Битва судьбы

Глава 20

Идти той же дорогой, даже самой сложной, по второму разу всегда легче. В этом Бран и убедился лишний раз. Он перевалил горы, не встретив особых препятствий. Выскочивший из засады снежный великан заревел обиженно, едва Бран взглянул на него, и, трусливо повизгивая, сбежал. Дар Правителя, кроме помощи в управлении государством, обладает и другими, не менее полезными, свойствами.

Внутренний лес встретил государя альвов настороженно, словно давнего знакомого, которого много лет не видел и от которого неясно пока, чего ожидать. Но ровные тропинки вели в нужную сторону, сушняк для костра не приходилось долго искать, чудовища беспокоили исключительно ревом, что доносился издалека. Ничего похожего на прошлый визит, когда Бран в этих же местах чуть ли не каждый день сталкивался с разнообразными страшилищами, и в помине не было.

До Храма оставалось не более ста верст, когда случилась серьезная, но не совсем понятная неприятность. Словно темная холодная туча налетела с севера, оставив на сердце налет инея. Что-то там, на родине, пошло не так, совсем не так, и Дар пытался сообщить об этом носителю. Но и его возможности ограничены. Первый раз в жизни Бран пожалел, что он не маг, и не может воспользоваться дальновидением.

Беспокойство росло, грозя достигнуть опасного размера. Солнечный день для правителя Эрина стал мрачнее темной ночи, и, что самое неприятное, никаких догадок относительно природы случившейся беды не было.

Дар, что обычно окутывает затылок и плечи приятным теплым прикосновением, то нагревался почти до кипятка, то наоборот, его касание казалось ледяным. Пот струился из всех пор, сердце колотилось, как бешеное.

Закончились неприятные ощущения резко и неожиданно. В сердце отточенным лезвием вошла острая боль. Бран вскрикнул, осел на колени – ив тот же миг ощутил, что где-то в невообразимой дали гибнут тысячи существ. Вопль их, донесшийся через сотни верст, оглушил Брана, а боль умирающих едва не уничтожила тело.

Некоторое время правитель Эмайн Махи лежал, уткнувшись лицом в мокрую траву. Боль ушла быстро, вновь грела голову надежная длань Дара. Но что-то ¦ изменилось в мире, что-то поменялось не в пользу альвов, руками которых совершилось неведомое злодейство. Руками тех, кем правил Бран, носящий Дар. И теперь благословенное сияние оказалось осквернено, а к осквернившему его народу оно возвращается очень неохотно. Именно поэтому драконов – порождение Дара – используют в войне очень осторожно.

В благосклонность Судьбы верилось теперь с большим трудом. Но не поворачивать же назад. И Бран двинулся дальше. Он шел, как и совсем недавно, только лицо его не лучилось больше довольством и уверенность. Глаза смотрели печально, вокруг них легли темные тени.

Он шел без остановок ночь, затем день, затем еще ночь. И вновь взошло солнце, даря слабую надежду на то, что на свету будет меньше хотеться спать. Вода, которой Костук смачивал веки, лишь раздражала, но сонливость не притупляла. Хотелось свернуться клубком, забиться в какую-нибудь нору поглубже и спать, спать, спать...

Защитное заклинание все работало, и немало живых существ пострадало, попав в его радиус действия. Несколько раз это были опасные создания, богато одаренные зубами, когтями, шипами и прочими атрибутами хищников. Но, в основном, попадали в сладкие объятия сна существа мелкие и безвредные, по крайней мере, на первый взгляд.

Есть приходилось на ходу. Вкуса не ощущал, но жевал, понимая, что без еды быстро лишится сил и не сможет противостоять усталости. Но бодрость все равно испарялась лужей на солнцепеке, и Костук с ужасом думал о том моменте, когда желание спать станет неодолимым.

Когда золотой диск солнца довольно высоко забрался на небесную гору, дорога резко пошла вниз. Путь на склоне преградил кустарник, усеянный прочными и острыми по краям листьями. Они запросто рассекали одежду, оставляли на коже тонкие, сочащиеся кровью порезы. Сначала Костук не мог понять, откуда возникают раны, но потом попробовал отвести ветку рукой – и едва не лишился пальцев.

Но сплетение стволов продолжалось недолго. Среди темной зелени зарослей впереди блеснуло голубым. Оставив на листьях последнюю кровавую жертву, Костук выбрался на открытое место.

Немного ниже, в ложбине, голубой лепешкой с куском зелени посередине лежало озеро. На роль зелени претендовал остров, небольшой, очень густо покрытый деревьями. Никаких строений видно не было, и Костук решил, что Храм Судьбы прячется в листве.

Стараясь не упасть, Костук заспешил вниз. Земля на неожиданно голом склоне осыпалась под ногами, и орк, ноги которого едва гнулись от усталости, несколько раз падал. К озеру добрался весь перемазанный липкой коричневой грязью. В сочетании с кровью от порезов и рваной одеждой это наверняка составляло живописное зрелище, но в тот миг Костук не думал о собственной внешности.

Поверхность воды почти не колыхалась, ровная и неподвижная, словно мертвая. От такого сравнения холод прокатился по спине Костука. Но еще более сильное потрясение пришло, когда маг неожиданно осознал, что ему придется плыть. Плыть! Для жителя степи, где реки и озера – редкость, плавать столь же сложно, как для моряка – скакать на коне.

Но до острова сажен двести, а ходить по воде или летать не может даже самый сильный маг. Костук почесал голову, осмотрелся. Небольшое бревнышко торчало из травы словно напоказ. Недолго думая, Костук обрубил ветви и спихнул оказавшийся легким ствол в воду. От этого вода сморщилась, словно ткань, пошла складками.

Осторожно, преодолевая врожденное недоверие к воде, вошел орк в озеро. Вопреки ожиданиям, вода не была холодной. Прикосновение ее оказалось приятным. Она смывала грязь и вместе с ней – усталость.

Сначала он шел, толкая бревно перед собой, а когда вода достигла подмышек, зацепился руками за шершавую кору. Заработал ногами, пытаясь подтолкнуть себя к цели. К собственному изумлению, у него получилось.

Судорожно вцепившись в норовивший вывернуться ствол, Костук двигал ногами, и остров медленно приближался. Солнце неприятно жгло голову, а иногда что-то скользкое касалось ног, заставляя пловца пугливо вздрагивать.

Непривычные к подобной работе мускулы быстро устали. Застыли руки, что он все время держал в одном положении, Костук потихоньку начал замерзать. Попытавшись перехватиться поудобнее, наглотался воды и едва не захлебнулся. Выплевывая жидкость и отдуваясь, он навалился на бревно грудью, перед глазами все еще стояла сцена гибели в водяной стихии.

Сажен за десять до берега начал пробовать дно ногами. К этому моменту в глазах мутилось, а по ногам пробегали костлявые руки судороги.

Когда ощутил внизу твердь, рискнул отпустить бревно. К берегу побрел, чуть не падая. Едва нашел силы переступить невысокий бугорок берега. Прошел еще десяток шагов, вступил под сень деревьев и рухнул, сраженный усталостью, на мягкую, шелковистую траву.

Над раскинувшимся орком звонко и переливчато пели птицы, приветливо шелестела листва. Остров Выбора встретил первого гостя.

Страж не обманул. Ни разу за всю дорогу не выказал хищных намерений. Топал себе на кривых лапах, недовольно бурча что-то под нос. Время от времени оборачивался, мрачно взирал на Мбома. К резкому его запаху путешественник привык.

Из чащобы выбрался сородич Стража, столь же черный и кривоногий. Оскалился, глядя на зула, зарычал кровожадно. Мбома не успел испугаться, как первый Страж рявкнул что-то злобно-осмысленное. В рыке звучали слова, но вряд ли их смог бы расшифровать самый искушенный в чужих наречиях маг. Сородич любителя загадок разочарованно поморщился и исчез.

На ночь Мбома развел костер. Страж благодушно щурился на пламя, словно посидеть у огонька для него – самое обычное дело. Затем исчез. Мбома сидел, дрожа. Вдруг ночью инстинкты хищника возьмут власть над разумом?

Так и продрожал до утра, не сомкнув глаз. На рассвете вернулся Страж. На перепачканной кровью черной морде застыло довольное выражение.

– Ну что, гррр, пойдем? – сказал он бодро.

– Пойдем, – попытался так же бодро ответить Мбома, но могучий зевок испортил все впечатление.

Бессонная ночь сказалась – зул тащился со скоростью черепахи. Налитые тяжестью ноги не желали передвигаться, голова норовила упасть на грудь. Вдобавок к остальным удовольствиям пришлось продираться сквозь густые кусты с острыми, словно лезвия мечей, краями листьев. Мбома быстро убедился, что порезов избежать не удастся, и старался лишь прикрывать лицо. Стражу, казалось, листья совсем не мешали. Он спокойно проходил через самую гущу, и растения послушно раздвигались, не оставляя на смоляной шкуре ни царапины.

Вслед за удивительным проводником спустился Мбома в овраг, узкий, словно след, оставленный в земле исполинским топором. Тут не было кровожадных кустов, зато зачавкали под ногами, расползаясь в водянистую зеленую кашицу, мясистые растения. Ноги промокли сразу.

Овраг извивался, подобно лиане, и оказался до невозможности длинным. Знойный день был в самом разгаре, но в овраге оказалось тенисто и прохладно.

Очередной поворот принес неожиданность. Голубой блеск ударил по глазам, заставив Мбома на мгновение ослепнуть. Он остановился и далеко не сразу осознал, что видит озеро. Круглое, словно монета, которую исполин бросил на изумрудное покрывало леса. Кусочком зеленой ржавчины на голубом металле смотрелся остров.

Страж замер у самого устья оврага, хвост его нервно дергался.

– Гррр, дальше не могу, нельзя, – прорычал он, и в рычании зул различил нотки испуга.

– Хорошо, – кивнул Мбома, не отрывая глаз от голубой поверхности. Она манила, звала, привлекала. Столько пресной воды! Для пустыни – настоящее чудо. – Спасибо, что проводил.

– Это мой долг, аргх! Я обещал!

– Ты оказался гораздо честнее, чем многие мои знакомые, – Мбома посмотрел Стражу прямо в глаза, в вертикальные звериные зрачки, и увидел в них смущение.

–Я обещал, гррр, – прорычал Страж сердито. – А обещание не выполнить – нельзя!

– Если бы так думали все, мир был бы иным, – Мбома грустно улыбнулся. – Прощай.

– Пррощай, – Страж темной тенью метнулся в полумрак оврага и исчез. Сам овраг казался единственным проходимым путем к озеру с этой стороны. И справа и слева возвышались крутые склоны, густо заросшие уже знакомыми кустами. Спуститься там получилось бы только в доспехах.

Мбома подошел к воде, сел на корточки. Голубая жидкость ласково облизала руку. Касание обнадежило. Зул распрямился и начал раздеваться. Хорошим пловцом он себя не считал, но годы странствий и не такому научат.

Одежду аккуратно свернул и убрал в мешок. Мешок тщательно привязал к нескольким толстым палкам. Когда входил в воду, импровизированный плот нес на руках. Затем продел заранее приготовленную петлю через плечо и поплыл. Плот тащился сзади.

Остров приближался медленно, очень медленно. Легкая и спокойная вода не затрудняла задачи пловца, мешал груз и слабые навыки передвижения. Тем не менее, он не очень сильно устал, когда под ногами захрустел золотой песок.

Выйдя на берег, спешно оделся, меч почти сразу взял в руку. Неведомо, какими опасностями грозит остров, но любые опасности лучше встречать одетым и с оружием в руках.

Но никто не спешил нападать. Беззаботно светило солнце, невидимые птахи перекликались в кронах, плыли странные цветочные ароматы. Пожав плечами, Мбома, все еще опасливо двинулся на север, вдоль берега. Прошел примерно половину версты, когда странный звук достиг слуха. Сначала зул не понял, что это. Гулкий, не очень громкий рев доносился из-под огромного дерева.

Осторожно, приготовившись отразить атаку хищного чудища, двинулся Мбома к источнику звука. За кустами, обрамляющими большую поляну, обнаружился спящий прямо на земле Красноглазый. Именно он храпел. Выглядел степняк неважно. Иссиня-черные волосы спутались колтуном, одежда порвана и перепачкана.

«Эк приложило бродягу!» – подумал Мбома, и тут же его мысли приняли совсем иное направление. Ведь любое разумное существо на острове может быть только соперником! А таких надлежит уничтожать, и просто глупо не использовать такую прекрасную возможность.

Вяло возражавшая совесть, говорившая о том, что нехорошо убивать спящего, быстро была послана подальше, и Мбома решительно поднял оружие. Цель оправдывает средства, особенно если цель столь значима, а средства просты, как убийство инородца.

Осторожно ступая, стараясь производить как можно меньше шума, двинулся Мбома к спящему. Сделал пару шагов, и меч сверкнул, отражая солнечный свет. Протестующе свистнул распарываемый воздух.

Руку отшвырнуло назад с такой силой, что кулак взлетел выше головы. Клинок, вырвавшись на свободу, возомнил себя птицей и помчался к небесам. Но на пути попалась ветка. Ударившись об нее, меч разочарованно рухнул наземь, осознав, что летать ему, увы, не суждено.

Мбома недоуменно растер заболевшее запястье. Красноглазый на миг перестал храпеть, смешно зачмокал губами и перевернулся на бок. Шея его, на которой после удара должна была появиться рана не менее трех вершков глубиной, оставалась целой.

Зул почесал голову, но та не прореагировала на стимуляцию. Подобранный меч выглядел вполне нормально, ни зазубрин, ни вмятин, словно только наточен.

На этот раз он подносил лезвие к шее врага медленно. Гулко стучало сердце, предвещая недоброе, меч с трудом продавливал ставший вдруг густым воздух. Примерно в дюйме от смуглой, гладкой кожи клинок замер, не желая двигаться дальше. Мбома нажал – бесполезно. Надавил всем телом – и отлетел в сторону. Земля чувствительно ударила в бок. Меч на этот раз удержал, но что толку!

Красноглазый, потревоженный суетой, беспокойно заворочался. Открыл глаза, красные, подобно закату перед ветреным днем. Мбома сидел ни жив, ни мертв. Некоторое время в алом взгляде плавал лишь туман сновидений. Затем из него родилось изумление. Красноглазый протер глаза и только тут убедился, что Мбома ему совсем не мерещится. Затем взгляд степняка упал на меч, и в его глазах появилась угроза.

– Что происходит?'– спросил Красноглазый, поднимаясь. На языке зулов он говорил правильно, лишь с небольшим акцентом. – Ты хочешь меня убить?

– Хочу, – Мбома тоже поднялся. – Но ничего не выходит!

– Это еще почему? – Красноглазый удивительно хорошо владел собой.

– Не знаю, – пожал зул плечами. – Но меч до тебя не доходит.

Красноглазый задумался. Думал он красиво, хмурил брови, алые глаза сверкали.

– Ты не возражаешь, если я испытаю на тебе магию? – спросил он наконец.

– Так ты маг? – Мбома опустил руки. – Даже если и возражаю, то что же? Пробуй!

Красноглазый сделал странный жест, словно брал что-то невидимое. Прямо из воздуха перед ним соткался шар фиолетового огня с кошачью голову. Повисел немного, словно раздумывая, а затем метнулся Мбома прямо в лицо. Тот не успел испугаться, как фиалковое пламя словно растеклось по невидимой преграде прямо перед лицом и исчезло.

– Интересно, – сказал Красноглазый, разминая кисти. – Я тоже не смог убить тебя!

– И хорошо! – истово выдохнул Мбома.

– Да уж, – кивнул Красноглазый. – Я слышал об этом свойстве острова Выбора, но не верил. Здесь невозможно убийство. Клинок, как ты видел, отскакивает, магия не достигает цели. Задушить голыми руками тоже наверняка не получится. И цель этого ясна – всякий, кто сюда добрался, должен принять участие в испытании.

– И как быть? – Мбома чувствовал себя очень странно. Злости не было, разочарования тоже. Зато неведомо откуда явилось облегчение оттого, что не придется никого убивать, и опасаться за жизнь – тоже.

– Очень просто, – маг улыбнулся чисто и открыто. – Будем учиться жить, не убивая друг друга. Хоть это и непривычно. Меня зовут Костук.

Протянутую руку Мбома пожал, не осознавая до конца, что делает.

– А меня – Мбома!

Ветер на секунду стих, изумленно наблюдая чудную сцену: рукопожатие Красноглазого и Гологолового, орка и зула.

Третий день они шли строго на юг, шли без Родомиста. Разговаривали мало, усталость затыкала рот лучше любого кляпа. Поднимались с первыми лучами солнца, среди драгоценных камней росы на листьях, среди ада птичьих воплей, что каждое утро нескладно, но очень громко приветствовали восходящее светило. Когда пускались в путь, солнце начинало припекать. Большую часть зимней одежды зарыли в самом начале пути по лесу, но и то, что оставили, казалось лишним в местном климате. Под безжалостными лучами светила лес парил, отдавал влагу. Туман, не успев сгуститься, рассеивался. В липком, густом воздухе тяжело дышалось, каждый вдох застревал в груди, вызывая у Хорта приступы кашля. Ратан молча пережидал, пока спутник придет в себя, и они шли дальше. К вечеру, когда покрасневшее от усталости солнце решительно направлялось за горизонт, отдыхать, путники с трудом переставляли ноги. Едва хватало сил, чтобы набрать хворосту. Сон приносил мало облегчения – продолжали терзать комары.

В это утро Хорт ощутил недомогание с самого рассвета. В груди что-то посвистывало, мешало свободно проходить воздуху. Любые запахи казались слишком сильными, раздражающими. При ходьбе неприятные ощущения исчезли, но к полудню вернулись, с новой силой. Охотник шел, превозмогая себя. Надежда, что приступа не будет, все еще тлела маленьким угольком.

Но не оправдалась. Сипение все усиливалось. Грудь жадно раздувалась, требуя воздуха, и не могла наполниться. Хорт шел все медленнее и, в конце концов, остановился. В изнеможении присел на поваленный ствол. В ушах грохотала кровь, перед глазами плыл подсвеченный красным туман. По мышцам текла дурманящая слабость.

Словно через стену услышал Хорт голос Ратана:

– Опять приступ! Проклятая болезнь!

К удивлению Хорта, воин говорил без презрения и жалости, с которыми обычно относятся к серьезно больным. В словах Ратана звучало сочувствие, и еще – простая констатация факта, мешающего двигаться далее.

– Оставь меня, – прохрипел Хорт сквозь судорогу, терзающую грудь. – Иди один. Тут не так далеко. В одиночку быстрее получится.

– Ты что, с ума сошел? – отозвался Ратан и, судя по всему, покрутил пальцем у виска.

– Я – лишь обуза, – силы кончились, и Хорт замолк, закрыв глаза.

– Точно – рехнулся, – весело сказал Ратан. – Даже и не думай об этом. Без тебя я собьюсь с направления через версту. И, кроме того, чтобы я бросил спутника одного в лесу, на верную смерть? Это немыслимо! Или ты меня попросишь еще кинжал тебе в сердце всадить?

– Нет, не попрошу, – Хорт разлепил ссохшиеся губы. – Но я замедляю наше продвижение. Я – обуза, достойная только жалости! – Он хотел прокричать эти слова, но из горла вырвался только шепот.

– Ты – не обуза, – очень серьезно ответил Ратан. – Что это за обуза, которая прошла столько верст, и только благодаря которой мы забрались так далеко. А жалость, она унижает и того, кто жалеет, и того, кого жалеют. Поэтому я никогда не жалел и не буду жалеть тебя. Слишком я уважаю и себя и тебя. Я лучше подожду, пока ты придешь в себя, возьму твой груз, и мы пойдем дальше – вместе.

– Зачем? – спросил Хорт. Одышка утихала, и он мог говорить в полный голос. – Зачем мне идти с тобой? В Храме я не нужен, а до Храма ты дойдешь и сам. Ориентируйся по солнцу, и все.

– Не тебе судить, нужен ты кому-нибудь или нет! – оборвал охотника Ратан. – Что бы сказал Родомист, будь он жив? Эх, стыдоба какая! Ты бросил дом, налаженную жизнь, и все ради того, чтобы дать болезни одолеть тебя? Тогда ты воистину достоин лишь жалости.

Ратан отвернулся. Хорт закусил губу, но смолчал. Дыхание почти восстановилось, а когда исчез противный тонкий свист при вдохе, он встал. Решимость пришла неизвестно откуда, и Хорт злился на себя, на собственную слабость. Нет, надо идти до конца, и если умереть – то на ногах.

– Я готов, пойдем, – сказал охотник мрачно.

– Теперь я вижу мужчину, – улыбнулся Ратан. – Давай сюда мешок.

Хорт ощутил, как кровь приливает к щекам, но мешок отдал. Какой смысл настаивать, проявлять гордость, если при ходьбе с грузом приступ повторится через версту. А так – может и обойтись.

Налегке Хорт пошел быстрее. Нести осталось только оружие. Охотник ловко обходил завалы, находил дорогу через сплетение ветвей. Ратан, отягощенный двойной ношей, едва поспевал за ним.

Солнцу надоело карабкаться по голубому скользкому куполу, и оно остановилось, истекая зноем. Затем потихоньку начало спускаться. Тени, что были совсем короткими, стали понемногу удлиняться. От Хорта, что шел в пяти шагах впереди, доносился могучий аромат пота.

Облитый жарой, словно блин – сметаной, Ратан утратил бдительность. И когда слева затрещали под могучим телом кусты, не успел среагировать. Пахнуло зверем, и взору путников предстала мощная туша высотой в сажень. Человекоподобное тело, та же сажень в плечах и бычья голова на толстой шее. Маленькие глазки смотрели тупо, в длинных, ниже колен висящих руках, чувствовалась неодолимая мощь. Прежде, чем Ратан успел что-то предпринять, тренькнула тетива, и стрела бессильно отскочила ото лба быкоголового, оставив над бровью небольшой порез.

Рогатый нахмурился, почти по человечески. От яростного мычания посыпались листья, и могучая туша устремилась к Ратану. Воин, отягощенный двумя мешками, отскочил с грацией поросой свиньи и едва не упал. Но огромный противник пронесся мимо, и пока разворачивался, Ратан успел сбросить мешки и взять мечи.

Роя копытами землю, быкоголовый опустил рога, и помчался на Ратана вновь. Воин легко увернулся от выставленных вперед рогов. Отскакивая, чиркнул лезвием по заросшему рыжей шерстью боку. Шкура лопнула, потекла кровь. Но перерубить ребра не удалось.

Но досталось и Ратану. Кулак размером с человеческую голову угодил в грудь. Что-то хрустнуло там, и Ратан отлетел на несколько шагов. На ногах, правда, устоял.

Рогатое чудище вновь помчалось в атаку, безжалостно топча траву. Ратан пригнулся и полоснул по бугрящейся мускулами ноге. Быкоголовый полетел кувырком. Но длинные руки вновь сделали свое дело. На этот раз Ратан получил по бедру.

Шипя от боли, Ратан отступил. Первый раз в жизни он встретил врага, столь сильного и увертливого одновременно. Рогач поднялся, хотя и хромал, но пасовать и не думал. Глаза под низкими бровями налились кровью, по мускулам бежали судороги ярости.

Воин отступал, пока не уперся в дерево. Быкоголовый подходил медленно, следя за каждым движением противника. Хлопнула тетива, и рогач замычал, выдергивая стрелу из плеча. Развернулся и ринулся на нового противника.

Ратану хорошо был виден Хорт. Решительно сжав губы, охотник целился. Громадная туша неслась на него, но ни тени страха не было на лице охотника. Не добежав сажени, быкоголовый зашатался и рухнул, как подрубленное дерево. Из горла у него торчала стрела.

Ратан отклеился от ствола, на негнущихся ногах подошел к Хорту:

– Что же ты сразу начал стрелять? Он бы, может, и не напал.

– Я испугался, – ответил охотник прямо. – Как видишь, от меня одни неприятности!

– Да нет, не одни, – Ратан усмехнулся. – А вдруг бы он все-таки напал? Тогда без твоих стрел мне бы туго пришлось!

Ратан ощупал себя. Бедро распухло и отзывалось болью. Синяк на груди также хорошо прощупывался. Но кости оказались целы.

– Ну что, идем? – сказал он.

– Идем, – ответил охотник и проворно засеменил вперед – разведывать путь.

«Хорошо видеть яркие сны в первый день месяца, в день Грифона». Это положение «Книги Дней» действует даже в том случае, если день Грифона приходится не на полный месяц в тридцать дней, а на тот довесок, который находится между месяцем Собаки, последним месяцем старого года, и месяцем Ежа, первым – года нового. Иногда он бывает в пять дней, иногда – в шесть, но, тем не менее, имеет свой тотем. Месяц Окуня называют его.

Судя по тому, что видел во сне Айлиль, один из знатнейших альвов государства Эрин, ничего хорошего ему в ближайшее время ждать не приходилось. Образы сна были тусклы и неразборчивы. Оставили после себя тяжелые, мрачные предчувствия. Проснулся сановник в поту и с бьющимся сердцем. За окном еще только разгорался болезненный тусклый рассвет.

Несмотря на скорую весну, в окно безжалостно дуло, и когда Айлиль выбрался из кровати, воздух в комнате оказался студен. Холод вцепился многочисленными лапками в кожу, по ней побежали пупырышки, и тут Айлиль вспомнил, какой сегодня день. День Грифона месяца Окуня года Сокола, день, когда улетают драконы.

Едва одевшись, выбежал он из комнаты. Сшиб по дороге испуганного слугу, едва не оступился на лестнице. Конюхи проводили вскочившего в седло хозяина изумленными взглядами. Словно смерч промчался он по городу и влетел во двор замка государя.

Все маги, что находились в столице, оказались тут. При появлении Айлиля никто не повернул головы, хотя не заметить такое появление просто невозможно. Глаза альвов не отрываясь, следили за восемью, лишь за восемью (и это из двенадцати!) синими исполинскими ящерами, что застыли статуями посреди замкового двора.

Глаза драконов были закрыты, крылья аккуратно сложены. Но Айлиль знал, едва солнце взойдет над деревьями, обольет синеву чешуи светом родившегося дня, статуи оживут. Пробудятся, чтобы улететь. Он уже видел это. Тридцать два года назад. Только драконы тогда были белые, цвета стихии Воздуха.

Свет прибавлялся, остатки ночи прятались в темные углы. С замковой кухни пахло съестным. Альвы стояли в молчании. Вокруг собралась вся замковая челядь, пришли свободные от службы воины.

Край солнца показался над зубчатой стеной замка, во двор плеснуло золотом. Ящеры зашевелились, открыли багрово пылающие глаза. Заструилась бликами чешуя, затрещали раскрываемые крылья. Толпа, что было подошла вплотную к драконам, в испуге шарахнулась назад.

Ударили по воздуху крылья. Поднятый ими снег запорошил глаза, налетом седины украсил одежду. Те, кто стоял ближе к ящерам, с трудом остались на ногах.

Тяжело, словно огромные синие гуси, лишенные перьев, поднимались драконы. Взлетали так медленно, что казалось: вот еще миг – и рухнет многопудовая туша на землю, придавив с десяток альвов. Но нет, отчаянно работая крыльями, переваливал очередной ящер стену, и взмывал в небеса.

Когда последний из драконов оторвался от земли, кто-то в толпе воскликнул: «Как же без них!» Айлиль услышав такое, поморщился. «Вот до чего привыкли иметь под боком ящеров! – подумал со злостью. – Уже и воевать без них разучились!»

Высоко-высоко синие силуэты образовали кольцо. Кружили над замком, словно прощаясь. Затем взревели все разом, восемь столбов пламени прорезали бирюзу небес, сойдясь в центре круга. Колесо распалось, и словно стая птиц осенью, драконы двинулись на юг.

Путь через лес оказался гораздо проще, чем ожидал Истарх. Полдня он отсыпался после тяжелого перехода по пещерам, затем двинулся прямо на север. Направление на Храм он ощущал достаточно четко и совершенно не боялся сбиться с дороги. Словно в противоположном углу огромного темного зала мерцала свеча, указывая путь. Вот и шел айн уверенно, хотя никогда ранее не совершал длительных путешествий по суше.

Смертная Сила Плотина, точнее, ее остатки, продолжали подпитывать Истарха. Он сам не задумывался, почему выбирает тот или иной маршрут, делая порой значительный крюк. Он просто шел с глубоким ощущением того, что поступает ПРАВИЛЬНО. Ручьи и речки встречались часто, так что проблем с водой он не испытывал. Когда был голоден, искал плоды, нимало не сомневаясь, какие можно есть, а какие – не стоит, несмотря на аппетитный вид. В чаще, по сторонам от его пути, рычали какие-то звери, но Истарх не обращал на них внимания. Он шел, без снаряжения и оружия, прикрытый лишь лохмотьями, которые только с большой натяжкой можно было назвать одеждой. На ночь забирался на деревья и спокойно спал. Ни разу его сон не был прерван. Ничто не тревожило отдых Истарха – ни запахи южного леса, ни вопли ночных животных и птиц, а хищники, охотящиеся во тьме, обходили его стороной.

Очнулся он от странного оцепенения, лишь вновь увидев водное пространство. Но это была не зелень моря. Здесь плескались волны невозможной, немыслимой голубизны. Словно неведомый гигант вырвал кусок неба и вставил его в оправу земли. Зеркало слегка колыхалось, отбрасывая сонмы солнечных зайчиков. Голубую гладь украшало зеленое пятно острова. Не сразу до Истарха дошло, что вот она – цель пути, и до нее осталось лишь несколько сотен саженей.

Не испытывая ни страха, ни радости, вообще ничего, вошел Истарх в воду, и волны ласково приняли его. Привыкший к суровым морским водам, он почти летел по тихой воде, легко разрезая голубую плоть озера. Остров постепенно вырастал, словно диковинный корабль, густо утыканный мачтами деревьев. Носовой надстройкой возвышалась на берегу скала. Из воды остров казался гораздо больше, чем с берега озера.

Вышел из воды, не успев даже устать. Ощутил под ногами плотный песок побережья. Остатки обуви нашли могилу в глубинах озера, и об этом путешественник ничуть не пожалел. Желтого цвета песок, а затем и мягкая трава оказались нежны, и Истарх ощущал себя столь же удобно, как и в обуви. Птицы пели так, что закладывало уши, а запахи над островом гуляли чудные, незнакомые.

Едва он ступил под сень деревьев, как кусты зашелестели, и навстречу выступили двое. Вышли и уставились на Истарха во все глаза: у одного красные, как кровь, а у другого – черные, подобно углю.

Следующего путешественника заметил Мбома. Он предложил наблюдать за озером со скалы и встречать прибывших сразу, не давая плутать.

Они встретили его прямо у берега. Зеленые, словно свежая листва, волосы, столь же зеленые глаза – признаки эти не оставили сомнений относительно родины гостя. Одежда, правда, очень изношена. Вещей нет. И еще почему-то босой. На некоторые странности в потоках Силы, окружающих Зеленоволосого, Костук решил пока не обращать внимания. Маг? Непохоже.

– Приветствую тебя, путник, на острове Выбора. Как твое имя? – сказал он осторожно на языке Островов, поднимая руки. Универсальный жест, означающий, что говорящий не прячет оружия, понятен всем.

– Истарх, – ответил тот. И тут Костук понял, что означали странности, замеченные ранее. Зеленоволосый оказался носителем Смертной Силы, причем Смертной Силы мага. – А вы кто?

– Меня зовут Костук, а моего друга – Мбома.

– Друг? – изумился Истарх. – Гологоловый дружит с Красноглазым?

– Здесь иначе нельзя. Быть врагом кому-то просто не получится, – ответил Костук спокойно.

– Я и не хочу, – сказал Истарх серьезно. Смертная Сила сползала с него, словно снег с пригорка весной. – Вы пришли сюда за тем же, что и я?

– Несомненно, – ответил Костук, настораживаясь. Вдруг островитянин решит, что настал хороший момент, чтобы расправиться с конкурентами.

– Что же, рад встрече, – Истарх улыбнулся, и недоверие Костука словно ветром сдуло.

– И я рад, – ответил он, пожимая протянутую руку.