– Хочу, чтобы на нас напали воздушные пираты и украли вместе с самолетом! – Девушке, сидевшей рядом с Римо, приходилось кричать, чтобы перекрыть шум моторов. При этом у нее колыхались торчащие под тонкой белой рубашкой груди. – А вы хотите?
– Зачем? – сказал Римо, смотревший мимо головы Чиуна в окно.
Чиун непременно захотел сесть у окна: если вдруг оторвется крыло, надо вовремя уследить за этим, чтобы успеть вознести молитвы предкам.
– Для меня это единственный выход, – пожаловался он. – Если же я буду ожидать, чтобы ты сообщил мне о чем-нибудь, я никогда ничего не узнаю.
– Тьфу, пропасть! – проворчал Римо. – Я же не представлял, что тебя интересует Лобиния. Откуда мне может быть известно, что тысячу лет назад Дом Синанджу заключил с кем-то какой-то контракт? Сделай одолжение, запиши, с кем у вас имеются соглашения, а я найму классных ищеек, чтобы следить за ними.
– Теперь уже поздно раздавать глупые обещания и оправдываться, – сказал Чиун. – Я понял, что придется всем заниматься самому.
Первое, что он сделал, придя к этому выводу, было решение занять место не иначе как у окна, где он и сидел теперь, не отводя напряженного взора от крыльев воздушного лайнера, которые, на взгляд Римо, и не думали падать.
– Зачем вам понадобились воздушные пираты? – снова спросил Римо, повысив голос, чтобы быть услышанным за шумом моторов и звуками музыки, доносившейся вместе с громкими криками из носовой части самолета.
– Это безумно интересно! – сказала девушка. – Мы ведь и сами собираемся сделать что-то реальное. Принять участие, так сказать.
– Участие в чем? – не понял Римо.
– В борьбе за освобождение Третьего мира. Вы что, никогда о нем не слышали? Палестинские беженцы… Они хотят вернуть свою землю, отнятую у них империалистами, грязными сионистскими свиньями. Будь они прокляты, иудействующие подонки! Вы знаете, ведь они забрали у палестинцев лучшие земли: леса, озера, плодородные поля…
– Насколько я знаю, – сказал Римо, – когда Израиль получил эти земли, там был только песок. Его и сейчас там хватает. Почему бы беженцам не взять себе свой кусок пустыни и не вырастить там что-нибудь?
– Все ясно – вы заражены этой свинячьей сионистской пропагандой. Деревья там были. Каждый, кто думает иначе, подкуплен ЦРУ. Давайте познакомимся: меня зовут Джесси Дженкинс. А вас?
– Римо.
– А фамилия?
– Гольдберг.
Девушка, похоже, пропустила мимо ушей еврейскую фамилию.
– Зачем вы летите в Лобинию? Вы придете на Конгресс молодежи?
– Не знаю, – сказал Римо. – Надо заглянуть в свою программу. Помнится, в понедельник, с двух до четырех, у меня поездка в пустыню. Во вторник весь день – осмотр песков. В среду надо бы посмотреть на дерево, имеющееся в Лобинии. В четверг – дюны… Не думаю, что у меня будет свободное время. В Лобинии полно всяких достопримечательностей, особенно если вы любите песок.
– Нет, кроме шуток, вы должны прийти на наш форум. Это будет потрясающе: молодежь всего мира съедется в Лобинию, чтобы нанести сокрушительный удар по империализму. Чтобы сообща поднять голос в защиту мира во всем мире,
– А начать вы хотите, конечно, с разгрома Израиля? – спросил Римо.
– Конечно! – раздался поблизости мужской голос.
Римо впервые отвернулся от окна, чтобы взглянуть на того, кто говорит. Попутно его глаза задержались на девушке. Это была негритянка с характерным разрезом глаз, с гладкой, лоснящейся кожей, черной, как антрацит. Черты лица у нее были тонкие и изящные. Девушка была красива, несмотря на темный цвет кожи.
Немного позади них по другую сторону прохода сидел мужчина, вмешавшийся в их разговор. На нем был темный комбинезон и тенниска не первой свежести, вокруг шеи – черно-белый воротничок католического священника. Он выглядит как белая пародия на зомби, подумал Римо.
– Вы что-то сказали, монсеньор?
– Я не монсеньор, а всего-навсего парижский аббат. Отец Гарриган. Я пострадал…
– Это ужасно! – перебил его Римо. – Никто не должен страдать.
– Я пострадал от рук тех реакционных элементов в нашей церкви и в нашем обществе, которые призывают к кровопролитию. Гнусные поджигатели войны!
– Как, например, Израиль?
– Вы правы, – сказал отец Гарриган, опуская очи долу с тем грустным выражением, которое, вероятно, выработалось у него благодаря постоянному чувству жалости к себе. – Ох, уж эти мне сионистские свиньи! Я хотел бы сжечь их всех заживо.
– Кто-то уже пытался это сделать, – напомнил Римо.
– Разве? – удивился отец Гарриган, как если бы он никогда не слышал о ком-то, у кого хватило дерзости украсть его – и только его – идею. – Кто бы он ни был, но если бы он довел это дело до конца, у нас не было бы сейчас никаких проблем.
– Я горячо сочувствую тем двумстам миллионам арабов, которых обидели три миллиона евреев, – сказал Римо.
– Чертовски верно! – подхватил отец Гарриган. – Этот узел нельзя развязать без кровопролития. – Он так энергично закивал головой, что его седые локоны выбились из-под шапочки и упали на лоб. Он отвел свои светло-голубые глаза от Римо и посмотрел в носовую часть самолета, где делегаты Конгресса молодежи развлекали друг друга в проходах между рядами кресел под звуки единственной расстроенной гитары.
Римо повернулся к Джесси Дженкинс и внимательно ее оглядел. На вид ей было где-то около тридцати.
– Пожалуй, вам уже немного поздновато путешествовать в такой компании, – сказал он.
– Говорят, женщине столько лет, на сколько она себя чувствует, а я чувствую себя юной. О, как мне хочется, чтобы нас украли!
– На это нет ни малейшего шанса.
– Почему?
– Как почему? Если бы даже воздушные пираты ограбили всех в этом салоне, они не набрали бы и двадцати центов. А если бы они потребовали за нас выкуп, их подняли бы на смех. Воздушные пираты слишком умны, чтобы захватывать наш лайнер: весь список пассажиров не стоит таких трудов.
Негритянка наклонилась ближе к Римо.
– В хвостовой части салона сидит человек, который кой-чего стоит.
– В самом деле?
– Да. Его зовут Клайтон Клогг. Он – президент «Оксоноко».
«Оксоноко»… Римо где-то слышал это название. Точно. От Смита. Смит считает, что «Оксоноко» может быть замешана в убийствах ученых. Римо уже собирался обернуться и посмотреть на Клайтона Клогга, когда Джесси спросила:
– А вы так и не сказали мне, почему вы летите в Лобинию.
– Хочу поставить в известность полковника Бараку, что я нашел заменитель нефти.
– Заменитель нефти? – Девушка была заинтригована.
– Может быть, он захочет купить его у меня, – продолжал Римо. – А если не купит, я продам его Западу, и весь этот нефтяной шантаж провалится.
– Я не знала, что существуют заменители нефти.
– Их и не было, пока я не изобрел один. Можете пойти и узнать у своего приятеля Клогга. Скажите ему, что я нашел заменитель нефти. Посмотрите тогда, что будет.
– Кажется, я так и сделаю. – Она поднялась с кресла и пошла в хвостовую часть лайнера. Там посреди трех пустых кресел сидел толстый мужчина со свиноподобным лицом, курносым носом и широкими ноздрями. Он чувствовал себя явно неуютно в подобном окружении.
Римо хотелось понаблюдать за реакцией Клогга, затем он решил, что лучше, пожалуй, рассматривать левое крыло самолета.
– Я все решил, – произнес Чиун.
– Крыло пока держится. Все в порядке, – заверил его Римо.
Старец посмотрел на своего ученика уничтожающим взглядом.
– Что ты сказал?!
– Ничего, папочка, считай, что я ничего не говорил. Забудь об этом.
– Я уже забыл. Не стоит обращать внимания на всякую чепуху. Послушай, я все обдумал. Я поговорю с этим Баракой и предложу ему вернуть корону добром, пока не поздно.
– Но почему? Это на тебя не похоже.
– Еще как похоже. Так поступают все здравомыслящие люди. Надо избегать насилия, где это возможно. Если мне удастся уговорить его вернуть трон высокочтимому королю Адрасу, тогда Барака сможет спокойно уйти и жить с миром.
Кроткое, почти нежное выражение лица Чиуна насторожило Римо.
– Скажи мне честно, Чиун. Адрас тебе должен?
– Ну, не совсем так… Один из его предков не уплатил нам сполна.
– Значит, у Дома Синанджу нет с ним контракта?
– Конечно, есть. Платеж лишь отсрочен – контракты ведь не теряют силы. Тот его предок, наверное, собирался уплатить, но не успел. Редко кто заставляет ждать Дом Синанджу.
– Еще бы! – сказал Римо.
Отец Гарриган расслышал только последний слог из произнесенной Чиуном фразы[2].
– Евреи! Презренные евреи! – заблажил он. – Их надо всех сжечь!
– Не обращай на него внимания, – сказал Чиун. – Никакой он не святой человек. А с Баракой я сначала поговорю.
– Ты уверен, что тебя к нему пустят?
– Я не продавец зубных щеток, – надменно проговорил Чиун. – Я – Мастер Синанджу. Он примет меня.
– И хорошо сделает.
– Да уж, конечно.
Чиун вновь уставился на правое крыло лайнера, а Римо посмотрел через плечо на Джесси Дженкинс, идущую вдоль салона к Клайтону Клоггу. Вот она подошла и легко скользнула в пустое кресло рядом с президентом «Оксоноко».
Клогг неприязненно взглянул на девушку. Его широкие ноздри еще больше расширились.
– Прошу прощения, это место занято, – сказал он.
– Кем? – спросила Джесси.
– Им пользуюсь я, – гнусаво проговорил он.
– Сейчас вы им не пользуетесь. Я посижу в нем, пока оно вам не понадобится.
– Если вы не освободите мое кресло, я позову стюардессу, – сказал Клогг.
– В чем дело, господин хозяин-крупной-нефтянойкомпании? Разве я недостаточно хороша, чтобы посидеть в вашем кресле?
– Считайте, что так.
– Видите ли, мистер Клогг, мне кажется, пассажирам этого лайнера будет интересно узнать, что вы – президент «Оксоноко», компании кровососов.
Эта угроза испугала Клогга, считавшего, что он путешествует инкогнито.
– Ладно уж, – сказал он примирительным тоном. – Сидите, если вам так нравится.
– Благодарю вас, я посижу. А теперь расскажите мне, зачем вы летите в Лобинию и что собой представляет нефтяной бизнес.
Проигнорировав ее первый вопрос, Клогг целых десять минут потратил на второй. Он очень подробно объяснил, почему его компания, как и все прочие нефтяные компании, является настоящим благодетелем, слугой народа и как выиграет мировое сообщество, если все люди враз поймут, кто их истинные друзья.
Джесси слушала эту лекцию с улыбкой на лице и время от времени хихикая. Наконец она спросила:
– Что вы предполагаете делать теперь, когда Лобиния прекратила продажу нефти Америке, а остальные арабские страны собираются последовать ее примеру?
– Мы планируем развернуть широкий фронт работ по разведке и освоению крупных месторождений нефти. Компания выполнит свои обязанности но обеспечению энергоносителями нашей процветающей, постоянно развивающейся страны в этом процветающем, постоянно развивающемся мире.
– Все это чудесно, – сказала Джесси. – Но у вас уйдет пять лет на то, чтобы найти нефть, и еще три года, чтобы наладить ее добычу. А что же вы собираетесь делать эти восемь лет? Заправлять лампы тюленьим жиром?
Клогг с уважением посмотрел на девушку. Вопрос попал в точку, чего он никак не ожидал от взбалмошной, сексуально озабоченной темнокожей революционерки, не носившей бюстгальтера.
– Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы продолжать поставки горючего.
– И повысите цены, так что нефть пойдет тем, у кого толстый кошелек.
Клогг пожал плечами.
– У нас свободный рынок, как вам известно, – сказал он.
Джесси снова хихикнула.
– Видите вон того человека? – Она указала на Римо. – Вам имеет смысл с ним познакомиться.
– Почему?
– Его зовут Римо Гольдберг. Он изобрел заменитель нефти.
– Таковых не бывает. Нефть заменить нельзя.
– Было нельзя, а теперь можно.
– А что он собирается делать в Лобинии?
– Он хочет продать изобретение Бараке. А если тот откажется, он предложит его Западу.
– Это интересно, – сказал Клогг, глядя в затылок Римо долгим и упорным взглядом, будто пытаясь убедить самого себя, что это и впрямь интересно.
Джесси Дженкинс покинула захваченное с бою кресло и направилась в носовую часть самолета. Убедившись, что место девушки свободно, Клогг приблизился к Римо и тяжело плюхнулся в пустующее кресло Джесси.
Римо вопросительно на него посмотрел.
– Власть должна принадлежать народу, – сказал Клогг.
– Какому народу?
– А на стороне какого народа вы сами?
– На стороне всего народа.
– Власть и должна принадлежать всему народу. Вы – ученый, как я понимаю?
– Верно, – сказал Римо. Рядом с ним сидел человек, которого Смит считал ответственным за убийство ученых в Штатах. «Это маловероятно, – подумал Римо. – У профессиональных убийц не бывает носов, похожих на поросячьи пятачки».
– Занимаетесь нефтью, я полагаю?
– Угадали, – подтвердил Римо. – Я работаю над заменителем нефти.
– Где вы служите?
– Теперь нигде. Я веду исследования за свой счет.
– Ну и как получается?
– Отлично. Я нашел замену нефти.
– Удивительно, – сказал Клогг. – Видите ли, я не слишком разбираюсь в нефти, но это, должно быть, очень заманчиво. Из чего вы делаете свой заменитель?
– Из мусора.
– Простите, как вы сказали?
– Из мусора, – повторил Римо. – Пищевые отходы, падаль, ветки, щепки – все, что выбрасывают из урн по вторникам и пятницам везде, кроме Нью-Йорка, где мусороуборочная машина появляется, дай бог, раз в году.
– Это немыслимо, – сказал Клогг. – Я не верю.
– И тем не менее это так, – сказал Римо, стараясь припомнить объяснения Смита. – Что такое, в сущности, нефть? Останки животных, остатки растений, разложившиеся под большим давлением. А из чего состоит мусор? По большей части из того же самого. Я нашел простой и дешевый способ создавать нужное давление и превращать отбросы в нефть.
– Это крайне интересно, мистер Гольдберг. Я слыхал о подобных экспериментах.
– Да, кое-кто этим занимался. Но большинство из них уже мертвы.
– Очень жаль, – сказал Клогг.
– Конечно, – согласился Римо.
– Евреев надо убивать, всех без исключения, – пробормотал позади них отец Гарриган и бросил себе в рот пилюлю.