать, что был с ней столько, сколько мог быть.

— Эй, парень, да ты ванили переел! — засмеялся Саша, радуясь, что может парировать насмешки гитариста. Тот тут же замолчал и, приподнявшись, легонько ударил друга в бок.

— Поговори мне тут!

Вокалист встал и, подойдя к Паше, положил руку ему на плечо.

— Я рад, что ты смог понять это раньше, чем понял я. Надеюсь, всё же, вы с Кристиной доживете до старости, бранясь и хоть дерясь, но счастливо и вместе.

— Ну ты сейчас нарисовал просто восхитительную перспективу, я аж загорелся её реализовать, — продолжал иронизировать друг, но оба они понимали, что на самом деле стали всё воспринимать куда серьёзнее, чем ещё каких-нибудь пару дней назад.

Позже вечером Саша позвонил отцу Марины, спросив, нет ли каких новостей о её состоянии, но всё было по-прежнему. Вымотавшийся, молодой человек вырубился на подушке и проспал до раннего утра, когда его растолкал менеджер, и всё завертелось, как обычно. За исключением того, что больше он не забывал делать звонки и тревожил Виктора Николаевича в течение дня раза четыре, узнав, наконец, после обеда, даже ближе к ужину, что Марина пришла в себя и её перевели в палату. Подпрыгнув с радостным возгласом прямо в коридоре между администратором группы и посторонними людьми, Саша не обратил внимания на непонимающие взгляды. Он только благодарил все силы Земли за то, что всё идет, как надо, за то, что Марина идет на поправку. Он считал часы до встречи, и ненавидел свою обычно обожаемую работу за то, что она отвлекает его от всего этого, хотя она и помогала коротать минуты.

На четвертые сутки, до которых ежедневно звонил отцу Марины, а то и её матери, прося дать поговорить с девушкой, Саша получил разрешение навестить возлюбленную на следующий день. Но поговорить ему дали с ней по телефону лишь однажды, и то очень коротко. Услышав слабый, но достаточно довольный голос Марины, молодой человек ощутил себя самым счастливым на свете. Из лопаток проросли невидимые крылья, на которых он порхал до самой поездки в больницу. Никогда он ещё с таким нетерпением не стремился в подобные учреждения и был готов расцеловать каждого встречного в белом халате. Да и они отвечали ему любопытными взглядами и улыбками, поскольку узнавали знаменитость, внезапно оказавшуюся так близко.

Родители Марины вышли из палаты, передав ему один халат, в котором положено было заходить.

— Пожалуйста, не заставляй её испытывать никакие эмоции, — наставляла мать, не давая ему быстрее перешагнуть порог, как ему того бы хотелось. — Расстраиваться ей не нужно, и смеяться больно, шов всё-таки… и слишком близко к ней не подходи, не хватало ещё вирусов с улицы, хватило уже инфекций! — женщина вздрогнула, вспоминая пережитое, а Сашка активно кивал, впитывая все указы и не собираясь их нарушать. — Не задень там ничего, и не утомляй её…

— Идем, Лен, пусть мальчик уже войдет, — остановил мать её муж и, придерживая её под руку, они удалились в сторону холла. Вдохнув полную грудь прокварцованного больничного воздуха, Саша открыл дверь и тихо шагнул.

Марина была наготове и ждала его появления. Специальную гнущуюся койку для больных приподняли в изголовье и подложили под спину девушки подушку, чтобы она могла почти ровно сидеть, удобно откинувшись. Парень старался не пялиться на то, в каком она была положении, но невозможно было не заметить всего, даже если смотреть исключительно на её бледное, но улыбающееся лицо. К шее, пластырями, был примотан катетер с двумя выходами, сейчас закрытыми, а вот на локтевом сгибе к вене была проведена капельница, ведущая к лекарствам, возвышающимся рядом на металлической стойке, похожей на вешалку. Волосы Марины были аккуратно забраны назад, делая её черты острее и худее обычного. Свободная рубашка закрывала тело, но в неглубоком вырезе всё равно была видна повязка на груди, до самых ключиц.

— Привет, — шепотом поздоровался Саша, не решаясь подойди, хотя для него заранее поставили стул в метре от постели Марины.

— Привет, — засмеялась она негромко. — Ты чего шепчешь? Мне же не на уши операцию делали.

— Я… я не знаю, — растерялся парень, поставив полный пакет гостинцев с краю и, наконец, пройдя на приготовленное ему место. Эта её улыбка… она парализовала его. Она была точь-в-точь такой, какой была тогда, давным-давно, без налета той озлобленности и бездушности, завладевших Мариной в последнюю ночь их встречи. Саша стал догадываться, что ожидание грядущего испытания сделало её такой в тот миг, и вот сейчас, уцелевшая и пережившая, Марина стала прежней. Той самой, от которой он сходил с ума. Впрочем, от какой Марины он бы теперь не сошел? Певец покряхтел в кулак, прорезав голос. — Ты, по-моему, похудела. Ты хорошо ешь?

— Да мне пока не слишком много всего можно. Организм ещё толком не ожил, — девушка, смущаясь и не зная, чем их занять, завертела в руках непонятную штуковину, лежащую на ней, вроде пульта от телевизора, только толще раза в три. Сашка проследил, что провода из этой хреновины уходят под простыню, которой была накрыта Марина.

— Это что такое? — опустились сами собой его брови.

— А, это? — стало ясно, что она уже даже не обращала на предмет внимания. — Это называется пейсмейкер. Он задаёт ритм сердцу, чтобы оно правильно тикало. Ну… во мне же теперь искусственный клапан, протез. Он сам по себе не знает, как ему надо биться, поэтому пока он не освоится, вот эта вещь ему помогает.

— Погоди… она что, к тебе подключена?! — округлил глаза Саша.

— Да, провода идут прямо вовнутрь. Их где-то через неделю только вытащат, если всё будет хорошо. Спать с этим не очень удобно, но я почти привыкла. — Марина так говорила обо всем этом, что парень диву давался, как она держит себя в руках. Он бы уже истерировал и ныл, что его всё достало, что ему всё мешает и всё болит. Ведь болит же? Не может не болеть, когда тебя разве что напополам не разрезали, разводя грудную клетку и ковыряясь в ней. — Это из-за неё мама мне не даёт мобильный. Излучение может сбить аппаратуру, как считается.

— Ужас какой… — только и смог изречь артист.

— Да нет, нормально. — отмахнулась Марина. — Неприятно током когда вшибет неожиданно, если ритм сбивается, а так даже не чувствуется. Всё в порядке.

— Ты мне и в прошлый раз так сказала. — неподдельно волнуясь, напомнил Саша. — Ты не сказала мне…

— Я не хотела. Зачем тебе оно надо было? — опустила взгляд прооперированная.

— Мне надо знать всё, что с тобой связано, — твердо отрезал молодой человек. — Кстати, всё хочу узнать… так что насчет твоего жениха? Он у тебя реально есть, или это было сказано, чтобы я отвалил подальше и больше не смел показываться тебе на глаза?

— Он у меня был, — признала девушка. — До самого последнего момента. Но я поступила с ним так же: ничего не сказала о своём состоянии и пропала. Но отец сказал, что он мне и не звонил, и не искал меня. Если ему всё равно, то я имею право сказать, что больше у меня парня нет.

— Нет, есть. — Саша подвинул немножко стул, всё ещё помня слова матери Марины «не приближаться слишком близко». — Я твой парень, Марин. Всегда им был, есть и буду.

Девушка подняла глаза с пролегшими под ними тенями. Их взгляды встретились. Но, никто не успел бы досчитать и до десяти, как она широко улыбнулась.

— Не нужна я тебе такая, Саш. Одумайся. Оставь эту благотворительность. Если я здоровая тебе эти годы и не вспоминалась, то сейчас очевидно, что тобой руководят совсем не те чувства…

— Марина, — рука так и тянулась лечь сверху на её ладонь, но он сдерживался. — Я не буду с тобой спорить. Тебе нужен покой. А рассудит нас с тобой время.

— Время нас уже рассудило, разве не ясно? — между её бровей пролегла морщинка, которую хотелось сдуть с её такого юного для двадцати трех лет личика. — Так давно мы друг друга знаем и…

— И всё ещё любим друг друга, не так ли?

Девушка опять пронзительно посмотрела на него, но Сашка лишь расплылся в улыбке без повода. Ей было не понять сейчас, что он видит её и уже от этого счастлив. Ей было не понять, что он испытал в ту ночь, в тот день, хотя она и испытала не меньше. Не меньше, даже больше, но не то. Она не боялась остаться без него, она не знала, что это такое, когда мир грозит рухнуть, хотя с тобой всё и в полном порядке.

— Пройдет ли ещё год, десять лет или жизнь, Марин, — заполнил пустоту своим ласковым шепотом парень, потому что она всё ещё молчала, читая что-то в его глазах. — Моё сердце будет всё так же принадлежать тебе, потому что ты мой… как ты сказала, это называется?

— Пейсмейкер, — засмеялась девушка, и тут же остановилась, прижав руку к груди. Ткани ещё срастались, и каждое лишнее движение отдавало тягучей болью. А чихать вообще было настоящей пыткой, от которой, казалось, кости внутри рассыпались. — Не очень-то звучит для комплимента.

— Это не важно, я и не Есенин, чтобы тексты красивые сочинять, — Саша сомкнул пальцы своих рук и решил закончить. — Так вот, ты не то, ради чего я живу. Ты то, чем я живу и благодаря чему живу. Ты моё биение сердца.

Александр «Санстар» вышел из такси и успел сделать лишь два шага по тротуару, когда у него зазвонил мобильный. Не очень довольный остановкой, он всё-таки дотянулся за телефоном в задний карман джинсов, намереваясь просто бросить взгляд на экран и не поднимать. Но там высвечивалось имя Валеры, и парень решил, что уж с другом-то перекинуться парой словечек успеет.

— Внимательно слушаю, — поднял Саша, хотя бравадный пролог был лишен искренности. Если речь Валеры затянется, то младший готов был прервать его и сообщить о том, что у него дела поважнее имеются.

— Приветствую тебя, гастролер! Что насчет пображничать вечерком? — не откладывая цели в долгий ящик, тут же спросил его мужчина и замолчал, ожидая быстрого согласия, поскольку они не виделись уже недели три-четыре из-за пребывания «Островов удовольствия» в Финляндии, чьи клубы с удовольствием принимали популярных зарубежных рок-музыкантов.

— Нет, сегодня не могу, — без тени сомнений ответил, вопреки ожиданиям, Саша.

— Как? Разве ты не прилетаешь после обеда в Москву?

— Уже прилетел, — улыбнулся парень, перетаптываясь нетерпеливо на месте. — Но вечер у меня уже запланирован.

— Ага, кутишь с другими, спиваешься без меня и насыщаешься отвязными похождениями, бросив старого товарища? Ну-ну! — засмеялся мужчина.

— Да, всё именно так, — почти совершенно серьёзно заверил молодой человек, поглядывая на букет цветов во второй руке. — Вернусь в общежитие под утро никакущий, так что даже не пытайся дозвониться после полуночи.

— Ладно, как скажешь. Не буду задерживать, — выдохнул товарищ и мягким и дружеским тоном добавил: — Передавай привет Марине!

— Обязательно! — расслабился Саша, обрадовавшись, что его поняли без слов. — Без обид? Посидим же в другой раз?

— Конечно, о чем ты! В конце концов, твоя оседлость может толкнуть меня на хорошее дело, и я тоже найду себе бабу.

— Не смеши.

— Нет, ну а что? Мне уже есть восемнадцать, почему нет?

— Тебе скоро разве что не два раза по восемнадцать, хватит прибедняться! — развеселился Саша, тронувшись с места и подойдя к домофонной двери.

— Я ничего не слышал! Как ты можешь напоминать мне об этих страшных цифрах? Я вычеркну тебя со своей вечеринки на день рождения, как потенциальную опасность, озвучивающую правду.

— Хорошо, сделаем вид, что её никто кроме меня не знает. Всё, я побежал, созвонимся! — распрощавшись с Валерой, парень набрал номер квартиры и, первой удивив мать Марины своим ранним появлением, вторгся в подъезд, в лифт, и вот уже стоял на пороге, где в дверях застыла удивленная девушка, не успевшая даже выпустить из рук расческу.

— Ты уже прилетел? Я думала позже… я не успела нормально одеться…

Саша преодолел разделяющее их пространство и, осторожно наклонившись, поцеловал Марину в губы, положив ладонь на её талию и не прижимая к себе девушку. Та подалась вперед сама и жарче поцеловала возлюбленного.

— Уже почти десять месяцев прошло, — прошептала она, кокетливо улыбнувшись. — Я же не хрустальная теперь навсегда… можешь обнять немного крепче.

Приложив совсем на чуть-чуть больше сил, Саша приобнял Марину, по-прежнему заботливо боясь как-то навредить ей. После операции три месяца врачами воспрещалось как-либо давить, стеснять её, заниматься сексом и даже спать как-то иначе, кроме как на спине — чтобы все косточки срослись ровно. Всё это было с его стороны терпеливо выдержано и привычки остались до сих пор, вовсе не отягощая его, а даже в какой-то мере открыв ему новое удовольствие этой нежной заботы.

Взяв у Саши цветы, девушка развернулась, чтобы поставить их в вазу. Родители, поздоровавшись, понимающе удалились в другую комнату, чтобы не мешать давно не видевшимся влюбленным. Пока она набирала воду, парень подошел сзади и ласково поцеловал её в шею, не говоря ни слова и замерев, блуждая глазами по изгибу её плеча, спины, загривка, ведущего к линии волос. Он разглядывал маленькое ушко и забранные за него прядки.

— Ты, конечно, открылся мне с новой стороны, ни разу не опоздав за последнее время, — шутя, говорила Марина, не видя затылком его покоренных и таких внимательных глаз. — Но то, что ты стал появляться даже раньше — это что-то!

— У меня теперь постоянная паническая атака, — пояснил Саша. Девушка удивленно обернулась, упершись в его грудь вазой с букетом.

— Что-что? Какая атака?

— Страх прожить без тебя хоть на одну минуту меньше, — глаза в глаза, произнес это он. Марина закусила нижнюю губу, чувствуя, как откуда-то из глубины поднимаются слезы.

— Тогда нам следовало бы опять начать жить вместе… — робко предположила она.

— А когда я уезжаю? Оставить тебя в квартире одну? Ни за что. За тобой кто-то должен присматривать.

— Саш… — он приложил палец к её губам и тут же поцеловал их, забрав у неё вазу и отставив на стол рядом.

— Не спорь. Но сегодня, конечно, я хотел бы тебя забрать в общежитие. Или лучше в кино? Или посидим где-нибудь?

— Нет-нет, не хочу никаких людных мест. Лучше с тобой наедине. — Марина обвила его руками и положила голову на грудь. — Я так соскучилась…

— Я сильнее, — задиристо, как когда-то в юности, поддразнил Саша и, чмокнув девушку в макушку, отпустил её собираться дальше, побредя за ней в её спальню, где она, не смущаясь его, выбирала наряд и проверяла перед зеркалом, что лучше подойдет ей к данному случаю. Они столько лет знали друг друга, почти всю жизнь были где-то рядом, даже когда не близко. Они знали друг друга наизусть, будто были не только любовниками, женихом и невестой, но и друзьями, кузенами, кем-то очень-очень родным друг другу.

Саша, опершись на дверной косяк, смотрел на аккуратно суетящуюся Марину и солнце, проходившее из окна мимо неё, и падавшее ему в лицо, одаряло его таким домашним уютом, что он казался ему сверхъестественным. Магия стопроцентного попадания в нахождении своего человека завладела им. Как много времени ему понадобилось для того, чтобы очистить взор! Нет, возможно, волшебство было не это, а наоборот, он находился под чьими-то гнусными чарами, сделавшими его слепым: чары славы, денег, мирской пустой суеты, тщеславия, желания погрузиться во все доступные удовольствия. Но он освободился от них, и теперь, теплыми лучами и замедленной мелодией любви, витающей в воздухе, Саша погружался в безоблачное счастье. То самое, которое нужно для любых свершений. Ведь разве взбираешься на гору для того, чтобы навсегда остаться на холодной и снежной вершине? Нет, на вершину есть смысл взбираться только тогда, когда знаешь, что есть куда вернуться, что есть кто-то, кто ждет тебя внизу, кому ты расскажешь, каково было на пике этой горы. Как, замерзнув на этой высшей точке, водрузив на неё флаг своей гордости, ты вдруг понял, что сидишь там один, как дурак, и очень хочешь обратно, потому что сверху стало виднее, сколь прекрасно всё то, что ты внизу оставил. И после всего этого важно правильно спуститься, а не упасть, чтобы разбиться о собственные честолюбие и амбиции ещё раз.

— …или лучше эту? — вырвала Сашу из задумчивости Марина, показывая на одну из своих футболок. Но тут же покачала головой, обратив внимание на её вырез. — Нет, слишком глубокий, будет видно шрам…

— Какая разница? — он подошел и, вернув футболку ей в руки, оттянул ворот домашней майки, взглянув под неё. — Ты же не думаешь, что тебя что-то может испортить?

— Но ведь это некрасиво…

— Марин, тебе чьё мнение важнее: моё или какого-нибудь прохожего?

— Твоё, конечно же, — не думая, выбрала она.

— А для меня ты красивая вся. Как угодно, с чем угодно и в чем угодно. — Саша настойчиво потянул с неё майку, сделав выбор в том, что одеть взамен. — На улице жарко, а значит надо одеть что-то полегче.

— Ладно… — неуверенно сдалась Марина. Молодой человек обнял её легонько сзади, и она вспомнила, как он гладит каждый миллиметр её тела, как покрывает поцелуями этот рубец и каждую ночь, что они проводили вместе за последние семь месяцев, в каком-то священном трепете готов был ласкать её без стеснений и заминок, не видя в ней никаких недостатков, даже тех, которые она сама в себе находила. — А ты знаешь, что я люблю тебя?

— А я всё равно ещё сильнее!

— Ну, перестань… — улыбаясь, имела в виду эти мерки Марина.

— Не могу. Я всегда буду любить тебя, с этим ничего не поделаешь, — перевел тему Саша.

— «Всегда» — такое громкое слово…

— Я не претендую на «всегда» в масштабах вечности, — смиренно сдался парень. — Я могу отвечать только за своё собственное «всегда». До того момента, когда не станет самого меня.

— Как же ты повзрослел…

— Это плохо?

— Нет, мне нравится.

— Значит, раньше я тебе нравился меньше? — озорно поинтересовался Саша.

— Не придирайся к словам! — едва толкнула она его сложенным кулачком. — Просто ты всегда говорил, что хочешь оставаться в душе ребенком…

— … а тебе не нравилось то, что я безалаберный и безответственный, как мальчишка, и не хочу серьёзнеть. Но вот, оно пришло само, без моего ведома.

— В какой момент? — заранее догадываясь об ответе, всё равно спросила Марина.

— В тот момент, когда в настоящей действительности ты мне стала нужнее, чем в воспоминаниях о прошлом. В тот момент, когда я перестал грезить и понял, что стремиться к чему-то можно бесконечно, но ценить нужно только то, что уже рядом. В тот момент, когда вместе с твоим сердцем вылечили мою душу.

Они взялись за руки после того, как Марина натянула свою футболку и закинула сумочку на плечо. Вот так иногда обретается любовь: без скитаний по свету, без подвигов, без излишеств и сотен попыток с разными партнерами, без требований доказательств и капризов, без опасных захватывающих приключений, в которых двое находят друг друга. Приключения нужны тем скучающим, кто никогда не знал бед и проблем. А те, кто их познал, молча научаются хвататься за самые неуловимые шансы и уже не размениваться на мимолетные, ничего не стоящие соблазны. Любовь, как и дружба, познаётся в беде, но когда она есть, разве страшны тогда хоть какие-нибудь беды?