Глава десятая «Предсказание великого механика»

Несмотря на приглашение поговорить, командор долгое время молчал, рассматривая быструю реку, что изгибалась вдали пологой извилиной, теряясь за густым прибрежным лесом. И лишь потом, изрек, не отрывая пристального взгляда от волн.

— Как думаешь, Григорий, что нас ждет в Диком Поле? Исполним мы княжескую волю, как надобно?

Забубенный призадумался. От него ждали предсказаний, как ото всякого настоящего прозреца. Причем ждал воевода, то есть непосредственное начальство, от которого в походе зависела судьба самого прозреца. Тут надо было не напортачить, а то и до кола недалеко. Вон их, сколько растет потенциальных по брегам реки.

— Ну, — начал осторожно механик, — я, конечно, не Нострадамус какой-нибудь и не премьер-министр правительства, но думаю, что в Диком Поле ждут нас дикие звери и дикие люди восточной национальности во множестве.

Как ни странно, воевода черниговский поверил в предсказание. Все-таки в темных временах есть свои преимущества, для колдунов в особенности. Путята даже оторвал взгляд он поверхности реки и вперил его в Забубенного.

— Во множестве, говоришь. А сколько их, да где они нас ждут. Неужели, у самого Заруба?

Забубенный вошел в ступор, но быстро из него вышел. Прогноз на ходу начал обрастать подробностями. Начальство требовало детали.

— Да нет, — уверенно заявил Забубенный, решив про себя «врать так врать», — У Заруба не ждут. Скорее всего, обретаются они где-то в глубине этого Поля. Далеко от берегов Днепра. Думаю, с десантированием у Заруба проблем не будет.

Воевода не унимался.

— А где искать этих неизвестных людишек, может, знаешь? Времени много уже ушло на дорогу, людей потеряли.

Теперь Григорий призадумался, сочиняя на ходу. Придумал так.

— Километров сто, наверное, от реки в степь, да еще с гаком. Там, где-то их монгольский кемпинг и стоит.

— Опять мудреные слова говоришь, — осерчал воевода, — что за километры такие, растолкуй.

— Ну, это почти тоже самое, что и верста обычная, пятьсот саженей, только по-другому называется. У нас, колдунов, своя мера длинны, есть. А если в межевых верстах мерить, то в ней целых два километра с лишком получается.

Воевода помолчал немного, пересчитывая километры колдуна в привычные версты.

— Ну, коли так, то дней за пять дойдем. А то и ранее. Надо нам их быстрее сыскать, донести князю о том месте. Главное, чтобы не помешал никто. Должны мы их врасплох застать.

— Дойти-то, может, дойдем, — кивнул Григорий, — но, пардон, надеюсь, черниговский воевода не собирается нападать на монгольские тумены с двумя ладьями воинов, пусть и таких крепких? Честно говоря, кажется мне, что народу у них не меряно, да быстрые кони имеются. Как бы они сами нас врасплох на обратном пути не застали.

— Дело говоришь, Григорий, — одобрительно кивнул Путята, — нападать на них мы не будем. Это я и без тебя разумею. Так, тихо подойдем, глянем, что к чему и назад. Наше дело должно быть незаметное и быстрое. Хотя по дороге туда мы уже дел наворотили столько, что хорошо еще, если слава наша буйная нас не обгонит. Князь нас за это по головке не погладит.

— Не погладит, — согласился Григорий, не уточняя, кто был причиной этой славы, и что еще может с ними сделать Мстислав Чернявый за провал операции.

Замолчали опять переговорщики, каждый о своем раздумывая.

— Я вот что разумею, воевода, — вдруг пришла в голову механика мысль настоящего разведчика, — если мы должны пройти тихо сквозь половецкие земли, себя не обнаружив, то нам никак нельзя идти в открытую. Там ведь степь кругом, а по степи «тихо подойти» можно только имея приличную легенду. Военный отряд русичей сразу лазутчики засекут и сообщат монголам. Тем более, что в Диком Поле сейчас смутные времена, как бы война идет со врагом неизвестным, и вообще не пойми что происходит, так ведь?

— Ну, — согласился воевода, заинтригованный словами походного колдуна, — только к чему ты клонишь, непонятный человек?

— Я слышал, — продолжал Забубенный излагать в виде своих мыслей то, что вычитал когда-то из учебника по истории, — что даже во времена военных действий никто не трогает торговые караваны, ибо все воюющие стороны признают необходимость торговли. Так?

Воевода покумекал над словами Забубенного и кивнул.

— Ну, так. Есть такой уговор, — купцов не трогать. Они и сейчас по половецким землям свободно разъезжают со своим добром, да и в древности, когда мы еще с половцами врагами были, все равно, говорят, торговали посреди войны. Еда всем нужна, да и оружье новое. В общем, купцы пронырливые везде поспевают, деньгу заколачивают, даже жизнью своей от жадности рискуя.

— Вот именно, — продолжал Забубенный развивать свою мысль, — деньги, конечно презренный металл, но торговля, как ни крути, развивает международные отношения. А потому предлагаю обрядиться купеческим караваном. А, как известно, каравану, кроме верблюдов нужна охрана.

— Каких таких верблюдов? — подивился незнакомому словечку воевода черниговский, — сколь живу, не видал никогда.

— Ну, это такой зверь диковинный с двумя горбами, что недавно на ладьях провозили мимо нас. На тех, что мы невзначай обстреляли, — пояснил Григорий.

— С двумя горбами? — переспросил Путята, покачав головой, — нелегко живется этой зверушке. Наказал ее Господь, видно, сиим ужасным видом.

— Да не в верблюдах дело, — прекратил рассуждения о судьбах верблюдов Забубенный, — любому каравану нужна надежная охрана. А ратников у нас как раз для этой задачи наберется порядком. Только надо купцов изобразить натурально и товару где-то раздобыть для отвода глаз.

Воевода почесал затылок. Идея Забубенного организовать липовый караван купцов явно пришлась по душе старому разведчику.

— Ну, с купцами-то как раз все просто. Тебя и обрядим, брешешь складно, а в подмогу Курю дадим, тот с новгородскими ушкуйниками долго по разным дорогам шатался, понабрался нужных словечек. Будете, как два брата-купца исполнять. Как-нибудь управитесь. Охрану мы вам организуем знатную, сам и организую. А вот с товаром как быть, окромя лошадей, оружья, да еды у нас и нету ничего, да и того не хватит, чтоб глаза отвесть…

Пока воевода размышлял над тем, где посреди реки взять товар, чтобы сойти за купцов в Диком Поле, Григорий горевал над превратностями судьбы, лишний раз убедившись, что инициатива наказуема. Промолчал бы, авось и пронесло, отсиделся бы в арьергарде, а теперь пиши «пропало». Придется купца изображать.

— Да и как я купца-то изображу, — не выдержал и вслух выразился раздосадованный механик, — я рынков местных не знаю, курсов валют, да и вообще маркетингу не обучался.

— Ничего, — успокоил его воевода, — Купцы народ не ученый. За своего сойдешь. Они ведь известные хитрованы, знают только свою выгоду, а грамоте там, как дьяки, или иноземным языкам и то не всегда обучены, хотя по ремеслу и полагается. Особливо купцы нашенские ленивы. Но, бывает, попадаются разумные, с понятием. Потому, если что, сыпь неизвестными словами, будто со мной разговариваешь, и тогда совладаешь. За иноземца тебя точно примут. А это на Руси главное, да и в Диком Поле тоже. Ну а, если какой интересующийся попадется, ты больше помалкивай, Куря за тебя отбрехается, авось до той поры просклизнем в глубину Дикого Поля.

Забубенный пригорюнился и уперся взглядом в доски лодейного днища. Не получилось от роли купца отвертеться. Придется, видно, карму исполнять.

В это время, словно в ответ на грустные мысли механика, раздался зычный голос откуда-то с воды:

— Эй, на ладье, правее прими, а то не разойдемся!

Григорий поднял голову на звук и увидел, что с их ладьей поравнялась головная ладья каравана, что шел позади, да теперь нагнал их. По всему видеть, то были купцы, поспешавшие куда-то по своим торговым делам.

Воевода черниговский, увидав сию оказию, широко улыбнулся, словно ждал этот караван уже неделю и, наконец, дождался.

— Ну, вот и товар твой подоспел, купчина… — сказал он, подмигнув оторопевшему Григорию.

Встал, подбоченился, да быстро зашагал через скамьи на нос ладьи и о чем-то перемолвился с Курей, да Данилой, что там стояли, чистили оружье. После чего, Данила пробрался обратно на корму и шепнул словечко Христичу. А тот, не долго думая, заложил такой вираж, что ладья и впрямь пошла на таран купеческого суденышка. Тот неизвестный караван тоже был на трех ладьях, да поменьше они телом были, чем военные челны черниговцев.

— Куда правишь, дура! Глазы повылазили! — заорал изо всех сил купеческий рулевой, но сам бросил ладью влево, чтобы столкновения избежать. По всему видно было, что ладья шла груженая товаром. Жалко купцам было ее на дно пускать.

А до левого берега Днепра, на котором виднелась песчаная отмель, было уже недалече. Вторая ладья черниговских воинов, привыкшая следовать за Христичем как за ведущим, словно крейсер за флагманским броненосцем, повторила маневр, стеснив с пути своего вторую купеческую ладью. А за ней и третья также поступила. Получилось как по военно-морской науке позднего парусного времени: эскадра свершила поворот «все вдруг». Не успел Григорий и глазом моргнуть, как весь караван купеческий был повернут к берегу и загнан в небольшой заливчик. А передняя ладья даже выскочила на песчаную отмель. Ладьи черниговцев надежно заблокировали весь фарватер, и дальнейшее продвижение купцов по реке сделалось невозможным без вооруженных разборок.

Купцы не на шутку переполошились и схватились за оружие. Но, сразу было видно, что караван идет без мощной охраны. То ли купцы считали эти воды своими и безопасными, имея на то все основания, то ли охрана еще не подоспела и должна была подсесть в пути, в диких землях. Но Григорий успел насчитать всего не более десятка мужиков купеческого вида в первой ладье и дюжину во второй. Сила была явно на стороне черниговцев, и они это понимали. Купцы, похоже, это тоже понимали, хоть и ярились.

— Вы что творите, ироды? — закричали с головной ладьи. Кричал здоровый бородатый мужик в красной шапке, отороченной мехом, — Крови нашей захотели, разбойники!

— Кто такие? — вместо ответа поинтересовался Путята, переводя разговор в деловое русло.

— Мы купцы Переяславские, идем к русскому морю, чтоб с греками торговать. Меня Артемий зовут. А это Нестор и Вакула, известные купцы в нашей стороне. На ладьях наши дружки, да работные холопы. А вы кто и чего надобно от нас? Где ж это видано, на своей земле купцам проходу не давать. Да мы почитай всех местных разбойников наперечет знаем, а вас что-то раньше не видали.

— А мы и не разбойники, — успокоил купцов воевода черниговский.

— Сами то мы не местные, — вдруг, неожиданно для себя, вставил слово будущий купец Забубенный.

Переяславские загомонили меж собою.

— А откель будете и чего в наших местах промышляете?

— Откель, про то вам знать не надобно, — коротко ответил Путята, смерив взглядом инициативного купца, у которого мгновенно пропал дар речи, — мы хотим товар ваш на время к себе забрать, чтоб послужил он для хорошего дела. Общего.

— Чего? — купцы опешили, — Забрать товар? Да это ж наш товар, сами его год запасали, чтобы на торговлю выехать. Ограбить нас хотите? По миру пустить. Значит разбойники вы, истинно, хотя и видом на ратников больше походите.

Возникла заминка. Тем временем, в голове у Забубенного вступили в противоречие две мысли. Одна ранняя, о возможности спокойной торговли даже во время войны, а другая свежая, относительно того, что разворачивалось у него прямо на глазах. Он не вынес сего парадокса и легонько дернул за руку черниговского воеводу.

— Герр Путята, как же так получается. Купцы-то ведь свои, русские. А ты же сам только что рассказывал, уважаемый, что купцов никто не грабит, а тем более, русский русского. Уговор же есть.

Воевода с непониманием воззрился на горе-купца и стал растолковывать ему как малому ребенку местную философию.

— Уговор-то есть, но он больше про Дикое Поле уговорен, а если жизнь заставит, то и русский русского ограбит и еще как. Для дела можно. Да и какие это свои: они, — переяславцы, а мы, — черниговцы. Князья у нас хоть и дружные, но разные. Случись что, — глаза друг другу повыколят. Так мы на Руси и дружим. А для меня, — мой князь голова. Если что, он с меня спросит, почему дело не сделал. А что мы по дороге купцов переяславских потрясли для пользы дела, так он только рассмеется, да чарку поднесет. А может и товар им вернет из казны. Так что, смотри и на ус мотай.

Забубенный умолк, потрясенный междоусобной философией. Как-то вдруг всплыли в памяти страницы древних междоусобиц княжеских, когда из-за власти в процессе дележа собственности брат убивал брата, отца и всех родственников, что стояли на пути. Почти в это время Забубенный и попал. Самое страшное, что мог сделать тогда князь-отец, это оставить власть сразу несколькими сыновьям, чтобы они «миром» поделили ее между собой.

Путята, между тем, продолжал переговоры с купцами.

— Товар заберу не весь, да и на время. Ну, а если что с товаром случится, — наш князь вернет вам все, в убытке не останетесь.

— А что за князь-то? — уточнил Нестор, — как его величать?

— Придет время, узнаете, — туманно ответил Путята, — А сейчас главное, чтобы я вас запомнил. Потом чтобы не ошибиться, кому добро возвращать.

— Да и на какое такое дело вам оно надобно? — продолжали возмущаться купцы, но по всему было видно, что признали силу и готовы расстаться с деньгами. Тем более, не со всеми. Это лучше, чем с жизнью. Философия ограбленного мгновенно действует в случае безысходности. Помогает легко расставаться с честно заработанным.

— Хорошее дело, но в чем суть, сказать не могу, — проговорил воевода черниговский, — как известно, меньше знаешь — дольше живешь.

Услышав такое объяснение, купцы Переяславские прекратили расспросы, согласившись с народной мудростью.

Что делать с товаром, порешили так: все купцы с головной ладьи, что на мель села, перешли на вторую к дружкам своим, потеснились. Да их там и немного было, устроились. А все, что в ладье было, велел находчивый Путята воинам под началом Данилы перенести на свою ладью. А было там немало. Переяславские купцы не бедные оказались. Везли они в Греки соболиные и песцовые меха, самотканые платки, обувку дорогой выделки, плетеные корзинки, да посуду из непонятного материала. Купцы чуть не плакали, глядя, как быстро заезжие воины-разбойники лишают их годами нажитого добра.

Забрали ратники еще часть купеческой одежи, — шапки да алые сапоги, яркие кафтаны, чтобы походить на торговое сословье. Остальные ладьи ратники Путяты досматривать не стали, чтобы купцы за оружие не хватались, лишней крови пускать не желая. Ну, а чтоб не кинулись в погоню за одолженным товаром, велел прозорливый воевода пробить отверстия небольшие в ладьях, чтоб дали они течь. Потонуть не потонут, но ход потеряют. Так всем спокойнее будет.

Как загрузились купеческим товаром, Путята велел путь править дальше. Развернул Христич свою ладью по течению, наполнился парус попутным ветром и пропали в дали за кормой ладьи купцов обестоваренных.

Как исчезла из виду последняя ладья, опять с вопросом обратился к воеводе беспокойный Григорий.

— Ты уж извини меня, герр Путята, но вот ты купцам обещал, что князь в случае чего вернет им одолженное добро. А если они не узнают, что за князь, то и не вернет?

— Прознают, если уже не прознали. Мы люди заметные. А купцы, — народ любознательный, особливо насчет денег и товара. Так что, прознают, чьи мы люди скоро.

— Значит, князь вернет им добро?

Воевода, что снова в даль смотрел, ответил небрежно:

— А я почем знаю. Он князь, чтоб решать. Может, отдаст, а может, и нет. Его дело. Ты лучше, поди, примерь, что тебе из одежи подойдет. К вечеру уже, даст Бог, у Заруба будем. Пора тебе привыкать быть купцом. А о переяславцах не переживай, они себе еще наторгуют.

Григорий ничего не ответил. Да и что тут ответишь. Воин торговца не разумеет, хотя есть любят все.

Пришлось идти на корму, где Данила временно развернул вещевой рынок, разбросав купеческие шмотки по нескольким лавкам. Забубенный ощутил до боли знакомое чувство покупательского ажиотажа, которое возникает при посещении любого торгового центра, с той только разницей, что здесь не надо было платить вообще. Куря уже нарядился в красный кафтан и с наслаждением натягивал сапоги из тонкой кожи на свои широкие пятки, привыкшие больше к кожаным лаптям. «Да, подумал Григорий, халява в любой жизни халява» и приступил к подбору одежды для выполнения спецзадания в тылу противника.

Покопавшись в купеческом тряпье, он нарядился в широкие красные штаны и желтый кафтан с вышивкой, ничего менее яркого не нашлось. Кое где поджимало, но к покрою диковиной одежды Григорий быстро привык. Предыдущий владелец этого форса был мужик не хлипкий. Дополнила всю эту пеструю картину шапка с зеленым верхом, отороченная собольим мехом, в которой оказалось не жарко на солнце и не холодно на ветру. Сделав пару дефиле по ладье, Забубенный стал быстро входить в роль и, бросив взгляд на свою прежнюю тужурку и кольчужку, сиротливо лежавшие на скамье у высокого борта ладьи, решил, что в купеческих шмотках жить приятнее, хотя он и походил сейчас на светофор. Жаль, правда, рюкзачок с чародейными прибамбасами, — фонариком и рациями, — никак не вязался с новым имиджем. Но это Забубенного не смущало.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал, оглядев его, воевода, — настоящий купец. Только волосенки коротковаты, да усы маловаты, ну да ничего, отрастут. Сойдешь за младьшого брата, а Куря будет старшим. Слушай его и на людях не перечь.

— Оно понятно, — кивнул новоиспеченный купец и начал прорабатывать легенду, — а откуда мы будем родом?

— Да, ясное дело, из Чернигова, — ответил Путята, — так проще будет. Чтоб никто второпях лишнего не ляпнул. Вы идете торговать с братом-купцом из Чернигова через половецкие степи к соленому морю. Путь не близкий, крепкая охрана, товару целые возы набрали.

— Кстати, а где мы возы возьмем? — уточнил Григорий.

— Дай до места доплыть, а уж возы где-нибудь возьмем, не сомневайся, — успокоил Путята.

Забубенный уже почему-то не сомневался. Остаток дня он провел в деловых переговорах с братом-купцом, сговариваясь о том, что нужно излагать, когда покупатели интересуются по вопросам покупки кожаных сапог или платков. О мехах Куря прочитал Забубенному целую лекцию, приправив ее своими воспоминаниями о походах с новгородскими купцами в далекие северные земли, где они объясачивали местных охотников. То бишь, обдирали до нитки и ставили на счетчик, предлагая за охрану отдавать им восемьдесят процентов добытой пушнины. А тех, кто был не очень согласен, в момент раскулачивали, оставляя без штанов, а кое-кого и вообще мочили на месте без суда и следствия по законам коммерческого предприятия.

Такие походы новгородцы предпринимали регулярно, в разных северных направлениях распространяя власть Новгорода. Ибо стоило им только на годик другой забыть о существовании каких-нибудь карелов и других северных народностей, как немедленно приходили шведы со сподвижниками и грабили их самостоятельно, лишая Великого Господина совершенно законной прибыли. В таких походах и проходила тогда жизнь вольнонаемного ратника. В общем, Куря, как выяснилось, был уже знатный экспроприатор награбленного, равно как и добытого честным трудом. Наемного воина, как известно, оружие кормит.

Проговорив с ним полдня, Забубенный вынес для себя массу коммерческих знаний и в его мозгу уже начала зарождаться идея создания совместного новгородско-черниговского предприятия по разведению белок и продаже полученной таким путем пушнины шведам за валюту. Но эту мысль он не успел еще, хорошенько обдумать, как неожиданно их каботажное плавание подошло к концу, а поход к середине.

Когда над быстрыми волнами Днепра стали сгущаться теплые южные сумерки, река сделала большой плавный поворот на восток, и взглядам дружинников черниговского князя предстал пологий берег с полоской желтого песка у воды. Лишь в нескольких местах берег рассекали впадавшие в Днепр узкие притоки. Места, где можно было пристать ладьям, было, хоть отбавляй. Здесь легко могли бросить якоря сразу тысячи крутобоких судов. Именно эту излучину и выбрали на совете князья для общего сбора своих войск. А называлась она Зарубом.

Загрузка...