Битва цивилизаций: секрет победы

История мировой культуры есть история конкуренции и борьбы цивилизаций, каждая из которых прочно ассоциируется с той или иной расой, суперэтносом или этносом.

Наиболее наглядным и близким нам по времени воплощения этот тезис становится, когда мы берем в рассмотрение судьбу великих цивилизаций (мегацивилизаций), таких как Западноевропейская, Китайская или Исламская. При этом будем, опять-таки, иметь в виду, что сравниваются не географические или конфессиональные системы, а культуры расы (Западная Европа), этноса (Китай) и этнического конгломерата (мир ислама). То есть биосоциальные космосы.

Не секрет, что примерно до XVI века цивилизационное первенство в мире прочно держали китайцы. И в миропонимании, и в проникновении в тайны природы, и в познании законов гармонии, красоты, и в технологиях производства и быта. Ими были изобретены фарфор, бумага (в том числе туалетная), печатная книга и гравюра, шелк, порох, ракеты, бильярд, сейсмограф, компас, румпель, многоярусная мачта, ткацкий станок, плуг, передовые агротехники, чугун, висячие мосты, бумажные деньги, спички и множество других необходимейших для человечества вещей, жизнь без которых непредставима. Китайская доогнестрельная артиллерия и осадная техника поражают воображение. Секреты обработки камня (в т. ч. твердейшего нефрита) и слоновой кости — уму непостижимые. Достижения китайцев в области мысли эстетической, философской, политической, военной, медицинской удивляли всех даже в том очень дозированном виде, в каком китайцы позволяли себя узнавать некитайцам. Импульсы китайского национального гения, проникая до отдаленнейших мест планеты, зачастую воспринимались как чудо, всюду будили восхищение, обожание, стремление приобретать, коллекционировать и подражать.

Весь остальной мир тщетно пытался проникнуть в китайские секреты, тщился подделывать их технологии. Так, к примеру, мастера фаянсовой посуды в Персии, Нидерландах или Германии вплоть до конца XVIII века, а местами и позднее, копировали формы китайских керамических ваз, блюд, мисок и тарелок, украшая их орнаментом в китайском стиле, но… достичь высоты первообразцов так и не могли.

Интересно, что китайцам подражали в том числе и другие азиаты — японцы, корейцы, вьетнамцы, монголы. Как и европейцы, они пытались догнать далеко ушедшую вперед цивилизацию Китая, но тоже не могли. Те же японцы, к примеру, буквально всеми видами искусства обязаны великому континентальному соседу, даже такой традиционной для японцев отраслью, как нэцке, своего рода визитной карточкой нации. Но на поверку даже самое слово «нэцке» означает в переводе — «китайская вещь». Китайская культура была не расовой, как европейская, а сугубо национальной, этнической. Китай всегда оставался самодостаточной вещью в себе, страной чудес.

Цена китайских артефактов была порой непомерно высока. Известно, например, что Людовик Четырнадцатый выменял у курфюрста Саксонии Августа Сильного «фарфоровый кабинет» из примерно 300 предметов (мне довелось его лицезреть на выставке в Национальном музее керамики в Севре) за два полка вооруженных драгун, которыми Август мог распорядиться как угодно: бросить в бой, использовать в охране и т. д. То есть, по сути, один европейский властитель расплатился с другим за хрупкие китайские предметы человеческой кровью, жизнями подданных.

На втором месте по уровню цивилизации стоял в средние века мусульманский мир. Медицина и фармацевтика, астрономия и оккультные науки, навигация и приборостроение, математика, химия и алхимия, каллиграфия, керамика (кроме фарфора), стекло, кожевенные изделия, ковроткачество и вообще текстиль (кроме шелка), ювелирное искусство и кулинария были прославлены по заслугам. Высочайшего класса достигла обработка металла (к примеру — «наследье бранного Востока», знаменитые булаты, секрет которых был разгадан только в России, но… уже в XIX веке) и т. д. Все это в изобилии текло на рынки Европы. Музей исламской науки и техники в Стамбуле лишь в малой степени отражает влияние мусульманской цивилизации на европейские страны, которые были поражены ею еще во времена первых крестовых походов. В IX–XIV веках европейцы были порядочными дикарями по сравнению с утонченной и высокоумной — высокотехнологичной и наукоемкой, как сказали бы теперь, — культурой Ближнего Востока. Искусство жить (собственно, цивилизация) у народов ислама стояло на порядки выше, чем в Европе и лишь частично могло быть усвоено завистливым Западом.

Но начиная с XVI века все меняется. Западная Европа стремительно вырывается в колонновожатые прогресса и, хотя еще в XVIII веке Китай производил примерно треть мирового промышленного продукта, но цивилизационное лидерство к этому времени уже прочно перешло к людям Запада и остается у них до сих пор. Теперь уже весь прочий мир завидует европейцам (в том числе создавшим США), дивится их чудесам и стремится перенимать у них новое.

Что же касается Китая и исламского Востока, то впечатление такое, что жизнь в Китае приостанавливается уже к концу XVIII столетия, китайцы перестают радовать и изумлять мир необыкновенными достижениями в науке, технике и искусстве. А мусульманская цивилизация в лице необъятной, поглотившей даже арабов, Османской империи и маргинализирующейся Персии просто замирает и даже начинает загнивать, откровенно капитулируя перед натиском европейских идей и технических прорывов[4].

Очень скоро, уже в XVIII–XIX веках, безусловное преимущество европейцев выразилось в серии ярких военных побед над Китаем и миром ислама, апофеозом чего явилось завоевание Северной Африки Наполеоном, Кавказа и Закавказья — Россией, могольской Индии — Англией и победы Англии и Франции над Китаем в т. н. опиумных войнах. Причем очень и очень заметную роль тут сыграла Россия, сумевшая вовремя модернизироваться, приобщиться к преимуществам и — главное! — к духу европейской цивилизации и нанести ряд сокрушительных поражений Турции и Персии, а у Китая без войны, но совершенно безнаказанно отхватить огромные территории, воспользовавшись его бедственным положением в ходе опиумных войн.

К числу глобальных побед европейцев я отношу также открытие и завоевание обеих Америк, что явилось яркой демонстрацией их цивилизационного преимущества. Всем остальным это оказалось не по силам[5]. Отнесение краснокожих американоидов к монголоидной расе, подтвержденное сегодня антропологическими и генетическими исследованиями, придает этому факту дополнительный оттенок.

Прошло уже два века, но даже сегодня Китай пока еще явно работает в догоняющем режиме, а мусульмане всего мира и вовсе ничем не радуют международное сообщество в плане новых технологий и индустриальных чудес. Никто не ищет ни самолетов, ни автомобилей, ни бытовой техники, ни электроники, ни вооружений арабского, персидского и т. д. производства. Никто даже не ждет от них новых чудесных ноу-хау. Страны ислама во многом живут традиционными промыслами, как столетия тому назад, в них царит тишина прочного застоя.

Переломный момент — XV–XVI века. Нельзя не озадачиться вопросом: что же случилось в эту эпоху и как получилось, что Европа так быстро, так очевидно и так надолго выиграла битву цивилизаций — конкурентную борьбу с противниками, имевшими казалось бы, все преимущества?

Секрет этот раскрывает история печатной книги.

Книгопечатание и прогресс

Лидерство цивилизаций обусловливается лидерством в сфере производства и передачи информации. Все остальные достижения — вторичны и зависят именно от указанного фактора.

Сегодня это может показаться банальностью. Но понимание данной простой истины утверждается ходом истории по мере того, как возникают очевидные преимущества у тех, кто точнее, быстрее, шире и дальше распространяет информацию, важную для понимания мира и человека.

Теоретически, уже изобретение письменности надо бы считать первой информационной революцией в истории антропосферы, далеко продвинувшей вперед свершившие ее народы. Однако владение письмом, при всей очевидной прогрессивности, еще не гарантировало этим этносам ни определяющих цивилизационных прорывов, ни глобального лидерства, ни исторического долголетия, ни даже элементарного выживания. Об этом свидетельствует судьба вымерших, исчезнувших народов, имевших когда-то свое письмо. Так, без следа исчезли самые первые изобретатели письма, еще пиктографического, 5500 лет до н. э. населявшие Балканы (Тэртэрийские надписи, т. н. культура Винча), а равно канувшие в вечность протошумеры, оставившие нам самые древние письменные документы (ок. 3300 г. до н. э., город-государство Урук на территории современного Южного Ирака) или ольмеки Центральной Америки (следы их так и не расшифрованной письменности восходят к 2000 г. до н. э.). Изобретение самого древнего из известных алфавитов (ок. 3100 г. до н. э.) не спасло Хараппскую цивилизацию дравидов Индостана, которых завоеватели-арийцы обратили в низшую из каст, чей долг служить всем остальным и не приобретать ни знания, ни состояния. Точно такая же судьба, по сути, ожидала народ инков, создавших империю и изобретших узелковое письмо еще ок. 2500 г. до н. э., но в итоге пропавших в испанском рабстве. Искусство письма не предотвратило и гибели древних троянцев, унаследовавших его, по-видимому, у критян несколько позднее 1800 г. до н. э. И т. д., и т. п.

Две причины сразу приходят на ум, чтобы объяснить эту относительную недостаточность допечатной книги и документа.

Во-первых, была проблема носителя информации: скажем, древнегреческая документация высекалась на каменных тесаных плитах, что создавало трудности изготовления, хранения и использования расписок, договоров и т. д. Тяжело и неудобно было носить и хранить также книги из глиняных табличек. Переход на папирус, пергамент и бумагу породил новую проблему: хрупкость источника. Какие бы невероятные духовные тайны и ценности не хранила, к примеру, Александрийская библиотека, но после пожаров (а библиотека, по легенде, трижды сгорала дотла — при императорах Юлии Цезаре, Аврелиане и халифе Омаре) они оказывались утрачены для людей в своем большинстве навсегда. Трудно даже представить себе, насколько каждый раз оказывалось отброшено назад человеческое сообщество в своем умственном развитии после таких событий. Аналогичный пример дает история монгольского завоевания Древней Руси, погубившего бессчетные русские книжные сокровища и далеко отбросившее наш народ от пути прогресса (подробности впереди), поставившее нас, эталонных европеоидов, вне европейского сообщества.

Во-вторых, письменность у многих народов была привилегированным знанием горстки мудрецов (вариант: жрецов) и не влияла на качество этноса в целом. Уничтожение подобной группы вело к таким же катастрофическим последствиям. К примеру, первый объединитель Китая император Цинь Шихуан-ди велел закопать живьем в землю 460 ученых, а вдобавок в 213 году до н. э. еще и сжег все книги в государстве, за исключением сельскохозяйственных, медицинских и гадательных (уцелели также книги из императорского собрания и хроники циньских правителей). Духовный ущерб не подлежит учету. Надо ли удивляться, что через три года после его смерти вся семья императора была истреблена, а империя распалась.

Иную картину открывает нам история народов, сподобившихся использовать печатную книгу. Тут преимущества, из которых непрерывная преемственность информации и формирование образованного сословия (интеллигенции) — наиглавные, очевидны и неоспоримы.

Проиллюстрирую этот важный тезис.

Ниже дается краткий сравнительный очерк истории книгопечатания в Китае, исламском мире и в Европе (отдельно выделяется история книгопечатания в России). Ибо этот материал продемонстрирует сказанное как нельзя нагляднее на примере весьма длительной эпохи, когда электрический сигнал еще не был изобретен и книга была главным средством хранения, интерпретации и распространения информации.

Как и многое самое лучшее и нужное для человека, книгопечатание изобрели китайцы. Их преимущественное положение в мире очень долго обеспечивалось, в первую очередь, именно этим обстоятельством. Но данное величайшее изобретение требовало предварительно других открытий, которые также все были сделаны китайцами. Прежде всего, надо было придумать бумагу и печатный стан.

Бумага

Изобретению книгопечатания предшествовало изобретение бумаги, родина которой, бесспорно, есть Китай. Ни относительно хрупкий и недолговечный папирус, ни стойкий к воздействию времени, но требующий весьма сложной, малопроизводительной выработки пергамент, ни какие-либо иные носители не могли конкурировать с бумагой как идеальным материалом для книгоиздания на все времена. Невозможно переоценить роль бумаги в истории человеческих сообществ.

Датировка китайского изобретения внушает почтение едва ли не суеверное. В 1957 году в пещере Баодяо на севере Китая обнаружили гробницу. В ней лежали обрывки бумаги, которую датировали примерно II веком до н. э., возрастом более 2000 лет назад! Бумага, по всей вероятности, была сделана из пенькового тряпья и использовалась для упаковки бронзовых зеркал.

До этих раскопок считалось, что бумага была изобретена несколько позже придворным евнухом империи Восточная Хань Цай Лунем, который в 105 году н. э. подал прошение императору (своего рода патент) об использовании способа изготовления бумаги. Бумага, изготовленная по нему, хотя делалась из лыка или пеньки, была уже куда лучшего качества, она годилась для письма. Хорошо впитывающая тушь, она сразу была высоко оценена мастерами каллиграфии и живописи. Изобретение быстро стало очень востребованным, ибо письмена, наносившиеся когда-то в древности на черепаховых панцирях и бычьих лопатках, во времена Цай Луня писались уже на шелке и бамбуковых дощечках; но шелк был слишком дорог, а бамбуковые дщицы слишком громоздки и тяжелы.

Важно отметить, что именно во втором веке нашей эры в греческом городе Пергаме европейцы начали вырабатывать материал, который заменит папирус и станет на тринадцать веков основным носителем информации в Европе и России: пергамент. То есть, стартовый момент для европейцев и китайцев, когда нужно было решать задачу создания нового носителя информации, наступил в одно и то же время. Но никакого сравнения европейское изобретение с китайским, конечно, не выдерживает, хотя сделаны они одновременно. Что и определило дальнейший отрыв Китая и его роль глобального лидера в науке, технике и гуманитарной сфере.

В III веке бумага в Китае уже получила повсеместное распространение и вытеснила все другие материалы, используемые для письма. Древнейший в мире образец рукописной бумажной книги, известный на сегодня, — это буддистская сутра «Пиюй цзин», датируемая серединой указанного века.

Процесс производства бумаги был трудоемким и длительным. Как говорилось в народе: «Клочок бумаги нелегок — прошел через 72 руки». Но китайцев это никогда не останавливало.

Сырьем для бумаги первоначально служили шелковые обрезки, отходы коконов шелкопряда, обрывки старых рыболовных сетей, кора тутового дерева, китайская крапива («бомберия белоснежная»), водоросли и наконец — уже как основной материал — хлопок. Со временем появились и изысканные сорта бумаги, например, ароматная бумага из сандаловой коры. Или: в IX в. куртуазный поэт Сюэ Тао придумал особую розоватую бумагу малого формата специально для записи стихов, популярную в течение нескольких столетий. Ее делали из коры гибискуса (каркаде) в смеси с измельченными лепестками его же цветов. С X века писчую бумагу стали изготавливать даже из бамбука: срезанные весной ветви долго вымачивали в воде, после чего кору отделяли от волокон, смешивали древесину с известью и полученную массу высушивали. С бамбуком конкурировало волокно медленнорастущей ротанговой пальмы. В 986 г. один китайский ученый (его бы ныне сочли экологом) ехидно писал: плохие писатели убивают ротанговые рощи.

Рисовая или пшеничная солома использовалась для приготовления бумаги для весьма разнообразных бытовых нужд. К примеру, при погребении умершего сжигались бумажные изображения лошадей в полном снаряжении, верблюдов, слуг, оружия и денег, поскольку все это символизировало богатство покойного. С самого первого употребления бумага широко использовалась для упаковки, а также в огромном количестве шла на изготовление жертвенных денег, гравюр и народных лубков, талисманов, бумажных змеев, фонарей, зонтиков, вееров, ширм, матрасов и одеял, визитных карточек и игральных карт и пр. Прорезные фигуры и орнаменты из бумаги (силуэты) с V–VI вв. образовали род национального искусства. Бумагой заклеивали окна в домах, ее использовали для обклейки стен как обои.

С давних пор в Китае — к вопросу о культуре быта! — широко использовалась и туалетная бумага. Сохранилось письмо VI в., в котором ученый Ян Чжитуй интеллигентно уговаривает своих домашних: «Я просил бы не использовать для туалетных нужд бумагу, на которой начертаны имена мудрецов».

В итоге в средневековом Китае сложилась огромная бумажная индустрия. При династии Мин (1368–1644) одно лишь Ведомство общественных работ расходовало 315 тыс. листов бумаги ежегодно; торговые же управления империи ежегодно потребляли полтора миллиона листов бумаги. В 1393 г. для нужд императорского двора было заказано 750 тыс. листов туалетной бумаги высшего качества форматом с газетный лист. Вошли в употребление даже бумажные доспехи для воинов (папье-маше). Производство пергамента в Европе даже отдаленно не приближалось к подобным масштабам, оно попросту несопоставимо с ними.

Вскоре после изобретения китайская бумага, производство которой было засекречено, широко распространилась по всему Востоку и Юго-Востоку. Во II веке новой эры она достигла Кореи, в III веке Японии, тогда же впервые попала в Центральную Азию, в VII веке в Индию. Однако секреты изготовления бумаги оказались известны в Корее и Японии только в начале VII.

Первым эстафету бумажного производства за пределами Дальнего Востока принял Ближний Восток. Это произошло благодаря военному столкновению арабов с китайцами в VIII веке. Стремительно набиравшая силу пассионарная империя ислама — арабский халифат Аббасидов — столкнулся с мощью китайской империи Тан, вознамерившейся расширить свои владения в Средней Азии. В 749 году китайский полководец Гао Сяньчжи взял Ташкент; угроза нависла над Таразом и Самаркандом, резиденцией наместника халифа Абу Муслима. В 751 году произошло решающее сражение — Таласская битва, в котором арабам удалось победить китайцев (тем предательски ударили в спину вассалы — жаждавшие суверенитета карлуки).

Среди множества захваченных пленников оказались мастера бумажного дела, которые не только передали свое знание арабам, но и усовершенствовали технологии, так что «исамаркандская бумага» признавалась лучшей в мире. Вскоре, в эпоху правления Гарун-аль-Рашида, в 794 году была построена бумажная фабрика в Багдаде, который с 762 года стал новой столицей халифата.

Арабы изобрели свои ноу-хау, научились делать мелованную бумагу, научились ее лощить и т. д. Вместо сырого льна, который в то время преимущественно использовался в Китае, в переработку находчиво пустили тряпки. Это было важное нововведение: с этих пор и до ХХ века тряпичное сырье стало основой основ бумагоделания.

Теперь уже арабы считались хранителями главных секретов производства, став основными поставщиками бумаги в Европу.

Это привилегированное положение нарушилось только через 400 лет, в XII веке, когда около 1150 года бумагу начали делать испанцы, переняв технологию у мавров. В 1154 году бумага появилась в Италии; в 1250 — во Франции. В 1300 году бумагу начала изготавливать Венгрия, в 1390 году — Германия, в 1494 году — Англия, в 1586 году — Голландия, в 1698 году — Швеция.

Поскольку сырье для бумаги размалывали на «бумажных мельницах», их ставили на реках. Первые мельницы: в Италии (1276, Фабриано), во Франции (1348, Труа), в Германии (1390, Нюрнберг), в Англии (1494, Стивенедж), в Голландии, Норвегии, Дании — в 60-х годах XVI века, в Польше в 1493 году, в Чехии — в 1499 году.

Россия — далеко не первая, хотя и не последняя из крупных стран Европы, начавшая делать собственную бумагу. Но использовать для письма этот материал она начала еще в XIV веке, привозя его первоначально с Востока, а затем из Западной Европы. При Иване Грозном в 1565 году близ Москвы была построена первая бумажная мельница. Она действовала недолго, но сохранилась купчая грамота 1576 года, из которой следует, что в 30 верстах от Москвы, на реке Уче, работала еще одна бумажная мельница, принадлежавшая помещику Федору Савинову. В XVII веке в стране уже работало 5 бумагоделательных предприятий, а в XVIII веке — 52[6], что позволило, например, согласно «Ведомостям о вывозимых за море российских товарах» за 1766 год, вывезти писчую, оберточную и крашеную русскую бумагу через 16 таможен в Германию, Польшу, Швецию и другие страны. Русские переимчивы и быстро учатся.

Печатный стан

Вновь китайский гений выказал свое очевидное преимущество.

Понятно, впрочем, что такой превосходный материал, как бумага, стал наилучшей предпосылкой для избрания и утверждения самого принципа печати. И оно не замедлило явиться в виде обрезной гравюры на дереве (разновидность ксилографии).

Технически такая печать есть искусство штампа (штемпеля) и относится к т. н. высокой печати, когда изображение не заглубляется в фон, как при глубокой печати, а напротив, выпукло выделяется из него. Материалом может служить камень, дерево (в наши дни линолеум, пластик и пр.) — все, что доступно долоту, стамеске и ножу резчика. Особенность технологии изготовления в том, что вырезать надо зеркально перевернутое изображение, чтобы при оттискивании печатной формы на бумаге (шелке, пробке, коре, воске, сургуче или любом ином носителе) отразилось правильное соотношение «левое — правое».

Высокая печать развивалась долго. Именно в этой технике исполнялись в Китае каменные клейма и печати, являвшиеся как бы факсимильной подписью официальных лиц на документах или художников на произведениях искусства. Личная печать нередко заменяет у дальневосточных народов подпись владельца даже и в наше время. Вырезание каменных печатей уже в отдаленнейшие эпохи было разновидностью искусства, навершие печатей украшались изображениями львов «Фо», драконов, божеств и т. п.

Известны не только каменные, но и деревянные печати. К примеру, уже в эпоху Хань (III в. до н. э. — III в. н. э.) именно так изготавливались т. н. «печати богов» с текстами заклинаний на них (оттиски использовались в качестве амулетов). Они-то и предвосхитили появление досок, с которых китайцы начали оттискивать первые в мире печатные книги. Таким образом, путь от древнейших надписей на черепаховых панцирях до изобретения печати занял у китайцев примерно 6000 лет. Европейцы двигались быстрее, у них — от изобретения алфавита, вначале финикийского, ок. XIII в. до н. э., а от него производного греческого (ок. 800 г. до н. э.), затем этрусского (ок. 700 г. до н. э.) и, наконец, латинского (ок. 400 г. до н. э.) и до печати листовок и блокбухов — этот путь занял более 2700 лет.

В начале процесса бралась соответствующего формата гладко отшлифованная доска продольного распила из дерева, обладавшего одновременно твердостью и вязкостью, чтобы изображение на ней не крошилось, было износостойким. Например, из магнолии, яблони, груши. Каллиграф быстро наносил текст, а если нужно — то и картинку на бумагу и, пока не до конца просохла тушь, накладывал лист на доску и прижимал; иероглифы при этом зеркально отпечатывались на дереве. Текст традиционно заключался в рамку. После чего гравер ножом и стамесочками выбирал из доски пространство между штрихами, и изображение становилось выпуклым. Такая печатная форма называется клише. На него накатывали краску и снова прижимали бумажный лист, на сей раз чистый, притирали его гладилкой или прибивали мягкой щеткой. Получался отпечаток, который можно было получать тем же манером раз за разом, пока доска не обветшает и не раскрошится.

По свидетельству итальянского путешественника Маттео Риччи, в эпоху Мин (1368–1644) опытный печатник мог отпечатать в день 1500 двухстраничных листов. Затем листы складывали пополам чистой стороной внутрь и так переплетали. Классический вид китайской печатной книги сложился к XVI в.; она выглядела как прошитая тетрадь двойных страниц, сверху наклеивалась обложка из толстой цветной (обычно черной или синей) бумаги. Многотомные издания вкладывались в папку с застежками.

Основное преимущество такой технологии, незаменимое в глазах китайцев, состояло в том, что она передавала любые особенности рукописи, авторского текста, все богатство мысли, запечатленной в иероглифах. О том, насколько это важно для китайцев и почему, я скажу ниже. Но диалектика такова, что именно это важнейшее преимущество китайской ксилографической книги стало главным препятствием к ее развитию.

Сравнительная хронология книгоиздания

Наиболее ранние образцы китайской печатной книги, появившейся, по некоторым данным, уже в конце VI века (581 г. н. э.), до нас не дошли, хотя предполагается, что таковые были. Первые упоминания о печатании текстов относятся к VII веку; принято считать, что книга возникла в буддийских монастырях династии Тан (618–907). Таким образом, в книгопечатании китайцы обогнали европейцев почти на 750 лет, русских — почти на тысячу (подробности впереди).

Древнейшие сохранившиеся образцы печатных книг датируются началом VIII века. Так, в 1966 г. в юго-восточной Корее был найден миниатюрный свиток шириной около 5 см, отпечатанный с двенадцати ксилографических клише. Это самый древний из известных нам печатных текстов. Его китайское происхождение несомненно. Это буддийская сутра, переведенная с санскрита на китайский язык монахом из Чаньани (нынешний Сиань). Особенности архитектуры храма, где найдено это сокровище, а также начертание некоторых иероглифов позволяют датировать находку именно указанным временем.

Опыт был очень быстро перенят японцами, великими интерпретаторами чужих изобретений. По приказу японской императрицы Сётоку в 764 году «вышло в свет миллионным тиражом» издание коротких молитв из этой же сутры в виде миниатюрных свитков. Это издание, несколько экземпляров которого сохранилось до наших дней, выполнено по китайским технологиям.

Около 725 года в Китае выпущена первая в мире газета «Ди-бао» («Вестник»), отпечатанная тем же способом на бумаге с деревянных досок.

Для сравнения: в Европе первые газеты издаются немцами в 1609 году в городе Страсбурге (листок с новостями из Кельна, Антверпена, Рима, Венеции, Вены и Праги начинался словами «Relation: Aller Furnemmen») и одновременно в Аугсбурге («Avisa Relation oder Zeitung»). В России первая газета «Ведомости» издавалась по указу Петра Первого с 1703 года. Таков был без малого тысячелетний разрыв в информационном развитии Китая и Европы.

В 1900 году в «Пещере тысячи будд» в Дунхуане (Западный Китай) был обнаружен первый полостью сохранившийся образец настоящей, полной печатной книги — «Алмазная сутра» (свиток длиной пять метров). Она была изготовлена в 868 году н. э.; в ней, в частности, сообщается, что вырезал ее мастер Ван Чи и напечатал «ради поминовения усопших родителей своих». Фронтиспис книги изображает Будду и одного из его учеников.

В IX веке ксилографические книги становятся не только самым быстрым, но и самым дешевым способом распространения информации.

В годы династии Сун (960-1279), пришедшей на смену бурным десятилетиям династических кризисов, печатная книга уже повсеместно бытует в Китае (благоприятно сказались годы замирения и отсутствие государственной цензуры). К концу династии только в двух (!) провинциях Чжэцзян и Фуцзянь действовали свыше ста (!) семейных издательств.

По подсчетам историков-специалистов, вплоть до 1700 г. тексты на китайском языке превалировали в мировой печатной продукции. Вряд ли кто-то их мог прочесть, кроме самих китайцев и высокообразованных кругов дальневосточных народов. Вся информация замыкалась в границах одной цивилизации. Но что из того? Ведь нельзя не признать, что прочное первенствование Китая в сфере высоких технологий средневековья, включая политические и военные, в свете приведенных данных более чем объяснимо.

Никаких принципиальных изменений китайская книга не претерпела от своего изобретения и вплоть до начала ХХ века, технология ее изготовления оставалась неизменной в веках. Разве что с XVII века китайские печатники освоили технику цветной гравюры, но в технике все той же ксилографии.

Между тем, попытки модернизировать китайское книгоиздание предпринимались не раз. Успеха они не имели, но рассказать о них необходимо.

Речь идет, в первую очередь, о попытке печати книг не с единой матрицы, а набором подвижных литер, как это много веков спустя стали делать европейцы. Об этом нам рассказывает всего лишь один источник: китайский историк XI века Шэнь Го.

Согласно его рассказу, первый наборный шрифт в Китае около 1050 года изобрел его современник, мастер Пи Шэн. Он был кузнецом, но придумал керамические литеры, которые изготавливались из глины (изображение иероглифа на них выдавливалось палочкой), а затем обжигались на огне. Пи Шэн закреплял их составом из смолы и воска на железной пластине (матрице), с которой и производил печать. Для удобства наборщика была создана и наборная касса в виде большой вращающейся тарели, где по кругу в определенном порядке располагались все необходимые иероглифы. Шэнь Го указывает: «Если нужно отпечатать две-три копии, этот способ весьма затруднителен. Однако с его помощью можно очень быстро получить сотни и даже тысячи копий».

Это все, что мы знаем о талантливом изобретателе. До наших дней не сохранилось ни одной книги, им напечатанной. Но, видимо, сам принцип наборной печати крепко запал в инженерные умы. Попытки его использовать еще не раз возникали, только теперь уже вместо глиняных в дело пошли бронзовые литеры, более износостойкие.

Придуманные, как обычно, в Китае, они прошли испытания по близлежащим культурным странам и кое-где прижились. Дело в том, что в той же Корее письмо было не только иероглифическим, но и алфавитным. Корейский император Се Джонг еще в 1420 году ввел новый алфавит из всего лишь 24 знаков, что сделало наборное печатание легким и, главное, целесообразным. Сохранились бронзовые литеры, изготовленные в XV столетии в Корее, как и книги, там же и тогда же отпечатанные с помощью именно таких литер. Подобные попытки делались в Тибете, Монголии, Японии. Они продолжались вплоть до ХХ века.

А вот китайцы такой переход не осуществили. Хотя в книге Ван Чжэна «Нун шу», впервые изданной в 1314 г. (последнее издание 1617), есть даже специальная глава «Книгопечатание подвижным шрифтом», это величайшее изобретение осталось невостребованным. Близок локоть, а не укусишь, как говорится.

Была и другая попытка модифицировать китайское книгопечатание. В XVII веке миссионеры-иезуиты попытались внедрить печать книжных страниц с цельногравированных медных досок (глубокая печать). Однако этот способ не проще ксилографического, он не сулил никакой революции в издательском деле, и китайцы не сочли нужным ради него ломать национальную традицию. Наверное, это и было правильно.

Но что касается наборного шрифта, то именно этот фактор сыграл решающую роль в гонке цивилизаций, обусловив прорыв Европы и отставание всего остального мира. Хотя придумали его, как мы видим, все те же китайцы и опять с большим (четырехсотлетним) опережением, но пользоваться своим изобретением не смогли. Невозможность для китайцев следовать принципу подвижного шрифта имела для них роковые последствия. Расскажу об этом подробнее.

Когда и как европейцы догнали китайцев

В средневековой Западной Европе долгое время царил манускрипт: книга, написанная и иллюстрированная от руки и существующая в одном-единственном экземпляре. Манускрипты создавались, как правило, каждый только одним писцом-каллиграфом, чтобы избежать стилистического разнобоя. Он же обычно выступал и как художник-иллюстратор, хотя иногда приглашались и знаменитые мастера миниатюры. Более-менее поточное производство таких книг, писавшихся большей частью на долговечном пергаменте (хотя для книг попроще и подешевле использовалась и бумага), было налажено в скрипториях при монастырях, а также при императорских и королевских дворах, но не ниже того, поскольку неграмотность была нередким явлением даже для самых высокопоставленных персон.

Пятнадцатый век — Высокое Средневековье — поворотный момент в истории европейской культуры. К этому времени рост университетов в ХI-ХIV веках, а с ним и неуклонное увеличение численности средневековой интелигенции (подробности впереди), а также развитие науки, ремесла и торговли, мода на богословские прения в разных слоях населения — все это обеспечивало рост городской грамотности, потребность в чтении, в книге. А многочисленные антифеодальные еретические движения, сопровождавшиеся распространением рукописных проповедей, листовок и отреченных книг, обусловили читательские потребности крестьян. В результате всего этого относительно широкие слои населения устремляются к овладению культурными ценностями.

Производство манускриптов было процессом долгим, трудоемким и дорогим, цена на подобные рукописи была неподъемна для средней руки горожанина или зажиточного крестьянина. Но самое главное — такие книги были нетиражными. При изумительных художественных достоинствах многих, каждая находилась в одном-единственном экземпляре. А время уже требовало гораздо большего. Спрос, как положено, родил предложение.

Изготовление наиболее ранних тиражированных изданий в Европе ученые относят к первой четверти XV века (отставание от Китая примерно на 850–900 лет). Это так называемые «блокбухи», или ксилографические книги, которые сшивались из цельногравированных листов. Технология создания подобных книг описана выше, но есть два различия. Европейцы не пользовались тушью. Поэтому доски для гравирования после шлифования забеливались (грунтовались) и линовались; по грунту наносился текст и изображение в зеркальном виде. После чего мастер брал нож и стамески и дальше все делал точно так же, как китайские печатники, вырезая матрицу высокой печати (клише). Бумага от притискивания к гравированной доске становилась рельефной, неровной. С обратной стороны на таких листах печатать было уже нельзя, поэтому они в блокбухах двойные, склеенные (в китайских книгах лист просто складывали пополам, считая проклейку излишней).

Еще прежде, чем люди додумались сшивать подобные листы в книги, они существовали отдельно — в виде игральных и географических карт, народных картинок, индульгенций, календарей, молитв с изображением святых и т. п. В числе первых таких листов, где изображение сопровождается вырезанным на той же доске текстом, обычно называют ксилографию «Святой Христофор» 1423 года; у ног святого — две строки отпущения грехов.

Из сохранившихся до наших дней блокбухов самым ранним принято считать «Апокалипсис», изготовленный в Нидерландах около 1420 года. Его иллюстрации — по две на каждой странице — отличаются выразительностью и мастерством исполнения.

Для средневекового читателя манускриптов была характерна высокая требовательность к внешнему виду книги, утонченный эстетизм. Поэтому блокбухам, а затем и инкунабулам[7] приходилось поначалу выдерживать нелегкую конкуренцию с рукописями. Богатые меценаты-библиофилы, стремясь заполучить редкую рукодельную книгу, долгое время пренебрежительно относились к печатной. Современник в характерных выражениях описывал библиотеку герцога Федериго да Урбино: «Каждая книга в библиотеке герцога неповторимо прекрасна, написана от руки на пергаменте и украшена миниатюрами. Нет ни одной печатной книги в его собрании. Герцог устыдился бы чего-либо подобного».

Надо заметить, что традиции европейской каллиграфии, преемственные еще от Древнего Рима, были чрезвычайно высоки. Красота и разнообразие почерков[8], безупречная аккуратность, изощренное искусство композиции рукописной страницы (заполнение шло, как правило, в две колонки, но бывали и фигурные построения шрифта, использовались приемы обтекания текстом изображений, абзацы, колофоны, невероятной красоты инициалы, бордюры и т. п.) приятно радуют глаз. Мастерство европейских каллиграфов хорошо заметно при сравнении книг романского периода с современными им русскими манускриптами домонгольского времени. В то время, как русские оружейники, ювелиры, камнерезы и т. д. ни в чем не уступали европейцам, в каллиграфии отставание было очень заметным, ведь русские свою традицию творили, начиная примерно с 800 г., почти с нуля. Впрочем, после монгольского ига наше отставание шло уже по всем статьям, как в технике, так и в искусстве, изобразительном и прикладном.

Уже к середине XV века растущая демократизация и массовость книжного дела в Европе привели к снижению эстетических требований, а с ними и художественного уровня изданий. Блокбухи, выпускавшиеся в количестве 60-100 экземпляров, предназначались не для герцогов. Бедный клир, грамотные горожане и крестьяне — вот кто покупал их. Хотя в этом случае издателей больше заботило количество, чем качество, но, следуя традициям создателей манускриптов, они сохраняли в производстве блокбухов расположение текста колонками и почти обязательную раскраску. Иллюстрации, инициалы, бордюры, окаймлявшие текст, печатались в ксилографических книгах с единой доски, одним контуром, без затеняющей штриховки, так, как это делается в современных детских книжках-раскрасках. Впрочем, если миниатюры выполнялись с удивительной тонкостью, то расцвечивание картинок в блокбухах делалось по трафарету и отличалось грубостью и примитивностью в расчете на невзыскательный вкус. Тираж «гнали» уже не художники, а ремесленники, не слишком деликатничая при этом.

Искусство рукописной книги и миниатюры долго не отступало и продолжало сосуществовать не только с блокбухами, но и с инкунабулами. И дольше всего — в Италии и Франции, именно там, где традиции изготовления манускриптов были развиты более, чем где бы то ни было. Взаимное влияние двух способов книгоделания порождало своеобразные гибриды.

Так, мы встречаем «хироксилографии», где серия картинок, отпечатанных с гравированных досок, сопровождалась текстом, написанным от руки (например, «Легенда о Сервации», середина XV века). Очевидно, вырезать на доске текст, да еще и «зеркально», было настоящей каторгой. А вот в манускрипте «Доминиканского часослова» из Британского музея рядом с оригинальной миниатюрой находится оттиснутая и раскрашенная ксилография. Встречаются в рукописях раскрашенные инициалы, в основе которых — оттиск штемпеля.

Напротив, знаменитая 42-строчная Библия Иоганна Гутенберга вся украшена инициалами, выписанными исключительно от руки во всем тираже, хотя текст отпечатан уже наборными литерами. И иллюстрации в ней, в отдельных экземплярах, все имеют свои отличия, поскольку тоже сделаны от руки в традициях миниатюры[9]. И для инициалов, и для иллюстраций в наборе были оставлены специальные пустоты.

Бордюром ручного исполнения, великолепным, с включенными в него красочными портретами, гербами, богатым орнаментом, снабжена «Жизнь Франческо Сфорца», итальянская инкунабула 1490 года. Встречаются французские инкунабулы, где в наборе не только специально оставлялось место для картинок ручной работы, но даже и с гравюрами на дереве, полностью записанными сверху непрозрачными красками по совсем другому рисунку (своеобразный реванш миниатюры). Многие граверы и издатели в свое время занимались раскраской рукописей, например, немец П. Шеффер или французы Верар и Пигуше. Установлено, что с появлением ксилографической иллюстрации не только граверы копировали миниатюристов, но подчас бывало и наоборот.

Большинство иллюстраций — как миниатюры, так и ксилографии в блокбухах и инкунабулах — анонимны. Этого требовал средневековый этикет (как и в русской иконе, например). Одно из первых дошедших до нас имен — Эрхард Ройвих, иллюстрировавший гравюрами на дереве в 1486 году «Путешествие в святую землю» Брейденбаха.

Репертуар[10] блокбухов невелик. Это — «Зерцало человеческого спасения», «Песнь песней», обращенная почему-то не к ветхозаветной Суламифи, а к деве Марии, «Искусство умирать», «Пляска смерти», «Десять заповедей» и некоторые другие. Они издавались в различных вариантах много раз, главным образом в Германии и Нидерландах. Это в основном все книги духовного учительного плана, весьма благочестивые. Душеспасительные рассуждения оживают в них лишь благодаря наивным, но выразительным картинкам, изображающим порой мученичества, резню, казни и тому подобное.

Каково происхождение ксилографических книг? Как додумалась до них Европа?

Европейская ксилография, в отличие от китайской, родилась не от искусства резных печатей, а от изготовления игральных карт с XIII века и досок-набоек (клише) для текстильного производства, с помощью которых рисунок наносился на ткань в еще более ранние времена. Переход от ткани к бумаге совершился легко.

Гипотеза о том, что образцами послужили ксилографические книги Дальнего Востока, маловероятна, поскольку не имелось никакой почвы для их хождения среди европеоидов, не владевших китайским языком. А на мусульманском Востоке таких образцов для подражания просто не было, там прочно и надолго воцарилась каллиграфия. Поэтому европейскую ксилографическую книгу приходится считать оригинальным изобретением, только чрезвычайно запоздалым, по сравнению с Китаем. Пусть через девятьсот лет после китайцев, но европейцы все же доразвились до этого сами.

Зато потом вскоре взяли реванш сразу за все, всерьез и надолго.

Козырной туз Европы, или Триумф набора

Смертельный удар блокбухам нанесло изобретение подвижного шрифта немецким титаном инженерной мысли Иоганном Гутенбергом. Но куда страшнее это изменившее мир изобретение обернулось для цивилизационных лидеров антропосферы с Дальнего и Ближнего Востока. На данном поворотном моменте всемирной истории надо остановиться подробнее.

Все европейские языки — алфавитные. Любое слово, любой оттенок мысли свободно излагается с помощью сравнительно небольшого количества букв, имеющих сравнительно простое начертание. Каждую из которых можно изготовить в виде литеры в потребном количестве, после чего выложить на матрице в любой комбинации. Гутенберг предвосхитил принцип детского конструктора: вынул одну деталь, заменил другой; рассыпал одну фигуру из конструктора — тут же построил другую. Собрал, разобрал, собрал снова… Легко и просто.

Этот способ лучше всего соответствует алфавитным европейским языкам. Помимо прочих удобств, он позволял легко осуществлять корректуру, исправлять и заменять хоть целую страницу.

Теперь уже не надо было резчикам корпеть над каждой страничкой, вырезая ее на доске, да еще зеркально. Набор позволял во много раз ускорить процесс. Всякую книгу стало возможно быстро набрать, отпечатать, потом рассыпать набор обратно по кассе и вновь набрать из нее другую, вместо того, чтобы каждый раз резать целую страницу или весь текст заново. После чего, если возникла потребность в переиздании, вновь быстро набрать и издать ту же книгу. И т. д.

Комбинирование литер разного кегля (размера) и начертания давало простор для изощреннейшего макетирования, причем гравированные иллюстрации, по-прежнему изготавлившиеся на досках высокой печати, легко вставлялись в текст в любом месте страницы, поскольку высота доски подгонялась под длину ножки литеры, и текст с иллюстрацией монтировались на матрице (талере) сразу вместе.

Интересно, что рукописная книга продолжала существовать и далее вплоть до наших дней, во-первых, на потребу взыскательным и богатым покупателям, а во-вторых, ради анонимного обнародования еретических идей. Но вот ксилографические книги — блокбухи — в XVI веке уже практически не встречаются, они стали просто не нужны за своей трудоемкостью, малотиражностью и архаичностью внешнего вида.

Конечно, даже несмотря на выход в 1461 году из печати первой иллюстрированной инкунабулы, блокбухи далеко не сразу сходят со сцены. Встречаются нам «гибриды» и здесь, только уже не между манускриптом и печатной книгой, а между блокбухом и инкунабулой. Так, часть текстов в четвертом издании ксилографического «Зерцала человеческого спасения» набрана подвижным шрифтом. Чаще же текстовая часть доски блокбуха отрезалась и выбрасывалась, а картинка использовалась затем в наборных изданиях не только XV, но порою и XVI веков.

Правда, принцип изготовления на одной печатной форме нераздельных текста и иллюстрации не исчез. В XVI веке он встречается в гравюре на меди. Например, серия иллюстраций к мифу об Амуре и Психее по рисункам Михаэля Кокси, выполненных граверами Маркантонио Раймонди, Агостино Музи, Бернардо Дадди и снабженных стихами, является точнехоньким прообразом современных комиксов. Тот же принцип мы видим в многочисленных антипапских, а также антисемитских листовках XV–XVII веков. В конце XVIII — начале XIX века принцип блокбуха полностью возродил в своих книгах поэт и график Уильям Блейк. По той же системе организован и русский лубок, и западный комикс. Пытались, как мы помним, продвинуть цельногравированную книгу в Китае иезуиты, но не преуспели.

Преимущества нового способа печатания оказались неоспоримыми. Иоганн Гутенберг — колоссальная фигура, титан, мировой гений; его культурный подвиг вне сравнений. Он, что называется, выпустил джинна из бутылки, и обратного хода этому процессу уже не было. Наборная печать молниеносно завоевала Западную и Центральную Европу.

Первая информационная революция в Европе

Практически во всех европейских странах (прежде всего в разных городах самой Германии) основателями типографского дела не случайно стали немцы. Среди европеоидных народов они, бесспорно, — аналог китайцев среди монголоидов. Ведь народы, как и люди, делятся на инвенторов-изобретателей, интерпретаторов и паразитов; немцы и китайцы относятся к первым.

Не было бы счастья, как говорится, да несчастье помогло: в ходе уличных боев в Майнце, при вторжении войск герцога Нассау, были разрушены и базовая типография Шеффера и Фуста, и маленькая личная типография Гутенберга (хотя герцог был его покровителем). Вскоре Гутенберг умер. После чего все работники, коих шутливо прозывали «детьми Гутенберга», эмигрировали кто куда. Типографское искусство оказалось разнесено ими во все стороны. Результат оказался поистине судьбоносным.

Период до 1500 года именуется для книг, напечатанных по методу Гутенберга, инкунабульным (т. е. колыбельным). Поражает стремительность роста «ребенка». Вот даты открытия первых типографий в Европе, по странам.

Германия. 1460 г. — типография в Страсбурге (печатник Ментель), 1461 г. — в Бамберге (Пфистер), 1466 г. — в Кёльне (Целль), 1471 г. — Базель; 1468 г. — Аугсбург (Цайнер), 1469 г. — Ульм, 1470 г. — Нюрнберг (Кеффер и Зензеншмидт), затем во Франкфурте-на-Майне, в Любеке, Лейпциге, Эрфурте и др. В Вене первая типография открылась в 1482 г.

Венгрия. Первая книга напечатана в Буде немцем Андрашем Хессом в 1473 году.

Италия. Первыми печатниками были немцы Конрад Свейнхейм и Арнольд Паннарц, которые в 1467 г. переехали в Рим (они же обучили первых еврейских печатников, выпустивших между 1469 и 1472 гг. комментарии к Торе). В Венеции Иоганн Шпейерский получил привилегию на печатание книг в 1469 г. В Венеции в XV веке насчитывается до 250 типографий, в том числе знаменитая типография Альдов (1495). За Венецией следуют Болонья (1471), Неаполь (1471), Флоренция (1472) и др.

Испания. Первая типография основана в 1474 г. в Валенсии немцами и голландцами.

Португалия. Первое книгопечатание предприняли евреи в 1484 г. в Лейрии, но в 1492 году евреи были изгнаны из страны, как и из Испании, и в 1495 г. королева Элеонора вызвала в Лиссабон немецких печатников, которые поставили дело по-настоящему.

Франция. «Дети Гутенберга» до Парижа не добрались, но в 1470 г. из Мюнстера были вызваны три немецких печатника: Ульрих Геринг, Михаил Фрибургер и Мартин Кранц. Они напечатали первую французскую книгу — «Письмовник» Гаспарена де Бергамо» (1470). Вслед за Парижем книги начал печатать с 1473 года Лион.

Нидерланды. В Утрехте в 1473 г. первую книгу напечатали Николай Кетелер и Герард фон Леемпт; за ним следуют Лувен (1474), Брюгге (1475) и Антверпен (1476).

Англия. Первая типография основана Вильгельмом Какстоном около 1474 г. первоначально в Вестминстере, затем в Лондоне. До конца XV в. типографии были основаны также в Оксфорде и С.-Альбоне.

Скандинавия. Книгопечатание впервые введено в Оденсе (Фиония) в 1482 г. Иоанном Снелльлем; в Копенгагене — в 1490 г. Готфридом фон Геменом; в Стокгольме — в 1483 г. В Осло первая типография основана лишь в XVII веке.

Польша. Первая напечатанная книга «Explanatio in Psalterium» Иоанна де Туррекремата (Краков, без даты [около 1474]); первым печатником считается Гюнтер Цайнер из Аугсбурга. В конце XV и в начале XVI века в Кракове работал печатник Ян Галлер, издававший книги на латинском языке, а на польском, сколько известно, — одни отрывки и то в виде приложений к некоторым латинским книгам. В Варшаве первая типография появилась лишь в 1578 г.

Чехия. Первые книги напечатаны около 1475–1478 гг. одновременно в Праге и Пльзене, затем в Брно — в 1486 г., в Куттенберге — в 1489 г. (Мартин Тисновский) и в Ольмюце — в 1500 г. (Конрад Баумгартен).

Первый друкарь (печатник) славянских книг был Святополк Феоль, а первая напечатанная кириллицей книга была «Осьмигласник», или Октоих (1491, Краков). Для этого издания резал и отливал буквы немецкий мастер Рудольф Борсдорф из Брауншвейга. Два неполных экземпляра этого первенца славянской печати находятся в публичных библиотеках Петербурга и Москвы, а полный — в Редигеровской библиотеке в Силезии (Германия). В том же году Феоль издал «Часослов», «Триодь постную» и «Триодь цветную».

Литва. Первая точно датированная книга «Апостол» была издана в г. Вильно в 1525 году белорусским первопечатником и просветителем Франциском Скориной, основавшим там свою типографию.

Древняя Русь[11]. Первая типография в Москве — Государев Печатный двор — была основана Иваном Грозным по благословению митрополита Макария в 1553 году в Китай-городе. Первые книги (не менее семи, сохранилось Евангелие 1557 года) печатались без титульного листа, без обозначения года и места издания, но уже в 1564 году Иван Федоров и Петр Мстиславец отпечатали «Апостол» — первую русскую книгу, имевшую выходные данные, — тиражом не менее 2000 экземпляров. Этот год условно считается началом книгопечатания на Руси.

Федорову на Руси не повезло, на них с Мстиславцем ополчились переписчики книг, которых его типография грозила оставить без куска хлеба. Она была сожжена, и первопечатник бежал из Москвы в Заблудов, Львов и Острог.

Это, однако, не остановило развитие книгопечатания на Руси.

Московская типография вскоре была восстановлена, в ней продолжали работать ученики Федорова. Книги печатались также в Александровской слободе; из них сохранились две, в том числе единственный экземпляр Часовника (между 1577 и 1580). Всего в Москве до конца XVI века было выпущено девятнадцать изданий; их тиражи, как правило, не превышали 1200 экземпляров,

Семнадцатый век в Москве был относительно продуктивен: напечатано более 750 разных книг. Имелись также небольшие печатни при монастырях, работали типографии в Новгороде-Северском, на Украине и в Белоруссии.

Абсолютно преобладали религиозные (в первую очередь богослужебные) книги. Так, Псалтирь на протяжении XVII века была издана Московским печатным двором 65 раз (что составляет 13,5 % от общего объема книжной продукции), Часовники — не менее 40 раз, Служебники — 28, Евангелия (литургические) — 20, Апостолы — 20 и т. д. В 1663 году была выпущена первая московская Библия, сопровождавшаяся, как ни удивительно, гравированным на дереве государственным гербом, портретом Алексея Михайловича и точным планом Москвы. Из этой статистики понятно, между прочим, почему главным пособием по научению русских детей грамоте долгое время оставалась Псалтирь, хотя в 1634 году была уже напечатана первая учебная азбука — «Букварь языка словенского…».

Все же, помимо богослужебных, издавались и книги учебного и светского содержания, но очень мало (последних было выпущено всего семь). Прошло почти сто лет развития русского типографского дела, прежде чем светская печатная книга обрела на Руси право на жизнь. К числу первых таковых относится «Соборное уложение» (1649), «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей», а также азбуки, буквари, грамматики, издания по математике и пр.

Тиражи русских книг XVII века колебались от 300 до 1200 экземпляров.

По сравнению с веком предыдущим это было уже море информации.

Большой скачок

Но вернемся из Древней Руси в глобальную антропосферу, к проблеме исторических побед и поражений мегацивилизаций.

Вновь задумаемся о сравнении Западной Европы и Китая в связи с историей книгоиздания.

К 1500 году в Европе инкунабулы на основных европейских языках (плюс древние языки и армянский) печатались уже в 1099 типографиях на территории 246 городов. Появились даже столь крупные издатели, как Антон Кобергер (Нюрнберг), у которого в книгопечатне работало свыше ста человек. Всего до 1501 года было выпущено 40 тыс. наименований изданий общим тиражом около 20 миллионов экземпляров. Уже в XV в. стали популярными научные журналы, издававшиеся при университетах.

Важнейшая особенность западных инкунабул — их относительно светский характер: церковные книги составляли лишь треть от общего числа; остальное — науки и беллетристика.

Объем книгоиздания продолжал расти и в XVI веке. За период с 1500 по 1600 гг. количество печатных томов возросло до 150–200 млн для примерно 100 млн жителей тогдашней Европы (имеются в виду страны, охваченные книгопечатанием).

Необходимо особо подчеркнуть: перед нами невероятный скачок в развитии европейских народов, перепрыгнувших гигантское историческое расстояние в ничтожные сроки. Всего за какие-то пятьдесят с небольшим лет!

Это совершенно беспрецедентное явление.

Конечно, приоритет в изобретении и применении подвижного шрифта китайцы и даже корейцы могут оспорить. Но у китайцев путь от ксилографической книги до наборного шрифта занял полтысячелетия (еще через четыреста лет набором станут печатать книги в Корее), а немцы своим умом прошли его всего примерно за 25 лет. И самое главное — китайцы так и не перешли на наборную печать, а у европейцев она быстро покончила с ксилографической книгой, трудоемкой, грубо-кустарной, малотиражной.

Есть и другое важнейшее обстоятельство, на которое мы должны обратить внимание. К 1500 году, когда в Европе завершился инкунабульный период книгопечатания, длившийся всего около пятидесяти лет, в Китае за всю историю его книгоделания уже было отпечатано полмиллиона тоненьких томиков, включавших 50 тыс. наименований. Это, конечно же, колоссальная цифра.

Но, если взять верную пропорцию, то окажется, что европейцы превысили эту цифру многократно! Ведь 500 тыс. томов и 50 тыс. наименований за примерно 900 лет — это, грубо говоря, 556 томов и 56 наименований в год: вот производительность Китая. А 20 млн. томов и 40 тыс. наименований за 50 лет — это 400 тыс. томов и 800 наименований в год! Это производительность человека Запада, европейца.

Есть разница?! Ее-то и дал подвижный шрифт Гутенберга.

Понятно, что цифры эти условны, ведь Китай, конечно же, наращивал производство книг из века в век, и к XVI веку производил наверняка не 56, а поболее наименований. Но все равно, пусть сто, пусть триста наименований в год — это, все же, не восемьсот. А уж что касается совокупных тиражей, то есть расширения читающей аудитории, то тут, признаем, даже и сравнивать нечего. В среднем на одного европейца приходилось книг намного больше, чем на одного китайца, не говоря уж о мусульманине. Европа стремительно рванулась вперед и пошла на обгон так резво и всеохватно, что дальнейший ход событий стал совершенно необратим и неотвратим, как рок.

Распространение знаний, предпринятое в таком масштабе, привело к диалектическому переходу количества в качество, к революционному скачку европейца прямо в будущее. И, соответственно, к скатыванию его конкурентов — китайца и мусульманина — с сиящих высот первенства и прогресса вниз, в отстой и в прошлое.

В особенности сказанное касается стран ислама. А почему — о том речь впереди.

Почему проиграл Китай

Китай, как ни покажется это парадоксальным, пал жертвой сложности, богатства и изощренности собственного духовного и интеллектуального строя.

Китайцы свои мысли и речи записывают иероглифами. Эту письменность именуют также идеографической. Сложная идеограмма передает смысл за счет сочетания своих частей. Например, иероглиф мин в первоначальной форме изображал постройку — святилище или жилище правителя, перед ней коленопреклоненную фигуру человека и слева от неё рот; все вместе это представляло почтительное выслушивание некоего повеления свыше, откуда значение иероглифа: «приказание».

Иероглифическая письменность в корне отличается от алфавитной, ибо каждому знаку в ней соответствует не только фонетическое, но и смысловое значение, а число таких знаков почти так же велико, как весь национальный словарь.

Вглядимся и вдумаемся в этот факт.

Согласно преданию, иероглифы изобрел Цан Цзе, придворный историограф мифического императора Хуан Ди. До этого китайцы якобы пользовались узелковым письмом. Упоминание об этом есть в основополагающем даосском труде Лао Цзы «Дао-дэ-цзин» и комментарях к «И цзин» («Книге перемен»).

В действительности изобретение намного старше.

Возраст китайской письменности постоянно уточняется. Недавно обнаружены черепаховые панцири, в которые врезаны письмена, напоминающие по начертанию древнейшие китайские иероглифы, но относящиеся к VII тыс. до н. э. Они древнее, чем шумерские надписи. Правда, прямой преемственности с классическим иероглифическим китайским письмом эти надписи (цзягу-вэнь неолитической культуры Пэйлиган, около 6600 г. до н. э.) не обнаруживают. Но это ничего не значит в данном контексте: ведь очень мало иероглифов вообще сохранилось в первоначальной пиктографической форме. Такая или иная, но письменность у китайцев, видимо, все же была с тех давних времен, с ее помощью записывали результаты гаданий.

До нового открытия официально считалось, что китайское письмо возникло не позднее 3200 года до н. э. Так датируют древнейшие иероглифические тексты, соотносимые с современным начертанием письмен. Они тоже процарапывались в материале.

Потом появляются надписи цзинь-вэнь на бронзовых сосудах. Они предварительно выдавливались зеркально на глиняной форме для отливки.

Не позже, чем в иньскую эпоху (XVIII–XII вв. до н. э.) в Китае уже делали писчие кисти, чаще всего из заячьей шерсти. Писали соком лакового дерева и тушью, лучшие сорта которой получали из сосновой сажи.

Какую датировку ни прими, она вызывает почтение, ибо первоначальный китайский язык был языком основной этнической группы Китая — хань. Он им и остался, следовательно, мы должны вести речь о прямой культурной преемственности этноса в долгих тысячелетиях, о своего рода мировом чемпионстве.

Китайская письменность имеет большие достоинства и большие недостатки.

Она содержательна и всегда полна глубоких и, если можно так выразиться, текучих смыслов, подтекстов, аллюзий, нюансов. Есть смысл вновь обратиться к сравнению, чтобы лучше понять особенность китайского языка и письма, в том числе печатного.

Согласно Книге рекордов Гиннесса, больше всего букв — 72 — содержится в алфавите кхмерского языка, наименьшее — 12 в алфавите языка ротокас острова Бугенвиль (Папуа Новая Гвинея).

В мертвых языках Европы — древнегреческом и латинском примерно по 100 тыс. слов. Все они легко выразимы с помощью сравнительно небольшого алфавита: 24 буквы в греческом, 23 буквы в классическом латинском (а в современном, на котором пишет вся Европа, 26 букв).

В классическом санскрите несколько более 200 тысяч слов — и 36 букв-фонем, которыми ведется запись.

В арабском — 28 букв и три дополнительных знака.

В корейском алфавите, как мы помним, всего 24 знака, почти как у древних римлян и греков.

В русском языке (согласно словарю Владимира Даля) 200 тысяч слов, которые на письме выражались и глаголицей, и кириллицей с помощью 43 букв. В современном русском алфавите букв всего 33.

А каково соотношение слов и выражающих их на письме знаков у китайцев?

Здесь картина в корне иная.

Начнем с того, что в современном самом полном китайском словаре «Чжунхуа цзыхай» (1994) содержится 87019 иероглифов. Количество иероглифов далеко не равнозначно количеству китайских слов, последних всегда было в несколько раз больше, поскольку различные сочетания двух или более иероглифов создают новые понятия и смыслы. Например, понятие «хорошо» передавалось сочетанием знаков «женщина» и «ребенок», иероглиф «слушать» — сочетанием знаков «ухо» и «дверь» и т. д. Кроме того, китайский иероглиф может одновременно обозначать и конкретный предмет, и абстрактное понятие, в китайском языке многие разные по смыслу слова (омофоны) звучат одинаково и на письме различаются по контексту. Есть и другие тонкости и сложности.

В пояснении к данному словарю указано, что большинство иероглифов встречается только в классических литературных текстах. Повседневно используемых иероглифов всего несколько тысяч (тоже немало, впрочем). Вряд ли когда-либо существовала эпоха, которая задействовала бы сразу весь запас иероглифов, но даже старые словари былых времен содержат их немалое число. Бросим ретроспективный взгляд на их историю.

Так, труд «Канси цзыдянь», созданный при династии Цин (1644–1911), содержит 47035 иероглифа.

При династии Сун (960-1279) группой учёных был создан словарь «Лэй пянь», содержавший 31319 иероглифов. Другая группа учёных создает книгу «Цзи юнь», которая содержит 53525 иероглифов — самый обширный и полный словарь того времени.

Словарь «Юйпянь» («Яшмовая книга»), составленный ученым Гу Еваном в 543 г., включал в себя почти 17 тыс. знаков. После его переработки появилась новая работа «Дагуан ихуэй юйпянь», по одному из свидетельств, насчитывавшая 22726 иероглифов.

В IV в. был создан словарь «Цзылинь» («Лес письмен»), насчитывавший почти 13000 иероглифов.

Во II в. ученый Сюй Шэнь составил толковый словарь китайского языка «Шовэнь цзецзы» («Толкование слов, разъяснение письмен»), включвший 9353 знака.

Объединитель древнего Китая Цинь Шихуанди (259–210 г. до н. э.) предпринял унификацию письменности на основе циньского письма; официальный список насчитывал 3300 иероглифов.

В начале VIII в. до н. э. придворным историографом Ши Чжоу был составлен список иероглифов, но сколько знаков в нем было, неизвестно.

Как видим, чем дальше в глубь веков, тем меньше использовалось иероглифов. Духовное и умственное развитие китайцев весьма зримо выражается в росте и усложнении иероглифического письма, поспевавшего за мыслью. Конечно, разница между 3300 и 87019 знаками очень велика, пусть даже эти нормативы разделяют две тысячи лет, в течение которых имели хождение десятки тысяч иероглифов, непрерывно изменявшихся, появлявшихся и исчезавших со своей эпохой. Но возьмем хотя бы словарь Гу Евана 543 года как наиболее близкий по времени к началу китайского книгопечатания. Возможно ли себе представить наборную кассу, в которой 17 тысяч ячеек для различных иероглифов, каждый из которых должен находиться в своей ячейке в десятках экземпляров?!

Нет, такое никак нельзя даже вообразить, такой наборной кассы быть не может, ей нельзя было бы пользоваться, да и печатника такой квалификации сроду бы не воспитать. Напомню, что букварь третьей, самой высокой, сложности, так называемый «Канон тысячи иероглифов», содержал именно одну тысячу иероглифов, должных быть выученными учениками старших классов, всего, — а тут такое количество!

Особо следует подчеркнуть, что начертание многих иероглифов вовсе не просто. Тут небрежной почеркушкой не отделаешься. Правда, несколько самых древних и простых иероглифов имеют всего лишь по одной черте. Зато иероглиф с наибольшим количеством черт содержит в своем начертании 3 иероглифа лун «дракон» плюс 3 иероглифа юнь «облако». В итоге иероглиф состоит из 84 черт (!) и означает «вид дракона в полёте». Второе место по сложности занимает иероглиф чжэ («многословный»), имеющий 64 черты. Третий — бэн («звук грома») — имеет 52 черты.

Легко ли, представьте себе, изготовить (вырезать матрицы и отлить) соответствующие литеры?!

Перед создателями и практиками китайского книгопечатания вставала нелегкая дилемма. Продолжать изготавливать ксилографические книги — значит смириться с небольшими тиражами, с неизбежным отставанием по скорости и широте распространения информации, замыканием ее в относительно узком кругу. Перейти на алфавитное письмо и подвижный набор — значит пожертвовать множеством дополнительных смыслов, упустить глубину и утонченность мысли, ее нюансов, оттенков, изысков. В конечном счете — упустить самую душу текста. Ведь смысловая емкость иероглифа несопоставимо выше емкости отдельной буквы и даже слова.

Корейцы пошли именно этим путем: упростили свою письменность, перешли на алфавит — и получили возможность печатать книги набором. Но это им вышло боком: в итоге они упростили собственное мышление — вот и не создали ни в культуре, ни в научно-технической сфере ничего сопоставимого с китайским вкладом. (Будучи, бесспорно, талантливым и трудолюбивым народом.) Китайцы, несомненно, прочувствовали и осознали этот урок.

Есть и еще одно обстоятельство. Алфавит передает фонемы. Слово, состоящее из определенных букв, нельзя прочесть двояким манером. Алфавитом можно набрать любое слово, независимо от того, знает ли его наборщик, независимо от нюансов смысла, которые данное слово несет. Не то иероглиф: он единственный и незаменимый для передачи конкретного факта, явления, понятия, чувства и т. д. Если его нет в наборной кассе, этого ничем не исправишь: нюанс, несомый именно данным иероглифом, пропадет, передача тонких смыслов пострадает непоправимо.

Но главное: в Китае испокон веку существовало большое количество диалектов с различной фонетикой (помимо всего прочего, китайский язык — тоновой; одно и то же слово, прочитанное с повышением или понижением тона, будет иметь разные смыслы). А вот грамматика и лексика у китайцев в разных регионах примерно одинаковы. Только в наши дни китайское правительство озаботилось унификацией произношения во всем Китае, внедрением языкового стандарта — путунхуа. Но даже и сегодня фонемное (алфавитное) письмо сделало бы текст для различных диалектов разносмысловым, а то и вовсе непонятным. Иероглифы снимали эту проблему.

Конечно, в стране было множество читателей, для примитивных потребностей которых хватило бы и 500 знаков, но уважающий себя китайский интеллигент, творец культуры, философ и писатель, должен был знать именно десятки тысяч, чтобы выдержать квалификационный тест. Он не мог уронить себя и достоинство своей профессии, он не мог изъясняться примитивно, объективная ценность его трудов зависела от изощренности мысли — и, соответственно, языка и письма. Для всех китайских мудрецов вечным и непреложным был завет Конфуция: «Если слова выражают то, что нужно, этого достаточно». Они буквально жили его предписанием: «Если имена не исправлены, то речь не стройна, а если речь не стройна, то и в делах нет успеха».

«Исправление имен» — то есть, заключение в словах единственно точного, выверенного смысла, как явного, так и тайного, скрытого, с учетом всех оттенков, оказалось невозможным для просвещенного китайца вне знания десятков тысяч иероглифов. Алфавитное письмо заменить их не могло.

В итоге для китайцев, с их культом знаний и интеллекта, преимущества иероглифической письменности оказались важнее недостатков.

Парадоксально, но избыточная изощренность ума китайских мудрецов и ученых стала основным камнем преткновения на пути прогресса китайского народа в целом. Они оказались в ловушке своего высокого и утонченного развития, стали заложниками избыточной национальной культуры. Наука, просвещение не могли распространяться в Китае так же свободно и широко, как в Европе, начиная с XV века, ибо они наткнулись на соприсущие собственной культуре барьеры.

Иероглифическое письмо, адекватное китайскому сознанию, не могло быть во всей своей сложности запечатлено типографским набором по нескольким причинам. Из них главная есть та, что наборщик должен был быть столь же образованным, что и автор, человеком. Что априори невозможно, ибо если мудрецы сами будут набирать книги, а наборщики — мудрствовать, то рухнет разделение труда и общество вернется в первобытное состояние. Это во-первых.

Интересно, что даже краснопролетарский, рабоче-крестьянский Китай не пошел на отмену иероглифического письма. Некоторая «демократизация» (упрощение) отразилась в официальной письменной системе 1956 года. Еще изменения были добавлены в 1964 году. Но в 1986 году модернизациям был жестко положен предел, и было объявлено, что дальнейшие изменения недопустимы. Опасения властей понятны. Что будет, когда (и если) китайцы все же перейдут к неиероглифическому письму, как это сделали когда-то египтяне? Они точно так же вскоре перестанут понимать собственную многотысячелетнюю культуру, отсекут себя от всего древнего знания. Как это, между прочим, произошло с русскими, уже не способными читать свои же рукописи XVII века. Даже переход на машинную печать книг в начале ХХ века сильно должен был опростить, опримитивить систему мышления китайцев, должен был вырыть непроходимую пропасть между хранителями интеллектуальной (читай: письменной) традиции — и читателями новопечатных книг и газет, использующих «всего-то» до 3000 иероглифов.

Во-вторых, китайская иероглифическая система была слишком сложна. Изготавливать и печатать литеры столь разнообразные и в количестве десятков тысяч образцов, да еще столь сложного начертания, было категорически немыслимо. Упрощать, профанировать переводом в алфавитное письмо — недопустимо.

Во-третьих, искусство каллиграфии стояло в Китае на очень высоком пьедестале. Каллиграфические свитки заменяли картины и даже, не побоюсь этого сравнения, иконы (поскольку иероглифам придавалось и мистическое значение). Они вешались на стенах комнат как драгоценные украшения и как обереги. Произведения древних каллиграфов дорого ценились на антикварном рынке. Ксилографические книги сохраняли живую связь с этим любимым и ценным искусством; печатные — нет. Корейская печатная книга с точки зрения китайца была профанацией во всех смыслах: по форме и содержанию.

Последний довод может показаться легковесным, но это не так. Эстетические и сакральные соображения нередко перевешивают прагматические. И мы поймем это вполне, когда обратимся к истории исламского книгопечатания.

Вот так и получилось, что распространение любой информации в Европе стало полностью безграничным и беспрепятственным, а в Китае натолкнулось на естественные ограничения, вытекающие из самой природы китайской культуры.

Результат известен: европейцы перехватили мировое лидерство.

Почему проиграли мусульмане

Исламская цивилизация, столь блистательно проявившая себя в VIII–XV веках, в буквальном смысле сама покончила с собой и добровольно отказалась от конкуренции. Трагически неотвратимо и бесповоротно.

Как это случилось?

Диалектика единства и борьбы противоположностей беспощадна. Китай и исламский Восток — каждый в свою очередь — пали жертвой собственного совершенства. Сила обернулась слабостью, абсолютная сила ослабила их абсолютно.

Арабский считается одним из наиболее богатых языков мира. Точное количество слов определить трудно, так как он содержит 21 диалект и свыше 40000 одних только корней слов (самый полный толковый словарь занимает восемь томов).

При всем богатстве лексики, арабы пользуются алфавитом из 28 знаков-фонем, легко передающих звучание слова и не требующих транскрибций, в отличие, скажем, от английского, французского и т. д., что само по себе уже является преимуществом (как и в русском языке). Казалось бы, ничто не препятствовало изданию книг подвижным шрифтом в любом количестве, поскольку бумаги собственного производства было хоть отбавляй, а европейцы, как мы сейчас увидим, были готовы поделиться опытом книгопечатания. Но…

Многие ученые мусульманского мира настаивают на божественном происхождении арабского языка, утверждая, что именно на нем говорил сам первый человек Адам. Правда, другие полагают, что во всем великолепии этот язык был открыт Аллахом лишь пророку Мухаммеду. Ну, а третьи считают арабский — семитскую ветвь афразийской семьи языков — плодом творчества великих мудрецов, благодетелей человечества.

Теория божественного происхождения языка отразилась и во взгляде на каллиграфию — искусство почерка — как на божественный дар, упражняться в котором были обязаны даже халифы и султаны.

Особое место каллиграфии в системе искусств мусульманского Востока обсуловлено еще и тем, что изображение людей и животных было под строгим запретом как проявление идолопоклонства, несовместимого с исламом. (Перешагнуть через этот запрет удалось только шиитам, персам в первую очередь, у которых традиции изобразительного искуства были слишком развиты, чтобы их оборвать без особо веских оснований.) В результате весь цвет эстетических помыслов исламских художников сосредотачивался либо на орнаментике, преимущественно растительного или геометрического характера, — либо на каллиграфии. Тот, кто хоть однажды держал в руках средневековые рукописные книги, изготовленные в Сирии, Египте, Ираке, Персии и т. д., никогда не забудет их ослепительного, сверкающего великолепия, сравнимого только с самым изощренным и фантазийным ювелирным творчеством. В любом мусульманском центре, будь то Каир, Багдад, Тегеран, Стамбул и т. д. лучшие музейные площади по заслугам отведены сегодня под демонстрацию невероятно красивых рукописей, а стамбульский Музей каллиграфии целиком посвящен этому бесподобному искусству.

Будучи центром бумагоделания всего западного полушария, исламский мир мог себе позволить не экономить бумагу, оставляя роскошные большие поля, богато расписанные орнаментами или даже просто чистые, но создающие особое художественное пространство в комбинации с красиво и строго по формату выписанным текстом (иногда в два цвета) и скупо разбросанными розетками или пальметками сусального золота. Разлетистый, манерный почерк «мухаккак», сочетающий протяженности с крутыми вертикалями-акцентами, особенно любимый в XIII–XV веках, или древнее куфическое письмо, завораживающее многозначительностью своих форм, уводили воображение в иные миры. Более поздние, но не менее совершенные почерки «насх» или «насталик» своим изяществом заставляли замирать сердце. Виньетки, заставки, концовки, колофоны, бордюры — каждое из этих украшений своей роскошью могло напоминать и о звездном небе, и о райских садах Аллаха. Тисненые кожаные папки-переплеты, порой украшенные золотом и драгоценными камнями, дополняли это великолепие.

Поистине, есть рукописные книги в мире ислама, которые не назовешь иначе как божественно прекрасными!

Однако вот ведь какой парадокс. Если внешнему виду книги, рукописи придавалось столь выдающееся значение, а творящие его художники превозносились как герои, то к содержанию книг предъявлялись порой требования иного сорта. Божественность каллиграфии была вне сомнений, но правоверность самих текстов подвергалась сомнениям постоянно.

Характерна легенда (если угодно, исторический анекдот) о горестной судьбе, постигшей знаменитую Александрийскую библиотеку по повелению создателя мусульманской империи халифа Омара ибн Хаттаба (581–644). Он рассудил так при взятии города: «Если в этих книгах говорится то, что есть в Коране, то они бесполезны. Если же в них говорится что-нибудь другое, то они вредны. Поэтому и в том, и в другом случае их надо сжечь». И дал своему победоносному полководцу Амру соответствующее распоряжение.

Скорее всего, на самом деле этого не было, поскольку ни один средневековый христианский историк о таком эпизоде не упоминает, рассказывая о погромах, грабежах и насилиях арабских завоевателей. Но эта поздняя мусульманская легенда интересна для нас в первую очередь тем, что создана вовсе не в осуждение или осмеяние халифа, тупого и невежественного варвара, а напротив, прославляет сей подвиг благочестия!

Столь радикальная цензура в той или иной мере была характерна для всего мусульманского мира; любой письменный источник подвергался проверке на строгое соответствие духу и букве Корана.

Казалось бы, что стремление все и вся подвести под светоч Корана должно было бы привести к скорейшему его изданию максимальными тиражами для всего мира.

Ан, нет!

Обратим внимание: в Китае самый первый печатный текст — это буддийская сутра, в Европе — Библия, у евреев — комментарий к Торе, в России — Евангелие, Апостол… Естественно было бы ожидать, что многочисленные духовные центры исламского мира станут соперничать за скорейшее, полнейшее и тиражнейшее издание Корана. Однако вышло совсем не так.

Первый печатный Коран был отпечатан наборным шрифтом в христианской Венеции по инициативе местных издателей в 1537 или 1538 году. Это было трудно, ведь итальянцам нужно было впервые изготовить арабский шрифт и соблюсти каноны исламской книги. Несмотря на все их старания, мусульманский мир не взял во внимание трудности неверных гяуров, не принял изданную ими книгу и не пропустил ее в публику (мне довелось видеть сохранившийся экземпляр в Париже на выставке «Венеция и Ближний Восток» в Институте Арабского мира).

Впервые печатный Коран преодолел этноконфессиональный барьер после 1803 года. И этот прорыв, как ни странно, выпал на долю России. По указу Екатерины II в 1787 г. в типографии Академии наук в Петербурге впервые в России был напечатан полный арабский текст Корана для бесплатной раздачи недавно присоединенным «киргизцам» (так называли тогда современных казахов; Державин недаром именовал государыню «богоподобная царевна киргиз-кайсацкия орды»), а также в уважение татарских жалоб на трудности отправления культа.

Для этой цели специально отлили шрифт, воспроизводивший почерк лучшего из каллиграфов и превосходивший тогда по красоте все иные арабские шрифты. Текст к печати был подготовлен муллой Усманом Ибрахимом. В Петербурге с 1789 по 1798 г. вышло 5 изданий этого Корана. В 1801–1802 гг. арабский шрифт был передан из Академии наук в Казань, где открылась первая мусульманская типография. Там с 1803 по 1859 г. этот же текст был неоднократно опубликован общим тиражом до 150 тыс. экземпляров. Он вытеснил в Европе все предшествовавшие издания Корана, широко распространился на Востоке и принес большую прибыль казне.

Почему же так странно получилось? Почему мусульмане выбились из общего для других цивилизаций алгоритма развития книжного дела?

Здесь волей-неволей приходится подчеркнуть роль личности в истории.

Среди могущественных государей Османской империи, владевшей практически всем Востоком, кроме Дальнего, а также значительной частью Европы, включая все Причерноморье и Балканы, был один по прозвищу Грозный. Но не Иван, конечно, а Селим Первый (1465–1520). Этот султан, которого собственный отец в 1512 году посадил на трон в обход других царевичей, ибо боялся гражданской войны, в которой победа могла достаться сыну, начал правление с того, что перебил всю родню мужского пола, могущую претендовать на престол. И в дальнейшем завоевал Восточную Анатолию, Армению, Курдистан, Северный Ирак, Сирию, Палестину, Египет, Хиджаз (в Саудовской Аравии).

Воинственный Селим был притом без ума от искусства каллиграфов и сам постоянно в оном упражнялся. Он полностью разделял мнение улемов (богословов) о богоданности каллиграфии и тоже полагал, что священный Коран можно переписывать только от руки. Неимоверная красота каллиграфических текстов вызывала такое восхищение, что ничего более прекрасного в книжном деле представить себе было уже невозможно, и это мгновение хотелось остановить навсегда.

Султан Селим Грозный именно так и поступил.

В 1517 году он объявил исламское книгопечатание богохульством и под страхом смерти запретил печатные станки на территории всей империи, включая арабский Восток, Среднюю Азию, Причерноморье и Закавказье. Грозный государь одним росчерком пера на века определил всю дальнейшую судьбу подвластных ему народов-единоверцев[12]. Возразить ему или ослушаться — таких безумцев не нашлось.

И до запрета Селима книгопечатание у Османов не поощрялось. Хотя кое-какие издания, все же, выходили еще в 1490-е годы, их подпольно и кустарно печатали евреи. Так, к примеру, в 1490 г. вышла «История народа Божьего» Иосифа бен Гориона. А вскоре, изгнанные в 1492 году из Испании, а затем из Португалии, евреи образовали в Османской империи свою довольно многочисленную общину. Ими были созданы первые настоящие типографии: в 1494 (или 1504 г.) в Стамбуле, в 1510 г. в Салониках, в 1554 г. в Эдирне, в 1646 г. в Измире. Кроме того, в 1567 г. Абгар Токатеци в столице империи открыл армянскую типографию. Развивалось также греческое книгопечатание; уничтожение янычарами первой греческой типографии в 1628 г. не смогло его остановить.

Таким образом, несмотря на запрет Селима, книги в империи печатались, но… не мусульманские, не на арабском или турецком языке и вообще не для мусульман. К цивилизации ислама они не имели никакого отношения.

Зато Стамбул стал настоящей столицей каллиграфии. Почтенное ремесло переписчиков породило целое сословие катибов (просто писцов) и хаттатов (каллиграфов). К XVIII веку их насчитывалось очень много: по всей стране до 90 тыс., а в самом Стамбуле 15 тыс. Их основной работой было переписывание священных текстов и стихов. Неудивительно, что в народе говорили: «Коран ниспослан в Мекке, декламируется в Каире, а переписывается в Стамбуле». Всем им нужно было пропитание, и развитие книгопечатания представляло для них такую же опасность, как первые ткацкие машины — для ткачей-луддитов в Англии. Сословие хаттатов было тесно связано с влиятельнейшим духовенством (улемами), чьи потребности обслуживало столетиями. Совместными усилиями они тормозили развитие типографского дела, как только могли.

В итоге первая турецкая книга была издана только через двести с лишним лет после запрета, в 1729 году, когда правил просвещенный султан Ахмет Третий (1673–1736). Ее история по-своему драматична и трогательна.

Первая турецкая типография основана Ибрагимом Мютеферрикой, венгром по национальности, которого именуют турецким первопечатником. Ему повезло с властями. В начале XVIII в. султан назначает великим везирем Ибрагима-пашу Невшехирли, сторонника прогресса, создавшего в Стамбуле несколько библиотек, организовавшего комиссию для перевода на турецкий и арабский языки выдающихся трудов деятелей науки Запада и Востока и т. д. В 1719 году Мютеферрика преподнес ему карту Мраморного моря, которую отпечатал с вырезанного собственноручно клише из твердейшего дерева самшита. В 1724 г. Мютеферрика напечатал еще одну ксилографию — карту Черного моря. Тогда же к нему проникся симпатией просвещенный и богатый дипломат Сайд-эфенди и помог составить в 1726 г. для Ибрагима-паши записку «Способ книгопечатания». В ней Мютеферрика просил разрешения открыть в столице турецкую типографию, где печатались бы «копии рукописных книг».

При поддержке Ибрагим-паши Мютеферрике и Сайд-эфенди удалось, несмотря на сопротивление улемов и хаттатов, добиться в 1727 г. фетвы шейх-уль-ислама, разрешившей открытие типографии. Это было непросто: хаттаты вышли на демонстрацию протеста, пронеся в траурном шествии по улицам Стамбула большой гроб, набитый письменными принадлежностями. Но Ибрагим-паша пригрозил упрямившемуся шейх-уль-исламу отставкой. В июле того же года, в соответствии с фетвой, был обнародован султанский фирман, повелевающий «ввести книгопечатание, печатать и продавать книги по философии, медицине, астрономии, географии и истории, кроме книг, касающихся религии, книг, содержащих в себе божье слово». Мютеферрика разместил типографию в своем собственном доме в Стамбуле. Казна выделила деньги на закупку оборудования (во Франции, Австрии и у стамбульских армянских типографов было приобретено четыре станка для печатания книг и два — для изготовления карт) и даже на оплату рабочим.

Таким образом, с самого начала типографское дело в Турции (в отличие от всего прочего мира) было отделено от церкви, что бы ни понимать под этим словом, и служило исключительно светским целям: науке, культуре, просвещению.

Это было поистине соломоново решение, при котором, во-первых, никто не пострадал (запрет на печатание религиозных книг вполне обеспечивал работой хаттатов-каллиграфов), а во-вторых, исламское книгопечатание — единственное в мире! — не тратило свой драгоценный ресурс на богослужебные нужды. В Европе, как мы помним, на них уходило 30 % всего репертуара, а в России — все 99 %, даже в Китае значительная часть книг толковала философско-богословские проблемы и рассказывала о ритуалах; а тут… Поистине, Богу — богово!

Вот так, кстати, и получилось, что первый печатный текст самой священной из исламских книг был отпечатан в Европе, а первый признанный Востоком — и вовсе в России.

Однако продолжим сравнивать судьбы цивилизаций. Что же успел напечатать Мютеферрика? Он работал с помощью небольшой комиссии из высокочтимых улемов (бывший кадий Стамбула Исхак-эфенди, бывший кадий Салоник Мехмед-эфенди, поэт и переводчик Эсад-эфенди и шейх дервишеского ордена Мустафа-эфенди), созданной для подготовки рукописей к печатанию. Они и определяли репертуар.

Первая турецкая (вообще, мусульманская) печатная книга вышла в свет 31 января 1729 года. Это был двухтомный арабско-турецкий толковый словарь Джевхери, написанный еще в X в. и переведенный на турецкий язык в XVI в. Мехмедом Ванкулу бин Мустафой. Для каждого образованного мусульманина такой словарь был остро необходим, чтобы читать священные тексты и другие источники с Ближнего Востока. Словарь был издан тиражом 1000 экземпляров и стоил (без переплета) в десять раз дешевле рукописного экземпляра: 35 курушей вместо 350. Книга быстро и успешно разошлась.

В мае 1729 г. вышла вторая книга — сочинение турецкого ученого XVII в. хаджи Халифы-Кятиба Челеби «Подарок великим о походах на море» — о морских походах и победах турок до 1653 года. В августе того же года — книга об афганском нашествии на Иран и о причинах крушения Сефевидского государства. В следующем, 1730 году из типографии Мютеферрики было выпущено уже пять книг, четыре из них — исторические сочинения, пятой была «Турецкая грамматика» католического миссионера Иоганна Холдермана, изданная на французском языке для иностранцев, приезжавших в Турцию.

В конце 1730 года типография Мютеферрики приостановила свою работу в связи с народным восстанием, сбросившим с трона Ахмета Третьего. Ибрагим-паша погиб. Но в 1732 году новый султан, Махмуд I, вновь разрешил издавать книги печатным способом. Мютеферрика тут же издал собственную книгу «Основы мудрости в устройстве народов», а затем популярную брошюру «Действия магнетизма» с элементарными сведениями о компасе, географии и др. Следом вышло «Зерцало мира» — объемное (730 страниц) географическое произведение Кятиба Челеби, которое Мютеферрика дополнил новыми сведениями о системах мироздания, о Тихо Браге, Копернике (впервые в исламской традиции), дал описание глобуса, компаса, рассказал о движении светил, о причинах солнечных и лунных затмений и т. д. С 1733 г. Мютеферрика издавал серию османских хроник — небольших книжек о завоеваниях тюрков. В 1742 г. из типографии Мютеферрики вышла последняя книга — турецко-персидский словарь Шуури Хасан-эфенди.

В 1745 году первопечатник умер. Новая мусульманская типография открылась в Стамбуле только в 1784 г.

Как оценить опыт турецкого первопечатника?

Всего Мютеферрика издал 17 наименований в 23 томах общим тиражом 12700 экземпляров. Отстав, скажем, от России на двести лет. В то же время хаттатами ежегодно изготовлялись многие тысячи рукописных книг. Ласточка Мютеферрики не сделала весны. До решающего перелома, цивилизационного рывка было еще очень и очень далеко.

Обратим внимание на репертуар первопечатных книг мусульманского мира: все они знакомили читателя с историей и географией Турции, великими географическими и научно-техническими открытиями, политическим строем европейских стран… Читатели исламских стран мало-помалу возвращались в большой мир, далеко ушагавший вперед за годы османского почивания на лаврах. Можно констатировать, что турки в XVIII веке лишь робко и, если можно так сказать, минимально (!) встали на путь книжного просвещения, смело и широко пройденный европейцами еще во второй половине XV века.

В свете всего сказанного надо ли удивляться отсталости Османской империи, ее экономической и военной слабости?

Нет. Роковой запрет на типографии, изданный Селимом Грозным в 1517 году, надолго отбросил ее, а с нею весь подвластный султанам исламский мир, от столбовой дороги прогресса, на века затормозил развитие исламской цивилизации. Она, как выражаются спортсмены, добровольно «сошла с дистанции».

Вторая и Третья информационная революция в Европе

Итак, в XV веке европейцы совершили мощнейший прорыв в информатике, который довольно скоро помог им обогнать остальной мир, «обскакать» сразу обоих главных конкурентов на мировой арене: китайцев и мусульман. Мусульмане, к тому же, конкурировать не захотели, а китайцы — не смогли.

Но этим дело не кончилось. Первая информационная революция потянула за собой Вторую — революцию газет, журналов, тиражей. Революцию публики.

А там явилась и Третья информационная революция — фотографическая и электронная. И, конечно же, снова у европеоидов. Но ее рассмотрение уже не входит в мои задачи, я лишь очерчу эту проблему парой фраз в конце главы.

А пока расскажу о том, как родилась публика и что из этого воспоследовало.

Печатая в XV–XVI веках книги подвижным шрифтом в огромном репертуаре и достаточно большими тиражами, европейцы обеспечили себе преимущество в развитии читательских масс. А это повлекло за собой разнобразные необратимые перемены. Одна из главных — рождение Публики.

Откуда взялась Публика? Ее отцом был промышленный переворот, матерью — Французская республика. Он сделал образованность широких масс необходимой, а она — возможной. В 1791 году небезызвестный Талейран заявил во всеуслышание о том, что элементарное образование должно быть всеобщим, бесплатным и одинаковым для всех. В 1793 году Конвент издал декрет, по которому на каждые четыреста жителей полагалась одна школа. В 1833 году во Франции на каждые шесть тысяч душ приходилась уже одна высшая народная школа[13].

Пример был подхвачен соперницей — Англией. Впереди, что характерно для развитой страны, шла общественная инициатива в виде известных ланкастерских школ взаимного обучения (с 1798 года). Дело Ланкастера продолжили Британское и Национальное общества народного образования. В 1802 году в парламенте проводится закон об ограничении рабочего дня для малолетних, а также об обязательном открытии для них школ за счет фабрикантов. Эта мера была беспрецедентной и сильно двинула дело образования вперед.

Английское правительство непосредственно в дело долго не вступало. Но с 1833 года обоим уже действующим Обществам назначается солидная субсидия от государства, дошедшая к 1845 году до 100000 фунтов стерлингов, а к 1856 — до 850000 (огромная сумма; для сравнения: годовое жалование чиновника могло колебаться от 50 до 100 ф. ст.). Образованность в английском обществе стала обыденным, житейским явлением.

Германия не захотела отставать от Англии и Франции. Уже в 1807–1808 годах философ Фихте разрабатывает план всегерманского народного образования, а с 1819 года закон провозглашает в Пруссии неукоснительную обязанность образования. Родители, уклонявшиеся от посылки детей в школу, подлежали телесному наказанию. (Это очень по-немецки и отдает прусской казармой, однако плоды такого законотворчества были добрыми.) За Пруссией тянутся другие немецкие государства.

В итоге всех этих мер европейская читающая аудитория с конца XVIII века, несмотря на то что мир сотрясали чудовищные войны и социальные катаклизмы и было в общем-то не до чтения, росла как на дрожжах. Впрочем, пожалуй, именно обстановка быстрых перемен подхлестывала извечную человеческую жажду информации и стремление глубже ее осмыслить.

Результат этих перемен сказался в книжно-журнально-газетном деле очень скоро. Европа вновь, во второй раз после Гутенберга и периода инкунабул, пережила колоссальный книжный бум. Это же относится и к периодике, которая, по существу, с этого времени приобретает новую жизнь. Количество печатной продукции в первой трети XIX века неимоверно возрастает по сравнению с XVIII столетием.

Шутка сказать! К примеру, «Эдинбургское обозрение», издававшееся с 1802 года при участии Вальтера Скотта, порой поднимало свой тираж до 20 тысяч экземпляров! Парижский журнал «Обозрение Старого и Нового света» (знаменитое «Ревю де дё монд»), приносивший до 350000 франков ежегодного дохода, также имел тысячи подписчиков.

Дальше — больше. И вот уже журнал «Penny Magazin» в первой четверти XIX века издается в количестве 200 тыс. экз.! За ним гонится «Иллюстрированный Лондон», над которым работал Д. Джильберт.

Не отстают и французы.

В 1820 г. в печатне Дидо выходит первый выпуск иллюстрированного издания, кооторое продолжалось без малого 60 лет и представило читателям около 3000 литографий: «Иллюстрированное и романтическое путешествие по старой Франции» Ж. Тейлора и Ш. Нодье. Начинается эпоха периодических изданий с картинками.

В 1831 и 1832 художник-рисовальщик Ш. Филипон основывает два знаменитых периодических издания «Карикатюр» и «Шаривари»; первое закрыли по суду в 1834, но второе дотянуло до ХХ века. Критики и литераторы Ж. Жанен, Т. Готье, Т. Рикур основали газету «Артист» (т. е. «Художник»); одновременно в одном только Париже в середине века выпускается свыше 30 периодических иллюстрированных изданий, таких как «Семейный музей», «Изящные искусства», «Фигаро», «Бюллетень друзей искусства», «Газета для дам», «Журнал светских людей», «Просвещение», «Париж», «Новая библиотека» и др. С 1843 выходит специализированное издание «L’illustration», для которого мастерская Беста и Лелюара по изготовлению ксилографических клише работала круглосуточно в несколько смен. Это было настоящее фабричное производство с разделением труда, как на мануфактуре. Иллюстрации бывали большого и даже огромного размера и шли в приложении или вклеивались в сложенном виде. Журнал «Magazine Pittoresque» выходил с 1833 года и заслужил у исследователей название «историческая энциклопедия политипажного искуства XIX века». Он закончил свое существование во 2-й пол. XIX в., успев отразить революцию 1848 г., Крымскую войну и проч.

В России им стремятся подражать иллюстрированные «Живописное обозрение России», «Наши, списанные с натуры русскими» и т. д.

Тиражи книг, в XVIII веке не превышавшие 1200–2400 экземпляров, теперь тоже значительно увеличились, достигая десятков тысяч.

Инженерная мысль прогрессирует, отвечая на растущие запросы издателей и редакторов. Цельнометаллический печатный пресс Ч. Стенхопа, введенный с конца XVIII века, а с 1814 года — скоропечатная машина, изобретенная немцем Ф. Кенигом и другие изобретения позволяют значительно увеличивать тиражи. Совершенствование техник гравирования, изобретение торцовой гравюры и гравюры на стали, открытие литографии дает возможность иллюстраторам технически поспевать за этим стремительным ростом, обеспечивая политипажными картинками как рафинированную, так и невзыскательную публику.

Количество газет, журналов, альманахов во всей Европе растет лавинообразно. Этот процесс стимулирует расширение читательской аудитории, что, в свою очередь вновь увеличивает спрос на печатную продукцию, и т. д. и т. п.

Лидерство Европы в науке, технике, военном деле, политике XIX века — неоспоримо. Ни Дальний, ни ближний Восток уже не могут за ней угнаться. Продвижение цивилизации во всем мире становится «бременем белого человека» (Киплинг).

Наконец, наступает время для Третьей информационной революции, связанной с открытием фотографии и электричества.

Европейская цивилизация (приятно знать, что и русские поучаствовали в этом), крепко держа в своих руках инициативу и оберегая свой приоритет, вводит в обращение одну новацию за другой: дагерротип, фотографию, телеграф, азбуку Морзе, телефон, кинематограф, радио, телевидение, компьютер, интернет, электронную почту, сотовую и спутниковую связь… Каждое из этих изобретений укрепляло лидерские позиции европейцев в мире, принося славу, богатство и мощь, благотворно сказываясь на их обороноспособности и производительности труда.

Можно быть уверенным, что и в дальнейшем, до тех пор, пока европейцы будут сохранять приоритет в информационных технологиях, их лидерство в мире не поколеблется.

В заключение следует кратко резюмировать сказанное.

«Кто владеет информацией, тот владеет миром», — это не пошленькая расхожая идейка, а реальный ключ к успеху, закон истории. Лидерство в информационных технологиях предопределяет глобальное лидерство во всем. Утрата информационного лидерства, информационное отставание влечет за собой историческое поражение, цивилизационный крах.