Биология трансцендентного

Вступление. Дорчестер Хилл

Оглядываясь в прошлое, я вижу нечто подобное духовному откровению, которое случилось со мной на пятом году моей жизни, совпав с двумя особыми событиями. Первым событием был рассвет. Бледный луч утреннего света принес мне волны какого-то древнего знания. Это вызвало ком в горле, своего рода ностальгию, смутное воспоминание — о чем именно, я точно не знал. Я знал только, что восходящее солнце всколыхнуло во мне страстное чувство ожидания, которое я неоднократно испытывал (и испытываю до сих пор). До семи лет я каждое утро старался, если позволяла погода, встречать рассвет на холме Дорчестер Хилл. За нашим домом находился этот незащищенный от ветра холм, на котором ничего не росло; с его вершины можно было увидеть всю долину и окружающие её Аппалачи.

Как только я приближался к этому высоко расположенному пункту наблюдения, волнение во мне усиливалось. Одолевая последние ярды, я начинал чувствовать, что какая-то пелена, подобная стеклянной стене, отделяет меня от вершины. По мере приближения к ней, мое сердце начинало усиленно колотиться в ожидании того, что на этот раз я прорвусь и найду вожделенный мне предмет и узнаю мучащую меня тайну. Это стремление вызывало во мне страх и в то же время будоражило.

Так каждое утро я достигал вершины холма и спускался вниз после того, как ничего не случалось. Разочарование наполняло меня снова и снова — завеса опять не была сорвана. Ничто не было обнаружено тогда, да и никогда после.

Вторым событием, обозначившим определенную форму духовного пробуждения в детстве, был повторявшийся ночной ужас, который я испытал впервые, когда мне было пять лет, и возникавший неоднократно до одиннадцати. Ночной ужас отличается от ночного кошмара тем, что, начавшись однажды, он продолжается, пока не пройдет весь свой цикл, даже когда глаза спящего откроются, и он будет выглядеть проснувшимся. Для того, кто переживает ночной ужас, видимое окружение проходит сквозь веки и впитывается внутренним зрением, становясь его частью. Любой внешний осязаемый возбудитель способен усилить внутреннее воображаемое состояние спящего. В результате человека невозможно пробудить от ночного ужаса; любая попытка сделать это извне превращается в составляющую часть внутреннего переживания "спящего".

Мой сон начинался с приглушенного, пульсирующего барабанного боя, интенсивность которого нарастала до тех пор, пока он не заполнял собой всю вселенную, поглощая все вокруг, и достигал непостижимых размеров, становясь совершенно ужасающим. В этот момент особенный, металлический, нечеловеческий голос начинал монотонно задавать мне вопросы, без конца повторяя их; требования голоса становились все громче и громче, пока он и окружающая необъятность не становились одним пульсирующим целым. (В раннем детстве меня пугал любой громкий звук, громкость же этого голоса выходила за рамки всех моих представлений.) Сам по себе вопрос был прост: "Что это? Что это?", — повторялся он снова и снова. Любой внешний звук, например, разговоры членов моей семьи, мои собственные крики (которые начинались незамедлительно) становились частью этой пульсирующей бесконечности, увеличивая ее. Это событие всегда проходило свой цикл целиком, звуки постепенно затихали и, наконец, оставляли меня. Мой внешний мир, включая и мою семью, собиравшуюся вокруг меня в попытке остановить мои крики, возвращался ко мне. Но в течение нескольких дней я оставался истощенным, меня подташнивало и трясло.

Как мне много раз рассказывали, обычно во время моих ночных кошмаров мои глаза были открыты, хотя то, что я видел, не было вовсе моей семьей. Это была картина, которую довольно сложно описать: равные части слуха, зрения и сознания, сосредоточенные на вопросе: "Что это?" Огромную часть в моем сне занимала пульсирующая красная аморфная сущность, наполнявшая пространство неотделимыми от нее звуками, предметами и повторяющимся вопросом.

За сном следовала странная амнезия, которая уничтожала всякое воспоминание о завершившемся событии, хотя оно преследовало меня несколько дней спустя, из-за чего я боялся оставаться один. Случалось это три или четыре раза в год, пока мне не исполнилось одиннадцать. В этом возрасте влияние кошмара стало усиливаться по мере того, как я рос, пока не превратилось в главную составляющую моей жизни. Однако в одиннадцать лет я внезапно обнаружил, что, приложив определенные усилия, могу пережить этот сон, не теряя себя. Я мог находиться вне сна, за его пределами, оставаясь в сознании, и таким образом запомнить его содержание. Я был убежден в том, что просто запомнив случившееся, я освобожусь от кошмара. Рядом с постелью я держал бумагу и карандаш и каждую ночь заново укреплял свою решимость запомнить сон, если он вернется ко мне.

По мнению Жана Пьяже, формальное оперативное мышление становится возможным как раз примерно в одиннадцать лет. Пользуясь его терминологией, эта стадия роста характеризуется появлением у сознания способности абстрагироваться от работы мозга и воздействовать на него. Именно это я и сделал, когда тот сон, наконец, вернулся ко мне. На самом деле, я обнаружил себя подверженным ему, поглощенным им, и в то же время на каком-то другом уровне, я оставался вне его, там, откуда я мог наблюдать за ним. Именно этот сторонний наблюдатель во мне не давал мне кричать, хотя к этому стремилось все мое существо. Осмысливая каждую мельчайшую деталь своего сна, я довел свой опыт до конца. После того, как все закончилось, я немедленно сделал полное описание сна и понял, что могу запомнить все примечательные детали. Впоследствии я никогда больше не испытывал ничего подобного, а в нескольких случаях, когда я ощущал нечто похожее на описанное состояние, я продолжал следовать за происходящим вплоть до момента, когда сон рассеивался.

В детстве я страстно почитал епископальную церковь и был самым ревностным служкой в епархии Юго-Западной Виргинии. Как и в римско-католической церкви, служка помогает священнику в проведении различных алтарных церемоний для придания им характера величественного и драматического зрелища. В двенадцать лет епархия предложила мне стипендию для обучения в лучшей школе священников на Юге, за чем последовал бы и университет и, наконец, семинария, так что я мог бы быть обряжен в рясу и стать духовным пастырем. Я был воодушевлен этой перспективой, но моя мать была настроена скептически. Она отвергла сделанное мне предложение, напомнив, что мы принадлежим к семье уважаемых журналистов, что её братья и отец, как и мой отец, были писателями и редакторами городских и местных еженедельных газет; в её семье около столетия все мужчины являлись издателями сельских еженедельников. С величайшим презрением в голосе она произнесла: "Джозеф, все хорошие люди ходят в церковь, но не позволяют церкви поселиться у себя в голове". И мне не было позволено "допустить" церковь в себя.

В период среднего подросткового возраста в моей жизни утвердились три основных состояния сознания. Первым был интенсивный идеализм, набор благородных стандартов столь возвышенных, что им могла соответствовать только жизнь Иисуса. (И уж конечно, на это не был способен ни я, ни кто-либо из тех, кого я знал.) Вторым был мой прискорбный недостаток, позже названный мной "скрытым величием" — постоянное, бьющее через край раздувание собственного значения и важности, а также глубины и величия моей внутренней жизни, которое не мог заметить никто из окружающего мира. Я был тогда, как и впоследствии, довольно небольшого роста и обладал весьма непримечательной внешностью. Я с жадной готовностью воспринял строки Уолта Уитмена:

Этот восход засиял как неугомонная экзальтированная энергия, таящаяся глубоко внутри моего существа и вырвавшаяся из меня, как вопль.

Третье состояние, характерное для меня в подростковый период, было ещё более значительным. Позже я обозначил это как "большие ожидания". До сего дня присутствующее во мне убеждение, что должно случиться нечто потрясающее, постоянно усиливалось. И ещё оно — чем бы это ни было — должно было произойти немедленно, в этот самый день, час, и даже секунду: "оно" находилось прямо за углом, за следующим холмом.

Несколько десятков лет спустя, после беседы в Санта Фе, Нью Мексико, одна семейная пара поделилась со мной содержанием письма, полученного от сына-студента одного из восточных университетов, преуспевающего в науках, и спортсмена, пользующегося популярностью в студенческом городке. Он сообщал, что это письмо было написано им после такого сильного переживания, что он мог довериться только своим родителям. Я был польщен тем, что они показали письмо мне.

Он проснулся посреди ночи, как он писал: "чувствуя холодную руку ужаса", сжимавшую его сердце. С тех пор, как ему исполнилось 14, продолжалось письмо, он постоянно жил в ожидании чего-то важного, что должно было вот-вот случиться. Это нечто было настолько огромным и значимым, что он не мог даже говорить об этом, а вместо этого холил и лелеял страстное желание в своем сердце. Ужас охватил его среди ночи, в канун 21-го дня рождения. Он вдруг понял, что в течение семи лет ждал, чтобы "оно" случилось, — но оно не случилось. И вот в то мрачное мгновение он узнал, что не случится никогда. "Я мог бы жить с осознанием того, что оно никогда не произойдет, — заключал молодой человек, — но мне кажется очень трудным принять то, что я никогда не смогу узнать, чем оно должно было быть".

Задолго до моего собственного 21-летия мои большие ожидания были разбиты Второй мировой войной и службой в корпусе ВВС США, где я провел последние годы своего взросления. Мне пришлось пересмотреть за это время множество агитационных фильмов о том, "почему мы должны сражаться", которые сопровождались многими сценами жестокости и зверств. Эти фильмы были задуманы для того, чтобы настроить нас, будущих пилотов и бомбардиров, на массовое убийство, что требовалось от всех хороших летчиков. Однажды, когда худшие из всех возможных зверств были показаны на экране в сопровождении пронзительно-эмоциональной симфонической музыки Сергея Рахманинова — "Остров мертвых", — я вдруг откровенно разрыдался. Один из моих приятелей-соучеников, сидевший рядом, начал шептать мне на ухо, пытаясь остановить меня, — ведь если бы дежурный сержант услышал мой плач, меня бы незамедлительно сняли с тренировочных полетов.

За время этих месяцев учебы, в редкие свободные минуты, я читал отрывки исторических обзоров Уилла Дюранта и, под влиянием мудрости Уилла и его жены Ариэль и ужасов, увиденных на экране, я с покорностью сделался атеистом. Однако, в тайниках души я сохранял любовь к Иисусу, и нежно лелеемый Его образ стал чем-то вроде чуланчика в сердце, сохранившегося на годы. Относительно Бога у меня были сильные сомнения; об Иисусе — величайшем из всех человеке и образце поведения для всех нас — ни одного.

Глава 5. Почему срывается замысел природы

Одним из наиболее ценных научных вкладов Пола МакЛина явилось его понимание того, что он назвал "семейной триадой потребностей", а именно аудиовизуальная коммуникация, воспитание и игра. Как у всех млекопитающих, природа человека опирается на эти три взаимозависимых требования, без которых мы бы не могли долго выживать как вид. Эти потребности обеспечивают и поддерживают человеческое развитие с самого рождения, а также, я бы добавил, являются трамплином к трансцендентности. Неудача в обеспечении всех трех составляющих разрушает разум и социальное развитие, но, в то же время, поддерживает способы окультуривания человека, укрепляя тем самым и саму культуру.

Вкратце мы можем заключить, что аудиовизуальное общение востребовано Р-системой в её связи с эмоциональной системой. Эта потребность наблюдается в общении матери и ребенка. Решающая потребность человека в воспитании и удовольствии, которое он черпает из этого процесса, удовлетворяется в рамках эмоционально-когнитивной системы и её связях с сердцем и лобными долями мозга. И эта потребность также встречается в связи между матерью и ребенком. Когда потребности в аудиовизуальной связи удовлетворены, они автоматически связываются с потребностями воспитания: коммуникация и процесс воспитания проистекают от единого взаимодействия и, в результате, вызывают взаимное существование с самого рождения ребенка.

Эта богатая динамическая связь порождает игру-потребность нашего творческо-интеллектуального сегмента коры головного мозга, неокортекса, и его связей с нашей эмоциональной системой. Игра разворачивается в безопасном пространстве, созданном аудиовизуальным общением и воспитанием. Такое пространство образуется только тогда, когда все потребности удовлетворяются. Безопасное пространство вызывает связь сердца и ума, что, в свою очередь, происходит от взаимосвязи матери и ребенка. В этом безопасном пространстве, где не бывает поправок, потому что не существует ошибки, и где не действует временной фактор, игра может вестись свободно.

В семейную триаду заочно включен и природный императив, который во всех аспектах развития предоставляется в качестве образца. Вспомните о том, что образец — это живое воплощение наследственных способностей или таланта ребенка, а также его стимулятор — продемонстрированная моделью возможность. Модель вызывает в ребенке соответственный отклик, создавая в нем структуру знания или схемы врожденных способностей.

В необходимости наличия образца исключений нет, и здесь представлены три образца: способность человека к языку, видению и разумности сердца. Эти три способности раскрываются столь же естественно, как дыхание они являются нервными схемами (или конструкциями) знания, которые мы автоматически вычерчиваем. Потребность в наличии стимулирующего образца относится ко всем нашим способностям.

В 1940-х годах Бернард и Зонтаг опубликовали исследование, связанное с фетальными движениями, производимыми в ответ на звук. Эти движения обнаруживаются приблизительно с пятого месяца внутриутробного развития. Впоследствии, в начале 1970-х, исследователи из Бостонского университета — Уильям Кондон и Льюис Сандер — сделали открытие, что при рождении младенец реагирует на каждую фонему, произносимую матерью, движением определенного мускула или группы мышц. (Фонема — это наименьшая единица речи, образующая слова. Наш алфавит — фонетический.) Из набора движений новорожденного Кондон и Сандер смогли начертить схему всех мышечных реакций, которые формируются в утробе и окончательно устанавливаются с рождением. У них была возможность проанализировать синхронность фонемы и движения. Они очень точно могли предсказать мышечную реакцию ребенка на любое слово, произнесённое в его присутствии.

Стимулирующим началом этой реакции является речь матери, а самой реакцией — мышечное движение ребенка. Поскольку этот феномен в сознании плода проявляется в конце второго триместра беременности и окончательно формируется, главным образом, уже после рождения ребенка, способность реагировать определенным образом считается способностью, унаследованной генетически. Генетическая связь, однако, составляет только половину истории. Если от матери не исходит речевого стимула, в утробе не происходит развития фонетической реакции, неважно насколько сильны гены, отвечающие за процесс. Если ребенок глухой или его мать глухонемая, он рождается с отсутствующей мускульно-фонетической реакцией.

Слышащему младенцу глухой матери следует как можно дольше находится в среде говорящих людей, чтобы выстроилась эта самая мышечная реакция; за этим последует остальное развитие. Таким же образом каждая структура восприятия или умозрительная схема формируется в мозгу в ответ на похожий стимул, исходящий от модели поведения из нашего окружения. Первый императивный импульс природы прост, как дождь, и так же естественен: нет образца, нет развития[21].

Альфред Томатис, французский доктор, изучающий воздействие звука и речи на нервную систему, сделал такое же открытие относительно синхронности фонемы и движения приблизительно в то же время, что и Кондон и Сандер. Исследование Томатиса показало, что каждая клетка кожи работает как ухо, принимающее сигналы звуковой волны. Результаты другого исследования показали, что на каждом пласте мышечных волокон есть собственная мышечная ось — небольшое нервное окончание, соединенное с периферической нервной системой и мозжечком. (Мозжечок это мозговой модуль, посредством которого инициируется и координируется мышечное движение, в том числе и работа множества мускулов, задействованных в речевом процессе.[22])

Эта чувствительная к звуку сеть слышащих клеток, мускульных осей и мозжечка становится избирательно чувствительной к звукам речи, а уже после — к отдельным фонемам. Весь процесс развития идет от широкого и общего к своеобразному и специальному. Та же совокупность фонем, или поле, состоит из 42-х единиц, которые являются основой любого языка.

Каждая культура черпает из одного и того же резерва, иначе говоря, общего поля, в соответствии с индивидуальным характером речи конкретного языка. (В некоторых культурах употребляют не больше шестнадцати фонем, в других — все.) Такая своеобразная совокупность является одновременно и всеобщим, и уникальным источником для каждого ребенка, рожденного в конкретной культуре, и создаёт в ребенке его собственный, уникальный набор мышечных реакций. Это явление показывает, каким образом единство дает толчок разнообразию, или, иначе говоря, как универсальное становится уникальным в бесконечных вариантах.

Маршалл Клаус, свободный от предрассудков и суеверий акушер из больницы в Кэйс Вестерн Резерв, снял документальные ленты о новорожденных, на них видно, как ребенок повторяет одни и те же уникальные движения снова и снова, пока повторяются одни и те же слова. (Я слышал о замечательных фильмах Клауса в течение долгих лет, но не видел их вплоть до 1998 года, когда они были показаны на конференции по вопросам деторождения в Цян Май, в Таиланде, где мы оба выступали.) С помощью речи Клаус мог вызвать у ребенка небольшой изящный "танец". Хотя эти телодвижения, которые легко различимы после рождения, очень быстро становятся микрокинетическими, слишком незаметными для глаза, и впоследствии их можно обнаружить только с помощью специальных инструментов.

Весь процесс обучения и роста следует за этой схемой действия уникальной фонемы, черпая из одного резервного источника и выбирая из множества вероятных мышечных реакций единственно приемлемые движения. Развитие ребенка, как результат следования окружающим образцам поведения, идет от универсалий к более точным и особенным индивидуальным вариантам. Уильям Блэйк говорил, что широкое и общее, или универсальное, бесполезно. Значение имеет только то, что особенно, конкретно и характерно. Поэтому тонкий, эфемерный, всеобщий бог приобретает в глазах человека значение только тогда, когда становится реальным и особенным, одним среди нас.

Не удивительно, что ребенок, рожденный или воспитанный матерью-француженкой, будет говорить по-французски, а у матери, которая говорит по-японски, вырастет ребенок, говорящий по-японски. Этот очевидный трюизм ведет ко второй составляющей императивной системы природы: характер, природа и качество любого разума или способности в огромной степени определяются характером, природой и качеством модели. Исходя из этого, можно сделать предположение о том, что модель не только пробудит, но и будет руководить разумом или способностью по мере их развития. Поскольку эта процедура развития стохастична (с элементом случайности), то в её функции, как и в процесс развития, не включено механическое зеркальное отражение. Однако зависимость от стимула со стороны модели бесспорна.

Второй пример работы императивной системы — это приобретение человеком способностей видеть. При рождении младенец глаз не открывает и не смотрит на свой новый мир, потому что этот новый мир пока ещё для него не существует. Ребенку нужно сначала построить зрительную структуру знания о мире. В этом огромном проекте мозговая активность задействована в большей степени, чем любая другая. Первый уровень стабильности достигается через 9 месяцев после рождения, полному же развитию зрительной системы для её завершения требуется 12 лет.

В начале этого колоссального "предприятия", при рождении ребенка, его мозг способен видеть только один объект: лицо человека — шаблон, по которому в дальнейшем строится система зрения. Новорожденные негативно реагируют на яркий свет и совсем не реагируют на предметы, за исключением предметов, похожих на лицо. Для стабилизации зрительной системы младенца лицо должно находиться от него на расстоянии от 6 до 12-ти дюймов и большую часть времени его бодрствования. Природа предоставляет целый ряд инстинктивных способов взаимодействия между матерью и ребенком для обеспечения этого чувства близости с самого рождения.

При рождении любое лицо, даже искусственное, способно стимулировать зрительную систему (на короткое время), если оно появится на критическом расстоянии от шести до двенадцати дюймов от глаз ребенка. Это буквально включает зрительный центр мозг и, что важно, пробуждает общее сознание ребенка. Осознание действительности и развитие начинаются в считанные минуты после рождения — при условии, что ребенок имел возможность получить впечатление от лица. Вскоре новорожденный начинает демонстрировать параллакс глазных мышц (координацию между обоими глазами), и в течение нескольких минут будет способен следовать глазами за лицом, если оно будет двигаться вокруг него. Затем, в результате пробуждения его сознания, ребенок начинает улыбаться при каждом появлении "волшебного" лица-стимула. Без него ребенок впадает в забытье. Улыбка ребенка, отвечающая на появление знакомого лица, также является инстинктивной, как и реакция "лица" на эту улыбку. Именно эта детская улыбка включает наше сознание и вводит его в рамки установленной связи.

Период запоминания лица (период "ношения на руках") длится в течение нескольких первых недель. Потребность в нем ребенка постепенно снижается во время первого, решающего, года после рождения, по мере развития зрительной системы. Зрительное познание происходит при помощи ассоциации, которую ребенок проводит между новым, неизвестным объектом и известными ему чертами лица. Проходит множество стадий развития визуальных навыков; они заканчиваются, когда потребность в первоначальном стимуле лица отпадает полностью.

Одна из основных причин, по которым в детстве ребенку нужно, чтобы его носили на руках, заключается в необходимости, чтобы лицо воспитателя находилось на определенном расстоянии от глаз младенца; таким образом мозг бывает постоянно включен, и ребенок смотрит и учится. Если же такой возможности нет, он получает лишь некоторые базовые рефлексы выживания, такие как сосание и хватание, но даже в этом случае необходимо, чтобы ему давали что-нибудь пососать или схватить.

Помимо необходимой роли в развитии зрения и обеспечении критического шести-двенадцати дюймового расстояния между лицом взрослого и лицом ребенка, у периода кормления есть ещё одна важная функция: благодаря нахождению младенца на руках, его сердце находится в непосредственной близости от материнского, словно в утробе. Это играет решающую роль в развитии первичных функций и разума в сердце ребенка в первые месяцы его жизни. В утробе сердце ребенка реагирует на ритм электрической, гормональной, нервной и звуковой работы материнского сердца, которое стимулирует и стабилизирует работу детского сердца на всех его уровнях. Завершение основной стабилизации сердца происходит вслед за рождением и для этого требуется около девяти месяцев частых периодов тесной близости сердца матери и ребенка. Вспомните о примере с двумя клетками сердца на предметном стекле микроскопа и тот факт, что сердечно-мозговая связка матери-ребенка происходит только когда они находятся близко друг от друга.

Все эти сложные потребности сердца, мозга и физического тела были выработаны природой давным-давно, как показывают результаты исследования Никоса Тинбергена. Результаты его исследования можно изложить вкратце следующим образом. Во-первых, природа приостанавливает выработку соляной кислоты в пищеварительном тракте ребенка на решающие первые 9 месяцев после его рождения. Это среднее время необходимо сердцу и зрительной системе для достижения первого уровня стабилизации. Соляная кислота нужна для расщепления жиров и протеинов. Во-вторых, для обеспечения этого первого уровня развития сердечной, зрительной и сенсорной систем природа обеспечивает выработку материнского молока. Женское молоко — самое водянистое из всех видов молока среди млекопитающих, оно фактически полностью обезжирено и не содержит протеинов, хотя богато различными гормонами. Путем исключения соляной кислоты из пищеварительной системы младенца природа избавляет его организм от потребности в ней через отсутствие в материнском молоке тех ингредиентов, которые требуют её выработки. Природа устраивает систему обмена веществ ребенка таким образом, что он нуждается в уходе за собой каждые 12 минут. Тем самым обеспечивается постоянное взаимодействие матери и ребенка, причем и как раз на том расстоянии, на котором обеспечивается активация как зрительной, так и сердечной систем. Чувственная стимуляция только что возникшей нервной системы обеспечивается таким же образом, то есть с помощью постоянных прикосновений при постоянном общении.

Когда ребенок готов встать на ножки и присоединиться к миру млекопитающих, его сердечная, зрительная и сенсорная системы почти полностью функционируют и его организм начинает вырабатывать соляную кислоту. И тогда заново отыскивающий пропитание, начинающий ходить ребенок может переварить любые жиры и протеины, на которые натыкается при исследовании мира. Блестящий замысел!

Веками способ кормления новорожденных был очень прост: их держали на перевязи у груди. Так кормящая мать могла быстро вернуться к своим будничным делам. В самом деле, матери, которые рожали без хирургического вмешательства, вредящих лекарств и без использования инструментов во время родов, возвращались к нормальному ритму жизни. Буквально за считанные минуты после рождения ребенка они были готовы и способны находиться с ним в постоянном близком контакте, что обеспечивало новорожденному широкое безопасное пространство, а также постоянно меняющееся окружение, необходимое для зрительного стимула и построения собственного мира.

При помощи простого и естественного процесса вскармливания грудью, природа создала способ обеспечения триады семейных потребностей. Как показала работа исследователей, проведенная много лет назад с использованием последних достижений всемирной науки, природа возбудила в матери всепоглощающее, непреодолимое желание иметь ребенка, создав и в ней, и в ребенке ряд мощных инстинктов, соответственно реагирующих друг на друга, если им предоставлена такая возможность.

Это динамическое взаимодействие (или связующая сила) между матерью и ребенком стало возможно благодаря предусмотрительности природы, которая изначально снабдила матерей особыми молочными железами скорее не для того, чтобы сводить с ума мужчин, а для создания сильнейшего элемента, связывающего мать и ребенка. Природа замыслила выкармливание как доставляющий удовольствие чувственно-сексуальный опыт для матери и, очевидно, дающий чувственное переживание младенцу — подлинный процесс взаимного удовольствия. Поскольку дитя не может озвучивать сообщения о своих переживаниях, одна из причин, по которым многие матери не отнимают младенцев от груди длительное время, может состоять в том сексуальном возбуждении и, возможно, даже оргазме, которые приносит вскармливание. Я подозреваю, что женщины помалкивают об этом дополнительном побудительном мотиве, боясь, что некоторые религиозные секты могут объявить вскармливание вне закона.

Подводя итоги сказанному, следует отметить важность императивной модели в первоначальном развитии ребенка. Голос матери является стимулом для младенца ещё в утробе, активируя его языковую и сенсорно-моторную систему. Таким же образом возможность посмотреть на лицо мамы при рождении действует как возбудитель, на который младенец реагирует пробуждением сознания и начальным развитием зрения. (В случае врожденной слепоты природа компенсирует этот недостаток, как только может.) То же самое происходит со всеми человеческими способностями, будь то сенсорно-моторная, эмоционально-когнитивная или интеллектуальная система. Внешние стимулы вызывают внутренние нервно-мышечные реакции и рост соответствующей структуры знания или изучения. И во всем процессе развития, при наличии в окружении подходящей модели, функция начинает действовать автоматически, как и задумано природой. Отсутствие модели природа компенсирует, но полноценность функции в этом случае вызывает сомнение.

Все системы динамичны, внутренне независимы и взаимодействующи. Как и в случае с создателем и созданным, они в определенной мере способствуют росту друг друга. Мать — это единственное окружение зародыша в утробе, главное окружение в 9-12 месяцев после рождения и решающая часть окружения ребенка в первые 3–4 года его жизни.

Один из аспектов человеческого существования состоит в том, что природа не смогла предвидеть или подготовиться к развитию мужского интеллекта, который станет бесцеремонно вторгаться в каждый аспект чудесно задуманного процесса рождения и дальнейшего единения матери и ребенка. Это вторжение было медленным, коварным и обманным и в то же время тщательно продуманным. В период средневековья и инквизиции растущий фанатизм, зацикленный на колдовстве, сосредоточил свое внимание на старухах и пожилых повитухах, знакомивших молодых женщин с основами женской мудрости, веками передаваемой из поколения в поколения. "Старая карга" стала главной мишенью инквизиции, её плоть была полна знаний подозрительного свойства.

Среди многих явлений, которые не давали духовенству покоя, было исходящее от "карги" утверждение о том, что процесс рождения ребенка не был болезненным или опасным испытанием судьбы (и в самом деле, в умелых руках повитухи, такое случалось редко). В конце концов, утверждали церковники, в самой Библии сказано, что боль и страдание при родах — есть проклятие, наложенное на женское начало Богом. Конечно же, старух удалось устранить. Их демоническая сущность стала церковной доктриной, что послужило причиной для полного их истребления; даже сейчас слово "карга" вызывает в сознании архетипический образ ведьмы, беззубой, сгорбившейся над огнем, помешивающей в котле ядовитое зелье. По мере того как повитух постепенно уничтожали (вопрос, который мы вкратце затронем вновь в восьмой главе), в дело деторождения начали вмешиваться хирурги того времени, усилия которых поддерживали власть предержащие. Эти эскулапы выдирали зубы, подстригали волосы, а также исполняли различные отвратительные вещи, такие как вскрытие трупов. А затем использовали те же грязные инструменты при принятии родов.

Сюзанна Арме в своей замечательной книге "Чистейший обман" подробно описала, как со времен позднего средневековья медики стали вмешивались в сферу общения матери и ребенка. Вслед за высказываниями Бэкона провозглашение превосходства природы во всех её проявлениях стало страстью ученых (странным образом приспособивших для своих целей церковные доктрины, от которых пошла сама идея). Спустя столетия, в XX-ом веке, средневековая практика достигла кульминации в Америке. Врачи сократили кормление грудью на 97 процентов и тем самым уничтожили главное предназначение процесса, с которым было связано многогранное развитие связи матери и ребенка. Это единение стало предметом насмешек в академических и просвещенных кругах и рассматривалось как идея, которой придерживаются лишь только хиппи и сторонники идеологии "Нью Эйдж".

То же случилось и в ряде других стран, которые следовали американской модели деторождения. Таиланд и Япония, например, переняли медицинскую практику американцев вслед за тем, как США в середине прошлого века использовали эти страны в качестве баз для проведения военных операций. Весной 2001 года меня попросили вернуться в Таиланд для чтения цикла лекций о результатах воздействия деторождения и связи матери и ребенка на образование. В Таиланде до сих пор в 80 процентах случаев роды принимают с помощью кесарева сечения, даже среди крестьян и жителей гор.

Убедившись в тщетности моих усилий повлиять на сложившуюся ситуацию, я отказался. (К тому же, 20-часовой перелет в каждую сторону уже слишком тяжел для моего стареющего тела.) Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) финансировала мое трехдневное пребывание на конференции по поводу деторождения и семейных уз в Таиланде в 1998 году, на которой я дважды выступил. На ней присутствовало совсем немного тайских врачей, и даже они оставались там недолго. С тех пор в местной родильной практике не произошло никаких изменений, и семейная, образовательная и социальная система в стране продолжают свое стремительное падение, — странным образом совпав с упадком того же рода в США и Японии. Я подробно освещал эти вопросы в моих предыдущих книгах.

В Америке отказ от грудного вскармливания и отлучение от матерей детей на долгий период их пребывания в родильном доме привели к разрушению семейных связей. В течение второй половины XX-го века девушки, работающие на Мэдисон Авеню, часто выходили на установленную там сцену с лозунгом: "Не давайте матерям кормить детей грудью". Так грудь кормящей матери превратилась в виде искусственной игрушки в бойко продаваемый рекламный товар. Произошел непреднамеренный сговор между двумя разрушительными силами — врачами и рекламными агентами.

Если младенец мужского пола отлучен от груди сразу после рождения и в последующий ранний период, то в сознательном возрасте у него может развиться маниакальная тяга к женской груди. Впоследствии, считая, что брак подтверждает его постоянное право собственности на пару грудей, он может быть сбит с толку, когда на сцене появляется его ребенок и "отбирает" эту его собственность у него, особенно если жена кормит грудью. Некоторые отцы возражают против кормления грудью, что едва ли поддерживает матерей и удивляет мужчин, которых не кормили грудью. Некоторые из этих мужчин, чувствуя себя как бы вновь брошенными, могут в ответ оставить семью — ещё одна петля, навязанная культурой.

Поскольку разлучение матери и ребенка стало основной практикой в течение большей части XX-го века, многие новорожденные не получили соответствующего их возрасту питания и не имели подходящих моделей и стимулов при рождении и в решающий первый год своей жизни. И потом, зрительная система новорожденных в те самые решающие первые часы их жизни была ограничена общением с "чужими" лицами. Их передвижения, их мир ограждены колясками с закрытым верхом и сетками манежа все первые месяцы жизни; кормление сокращено до сосания из бутылки, которое слишком часто происходит с посторонней помощью. В результате новорожденный, в сущности, остается в состоянии спячки, а процесс рождения как бы не завершен[23].

Природа нашла способ компенсировать некоторые из неудовлетворенных потребностей ребенка в первые дни или недели после рождения, например, с помощью иных путей активизации зрительной системы, которые восполняют пробелы в запланированных ею процессах. Однако уравновешивающее действие всегда более медленно и менее эффективно, а также требует больше энергетических затрат, чем врожденная реакция на поведение модели. Многие из ассоциативных функций природы подвергаются риску, когда человек требует от нее компенсации, а это необходимо во многих областях развития.

Согласно статистике, дети, лишенные на раннем этапе их развития стимулирующего их лица матери и всех сопутствующих преимуществ, не проявляют признаков зрительного осознания действительности или пробужденного сознания, по меньшей мере, до десятой или двенадцатой недели после рождения. Это резко контрастирует с двумя или тремя минутами, которые необходимы для проявления этих же способностей при наличии данной природой императивной модели. Лица в масках, яркий свет и мать и ребенок, заторможенные от принятых лекарств просто не в состоянии установить аудиовизуальную связь, являющуюся самым главным в триаде семейных потребностей. За этим очень часто следует неудача из-за искусственного кормления. Возмещенный в различной степени пробел в первом решающем периоде развития не позволяет ущемленной зрительной и сенсорной системе функционировать во всей полноте, как это было задумано природой.

Насколько мне известно, значительные перемены начали происходить в больничной родовой практике с начала 1990-х годов. Большая группа ученых начала активно работать над этим вопросом на разных уровнях ещё с начала 1970-х. Официальные учреждения печально известны сопротивлением, которое они оказывают этим переменам, причем медицинский мир вряд ли является исключением. Изменения в практике деторождения были спорадическими и отнюдь не столь широко распространенными, как об этом часто заявляют. В отдельных больницах по просьбе пациентов поменяли некоторые процедуры. При этом, требования выдвигали в основном люди с хорошим образованием и доходом выше среднего уровня. Большинство же больниц работают по старым, даже древним стандартам. Главным образом это касается несовершеннолетних матерей и нищих пациентов из бедных городских районов, которые зачастую не застрахованы и потому не приносят врачам и больницам никакой прибыли. Такие женщины довольно часто получают минимум заботы, как выяснилось в ходе обследования, проведенного Департаментом здравоохранения, образования и социального обеспечения несколько лет назад. В результате неожиданно выяснилось, что несовершеннолетние матери составляют около 50 процентов рожениц, — довольно большой процент населения, который уже нельзя игнорировать.

Взглянув на растущий кризис в жизни современной молодежи — кризис в семейных, образовательных и социальных структурах, мы увидим вред, наносимый здоровью и общему благосостоянию населения, что способствует эскалации насилия во всех его проявлениях. Все это перетекает в мир взрослых в ещё большем количестве. Мы наблюдаем эти явления неблагополучия в течение длительного периода; идет разрушение естественных процессов на каждом уровне, начиная с деторождения, установления семейных связей и раннего периода вскармливания. Изощренный ум современного человека может насочинять целые тома с объяснениями причин и оснований для растущего количества заболеваний. Но древний мозг человека, фундамент, на котором мы стоим, является предметом естественного, ничем не приукрашенного процесса. У этого ума нет доступа к рационализаторским предложениям, которые могут заменить его функцию.

Современная жизнь на многих уровнях подрывает триаду семейных ценностей, обязательных для развития, что так ясно выразил Пол МакЛин. Продолжая идти этим путем, человечество может подвергнуться пагубному воздействию современной культуры на ещё более высоких уровнях. Результаты научных изысканий не воодушевляют.

В 1960-е годы профессора Тюбингенского университета в Германии обратили внимание на заметное снижение уровня чувственного восприятия и развития сознания среди своих студентов. (Подобный же спад был отмечен в США в 1966 году.) Студенты не демонстрировали осознания информации, получаемой из окружающего мира, не учились на ней и, казалось, не брали себе на заметку, как это делали молодые люди предыдущего поколения. Очевидным было и соответствующее ухудшение в образовательном процессе. Немецкая Психологическая ассоциация присоединилась к университетскому проекту исследования для того, чтобы определить изменения и в количественном отношении. Тестирование, в которое было вовлечено около 4 000 человек, молодых людей в возрасте не выше 20-ти лет, проводилось в течение почти 20-летнего периода. Заключение можно резюмировать следующим образом: "Наша чувствительность к стимулам снижается приблизительно на один процент в год. Тонкие ощущения просто улетучиваются из сознания". Для того, чтобы запечатлеть их, мозгу требуются "особенно сильные возбудители". (На немецком это звучит дословно так: для того, чтобы запечатлеть их, мозгу необходимо "резкое возбуждение".)

Наиболее примечательным было увеличение того, что называется "пропускным уровнем древней сетчатой активирующей системы" (RAS). В ней собирается, сопоставляется и синтезируется вся входящая информация с основными сведениями об окружающем мире и пересылается для дальнейшей обработки в высшие мозговые центры. Интенсивные стимуляторы, воздействию которых подвергались молодые люди с рождения, вместе с отсутствием правильного кормления и естественного развития, привели к тому, что для формирования корпуса знаний им потребовались возбудители высокого уровня. Чувственная информация ниже определенного уровня интенсивности или важности не отпечатывалась в сознании, поскольку не обладала достаточной силой, чтобы пересечь высокий порог RAS и попасть в сферу пробужденного сознания и восприятия.

Доктор Харальд Pay из Института медицинской психологии в Тюбингенском университете сообщает: "Очевидно, что образование поперечных (межмолекулярных) связей (сетей для чувственного синтеза и ассоциативного мышления) было понижено, а способность (отражать возбудители) была чрезмерно увеличена при использовании прямых возбудителей, которые работают параллельно друг с другом… Например, через мозговые центры заблаговременно и напрямую направляется оптический возбудитель и задействуется центр обоняния. Теперь выясняется, что в этом процессе целые мозговые области оказываются пропущенными. Оптические стимулы идут напрямую в центр зрительной системы… затем стимуляторы обрабатываются быстрее, но они несоразмерно с этим покрываются сетью (а не включаются в состав других центров возбуждения) и не усиливаются с вводом эмоциональных впечатлений".

Если нет психологического воздействия, то не появляется эмоциональное сознание. Информация обрабатывается без определения её ценности или значения, то есть она остается не включенной в область знания и не вызывает эмоциональной реакции. Результаты исследования подтверждают, что люди, рожденные до 1949 года, демонстрируют реакции "старых умственных" способностей — это норма времени. Рожденные между 1949-69 проявляют снижение мозговой активности. Рожденные после 1969 демонстрируют функционирование мозга по новому образцу: новое поколение может вынести предельно резкий звук или диссонанс, а то, что должно было бы казаться гармоничным, в процессе восприятия не различается из-за опустошительных возбудителей. Герт Геркен отмечает, что люди с умственными способностями новой природы "выросли среди противоречий и поэтому могут с ними справляться. То, что раньше вызывало надлом или раздвоение сознания, сегодня стало казаться нормой". Геркен ссылается на "новый вид равнодушия", духовную способность объединять элементы, логически не связанные, и неспособность распознать явные логические заблуждения, в результате чего молодой человек ко всему относится с одинаковым безразличием. Поскольку мозг не в состоянии свести противоречивые части информации в какую-либо взаимосвязь, он обрабатывает её с относительно единообразной незначительной реакцией.

Результаты исследования показывают, что сознание становится более ограниченным, мозг обрабатывает больший объем информации, и поэтому лишь меньшая её часть доходит до нашего сознания. Мозг всегда приспосабливался к изменениям, происходящим в окружающем нас мире, меняя свою собственную организацию. "Однако сейчас… мозг человека не приспосабливается. Он восстает против мира и перемен, в нем происходящих, путем изменения себя".

Исследования показывают, что существенно снизились как уровень эстетического вкуса, так и уровень получения удовольствия. Пятнадцать лет назад люди были в состоянии различать 300 000 звуков, сегодня многие дети не могут услышать больше 100 000, а средний уровень составляет 180 000. Двадцать лет назад человек в среднем мог различить 350 оттенков цвета; сегодняшнее число различаемых цветовых нюансов — 130. Мозг "теряет свои стандарты и деградирует до диалектической обработки чувственных впечатлений… Мозг просто хранит противостоящие и противоречащие блоки информации, не создавая синтеза".

Теперешние молодые люди должны обладать устойчивой системой восприятия стимуляторов высокого уровня, иначе они будут вынуждены погрузиться в сенсорную изоляцию и состояние беспокойства. Природного окружения, такого как парки или сельская местность, они избегают, поскольку последние не вызывают в них достаточно насыщенных чувственных ощущений, которые заставляли бы сознание активно функционировать. Немецкие психологи высказали предположение, что поколение со столь изменённой структурой мозга будет создавать себе окружение с такими активными стимуляторами, что нормальный мозг не сможет выдержать.

Как пример для сравнения: общий звуковой уровень первобытного общества в джунглях был приблизительно равен уровню шума, производимого современным холодильником.

В своей книге "Конец эволюции" я ссылался на исследование чувственных впечатлений у детей, проведенное Марсией Микулак в середине 1980-х. Эшли Монтэгью и французский врач Альфред Томатис сообщали о неудаче, которую мы потерпели в физическом воспитании детей с помощью прикосновений, что привело к увеличению утраты чувствительности и ухудшению работы нервной системы. Микулак, независимый детский психолог, применила стандартные тесты Гессела для определения сенсорного уровня детского сознания, а затем разработала собственные, более разносторонние тесты. Она исследовала маленьких детей, живущих в самых разных видах культуры — от примитивных общин Бразилии, Гватемалы и Африки до высокоразвитых стран Европы и Америки. В результате ей удалось обнаружить, что у детей из примитивного окружения средний уровень чувствительности и осознанного восприятия окружающей действительности на 25–30 процентов выше, чем у детей из индустриально и технологически развитых стран. Дети, не знающие грамоты, более осознанно воспринимают события, происходящие в окружающем их обществе, лучше понимают, что им говорят и что у них спрашивают, равно как лучше различают общие виды, звуки, запахи, вкус и прикосновения, с которыми соприкасаются в повседневной жизни. Они знают названия и характеристики растений и животных того места, где живут, что известно лишь немногим детям или взрослым из промышленных районов. Исследования Микулак были проигнорированы в официальных кругах. Исследования Тюбингенского университета и Немецкой ассоциации психологов, опубликованные в 1995 году, остались незамеченными и в академической среде.

В "Конце эволюции" я также приводил результаты, проведенного в конце 1980-х исследования по изучению познавательной способности детей в так называемых "примитивных группах" из Гватемалы и других стран третьего мира, которые живут в условиях крайне низкого уровня жизни. Когда этих "обездоленных" детей поместили в условия обучения, равные тем, в которых обучаются благополучные дети, они показали в три или четыре раза более высокий уровень обучаемости, внимательности, понимания и практического использования полученной информации, чем наши "счастливые" дети. Лишенные средств прогрессивной электроники, эти примитивные дети были одарены большинством качеств, необходимых для развития, — любовью и уходом, они постоянно играли и развили максимум тех возможностей, которые им предоставило их общество.

Средний уровень используемого словарного запаса учеников американской высшей школы в 1950 году составлял 25 000 слов. Сегодня он составляет 10 000. В 1998 году около 85 процентов академических степеней в Соединенных Штатах получили студенты иностранцы. Отпрыски этих студентов смогут, в свою очередь, поддерживать американские стандарты ещё одно или два поколения, но не более того. Раньше или позже они сравняются с исконными американцами, и кто тогда сможет понять, что уровень интеллекта снизился?

Все, что мы сделали в ответ на это поразительное падение, кроме строительства большего числа тюрем, это увеличили до миллиона производство риталина и целого ряда родственных медицинских препаратов для изменения поведения детей. Между тем, появились законы, устанавливающие более строгие стандарты обучения, в них сказано о "более жестком обращении с детьми", об увеличении домашних работ и тестировании. Интересно отметить, что все мы воспринимаем тесты как внешнюю угрозу, ибо энергия и внимание переключаются с эмоционально-когнитивного мозга и лобных долей на Р-систему, что подрывает тот высший интеллект, которым может обладать обучаемый. В действительности, возвращение в школу для прохождения экзаменационного теста — самый ужасный кошмар для большинства взрослых.

В течение 30-ти лет я высказывал непопулярные предположения о том, что принятая новая система воспитания детей делает их необучаемыми ко времени достижения ими школьного возраста. Примите во внимание и следующее пророчество, сделанное рядом более светлых умов, чем мой, о том, что компьютеризованные школы приведут весь этот усиливающийся хаос к ужасающему, необратимому финалу. Использование электронных устройств, не соответствующих возрасту, уничтожает ценность самих устройств.

В остающихся главах второй части книги мы исследуем ещё несколько противоречий в культуре, чтобы достичь цели, заявленной в начале данной работы, — исследовать двойственный феномен насилия и трансцендентности. Таким образом, мы, возможно, сумеем избежать глубин впадания в жестокость и достичь вершин трансцендентного. Обнаружение корней насилия — процесс нелегкий, но их можно выявить, если есть желание пробудиться, подняться и выйти за их пределы.

Глава 6. Биокультура и императивная модель

В исследовании, опубликованном в 1998 году, содержится ключ к пониманию эволюции и развития и, возможно, объяснение медленно меняющихся циклов цивилизации. Это исследование касается роста мозга в период внутриутробного созревания. Обращаясь к предмету исследования, автор пытается пролить свет на современные личностные и общие социальные дилеммы. Прежде чем рассмотреть вопрос более подробно, будет полезно кратко остановиться на некоторых фактах.

Инстинктивный характер схемы воспроизводства, рождения и вскармливания младенца унаследован нами от далеких предков млекопитающих. Природа передала нам не только зачатки для развития более крупной и мощной коры головного мозга, но и базовые знания о более крупных и более привлекательных грудях наших матерей, равно как и обо всей программе использования этих чудесных молочных желез для лучшей из всех возможных целей — вскармливания своих потомков.

Взаимоотношения матери и ребенка задуманы как динамика, движение, которое активизируется для вскармливания и благополучия младенца. Ребенок способствует раскрытию в матери мудрости и знаний, накопленных веками, в то время как мать раскрывает в ребенке разумное понимание того, как быть человеком, и, в сущности, закладывает в него знания о том, каким образом впоследствии воспитывать собственных отпрысков. Влияние матери намного шире и сильнее, чем она сама может предполагать. Результат исследования, упомянутого выше, можно вкратце описать следующим образом: если беременное животное поместить во враждебную ему соревновательную среду, вызывающую постоянное беспокойство, то самка родит детеныша с увеличенной затылочной частью мозга, крупным телом, чрезмерно развитой мускулатурой и уменьшенными лобными долями мозга. В противоположной ситуации, когда мать находится в безопасной, свободной от стрессов окружающей среде, где она получает пищу, необходимую на время вынашивания, детеныш рождается с увеличенной передней частью мозга, уменьшенной затылочной и небольшим телом.

Наиболее старый с точки зрения эволюции мозг в голове человека (и в теле), как вы должны помнить, это мозг рептилии, или затылочная часть мозга, которая обеспечивает быструю физическую реакцию, связанную с грубой силой, управляемой примитивными инстинктами выживания, направленными на защиту. Эта часть рефлекторная, а не размышляющая, и она не поддается модификации. Лобные доли мозга способствуют росту человеческого интеллекта, а также вербального и творческого сознания. Эти доли функционируют более медленно, намного более разумно и рассудительно, способны видоизменяться, в отличие от защитной, рефлекторной и вспыльчивой реакции затылочной части мозга.

В процессе эволюции природа не снабдила лобные доли мозга рассудительным и творческим разумом, до тех пор пока не разработала тыловые расчетные действия защитного мозга, направленные на выживание. На этой основе уже можно было строить новый мозг. Так что изменение во внутриутробном развитии, которое природа вносит в мозг зародыша, готовя его к тому жизненному окружению, с которым ему предстоит столкнуться, происходит вслед за развитием адаптивного здравого смысла. Такая последовательность должна удовлетворить самого ревностного дарвиниста. Следует, однако, отметить, что при первой возможности природа с упора на физическое выживание переключается на усиление интеллектуального развития. Так, она постоянно стремится к большему развитию и увеличению лобных долей мозга. По достижении результата на очередном этапе она задается вопросом, может ли человек развивать свой разум в соответствии с её замыслом или же он опять будет стремиться толкать человека к защите себя? Все это является органическим и в высшей степени разумным жизненным процессом, а не механическим набором химических реакций. Вероятно, во время катастрофы основная структура человеческого мозга испытывает задержку в развитии. Но поскольку эволюция, совершенно очевидно, движется в сторону развития высших форм разума, то при попадании в благоприятную среду, природа может быстро восстановиться, реагируя даже на индивидуальные случай и внутреннее окружение, состоящее всего лишь из одной матери.

В течение многих лет Брюс Липтон и другие просвещенные биологи отмечали, что окружающая среда влияет на генетические коды в той же степени, в какой на них влияют условно распознанные наследственные факторы. Липтон обнаружил, что, начиная с простейших клеток, новая жизнь может развиваться двумя путями: она может либо защищаться от враждебного окружения, либо открываться навстречу, развиваться и принимать окружающий мир. Жизнь может идти и по двум путям одновременно, а характер окружающей среды определяет принятие окончательного решения.

Растущая нервная система ребенка будет менять свой характер от защитной и воинственной позиции в сторону более рассудительной и разумной или наоборот — в зависимости от эмоционального состояния матери. Это дает нам возможность проводить коренные изменения в собственной жизни и брать управление эволюцией в собственные руки. Даже на средних сроках беременности при изменении эмоциональной жизни будущей матери, соответственно меняется и направление развития мозга зародыша.

То обстоятельство, что мать, находящаяся в безопасности, способствует развитию совершенно иного мозга, чем мать, пребывающая в состоянии тревоги, ясно иллюстрирует природный императив модели. Мать служит моделью для развивающегося ребенка на каждом этапе его роста. Новая жизнь формируется в соответствии с основными примерами, которые предоставляет ей окружающая жизнь. Характер, природа и качество модели в огромной степени определяют характер, природу и качества появляющегося нового разума[25].

Все это указывает на биокультурную динамику: биология человека влияет на общую культуру, и культура влияет на биологию. Достаточно большое число детей, рожденных с предрасположенностью к самозащите и быстрым рефлекторным реакциям выживания, будет стремиться изменить природу общества, в котором они растут. Вспомним немецкие исследования по поводу равнодушного отношения молодых людей, которое приводилось в предыдущей главе. Чтобы защититься от таких реактивно реагирующих людей, общество будет вынуждено становиться более осторожным и не создавать условия для вовлечения в свою орбиту большего числа людей с увеличенной затылочной частью мозга и уменьшенными интеллектуально-творческими лобными долями. Этим можно объяснить тот факт, что агрессивные люди стремятся укрепить условия для лучшего существования своих потомков. Так исчезает цивилизованное общество, а нарождающаяся культура с каждым поколением становится все более и более взрывоопасной и угрожающей.

Культура была основной окружающей средой для человеческого сознания в течение многих веков, и в силу взаимодействия культуры и биологии человечество попало в порочный круг, ловушку, из которой ему поможет вырваться только взаимосвязь в функционировании сердца и лобных долей мозга. Природа постоянно предлагала нам этот выход из создавшегося положения, но снова и снова обстоятельства вызывали в нас страх и возвращали нас вспять.

Мария Колавито в своей работе, посвященной биокультуре, описала гипотетический шок, в который был повергнут мир после сообщения о взрыве гипотетического острова Тера в Средиземноморье, случившемся в первом тысячелетии до н. э. Она предположила, что это событие вселило страх в сердца выживших и разрушило в сознании наших предков доверие к земле, что привело к появлению фонетического алфавита и длительному шествию суровых патриархальных культур и религий. Сейчас сложно себе представить, что довольно закрытое и относительно локализованное событие может оказать столь сильное влияние на все населяющие землю народы, пока мы не свяжем эту возможность с теорией, выдвинутой ученым Великовским ещё в 1950-е годы.

Он предположил, что около 1500 года до н. э. планета Венера попала в поле действия солнечной гравитации и таким образом оказалась в нашей солнечной системе между Марсом и Землей. Это вмешательство временно нарушило орбиту движения Марса и вращение всех близлежащих планет на период до нахождения Венерой собственной орбиты. (удивительная по датам параллель с Нибиру, = Немезида, = Мардук, которой пугают на 2012-13 гг. — прим. ред.) В день прибытия Венеры по всей земле случились хаотические разрушения. Возможно, что появление Венеры и разрушение Теры — простое совпадение. Спровоцированное Венерой землетрясение привело к разрушительному извержению Теры (и несомненно, многих других вулканов). Нам остается только вспомнить о серьезных катаклизмах в атмосфере, которые последовали за извержением на острова Кракатау, в Тихом океане между Суматрой и Явой, в 1888 году и завершились разрушением острова.

Великовский был отлучен от науки академическим сообществом за то, что выдвинул свою теорию в виде популярной книги (и заработал на этом немалые деньги), а не отдал её на рассмотрение для публикации в научных обозрениях (где бы его теория "скончалась" в полном забвении). Другой причиной тревоги в научном мире стало то, что он использовал несколько абзацев из Ветхого Завета, а также фрагменты из других древних текстов и составил на их основе теорию об исторической достоверности Ветхого Завета.

Великовский утверждал, что вращение Венеры направлено в сторону, противоположную вращению всех других планет, и что оно затем станет постепенно замедляться и в конечном итоге эта планета начнет вращаться в другую сторону — то есть синхронно с другими небесными телами (то обстоятельство, что движение всех планет по орбите одинаково, свидетельствует о том, что все планеты нашей солнечной системы вращаются по часовой стрелке). Среди прочего, он также предсказал, что атмосфера Венеры будет иметь чрезвычайно высокую температуру.

По существу, все предсказания Великовского относительно современных открытий, связанных с Венерой, были сделаны в результате последовательных и длительных опытов и исследований. Так что Академия Наук была вынуждена публично признать, уже после его смерти, справедливость и точность всех сделанных им предположений и нехотя принести свои извинения за грубое поведение некоторых членов Академии. Разумеется, она быстро забыла об этом инциденте и наблюдениях Великовского.

Конечно же, я не основываю свои выводы на рискованных предпосылках Великовского и Колавито, но вполне вероятно, что некоторые из подобных катастроф дали выжившим в них хороший повод не доверять более Матушке-природе. Возможно, из-за полученной травмы наши предки испытали определенный регресс, и их мировоззрение стало строиться на недоверии, страхе и попытках предсказывать и управлять враждебным миром природы, для того чтобы защититься от него, что привело к появлению культуры в том виде, в каком мы наблюдаем её сегодня.

В третьей и четвертой главах я определял и защищал гипотетическую концепцию существующих полей разума, причинных сил, или полей влияния, которые действуют в согласии с нервными полями нашего мозга. При этом я приводил примеры феноменов умственно отсталых людей, чтобы предоставить доказательства того, что поля образуются и поддерживаются с помощью жизненного опыта человека. Сама природа человеческого мозга способствует созданию эффекта воздействия полей и подвергает человека их воздействию. Один из наиболее значительных факторов в нашей истории, который, возможно, и делает её такой, какой мы её знаем, это то, что культура сама по себе является полем, независимым от любых своих проявлений.

Согласно недавним антропологическим исследованиям, культура это совокупность знаний, связанная с изученными стратегиями выживания, которые передаются молодому поколению через обучение и моделирование. (Антропологи утверждают, что обнаружили следы культуры даже у наиболее развитых видов человекообразных обезьян.) Культура стала живым хранилищем представлений о выживании, накопленных человеческим родом, а также основой для каждого этапа в процессе выживания.

И хотя на ранней стадии доисторических времен инстинкт нашего выживания был сосредоточен на саблезубом тигре и других хищниках, в течение нескольких тысячелетий фокус нашего инстинкта выживания переместился по необходимости на саму культуру.

Этот факт трудно осознать, но я постараюсь объяснить его, поскольку человеческая жестокость возрастает, а культура и насилие — явления взаимосвязанные.

Для развития дискуссии примем определение культуры как совокупности представлений о выживании, как таксономии, которая поднимает разрозненные идеи на уровень согласованного и мощного целого. Культура, будучи производной поля, неприкосновенна; её содержание и проявления неизменны и порой случайны, поскольку ей свойственно впитывать и видоизменять любое содержимое до соответствия собственной формообразующей структуре. Для сравнения можно взять чувство беспокойства, которое является состоянием хронического, возникающего спонтанно беспричинного страха. Такое состояние действует как катализатор, превращающий каждый предмет, каждое событие в собственную цель: каждое событие вызывает страх, независимо от того, заслуживает оно этого или нет. Беспокойство может стать линзой, сквозь которую человек начинает воспринимать и интерпретировать накапливаемый опыт.

Культура, таким образом, является взаимно разделяемым состоянием беспокойства, мощным мыслительным катализатором, который преобразует все события в соответствии с собственной природой. Область математики имеет математическое содержание, музыкальное поле содержит все возможные звуки и стили. У культуры же нет аналогичного содержимого. Здесь скорее имеет место набор моделей поведения, направленного на выживание. Будучи однажды воспринят, он наполняется любым смыслом, вписывается в любой контекст, приспосабливает каждое событие к своей боязливой природе и окрашивает каждый аспект нашей жизни в свой цвет.

Появляясь как сочетание верований и практик, сосредоточенных на физическом выживании, культура формирует набор представлений, сосредоточенных в древнем затылочном мозге — природной системе выживания и средств защиты. Как говорилось ранее, однажды условленные шаблоны древней Р-системы так же не подлежат обсуждению, как и рефлекс, заставляющий нас отдернуть руку от огня или закрыть глаза, когда какой-то предмет приближается настолько близко, что кажется, будто сейчас ударит. Именно таким образом любой сигнал системы ощущений, резонирующий с древним кодом, активизирует всю нервную систему защиты. Подобно беспокойству, культура пользуется каждой негативной идеей или возможностью, как своей собственной, вплоть до того момента, когда использованное само не начинает использовать.

Давным-давно житейская мудрость велела человеку передавать по наследству свои страхи перед саблевидными зубами, равно как и защитные действия, охраняющие от них. Однако на самом деле, после того как саблезубый тигр исчез, человеку досталось охранительное наследие, похожее на призрачный след давно исчезнувшего зверя. Это наследие — набор древних идей — продолжает окрашивать нашу реальность. И хотя наши дети способны впитывать боязнь из воздуха вместе с дыханием, мы с давних времен убедились в том, что они могут преодолевать страхи. Со временем культура, которая начала формироваться как средство защиты от хищников, ныне уже не представляющих угрозы, создала условия для возникновения явления, от которого она теперь призвана нас охранять. Её действия потребовались для защиты теперь уже от человеческих хищников. Новая система защиты была сформирована в соответствии с самыми древними действиями. Изменившийся человек стал поступать, исходя из потребностей защитной системы и используя неокортекс для усиления охранных действий. Этот культурный эффект, однажды возникший и запертый в древнем мозгу рептилии, связанный с воспоминаниями о выживании, автоматически самовоспроизводится и передается из поколения в поколение.

Наш величайший страх, как утверждает философ Сюзанна Лэнгер, это боязнь, что "попав в хаос, человек утратит способность мыслить". Культура и обеспечивает человека способностью к выработке понятий, то есть набора соответствующих идей. Основа и формирование взглядов человека на мир, его собственный образ, сознание, вера и убеждения определяются именно культурой. Обучение человека основам культуры в процессе выживания является неотъемлемой частью его духовной жизни. Поэтому первопричины появления культуры почти никогда, или очень редко, проявляются внешне, и даже в этом случае их очень трудно распознать. Культура является нашим духовным окружением, к которому мы должны приспосабливаться, если намерены выжить. Путем же адаптации и выживания человек поддерживает и укрепляет культуру.

Проникновение в нас культуры, её отпечаток в нашем сознании с момента её возникновения делает практически невозможным исчезновение культурных понятий, о чём писала Лэнгер. Способность формирования и восприятия идей о выживании определяет саму форму мозга человека и нервных областей внутри него, о чем свидетельствуют результаты исследования, упомянутого в начале главы. Все внутренние и внешние аспекты жизни человека отражают культуру, эмоциональное окружение, которое определяет содержание, наполняющее генетические схемы человека с самого начала его жизни. Когда угрозе подвергаются существующая совокупность наших познаний о культуре, сама личность человека, основа его существования, также попадает в зону риска. Подобная угроза может привести человека к противоречащему принципам выживания поведению, — во всяком случае, по отношению к жертвам его реакции.

Гил Бэйли и французский философ Рене Жирар обсуждали непосредственные взаимоотношения между культурой как функцией и насилием как средством существования. Получается, что знаменитое высказывание Томаса Джефферсона о том, что дерево свободы периодически необходимо орошать кровью тиранов и патриотов, воплощает и облагораживает воздействие культуры. Точно так же умирающий юный солдат, герой стихотворения из сборника А.Е. Хаусмана — "Паренек из Шропшира", — услышав, как люди выкрикивают: "Боже, храни Королеву", — произносит: "О, Бог спасет ее! // Должны Вы знать: от плоти плоть // Воистину у вас сыны, //Пусть подтвердит Господь" (Перевод В. Широкова).

Жестокость культуры, направленная против соседних культур, действует подобно рвотному, слабительному и укрепляющему лекарству. Ничто не подталкивает к объединению разрозненную и опасно просвещенную группу так быстро, как справедливая война. Бэйли и Жирар проанализировали и описали циклы периодичности войн и массовых убийств, посредством которых культура поддерживала себя на протяжении множества веков. Существование противника, которому можно приписать черты дьявола, создаёт отчетливую цель для свободно парящего беспокойства и сопровождающих его страха и ярости, свойственных процессу насильственного насаждения культуры. Однако когда тонизирующее воздействие войны прекращается и исчезает необходимость в сосредоточении на насилии, то оно, взращенное культурой, обращается против себя, что приводит к саморазрушению.

Потребность человека в "козлах отпущения" все ещё весьма ощутима, но она с каждым годом становится все менее и менее эффективной. Антрополог Лесли Уайт высказал предположение, что культуры рождаются по ходу истории для того, чтобы пройти свой собственный цикл и исчезнуть. А далее он подчеркнул, что все они погибают по собственной воле. Демонизируя своих врагов, мы тем самым пытаемся предотвратить самоубийство культуры.

Карл Юнг ссылается на демонический архетип, который давно всосался в поры германской европейской мысли. Этот архетип, вновь возбужденный и запущенный в дело нацистами, использовался для создания единства деморализованного народа. В другом контексте Юнг ссылается на опасность, исходящую от эго, которое "взвинтили архетипом". Культура может стать психически единой сущностью, которая либо овладеет личностью, либо наполнит её своей идеологией, а возможно даже целую страну, побудив их через это обладание и наполнение дойти до крайней жестокости.

Как математическая область может быстро решать сложные арифметические задания и передавать их решение через резонирующее нервное поле умственно отсталого индивидуума, так и культура, выросшая в течение столетий до огромных размеров, стала формой получувствительного разума, которая действует как псевдоуниверсальная сила. Эта сила проявляет себя бесконечно разнообразными способами, через мириады рожденных в ней мозговых структур и сформированных в соответствии с ней. Таким образом, различные типы культуры никогда не изменят воздействия общей культуры. Афро-американская культура, англо-американская культура, культура народов Латинской Америки, культура американских аборигенов — все это одна культура, которая может принять любое обличье, и нет конца формам, в которые она способна обратиться.

Термины "культура" и "общество" носят семантический характер. В понятие "культура" входят высшие достижения человечества — изобразительное искусство, музыка, философия, наука и астрономия. Для некоторых людей под словом "общество" подразумевается небольшой, избранный класс людей, отделенных от общего социума и живущих "возвышенной жизнью", при этом, возможно, покровительствующих искусству. Блейк, как поэт и художник, презирал такое общество и восхвалял культурную жизнь, давшую человечеству поэзию и искусство. Термин Элкхонона Голдберга "цивилизованное сознание" предполагает возможную альтернативу понятиям "культура" и "общество". Но даже в этом случае понятия "цивилизованный" и "нецивилизованный" игнорируют тот факт, что просвещенное общество создало атомную бомбу и производит другие средства массового уничтожения, а сообщества, живущие в джунглях, существуют в относительном мире и гармонии. Блейк однажды заметил, что люди были созданы не для жизни в промышленных городах или в джунглях, а для жизни в саду, на лоне природы, слегка обработанной человеком. Возможно, здесь подошло бы слово "цивильность", но использование антропологами слова "культура" в качестве ориентира для выживания вынудило меня принять этот термин. В дальнейшем я буду использовать термин "социализация" как определение понятия "цивильности", которая является тем, что приводит человечество к общему благополучию и просвещению. А термин "культура" как общий термин для определения всего конгломерата стратегий выживания, который взращивает жестокость и отчаяние.

В этом смысле социализация — явление инстинктивное, культура же — нет. Наш общественный импульс появляется из так называемого "стадного" инстинкта, унаследованного от наших млекопитающих предков. Удовольствие от объединения представителей своего вида, обнаруженное среди большинства млекопитающих и пернатых, служит источником появления общины и благоприятствует развитию императивной модели, длительного процесса воспитания и заботы, взаимного обмена впечатлениями от эстетических категорий, событий, мечтаний, надежд, идей и идеалов, а также обоюдного одобрения работы, навыков, творчества, совместных рискованных предприятий и, наконец, разделения высшего и более широкого пространства любви — любви к ближнему, к себе и к Богу. Возможность остаться последним человеком на Земле — научно-фантастический кошмар, который давит на инстинктивное стремление человека к обществу. И даже в том случае, если осуществление подобного сценария приведет к власти над миром, такое обладание будет бессмысленным. Социализация подразумевает взаимно переживаемые отношения между людьми, в чем и состоит настоящий смысл жизни. Нортроп Фрай полагает, что фраза "и обретете вы Царствие Небесное" на самом деле означает, что рай проявляется во взаимоотношениях между людьми.

Потребности генетического фонда человеческого рода удовлетворяются через стадный инстинкт, но развитие генофонда не является первопричиной социализации, в чём пытается убедить нас окультуривание. Примем во внимание, что почти в каждом существующем виде самцы стремятся собираться вместе с самцами, самки объединяются с самками (как на коктейльной вечеринке), за исключением брачного периода (как после вечеринки). Эта тенденция к собиранию вместе "птиц одного полета" вызывается простым удовольствием, получаемым от общения с себе подобными.

Распространение культуры не является инстинктивным, это, скорее, результат совершенствования, усиленного обучения человека и принятия им понятий о выживании, в том числе и способов, которые считаются необходимыми для выживания в конкретном культурном окружении. Вынужденная способность к подражанию у обезьян в действительности происходит от древнейшей рептильной мозговой системы, которая связана с потребностью выживания и необходимостью выбора, стоявшего перед древним мозгом млекопитающего: сражаться или бежать. По иронии, именно это сочетание и дает нам главные инструменты, используемые при воспитании детей. Насаждение культуры не является инстинктивным процессом. Для осуществления процесса "окультуривания" мы вынуждены извлекать выгоду путем использования инстинктов выживания. В отсутствие других средств убеждения, человек страстно стремится осуществлять влияние культуры на детей. Убежденный в том, что ему необходимо передать знание способов выживания, он вбивает это знание в голову своего потомства "ради его же собственного блага", как это ранее делали его родители, "ради его блага". Школьное обучение происходит тем же путем. Неважно, насколько болезненно идет процесс обучения, чтобы сохранить свое психическое здоровье в ходе траты лучших лет жизни на обучение, человек пытается убедить себя, что это нужно для "своей пользы"! А затем, в свою очередь, потомок подвергает тому же детей, которые как бы Доказывают его правоту, становясь такими же, как взрослые, этим подтверждая тот же взгляд на мир. Выбор людей очень мал, но надежда выполнить задачу школьного воспитания Никогда не умирает. Впрочем, это никогда не происходит.

Детская социализация, которую можно охарактеризовать как обучение в его наиболее совершенной форме, пробуждает рефлекторное мышление. Этот процесс инстинктивен и происходит спонтанно, сам по себе. Культура — нечто совершенно противоположное, это интеллектуально направленное, произвольно навязываемое улучшение и накопление автоматических рефлексов, которые, считается, необходимо стимулировать и усиливать. Общество, как продукт социализации, создано из случайного воспитания и любви, тогда как культура порождает тихую ненависть, которая, рано или поздно, приводит к мягкому или, напротив, бурному, протесту со стороны ребенка. Протесты обычно насильственно подавляются путем причинения боли, вызова чувства страха, вины и стыда или, если это не срабатывает, ведут к изоляции, исключению из группы, наклеиванию на буянов ярлыка непригодных.

Две эти крайности, тесно связанные с ростом детей, ясно выражены в двух однажды прочитанных мною фразах. "Радостная жизнь с детьми" — название небольшой, совершенно восхитительной книги, написанной Биллом и Уином Свит, смысл которой резко контрастирует с надписью, увиденной мною однажды на огромном щите на шоссе. Она провозглашала, что воспитание ребенка это самая трудная задача из всех, которые когда-либо стояли перед людьми. Какой хороший, практичный и жесткий совет! Забудьте о веселой чепухе — иначе культура исчезнет.

Малые дети инстинктивно сопротивляются окультуриванию, потому что ощущают в нем отрицание жизни, лишение их духовного, любвеобильного, желаемого, осмысленного существования, как это определил Людвиг Фейербах. Этот вопрос подробно исследован мною в седьмой главе. Наше сопротивление, однако, бесполезно, поскольку оно, в конечном счете, ведет к использованию современных техник для преодоления нашего сопротивления, на что намекал текст послания на дорожном щите. Многие книги для родителей сосредотачиваются на том, как лучше привить ребенку культуру, тщательно собирают советы, выраженные политически корректными на данный момент фразами. Они играют на беспокойстве родителей относительно образования ребенка, его места в обществе, будущей карьеры, славы и удачи и на постоянной угрозе потерять все это.

Во все без исключения техники привития культуры включены тщательно замаскированные угрозы, которые основаны на быстро возрастающем страхе ребенка — боязни боли, вреда или лишения чего-либо, а также более примитивное беспокойство по поводу разлуки или отчуждения от родителя, воспитателя и общества. Неважно, как тщательно мы скрываем наше намерение от себя и от ребенка, большинство систем воспитания и образования (за исключением, возможно, Вальдорфа и Монтессори) основаны на фразе "сделай так или ты пожалеешь о последствиях". Эта угроза, по сути, лежит в основе каждого аспекта нашей жизни, начиная с первых пустячных экзаменов в университете, защиты диссертации, анкет по трудоустройству, налогов на доходы и так до бесконечности, вплоть до официального сертификата о смерти и разрешения на захоронение, вне зависимости от того, до каких вершин успеха покойный смог добраться. Культура — это массированное упражнение в сдерживании, подавлении и лишении радости, выполняемое во имя псевдобезопасности и суровой необходимости. Мы проживаем наши жизни под густыми тенями, которые отбрасывает наш собственный страх.

Поскольку распространение культуры стимулируется и поддерживается путем постоянных угроз возможного вреда, лишения или даже смерти — от несчастного случая или заболевания, — то с самого начала нашей жизни страх становится основой формирования сознания. Он бессознательно провоцирует человека на поиск защиты от каждого события, несущего возможную угрозу, и соответствующим образом интерпретирует природу данного события. Эти предупредительные указания постоянно активизируют защитные инстинкты, на которых так хорошо играет наша культура.

По иронии, культурность усиливается с помощью угрозы потери нами подлинной и естественно спонтанной общительности и желания установить добрые взаимоотношения. Потеря общительности воспринимается как утрата даже возможности любить и быть любимым, что равнозначно смерти при жизни. Поскольку культура должна обеспечивать поиски счастья, а счастье — это данное от рождения право любить и быть любимым, то взамен она предлагает такие подделки, как иллюзии возможной славы, удачи и безопасности, чтобы удержать нас в своих рамках однообразного, механического труда. Культура никогда не позволяет достичь счастья, потому что это привело бы к её исчезновению.

Парадоксально, но формирование комплекса культурных понятий, некогда сосредоточенное на страхе перед саблевидными зубами, теперь фокусируется не на выживании в мире природы, а на выживании в мире культуры. Мы умышленно прививаем детям понятие культуры, чтобы защитить их от самой культуры, хотя об этом никогда не говорят вслух, редко понимают, ибо это нанесло бы серьезный ущерб нашим чувствам. Как часто мы слышим от родителей, бросающих тень на будущее своих детей, грубое предостережение: "Господи! да там же настоящие джунгли!" Джунгли это культура, а хищники — культурные люди. Довольно странно, что порожденные культурой предписания для воспитания ребенка приводят к созданию нового поколения, скованного культурой. Наши потомки вынуждены тратить свою жизнь на исправление её ошибок, пытаясь смягчить боль, вызываемую навязанными ограничениями, при этом не замечая, что с каждым исправлением и ограничением влияние культуры только усиливается. "Никогда ранее ни одно поколение не сталкивалось с такими трудностями, с какими вам, молодые люди, придётся иметь дело", — каждый раз, поколение за поколением, произносит нараспев ведущий выпускного вечера. Жизнь, потраченная на достойный ответ этому вызову, заслуживает у культуры аплодисментов и Нобелевской премии, тем самым помогая её увековечиванию.

Итоговое утверждение относительно распространения культуры, как и прояснение её смертельного противостояния Евангелию, звучит так: "Спроси не о том, что для тебя может сделать страна; спроси, что ты можешь сделать для страны". То, что это часто цитируемое утверждение было сделано президентом христианского вероисповедания и в христианской стране, указывает на фундаментальное противоречие между Евангелием и государственной религией, основой которой оно предположительно является. В Евангелии сказано, что "суббота для человека, а не человек для субботы". Это ошибочно в течение веков считалось основной культурной, религиозной и законодательной ересью. Если бы текст Евангелия был услышан или даже одна эта цитата понята правильно, то культура и созданное ею государство, религии и закон исчезли бы, а общество развивалось в соответствии с нашим естественным состоянием.

Культура является результатом фундаментального отклонения пути интеллекта от пути разума. Но из-за своей совершенно неестественной, спорной и нелогичной природы она требует невероятно мощных энергетических затрат на поддержание себя самой.

Без периодических внутренних взрывов потребности культуры поглотили бы всю мировую энергию. По существу, похоть, ничем не контролируемый аппетит к чувственным наслаждениям, является классическим образцом христианского греха, а его современные воплощения выходят далеко за пределы сексуальности. Феномен потребительства, этот современный вариант одержимости похотью представляет собой бездонную яму. Наш великий Учитель говорил о "жизни в изобилии". Но сегодня мы склонны толковать это как все большее изобилие товаров на полках и все большее изобилие еды на столе. А он говорил о большем обуздании духа — об ограничении влияния государства и религии, которые, например, создали законы и, состоя на службе у культуры, провоцируют войны. Закон и война, религия и наука — это конечное проявление попыток современного человека сдерживать одно другим и свой дух.

Природа (или характер) мифа или религии присуща культуре, которая и воплощает, и порождает мифы и религии. Отказ от одного мифа или религии ради другого не оказывает на культуру никакого воздействия, она создаёт их автоматически. Считалось, что наука сможет заменить собой религию, но вместо этого она просто стала новой формой религии, оказывающей даже большую поддержку культуре и являющуюся таким же источником наложения ограничений на человеческий дух.

Среди людей по всему миру появилось новое, всепроникающее негативное поле — раздражение или беспричинный страх, окрашенный яростью. Раздражение подкармливается средствами массовой информации. Проникающие во все слои общества эти средства питают негативную энергию и питаются ею, так что глобальное раздражение это типичное проявление биокультурного процесса. Никто не знает, к чему это может привести. Уже сейчас это своего рода демонический дух, летящий, куда захочет.

Энергия, одержимая страхом, не что иное, как наше страстное ожидание трансцендентности, которая в свете огромной силы эволюции должна быть сбита с курса или разрушена, если культуре суждено выжить.

Но реальна ли культура? Или она, подобно тибетской тульпе, является фантомом человеческого интеллекта? Будучи изолированы от разума сердца, мы, связанные культурой И с нею связанные, воспринимаем понятие выживание культуры как наше личное выживание и отвечаем на это… культурой. Таким образом, мы и есть культура, так же как мы есть природа и эволюция.

Избавление от этого массового и древнего заблуждения нашего сознания стало задачей каждого великого человека в истории и, без сомнения, было целью Иисуса. За крестом стояла сдерживающая сила культуры. Иисус показал, что наша подлинная природа сама по себе трансцендентна, а его попытки пробудить в нас понимание сути окультуривания и его сила потрясают меня как наиболее выдающееся в истории сражение с ветряными мельницами.

На фоне противоборствующей культуры мифическая битва Прометея за огонь выглядит детской игрой. Неудивительно, что люди превратили Иисуса в миф, по образу Прометея, поскольку это обычный способ нейтрализации любой жизнеспособной угрозы. А что является большей угрозой, чем существование подобных Иисусу людей? Ведь это есть указание на иллюзорность культуры и реальность трансцендентности нашей природы. В мифе о Прометее огонь, тайна богов, был похищен богоподобным человеком. Человек не смог бы извлечь огонь без помощи богов. Поэтому украсть огонь "из иного мира" стало насущной необходимостью, хотя на самом деле владение им было прирожденным правом человека. Подобным же образом миф о пригвожденном к кресту сделал трансцендентность тайной богов, которую так же похитил для нас легендарный Богочеловек. Он принадлежал церкви и религии, которые основаны в большей степени на мифе, чем на событиях, лежащих в основе мифа. Вот почему Евангелие стало предметом потребления: каждый хитроумный преступник может использовать его с выгодой для себя.

В темные ночные часы мне не дают заснуть последствия воздвижения креста и роли культуры — вся тяжеловесная гнусность истинной подоплеки тех событий, до сих пор неразгаданных.

Глава 7. Окультуренная личность

Уильям Блейк утверждал, что единственным грехом является обвинение в грехе. Обвинение, в любой его форме, — это негативное суждение, а негативное суждение в любой форме разрушает отношения, таково классическое определение греха. Христианство сузило это определение до взаимоотношений между человеком и Богом, хотя в Евангелии доказывается, что мишень для негативного суждения случайна; кто, что и кому делает, чтобы разрушить нечто, — всего лишь интеллектуальный вздор. Сущность понятия — негативное суждение, на которое я буду ссылаться просто как на суждение, — есть действие сознания.

Суждение о нас посторонним лицом задевает нас, если оно верно, и оскорбляет, если оно ложно. Когда мы сами обвиняем или осуждаем кого-либо, то на нас это оказывает такое же воздействие, как если бы судили о нас. Любое суждение, которое мы выносим сами, неважно о ком, воспринимается сердцем как разрыв отношений, и сердце реагирует должным образом в целях нашей собственной защиты, бросая все нервные, гормональные и электромагнитные системы на защиту. Сенсорная система человека отражает эти изменения в источнике материала и тогда соответственно меняется восприятие окружающей среды, хотя она остается обычным природным явлением мира, на которое человек реагирует как обычно. Создатель и созданное порождают друг друга, мы судимы, ибо судили. Посеешь с высокомерием, пожнешь со слезами.

Если мы исследуем нашу внутреннюю болтовню, иначе говоря, поток сознания — непрекращающийся поток мыслей в голове, — то можем обнаружить, что он возникает так же естественно, как дыхание, и сосредоточивается почти исключительно на обнаружении ошибки, которую можно заметить и осудить. Например, некто или некое событие обидело нас, не смогло соответствовать нашим высоким стандартам или не сможет сделать это в будущем. Цепочка таких мыслей зарождается на почти клеточном уровне, за пределами нашей доброй воли. Почему же содержание этой цепочки столь часто носит негативный характер?

Н. Блертон Джонс, член группы этнологов, работавших под руководством Нобелевского лауреата Никоса Тинбергена в Англии (изучавшая поведение животных), несколько лет назад нашел ключ к пониманию загадки негативных потоков сознания, упомянув его в исследовании данного синдрома. Все молодые млекопитающие генетически нацеливаются на взаимодействие с предметами и событиями, происходящими в окружающей среде, на чем и выстраиваются схемы их нервной системы. Любой новый, незнакомый объект или событие подает малышу мощный сигнал к взаимодействию, для построения его структуры знаний. Как правило, при первоначальных столкновениях с окружением, перед тем как пойти на контакт с новым явлением, детеныш млекопитающего ищет материнского одобрения, которое мать дает через разнообразные тонкие сенсорные подсказки. Дома или в гнезде все предметы безопасны для взаимодействия, но за его пределами основное правило — это осторожность.

Ребенок, который учится ходить, показывает на нечто ему неизвестное и проверяет реакцию родителя. Если ответ положителен, то ребенок подвергает явление полному сенсорному исследованию, пробуя, трогая, нюхая и разговаривая, чтобы выстроить из полученных ощущений структуру знаний о предмете. В эту схему включается название, если оно есть, и эмоциональное состояние, пережитое во время исследования. Поэтому мир, выстроенный ребенком, будет тем, который он разделит со своей матерью.

Довольно редки случаи, когда молодое дикое существо игнорировало материнские намеки на опасность явления или предмета. Материнское предупреждение всегда было основным сигналом, от которого в ходе истории зависела жизнь млекопитающего. В нашем эволюционном прошлом ребенок, не обращающий внимание на знаки об опасности со стороны опекуна, становился обедом тигра и не оставлял после себя потомства. Для нас, потомков тех, кто обращал внимание на предупреждения, подчинение предупреждению до сих пор является одним из сильнейших инстинктов, закодированных древней сенсорно-моторной и эмоционально-когнитивной системами. В случае если указания родителя игнорируются, в нем срабатывает собственный сигнал выживания, и тогда неповиновение может вызвать в родителе гнев — выживание это не шутка.

Вдобавок к бесшумному общению с помощью сигналов тела, у большинства взрослых животных есть целый набор сигналов, предупреждающих о возможном приближении "саблезубого тигра". В том, что касается людей, в их языке содержится множество звуков, подразумевающих предупреждение. "НЕТ!" — может заменить собой целый комплекс знаков, и если это предупреждение проигнорировано, то за ним обычно следует репрессивное — "я это серьезно". Поэтому "НЕТ!" не только вызывает ту же древнюю реакцию, какая была у наших предков на саблезубых тигров, но и может указывать на гнев матери, представляющий собой ещё большую угрозу. Уход матери — самый большой из всех детских страхов, равносильный самой смерти.

"НЕТ!" и любое последующее событие негативного характера, которое происходит от игнорирования запрета, вызывает реакцию — воспоминание того времени, когда нужно было выбирать — бежать или сражаться с саблезубым тигром. Эту реакцию передает древняя амигдала[26]. Когда хозяин произносит "НЕТ!" настойчиво и сурово, бедный пес опускает голову и хвост и ищет прощения с взглядом, полным грусти и раскаяния. Части мозга человека, унаследованный от животного, сохраняют ту же систему и никогда ничего не забывают.

Ныне все предметы и события объясняются ребенку объективно, в безопасном убежище дома, поскольку дом это продолжение материнского лона, а мать как таковая — абсолютно безопасное пространство. В общении матери и ребенка её действия автоматически служат образцом для поведения ребенка, как в безопасном пространстве домашнего гнездышка, так и за его пределами. Например, в магазине мать берет множество из тысяч предметов на полках вокруг, и благодаря этому все предметы становятся безопасными для "общения" с ними, и ребенок вполне естественно подражает действиям матери.

Однако проблемы возникают тогда, когда ребенок, следуя генетически закодированной задаче, начинает исследовать неизвестное в безопасном пространстве дома и вдруг сталкивается с категоричным "НЕТ!" и "НЕЛЬЗЯ!", исходящим от заботящихся о нем людей. То, что было автоматически безопасным, внезапно и случайно становится опасным — возникает как бы противоречие в сигналах. Подобным образом в магазине, когда мать выбирает товары и кладет их в тележку, а ребенок подражает ей, категоричное "НЕТ! НЕЛЬЗЯ!" провозглашает об опасности в том месте, которое только что было объявлено безопасным на уровне древних закодированных знаков.

Обезьяна видит, обезьяна делает и получает тычок от собственной матери из кажущегося безопасным пространства. Таким образом получается, что наказание имеет двойной характер. Когда же воспитатель усиливает свое "НЕТ!" с помощью физического удерживания, наказания или гневного выражения лица, указывающего, что отношения могут испортиться, малыш понимает только одно — сейчас его бросят. И в один миг источник всех благ становится источником самой примитивной угрозы. Это грозное "НЕТ!", обозначающее приближение саблезубого тигра, превращает заботливого опекуна в источник боли и даже угрожает сломать связь, от которой зависит сама жизнь, причем, казалось бы, без видимой причины.

Так "НЕТ!" становится для ребенка словом мощным и страшным. Как правило, оно становится одним из первых слов, которые он произносит, пытаясь сдержать недоброжелательную к нему негативную силу. Противопоставление отрицательного отрицательному, как использование огня для борьбы с пожаром, это первая стратегия выживания, которую познает человек. Рано или поздно стремление выжить одолевает самую бунтарскую волю; ребенок примиряется с этим "НЕТ!", ограничивает исследование допустимым способом и становится одним из нас.

Это объяснение может показаться вам несколько преувеличенным, но младенец, запутавшийся в серьезных противоречиях понятий, испытывает постоянное смятение и неуверенность. Если безопасное пространство более таковым не является, куда же идти? Использование отрицания для исправления поведения лежит в основе процесса внедрения культуры, и логика здесь никогда ничего не исправит. "Ты не должен" — источник закона и религии, цемент, скрепляющий культуру, источник всех юридических систем, тюрем, войн и нашего падения.

От человека, просвещенного таким путем (впрочем, кто из нас не таков?), любые негативные ограничения требуют немедленного внимания, которое всегда и возникает, потому что подобные запреты пробуждают в нем древние инстинкты выживания. Все происходящее связано с выживанием, и амгидала предупреждает мощные системы мозга и тела о возможной опасности. Пробужденные и вовлеченные в игру, эти системы не позволят непостоянному вниманию и разуму отвлекаться, они удерживают последних в состоянии полного сосредоточения для того, чтобы, как и было задумано природой, человек мог делать то, что кажется необходимым для выживания. Как взрослые люди, мы можем посмеяться над незначительностью сигнала опасности, но только после того, как убедимся в её отсутствии.

В результате такого обучения с помощью отрицания все новости, считающиеся подходящими для печати, это в основном плохие новости. Без негатива в самом их содержании или же пикантных новостей нельзя вызывать у человека постоянный интерес и удерживать его внимание. Иначе он станет интересоваться культурным процессом — будь это новости из области политики, экономики, экологии, здоровья, религии или любых других областей, связанных с бесконечным рядом глупостей этого мира. Культура требует внимание к себе деспотическим и изощренным способом, который интуитивно распознается человеком как враг его подлинного благополучия. Однако отрицательное начало уже получило значительную часть человеческого внимания, с согласия человека или без него. Случилось это потому, что нашей первичной нервной системой отрицание воспринимается как угроза, и с этого момента человек попадается на крючок.

Логика процесса, или её отсутствие, никогда не была выяснена. Человек не отдает себе отчета в реакции амигдалы и сопровождающих её сигналах выживания. Он просто воспринимает результаты их деятельности и реагирует соответственно. Это похоже на коленный рефлекс или рефлекторное понимание того, как отмахнуться от мухи или почесать зудящее место. Никакой медиа-проект не будет удачным, если он будет базироваться только на "хороших новостях", потому что хорошие новости не могут активизировать систему бдительности человека. Любое хорошее событие указывает на безопасность пространства, спокойный тыл, против которых могут выступить неожиданные происшествия. Окультуренное сознание связано с реакцией на негативное, которое находится в фокусе внимания. Человеческое внимание большей частью игнорирует спокойное и стабильное состояние. И, поскольку оно заостряет и направляет бдительное сознание, мы начинаем ожидать именно плохого.

В развитии человека ранняя стадия, время, когда он учится ходить, является ключом к пониманию культурного обновления. На карту поставлены активизация и развитие сенсорной системы ребенка и познание мира, а также равное по значению построение его эмоционально-когнитивной системы познания взаимоотношений с миром. Приблизительно к восемнадцатому месяцу жизни ребенка его эмоционально-когнитивная система уже организует характер реакций, которые будут определять природу его взаимоотношений в жизни. Мария Монтессори утверждала, что "человек, брошенный окружающими в этот ранний период его формирования, становится самой страшной угрозой собственному выживанию".

Результаты исследования Алана Шора показали, что все мы чувствуем себя брошенными и что это состояние увековечивает нашу культуру и серьезно ослабляет эмоциональную систему взаимоотношений. Вспомните, как эмоциональное состояние матери определяет действительный характер, природу и форму мозга ребенка в утробе. Алан Шор показывает, что эта связь продолжает существовать в течение первых двух лет после рождения, определяя в дальнейшем рост, форму и природу развивающегося мозга ребенка. Один из главных рывков в процессе роста мозга происходит сразу после рождения ребенка, и судьба нового материала, введенного в это время в нервную систему, подвержена влиянию той же императивной модели поведения, что и до рождения. То, как детский мозг использует пример работы модели и составляет способ его формирования и роста.

Исследование Шора касается управления воздействием, иначе говоря, способности модифицировать, или модулировать, первоначальные импульсы, поступающие от сенсорной или эмоциональной системы, а также той роли, которую это управление играет в организации системы личности, того уникального ощущения бытия отдельно от внешнего мира, которое присуще человеку. Рост и развитие связей между лобными долями и эмоционально-когнитивным мозгом и непосредственных связей последнего с сердцем и является тем, на что мы делаем ставку.

Обширное исследование Шора (включающее 2 300 перечисленных фактов) отражает фундаментальное отношение культуры к детям и её представлению о них. В первом важном заключении Шор отмечает тот факт, что дети должны быть социализированы, то есть включены в общественную систему; это его ключевое положение. Под термином "социализация" психологи подразумевают цивилизацию или очеловечивание, что, в свою очередь, означает, что естественное, врожденное, животное поведение ребенка меняется под влиянием произвольно навязанных ограничений культуры. Это предполагает, что, если не изменить поведение ребенка, он будет расти, по сути, как зверь, абсолютно неподходящий для жизни в обществе. Этот миф служит обеспечению насаждения культуры и сохранению самой культуры.

Шор предполагает, что технологии, с помощью которых люди социализируют детей, играют решающую роль в формировании самой личности, того самого чувства жизни индивидуума в стороне от большого мира. Его замечание справедливо, но по неверным причинам, и оно обладает глубоким подтекстом. Решающий вопрос звучит так: какая личность получится в результате обработки негативными предпосылками?

Внутри границ определения значения слова, на котором основана эта глава, культура — это сочетание наших знаний о выживании. Это означает, что подлинное взаимодействие родителя и ребенка — это насаждение культуры, а не социализация. Распространенная вера в то, что ребенка непременно нужно включить в жизнь общества, лежит в основе нашего личного окультуренного мировоззрения. У человека нет другого выбора, кроме как размышлять об этой идее с момента её возникновения. Она отпечатывается в древней системе выживания как часть изученных стратегий выживания. Это ключевой фактор в подтверждении того, что человек в состоянии подвергнуть воздействию культуры своих детей, как это когда-то сделали с ним. И, по всей видимости, этот процесс будет происходить с использованием тех же техник, которые уже были опробованы на нас. Таким образом мы сохраняем целостность культуры[27].

Все мы интуитивно знаем, что по своей природе мы не являемся дикими животными. Немногие из нас, тем не менее, осознают, что насаждение культуры ведет нас в действительности к откровенно зверскому поведению, несмотря на тот факт, что сам по себе этот процесс должен был бы предотвратить это. Ирония этих обстоятельств ведет к фундаментальной борьбе между обществом и культурой, которая одновременно является борьбой между разумом и интеллектом, эволюцией и деградацией, духом и религией, Евангелием и мифом, сердцем и мозгом, любовью и законом, создателем и созданным.

Несмотря на то, что размеры затылочной и лобной частей мозга определяются эмоциональным состоянием матери в период вынашивания плода, рост лобных долей мозга в большей степени определяется взаимодействием матери и ребенка в первые восемнадцать месяцев после рождения. И,как вы помните, лобные доли мозга играют решающую роль в развитии высшего разума и трансцендентности.

Алан Шор указывает на то, что мозг и развитие лобных долей зависят от жизненного опыта, что означает, что существующий клеточный рост и функционирование лобных долей зависят от стимулов со стороны окружающей среды. Для ребенка в первые полтора года жизни этой окружающей средой является мать.

"Общение с матерью непосредственно влияет на рост и построение структурных систем мозга, которые оказывают на ребенка саморегулирующееся действие… и выступают посредниками в межличностных и внутренних процессах человека в течение жизни".

От внешних стимулов зависит не только увеличение клеточного роста. Характер, или природа, того, что растет и развивается, также определяется той же императивной моделью.

"Физический и социальный контекст развития (ребенка) это… необходимый фундамент сборки системы (мозга)… Период с десятого по восемнадцатый месяцы отмечен окончательным созреванием системы в лобных долях мозга, что крайне важно для управления чувствами (эмоциональными или во взаимоотношениях) на оставшуюся жизнь человека". (Цит. по кн.: Алан Шор "Управление чувствами и происхождение личности: нейробиология эмоционального развития". Хиллсдэйл, Нью-Джерси, 1994.)

(Это наблюдение следует расценивать, основываясь на очевидности того обстоятельства, что основной рывок роста лобных долей происходит в подростковый период, что не было широко известно на момент публикации теории Шора.)

Итак, имея пред глазами мать, представляющую воплощение образца поведения, ребенок учится ходить, погружаясь в спонтанные волнующие переживания, и прекращает исследовать новый мир и взаимодействие с ним собственного тела и личности, только встретившись с неожиданным препятствием. Шор сообщает, что "мать ребенка, начинающего ходить, в возрасте от 11 до 17 месяцев, высказывает разного рода запреты в среднем каждые девять минут, предъявляя бесчисленные требования ребенку, чтобы контролировать его импульсы" (курсив автора).

Под запретом Шор подразумевает материнское "НЕТ!" и "НЕЛЬЗЯ" и слишком частое физическое наказание, связанное с некоторыми действиями ребенка, например, попыткой схватить товар с полки в бакалейной лавке. Контроль над порывами, которого требует от ребенка мать, избирателен и случаен, он определяет, что позволительно познавать с помощью прямого исследования, а что нет. Когда мать действительно обоснованно тревожится о безопасности ребенка и его благополучии, помимо всего прочего она беспокоится о том, чтобы ребенок прислушивался к её требованиям и подчинялся им, а также чтобы это стало делом принципа больше, чем обязательности. Хороший ребенок — это тот, который подчиняется, а хорошая мать — та, у которой хороший ребенок. Оба суждения остаются на совести культуры.

В течение миллионов лет накопления генофонда ребенка побуждают взаимодействовать с событиями окружающего мира на уровне полностью реализованных сенсорных впечатлений, на которых строится его собственная структура знаний о мире. Начинающий ходить малыш получает от этого большое удовольствие, и его свободная воля, мышление и энергия фокусируются на этом великом проекте природы с упорством и полной отдачей. Естественно, что он пытается сопротивляться родительским запретам каждые девять минут, но вскоре он им подчиняется.

Психологи описывают инстинктивное стремление ребенка к тактильному исследованию как поведенческий импульс и настаивают на том, что его необходимо сдерживать, если у родителей есть намерение социализировать (цивилизовать) свое дитя и развить в нем чувство собственной личности. В свою очередь, процесс подавления детского сопротивления этим навязываемым ему ограничениям, который тождественен подавлению его силы воли, составляет то, что для удобства называют социализацией ребенка. Конечно же, как об этом говорилось в предыдущей главе данной книги, это на самом деле не социализация, а привитие культуры.

И здесь Шор очень подробно объясняет: "Стыд — это основное чувство, которое выступает посредником в процессе социализации"[28]. Авторитеты, на которых ссылается Шор, необходимость принуждения к социализации принимают за аксиому, за абсолютную необходимость запрещения импульсивных самопроизвольных действий; также они считают существенно необходимым прививать чувство стыда для контролирования подобных порывов, что ведет к должной социализации.

Блэйк провозглашает большинство самоограничений и ограничений действий других людей наибольшим злом. Ограничение проявляется в мире несколькими путями: почти все религии основаны на принципах ограничения самих себя и окружающих; война — это высшая степень ограничения свободы других людей; а самоубийство — это крайнее выражение самоограничения. Бездействие и пассивность — идеалы для государственной религии, в то время как воображение, творчество и спонтанные действия зачастую считаются неблагонадежными.

Обучение ребенка тому, как опорожнять кишечник и мочевой пузырь, принято во всех обществах — от первобытных до развитых, и по большей части это происходит без борьбы и нанесения травм. Так, одна сообразительная мамаша, интуитивно ощущая свою роль императивной модели, просто брала с собой ребенка в туалет каждый раз, когда ей это было нужно. Приблизительно через неделю её новорожденный малыш мочился и испражнялся синхронно с ней, существенно упростив вопросы гигиены. Меньше пеленок!

Тот же ряд запретов распространяется на открытие, исследование и демонстрацию своих гениталий, которые всегда вызывают у маленьких детей живейший интерес, впрочем, как и любая другая часть их мира. На Западе, особенно в Соединенных Штатах, где люди до сих пор живут под влиянием мировоззрения пуританских отцов-основателей, правильное воспитание относительно этого момента в поведении малых детей встречается довольно редко.

В заключение следует отметить, что родительские запреты распространяются практически на все формы тактильного взаимодействия. Нетронутый ребенок сталкивается с командами "НЕТ!" и "НЕЛЬЗЯ!" чаще, чем с любой другой — и мы, взрослые, сталкиваемся с теми же словами относительно общения с детьми (понятие "дотронуться до ребенка" в наши дни обретает столь мрачный смысл, что стоит дважды подумать, прежде чем сделать это).

"Храните в местах не досягаемых для детей!" — написано на любом предмете, который предположительно может повредить ребенку, — от чистящих средств до пластиковых пакетов и лекарств. Такие слова стали одной из самых часто встречающихся надписей в нашей стране, но её смысл вышел далеко за рамки первоначального значения. Охранять детей от соприкосновения с внешним стало национальной страстью. По сути, большое число детей воспитывается в искусственном мире цемента, пластика и виртуальной реальности телевизора, и лишь немногим доступно испытать общение с миром природы и развитием органической жизни.

Произносимые каждые девять минут "НЕТ!" и "НЕЛЬЗЯ!" препятствуют попытке ребенка выстроить собственные представления о мире. Шор указывает на то, что выражение лица матери передает её указания с такой же силой, как и язык.

Мать может устыдить ребенка и выразить свое осуждение просто одним взглядом. Обвиняющий или бранящий взгляд становится заменой устной команды и предупреждает ребенка о том, что его поступок может испортить отношения с матерью и привести к его изоляции. Это может нарушить позитивное эмоциональное состояние ребенка, от чего зависят процессы исследования и обучения, а это ведет к отказу от попыток продолжать исследования из страха возможной угрозы разрыва связи с матерью. Шор пишет об этом так: "Мать придает такое выражение своему лицу, которое вызывает у ребенка стыд и стресс, что порождает психобиологическое расстройство".

Даже если, несмотря на угрозу, ребенок продолжает попытку исследовать мир, это его действие совершается уже в негативном эмоциональном состоянии, и связанное с ним обучение начинает нести на себе негативный отпечаток. "Подобное биологически воздействующее общение, — объясняет Шор, — приводит к подавлению детского гипервозбуждения, поддерживающего позитивное воздействие". Вспомните наш краткий очерк об особом эмоциональном состоянии во время обучения, которое затем становится неотъемлемой частью полученных знаний и самого процесса познания.

Согласно авторитетному мнению Шора, отрицательные ограничения, исходящие от матери, необходимы для постоянного роста как эмоционального влияния, так и процесса познания, которые поддерживают процесс адаптации к требованиям общества. При этом на многих страницах Шор описывает как каждое запрещающее "НЕТ!" или укоризненный взгляд шокируют ребенка угрозой и прерывают его стремление продолжать исследовать и изучать, вызывая в нем целый поток негативных гормонально-нервных реакций. Далее Шор подробно описывает депрессивное состояние ребенка, вызванное серией стрессовых явлений.

Опять же, смущение и депрессия у ребенка происходят от противоречия двух мощных зашифрованных указаний: первое связано с тем, что узы с родителем являются определяющим началом, чего бы это ни стоило. И второе заключается в том, что окружающий мир должен быть исследован и знания о нем приобретены любой ценой. Мать, с которой ребенок находится в неизбежной связи, является его главной поддержкой, наставником и проводником в изучении и исследовании мира. И когда заботливый родитель запрещает ребенку исследовать окружающий мир, что он обязан делать в силу требования природы, то возникает глубокое противоречие. (Подопытных животных можно довести до шизофрении противоречащими друг другу установками или указаниями двойственного характера, в которых они запутываются, вне зависимости от выбранного пути.) Двусмысленность в требованиях ведет к первой серьезной пробоине в сознании ребенка, которая со временем превращается в разверстую пропасть.

В своей научной работе Шор цитирует Уинникотта, рассуждающего о "достаточно хорошей матери, то есть той, которая допускает возможность добиваться адаптации ребенка к социуму принудительным путем". Даже если она осознает, что ребенок переживает состояние депрессии, "достаточно хорошая" мама способствует появлению в нем напряжения и чувства стыда, совершенно не беспокоясь об этом, поскольку она, безусловно, верит в то, что, согласно Уинникоту, подобная травма "совершенно необходима ребенку". Уинникотт заявляет, что стыд и стресс необходимы ребенку, если желать, чтобы он мог почувствовать становление собственной отдельной личности. Далее он утверждает, что попытка защитить ребенка от таких стрессовых факторов "противоречит оптимальному эмоциональному развитию".

Однако если мы исследуем эмоциональное здоровье нашего населения, равно как и наш эмоциональный разум, то обнаружим, что это развитие далеко не оптимально, хотя ребенка постоянно побуждают испытывать напряжение и стыд. Идея же отдельно существующей личности в детском возрасте, по меньшей мере, спорна. Раннее отделение ребенка от окружающей жизни вплоть до его созревания означает, что одиночество, отчуждение и отстраненность станут той основой, на которой будет строиться его дальнейшая эмоциональная жизнь. Идентификация себя как отдельной личности развивается по мере того, как устанавливаются связи ребенка с широким кругом реальности (семьей, землей, обществом). И, хотя это случается довольно редко, подлинная индивидуальность может развиться в ребенке, которому позволено быть ребенком и которого заботливо воспитывают в течение всего детства. Усиление выработки в ребенке ощущения себя как личности на втором году жизни производит продукт культуры, что необходимо для поддержания культуры, но враждебно требованиям природы.

Использование стыда в качестве техники адаптации к социуму способствует тому, что ребенку передается та самая обида, которую когда-то нанесли его родителю.

Как видно из фразы: "Это для твоего же блага!", которую многие произносят для оправдания своей суровости, подвергая ребенка страху эмоциональной боли, мы в течение всей своей жизни реализуем и потом логически объясняем свое чувство стыда. Когда человека стыдят, он стремится перенести свой стыд на окружающих, ищет в их поступках нечто постыдное. При этом наши суждения о других всегда окрашены гневом. (Эллис Миллер писала об этом в своей классической работе об оскорблении детей — "Ради твоего собственного блага".)

Безусловно, следует установить границы для поведения ребенка, и воспитывающие обычно используют при этом здравый смысл и интуицию. Таких границ, установленных интуицией матери, на удивление немного, они редко носят деспотический характер и действительно дают ребенку чувство защищенности, уверенности и солидности. Со временем дети признают эти границы, поскольку их на это запрограммировала природа. Дети хотят поступать правильно, поддерживать семейные связи под звуки фанфар и аплодисментов, а также стремятся избежать "встречи с саблезубым тигром". Безусловно, с годами эти естественным образом установленные границы, а также легко признанные оковы деградировали, как и сама интуиция, или исчезли, вместе со здравым смыслом[29].

Большая часть укоризны в адрес ребенка происходит не столько от беспокойства родителей за детей, как мы все не без основания считаем, сколько от уровня культурности родителей и их серьезного опасения, что их родительская репутация может быть запятнана поведением ребенка. Это личная обеспокоенность родителей может сильно перевешивать беспокойство о благополучии детей. Ведь если ребенок не оправдывает ожиданий по поводу воспитанности их чада, то родителей начнут критиковать соседи, другие родители, дедушки и бабушки, родственники, психиатры и, может быть, даже закон! Этот личный страх, маскируемый демонстрируемой заботой о детях, является основным способом культуры сохранять себя в веках.

До тех пор, пока ребенок спокойно ведет себя на руках, все улыбаются. Как мило! Тут нет ничего, что требовало бы осуждения. Но как только он просыпается и начинает требовать внимания, все меняется. В дело вступают осуждение и запреты. Шор комментирует это так: перемены в матери противопоставлены онтогенетической адаптации ребенка. Новая адаптация в данном случае означает, что материнский генетический план развития нарушен и от матери требуется компенсировать потерю путем создания новых нервных соединений или восстановления уже имеющихся. "Перемены в матери" в утверждении Шора относятся к быстрым переключениям её эмоционального состояния. Когда ребенок переходит в состояние бодрствования, мать каждые девять минут переключается от заботы к запретам. Обладая средствами для познания внешнего мира, ребенок огражден от него угрозой наказания, которое его настигнет, если он начнет свое, запрещенное матерью, исследование. Угрозу наказания он воспринимает к тому же и как угрозу отлучения от матери.

Шор указывает и на другой компонент этого механизма познания и запретов: "Несовпадения развивают взаимодействие и навыки саморегуляции" у ребенка, который ещё только учится ходить. Упомянутое здесь "несовпадение" означает противоречие между манерой поведения ребенка и материнскими ожиданиями, которое грозит разрушить узы между матерью и ребенком. Термин Шора "навыки саморегуляции" — это эвфемизм, используемый для обозначения реакций, которые ребенок вынужден выработать в себе, чтобы избежать наказания. Часто эти реакции облекаются им в форму обмана. В игру вступает своего рода психология, "дворовая смекалка", проделка, к которой прибегают дети, чтобы добиться своей цели.

Однако, как подчеркивает Шор, "чувство стыда становится уже личным качеством ребенка, его внутренним оком… Тут другой человек (заботливый родитель, спровоцировавший появление чувства стыда) больше не требуется. Чувство стыда становится отпечатком, духовным образом "расстроенного лица матери". Недопонимание, возникшее между ребенком и родителем, "порождает быстрое торможение пробудившихся чувств и означает начало их подавления". Подавление является формой депрессии; в её механизме задействованы те же гормоны. "В результате воздействия сигналов "стыда" внутренний умственный процесс предупреждает ребенка о том, что некое событие внешнего мира может иметь для него весьма болезненные последствия". Таким вот образом в ребенке появляется осознание того, что поступок, который он собирается совершить, может вызвать болезненные эмоциональные последствия.

"Сигнал стыда" становится основным императивом, блокирующим естественное восприятие жизни ребенком, он привносит в его сознание колебание и сомнение. Как только ребенок добирается до вожделенного исследования, к нему поступает сигнал от внутреннего мыслительного процесса: "Остановись. Ты нехороший ребенок. Если ты это сделаешь, на тебя посмотрят с осуждением".

Если внимательно взглянуть на то, как Шор описывает свои предположения относительно чувств ребенка, испытывающего стыд, легко заметить, насколько глубоки чувства, связывающие его с пристыженным ребенком, который всего лишь открывает свои первые отношения с внешним миром.

Несмотря на это сопереживание, то, что факт трагичности такого детства Шор принимает как нечто естественное и необходимое — само по себе трагедия, хотя это является логичным выводом "окультуренного" разума. Шор даже ощущает потребность в осмыслении своего сочувствия, заявляя, что "этот отпечаток [укоряющего выражения лица родителя] позволяет ребенку регулировать свое импульсивное поведение". В этой фразе весьма многозначительно слово "позволяет". Ребенку, который только учится ходить, "позволено" управлять собственным исследовательским порывом! В результате такого воздействия на ребенка его природное желание исследовать окружающий мир чаще всего перекрывается более сильным императивом — попыткой избежать боли от разрыва отношений с родителем, давшим жизнь. И тогда в ребенке развивается способность к обману, как только он делает попытку сохранить в себе хоть какой-то остаток внутренней целостности, внешне пытаясь приспособиться к требованиям взрослых. Живя во лжи, чтобы выжить в рамках лживой культуры, ребенок забывает о том, кто он есть на самом деле.

"Стыд действует как основная сила в формировании личности ребенка", заявляет Шор. Однако то, какой именно тип личности он имеет в виду, не менее значимо. Он приводит слова Дарвина: "Стресс от возникновения чувства стыда является важнейшим посредником воздействия в процессе адаптации к обществу. Стыд вызывает большее осознание тела, чем любое другое чувство… Состояние стыда особым образом создаёт стрессовую реакцию". Эта стрессовая реакция сохраняется на всю жизнь, что доказывается существующим изобилием книг о чувстве стыда и его влиянии на жизнь взрослого человека. Рудольф Штайнер справедливо отмечает, что окончательное осознание ребенком своего тела происходит не раньше шести лет, когда его внимание "обращается на тело". Полное осознание ребенком своего физического тела и отождествление себя с ним оформляется довольно поздно. Чувство стыда врывается в этот естественный процесс, и в случае преждевременного осознания происходит разрыв личности с телом — внутреннее отрицание телесного начала, а не восприятие личности как цельного существа, что входило в намерения природы. Отсюда отрицание более крупного тела человека и отрицание живой планеты , что проявляется в насилии и осквернении последней[30].

Процитировав Дарвина, Шор обращается к тяжеловесу Зигмунду Фрейду, который утверждает, что изменение, происходящее в конце того периода, когда ребенок учится ходить, передвигает его от "принципа удовольствия к принципу реальности" и что "это изменение происходит с помощью возникновения чувства стыда". Обратите внимание на то, что ребенка выводят из "мрака удовольствия" на "свет реальности" через просвещающее действие чувства вины! Логика Фрейда противопоставляет реальность удовольствию, по принципу противоположения темных запретов и культуры религиозным запретам. Отсюда пожизненный вердикт, довлеющий как над Западом, так и над Востоком: удовольствие плохо! боль хороша!

Фрейд превзошел даже и это извращенное положение. Он утверждает, что в конце периода обучения ходьбе младенец, наконец, сдается под давлением взрослых и меняет манеру своего поведения способом, который свидетельствует об "утрате ребенком ощущения собственного величия и вынужденном отказе от изначального нарциссизма". А вот что Фрейд говорит о ребенке, раскачивающемся на качелях и познающем мир вокруг себя и свои взаимоотношения с ним: "Он надут сознанием своего величия и обуян грехом самолюбования и себялюбия". Какое откровение для этого отца пятерых детей и дедушки двенадцати внуков (большинство из которых родились и обучались в домашних условиях, или им повезло получить образование по системе Уолдорфа)! Мы свидетели того, как ребенок, едва научившийся ходить, существо, с рождения полное любви к жизни и к себе, становится своей полной противоположностью — ненавидящим себя созданием, более пригодным к жизни в мире и культуре Фрейда[31].

Жан Пьяже говорил о важной характеристике детского существования как о "безоговорочном принятии данности". Для младенца все таково, как оно есть — чудесное, волнующее, приглашающее и чарующее. Все это увлекает его в близкие отношения, полное погружение и взаимодействие с окружающим миром. Но после того, как в его сознании отпечатывается чувство вины, "безоговорочного принятия данности" уже не будет. Вместо этого появляются нерешительность, колебания и сомнения, которые затуманивают познание себя и мира. Муктананда почитал сомнение злом, как и наш величайший образец — Христос. Блейк резюмировал это так: "Солнце, знай оно сомненья, не светило б и мгновенья" (Перевод С. Маршака). Блейк знал, что создание, вызванное к жизни динамикой — от создателя к созданному, является гигантским прыжком веры.

Возникновение чувства вины не завершается появлением сомнений. Стресс, вызванный чувством стыда, приводит к переизбытку кортизола, депрессии и отстраненности, которые обнаруживаются у детей, переживших психологическую опустошенность или страх разлуки. Эти патологии являются результатом потери, длительной разлуки или плохого обращения со стороны родителя или опекуна. "Идентичные явления наблюдаются при прерывании тесных связей, — пишет Шор, — они порождаются стрессом из-за чувства вины…". Стресс, возникший из-за чувства вины, это состояние, "характеризующееся повышенным уровнем кортизола… И заторможенной реакцией…".

"Повышенное содержание кортизола и стероидов также обнаружено у младенцев двенадцати месяцев, переживающих стресс от разлуки с матерью", и, как замечает Шор, "эта ситуация выражается в том, что мать и ребенок избегают смотреть друг другу в глаза". Смотрение друг другу в глаза — основа всего аудио-визуального общения, которая первична для развития мозга. Некоторым аутичным и многим депрессивным детям глазной контакт, столь важный для развития в ранние месяцы, был недоступен. Когда же визуальный контакт был им предложен позже, весьма частой реакцией была враждебность. Такие дети считают визуальный контакт угрозой и потому избегают его.

Нортроп Фрай называл обвинение в грехе победой порыва к смерти, а Блэйк указывал на то, что такое обвинение ведет к полному оцепенению и параличу сознания. Шор находит точно такое же оцепенение у пристыженного ребенка и делает заключение о человеческой трагедии, когда говорит о влиянии стыда на "переход ребенка из веселого и счастливого бесстрессового состояния… в беспомощное угнетенное состояние разочарования без напряжения".

Эти слова Шора следует написать крупными буквами; они отражают падение человека с высоты ощущения привлекательности жизни в пропасть культуры. И как же рано происходит это падение! Эти слова точно передают подлинное состояние растущей угнетенности, разочарования и стресса, которое появляется в человеке, с усилием или без него, причем в детях наравне со взрослыми, под влиянием привитой культуры.

Мы подошли к важнейшему из наблюдений, сделанных Шором за двенадцать лет научной работы по собиранию и обработке 2 300 описанных фактов. Для детального изучения негативных аспектов биологии человека, это наблюдение является главным пунктом во второй части данной книги. Развитие лобных долей мозга зависит от накопленного жизненного опыта; окружающая среда должна предоставить этим долям соответствующий стимулятор для обеспечения их полноценного развития.

Обратим наше внимание на то, что лобные доли формируют важные крупномасштабные синаптические (хромосомные) связи с эмоционально-когнитивным мозгом в первый год жизни ребенка, потому что именно на этот период приходится большая часть вскармливания и заботливого ухода. В последние недели этого первого года жизни, где-то на одиннадцатом месяце, между лобными долями и cyngulate gyrus — передней частью эмоционального мозга, — в критической зоне, называемой лобно-глазным нервным узлом, образуются древовидные связи (см. Главу 2). Природа вырабатывает эти нервные соединения в избытке. Как замечает Шор, происходит перепроизводство их из перестраховочных соображений безопасности. Это служит подготовкой к рывку мозгового роста, который предшествует первым шагам ребенка, первым словам и решающему для него исследованию окружающего мира и установлению отношений с ним.

Однако, вскоре после главного предварительного периода резкого роста связей лобных долей с лимбом, природа разрушает упомянутые нервные структуры — и даже тот самый лобный нервный узел, который она только что создала! Вспомним, что лобные доли являются последним творением природы, и эта связь между лобными долями и нервным узлом — четвертое по счету соединение с древним эмоционально-когнитивным мозгом и, через него, с сердцем.

Шор считает, что эмоциональное переживание стыда, которое испытывает начинающий ходить ребенок, вызывает "дегенерацию и расстройство ранее созданного рисунка лимбического цикла… и производит новую связь лобно-глазных столбов"[32]. Далее он подробно описывает не только то, каким образом чувство вины нарушает происходящее развитие нервной системы и существующий гормональный баланс ребенка, но и то, каким образом чувство стыда вызывает деактивацию, разрыв и сокращение тех самых чрезмерно изобильных связей, которые только что были установлены между лимбической системой и лобными долями. По словам Шора, "период максимального синаптического изобилия происходит в передней части коры головного мозга в конце первого года жизни ребенка, а затем понижается. Как известно, подобные изменения связаны с функциональной затребованностью или её отсутствием".

Однако, худшее ещё впереди. Куда более разрушительным, чем это сокращение, является следующий спровоцированный природой рост связей эмоционального круга cyngulate gyrus с нижними структурами амигдалы, отвечающими за принятие решения — "сражаться или бежать", — тем нервным модулем, который напрямую соединен с древними системами защиты и выживания в мозгу рептилии. Таким образом, резкое сокращение связей с высшими трансцендентными частотами сознания и сердца производится для того, чтобы переключить развитие на системы низшего порядка, отвечающие за защиту и выживание[33].

Все это ещё раз в точности повторяет то, что, как мы наблюдали, происходит в мозгу ребенка в утробе, когда мать находится в состоянии беспокойства. Природа ещё раз производит чрезмерное количество нервного материала для движения вперед к высшему разуму, и снова она должна отступить, чтобы выжить. Это будет случаться вновь и вновь, особенно в подростковый период, когда происходит новый резкий рывок в развитии связей между эмоциональным мозгом и лобными долями (в подростковый период создаётся более развитая форма созревания; этот процесс сходен с тем, который имеет место в тот период детства, когда эмоциональные связи начинающего ходить ребенка приобретают главенствующее значение).

Шор полагает, что это и есть способ сокращения количества нервных структур, необходимых на ранней, переходной стадии развития, но уже не нужных для построения "социальной системы личности". Эта идея возникновения временных нервных структур была объяснением, которое длительное время давали избыточному нервному сокращению, случающемуся прямо перед рождением. Сейчас мы знаем, что предродовое сокращение связей происходит от перепроизводства нервных клеток, вызванного необходимостью защиты обеих сторон спектра мозгового роста зародыша — либо как движения в сторону высшего разума, либо переключения на низшие защитные системы. Эта ситуация разрешается в пользу той или другой стороны, как обычно, окружающей средой. "Сокращение" развития связей у младенца, вставшего на ноги, происходит в считанные недели после резкого их роста, спровоцированного природой, и идет по тому же пути развития, который наблюдался при нахождении зародыша в материнской утробе и в первые месяцы жизни после рождения. Это схоже с ситуацией, когда жизненный опыт человека толкает его выяснять погодные условия с помощью ощущений или посылать дипломатов для ведения переговоров, но при этом раз за разом он выясняет, что в целях самосохранения лучше отступить.

Шор ссылается на "зависящее от мозговой деятельности сохранение синапсиса", которое способствует образованию нервных полей мозга. Линия поведения природы, которую можно обозначить изречением "используй это или брось", способствует сохранению её равновесия.

В важнейшее время, когда ребенок учится ходить и начинает исследовать окружающий его мир, лобные доли утрачивают те самые синаптические связи, которые только что установили с лимбической системой и через нее с сердцем. Когда остальная часть мозга развивается с максимальной скоростью и должно начаться колоссальное по объемам исследование внешнего мира, связь лобных долей и эмоциональной системы прерывается. И какая область мозга начинает получать вместо этого энергию, внимание и стимулы для роста? Конечно же — затылочная часть мозга с эмоциональным нервным узлом. Они деятельно выстраивают защиту от внешнего мира, который может предать и которому нельзя доверять.

Во время резкого роста мозга ребенка в раннем детстве и вновь в подростковый период природа задается вопросом: "можем ли мы перейти к высшему разуму прямо сейчас, или нам надо опять защищаться?" Действия развивающегося ребенка ясно демонстрируют древнюю борьбу между эволюцией и регрессом, которая происходит ещё раз. "Двойственные действия, управляющие чувством стыда у ребенка, постоянно воздействуют на переднюю часть коры головного мозга, где содержится лимб (лобный нервный узел)", — замечает Шор. И на самом деле это так.

Потеря материала лобных долей происходит из-за того, что заботливый родитель становится опекуном, вводящим ребенка в социум, в результате чего на втором году воспитания происходит эмоциональное разрушение, и живой, пышущий здоровьем ребенок превращается в ужасное создание. В этот процесс вовлекается нечто большее, чем просто директива "используй или бросай". Мы являемся свидетелями главного перехода от высших уровней разумного на низший уровень инстинкта самосохранения. Это естественная реакция, направленная на выживание, которой отвечает детский организм, находясь в эмоционально-жестком окружении. И мы аплодируем успешной "социализации" ребенка.

В своей работе Шор настаивает на том, чтобы за каждым эпизодом, вызывающим в ребенке чувство вины, от воспитателя исходило бы адекватное поощрение. Поощрение, следующее сразу за запретом или укором, указывает Шор, "восстанавливает узы любви; это не просто смягчает обстановку и противодействует негативному эффекту, но и способствует позитивному процессу обучения".

Хотя это заявление имеет привкус рационализации, превращая необходимость в добродетель, Шор возвращает нас на путь, ведущий к тому, что действительно хорошо для ребенка. Он указывает: "Воспитание ребенка влечет за собой долговременные изменения… в передней части коры головного мозга уже взрослого человека… и постоянную модификацию более поздней выработки гормонов, которая будет способствовать… росту исследовательских побуждений в поведении ребенка, а также эмоциональной реакции и будет играть значительную роль в регулировании обработки информации высшего порядка"[34].

Существует немало подтверждений необходимости соответствующего воспитания для противостояния негативному эффекту от вызова в ребенке чувства вины и от запрета на попытки познания мира. Как известно, запреты звучат каждые девять минут, а чувство отчуждения, вызываемое подавлением, длится у ребенка намного дольше. Спрашивается, какой родитель сможет или пожелает потратить массу времени, необходимого для правильного воспитания ребенка? И сколько людей на практике делает это? Почему бы вместо этого не поработать над устранением всей этой культурной пародии, показав несостоятельность принятия негативных запретов и чувства стыда в качестве инструментов для изменения поведения? Нам следует продемонстрировать всю глупость предположения о том, что "социализация" в столь раннем возрасте вообще необходима и несет с собой благо. Воспитывайте, заботьтесь, любите и в ответ жизнерадостное, счастливое дитя явит собой все возможные качества, определяющие общественный успех материнства. И да будут родители узнаваемы "по плодам их", которые позднее принесут мир, а не жестокость.

Вспомните утверждение Патрисии Голдман Ракис: "Главная функция нейронов в передней части коры головного мозга состоит в том, чтобы возбуждать или сдерживать деятельность других частей головного мозга". С помощью запретов и привития чувства стыда пробуждаются наиболее деструктивные системы и подавляются наиболее созидательные. Как говорилось в данной работе, неудачи в воспитании привели к увеличению среди молодых людей неспособности их определять и сдерживать свои примитивные порывы и поведение. К 1995 году в среднем восемнадцать детей в день в Соединенных Штатах подверглись угрозе оружием со стороны других детей. Около шести тысяч человек в день умирают от огнестрельных ранений и проявлений жестокости, что стало уже вопросом национальной безопасности на государственном уровне. У общества нет возможности достаточно быстро строить тюрьмы, и 13-14-летние дети как мальчики, так и девочки, содержатся в исправительных домах. 16-летние девушки рожают детей в тюрьмах, в ужасающих условиях. Мягко говоря, тактика "адаптации к социуму" плохо срабатывает в нашем искалеченном обществе (см. рисунок 9).

К распространившейся эпидемии детей, стреляющих в себе подобных, следует добавить рост детских самоубийств. До периода, начавшегося с окончанием Второй мировой войны, не были зафиксированы случаи самоубийств, происходившие среди детей в возрасте до 14-ти лет. С одной стороны, эта статистика может быть частично связана с отсутствием информации или с отсутствием подтверждения, или с обоими этими факторам. Тем не менее, даже полные статистические данные не смогли бы приблизиться к уровню растущего числа детских самоубийств в Соединенных Штатах. В 1991 году печальная статистика распространилась даже на трехлетних(!) детей, а попытки самоубийства имеют место каждые 78 секунд. В день, в среднем, шестерым детям это удается (что говорит о блестящей Службе спасения в стране и указывает на тот факт, что самоубийство совершить гораздо труднее, чем полагает большинство детей). В 2000 году самоубийство стало третьей по количеству причиной детских смертей в возрасте от 5-ти до 17 лет.

Среди девочек попытки самоубийства происходят гораздо чаще, чем среди мальчиков, а среди мальчиков наблюдается количественное превосходство попыток, доведенных до конца. У этого явления отсутствуют какие-либо исторические прецеденты, и, хотя учителя признают этот факт и не игнорируют его, на государственном и общественном уровне его замалчивают. Пока люди от колыбели до самой могилы будут слышать частые, настойчивые и пронзительные команды "НЕТ!" и "НЕЛЬЗЯ!" со всех сторон, забота и любовь едва ли явятся нашему взору. Снова и снова, год за годом, целая нация будет платить суровую цену за сомнительное согласие маленького ребенка с позорными действиями взрослых.

Рисунок 9. Благодаря новейшим приспособлениям для сканирования мозга, мы можем увидеть неокортекс и лобные доли двух живых людей. Слева — снимок нормального человека, не склонного к жестокости; правый снимок сделан с мозга человека, склонного к насилию. Обратите внимание, что неокортекс (нижняя часть снимка) выглядит одинаково в обоих случаях, в то время как лобные доли разительно отличаются. Такие снимки дают явное доказательство биологических повреждений, беспокоящих жестоких и/или преступных людей и указывают на серьезные трудности, с которыми они сталкиваются в результате этого повреждения.

Пробуждение чувства стыда — очевидная форма уличения в грехе, и поскольку большинство людей слышало об этом, и им самим предъявляли подобные обвинения с самого детства, они бессознательно и импульсивно причиняют ту же боль своим детям. Процитированные Шором слова укоризны в совершенстве передают обвинительный тон: "Ты плохой. То, что ты делаешь, плохо". Пристыженные подобным образом, мы забываем о том, кто мы есть. Мы на самом деле надеваем на себя защитную маску, чтобы укрыться от обвиняющего перста, указующего в нашу сторону. Отрезанные от собственного духовного начала, мы проводим остаток жизни в попытках доказать свою невиновность.

Все сказанное возвращает нас к теме, затронутой в начале главы — к вынужденному потоку сознания, к защитной болтовне. Эта внутренняя речь появляется от состояния пристыженности и бьет ключом без остановки, она полна обвинений и поисков виноватых, словно в попытке изгнать из сознания мрачную тень стыда, взращенную в человеке с детства.

Тот факт, что все наши реакции на чувство вины повторяются и усиливаются в подростковый период, является важной темой для обсуждения. Достаточно сказать, что с развитием ребенка происходит резкий всплеск мозгового роста и бешеная атака сексуальности с сопровождающими её серьёзными ограничениями, которые усиливают чувство стыда. В этот период существует множество поводов вызывать в подростке чувство стыда, чтобы сделать из него достойного субъекта культуры. При этом его превращают в средство для выражения и распространения насилия, а также в активного потребителя подделок массовой культуры.

Когда мы достигаем взрослого состояния, давно объявленная хорошая новость о том, что человек создан по образу и подобию Божьему, — отвергается, мы надеваем личину культурного существа и проживаем жизнь в попытках разоблачить ложь о своей истинной природе. Многие люди стремятся доказать, что они достойны жить в обвиняющем их мире (или что они не виновны), добиваясь успеха любой ценой. Пока они работают над этим, культура предлагает соблазнительные образцы для подражания в любом виде деятельности, к преуспеванию в которых они безуспешно стремятся. После чего "обвиняемые" становятся тем, на что смотрят. Люди, обладающие достаточно сильным характером, не останавливаются ни перед чем, стремясь "достичь вершины", на которой их оправдают "высшие жрецы", раздающие награды. Каждая обвиненная душа стремится выиграть любой ценой, потому что благополучие само по себе является общепринятым доказательством соответствия и освобождением от осуждения. Эти искушения духа и энергии, всегда заслуженные ценой человеческой дружбы, а сейчас и ценой безопасности родной планеты, пронизывают культуру по всей траектории её движения.

Таким вот образом, внутреннее страстное стремление человека к трансцендентному отбрасывается на обочину и разрушается, по иронии судьбы усиливая влияние "культурного болота", которое окружает его со всех сторон.

Однако многие из нас не только не способны почувствовать искупление, но и откатываются назад после каждого сделанного нами шага, не выдерживая давления со стороны того, что культура представляет как наше предопределенное поведение. Среди обманов, поставляемых культурой, наибольший состоит в том, что человек по природе своей якобы склонен к жестокости и насилию; что без порядка, установленного законом, и стресса, вызванного чувством стыда, восторжествует хаос. Мы автоматически обслуживаем культуру и увековечиваем её жестокость простой верой в эту ложь — она оказывается самодостаточной и пророчащей. Здесь, в Америке, два миллиона наших братьев сидят в тюрьмах. Часто национальные меньшинства выбираются в качестве козлов отпущения для укрепления культуры и как заложники нашей лжи. Так же как мы создаем образ врага, находящегося за границей, для поддержания гонки вооружений, мы толкаем в гетто на минимально оплачиваемую работу (в лучшем случае), в разваливающиеся школы, при этом оказывая минимальную заботу о здоровье целому слою населения, изощренно обвиняя их в моральном и этическом несоответствии высоким стандартам нашей жизни. Таким образом мы создаем целый поток необузданных и преступных людей, на которых указываем, как на доказательство необходимости ужесточения законов и принятия репрессивных мер. Подобно римлянам в Колизее, мы даем толпе зрелище, публика пребывает в восторге, а угнетенные меньшинства обеспечивают индустрию развлечений поставкой всегда свежего материала и новых сценариев непристойностей.

Если бы "высшей личности" было бы суждено родиться среди нас или, что лучше, возродиться, нашей так называемой культурной личности пришлось бы, по сути, умереть. В том случае, если мы последуем примеру величайшего из людей (Христа), то мы должны будем бескомпромиссно с презрением отвергнуть именно мир современной культуры. А мы любим и прощаем себя и каждого из тех, кто запутался вместе с нами в этом лабиринте.

Самоубийство не стало бы третьей причиной детской смертности, если бы примеры, подаваемые обществом, исходили от сердца и от благих вестей, сообщенных две тысячи лет назад. Объединенные между собой главы или лидеры государств, насилующие планету, и их народы ни за что не заявят, что ими руководили Евангелие и их сердце. До тех пор, пока наша культура выступает образцом, на который ориентируется человек, все плохое, что сейчас есть у людей, будет только увеличиваться. Следует спросить, доколе укрепленная сплоченность будет отдалять срок наступления хаоса?

В следующей главе, содержащей больше всего негативной информации из всей второй части книги, мы подойдем вплотную к самому первому и наиболее почитаемому объекту моей любви: к церкви.

Глава 8. Великое обвинение

Цивилизации, не знавшие войн и потому, возможно, насилия, могли существовать около десяти тысяч лет тому назад. Вспомните о Харрапской цивилизации — очевидно развитом и культурном народе, чьи города и деревни простирались от Уральских гор до современной Индии задолго до появления Египетской и Ближневосточной цивилизаций. В результате раскопок выяснилось, что в этих организованных сообществах использовались одинаковые величины измерения и меры веса, возводились постройки из кирпичей одинаковой величины, строились города по одинаковым симметричным планам, похожие на те, что существуют в наши дни. Также у них был водопровод, подземные сточные воды для орошения и хранилище для еды. И насколько возможно определить, у них не было никакого оружия: на всем протяжении раскопок этого довольно обширного комплекса не было обнаружено ни следа ведения военных действий. Мне рассказывали, что в результате недавно проведенных раскопок на территории Китая были обнаружены изваяния, предположительно, древних мудрецов, с необычайно высокими лбами, — феномен развития человеческого мозга, возможный только в продолжительную эпоху мира и спокойствия (если вы помните содержание 2,5,6 и 7 глав).

Однако доказательства того, что представители нашего вида сражались среди моря собственной крови и гибели плоти на протяжении нескольких тысячелетий, выглядят куда весомее. Как мы упоминали ранее, преимущества эволюционировавшего сознания и духа могут быть утрачены, как только наш вид будет вновь ввергнут в условия борьбы за выживание, а соответствующих размеров затылочная часть мозга начнет развиваться за счет лобной. Но эволюция всегда исподволь ищет возможности переключить человека на высший способ существования.

Мы говорим о золотом веке Греции, который длился лишь краткий миг истории (около полувека его высшего расцвета). Его достижения были возможны благодаря приятному времяпрепровождению небольшого числа просвещенных людей, у которых было для этого свободное время, а также благодаря большому количеству рабов, которые позволяли их господам вести праздное существование. Подобным образом величие и слава, достигнутые древним Римом, были построены на непрерывных проявлениях насилия, грабежей и рабства, породивших несколько восстаний. А до того как Рим вышел на историческую арену, на Ближнем Востоке постоянно возникали борьба, ужасающие жестокость и насилие, которые люди причиняли себе подобным, о чем свидетельствуют Ветхий Завет, археология и хроники. Постоянные битвы человечества, грабежи и акты жестокости, казалось, были вызваны стремлением их участников выжить. Тесно связанных между собой причину и следствие этого явления я свел в единое понятие "культуры", которая составляет подлинную сущность всех разнообразных и иногда ярких эпизодов — из чего и складывается история человечества.

Две тысячи лет назад на безобразной арене ближневосточной цивилизации случилось незначительное, едва заметное событие: Распятие, которое по традиции пишут с заглавной буквы Р, потому что в течение столетий вездесущие римляне распинали людей массами. Однако за этим конкретным распятием стоял эволюционный стимул. И хотя этот самый стимул принес себя в жертву тому "культурному" эффекту, который он стремился сломить, в результате в истории культуры появилась деформация. Джил Бэйли справедливо заявил, что эта историческая деформация своим появлением обязана Распятию. Впервые в сознание человека было привнесено ясное понимание жертвенности плоти, заменившей славу, которая увенчивала победителей с добытыми ими трофеями, что всегда особенно подчеркивалось в истории культуры. Процесс привыкания к внезапно пробудившемуся осознанию жертвенности был медленным и печальным — из-за противодействующего влияния культуры. Возможно, только теперь он приобретает должное значение.

В данной главе исследуется способ, с помощью которого культура исказила значение прорыва в сознании, сделанного Распятием. В результате в христианстве появилась другая мощная форма культуры, вызывавшая в течение многих столетий великое множество жертв и тормозящая последующее болезненно медленное и сравнительно незначительное влияние, которое Распятие оказывало на борьбу с человеческой жестокостью. И хотя с момента этого исторического события не произошло ничего подобного ему, никаких фундаментальных перемен также не произошло. Мы просто придумываем множество рациональных объяснений существующим версиям кровавой бойни, которую учиняем друг другу, прикрывая её различной политической, экономической, социальной и религиозной терминологией.

В течение двух тысячелетий мы были свидетелями странного парадокса, описанного в начале этой книги: постоянный парад возвышенных идеалов, отвергаемых в отвратительной форме их противниками — смертельная битва между трансцендентностью и жестокостью. Две тысячи лет причитания, оплакивания, песнопения и вознесения молитв привели человечество не к Царству Небесному, а к таким адским явлениям, как Дахау и Бухенвальд, Хиросима и Нагасаки, бомбардировка Дрездена, загрязнение планеты, миллионы брошенных детей — список бесконечен и постоянно пополняется. И хотя первыми разрушителями выступили представители иудейства и христианства, некоторые из религиозных убеждений остались не опозоренными. Сила же, стоящая за насилием — культура.

Как и подмена трансцендентности культурой, государственная религия эквивалентна подземке, по которой путешествует штат служащих в романе Джорджа Оруэлла "1984". Через ожидание и желание трансцендентного нас вовлекают в религиозное притворство, что ведет неведающего человека назад к границам и узам культуры, хотя его сознание при этом наполняется чувством правоты и добродетели.

Человеку делают прививку от заболевания, вводя инъекцию мертвого вируса, для того чтобы иммунная система выработала антитела для сопротивления угрозе. Когда человек заболевает по-настоящему, то его организм отбрасывает от себя болезнь, не подозревая, что произошло столкновение. Религиозное воспитание действует похожим образом; в психику человеку часто внедряют представление об умершем Боге, и, когда ему является подлинная трансцендентная сила, он отбрасывает ее, не подозревая о том, что произошел подлог.

Слово "сатана" означает "обвинитель". Узнав об этом, вспомните, что Блейк воспринимал государственную религию, или церковь, в союзе с сатаной, поскольку именно церковь постоянно выдвигает обвинения против человека (конечно же, это приводит к обоюдным обвинениям, типичным для "зеркального зала" культуры, в котором мы обитаем). Блейк, со своей стороны, связал себя с дьяволом, который, в космологии Блейка, был противником сатаны. Именно благодаря Блейку и его представлению о церкви я складываю свои дьявольские строки, поднимая и свой указующий перст. Я заявляю, что обвинение, это мрачное приложение к Евангелию, распространенное церковью, полностью поглощает свет Благой Вести, данный человечеству распятым на кресте. Нельзя одновременно обладать мраком уличения и светом Евангелия — мрак поглощает свет.

Вспомните о том пагубном влиянии, которое оказывает на ребенка смертельное "НЕТ!" и обвинение в постыдном или греховном поступке. Точно такой же эффект ощущают все, кто слышит о темной стороне вестей, распространяемых церковью (это говорит в пользу утверждения Блейка о том, что обвинение в грехе приводит к оцепенению и параличу сознания). Христианство поощряет уподобление взаимоотношений Бога и человека отношениям между отцом и сыном, по крайне мере, в теории. Однако, с каким Богом можно отождествлять человека в контексте христианства? Мировая история разительно отличалась бы от существующей, если бы Евангелие распространяло послание любящего Отца Иисуса, но этого не случилось.

Читатель может удивиться, зачем мы копаемся в столь древней истории, у которой вроде нет последствий, дошедших до наших дней. Но ведь почти каждое негативное состояние, которое мы переживаем сегодня, уходит своими корнями именно в ту самую историю. Влияние, оказанное насаждением современной культуры, исследованное Аланом Шором, исходит непосредственно от событий, случившихся две тысячи лет назад. Институт христианства был и до сих пор остается оплотом культуры западного мира. Мы, как и раньше, живем и дышим его измышлениями, и это будет продолжаться до тех пор, пока будет жива культура. У веры или неверия человека не больше общего с процессом культуры, чем с явлением гравитации. Но верования человека отражаются в движении от создателя к созданному, и он переживает их, не отдавая себе отчета в этом.

Используя мифы и суеверия, порожденные страхом, религиозные институты соткали пышный ковер измены вокруг Евангелия, подделку, фабрикацию которой я считаю типичной для культуры. Разоблачив мифы и притворство, можно обнаружить некоторые проблески изначально благих вестей, новых и актуальных, несмотря на длительное заточение в забвении. Евангелие было космологией, описанием динамики отношений создателя и созданного, а также, что подразумевается его названием, оно несло подлинно благие вести.

Слово "евангелист" переводится как "распространяющий благую весть". Трудность для первых евангелистов состояла в том, что благая весть об Иисусе пришла в момент принципиального раскола идеологии культуры того времени, что продолжается и в наши дни. Первые евангелисты, не колеблясь, исправляли этот недостаток в Евангелии путем изменения основного характера самого послания Иисуса для того, чтобы его услышали и приняли, создавая тем самым новую культуру. Трактуя текст Евангелия таким образом, чтобы его восприняли и люди прежней идеологии, они налили молодое вино в старые мехи, и, как мы увидим, никто этого не понял. То, что приняли за новое мировоззрение, было всего лишь старым, облеченным в новую форму, со всеми прежними и до сих пор нетронутыми убийственными последствиями.

Стремление евангелистов придать своим идеологическим противникам демонический облик имеет куда более серьезное значение, чем их первоначальная неуверенность в том, как ясно изложить толкование случившегося с Иисусом. Блестящая работа Элейн Пэйджел "Происхождение Сатаны" пока-зывает принципиальный раскол в еврейских общинах, спровоцированный проповедями негативного характера, а также постоянным переписыванием или пересказыванием евангелистами содержания Евангелия. Верующие страстно желали основать христианскую церковь или организовать ассоциацию её последователей. А тем временем от непрекращающихся дискуссий по поводу толкования благие вести о связи Бога и человека теряли свой первоначальный смысл, что спровоцировало появление намного более экстремистских объяснений изначального события.

Среди многих способов, использовавшихся при толковании, евангелисты прибегли к следующему: они накинули на Иисуса и на события, случившиеся на земле во время его жизни, несколько мифологических покровов: миф, давший новую жизнь древней практике приношения жертвы — когда отец приносил в жертву своего первенца, чтобы ублажить различных богов и богинь Древнего Востока; история Авраама из Книги Бытия Ветхого Завета рассказывает о древнееврейском отказе от этого жертвенного обычая. Освящение подмены человеческой жертвы животным укрепило еврейскую культуру и поставило историю с храмом, где приносились жертвы, в центр внимания верующих. Но возрождение Евангелием этого мощного архетипа жертвы в новом обличье придало христианству большую значимость, и главным вдохновителем этой ассоциативной связи явился апостол Павел.

Он и евангелисты просто перевернули логику старинного обычая: разгневанный Бог посылает на землю собственного сына и, по сути, приносит его в жертву своему гневу. Этот поступок был совершен, как ни странно, во имя грешной расы, которая первая оскорбила своего духовного наставника. Процесс придания здравого смысла поступку отца, принесшего собственного сына в жертву своему гневу, занял период жизни нескольких поколений и половину столетия, прошедшую до написания первых сведений об этой полумифической истории, которая подготовила место действия для всех последующих событий.

Весь этот процесс создания истории мифологической жизни Иисуса и самой причины его рождения соответствует характеру рассуждения Мирча Элиаде: напомним его замечание о том, что великие мифы сопровождают только великих людей. С помощью длительного процесса работы воображения Иисус был задним числом снабжен таким происхождением, которое позволило множеству рассказчиков и историков добавлять ими выдуманные части, в конечном итоге составившие очищенную историю, названную Новым Заветом. Во время продолжительных и часто кровавых беспорядков утверждались мифические интерпретации образа Иисуса, а создаваемая культура укреплялась. Её новое облачение — христианство, стало её орудием, и Евангелие почти что исчезло.

Христианское движение в действительности не получило должного признания, пока архетип отца, жертвующего сыном, не был связан с образом второго пришествия или непременного возвращения Иисуса с небес в образе грозного судии. Этот гипотетический конец, который вот-вот может произойти, даже сегодня, оправдал все средства для приведения людей в состояние готовности к скорой гибели целого мира. "Возвращение" Иисуса произошло в виде Святого Духа, сошедшего в образе языков пламени на верных учеников Христа на пятидесятницу. Это необычайное богоявление группе людей зажгло в них негасимый огонь веры. Пожар обратился светом, озарившим мир новым видением человечества и его потенциальных возможностей, которое продемонстрировали ученики, не утратившие присутствия духа.

Чем больше евангелисты использовали образ грядущего Страшного Суда над грешными людьми и божественного воздаяния со стороны гневающегося Бога, тем более убедительным он становился. И как любой мощный негативный образ, однажды внедренный в сознание человека, он не поддавался уничтожению. Сильный негатив, резонирующий с древними архетипическими образами, может пробудить примитивные инстинкты и стратегии выживания человека через связь с древним защитным мозгом. Вспомните о том, что однажды принятая модель выживания не поддается изменению. Когда благая весть, предназначенная для укрепления веры и воспитания, сопровождается угрозами и проклятиями, свет уходит из нас так же, как из исследующего мир ребенка, чей заботливый воспитатель неожиданно превращается в сурового судью, действующего в интересах внедрения культуры. Когда благие вести о неразрушимой связи человека с создателем были омрачены угрозой предстоящего осуждения и проклятия, Бог любви был изгнан со сцены. Любовь слаба, но она не предает, в отличие от чувств вины и греха.

Двадцать столетий интриг теологии греха, вины и проклятия с надеждой на возможное искупление, при условии правильного перепрыгивания через все обручи, развил у людей внутреннее ощущение действительности греха, вины и нависающего проклятия. Это один из внедренных архетипов, от которого мы не излечились, даже в наш век расцвета наук. Точно так же, как многие люди не излечились от чувства стыда, пробужденного в детстве, которое мы несем в течение всей жизни и которое окрашивает каждое её событие. Вспомним, что первоначальную причину тревоги нельзя изгнать после того, как был вызван страх. Беспокойство упорно продолжает заполнять пустое пространство, когда-то заполненное причиной волнения. Это происходит при постоянно меняющемся содержании жизни, которое превращает новое в разновидность старого. Поскольку Иисус разрушил почти все правила, созданные законниками его времени, нам следует изучить собственное представление о любви, противостоящей закону и власти. Разница восприятия в точности соответствует различиям между лобными и затылочными долями мозга.

Благодаря мифологическому ореолу, Иисус стал, по предположению пост-гегельянца Людвига Фейербаха, самой могущественной фигурой в истории, воплощающей наши самые большие ожидания и самые возвышенные идеалы. Отсюда эффект огромной и постоянно растущей силы, как это и должно быть, однако тень непрекращающегося действия цикла виновности, греховности и искупления продолжала существовать как противовес, по существу, уничтожающий большую часть возможного позитивного влияния, которое могло бы поднять человечество над стремлением к насилию.

В добавление к оживлению (после нового толкования) мифа о жертве, проповедники под предводительством апостола Павла установили связь между Моисеем и Иисусом, другими словами, — между законом и любовью. Они объединили древнееврейские скрижали, данные человеку Богом, с новыми заветами, чтобы сделать их приемлемыми и желанными для приверженцев старого храма. Так трещина в скорлупе культуры, ныне представленная образом Креста, была быстро заклеена и стала оказывать культуре поддержку, укрепляя её защитную оболочку. Поскольку новая история была всего лишь вариантом старой, любящий Отец, ради вхождения которого в историю и сознание человечества жил и умер Иисус, был снова превращен в бога Моисея. Этот Ветхозаветный Бог и есть подлинная плоть и кровь как Второго Пришествия, так и исправленного стандартного издания Евангелия, его хорошо "продаваемой" версии (оригинальное издание могло и не пользоваться такой популярностью).

Ветхий Завет был величественной исторической легендой о замечательном пути развития народа и о растущем просвещении относительно природы Бога и человека. На раннем этапе развитие еврейского народа сосредотачивалось на образе вспыльчивого Яхве, чей характер был столь же парадоксален и противоречив, как и длительное пробуждение самого Израиля. Принятие евангелистами этого громоподобного создателя жестокой зависти, осуждения и мщения отбросило развитие теологии на тысячи лет назад. Однако, привязав Новый Завет к Старому, евангелисты дали новую жизнь этому вспыльчивому и порывистому Богу, который легко занял место Отца Иисуса, носителя благих и совершенных даров. Это очень похоже на то, как Христос, грозный Судия, занял место всепрощающего Иисуса.

Этот воскрешенный тиран Нового Завета, недовольный результатами эпидемий чумы и мора, которые он насылал на провинившихся в ранних процессах своей судебной практики, вместо этого ввел в обиход наказание вечным горением в аду за совершенные грехи. И, чтобы закрутить гайки потуже, эти грехи могли совершаться и до рождения — явление, природу которого многие люди могли и не осознавать. Мы были прокляты только за то, что однажды были зачаты. Это продолжалось до божественного вмешательства Христа — так что быстро признавайте порочность своей природы и занимайте место в системе, пока ещё есть время!

Это предложение, до сих пор действительное в фундаменталистских, евангелических и некоторых католических кварталах, и служит укором всей Мэдисон Авеню. Один единственный институт отвечает за все: вызывает заболевание, ставит диагноз случившейся болезни и продает жертве противоядие. (По иронии, точно такой же механизм используется телевидением, всем миром коммерческой рекламы и мировой экономикой. В основе его действия лежит то, что Джил Бэйли называет "желанием подражания" — привитое культурой вынужденное стремление делать, как остальные, и иметь то, что есть у других.)

Опорой появившейся организации проповедников и верующих, названной церковью, или "телом Христовым", явился Павел — проповедник и апостол. Озарение, которое на него снизошло на дороге в Дамаск, было, без сомнения, подлинным, хотя толкование его очень спорно. Павел размышлял о смысле своего пробуждения в течение нескольких лет, как и Якоб Бёме и другие люди, которым было откровение. В конце концов, он заметно выделился среди всех евангелистов, чтобы испытать на себе вышеизложенное сказание о примирении человека и Бога с помощью ритуального жертвоприношения. Это измышление выдержало все, кроме тончайшего сходства с подлинным исходом Иисуса. Тем не менее, гений Павла, как и Фрейда, нельзя преуменьшать, равно, как и нельзя не принимать в расчет длинную тень, падающую на нас до сих пор.

В любом случае, бесчисленные и получившие признание толкования Павлом отрывков Евангелия почти ничего не оставили от оригинала, но послужили катализатором в процессе объединения в более или менее согласующееся целое зачастую противоречивых фрагментов. Даже наш заступник — Святой Дух или сердечная мудрость, которую явил Иисус и на которой зиждется его Завет, не избежал редакторских поправок апостола Павла. По-видимому, Павел поверхностно знал кое-что о конфликте между законом и любовью. Потому некоторые ученые считают, что он создал свое видение христианства из-за презрения и отрицания правовой системы, которой служил, а также, вместе с тем, еврейской храмовой службе и образу жизни.

И хотя Павел был достаточно осведомлен о юридической системе и её терминологии, он не обладал ключом к пониманию закона как некой культурной силы. Нигде не видно, что он осознавал тот факт, что путь Иисуса противоречил основной идее закона в целом. Первоначально именно Павел способствовал тому, что путь Иисуса был преобразован в средство воздействия культуры, от которой Иисус как раз и стремился освободить людей. Павел явил собой пример кипучего возвращения интеллекта на место духовной мудрости Иисуса, что апостол совершал с потрясающей тщательностью. Он был одним из тех блестящих умов и создателей системы, которым необходимо возиться с каждой проблемой или случаем, и возводить вокруг них огромные вымышленные конструкции, зачастую затеняющие само событие. Так христианство стало длинной тенью учения Павла, а не Иисуса. И хотя его интеллект воспринимается как сбивающая с толку извилистая логика, он создал условия для существования в течение двух тысячелетий теологии, также заводящей в тупик.

Первые примеры абсурдных противоречий в умозаключениях Павла можно найти в рассуждениях о любви; некоторые из них столь же прекрасны и интимны, как сонеты Шекспира. Начало послания Павла к римлянам раскрывает основы его измышлений. В его христологии нет ничего общего с путем Иисуса, хотя она содержит предсказания истории развития самого христианства. Он пишет своим римским новообращенным о "возмездии с неба за всякое нечестие и неправду человека… (которые откроются) в день страшного и праведного суда от Бога, когда он воздаст каждому по делам его…". Бог Павла завершает отношения с людьми возмездием, носящим характер массовый и разрушительный. И хотя это не тот отец Иисуса, от которого всякое даяние благо и всякий дар совершенен и который никого не осуждает, бог Павла стал намного более популярным. Культура, основанная на страхе, преклоняется перед ним. Разум, проникнутый постулатами культуры, и есть сама культура — комок страха в умирающем животном (определение, которое мы даем с извинениями в адрес Йетса).

Павел действительно искажает логику и закон, когда обращается к заповедям Моисея, показавшим истинное лицо мессии, которым он подменил Иисуса: "… те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону и осудятся… В день, когда по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человеков через Иисуса Христа…" — не пробегайте поспешно эту выделенную фразу, в ней ещё раз говорится о падении человека. Здесь исчез не только Бог любви и всепрощения, сам Иисус Христос стал инструментом для выполнения грязной работы правосудия в руках Божьих. И куда же делось не-осуждение и всепрощение?

Следующая цитата из Посланий к римлянам очень четко подводит итог тому, что случилось с проповедью Иисуса: "Не мстите за себя, возлюбленные, но оставьте место для гнева Божия". Здесь очевидна тонкая хитрость архаичной теологии, играющей в коварную игру: она взывает к скрытой в человеке ярости, обещая ему, по сути, что отмщение придет в образе божественного воздаяния с новым христианским порядком. Христиане играют в эту игру уже больше двух тысячелетий. Джил Бэйли и Рене Жирар доходчиво объясняют, каким образом желание мести удерживает жестокую цивилизацию, вращающуюся по своим циклам. В этой точке исчезает всепрощение, оно заменяется самодовольством, злорадствующим по поводу врагов, которых одолеет невидимая розга, именуемая грядущим Судом Божиим. Павел цитирует: "Ибо написано: мне отмщенье, аз воздам". Ценой расплаты стала проповедь любви, потеря которой не существена в деле победы священного отмщения, во имя свершения которого христиане боролись две тысячи страшных лет.

После возрождения ветхозаветных представлений о справедливости, сюжет уплотняется с момента посвящения Павла в понтифики. Прочтите внимательно этот отрывок из первого Послания к коринфянам, провозглашающего его новым собратьям по вере: "Как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не святых?… К стыду вашему говорю: неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими?" За призывом к изгнанию нечестивых последовало заявление более общего и универсального характера, которое звучит в веках: "Разве вы не знаете, что святые будут судить мир? Разве не знаете, что мы будем судить ангелов?.." (Это вызывающе опасная точка зрения, предварившая логику появления Холокоста и других этнических чисток, особенно когда её выдают за дословную передачу слов Господа.)

Павел пишет и про свое беспокойство относительно новообращенных римлян, которые слишком серьезно восприняли предписание Иисуса ставить любовь выше закона: "Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению". Здесь Павел рассуждает о древнеримском правительстве, которое покоилось на римском праве и армии. И хотя это наблюдение было сделано, чтобы укрепить собственные позиции в борьбе за первенство в церкви, позже оно же будет сделано относительно самих церковных властей и её Божьей рукой освященных армий. Апостол рассказывает, что власть культуры дана нам от Бога — концепция, возможно, сопоставимая с представлениями Моисея, но в корне противоречащая мысли Иисуса.

Размышления Павла относительно властей продолжаются в дискуссии о правительстве; он пишет: "ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых… Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро… (итак) отдавайте всякому должное: кому подать — подать, кому оброк — оброк; кому страх — страх; кому честь — честь". Здесь не просто заложены основы для софистики, которая спустя 16 столетий стала божественной привилегией королей и отозвалась ещё через четыре столетия сонмом евангелистов, размахивающих флагами в поддержку тёмной стороны американской политики. Все обстоит намного серьезнее. Между этим утверждением и рассуждениями Иисуса о том, что любовь делает право устаревшим, лежит бездонная пропасть.

Павел не сумел уловить тонкость знаменитого изречения Христа о воздаянии Цезарю цезарева. Мы отдаем Кесарю Кесарево, чтобы свободно воздать Богу Богово — а именно: сердце, душу и саму жизнь. Заметьте, что призыв соглашаться с противником, чтобы тот не привлек к суду и не упек в тюрьму, созвучен суфийскому высказыванию о том, что только глупец может быть честен с бесчестным.

Также примите во внимание подлинный смысл замечания Иисуса о человеке, подбирающем зерна в субботу. То, что подобранное зерно не принадлежало ему, было меньшей частью смысла высказывания. Нарушение правил шаббата заключалось в том, что нарушитель поднял зерно, и это было подлинной сутью замечания. И сказал ему Иисус: "Человек, если ведаешь ты, что творишь, то благословит тебя Бог. Если не ведаешь, что творишь, то ты проклят, как обычный преступник". Запутанные и деликатные тонкости в движениях души, идущие от сердца, просто не могут быть поняты таким умом, как у Павла, втянутым в бесконечные запутанные споры, в которых никому не удается победить, а проигрывают все.

В любом случае, Павел не мог видеть то, что видел Иисус — а именно, что нет различий между римским правом и храмовой службой, за исключением того, что закон храма стоял на страже у ворот и никого не пропускал, и что вызвало гнев Иисуса. Конечно же, Иисус имел в виду законы, стоящие на страже врат, ведущих в Царствие Небесное внутри человека, что переводится как интеллект, блокирующий работу сердечной мудрости.

Что касается двух законодательств, то первое из них — римское право, которое, при поддержке огромной армии, отбирало деньги и вещи; а второе — Закон Моисея: опираясь на храмовые власти, он грабил души. Второе Иисус считал более губительным. Здесь нет большой тонкости. Иисус указывал на лицемерие и порочность обеих позиций, но не высказывался ни за, ни против в обоих случаях[35]. Он поддерживал трещину в скорлупе, узкую лазейку, обнаруженную в законе, исключающем принцип середины в логическом мышлении.

В постулатах Иисуса женщины занимали значительное место. Его отношение к ним было прямо и опасно противоположно современной ему культурной практике. Следует только отметить, что его всепрощение распространилось и на женщин; он заступился за жену, изменившую мужу, которую по закону толпа должна была закидать камнями; он защищал женщин от ужасной несправедливости закона при разводе; и он был готов вкушать пищу и общаться с женщинами дурной репутации. Все эти действия шли вразрез с установками культуры того времени. Некоторые проповеди познавательного характера ставили женщину на очень высокое место в иерархии Иисуса. Так, в Евангелии от Иоанна, называемого "возлюбленным учеником" Христа, тихое, ненавязчивое присутствие Марии Магдалины упоминается практически в каждом эпизоде жизни Христа. Джеймс Кэрс поднял эту тему в странной, сюрреалистической жемчужине своего творчества "Евангелие от Возлюбленного Ученика".

Однако Павел вернул женщину на её прежнее место и быстро восстановил патриархат и власть духовенства новой церкви. В отношении к женщине он был не менее самодоволен, самоуверен и консервативен, чем в вопросах права, справедливости и правительства. В первом Послании к коринфянам он пишет, что"…хорошо мужчине не касаться женщины…", хотя он же смягчает это признанием, что "лучше вступать в брак, нежели разжигаться", даже когда он убеждает своих последователей быть столь же сильными духом, как он, и сопротивляться этой слабости. Чтобы мужчина не допустил торжества потребности в плотской любви, Павел склоняет чашу весов в свою пользу: "всякому мужу глава — Христос, жене глава — муж".

Он не колеблется активно использовать чувство стыда в качестве способа насаждения культуры, как это видно из десятой главы Послания к римлянам: "всякий, верующий в него, не постыдится". Но для нас более важно откровение в Первом послании к коринфянам: "и всякая жена, молящаяся или пророчествующая с непокрытою головою, постыжает свою голову". Его рассуждения, связанные с этим странно исламским заявлением, за которым следует отлучение женщины от церкви, если она не покрывает свою голову, ещё более разоблачительны: "муж не должен покрывать голову, потому, что он есть образ и слава Божия; а жена есть слава мужа". Павел часто повторяет эту литанию в пятом Послании к ефесянам, затем она вновь звучит в третьем Послании колоссянам. Эта литания подчеркивает превосходство мужчины и подчиненное положение женщины. В Послании к ефесянам он убеждает: "Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом" — так же, как он увещевает жен подчиняться воле мужей.

В первом письме Тимофею Павел объясняет: "Жена да учится в безмолвии, со всякой покорностью; а учить жене не позволяю… " (Прошу обратить внимание на повелительное наклонение этого поразительного запрета, который я выделил курсивом, чтобы не упустить его значения.) Далее он продолжает: "…ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии, ибо… жена, прельстившись, впала в преступление…" — и, конечно же, утянула за собой и бедного невинного Адама. Этими словами Павел ставит архетипический образ Евы, а с ней и всех женщин, на место зачинателей первородного греха, в то время как этот образ был вознесен на вершины святости темной рабочей лошадью Августином, и о чем нет ни малейшего упоминания в словах или действиях самого Иисуса. Вслед за Павлом вирус женоненавистничества проник в большинство христианских доктрин и во многие версии последовавших проповедей. В Новом Завете или гностических текстах осталось мало фрагментов, которые бы избежали искажения слова Иисуса в духе толкования Павла. В добавление к этому, с помощью тезиса о возрождении Евы в каждой женщине, Павел возвел фундамент для сооружения препятствий женщинам на пути достижения ими церковных должностей в рамках его собственной юрисдикции. Идея об отторжении женщины от церковных должностей была подхвачена и удерживалась всеми институтами христианства почти две тысячи лет.

"Я не позволяю женщине…" — в этом утверждении Павел даже не беспокоится о привычной личине божественного одобрения, которой он мог бы предварить свои слова: "и сказал Господь, что женщина…", или: "Бог говорит, что женщина…". Вместо этого мы видим его прямое повелительное: "Я не позволяю…". Этими словами он выразил божественное одобрение самому себе, и его личное слово — конкретное, весомое, свободное от метафор и сравнений, законное и тяжелое, и кристально ясное — стало главной сущностью исправленного Евангелия и формирования Нового Завета. Павел вышел на сцену через одно или два десятилетия после смерти Христа, и после этого каждое действие или текст последователей учения Иисуса, за исключением, возможно, нескольких коптских и гностических текстов, отражают доктрину Павла. Учение апостола заслонило, приуменьшило и глубоко изменило первоначальный смысл слов Иисуса.

Христианство в толковании Павла восприняло обличение греха и продажу индульгенции в качестве основного способа распространения слова — учения, основанного на чувстве вины, стыда и страха перед наказанием. Уже в "Деяниях Апостолов" первенство переходит к "цивилизованному" интеллекту, который посягает на главенствующее положение духа. Даже само направление, которое указывает крест, переворачивается до тех пор, пока предлагаемый путь — трещина в скорлупе — не склеивается полностью. Первосвященнические суждения Павла, его извилистый интеллектуальный анализ, берущий начало из многочисленных умозаключений по каждому поводу, представленных в новых общинах верующих, спровоцировал и завершил восстановление образа той культуры, которая властвовала до прихода Иисуса. И слова Павла цитировали до бесконечности, в течение двух тысяч лет, и все цитаты, приводимые в сочинениях христианских авторов и проповедников, значительно перевешивают немногие замечания, сделанные Иисусом.

Еще более важное значение, чем прочие искажения, внесённые Павлом, имело увядание образа Заступника, которому было предназначено оказывать самое большое влияние на нашу жизнь. Суждения Павла в мгновение ока заменили нам возможность двигаться к Христу напрямую и довериться мудрости его сердца, служащей нашим постоянным другом, спутником, помощником и внутренним ориентиром. Павел вознамерился стать главным проводником и высшим авторитетом в делах духовных, делая духовность внутри нас излишней. Его послания полны бесконечных подтверждений собственного авторитета и утверждений, что, хотя он не знал Иисуса лично, он был равен тем учениками, которые знали Спасителя. Павел ввел в обиход понятие отдельной личности, требующей оправдания. Каким образом оправдать себя в глазах ревностного Бога, становится задачей первостепенной важности, и оправдание любым доступным способом делается основой христианства. Добрый Отец, который не судит и одинаково орошает своей добротой грешных и безгрешных, тот Бог, которому не нужны оправдания, оказался забытым.

Легко увидеть теперь, как в ранние годы христианства бразды правления перешли от Заступника и отдельной личности — нашего собственного сердца и разума — к Павлу, а от него к длинному ряду старейшин, дьяконов, епископов и пап. В конце концов, облаченная в роскошные одеяния, занимающая высокие посты, сидящая во главе всех столов и возглавляющая все государства, эта высшая, если не совсем божественная, власть опирается на могущественные армии, принимает решения и делает выбор, формируя мнение своих последователей, ведя их за собой, как заблудших овец. Со всем этим мы возвращаемся к нулевой точке отсчета. Евангелие мертво. Да здравствует Церковь, Символ Веры и Царь, Цезарь, Папа, Император — все вплоть до священной мировой экономики. Родилась христианская культура.

Смехотворны те способы, которыми эта культура была не только восстановлена, но и укреплена при помощи креста. Образ того, кто сказал: "не называйте никого на земле отцом, ибо один у вас Отец, тот который на небесах", искажен в веках множеством самопровозглашенных отцов. Когда все кровавые сражения между соперниками дошли до мертвой точки, толпа начала требовать, чтобы их назвали "отцами", раздавая степени отцовства друг другу, подобно тому, как в двадцатом столетии академики раздают научные степени. И тот, кто некогда сказал, что пришло время, когда поклонение Богу происходит в душе и в понимании истины, скорее чем в храме или на горной вершине, был бы поражен, увидев храмы, выросшие как грибы после дождя, и службы, проводимые с пышностью коронации или оперного представления.

Ирония большинства высказываний Иисуса, претерпевших изменения благодаря институтам христианства, состоит в проявившемся внешне влиянии куда большего предательства внутри — в восстановлении Божьей кары и воздаяния — наряду (если не вместо) с любовью, состраданием и всепрощением. А примирение этих двух непримиримых позиций — любви и права — связывало христиан в интеллектуальный узел оправдания на два тысячелетия, по мере того как они пытались давать разумное объяснение подделкам и несообразным явлениям, происходившим от попыток связать воедино старое и новое.

Приблизительно триста лет спустя после жизни Иисуса весь безумный лоскутный набор пестрых кусков проповедей был сведен воедино и объявлен подлинным евангелием — Новым Заветом взаимоотношений человека с богом. После долгого и мучительного процесса компиляции требовалось утвердить эту странную смесь из всякой всячины в качестве неопровержимого слова Божьего — совершенного и не противоречивого, для того чтобы в дальнейшем его принимали буквально. С этой целью потребовался самый совершенный логический "ход конем", который бы с легкостью преодолевал все силлогизмы. Но те, кто работал над утверждением и распространением Евангелия, на этом не остановились; они заявили, что вера и полное принятие этого разноязычия являются абсолютным императивом для спасения души.

Джил Бэйли и Рене Жирар написали блестящую работу о культуре, которая выживает посредством убийства. В конечном итоге, война это не что иное, как организованное и одобренное религией убийство, так же как и смертная казнь. В самом деле, заключение в тюрьму — это ужасная, санкционированная правительством форма медленной пытки, растянутой на долгие годы.

Одно из определений понятия "пророка" звучит так: это человек, угрожающий структуре власти культуры, держа в руках зеркало, отражающее всю её глупость, и показывая, куда именно ведет эта глупость. Иисус заметил, что культура убьет такого пророка, и, убив его, чтобы избавиться от этой угрозы, затем воздвигнет "памятник над его могилой". Такие монументы представляют собой сконструированные мифы, благодаря которым пророки, уже безопасно мертвые, могут превратиться из критиков культуры в её оплот и стать героическими объектами священного поклонения, служащими на благо культуры. Очевидно, что Иисус интуитивно почувствовал, что эта пародия станет итогом и его собственной деятельности, но это, конечно же, не могло отпугнуть его от разыгрывания той "карты, которую ему сдала судьба".

Вспомним, как вначале американская культура демонизировала и уничтожила коренное население, жившее там, куда прибыли переселенцы. Мы отобрали их землю, а когда они были благополучно устранены с пути, воздвигли памятники над их могилами. С помощью придуманных мифов мы дали процессу демонизации обратный ход и вдруг увидели в уничтоженном народе историю великого духовного учения, легендарных героев и священное благородство характеров. Облегчая национальную совесть от греха убийства своих предшественников, мы навесили на случайно выживших в результате этнической чистки тяжкое бремя образа прославленных героев. Пока мы приписывали им псевдорелигии и духовные поиски и придавали их образу сверхъестественное благородство, мы поддались собственным культурным порывам, продавая созданные мифы и символы. Мы торгуем вразнос фальшивой мудростью притворных знахарей и знахарок в промышленных масштабах и, как стервятники, питаемся телами, похороненными под воздвигнутыми памятниками. В то время как наше обращение с теми, кто выжил, столь же постыдно и подло, как неискренни и раздуты сочиненные нами элегии.

Американская культура убила Мартина Лютера Кинга-младшего и затем, когда он был убран с дороги, водрузила монумент над его могилой, сделав из убитого святого, назвав его именем улицы, бульвары, школы и университеты. При этом она продолжает позволять его народу вырождаться, прикрывая старое притворство культуры новыми именами. Политическая корректность, внешне поддерживающая идеи расовой терпимости, на самом деле является принятой формой социального обмана, в рамках которой большинство людей с предубеждениями могут елейно произносить правильные слова и таким образом продолжать разрушительные действия.

Бог любви, пришествия которого ждали столь длительное время и о появлении которого говорили Амос, Исайя и псалмопевцы, нашел своего пророка — совершенное воплощение и конечный образец — в облике Иисуса. Все его обращение адресовалось собственному народу, который он любил настолько сильно, что был готов отдать свою жизнь ради надежды возвысить его до своего уровня. Как это не раз случалось с большим числом великих пророков, предшествовавших его явлению, и как это случится с теми, кто придет после, силовая структура культуры, убившая Христа, соорудила ему памятник, названный христианской религией. Указующий перст, направленный на хороших и плохих людей, виновных в его гибели — евреев и не евреев, римлян и язычников — это вздор и пустословие, не касающиеся сути дела. Подлинный обвинитель и убийца — это культура; а мотивом преступления было сохранение её власти и мировоззрения.

По иронии судьбы, новая религия, возникшая после смерти Иисуса, нашла горючее для поддержания собственного пламени, обратив указующий перст обвинения на тех, кто дал Иисусу жизнь и ради кого он умер: на его собственный народ. Этот трюк свойственен всем революциям и революционерам. Новая религия могла выжить только путем демонизации врага, выросшего в ней самой, на которого культура могла обратить свой гнев и ненависть, — с целью организовать и возбудить её приверженцев, ради совершения насильственных актов.

Не только Иисус был предметом этой битвы культуры. Народ был вовлечен в ход сражения и, в конце концов, стал мишенью новой религии, создаваемой вокруг него. Горестно сознавать, что после всего этого еврейский народ отверг христианство. Тот же порочный круг убийства и прославления убиенного просто повторился вновь. В руках евангелистов, мыслящих прямолинейно, возвышенные идеалы Ветхого Завета превратились в пародию, из-за чего еврейский народ, а вместе с ним и все человечество, утратили лучшее из обоих миров: еврейский народ утратил свет величайшего из пророков, христиане — свет истины Ветхого Завета. Это удивительное собрание великолепных любовных песен, басен, исторических мифов и легенд, психологии и философии, глубокого пророческого предвидения и духовного проникновения, собираемое веками, просто нельзя прочесть на буквенном уровне. Эту попытку предпринимали летописцы Нового Завета, — её и сейчас иногда делают фундаменталисты, причем с большим недопониманием и невосполнимыми утратами.

Сила Евангелия, несмотря ни на что, оказывала более заметное влияние на евреев, чем на любой другой народ. Поскольку Евангелие берет корни именно из их теологии, эта книга стала высшей точкой их истории. Нам следует изучить длинный ряд великих мистиков и святых, родившихся в еврейском народе. Достаточно упомянуть только двоих — великого Бал Шэм и Мартина Бубера. При этом позвольте заметить, что любая нация, изгоняющая евреев, как это случилось, например, в Испании в эпоху Ренессанса, ввергает себя в темный период отсутствия высокого интеллекта, изобразительного искусства и, возможно, духовности. Что касается современности, то треть всех американских лауреатов Нобелевской премии — евреи, составляющие три процента населения. Холокост был, по всей видимости, более мрачным знаком, чем мы осознали на данный момент.

Христианство превратило Иисуса из модели развития в величайший инструмент культуры. Обращенный в крест, Иисус стал великим посредником. Уже больше не пример наивысшего развития, тот, кто двигал нас вперед и вверх, Иисус в качестве Христа (креста) стал посредником и проводником между яростью того самого старого тирана Яхве и тем же старым, грешным, беззащитным и беспомощным человеком.

Это дополнительное мифическое создание, великий посредник — тоже получил связующее звено — церковь, которая и создала этот образ. Церковь стала посредником между Иисусом и её собственным духом. Получилось двойное посредничество, двойная система защиты, а точнее — двойной обман. Благодаря этой своей новой могущественной роли, церковь смогла создать чрезвычайно эффективные средства культурного и социального контроля.

Таким образом, появился институт, осуществляющий посредничество между сердцем и мозгом человека. То есть произошло вторжение в саму биологию — нарушение наиболее интимного аспекта эволюции в сознании человека. А ведь именно против этой деятельности фарисеев и книжников возражал Иисус. Помимо всего того, о чем он говорил, между человеком и царством внутри него, Божьим началом, не может быть посредников. И он обрушил истинный гнев на тех, кто стоял у дверей храма и никого не пропускал. По иронии, именно это проявление культуры ныне разгорается в среде фундаментальных исламистов, евреев и христиан. Окончательное присвоение посреднических функций открыло двери мошенникам, которые веками одурачивали простаков по мере того, как христианство превращалось из иррационального в безответственное.

Одна из чудесных сил Евангелия заключается в простом факте. Несмотря ни на что, великие и благородные гении духа постоянно рождаются из этого странного парадокса. Непрерывный поток великих и благородных женщин, служащих церкви, вопреки политическим и экономическим ужимкам папства и поддерживающих его в этом протестантов, на самом деле выполняют волю Отца. Женщины заботятся о бедных и ухаживают за умирающими; делают все, что в их силах, чтобы исправить повреждения, нанесённые сильнейшей властью культуры. Имя таким женщинам — легион, и они по-прежнему тихо делают свое дело, в то время как теологи громко пререкаются.

Не так давно — на самом деле, во время написания мною этой главы, — Папа Иоанн Павел II, глава католической церкви, принес извинения за прегрешения, совершенные церковью за все время её существования. По сути, он объявил весь последний год прошедшего тысячелетия временем искупления вины, примирения, размышления и признания неправедных поступков. И хотя Папа не развил глубоко признание неправоты церкви, в истории церкви его псевдораскаяние не имеет прецедентов.

Наиболее яркий критерий определения характера поведения содержится в простом утверждении "и по плодам их узнаете их". В этом наставлении Иисуса не содержится осуждение, но это именно тот критерий, проверку которым не может выдержать никто из людей, и уж точно никакая организация. Судите о нас по нашей рекламе, девизу, изложению политики, формулировке задач, возвышенным идеалам, верованиям и убеждениям, вероисповеданию, брошюрам, предложениям, публичным извинениям, — но не по нашим делам, результатам или действиям. Даже если какое-то действие попадает под подозрение, организация в целом никогда не ошибается — вина возлагается на плохого человека. Человеческая природа, знаете ли, в стаде не без паршивой овцы!

Слово "религия" происходит от латинского religare: "re" означает возврат или повторение, "ligare" "связать, скрепить", как "лигатура". В слове "лигатура", "перевязка", тот же корень. Возможно, человечеству нужно не заново соединиться с мифическим прошлым, а стремиться вперед, вооруженным новейшими открытиями, касающимися сердца и мозга. Религию часто связывают с традицией, а корень слова "традиция" происходит от слова, значащего "передавать". "Продажа" происходит от того же корня — передавать от одного владельца другому. Передавать кому-то или чему-то значит связать кого-то, выдать часть существования за нечто, выходящее за рамки личности, — означает внутреннее предательство.

Джил Бэйли связал это со скрытым значением слова "желать": "хотеть чего-либо за пределами себя". Он указывает на то, что желание, по сути своей, деструктивно, если оно подражательное или имитирующее. Так происходит, когда человек желает нечто, потому что у других оно есть, а у него нет. В этом случае, он хочет то, что на самом деле не принадлежит ему, но стоит чего-то личного, что придётся отдать взамен. На этом принципе зиждутся основы телевидения, интернета, мировой экономики и производства. Желание — не стремление. Человек страстно мечтает о том, что чувствует внутри себя, но что кажется ему недоступным. Страстное желание это дар.

Джером Брюнер говорил о власти языка, передающего нам знания веков — традицию. Мы безоговорочно верим в нее, и сомневаться в ней кажется глупым. Вспомните, что Сюзанна Лэнгер провозгласила величайшим страхом человека "падение в хаос, где будет утрачена способность мыслить". Культура, однако, это именно традиция, набор идей, формирующих человека ценой его духа и свободы. Традиция также может быть рабством и вырождением, но она становится сферой влияния, подобно любому другому началу, формирующему разум, рожденный в пределах её влияния. Человек жертвует и защищает унаследованное им со страстью, потому что именно традиция сформировала его сознание.

Иисус увещевал отказаться от всех сковывающих уз, говоря "предоставь мертвым хоронить своих мертвецов". Кришна, его двойник на Востоке, высказывал те же мысли в диалоге с сомневающимся Арджуной, когда тот столкнулся с враждебными ему родственниками, которые, как напомнил ему Кришна, уже умерли.

Использование языка для передачи культурного наследия может передать и цепи, которые ковались веками. Изощренными путями язык, культура и наследие порождают и усиливают друг друга. Путь Иисуса порвал с культурой и рабством, у этого пути не было традиций, нет их и сейчас. Его путь заново формирует каждого, кто вступает на него; каждый человек, берущий на себя крест, становится частью особого единства, которого до этого не существовало.

В наши дни мы обладаем скудными инструкциями или моделями трансцендентного. Культура подпитывает в нас древние способы выживания и удерживает человека в их кругу. Евангелие учитывало эти оковы культуры ещё до того, как церковь создала собственное евангелие, основанное на уличении в грехе, — и человек не услышал проповедь любви из-за трубного звука Страшного Суда.

Даже под прикрытием рекламы, книг и школьного обучения государственная религия продолжает поддерживать свои обвинения, утверждая, что человек несет бремя вины из-за его несовершенства, непричастности и отделения от веры, а также из-за отлучения от Бога. В силу этой концепции, распространение культуры — это самовосполняющийся процесс автоматического внедрения убежденности в грехе на клеточном уровне.

При этом не имеет никакого значения, принадлежит ли человек к какой-либо церкви и имеет ли он религиозные убеждения. Христианское обличение греха является частью нашей культуры и чем незаметнее её присутствие, тем мощнее её воздействие. Культура лежит в основе всего законодательного и юридического производства, она убеждает нас в необходимости права и судопроизводства, ибо без них общество впадет в неистовство. Также она стремится убедить нас в необходимости суровых запретов, без которых якобы дети станут неуправляемыми.

Предположение, что человек ни в чем не повинен, что дети такие, как они есть, совершенны, и что они не встанут на путь насилия и убийства, не ощущая вездесущих длинных рук закона; и с другой стороны, что потребности человека будут удовлетворены благожелательной природой, а также что это, по всей видимости, и было позицией Иисуса, может быть воспринято как самая большая ересь наших дней. Как говорилось в шестой и седьмой главах, отрицание обличения в грехе подрывает основы современной культуры, её церкви и учения. Так что надо бы назвать ложью главную убежденность культуры в том, что без окультуривания человечество обратится в чудовищ, примитивных и опасных. Но это считалось бы главной ересью, как в наш век, так и в любой другой.

Святой Фома Аквинский, великий отец церкви периода позднего средневековья, написал пламенный дискурс о ереси, в котором обосновал причины необходимости сжигания еретиков и тем самым благословил страшную вакханалию охоты на ведьм. В самом деле, английские историки подсчитали, что за несколько веков после того, как Святой Фома сделал свое заявление, было казнено от 9 до 11 миллионов женщин и лишь незначительное число мужчин. По словам Уилла Дюрана, история, по большей части, выдумка, но есть доказательство большого количества убийств, случившихся в течение тех веков, и того, что в основном жертвами убийств были женщины.

В силу их природы женщины как-то автоматически считаются еретичками или бунтарями против правящей структуры мужской власти, в рамках которой интеллект и способ интерпретации возведены в абсолют. Присутствие сильной женщины всегда воспринималось как вызов, который должен возмутить любого мужчину, особенно открыто объявившего о данном им обете безбрачия, и потому считающегося невосприимчивым к искушениям плоти. Сочетание насилия, власти и похоти — явление, отнюдь не новое.

Некоторые из наиболее трагичных и потрясающих драм в истории произошли именно из-за сочетания этих факторов и последовавших за ним сражений. Мне вспоминается мученичество бегинки Маргерит Порет, сожженной на костре в Париже в 1310 году. Вопреки всем попыткам инквизиции стереть все свидетельства её существования, сохранилось небольшое, написанное ею сокровище — "Зеркало простых душ". Суждения спокойного, сильного характера во время её длительного заточения и ужасающая экзекуция являются отражением Креста на всем её пути.

И снова возникает простая фраза "И по плодам их узнаете их" — та, с которой не может смириться ни одна система власти, и даже сам институт христианства. Ведь один единственный сожженный еретик или утопленная старуха ломает карточный домик религии, протестантской или католической. И где в истории можно отыскать равного лукавому женоненавистнику Джону Кальвину? Шествуя от деревни к деревне, со своей маленькой, но хорошо вооруженной армией протестантов-инквизиторов, Кальвин находил ведьм среди католичек, и его грубая, варварская жестокость не имела себе равных.

Кальвин одолел сельских фермеров с их вилами, которыми они пытались защитить своих женщин. Он заставлял крестьянок раздеваться и искал на их теле какой-либо след постыдной "дьявольской отметины". (Под пуританским фанатизмом вполне мог скрываться обычный вуайеризм.) Топя и сжигая женщин, иногда большими группами, он шествовал, проповедуя свое евангелие предназначения, греха и смерти. (А в наши дни Кальвин почитается как основатель пресвитерианской церкви; в моем детстве это была церковь для бизнесменов, возможно потому, что определяла их земное благополучие, как дарованное Господом.)

Мартин Лютер, заявив, что каждый человек сам себе священник, обрушился на крестьян с помощью собственной армии, когда они восстали против жестоких феодалов. Они учинили разгром, пролив моря крови. А ещё вспомним носящего в руках Библию и оружие борца "за чистоту культуры" Оливера Кромвеля, который пытался искоренить не только все формы искусства (что, по словам Блейка, было первым деянием сатаны, за которым последовало уничтожение всех видов удовольствия и оставление людям удовлетворение лишь голой необходимости), но и все признаки ереси. К ереси, по иронии, было отнесено и католичество, чьи последователи в книге Кромвеля были названы первыми еретиками. Марш стоических, распевающих гимны "круглоголовых" оставил после себя ужасный след убийств и грабежей по всей Ирландии, что едва ли могло вызвать любовь к англичанам на этой разграбленной земле.

Представьте себе в наши дни практикующего юриста-христианина, судью, адвоката, полицейского, тюремщика, военного капеллана, офицера, пилота-бомбардировщика, солдата, политика, промышленного магната, плодовитого родителя, бомбардировщика женской клиники, патриота, держащего в одной руке Библию, а в другой оружие. Вообразите их занимающимися своими почетными профессиями с крестом в руке и "подставляющими другую щеку", следуя заветам Иисуса. Примите также во внимание, что два миллиона наших собратьев пребывает в тюрьмах США, число которых каждое десятилетие увеличивается в два раза, и растущее число смертных казней. А теперь представьте себе каждого из нас действующим, руководствуясь принципами всепрощения и сострадания.

Я вспоминаю, как ребенком видел документальные хроники, в которых показывали Папу римского, благословлявшего итальянскую армию на бомбардировку, газовую атаку и пулеметную очередь в сражении с эфиопами, потрясающими копьями (по иронии судьбы, именное эта страна была первой христианской "нацией", потому что на её территории в конце первого века жило религиозное братство коптов). У Папы был длинный ряд предшественников в подобного рода "благодеяниях". Так, римский Папа Урбан II, живший в одиннадцатом веке, восклицал: "Этого желает Господь! Этого желает Господь!", благословляя рыцарей на убийство мусульман в Святой Земле. Он создал прецедент для последующих массовых уничтожений. В истории Америки был свой кардинал Спеллман, благословлявший войска на "Священную христову войну" во Вьетнаме.

Как упоминалось во вступлении ко второй части, когда мне исполнилось восемнадцать, меня занесли в список Военно-воздушных сил армии США для участия в боевых действиях во время Второй мировой войны. На немногих фотографиях видно, как я и мои друзья были поразительно юны и действительно похожи на детей, кем на самом деле и являлись. Приземлившись, мы попали в самое месиво кровавой бойни, унесшей тридцать миллионов жизней. Этот кошмар мирового масштаба, огонь которого раздували и разжигали подстрекатели войны, в роли которых выступили два величайших исторических оплота христианства. Родина милых Фран-сиса, Экхардта, Тиллиха и Вонхеффера была также пристанищем Третьего рейха и фашизма. Холокост навсегда останется самым ужасающим из всех кошмаров в истории человечества, перечеркнувшим семь миллионов жизней. Более двадцати миллионов смертей непосредственно в самом пекле сражений, это одно, но хладнокровное, тщательно продуманное, массовое уничтожение миллионов евреев, последовавшее за длительным кошмаром мучительных пыток, унижения, вырождения и боли, вынесенного Христовым народом, окончательно подтвердило пародию истории. "По плодам их узнаете их" — вряд ли эти плоды можно назвать лишь несколькими паршивыми овцами в стаде. И молчание Ватикана во время всего этого ужаса не вполне можно считать смягченным общими извинениями, принесёнными спустя 60 лет…

Однако кровавые деяния вряд ли завершены. В Боснии и Косово между христианами и мусульманами происходило взаимное истребление. В католической Южной Америке, особенно в Бразилии и Колумбии, на улицах насчитывается до девяти миллионов бездомных и брошенных детей в возрасте от четырех до одиннадцати лет. Когда ночами они выходят на улицы в поисках объедков, полиция систематически устраивает на них облавы, запихивает их в грузовики, как связку бревен, и до заката увозит на место массовых захоронений, как это описано в книге Тома Хартманна[36]. А в это время римский Папа возложенной на него властью осуждает контроль за рождаемостью. "Придерживаться этой верной и добродетельной позиции необходимо, чтобы сохранить святость секса", — объяснил мне один католический священник.

Точно также как брак, этот институт культуры, в основном стал стихийным бедствием для большинства, за исключением самых сильных и прочных, религия — ещё один институт культуры — стала катастрофой для отношений человечества с Богом. Безусловно, оба института заслуживают лучшего. Распятие Христа было попыткой вдохнуть в эти отношения новую жизнь, а христианство стало тем средством, с помощью которого культура низвела до нуля эту попытку, — "гомеопатическим лекарством от угрозы вирусного заболевания Иисусом".

И всё же, в самой системе и вопреки ей появлялись и продолжают появляться хотя небольшим, но постоянным потоком, великие святые. Вопрос в том, появились ли бы они в любом случае, вне зависимости от существования института христианства? Конечно же, появились бы. "Даже сами эти камни смогли бы выкрикнуть" благие вести, принесённые в этот мир Иисусом. Что если бы только любовь Бога и нерасторжимый союз человека с ним, явленный образом Иисуса, были переданы всем народам без вмешательства фальшивой мифологии и представлений о грехе и виновности? Любовь может предложить только себя и может возвысить человека, только если он принимает ее. Вспомните красноречивое высказывание Джила Бэйли о том, что только Распятие может изобразить полное бессилие Бога любви. Что случилось с эти Богом? Куда Он исчез? Обвинение в адрес церкви, которая держала его прибитым к кресту все две тысячи лет, не так уж безосновательно.

Живописцы раннего Возрождения открыли закон перспективы в искусстве и тем самым изменили перспективу самого человека. Образ невинной любви к Богу — образ, принесённый в жертву закону и культуре, — вызвал бы медленную, но верную перемену в человеческом восприятии, что он и сделал, в любом случае, заменив тени, наведенные на плетень, религиозными институтами и проповедниками. Создатель и созданное обрели новое имя и облик в Иисусе и его Отце. Скачок в развитии был совершен для победы.

Мы не нуждаемся в церкви, под каким бы именем она ни представала. Человечеству не нужно обвинение в грехе и продажное отпущение его, колоссальный банковский счет церкви и её недвижимость, законники и лоббисты, политические игры и реклама, радио и телевизионные станции.

Человечество действительно нуждается в постоянном притоке самоотверженных людей, в особенности женщин, которых церковь дала нам вопреки её желанию. Люди вроде Пилигрима Мира просто претворяют в жизнь пример истинного служения Евангелию. Они появляются постоянно и неожиданно, всегда на краю, всегда под подозрением у уважаемых и власть предержащих церковников. Вторые пришествия местного масштаба случаются по всему земному шару.

Между сердцем и разумом нет посредников, только защитные преграды, страхи и сомнения, как ясно показал Пилигрим Мира. Так что нам также стоит воспользоваться шансом, тихо и без шумихи, не для публичного откровения, но в глубине сердца. Нам необходимо совершить скачок и отбросить в сторону защиту, суждения и исполненную благоговения страсть к предсказаниям и контролю, отвратительную потребность в самооправдании без малейшей мысли о будущем. Это и есть то простое, личное действие, которое нам предлагает совершить Евангелие — поднять Крест. "Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко" (Евангелие от Матфея 11:29–30).