Бинтование душевных ран или психотерапия?

Золотухина-Аболина Елена Всеволодовна закончила в 1975 г. философский факультет Ростовского государственного университета.

В настоящее время является доктором философских наук (с 1990 г.), профессором кафедры истории философии и философской антропологии философского факультета РГУ. Академик Академии гуманитарных наук.

Елена Всеволодовна работает в русле философской антропологии, этики, экзистенциальных проблем философии. В настоящее время ее очень занимает тема сознания. Именно экзистенциально-этическая проблематика и вопросы о работе с человеческим сознанием привели ее к сюжету психотерапии.

От автора

Когда некоторое время назад мне предложили принять участие в написании книги, посвященной психотерапии, я усомнилась и задумалась.

Действительно, я — не психотерапевт и не его пациент, стало быть, не нахожусь в том сложном взаимодействии, изнутри которого наиболее естественно обсуждать тему терапии.

Более того, по отношению к психотерапии у меня нет ни страстной любви, ни активного неприятия, что позволило бы, размахивая интеллектуальным оружием, отстаивать некую конкретную позицию: то ли «Ура!» психотерапевтам, то ли «Ату!» их.

Я — философ, т. е. существо в некотором роде отстраненное, рефлексивно-критическое, то самое, что, прищурив глаз, оценивает: «С одной стороны, оно, конечно, так, но, с другой, оно, судя по всему, эдак…»

Поразмышляв подобным образом, я поняла, что мои практические слабости (отсутствие пристрастий и личного опыта общения с психотерапевтами), быть может, как ни странно, пойдут только на пользу предложенному мне делу. И без меня найдутся люди, которые со всем пылом сердца прославят психотерапию или обвинят ее в никчемности. Моя же задача — попытаться быть «третейским судьей», посмотреть на психотерапию глазами философа, учесть все «за» и «против», выявить условия и ограничения, при соблюдении которых работа с человеческой душой дает зерна, а не плевелы.

Хороша ли психотерапия? Хорошая — хороша, а плохая — весьма дурна. Важно только отличать первую от второй. Но именно этот вопрос нередко остается не проясненным.

Стоит также определиться со следующими вопросами:

• Кто действительно нуждается в профессиональной помощи терапевта?

• От какого состояния и к какому приходят (должны приходить) люди в результате лечения?

• Каким, по идее, должен быть психотерапевт, чтобы он помог человеку, а не навредил?

• Все ли действующие и общепринятые методики хороши для разных человеческих характеров?

• Какие мировоззренческие концепции особенно «психотерапевтичны»?

• Как влияет на наше психологическое здоровье современная пресса и телевидение?

• Может ли человек выступать для себя психотерапевтом и как ему в этом способны помочь специалисты?

Обсуждению этих сюжетов и посвящено дальнейшее изложение. Разумеется, окончательных ответов на поставленные вопросы нет, да и быть не может, но я сочту свою задачу выполненной, если хотя бы прорисую контуры возможных решений.

1. Кто нуждается в психотерапии?

Согласно общепринятой точке зрения, к психотерапевту на прием приходят невротики. Слово «невротик», родившееся вместе с психоанализом и тесно связанное с психотерапией, стало в последние десятилетия широко известно во всем мире. Шутки типа «ежедневный невротизм истощает организм» весьма популярны в интеллектуальных кругах, где немалая часть публики, полушутливо вопрошает: «Да кто из нас не таков?»

Невротика обычно представляют нервным тревожным субъектом, то мрачным, то истеричным, заламывающим руки, конфликтующим с окружающими, утопающим в неадекватных реакциях, иногда подозрительным, иногда пристающим к другим как пиявка. В общем, довольно неприятная личность. Хотя и страдающая.

В то же время невротичность считается как бы неким симптомом неординарности и тонкости восприятия. «Художники — они невротитки… Ученые? — Да психи, ей-богу… А политики… — все как один «с приветом»! Вы только посмотрите: вон тот ручонками крутит и крутит, а этот пьет по ночам — внутренние конфликты решает, а у самого знаменитого, вы слыхали, Эдипов комплекс!»

Впрочем, не стоит зазнаваться! Отечественный рабочий класс вместе с бывшим колхозным крестьянством в наши дни также не лишены невротизма. Потому что плохо им, гадко-прегадко и очень часто жить не хочется….

Можно сказать, что возникшее в чужих краях слово «невротик» стало в «окаянные дни» рубежа тысячелетий обыденной характеристикой не только «среднего западного человека», но и человека нашего, прежде вроде бы цельного и душевно чистого. Хотя был ли он когда-либо чистым и цельным? Может быть, это не более чем миф…Стоит лишь открыть любимые нами романы Федора Михайловича Достоевского, и появится целый психоневрологический санаторий, череда иллюстраций к более поздним работам З. Фрейда, Э. Берна, К. Хорни. Амбивалентные страсти, беспочвенные страхи, маниакальные стремлений, сверхценные идеи, сатанинская гордыня и жертвенная любовь — все это мы в полной мере находим у классика русской литературы. И заметим, что в большинстве своем речь идет вовсе не о клинических случаях, а об обычных людях из обычных российских городов — о мещанах, дворянах, разночинцах… Современный невротик так же разнообразен и многонолик, его можно встретить во всех общественных слоях, и, как и прежде, когда он был еще безымянным, он льет свои то видимые, то невидимые миру слезы.

Итак, невротики — это в представлении массового сознания целая армия разномастного народа, который душевно страдает и вольно-невольно превращает свою жизнь и жизнь своих близких в добротную репетицию преисподней.

Стоит заметить, что речь идет не о тех людях, кого однократно постиг жизненный удар, личностная катастрофа или житейское потрясение. Даже непрофессионалы, весьма далекие от психотерапевтических проблем, улавливают разницу между постигшим человека горем, которое надо, собравшись с духом, преодолеть, и ползучей внутренней заразой, капля за каплей отравляющей вроде бы нормальному и успешному человеку его дни и ночи, часы труда и отдыха. Невротизм — состояние длительное, труднооборимое, это хроническая психологическая хворь, нередко имеющая истоком давно забытые впечатления не совсем розового детства. Можно сказать, что в обыденном сознании невротик — это человек в чем-то психологически ущербный, надломленный, внутренне неблагополучный. И, конечно, он нуждается в помощи. Другой вопрос, где и как он может ее получить.

Западный невротик уже целый век аккуратно платит денежки, посещая своего психоаналитика или психотерапевта, проходит тренинги в группах поддержки или развития. Наш родной российский — реже посещает немногочисленных специалистов, он исповедуется друзьям и родственникам, пьет водку и читает книжки, надеясь найти в них ответ на свои больные вопросы. Но так или иначе смягчения своего внутреннего дискомфорта ищут все, ибо жить с болью в душе и проблемами в судьбе трудно.

Набросав несколькими штрихами портрет невротика, каким он сложился в глазах непросвещенной публики, попробуем более подробно и с учетом мнения профессионалов разобраться в том, какие именно люди действительно нуждаются в психотерапевтической помощи и почему. Условно разделим их на три группы.

Первая группа — это люди, которые переживают внутренний кризис в той или иной его форме. (Например, война, катастрофа, теракт, потеря близких, нахождение в плену или в концлагере, претерпевание больших страданий.) Они не невротики, но вполне могут стать ими, если не получат вовремя психологической помощи.

Мы, к сожалению, слишком хорошо знаем, что практически все, кто воевал в Афганистане и Чечне, нуждаются в профессиональной психотерапии, в восстановлении психологического равновесия, в новых стратегиях приспособления к жизни.

Дело это святое и необходимое. Я знаю, что в наши дни опознавать тела погибших вместе с родителями, ищущими сыновей, ходит психотерапевт. И тот же психотерапевт ведет работу с молодыми солдатами, вернувшимися из зон боевых действий ранеными и контуженными. Он помогает им скорее восстановиться, чтобы либо вернуться на передовую, либо суметь построить новую жизнь «на гражданке».

Конечно, на это можно возразить, что в прошлых войнах, которых человечество претерпело немало, никаких психотерапевтов не было, и ничего, выживали, справлялись. Справлялись, конечно. Но какой ценой? Вопрос о цене здесь очень важен. И потом, кто подсчитывал количество тех, кто «не справился»: спился, опустился, сошел с ума, получил нервное расстройство на всю оставшуюся жизнь? Образ угрюмого израненного вояки, яростного, припадочного, поистине «получеловека» проходит через многие литературные произведения.

В сущности, некоторые люди сами справляются и с ранениями, и с болезнями, выживают несмотря ни на что. Однако это не означает, что не надо никого лечить и ни за кем ухаживать.

Кроме того, в былые времена «психотерапевтическую работу» с находящимися в кризисе людьми отчасти проводили священники. Но это было возможно лишь при достаточно массовой и глубокой религиозности, чего давно нет в наши дни.

Вторая группа — это люди, которых миновали войны, землетрясения и катастрофы. Их психологический кризис носит личный характер и внешне взгляду может показаться почти беспочвенным. Это несчастная любовь, разбитые надежды, рухнувшие по каким-либо обстоятельствам жизненные планы. Это разочарование в себе — своих способностях и возможностях. Жил-жил человек, все у него складывалось «по уму», линия судьбы выплеталась без особенных проблем и вдруг оказалось, что он не в состоянии реализовать задуманное, что мечты — несбыточны, усилия — напрасны. И человек «входит в штопор», впадает в депрессию, теряет уверенность в себе, видит мир в черном цвете.

Надо сказать, что кризисы подобного рода нередко действительно разрешаются самим «ходом жизни», без вмешательства специалистов. Но лишь в тех случаях, когда они не слишком глубоки, не подрывают самих основ личности. Тогда постепенно, при тактичной поддержке близких людей пострадавший восстанавливает оптимистическое мировосприятие, утраченную самооценку, начинает приобретать новые надежды и строить новые планы. А если травма была чересчур глубока? Тогда душевные раны надо заботливо лечить врачу-специалисту, который поможет пациенту избежать таких возможных отчаянных решений, как самоубийство, членовредительство, покушение на чужую жизнь, увлеченность идеей мести или же, напротив, даст возможность преодолеть сковывающую апатию.

Третья группа — это люди с возможными кризисами, такие как переход от детского к подростковому возрасту или наступление старости (причем, в первую очередь социальной старости, когда человек отходит от привычных дел). Однако мы не будем останавливаться подробно на этом вопросе, который широко обсуждается в книгах, посвященных возрасту человека.

Вторая группа людей — это собственно невротики, те самые люди, с исследования и лечения которых начинал свою деятельность 3. Фрейд. Возможно, невротики когда-то перенесли кризисную ситуацию или просто отдельное частное потрясение. Возможно, на них повлияли события раннего детства или общий ход жизни. Но как бы то ни было, это люди, страдающие прежде всего функциональными расстройствами, которые не имеют видимых соматических причин.

Человек может заикаться, лежать в параличе, страдать тиком лица или истерической рвотой, у него могут быть многочисленные «ползучие» расстройства разных органов, которым обычные врачи не находят никакого объяснения. Пациент вроде бы здоров, но в то же время болен. Психотерапевт ищет скрытые причины болезни в бессознательном пациента, выявляет латентную связь между психологией и физиологией, вскрывает и предъявляет сознанию те патологические связи, которые когда-то сложились между эмоциями и функционированием разных систем организма. Так, человек, напуганный в раннем детстве собакой, может потом всю жизнь падать в обморок при всяком звуке, напоминающем лай. Или внутренний протест против необходимости выполнять нелюбимую работу — преподавать в школе — заставляет горе-учителя все время начисто терять голос. И сколько бы бедолага ни ходил к отоларингологу, он не избавится от афонии, пока не сменит характер деятельности.

Психосоматические расстройства, страхи, фобии, не дающие человеку вести нормальную жизнь, важнейшее поле деятельности психотерапии, которая действует здесь, применяя целый арсенал разнообразных методик — от классического психоанализа с его свободным потоком ассоциаций до телесной терапии и нейролингвистического программирования. Совершенно очевидно, что такого рода проблемы не могут решаться «самой жизнью», друзьями, знакомыми и родственниками. Речь уже идет не о бинтовании душевных ран. Полученные давным-давно, они вроде бы зажили, но оставили рубцы и спайки, уродливые шрамы, которые деформируют эмоции и волю человека. Все дело в том, что без помощи специалиста страдалец-невротик никогда сам не поймет причин собственных недомоганий, преследующих его болезней, сбоев поведения, внезапного панического ужаса. А раз не поймет, то и не сможет повлиять на причину, с отменной устойчивостью порождающую его неприятности.

Мы прекрасно знаем, что если у нашего друга страх высоты, и уже на третьем этаже он начинает обливаться холодным потом и дрожать, нелепо сто пятьдесят раз повторять ему: «Не бойся, не бойся». Нелепо также высмеивать или дразнить его, слова теряют в этих случаях смысл. Известны ситуации, когда люди, имеющие подобные фобии, пытались преодолеть их, «идя на Вы», например, отправляясь вопреки страху в альпинистский поход. Такие опыты, как правило, кончаются плачевно, ибо обладатель фобии не только падает в пропасть сам, но и тянет за собой других.

Настоящие длительные невротические расстройства, коренящиеся во тьме прошедших лет, излечиваются только специалистами.

Третья группа — и это самая обширная группа — не могут наладить отношения с миром и судьбой, отчаянно страдая от этого. Именно они и составляют в массовом сознании образ «невротической личности нашего времени» (термин К. Хорни).

Можно сказать, что сейчас это главные посетители психотерапевтов, хотя специалисты не всегда именуют их невротиками. Они говорят о «невротическом поведении». Человек с невротическим поведением превращается в настоящего невротика тогда, когда болезненное начало начинает безраздельно доминировать, подминая под себя всякое здравое решение и саму жизнь.

Опираясь на мнение западных психотерапевтов и теоретиков психоанализа (Э. Фромм, К. Хорни, Э. Берн и др.), мы можем вывести ряд внешних симптомов невротического состояния, которые указывают нам на необходимость профессиональной коррекции внутреннего мира индивида:

Скрытая и явная тревога и страх по отношению к миру и к людям, глубинное отсутствие уверенности в себе, принимающее разные компенсаторные формы, «базовое недоверие», неумение полноценно наслаждаться жизнью. Это неумение наслаждаться реальными, открытыми, живыми отношениями заставляет невротиков черпать сомнительного свойства удовольствия в негативных реакциях других людей.

Подобный тип взаимоотношений прекрасно описан Э. Берном в его книгах об «играх», отравляющих человеческую коммуникацию. Я бы добавила, что невротические радости подчинены принципу: «За неимением туалетной бумаги пользуемся наждачной».

Самоотчуждение: длительное и устойчивое неприятие себя либо полное некритическое самооправдание и самовозвеличивание (отождествление себя с идеалом).

Здесь речь идет о жестоких «самоедах», вечно проклинающих собственное несовершенство, и самовлюбленных Нарциссах, полагающих, что они-то всегда «comme il faut». И если вторых общество нередко открыто осуждает или ставит их гордыню под сомнение, то первые порой поэтизируются, особенно у нас, в России, где любят «вечную неудовлетворенность собой», игнорируя ее откровенно невротический характер.

Неумение любить, неспособность построить более или менее гармоничные отношения, стремление к полному владению другим человеком или к полному ему подчинению. Тягостные привязанности или быстрое разрушение любого человеческого союза.

Вокруг нас полным полно «несчастной любви». Это может быть неразделенная любовь к другому человеку, который отверг любящего (чаще — любящую). Однако любящая не отступает от своего и преследует бедную «жертву любви» даже на Северном полюсе… Невротическая природа такой «страсти» очевидна.

Это может быть любовь-господство и любовь-рабство, когда внешне мирная супружеская жизнь ня деле является скрытой копией отношений узника и тюремщика.

Бесконечные взаимные обиды, мания измен, неуемная подозрительность — все это черты скрытого невроза, так же, впрочем, как и завзятая холодность и панический страх перед привязанностями.

Отсутствие в поведении гибких стратегий. Слепота, жесткость в проведении одной поведенческой линии. Невротик — тот, кто многократно, с незавидным в данном случае упорством «наступает на одни и те же грабли».

Один невротик всегда стремится доминировать, не разбирая, с кем имеет дело. Другой — постоянно подавляет себя во имя чужих интересов. Третий неизменно подозревает других в агрессии и прячет свое «Я», даже там, где это совершенно не нужно и только мешает контакту: в дружбе, любви, отношениях, которые не могут существовать без доверительности. Девиз невротика: «Что поделаешь, я таков!»

Маниакальное однообразие стратегии и тактики приводит к тому, что травматичные ситуации все время повторяются, приводя ко все большей тоске и депрессии. Так, некоторые невротики всегда ссорятся с начальством, независимо от характера последнего, другие всегда выходят замуж за алкоголиков или женятся на путанах, кто-то бесчисленное количество раз попадает в положение «козла отпущения». Как показывает Э. Берн, людьми часто руководят «невротические сценарии», сковывающие их свободу. Там, где «нормальный человек» живо предпримет нетривиальные шаги, невротик будет упрямо пробивать лбом все ту же стену.

Впрочем, в какой-то момент, осознав тупиковость избранного пути, он может попытаться применить другую стратегию. Однако и это не даст ему успокоения и мягкого решения проблемы: две стратегии будут сталкиваться, словно бараны на узком мостике, вышибая друг у друга искры из рогов. Человек в этом случае все время испытывает чувство вины из-за «измены себе» и непоследовательно мечется от одного вида поведения к другому, чем окончательно сбивает с толку своих партнеров по общению. Сегодня без причин люблю и каюсь, завтра без всякого повода впадаю в агрессию… И так все время. Крайне утомительная форма коммуникации.

Следует заметить, что невротическое поведение — вещь заразная в прямом смысле слова. Если рядом с вами находится тяжелый невротик, со всей искренностью шарахающийся каждый день от одной стратегии к другой, вы скоро обнаружите, что начинаете втягиваться в «логику» его поведения. Вы начнете ставить заградительные барьеры, чтобы уберечь себя от очередной травмы и т. д. Ваше собственное поведение перестанет быть спокойным, открытым и доброжелательным, как бы ни нравился вам ваш невротический друг. Складываются невротические отношения, которые могут охватывать как двух участников, так и более крупные группы людей.

Драматическая черта невротического состояния, осложняющая обычно распознание невроза и его преодоление, — поистине сатанинская гордыня невротиков и идеализация ими собственного образа «Я». Невротик мыслит себя совершенным, соответствующим идеалу, богоподобным и считает невозможным, невыносимым, позорным отступление от идеального образа. Отсюда его ненависть к своему реальному существованию, полному несовершенства.

«…Идеальный образ невротика, — пишет К. Хорни, — не только создает у него ложное убеждение в своей ценности и своем значении; он, скорее, похож на чудовище Франкенштейна, которое со временем пожирает все лучшие силы своего создателя. В конце концов, он отбирает себе и влечение человека к развитию и его стремление реализовать свои возможности. А это означает, что человек больше не заинтересован реалистически подойти к своим проблемам или перерасти их и раскрыть заложенное в нем; он привязан теперь к актуализации своего идеального "Собственного Я" (Хорни К. Невроз и личностный рост. СПб, 1997. С. 306.).

Потеря радости жизни и утрата ее смысла.

Темой «ноогенных неврозов» активно занимался в XX веке Виктор Франкл, основатель направления логотерапии или, иначе говоря, смыслотерапии. Именно он обратил внимание на особый тип невроза у людей, достаточно сытых, богатых и устроенных — потерю смысла жизни, переживание бессмыслицы, ведущее от депрессии средней тяжести к преступлениям и самоубийствам.

Разумеется, обычный здоровый человек далеко не всегда пребывает в радужном настроении. Известно, что тот, кто всегда ясен, скорее всего, просто глуп. Однако нормальный индивид, погрустив и поскучав, скоро возвращается в обычное бодрое деловое настроение, у него вновь просыпается желание жить, достигать цели, радоваться миру и людям. Невротик же проваливается в трясину тоски и бессмысленности на неопределенно долгий период времени и сам не в состоянии выбраться из нее. Нужна специальная помощь, путеводная нить, ухватившись за которую можно вернуться к свету и радости жизни.

Стоит заметить, что все три категории невротических состояний, включая самые мягкие и распространенные их формы, больше похожие на черты характера, корректируются при помощи двух известных методик, основанных, условно говоря, на «глубинной» и «вершинной» (термин В. Франкла) психологии. Специалист-психотерапевт должен уметь и обратиться к тайникам бессознательного, спуститься в бездонную шахту снов, забытых впечатлений, тайных влечений (глубинная психология) и подняться на высоты высших смыслов пациента, его главных целей и ценностей (вершинная психология).

Как объясняют психологи, философы и психотерапевты большое количество невротиков и невротических отношений в современном обществе?

Большинство из них подчеркивают, что больной человек и больное общество — суть единство. Об этом говорят Э. Фромм и А. Маслоу, близкие мысли мы можем найти и у других авторов. Однако в рамках нашей темы мы не можем вдаваться в вопрос о социальных болезнях, которые, в сущности, сопровождают всю историю человечества (недаром, наверное, К. Маркс называл ее всего лишь предысторией). Сейчас нас интересует главный персонаж — современный невротик, пациент психотерапевта, очень близкий нам с вами (Термином «невротик» мы будем пользоваться и дальше, хотя разговор пойдет по преимуществу о третьей категории посетителей психотерапевта.).

В чем коренятся неврозы, особенно третьей выделенной нами группы? Что должно приключиться с отдельным индивидом — с вами, со мной, с кем-то другим, чтобы здоровые, цельные, динамично развивающиеся отношения с миром превратились в сгусток судорог и проблем?

Определенным образом на эти вопросы отвечает А. Маслоу. Он считает, что нормальный здоровый человек имеет группу базовых потребностей, таких, без удовлетворения которых он не смог бы существовать и развиваться. Это:

1. Физиологические потребности (необходимость есть, пить, двигаться, реализовывать половой инстинкт, быть защищенным от холода и жары, отдыхать и т. д.).

2. Потребность в безопасности (быть защищенным от посягательства на жизнь и здоровье, чувствовать опору в некоем порядке, законе, иметь гарантии).

3. Потребность в принадлежности и любви (по существу, это потребность в коммуникации, но коммуникации «со знаком плюс»: иметь круг общения, знакомых, друзей, любящих людей).

4. Потребность в признании (желание самоутверждаться в целедостижении, быть уверенным, независимым, свободным, обладать статусом, вниманием других, быть признанным и известным).

5. Потребность в самоактуализации (заниматься деятельностью, трудиться, творить, развивать себя, познавать и изобретать новое, получать эстетические радости, оказывать влияние на развитие других людей, побеждать в спорте и т. д.).

Согласно Маслоу, эти потребности составляют иерархию, где физиология и витальные моменты лежат в основе, а творчество и самореализация оказываются «верхним этажом». «Верхнее» не стоит без «нижнего»: прежде чем творить и самоутверждаться, нужно, по крайней мере, не умирать от голода или холода.

Однако существенный дефект в удовлетворении любой группы потребностей ведет к невротизации личности. «…Я со всей прямотой и резкостью заявляю, — пишет А. Маслоу, — что человека, неудовлетворенного в какой-либо из базовых потребностей, мы должны рассматривать как больного или по меньшей мере «недочеловеченного» человека. Нас ничто не останавливает, когда мы называем больными людей, страдающих от нехватки витаминов и микроэлементов. Но кто сказал, что нехватка любви менее пагубна для организма, чем нехватка витаминов?» (Маслоу А. Мотивация и личность. М., 1999. С. 104.)

Голод и нищета, дефицит безопасности, положение изгоя в группе или обществе, душевное одиночество, презрение окружающих, отсутствие поля для самоутверждения и самореализации делают из человека невротика.

Кроме того, «технология» удовлетворения базовых потребностей может быть по каким-то конкретным причинам деформирована, нарушена.

Потребностные импульсы, которые переживаются человеком, в этом случае подавляются, получают неверное направление, перепутываются друг с другом или избирают неверные средства.

Так, потребность в человеческой близости и любви под влиянием культурных установок может быть подавлена и превращена в фанатичную любовь к Богу при игнорировании реальных людей (христианская Европа в свое время дала немало подобных примеров «религиозного невроза»).

Потребность в самоактуализации часто получает искаженную направленность, превращаясь в потребность власти над другими людьми и помыкания ими.

Потребность в агрессивном нападении на других камуфлирует страх перед жизнью и стремление к максимальной безопасности, а отсутствие уважения и принятия со стороны других компенсируется невротическим обжорством или покупательской истерикой. В этом последнем случае «дыру», возникшую в душе по причине отсутствия подлинно человеческих отношений, пытаются заткнуть материальными ценностями или престижными символами.

Фактически формируется то, что психологи называют невротическими потребностями. Они навязчивы (компульсивны) и диктуют индивиду негибкие, односторонние и конфликтные стратегии.

У человека возникает властная потребность унижать себя или унижать других, всегда доминировать или всегда подчиняться, бежать под разными предлогами от действительности или агрессивно вгрызаться в нее, не считаясь с реальными обстоятельствами. Властной потребностью становятся иррациональные демонстративность и накопительство, а также желание постоянно тешить собственное «Я» за счет «психологических выигрышей». Часто «психологические выигрыши» стяжаются за счет самоунижения, если удается заставить своего партнера по общению испытывать чувство вины.

Проблема состоит в том, что большинство людей с невротическим поведением даже не подозревают о том, что они — невротики, а их потребности — нездоровы. Они просто чувствуют себя раздраженными и несчастными, страдают от неурядиц в коммуникации, ссорятся с близкими, разводятся, скандалят и полагают, что во всем этом повинно «несовершенство мира». Впрочем, иногда они утверждают, что сами во всем виноваты, но без анализа характера вины такие заявления тоже оказываются не более чем формой мазохистского невроза.

Можно сказать, что к психотерапевту люди часто приходят не потому, что так уж хотят менять себя, а потому, что ждут подсказки, как им лучше справиться с этой неподатливой жизнью: как повлиять на других, расширить свои возможности, быть может, научиться манипулировать ближними — партнерами по делу, начальниками, подчиненными, друзьями… Они приходят к психотерапевту так же, как к колдунье или гадалке: приворожи, отворожи, скажи, что будет… Им плохо, и они ищут, выражаясь словами Э. Берна, «волшебного избавителя», хотят чуда.

Но в том-то и состоит особая миссия психотерапевта: показать пациенту, как ему понять и изменить самого себя. А для этого ему нужна помощь пациента, сотрудничество с ним.

Психотерапевт не маг, не колдун и не «волшебный избавитель», он не может взмахнуть волшебной палочкой, чтобы сегодня или завтра все беды нашего страдательного невротика разрешились. Зато он не только помогает справляться с однократной, даже трудной проблемой (хотя и на этот случай у него тоже есть приемы и методы), но и дает человеку арсенал средств, чтобы воздействовать на собственный характер, на привычки и установки, трансформировать мироотношение и миропереживание. Пациент, прошедший успешную терапию, должен и мыслить и чувствовать иначе — лучше, продуктивней, гармоничней.

При этом психотерапевт не ударяется в душеспасительные беседы, каких мы наслушались в школе от учителей, а умело проводит своего подопечного трудными дорогами его персонального опыта. Это и путешествия в прошлое, и анализ наличных актуальных переживаний, и заглядывание в планы и мечты. Как Гораций вел Данте по тропинкам адских и райских просторов, давая лично пережить и прочувствовать все трагические и счастливые встречи, так и психотерапевт ведет пациента путями сознательного и бессознательного. Это может быть индивидуальное или коллективное путешествие, но эталонный результат таких экскурсий — здоровый и счастливый человек.

Итак, на вопрос, кто нуждается в психотерапии, мы постарались ответить. Однако возникает другая проблема: что следует понимать под «нормальным, здоровым человеком»? Что означают психологическая норма и здоровье?

Коротко ответить на такой вопрос не так уж легко. И здесь мы вновь должны обратиться за помощью к философствующим психологам и психотерапевтам — Э. Фромму, А. Маслоу, К. Хорни.

Практически у всех этих авторов мы находим мысль о том, что привычный смысл термина «нормальный» должен быть пересмотрен. Обычно под «нормальным» понимают «среднестатистический» или «часто встречающийся». Но в современном обществе мы часто можем встретить издерганных, озлобленных, непоследовательных людей. Похоже, что в наше бурное время патология стала занимать место нормы, но самим страдающим людям от этого не легче.

Другой смысл слова «нормальный» — традиция, сложившиеся стереотипы поведения, которые считаются нормальными. С точки зрения социума, нормально подчиняться общественному мнению, даже если оно по существу не право, нормально действовать по шаблону, нормально проявлять агрессию, страдать комплексом вины и делать еще массу вещей, которые не приносят человеку ничего, кроме личностной деградации.

Оба смысла слова «нормальный» не указывают нам на здорового счастливого человека. Они вообще ничего не говорят нам о качествах и возможностях человека, о характеристиках его природы. В противовес этому гуманистическая психология, ставя вопрос о «нормальном, здоровом человеке», говорит о его природе.

Природа человека характеризуется здесь как открытая для развития и самосовершенствования, для воплощения в жизнь всех лучших задатков и способностей. Для А. Маслоу здоровье человека предполагает самоактуализацию, К. Хорни называет это самореализацией, Э. Фромм — продуктивностью.

Здоров и нормален оказывается только тот, кто не замкнут в себе, не бежит от жизни, не спеленут сетью страхов и тревог, заставляющих его цепляться за других или за свое иллюзорное убежище. Здоров человек, открытый миру, коммуникации, самопостижению. Только тот вполне нормален, кто, оставаясь самим собой, тем не менее, не страшится перемен, смело смотрит в глаза времени, живет полноценно и радостно и строит, по возможности, добрые и гармоничные отношения с окружающими его людьми. Власть не кружит ему голову, самоунижение не привлекает его, у него нет охоты мучить других и мучиться самому. По-настоящему здоровый нормальный человек легко действует согласно ситуации, свободно меняет стратегии, но при этом благорасположен и бескорыстен в своем отношении к миру, т. е. достаточно морален.

В психологически здоровом индивиде, которым, по идее, может стать всякий невротик, желающий исправить свою жизнь, должны быть сбалансированы, по крайней мере, три пары моментов.

Самосохранение — развитие.

Самосохранение — важнейшая задача человека, не выполняя ее, он просто не сможет жить. Такие чувства, как страх, тревога, опасения, упреждающая агрессия, различные стратегии самоограждения от возможных физических и психических травм — нормальные механизмы, обеспечивающие способность выжить.

Однако, если переживания и установки, связанные с самосохранением, становятся доминирующими, человек перестает развиваться. Он тратит все свои силы либо на глубокую оборону, либо на нападение, объектом которого становится предполагаемый противник. Не меньше, чем самосохранение, человеку необходимо развитие: совершенствование своих сил, невозможное без взаимодействия с другими, риск при встрече с новыми событиями и обстоятельствами, моменты самоиспытания. Развитие происходит только в преодолении, а всякое преодоление — будь то альпинистский поход, отстаивание новых научных идей или политическая деятельность — требуют смелости, гибкости и стремления к пониманию партнеров. Новая любовь или дружба тоже несут в себе риск — тебя могут не принять! — но без подобных новых отношений жизнь становится скудной и бедной.

Только подвижное равновесие стремления к самосохранению и стремления к развитию обеспечивает психологическое здоровье.

Приспособление — самоактуализация.

Глупо было бы утверждать, что человеку не надо приспосабливаться к миру. Человек должен в определенном смысле «плыть по течению», чтобы могучий поток жизни и социальных событий не смёл его. Все мудрецы прошлого — от даосов до Спинозы и Гегеля — говорят нам о том, что надо подчиниться великой Необходимости, которая выражена, в том числе, в реальном устройстве общества, культуры, в ее законах, нормах и ценностях. Говоря словами К. Маркса, человек не может жить в обществе и быть свободным от общества. Он просто-таки вынужден считаться с объективными условиями, которые диктуют ему ряд строгих поведенческих запретов и морально-психологических повелений.

Именно поэтому традиционная психология считала нормальным того индивида, который хорошо приспособлен к общественной жизни. Подобная личность не «выпадает из ряда», она функциональна и не создает лишних проблем. Правда, внутреннее самочувствие человека оказывается при этом не слишком значимо. Поломай себя, но приспособься! Загуби свои таланты, но не противоречь окружению! Лечить невротика означало «привести его к общему знаменателю» с другими людьми. Но достаточно ли этого для здоровья и счастья?

Очевидно, нет, на что обратили внимание Э. Фромм и А. Маслоу. Само по себе приспособление лишь обтесывает индивида по социально-заданной мерке, жесткой матрице, а матрица эта вовсе не совершенна. Во все времена общество было жестоко, авторитарно, исполнено пороков. Оно и сегодня подавляет таланты и поддерживает посредственность, одобряет ложь и холопство, нередко третируя самостоятельность и честность. Именно поэтому человек не должен останавливаться лишь на фазе приспособления. По возможности, не вступая в острый конфликт с окружением, он, тем не менее, должен стремиться развить все лучшие, заложенные в нем потенции. Самоактуализация — вторая сторона медали, без которой каждый из нас рискует остаться всего лишь безликой марионеткой чужих мнений и манипуляторских действий.

Самоактуализация — проявление индивидуальных, неповторимых способностей — дает индивиду возможность ярко воспринимать реальность, устанавливать с нею свои собственные, а, значит, комфортные взаимоотношения. Выбираясь из-под груды жестких внешних норм, человек становится естественным и спонтанным, он приобретает внутреннюю автономию и свободу, смотрит на вещи свежим взглядом, оказывается способен на высокие мистические переживания и на истинную демократичность в общении. Он морален, но терпим и не теряет чувства юмора. Самоактуализированный человек не боится быть оригинальным, не боится быть самим собой.

Гармоничное соотношение свободы и зависимости, уважения к установлениям культуры и к собственным потенциям дает нам в итоге здоровое и радостное существо, способное бесконфликтно реализовывать свои уникальные черты и таланты. Реализм — способность к творчеству. Несомненно, здоровый человек должен смотреть на жизнь реалистически, без самообмана, пустых грез и иллюзий, вызванных желанием убежать от действительности. Здоровый человек не станет дурманить себя алкоголем и наркотиками, бежать в призрачный мир бесконечных медитаций, уходить в фантазии о несуществующем. Он обитает в эмпирической реальности, подчиняется законам обыденного мира, слегка просвещенного наукой, им руководят практические цели, которых он добивается со страстью и упорством.

Однако реализм человека не должен быть фотографическим натурализмом, плоским и скучным фиксированием повседневных хлопот. «Слишком большой реализм» ведет к бесполетности, обыденщине, а затем к глубокой скуке и депрессии. Поэтому здоровый нормальный человек нуждается не только в трезвом взгляде на жизнь, но и во взгляде поэтическом, фантазийном, мечтательском. Момент творчества, проникающий во все пласты повседневности — от простого общения до созидания новых произведений искусства и новых открытий, — поистине делает человека человеком, дает ему крылья, открывает для него новые перспективы, ставит перед ним неведомые прежде цели.

Умело соблюдаемая мера между «реализмом» и «творческим началом» делает нас поистине счастливыми.

Итак, для того чтобы мы были здоровы и счастливы, нужно довольно много. Кое к чему готовы приобщить нас психотерапевты.

Однако всегда ли им удастся правильно оценить проблему пациента и дать ему в руки верную нить? Не получает ли страждущий взамен одних проблем — другие, которые ничем не лучше предыдущих?

2. Хрен редьки не слаще, или «милая женщина» на приеме у психотерапевта

Среди посетителей психотерапевтов большой процент составляют «Милые женщины», т. е. женщины в возрасте от тридцати пяти лет и старше. Среди них немало одиноких, разведенных, столкнувшихся в семье и на работе с конфликтами, которые они не в состоянии разрешить собственными силами. Многие из них могут быть названы, пользуясь образным языком психотерапевта Э. Берна, «лягушками», так как считают себя неудачницами, хотя и бунтуют против подобного положения дел.

Такие женщины чувствуют, что не могут влиять на обстоятельства, так как их собственный характер очень мешает им в этом. Они как бы притягивают неблагоприятные ситуации, постоянно находятся в состоянии депрессии, неуверенности, мечутся как подростки, не будучи в состоянии ни в чем найти опору. В какой-нибудь особо острый момент друзья подсказывают такой нервной и измотанной подруге: «A сходила бы ты к психотерапевту…» И она идет, чтобы найти уверенность и покой, чтобы обрести лучшее «Я» и гармонизировать мир вокруг себя. Однако на этом пути — пути, связанном с изменением жизненных установок и перекройкой сознания, — ее поджидают серьезные опасности.

Чтобы для нас были более очевидны трудности женщины средних лет, пожелавшей в столь зрелые годы найти новое «Я», обратимся к опыту некоей «Милой женщины» с проблемами. По совету знакомых она пришла спасаться от самой себя в психотерапевтическую группу Профессора N, именуемого дальше просто Профессор и получившего среди коллег прозвище Неистового Интерпретатора (разумеется, психоаналитических идей). «Милая женщина» эта недавно отметила сорокалетний юбилей. Она действительно мила, интеллигентна и похожа как две капли воды на любую из героинь рассказов Виктории Токаревой. Т. е. это наша, родная, российская женщина, которая очень поздно вышла замуж и очень рано развелась, одна растит ребенка, приспосабливается к коммерческим структурам, где ее пока регулярно объегоривают, читает все еще не вымершие толстые литературные журналы и в свои сорок мечтает о принце на белом коне. Принц, разумеется, не едет. Денег мало. Сына в детском саду колотят все кому не лень. А папа с мамой помогают, но недостаточно, потому что живут в другом конце города. И вот она идет к психотерапевту, чтобы мир не был таким невозможно черным и чтобы можно было выжить без принца.

Она идет и согласна платить, пусть даже регулярно занимая и отдавая долги, лишь бы выбраться из хронической депрессии, сжиться с которой до конца невозможно.

Что говорит ей врач? Что говорит ей психотерапевтическая группа, в которую она попала? Не обязательно прямо, но на языке метафор, взглядов, всей атмосферой занятия? Они говорят ей: «Мы сделаем тебя такой, как нужно. Тебе сам черт будет не брат. Ты станешь свободной от всех вериг, которые навесила на тебя прошлая жизнь. И если все другие тебя не поймут, то это неважно. Главное, что мы-то тут друг друга понимаем! Мы — посвященные. Мы живем правильно, а они все там, на улице — неправильно. Ты теперь — наша. Ты познаешь научную истину». Эта манипуляция, которая, как и всякая манипуляция, начинается с утверждения «единственности истины» и третирования непосвященных (или же, напротив, попытки обратить их в свою веру).

Первый шаг, который требуется совершить, это признать, что вся предшествующая жизнь была прожита неправильно. «Я жила не так. У меня был неверный взгляд на мир». Это акт, характерный для любого обращения в новую веру. Отвергнуть себя вчерашнего, перечеркнуть былой опыт, который только что казался незыблемым и единственно возможным. «Я должна научиться жить по-новому, отказаться от прежних иллюзий, разжать былые зажимы, развязать те гордиевы узлы, которые, казалось, можно лишь рубить», совершить новое психологическое рождение, прийти в мир без шор, которые наросли за десятилетия, увидеть действительность в сиянии ее первозданной чистоты. Сама по себе такая задача не содержит ничего плохого. Она гуманистична, очистительна. Однако сколько прекрасных задач было не реализовано в силу неуклюжести исполнителей, их чрезмерной прагматичности либо «святой простоты»!

Итак, отмена прошлого опыта, его ценностное переосмысление могут быть разными. Очевидно, прежде всего ставится задача увидеть корни своих негативных впечатлений о мире, понять исток страданий, к которым, конечно же, не сводилась вся предыдущая жизнь.

Переоценка личного прошлого требует перекинуть мост между минувшим и грядущим, которое мыслится как радикальное обновление. Но пафос негативации бывает очень силен, жажда освобождения от тяжелого состояния заставляет человека становиться экстремистом по отношению к своему же прошлому, и если психотерапевт недостаточно внимателен, недостаточно тонок, то он получает пациента, перечеркнувшего самого себя. Человека, который видит в своем вчерашнем дне одну черноту, и становится жестким и несправедливым. Он не выздоравливает, потому что продолжает страдать. Само признание того, что большую часть своей жизни ты «бездарно погубил», способно вызвать самую черную меланхолию. Но сразу ставится вопрос (очень характерный для нашей отечественной мысли!): «Кто виноват?» Не может быть, чтобы признание собственного сознания «кривым зеркалом» обошлось без поиска виновника. И психоаналитическая теория его находит. По концепции Э. Берна, это уродливый жизненный «сценарий», который дается растущему ребенку его родителями.

«"Сценарий", — пишет Э. Берн, — это искусственные системы, ограничивающие спонтанные творческие человеческие устремления… Сценарий — как бы "матовый экран", который многие родители помещают между ребенком и окружающим миром (и самим собой) и который ребенок, вырастая, оберегает, держит в целости и сохранности… «Марсианин» (так Э. Берн называет человека, способного на "незашоренный взгляд". — Авт.) в состоянии протереть запотевшие стекла и поэтому видит немного лучше» (Берн Э. Люди, которые играют в игры. М., 1988. С. 337. 107). Берн перечисляет целый ряд неблагоприятных жизненных «сценариев». Он дает им наименования: «Розовая шапочка, или Бесприданница», «Сизиф, или Начни сначала», «Маленькая мисс Бетти, или Меня не испугаешь!» и др. Все это «сценарии неудачников, обрекающие их носителей на тяжкие мытарства, пьянство, самоубийство, неустроенную жизнь. Кроме типичных «сценариев», Берн приводит множество примеров конкретных родительских запретов и указаний, изуродовавших жизнь детей и определивших их жизненный путь до самой старости. Таким образом, вина за неудачно сложившуюся жизнь детей так или иначе приписывается родителям. Вольно или невольно они оказываются «роком» своих отпрысков, так как «сценарий», по Берну, — вещь труднопревосходимая, даже если ты начнешь вести себя «наоборот», то все равно будешь плясать от своего «сценария», как от печки или метаться между «сценарием» и «антисценарием». Теория Э. Берна, его «сценарный анализ» очень популярны сейчас в психотерапевтической среде и широко применяются.

«Милая женщина», пришедшая к Профессору, таким образом, очень скоро узнает, что, во-первых, она никогда по-настоящему не жила, а во-вторых, что виноваты в этом ее родители. Как ведет она себя в этой ситуации? Сначала погружается еще глубже в пучину собственного неблагополучия и отчаянно чернит все дни своего детства, юности и молодости. Все это было «неистинно». Она никогда не могла расковаться, всегда была зажата, в ее прошлом не было ни одного светлого луча. Ее невкусно кормили, дарили плохие подарки и во всем сковывали ее свободу. Не исключено, что нечто подобное порой случалось, но теперь, в воспоминании, прошлый дискомфорт приобретает вселенский масштаб и начинает заслонять горизонт. Ей не так меняли пеленки и внедряли в голову комплексы строгими указаниями. Постепенно «Милая женщина» свирепеет и переходит от жалости к самой себе к ярости по доводу родителей. Поскольку ее родители живы и здоровы, то вполне можно высказать им свое «накипевшее». И чуть раньше или чуть позже это непременно происходит. Теперь уже старшее поколение получает солидную порцию упреков и обвинений в «неверном воспитании» (а теперь вы еще и сына моего уродуете, да-да-да!!!). Соответственно бабушка укладывается в постель с сердечным приступом, дед кричит сакраментальную фразу: «Сама родила, сама и воспитывай!», ребенок залазит под диван и оттуда воет обиженный. После этого все долго дуются, ходят, поджав губы. «Милая женщина» окончательно утверждается во мнении, что «все мои беды от них». Зло порождает зло.

Вот одна из сцен, разыгрывающихся в семье, куда проник указующий перст самодовольного Профессора, не утруждающего себя подробностями и нюансами.

Хорошо, если «Милая женщина» начала читать сама. Правда, теперь она отдает этому почти все свободное время, играя сама с собой в описанную тем же Э. Берном игру «Психиатрия». Она сравнивает свои детские впечатления с тем, что описано в умных книжках, копается в своем прошлом так и эдак, ищет комплексы у всей родни до седьмого колена и часами корпит над схемами, изображающими собственные «субличности» (к странным магическим терминам «жертва» и «избавитель» привыкли уже все знакомые). Однако, читая книжки, она вычитывает в них то, что было плохо донесено до нее интеллектуальным гуру. Кроме того, чтение разной литературы помогает думать самостоятельно, что, в общем то, не предусмотрено терапией «группового давления».

Так, читая и размышляя, можно обнаружить, что родительское программирование все же не такая всепоглощающая вещь, как она представлена у Э. Берна. Объяснять родительскими предписаниями, заложенными еще в детстве, все неудачи своего взрослого существования, — это просто бежать от ответственности перед самим собой, стараться свалить свою долю вины на другого. Ж.-П. Сартр считал, что бессознательное, истерические припадки, необузданные страсти — это только крупный розыгрыш, где мы ставим спектакль перед собой и перед другими с целью отказаться от тяготящей нас свободы. Вполне вероятно, Сартр слишком радикален, и человек достоин более мягкого и снисходительного обращения. Однако другой автор — психиатр и психотерапевт Виктор Франкл, в гуманизме которого нет причин сомневаться, подчеркивает нашу фундаментальную свободу по отношению к обстоятельствам: «Что же касается среды, то и здесь обнаруживается, что и она не определяет человека. Влияние среды больше зависит от того, что человек из нее делает, как он к ней относится. <…> Человек — это меньше всего продукт наследственности и окружения: человек в конечном счете сам решает за себя!»

Именно поэтому дико выглядит сорокалетняя женщина, которая горько пеняет собственной матери на «неверный «сценарий», заложенный до пяти лет». А ты, голубушка, что делала последующие тридцать пять?

Но дело не только в том, что индивид сам волен в любой момент начать работать над самим собой и менять те жизненные ориентиры, которые становятся препонами на пути его развития. Даже если предположить, что в силу арефлексивности, отсутствия волевых качеств или же по невежеству человек никогда не трудился над своим внутренним «Я», он все равно, осознав детские истоки обид, не должен никого упрекать. Упрек — продолженное страдание. То самое «порождающее зло», о котором мы уже говорили. Выздоровление состоит в том, чтобы прощать. Эта идея подробно разработана в психотерапевтическом учении Луизы Хей. Следуя высказанным ею аргументам в пользу прощения, наш отечественный врач, представитель направления интегральной психотерапии Э. Цветков пишет: «Мы ругаем и наказываем себя так же, как ругали и наказывали нас наши родители. Мы любим себя таким же образом, как нас любили, когда мы были детьми. Однако я не ругаю своих родителей за это. Мы все жертвы жертв, и они (наши родители) не могли научить нас тому, чего сами не знали. Спросите своих родителей об их детстве, и вы лучше их поймете, и если вы будете слушать с состраданием, вы поймете происхождение их страха и их отношение к жизни. Люди, которые "причиняли вам страдание", были так же испуганы, как и вы сейчас».

«Сценарный анализ», если он проводится, очевидно, должен быть построен так, чтобы он сразу учил прощать (хотя это очень, очень непросто). Родители — живые или уже ушедшие — должны быть приняты человеком, несмотря на весь «негатив», который они, быть может, привнесли своими воспитательскими усилиями. Приняты и прощены. А вместе с этим реабилитировано и вновь высвечено все то доброе и хорошее, что непременно было в нашем прошлом. Только так возможен выход из тьмы.

Второй бастион после родительского программирования, который пожелал взять приступом Неистовый Интерпретатор, — это коллективистские установки сознания, связанные с понятием долга. Кстати, именно они нередко и составляют ядро родительской «программы», под которой сгибается впечатлительная душа. Свобода от них — залог успеха. «Ты слишком зависишь от других! Они давят на тебя! Ты служишь другим и забываешь о себе! Не будь игрушкой общества! Не будь марионеткой семьи! Будь собой!»

Ах, если бы, если бы точно знать, что это такое — быть собой? Преклоняюсь перед теми, кто доподлинно знает свое истинное, неподдельное, аутентичное «Я»!

Идея истинного «Я» и самоценности свободного самостоятельного проявления — центральный пункт психоанализа. Особенно ярко он представлен в работах Э. Фромма. Фромм показывает, как люди страшатся свободы и как бегут от нее, ибо она несет с собой одиночество и страх. В то же время свобода для Фромма — наивысшая ценность. В отъединен-ности от других, силой своего собственного ума и чувства решает взрослый человек все свои проблемы. На мой взгляд, фроммовский панегирик свободе в какие-то моменты вообще выводит нас за пределы человеческих отношений. Нечто над-, сверхчеловеческое светится в индивиде, способном на абсолютную стойкость по отношению к миру, на умение не опираться душой ни на кого, кроме как на самого себя. Вот этот рационалистический, романтический идеал свободного «Я», выбирающего свой свободный путь из наличных альтернатив, и кладется в основу конкретной работы с сознанием конкретных людей. Не удивительно, что в ходе разномастных интерпретаций он (как и другие пересекающиеся с ним в ходе практики течения) претерпевает вульгаризацию, обрастает такими прочтениями, против которых, несомненно, возражал бы сам автор.

Рассмотрим ряд тезисов, которые вынесла «Милая женщина» с лекций уважаемого Профессора. В силу некоторых обстоятельств она так и не воплотила их в жизнь до конца, в то время как ее подруги по несчастью продвинулись в этом значительно дальше, что не всегда имело благополучный конец.

Первый тезис Профессора гласил: «Любите себя». Но как? В теории на сей счет есть разные, порой диаметрально противоположные мнения. Так, например, М.М. Бахтин искренне считал, что невозможно любить себя так же, как другого. Просто потому, что я — не другой. Я дан себе изнутри, а он — извне. Я дан себе открытым, он — завершенным. Его тело я вижу целиком, а свое — никогда, только в зеркале. Потому и не станешь сам себя обнимать и целовать.

Фромм подходит к вопросу с другой позиции. Для него любовь — это активное желание развития и счастья любому живому существу, в том числе и самому себе. Это также знание себя, забота о себе. Эгоизм, с точки зрения Фромма, — это недостаточность любви к себе, проявление скрытой враждебности к собственному «Я». Истинная любовь к себе связана с такой же равной по силе любовью к другим: с желанием им счастья. Примерно в таком же духе высказывается и Луиза Хей. Она считает, что многие наши беды и физические болезни — от нелюбви к собственной персоне. Нужно принять себя, полюбить, хвалить и прощать. Нужно создавать условия для развертывания всех своих сил и качеств, такое самоотношение будет вознаграждено сторицей.

Честно говоря, мне все-таки кажется, что, применяя термин «любовь», и Фромм, и Л. Хей говорят о доброжелательности, благоволении, самопринятии и достоинстве, но совсем не о любви. По крайней мере, в русском языке термин «любовь» носит интенсивностную окраску, он говорит о глубоком и страстном переживании, о неодолимом тяготении к другому, всегда — к другому, к тому, что не есть я сам. «Любовь к себе» по-русски может быть также выражена словом «себялюбие», а здесь негативный смысл прослеживается вполне однозначно. Именно поэтому, когда психотерапевт в группе призывает «любить себя», то вольно или невольно на некотором бессознательном культурном уровне это выглядит как «наплюй на других».

«Я буду любить себя», — принимает решение «Милая женщина» и со следующего дня просто начинает вести себя как завзятая эгоистка. Возможно, желание «наплевать на всех» и так подспудно созревало в ней, возможно, она действительно утомлена заботами и устала выполнять долг — родительский, материнский, профессиональный, но теперь она получила официальное право его не выполнять. Высокая наука сообщила нашей бедной пациентке, что можно и нужно жить, не затрудняя себя заботами о других, потому что чувство долга отягощает, расстраивает нервы и отнимает время. Как мантру, повторяет утром и вечером наша «Милая женщина»: «Я никому ничего не должна». Психотерапевт сказал, что если эту формулу успешно ввести в подсознание, то и тягот никаких не будет. Ибо мы сами создаем мыслями свою жизнь: когда ты думаешь, что никому ничего не должен, то проблемы исчезают как по мановению волшебной палочки. Ты становишься вольным, как ветер, и в прямом смысле слова гуляешь сам по себе.

Магическая формула «Я люблю себя и никому ничего не должен» создает у человека иллюзию автономности и свободы по отношению ко всему и всем, с чем он был связан до сих пор. Подчеркиваю, именно иллюзию, причем очень опасную, как всякая неадекватность. Ибо давая мнимую и временную картину благополучия, она порождает новые коллизии и конфликты, существующие совершенно объективно или, если хотите, интерсубъективно, что в данном случае одно и то же.

Доверчивая пациентка (которую теперь вряд ли назовешь такой уж милой!) точно следует указаниям своего гуру. Она больше не убирает в квартире, не готовит обеда, не помогает ребенку учиться читать. Она не покупает маме лекарств, то и дело подводит своих друзей и не слишком старается на службе. На все упреки (которые, конечно же, начинаются сыпаться как из рога изобилия) цепенеет и отвечает: «Я никому ничего не должна. Не мешайте мне искать себя. Вы сковываете мою свободу». Ее решение «не давать слабины» по отношению к «долгу» покоится на уверенности, что именно «долг» был запрограммирован ей родителями и испортил всю предыдущую жизнь, поселив в душе вечную тревожность и озабоченность. (Впрочем, стоит ли пенять на родителей, если даже Хайдеггер в качестве основного «экзистенциала» человеческого бытия назвал Заботу?)

Милая женщина теперь постоянно погружается в интенсивный самоанализ, ходит в сауну, в бассейн и на шейпинг, регулярно посещает Профессора, подпитываясь у него уверенностью в своей правоте, и поначалу почти не замечает, как трагически рвутся все ее связи с самыми близкими людьми. С теми немногими, кто действительно ее любит и готов помогать ей молча, относясь как к больной и моля Бога о выздоровлении от «поисков себя».

Но, если процесс «активной любви к себе» слишком затягивается, неизбежны объяснения, сцены и скандалы, взаимные обвинения и разрывы. Уменьшается и так не слишком большое «поле любви», то, которое и держит нас в бытии. Согласитесь, жутковато общаться с человеком, который регулярно сообщает тебе, что ничего тебе не должен?

Таким образом, сбывается то, что регулярно явно или неявно напевает пациентке группа: теперь ее действительно никто не понимает, кроме посещающих групповые занятия Профессора. Стали чужими родители, ребенок, друзья. Все чего-то хотят от нее, свободной женщины, все насилуют ее личность своими претензиями. Только там, в группе, она — человек, там ее единомышленники, такие же свободные и независимые личности, умеющие правильно любить себя. И поэтому привязанность к Профессору и группе становится болезненной, развивается зависимость, лекции и тренинги действуют как наркотик. Группа — единственный сегмент «истинной реальности». Обретение «свободы от долга» оборачивается «свободой от человеческих отношений», «свободой от свободы жить и действовать самостоятельно».

Самый страшный брак психотерапии — патологически зависимый пациент.

Читатель может задать мне вопрос: так что же, не надо любить себя? Надо изводить себя непомерным грузом обязанностей? Света белого не видеть и губить собственное здоровье? Конечно, нет! Человек должен беречь себя и заботиться о себе. Но это не исключает, а предполагает заботу и о других. Собственно, коррекции должно подвергаться не «чувство долга» а его патологическая форма, когда озабоченность становится болезненной, губительной. Когда она совершенно не отвечает реальной ситуации и выступает как никому не нужное терзание. Вот эта «эмоциональная суета» и должна по идее нивелироваться терапией. В книге «Как перестать беспокоиться и начать жить» Дейл Карнеги дает целый ряд здравых практических советов на эту тему: не позволяйте пустякам сокрушать вас; считайтесь с неизбежным; установите ограничитель на ваше беспокойство; не пытайтесь пилить опилки; не сводите счеты; делайте из всякого лимона лимонад. Карнеги — сугубый практик, он прекрасно понимает, что нельзя не выполнять своих внутренних и внешних обязанностей, просто надо научиться делать это без истерики. Человек, который перестает вникать в жизнь близких и участвовать в ней, пилит сук, на котором сидит, и с треском упадет. Боль окажется реальной. К сожалению, разухабистая психотерапия слишком часто переходит грань между снятием излишней напряженности в ходе выполнения естественных для любого человека дел и областью тех глубинных убеждений, на которых строится вся осмысленная жизнь. Коррекции подвергаются не «болезненная часть нашего Я», а фундаментальные эмоционально-нравственные структуры, необходимость и правомерность которых доказана всем историческим развитием человечества и обоснована мировой философией.

Раскачивание эмоционально-психологической «лодки», изничтожение долга как внутренней установки сознания оборачивается печальными практическими последствиями. И если наша героиня — «Милая женщина», пройдя период «поискового эгоцентризма», все же вернулась к равновесию эгоистического и альтруистического начала, то другие посетительницы Профессора, порвав с «устаревшими нравственными устоями», успешно разрушили ту социальную микросреду, с которой были теснейшим образом связаны. Одна разбила собственную семью, потеряв мужа. Другая порвала с родителями и обрекла их на одинокую старость. Третья, увлеченная поисками внутреннего комфорта, забросила дочь, предоставив ей возможность с четырнадцати лет «жить самостоятельно» и катиться вниз по наклонной плоскости.

Все они доставили боль близким людям, все проявили необоснованную жестокость и равнодушие. Равнодушие, которому их научили. Взамен этого была приобретена «свобода»: без любви, без дружбы, без ответственности, без соучастия. Благо, столь же призрачное, как и удовольствия, получаемые в результате беспробудного пьянства или наркотических инъекций. Безвыходная, бессмысленная свобода, лишенная, выражаясь языком В. Франкла, «трансценденции», выхода к другим, который невозможен без взаимосвязи и взаимозависимости.

Второй тезис Профессора теснейшим образом связан с первым: «Вам никто ничего не должен».

Надо сказать, что тезис этот на практике применяется с гораздо большим трудом, нежели тезис «Я никому ничего не должен». Когда «Я ничего не должен», тут все ясно, а вот когда отворачиваются другие… Здесь легко выпасть из той самодовольной эйфорийки, которую создает эгоистический восторг. И выпадают. И не только из эйфории, но и из жизни тоже. Некоторые посетительницы Профессора (к счастью, их было мало) неожиданно кончали жизнь самоубийством или совершали попытки суицида. Можно предположить, что наряду с другими факторами здесь играл немалую роль и тот ценностный сбой, который они претерпевали, пытаясь воплотить в собственной жизни теорию «независимости от других». Они просто не справлялись с титанической и демонической ролью, взятой на себя: превзойти обычные человеческие нормативы отношений, возвыситься над мелочностью обид, переживаний, расхожих, но реальных представлений о справедливости.

«Независимым от других», возможно, способен быть аскет, отшельник, посвященный, чья душа полностью повернута к Абсолюту. Это качество особенно избранных, к тому же тренируемое годами и одушевленное верой в высшие измерения бытия. Лишь святой может относиться к другим людям без всяких обид, без желаний и требований, без ожиданий чего-либо «для себя». Он уже это превзошел. Он вознесся над «нуждой» в другом и сам стал лишь «даром», который дарится всем остальным безоговорочно.

Идея спокойного принятия того, что «нам никто ничего не должен», быть может, и способна служить неким горизонтом, регулятивным принципом нравственного стремления, но она абсолютно неприменима в реальной жизни для решения практических психологических коллизий. Она предъявляет к человеку непомерные требования, фактически настаивая на полном одиночестве, которое надо принять в качестве безусловного факта. В сущности, это противоречит социальной, коммуникативной природе человека.

Абсолютная бескорыстная божественная доброжелательность просто невозможна для «среднего пациента», обратившегося к психотерапевту. Если она принята как «руководство к действию», то тотчас оборачивается несостоятельной претензией, отчего человек чувствует себя еще больше ущемленным:

«Я не способен на независимость. Я не способен на самостоятельность. На жизнь без нужды в другом».

Но именно на такое «разочарование в себе» нередко толкает человека психотерапия, призывая его отказаться от людских мерок взаимозависимости и от тех ожиданий, которые с этой зависимостью связаны. Это особенно ярко проявляется в рекомендациях, которые дают психотерапевты пациентам, не способным справиться с обидами на своих близких и испытывающим поэтому сильный дискомфорт. Так, например, известный психотерапевт Ю. Орлов считает, что наша обидчивость — инфантильная реакция на наше окружение, она питается энергией магического сознания. Если мы реалистически смотрим на мир, то понимаем, что поведение другого не обязано соответствовать нашим ожиданиям (другой ничего тебе не должен!). Наши ожидания по отношению к другим Ю. Орлов считает инфантильным эгоцентризмом. О выражениях типа: «Хорошему должно быть хорошо, плохому плохо. В мире существует справедливость, а он поступает несправедливо. Дети должны быть благодарны родителям» он отзывается так: «Куча благонамеренных и льстящих примитивному сознанию глупостей, которые наперегонки повторяются писателями, как знаменитыми, так и мелкими, и мешают нам думать саногенно». Чтобы думать «саногенно», надо «совершить акт принятия другого таким, каков он есть, простить, признать за ним свободу выбора любой линии поведения, даже обижающего вас. Принять другого — это значит считать его свободной личностью, которая не обязана вас любить. Ибо в известной всем пословице сказано: «Насильно мил не будешь!»

Оставим на совести Ю. Орлова обвинение в глупости всех, кто считает, что к родителям следует испытывать почтение и верит в наличие справедливости. Думаю, что понятия справедливости и благодарности не нуждаются в моей защите, так как говорят сами за себя — человеческое общество без них невозможно и никогда не существовало. Однако изумляют утопизм и несоответствие реальности в самой постановке вопроса. Что означает «другой как он есть»? Неужели это некая абсолютная самозамкнутая данность, не зависящая ни от каких человеческих нормативов и не подвластная им? И неужели это нечто неизменное, на что никто и ничто не влияет? Разумеется, нет. Другой человек вписан чаще всего в ту же систему ценностей и ориентиров, что и мы с вами. Он может вас не любить (любовь невозможна без его воли), но при этом он не только может, но и обязан соблюдать множество нормативов человеческого поведения и обращения, которые призваны помочь минимально ранить другого, смягчать конфликты, разрешать противоречия. В обществе есть установившиеся представления о порядочности и непорядочности, вежливости и грубости, достойном и недостойном поведении. Обида — не инфантилизм, а естественная реакция на вполне законные ожидания относительно определенного типа поведения.

Проведенные еще в первой половине века исследования ныне широко известного в нашей стране Альфреда Шюца показали, что мир повседневности, в который мы все погружены, — это мир матриц и стереотипов, схем и нормативов, распространяющихся как на сознание, так и на поведение. Мы ничто и никого не можем понять и оценить, не прибегая к этой системе интерсубъективно заданных измерителей. Потому повседневность проникнута ожиданиями. Ну, в самом деле, как вы будете реагировать, если вместо того, чтобы подать вам товар, продавец станцует вам бешеную джигу, а в ответ на вашу помощь и дружбу вас будут обливать грязью? В первом случае удивитесь и возмутитесь. Во втором — конечно, обидитесь. Шюц специально вводит термин «фоновые ожидания», подчеркивая этим всепроникающий характер наших установок, готовность воспринимать мир определенным образом, так, как он задан нам нашей культурой. Конечно, к культуре можно относиться творчески, но нельзя выпрыгнуть из нее совсем и оценить своего ближнего, абсолютно ни с чем его не соотнося. Зачем же давать людям совет «Ничего ни от кого не ждать», зная, что такие советы заведомо невыполнимы?

Выражение «Боритесь с обидой, воспринимая другого таким, каков он есть», может иметь еще один смысл: не пытайтесь переделывать другого, распевая песенку «Стань таким, как я хочу». Вполне можно согласиться с утверждением, что ломать натуру и характер другого — дело безнадежное и жестокое. Однако это совсем не отменяет того, что мы непрерывно формируем друг друга. Воспитываем. В любом возрасте. И моя обида, если, разумеется, она имеет под собой серьезное основание, может заставить другого рефлексировать и меняться. Даже если он меня не любит, а лишь уважает и желает поддерживать со мной нормальные отношения.

«Если… другой не способен на переживание вины, обида становится бесполезной, нефункциональной», — пишет Ю. Орлов. Я совершенно согласна с ним. Но далеко не все в нашем внутреннем мире прагматично и функционально. Обида (особенно, если другой покидает вас) не дает никаких внешних результатов, но она соизмеряет вас с некой ценностной шкалой отношений, показывает, что вы — человек, а не Бог, способный обойтись без кого угодно.

Я не ставлю своей целью пропеть славу обиде. Я тоже считаю, что постоянная обидчивость изматывает человека, разрушает его, особенно, когда обиды происходят из-за пустяков. Но я совсем не могу принять тезиса «Вам никто ничего не должен». Мы все должны друг другу, должны любовь и труд, благоволение и заботу. Должны! И к этому-то как раз надо относиться спокойно. Без этого — плохо, ужасно, без этого — гибель в душевном одиночестве и без надежд. А обиды можно изживать и другими путями. Есть разные методики. В одном случае старательно вырабатывают равнодушие к личности обидчика, в другом — снисходительность к чужим порокам, в третьем — мысленно уменьшают обидчика, пока он не превращается в точку и не исчезает на горизонте, в четвертом — просто его жалеют, видят в нем существо, обиженное жизнью. Я полагаю, что вполне можно бороться с обидами, не отгораживая себя от человечества ледяной стеной суждения: «И вы мне не нужны, и я без вас обойдусь». Потому что все глубоко связаны, и истинная свобода состоит не в монадном одиночестве, а в успешном взаимодействии.

Следует отметить, что концепции, связанные с идеей максимальной автономии человека от других людей, акцентирующие ценность индивидуальности, созданы в основном на Западе, в странах, прошедших путь классического капитализма и впитавших из экономики пафос атомизации. К сожалению, я не знакома с психотерапевтическими работами, характерными для современной Японии, Китая, других азиатских стран, но смею предположить, что они не включают в себя требований «активной любви к себе» и игнорирования установок внутреннего долга: как своего, так и чужого. Ориентация на целостное и закономерное мироустройство, на вписанность всякого «Я» в круг «Мы», в единый социо-культурный порядок не может считаться «саногенным», вдохновляющим и спасающим путь отказа от ценностей единства, единения. Россия, испокон века стоящая между Западом и Востоком, в плане своего мировосприятия более тяготеет к Востоку, к соборности в религии и коллективистским, постобщинным ценностям в повседневной жизни. Возможно, поэтому так трудно дается нам обучение «разумному эгоизму», стремление к полной стоической душевной самостоятельности оканчивается драматической смыслопотерей.

Возможно, психотерапевтическая практика, не столь давно пришедшая на нашу отечественную почву, требует создания и своеобразной теоретической базы, и собственно «российских» методик, отличных от тех, что выработаны в регионах с иной культурой, иными традициями, иным типом ментальности.

Третий тезис, тесно связанный с двумя предшествующими и предложенный Профессором своим слушателям, гласит: «Будьте естественны и спонтанны». На первый взгляд, этот призыв не несет в себе никакого «негатива» и может быть с радостью принят к исполнению любым человеком, чувствующим на себе давящую тяжесть наших многочисленных условностей. Мы действительно зажаты и закомплексованы, нас тормозят невидимые миру страхи, опасения и предрассудки. Поэтому призыв к спонтанности мы воспринимаем как призыв к свободе, к сбрасыванию груза, к возможности быть гармоничным.

Прежде чем говорить о практических интерпретациях понятия спонтанности, все же надо отметить, что не совсем ясен его теоретический смысл. Очень часто свобода и спонтанность отождествляются. Но спонтанность, самопроизвольность, нерефлексированное развертывание деятельности исключают возможность сознательного перебора вариантов, выбора из альтернатив того пути, который представляется наилучшим. Отсутствие выбора, сознательного решения, принимаемого самим субъектом, сближает спонтанность с необходимостью, только необходимость эта оказывается не внешней, а внутренней. Я естественная и спонтанная, когда подчиняюсь ряду внутренних импульсов, а не внешних, созданных обществом установлении. Я действую тогда «по собственному побуждению», хотя этими побуждениями не руковожу и не контролирую их (внутренний контроль — интериоризованные общественные запреты и указания). Думается, таким образом понятую спонтанность вряд ли можно отождествлять со свободой. Впрочем, необходимо еще одно уточнение: спонтанным поведением часто называют даже действие по внутреннему повелению (ведь оно может быть проекцией тех же культурных норм), а именно — действие, руководимое прямым сиюминутным импульсом, желанием, капризом, стремлением к непосредственному внутреннему удобству. Из подобного понимания спонтанности и исходит наш Неистовый Интерпретатор, предлагающий своим пациентам в корне переменить способ общения с миром.

Второе применяемое им понятие — «естественность» — тесно связано с фрейдовской концепцией культуры как репрессивного начала, негативно влияющего на психику человека. Культура исторически формируется как мощная и хитрая власть, проникающая в индивида изнутри и выставляющая в душе наблюдательные вышки Супер-Эго. Именно благодаря Супер-Эго формируется теневой мир — подвалы бессознательного, куда сгружены все желания и страсти, спонтанной реализации которых поставлен заслон. «Обнаружилось, — писал 3. Фрейд в работе "Недовольство культурой", — что человек невротизируется, ибо не может вынести всей массы ограничений, налагаемых на него обществом во имя своих культурных идеалов». И хотя 3. Фрейд в целом высоко оценивал культуру как великое средство защиты от угрожающих нам страданий, психоаналитическая критика в ее адрес дает основания толкователям противопоставить «естественность» всем нормативным культурным проявлениям.

Итак, естественное и спонтанное поведение должно заменить, с точки зрения Профессора, поведение морализированного, сдержанного человека, приученного следовать этикету и вежливости.

Самые истовые ученики Профессора полностью следуют его правилам. Они теперь не здороваются и не прощаются, не спрашивают у других, «как дела» и вообще не обращают на этих «других» внимания. Они делают, что им удобно, в любое время дня и ночи. Например, могут заявиться к вам в гости, когда вы их не звали; не спросить, есть ли у вас время на беседу; залезть к вам в холодильник, не спросив разрешения, поесть, не предложив хозяину разделить трапезу; после чего в любой момент встать и уйти. Это и есть «естественность». К чему лишние церемонии? К чему быть рабом сковывающих культурных норм? Индивидуальная свобода превыше всего! Спонтанность без берегов. Захотел поесть — поел. Захотел поспать — поспал. А если вам неудобно, то это сугубо ваши личные проблемы. Правда, любителям такого рода «естественности» пока везет. Им все время попадаются культурные люди, которые, являясь рабами норм вежливости, не гонят их в шею, следуя совершенно естественному и спонтанному в этом случае побуждению. Сдерживаются. Но надолго ли терпения хватит?

«Индивидуальная свобода, — писал 3. Фрейд, — не является культурным благом. Она была максимальной до всякой культуры, не имея в то время, впрочем, особой ценности, так как индивид не был в состоянии ее защитить». Опираясь на это положение, Профессор учит своих невротичных подопечных быть «свободными, как животные». Следовать принципу, изложенному в «философеме» одного известного поэта: «Хорошо быть кисою, хорошо собакою, где хочу — пописаю, где хочу — покакаю». Жаль только, что это поучение не соответствует реальному положению дел, ибо заблуждается не только Профессор, но и Фрейд, которого он повторяет. Современными учеными-зоологами доказано, что животные отнюдь не свободны. В любом «зверином сообществе» действуют весьма жесткие запреты, за нарушение которых на виновного обрушиваются суровые наказания в виде укусов, бодания, биения копытами и прочих малоприятных вещей. Так что животные знают свою «дисциплину» куда лучше, чем люди, она просто иная по содержанию. «Звериная свобода» для человека непременно обернется звериными же запретами, звериной формой расправы. Стоит ли возвращаться к тому, что давно пройдено и реликтов чего по сей день достает в нашей жизни?

Чтобы культура не довлела над нами и не вызывала сшибок между желаниями и нормами, нужно, полагает Профессор, ликвидировать мораль как свод неких внешних для нас правил и заповедей. Моральное поучение не должно иметь самостоятельного вербального выражения, которое в качестве тезиса внедряется в мозги растущего ребенка и застревает там как колючка, вызывая боль в случае нашего несоответствия образцу. «Нет большего тирана, чем тихий голос совести», — констатировал великий философ. Долой тиранов! Но как быть? Ведь потребность в социальной регуляции поведения не отпадает?

Нужно, полагает последователь Фрейда, чтобы моральное поведение было выгодным. Человек видит реальную пользу от определенного типа поступков (быть добрым полезнее, чем злым, честным — полезнее, чем лживым) и, прагматически следуя собственной пользе, ведет себя как мальчик-паинька. И в голове никаких колючек, и успех на всех фронтах.

Спору нет, хорошо, когда моральные установления подтверждаются личным опытом. Но все дело в том, что мораль сформировалась не для выгоды отдельного человека. Она есть средство выживания рода, человечества, и поэтому очень и очень часто бывает совершенно неприменима утилитарно. «Не убий!» Но иногда убить выгоднее. И красть иногда выгоднее. И злой нередко чувствует себя веселее и увереннее, чем добрый. Поэтому нельзя сделать человека моральным, не заложив в него обобщенных образцов должного. Добро — это не «то, что есть», это то, что «должно быть», это ценность, даже если мы не находим ее непосредственно рядом с собой. Более того, моральные нормы — самоценны, они связаны с нашим достоинством, самоуважением, с вещами, не имеющими непосредственной эмпирической проверки.

«Все прекрасно, — может сказать мне читатель, — но мы же говорим о психотерапии! Как мне быть, если я страдаю от тяготящих меня моральных требований? Если меня сгрызает совесть? Если я нервничаю по пустякам, нарушая малейшее внушенное мне правило?» А здесь, отвечу я, вопрос конкретный. Всякая моральная норма в реальной жизни «растяжима» и имеет «область послабления», особенно в современном меняющемся мире. На каком месте в вашей ценностной системе находится норма, которую вы нарушаете? Соизмерима ли она с другими требованиями? Кто и как пострадает в случае ее нарушения? Чем мотивирована ваша тревога, кроме давления самой нормы? И т. д., и т. п. Все эти вопросы можно решить, не «отменяя морали» и не создавая иллюзии, будто ее вообще можно отменить. Быть «естественным и спонтанным» необходимо (тут я вполне согласна с Профессором), но эти свойства человека способны реально осуществиться только в подвижных рамках культуры, нравственности, человеческого этикета. В «пределах человечности». Только тогда свобода, даваемая психотерапией, будет истинной, а не мнимой, реальной, а не иллюзорной, устойчивой, а не мимолетной.

Мы заканчиваем разговор о «Милой женщине» и о фантастическом Профессоре N и не можем не задаться очередным вопросом, прямо вытекающим из всего сказанного: какими чертами должен, а какими ни в коем случае не должен обладать психотерапевт для того, чтобы излечение пациента действительно состоялось и чтобы «горький хрен» эгоизма не сменил «терпкой редьки» страдательности?

3. Психотерапевт: ангел или демон

Успех психотерапии зависит, в первую очередь, от специалиста, который берется за дело.

Разумеется, позитивное продвижение связано и с личностью пациента, его желанием или нежеланием идти навстречу изменениям в себе. Оно зависит и от применяемых методик, тех выработанных в теории и практике приемов, которые должны помочь человеку выбраться из трясины проблем. И все-таки психотерапевт играет здесь решающую роль, даже если у пациента «болезнь воли» или «болезнь судьбы».

Пациент приходит к психотерапевту с надеждой получить ключи от дверей спокойствия, благополучия, жизнерадостности, и обмануться в подобных надеждах — еще одна тяжелая травма. Потому ответственность специалиста велика. Он может сыграть роль как доброго ангела — проводника в рай, так и злого демона, ввергающего своих подопечных на самое дно преисподней.

В то же самое время это обычный человек, который, как все мы, может раздражаться, проявлять симпатии и антипатии, уставать, быть занятым своими делами или мыслями, внутренне отвлекаться на собственные проблемы. Точно как учитель в школе, который, по идее, обязан являть собой образец добродетели, но крайне редко соответствует этому светлому образу на самом деле. Все мы помним визгливых «учих» — злых, мстительных и властных, тех, которые вымещают на наших детях собственные жизненные неурядицы и пороки своего характера. От них-то никуда не убежишь, потому что образование получать надо… А терапевта можно сменить. Это само по себе благо. Хотя, разумеется, лучше попадать в объятия ангела, а не демона.

Впрочем, психотерапевтический «демонизм», как и учительское самодурство, нередко результат не только дефектов личности, но и обычного непрофессионализма. Страстями-то могут обладать все, но психотерапевт (как и настоящий учитель) не дает своим эмоциям и субъективным предпочтениям разгуляться. Он вводит их в строгие рамки, муштрует свое «Я», постоянно и подробно себя анализирует, отслеживая линию взаимоотношений с пациентом и ни на минуту не забывая о главном — о своей миссии по отношению к человеку, который пришел за помощью.

Психотерапевт, образно говоря, должен быть душевно чист. Как специалист, он не имеет права вступать с подопечным в «горячие» отношения — будь то пылкая привязанность или активное отвращение. Непрофессиональным является проецирование на пациента собственных ожиданий, стремлений и амбиций. Скверной работой будет работа, при которой врач начинает отражать больного, отзеркаливать его нездоровое мировосприятие. Если он чувствует скуку при беседе с пациентом и задумывается, не пойти ли выпить чашку кофе и не позвонить ли приятельнице, он «выпал из процесса». Если, ведя групповые занятия, он просто «отрабатывает номер», как дрессированная собачка на арене, повторяет давно заезженные фразы и приемы, — он работает из рук вон плохо.

Быть психотерапевтом (подлинным, а не фальшивым, бутафорским) — трудно, ибо это требует самоотдачи. По существу, психотерапия — это служение, которому надо подчинить всю свою жизнь. Это творческое занятие, возможное только при высокой внимательности ко всему, что делаешь, большой чуткости и неутомимой саморефлексии. Недаром в США психотерапевты часто являются профессиональными психиатрами, а психоаналитиков обучают долгие годы, прежде чем они получают право приступить к практике. Претендент на ведение анализа должен неоднократно пройти через психоанализ сам: выявить собственные бессознательные комплексы, прояснить их светом разума, осознать свои тайные желания и стремления. И такой поистине суровый подход касается не только психоаналитиков, составляющих лишь часть психотерапевтов. Ведущие «терапию человеческой души» учтены, и общественность контролирует качество их работы.

Э. Берн пишет по этому поводу: «Психологи, надлежащим образом подготовленные для проведения психотерапии, указаны в этом качестве в справочнике Американской психиатрической ассоциации. Кроме того, во многих штатах существует Бюро профессиональных стандартов, устанавливающих правила для психологов, желающих заниматься психотерапией. Лица, не удовлетворяющие этим требованиям, не имеют права называть себя психотерапевтами. <…>… Ежегодный список действительных членов и членов Американской психиатрической ассоциации содержит фамилии всех врачей, входящих в эту ассоциацию, что почти исчерпывает всех врачей этой страны с психиатрической подготовкой, причем указывается, имеют ли они диплом Американской коллегии психиатрии и невропатологии. Ассоциация ведет картотеку профессиональной квалификации всех ее членов, находящуюся в ведении секретаря-администратора. Кроме того. Американская психиатрическая ассоциация публикует с промежутками в несколько лет биографический справочник, содержащий полную информацию об образовании и профессиональной подготовке всех своих членов» (Берн Э. Введение в психиатрию и психоанализ для непосвященных. СПб, 1991. С. 357–358.).

Совсем иная ситуация в нашей стране. Психотерапевтов как таковых у нас практически никто не готовит. Они возникают стихийно, и великое благо, если их ряды пополняются психиатрами или психологами-профессионалами. Философы — тоже не самый скверный случай. Но психотерапевтами нередко становятся неудавшиеся педагоги и несостоявшиеся экономисты, физики и лирики, люди случайные и, соответственно, недостаточно подготовленные. Энтузиазм — это замечательно, но энтузиаст, жаждущий исцелять других, должен для начала справиться с самим собой — с собственной грубостью, вздорностью, амбициозностью, страхом перед жизнью.

Это, впрочем, относится и к тем, кто получил специальную подготовку. Они «знают, что делать с другими», но в абсолютном большинстве случаев понятия не имеют, что делать с самим собой. Вот и появляются «психотерапевты» (даже дипломированные медики) с лицами, перекошенными от тяжелой раздраженности, со свирепством носорога, со слезливой жалостью к собственной недооцененной персоне. Так и хочется молвить сакраментальное: «Лекарю, исцелися сам!» И если в других отраслях медицины лекарю простительно болеть самому, то в психотерапии неуравновешенность самого целителя дает заведомый профессиональный брак.

Дело осложняется еще тем, что в практическую психотерапию так и тянет людей с тяжелыми внутренними проблемами.

Ну, действительно, если человек всегда бодр и здоров, если все компенсаторные механизмы стоят у него «на автомате», а оптимизма хоть отбавляй, то с чего это вдруг он начнет раздумывать над чужими депрессиями? Да не верит он в эти депрессии вообще! Ему кажется, что народ не тоскует, а просто прикидывается, чтобы голову поморочить.

«Какие проблемы? Устал — отдохни! Затосковал — ложись спать, утро вечера мудренее! Умер любимый человек? Поплачь, на то и слезы. А поплакал — живи дальше. Закон такой: Бог дал — Бог взял. Не держись за ноги покойника! Говоришь, не красавица? Известное дело, не родись красивой, а родись счастливой. И вообще мы сами своего счастья кузнецы!» Вот такая без всяких знаний, на одной лишь народной мудрости естественная самоподдержка.

Бодрый оптимист, рубаха-парень, общительный и веселый человек, как правило, не занимается психотерапией. Конечно, бывает такое, но редко. А идет «копаться в душе» субъект изломанный, нервный, депрессивный. Ему надо решить свою проблему. Он читает книжки, чтобы справиться с собственными «внутренними собаками», которые гоняются за бедолагой день и ночь. И вот такой удрученный господин, пройдя какие-нибудь краткосрочные курсы или даже окончив мединститут, получает в руки пациентов, для которых он выступает Учителем. Он должен научить их жить и чувствовать.

Какое поле деятельности! Какая почва для самоутверждения! Какая власть! И вот наш несовершенный психотерапевт берет чужую душу и пытается вскрыть ее, как консервную банку. Каково?

Р-р-раз! Ножом ее. А она не поддается. Сопротивляется, артачится. Еще разок, еще атака.

«Что же вы мне работать мешаете?» Гневается (читай: самоутверждаться не дают!). И как это напоминает знаменитое российское, свойственное продавщицам в ларьке: «Вас много, а я одна!»

А пациент не хочет быть объектом. Пациент не поддается грубому нажиму, возражает скорому и неправому суду, безапелляционному решению.

Психотерапевт бушует: «Уходите и не приходите! Я вас не приму!»

Бог ты мой, да ведь он и сам теперь не придет! Никогда и ни к кому. Водку будет пить с друзьями и «поганую науку» ругать. Психотерапевта-ирода поносными словами поминать. Вот и вся психотерапия…

Описав эту ситуацию, мы уже фактически выделили один из типов психотерапевта-демона, тип, который можно поименовать психотерапевт-грубиян. Такое определение очень похоже на «круглый квадрат» или «сапоги всмятку», но ничего не поделаешь, в жизни и не такое встречается. Надо сказать, что, по крайней мере, в России, к подобному типу может быть добавлено еще одно определение. Наш сомнительный герой психотерапевтического фронта не только грубиян, но, как правило, еще и стяжатель. Деньги-то он за лечение берет, а лечить — не лечит, сваливая на пациента всю вину за несостоявшийся терапевтический контакт.

Второй демонический тип, который можно обнаружить среди психотерапевтов, это «следователь-садист». Этот тип, как правило, взрастает на почве классического психоанализа и целого ряда его современных разновидностей. «Следователь-садист» получает удовольствие от сообщения трепещущему пациенту невероятных мерзостных тайн о его, пациента, внутреннем мире.

Например, приходит к такому следователю пациентка и рассказывает о сложных взаимоотношениях с сестрой, к которой она страстно привязана. Терапевт проводит сеанс анализа, согласно методике ловит всякую ассоциацию и всякий вздох, сорвавшийся с уст пациента, и затем начинается самое интересное — он толкует эти слова и вздохи, т. е. придает им смыслы.

Смыслы, приданные «следователем-садистом», как правило, получаются негативные. В результате пациентке подробно объясняют, что она не испытывает к родной сестре никаких теплых чувств, а только ненависть, зависть и желание насолить. Бедная женщина, разумеется, приходит в ужас, не верит и сопротивляется. Тогда ей втолковывают, что она сама себя не знает, что ей в разных смыслах выгодно скрывать ненависть под маской любви, и, главное, что ей надобно сделать — это честно признаться себе в собственной подлости и злобности. А как только она скажет «да, это так!», тут ей сразу и полегчает. Глядишь, и спина болеть перестанет, и сердцебиений не будет. А всего-то делов — признаться, что человек ты не моральный, а аморальный, не добрый, а жестокий и мстительный. Ну, признайтесь скорее, облегчение выйдет!

Серьезным аргументом в этом психологическом выколачивании признаний и самообвинений служит то, что «совершенных людей не бывает». Мысль вообще-то верная, но смотря в каком контексте и для каких целей она применяется. Если вы видите себя в целом хорошим человеком, то у вас «комплекс Бога», вы, стало быть, претендуете на боженьку походить. Это претенциозно! А вы в свое знакомое окунитесь, в «человеческое, слишком человеческое». Признайтесь, что место ваше, как говорят в тюрьме, «у параши».

Стремясь быть справедливой, я хочу отметить, что действительно существует немало людей, которые идеализируют себя (что типично для невротизма) или скрывают тяжелое раздражение под вуалью любви и заботы. Но даже им их внутренняя двойственность не должна подаваться в прямолинейно-обвинительной форме. Дело ведь вовсе не в том, чтобы выкрутить пациенту руки и вырвать у него фактическое отрицание ценности его собственного «Я» (а отрицание своих позитивных свойств — это самоперечеркивание). Суть состоит в другом: как смягчить позицию человека, вольно или невольно вызывающего конфликты вокруг себя и страдающего от этих конфликтов? Как помочь ему, не разрушая ядра собственной личности, без лишних потерь перестроить свои отношения с окружающими, пересмотрев собственный взгляд на вещи? Жесткое самообвинительство, разочарование в себе никогда и никому еще не помогло. Оно только порождает чувство вины, бороться с которым очень трудно.

Однако следственный пыл нашего лихого психотерапевта заводит его порой совсем далеко. Он начинает видеть «чернуху» и требовать признаний даже там, где никаких негативных моментов и вовсе не было. Начинается простое приписывание. Как только кто-то сообщает, что у него проблема, ему советуют заглянуть себе в душу и убедиться, что вся грязь именно там: все плохие, а ты что, лучше? Ишь какой…

Это похоже на другой «терапевтический трюк», когда человеку, который возмущен чьим-то поведением, говорят: «То, что не нравится тебе в других, это твой собственный порок. Твое недовольство другим — зеркало, отражающее твои собственные недостатки»; или, пользуясь психоаналитическим жаргоном: «Ты проецируешь свою Тень на других». Что же выходит? Если кому-то не нравится чужая неопрятность, то это потому, что он сам — грязнуля? А если нет? Жизненные наблюдения показывают, что нерях не любят именно чистоплотные люди.

Конечно, случается, что другие служат отражением наших недостатков, но так бывает далеко не всегда. Подобный подход нельзя делать правилом, безапелляционно распространять на всех, бездумно применять в любых случаях. Порой мы проецируем на другого «свою Тень», но чаще просто возмущаемся реальными чужими недостатками или пороками. Если у нас вызывает гнев убийца, это вовсе не означает, что каждый втайне лелеет мечту зарезать соседа в ночи.

Но «следователь-садист» действует по принципу: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет». Он в любом случае применяет свои схемы и получает от это огромное удовольствие. Говоря языком Э. Берна, он играет с пациентами в игру «Пятно». Как бы бедняга-пациент ни крутился, он все равно оказывается запятнан, а психотерапевт самодовольно получает свой психологический выигрыш — чувство превосходства. Психотерапевт умело манипулирует чужим настроением с весьма неблагородной целью личного самоутверждения.

Упоминание о жесткой схематике приводит нас последовательно к еще одному «демоническому лекарю душ»: к психотерапевту-догматику. Он, быть может, не так уж коварен и садистичен, но, увы, дубоват. Ум его негибок, он хорошо выучил некий целительский канон и соответствующий ему специальный язык, но дальше этого ничего не способен увидеть. Такой психотерапевт изъясняется с пациентом на вполне эзотерическом терапевтическом наречии, которого нормальный человек понять не в силах, и пытается любую ситуацию уложить в прокрустово ложе единственно известных ему представлений.

— Доктор, у меня по ночам бессонница… и страх высоты.

— Это у вас, батенька, Эдипов комплекс…

— А у меня, доктор, представьте, навязчивое желание писать стихи.

— Сублимируетесь, милейший, сублимируетесь…

— А мне три дня сардельки с горчицей снятся.

— Вам, уважаемая, срочно нужен мужчина.

— Доктор, а почему с горчицей?…

Психотерапевт-догматик искренне считает, что все психотерапевтические понятия, которые он применяет при разговоре с людьми, это не что иное, как характеристики самой действительности, самого бытия. Говоря философским языком, они имеют для него онтологический статус. Поэтому ни в каких других терминах выражаться нельзя и никакие другие подходы не имеют права на существование. Если у Фрейда сказано «Эдипов комплекс» — значит, это истина в последней инстанции, и сомневаться в его наличии — предательство науки. Комплекс имеется у всех и обладает универсальной объяснительной силой. Каждый, кто отрицает методику Фрейда, — шарлатан, а любые теоретические альянсы подрывают чистоту метода.

Догматик от психотерапии — не обязательно фрейдист. Это может быть и сторонник Ассаджиоли, и последователь Э. Берна, и адепт гештальттерапии и вообще кто угодно. Важно то, что догматик не только страстно отстаивает один-единственный способ видения. Он чаще всего чудовищно вульгаризирует сам этот способ, чем наносит мощнейший удар и по пациенту, и по авторитету принятого им метода.

Мы уже говорили об этом в предыдущем разделе, когда подчеркивали, что установка «Я никому ничего не должен», призванная извлечь индивида из психологического рабства перед окружающими, может при грубом упрощенном подходе превратить, в общем, нормального, хотя и несколько депрессивного человека в свирепого эгоцентрика. Можно привести и другие примеры.

Так, широко известна методика, представленная, в частности, в книгах М. Литвака и получившая у него название «психологическое айкидо». Суть ее состоит в том, что избегание конфликта происходит за счет тактического отступления, мягкого согласия с прозвучавшим обвинением.

— Иван Иванович, вы дурак!

— Да вот, что поделаешь, дурак… (Вместо «Как вы смеете! Сам дурак!»)

«Агрессор» остается с открытым ртом, стычки не возникает.

Однако эта методика, как и другие, требует очень подробного разъяснения с указанием ее возможных пределов, ограничивающих факторов, конкретных ситуаций, даже с объяснением того, сколько раз это можно применить, а когда следует остановиться.

Если такую методику психотерапевт-догматик без всяких пояснений предлагает использовать в качестве панацеи, послушные пациенты могут заработать неприятности.

Во-первых, постоянное повторение подобного приема скоро будет однозначно оценено противоположной стороной как издевательство, и все равно вызовет новый всплеск агрессии, еще более мощный, чем предыдущий. Во-вторых, если все время соглашаться, что ты дурак, скоро и сам поверишь в это, а это уже подрыв самоотношения.

Аналогичным образом обстоит дело и с другими полезными психологическими советами. Так, в одной переводной американской книге о том, как завоевывать мужчин, я прочла следующее: «Если вы хотите ненавязчиво познакомиться с мужчиной, заметьте ему, к примеру, какой у него необычный акцент». Для Соединенных Штатов такой совет, быть может, и хорош, но представьте подобную ситуацию у нас… Реакция мужчины может оказаться непредсказуемой.

Именно поэтому дело психотерапевта — быть максимально гибким и конкретным, уметь объяснять тонкие нюансы, чего, конечно, не может наш догматик.

Четвертый и последний тип, выделенный здесь нами, это психотерапевт-недоучка. О том, откуда берутся недоучки, мы уже говорили чуть выше. Психотерапевт-недоучка просто-напросто не знает, что делать с пациентом. Поскольку тонкие диалоговые методики или телесные практики ему незнакомы или знакомы весьма смутно, он делает самое простое: пичкает пациента таблетками «какие покруче». Успокоительное? Успокоительное! Антидепрессанты? Антидепрессанты! И побольше, пожалуйста. Пациент, у которого и так в голове полнейшая неразбериха, от таблеток окончательно тупеет, сознание его мутится и спросить за это «с доктора» он оказывается просто не в состоянии.

Другой коронный номер психотерапевта-недоучки — тщательное расковыривание чужого внутреннего мира, после чего этот внутренний мир оставляют как есть — вскрытым и разворошенным. Как в старом анекдоте:

— Папа, я будильник сам разобрал!

— А почему обратно не собрал?

— А лишних деталек много осталось!

Некомпетентный психотерапевт оставляет множество «лишних деталек»: он приводит пациента в смятение, вносит сомнения в его душевный мир, но не способен восстановить его целостность, указать пути к обретению бодрости и покоя — как раз того, ради чего люди обращаются к психотерапии. И он делает это не со зла, а по общей малограмотности, хотя внешнего апломба может быть свыше всякой меры.

Но довольно о демонах от психотерапии! (Может быть, «демоны» здесь даже слишком пышно. Так, непрезентабельные бесы…) Стоит обратиться к тому, что являет и должен являть собой хороший психотерапевт, тот самый добрый ангел, который протягивает руку помощи и дает возможность преодолеть и трудности характера, и трудности судьбы.

Начнем с того, что талантливый психотерапевт — такая же ценность и редкость, как по-настоящему талантливый художник или поэт, как одаренный ученый-исследователь или выдающийся организатор. Знаменитые западные психотерапевты, такие как К. Юнг, В. Сатир, Э. Берн, К. Хорни, Ф. Перле, А. Лоуэн, М. Эриксон, несомненно, обладают поистине даром Божьим, тем особым свойством натуры, которое дает им возможность оказывать благотворное действие уже самим своим присутствием. Это люди, с которыми просто хорошо находиться рядом, они вселяют в пациента спокойствие и настроенность на лучшее. Методики, применяемые одаренными психотерапевтами, конечно, играют в их работе свою роль, но не составляют главного. Этим главным и определяющим является «магия личности», прямой контакт. Психотерапевты такого уровня могут менять, совершенствовать, упрощать свои методы работы, заимствовать чужие приемы, развиваться и меняться, но их благотворное воздействие на чужое сознание неизменно остается мощным. Такое воздействие не может быть симпровизировано любым другим человеком, не может быть скопировано и механически заимствовано. Как всякий талант оно неотъемлемо от данной индивидуальности, принадлежит ей как атрибут.

Однако у выдающихся, блистательных психотерапевтов можно учиться. Можно отслеживать формы и способы их поведения, их систему самоконтроля и самонастройки на работу, их отношение к пациентам. Чаще всего они возглавляют целые теоретические и практические направления, давая возможность своим ученикам, читателям и почитателям усвоить тот метод, который они выработали, и который ведет к успеху.

Важнейшим достижением в создании эффективных методик, которые могут быть усвоены многими психотерапевтами-специалистами, является выработка ряда гуманистических установок, характерных для второй половины XX века. Особенно ярко они выражены в таких психотерапевтических направлениях, как проблемно ориентированная психотерапия и процессуальная психотерапия. Назовем некоторые из них.

Ориентация на пациента.

Хороший психотерапевт занят не собственным самоутверждением, а интересами человека, который пришел к нему со своей бедой, поэтому он не использует директивный стиль и авторитарное давление. Грубость, ёрничество, язвительность, театральный драматизм, так же, как и безразличие, остаются за дверями врачебного кабинета.

В то же время добрый психотерапевтический ангел при помощи различных психологических приемов стремится уберечь пациента от избыточной привязанности к постоянной помощи. Он мягко напоминает, что в результате работы пациент должен «ходить своими ногами», сам справляться с психологическими коллизиями, а не находиться в рабской зависимости от своего душевного наставника.

«Психотерапия направлена в первую очередь на улучшение способности пациента решать свои проблемы. Это должно позволить ему стать в конце психотерапии своим собственным психотерапевтом» (Блазер А., Хайм Э., Рингер X., Томмен Н. Проблемноориентированная психотерапия. Интегративный подход. М., 1998. С. 31.).

Еще в начале XX столетия К. Ясперс, психиатр и философ, отметил тот факт, что никакой человек, даже психически больной, не может быть просто объектом изучения. Классический психоанализ не был принят Ясперсом, который говорил, что Фрейд так же осваивает душу, как Эдисон — мертвую природу. При таком подходе остается в тени самое главное — личность пациента. Именно на личность врач наталкивается как на границу или стену. Экзистенция — ядро личности, обладающее свободой, — никогда не может получить объективных, вещных форм. Поэтому психотерапевт способен лишь вступать в диалог с чужим «Я», не познавая в прямом смысле внутренний мир другого, но проясняя его для себя.

Такое прояснение требует исходного равенства, уважения и внимания к тому, кто обратился за помощью. У психотерапевта нет никакого заведомого превосходства перед пациентом, он не выступает ни в роли Бога, ни в роли всесильного мага. На его стороне лишь профессионализм, который он должен пустить в ход, чтобы оказать востребованную помощь.

Но если диалог ведут не могучий Учитель и робкий Ученик, а партнеры, пациенту должна быть предоставлена инициатива. Он может не только жаловаться и повествовать о своих заботах, но и выдвигать версии собственных проблем: как они возникли, каковы механизмы их развертывания, каким образом можно пытаться с ними справиться. Сколь дилетантскими не были бы эти суждения, они позволяют уяснить логику мышления человека и усмотреть ее ведущие моменты. Все это помогает психотерапевту предложить пациенту такую стратегию решения проблемы, которая не вызовет у него психологического отторжения и будет принята.

Ориентация на гибкий, развивающийся контакт с пациентом.

Исходные чувства психотерапевта, с которыми он вступает в лечебный контакт: 1) эмпатия — способность понять чужие чувства и адекватно на них отозваться; 2) установка на сотрудничество.

Кроме того, целый ряд исследователей подчеркивают, что в начале работы должны присутствовать личная симпатия (неприятному человеку не хочется помогать), профессиональный интерес, а также чувство, что как профессионал психотерапевт может помочь больному. Если хотя бы один из этих факторов отсутствует, лучше передать пациента другому специалисту, который будет либо более благорасположен, либо более любопытен и компетентен, нежели вы.

Однако отношения психотерапевта и пациента, порой достаточно длительные, далеко не исчерпываются переживаниями, сопровождающими первую встречу. Как любые человеческие отношения, они развиваются, меняются, наталкиваются на подводные камни и рифы. Они отличаются от обычных «стихийных» отношений лишь тем, что один из общающихся — специалист в области психологии и психотерапии, и обладает навыками не только размышления о другом, но и саморефлексии.

Хороший психотерапевт непрерывно отслеживает собственное состояние в общении с пациентом. Он должен уметь ювелирно точно корректировать характер складывающегося контакта, направляя его на решение поставленной проблемы. Здесь нужна тонкая интуиция, чуткость, так как следуя схемам, далеко не всегда возможно определить, где можно «отпустить себя» и быть достаточно естественным, следуя за своими эмоциями, а где следует усилить контроль над собой, чтобы ввести общение в нужное русло.

Швейцарский психотерапевт Эми Минделл, представительница направления процессуальной психотерапии, называет умение психотерапевта работать; с собственным внутренним миром метанавыками. «И все-таки, почему метанавыки? — пишет она. — Их можно назвать также умениями духа. Пристава ка «мета» подразумевает взгляд со стороны, с помощью которого можно увидеть переживания, чувства, овладевающие нами в данный момент. Поэтому термин «метанавыки» относится не столько к чувствам, возникающим во время работы, сколько к осознанию этих чувств. Метанавык предполагает, что мы, кроме осведомленности о чувственных позициях, изучаем их и собираем их энергию, применяя наши чувства и отношения на пользу клиенту. Другими словами, метанавык не просто относится к чувствам и отношениям терапевта, но делает акцент на сознательном использовании их в практике. Это требует от терапевта тщательного исследования своих чувств, чтобы заметить и научиться управлять различными чувственными качествами, возникающими в процессе работы. Теперь он может с пользой привносить эти чувственные качества в свои терапевтические взаимодействия и отмечать происходящие изменения и обратную связь» (Минделл Э. Психотерапия как духовная практика. М., 1997. С.30.).

Овладение метанавыками — существеннейшая сторона работы хорошего психотерапевта.

Кроме того, там, где ведущей формой работы с пациентом является диалог, психотерапевт должен:

1. Уметь эмпатически слушать пациента. Это значит, что он сочувствует пациенту, но сохраняет при этом определенную дистанцию, не отождествляясь с ним. Психотерапевт весь являет собой внимание, реагируя репликами на рассказ. Периодически он перефразирует услышанное, чтобы проверить, правильно ли он понял рассказчика.

2. Сохранять внутренний покой. Если терапевт будет слишком эмоционален, он не сможет правильно понять своего посетителя и тем более выработать верную тактику беседы. Пациенты могут быть слезливы, сварливы, истеричны или, напротив, заторможены, они могут вести себя демонстративно и агрессивно. Внутренний покой позволяет терапевту объективно посмотреть на представленный ему случай, безоценочно описать его для себя, не впадая ни в обвинительный, ни в оправдательно-поощрительный тон.

3. Быть искренним.

Не фальшивить, не кривить душой. Хотя искренность не равна тому, чтобы «резать правду-матку», говорить справедливые, но обидные или оскорбительные для пациента вещи. Искренность и правдивость терапевта должны соответствовать восточному представлению о том, что правда только тогда является правдой, а не злым наветом, когда она подана в достаточно приятной, приемлемой для слушающего форме.

Искренность психотерапевта должна вызывать доверие пациента к нему.

Ориентация на ведущую проблему пациента.

Опыт классического психоанализа показал, что аналитические сеансы могут идти бесконечно долго, давая весьма умеренные результаты. Пациент привязывается к аналитику, ходит к нему годами, исправно платит деньги, это становится чем-то вроде привычного времяпрепровождения, но проблема, с которой пришел больной, не решается. Соврееменная психотерапия, учтя минусы «классических, форм», ориентирует психотерапевтический процесс на главную проблему, с которой пришел пациент. Важно не «растекаться мыслью по древу», не тонуть в подробностях, не уклоняться от основной темы, которая может быть неприятной и пугающей, а «целить точно в яблочко». Работа с пациентом должна укладываться от 6 до 25 сеансов, которые проводятся, как правило, два раза в неделю.

Для достижения успеха в обозначенные сроки грамотный психотерапевт применяет определенную стратегию беседы. Он подробно расспрашивает пришедшего, в чем именно проявляется его проблема, как конкретно она переживается. При этом он старается уточнить все детали затруднений, включая возникающие образы, соматические симптомы типа «у меня перехватывает дыхание» или «у меня холодеют руки», а также те мысли, которые сопровождают негативное переживание.

Потом он выясняет, как часто и долго проблема дает о себе знать. Быть может, она проявляется циклично, связана с конкретными обстоятельствами, беспокоит пациента с самого детства или проявилась лишь в последний период.

Необходимо уточнить также, когда и где проблема беспокоит пациента: дома, на работе, в компании, днем или ночью.

Следующим шагом становится выявление того, какие мысли сопровождают негативное состояние и какие реальные последствия имеют затруднения для жизни человека: его общения, служебных дел, семейных отношений, возможностей и планов. При этом психотерапевт уточняет, о каких именно последствиях идет речь: ближайших или долгосрочных.

На основании этих и других вопросов психотерапевт определяет вместе с больным наиболее точную формулировку проблемы и ставит исходящую из нее психотерапевтическую цель.

Цель должна быть конкретной, реалистичной и такой, которая могла бы вскоре дать человеку хотя бы небольшие, но зримые успехи. Она не включает в себя задач типа «всегда» и «никогда». Если проблема, к примеру, касается личных взаимоотношений, то человеку, страдающему от личностной зависимости, не будет сказано «всегда проявляй себя независимо», но будут поставлены конкретные задачи в конкретных случаях решительно высказать свою позицию, настоять на своем, сделать хотя бы одно, но реальное дело по своему усмотрению и т. д. Даже небольшой успех окрыляет, позволяет лечебному процессу идти более эффективно. Психотерапевт оказывает в этом пациенту постоянную поддержку, ободряет его, указывает на положительные сдвиги.

Планируя ход психотерапевтических занятий, психотерапевт-добрый ангел не настаивает на воплощении в жизнь исключительно своих собственных представлений о том, как должен идти процесс изменений в сознательном и в бессознательном пациента. Реальное психологическое движение, трансформация души идет порой скачкообразно, с отступлениями и делает круги, противоречит обычной логике, продуманной специалистом в тиши кабинета. Именно поэтому нужно внимательно следовать естественному ходу процесса, подстраиваться под него и перестраиваться вместе с ним, что и делает с блеском хороший специалист.

Применение различных теорий и методик.

Современный творческий психотерапевт-профессионал не склонен догматически останавливаться на одной какой-то теории или методике. Он стремится интегрировать в терапевтический процесс методики, выработанные в рамках разных теоретических подходов. Это можно назвать прагматическим эклектицизмом, синтетическим, интегративным или процессуально ориентированным подходом. Суть, однако, в том, что каждая грань проблемы пациента может получить разрешение в таких формах и приемах, которые подходят именно для нее, хотя и созданы разными психотерапевтами с разными теоретическими убеждениями.

Конструктивный диалог с пациентом может включать, к примеру, элементы классического психоанализа, трансактный анализ по Э. Берну, моменты рационально-эмотивной психотерапии или нейролингвистического программирования (НЛП). И если классический психоанализ призван выявить корни проблемы в детстве (если таковые имеются), то трансактный анализ укажет на сегодняшние затруднения, а НЛП поможет при помощи работы пациента с собственным подсознанием избавиться от навязчивых состояний и мешающих жить фобий.

Эми Минделл пишет о множественных принципах и подходах, на которые опирается процессуальная психотерапия: «Процессуальная работа основана на принципах даосизма, дзенской философии алхимии, работах К.Г. Юнга, шаманизме традициях коренного населения Америки и современной физике». И далее она подчеркивает, сколь широко применим оказывается такой синтетический подход: «Процессуальная работа распространена во всем мире и применима к людям различного культурного и этнического происхождения. Центры процессуальной работы ныне созданы во многих странах, включая Австралию. Россию, Польшу, Японию, Англию» (Минделл Э. Психотерапия как духовная практика. М., 1997. С. 44.).

Психотерапия сегодняшнего дня включает в себя как индивидуальную, так и групповую работу с пациентами. С 30-х годов XX века в западных странах существует множество психотерапевтических групп: группы тренинга, группы встреч, гештальт-группы, группы психодрамы, группы телесной терапии, группы танцевальной терапии, группы терапии искусством, группы тренинга умений (См. об этом: Рудестам К. Групповая психотерапия. М., 1993.) и др.

Особый интерес представляют методы и приемы, практикуемые в группах телесной терапии и связанные с прикосновениями. Психотерапия порой не может решить проблемы пациента исключительно словесной беседой, диалогом, так как изменения психологии, характера вышли на психосоматический уровень. Например, пациент испытывает тяжелые эмоциональные переживания, которые связаны с зажимами определенных групп мышц, но мышцы эти он не контролирует. Они зажаты так давно, что человек не осознает ненормальности cитуации, а лишь чувствует постоянный эмоциональный дискомфорт. В телесной терапии это называется «мышечная броня». Для снятия «мышечной брони» телесным психотерапевтом А. Лоуэном был использован целый ряд методов и упражнений.

Другой психосоматической проблемой оказывается «отсутствие почвы под ногами», когда пациент не уверен в себе в силу того, что у него «потеряна связь с землей». Восстановление «связи с землей» означает обретение уверенности и опору на принцип реальности, а для этого необходимо прибегнуть к целому ряду упражнений, имеющих не только физический, но и биоэнергетический характер.

Процессуальная психотерапия Арнольда Минделла опирается уже не только на представление о «теле», но на целый комплекс эзотерических идей и концепцию «тонких тел». Информационно-энергетические структуры, опосредующие духовную монаду и грубо-материальную плоть, А. Минделл называет «телом сновидений» и считает, что работа с этим телом — источником жизненности и движения, — может протекать по самым разным методикам, главное, чтобы в результате был оздоровительный, гармонизирующий эффект. Д. МакНили пишет об этом: «Психологи, обладающие достаточными навыками и гибкостью, чтобы следовать индивидуальным процессам тела сновидений, обнаружат, что такие термины, как анализ, психотерапия и работа с телом, должны быть расширены до такой степени, чтобы позволить человеку соприкоснуться с любой известной теорией и практикой. Тело сновидений может начать «говорить» в стиле гештальта, психодрамы или активного воображения, или оно может попросить, чтобы его «отрольфили» (Специальный массаж, созданный терапевтом Идой Рольф.) с помощью глубокого массажа. В другой раз или при других обстоятельствах тело может спонтанно принимать незнакомые позы, например, асаны Хатха-йоги или войти в глубокие состояния медитации, характерные для дзена… Западный психотерапевт, работающий со всем телесным спектром, должен понимать и принимать формы психики и психического поведения, совершенно нормального для йога, шамана или специалиста по акупунктуре» (Мак-НилиД. Прикосновение. М., 1999. С. 65–66.).

Очень важно отметить, что для разных пациентов необходимы разные методы, приемы и виды психотерапии. Люди, уверенные в себе, молодые и амбициозные требуют иного к себе подхода и иных лечебных методик, чем старые, больные и подавленные. Интроверты и экстраверты, мужчины и женщины, подростки и взрослые — все эти существенно различные индивиды требуют от врача подстройки под них, поиска особых подходов и средств воздействия. В то же время, если психотерапевт встречается со случаем явного психоза, пограничным состоянием или симптомами органических нарушений, он должен не браться за лечение, а обязан передать своего пациента соответствующему специалисту, который имеет право ставить в этой ситуации диагноз и прописывать лекарства.

Последний момент, который необходимо отметить, говоря об условиях, при которых психотерапия оказывается благом, а не злом, это заключение, как на Западе, психотерапевтического контракта. В контракте оговариваются характер и примерные сроки лечения, оплата и организационные моменты: перенос времени сеансов, неявка в связи с болезнью и т. д. Контракт — документ, который фактически утверждает права и обязанности обеих сторон, что гарантирует участников от произвола как со стороны психотерапевта, так и со стороны пациента.

Конечно, может показаться странным, что с «ангелом-хранителем» заключается юридический документ, но это вполне нормально.

4. Сам себе психотерапевт!

Люди с неуравновешенным внутренним миром были всегда.

Во все времена существовали заики и истерички, те, кто страдал фобиями и депрессиями, испытывал постоянную тревожность, неуверенность, чрезмерно страстно привязывался к другому человеку или ощущал необузданную жажду господства.

Они существовали так же, как были сумасшедшие и калеки, прокаженные и сифилитики, уроды и больные. Причем этих последних было так много и они столь явственно заполняли города, села и дороги, что на тех, первых, никто попросту не обращал внимания. Фобии и депрессии переживались тихо, ибо пойти с ними было не к кому, ну разве что к приходскому священнику, который мог по-увещевать при помощи слова Божьего. Изгонять бесов брался при этом далеко не каждый святой отец. Кого тоска слишком заедала, бросался в омут головой. А сильная жажда власти и вовсе не рассматривалась как дефект.

Явленные миру физические и психические патологии заслоняли проблемы души — феномена тонкого и эфемерного. Эти проблемы вышли на первый план в XIX–XX веках, когда человечество до некоторой степени справилось с массовыми физическими и тяжелыми психическими недугами и установило медицинский надзор. Зато теперь пришла очередь обратить внимание на миропереживание «среднего человека», и это миропереживание оказалось также не очень здоровым и не очень приятным. Невротическая личность нашего времени — массовое явление: еще не больной, уже не здоровый, но в любом случае страдающий и неадекватный человек.

К тому же наша эпоха, окончательно сломавшая старые традиции, разрушившая ценности, которые складывались веками, поставила людей перед постоянным непрекращающимся выбором и вменила каждому полноту ответственности за всякий сделанный шаг. А это само по себе — большая психологическая нагрузка и серьезное испытание.

Итак, практически каждый из нас, где бы он ни жил, сталкивается, по крайней мере, с тремя травмирующими факторами:

Социокультурные обстоятельства.

Разрушительное воздействие средств массовой информации (СМИ).

Трудности личной судьбы.

Первый фактор, мощно способствующий невротизации, это конкурентная система отношений в современном рыночном обществе (социокультурный фактор). Рынок, пронизывающий все социальные пласты, превращает жизнь в непрерывные бега, в соревновательность на износ. А там, где царит жесткая соревновательность, венчающаяся слезами проигравшего и триумфом победителя, процветают подножки и подставки, интриги и наветы, ложь и очернительство.

Широко известно, что в процветающих США спокойно работать нельзя, так как работа превращена в постоянный экзамен, где провалившихся отбраковывают, ставя на их место других сотрудников. Поэтому все вынуждены непрерывно трепетать. Для экономики это замечательно, но для людей очень вредно. Быть может, именно поэтому в США так процветает психотерапия и психоанализ. Их успех поддерживается еще тем, что конкурирующие между собой люди не станут откровенничать друг с другом и плакаться друг другу в жилетку. Они предпочитают платить деньги специалисту и рассказывать о своих бедах ему, зная, что он сохранит их секреты и не выдаст их слабости соперникам.

В нашей стране психологическому здоровью населения активно противодействует режим постоянных социальных потрясений, лихорадящих Россию на протяжении всего XX века. Жизненные и смысловые кризисы, сокрушение одной системы ценностей и насильственное навязывание другой, развал условий воспроизводства крупных социальных групп, смена в последние десять лет патерналистского государства на криминально-анархическое — все это делает внутренний мир шатким и безопорным, людей — растерянными и сбитыми с толку. Они, быть может, и побежали бы толпами к психотерапевтам, но этих последних очень мало, зачастую они не профессионалы, и лечение стоит дорого в сравнении с зарплатой, которую, ко всему прочему, порой не платят годами. Отечественные социальные условия не менее, а быть может, более травматичны для человеческой души, чем западные, к ним добавляется хаос и неразбериха, бездействие закона, что означает полную личностную незащищенность, которая выражается в тревожности, страхах, суицидальных тенденциях.

Второй фактор, способствующий в современных условиях невротизации, это работа средств массовой информации (СМИ). Здесь нам проще апеллировать к отечественному опыту, хотя деятельность российского телевидения является ничем иным, как калькой с телевидения западного.

В постперестроечной России, к сожалению, возобладали тенденции некритичного заимствования телевидением худших образцов построения работы западными СМИ. Способы и приемы воздействия на аудиторию, применяемые всеми каналами современного отечественного телевидения, направлены на дестабилизацию и дегармонизацию и без того достаточно дисгармоничного и смятенного массового сознания. Как информационные, так и развлекательные передачи (прежде всего кинофильмы, представленные большим количеством боевиков, фильмов-ужасов и фильмов, посвященных паранормальным явлениям) показывают такую картину мира, где, по существу, отсутствует нормальная человеческая жизнь. Она заменена «патологической повседневностью», в которой «эксперт по патологии» (следователь, полицейский, врач-психиатр, экстрасенс-оккультист, патологоанатом, комментатор происшествия или сама жертва) является главным и практически единственным персонажем.

Взглянем на некоторые модели, широко представленные как в информационной, так и в «художественной» части деятельности ТВ.

Модель 1. Мир есть катастрофа.

О том, что мир есть катастрофа, несчастный случай, смерть и увечье говорят нам с раннего утра все телепрограммы, ибо они начинают передачу не с общезначимых фактов экономического, политического и культурного порядка, а с радостного повествования о случившихся в любом конце мира пожарах, землетрясениях, взрывах и перевернувшихся автомобилях.

Эти факты навязчиво повторяются в течение всего дня, превращая действительность в жуткую и кровавую «хронику происшествий». Едва открыв глаза, бедный российский гражданин — вы да я — получает огромный заряд негативных эмоций: он видит растерзанные тела, подробно показанные оператором, слышит стенания родственников погибших, тревожно реагирует на число очередных жертв и, конечно, вольно-невольно прикидывает в уме, не станет ли он сам очередной жертвой непредсказуемого несчастья. Судьба видится как в стихотворении Арсения Тарковского:

Когда судьба по следу шла за нами

Как сумасшедший с бритвою в руке.

Модель 2. Мир есть преступление.

Хроника всего скверного, что случилось как бы нечаянно и без злого умысла, дополняется восторженным неумолчным рассказом тележурналистов о деяниях намеренных: телезвездами и главными персонажами становятся кровавые маньяки, рэкетиры, международные террористы, солдаты-насильники и т. д. А поскольку катастрофы и преступления перемежаются на телеэкране и дополняют друг друга, то действительность предстает перед и без того удрученным российским зрителем совсем ужасной. В ней, в этой чудовищной действительности, не рождаются дети, не строятся дома, не делаются открытия, не растет хлеб. В ней только звучат угрозы, громоздятся горы трупов и текут реки крови. Какое уж тут «светлое будущее»! Главное — не быть взорванным, застреленным или украденным. Наше телевидение тщательно сеет страх. Невротические отклонения, депрессии и суицид являются в немалой степени делом рук тех, кого народ неласково прозвал «журналюги». Это вполне инфернальные личности, хотя в непосредственном общении они могут выглядеть милейшими ребятами. Суть в том, что «милейшие ребята» делают вполне адово дело: настойчиво и целенаправленно расшатывают психику своих сограждан.

Модель 3. Мир есть остросюжетное приключение.

Остросюжетные приключения, к которым сводится повседневность, представлены на экране уже не столько информационными передачами, сколько кинофильмами определенного плана. Причем, презираемые снобами «мыльные сериалы» оказываются среди этих кинофильмов средоточием гуманности и реализма. Затопившие наши экраны боевики редуцируют реальные человеческие отношения к примитивным желаниям, экстремальным действиям (бесконечные погони, стрельба и убийства), грубым чувствам (ненависти, зависти, мстительности) и дурным манерам (чего стоят крик и ругательства, сопровождающие каждый эпизод!). Поколения маленьких россиян вырастают в полной уверенности, что разнузданная агрессия — это нормальное человеческое состояние, никем не осуждаемое и даже весьма похвальное.

Агрессия на одной стороне подразумевает ненависть, страх и злую мстительность — на другой. Патология рождает патологию.

Модель 4. Мир есть циничная клоунада.

К рассмотрению мира как циничной клоунады приглашают нас многочисленные политические комментаторы, которые ернически издеваются над лидерами противоположной политической группировки. Свой вклад в дело десакрализации всего на свете вносят многочисленные «юмористические передачи», печально павшие ниже балаганного уровня. Взаимные оплеухи Бима и Бома представляются по сравнению с «Городком» просто верхом эстетизма и интеллектуальности. Стоит отметить, что крайне циничной выступает и сегодняшняя пресса, печатающая издевательски-насмешливые заголовки над статьями о трагических событиях. Развенчание «всего святого» — типичная черта как электронных, так и обычных СМИ.

Крупные позитивные сдвиги в развитии современной России не возможны, на наш взгляд, без радикальной переориентации работы телевидения, радио, газет. Если мир — это катастрофа и преступление, если в нем нет ничего, кроме грубых страстей и злого ерничества, то в нем просто незачем жить. И это «незачем» тяготеет над нами уже сегодня, выливаясь в массовые детские самоубийства, в деградацию взрослых и ужас стариков.

У современного телевидения есть только один явный плюс — его всегда можно выключить.

И все же в начале XXI века жить без него нельзя. Поэтому прогрессивность власти, которая сейчас возникает и формируется в России, будет определяться не только успехом экономики и внешней политики, не только отношениями с политическими элитами внутри страны, но и тем, насколько эта власть сможет создать позитивную духовную и психологическую атмосферу, насколько она подвигнет СМИ к тому, чтобы они вернули нам обычную повседневную жизнь — с ее радостями, успехами и простыми человеческими заботами.

Третий фактор невротизации современного человека — это обстоятельства его индивидуальной судьбы. Личные катастрофы, потрясения детства, внезапные разочарования или крушение жизненных планов — все это выбивает человека из колеи, обессмысливает его жизнь, погружает в негативное эмоциональное состояние на длительное время.

Нередко люди сами спонтанно выходят из тяжелого эмоционального неблагополучия. Или пытаются это сделать, как умеют. В книге Ф. Василюка «Психология переживания» описывается четыре типа преодоления психологических кризисов, возникших по разным причинам. Следуя основным мотивам этой книги, рассмотрим возможные варианты такого выхода.

Гедонистическое переживание.

Гедонистический, как известно, это ориентированный на удовольствие, придающий приоритет чувственному началу. Гедонистическое переживание свойственно людям с инфантильной установкой на «принцип удовольствия». Это своеобразная защита от психологического страдания, основанная на игнорировании внешнего мира. Человек создает иллюзию, будто никаких перемен не произошло. Так девочка, у которой долго болела и умерла мать, продолжает ухаживать за ней так, будто она еще жива. Или смещенный с должности начальник продолжает упрямо ходить в свой кабинет.

Как видим, гедонистическое переживание жизненного удара не ликвидирует невроза. Скорее, оно само есть форма невроза, где защитой от нестерпимой боли выступает искажение реальности, опора на фантастическую ситуацию.

Реалистическое переживание.

При реалистическом переживании человек подчиняется диктату обстоятельств, считается с реальностью, стараясь принять ее такой, какая она есть. Здесь оказывается задействован механизм терпения, так как никакого удовольствия травматическая ситуация в себе не несет, и всякое удовольствие должно быть отложено, оно находится в неопределенной временной перспективе. Стремясь избавиться от овладевшего им страха и отчаяния, человек либо полагается на «авось», либо опирается на надежду. Если он может что-то сделать в сложившейся ситуации, то прилагает усилия для достижения цели. Он стремится совладать с тяжелой реальностью, перебороть ее.

Однако терпение, как показывает Ф. Василюк, состояние временное. Оно исчерпывается, и чтобы не провалиться в бездну отчаяния, индивид может воспользоваться суррогатами. Это хорошо иллюстрируется сказкой-притчей о Нильском крокодиле:

«Нильский крокодил питается исключительно ананасами. Всегда и только ананасами. Но когда нет ананасов, он ест бананы. Когда нет бананов, он есть морковку. Когда нет морковки, ест картошку. Когда нет картошки, зарывается на три метра в землю и плачет крокодиловыми слезами».

Суррогат, часто применяющийся при исчерпавшемся терпении, — полная смена нарушенного отношения с социумом. Если мне закрыт путь стать художником — стану железнодорожником! Не женился на Маше — женюсь на Даше. Или что-нибудь в этом духе. Такой спонтанный способ переживания предполагает дискретность жизни, относительную самостоятельность ее фаз. Тогда прошлые планы и мечты отметаются и полностью заменяются другими. Это не всегда возможно и не до конца приносит успокоение, но это способ смягчить ситуацию.

Ценностное переживание.

Ценностное переживание возможно лишь при сложности и неоднозначности внутреннего мира человека, при его способности к рефлексии и выбору.

Человек бывает серьезно выбит из колеи, когда его ценности сталкиваются с противоречащим им внешним миром, либо между собой сталкиваются сами ценности.

Если между собой столкнулись высшие и низшие ценности, то низшие могут быть либо отброшены (например, отказ от личной карьеры ради защиты родины), либо вписаны в отношения с высшими и подчинены им. Так, ценности вкусной еды могут быть определенным образом подчинены ценностям набожности, но при этом не отвергнуты. Иногда реализация низших ценностей откладывается «на потом» («выращу детей, тогда отдохну»).

Столкновение равнозначных ценностей (служебный долг и любовь, политические и религиозные убеждения и т. п.) всегда преодолевается драматически. Здесь практически невозможно избежать страдания.

Люди разными путями выходят из ситуаций, когда в результате столкновения с реальностью они теряют самое ценное для себя. А потери эти могут быть совершенно разнородными.

Так, если умирает любимый человек, с которым связывались все жизненные планы, оставшийся может преодолеть тоску и депрессию, эстетизировав его образ. Память об умершем может стать импульсом для дальнейшей жизни и творчества.

Однако утратить можно не только человека. Можно потерять собственные убеждения, разочароваться в них, увидев их несостоятельность, жизнь может показать нам, что мы не правы. Тогда необходимо искать новую ценностную систему, непременно простив себе заблуждения и ошибки прошлого.

Впрочем, удары жизни не всегда заставляют нас менять собственные убеждения. Порой эти убеждения, например, нравственные принципы, настолько глубоко и твердо усвоены человеком, что он соблюдает их, несмотря ни на что. Он скорее пожертвует самой жизнью, чем откажется от убеждений и следует внутренним правилам практически в любой обстановке.

Мы не беремся здесь продолжать описание и разбор кризисных и тяжелых психологических коллизий, из которых люди выходят интуитивно, осуществляя бессознательный поиск новых позиций, если старые оказались исчерпаны. Важно другое: люди решают проблемы собственного внутреннего мира, когда сталкиваются с ними в ходе жизни. Они вольно или невольно выступают собственными психотерапевтами. Они спасают себя от внутреннего мрака, вытаскивают себя из болота за волосы. Стоит внимательно приглядеться к тому, что же помогает им быть психологическими помощниками самим себе? Какие факторы способствуют их самопомощи?

Назовем три таких фактора.

Сочувствие и советы близких.

Мировоззренческие установки, заданные культурой.

Популярная психотерапевтическая литература, предлагающая потенциальным пациентам разные методики для работы с собственным сознанием, а точнее — с внутренним миром.

Первый фактор — важнейшая психологическая опора для человека во все времена и при всех обстоятельствах. Человек человеку не только друг, товарищ и брат, но еще и психотерапевт. Надо сказать, что на этот момент обратил внимание один из выдающихся психологов и философов XX века А. Маслоу. В своих работах он подчеркивает, что сама жизнь, наполненная событиями, общением, человеческим взаимодействием, способствует заживлению душевных ран, преодолению внутренних проблем, развязыванию затянутых психологических узлов.

А. Маслоу пишет: «Источником безопасности, любви и уважения не могут быть деревья или горы, даже общение с собакой не может приблизить человека к подлинному удовлетворению базовых потребностей. Только люди могут удовлетворить нашу потребность в любви и уважении, только им мы в полной мере отдаем любовь и уважение. Базовое удовлетворение — вот главное, что дарят друг другу хорошие друзья, любовники, супруги, хорошие родители и дети, учителя и ученики, именно его ищет каждый из нас, вступая в те или иные неформальные отношения, и именно оно является необходимой предпосылкой, условием sine qua поп для того, чтобы человек обрел здоровье, приблизился к идеалу хорошего человека. Что, если не это, является высшей (если не единственной) целью психотерапии?

Такое определение психотерапии влечет за собой два крайне важных последствия: 1) оно позволяет нам рассматривать психотерапию как уникальную разновидность межличностных отношений, так как некоторые фундаментальные характеристики психотерапевтических отношений свойственны любым «хорошим» человеческим отношениям, и 2) если психотерапия представляет собой разновидность межличностных отношений, которые, как любые другие отношения, могут быть как хорошими, так и плохими, то этому межличностному аспекту психотерапии следует уделить гораздо большее внимание, нежели уделяется сейчас» (Маслоу А. Мотивация и личность. М., 1999. С. 329. 173).

В России по сей день общение с близкими — родными, друзьями, оказывается главным психотерапевтическим средством. Обычно человек сам выбирает себе того, кому может открыть душу, с кем он может безбоязненно разделить свои проблемы, на чье сочувствие и поддержку можно опереться. Иногда одного лишь согласия выслушать добровольную исповедь оказывается достаточно, чтобы на сердце полегчало.

Кроме того, близкие могут попытаться отвлечь страдающего от его больных вопросов, развлечь его, переключая внимание на что-то новое, интересное, способное пробудить любопытство и жизнерадостность. Так порой поступают с детьми, отвлекая их от боли, но этот прием прекрасно срабатывает и в облегчении психологических мук взрослого человека. Именно близкие способны с позиций сочувствия проанализировать проблему, привести попавших в аналогичные обстоятельства, и рассказать, как они справлялись с ними. Могут предлагаться самые разные стратегии поведения. В этом случае обычный сочувствующий собеседник практически выполняет роль психотерапевта, так как создает для друга-«пациента» целый веер возможностей и обсуждает вместе с ним, что получится, если тот или иной вариант поведения и мышления воплотить в жизнь.

Человек, разделивший свои внутренние заботы с родными или друзьями, чувствует поддержку, ощущает, что он не одинок, и это дает ему возможность скорейшей душевной перестройки. Хотя, разумеется, главную работу по трансформации собственного сознания и бессознательных установок за него не может выполнить никто. Но ведь и опытный профессиональный психотерапевт, в конечном счете — внешний наблюдатель и «голос со стороны». Он не может стать «внутренним ведущим» для пациента. Тот, кто страдает от невротических моментов, окончательное исцеление может получить только сам, в результате собственных душевных усилий.

Второй фактор с успехом служит в качестве психотерапевтического средства, так как сообщает индивидам определенные ориентиры мышления и переживания, способные объяснить страдание и снизить его накал. Всякая серьезная система мировоззренческих взглядов предполагает арсенал утешительных и вдохновляющих идей, способных мобилизовать силы, воззвать к пафосу или к смиренному, достойному принятию событий. Внутреннее страдание, так же как удары судьбы, должно иметь смысл, тогда человек сможет преодолеть собственную тоску и удрученность, тревожность и страх.

Бросим короткий взгляд на те толкования страдания, его причины и смысла, которые содержатся в безрелигиозном взгляде на вещи, в христианстве и в древних эзотерических учениях, признающих карму и перевоплощение.

Возьмем в качестве примера неразделенную любовь, принявшую форму страстной невротической зависимости. Такая зависимость от объекта любви являет собой настоящее страдание. Влюбленный, зависимый человек (нередко это женщина, хотя в таком положении бывают и мужчины, о чем нам ярко повествует роман С. Моэма «Бремя страстей человеческих»), постоянно стремится к своему избраннику, проявляет к нему повышенное внимание, претендует на близость, как физическую, так и духовную, но, как правило, получает отвержение (периодическое или постоянное), выстраивание «дистанций» и разные формы манипуляций-дразнилок.

Невротизм заключается в том, что влюбленная сторона света белого не видит, отказывается от всех радостей жизни, сосредоточивается на борьбе за «свое счастье» и на этом пути все время применяет одни и те же стратегии — нападение и удержание. Но именно это встречает сопротивление «объекта любви», который как бы и не разрывает отношений до конца, но и не удовлетворяет желаний «соискателя». Возникает что-то вроде бесконечной жестокой игры в догонялки или прятки: возлюбленный убегает или прячется, а влюбленный догоняет или ищет, но никогда не достигает цели. Подобная ситуация может длиться годами, совершенно изматывая и вводя в депрессию прежде всего «догоняющую» сторону.

Как истолковать это положение с разных мировоззренческих позиций?

Безрелигиозный взгляд.

Причина страдания.

В безрелигиозном сознании никто не ищет для сложившихся обстоятельств высших трансцендентных причин или воздействия запредельных начал. В этом случае причиной страдания оказывается просто неудачный выбор: «Не к своему прилепилась (прилепился)». Это промашка, результат неопытности или заблуждения.

Второе объяснение — неверное воспитание, неправильно сформировавшийся внутренний мир. Женщина (или мужчина), проявляющие безрезультатную настойчивость в преследовании избранного существа и терпящие от возлюбленного много ударов, выступает как человек, не обладающий чувством собственного достоинства или утративший его. Чувство собственного достоинства — одна из ведущих ценностей безрелигиозного сознания, уважение к себе — фундаментальный момент для жизни личности.

Третье объяснение — сложившаяся в детстве установка на зависимость от других, определенный психологический паразитизм. Возлюбленный в этом случае выступает как колдовское существо, гармонизирующее мир, ему приписываются почти магические свойства, и эта неверная установка привязывает влюбленного к возлюбленному. Подтверждением такого объяснения является то, что в жизни зависимых людей может быть на протяжении ряда лет несколько подобных повторяющихся ситуаций.

Смысл страдания.

Невротическое страдание для человека неверующего оказывается полностью бессмысленным и саморазрушительным. Из него нельзя, по существу, извлечь никакого полезного опыта. Само по себе страдание следует как можно скорее ликвидировать, так как оно только иссушает душу и отнимает силы.

Решение психологической проблемы.

Чтобы решить подобного рода проблему, безрелигиозный человек должен быть вдохновлен двумя прекрасными идеями: идеей достоинства и идеей независимости. Конечно, сделанного неудачно выбора отменить уже нельзя, но возможно его не повторить, не воспроизвести в других обстоятельствах.

Необходимо разорвать кабальную связь, а это возможно, если гордость выдвигается на первый план и противостоит желанию угождать другому человеку и добиваться его благосклонности. Однако гордость как идея плохо срабатывает, если человек не преодолеет установки на собственную зависимость. Необходимо практически, хотя бы в узкой сфере жизни, начать проявлять себя как самодостаточное, самостоятельное существо, и это шаг за шагом станет основанием для избавления от душевной привязки. Любите себя. Заботьтесь о себе. Развивайте свои силы и возможности. Тогда другой человек сможет оценить ваши достоинства как свободной, достойной личности.

Христианство.

Причина страдания.

Согласно христианству, причиной всех человеческих страданий является греховность человеческой природы, ослушание Бога. Человек виноват перед Богом исходно, именно по причине греха он приобрел все формы отчуждения в человеческих отношениях, так же, как получил смерть, болезни и необходимость тяжелого труда. Несчастная любовь — еще одно выражение вины и греха. При страстной привязанности к другому человек отворачивается, от Бога, которого он должен любить больше всего на свете, он творит кумира из простого смертного, отсюда и весь арсенал страданий. Таким образом, сама невротическая привязанность, не находящая ответа, — результат неверного душевного и жизненного пути, погружения в земное, ограниченное и несовершенное.

Смысл страдания.

Смысл страдания состоит в данном случае в том, чтобы напомнить человеку о порочности и тупиковости избранного направления. Вина перед Господом должна перекрыть и вытеснить те пылкие чувства, которые невротик питает к своему избраннику. Страдание сигнализирует, что надо переменить направление любви, обратить ее к вечному, а не к временному.

Кроме того, страдание может очищать душу от скверны, от избыточного эгоизма. Страдающий человек способен быть по-христиански добр к окружающим, он сопереживает чужому страданию, жалея других людей.

И, наконец, душевное страдание может быть своего рода испытанием. Если ты не станешь роптать и жаловаться, проклинать Всевышнего и ниспосланную им судьбу, ты достоин высшей милости. Если же ты идешь по пути жалоб и проклятий — не обессудь, страдания могут умножиться тысячекратно.

Решение психологической проблемы.

Решение этой проблемы, как и многих других, пролегает через обращенность к Богу. Здесь возможен двойственный пафос: с одной стороны, пафос смирения, покорности высшей воле, которая вместо радости дает мучение, с другой — пафос отказа от чисто человеческих страстей и обращенности к вечному источнику любви — Христу. При выборе небесного, а не земного, чисто-человеческие проблемы отпадут сами собой, потеряют значение, и страдание уйдет, уступив место блаженству.

Эзотерический взгляд.

Причина страдания.

Тупиковая невротическая привязанность, изматывающая в течение долгого времени силы человека, может быть истолкована в рамках эзотерического подхода как кармический узел. Согласно этому взгляду, в прошлом воплощении между людьми были острые, конфликтные отношения — зависть, ревность, или, напротив, страстная любовь, но тоже односторонняя. Возможно, нынешний любящий был тогда предметом обожания, но отверг чужое чувство сделал это грубо, бестактно, что и повлекло в новой жизни соответствующий опыт — опыт страдания от отвергнутой любви. Впрочем, карма нарабатывается все время, мы создаем линию необходимости в своей судьбе каждый день, каждым свободным выбором, поэтому кармический узел вроде тяжелой невротической связи мог быть завязан и при наличной жизни. Такое толкование сближает эзотерический подход с обычным безрелигиозным психотерапевтическим в духе Э. Фромма и К. Хорни.

Смысл страдания.

Смысл переживаемого страдания состоит в данном случае в том, что это страдание являет собой урок. Эзотерика считает, что все трудности, удары, испытания, препятствия, которые портят нам жизнь, — это уроки, предназначенные для того, чтобы мы задумались: что мы делаем не так? В чем нарушаем мы закон космической нравственности, духовности, где уклоняемся от верного пути?

Урок для безнадежно влюбленного (влюбленной) может быть разным, и поэтому страдание может получать разный смысл. Урок этот может заключаться в том, что не надо чересчур зависеть от кого бы то ни было, сколь совершенным этот человек ни казался бы.

Однако урок может состоять и в том, что не стоит настырно навязывать другому человеку своих желаний и своей воли, надо внимательно прислушиваться к ответу, устанавливать «обратную связь», только тогда есть шансы получить искомую гармонию. Если взаимности нет, от отношений следует отказаться, даже если они представляются «светом в окошке». Это не свет, а самообман.

Третий вариант урока — это вывод о том, что грубо отвергать чужие чувства, играть с ними в прятки и манипулировать душой другого — плохо, и делать так самому никогда нельзя.

Эзотерическое прочтение страдания как урока ориентирует мятущуюся душу на работу над собой, на конструктивную позицию.

Решение психологической проблемы.

Проблема может найти свое разрешение на пути внутренней перестройки, следующей за осмыслением урока. Урок почти всегда содержит два основных ориентира: ориентир на гибкое, созерцательное, нестрастное отношение к действительности и ориентир на благоволение и доброжелательство. В рассмотренном нами конкретном случае развязывание кармического узла и исчезновение страдания тоже проистекает из способности влюбленного, во-первых, легче отнестись к ситуации, ослабить собственную хватку, а во-вторых, отпустить своего вольного-невольного мучителя с благожелательностью и прощением. Пафос прощения и отпускания от себя любых негативных ситуаций и людей, их породивших, а также прощения самого себя — главный нерв преодоления невротических ситуаций, построенных на древних эзотерических знаниях.

Я не берусь сравнивать здесь разные мировоззренческие установки, способствующие психотерапии, не стану давать им оценки и выдвигать какую-либо на первый план. Лично мне кажется, что позиция, при которой можно простить себя, лучше способствует выздоровлению невротика, чем позиция, предполагающая усиленное чувство вины перед Богом. Однако каждый человек выбирает здесь сам. Глубоко верующему христианину могут в наибольшей степени помогать именно христианские установки. Вдохновляясь ими, он может преодолеть личные психологические трудности, успешно выйти из кризиса, депрессии, тупика. В то же время человек других взглядов выберет для себя иной, более соответствующий его убеждениям подход. Главное, что перечисленные нами взгляды так же, как и другие мировоззренческие установки, всегда есть в культуре, позволяя страждущей душе получить необходимую опору.

Третий фактор предлагает потенциальным пациентам разные методики для работы с собственным сознанием, а точнее — с собственным внутренним миром. С ее помощью человек может самоизлечиться, самовосстановиться, побороть тревогу и тоску. Человек может быть сам себе психотерапевтом по одной простой причине, открытой в XX веке таким направлением в изучении сознания, как феноменология: он, человек, сам приписывает всему смыслы.

Как показала феноменология, с которой тесно связаны многие направления современной психотерапии, смысл не равен ни вещи, ни образу вещи, ни обстоятельствам, ни фотографическому отображению этих обстоятельств. Смысл — это то значение, та значимость, которую мы приписываем событиям, ситуациям, словам, чужому поведению или собственному облику. Смысл отвечает на вопросы «зачем?», «ради чего?», «в каком контексте?» Разумеется, смыслы мы не изобретаем полностью сами, не вылавливаем из пустоты, они явно и скрыто присутствуют в культуре, которая дает нашему сознанию жить и развиваться. Но придать чему-либо смысл мы можем только сами, найдя его в сфере сознания и применив к конкретному случаю. Применяя смыслы для выстраивания в сознании какой-либо ситуации, мы интерпретируем действительность, по-своему понимаем ее.

Всякое невротическое состояние — это состояние эмоционально-смысловое. Тревога, страх, подозрительность, ощущение себя одиноким и зависимым — это, конечно, переживания, но они имеют мощную смысловую составную. Внимание человека приковано в этом случае к отрицательной стороне вещей, в то время как другая сторона — положительные эмоции, доверие, безопасность, широкие возможности — просто не замечается. Негативно истолкованная действительность, слитая с тревожными, гнетущими чувствами, кажется единственной действительностью, из которой нет выхода. Однако это не так.

Смыслы и переживания изменяются, это можно сделать по собственной воле, при собственном свободном сознательном решении. И этого не может осуществить за страдальца-невротика никакой психотерапевт. Он может только помогать процессу переосмысления мира, способствовать рождению новых чувств. Но рождает в себе новое, здоровое начало сам человек.

Пользуясь методиками, которые наработаны специалистами, он в силах вступить в диалог с собственным бессознательным, изменить свое эмоциональное мировосприятие, сделать смысловую картину такой, которая придаст ему бодрость и оптимизм.

Существует множество популярных пособий, благодаря которым каждый может стать собственным психотерапевтом. Эти пособия учат человека перестраивать собственное сознание самостоятельно, с тем, чтобы никто сторонний не вмешивался в этот тонкий интимный процесс. Психотерапевтические руководства содержат методики придания событиям новых смыслов, культивирования в себе добрых, благожелательных чувств, планирования в воображении положительных, а не отрицательных сценариев развития будущих событий.

Для того, чтобы воспользоваться подобной помощью, человеку нужно только осознание своей проблемы и воля к исправлению ситуации.

Очень интересным автором является Луиза Хей. Она утверждает нашу способность преобразовать как пространство нашего внутреннего мира, так и обстоятельства нашей жизни:

«1. Мы несем 100-процентную ответственность за все наши поступки. 2. Каждая наша мысль создает наше будущее. 3. Исходная точка силы — всегда в настоящем моменте. <…> 6. Все заключается в мысли, а мысль можно изменить. <„.> 9. Когда мы действительно любим самих себя, наша жизнь прекрасна… 10. Мы должны освободиться от прошлого и простить всех без исключения. <…> 12. Принятие самих себя и одобрение своих поступков — ключ к продолжительным переменам» (Хей Л.Л. Исцели свою жизнь, свое тело. Сила внутри нас. Каунас, 1996. С. 9.).

Луиза Хей не призывает своих читателей-пациентов использовать сложные медитации или элементы самогипноза. Она предлагает им совсем простое средство — так называемые аффирмации, позитивные утверждения, которые надо упорно повторять вслух или про себя, постепенно, но неуклонно меняя собственный образ мыслей и чувств.

Другой автор — Джанетт Рейнуотер — предлагает множество несложных, но эффективных средств для корректировки своего внутреннего мира: рассказывает о роли самонаблюдения, объясняет, как можно конструктивно использовать собственную фантазию, показывает психотерапевтическую роль дневника и написания автобиографии, дает советы, как анализировать сны, работать с простыми медитациями, жить настоящим моментом, а не только мечтами или воспоминаниями (Рейнуотер Дж. Это в ваших силах. Как стать собственным психотерапевтом. М., 1992.).

На русском языке издана целая серия книг X. Сильва и Б. Голдман. Они учат человека разным способам саморегуляции и самостроительства, прибегая при этом к средствам медитации и самогипноза.

Совсем другого плана работа Д. Бернса «Хорошее самочувствие: Новая терапия настроений» (М., 1995). Она построена на принципах когнитивной терапии, позволяет человеку вести с самим собой рациональный диалог, размышляя о последствиях своих поступков и повышая самооценку. Берне показывает типичные ошибки размышления, которые заставляют людей драматизировать ситуацию.

Известной популярностью пользуются многочисленные издания по нейролингвистическому программированию (НЛП), методы которой, в принципе, тоже можно самостоятельно брать на вооружение.

Не отстают от западных авторов и российские, хотя их работы часто бывают прямым или косвенным заимствованием у своих зарубежных коллег.

И для американских, и для российских популярных изданий по психотерапии нередко характерно слияние психотерапевтического подхода с эзотерическим, что мы можем увидеть в книгах А. Свияша, В. Жикаренцева, Д. Верищагина, а также у авторов книги «Курс начинающего волшебника» В.А. Гурангова и В.А. Долохова.

Что вдохновляет и вызывает надежду на лучшее, это широкая возможность для читателя подобрать себе именно такой метод самотерапии, который подходит ему больше других. Не понравилась эзотерика — обратись к рациональному диалогу с самим собой, не подошел диалог — примени НЛП, и это не по вкусу — попробуй аффирмации по Луизе Хей или самогипноз, какой предлагает X. Сильва. Что-нибудь непременно даст положительный эффект.

Речь идет, конечно, о тех случаях, когда нет серьезной патологии, когда удрученный жизнью человек, не имея хорошего психотерапевта, должен работать сам с собой. Впрочем, даже окончив курс лечения даже у отменного специалиста-психотерапевта, он все равно будет работать сам с собой, ибо от себя-то как раз никуда не уйти.

Кроме книг по психотерапии, в некоторых случаях очень способствует восстановлению внутреннего мира философская литература, однако это относится по преимуществу к любителям интеллектуальных развлечений. Впрочем, главное в том, что каждый может и должен помогать себе сам, а для этого надо не жалеть времени и внимания для постижения «Я».

Моя душа — в моих руках!