Битва за Фолкленды

5 ОПЕРАТИВНОЕ СОЕДИНЕНИЕ

Истинно велик,

Кто не встревожен малою причиной,

Но вступит в ярый спор из-за былинки,

Когда задета честь.

«Гамлет» акт IV, сцена IV[89].

Долгая борьба Аргентины за Фолклендские острова разом закончилась на рассвете пятницы, 2 апреля. Словно бы в признание собственной беспомощности, измученные совещаниями члены британского кабинета к тому времени уже крепко спали. Кульминационный момент выглядел патетически просто.

Накануне Рексу Ханту в Порт-Стэнли сообщили, что вот-вот «железок» в окрестностях будет куда больше, чем одна-единственная подлодка, о чем предупреждали ранее. К берегам островов катилась армада целого флота вторжения[90]. В распоряжении Ханта находилось не одно, а целых два подразделения морской пехоты: принимающая вахту группа майора Майка Нормана из сорока человек и покидавшая острова группа майора Гари Нутта, двенадцать бойцов которой ранее отбыли на «Эндьюрансе» к Южной Георгии[91]. Губернатор призвал обоих офицеров в резиденцию губернатора и изрек там фразу, навсегда вошедшую в историю Фолклендских островов: «Похоже, на сей раз сукины дети настроены серьезно».

Удобные для высадки места около аэропорта решили прикрыть заграждениями из колючей проволоки. На выступающий в море мыс, господствовавший над входом в бухту, поставили пост из двух человек. Морских пехотинцев отправили на охрану аэродрома, дороги в город и собственно резиденции губернатора[92]. Объявили о сборе территориальных сил обороны, предположительно из 120 чел., но на получение примитивного тактического инструктажа явились всего двадцать три. Кто-то позднее не без яда прокомментировал столь сомнительное рвение жителей островов, явно предпочитавших, чтобы за их территорию воевал кто-нибудь другой. Хотя, пожалуй, не следовало бы так уж презрительно отзываться о них, учитывая уровень подготовки населения и сам момент — для многих известие стало шоком.

В 8.15 вечера губернатор выступил по радио. Он сообщил ошарашенным слушателям: «Существуют все более убедительные свидетельства подготовки аргентинских вооруженных сил к нападению на Фолклендские острова». Если не считать слухов, только тут жители островов впервые услышали о происходящем. У них почти не оставалось времени на организацию гражданской обороны или на отъезд из столицы в более безопасный Камп. Оглядываясь назад, можно подытожить: ни один из аспектов неготовности британцев не был столь же серьезным. Если бы аргентинский флот проявил меньше щепетильности в своем подходе к операции и начал штурм с артобстрела, гражданскому населению грозили значительные жертвы, чего не произошло бы, подготовься островитяне к обороне должным образом.

Хант приказал жителям Порт-Стэнли не выключать приемники и держать их настроенными на его волну, а самим не выходить на улицы. Ночью он опять выступал с обращениями, завершив их в 4.25 утра объявлением чрезвычайного положения. Маленькое формирование морской пехоты дислоцировалось по предместьям Порт-Стэнли и имело приказ оказать сопротивление нападающим, после чего — отступать и дать последний бой в резиденции губернатора. Хант и Норман понимали, что это будет лишь неким жестом перед лицом приближавшейся армады.

Как считается, аргентинцы первоначально планировали высадить под прикрытием темноты в Маллит-Крик, примерно в пяти километрах южнее Порт-Стэнли, небольшую амфибийную группу из 150 морских коммандос и «бусос тактикой» (Buzos Tacticos — «тактических пловцов»)[93]. Затем этим воинам предстояло пробраться по суше к объекту — казармам гарнизона в Муди-Бруке за чертой города — и захватить его. Нейтрализуя таким образом британские войска, наступающие получали возможность взять под стражу губернатора и очистить флоту путь вторжения в гавань Порт-Стэнли. Предполагалось использовать минимум войск. Как говорят, за причинение ущерба гражданским лицам на Фолклендских островах солдатам даже грозили судом военного трибунала.

Какая бы стратегия изначально ни вынашивалась, флот, полным ходом следовавший в четверг через Южную Атлантику корабль к кораблю, лишил нападающую сторону малейшей надежды застать противника врасплох. К тому же и официальный Буэнос-Айрес отбросил осторожность. Стоя перед лицом крушения порядка в стране, хунта послала разгневанным гражданам сообщение: «Завтра Мальвинские острова будут нашими». Радиовещательные станции передали новость. Газетам велели подготовить экстренные выпуски.

Аргентинские коммандос и на самом деле высадились в районе Маллит-Крик около 4.30 пополуночи и спустя полтора часа достигли Муди-Брука[94]. Однако используемая ими впоследствии тактика не давала повода предполагать стремление избежать потерь. Развернув громкую полномасштабную атаку на казармы, они бросали в помещения фосфорные гранаты и поливали их огнем из автоматического оружия[95]. Только факт своевременного развертывания британских морских пехотинцев на боевых позициях и предотвратил тяжелый урон.

Затем одетые в черное коммандос соединились с группой, наступавшей прямиком на резиденцию губернатора, по всей видимости, в намерении захватить Рекса Ханта. Началась ожесточенная перестрелка с бойцами подразделения майора Нормана, разместившимися вокруг здания. Она продлилась около двух часов и стоила жизни, по крайней мере, двум аргентинцам[96]. В таких условиях коммандос не могли сделать чего-то большего, чем просто связать боем британцев до подхода мощной поддержки от основных сил десанта. Они не замедлили прибыть в гавань Порт-Стэнли и в 8 часов утра приступили к высадке[97]. Группа британских морских пехотинцев, стоявших в дозоре у гавани и находившихся под началом заместителя Нормана, лейтенанта Билла Троллопа, сумела добиться попадания в одну из десантных барж из противотанкового оружия, после чего командир решил отходить к резиденции губернатора[98].

К 8.30, когда на берег стали сходить бронетранспортеры и пушки, Хант осознал бесполезность дальнейшего сопротивления. Он отдал приказ сложить оружие[99]. Британцы потерь не понесли. Аргентинцы быстро захватили радиостанцию, телефонный узел и телеграф[100]. Отрезанный от любых линий коммуникаций с Лондоном, Хант не мог сообщить о случившемся в Министерство иностранных дел. Он отказался пожать руку командиру сил вторжения, генералу Освальдо Гарсия, к большому огорчению последнего. Затем Хант переоблачился в губернаторскую форму со всеми регалиями и на такси отправился в аэропорт, чтобы на борту аргентинского «Геркулеса» перебраться в Монтевидео. Морских пехотинцев сфотографировали, заставив уткнуться лицами в землю, дабы подчеркнуть их унижение, после чего тоже вскоре вывезли прочь с островов. Любой из местных жителей, пожелавший отправиться вместе с ними, получил такую возможность[101].

Единственным бальзамом на раны унижения, полученные их страной, стало для британцев героическое сопротивление лейтенанта Кита Миллза и его отряда морской пехоты — двадцати трех бойцов, ранее высаженных с «Эндьюранса» на земле Южной Георгии[102]. Молодой офицер получал указания, отражавшие смятение и противоречивые чувства, царившие в Лондоне. Ему приказали стрелять только в целях самозащиты, не ставить в опасность человеческие жизни, но при этом… не сдаваться. В 10.30 утра 3 апреля лейтенант Астис, находившийся на борту аргентинского судна «Байя Параисо» в Лите, передал по радио известие о капитуляции Рекса Ханта британскому подразделению в районе Грютвикена, призывая Миллза и его бойцов сделать то же самое[103]. Два часа спустя к гавани приблизились корвет «Геррико»[104] и два вертолета «Алуэтт», за которыми последовал большой десантный вертолет «Пума»[105]. Бойцы Королевской морской пехоты открыли огонь из всего имевшегося у них автоматического оружия, повредили вертолет и вынудили его в спешке ретироваться[106]. Они накрыли корвет тремя 84-мм противотанковыми реактивными снарядами «Карл Густав» и обрушили на него более 1200 выстрелов из ручного огнестрельного оружия[107]. После двух часов боя, когда превосходящие аргентинские войска сосредоточились на берегу, когда погибли четыре аргентинца[108], а один британский капрал получил тяжелое ранение в руку[109], Миллз счел себя сделавшим все возможное, чтобы заставить аргентинцев дорого заплатить за приобретение Южной Георгии. Страна согласилась с Миллзом. После сдачи в плен он вернулся в Британию, где удостоился почестей как герой и получил крест «За выдающиеся заслуги»[110].

Не будучи в силах сдержать собственную радость, Буэнос-Айрес начал вещать миру о возвращении Аргентиной Фолклендских островов, по крайней мере, за два часа до официальной капитуляции. Известие достигло Лондона в пятницу как раз утром, к моменту выхода новостных изданий. Поскольку связи с Порт-Стэнли установить не удалось, британское правительство не имело возможности проверить справедливость заявления Аргентины. Министерство иностранных дел в спешке запросило комитет Фолклендских островов с просьбой передать им данные о радио-любителях-коротковолновиках на островах, но было уже 4 часа пополудни по лондонскому времени, когда оператор в Уэльсе дал знать о подтверждении информации о вторжении с места.

Буэнос-Айрес охватил экстаз продолжительностью в сутки. Выступив утром по каналам вещания, Галтьери объявил: правительство «не имело альтернативы и должно было сделать то, что сделало». Он обещал оградить население островов от любой грубости и надеялся сохранить добрые взаимоотношения с Британией. В коммюнике сообщалось о назначении губернатором «Ислас-Мальвинас» (Мальвинских островов) пятидесятидвухлетнего командира 1-го армейского корпуса (из Буэнос-Айреса), генерала Марио Бенхамина Менендеса[111]. На митинге перед президентским дворцом Каса-Росада Галтьери оповестил ликующие толпы о том, что «три командующих основывались лишь на чувствах аргентинского народа». Впервые лидер Аргентины говорил людям неприкрашенную правду. Авантюризм военных срабатывал, играя освященными веками магическими компонентами, и речь Галтьери прерывалась всплесками бурных эмоций участников разыгрывавшегося вокруг спектакля. Еще ни разу с эпохи Перона солдату не удавалось так явно выполнить волю народа. Тремя днями ранее полиция стреляла в гражданских лиц на той же самой Пласа-де-Майо. А теперь на площади стояли мужчины и женщины, глаза которых застилали слезы радости.

Между тем стоявший в Лондоне великолепный весенний денек никак не помогал Вестминстеру и Уайтхоллу оправиться от чувства парализующего шока. Чиновники и политики говорили, казалось, только шепотом, будто бы оплакивая кого-то безвременно ушедшего. Будущее неожиданно сделалось совершенно туманным. И слова эти особенно справедливы в отношении группы лиц, побывавших прошлой ночью на встрече в кабинете миссис Тэтчер. Только вчера они участвовали в этаком командно-штабном учении — в дипломатическом балансировании на грани допустимого. Они говорили о сдерживании. Теперь же событие, которого они старались не допустить, сделалось свершившимся фактом. Перед ними ширилась бездна катастрофы. Хуже того, у них даже отсутствовали точные данные, основываясь на которых представлялось бы возможным принять соответствующее решение и дать надлежащий ответ. На всем протяжении утра пятницы высокопоставленные гражданские служащие Британии упорно продолжали не верить в состоявшееся полномасштабное вторжение. Не имея никаких контактов с Порт-Стэнли, они молились, чтобы сведения из Буэнос-Айреса оказались не более чем хвастовством. В результате, на протяжении восьми критически важных часов правительство не могло ни успокоить страну, ни начать действовать. Для ядерных стратегов данный случай стал классическим примером «выпадения в осадок» руководства — вполне ожидаемый результат неработоспособности структур и линий коммуникаций при внезапном начале войны (см. с. 416).

Первое заседание кабинета по чрезвычайным ситуациям после аргентинского вторжения пришлось на утро пятницы, 2 апреля, где присутствовали как Лич, так и исполняющий обязанности начальника штаба обороны сэр Майкл Битем. Собрание заслуживает названия жалкого и нерешительного. Лич отчитался о степени готовности флота и передвижениях сил Королевской морской пехоты. Он сообщил, что «Инвинсибл» сможет отправиться в поход к понедельнику. «Гермес» в спешном порядке выводили из ремонта. Но никакого твердого решения принять не представлялось возможным до получения кабинетом каких-то проверенных данных, помимо сведений, поступавших из Буэнос-Айреса. Оставалось лишь сидеть и ждать известий.

Затем Хамфри Аткинс, как старший из представителей Министерства иностранных дел в палате общин, сделал чрезвычайно сбивающее с толку заявление с кафедры. Он сказал, что его ведомство имело контакт с Хантом двумя часами ранее, и никто тогда не упоминал ни о каких вторжениях. В действительности связь с Хантом состоялась за четыре часа до того, совсем незадолго до вторжения. Хотя заявления, раздававшиеся из Буэнос-Айреса, были, несомненно, преждевременными, в слова Аткинса никто не поверил. В 2.30 пополудни положение усугубилось. Когда британское радио сообщило о толпах танцующих на улицах Буэнос-Айреса, а палата общин переполнилась взволнованными членами парламента, лидер палаты, Фрэнсис Пим, поднялся для очередного «пленарного заявления». Он мог дать лишь обещание о созыве сессии парламента по чрезвычайным ситуациям на следующий день, в субботу, «если обстановка на Фолклендских островах ухудшится». Кабинет полностью утратил взаимосвязь с событиями.

В 6 часов вечера лорд Каррингтон и Джон Нотт, по крайней мере, собрали пресс-конференцию для подтверждения факта вторжения. Оба выглядели шокированными и ошеломленными. Они объявили, что дипломатические взаимоотношения с Аргентиной находятся в процессе разрыва, а крупное оперативное соединение готово к выходу в море. (Как мы видели, 1-ю флотилию уже отправили.) Палате общин предстояло встретиться на следующий день для обсуждения положения и формирования мнения. Подобное заседание проводилось впервые со времен Суэцкого кризиса, и для членов парламента сей прецедент казался зловещим. Затем Кабинет немедленно приступил к работе в рамках второй в тот день сессии по чрезвычайным ситуациям.

Полный британский кабинет играл лишь незначительную роль в Фолклендской войне. Миссис Тэтчер как его председатель и ранее всегда считала данный орган трудно поддающимся управлению. В нем по-прежнему доминировали фигуры либеральной традиции тори — Каррингтон, Уайтлоу, Фрэнсис Пим и Джеймс Прайор. Они и им подобные никогда не обещали ей истинной сплоченности и коллективной лояльности делу, которому она служила. В результате премьер во все большей степени принимала ключевые решения на заседаниях подкомитетов и по итогам двусторонних встреч, из участия в каковых представлялось возможным исключить оппонентов. Тактику эту Тэтчер, вполне вероятно, позаимствовала у одного из предшественников, сэра Харолда Уилсона. Как бы там ни было, во втором пятничном заседании миссис Тэтчер понимала вынужденную необходимость заручиться поддержкой полного кабинета в деле, ставшем очевидно крупнейшим кризисом в трехлетней истории ее правительства.

Главы видов вооруженных сил даже и не пытались скрывать огромные трудности в деле тылового обеспечения при посылке оперативного соединения в Южную Атлантику. Прежде всего, требовалось собрать необходимое количество боевых кораблей, оснащенных системами ПВО, самолетов «Си Харриер» и кораблей поддержки, то есть танкеров, снабженческих и госпитальных судов. А ударная группа морского десанта, как же без нее? Придется полагаться на реквизиции гражданских судов, изымая их из торгово-коммерческих операций (имеются в виду суда, реквизированные из торгового флота, или коротко СРИТФ). Адмирал Лич всячески спешил отправить первую группу к понедельнику, очень опасаясь политического давления и оттягивания операции из-за не окончательно проясненных моментов дипломатии. Однако ранний выход в море судов в свою очередь требовал крупного воздушного моста с перевалочным пунктом на острове Вознесения, каковой момент создавал огромные сложности для Королевских военно-воздушных сил.

Помимо энтузиазма Лича, выводы кабинета предрешили три фактора. Первое, это сама по себе кинетическая энергия уже предпринятых действий. Отправка субмарин в понедельник, объявление состояния повышенной боевой готовности на флоте в среду, продолжение в четверг — все эти шаги, как представлялось, выглядели вполне разумными мерами перед лицом аргентинской угрозы. Однако одно дело блеф — другое дело, когда карты раскрыты. Южная Атлантика виделась чужим местом — очень и очень враждебным. И все же миссис Тэтчер и ее коллеги едва ли могли позволить себе сказать военным: стоп, мы все отменяем. Почему? Да потому что вторжение, противодействовать которому они собирались, произошло.

Второй фактор состоял в следующем: даже при наличии подтверждений вторжения, просто отправка кораблей виделась чем-то на миллионы лет отдаленным от необходимости вести тотальные военные действия. Миссис Тэтчер обходила стол в кабинете и методично по порядку отмечала мнение каждого из присутствующих. Один за другим они подтверждали высказанное ранее, но оставался еще Джон Нотт с главной своей заботой: не следует посылать флот, если Британия не уверена, а не отзовет ли она его посередине операции. И все же, как Министерство иностранных дел никогда воистину не верило в одержимость аргентинцев идеей непременного овладения Фолклендскими островами, пусть даже и за счет нападения, так и британский кабинет не мог представить себе, что те не дрогнут перед угрозой жестокого возмездия. Решили заморозить аргентинские вклады в Британии, приостановить выдачу экспортных кредитов, наложить запрет на импорт. Обратиться к США и ЕЭС с призывом присоединиться к этим мерам. Мобилизовать ООН. На фоне таких шагов оперативное соединение представляло собой не более чем некий жест в поддержку решимости Британии. Все из проинтервьюированных при сборе материалов для написания данной книги дружно сошлись на том, что 2 апреля никто из министров кабинета ни на минуту не верил, будто результатом их решения станет открытая война.

Важнейшим моментом, однако, выступал третий фактор. Правительство, откровенно говоря, просто не могло выйти назавтра к парламенту без заявления об отправке оперативного соединения. Если воспользоваться радикальным заключением Уильяма Уайтлоу, «правительству пришлось бы подать в отставку». Уайтлоу давно считался этаким мудрым воплощением согласия в партии, пусть даже нередко казалось, будто лично он по большей части не в ладу с ней. В накаленной пятничной атмосфере мнение его выглядело неоспоримым. В клубах и салонах повсюду в Лондоне члены парламента тори ожидали субботних дебатов, точно взрыва бомбы с неумолимо бегущим к запалу по бикфордову шнуру шипящим огоньком. На флоте объявили тревогу. Отменить ее? Нет — этого не мог снести политический организм из плоти и крови. Оперативное соединение Королевских ВМС являло собой инструмент стратегической игры, но оно же, бесспорно, выступало и политическим императивом. Лишь один министр — глава ведомства торговли, Джон Биффен, — по понятным причинам разошелся во мнении с остальными, каковой момент коллеги отнесли к его мрачной эксцентричности. Мы вернемся к данному вопросу в наших заключениях.

Для некоторых дебаты в палате общин в субботу, 3 апреля, представляли собой этакий образец британской демократии. Палата почти в полном составе высказалась единым голосом в отношении общего для всей нации позора, причем тон сказанного не позволял какому бы то ни было правительству просто отмахнуться от такого заявления. И все же для других обсуждения представляли собой скорее угнетающую тасовку всех старых негативных моментов, которые на протяжении многих лет мешали сколь либо вразумительному решению спора по Фолклендским островам.

В начале своего выступления миссис Тэтчер сделала максимум возможного в сложившейся ситуации. С очевидной усталостью произнося слова речи, носившей следы, как видно, не одной руки, — в основном Министерства иностранных дел, — она указала: «Было бы полнейшим абсурдом посылать в поход флот всякий раз, когда из Буэнос-Айреса доносились воинственные заявления». В отношении идеи содержания постоянного контингента как сдерживающего средства в районе боевого патрулирования последовал ответ: «Затраты оказались бы огромными… ни одно правительство не пошло бы на это». С трудом шагая по каменистой ничейной земле между вчерашней несостоятельностью и завтрашними мерами по исправлению ее последствий, премьер-министр произнесла лишь следующее: «Крупное оперативное соединение отправится в море, как только закончатся последние приготовления».

Когда она села, ревущая волна презрения прокатилась по скамьям вокруг. Она стала кульминацией дюжин таких вот «часов вопросов» по теме Фолклендских островов за последнее десятилетие — демонстрацией недоверия не только к Министерству иностранных дел, но и к исполнительной власти вообще. Те, кому не досталось поста и должности, могли, наконец, выплеснуть накопившуюся желчь мести на власть предержащих. Казалось, будто члены парламента упиваются ощущением собственной правоты в их надутой и напыщенной риторике.

Учитывая решение Кабинета об отправке оперативного соединения, парламентариям едва ли оставлялась возможность добавить нечто существенное. Лидер оппозиции, Майкл Фут, некогда с гордостью провозгласивший себя «рьяным сторонником мира», громче всех вопил о необходимости прибегать «не к словам, но делам», будто бы соревнуясь в этом с самими завзятыми правыми. Мало кто нашел в себе смелость усомниться в военной целесообразности отправки оперативного соединения, за исключением рискнувшего на вмешательство экс-дипломата из стана консерваторов, Рэя Уитни, тут же обвиненного в пораженчестве. Никто не отважился обсуждать вопрос долгосрочных последствий военного ответа. Как в Буэнос-Айресе, так и в Лондоне, похоже, наступил момент эмоциональных выкриков, а не разумных рассуждений холодных голов.

Никогда прежде отсутствие министра иностранных дел в палате общин не воспринималось так болезненно. Пусть Каррингтон занимался представлением тщательно продуманной апологии действий правительства перед досточтимой аудиторией в палате лордов, в нижней палате последний натиск разбушевавшейся грозы пришлось выдержать Джону Нотту. Его речь, каковая, как признавал он позднее, «могла быть единственно катастрофой», в плане содержания встретила лишь презрение. Сколько бы воинственности ни звучало из уст правительства, ничего не помогало потушить пожар эмоций, охвативший присутствующих. Призыв министра к поддержке поднимавших паруса вооруженных сил собравшиеся отмели, словно метлой, ревом негодования и выкриками «в отставку!». Парламентарии вышли из палаты общин, поглядывая на залитую солнцем Парламентскую площадь, каковую нашли заполненной толпами туристов, пришедших посмотреть на диковинный спектакль — как раненый британский лев будет посылать на войну свой флот.

И все-таки палата общин не раздавила правительства целиком. Днем раньше Ричард Люс сделал лорду Каррингтону предложение о своей отставке как заместителя министра, ответственного за данный вопрос. Каррингтон выразил решительное несогласие, поскольку он, как министр иностранных дел, считал себя виноватым никак не меньше. Он предложил им обоим пройти кризис до конца и назначил Люса координатором разворачивавшегося тогда дипломатического наступления. События субботы заставили Каррингтона изменить мнение. Дебаты в палате общин, нападки на его ведомство депутатов с задних скамьей в ходе последующего совещания наверху и отсутствие, как у пэра, возможности лично отвечать перед палатой общин с кафедры — все это нагоняло на него мрачное настроение. Он признался миссис Тэтчер, что чувствует себя вынужденным, в конце концов, покинуть пост.

Миссис Тэтчер до того публично выступила против предложения отправить в отставку Нотта на основании того, что его ведомство ни в коем случае не несет ответственности за случившееся — довод, никак не повышавший моральный дух Министерства иностранных дел. К тому же Hoтт был крайне необходим там, где находился. Возможно, вина Каррингтона и заслуживала его устранения с должности, но он был еще нужнее на своем месте. Как ни неловко чувствовала себя миссис Тэтчер, сейчас она полагалась на его совет и поддержку. К тому же она знала, если дело действительно дойдет до дележа ответственности по ряду решений, принятых в отношении Фолклендских островов, она рискует оказаться ничуть не менее уязвимой, чем он. Премьер попросила Каррингтона остаться. Он обещал крепко подумать. В субботу, 4-го, несмотря на множество срочных дел, премьер-министру пришлось развернуть крупную операцию по спасению собственного министра иностранных дел. Чтобы успокоить чувствительность Каррингтона по поводу критики с задних скамей, миссис Тэтчер вызвала главного парламентского партийного организатора, Майкла Джоплинга. Уайтлоу потратил часы на уговоры. К участию в предприятии привлекли даже двух бывших премьер-министров, лорда Хоума и Харолда Макмиллана.

Все без толку. Как пэр, Карринггон, несомненно, обладал более тонкой политической кожей, чем те, кому приходилось добиваться должностей в бурных водоворотах выборов. Он рухнул под дальнейшими нападками прессы на него и его ведомство в воскресенье и понедельник. Редакционная статья в понедельничной «Таймс», где ему рекомендовали «выполнить свой долг», раздражала в особенности. Делали определенное дело и другие факторы. Негодование Каррингтона по поводу враждебной позиции «заднескамеечников» из стана консерваторов в отношении Министерства иностранных дел имело уходящие глубоко давнишние корни. Он возражал на постоянные попытки миссис Тэтчер снизить значение упреков рядовых коллег по партии наличием естественного свойства депутатов выступать против сформированного его ведомством мнения. Если сказать в двух словах, Каррингтон был по горло сыт всем этим. Фолклендские острова стали последней каплей. В понедельник он известил миссис Тэтчер о твердом намерении уйти.

Хамфри Аткинс тоже попросил отставки, несмотря на непричастность к политике в части Фолклендских островов. Ушел и Люс, сделав этакий жест-пародию на принципы министерской ответственности. На всем протяжении долгих трех месяцев военный кабинет не испросил совета ни одного из этих министров, хотя в случае Люса представлялась возможность выслушать авторитетное мнение лица, знавшего аргентинских переговорщиков.

Пост министра иностранных дел достался единственному подходящему кандидату, назначение которого не подразумевало крупной кадровой перетасовки: лидеру палаты общин Фрэнсису Пиму. Миссис Тэтчер пришлось примириться с таким назначением. В 1981 г. Пима уже пришлось отстранять от работы в Министерстве обороны за совершенную, по мнению премьера, бесхребетность в вопросе контроля над военными расходами, а также за явный недостаток напора во взаимоотношениях с чиновниками ведомства. Он совершенно точно не принадлежал к «ближнему кругу», хотя и имел всегда неопределенную точку зрения, а интуитивные политические умонастроения Пима превратили его в мишень для партийных противников миссис Тэтчер в Вестминстере. Несмотря на внешность, — Пим чем-то смахивал на старомодного семейного адвоката, — он являлся вполне признаваемой многими кандидатурой в преемники действующего премьера, а потому неизбежным претендентом на руководящее кресло, если дела с операцией на Фолклендских островах обернутся скверным образом. Выдвижение Пима было той самой дорогой ценой, которую приходилось выкладывать миссис Тэтчер за фиаско с Фолклендами. И в предстоящие недели она почувствовала, как много заплатила.

Премьер-министр провела, по крайней мере, часть выходных за подготовкой и раздачей правительственных распоряжений. История спора по Фолклендским островам демонстрировала слабость в британских правительственных механизмах, но в отношении отправки оперативного соединения они показали себя с сильной стороны. Решение прокатилось по Уайтхоллу как удар током, особенно с учетом жесткой недвусмысленности целей, заявленных миссис Тэтчер 3 апреля: «видеть острова возвращенными под британское правление». Машина секретариата кабинета министров отличалась неповоротливостью, что уже само по себе парализовало нормальную работу коммуникационных артерий Уайтхолла.

С подачи Харолда Макмиллана и при содействии секретаря кабинета, сэра Роберта Армстронга, миссис Тэтчер сочла конфликт не стоящим применения всего чрезвычайного механизма военного времени, отдав предпочтение небольшой направляющей группе министров. Этаким старомодным решением сэра Роберта стало создание подкомитета в комитете по ВиО, окрещенного ВиОЮА (по внешнеполитическим и оборонным вопросам в Южной Атлантике). Орган быстро приобрел прозвание военного кабинета, но, хотя аббревиатура ВиОЮА появлялась в документах на всем протяжении его существования, должностные лица в обиходе называли его «Воюя».

Первые члены комитета являлись и первыми лицами в государстве. В него входили премьер-министр; ее заместитель, министр внутренних дел Уильям Уайтлоу; министр иностранных дел Фрэнсис Пим; министр обороны Джон Нотт. Официально в команде состоял начальник штаба обороны, сэр Теренс Левин, которого в конечном счете вызвали из Новой Зеландии и утром в понедельник на транспортном самолете VC10 КВВС доставили в Лондон; новый постоянный заместитель министра в Министерстве иностранных дел сэр Энтони Акленд; сэр Роберт Армстронг; и глава отдела по внешнеполитическим и оборонным связям секретариата кабинета министров Роберт Уэйд-Грей. Миссис Тэтчер привлекала к работе уходящего главу дипломатической службы сэра Майкла Паллисера, дабы тот взял на себя руководство «вопросами коммуникации группы» с секретариатом кабинета министров. Задача его состояла в доведении до сведения прочих министров и глав учреждений «необходимой информации» о происходящем. Паллисеру также поручалось готовить для военного кабинета документы по не самым насущным вопросам, в основном, по общим моментам темы Фолклендских островов.

Более противоречивым добавлением к военному кабинету в первую неделю его работы стал председатель партии консерваторов Сесил Паркинсон. Миссис Тэтчер выдернула его из заместителей министра годом раньше, чтобы заменить становившегося во все большей степени своевольным лорда Торникрофта. Как считали большинство коллег, для прежде мало известного пятидесятилетнего парламентария такое повышение было довольно значительным, если не сказать излишним. Заявленная цель его дальнейшего продвижения заключалась в поддержании связей с другими членами правительства и партии — то есть в выполнении функции, с каковой, по мнению многих, вполне справился бы Уильям Уайтлоу. Истинная причина появления Паркинсона имела более, если так можно сказать, макиавеллиевские черты. Джон Нотт, ранее работавший с Паркинсоном в торговом ведомстве, уже на ранней стадии ощущал грядущую потребность в поддержке против команды Министерства иностранных дел, где, как он предполагал, Пим скоро образует альянс с Уайтлоу. Вдобавок к этому взаимоотношения Нотта с миссис Тэтчер совсем недавно носили несколько напряженный характер. Нотт считал в перспективе бесценной поддержку некоего лица, знавшего всю сложность его мыслительных процессов и в то же самое время пользовавшегося доверием премьер-министра. Тэтчер одобрила его просьбу о введении в кабинет Паркинсона на основании прямолинейного довода — «куда голова, туда и хвост».

В дополнение к этим постоянным членам предполагалось привлекать к работе в кабинете других министров и чиновников по мере надобности. Таким образом, Джон Биффен, оставаясь министром торговли, участвовал в решениях относительно санкций и реквизиции кораблей, что потребовало срочной поездки в Виндзор в первое воскресенье, дабы положить на подпись королеве необходимые распоряжения. (Биффен заменил Пима как лидер нижней палаты.) К генеральному прокурору, сэру Майклу Хейверсу, зачастую обращались за консультациями в отношении правил применения силы и по поводу юридической терминологии различных вариантов урегулирования. Начальники штабов вызывались на заседания, когда требовалось их присутствие, и регулярно приглашались на сессии по выходным в Чекерсе[112], где могли общаться с политиками в менее формальной обстановке. Заметную роль приходилось играть и юрисконсульту Министерства иностранных дел, сэру Йэну Синклеру.

Вот в таком виде и состоянии Уайтхолл приближался к войне. Большинство из главных фигур игры оказывались вовлеченными в такой большой кризис впервые. Но они хорошо знали, сколь полной катастрофой закончилось последнее участие Британии в аналогичных по размаху военных действиях — Суэц. И зловещая тень Суэцкого конфликта нависала над ними, оказывая влияние на все помыслы и шаги. По признанию Уайтлоу, он вздрагивал всякий раз, когда думал об Идене[113].

Если политики вступали в месяц апрель с дрожью в коленях, подобного никак не скажешь о моряках и солдатах, которым предстояло сформировать военно-морское оперативное соединение. Настроения их с момента начала недели вторжения, когда Сэнди Вудвард получил указания подготовить к действиям свою боевую группу, следует охарактеризовать как осторожное ожидание. Когда же пришли новости об аргентинской агрессии, его сменило открытое воодушевление, передавшееся от военнослужащих 1-й флотилии посреди Атлантического океана командованию флота в Нортвуде, морским пехотинцам, бойцам САС и СБС[114], которым предстояло войти в состав штурмовых формирований, и далее — на палубы авианосцев, судов сопровождения и к личному составу судостроительных и ремонтных верфей. Годы скучной рутины неожиданно закончились — все потраченные усилия обрели вдруг реальный смысл и значение.

В самом начале встал вопрос командования. Оперативное соединение совершенно очевидно предстояло возглавить 1-й флотилии — эсминцам и фрегатам. 1-я флотилия уже находилась в море под началом пятидесятилетнего контр-адмирала Вудварда. В процессе разговора с Вудвардом в понедельник ночью Филдхауз поинтересовался, как тот посмотрит на назначение командующим всем соединением более старшего, трехзвездного адмирала[115]. Вудвард, естественно, ответил, что подчинится решению Филдхауза.

Традиционно принято считать, будто Королевские ВМС управляются сменяющими друг друга цепочками этакого флотского братства: сначала бывшими командирами эсминцев, затем офицерами морской авиации. В 1982 г., судя по всему, во флоте господствовали подводники. К ним относились и Филдхауз с Вудвардом[116]. Некоторые офицеры ожидали видеть во главе оперативного соединения другого адмирала — более опытного в вопросах применения надводных кораблей и высадок морских десантов. Упоминались имена Дерека Реффела (3-я флотилия) и сэра Джона Кокса — эксперта в области действий авианосцев. Филдхауз же выбрал Вудварда. Ни Лич, ни Левин не возражали.

Политики первоначально выражали озабоченность такой кандидатурой. Военный кабинет никогда не встречался с Вудвардом. Нотт спросил взволнованно: «Кто он? Бывал на войне?» Министр обороны, похоже, предпочел бы иметь командующим более опытного адмирала. Однако Вудвард возглавлял формирования, уже находившиеся в море, к тому же руководство ВМС испытывало совершенную уверенность в нем. Кроме того, хотя британской публике Сэнди Вудвард представлялся единственным хранителем судеб оперативного соединения, в реальности последнее слово в деле принятия решений совершенно четко принадлежало Филдхаузу в Нортвуде.

Перед Филдхаузом стояли, ожидая решения, огромные задачи. Даже если Королевским ВМС предстояло не более чем устроить крупную демонстрацию в Южной Атлантике, сложности применения и обеспечения действий флота на конце 8000-мильной (15 000-километровой) линии коммуникаций с полным на то правом могли называться гигантскими. Больше того, любому оперативному соединению не обойтись без прикрытия с воздуха. Единственными авианосцами на балансе Британии оставались «Инвинсибл» и «Гермес». Первый был слишком маленьким, а второй — слишком старым, и каждый мог нести лишь часть летательных аппаратов группы полнокровного тяжелого авианосца. Даже если по полной программе загрузить их только одними годными для выполнения задач в морской авиации самолетами «Си Харриер», кораблям Вудварда будет обеспечен лишь крайний минимум достойной поддержки с воздуха в ходе действий в Южной Атлантике. Соединению понадобится и зенитная артиллерия для отражения налетов противника. В учениях «Спринггрейн» принимали участие три вполне современных корабля УРО (управляемого ракетного оружия), главной задачей которых являлась противовоздушная оборона, — эскадренные миноносцы типа 42 «Ковентри», «Глазго» и «Шеффилд», оснащенные пусковыми установками зенитных управляемых ракет (ЗУР) среднего радиуса действия «Си Дарт»[117]. Для нужд ПВО на малых дистанциях имелось только три корабля с современными ракетами — фрегаты типа 22 с установленными на них зенитными ракетными комплексами «Си Вулф», хотя эти корабли конструировались, главным образом, как противолодочные[118]. Один из ракетных фрегатов типа 22, «Бэттлэкс», не подлежал отправке на юг, поскольку у него возникли неполадки в машинном отделении. Однако два других фрегата УРО, «Бродсуорд» и «Бриллиант», как становилось самоочевидным, обладали возможностью послужить ключевыми средствами ПВО для оперативного соединения. Помимо вышеназванных кораблей, командующий получал все имеющиеся в распоряжении фрегаты и эсминцы. В условиях зимы в Южной Атлантике ожидался внушительный износ и выходы из строя кораблей даже и без неизбежных боевых потерь.

Даже и при сборе существенного числа кораблей возникали сомнения в степени их пригодности к ведению конвенциональной войны с противником. На протяжении более чем трех десятилетий, когда мировое значение и ответственность Британии, а также бюджет ВМС сократились, уменьшилась и разносторонность флота. Королевские ВМС в 1982 г. являли собой решительным образом противолодочный флот, предназначенный воевать в Атлантическом океане с Советским Союзом. И все же военно-морские силы Британии поднимали первую перчатку, брошенную им на протяжении жизни текущего поколения. Грозный вызов флоту означал и благоприятную возможность продемонстрировать его способности. Если у высших офицеров его и имелись какие-то опасения по поводу отправки в плавание оперативного соединения, они держали их при себе.

На заре дня 2 апреля, прежде чем аргентинцы полностью завершили процесс завоевания Фолклендских островов, Вудвард получил указания из Нортвуда «сосредоточить» свою оперативную группу и приступить к продвижению к острову Вознесения. Корабли, принимавшие до того участие в учениях «Спрингтрейн», разделились на две части: первые отправлялись вместе с Вудвардом, а вторые, по причинам ли механического состояния или из-за непригодности к действиям в Южной Атлантике, возвращались в Британию. После разделения корабли из групп северного и южного назначения сошлись бортами попарно и приступили к операции «перебазирования», продолжавшейся около двенадцати часов. Корабли северного назначения отдавали «южным» каждый лишний фунт продуктов, боеприпасы и запчасти. Команды судов, ложившихся на южный курс, избавлялись от учебных боеприпасов и прощались с теми, кто убывал по личным обстоятельствам, — на свадьбу или на похороны. Эсминец УРО «Ковентри», например, потерял, таким образом, целых пять человек. Направлявшийся домой фрегат «Орора»[119] послал на замену пять добровольцев из своей команды. Многие из уходивших в поход просили возвращавшихся товарищей позвонить от их имени женам и родителям. Некоторые передавали тексты телеграмм для отправки домой.

Среди моряков не царило такое повальное стремление подраться, как у морских пехотинцев и парашютистов. Многие до того пробыли в море не одну неделю, а в некоторых случаях — как, например, команда «Шеффилда» — и не один месяц. Они надеялись вернуться к себе к Пасхе. Все история британской внешней политики с момента Суэцкого кризиса говорила о том, что после длительного периода возмущений, колебаний и трескотни вопрос с Фолклендскими островами найдет дипломатическое разрешение. Даже те, кто горел желанием поучаствовать в большом деле, и то мало верили в удачу. «Сегодня нам сообщили, что мы отправляемся на Фолкленды задать трепку аргентинцам», — писал родителям капитан-лейтенант Дэйвид Тинкер, секретарь командира ракетного эсминца «Гламорган». — «Дело напоминает 1914 г. Теперь Королевские ВМС тоже идут в далекий путь защищать колонии (или лучше представить себе Суэц?). Конечно же, все это может лопнуть мыльным пузырем через неделю, но холодок настоящей конфронтации, не такой, как с ядерной бомбой в северном мире, в ходе «колониальный войны» довольно-таки здорово щекочет нервы — совсем не то, что скучные учения и возня с бумагами. Капитан, конечно же, доволен — у него есть шанс закончить карьеру в сиянии славы»[120]. Командир Тинкера, кэптен Майк Бэрроу, поступил на службу в ВМС в один день с адмиралом Вудвардом и через несколько месяцев готовился уйти в отставку.

Генерал-майор Королевской морской пехоты Джереми Мур проспал всего два часа, когда в 3 часа пополуночи 2 апреля его разбудил телефонный звонок. Один из сотрудников штаба уведомил Мура о развертывании аргентинцами вооруженного вторжения на Фолклендские острова. Как многие десятки людей, поднятых с постели той ночью по тому же поводу, Мур поначалу ни во что не поверил. Он даже попросил подтвердить, не есть ли это запоздалый первоапрельский розыгрыш. Затем, как и бригадир Джулиан Томпсон, Мур оделся и поехал в ставку в Хэмоузи-Хаус вблизи Плимута, высоко на горе, господствующей над всем устьем реки. Уже было решено отправить в Южную Атлантику британский контингент сухопутных сил. После расформирования в 1974 г. 16-й парашютной бригады, 3-я бригада коммандос КМП осталась в Британии единственным должным образом обученным, подготовленным общевойсковым соединением, способным к участию в немедленной морской десантной операции. Как становилось очевидным в любом случае, готовящейся экспедиции предстояло стать практически полностью предприятием Королевских ВМС, а флот, конечно, пожелает видеть морских пехотинцев во главе войск при высадке в районе назначения. Находившегося в гостиничном номере в Дании бригад-майора (начальника штаба) Джулиана Томпсона, Джона Честера, позвали к телефону и в беседе приказали собрать целиком весь штаб, занятый на рекогносцировке для учений НАТО, и тотчас же отправить его на базу. Весь день офицеры струйкой текли в Хитроу, для чего пришлось закупить все свободные места на нескольких рейсах авиакомпании «Бритиш Эруэйз» из Копенгагена.

Другие военнослужащие переживали схожие ситуации. Например, командира десантно-вертолетного корабля-дока «Фирлесс», кэптена Джереми Ларкена, застигли у него дома в Гэмпшире, разбудили и таинственно сообщили, что его судно и некоторые другие «внесены в списки для первоочередного получения припасов»[121].

Подполковника Ника Вокса, командира 42-го отряда коммандос, утром в пятницу попросили сесть в штабной автомобиль, который, как думал Вокс, доставит его в аэропорт для полета в Америку[122]. Но, как узнал подполковник, везли его в собственный штаб, откуда ему предстояло немедленно начать созывать подчиненных из отпусков и увольнительных всеми имеющимися в распоряжении средствами[123]. У Вокса сходный опыт уже имелся. В бытность свою младшим офицером он участвовал в высадке Королевской морской пехоты в районе Суэцкого канала[124].

В Херефорде, на базе 22-го полка САС, главной части войск специального назначения в британской армии, подполковник Майкл Роуз приказал привести в полную боевую готовность один эскадрон сразу после того, как услышал по новостям Би-би-си о вторжении и о тревоге у Королевской морской пехоты[125]. Затем Роуз позвонил Джулиану Томпсону и выразил мнение, что, если намечается операция в Южной Атлантике, разумно ожидать возникновения потребности в каких-то силах САС.

Нельзя никак обойти вниманием одну из наиболее примечательных фигур, вызванных на службу сразу же. Майора Юэна Саутби-Тейлура выдернули из квартиры в Лондоне, где он находился после ужина в клубе знакомств. Саутби-Тейлур был неукротимым романтиком, всегда оставлявшим профессиональные амбиции позади личного служения долгу. Со своими светлыми волосами, напоминавшими зыбь посреди Атлантического океана, заразительным обаянием и восторженностью он превратился в типичную знаменитость в рядах военнослужащих Королевской морской пехоты. Сын командующего корпусом КМП, Саутби-Тейлур получил офицерское звание в 1960 г. после окончания мореходного училища в Пэнгборне и университета в Гренобле[126]. Он не без гордости хвастался, что на протяжении следующих двадцати двух лет лишь два года просидел в кабинете. Едва ли это обстоятельство увеличило его шансы на повышение, но так или иначе он объехал чуть ли не полмира. Саутби-Тейлур стал превосходным рулевым и яхтсменом, научился говорить и писать на арабском, рисовать акварелью морских птиц, он забирался в дикие уголки Аравии и, мало того, побывал на Фолклендских островах.

В 1978 г. Саутби-Тейлур командовал дислоцированным там подразделением морской пехоты[127]. Он полюбил те места и — что уже совсем невероятно — живших там людей. В ходе срока своей командировки офицер этот большую часть времени провел в море, повидав каждый ручеек и каждое селение вдоль побережья. Он мог похвастаться, что знает Фолкленды лучше всех на свете, и написал по ним штурманское пособие для распространения среди ограниченного круга лиц. Саутби-Тейлур горел ожиданием возвращения. 2 апреля он отдыхал после работы — офицер подразделения десантных катеров морской пехоты, Саутби-Тейлур посещал курс изучения Среднего Востока в Лондонском университете. По срочному приказу из бригады он на штабном автомобиле помчался в Хэмоузи-Хаус на встречу с Джулианом Томпсоном. Бригадир желал слышать все, что Саутби-Тейлуру известно о Фолклендских островах. «Послушай-ка, — твердо сказал майор (они с Томпсоном были старыми друзьями). — Я и слова не скажу, если ты не пообещаешь взять меня с собой». «Не беспокойся, Юэн, — усмехнулся в ответ Томпсон. — Ты будешь в деле». Саутби-Тейлур представлял собой одного из этаких примечательных английских чудаков-энтузиастов, которому неожиданно повезло поймать свой момент в военной истории.

Королевская морская пехота есть по сути небольшая, сплоченная семья из шести тысяч солдат и офицеров. Служа вместе почти всю жизнь, они гордо заявляют, будто все знают друг друга лично. Являясь подведомственной структурой ВМС, морские пехотинцы лелеют собственную самостоятельность, систему званий и оплаты, ну и, конечно, особые боевые навыки. Возьмем для примера артиллерийский полк[128], набираемый из добровольцев Королевской артиллерии, которых командируют в МП после прохождения курса коммандос, при этом берут только одного из четырех подавших заявления. В предшествующие годы роль 3-й бригады коммандос в войсках НАТО — защита северного фланга в Норвегии — подарила личному составу уникальные возможности для подготовки, приобретения опыта и позволила обзавестись военным снаряжением для ведения боевых действий в арктических широтах.

И все же в предшествовавшем десятилетии под вопросом оказалось само существование морских пехотинцев. Когда вооруженные силы Британии стали переживать сокращение, взаимоотношения корпуса с «родительским» военно-морским ведомством натянулись. Морские пехотинцы во все большей степени приходили к убеждению в желании Адмиралтейства избавиться от них. Бюджет коммандос представлялось соблазнительным потратить на корабли и системы оружия. С сокращением материально-технической базы амфибийных ресурсов ВМС — оба десантно-вертолетных корабля-дока, «Фирлесс» и «Интрепид», в тот момент начальство собиралось продать зарубежным покупателям — морские пехотинцы почувствовали: адмиралы более не заинтересованы в их выживании. Некоторые из высших армейских офицеров высказывали мнения, будто коллеги из морской пехоты очутились на слишком узкой и обособленной орбите, а потому испытывали недостаток широты опыта для командования современными войсками в рамках концепций НАТО. Менее года назад, в разгар дебатов в отношении предложений Джона Нотта по сокращениям в ВМС, министр привел корпус в состояние оцепенения публичным высказыванием о том, что, если морскую пехоту все-таки распустят, вина ляжет на военный совет ВМС из-за неспособности их выработать многогранный и убедительный повод для сохранения корпуса.

Теперь, весенним утром 1982 г., мистер Нотт получал свой ответ, а Королевской морской пехоте предоставился необычайно благоприятный случай доказать собственную полезность. Если потребуется высадка на Фолклендских островах, проводить операцию придется 3-й бригаде коммандос. Штаб в Хэмоузи-Хаусе приступил к выработке масштабного плана действий, необходимых для вывода сил в море, без страха перед размерами задач, решать которые им, возможно, придется. Позднее Джереми Мур скажет: тот период «был одним из лучших в моей жизни. Все находились в приподнятом состоянии духа, все работали не покладая рук на общее дело, преодолевая трудности. От армии, ВМС, судостроительных заводов мы не видели ничего, кроме помощи. Иногда люди переходили дорогу, дабы поприветствовать нас. Даже детей, казалось, охватило приподнятое настроение».

В широком смысле концепция развертывания морского десантного соединения сложилась в начале выходных. Бригаду Томпсона сочли разумным усилить добавлением 3-го батальона Парашютного полка и всех поддерживающих подразделений, необходимых для формирования сбалансированных десантных сил, а кроме того — подкрепить элементом ПВО на случай вражеских атак с воздуха. Поначалу наибольшие осложнения вызвала проблема сбора судов для десанта. Когда офицеры Томпсона работали со штабными таблицами, где содержались данные по погрузочным мощностям, необходимым для каждой отправляющейся на войну части, они обсуждали и момент фактического наличия кораблей в их распоряжении. Главной платформой мог послужить «Фирлесс». Однако его сестринский корабль, «Интрепид», стоял на приколе. Предположительно можно было прибегнуть к использованию «Гермеса», официально считавшегося вертолетоносцев и десантным кораблем коммандос. Затем офицеры занялись перелистыванием справочника по кораблям торгового флота, доступным для фрахта или реквизиции в случае войны. Никто не забыл суеты вокруг Суэца, когда политическое фиаско осложнялось отвратительным смятением при организации погрузки судов, так что сложившееся положение грозило британцам большими неприятностями, имей они дело с решительным противником. Многие корабли, считавшиеся годными для использования армией в случае войны, подходили только для применения в Ла-Манше или в Северном море, но совершенно не годились для марша в Южную Атлантику.

Затем офицерам Томпсона словно бы надавали по рукам, отказав в притязаниях на «Гермес», поскольку его решили задействовать под «Си Харриеры». Даже при наличии «Гермеса» и «Инвинсибла» со всеми имевшимися в распоряжении летательными аппаратами, оперативное соединение получало лишь двадцать «Си Харриеров» для обеспечения прикрытия с воздуха — это была жалкая кучка, особенно в свете неизбежно ожидаемых потерь от вражеского противодействия и аварий[129]. «Гермес» брал роту 40-го отряда коммандос в качестве боевого подразделения, которое, в случае необходимости, могло высадиться на берегу до прибытия основной группы морского десанта. Для подавляющего числа сил бригады, однако, оставались только шесть видавших виды танко-десантных кораблей Королевского вспомогательного флота[130] и транспорт снабжения «Стромнесс». Штаб Томпсона на какой-то момент пришел в ступор из-за осложнений с судоходной материальной частью.

И тут вдруг удручающие трудности словно бы испарились в одночасье. Офицерам сообщили о предстоящей реквизиции 45 000-тонного круизного лайнера «Канберра». Только он один обещал предоставить место для размещения двух тысяч человек, причем в куда более комфортных условиях, чем любой войсковой транспорт. Изъятие «Канберры» стало продуктом творческой мысли Нортвуда и Министерства обороны, поскольку данный акт гарантировал нахождение бригады в море — к тому же при продолжении ведения подготовки — куда дольше, чем представлялось возможным при нормальном положении дел. Гибкость всего оперативного соединения радикальным образом повышалась. Тайно в Гибралтар отправили небольшую «абордажную команду» в гражданской одежде, дабы та взяла под контроль лайнер на пути домой из Средиземного моря, причем полный заплативших за свое путешествие пассажиров. На протяжении двух оставшихся суток пребывания на борту офицерам предстояло выбрать места для установки вертолетных площадок, больничного оборудования и размещения живой силы.

Нортвуд тем временем привел в действие механизмы крупнейшей со времен Второй мировой войны акции по мобилизации гражданской судоходной материальной части в поддержку Королевских ВМС. Ячейка СРИТФ в Адмиралтействе расширилась. Капитан второго ранга Брайан Гудсон занимал должность координатора службы тыла в Нортвуде только полмесяца, и все же в сфере его ответственности находилась обязанность определять, какие корабли понадобятся постоянно разбухающему оперативному соединению для обеспечения его действий в море. Список вызывал благоговейный трепет: транспорты снабжения, танкеры, контейнеровозы, посыльные, госпитальные и ремонтные суда — где-то пятьдесят четыре единицы только из гражданских источников (по водоизмещению круглым счетом 500 000 тонн) на срок до завершения операции. Управление морских операций и торговли потребовало не одного, а четырех командиров, которым приходилось в том числе заниматься решением комплексных вопросов в отношении того, какие из британских судов годились для действия совместно с оперативным соединением, после чего они отправляли запрос в адрес правительственного брокера, чтобы тот предоставил суда либо через рынок чартеров, либо, если потребуется, путем реквизиции. Около половины кораблей для Южной Атлантики в итоге удалось приобрести за счет применения того или иного варианта. Пусть известная доля материальной части приходилась на коммерчески непривлекательные категории, которых хватало в распоряжении, другие — скажем, пассажирские лайнеры — приносили неплохие доходы, а потому заполучить их бывало труднее.

Затем начались непростые поиски назначенцев на эти вспомогательные суда среди старших морских офицеров, чтобы военные представители действовали совместно с гражданскими капитанами, обеспечивая военно-морские партии профильных специалистов, скажем, для организации процессов дозаправки в море. Понадобилась в том числе и техническая команда численностью в сто человек для плавучей ремонтной базы «Стена Сиспред». На многих кораблях предстояло установить вертолетные площадки. Приходилось проводить трехчасовые брифинги для капитанов в отношении военно-морских процедур, изыскивать принятые на военном флоте защитные костюмы с системой жизнеобеспечения, договариваться по вопросам жалований с Национальным союзом моряков. Нельзя не назвать одним из величайших достижений Фолклендской войны тот факт, что всю эту гигантскую трансформацию удалось провести в пределах считаных недель. Не прошло и шести суток с момента аргентинского вторжения, как на «Канберре» расположили две вертолетные площадки, оборудование для пополнения запасов в море и снаряжение для военно-морских коммуникаций. Судно подготовили для несения значительной доли личного состава 3-й бригады коммандос к местам боевых действий.

В воскресенье, 4 апреля, в то время как госпожа премьер-министр старалась изыскать способ сохранить настроенного на уход в отставку министра иностранных дел, Джулиан Томпсон председательствовал на крупном совещании в Хэмоузи-Хаусе, чтобы проинструктировать командиров перед отплытием. Около сорока человек собрались в бальной зале на первом этаже: генерал Мур и сэр Стюарт Прингл, штаб бригады, командиры основных частей, майор Джонатан Томсон из Специального лодочного эскадрона. Сам Джулиан Томпсон — сорокашестилетний черноволосый господин хрупкого сложения в очках и с неизменной трубкой в зубах — походил на глубокомысленного университетского преподавателя. За ним утвердилась прочная репутация человека быстрого ума и — в определенных обстоятельствах — взрывного характера. Ранее он, будучи подполковником, безмерно счастливо служил командиром 40-го отряда коммандос[131] и уже опасался, что после такой славной работки дальнейшая карьера его превратится в «мелочные пустяки». Представители других родов войск нередко стремятся выставить военнослужащих Королевской морской пехоты в роли этаких дуболомов, действующих на поле боя по принципу «сила есть — ума не надо». К ним прочно приклеилась кличка «бутнекс» или «бутис»[132]. В прошлом некоторые старшие офицеры и в самом-то деле отличались склонностью играть мускулами, а не думать. Так или иначе, едва ли не все собравшиеся 4 апреля в Хэмоузи-Хаусе радовались благосклонности судьбы, выбравшей Томпсона вести 3-ю бригаду коммандос в поход. Он являлся одним из немногих в корпусе солдат-интеллектуалов, глубоко изучившим военную историю и очень хорошо понимавшим стоявшие перед ним задачи офицером.

Открыл совещание докладом о Фолклендских островах Юэн Саутби-Тейлур. Он описал напитанные влагой торфяники и многолетние травы, овец и бекасов, рассказал о преобладающих ветрах и коэффициенте резкости погоды, каковой только усиливает и без того нерадостное ощущение неизбывного холода зимой. Майор подчеркнул отсутствие возможности питаться производимым на месте продовольствием и получать в достатке питьевую воду — о каждой унции и того и другого для десанта придется позаботиться заранее. Британцы долго планировали ведение войны в Европе, а потому целое поколение солдат привыкло представлять себе, как войска пересекают море и оказываются на земле дружественного правительства и благодушно настроенного к ним населения, готовых предложить жизненно важную поддержку. Однако положиться на местные ресурсы на Фолклендах не удастся. Саутби-Тейлура привели в оторопь рассуждения некоторых офицеров, мысливших категориями условий Европы, — собиравшихся, например, вести разведку и осуществлять тактические передвижения под прикрытием рощ и лесопосадок. Он предупредил относительно отсутствия на Фолклендских островах каких бы то ни было укрытий, если не считать темноты. Чего ни коснись, хоть суши, хоть моря, Южная Атлантика представляла собой совершенно враждебную для человека среду — жить в ней уже непросто, но куда труднее воевать. После Саутби-Тейлура слово взял лейтенант военно-морского флота Боб Вил, молодой офицер, который недавно командовал объединенной, состоявшей из представителей разных служб и видов вооруженных сил экспедицией на Южную Георгию. Его живое описание той забытой Богом, покрытой льдом скалы едва не бросало в дрожь слушателей и остужало самые горячие головы почище, чем повествование о Фолклендах.

Затем выступил капитан Вивиан Роу, офицер разведки бригады Томпсона. Высокий валлиец тридцати двух лет с негромким голосом, Роу с пятницы в условиях, близких из-за сложностей к абсурдным, пытался оценить силы противника. Главным источником сведений для капитана служила городская библиотека Плимута, содержавшая стандартный справочный материал вроде ежегодника Military Balance («Военный баланс»), составляемого лондонским Институтом стратегических исследований. На протяжении более чем поколения в вопросах разведки, как и во всех сферах обороны, стиснутых вынужденными бюджетными рамками, внимание таких справочников решительным образом сосредоточивалось на Восточной Европе. Даже военные атташе в большинстве британских посольств направляли больше усилий на продажу оружия странам своей аккредитации, а не на сбор разведданных. Аргентина же в области обороны всегда пользовалась тесными связями с Британией: посылала офицеров в британские структуры обучения и подготовки, закупала существенное количество британского оружия, среди которых приобретенные совсем недавно зенитные ракеты «Блоупайп» и «Тайгеркэт», плюс два эскадренных миноносца типа 42[133]. И хотя работа британской разведки с началом Фолклендских событий заметно улучшилась — в значительной мере из-за американской РИЭС — сведения о численности сил неприятеля на поле боя, их состоянии и тактике продолжали оставаться в сущности своей совершенно условными. Что бы там ни думал обыватель дома, британские командиры в Южной Атлантике не получили ни одной фотографии поля предстоящего боя со спутников ни от американцев, ни из других источников. Насколько удалось разузнать, разведывательная служба Британии, «Сикрет интеллидженс сервис», не сумела предпринять особенно действенных мер внутри Аргентины, а САС вела лишь ограниченное наблюдение за аэродромами. Нет ничего удивительного, что выступление Роу на совещании 4 апреля содержало весьма мало четкой информации. Насколько представлялось возможным судить, на Фолклендских островах находились около 3000 аргентинцев. Одно только формирование Томпсона из 3500 чел., возможно, превосходило противника численно, но британцы и близко не подходили к соотношению 3 к 1, рекомендуемому как необходимое при наступательных действиях. И вот слово взял Томпсон, начав холодное и точное описание своего видения операции, в котором почти один к одному предсказал характер течения войны. Морской десант ничего не сможет сделать до тех пор, пока не будет выиграна битва на море. Бригаде придется пробыть в море длительное время, к чему следует приготовиться. Прямой штурм Порт-Стэнли исключен, поскольку британцы располагают крайне ограниченными средствами для такой атаки, как остро не хватает им и вертолетного парка. Томпсон представлял себе захват и создание берегового плацдарма для постоянной отправки на него подкреплений. Британцы повели бы себя неблагоразумно, вздумав недооценивать аргентинцев, каковые организовали вторжение на Фолклендские острова с исключительной эффективностью. Следовало начать планирование «предварительной фазы операции» — высадку команд САС и СБС для разведки. Многие из присутствовавших на том совещании, как и большинство британских обывателей, в глубине душе очень сомневались, что отправляемый ныне в море всесокрушающий колосс когда-нибудь вообще выйдет на поле боя. Но Томпсон с самого начала испытывал почти совершенную уверенность в обратном: «Зная нашего премьер-министра, сомневаться не приходилось: если аргентинцы не пойдут на попятный, мы будем воевать с ними». Став свидетелями четкой работы запущенного на полную катушку штаба бригады, офицеры, прежде никогда не взаимодействовавшие с морскими пехотинцами, покинули тем утром Хэмоузи-Хаус под сильным впечатлением от увиденного.

В последующие дни офицеры, за последние годы вдоволь настрадавшиеся от воздействия буксующей экономики, мелочной бюрократии и хронических сложностей со снабжением, были буквально поражены эффективностью машины, которая мчала их теперь в направлении войны. Что бы там поначалу ни думал склонный к скептицизму сэр Эдвин Брамалл относительно роли оперативного соединения, в ту неделю он и британская армия полностью посвятили себя осуществлению гигантских усилий по обеспечению экипировки отправлявшихся в плавание людей. В южном командовании все поставили верх дном для претворения в жизнь огромного плана транспортировок — доставок в доки всевозможных припасов. Вскрывались хранившиеся на случай войны запасники снаряжения, военного имущества и боеприпасов и все это отправлялось на корабли в соответствии с заданными схемами. Теплое обмундирование для арктических широт, новые рации, лазерные дальномеры и запчасти для техники полились в распоряжение частей и подразделений, едва высохли чернила подписей интендантов. «Он так напоминал Рождество, тот понедельник», — признавался командир 3-го батальона Парашютного полка подполковник Хью Пайк. Люди спешили обратно в части, застигнутые на пути объявлениями по радио на железнодорожных станциях, телеграммами и телефонными звонками. Множество офицеров, солдат и матросов осаждали штабы своих формирований, желая быть включенными в состав отправлявшегося в поход соединения. Некоторые получали «добро». Другим, естественно, не везло и приходилось оставаться на берегу. Родители семнадцатилетнего матроса, приписанного к одному из военных кораблей, с успехом добились своего — не пустили сына в поход, хотя в Нортвуде, по соображениям политики, сочли возможным позволить семнадцатилетним юношам отправиться в плавание. Некоторые старослужащие матросы, срок которых скоро заканчивался, предпочли избежать риска очутиться на несколько месяцев привязанными к болтающимися далеко в море кораблям. Однако в основном устремления носили обратный характер. Базу морской авиации в Йовилтоне (Сомерсет) безжалостно обобрали, не оставив там ни одного исправного вертолета. Томпсон с самого начала упирал на необходимость собрать для группы максимально возможное количество средств переброски войск по воздуху.

На данной стадии в отношении количества людей и военного снаряжения для погрузки на корабли действовал ключевой фактор ограничения пространства. Саутби-Тейлур предупредил Томпсона о бесполезности колесной техники на Фолклендских островах. У морских пехотинцев в распоряжении имелись несколько гусеничных машин «Вольво», обычно применявшихся в условиях норвежских снегов, что вполне оправданно позволяло положиться на их проходимость в условиях слабых грунтов торфяников. Не имея в действительности воэможности погрузить все необходимое имущество, морские пехотинцы действовали по принципу «каждой твари по паре». По семь или восемь «Вольво» из расчета на отряд — возможно, где-то четверть от всего их количества — отправились для погрузки на корабли. Чем больше Томпсон обдумывал боевое расписание аргентинских войск, тем глубже убеждался в серьезности опасений в отношении налетов с воздуха. Запросив поначалу хотя бы один взвод, вооруженный зенитными ракетными комплексами «Рэйпир»[134], бригадир увеличил требование до целой батареи — двенадцати пусковых установок[135]. Он также хотел получить боевые разведывательные машины «Скорпион» и «Симитар», проходимость которых на пересеченной местности, как он слышал, вызывала уважение. Томпсону сказали, что место есть только для двух взводов — восьми машин. Когда командир эскадрона полка «Блюз-энд-Ройялс» выразил желание лично возглавить их уже в плавании, для него не нашлось места на кораблях[136]. В результате это небольшое бронетанковое формирование вышло в море под командованием двадцатичетырехлетнего лейтенанта[137]. По-прежнему сомневавшиеся в том, насколько все-таки суровы условия на Фолклендских островах зимой, морские пехотинцы спорили, стоит или не стоит им захватить полное лыжное снаряжение. Наконец сошлись на компромиссном варианте обеспечить им тридцать человек на отряд коммандос.

На всем протяжении тех дней офицеры службы тыла постоянно сознавали несовершенство процессов загрузки кораблей. Колонны грузовиков текли в Портсмут и Плимут, за рулем сидели измотанные молодые ребята из всех уголков Англии, часто не понимавшие, какие грузы им доверены. Ящики громоздились на борту как попало, без должной маркировки. Становилось очевидным, что военно-морскому соединению под началом адмирала Вудварда придется неделями ждать момента, когда бригада коммандос сможет высадиться. В штабе вопрошали: не будет ли более разумным для десанта задействовать данный временной отрезок для интенсивной подготовки и разумной погрузки имущества на корабли в Британии, чем отправляться в море в состоянии неразберихи и смятения? Ответ они получили простой и бескомпромиссный. Правительство решительно настроено выслать в поход оперативное соединение, пока для этого существует общественный и политический императив. Если 3-я бригада коммандос задержится в Англии, жизненно важный импульс — национальная воля — может и испариться. Войска тронутся в путь сразу после окончания погрузки кораблей, а реорганизацией и раскладыванием грузов по полочкам придется заниматься на острове Вознесения, намеченном в роли перевалочного пункта.

Командир 3-го батальона парашютистов, тридцатидевятилетний подполковник Хью Пайк, оказался одним из немногих офицеров своего ранга, веривших в неизбежность военных действий. Он говорил об этом уже в первом обращении к батальону на базе в Тидуорте, в Гэмпшире, на следующий день после вторжения: «Представлялось совершенно очевидным, что мы будем сражаться. Я чувствовал, что нам повезет, о чем и сказал». Подтянутый, жесткий, проницательный воспитанник Винчестерского колледжа, Пайк был сыном генерала, и, как считали многие, ему самому предстояло в будущем стать генералом[138]. Как и большинство британских офицеров его поколения, он послужил в Адене, в Омане и в Северной Ирландии, но до той поры в него не стреляли не из чего более тяжелого, чем стрелковое оружие. Когда батальон отправлялся в Саутгемптон, командир не чувствовал больших опасений в отношении испытаний, ожидавших их в будущем: «Я был уверен, что мы надлежащим образом подготовлены. У бойцов парашютного батальона огромная вера в собственные силы. Ребята не раздумывают над тем, смогут или не смогут они делать дело».

Лично Ник Вокс, хрупкого сложения наездник-любитель на скачках с препятствиями и командир 42-го отряда коммандос, был уверен, что «мы едва ли зайдем куда-то дальше острова Вознесения» прежде, чем в верхах достигнут того или иного урегулирования. Однако он не проронил ни слова об этих сомнениях бойцам, неугомонно радовавшимся всему происходившему. В свои сорок шесть лет Вокс был старше большинства других подполковников, но пользовался немалым уважением за сдержанную рассудительность и глубокомыслие. В более молодом возрасте Вокс вполне мог бы потягаться с Юэном Саутби-Тейлуром в энтузиазме по части жизни на широкую ногу и любви к женскому обществу. Теперь, будучи командиром крупного подразделения, он излучал прохладное спокойствие и здравый смысл, каковые сильнейшим образом придавали уверенности его бойцам на поле боя. Однако когда коммандос отряда выстроились на плацу перед погрузкой на «Канберру», Вокс позволил себе чисто театральный жест. Генерал-майор Мур произнес трогательную и воодушевляющую речь о чувствах молодых людей перед лицом возможного боя. Затем Вокс велел строю замереть по стройке смирно. «В Южную Атлантику… — закричал он. — … Шагом марш!» Морским пехотинцам понравилось.

Во второй половине дня 4 апреля бригадир Томпсон вылетел из Плимута в Нортвуд со Саутби-Тейлуром и Майклом Клэппом, коммодором по десантным операциям. Клэппу, похожему на мальчишку пятидесятилетнему офицеру, которому не удивился бы и Ноэл Кауард, увидев его рядом с собой на мостике в фильме In Which We Serve («Там, где мы служим»)[139], предстояло командовать десантными силами — отдельно от ударной группы Вудварда — до высадки бригады на берег[140]. В штаб-квартире флота в Нортвуде, в огромном комплексе офисных помещений в дальнем конце пригородной «Метроландии»[141], словно бы в насмешку нареченном HMS «Уорриор» (корабль Ее Величества «Воин» с палубами и под крышей), так и бурлила всеобщая деятельность. Генерал-майор Мур становился военным заместителем сэра Джона Филдхауза, и штаб его уже устроился в неиспользуемой оперативной комнате НАТО, глубоко в подземном командном бункере — в «дыре». Туда перебирался дополнительный армейский и военно-морской персонал: группы обработки разведывательной информации, офицеры КВВС, занимающиеся надзором за переброской по воздуху снабженческих грузов, техники и живой силы, уже находящихся на пути к острову Вознесения, специалисты по налаживанию линий коммуникаций, офицеры связи.

Саутби-Тейлур повторил тут свой утренний доклад по Фолклендским островам, на сей раз для сведения Филдхауза и его начальника штаба, вице-адмирала Халлифакса. Клэпп выступал за движение своих кораблей во взаимодействии с основной ударной группой. Но Филдхауз подчеркнул, что следовать к цели они будут раздельно, затем устроят передышку на острове Вознесения до тех пор, пока Вудвард не выиграет битву на море. Он успокоил Томпсона, по крайней мере, в одном важнейшем моменте, твердо заявив, что высадка на Фолкленды не будет проводиться в условиях угрозы со стороны вражеской авиации. Всех поразили в командующем его прямота и непоколебимая учтивость. В коридоре после совещания Филдхауз обернулся к офицерам и произнес: «Дело будет кровавое — веселого мало. Очень жалею, что не могу дать вам больше кораблей». Томпсону он сказал: «Подход тут нужен трезвый и холодный». По возвращении в Хэмоузи-Хаус Томпсон заметил: «Что ж, слава Богу, есть там наверху кто-то, кто дружит со здравым смыслом».

Понедельник стал днем разъездов. Юэн Саутби-Тейлур с Клэппом и Томпсоном полетели на аэродром Брайз-Нортон выслушать рапорт майора Нормана и его морских пехотинцев, репатриированных после захвата в плен в Порт-Стэнли. Сидя в салоне VIP, они в темпе знакомились с подробностями. Где высадился противник? Каким военным снаряжением располагал? Какие соображения есть о его боевом духе? Какие оборонительные сооружения он готовил? Ответы немногое давали для будущего, кроме разве только общего впечатления, что первые из высаживавшихся на островах аргентинцев действовали высоко профессионально, тогда как следующие партии, пожалуй, показали себя заметно слабее. Пока они говорили, там же на аэродроме, но в другом месте подполковник Майкл Роуз провожал на остров Вознесения свой эскадрон «D» — шестьдесят шесть «настоящих «Лаймэных» бойцов САС плюс четырнадцать связистов[142] и персонал поддержки с более чем 20 тоннами военного снаряжения, которое в 22-м полку САС поддерживают в состоянии постоянной готовности для операций в условиях чрезвычайных ситуаций.

Все выходные в Портсмуте, одном из крупнейших морских портов Британии, где весь горизонт так и заслонен башенными кранами и лесами мачт, толпы людей терпеливо наблюдали за колоннами грузовиков, заезжавших в ворота доков. Над загружавшими боеприпасы кораблями развевались красные флаги. Команды обслуживания на полетных палубах всего двух пригодных к боевому применению авианосцев Британии принимали эскадрильи «Си Харриеров» и вертолетов «Си Кинг» морской авиации. Когда же корабли, один из другим, стали отдавать швартовы и направляться к выходу из гавани, огромные толпы людей на берегу принялись выражать восторг, размахивая флагами и платками, прощаясь с моряками и желая им удачи. Команды выстроились вдоль бортов. Один «Си Харриер», словно бы венчавший полетную палубу «Инвинсибла», стоял закрепленный предусмотрительными моряками за оконечность «лыжного трамплина». Играли оркестры, плакали женщины. Так начинался уникальный эпизод в современной британской истории — по характеру своему этакий пережиток эдвардианской или даже викторианской эпохи[143]. Многие из гражданских и немало военнослужащих выражали в приватных беседах огорчение по поводу организации столь гигантской операции, заставлявшей государство до крайности напрягать и без того ограниченные ресурсы по такому ничтожному поводу. И все же большинство считало, что, раз уж Галтьери отважился на вторжение, у Британии не осталось выбора — только отреагировать на выпад вооруженной рукой. Какой бы трагичной или гротескной ни выглядела данная экспедиция, она, несомненно, оправданно претендует на звание эмоционального момента. Британия осталась одной из трех или максимум четырех стран в мире, способных развернуть такого уровня операцию. Британцы отправлялись на войну так, как делали это обычно, — в спешке и в известном замешательстве, но преисполненные уверенности и чрезвычайной гордости. Сбор и отправка оперативного соединения стали сами по себе великолепным примером быстроты и сноровки. Даже самые закостенелые циники наверняка не остались безучастными к зрелищу, каковое являл надводный флот Королевских ВМС, который многие считали анахронизмом в эпоху субмарин с атомными двигателями, но который все так же выходил в плавание из портов, видевших Родни и Сент-Винсента, Нельсона и Коллингвуда[144].

Большинство сотрудников штаба Джулиана Томпсона провели тот понедельник в тиши семейных очагов, пакуя вещи и прощаясь с близкими перед дальней дорогой. Во второй половине следующего дня, 6 апреля, им предстояло собраться на футбольном поле около казарм Стоунхауза, гигантского квадрата базы, выстроенной из кирпича еще в наполеоновскую эру, где размещалась штаб-квартира 3-й бригады коммандос. Джулиану Томпсону приходилось улаживать момент одного изменения, в последнюю минуту внесенного в план. В Нортвуде замыслили отбить Южную Георгию за счет применения небольшой отдельной штурмовой группы. Роте «М» 42-го отряда коммандос, наилучшим образом подготовленной к ведению боевых действий в горах и в арктических широтах, досталась задача вылететь на остров Вознесения под началом заместителя командира 42-го отряда, альпиниста и исследователя майора Гая Шеридана. Томпсон отдал распоряжения, а затем отправился на поле. Дул сильный ветер, небо обложили тучи, теплый девонский дождик сыпал непрестанно. На краю поля за происходившим следила стайка женщин.

Наконец со стороны моря раздался хорошо различимый тарахтящий звук моторов трех больших военно-морских «Си Кингов». Коммодор Клэпп, бригадир Томпсон с их штабными офицерами, сопровождаемые подполковником Майклом Роузом и горсткой ключевых представителей персонала поддержки, с вещами просунулись в сотрясающиеся чрева вертолетов. Они отправились в полет, чтобы посредине Ла-Манша высадиться на десантно-вертолетном корабле-доке «Фирлесс», вышедшем в плавание из Портсмута несколькими часами ранее. Машины сели на корме просторной полетной палубы. Пока команды крепили вертолеты с продолжавшими вращаться перед остановкой винтами, пассажиры шествовали по сходным трапам мимо штабелями уложенных ящиков и прочего имущества в переполненные жилые отсеки, где им предстояло прожить следующие три месяца. Саутби-Тейлур оборудовал себе постель в запасной ванне. Томпсон отправился на встречу с командиром судна, кэптеном Джереми Ларкеном. Как моряки, так и морские пехотинцы — все чувствовали себя измотанными после сумасшедших дней приготовления к плаванию. Команда находилась несколько не в своей тарелке из-за недавнего показа по телевидению кадров, запечатлевших родных и близких военнослужащих ВМС, со слезами на глазах провожавших флот на пирсах.

Штаб бригады не получил каких-то особых распоряжений кроме команды выйти в море и приступить к обдумыванию способов высадки на Фолклендских островах. В случае если дойдет до войны, как прекрасно осознавал Томпсон, для ВМС существовал немалый риск проиграть. Поддержка с моря являлась ключевым фактором для обеспечения победы, но в конечном счете только его десант мог действительно вернуть Фолкленды Британии. Той ночью штаб морской пехоты — за вычетом страдавших от морской болезни — собрался в дневной каюте бригадира на первую из многих трезвую дискуссию по поводу складывавшейся обстановки и возможных действий в ее рамках.

Трое суток спустя, в Страстную пятницу, посреди такого же разгула страстей, как тот, что сопровождал отправку в плавание авианосцев, 3-я бригада коммандос вышла в море из Саутгемптона на борту лайнера «Канберра». Макс Хейстингз, стоявший у ограждения и слушавший доносившиеся с пирсов звуки «Правь, Британия!», увидел, как матросы отдают швартовы, затем случайно поймал замечание, вылетевшее у офицера морской пехоты: «Теперь я знаю, что все всерьез. Как может страна отправить нас на войну под гром оркестров, а потом просто так вернуть обратно без каких-то достижений?» И все же кругом, в том числе и в главном командовании, было полным-полно людей, считавших, будто Британия попросту устраивает большую военную демонстрацию. Но теперь нам представляется возможным пронаблюдать за обстоятельствами, последовавшими после отправки в море оперативного соединения и названными одним командиром «мрачной политической неизбежностью». Коль скоро великий механизм пришел в движение, остановить его смогла бы только самая изумительная перемена настроения в Буэнос-Айресе.