Благие намерения

А ведь следующий год был ничуть не легче. Милл, перекошенный на левый бок, не хотел оставаться калекой, потому ежедневно позволял Дарби втирать мазь в стягивающий плоть шрам и проделывал упражнения, которые должны были вернуть ему гибкость. Какую боль он преодолевал, видно было по глазам Дарби. А вот язык у эльфа оставался гибким и длинным, и лишнее едкое слово, задевшее герцога, любившего инкогнито выходить в народ, стало причиной спешного бегства, а так как дороги немедля перекрыли, то пришлось зимовать высоко в горах, в дощатой хижине. Огонь приходилось поддерживать постоянно, и все равно там было холодно, очень холодно, и шрам болел отчаянно, но Милл не прекращал упражнений, а Дарби чуть не голыми руками завалил медведя, чтобы добыть желчь и жир для мази. И вот именно тогда отчаяние овладело эльфом впервые в его короткой жизни – если считать от Катастрофы, но Дарби помог ему справиться. Эти двое были чем-то единым… впрочем, нет. Они были всего лишь друзья. Настоящие. Истинные.

Искатели приключений.

Носители природной магии, проводники стихий, действительно практически никогда не доживали до тридцати. Да что там – до двадцати. Милла на самом деле спасала его удивительная уравновешенность. Очень может быть, его этому обучали до Катастрофы. Очевидно, были прорывы, и либо родители, либо маги Ишантры научили его прийти в равновесие и согласие с самим собой – единственному способу выжить. Стихийной магией управлять нельзя. Ее можно только игнорировать. Возможно, не будь такой привязанности, такого стремления защитить Дарби, она и не прорывалась бы вовсе.

Катастрофа. Невиданная доселе, даже в эпоху Темных войн древности. Сеглер бы подумал, что это была попытка собрать карадьин, но нет, иначе всего через двадцать лет каратьяги не оставались бы рассеянными по миру, а так и лежали в столице Ишантры, притягивая к себе желающих несказанно разбогатеть… Оно бы и к лучшему, потому что никто не сумел бы добраться до столицы. Положение в бывшем королевстве изменилось только к худшему. Если поначалу мародеры еще забегали в ближние к границе города, то теперь даже кордоны не нужны – перевелись отчаянные головы. Повымерли. Яд Ишантры продолжал убивать. Там по-прежнему не было даже комаров. Там по-прежнему на улицах лежали иссохшие, но не разлагающиеся трупы.

О причине можно только гадать. Наиболее просвещенные умы полагали, что какому-то обиженному магу попалось древнее проклятие, и он активировал его, не считаясь с собственной жизнью. Кому потребовалось проклинать Ишантру?

Даже боги не знают, потому что им нет до этого дела.

Враг оказался коварнее, чем думал Сеглер. Потеряв вояк, он перешел к хитростям. Он обогнал искателей каратьягов, воспользовавшись тем, что они передвигались медленно, щадя ослабевшего Милла, и сумел что-то наговорить страже в городе. Хорошо, что у Сеглера была привычка оговаривать место встречи на такой вот случай, и, когда прилично вооруженный отряд стражников вознамерился их арестовать, Сеглер велел разбегаться. В большом городе легко найти группу людей, но отдельного человека – почти невозможно. Даже рыжую девку. Должно же у нее хватить ума переодеться и повязать голову платком или прикинуться служительницей богини и натянуть огромный капюшон, скрывающий не только волосы, но и лицо.

Не повезло Миллу, еще не оправившемуся после прорыва магии, и, как ни странно, Риттеру. А Риттер был нужен Сеглеру, как никто другой. Собственно, только Риттер и был нужен. Остальные свою роль сыграли.

Скрывшись в темном углу храма Истли, Сеглер сосредоточился. С каждым разом получалось все легче, и это ему не нравилось. Совсем не нравилось. Пусть конец путешествия близок, не хотелось бы…

Риттера и Милла аккуратно, не причиняя лишних неудобств, связали и, подталкивая кончиками пик пониже спины, привели в местную темницу и заперли в тесной камере. Даже руки развязали. Тоже верно – не маги, особой опасности не представляют.

Риттер улегся на кучу свежей соломы – комфортабельная тюрьма! – и закинул руки за голову, а Милл обхватил руками колени и положил на них подбородок. Он был грустен и заметно испуган.

– Чего боишься-то? – осведомился Риттер лениво. – Вроде еще рано.

– Допроса, – вздохнул Милл. – Как ты думаешь, с кого начнут? То есть кто производит впечатление слабака?

– Ты, – незамедлительно ответил Риттер. – Боишься дыбы?

– Боюсь.

– И правильно. А что, знаком уже? Доводилось?

– Ага. В похожей ситуации. Похватали кучу народу и начали с меня. Мелкий, хлипкий, да еще уши не такие – сами боги велели не жалеть.

– Раскололся?

– Нет, – усмехнулся Милл, – потому что понятия не имел о том, чем интересовались. А если бы знал, непременно раскололся бы. Не повезло просто. И если бы не раскололся тот, кто должен был, там бы я и сдох. А так только неделю провалялся, пока плечи болеть не перестали.

– Ну и раскалывайся. Думаю, наши уже встретились.

Эльф покачал головой.

– Рано. Незнакомый город, несколько часов им потребуется. А потом, конечно, расколюсь.

После довольно долгой паузы Риттер заметил:

– А ты странный парень. Я тебя плохо понимаю, если честно.

– Это потому, что я сам себя плохо понимаю. Что ни говори, а когда ты о половине своей жизни ничего не знаешь… – Он скривил забавную рожицу. – Иногда я обнаруживаю в себе такие знания и умения, что становится страшновато. Из лука я стреляю не так чтоб очень хорошо, но вот откуда умею легко сворачивать шеи? Знаешь… мне порой думается, что… Слышал, есть такие школы, где из детей готовят убийц и шпионов?

– Думаешь, ты там учился? – удивился Риттер. – Не говори ерунды.

– Ты так уверен, что это ерунда?

– Абсолютно. Потому что я выпускник Гиллена.

Милл уважительно помолчал. Высшая школа убийц. Лучшая. Собственно, все прочие – либо филиалы Гиллена, либо жалкая на него пародия. Риттер пару минут рассматривал эльфа.

– А ты ведь подозревал что-то подобное, – сказал он. – Иначе этого разговора бы не затеял.

– А ты тоже что-то подозреваешь, иначе не был бы так откровенен.

– А что ты будешь делать с этой информацией? – усмехнулся Риттер. – Я тебе не по зубам… и не только тебе.

– А зачем мне надо пробовать тебя на зуб? – засмеялся Милл. – Не скажу, что я тебе доверяю, но слыхал, что гиллены для удовольствия или просто так не убивают, а заказывать меня некому и незачем. Ты думаешь, здесь нет слуховых труб?

– Я думаю, что у меня есть амулет от подслушивания. Так что можем продолжать откровенничать. Нам тут недолго быть. Сеглер нас выкупит. Если, конечно, ему еще нужна команда. Дарби тебя не оставит, это очевидно… подозреваю, что к нему присоединится Эриш. С одним Граттом Сеглеру делать нечего, а Тимаша можно не считать, расходный материал.

Милл согласно промолчал. Все верно. Но нужен именно Риттер. Вместе с амулетом или без него.

– Тяжело быть иным? – неожиданно спросил Риттер. – Я-то умею сливаться со средой, а каково тебе? Чужой среди своих, чужой среди нас…

Милл неопределенно повел плечом.

– Да нормально. Привык давно. На самом деле эльфов не так уж часто ненавидят. Скорее посмеиваются: ну как же, уши, как у кошки, привычки дурацкие. А у меня привычек нет. Я не чувствую себя эльфом, понимаешь? И это существенно облегчает жизнь. У меня повадки и привычки человека. С собачьими ушами. – Он хихикнул. Реплики Гратта его и правда совершенно не задевали. – Поэтому люди тоже часто не воспринимают меня как эльфа. А большинству просто все равно. Как тебе. Тебя ведь не смущает и то, что Эриш рыжая.

Риттер улыбнулся. Выпускника Гиллена никакие мелочи не смущают. Они не ксенофобы. Они не альтруисты. Они не мизантропы. Они идеальные машины для убийства. У них нет чувств.

– Она красивая, – задумчиво и даже мечтательно сказал Милл. – Такая красивая, что даже не по себе.

– Почему ты ей никогда авансов не делал? Мне кажется, ты мог бы иметь успех.

– Нет. То есть она, может, мне и не отказала бы, но из благодарности за то, что я отношусь к ней, как ко всякой другой женщине. Но я ей не нравлюсь. Совсем. Она, дурочка, предпочитает таких… настоящих мужчин. Будто мало от них натерпелась.

– Она прошла через бордель?

– Ну да. Мать продала, когда ей было двенадцать. За две серебряных монеты. Через три года ее забрал оттуда клиент. Научил ее всему, что она сейчас умеет, не переставая с ней спать. И был изрядной скотиной. Еще через три года она его убила, переоделась жрицей Альбии, что само по себе подвиг, и сбежала из страны.

– Повезло, что настоящей жрицы по дороге не попалось, а то вся прежняя жизнь показалась бы ей медом, – хмыкнул Риттер. – Встречался я с такой… однажды. Жаль тебе ее, да?

– Конечно. Она никогда не признается, но хочет обычной жизни. Мужа, детей, домик с садом… Знаешь, ей всего-то двадцать семь лет.

– Но она рыжая. И у нее никогда и нигде не будет обычной жизни, мужа, детей… да и домика тоже. Соседи сожгут. Даже если найдется способ изменить цвет волос, ее никто не возьмет замуж из-за шрама на лице.

– Ага, – уныло согласился Милл. – Женщине никогда не прощают того, что легко прощают мужчине. Риттер, а тебе когда-нибудь было по-настоящему страшно?

– Не помню, – равнодушно отозвался Риттер. – Наверное. В детстве. А тебе разве было? Дарби говорил, что ты забыл, что такое страх.

– Вспомнил. Я много вспомнил, кроме себя. Нет, я давно не переживаю по этому поводу, правда. Прошлое у меня уже есть, ну, подумаешь, не знаю, что такое детство. Эриш вон знает. Да и ты тоже.

Риттер потянулся. Уши у него были человеческие, зато в остальном он здорово смахивал на кошку. Дикую и очень опасную. Один из лучших выпускников Гиллена, профессиональный убийца, шпион и диверсант, умудрившийся поссориться с учителями и приговоренный ими к смерти. И умудрявшийся скрываться от них уже почти шесть лет. Плевать ему и на Милла, и на Эриш, и на Сеглера, и на самого себя. Обычный инстинкт. В Гиллене учили всему: убивать, умирать и выживать. В зависимости от обстоятельств.

В камеру вошли стражники. Милл обреченно вздохнул, и правильно, потому что всегда кажется, что проще сломать того, кто выглядит слабым. А Риттер, несмотря на внешность дамского угодника, не производит впечатления слабака. И да, он человек. Если есть выбор, кого отправлять на дыбу, даже не ксенофоб выберет чужака.

Эльфов ненавидели нечасто. Особенно не за что было: сидели они себе в своих лесах, никого не трогали, если не задевали их, людям позволяли собирать дары природы и даже охотиться, но в разумных пределах. Темных не любили куда больше, ну так темные и появлялись среди людей куда реже.

Если эльф носил шляпу, мало кто догадывался о его чужести. Если не носил и попадал в неприятности, оказывался на дыбе. Ничего. Пару часов продержится. Сеглер тоже не лыком шит.

Он выкупил обоих, заплатив сумму, от которой у Тимаша глаза на лоб вылезли. Вообще, он бы обошелся без Милла, эльф уже выполнил то, что от него требовалось, Исчезающих домов не предвиделось, а в грядущем визите к лесной братии от него вреда было бы больше, чем пользы. Но Дарби друга не оставит, и непременно упрется Эриш, проникшаяся к Миллу чем-то вроде материнских чувств, которых ей никогда не испытать.

Вот у нее никакого предназначения не было. Одна из многих нанятых, она выжила, уцелела и собиралась дойти до конца. Расходный материал, как и Тимаш. Как все они.

Милл кривился, когда Дарби разминал ему вывернутые плечи, а Эриш усердно мазала рубцы от плети, которой его умеренно охаживали во время допроса. Риттер накручивал локон на палец и задумчиво смотрел на Сеглера. Очень задумчиво. И потом, когда Сеглер пошел в свою комнату, отправился следом.

– Кого я должен убить? – спросил он равнодушно.

– Градоначальника, – так же равнодушно ответил Сеглер.

– Где каратьяг известно, или надо искать?

– Надо искать.

Риттер кивнул. Искать так искать. Каратьяги и правда притягиваются друг к другу, только почувствовать это притяжение непросто. У Риттера должно получиться. Он внимателен, замечает кучу мелочей и уж точно поймет, что означает странное чувство. Сеглер даже разъяснять ему ничего не стал, просто вручил свою приманку. Тот без интереса покрутил осколок керамики в руках и сунул во внутренний карман куртки. И даже не спросил, обязательно ли убивать градоначальника, зато задал уйму вопросов о расположении комнат, количестве окон и охраны. Практический подход. А вот Милл точно бы удивился: а зачем именно убивать, неужели недостаточно просто оглушить да стащить артефакт…

Уже уходя Риттер все же бросил небрежно:

– Именно убить или достаточно вывести из строя?

– Убить.

Уточнений он не дождался. Риттер кивнул и пошел выполнять работу, ради которой и был нанят. Конечно, и Гратт, и Тимаш, да и Эриш не колебались бы, получив это задание, но вот справились бы вряд ли.

А убивать градоначальника следовало по простой причине: он слишком давно пользовался каратьягом и чувствовал его. Мог и выследить.

Конечно, Сеглер следил за Риттером. И конечно, издалека. Разумно, что он выбрал именно это умение. И полезно приглядывать, и любопытно подслушивать. Сейчас интересен был Риттер. Остальные сидели в комнате, Дарби и Эриш нянчились с Миллом, а Гратт и Тимаш от души над этим издевались. Интересно, а как бы вел себя после дыбы Тимаш? Может, нужно устроить?

В хорошо охраняемый дом градоначальника Риттер проник просто потрясающе просто: запустил во двор пару течных сук, и кобели немедля рванулись знакомиться, а охранники немедля рванулись разбираться, причем отсутствовали очень недолго, однако этого времени Риттеру хватило, чтобы вскрыть замок и аккуратно запереть за собой входную дверь. А в самом доме его и подавно никто не заметил. Встретив слугу, Риттер просто прижался к стене, став почти тенью в своем темно-сером глухом наряде, и, пропустив, заскользил дальше. Сверх задания гиллены обычно не убивали. Интересно, станет ли он расспрашивать градоначальника…

Не стал. Остерегся – мало ли, вдруг поможет каратьяг. Аккуратно свернул шею, а это нелегкий труд – шея была ого-го, потолще, чем у откормленного кабана. А супруге, не менее упитанной особе, просто пережал сонную артерию, опять же не убив, а погрузив в глубокий продолжительный сон. То-то удивится поутру, обнаружив, что супруг не дышит.

Какое-то время Риттер стоял посреди просторной спальни, прислушиваясь, присматриваясь и принюхиваясь. Повернул голову влево, сделал пару шагов и вернулся на прежнее место. Неужели не получится? Нет, не может гиллен с его тренированной внимательностью не оценить странного ощущения, вызываемое стремлением каратьягов соединиться. Милл ведь почти не колебался, а магии в нем ни на грош, если не считать стихийную. А ее можно не считать. Ни один смертный не способен ей воспользоваться.

Что-то изменилось в соседней комнате, и Сеглер на всякий случай переключился. Дарби поднял наконец голову и тихо произнес, адресуясь Тимашу: «Если ты не заткнешься, я тебя убью». Встрепенулся полуживой Милл, попробовал было вцепиться другу в руку, но не смог, он еще пару дней и кружки не удержит. Хищно усмехнулась Эриш. «А вы с милым…» – не понял угрозы Тимаш.

Идиоту повезло, что Гратт решил вмешаться: сделал подсечку и рухнул на Дарби сверху. «Все в тюрьме окажемся, – буркнул он, – включая твоего разлюбезного дружка. Мало ему?» Дарби остыл или, скорее, взял себя в руки, а вот Гратт отвесил Тимашу мощную затрещину, а едва тот потянулся к оружию, приставил лезвие меча ему к горлу.

А Риттер уже выбирался из окна. Эх, жаль, не заметил Сеглер, как ему удалось найти артефакт. Безусловно, нашел. Иначе не уходил бы. Удивительная исполнительность для человека. А если учесть, что это еще и мятежный гиллен…

Город им удалось покинуть без проблем. Разумеется, скоропостижная кончина градоначальника всколыхнула и власти, и население; стража встала на дыбы и начала хватать всех подряд, особенно тех, кто собирался уйти из города. А они не собирались. Сидели себе в гостинице средней руки, лечили безвинно пострадавшего эльфа и уничтожали запасы спиртного и съестного. Что удивительно, преступление не попытались повесить на Эриш; обычно рыжим приписывали все темные дела. А ведь что интересно, среди огненноволосых ведьмы встречались куда реже, чем среди брюнеток. Собственно, почти никогда не встречались. Сеглер подумывал было устроить взбучку Тимашу, но не стал. Какая разница… По подсчетам Сеглера, карадьин был практически готов. Невозможно собрать реликвию целиком, но и девять десятых – это почти вся мощь. И хорошо, что почти.

Милл чувствовал себя плохо. Пока он лежал пластом или хотя бы не предпринимал попыток что-то сделать, все было хорошо. Рубцы от плети заживали, плечи уже не болели, однако удержать мало-мальски тяжелый предмет он пока не мог. Сеглера это не раздражало. Спешить им было особо некуда. Никому не пришло в голову, что градоначальник убит не власти ради и даже не из мести, а исключительно из-за куска древней керамики; да вряд ли кто об этом куске и знал. Сеглер даже не вызвал гаарна. Честно говоря, не хотелось расставаться с каратьягом. Нравилось ощущение. Он поглаживал оба осколка, чувствуя мягкое тепло, словно от кошачьей шкурки. И ждал преследователей. Если долго сидеть на месте, враг придет сам. У него терпения не хватит. Сеглер почти жаждал нападения. А развлекался тем, что слушал разговоры своей команды. Уже ненужной. С врагами они, пожалуй, справятся, и незачем рассказывать, что враги не страшны.

Как обычно, интересно было слушать Милла и Дарби: и жизнь у них была поразнообразнее, и рассказывать они оба умели. Что уж такого мог поведать вояка Гратт – об очередной войне? И то не мог. Его волновала тяжесть кошелька, а вовсе не цели и задачи боев, в которых он поучаствовал. А у Тимаша и того не было, как дезертировал он лет двадцать назад из армии герцога Ритенского, так и разменивался на всякую мелочевку, никчемный и мелкий человечек, готовый и предать, и тем более продать. Сеглер не опасался. Больше, чем Деммел, не предложат. Собственно, единственным важным поступком в его жизни было именно дезертирство: рвавшийся к короне герцог погубил практически все армию и огромное количество мирных людей, потому что призвал на помощь беспринципных магов, которых разметали маги принципиальные. Вроде Деммела. Люди, считающие, что магия должна идти человечеству на пользу, а не во вред. Даже удивительно, как люди, обладающие подобной мощью, смогли сохранить подобный идеализм. Сеглер даже подозревал, что это взаимосвязано. Может, по-настоящему сильная магия не дается в руки тем, кто ее не достоин.

А с другой стороны – Катастрофа. Ошибка мага? Намерение мага? Древний забытый даже богами артефакт? Наказание богов? Вот больше богам только делать нечего, как накрывать подобным проклятием самую заурядную страну.

В общем, Тимашу и Гратту рассказать особо было нечего; да и Эриш… Что она знала в жизни? Родителей, охотно продавших ее в бордель? грязных клиентов? ненависть и презрение? Странно, что она вообще сумела сберечь какие-то человеческие чувства… Впрочем, одиночество порой бывает неплохим лекарством от ненависти. Она устала быть одинокой и строит себе иллюзию дружбы. Наверняка ведь понимает, что кончится дело – и повернется к ней спиной забавный эльф вместе со своим верным другом, уйдут и даже не оглянутся… Хотя с Милла станется даже в гости ее пригласить. Только она не придет. Она достаточно сообразительна, чтобы понимать разницу между доброжелательным спутником и другом. Или нет? Она ведь и не знает, что такое друг…

Риттеру было что порассказать, и он не стеснялся. Ни разу слова правды не сказал, но был при этом так естественно убедителен, что все верили в его истории… Верили, что это именно его истории.

Милла одного старались не оставлять. Конечно, нянчился с ним преимущественно Дарби, но и Риттер не гнушался. Почему, интересно, он обронил это убийственное «я выпускник Гиллена»? Хотел посмотреть на реакцию эльфа? Сеглер и мысли не допускал о сентиментальном желании поделиться. Профессиональные убийцы не сентиментальны. Особенно настолько высококвалифицированные. А Милл не задал ему ни единого вопроса, даже когда они оставались наедине. Пока не задал. Сеглер навострил уши.

– Ты скрываешься от своих?

– Своих? – усмехнулся красавчик. – Ну, можно и так сказать. Хочешь сдать?

– Я похож на сумасшедшего? – искренне удивился Милл. – Связываться с Гилленом в любом виде? Нет уж, спасибо. Просто любопытствую. Ты, конечно, можешь не отвечать.

– Конечно, могу, – потянулся Риттер. – А могу и ответить. Да, я скрываюсь. Найдут – убьют. То есть казнят.

– В назидание?

– Нет, просто так надо. Гиллен – это навсегда.

– Что ты сделал?

– Не убил.

Милл глубоко задумался и задал правильный вопрос:

– Но ведь кто-то другой убил все равно?

– Конечно. Хочешь узнать, зачем тогда я этого не сделал? А не знаю. Седьмой год об этом думаю и не знаю. Поддался эмоциям, наверное. Но как я мог поддаться тому, чего нет?

– Значит, есть.

Риттер посмотрел внимательно и улыбнулся. Не хотел бы Сеглер встретиться с такой улыбкой в темном уголке.

– Нет. У гилленов нет эмоций. Убираются еще на начальном этапе обучения. А если не убираются, то убирается ученик. Все очень просто, Милл. Мне кажется, что я не убил из любопытства. Хотелось узнать, смогу ли спрятаться. Смог.

– Рано или поздно найдут, если то, что я слышал, правда хотя бы наполовину.

– Найдут, само собой, – равнодушно бросил Риттер. – Мне уж и надоело, да вот инстинкт самосохранения у меня развит непропорционально сильно. В один момент я просто перестану прятаться, меня найдут и убьют.

– Как-нибудь показательно?

– Зачем? Обыкновенно.

Милл хихикнул и спросил:

– И как оно – жить без эмоций?

Риттер поднял бровь:

– Это ты меня спрашиваешь? В твоей жизни одна эмоция – Дарби, а на остальных тебе плевать так же, как и мне. А умилиться утренней росой на полевом цветке, насладиться балладой менестреля или красивой женщиной могу и я. Это ж не всерьез.

– Мне и правда нет дела до всего мира, пока есть Дарби, – согласился Милл. – И Дарби в любом случае меня переживет. Это меня эгоистически радует. Не хочу остаться совсем один.

– А Дарби – не один?

– Я ценю твой сарказм. Но у Дарби есть хотя бы воспоминания. Он помнит родителей, сестер и братьев. А что останется мне, безродному?

Риттер не стал напоминать о том, что теперь у эльфа есть прошлое, что он может сказать «давно» или спросить: «А помнишь?» Потому что эта идеальная машина для убийства была лишена эмоций – что правда, то правда, но не была лишена интеллекта. Именно потому он и был лучшим в своем выпуске. Увы, машины бывают умными существенно реже, чем гиллены – чувствительными.

Последнюю часть каратьяга из числа известных добывали тяжело. Она была самой крупной и очень давно хранилась у эльфа из клана Замирающих в тени. Любили перворожденные такие поэтические наименования. Когда-то это имело смысл, но с течением веком стерлось или стало непринципиальным. Вот этот данный конкретный эльф был городским и замирать в тени до полной невидимости не умел. Может, кто из его собратьев эту способность и сохранил, точнее натренировал. А зачем, спрашивается, весьма богатому и сохранившему весьма формальные связи с кланом эльфу где-то замирать, если у него был каратьяг.

Осколок его и предупредил. В доме, большом, красивом, светлом, было полно вооруженных людей, да и эльфов тоже. В первую же минуту схватил стрелу в ногу Гратт – и в ту же минуту, стрела, наверное, еще летела, Милл неуловимым движением отправил в дверной проем метательный нож и немедля скользнул под защиту вместительного книжного шкафа. Успел как нельзя вовремя, потому что стрелы полетели еще из пары проемов; охнул Риттер, тонко взвизгнул Тимаш – все, этого надо вычеркивать. Как ни удивительно, положение спасла Эриш, рванувшая напролом, и ее полумечи-полукинжалы такую мельницу выписывали, что от лезвий в воздухе оставался сверкающий след. Да и Милл, стрелявший действительно намного хуже своих соплеменников, не промахивался, выглядывая из-за шкафа на секунду, чтоб спустить тетиву. В кабинет они проломились, все, кроме Тимаша, хотя тот был еще жив – и это плохо.

Эльф, высокий, красивый и надменный, ну просто иллюстрация к хроникам перворожденных, стоял возле внушительного письменного стола. А вот это он напрасно. Уверовал в спасительную силу артефакта, совершенно не принимая во внимание, что, кроме каратьяга, его всегда защищали хорошо подготовленные телохранители.

Ага, и команда Сеглера слегка растерялась. Уверовали в ту же силу. Остановились у порога.

Взгляд ясных голубых глаз эльфа остановился на Милле. Тот мило улыбнулся и изобразил нечто вроде поклона, не то чтоб издевательского, но уж точно не почтительного.

– Выродок, – заклеймил эльф. Милл покачал головой:

– Не-а. Безродный. Кашавиен.

– Вам не получить арте…

На этом выяснение отношений и кончилось. Как оказалось, от маленькой серебряной звездочки каратьяг не защищает. Особенно если ее зубцы смазаны крайне неприятным ядом, который парализует почти сразу, а убивает медленно. Хватило и царапины. Эльф, еще не веря, что умирает, все так же презрительно смотрел на Милла, пока Дарби его обыскивал, срывал с шеи цепочку с артефактом и милосердно добивал.

– А зря, – проворчал Риттер, отправляя вторую звездочку в потайной карман, – пусть бы помучился.

– Какой ты злой, – осуждающе бросила Эриш и тут же подмигнула, чтоб никто не воспринял ее всерьез. – Сматываемся! Гратт, ты как?

–До лошади дойду, – проскрипел тот.

Тимаш стонал и требовал, чтоб его доставили к лекарю.

– Добейте его кто-нибудь, – равнодушно посоветовал Риттер, – мне наклоняться больно.

Решение было правильным, с такими ранами все равно долго не живут, зато умирают плохо. Тимаш завопил, но Эриш ловко перехватила ему горло кинжалом и даже не забрызгалась. Наверное, именно так она поблагодарила того мужчину, что забрал ее из борделя и научил всему, что она умеет.

Гратт хромал и не гнушался принимать помощь Милла, почти висел на хлипком эльфе, тому даже хуже приходилось, однако терпел, тащил, даже бледное личико с натуги покраснело. Дарби ненавязчиво поддерживал кренящегося набок Риттера.

Сеглер отключился, едва они сели – или взгромоздились – на коней. Дом стоял на отшибе, потому звуки боя донеслись разве что до слуг, и те благоразумно попрятались. Описать компанию смогут, это, конечно, нехорошо, однако некритично, дело уже сделано, главное – получить каратьяг.

Обошлось без осложнений. Вся команда кое-как добралась до стоянки. Гратт практически свалился с седла, Дарби едва успел его подхватить, да и Риттер спешился почти аналогично.

– Ну что, – шмыгнув носом, весело сказал Милл, – мы тебе теперь не нужны? Сдашь властям или чаем отравишь?

Вообще-то Сеглер намеревался всего лишь оставить их тут и поспешить к Деммелу, но, оглядев свое воинство, перерешил.

– Ну зачем же. Хотите присутствовать при историческом моменте?

– Ага, – опередил всех Милл. – А на всякий случай пусть каратьяг останется у Дарби. Не обидишься?

Сеглер не обиделся и не стал объяснять, что это, собственно, не препятствие. Ничего страшного. Каратьяг доедет до места и в кармане честнейшего Дарби. Потому он просто кивнул и принялся доставать перевязочные материалы.

Ранены оба были несерьезно, Гратт даже крови потерял немного, потому что не выдергивал из ляжки стрелу; Риттеру проткнули бок, и ему снова повезло, лезвию помешали ребра, так что и он легко отделался.

Через полчаса на поляну приземлился гаарн. Совершенно открыто. Чудесные создания. Понял, что его связь с Сеглером стала известна, и перестал таиться. Милл восторженно на него таращился, ничуть не стесняясь, что ведет себя, как подросток. Тоже верно, гаарны на такую мелочь внимания не обращают. Дарби вежливо поклонился, Гратт сделал вид, что ему совсем плохо, Риттер изящно помахал рукой, а Эриш сделала неуклюжий книксен.

– Я помогу, – проговорил гаарн. Человеческая речь давалась ему трудно, но он захотел быть понятым. В их странный этикет Сеглер особенно не вникал, просто выказывал всяческое уважение и был подчеркнуто вежлив, и этого хватало. А гаарн, похоже, все понимал.

Помощь гаарна была как нельзя кстати. На самом деле их скрытность была своего рода магией: они умели то ли скрываться в тенях, то ли просто отводить глаза, и скорее второе, потому что за последующие два дня погоня дважды проходила мимо, не обращая внимания на странную компанию. Ночью гаарн слетал за живительной смолой, и это было чудесным подарком, раны затягивались на глазах. До общения он не снисходил, почему-то считая необходимым скрывать умение Сеглера с ним говорить.

А через эти два дня они неторопливо двинулись в путь, все так же под защитой летуна. Вопреки легендам по земле гаарны двигались столь же ловко и изящно, как в воздухе, складывая крылья каким-то сложным способом так, что они казались втрое меньше. К его присутствию привыкли. Очевидно было, что Милл охотно поприставал бы с расспросами, но все же он был достаточно хорошо информирован (откуда, казалось бы?) и только исподтишка наблюдал. И даже удостоился благосклонного кивка гаарна.

У городских ворот гаарн сделал жест, который все приняли за прощальный и принялись кланяться, и взлетел. Милл даже рукой ему помахал и вздохнул, жалея, что не удалось пообщаться, но не сказал ни слова.

В городе они не задержались. Сеглер купил коляску для раненых, и в итоге все умудрились в нее погрузиться и до места доехали уже с комфортом. Никто их не догонял, никто их не беспокоил по время ночевок на постоялых дворах разной степени комфортности. Никто ни разу не вспомнил Тимаша. Даже добросердечный Дарби.

Отсутствие преследователей Сеглера не беспокоило: скорее всего, гаарн так и прикрывал их, и враги, которые на самом деле были стражами порядка, потеряли преступников. Вот так… порядочный, насколько таким может быть великий маг, Деммел ради своих великих целей допустил умышленное убийство нескольких человек и даже одного эльфа. Ну, пусть не очень хороших, а кто хорош в этом мире? Профессиональный убийца Риттер, бывшая проститутка и чуть менее профессиональная убийца Эриш, вояка Гратт, чьей работой была смерть, Милл, которому плевать на весь мир, кроме Дарби, и Дарби, который ради Милла тоже, случалось, убивал. Ангелы, а не люди.

Эти хоть откровенно искатели приключений, а копни любого мирного обывателя, станет так же грустно. Пока тишь да гладь, вроде все просто душки, а случись что, все нутро полезет наружу, а нутро у человека (или эльфа) выглядит и воняет одинаково мерзко.

Артефакт так и лежал в кармане Дарби. Никто из команды не попытался его стащить, чтобы набить цену. Порядочные в своем роде, а ведь Тимаш не погнушался бы. Есть экземпляры, чья жадность безгранична. Деммел платил более чем щедро, и от недостатка ума Тимаш мог бы подумать, что следует сорвать еще кусок. А эти – нет. Планы строили, как потратят деньги, а Милл еще и советы Эриш давал: положить по пять тысяч в пару банков, ну просто так, на очень черный день. Гратт тоже советы давал: вспомнить молодость и открыть бордель, потому что все равно ни на что она больше не годится. Пока Риттер не сунул ему стилет в ухо и не пообещал в следующий раз руку не останавливать. А сама Эриш, как ни странно, почти не реагировала.

Они ехали от города к городу, и то ли дорога расхолаживала, то ли осознание выполненного задания и, соответственно, конец знакомства, но они все реже вели беседы разной степени задушевности. Естественно. Все они по натуре одиночки, даже если в двойном количестве, потому что после этих лет никто, наверное, уже не мог себе представить Милла без Дарби и наоборот.

Эти дом починят, террасу пристроят и остаток денег по банкам разложат. Милл говорил как-то, что Дарби даже был женат, но жену унесла чума, что самое печальное, вместе с нерожденным ребенком. А жаль. Дарби было бы на кого отвлечься, когда стихийная магия все-таки доконает его дружка. Ну три года. Пять. Десять – это уже из небывальщины. И даже если Деммел захочет им помочь, а он захочет, то все равно не сумеет. Досадно – пережить Катастрофу, а умереть в конечном счете от какой-нибудь простуды, когда стихия убьет остатки его иммунитета.

Гратт, очень может быть, именно что бордель и откроет. Он не молодеет, скоро заказов станет меньше, нанимать его будут реже, а такая персона вряд ли булочной заинтересуется или постоялым двором. Вот бордель – самое то, и порядок наведет строгий, и девочки будут чистенькие и услужливые, и клиенты по струночке ходить будут, и вышибалой сам не погнушается работать… Ну и пользовать лично работниц своих приятно.

Эриш, если не абсолютная дура, последует совету Милла, у нее ведь все равно никаких перспектив, а годы идут, и черные дни наступят очень скоро, вот тут и пригодится заработанное.

Риттер… а Риттер так и будет бегать, пока ему самому это не надоест и он не выйдет навстречу своей показательной смерти. А ведь не хочется ему, ему понравилось жить без Гиллена, решать самому, что делать – убивать или миловать, идти куда-то или сидеть на месте.

Все понимающий гаарн будет вспоминать Сеглера.

Деммел соберет каратьяг и попытается воплотить в жизнь свои благие намерения.

Так могло бы случиться.

– Слава богам, – сказал Деммел, открывая дверь. – Принес? А они…

– Посмотреть хотят, – объяснил Сеглер. Маг удивился, но возражать не стал. Не опасался. Еще бы, ведь большая часть каратьяга собрана, сумеет защитить хозяина от банды… от команды авантюристов. Да и не боятся маги простых смертных. Совсем не боятся. Даже Деммелу доводилось небрежно щелкать пальцами, прекращая чью-то жизнь. Мир жесток.

Кабинет его, разумеется, располагался на верхнем этаже, точнее, занимал весь верхний этаж, захочешь попасть – не получится. Сеглер заметил, что Риттер оценил помещение с этой точки зрения и едва заметно одобрительно кивнул. Милл таращился по сторонам, видно, ища приметы деммеловой деятельности, но не находил ни чучел василисков, ни пучков трав…

Препарированные глаза василиска хранились в специальном растворе в закрытом шкафу, а травы, аккуратно рассортированные, – в другом; лабораторные столы вдоль стен, скорее, напоминали кабинет ученого, каковым, собственно Деммел и был.

Дарби без напоминаний вытащил из внутреннего кармана каратьяг и отдал его Сеглеру, а тот передал Деммелу вместе с тремя другими. Глаза мага просто сияли. Светились. Вдохновенное лицо однозначно свидетельствовало, что он готов вот прямо сейчас начать улучшать мир, а что при свидетелях, так даже и лучше, и пусть он не был тщеславен, все равно хочется, чтобы хоть кто-то знал о твоих великих планах.

Почти собранный карадьин просто лежал на письменном столе, напоминал обыкновенное керамическое блюдо, что интересно, целое: каратьяги при соприкосновении сливались. Деммел, надо отдать ему должное, без всякого пафоса или тем более речей добавил полученные осколки. Карадьин слегка заискрился, принимая их.

– Надо же, – фыркнул Милл, – тарелка, ну просто большая очень… и обколотая. А что вы с ней будете делать?

– Карадьин, по легендам, реализует самое сильное желание. Всепоглощающее, – спокойно, без снисходительности, объяснил Деммел. – Вот я и хочу его реализовать. Так как артефакт, увы, не полный, постараюсь сделать это поэтапно… ну например, для начала я хочу прекратить междоусобицу в северных провинциях.

Дарби одобрительно кивнул. Гратт не понял, зачем лишать людей такого удовольствия, как война. Риттер недоверчиво пожал плечами. Эриш больше любовалась картиной на стене, чем уникальным артефактом. Картина, надо сказать, была хорошая.

– Здорово, – искренне сказал Милл. – А можно посмотреть его поближе?

– Можешь даже потрогать, – засмеялся Деммел. Он был счастлив. – Раз представился случай, хочу лично вас поблагодарить. Ваши деньги я положил на ваши имена в банк, вот пароли к вкладам, – он раздал маленькие конвертики, даже Сеглеру. Это было забавно. – Ну и небольшая премия вам не помешает.

От кошельков они тем более не отказались. Милл осторожно, почти как в Исчезающем доме, приблизился к столу и с интересом начал разглядывать, водя пальцем по рунам. Несмотря на бездну скрытых талантов и знание редких языков, этих рун он понимать не мог. Боги не делились своей письменностью с эльфами.

Сеглер слишком поздно понял, почему Милл теребил свой дешевый амулет. И еще позднее понял это Деммел, с невнятным воплем рванувшийся к столу. Но было уже поздно.

Карадьин заискрился и погас. Амулет скрывал в себе маленький каратьяг. Очень маленький.

Милл улыбнулся. Но уже не так, как обычно.

– Стойте где стоите. Хотя… можете гулять, прыгать и махать мечами. Карадьин подчиняется тому, кто вложил последний осколок. Вы не сможете к нему подойти.

Отчаяние Деммела просто перехлестнуло через край.

– Неужели ты не понимаешь…

– Как раз понимаю, – перебил бледный больше обычного и очень сосредоточенный Милл. – И знаете, верю. Верю, что вы хотите изменить мир к лучшему.

Сеглер окинул взглядом команду. Потрясены в разной степени были все. Пожалуй, больше всех – Риттер. Недооценил малыша. А Дарби почти и не удивился. Он ведь не мог не знать о содержимом дешевого деревянного медальона, слишком большого для субтильного эльфа. И не мог не догадываться…

А любопытно. События разворачивались совсем не так, как должны были.

– Да зачем тебе? – искренне удивилась Эриш. – Хочешь узнать о своем прошлом?

Милл покачал головой. Выглядел он неважно.

– Это давно перестало быть всепоглощающим желанием. А то, какое у меня есть, никакому карадьину не под силу.

Он больше не улыбался. Он больше не казался хидым и немножко жалким.

– Простите меня, Деммел. Вы, наверное, хороший, наверняка, вы лучше меня. И ваши намерения чисты, ваши планы грандиозны. Только вы забыли, что даже каратьяги подчиняют себе людей, а что может сделать с вами карадьин, я и вообразить не могу… Ну вот наступит вам на ногу зевака на базаре, вы сгоряча подумаете «чтоб ты сдох» – и он сдохнет. Никто не в состоянии всегда и полностью контролировать свои желания. Они зависят не только от характера или намерений, но и от настроения, погоды, мелких бытовых деталей. Мы не всегда даже и осознаем или формулируем эти желание. И карадьин будет это делать за вас.

Сеглер едва не кивнул. Именно. Малыш прав. В книгах, насколько известно было Сеглеру, такого не пишут, но, обладая интеллектом, догадаться вовсе нетрудно.

Милл так и водил пальцем по артефакту, поочередно глядя на своих товарищей.

– Что ты намерен делать? – севшим голосом спросил Деммел. Милл посмотрел Сеглеру в глаза.

– Игрушкам богов не место в нашем мире. – Он перевел взгляд на друга и тихо добавил: – Прости меня, Дарби.

– Нет! – одновременно заорали Дарби и Деммел. Только было поздно. Карадьин чувствовал желания быстрее, чем это понимали люди. И исполнял их.

Артефакт заискрился особенно ярко, вспыхнул – и рассыпался в мелкую пыль.

– Нет! – упавшим голосом повторил Деммел.

Милл улыбнулся. Очень адресно – только Дарби. Улыбка получилась робкой и виноватой. Он стоял, опершись о стол обеими руками, словно лишился сил, лицо залила совсем уж фарфоровая бледность. Сделав все же несколько неуверенных шажков, он качнулся, начал падать, но сейчас Дарби успел – подскочил почти мгновенно, подхватил, вынес из-за стола и, словно тоже враз обессилев, опустился на пол, прижимая к себе эльфа. Он ничего не говорил. Вообще ничего.

Что тут говорить…

– Все у вас будет хорошо… – прошептал Милл. – Прости, Дарби. Иначе нельзя.

Дарби молча покивал.

– Какая ты красивая, Эриш…

Голубые глаза остекленели, когда жизнь ушла из них навсегда. Риттер выругался так, что позавидовал бы и Гратт, и медленно произнес:

– Что-то давая, карадьин неизменно что-то забирает? И чем сильнее желание, тем больше он берет?

Никто ему не ответил. Деммел потрясенно смотрел на горку коричневой пыли, в которую превратились его благие намерения. Гратт хлопал глазами, но и до него постепенно доходило.

– Он прав, – сказал все-таки Сеглер. – Нашим игрушкам не место в вашем мире.

Вот теперь все таращились на него. Все, кроме Дарби. Плевать ему было на людей, богов и мир, в котором нет Милла. Он смотрел в никуда, прижимая к груди хрупкого эльфа с кошачьими ушами. Никакой артефакт не в силах выполнить его основное желание, и Дарби никогда не смирится, не сумеет и не захочет его забыть.

Выглядел растерянным всегда вальяжный и в то же время собранный Риттер. Гиллен никогда его не достанет. Коллеги и соученики будут проходить мимо и не увидят. Будут искать и не найдут.

Гратт наконец перестал хлопать глазами. Хороший у него будет бордель, да и все, чем он займется. Удача будет ему неизменно сопутствовать.

Красивая женщина со светло-каштановой косой и гладкой нежной кожей, казалось, еще ничего не понимала, но уже все чувствовала, и в ее фиалковых глазах копились слезы. Плакала ли она когда-нибудь вообще?

Деммел просто ошалел, что больше подошло бы Тимашу, чем великому магу. А вот не надо быть атеистом.

– Ты не позволил бы мне…

– Нет, – уронил Сеглер. – Но малыш меня опередил. И куда меньшей кровью.

– А ты… а ты можешь его вернуть? – со слепой надеждой спросила Эриш. – Раз ты…

– Не могу.

– А почему… – Риттер справился с волнением в голосе и уже ровно поинтересовался: – Зачем вообще все это? Зачем тебе мы? Зачем три года мы таскались по миру, подбирая обломки вашей игрушки? Неужели ты не мог…

– Не мог, – прервал его Сеглер. – Это – оболочка.

– Твои возможности ограничены?

– Отчего же… Не ограничены. Но катастрофичны. Вместе с карадьином исчезла бы пара близлежащих кварталов. Любое мое действие вызвало бы подобный эффект. Милл не только остановил очередную катастрофу, он спас вас всех. Стоит уважать его решение.

– Он знал?

– Разве что предполагал.

У него было действительно хорошее воображение. И ведь размышлять начал наверняка, когда понял, что маг не из последних пытается собрать карадьин. И решение принял тоже давно. Если рассуждать формально, ему и терять-то нечего было, и решение далось ему трудно – конечно, трудно – только потому, что он оставлял Дарби раньше срока. И не только Сеглер ничего не заподозрил, но и Дарби, потому что выглядел он спокойным.

Он и сейчас выглядел спокойным. Со стороны казалось, что они смотрят в одну сторону. Куда-то в прошлое. Потому что будущего у них нет.