РАССКАЗЫ
Сразу же, как только Валерий Михайлович Ахломов показался на пороге редакционного сектора, стало ясно, что на планерке ему крепко влетело от главного.
- Пользуетесь добротой моего характера! - в тихом бешенстве выговорил он. - Уму непостижимо: в рабочее время обсуждать польскую помаду! Что у меня, глаз нет? Я же вижу, что у всех губы фиолетовые.
Он отпер дверь кабинета и обернулся.
- Хотя… - добавил он с убийственной улыбочкой, - молодым даже идет! - И покинул редсектор.
- Скажите, пожалуйста!.. - немедленно открыла язвительный фиолетовый рот немолодая Альбина Гавриловна и спешно закашлялась: перед дверью кабинета, придерживая ее заведенной за спину рукой, опять, но уже с вытаращенными глазами, стоял Ахломов. Возвращение его было настолько неожиданным, что не все успели удивиться, прежде чем он круто повернулся и пропал за дверью вторично.
- Младенца подкинули! - радостно предположила молодая бойкая сотрудница.
Язвительный фиолетовый рот Альбины Гавриловны открылся было, чтобы уточнить, кто именно подкинул, но не уточнил, а срочно зевнул, потому что Ахломов снова вышел… Нет, он не вышел - он выпрыгнул из собственного кабинета и, захлопнув дверь, привалился к ней лопатками.
Тут он понял, что все девять блондинок и одна принципиальная брюнетка с интересом на него смотрят, и заискивающе им улыбнулся. Затем нахмурился и, пробормотав: "Да, совсем забыл…", поспешно вышел в коридор.
Там все еще перекуривали Рюмин и Клепиков. Увидев начальника, они с сожалением затянулись в последний раз, но начальник повел себя странно: потоптался, глуповато улыбаясь, и неожиданно попросил сигаретку.
- Вы ж курить вроде бросали, - поразился юный Клепиков.
- Бросишь тут… - почему-то шепотом ответил Ахломов, ломая вторую спичку о коробок.
Наконец он прикурил, сделал жадную затяжку, поперхнулся дымом, воткнул сигарету в настенный горшочек с традесканцией и решительным шагом вернулся в редсектор. Приотворил дверь кабинета и, не входя, долго смотрел внутрь, после чего робко ее прикрыл.
- Что случилось, Валерий Михайлович? - участливо спросила Альбина Гавриловна.
Ахломов диковато оглянулся на голос, но смолчал. Не скажешь же, в самом деле: "Товарищи! У меня на столе какая-то железяка документацию листает!"
Внятный восторженный смешок сотрудниц заставил его вздрогнуть. И не блесни в дверях до боли знакомые всему отделу очки Виталия Валентиновича Подручного, как знать, не шагнул ли бы Ахломов, спасаясь от хихиканья подчиненных, навстречу металлической твари, осмысленно хозяйничающей на его столе.
А Подручный озадаченно моргнул - показалось, будто Ахломов обрадовался его приходу. Виталию Валентиновичу даже как-то неловко стало, что перед визитом сюда он успел нажаловаться на Ахломова главному инженеру.
- Вот, - протянул он стопку серых листов. - С 21-й страницы по 115-ю.
- Вы пройдите, - растроганно на него глядя, отвечал Ахломов. - Вы пройдите в кабинет. А я сейчас…
"А не прыгнет оно на него?" - ударила вдруг дикая мысль, но дверь за Подручным уже закрылась. Секунду Ахломов ждал всего: вскрика, распахнутой двери и даже почему-то возгласа: "Вы - подлец!", - но ничего такого не произошло. "А может, некому уже распахнуть?!"
Выпуклый апостольский лоб Ахломова покрылся ледяной испариной, и насмерть перепуганный заведующий отделом рванул дверь на себя.
Железяка стояла, сдвинутая на край стола, и признаков жизни не подавала. Подручный зловеще горбился над скопированной по его заказу документацией.
- Ну опять… - заныл и запричитал он, поворачивая к Ахломову разобиженное лицо. - Смотри сам, Валерий Михайлович. Фон серый. РЭМы твои мажут. Мне же за этот захват голову снимут… А это! - И Подручный, к ужасу Ахломова, бесцеремонно ухватил железяку под квадратное брюшко так, что ее четыре ноги нелепо растопырились в воздухе. - Это у тебя откуда, Валерий Михайлович?
Валерий Михайлович спазматически глотнул и, обойдя стол, тяжко сел на свое рабочее место.
- Что это такое? - хрипло спросил он, ткнув подбородком в сторону железяки.
- Да это ж он и есть!
- Кто "он"? - Ахломов постепенно свирепел.
- Автоматический захват для переноски стального листа. Макет в одну пятую натуральной величины. Безобразие… - забормотал Подручный, поворачивая железяку то так, то эдак. - На глазок его делали, что ли? Пропорции не те, без замеров вижу. А к чему крепить?
- Короче, это ваше изделие? - Голос Ахломова не предвещал ничего хорошего.
- В том-то и дело! - закричал Подручный. - В том-то и дело, что такого заказа я мехмастерским не давал. Это либо самодеятельность, либо… - лицо его на секунду отвердело, - либо заказ был дан через мою голову.
"Через твою голову! - с ненавистью подумал Ахломов. - Не могло же мне три раза померещиться!" Захват! Хорош захват, если буквально десять минут назад он собственными глазами видел, как этот, с позволения сказать, захват аккуратно перекладывал листы из одной пачки в другую, на мгновение задерживая каждый перед… бог его знает, перед чем - глаз на железяке не было.
- Я этого так не оставлю! - с трудом потрясал железякой Подручный. - Я узнаю, чья это работа. Я сейчас в мехмастерские пойду!
"А потом - к главному", - машинально добавил про себя Ахломов, с огромным облегчением наблюдая, как Виталий Валентинович в обнимку с железякой покидает его кабинет.
Конечно, если бы Ахломову дали опомниться, он бы испугался по-настоящему. Но вот как раз опомниться ему не дали - в дверь уже лезли заказчики.
И каждого надо было успокоить, каждого заверить, каждого спровадить.
Посещение Подручным мехмастерских ничего не дало. Филиппыч щелкнул по железяке крепким широким ногтем и, одобрительно поцокав языком, с треском почесал проволочную седую шевелюру.
- Не наше, - с сожалением сказал он. - Заводская работа. Видите, шлифовочка? Суперфиниш!
Словечко это почему-то доконало Виталия Валентиновича. В его истерзанном служебными неприятностями мозгу возникла нелепая мысль: кто-то его подсиживает. Кому-то очень нужно, чтобы безграмотно выполненный макет его детища попался на глаза начальству в то время, когда отдел и без того срывает все сроки.
- Сейчас выясним, - бормотал он, поднимаясь в лифте на второй этаж, - выясним, кто это у нас такой самородок… Иван Кулибин… Суперфиниш, понимаете!..
Железяка с преданным видом стояла возле его правой ноги наподобие собаки пограничника.
Главный, подергиваясь и жестикулируя, расхаживал по кабинету и, казалось, разговаривал сам с собой, не обращая внимания на Ахломова, который подсолнушком поворачивался на стуле за перемещающимся начальством.
- Что, нет у нас специалистов квалифицированных? - горько вопрошал главный. - Почему мы никогда не можем предъявить себя лицом? НИПИАСУ - может. ГПКТБ, - отплевался он согласными, - может. А мы, видите ли… - и главный обаятельно улыбнулся, - не можем!
На секунду он задержался возле стола, с отвращением шевельнул стопку серых листов (с 21-й страницы по 115-ю) и вопрошающе обратил к Ахломову резное морщинистое лицо страдальца.
- Алексей Сергеевич, - преданно глядя на главного, сказал Ахломов, - а, по-моему, это же мелочи…
- Да хороший вы мой! - в ужасе перебил его главный, воздев пухлые складчатые ручки. - Делая мелочь, мы должны делать эту мелочь так, чтобы посмотрели на эту мелочь и сказали: "Вот мелочь, а как сделана! Фирма!"
И, выпалив свое любимое словцо, главный устремился к дверям, где уже с минуту маячили очки и зеркально выбритые щеки Подручного.
- Вот! - воскликнул он, отбирая из рук Виталия Валентиновича давешний кошмар Ахломова. - Вот! Это я понимаю! Это профессионально!
И, не прерываемый ни Подручным, ни - тем более - вскочившим со стула Ахломовым, главный поставил терпеливую железяку на стол и принялся умиленно ее осматривать.
- Это - фирма, - приговаривал он. - Это - на уровне. Можем, значит, когда захотим! Виталий Валентинович, что это такое?
- Да… мм… видите ли, - расстроенным голосом начал Виталий Валентинович, - это, в некотором роде, макет нашего автоматического захвата…
- Ну что я могу тут сказать! Это - фирма. С этим не стыдно и в министерство показаться. - Главный любовно снял с железяки пылинку и насторожился. - Слушайте, а зачем вы мне его принесли?
- Сделан-то он, конечно, старательно… - промямлил Подручный, чувствуя, что пришел не совсем вовремя, - но размеры, Алексей Сергеевич, пропорции… Крайне неточно сделано.
Главный закатил огромную паузу, в течение которой смотрел на Подручного.
- Ну, я не знаю, товарищи, - вымолвил он, безнадежно улыбаясь. - Или у нас нет квалифицированных специалистов…
Ахломов, не слушая, присматривался к железяке. Нет, как хотите, а не могло это двигаться. Единый кусок металла, монолит. Скорее уж обрезок рельсы поползет на манер гусеницы. А лапы! Каждая на конце скруглена. Как можно такой лапой что-нибудь ухватить? Может быть, присоски? Показаться невропатологу? Но ведь двигалось же оно, черт побори!
- А достижения?! - Главный уже бегал по кабинету. - Страшно смотреть, как они у нас нарисованы!
Железяка изумленно щелкнула и зажужжала. Главный запнулся и укоризненно посмотрел на отпрянувшего от стола Ахломова.
- Виталий Валентинович, - позвал он, вновь повернувшись к железяке. - Здесь можно что-нибудь исправить?
Вопрос застал Подручного врасплох.
- Н-ну, если здесь сточить, а тут приварить…
- Берите, - прервал его главный. - Берите ваш макет и несите его слесарям. Если это их работа - пусть переделают. Если нет - все равно пусть переделают!
Подручный проклял тот час, когда потащился к главному, но обсуждать приказы было не в его характере, и вот он уже стоял в гулком коридоре подвала, держа в руках, как табуретку, эту металлическую нелепость, весившую, кстати сказать, не меньше десяти килограммов.
Слесарей на месте не оказалось, и опытный Подручный прямиком направился в мастерскую художника. Дверь мастерской - чудовищная, окованная железом дверь с пиратской табличкой "Не влезай - убьет!", была распахнута. Из проема в коридор тянулся сизый слоистый дым, слышались голоса. Подручный бесшумно поставил свою ношу на бетонный пол и прислушался.
- Деревянный брус, на который кладется рельса, - веселился тенорок слесаря Шуры. - Пять букв. Что бы это могло быть?
В мастерской жизнерадостно заржали.
- Картина, изображающая морской пейзаж. Шесть букв. Вторая - "а".
- Марина, - вкусно выговорил голос художника Королева.
- Кто?
- Марина, пенек.
- Та-ак. Бесхвостое земноводное, распространенное в нашей области. Саня, это по твоей части. Бесхвостое…
- Слышу. Лягушка.
- Ля-гуш-ка. Точно. Ты смотри! За что же тебя из института выперли?
- За хвосты.
Вновь послышалось жизнерадостное ржание.
- По вертикали. Стихотворный размер. А у кого из нас диплом литератора? Чего молчишь, учитель? Завязывай с подошвами. Стихотворный размер…
- Сколько букв?
- Десять. Предпоследняя - "и".
- Амфибрахий.
- Амфибрахий или амфебрахий?
- Так, - сказал Подручный входя. - Что, собственно, происходит?
Своим непосредственным делом был занят только художник Королев. Склонившись над столом, он неистово трафаретил по синему фону поздравительного плаката желтые шестеренки. Фотограф старательно вырезал из твердого пенопласта изящные подошвы. Слесари Саня и Шура сидели верхом на стульях и дымили. Юный шалопай Клепиков из отдела Ахломова приник к карте мира в районе Панамского канала.
- А кто к нам пришел! - восторженно завопил художник Королев, не поворачивая головы. - Виталий Валентинович, выгоните этих тунеядцев. Работать не дают!
- Все те же лица, - холодно заметил Подручный. - А что здесь делают слесаря?
- Нашел! Вот она! - выкрикнул шалопай Клепиков, оборачиваясь. - Пиши: порт в Колумбии - Буэнавентура.
Тут он, понятно, осекся.
- Кроссвордики, значит, разгадываем, - вазелиновым голосом подытожил Виталий Валентинович. - А главный инженер дозвониться не может. Саня! Шура! Ну-ка заканчивайте. Есть работа. Во-первых, знаком вам этот…
Подручный не договорил. Что в ту, что в другую сторону коридор был пуст. Железяка исчезла.
Если до этого момента путь предмета, принятого отдельными лицами за макет автоматического захвата, можно было обозначить непрерывной линией, то теперь он рисуется нам извилистым пунктиром или даже беспорядочной россыпью точек.
Так, две библиотекарши вспомнили, что с ними в лифте на четвертый этаж поднималась уродливая болванка на четырех ножках, об которую и были порваны французские колготки.
Группа сотрудников, спускавшаяся с шестого этажа в столовую, также засвидетельствовала наличие железяки в лифте. Мало того, двое из них признались, что в связи с теснотой они выставили железяку на третьем этаже, нехорошо о ней отозвавшись. Может, до, а может, после этого (разложить события по порядку так и не удалось) в отделе Подручного раздался возмущенный женский голос: "Кто мне поставил на "Бурду" эту уродину?" Ответом был вялый голос из-за кульмана: "А-восемь. Убит." Там резались в морской бой.
Кроме Подручного, опознать предмет было некому. Виталий Валентинович в ту пору отчитывался перед главным в пропаже макета, так что после краткого разбирательства железяку вынесли на лестничную площадку, где она приняла посильное участие в перекуре. Иными словами, на нее сел один сотрудник, предварительно подстелив носовой платок. Железяка крякнула, но стерпела.
Забегая вперед, скажем: если бы этот сотрудник знал, на что сел, он бы вскочил, как с раскаленной плиты, и зарекся курить в рабочее время.
Главный возвращался из инспекционного набега на отдел полутяжелой полуавтоматики, когда удивительно знакомый неприятный голос с лестничной площадки изрек невероятную фразу:
- Если мы делаем мелочь, - сказал голос, - мы делаем мелочь… мелочь… - Тут он запнулся, начал заикаться и очень неуверенно закончил: - Чем мельче, тем лучше. Фирма!
Главный остолбенел. Последовало слабое шипение, и сочный баритон инженера Бухбиндера произнес:
- Как же им не гореть, если они Нунцию диссертацию делают? Редакторы компонуют, машбюро печатает, даже копирку запряг. Причем в таком строжайшем секрете, что уже всему институту известно.
- А сам он что же? - вмешался другой голос, обладателя которого главный не вспомнил.
- Кто? Леша? Ты что, смеешься? Это тебе не докладную директору накатать.
Главный задохнулся от возмущения. Когда? Каким образом узнали? И кто бы мог подумать: Бухбиндер! "Ну, я сейчас покажу вам Нунция", - подумал он, но тут уже произошло совсем непонятное.
- Как же им не гореть, - снова заладил баритон, - если они Нунцию диссертацию делают? Редакторы компонуют, машбюро печатает, даже копирку запряг. Причем в таком строжайшем секрете…
И диалог повторился слово в слово, как будто кто-то дважды прокрутил одну и ту же запись. Запахло горелой изоляцией.
Главный вылетел на площадку и, никого на ней не обнаружив, стремительно перегнулся через перила. Виновных не было и внизу. Клокоча от гнева, он обернулся и увидел макет автоматического захвата, позорно утерянный Подручным.
Ворвавшись к себе в кабинет, главный потребовал Виталия Валентиновича к телефону.
- Вы нашли макет? - ядовито осведомился он. - Ну, конечно… Почему я вынужден все делать за вас? Представьте, нашел… Нет, не у меня… А вот выйдите перед вашим отделом на лестничную площадку и увидите.
Разделавшись с Подручным, главный достал толковый словарь и выяснил значение слова "нунций".
- Бухбиндера ко мне! - коротко приказал он и вдруг замер с трубкой в руке.
Он вспомнил, кому принадлежит тот неприятно дребезжащий голос, сказавший возмутительную фразу насчет мелочей. Это был его собственный голос.
Тем временем девять блондинок и одна принципиальная брюнетка парами и поодиночке потянулись из столовой в редсектор.
- Глядите-ка! - радостно оповестила, входя, молодая бойкая сотрудница. - Опять Подручный свою табуретку принес.
Вряд ли железяку привело к двери кабинета праздное любопытство. Скорее она надеялась досмотреть чертежи, от которых ее оторвали утром. Но у Ахломова была странная манера запирать свой закуток на два оборота даже на время минутной отлучки.
- Вы подумайте: таскать тяжести в обеденный перерыв! - продолжала зубоскалить молодая особа. - Вот сгорит на работе, что будем делать без нашего Виталия Валентиновича?
- Успокойтесь, девочки, - отозвалась Альбина Гавриловна, обстоятельно устраиваясь на стуле. - Такой не сгорит. Это мы с вами сто раз сгорим.
Железяка слушала.
- Ни он, ни помощница его, - поддержала принципиальная брюнетка Лира Федотовна.
- А что, у Подручного заместитель - женщина? - робким баском удивилась новенькая.
- Перед тобой в очереди стояла. В белых брюках в обтяжку.
- Просто не понимаю! - Лира Федотовна возмущенно швырнула карандаш на стол. - В нашем возрасте носить брючный костюм!
Минут пять она возмущалась, потом немного остыла и снова взяла карандаш. В углу прекратила стук пишущая машинка.
- А Пашка Клепиков, - сказала машинистка, - опять вчера Верку из светокопии провожал. Марийка все утро проревела.
- Не по-ни-ма-ю! - Карандаш Лиры Федотовны опять полетел на стол. - Два месяца как расписались! У них сейчас ласковое отношение должно быть друг к другу, а он…
Неожиданный вздох Альбины Гавриловны вобрал не менее трети воздуха в помещении.
- И зрелым женщинам хочется ласки, - мелодично сказала она.
Железяка слушала.
Несколько минут работали молча. Потом молодая бойкая сотрудница подняла от бумаг восторженные глаза:
- А у жены Ахломова…
Несомненно, ей крупно повезло. Спустя секунду после того, как она нанесла последний штрих на семейный портрет любимого начальника, в дверях показался розовый носик легкого на помине Ахломова.
Ахломов увидел железяку. В следующее мгновение он уже был у себя в кабинете и с треском набирал номер.
- Подручного мне!
Редсектор замер.
- Где? У главного? - И через секунду - другим голосом: - Алексей Сергеевич, Подручный у вас? Скажите ему, пожалуйста, пусть придет и заберет свой макет… А у меня под дверью… А я не знаю… А это вы у него спросите… Жду, жду… А то об него спотыкаются, повредить могут.
Пришел совершенно пришибленный Подручный и, воровато озираясь, унес железяку к слесарям.
Слесарь Саня одиноко и неподвижно восседал на стуле в электрощитовой и через равные промежутки времени с хрустом зевал. В глазах у него отражались лампочки.
- А где Шура? - спросил Подручный войдя.
Саня медленно-медленно повернул голову и с неодобрением осмотрел вошедшего.
- Вышел, - апатично изранил он.
- Вышел? Ну ладно… Саня, вот это нужно довести до кондиции.
Саня с неодобрением осмотрел то, что принес Подручный.
- Видишь, Саня, корпус прямоугольный, а его скруглить надо. - Виталий Валентинович был неприлично суетлив. - Вот эти уголочки надо снять, а вот здесь мне потом сварщик крючочки приварит. Погоди, я тебе сейчас эскизик набросаю. Вот тут, тут и тут. И ради бога, Саня, - душераздирающе попросил Подручный, - как можно быстрее! Я тебе звонить буду.
Оставшись один, Саня некоторое время с упреком смотрел на железяку, потом нехотя поднялся и пошел за напильником. Придя с инструментом, он прочно зажал одну из металлических ног в тиски, заглянул в эскизик, примерился и одним привычным движением сточил первый угол… Вернее, хотел сточить. Напильник скользнул, не оставив на корпусе ни царапины, и слесарь чуть не врезался в железяку челюстью. И тут произошло событие, заставившее Саню проснуться окончательно.
- И зрелым женщинам хочется ласки, - ответил лжезахват на прикосновение напильника голосом Альбины Гавриловны, а затем, открутив свободной лапой рукоятку тисков, спрыгнул на пол и с дробным цокотом убежал в коридор.
Саня ощутил острую боль в ноге и понял, что уронил напильник.
Самое время сообщить, что впоследствии, когда происшествием занялась группа компетентных лиц, однозначно ответить удалось лишь на два вопроса. Первое: случившееся не являлось массовой галлюцинацией. Второе: создать подобный механизм при современном уровне техники невозможно.
Далее шли одни предположения: может быть, аппарат был поврежден вследствие не совсем мягкой посадки; не исключено также, что он, образно выражаясь, захлебнулся а потоке противоречивой информации.
Были и иные толкования. Слесарь Саня, например, открыто утверждал, что пришелец из космоса, кибернетический разведчик, представитель внеземной цивилизации, попросту свихнулся, пытаясь разобраться, чем же, наконец, занимается учреждение.
Но в тот момент ему было не до гипотез. Схватив напильник, он выскочил в коридор. Что цокот ушел влево, можно было не сомневаться. Но коридор был пуст. Из распахнутой двери художника доносился тенорок слесаря Шуры. Саня почувствовал острую потребность в общении. Он заглянул в мастерскую и обмер: лжезахват растопырился над кроссвордом.
- Основной вид гидромелиоративных работ, проводимых в нашей области… - бормотал он Шуриным голосом, нетерпеливо постукивая лапой по клеткам. - А у кого из нас диплом мелиоратора?
Саня побежал к лестничному пролету. Ему позарез нужен был хотя бы один свидетель. Связываться с железякой в одиночку слесарю не хотелось.
Кто-то стремительно убегал вверх по лестнице. На повороте мелькнули брюки, несомненно, принадлежащие художнику Королеву.
- Королев!!! - заорал Саня и ударил напильником по прутьям перил, наполнив подвал звоном и грохотом. - Давай сюда! Скорей сюда!
Знакомый цокот заставил его со злобой швырнуть инструмент на пол. Лжезахват уходил вверх по противоположной лестнице.
А Королев бежал и бежал, пока не уткнулся в чердачный люк. Он был так потрясен встречей с железякой, что даже не догадался свернуть на каком-нибудь этаже.
У Валерия Михайловича Ахломова было два настроения, два рабочих состояния. Находясь в первом, он настежь распахивал дверь в редсектор и бдительно следил из-за стола за поведением сотрудниц. В такие дни резко повышалась производительность труда. Во втором состоянии он наглухо запирался в кабинете и общался с отделом по внутреннему телефону.
Когда железяка, блистательно уйдя от Сани, вновь проникла в редсектор, дверь Ахломова была плотно закрыта. Правда, следует отметить, что на этот раз железяка и не пыталась к ней приблизиться. Видимо, имело место серьезное нарушение логических связей, ведущее к полному распаду функций.
Несмотря на то, что передвигалась она теперь не на цыпочках, а эдаким кокетливым топотком, внимания на нее не обратили.
Весь отдел толпился у стола отпускницы Любочки. На Любочке была достойная зависти розовая кофточка, тонко оттенявшая ровный морской загар. Но то, что лежало на столе, вызывало в женщинах чувство исступления, переходящее в истому.
Это нельзя было назвать свитером, это нельзя было назвать кофточкой - светло-коричневое, цвета теплого вечернего песка, окутанное нежнейшим золотистым пухом, оно доверчиво льнуло к робким женским пальцам, оно было почти живое.
Да что говорить - сама Любочка смотрела на принадлежащую ей вещь точно так же, как и остальные.
- Если бы не на два размера больше! - в отчаянии повторяла она.
- Воротник хомутиком, - зачарованно шепнули у ее левого плеча. - И сколько?
Любочка назвала цену и предъявила этикетку.
- Хомутиком… - безнадежно отозвался тот же голос у ее правого плеча.
- Ну-ка покараульте кто-нибудь у входа, - решилась Лира Федотовна, сбрасывая жакет. И, не сводя алчного взора с кофточки, пояснила: - Мой размер!
- А если Валерий Михайлович выйдет? - ахнула новенькая.
- Если закрылся - до самого звонка не выйдет, - успокоила Лира Федотовна, уже протягивая руку к кофточке, и вдруг приглушенно взвыла: - Да что ж вы на ноги-то наступаете?
- Покараульте, покараульте!.. - лихорадочно бормотала железяка, пробираясь по ногам вперед.
Оттеснив соперницу, она со стуком взгромоздилась на стол и одним неуловимым движением - только ноги мелькнули! - напялила вещь.
Зрелище вышло кошмарное - что и говорить! Многоголосый женский визг напомнил вопль органа. Все бросились кто куда, и только Любочка - за железякой.
Коридор огласился хлопаньем дверей, ровным цокотом и криками, мужскими и женскими.
- Фир-рма! Буэнавентур-ра! - вопил голосом главного, пробегая по коридору в развевающейся кофточке, свихнувшийся киберразведчик. - Втирательство очков из семнадцати букв, четвертая - "о"!
Он звонко продробил по всем этажам учреждения, расплескивая избыток бог знает где набранной информации. Обессилевшая Любочка отстала на третьем. В воздухе еще таял победный вопль: "Мелочь, а как сделана!" - когда она села на ступеньки и разрыдалась.
Прибежавший на голос главного Подручный увидел бегущий по коридору макет автоматического захвата и растопырил руки, перекрывая ему дорогу. Но железяка, лихо поддернув полы, с молодецким криком: "А кто к нам пришел!" - перепрыгнула через Виталия Валентиновича.
Он потерял ее на втором этаже, где она попросту выскочила в окно и, согласно показаниям прохожих, пробежала по карнизу вдоль всего здания, подметая королевским мохером штукатурку.
Ахломов, услышав вопли, ворвался в редсектор, не слушая объяснений, перекричал сотрудниц и, рассадив всех по рабочим местам, с треском закрылся в кабинете.
На подоконнике стояла железяка в грязной шерстяной хламиде.
Ахломов схватился за телефон.
- А у жены Ахломова, - внятно сказала железяка, - характер совершенно невозможный. Так он себе в НИПИАСУ любовницу завел.
Никто не знает, откуда она появилась. Никто не знает, куда она исчезла. И можно только предположить, что теперь там о нас подумают.
Последнее, что услышал Ахломов, швырнув в железяку телефонную трубку, было:
- Королевский мохер - практично и сексапильно!
КАНИКУЛЫ И ФОТОГРАФ
1
За "Асахи Пентакс" оставалось выплатить немногим больше сотни. Стоя над огромной кюветой, Мосин метал в проявитель листы фотобумаги. Руки его в рубиновом свете лабораторного фонаря казались окровавленными.
Тридцать копеек, шестьдесят копеек, девяносто, рубль двадцать…
На семи рублях пятидесяти копейках в дверь позвонили. Мосин не отреагировал. И только когда тяжелая деревянная крышка опустилась на кювету с фиксажем, скрыв от посторонних глаз левую продукцию, он распрямил натруженный позвоночник и пошел открывать.
- Мосин, тебе не стыдно? - с порога спросил инженер-конструктор Лихошерст.
Мосин хлопнул себя по лбу, но затем, спохватившись, переложил ладонь на сердце.
- Валера! - страстно сказал он. - Честное слово, фотографировал. Но, понимаешь, пленку перекосило.
- Голову оторву, - ласково пообещал Лихошерст.
Мосин обиделся.
- Правда перекосило… - И, понизив голос, поинтересовался: - Тебе пеньюар нужен?
- Не ношу, - сухо ответил инженер. - И не заговаривай мне зубы. Завтра утром стенгазета должна быть на стенде!
Мосин открыл "дипломат" и достал оттуда фирменный целлофановый пакет.
- Розовый. Английский, - сообщил он с надеждой. - У твоей жены какой размер?
Лихошерст насмешливо разглядывал неширокую мосинскую грудь, обтянутую бледно-голубой тенниской, на котором жуткая акула старательно разевала пасть, готовясь заглотить безмятежную красавицу в темных очках.
- Растленный ты тип, Мосин. Наживаться за счет редактора стенгазеты - все равно что грабить вдов и сирот. Если не секрет, откуда у тебя пеньюар?
Мосин смутился и пробормотал что-то о родственнике, приехавшем из Караганды.
- В общем, работай, - не дослушав, сказал Лихошерст. - И чтобы после обеда фотографии были, а то утоплю в проявителе.
Мосин закрыл за ним дверь и с минуту неприязненно смотрел на фирменный пакет. В списке тех, кому он собирался сбыть пеньюар, Лихошерст стоял последним. Надо же - так промахнуться! Интуиция говорила, что с руками оторвут, а вот поди ж ты…
Мосин меланхолично перебросал снимки в промывку и - делать нечего - пошел выполнять задание. Нужно было сфотографировать двор НИИ, причем так, чтобы беспорядок у дверей склада сразу бросался в глаза.
Он отснял пару кадров с близкого расстояния, потом попробовал захватить широкоугольником весь двор. Для этого пришлось отойти к самой стене и даже влезть в заросли обломанной сирени.
Где-то неподалеку задорный молодой голос что-то лихо выкрикивал. Звук, казалось, шел прямо из середины куста.
Мосин раздвинул ветки и обнаружил в стене дыру. Кричали на той стороне. Он заглянул в пролом и увидел там босого юношу в розовой кружевной рубашонке до пупа и защитного цвета шортах, который, ахая и взвизгивая, рубил кривой старинной саблей головы репейникам. Делал он это самозабвенно, но неуклюже. Метрах в сорока высилась рощица серебристых шестов разной высоты и торчали какие-то многоногие штативы. Мосин ахнул.
ЗА СТЕНОЙ, ПО СОСЕДСТВУ С НИМ, РАБОТАЛА КИНОГРУППА! И, СУДЯ ПО ОБОРУДОВАНИЮ, ИНОСТРАННАЯ.
Парень с саблей явно не репетировал, а развлекался. Предположение оказалось верным: на рубаху раздраженно заорали. Тот обернулся на крик и с индейским воплем принял оборонительную позицию. Тогда к нему подбежал технический работник в серебристой куртке и отобрал саблю.
Мосин рассмеялся. Легкомысленный статист ему понравился.
К сожалению, досмотреть, чем кончится конфликт, было некогда. Мосин вернулся в лабораторию, проявил пленку и решил, что, пока она сушится, стоит побывать за стеной. Поправил перед зеркалом волосы и, зачем-то прихватив "дипломат", вышел.
Вынув несколько расшатанных кирпичей, он довел пролом до нужных размеров и пролез на ту сторону.
Киношники работали на обширном пустыре, зеленом и ухоженном, как футбольное поле. Везде было понатыкано разной зарубежной техники, а в центре, как бы для контраста, громоздилась мрачная замшелая изба, возле которой отсвечивала медью огромная старинная пушка художественного литья. Видимо, снимали что-то историческое. Между двумя арбузными горами ядер, нервно оглаживая раскидистые усы, вышагивал длинный иностранный киноактер.
Мосин не интересовался историей. Но даже ему стало ясно: что-то они здесь напутали.
Во-первых, на иностранце был фрак, на антрацитовых плечах которого горели алые эполеты с золотой бахромой. Под правый эполет был пропущен ремень вполне современной офицерской портупеи, на которой непринужденно болтался обыкновенный плотницкий топор. Черные облегающие брюки были вправлены в яловые сапоги гармошкой. Когда же киноактер снял кивер и солнце приветливо заиграло на его смуглом бритом черепе, Мосин окончательно разинул рот и начал подбираться поближе. "Комедию снимают", - догадался он.
Его хлопнули по плечу. Мосин вздрогнул и обнаружил, что стоит рядом с давешним статистом в розовой кружевной рубашонке.
- Денис Давыдов! - восхищенно поделился парень, кивнув в сторону актера. - А?!
Сказано это было без акцента, и Мосин заморгал. Неужели переводчик? Он в смятении покосился на рубашонку и заметил в пальцах у собеседника тонкую длинную сигарету с черным фильтром. Это уже был повод для знакомства, и Мосин выхватил зажигалку. Со второго щелчка она высунула неопрятный коптящий язычок. Парень вытаращил глаза.
- О-о, - потрясенно сказал он и робко потянулся к зажигалке, но тут же, отдернув руку, по-детски трогательно прикусил кончики пальцев.
Мосин смутился и погасил огонек. Киношник вел себя несолидно. Ему, видно, очень хотелось потрогать зажигалку. Может, издевается?
- На, посмотри, - неуверенно предложил Мосин.
Киношник бережно принял вещицу, положил большой палец на никелированную педальку и умоляюще взглянул на владельца.
- Йес… то есть си, - великодушно разрешил тот.
Иностранец нажал и радостно засмеялся.
"Пора знакомиться", - решил Мосин.
- Сергей, - представился он, протягивая руку.
Иностранец расстроился и, чуть не плача, отдал зажигалку.
- Ноу! Ноу!.. - испугался Мосин. - Это я Сергей. - Он стукнул себя в грудь костяшками пальцев. - Сергей.
До иностранца наконец дошло.
- Тоха, - печально назвался он, глядя на зажигалку.
Что он в ней нашел? Дешевая, даже не газовая, в магазине таких полно.
- Итыз прэзэнт, - отчаянно скребя в затылке, сказал Мосин. - Ну не фо сэйл, а так…
Когда ему удалось втолковать, что зажигалку он дарит, киношник остолбенел. Потом начал хлопать себя по груди, где у него располагались карманы. Отдариться было нечем, и лицо его выразило отчаяние.
- Да брось, - неискренне сказал Мосин, - не надо… Давай лучше закурим.
Иностранец не понял. Сергей повторил предложение на международном языке жестов. Иностранец опять не понял. Тогда Сергей просто ткнул пальцем в сигарету. Парень очень удивился и отдал ее Мосину.
Тот сразу же уяснил ошибку: это была не сигарета. Цилиндрическая палочка, на две трети - белая, на треть - черная. На ощупь вроде бы пластмассовая, а на вес вроде бы металл. Но возвращать ее уже было поздно.
- Сэнькью, - поблагодарил Мосин. - Грацио.
Иностранец в восторге пощелкал зажигалкой и куда-то вприпрыжку побежал. Потом вспомнил про Сергея и приглашающе махнул ему рукой. Несерьезный какой-то иностранец. Тоха… Видимо, Антонио.
И Мосин последовал за ним, вполне довольный ходом событий. С сигаретообразной палочкой, конечно, вышла накладка, но зато удалось завязать знакомство.
2
В коммерческие контакты с иностранцами Мосину вступать еще не приходилось. Его сфера - знакомые и знакомые знакомых. Есть бедра, и есть фирменные джинсы, которые на эти бедра не лезут. "Хорошо, - соглашается Мосин, - я знаю такие бедра. Сколько просить?" К примеру, столько-то. "Хорошо", - говорит Мосин и просит на червонец дороже. И все довольны. А вот иностранцы…
Тоха привел его к наклонно натянутому тенту, под которым расположились два парня и молодая… актриса, наверное. Для технического работника девушка выглядела слишком эффектно.
- Сергей, - представил его Тоха.
Девушка и один из парней с интересом посмотрели на гостя. Третий из их компании лежал на спине и даже не пошевелился, только приоткрыл один глаз.
- Реликт, - мрачно бросил он и снова зажмурился.
- Сам ты реликт, - ответил ему Тоха на чистейшем русском языке.
Девушка рассмеялась, а Мосин оторопело раскланялся и тоже присел на травку, положив "дипломат" рядом. Какого же тогда черта он изъяснялся одними жестами и восклицаниями! Неужели наши? Откуда они такие? И что на них? Парни были одеты почти одинаково: тонкие серебристые куртки и легкомысленно-радужные шорты. На девушке было что-то отдаленно похожее на платье, клубящееся у плеч и струящееся у бедер.
Между тем они так бесцеремонно рассматривали Мосина, что можно было подумать, будто именно он вырядился бог знает как. Вообще-то, конечно, майку с акулой встретишь не на каждом - в городе их всего четыре: одна у Мосина, одна у Алика и две у Зиновьева из филармонии, но он их, наверное, уже кому-нибудь толкнул…
- Визуешься? - на каком-то невообразимом жаргоне полюбопытствовала девушка.
Кажется, спрашивали о роде занятий.
- Н-нет, - отозвался он неуверенно. - Я - фотограф.
Все так и покатились от хохота, как будто Мосин выдал первоклассную остроту.
- А! Знаю, - сказала девушка. - Он из института.
И кивнула в сторону не видимой из-за тента стены. Это предположение вызвало новый взрыв веселья, хотя Мосин, например, юмора не понял: ну, работает человек в институте, и что тут смешного?
- А вы откуда?
- С Большой.
- И… как так? - растерявшись, спросил он.
- Много.
Похоже, над Мосиным все-таки издевались.
- Это не репродуктор! - внезапно удивилась девушка.
Все повернулись к ней.
- Это… чемодан, - выговорила она, завороженно глядя на мосинский "дипломат".
В ту же минуту молодые люди оказались стоящими на коленях вокруг "дипломата". Потом разом уставились на Мосина.
- Музейный похититель, - с уважением предположил один из парней.
- Что ты им делаешь? - Кажется, этот вопрос волновал всех.
- Ношу, - буркнул Мосин, начиная злиться.
- Архачит, - пояснил Тоха.
Рука девушки неуверенно потянулась к замку. Красивая рука. Тонкая. Смуглая.
- Эврика, - укоризненно одернул мрачный малый, которому Мосин, кажется, не понравился с первого взгляда.
"Эврика"! Ну и имечко! - подумал Сергей. - Из мультика, что ли?"
Но тут девушка испуганно взглянула на него, и делец в Мосине скоропостижно скончался. Она была совершенно не в его вкусе: узкие бедра, едва намеченная грудь - фигура подростка. Но это сочетание светлых пепельных волос, загорелого лица и огромных серых глаз уложило его наповал.
"Можно?" - спросили ее глаза.
"Да! - ответили им мосинские. - Да! Конечно!"
Эврика откинула оба замка и осторожно подняла крышку, явив взглядам присутствующих фирменный пакет.
Никто сначала не понял, что перед ними. И только когда пеньюар, шурша кружевами, выскользнул из пальцев растерявшейся Эврики, когда, расправив и разложив его на зеленой траве, все отступили на шаг, возникла такая пауза, что Мосину стало не по себе.
- Денису показывал?
- Это… Давыдову? - удивился Мосин. - Зачем?
- И правильно, - поддержала Эврика. - Я приложу?
- Да, - сказал Мосин. - Да. Конечно.
- Равнение на институт! - радостно скомандовала Эврика.
Парни с ухмылками отвернулись к полотну тента, и Мосин почувствовал обиду за свое учреждение, хотя сам о нем обычно отзывался крайне нелестно.
Наконец Эврика разрешила обернуться.
- У-у-у!.. - восхищенно протянул Тоха.
Эврика была в пеньюаре. Но Мосин смотрел не на нее - он смотрел на брошенное в траву голубое платье! Девушка не расстегнула, она попросту разорвала его сверху донизу и отшвырнула, как тряпку.
Такую вещь!..
Он перевел глаза на Эврику. А та, чем-то недовольная, сосредоточенно смотрела на свои сандалии. Потом решительно сбросила их и, собрав вместе с платьем в одну охапку, подбежала к приземистому синему автомату с множеством кнопок и вместительной нишей. Запихнув все в боковое отверстие, девушка на секунду задумалась, затем начала нажимать кнопки. Выхватила из ниши пару ажурных розовых туфелек, обулась и с торжествующей улыбкой пошла прямо на Мосина - так, во всяком случае, ему показалось.
- Сто рублей, - с трудом выговорил он, презирая сам себя.
Ответом на его слова был очередной взрыв хохота. Все были просто потрясены мосинским остроумием.
- Можно мануфактурой, - уже умышленно сострил он, но с меньшим успехом.
- Пойди… и нащелкай, - обессиленно простонал Тоха.
Спустя секунду до Мосина дошел смысл предложения: ему разрешали воспользоваться автоматом, из которого только что на его глазах вынули розовые ажурные туфельки - вещь явно импортную и недешевую.
- А можно? - искренне спросил он.
- Два дня как с Сириуса-Б, - обратился мрачный к Эврике, как бы рекомендуя ей Мосина. Причем сказал он это вполне добродушно. Значит, Сергей ему в конце концов все-таки понравился. Да и как может не понравиться человек с таким сокрушительным чувством юмора!
- Хорошо, я нащелкаю! - поспешно сказал Мосин, и тут у него сильно зазвенело в ушах.
"Теряю сознание?" - испуганно подумал он, но быстро сообразил, что источник звука вовсе не в его голове, а где-то на съемочной площадке. Ультразвук какой-нибудь. Оказалось - всего-навсего - сигнал об окончании перерыва.
Ликующая Эврика расцеловала Мосина в обе щеки, и вся эта жизнерадостная стайка взрослых ребятишек куда-то унеслась. Тоха задержался.
- А ты?
- Да я… не отсюда, - замялся Мосин.
- Как же ты сюда попал без допуска? - встревожился Тоха.
Он порылся в нагрудных карманах и высыпал на ладонь какие-то болтики, проводки, стеклянные брусочки. Поколебавшись, выбрал неказистый шарик размером с черешню.
- Вот возьми. Если Денис прицепится, предъявишь ему и скажешь, что это условный допуск.
Тоха убежал вслед за остальными. И, только оставшись один, Мосин понял, что пеньюар он подарил, увеличив свой долг за "Асахи" на добрую сотню. Потому что не бывает автоматов, выдающих бесплатно и кому угодно импортные вещи. Мосин был готов бить себя по голове. Как он мог поверить?! Правда, Эврика вынула из автомата туфли…
Он стоял перед этим синим, с разинутой пастью, кубом и злобно смотрел на блестящие прямоугольные кнопки, числом не меньше пятидесяти. Сломаешь что-нибудь, а потом отвечай… Обуреваемый сомнениями, он наугад нажимал и нажимал кнопки, пока в автомате что-то не хрустнуло. Заглянул в нишу. Там лежали стопкой четыре плоских фирменных пакета.
Следует сказать, что вещь в пакете сбыть гораздо легче, чем саму по себе. Фирменная упаковка притупляет бдительность покупателя и подчас очаровывает его больше, чем сама вещь.
Поэтому сердце Мосина радостно дрогнуло. На жемчужном квадрате пакета сияли загаром изумительно красивые женские ноги, внутри которых почему-то видны были контуры костей и суставов. Более оригинальной рекламы Мосин еще не встречал. Он взялся за ниточку и осторожно вспорол пакет. Внутри, как он и думал, оказались колготки, и какие!.. Ажур был настолько тонок, что напоминал дымку на раскрытой ладони Мосина и, самое удивительное, менял рисунок, стоило лишь шевельнуть пальцами. В упаковке ли, без упаковки, но компенсацию за пеньюар Сергей получил.
А что если еще раз попытать счастья? На этот счет ведь никакого уговора не было! Мосин сложил пакеты в "дипломат" и приступил.
Теперь он вынул из ниши полированную рукоятку. В недоумении осмотрел, ощупал. Внезапно из рукоятки выплеснулось изящное длинное лезвие опасных очертаний. "Ну так это совсем другое дело! - обрадовался Мосин. - Это мы берем…"
Третья попытка оказалась менее удачной: автомат одарил Мосина сиреневым стеклянным кругляшком неизвестного назначения. Сергей хотел засунуть его обратно, как это сделала Эврика со своим платьем, но, обойдя аппарат, не нашел даже признаков отверстия или дверцы.
Пора было остановиться, но Мосин опять не удержался. "В последний раз", - предупредил он себя, утапливая кнопки одну за другой. Хотелось что-нибудь из обуви, но в нишу вылетел маленький темно-фиолетовый пакетик, на одной стороне которого было изображено красное кольцо с примыкающей к нему стрелкой, а на другой - такое же кольцо, но с крестиком.
Разочаровавшись, он даже не стал его вскрывать, засунул в карман джинсов и пошел через пустырь к сирени, росшей и по эту сторону стены.
Возле одного из механизмов Мосин увидел мрачного друга Тохи. Лицо парня выражало крайнее недоумение, и был он чем-то подавлен.
- Знаешь, какая утечка? - пожаловался он, заметив Мосина.
- Нет.
- Пятьсот! - Парень потряс растопыренной пятерней.
- Пятьсот чего?
- Мега.
- Ого! - на всякий случай сказал Мосин и отошел. Тронутые они все, что ли?
Однако надо было поторапливаться. Не далее как вчера начальник вызывал его "на ковер" за постоянные отлучки. Что за народ! Из-за любой ерунды бегут жаловаться! Не дай бог, еще кто-нибудь из верхних окон заметит его на территории киноплощадки.
Мосин поднял глаза на учреждение и похолодел.
УЧРЕЖДЕНИЯ НАД СТЕНОЙ НЕ БЫЛО! Не было и соседних зданий. Не было вообще ничего, кроме синего майского неба.
Истерически всхлипнув, Сергей бросился к дыре, как будто та могла спасти его от наваждения. Вепрем проломив сирень, он упал на четвереньки по ту сторону, угодив коленом по кирпичу.
3
…Здание было на месте. Фрамуги во всех этажах открыты. По двору разворачивался вымытый до глянца институтский "жук".
Ослабевший от пережитого Мосин вылез из кустов и, прихрамывая, затрусил в сторону гаража, к людям. Но тут его так затрясло, что он вынужден был остановиться. Необходимо было присесть. Запинающимся шагом он пересек двор и опустился на один из ящиков у дверей склада.
Плохо дело: дома исчезать начали. Может быть, перегрелся? В мае? Скорее уж переутомился. Меньше надо по халтурам бегать.
"Да перестань ты трястись! - мысленно заорал на себя Мосин. - Вылези вон в дыру, разуй глаза и успокойся: на месте твой институт!"
Он взглянул на заросли сирени и почувствовал, что в дыру его как-то не тянет. Неужели что-то со зрением? Сидишь целый день при красном свете…
Мосин поднялся и, сокрушенно покачивая головой, пошел к себе.
Возле дверей лаборатории его поджидали.
- Вот он, красавчик, - сообщила вахтерша, с отвращением глядя на бледно-голубую мосинскую грудь с акулой и купальщицей.
Мосин терпеть не мог эту вахтершу. Она его - тоже.
- Что он мне, докладывается, что ли? Махнет штанами - и нет его.
- Бабуля, - с достоинством прервал ее Мосин, - вы сидите?
Та немного опешила.
- Сижу, а что же? Не то что некоторые!
- Ну и сидите!
И, повернувшись к ней спиной, украшенной тем же душераздирающим рисунком, Мосин отпер лабораторию и пропустил оробевшую заказчицу внутрь.
- Молод еще меня бабулей называть! - запоздало крикнула вахтерша, но Мосин уже закрыл дверь.
Заказчице было далеко за тридцать. Блузка-гольф, кетоновая юбка, замшевые туфли со сдвоенными тонкими ремешками вокруг щиколоток. "Вещь", - отметил про себя Мосин.
Впрочем, ногам заказчицы вряд ли что могло помочь. Сергей вспомнил стройную Эврику и вздохнул.
- Какой номер вашего заказа? - рассеянно спросил он, перебирая фотографии.
- Давыдов сказал, что у вас есть пеньюар…
- Денис? - поразился Мосин.
- Да нет… Слава Давыдов, друг Толика Зиновьева.
- А-а, Слава…
Мосин успокоился и сообщил, что пеньюара у него уже нет. Посетительница с недоверием смотрела на "дипломат".
- А что у вас есть? - прямо спросила она.
- Колготки, - поколебавшись, - сказал он. - Импортные. Ажурные.
И раскрыл "дипломат".
- Ну, колготки мне… - начала было посетительница и онемела. Фирменный пакет был неотразим. Да, действительно, колготки ей были не нужны, но она же не знала, что речь идет о таких колготках…
Желая посмотреть рисунок ажура на свет, она сделала неловкое движение, и раздался леденящий душу легкий треск.
Мосин содрогнулся и проклял день, когда он вбил этот подлый гвоздь в косяк.
- Ой, - сказала женщина, не веря своим глазам. - Они что же… нервущиеся?
- Дайте сюда, - глухо сказал Мосин.
- Вот, - ошалело сообщил он, возвращая женщине колготки. - Импортные. Нервущиеся. Семьдесят рублей.
Когда посетительница ушла, Мосин вскрыл еще один пакет, зацепил нежную ткань за гвоздь и потянул. Она эластично подалась, но потом вдруг спружинила, и Мосин почувствовал такое сопротивление, словно это была не синтетика, а стальной тросик. Возник соблазн дернуть изо всех сил. Мосин с трудом его преодолел и кое-как запихнул колготки обратно - в пакет.
В этот момент зазвонил телефон.
- Где снимки? - грубо осведомился Лихошерст.
- Зайди минут через двадцать, - попросил Мосин.
- Нет, это ты зайди минут через двадцать. Хватит, побегал я за тобой!
Лихошерст бросил трубку.
Мосин заглянцевал левые снимки, отпечатал пару фотографий для стенгазеты и в пяти экземплярах карточки каких-то руин для отдела нестандартных конструкций.
Во время работы в голову ему пришла простая, но интересная мысль: не могли киношники снимать избу на фоне семиэтажки! Так, может быть, синее небо, которое он увидел над стеной с той стороны, - просто заслон, оптический эффект, а? Осваивают же в городском тюзе световой занавес… Догадка выглядела если не убедительно, то во всяком случае успокаивающе.
Длинно заголосил входной звонок. Всем позарез был нужен Мосин. Пришлось открыть. Дверной проем занимала огромная тетка в чем-то невыносимо цветастом.
- Колготки есть? Беру все, - без предисловий заявила она, вдвинув Мосина в лабораторию.
- Сто рублей.
Маленькие пронзительные глазки уставились на него.
- А Тамарке продал за семьдесят.
- Это по знакомству, - соврал Мосин.
- Ага, - многозначительно хмыкнула тетка, меряя его любопытным взглядом. Выводы насчет Мосина и Тамарки были сделаны.
Не торгуясь, она выложила на подставку увеличителя триста рублей и ушла, наградив Мосина комплексом неполноценности. Он почувствовал себя крайне ничтожным со своими копеечными операциями перед таким размахом.
- Спекулянтка, - обиженно сказал он, глядя на дверь. Спрятал деньги во внутренний кармашек "дипломата" и подумал, что надо бы купить Тохе еще одну зажигалку. Газовую.
И снова звонок в дверь. Мосин выругался.
На этот раз заявилась его бывшая невеста. Ничего хорошего ее визит не сулил - раз пришла, значит, что-то от него было нужно.
- Привет, - сказал Мосин.
Экс-невеста чуть-чуть раздвинула уголки рта и показала зубки - получилась обаятельная улыбка. Оживленная мимика - это, знаете ли, преждевременные морщины.
- Мосин, - сказала она, - по старой дружбе…
На свет появились какие-то чертежи.
- Позарез надо перефотографировать. Вадим оформляет диссертацию, так что сам понимаешь…
Вадимом звали ее мужа, молодого перспективного аспиранта, которому Сергей не завидовал.
Экс-невеста ждала ответа. Мосин сдержанно сообщил, что может указать людей, у которых есть хорошая аппаратура для пересъемки.
Нет, это ее не устраивало. Другие могут отнестись без души, а Мосина она знает, Мосин - первоклассный специалист.
Сергей великолепно понимал, куда она клонит, но выполнять частные заказы за спасибо, в то время как "Асахи" еще не оплачен, - нет уж, увольте! Кроме того, он твердо решил не переутомляться.
Однако устоять перед железным натиском было сложно. Мосин отбивался, изворачивался и наконец велел ей зайти с чертежами во вторник, точно зная, что в понедельник его собираются послать в командировку.
Внезапно экс-невеста кошачьим движением выхватила из кармана мосинских джинсов фирменный фиолетовый пакетик - углядела торчащий наружу уголок.
- Какой вэл! - восхитилась она. - Вскрыть можно?
В пакетике оказался лиловый легкий ремешок с золотистой пряжкой-пластиной.
- Сколько?
- Для тебя - червонец.
Экс-невеста, не раздумывая, приобрела вещицу и, еще раз напомнив про вторник, удалилась.
Такой стремительной реализации товара Мосин не ожидал. Но его теперь беспокоило одно соображение: а если бы он воспользовался автоматом не три, а четыре раза? Или, скажем, десять?
Он заглянцевал обличительные снимки гаража и склада и поехал с ними в лифте на седьмой этаж, где в актовом зале корпела редколлегия. "Удивительное легкомыслие, - озабоченно размышлял он, - оставлять такую машину без присмотра! Да мало ли какие проходимцы могут проникнуть на территорию съемочной площадки!"
Он отдал снимки Лихошерсту и высказал несколько критических замечаний по номеру стенгазеты. Ему посоветовали не путаться под ногами, и Мосин отошел к окну - посмотреть, как выглядит пустырь с высоты птичьего полета…
ЗА СТЕНОЙ БЫЛ СОВСЕМ ДРУГОЙ ПУСТЫРЬ: маленький, захламленный, с островками редкой травы между хребтами мусора. С одной стороны его теснил завод, с другой - частный сектор. Нет-нет, киношники никуда не уезжали - их просто не было и быть не могло на таком пустыре!
Мосин почувствовал, что если он сейчас же, немедленно, во всем этом не разберется, в голове у него что-нибудь лопнет.
4
Вот уже пять минут начальник редакционно-издательского отдела с детским любопытством наблюдал из окна за странными действиями своего фотографа.
Сначала Мосин исчез в сирени. Затем появился снова, спиной вперед. Без букета. Потом зачем-то полез на стену. Подтянулся, заскреб ногами, уселся верхом. Далее - затряс головой и ухнул на ту сторону. С минуту отсутствовал. Опять перевалился через кирпичный гребень во двор и нырнул в сирень.
"А не выносит ли он случаем химикаты?" - подумал начальник и тут же устыдился своей мысли: разве так выносят!
Нет, постороннему наблюдателю было не понять всей глубины мосинских переживаний. Он только что сделал невероятное открытие: если заглянуть в дыру, то там - съемочная площадка, Тоха, Эврика, "Денис Давыдов". А если махнуть через забор, то ничего этого нет. Просто заводской пустырь, который он видел с седьмого этажа. А самая жуть, что там и дыры-то нет в стене. Отсюда - есть, а оттуда - нет.
Мосину было страшно. Он сидел на корточках, вцепившись в шероховатые края пролома, а за шиворот ему лезла щекочущая ветка, которую он с остервенением отпихивал плечом. Обязательно нужно было довести дело до конца: пролезть через дыру К НИМ и посмотреть поверх забора с ИХ стороны. Зачем? Этого Мосин не знал. Но ему казалось, что тогда все станет понятно.
Наконец решился. Пролез на ту сторону. Уперся ногой в нижний край пролома и, подпрыгнув, впился пальцами в кирпичный гребень. И обмер: за стеной была степь. Огромная и зеленая-зеленая, как после дождя. А на самом горизонте парило невероятное, невозможное здание, похожее на связку цветных коробчатых змеев.
И в этот момент - чмок! Что-то шлепнуло Мосина промеж лопаток. Легонько. Почти неощутимо. Но так неожиданно, что он с треском сорвался в сирень, пережив самое жуткое мгновение в своей жизни. Он почему-то решил, что с этим негромким шлепком закрылась дыра. Лаборатория, неоплаченный "Асахи", вся жизнь - отныне и навсегда - там, по ту сторону стены, а сам он - здесь, то есть черт знает где, перед глухой стеной, за которой бредовое здание в зеленой степи.
Слава богу, дыра оказалась на месте. Тогда что это было? Мосин нашел в себе силы обернуться.
В сторону площадки удалялись плечом к плечу два молодца в серебристых куртках, ненатурально громко беседуя. То ли они чем-то в Мосина пульнули, то ли шлепок ему померещился от нервного потрясения.
Потом Сергей вдруг очутился посреди институтского двора, где отряхивал колени и бормотал:
- Так вот она про какой институт! Ни-че-го себе институт!..
…Руки у Мосина тряслись, и дверь лаборатории долго не желала отпираться. Когда же она, наконец, открылась, сзади завопила вахтерша:
- На спине, на спине!… А-а-а!..
Мосин захлопнул за собой дверь. В вестибюле послышался грохот упавшего телефона, стула и - судя по звону - стакана. Что-то было у него на спине! Сергей содрал через голову тенниску и бросил на пол.
Ожил рисунок! На спине тенниски жуткого вида акула старательно жевала длинную ногу красавицы, а та отбивалась и беззвучно колотила хищницу по морде темными очками.
В этой дикой ситуации Мосин повел себя как мужчина. Ничего не соображая, он схватил бачок для пленки и треснул им акулу по носу. Та немедленно выплюнула невредимую ногу красавицы и с интересом повернулась к Мосину, раззявив зубастую пасть.
- В глаз дам! - неуверенно предупредил он, на всякий случай отодвигаясь.
Красавица нацепила очки и послала ему воздушный поцелуй.
Они были плоские, нарисованные!.. Мосин, обмирая, присмотрелся и заметил, что по спине тенниски растеклась большой кляксой почти невидимая пленка вроде целлофановой. В пределах этой кляксы и резвились красотка с акулой. Он хотел отодрать краешек пленки, но акула сейчас же метнулась туда. Мосин отдернул руку.
- Ах, так!..
Он зачерпнул бачком воды из промывочной ванны и плеснул на взбесившийся рисунок, как бы заливая пламя. Пленка с легким всхлипом вобрала в себя воду и исчезла. На мокрой тенниске было прежнее неподвижное изображение.
Долгий властный звонок в дверь. Так к Мосину звонил только один человек в институте: начальник отдела.
Вздрагивая, Сергей натянул мокрую тенниску и открыл. За широкой спиной начальства пряталась вахтерша.
- Ты что же это пожилых женщин пугаешь?
Внешне начальник был грозен, внутренне он был смущен.
- Ты на пляж пришел или в государственное учреждение? Ну-ка, покажись.
Мосин послушно выпятил грудь. Рисунок начальнику явно понравился.
- Чтобы я этого больше не видел! - предупредил он.
- Да вы на спине, на спине посмотрите! - высунулась вахтерша.
- Повернись, - скомандовал начальник.
Мосин повернулся.
- А мокрый почему?
- Полы мыл в лаборатории… Т-то есть собирался мыть.
Начальник не выдержал и заржал.
- Мамочки, - лепетала вахтерша. - Своими же глазами видела…
- "Мамочки", - недовольно повторил начальник. - То-то и оно, что "мамочки"… В общем, разбирайтесь с завхозом. Разбитыми телефонами я еще не занимался!..
Он вошел в лабораторию и закрыл дверь перед носом вахтерши.
- Пожилая женщина, - поделился он, - а такого нагородила… Ну давай, показывай, что там у тебя на сегодняшний день… "Мамочки", - бормотал он, копаясь в фотографиях. - Вот тебе и "мамочки". А это что за раскопки?
- Это для отдела нестандартных конструкций, - ломким от озноба голосом пояснил Мосин.
- И когда ты все успеваешь? - хмыкнул начальник.
- Стараюсь…
- А через забор зачем лазил?
На секунду Мосин перестал дрожать.
- Точку искал.
- Какую точку? - переспросил начальник. - Пивную?
- Для съемки точку… ракурс…
Начальник наконец бросил снимки на место и повернулся к Мосину.
- Ты в следующий раз точку для съемки в учреждении ищи. В учреждении, а не за забором, понял? Такие вот "мамочки".
Закрыв за ним дверь, Мосин без сил рухнул на табурет. Какой ужас! Куда он сунулся!.. И, главное, где - под боком, за стеной, в двух шагах!.. Что ж это такое делается!.. Перед глазами парило далекое невероятное здание, похожее на связку цветных коробчатых змеев.
- Тоха! Это Григ, - невнятно произнес сзади чей-то голос.
- А?! - Мосин как ошпаренный вскочил с табуретки.
Кроме него, в лаборатории никого не было.
- Ты Дениса не видел?
Сергей по наитию сунул руку в задний карман джинсов и извлек сигаретообразную палочку, которую выменял на зажигалку у Тохи. "Фильтр" ее теперь тлел слабым синим свечением.
- Не видел я его! - прохрипел Мосин.
- А что это у тебя с голосом? - полюбопытствовала палочка.
- Простыл! - сказал Мосин и нервно хихикнул.
5
Многочисленные фото на стенах мосинской комнаты охватывали весь путь его становления как фотографа и как личности: Мосин на пляже, Мосин с "Никоном", Мосин-волейболист, Мосин, пьющий из горлышка шампанское, Мосин, беседующий с Жанной Бичевской, Мосин в обнимку с Лоллобриджидой (монтаж). Апофеозом всего была фотография ощерившегося тигра, глаза которого при печати были заменены глазами бывшей невесты Мосина. А из тигриной пасти, небрежно облокотясь о левый клык, выглядывал сам Мосин.
Хозяин комнаты ничком лежал на диване, положив подбородок на кулак. Лицо его было угрюмо.
"Иной мир"… Такими категориями Сергею еще мыслить не приходилось. Но от фактов никуда не денешься: за стеной был именно иной мир, может быть, даже другая планета. Хотя какая там другая планета: снимают кино, разговаривают по-русски… А стена? Что ж она, сразу на двух планетах существует? Нет, вне всякого сомнения, это Земля, но… какая-то другая. Что ж их, несколько, что ли?
Окончательно запутавшись, Мосин встал и начал бродить по квартире. В большой комнате сквозь стекло аквариума на него уставился пучеглазый "телескоп". Мосин рассеянно насыпал ему дафний. Родители, уезжая в Югославию, взяли с Сергея клятвенное обещание, что к их возвращению рыбки будут живы.
А вот с вещами за стеной хорошо. Умеют делать. Научно-технический прогресс и все такое… Так, может быть, дыра просто ведет в будущее?
Мосин замер, чем-то напомнив пойнтера в стойке. А что? Зажигалка и "дипломат" для них музейные реликвии… Цены вещам не знают… Хохочут над совершенно безобидными фразами, а сами разговаривают бог знает на каком жаргоне. А Институт! Он теперь, наверное, будет Мосина по ночам преследовать. Висят в воздухе цветные громады, и все время ждешь катастрофы. Да ладно бы просто висели, а то ведь опасно висят, с наклоном…
НЕУЖЕЛИ ВСЕ-ТАКИ БУДУЩЕЕ? В сильном возбуждении Сергей вернулся в свою комнату, нервно врубил на полную громкость стерео, но тут же выключил.
…Да, стена вполне могла сохраниться и в будущем. Потому и затеяли возле нее съемки, что древняя… Но вот дыра… Сама она образовалась, или они ее нарочно проделали? Скорее всего, сама… Но тогда выходит, что об этой лазейке ни по ту, ни по другую сторону никто ничего не знает. Кроме Мосина.
Он почувствовал головокружение и прилег. Да это же золотая жила! Нетрудно представить, что у них там за оптика. Приобрести пару объективов, а еще лучше фотокамеру… пару фотокамер, и "Асахи" можно смело выбрасывать… То есть загнать кому-нибудь. А главное, он же им может предложить в обмен такие вещи, каких там уже ни в одном музее не найдешь.
Мосин вдруг тихонько засмеялся. Обязательно надо попросить у Тохи нашлепку, от которой ожил рисунок на тенниске. Если на пляже ляпнуть кому-нибудь на татуировку… А здорово, что лазейку обнаружил именно он. Наткнись на нее та спекулянтка, что перекупила колготки, или, скажем, бывшая невеста, - страшные дела бы начались. Ни стыда ни совести у людей: не торгуясь, - триста рублей за три пары! За сколько же она их продаст?!
…А он им и кино снимать поможет. Будущее-то, видать, отдаленное, раз у них топоры на портупеях болтаются. Все эпохи поперепутали…
Сергей нашел в отцовской библиотеке книгу Тарле "Наполеон" и принялся листать - искал про Дениса Давыдова. Читал и сокрушался: надо же! Столько пленки зря потратили!
"Кинолюбители они, что ли? - недоуменно предположил он, закрывая книгу. - Придется проконсультировать. А то трудятся ребята, стараются, а правды исторической - нету".
…Долго не мог заснуть - думал о будущем. Удивительно, как быстро он с ними подружился… Вот его часто обвиняют в легкомыслии, в пристрастии к барахлу, в несерьезном отношении к работе. А Тоха не легкомысленный? Или у Эврики глаза не разгорелись при виде пеньюара? Не хипачи, не иждивенцы какие-нибудь - люди будущего…
"Все-таки у меня с ними много общего, - думал Сергей, уже засыпая. - Наверное, я просто слишком рано родился".
…Что-то разбудило его. Мосин сел на постели и увидел, что "сигарета", оставленная им на столе, опять светится синим.
- Спишь, что ли? - осведомился голос, но не тот, с которым Сергей разговаривал в лаборатории, - другой.
- Ты позже позвонить не мог? - спросонья буркнул Мосин.
- Во что позвонить? - не понял собеседник.
Сергей опешил.
- Разыщи Грига, скажи, что пироскаф я сделал. Завтра пригоню.
- Сейчас побегу! - огрызнулся Мосин и лег. Потом снова сел. Вот это да! Словно по телефону поговорил. Хоть бы удивился для приличия… Сергей взбил кулаком подушку.
…И всю ночь Тоха передавал ему через дыру в стене какие-то совершенно немыслимые фирменные штаны, а он аккуратно укладывал их стопками в "дипломат" и все удивлялся, как они там умещаются.
6
Утром, отпирая дверь фотолаборатории, Мосин обратил внимание, что неподалеку стоит женщина, похожая на Тамарку, которой он продал вчера нервущиеся колготки. Сергею очень не понравилось, как она на него смотрит. Женщина смотрела преданно и восторженно.
"Ну вот… - недовольно подумал он. - Раззвонила родственникам. Что у меня, магазин, что ли!"
- Вы ко мне? - негромко спросил он.
У Тамаркиной "родственницы" расширились зрачки.
- Вы меня не узнаете?
- Проходите, - поспешно пригласил Мосин.
Это была не родственница. Это была сама Тамарка. Только что же это она такое с собой сделала? Сергей взглянул на ноги посетительницы да так и остался стоять с опущенной головой. Глаза его словно примагнитило. Он хорошо помнил, что ноги у нее, грубо говоря, кавалерийские. Были.
- Вы понимаете… - лепетала ошалевшая от счастья Тамарка. - Я не знаю, как благодарить… Я их вечер носила… И вдруг за ночь… Прелесть, правда? - доверчиво спросила она.
- А почему вы, собственно, решили… - Мосин откашлялся.
- Ну как "почему"? Как "почему"? - интимно зашептала Тамарка. - Вы сравните.
В руках у Мосина оказался знакомый пакет. На жемчужном фоне сияли загаром изумительные женские ноги, внутри которых были видны контуры костей и суставов.
- Вы сравните! - повторила Тамарка, распахивая плащ, под которым обнаружилась самая хулиганская мини-юбка.
Мосин сравнил. Ноги были такие же, как на пакете, только суставы не просвечивали.
- Действительно, - проговорил припертый к стене Сергей. - Забыл предупредить. Понимаете, они… экспериментальные.
- Понимаю, - конспиративно понизила голос женщина. - Никто ничего не узнает. С сегодняшнего дня я числюсь в командировке, вечером уезжаю, вернусь недели через три. Что-нибудь придумаю, скажу: гимнастика, платные уроки…
Тамарка замялась.
- Скажите, докт… - Она осеклась и испуганно поглядела на Мосина. - Д-дальше они прогибаться не будут?
- То есть как?
- Ну… внутрь.
- Внутрь? - обалдело переспросил Мосин.
Судя по тому, как Тамарка вся подобралась, этот вопрос и был главной целью визита.
- Не должны, - хрипло выговорил Сергей.
Тамарка немедленно начала выспрашивать, не нуждается ли в чем Мосин, может быть, пленка нужна или химикаты, так она привезет из командировки. Он наотрез отказался, и вновь родившаяся Тамарка ушла, тщательно застегнув плащ на все пуговицы.
Мосин был оглушен случившимся. С ума сойти: за семьдесят рублей ноги выпрямил! Это еще надо было переварить. Ладно хоть выпрямил, а не наоборот. Так и под суд загреметь недолго.
Да, с будущим, оказывается, шутки плохи - вон у них вещички что выкидывают. Ему и в голову такое прийти не могло. С виду - колготки как колготки, нервущиеся, правда, но это еще не повод, чтобы ждать от них самостоятельных выходок.
- Ой! - сказал Мосин и болезненно сморщился.
Вчера он продал своей бывшей невесте ремень с золотистой пряжкой. Если что-нибудь стрясется, она экс-жениха живьем съест…
Впрочем, паниковать рано. Улучшить что-либо в фигуре бывшей невесты невозможно, фигурка, следует признать, у нее точеная. "Обойдется", - подумав, решил Мосин.
Он созвонился с заказчиками, раздал выполненные вчера снимки; не запирая лаборатории, забежал к начальнику, забрал вновь поступившие заявки и, вернувшись, застал у себя Лихошерста, который с интересом разглядывал нож, приобретенный вчера Мосиным на той стороне.
- Здравствуй, Мосин, - сказал инженер-конструктор. - Здравствуй, птица. Вот пришел поблагодарить за службу. Склад у тебя на этот раз как живой получился…
Он снова занялся ножом.
- Импортный, - пояснил Мосин. - Кнопочный.
Клинок со щелчком пропал в рукоятке. Лихошерст моргнул.
- Купил, что ли?
- Выменял. На зажигалку.
- КАКУЮ зажигалку? - страшным голосом спросил Лихошерст, выпрямляясь. - ТВОЮ?
Мосин довольно кивнул.
- Изолировать от общества! - гневно пробормотал инженер-конструктор, последовательно ощупывая рукоять. Вскоре он нашел нужный выступ, и лезвие послушно выплеснулось.
- Слушай, - сказал он другим голосом. - Где у тебя линейка?
Он сорвал с гвоздя металлическую полуметровку и начал прикладывать ее то к лезвию, то к рукоятке.
- Ты чего? - полюбопытствовал Мосин.
- Ты что, слепой? - закричал инженер. - Смотри сюда. Меряю лезвие. Сколько? Одиннадцать с половиной. А теперь рукоятку. Десять ровно. Так как же лезвие может уместиться в рукоятке, если оно длиннее на полтора сантиметра?!
- Умещается же, - возразил Мосин.
Лихошерст еще раз выгнал лезвие, тронул его и отдернул руку.
- Горячее! - пожаловался он.
- Щелкаешь всю дорогу, вот и разогрелось, - предположил Мосин.
- Идиот! - прошипел Лихошерст, тряся пальцами. - Где отвертка?
Он заметался по лаборатории. Мосин понял, что если он сейчас не вмешается - ножу конец.
- А ну положи, где взял! - закричал он, хватая буйного инженера за руки. - Он, между прочим, денег стоит!
Лихошерст с досадой вырвал у Мосина свои загребущие лапы и немного опомнился.
- Сколько? - бросил он.
- Валера! - Мосин истово прижал ладонь к сердцу. - Не продается. Для себя брал.
- Двадцать, - сказал Лихошерст.
- Ну Валера, ну не продается, пойми ты…
- Двадцать пять.
- Валера… - простонал Мосин.
- Тридцать, черт тебя дери!
- Да откуда у тебя тридцать рублей? - попытался урезонить его Мосин. - Ты вчера у Баранова трешку до получки занял.
- Тридцать пять! - Лихошерст был невменяем.
Мосин испугался.
- Тебя жена убьет! Зачем тебе эта штука?
Лихошерст долго и нехорошо молчал. Наконец процедил:
- Мне бы только принцип понять… - Он уже скорее обнюхивал нож, чем осматривал. - Идиоты! На любую др-рянь лепят фирменные лычки, а тут - даже запрос не пошлешь! Что за фирма? Чье производство?
- Валера, - проникновенно сказал Мосин. - Я пошутил насчет зажигалки. Это не мой нож. Но я могу достать такой же, - поспешил он добавить, видя, как изменился в лице инженер-конструктор. - Зайди завтра, а?
- Мосин, - сказал Лихошерст. - Ты знаешь, что тебя ждет, если наколешь?
Мосин заверил, что знает, и с большим трудом удалил Лихошерста из лаборатории. Ну и денек! Теперь - хочешь не хочешь - надо идти к Тохе и добывать еще один. Или отдавать этот. Конечно, не за тридцать рублей - Мосин еще не настолько утратил совести, чтобы наживаться на Лихошерсте… Рублей за пятнадцать, не больше.
7
Перед тем, как пролезть в пролом, Мосин тщательно его осмотрел и пришел к выводу, что дыра выглядит вполне надежно. Не похоже, чтобы она могла когда-нибудь закрыться.
Киношники толпились возле избы. Тоха стоял на старинной медной пушке и озирал окрестности. Мосин подошел поближе.
- Где пироскаф? - потрясая растопыренными пальцами, вопрошал Денис Давыдов. - Мы же без него начать не можем!
- Сегодня должны пригнать, - сообщил Мосин, вспомнив ночной разговор.
- Летит! - заорал Тоха.
Послышалось отдаленное тарахтенье, и все обернулись на звук. Низко над пустырем летел аэроплан. Не самолет, а именно аэроплан, полотняный и перепончатый. Мосин неверно определил границы невежества потомков. Границы эти были гораздо шире. Хотя - аэроплан мог залететь и из другого фильма.
Полотняный птеродактиль подпрыгнул на четырех велосипедных колесах и под ликующие вопли киношников, поскрипывая и постанывая, въехал на съемочную площадку. Уже не было никакого сомнения, что летательный аппарат прибыл по адресу: из сплетения тросов и распорок выглядывала круглая физиономия с бармалейскими усами. Пилот был в кивере.
Этого Мосин вынести не смог и направился к Денису, которого, честно говоря, немного побаивался: уж больно тот был велик - этакий гусар-баскетболист.
- Аэроплан-то здесь при чем?
- Аэроплан? - удивился Денис. - Где?
Странно он все-таки выглядел. Лихие черные усищи в сочетании с нежным юношеским румянцем производили совершенно дикое впечатление.
- Вот эта штука, - раздельно произнес Сергей, - называется аэроплан.
Денис был озадачен.
- А пироскаф тогда что такое? - туповато спросил он.
Что такое пироскаф, Мосин не знал.
Тем временем круглолицый субъект с бармалейскими усами успел выпутаться из аппарата и спрыгнул на землю, придерживая, как планшетку, все тот же топор на портупее.
- Похож? - торжествующе спросил аэрогусар.
- До ангстрема! - подтвердил Денис.
- На что похож? - возмутился Мосин. - Не было тогда аэропланов!
Гусары переглянулись.
- А почему тогда эскадрон называется летучим? - задал контр-вопрос Давыдов.
- Сейчас объясню, - зловеще пообещал Сергей.
Тут он им и выдал! За все сразу. И за топор, и за портупею. Вытряхнул на них все сведения, почерпнутые вчера из книги Тарле "Наполеон", вплоть до красочного пересказа отрывка из мемуаров настоящего Д.Давыдова о кавалерийской атаке на французское каре.
Гусары пришли в замешательство. Денис оглянулся на окружившую их толпу и понял, что пора спасать авторитет.
- Это ведь не я придумал, - терпеливо, как ребенку, начал он втолковывать Мосину. - Так компендий говорит.
- Кто такой Компедий? - пренебрежительно поинтересовался Мосин и вздрогнул от массового хохота.
На шум из избы выскочили еще трое. Им объясняли, что секунду назад Сергей блистательно срезал Дениса. Одной фразой.
- Тоха! Григ! - метался униженный Денис. - У кого компендий? Да прекратите же!
Ему передали крохотный - вроде бы стеклянный - кубик и прямоугольную пластину. Денис загнал в нее кубик и принялся трогать кнопки. На пластине замелькали рисунки и тексты. Наконец он нашел, что искал.
- Аэроплан, - упавшим голосом прочел Денис. - А ты говорил "пироскаф", - упрекнул он гусара-авиатора. - А век не указан, - победно заявил он Мосину.
Началась полемика, смахивающая на рукопашную. Давыдов повел себя подло. Вместо того чтобы возражать по существу, он придрался к формальной стороне дела, заявив, что Мосин - неясно кто, непонятно откуда взялся и вообще не имеет права находиться на территории.
- Кто это не имеет? - кричал Тоха. - Мы ему допуск дали!
- Кто это "мы"?
- Мы - это я.
- А как это ты мог дать ему допуск?
- Я дал ему допуск условно.
- А условно - недействительно.
- Это почему же недействительно?..
Поначалу Мосин забеспокоился, как бы его в самом деле не выставили, но, заметив, что Денис с аэрогусаром остались в меньшинстве, сделал вид, что спор его совершенно не трогает, и занялся аэропланом.
Этажерка, насколько он мог судить, была скопирована здорово, только вместо мотора имела тяжеленную на вид болванку, которая на поверку оказалась полой. Внутри металлической скорлупы на вал винта был насажен круглый моторчик. Из вала под прямым углом торчал гибкий стержень, который при вращении должен был ударять по небольшому чурбачку, производя тарахтение, необходимое для полного счастья. А сам моторчик, видимо, работал бесшумно.
Подошел хмурый Денис и, не глядя на Мосина, предложил принять участие в эксперименте.
- Не понял, - сказал Сергей. - Какой эксперимент? А как же кино?
Денис обрадовался.
- А вот здесь ты не прав. В девятнадцатом веке кино не было. Оно появилось в начале двадцать первого.
- Погоди-погоди… - пробормотал Мосин. - Что за эксперимент?
Денис лихо сдвинул кивер на затылок и заговорил терминами - явно брал реванш за недавнюю мосинскую лекцию по истории. Сергей не понял из его речи и половины, но даже того, что он понял, ему было более чем достаточно.
- Да вы что! С ума сошли? - закричал Мосин. - Вы что, серьезно собрались туда? В восемьсот двенадцатый?
Похоже, Денис обиделся.
- Это, по-твоему, несерьезно? - спросил он, указывая почему-то на пушку. Затем лицо его выразило досаду, и он погрозил кому-то кулаком.
Мосин оглянулся и вздрогнул. Его лучший друг Тоха, небрежно облокотясь о воздух, развалился в метре над землей.
- На меня не рассчитывайте, - твердо сказал Сергей. - Туда я не полезу.
- "Полезу", - передразнил Денис. - Туда не лазят, а… - Он с наслаждением выговорил жуткий, похожий на заклинание глагол. - Да тебя и не допустят. Или ты хочешь быть Исполнителем?
- Нет! - убежденно ответил Мосин.
Денис стремительно подался к собеседнику.
- Слушай, давай так, - заговорщически предложил он, - я - Исполнитель, Григ - Механик, а ты - Историк. Давай, а?
Мосину захотелось потрясти головой - не в знак отказа, а чтобы прийти в себя.
- Я подумаю, - очень серьезно сказал он.
Денис посмотрел на него с уважением.
- Подумай, - согласился он. - Если будешь искать, то я в срубе…
И зашагал к избе, длинный, как жердь, и нелепый, как пугало.
8
Все изменилось. От элегантных пластмассовых кожухов и полупрозрачных пультов веяло опасностью. И он смел на ЭТО облокачиваться! Смел ЭТО фамильярно похлопывать, не подозревая, что прихлопнет он, допустим, не слишком приметную клавишу - и доказывай потом какому-нибудь Ивану Третьему, что ты не татарский шпион!
Сергей прогулочным шагом двинулся в сторону знакомого многокнопочного автомата. Возле него было как-то спокойнее - механизм понятный и вполне безобидный.
Из окошка избы снова высунулся Денис и в последний раз предупредил Тоху, который в легкомыслии своем дошел до того, что начал осторожно подпрыгивать прямо в воздухе, как на батуте. Денису он издевательски сделал ручкой. Тогда тот выбрался из избы, с ликующе-злорадным выражением лица подкрался за спиной Тохи к какому-то проволочному ежу и отсоединил одну из игл. Тоха с воплем шлепнулся на траву.
Будь воля Сергея, он бы этих друзей близко не подпустил к такой технике. Непонятно, как им вообще могли все это разрешить. Без особого интереса он прошелся пальцами по кнопкам, и автомат выбросил жевательную резинку. Сергей в задумчивости положил ее в карман.
Хм, Историк… А соблазнительно звучит, черт возьми! "Скажите, кем вы работаете?" - "Я - Историк Эксперимента. Денис - Исполнитель, этот… как его?.. Глюк - Механик, а я - Историк".
Может, правда попробовать? А то они без него такого тут натворят!.. Между прочим, к обязанностям он уже приступил - проконсультировал насчет аэроплана…
Вот и плохо, что проконсультировал. Самое правильное - пойти сейчас к Денису и прямо сказать: нужен тебе Историк? Тогда рассказывай, что вы тут собираетесь учинить. Лицензия есть? Или как это у вас теперь называется? Вот ты ее предъяви сначала, а потом поговорим.
…Кстати, а почему он "Давыдов"? Неужели подменить надеются?.. Нелепое желание возникло у Мосина: вылезти в дыру, сбегать в отделение и привести милицию - пусть разбираются… Милиция здесь, конечно, ни при чем, а вот знают ли в Институте, что тут затевается? И Мосин решил взобраться на стену - посмотреть, так ли уж далеко до феерического здания.
Возле сирени его окликнула Эврика. Она была в пеньюаре. Сергей взглянул в ее светло-серые сияющие глаза и почувствовал, как стремительно испаряются все его сомнения. Кто он вообще такой, чтобы совать нос в столь высокие материи? Да и не выйдет у них ничего. Если бы вышло, об этом было бы написано в учебниках истории.
Мосин, обаятельно улыбаясь, свернул с намеченного пути и пошел навстречу девушке, но тут откуда-то вывернулся худенький паренек в кольчуге не по росту.
- Историк!.. Ты Историк?
Эврика с интересом посмотрела на Мосина. Тот приосанился.
- Да-а, - солидно подтвердил он. - Я - Историк.
- Денис спрашивает: а мотоинфантерия тогда была?
- Минутку, - проговорил Мосин. - Сейчас скажу.
И сделал вид, что вспоминает. Ничего подобного ему даже слышать не приходилось, но по первой части слова вполне можно было сориентироваться.
- Нет, - уверенно сказал он. - Не было. Если "мото", - значит, уже двадцатый век.
- Я передам, - пообещал подросток и убежал, погромыхивая кольчугой, а Мосин самодовольно покосился на Эврику. Та решила, что он задается.
- Подумаешь! - сказала она. - А меня Денис в Исполнители зовет.
- Тебя! - ужаснулся Мосин. - Туда?
Он отказывался понимать Дениса. Ну ладно, допустим, ты - фанатик, допустим, тебе жить надоело, - вот сам и отправляйся. Пускай тебе там настоящий Денис Давыдов в два счета усы сабелькой смахнет. Как явному французу и подставному лицу. Но рисковать другими… Тем более такой девушкой, как Эврика!
- А зачем ты хотел туда залезть? - понизив голос, спросила она и поглядела на кирпичный гребень.
Вопрос Мосину не понравился. Значит, он шел к забору с такой решительной физиономией, что за пятнадцать шагов было видно: человек собрался лезть на стену.
- Проверить, - попробовал отшутиться он, - на месте ли Институт.
Эврика встревожилась.
- А что - собирались перекинуть?
- Кого перекинуть? Институт?
- Ну да, - с досадой ответила она. - Ищи его потом… за Магистралью!
Сергей отчетливо представил, как к парящему огромному зданию подкатывает трактор типа "Кировца", цепляют всю эту музыку тросом и буксируют по зеленой степи в поисках приятного пейзажа.
- Н-не слышал, - сразу став осторожным, выговорил он. - При мне не собирались. Я - так, взглянуть… на всякий случай… Мало ли чего…
Несколько секунд Эврика вникала в его слова.
- А ведь правда, - ошеломленно сказала она. - От самого Института можно подойти незаметно. А Денис даже охрану не выставил.
Сбывались худшие опасения Мосина. Эксперимент-то подпольный! Чуяло его сердце.
В странном он находился состоянии. С одной стороны, на его глазах заваривалась авантюра, которую даже сравнить было не с чем. Разве что с испытанием ядерной бомбы частными лицами. С другой стороны, ему очень нравилась Эврика.
- А чего ты ждешь? - снова понизив голос, спросила она.
Сергей очнулся. Глупо он себя ведет. Подозрительно. Объявил, что залезет на стену, а сам стоит столбом.
Мосин разбежался, пружинисто подпрыгнул и ухватился за кирпичный гребень. Мысль о том, что на него смотрит Эврика, сделала из Сергея гимнаста: руки сами вынесли его по пояс над стеной.
Прямо перед ним оказалось огромное человеческое лицо. Живое. Размером оно было с мосинскую грудную клетку, не меньше.
9
Они оторопело смотрели в глаза друг другу. Потом массивные губы шевельнулись, складываясь в насмешливую улыбку, и огромная голова укоризненно покивала Мосину.
Нервы Сергея не выдержали, и он совершил непростительную глупость: спрыгнул со стены, но вместо того чтобы нырнуть через дыру к себе, во двор родного НИИ, бросился наутек в сторону избы. Он начисто забыл о свойствах своей лазейки. Здравый смысл подсказывал, что если Сергей нырнет в пролом, то неминуемо уткнется головой в ноги ЭТОГО, за стеной.
Мосин улепетывал, размахивая руками и вопя что-то нечленораздельное. На площадке все в недоумении повернулись к нему, а потом, как по команде, уставились на стену. Сергей влетел в толпу и встал за одним из механизмов. Бежать было некуда - между ним и стеной уже стояли ЭТИ. Их было двое.
Из избы выглянул Денис и увидел пришельцев.
- Дождались!
Он сорвал с бритой головы кивер и с досадой треснул им об землю. Ситуация была предельно ясна. Никаких поправок к учебникам истории не предвидится - нелегальный эксперимент накрыли. И Мосина вместе с ним. Как соучастника.
Рядом Сергей заметил Тоху. Глаза у того были круглые и виноватые. На матерого авантюриста, пойманного с поличным, он не походил. Да и остальные тоже. Экспериментаторы сбились в испуганный табунок, и вид у них был, как у ребятишек, которых взрослые захватили врасплох за шалостью…
Вселенная Мосина пошатнулась и начала медленно опрокидываться. Ощущение было настолько реальным, что он, теряя равновесие, ухватился за механизм. Сколько им лет? Шестнадцать? Четырнадцать? А может быть, тринадцать? А может быть… И Сергей понял наконец: все может быть!
ДЕТИ! Легкомысленные, непоседливые дети нашли склад списанной техники, сбежали от воспитателей и затеяли игру в Эксперимент, в Дениса Давыдова, роль которого бесцеремонно присвоил самый старший из них - длиннорукий нескладный подросток.
А ТЕПЕРЬ ПРИШЛИ ВЗРОСЛЫЕ!
Мосин боязливо выглянул из-за своего укрытия и замер, зачарованно глядя, как они идут через пустырь. Взрослые были чудовищны. Нет, ни о каком уродстве не могло идти и речи: правильные черты лица, стройные фигуры атлетов, но рост!.. Не меньше двух метров с лишним! Они шагали легко, неторопливо, и не было в их движениях жирафьей грации баскетболистов. Иные, вот в чем дело! Совсем иные.
- Здравствуйте, отроки, - насмешливо пророкотал тот, что повыше. Кажется, это с ним Мосин столкнулся над стеной.
Отроки нестройно поздоровались.
- А хорошо придумано, Рогволод, - повернулся он ко второму. - Мы их собираемся искать за Магистралью, а они рядом.
Рогволод, хмурясь, оглядел площадку и, не ответив, направился к молочно-белому сплюснутому шару на паучьих ножках.
- Во что играем? - осведомился первый. - Впрочем, не подсказывать, попробую угадать сам. Та-ак. Это, несомненно, должно изображать темп-установку… Что ж, местами даже похоже. Чуть-чуть. А где темп-установка, там десант в иные времена. Денис, я правильно рассуждаю?
Денис со свирепой физиономией отряхивал кивер.
- Денис говорит, что правильно, - невозмутимо объявил гигант. Послышались смешки. - Ну и куда же вы собрались?.. Ничего не понимаю, - после минутного раздумья признался он. - С одной стороны, кулеврина, с другой - самолет.
Отроки смотрели на него влюбленными глазами.
- Тогда поглядим, во что одеты Исполнители. Денис, подойди, пожалуйста.
Мрачный Денис плотно, со скрипом натянул кивер и вышел вперед.
Взрослый рассматривал его, посмеиваясь.
- Слушай, Денис, а ты случайно не Давыдов?
- Давыдов, - выдали Дениса из толпы.
- Серьезно? - поразился гигант. - Что, в самом деле Давыдов?
- Это условно, - нехотя пояснил Денис. - Имеется в виду один из отряда Давыдова.
- Ну что ж, отроки, - сказал взрослый, - мне нравится, как вы проводите каникулы. В историю играть надо. И надо, чтобы у каждого был свой любимый исторический момент. И, наверное, надо сожалеть о невозможности принять в нем участие.
- Почему о невозможности? - буркнул "Давыдов".
- Потому что момент этот не твой, Денис. Он принадлежит другим людям. Как твое время принадлежит тебе. Я знаю, ты сейчас думаешь: "Игра игрой, а гусары бы приняли меня за своего". Мне очень жаль, но в лучшем случае они приняли бы тебя за ненормального. С чего ты взял, что топоры носили на портупеях?
Денис с уважением покосился на Мосина. К ним подошла Эврика и непринужденно поздоровалась со старшими.
- Смотри-ка, и Эврика здесь! А платье в музее взяла?
- Мне подарили, - насупилась девочка.
- Эврика! - Сказано это было с мягкой укоризной.
- Подарили, - упрямо повторила она.
- Да что ты? И кто б это мог такое подарить?
Эврика, закусив губу, рассматривала свои розовые ажурные туфельки.
- Я подарил, - сипло сказал Мосин и вылез из-за механизма.
Это не было подвигом. Просто запираться не имело смысла.
- Меня зовут Ольга, - негромко представился гигант. Мосин решил, что ослышался: "Ольга? Не может быть! Ольгерд, наверное…" - А как зовут тебя? И почему я тебя не знаю?
- Меня зовут Сергей, - полным предложением, как на уроке, ответил Мосин. - Я тут неподалеку… отдыхаю… у папы с мамой, - поспешно добавил он.
- А как ты сюда попал?
- У меня допуск.
- Какой допуск?
- Условный, - Мосин поспешно предъявил шарик.
Огромный Ольга (Ольгерд?) вгляделся и фыркнул. Отроки с любопытством сгрудились вокруг Мосина и тоже засмеялись. Копающийся в одном из приспособлений Рогволод поднял голову.
- Ну и что? - обиженно сказал Тоха. - Почему это не может быть допуском? Условно же!
Мосин поспешно спрятал шарик. "Ольга", прищурясь, рассматривал бледно-желтую мосинскую тенниску, на которой было изображено ограбление почтового поезда.
- Это тоже из музея?
- Из музея, - признался Сергей.
- Слетай и верни, - сказал "Ольга" и больше на него не смотрел.
Мосину бы сказать: "Хорошо, я сейчас" - и двинуться к дыре, но он еще не верил, что пронесло.
- Ну а теперь объясните мне вот что… - "Ольга" сделал паузу, и наступила тревожная тишина. - Зачем вы подвели к вашей игрушке энергию?
- Чтобы все по-настоящему, - невинно объяснил Тоха. - А то как маленькие…
- А вы и есть маленькие, - впервые заговорил Рогволод, причем голос у него оказался, против ожидания, довольно высоким. - Взрослые должны понимать, что с энергией не играют.
- Верно, - согласился "Ольга". - Кто у вас Механик? Григ, конечно?
Толпа зашевелилась и пропустила вперед высокого мальчугана в серебристой куртке, того, что обозвал Мосина реликтом.
- Григ, ты же видел: началась утечка. Почему не отключил установку?
Григ опустил голову и беззвучно пошевелил губами.
- Ничего не понял, - сказал "Ольга". - Ты громче можешь?
- Я пробовал отключить, - еле слышно проговорил Григ. - Она почему-то не отключается.
Кажется, взрослые испугались.
- По всем правилам, - озадаченно сказал Рогволод, - этот лом работать не должен.
- А он работает? - тревожно осведомился "Ольга".
Рогволод подошел к нему и протянул что-то вроде обрывка прозрачной микропленки.
- Цикл! - пробормотал "Ольга", рассматривая ленточку. - Без преобразователя? От него же корпус один!
- Да что преобразователь! Они его для красоты пристроили, - с досадой пояснил Рогволод. - Вот где узел!
Он указал на аппарат, отдаленно напоминающий кефирную бутылку метровой высоты с красивой и сложной крышкой.
- Это что же такое?
Взрослые подошли к "бутылке".
- Я тоже не сразу понял, - признался Рогволод. - Это они напрямую состыковали списанный "Тайгер-З" и серийную "Тэту".
- Позволь, что такое "Тэта"?
- Игрушка. Для старшего и среднего возраста.
- А последствия? - быстро спросил "Ольга".
- Веер предположений! - раздраженно ответил Рогволод. - Половина связей в "Тайгере" разрушена, и во что он превратился с этой приставкой, я не знаю… Последствия… Микросвертка, видимо…
- Но отключить-то ты его сможешь?
- Цикл, - напомнил Рогволод. - Пока не вернется в нулевую точку, не стоит и пробовать.
Отроки и Мосин напряженно вслушивались в этот малопонятный разговор. Взрослые посовещались, потом Рогволод принялся объяснять ситуацию кому-то, на пустыре не присутствующему, а "Ольга" повернулся к ребятам.
- Тебя можно поздравить, Григ, - невесело усмехнулся он. - Не знаю, правда, каким образом, но ты, кажется, собрал действующую модель темп-установки.
У отроков округлились глаза, причем Григ был ошарашен больше всех.
- Мне хочется, чтобы каждый понял, что произошло. Во-первых, это не просто утечка. Это прокол. По счастью, игрушка ваша крайне примитивна, так что диаметр, я полагаю, невелик - микроны, в крайнем случае, миллиметры. Но давайте представим на секунду, что все не так. Представим, что установка работает на неизвестном нам принципе, и прокол можно использовать для коммуникации. Скажем, один из вас… - "Ольга" подождал, пока каждый осознает, что речь идет именно о нем, -…ушел. Ушел ТУДА. И не вернулся. И не вернется.
На детских лицах отразилось искреннее раскаяние. Никогда в жизни они не будут больше состыковывать списанный "Тайгер" с серийной "Тэтой" и тем более подводить к установке энергию. Однако "Ольга" продолжал, и довольно безжалостно:
- Или противоположный вариант: кто-то с той стороны, причем даже неизвестно откуда, проникает сюда…
Он строго оглядел ребят и вдруг встретился глазами с Мосиным…
10
…Еще ни разу в жизни Сергей не делал такого стремительного спурта, и все же ему казалось, что он никогда не добежит до сирени, что "Ольга" легко, в два прыжка, догонит его и ухватит за шиворот. Но за ним никто не погнался, только что-то предостерегающе крикнули вслед.
Мосин телом пробил сирень и вылетел во двор учреждения. Сначала он бежал по кратчайшему пути к дверям служебного входа, потом в нем сработал какой-то инстинкт, и Сергей резко изменил направление - видимо, хотел запутать следы. Остановиться он сумел, только свернув за угол. Загнанно дыша, вернулся, выглянул во двор. Сирень уже не шевелилась, но ему мерещилось, что вот раздвинут ее сейчас огромные лапы и из листвы выглянет суровое лицо "Ольги".
Потом он сообразил, что ни Рогволод, ни "Ольга" в дыру не полезут, а детям тем более не разрешат. Прокол-то, оказывается, опаснейшая штука. "…и не вернется", - ужаснувшись, вспомнил Мосин слова "Ольги".
И вдруг ему стало нестерпимо стыдно. С кем связался? С кем обмен затеял? С малышами! Мосин был убит, опозорен в собственных глазах.
Сирень не шевелилась, и Сергей, страшно переживая, поплелся в лабораторию.
Там он достал из кармана "условный допуск". Что же это они ему такое подсунули? Ладно еще, если какую-нибудь пробку от бутылки… Сергей скрипнул зубами и с силой швырнул шарик в угол.
Хорош, нечего сказать! И кино помог снять, и оптикой разжился! А ведь не так уж трудно было убедить Дениса, что гусары без фотокамеры из дому не выходили…
Мосин извлек из "дипломата" сиреневый кругляшек, к которому когда-то отнесся столь пренебрежительно. Вот тебе и вся оптика. Черт его знает, что за штуковина.
Посмотрел через кругляшек на свет. На стекло от очков не похоже, да и что толку от одного стекла. Ага, тут еще какие-то металлические бугорки на ребре. Сергей ухватил ногтями один из них и осторожно сдвинул. То ли ему показалось, то ли кругляшек в самом деле изменил цвет.
Мосин подсел к увеличителю и, держа стекляшку на фоне чистого листа, принялся гонять бугорки по всем направлениям. Наконец отложил кругляшек и выпрямился.
- Спасибо, - сказал он. - Не ожидал.
Ему в руки попал изумительный по простоте и качеству корректирующий светофильтр для цветной печати.
Мосин выдвинул из корпуса увеличителя металлический ящичек, вложил в него кругляшек. Маловат, болтается… Убрал верхнее освещение и включил увеличитель. На белом листе зажегся интенсивно малиновый прямоугольник. Мосин ввел в луч растопыренную пятерню, пошевелил пальцами. Вне всякого сомнения, - фильтр. Вытащил, передвинул бугорки. Теперь прямоугольник стал бледно-лиловым. Мосин полюбовался кистью руки в новом освещении и выключил увеличитель. И настроение упало. Хорошо, займется он "цветом". Добьется популярности. Посыплются на него заказы. Так ли уж это важно?
А вот интересно, отключили они установку или прокол еще существует? А что, если пойти посмотреть? Осторожно, а?
"Сиди! - вздрогнув, приказал он себе. - Даже думать не смей! А вдруг они там ждут, когда преступник вернется на место преступления? Цап - и в дыру!"
Сергей достал жевательную резинку, машинально распечатал и отправил в рот. Вкус у нее оказался довольно неприятным.
Мосин расхаживал из угла в угол в жидком полусвете красных лабораторных фонарей. Да, наверное, не в оптике счастье. Нахватал какого-то барахла, каких-то безделушек… Правда, "Асахи" оплачен почти полностью, но ведь он бы и так его оплатил, без всяких межвременных проколов. Даже и не поговорил ни с кем как следует… А с кем говорить? К взрослым даже подходить страшно, а на отроков Мосин в обиде - они ему два дня голову морочили.
В таком случае из-за чего он расстраивается? Откуда эта подавленность? Сергей в задумчивости провел ладонью по лицу и тихо взвыл от ужаса: лица коснулось что-то мягкое и пушистое.
Бросился к выключателю. Лампы дневного света на этот раз верещали особенно долго, словно нарочно изводя Сергея. Вспыхнули, наконец. И Мосин отказался узнать кисть правой руки. Она теперь напоминала лапу игрушечного тигренка: вся, включая ладонь, обросла густой и мягкой яростно-рыжей шерстью. Имелись также две серовато-фиолетовые подпалины.
- Нет! - глухо сказал Мосин. - Я же… Она же…
Он хотел сказать, что это бред, что десять минут назад рука была чистой. Именно десять минут назад он рассматривал ее в луче увеличителя, когда любовался тонами светофильтра. Тут до него дошло, что как раз в светофильтре-то все и дело, в том дьявольском кругляшке, который он принял за светофильтр.
Сергей остолбенело смотрел на свою мохнатую лапу, потом ухватил клок шерсти и несильно потянул, надеясь, что он легко отделится от кожи. Получилось больно.
Но ведь не бывает же, не бывает такого невезения!
"Не бывает? - с неожиданной едкостью спросил он себя. - Очень даже бывает! Как, например, удалось Денису отрастить на своей розовой физиономии гусарские усы? И каким же надо быть дураком, чтобы до сих пор ничего не понять!.."
Кстати, где резинка? Он ее жевал, а потом… Проглотил, что ли? Совсем весело…
Да бог с ней, с резинкой! Ну, проглотил и проглотил - переварится. С шерстью-то что делать?!
И Мосиным овладело бешенство. "Растопчу! - решил он. - Вдребезги! В мелкую крошку!.."
Он двинулся к увеличителю, и, если бы не телефонный звонок, хитроумному изобретению потомков пришел бы конец.
- Поднимись, - сказал начальник. - Есть разговор.
Более удачного времени он, конечно, выбрать не мог. Мосин попытался натянуть на правую руку резиновую перчатку, но это было слишком мучительно. Может, просто держать руку в кармане? Нет, неприлично. Сергей открыл аптечку и принялся плотно бинтовать кисть.
11
"Зачем вызывает? - тревожно думал он, поднимаясь по лестнице. - Не дай бог что-нибудь всплыло…"
Нелепая, но грозная картина возникла в его горячечном воображении - открывает он дверь, а у начальника сидит огромный "Ольга" и рассказывает: так, мол, и так, ваш сотрудник обманом проник на нашу детскую площадку, выманивал у ребятишек ценности, дурно на них влиял…
Вадим Петрович был один.
- Что это у тебя с рукой? - спросил он.
- Обжег химикатами.
- У врача был?
- Что я, псих, что ли? - вырвалось у Сергея. - Я содой присыпал, - поспешил добавить он.
Начальник подумал и счел тему исчерпанной.
А в организме Мосина тем временем явно шел какой-то непонятный процесс. В горле побулькивало, потом стали надуваться щеки.
- В общем, добивай, что там у тебя осталось, и настраивайся на командиров…
Начальник оборвал фразу и уставился на Мосина. Тот не выдержал и разомкнул губы. Тотчас изо рта его выдулся красивый радужный пузырь, в считанные секунды достиг размеров футбольного мяча, и Мосин испуганно захлопнул рот. Пузырь отделился от губ и поплыл. В кабинете стало тихо.
Над столом пузырь приостановился, как бы поприветствовав начальство, и направился к форточке.
Вадим Петрович откинулся на спинку стула и перевел очумелые глаза на Мосина.
- Ты что, мыло съел?
Сергей замотал надувающимися щеками.
- Резинку… жевательную…
Слова прозвучали не совсем разборчиво, так как в этот момент выдувался уже второй пузырь, краше первого, но начальник расслышал.
- С рук, небось, покупал? - сочувственно осведомился он, и вдруг до него дошел весь комизм ситуации. Начальник всхлипнул, повалился грудью на стол и захохотал. Остановиться он уже не мог.
Мосин выскочил из кабинета и помчался по коридорам и лестницам, при каждом выдохе производя на свет большой и красивый пузырь.
В лаборатории он бросился к крану и залпом выпил стакан воды, чего, как выяснилось, делать не следовало ни в коем случае. Теперь изо рта Мосина вылетали уже не отдельные пузыри, но целые каскады, гирлянды и грозди великолепных, радужных, переливающихся шаров.
Лаборатория выглядела празднично. Было в ней что-то новогоднее. Просвеченные лампами пузыри плавали, снижались, взмывали, сталкивались, иногда при этом лопаясь, а иногда слипаясь в подобие прозрачной модели сложной органической молекулы.
А выход из этого кошмара был один: сидеть и терпеливо ждать, пока мнимая резинка не отработается до конца. В ящике стола Мосин нашел завалявшуюся там с давних времен полупустую пачку "Примы" и долго прикуривал желтоватую, хрустяще-сухую сигарету - мешали вылезающие изо рта пузыри. Наполненные табачным дымом, они напоминали теперь мраморные ядра, к потолку не взлетали - гуляли в метре над линолеумом.
Глядя на них влажными от переживаний глазами, Мосин надрывно думал о том, что с чувством юмора у потомков дела обстоят неважно. Ну кто же так шутит? В чем юмор?
А почему он уверен, что резинка изготавливалась специально для того, чтобы кто-то кого-то разыграл? А вдруг Вадим Петрович был близок к истине, когда спросил про мыло? Какое-нибудь особое, детское, для пузырей…
Мраморные ядра колыхались над самым линолеумом. Мосин вскочил и начал их пинать. Шары лопались, оставляя после себя клочки дыма. Сорвав бинт, он молотил их обеими руками, пока не обессилел окончательно.
Потом в мрачной апатии сидел и курил, брезгливо кося глазом на очередной выдувающийся пузырь. Давал ему отплыть на полметра, затем протягивал мохнатую лапу с тлеющей сигаретой и безжалостно протыкал.
Начальник не звонил - скорее всего, отвлекли дела. Шаров в лаборатории поубавилось - "резинка" выдохлась. Пора было подумать и о руке.
Мосин встал и, задумчиво поджав губы, повернулся к увеличителю. Если с помощью кругляшка можно выращивать волосы, то, наверное, с его же помощью их можно удалять. Череп Дениса был, помнится, слишком уж гладко выбрит… Но не вышло бы хуже…
- А хуже быть не может, - процедил Сергей и выключил свет, но руку от выключателя не отдернул - не решился. Слова его не были искренни: в глубине души он сознавал, что может быть и хуже.
Все может быть.
И тут в лаборатории произошла ослепительно-белая холодная вспышка. Светом брызнуло из увеличителя, из неплотно прикрытого "дипломата", и еще полыхнуло в углу, куда Мосин в бешенстве зашвырнул "условный допуск".
Пальцы судорожно щелкнули выключателем, Сергей издал невнятный горловом звук, и новорожденный радужный шар затанцевал перед ним в воздухе. Да прекратится это когда-нибудь или нет, в конце-то концов! Сергей отмахнулся от мыльного пузыря и, подбежав к увеличителю, выдвинул рамку для светофильтров. Пусто. Как он и думал. А что могло вспыхнуть в "дипломате"? "Сигарета"-передатчик! Мосин откинул крышку. "Сигареты" в "дипломате" не было. Не было там и ножа. Значит, шарик в углу тоже искать не стоит…
И Сергей понял: где-то по ту сторону стены, за сотни лет отсюда, хмурый неразговорчивый Рогволод дождался нулевой точки цикла, отключил установку и ликвидировал прокол. Дыра исчезла, и вместе с ней исчезли предметы, которым по каким-то не известным Сергею законам не полагалось существовать в ином времени.
Предметы исчезли, а последствия?
Последствия, судя по рыжей шерсти на руке Мосина, исчезать не думали.
- Та-ак, - протянул он, присаживаясь. - Ну что ж…
Потом вдруг вскочил и бросился к двери. Через двор бежал, как бегут к электричке, которая вот-вот тронется.
Невероятно: ДЫРА БЫЛА НА МЕСТЕ! Отчетливо понимая, чем рискует, Мосин просунул в нее голову. Глазам его представился маленький захламленный пустырь с островками редкой травы между хребтами мусора. Справа его теснил завод, слева - частный сектор.
- Не успел, - медленно проговорил Сергей, поднимаясь с четверенек. - Ах ты, черт, не успел…
12
Уронив голову на стол и свесив руки почти до полу, Мосин сидел за увеличителем и тихонько скулил, как от зубной боли.
Что там, впереди? Снова белые кафельные стены лаборатории, красноватый полумрак и маленькие хитрости с левыми фотоснимками, и фирменное барахло, и конспиративный шепоток клиентов, и грохот ресторанной музыки по вечерам, и ни просвета, ни намека на что-то иное, ненынешнее… Какая несправедливость: приоткрыть эту лазейку всего на два дня!
И Мосин с ужасом увидел себя во всей этой истории со стороны. Он увидел, как неумное суетливое существо с простейшими хватательными рефлексами проникает не куда-нибудь - в будущее - и там, даже не пытаясь понять, что происходит, начинает по привычке хапать, хитрить, химичить. А они-то решили, что он валяет дурака! Им и в голову не могло прийти, что так можно всерьез…
Мосин поднялся и побрел по лаборатории. Остановился перед агрегатом для просушки снимков. Из зеркального барабана на него глянуло его лицо - сплюснутое и словно растянутое за щеки. Мосин взвыл и больно ударил себя кулаком по голове.
Ничего уже не исправишь. Дыра закрылась. Хоть кулаком по голове, хоть головой об стену - поздно.
Забыть обо всем и жить по-прежнему? Невозможно. Смотреть в глаза собеседнику и утешаться: "А ведь ты, лапушка, бывшая моя невеста, повела бы там себя еще хуже… А про тебя, тетка, я вообще молчу…" Да, но чем утешишься, глядя в глаза Лихошерсту, который наверняка, не задумываясь, все бы отдал, чтобы попасть туда хоть на пять минут, хоть одним глазком взглянуть…
Ах, если бы Сергей успел вернуться туда до того, как дыра закрылась! Он бы крикнул им: "Это недоразумение! Поймите, я просто не сразу понял, где я!.." И пусть бы он потом превратился в холодную белую вспышку, как "условный допуск" или "светофильтр", но за это хотя бы можно было уважать…
"Я начну новую жизнь, - подумал Мосин. - Я обязан ее начать".
Видно, происшествие сильно расшатало ему нервы. Только спустя полтора часа Сергею удалось взять себя в руки и выйти из этого странного и совершенно несвойственного ему состояния.
"Ну-ка, хватит! - приказал он себе. - Расхныкался!.. Все. Дыры нет. О настоящем думать надо".
Руку он побреет, а потом обязательно достанет мазь для уничтожения волос. Что еще? Пузыри? Мосин выдохнул и с удовлетворением отметил, что с пузырями покончено.
Колготки… Вот тут сложнее, если учесть, что все они наверняка исчезли. Со вспышкой! Хотя днем вспышку могли и не заметить. За Тамарку он спокоен - она ему теперь по гроб жизни благодарна. А вот та спекулянтка… А спекулянтке он скажет: "Нечего было рот разевать. Следить надо за своими вещами…" Ну да, а если они прямо на ней пропали? Все равно пусть рот не разевает. И вообще, какие такие колготки?..
С экс-невестой разговора, конечно, не избежать. Ремешок мог исчезнуть у нее на глазах да еще полыхнуть на прощанье. Ладно, в крайнем случае, придется вернуть червонец и извиниться за глупую шутку.
Лихошерст… Ох, этот Лихошерст!.. Только бы не встретиться с ним до конца недели.
Все? Нет, не все! "Асахи" оплачен! Выходит, он на этом кошмаре еще и заработал? Ну, Мосин! Ну, делец! Все-таки незаурядный он человек, что ни говори…
Заверещал дверной звонок.
Сергей наскоро обмотал руку бинтом и открыл.
Это была вахтерша. Не та, с которой он все время ссорился, а новая.
- Фотографа к городскому телефону. Фотограф есть?
Мосин подошел к столу с треснувшим после памятного случая аппаратом.
- Кого надо?
Грубый и низкий мужской голос потребовал к телефону Мосина.
- Он вышел, - соврал Сергей. - А что передать? Кто звонил?
- Передайте этому мерзавцу, - рявкнул голос, - что звонила та, кому он продал лиловый пояс!
- В смысле, это муж ее звонит? - уточнил Мосин.
- Нет, не муж! - громыхнуло в трубке. - Это я сама звоню! И еще передайте этому проходимцу, что я сейчас к нему приеду! - В голосе вдруг пробились мечтательные нотки. - Ох, он у меня и попрыгает!..
1
За "Асахи Пентакс" оставалось выплатить немногим больше сотни. Стоя над огромной кюветой, Мосин метал в проявитель листы фотобумаги. Руки его в рубиновом свете лабораторного фонаря казались окровавленными.
Тридцать копеек, шестьдесят копеек, девяносто, рубль двадцать…
На семи рублях пятидесяти копейках в дверь позвонили. Мосин не отреагировал. И только когда тяжелая деревянная крышка опустилась на кювету с фиксажем, скрыв от посторонних глаз левую продукцию, он распрямил натруженный позвоночник и пошел открывать.
- Мосин, тебе не стыдно? - с порога спросил инженер-конструктор Лихошерст.
Мосин хлопнул себя по лбу, но затем, спохватившись, переложил ладонь на сердце.
- Валера! - страстно сказал он. - Честное слово, фотографировал. Но, понимаешь, пленку перекосило.
- Голову оторву, - ласково пообещал Лихошерст.
Мосин обиделся.
- Правда перекосило… - И, понизив голос, поинтересовался: - Тебе пеньюар нужен?
- Не ношу, - сухо ответил инженер. - И не заговаривай мне зубы. Завтра утром стенгазета должна быть на стенде!
Мосин открыл "дипломат" и достал оттуда фирменный целлофановый пакет.
- Розовый. Английский, - сообщил он с надеждой. - У твоей жены какой размер?
Лихошерст насмешливо разглядывал неширокую мосинскую грудь, обтянутую бледно-голубой тенниской, на котором жуткая акула старательно разевала пасть, готовясь заглотить безмятежную красавицу в темных очках.
- Растленный ты тип, Мосин. Наживаться за счет редактора стенгазеты - все равно что грабить вдов и сирот. Если не секрет, откуда у тебя пеньюар?
Мосин смутился и пробормотал что-то о родственнике, приехавшем из Караганды.
- В общем, работай, - не дослушав, сказал Лихошерст. - И чтобы после обеда фотографии были, а то утоплю в проявителе.
Мосин закрыл за ним дверь и с минуту неприязненно смотрел на фирменный пакет. В списке тех, кому он собирался сбыть пеньюар, Лихошерст стоял последним. Надо же - так промахнуться! Интуиция говорила, что с руками оторвут, а вот поди ж ты…
Мосин меланхолично перебросал снимки в промывку и - делать нечего - пошел выполнять задание. Нужно было сфотографировать двор НИИ, причем так, чтобы беспорядок у дверей склада сразу бросался в глаза.
Он отснял пару кадров с близкого расстояния, потом попробовал захватить широкоугольником весь двор. Для этого пришлось отойти к самой стене и даже влезть в заросли обломанной сирени.
Где-то неподалеку задорный молодой голос что-то лихо выкрикивал. Звук, казалось, шел прямо из середины куста.
Мосин раздвинул ветки и обнаружил в стене дыру. Кричали на той стороне. Он заглянул в пролом и увидел там босого юношу в розовой кружевной рубашонке до пупа и защитного цвета шортах, который, ахая и взвизгивая, рубил кривой старинной саблей головы репейникам. Делал он это самозабвенно, но неуклюже. Метрах в сорока высилась рощица серебристых шестов разной высоты и торчали какие-то многоногие штативы. Мосин ахнул.
ЗА СТЕНОЙ, ПО СОСЕДСТВУ С НИМ, РАБОТАЛА КИНОГРУППА! И, СУДЯ ПО ОБОРУДОВАНИЮ, ИНОСТРАННАЯ.
Парень с саблей явно не репетировал, а развлекался. Предположение оказалось верным: на рубаху раздраженно заорали. Тот обернулся на крик и с индейским воплем принял оборонительную позицию. Тогда к нему подбежал технический работник в серебристой куртке и отобрал саблю.
Мосин рассмеялся. Легкомысленный статист ему понравился.
К сожалению, досмотреть, чем кончится конфликт, было некогда. Мосин вернулся в лабораторию, проявил пленку и решил, что, пока она сушится, стоит побывать за стеной. Поправил перед зеркалом волосы и, зачем-то прихватив "дипломат", вышел.
Вынув несколько расшатанных кирпичей, он довел пролом до нужных размеров и пролез на ту сторону.
Киношники работали на обширном пустыре, зеленом и ухоженном, как футбольное поле. Везде было понатыкано разной зарубежной техники, а в центре, как бы для контраста, громоздилась мрачная замшелая изба, возле которой отсвечивала медью огромная старинная пушка художественного литья. Видимо, снимали что-то историческое. Между двумя арбузными горами ядер, нервно оглаживая раскидистые усы, вышагивал длинный иностранный киноактер.
Мосин не интересовался историей. Но даже ему стало ясно: что-то они здесь напутали.
Во-первых, на иностранце был фрак, на антрацитовых плечах которого горели алые эполеты с золотой бахромой. Под правый эполет был пропущен ремень вполне современной офицерской портупеи, на которой непринужденно болтался обыкновенный плотницкий топор. Черные облегающие брюки были вправлены в яловые сапоги гармошкой. Когда же киноактер снял кивер и солнце приветливо заиграло на его смуглом бритом черепе, Мосин окончательно разинул рот и начал подбираться поближе. "Комедию снимают", - догадался он.
Его хлопнули по плечу. Мосин вздрогнул и обнаружил, что стоит рядом с давешним статистом в розовой кружевной рубашонке.
- Денис Давыдов! - восхищенно поделился парень, кивнув в сторону актера. - А?!
Сказано это было без акцента, и Мосин заморгал. Неужели переводчик? Он в смятении покосился на рубашонку и заметил в пальцах у собеседника тонкую длинную сигарету с черным фильтром. Это уже был повод для знакомства, и Мосин выхватил зажигалку. Со второго щелчка она высунула неопрятный коптящий язычок. Парень вытаращил глаза.
- О-о, - потрясенно сказал он и робко потянулся к зажигалке, но тут же, отдернув руку, по-детски трогательно прикусил кончики пальцев.
Мосин смутился и погасил огонек. Киношник вел себя несолидно. Ему, видно, очень хотелось потрогать зажигалку. Может, издевается?
- На, посмотри, - неуверенно предложил Мосин.
Киношник бережно принял вещицу, положил большой палец на никелированную педальку и умоляюще взглянул на владельца.
- Йес… то есть си, - великодушно разрешил тот.
Иностранец нажал и радостно засмеялся.
"Пора знакомиться", - решил Мосин.
- Сергей, - представился он, протягивая руку.
Иностранец расстроился и, чуть не плача, отдал зажигалку.
- Ноу! Ноу!.. - испугался Мосин. - Это я Сергей. - Он стукнул себя в грудь костяшками пальцев. - Сергей.
До иностранца наконец дошло.
- Тоха, - печально назвался он, глядя на зажигалку.
Что он в ней нашел? Дешевая, даже не газовая, в магазине таких полно.
- Итыз прэзэнт, - отчаянно скребя в затылке, сказал Мосин. - Ну не фо сэйл, а так…
Когда ему удалось втолковать, что зажигалку он дарит, киношник остолбенел. Потом начал хлопать себя по груди, где у него располагались карманы. Отдариться было нечем, и лицо его выразило отчаяние.
- Да брось, - неискренне сказал Мосин, - не надо… Давай лучше закурим.
Иностранец не понял. Сергей повторил предложение на международном языке жестов. Иностранец опять не понял. Тогда Сергей просто ткнул пальцем в сигарету. Парень очень удивился и отдал ее Мосину.
Тот сразу же уяснил ошибку: это была не сигарета. Цилиндрическая палочка, на две трети - белая, на треть - черная. На ощупь вроде бы пластмассовая, а на вес вроде бы металл. Но возвращать ее уже было поздно.
- Сэнькью, - поблагодарил Мосин. - Грацио.
Иностранец в восторге пощелкал зажигалкой и куда-то вприпрыжку побежал. Потом вспомнил про Сергея и приглашающе махнул ему рукой. Несерьезный какой-то иностранец. Тоха… Видимо, Антонио.
И Мосин последовал за ним, вполне довольный ходом событий. С сигаретообразной палочкой, конечно, вышла накладка, но зато удалось завязать знакомство.
2
В коммерческие контакты с иностранцами Мосину вступать еще не приходилось. Его сфера - знакомые и знакомые знакомых. Есть бедра, и есть фирменные джинсы, которые на эти бедра не лезут. "Хорошо, - соглашается Мосин, - я знаю такие бедра. Сколько просить?" К примеру, столько-то. "Хорошо", - говорит Мосин и просит на червонец дороже. И все довольны. А вот иностранцы…
Тоха привел его к наклонно натянутому тенту, под которым расположились два парня и молодая… актриса, наверное. Для технического работника девушка выглядела слишком эффектно.
- Сергей, - представил его Тоха.
Девушка и один из парней с интересом посмотрели на гостя. Третий из их компании лежал на спине и даже не пошевелился, только приоткрыл один глаз.
- Реликт, - мрачно бросил он и снова зажмурился.
- Сам ты реликт, - ответил ему Тоха на чистейшем русском языке.
Девушка рассмеялась, а Мосин оторопело раскланялся и тоже присел на травку, положив "дипломат" рядом. Какого же тогда черта он изъяснялся одними жестами и восклицаниями! Неужели наши? Откуда они такие? И что на них? Парни были одеты почти одинаково: тонкие серебристые куртки и легкомысленно-радужные шорты. На девушке было что-то отдаленно похожее на платье, клубящееся у плеч и струящееся у бедер.
Между тем они так бесцеремонно рассматривали Мосина, что можно было подумать, будто именно он вырядился бог знает как. Вообще-то, конечно, майку с акулой встретишь не на каждом - в городе их всего четыре: одна у Мосина, одна у Алика и две у Зиновьева из филармонии, но он их, наверное, уже кому-нибудь толкнул…
- Визуешься? - на каком-то невообразимом жаргоне полюбопытствовала девушка.
Кажется, спрашивали о роде занятий.
- Н-нет, - отозвался он неуверенно. - Я - фотограф.
Все так и покатились от хохота, как будто Мосин выдал первоклассную остроту.
- А! Знаю, - сказала девушка. - Он из института.
И кивнула в сторону не видимой из-за тента стены. Это предположение вызвало новый взрыв веселья, хотя Мосин, например, юмора не понял: ну, работает человек в институте, и что тут смешного?
- А вы откуда?
- С Большой.
- И… как так? - растерявшись, спросил он.
- Много.
Похоже, над Мосиным все-таки издевались.
- Это не репродуктор! - внезапно удивилась девушка.
Все повернулись к ней.
- Это… чемодан, - выговорила она, завороженно глядя на мосинский "дипломат".
В ту же минуту молодые люди оказались стоящими на коленях вокруг "дипломата". Потом разом уставились на Мосина.
- Музейный похититель, - с уважением предположил один из парней.
- Что ты им делаешь? - Кажется, этот вопрос волновал всех.
- Ношу, - буркнул Мосин, начиная злиться.
- Архачит, - пояснил Тоха.
Рука девушки неуверенно потянулась к замку. Красивая рука. Тонкая. Смуглая.
- Эврика, - укоризненно одернул мрачный малый, которому Мосин, кажется, не понравился с первого взгляда.
"Эврика"! Ну и имечко! - подумал Сергей. - Из мультика, что ли?"
Но тут девушка испуганно взглянула на него, и делец в Мосине скоропостижно скончался. Она была совершенно не в его вкусе: узкие бедра, едва намеченная грудь - фигура подростка. Но это сочетание светлых пепельных волос, загорелого лица и огромных серых глаз уложило его наповал.
"Можно?" - спросили ее глаза.
"Да! - ответили им мосинские. - Да! Конечно!"
Эврика откинула оба замка и осторожно подняла крышку, явив взглядам присутствующих фирменный пакет.
Никто сначала не понял, что перед ними. И только когда пеньюар, шурша кружевами, выскользнул из пальцев растерявшейся Эврики, когда, расправив и разложив его на зеленой траве, все отступили на шаг, возникла такая пауза, что Мосину стало не по себе.
- Денису показывал?
- Это… Давыдову? - удивился Мосин. - Зачем?
- И правильно, - поддержала Эврика. - Я приложу?
- Да, - сказал Мосин. - Да. Конечно.
- Равнение на институт! - радостно скомандовала Эврика.
Парни с ухмылками отвернулись к полотну тента, и Мосин почувствовал обиду за свое учреждение, хотя сам о нем обычно отзывался крайне нелестно.
Наконец Эврика разрешила обернуться.
- У-у-у!.. - восхищенно протянул Тоха.
Эврика была в пеньюаре. Но Мосин смотрел не на нее - он смотрел на брошенное в траву голубое платье! Девушка не расстегнула, она попросту разорвала его сверху донизу и отшвырнула, как тряпку.
Такую вещь!..
Он перевел глаза на Эврику. А та, чем-то недовольная, сосредоточенно смотрела на свои сандалии. Потом решительно сбросила их и, собрав вместе с платьем в одну охапку, подбежала к приземистому синему автомату с множеством кнопок и вместительной нишей. Запихнув все в боковое отверстие, девушка на секунду задумалась, затем начала нажимать кнопки. Выхватила из ниши пару ажурных розовых туфелек, обулась и с торжествующей улыбкой пошла прямо на Мосина - так, во всяком случае, ему показалось.
- Сто рублей, - с трудом выговорил он, презирая сам себя.
Ответом на его слова был очередной взрыв хохота. Все были просто потрясены мосинским остроумием.
- Можно мануфактурой, - уже умышленно сострил он, но с меньшим успехом.
- Пойди… и нащелкай, - обессиленно простонал Тоха.
Спустя секунду до Мосина дошел смысл предложения: ему разрешали воспользоваться автоматом, из которого только что на его глазах вынули розовые ажурные туфельки - вещь явно импортную и недешевую.
- А можно? - искренне спросил он.
- Два дня как с Сириуса-Б, - обратился мрачный к Эврике, как бы рекомендуя ей Мосина. Причем сказал он это вполне добродушно. Значит, Сергей ему в конце концов все-таки понравился. Да и как может не понравиться человек с таким сокрушительным чувством юмора!
- Хорошо, я нащелкаю! - поспешно сказал Мосин, и тут у него сильно зазвенело в ушах.
"Теряю сознание?" - испуганно подумал он, но быстро сообразил, что источник звука вовсе не в его голове, а где-то на съемочной площадке. Ультразвук какой-нибудь. Оказалось - всего-навсего - сигнал об окончании перерыва.
Ликующая Эврика расцеловала Мосина в обе щеки, и вся эта жизнерадостная стайка взрослых ребятишек куда-то унеслась. Тоха задержался.
- А ты?
- Да я… не отсюда, - замялся Мосин.
- Как же ты сюда попал без допуска? - встревожился Тоха.
Он порылся в нагрудных карманах и высыпал на ладонь какие-то болтики, проводки, стеклянные брусочки. Поколебавшись, выбрал неказистый шарик размером с черешню.
- Вот возьми. Если Денис прицепится, предъявишь ему и скажешь, что это условный допуск.
Тоха убежал вслед за остальными. И, только оставшись один, Мосин понял, что пеньюар он подарил, увеличив свой долг за "Асахи" на добрую сотню. Потому что не бывает автоматов, выдающих бесплатно и кому угодно импортные вещи. Мосин был готов бить себя по голове. Как он мог поверить?! Правда, Эврика вынула из автомата туфли…
Он стоял перед этим синим, с разинутой пастью, кубом и злобно смотрел на блестящие прямоугольные кнопки, числом не меньше пятидесяти. Сломаешь что-нибудь, а потом отвечай… Обуреваемый сомнениями, он наугад нажимал и нажимал кнопки, пока в автомате что-то не хрустнуло. Заглянул в нишу. Там лежали стопкой четыре плоских фирменных пакета.
Следует сказать, что вещь в пакете сбыть гораздо легче, чем саму по себе. Фирменная упаковка притупляет бдительность покупателя и подчас очаровывает его больше, чем сама вещь.
Поэтому сердце Мосина радостно дрогнуло. На жемчужном квадрате пакета сияли загаром изумительно красивые женские ноги, внутри которых почему-то видны были контуры костей и суставов. Более оригинальной рекламы Мосин еще не встречал. Он взялся за ниточку и осторожно вспорол пакет. Внутри, как он и думал, оказались колготки, и какие!.. Ажур был настолько тонок, что напоминал дымку на раскрытой ладони Мосина и, самое удивительное, менял рисунок, стоило лишь шевельнуть пальцами. В упаковке ли, без упаковки, но компенсацию за пеньюар Сергей получил.
А что если еще раз попытать счастья? На этот счет ведь никакого уговора не было! Мосин сложил пакеты в "дипломат" и приступил.
Теперь он вынул из ниши полированную рукоятку. В недоумении осмотрел, ощупал. Внезапно из рукоятки выплеснулось изящное длинное лезвие опасных очертаний. "Ну так это совсем другое дело! - обрадовался Мосин. - Это мы берем…"
Третья попытка оказалась менее удачной: автомат одарил Мосина сиреневым стеклянным кругляшком неизвестного назначения. Сергей хотел засунуть его обратно, как это сделала Эврика со своим платьем, но, обойдя аппарат, не нашел даже признаков отверстия или дверцы.
Пора было остановиться, но Мосин опять не удержался. "В последний раз", - предупредил он себя, утапливая кнопки одну за другой. Хотелось что-нибудь из обуви, но в нишу вылетел маленький темно-фиолетовый пакетик, на одной стороне которого было изображено красное кольцо с примыкающей к нему стрелкой, а на другой - такое же кольцо, но с крестиком.
Разочаровавшись, он даже не стал его вскрывать, засунул в карман джинсов и пошел через пустырь к сирени, росшей и по эту сторону стены.
Возле одного из механизмов Мосин увидел мрачного друга Тохи. Лицо парня выражало крайнее недоумение, и был он чем-то подавлен.
- Знаешь, какая утечка? - пожаловался он, заметив Мосина.
- Нет.
- Пятьсот! - Парень потряс растопыренной пятерней.
- Пятьсот чего?
- Мега.
- Ого! - на всякий случай сказал Мосин и отошел. Тронутые они все, что ли?
Однако надо было поторапливаться. Не далее как вчера начальник вызывал его "на ковер" за постоянные отлучки. Что за народ! Из-за любой ерунды бегут жаловаться! Не дай бог, еще кто-нибудь из верхних окон заметит его на территории киноплощадки.
Мосин поднял глаза на учреждение и похолодел.
УЧРЕЖДЕНИЯ НАД СТЕНОЙ НЕ БЫЛО! Не было и соседних зданий. Не было вообще ничего, кроме синего майского неба.
Истерически всхлипнув, Сергей бросился к дыре, как будто та могла спасти его от наваждения. Вепрем проломив сирень, он упал на четвереньки по ту сторону, угодив коленом по кирпичу.
3
…Здание было на месте. Фрамуги во всех этажах открыты. По двору разворачивался вымытый до глянца институтский "жук".
Ослабевший от пережитого Мосин вылез из кустов и, прихрамывая, затрусил в сторону гаража, к людям. Но тут его так затрясло, что он вынужден был остановиться. Необходимо было присесть. Запинающимся шагом он пересек двор и опустился на один из ящиков у дверей склада.
Плохо дело: дома исчезать начали. Может быть, перегрелся? В мае? Скорее уж переутомился. Меньше надо по халтурам бегать.
"Да перестань ты трястись! - мысленно заорал на себя Мосин. - Вылези вон в дыру, разуй глаза и успокойся: на месте твой институт!"
Он взглянул на заросли сирени и почувствовал, что в дыру его как-то не тянет. Неужели что-то со зрением? Сидишь целый день при красном свете…
Мосин поднялся и, сокрушенно покачивая головой, пошел к себе.
Возле дверей лаборатории его поджидали.
- Вот он, красавчик, - сообщила вахтерша, с отвращением глядя на бледно-голубую мосинскую грудь с акулой и купальщицей.
Мосин терпеть не мог эту вахтершу. Она его - тоже.
- Что он мне, докладывается, что ли? Махнет штанами - и нет его.
- Бабуля, - с достоинством прервал ее Мосин, - вы сидите?
Та немного опешила.
- Сижу, а что же? Не то что некоторые!
- Ну и сидите!
И, повернувшись к ней спиной, украшенной тем же душераздирающим рисунком, Мосин отпер лабораторию и пропустил оробевшую заказчицу внутрь.
- Молод еще меня бабулей называть! - запоздало крикнула вахтерша, но Мосин уже закрыл дверь.
Заказчице было далеко за тридцать. Блузка-гольф, кетоновая юбка, замшевые туфли со сдвоенными тонкими ремешками вокруг щиколоток. "Вещь", - отметил про себя Мосин.
Впрочем, ногам заказчицы вряд ли что могло помочь. Сергей вспомнил стройную Эврику и вздохнул.
- Какой номер вашего заказа? - рассеянно спросил он, перебирая фотографии.
- Давыдов сказал, что у вас есть пеньюар…
- Денис? - поразился Мосин.
- Да нет… Слава Давыдов, друг Толика Зиновьева.
- А-а, Слава…
Мосин успокоился и сообщил, что пеньюара у него уже нет. Посетительница с недоверием смотрела на "дипломат".
- А что у вас есть? - прямо спросила она.
- Колготки, - поколебавшись, - сказал он. - Импортные. Ажурные.
И раскрыл "дипломат".
- Ну, колготки мне… - начала было посетительница и онемела. Фирменный пакет был неотразим. Да, действительно, колготки ей были не нужны, но она же не знала, что речь идет о таких колготках…
Желая посмотреть рисунок ажура на свет, она сделала неловкое движение, и раздался леденящий душу легкий треск.
Мосин содрогнулся и проклял день, когда он вбил этот подлый гвоздь в косяк.
- Ой, - сказала женщина, не веря своим глазам. - Они что же… нервущиеся?
- Дайте сюда, - глухо сказал Мосин.
- Вот, - ошалело сообщил он, возвращая женщине колготки. - Импортные. Нервущиеся. Семьдесят рублей.
Когда посетительница ушла, Мосин вскрыл еще один пакет, зацепил нежную ткань за гвоздь и потянул. Она эластично подалась, но потом вдруг спружинила, и Мосин почувствовал такое сопротивление, словно это была не синтетика, а стальной тросик. Возник соблазн дернуть изо всех сил. Мосин с трудом его преодолел и кое-как запихнул колготки обратно - в пакет.
В этот момент зазвонил телефон.
- Где снимки? - грубо осведомился Лихошерст.
- Зайди минут через двадцать, - попросил Мосин.
- Нет, это ты зайди минут через двадцать. Хватит, побегал я за тобой!
Лихошерст бросил трубку.
Мосин заглянцевал левые снимки, отпечатал пару фотографий для стенгазеты и в пяти экземплярах карточки каких-то руин для отдела нестандартных конструкций.
Во время работы в голову ему пришла простая, но интересная мысль: не могли киношники снимать избу на фоне семиэтажки! Так, может быть, синее небо, которое он увидел над стеной с той стороны, - просто заслон, оптический эффект, а? Осваивают же в городском тюзе световой занавес… Догадка выглядела если не убедительно, то во всяком случае успокаивающе.
Длинно заголосил входной звонок. Всем позарез был нужен Мосин. Пришлось открыть. Дверной проем занимала огромная тетка в чем-то невыносимо цветастом.
- Колготки есть? Беру все, - без предисловий заявила она, вдвинув Мосина в лабораторию.
- Сто рублей.
Маленькие пронзительные глазки уставились на него.
- А Тамарке продал за семьдесят.
- Это по знакомству, - соврал Мосин.
- Ага, - многозначительно хмыкнула тетка, меряя его любопытным взглядом. Выводы насчет Мосина и Тамарки были сделаны.
Не торгуясь, она выложила на подставку увеличителя триста рублей и ушла, наградив Мосина комплексом неполноценности. Он почувствовал себя крайне ничтожным со своими копеечными операциями перед таким размахом.
- Спекулянтка, - обиженно сказал он, глядя на дверь. Спрятал деньги во внутренний кармашек "дипломата" и подумал, что надо бы купить Тохе еще одну зажигалку. Газовую.
И снова звонок в дверь. Мосин выругался.
На этот раз заявилась его бывшая невеста. Ничего хорошего ее визит не сулил - раз пришла, значит, что-то от него было нужно.
- Привет, - сказал Мосин.
Экс-невеста чуть-чуть раздвинула уголки рта и показала зубки - получилась обаятельная улыбка. Оживленная мимика - это, знаете ли, преждевременные морщины.
- Мосин, - сказала она, - по старой дружбе…
На свет появились какие-то чертежи.
- Позарез надо перефотографировать. Вадим оформляет диссертацию, так что сам понимаешь…
Вадимом звали ее мужа, молодого перспективного аспиранта, которому Сергей не завидовал.
Экс-невеста ждала ответа. Мосин сдержанно сообщил, что может указать людей, у которых есть хорошая аппаратура для пересъемки.
Нет, это ее не устраивало. Другие могут отнестись без души, а Мосина она знает, Мосин - первоклассный специалист.
Сергей великолепно понимал, куда она клонит, но выполнять частные заказы за спасибо, в то время как "Асахи" еще не оплачен, - нет уж, увольте! Кроме того, он твердо решил не переутомляться.
Однако устоять перед железным натиском было сложно. Мосин отбивался, изворачивался и наконец велел ей зайти с чертежами во вторник, точно зная, что в понедельник его собираются послать в командировку.
Внезапно экс-невеста кошачьим движением выхватила из кармана мосинских джинсов фирменный фиолетовый пакетик - углядела торчащий наружу уголок.
- Какой вэл! - восхитилась она. - Вскрыть можно?
В пакетике оказался лиловый легкий ремешок с золотистой пряжкой-пластиной.
- Сколько?
- Для тебя - червонец.
Экс-невеста, не раздумывая, приобрела вещицу и, еще раз напомнив про вторник, удалилась.
Такой стремительной реализации товара Мосин не ожидал. Но его теперь беспокоило одно соображение: а если бы он воспользовался автоматом не три, а четыре раза? Или, скажем, десять?
Он заглянцевал обличительные снимки гаража и склада и поехал с ними в лифте на седьмой этаж, где в актовом зале корпела редколлегия. "Удивительное легкомыслие, - озабоченно размышлял он, - оставлять такую машину без присмотра! Да мало ли какие проходимцы могут проникнуть на территорию съемочной площадки!"
Он отдал снимки Лихошерсту и высказал несколько критических замечаний по номеру стенгазеты. Ему посоветовали не путаться под ногами, и Мосин отошел к окну - посмотреть, как выглядит пустырь с высоты птичьего полета…
ЗА СТЕНОЙ БЫЛ СОВСЕМ ДРУГОЙ ПУСТЫРЬ: маленький, захламленный, с островками редкой травы между хребтами мусора. С одной стороны его теснил завод, с другой - частный сектор. Нет-нет, киношники никуда не уезжали - их просто не было и быть не могло на таком пустыре!
Мосин почувствовал, что если он сейчас же, немедленно, во всем этом не разберется, в голове у него что-нибудь лопнет.
4
Вот уже пять минут начальник редакционно-издательского отдела с детским любопытством наблюдал из окна за странными действиями своего фотографа.
Сначала Мосин исчез в сирени. Затем появился снова, спиной вперед. Без букета. Потом зачем-то полез на стену. Подтянулся, заскреб ногами, уселся верхом. Далее - затряс головой и ухнул на ту сторону. С минуту отсутствовал. Опять перевалился через кирпичный гребень во двор и нырнул в сирень.
"А не выносит ли он случаем химикаты?" - подумал начальник и тут же устыдился своей мысли: разве так выносят!
Нет, постороннему наблюдателю было не понять всей глубины мосинских переживаний. Он только что сделал невероятное открытие: если заглянуть в дыру, то там - съемочная площадка, Тоха, Эврика, "Денис Давыдов". А если махнуть через забор, то ничего этого нет. Просто заводской пустырь, который он видел с седьмого этажа. А самая жуть, что там и дыры-то нет в стене. Отсюда - есть, а оттуда - нет.
Мосину было страшно. Он сидел на корточках, вцепившись в шероховатые края пролома, а за шиворот ему лезла щекочущая ветка, которую он с остервенением отпихивал плечом. Обязательно нужно было довести дело до конца: пролезть через дыру К НИМ и посмотреть поверх забора с ИХ стороны. Зачем? Этого Мосин не знал. Но ему казалось, что тогда все станет понятно.
Наконец решился. Пролез на ту сторону. Уперся ногой в нижний край пролома и, подпрыгнув, впился пальцами в кирпичный гребень. И обмер: за стеной была степь. Огромная и зеленая-зеленая, как после дождя. А на самом горизонте парило невероятное, невозможное здание, похожее на связку цветных коробчатых змеев.
И в этот момент - чмок! Что-то шлепнуло Мосина промеж лопаток. Легонько. Почти неощутимо. Но так неожиданно, что он с треском сорвался в сирень, пережив самое жуткое мгновение в своей жизни. Он почему-то решил, что с этим негромким шлепком закрылась дыра. Лаборатория, неоплаченный "Асахи", вся жизнь - отныне и навсегда - там, по ту сторону стены, а сам он - здесь, то есть черт знает где, перед глухой стеной, за которой бредовое здание в зеленой степи.
Слава богу, дыра оказалась на месте. Тогда что это было? Мосин нашел в себе силы обернуться.
В сторону площадки удалялись плечом к плечу два молодца в серебристых куртках, ненатурально громко беседуя. То ли они чем-то в Мосина пульнули, то ли шлепок ему померещился от нервного потрясения.
Потом Сергей вдруг очутился посреди институтского двора, где отряхивал колени и бормотал:
- Так вот она про какой институт! Ни-че-го себе институт!..
…Руки у Мосина тряслись, и дверь лаборатории долго не желала отпираться. Когда же она, наконец, открылась, сзади завопила вахтерша:
- На спине, на спине!… А-а-а!..
Мосин захлопнул за собой дверь. В вестибюле послышался грохот упавшего телефона, стула и - судя по звону - стакана. Что-то было у него на спине! Сергей содрал через голову тенниску и бросил на пол.
Ожил рисунок! На спине тенниски жуткого вида акула старательно жевала длинную ногу красавицы, а та отбивалась и беззвучно колотила хищницу по морде темными очками.
В этой дикой ситуации Мосин повел себя как мужчина. Ничего не соображая, он схватил бачок для пленки и треснул им акулу по носу. Та немедленно выплюнула невредимую ногу красавицы и с интересом повернулась к Мосину, раззявив зубастую пасть.
- В глаз дам! - неуверенно предупредил он, на всякий случай отодвигаясь.
Красавица нацепила очки и послала ему воздушный поцелуй.
Они были плоские, нарисованные!.. Мосин, обмирая, присмотрелся и заметил, что по спине тенниски растеклась большой кляксой почти невидимая пленка вроде целлофановой. В пределах этой кляксы и резвились красотка с акулой. Он хотел отодрать краешек пленки, но акула сейчас же метнулась туда. Мосин отдернул руку.
- Ах, так!..
Он зачерпнул бачком воды из промывочной ванны и плеснул на взбесившийся рисунок, как бы заливая пламя. Пленка с легким всхлипом вобрала в себя воду и исчезла. На мокрой тенниске было прежнее неподвижное изображение.
Долгий властный звонок в дверь. Так к Мосину звонил только один человек в институте: начальник отдела.
Вздрагивая, Сергей натянул мокрую тенниску и открыл. За широкой спиной начальства пряталась вахтерша.
- Ты что же это пожилых женщин пугаешь?
Внешне начальник был грозен, внутренне он был смущен.
- Ты на пляж пришел или в государственное учреждение? Ну-ка, покажись.
Мосин послушно выпятил грудь. Рисунок начальнику явно понравился.
- Чтобы я этого больше не видел! - предупредил он.
- Да вы на спине, на спине посмотрите! - высунулась вахтерша.
- Повернись, - скомандовал начальник.
Мосин повернулся.
- А мокрый почему?
- Полы мыл в лаборатории… Т-то есть собирался мыть.
Начальник не выдержал и заржал.
- Мамочки, - лепетала вахтерша. - Своими же глазами видела…
- "Мамочки", - недовольно повторил начальник. - То-то и оно, что "мамочки"… В общем, разбирайтесь с завхозом. Разбитыми телефонами я еще не занимался!..
Он вошел в лабораторию и закрыл дверь перед носом вахтерши.
- Пожилая женщина, - поделился он, - а такого нагородила… Ну давай, показывай, что там у тебя на сегодняшний день… "Мамочки", - бормотал он, копаясь в фотографиях. - Вот тебе и "мамочки". А это что за раскопки?
- Это для отдела нестандартных конструкций, - ломким от озноба голосом пояснил Мосин.
- И когда ты все успеваешь? - хмыкнул начальник.
- Стараюсь…
- А через забор зачем лазил?
На секунду Мосин перестал дрожать.
- Точку искал.
- Какую точку? - переспросил начальник. - Пивную?
- Для съемки точку… ракурс…
Начальник наконец бросил снимки на место и повернулся к Мосину.
- Ты в следующий раз точку для съемки в учреждении ищи. В учреждении, а не за забором, понял? Такие вот "мамочки".
Закрыв за ним дверь, Мосин без сил рухнул на табурет. Какой ужас! Куда он сунулся!.. И, главное, где - под боком, за стеной, в двух шагах!.. Что ж это такое делается!.. Перед глазами парило далекое невероятное здание, похожее на связку цветных коробчатых змеев.
- Тоха! Это Григ, - невнятно произнес сзади чей-то голос.
- А?! - Мосин как ошпаренный вскочил с табуретки.
Кроме него, в лаборатории никого не было.
- Ты Дениса не видел?
Сергей по наитию сунул руку в задний карман джинсов и извлек сигаретообразную палочку, которую выменял на зажигалку у Тохи. "Фильтр" ее теперь тлел слабым синим свечением.
- Не видел я его! - прохрипел Мосин.
- А что это у тебя с голосом? - полюбопытствовала палочка.
- Простыл! - сказал Мосин и нервно хихикнул.
5
Многочисленные фото на стенах мосинской комнаты охватывали весь путь его становления как фотографа и как личности: Мосин на пляже, Мосин с "Никоном", Мосин-волейболист, Мосин, пьющий из горлышка шампанское, Мосин, беседующий с Жанной Бичевской, Мосин в обнимку с Лоллобриджидой (монтаж). Апофеозом всего была фотография ощерившегося тигра, глаза которого при печати были заменены глазами бывшей невесты Мосина. А из тигриной пасти, небрежно облокотясь о левый клык, выглядывал сам Мосин.
Хозяин комнаты ничком лежал на диване, положив подбородок на кулак. Лицо его было угрюмо.
"Иной мир"… Такими категориями Сергею еще мыслить не приходилось. Но от фактов никуда не денешься: за стеной был именно иной мир, может быть, даже другая планета. Хотя какая там другая планета: снимают кино, разговаривают по-русски… А стена? Что ж она, сразу на двух планетах существует? Нет, вне всякого сомнения, это Земля, но… какая-то другая. Что ж их, несколько, что ли?
Окончательно запутавшись, Мосин встал и начал бродить по квартире. В большой комнате сквозь стекло аквариума на него уставился пучеглазый "телескоп". Мосин рассеянно насыпал ему дафний. Родители, уезжая в Югославию, взяли с Сергея клятвенное обещание, что к их возвращению рыбки будут живы.
А вот с вещами за стеной хорошо. Умеют делать. Научно-технический прогресс и все такое… Так, может быть, дыра просто ведет в будущее?
Мосин замер, чем-то напомнив пойнтера в стойке. А что? Зажигалка и "дипломат" для них музейные реликвии… Цены вещам не знают… Хохочут над совершенно безобидными фразами, а сами разговаривают бог знает на каком жаргоне. А Институт! Он теперь, наверное, будет Мосина по ночам преследовать. Висят в воздухе цветные громады, и все время ждешь катастрофы. Да ладно бы просто висели, а то ведь опасно висят, с наклоном…
НЕУЖЕЛИ ВСЕ-ТАКИ БУДУЩЕЕ? В сильном возбуждении Сергей вернулся в свою комнату, нервно врубил на полную громкость стерео, но тут же выключил.
…Да, стена вполне могла сохраниться и в будущем. Потому и затеяли возле нее съемки, что древняя… Но вот дыра… Сама она образовалась, или они ее нарочно проделали? Скорее всего, сама… Но тогда выходит, что об этой лазейке ни по ту, ни по другую сторону никто ничего не знает. Кроме Мосина.
Он почувствовал головокружение и прилег. Да это же золотая жила! Нетрудно представить, что у них там за оптика. Приобрести пару объективов, а еще лучше фотокамеру… пару фотокамер, и "Асахи" можно смело выбрасывать… То есть загнать кому-нибудь. А главное, он же им может предложить в обмен такие вещи, каких там уже ни в одном музее не найдешь.
Мосин вдруг тихонько засмеялся. Обязательно надо попросить у Тохи нашлепку, от которой ожил рисунок на тенниске. Если на пляже ляпнуть кому-нибудь на татуировку… А здорово, что лазейку обнаружил именно он. Наткнись на нее та спекулянтка, что перекупила колготки, или, скажем, бывшая невеста, - страшные дела бы начались. Ни стыда ни совести у людей: не торгуясь, - триста рублей за три пары! За сколько же она их продаст?!
…А он им и кино снимать поможет. Будущее-то, видать, отдаленное, раз у них топоры на портупеях болтаются. Все эпохи поперепутали…
Сергей нашел в отцовской библиотеке книгу Тарле "Наполеон" и принялся листать - искал про Дениса Давыдова. Читал и сокрушался: надо же! Столько пленки зря потратили!
"Кинолюбители они, что ли? - недоуменно предположил он, закрывая книгу. - Придется проконсультировать. А то трудятся ребята, стараются, а правды исторической - нету".
…Долго не мог заснуть - думал о будущем. Удивительно, как быстро он с ними подружился… Вот его часто обвиняют в легкомыслии, в пристрастии к барахлу, в несерьезном отношении к работе. А Тоха не легкомысленный? Или у Эврики глаза не разгорелись при виде пеньюара? Не хипачи, не иждивенцы какие-нибудь - люди будущего…
"Все-таки у меня с ними много общего, - думал Сергей, уже засыпая. - Наверное, я просто слишком рано родился".
…Что-то разбудило его. Мосин сел на постели и увидел, что "сигарета", оставленная им на столе, опять светится синим.
- Спишь, что ли? - осведомился голос, но не тот, с которым Сергей разговаривал в лаборатории, - другой.
- Ты позже позвонить не мог? - спросонья буркнул Мосин.
- Во что позвонить? - не понял собеседник.
Сергей опешил.
- Разыщи Грига, скажи, что пироскаф я сделал. Завтра пригоню.
- Сейчас побегу! - огрызнулся Мосин и лег. Потом снова сел. Вот это да! Словно по телефону поговорил. Хоть бы удивился для приличия… Сергей взбил кулаком подушку.
…И всю ночь Тоха передавал ему через дыру в стене какие-то совершенно немыслимые фирменные штаны, а он аккуратно укладывал их стопками в "дипломат" и все удивлялся, как они там умещаются.
6
Утром, отпирая дверь фотолаборатории, Мосин обратил внимание, что неподалеку стоит женщина, похожая на Тамарку, которой он продал вчера нервущиеся колготки. Сергею очень не понравилось, как она на него смотрит. Женщина смотрела преданно и восторженно.
"Ну вот… - недовольно подумал он. - Раззвонила родственникам. Что у меня, магазин, что ли!"
- Вы ко мне? - негромко спросил он.
У Тамаркиной "родственницы" расширились зрачки.
- Вы меня не узнаете?
- Проходите, - поспешно пригласил Мосин.
Это была не родственница. Это была сама Тамарка. Только что же это она такое с собой сделала? Сергей взглянул на ноги посетительницы да так и остался стоять с опущенной головой. Глаза его словно примагнитило. Он хорошо помнил, что ноги у нее, грубо говоря, кавалерийские. Были.
- Вы понимаете… - лепетала ошалевшая от счастья Тамарка. - Я не знаю, как благодарить… Я их вечер носила… И вдруг за ночь… Прелесть, правда? - доверчиво спросила она.
- А почему вы, собственно, решили… - Мосин откашлялся.
- Ну как "почему"? Как "почему"? - интимно зашептала Тамарка. - Вы сравните.
В руках у Мосина оказался знакомый пакет. На жемчужном фоне сияли загаром изумительные женские ноги, внутри которых были видны контуры костей и суставов.
- Вы сравните! - повторила Тамарка, распахивая плащ, под которым обнаружилась самая хулиганская мини-юбка.
Мосин сравнил. Ноги были такие же, как на пакете, только суставы не просвечивали.
- Действительно, - проговорил припертый к стене Сергей. - Забыл предупредить. Понимаете, они… экспериментальные.
- Понимаю, - конспиративно понизила голос женщина. - Никто ничего не узнает. С сегодняшнего дня я числюсь в командировке, вечером уезжаю, вернусь недели через три. Что-нибудь придумаю, скажу: гимнастика, платные уроки…
Тамарка замялась.
- Скажите, докт… - Она осеклась и испуганно поглядела на Мосина. - Д-дальше они прогибаться не будут?
- То есть как?
- Ну… внутрь.
- Внутрь? - обалдело переспросил Мосин.
Судя по тому, как Тамарка вся подобралась, этот вопрос и был главной целью визита.
- Не должны, - хрипло выговорил Сергей.
Тамарка немедленно начала выспрашивать, не нуждается ли в чем Мосин, может быть, пленка нужна или химикаты, так она привезет из командировки. Он наотрез отказался, и вновь родившаяся Тамарка ушла, тщательно застегнув плащ на все пуговицы.
Мосин был оглушен случившимся. С ума сойти: за семьдесят рублей ноги выпрямил! Это еще надо было переварить. Ладно хоть выпрямил, а не наоборот. Так и под суд загреметь недолго.
Да, с будущим, оказывается, шутки плохи - вон у них вещички что выкидывают. Ему и в голову такое прийти не могло. С виду - колготки как колготки, нервущиеся, правда, но это еще не повод, чтобы ждать от них самостоятельных выходок.
- Ой! - сказал Мосин и болезненно сморщился.
Вчера он продал своей бывшей невесте ремень с золотистой пряжкой. Если что-нибудь стрясется, она экс-жениха живьем съест…
Впрочем, паниковать рано. Улучшить что-либо в фигуре бывшей невесты невозможно, фигурка, следует признать, у нее точеная. "Обойдется", - подумав, решил Мосин.
Он созвонился с заказчиками, раздал выполненные вчера снимки; не запирая лаборатории, забежал к начальнику, забрал вновь поступившие заявки и, вернувшись, застал у себя Лихошерста, который с интересом разглядывал нож, приобретенный вчера Мосиным на той стороне.
- Здравствуй, Мосин, - сказал инженер-конструктор. - Здравствуй, птица. Вот пришел поблагодарить за службу. Склад у тебя на этот раз как живой получился…
Он снова занялся ножом.
- Импортный, - пояснил Мосин. - Кнопочный.
Клинок со щелчком пропал в рукоятке. Лихошерст моргнул.
- Купил, что ли?
- Выменял. На зажигалку.
- КАКУЮ зажигалку? - страшным голосом спросил Лихошерст, выпрямляясь. - ТВОЮ?
Мосин довольно кивнул.
- Изолировать от общества! - гневно пробормотал инженер-конструктор, последовательно ощупывая рукоять. Вскоре он нашел нужный выступ, и лезвие послушно выплеснулось.
- Слушай, - сказал он другим голосом. - Где у тебя линейка?
Он сорвал с гвоздя металлическую полуметровку и начал прикладывать ее то к лезвию, то к рукоятке.
- Ты чего? - полюбопытствовал Мосин.
- Ты что, слепой? - закричал инженер. - Смотри сюда. Меряю лезвие. Сколько? Одиннадцать с половиной. А теперь рукоятку. Десять ровно. Так как же лезвие может уместиться в рукоятке, если оно длиннее на полтора сантиметра?!
- Умещается же, - возразил Мосин.
Лихошерст еще раз выгнал лезвие, тронул его и отдернул руку.
- Горячее! - пожаловался он.
- Щелкаешь всю дорогу, вот и разогрелось, - предположил Мосин.
- Идиот! - прошипел Лихошерст, тряся пальцами. - Где отвертка?
Он заметался по лаборатории. Мосин понял, что если он сейчас не вмешается - ножу конец.
- А ну положи, где взял! - закричал он, хватая буйного инженера за руки. - Он, между прочим, денег стоит!
Лихошерст с досадой вырвал у Мосина свои загребущие лапы и немного опомнился.
- Сколько? - бросил он.
- Валера! - Мосин истово прижал ладонь к сердцу. - Не продается. Для себя брал.
- Двадцать, - сказал Лихошерст.
- Ну Валера, ну не продается, пойми ты…
- Двадцать пять.
- Валера… - простонал Мосин.
- Тридцать, черт тебя дери!
- Да откуда у тебя тридцать рублей? - попытался урезонить его Мосин. - Ты вчера у Баранова трешку до получки занял.
- Тридцать пять! - Лихошерст был невменяем.
Мосин испугался.
- Тебя жена убьет! Зачем тебе эта штука?
Лихошерст долго и нехорошо молчал. Наконец процедил:
- Мне бы только принцип понять… - Он уже скорее обнюхивал нож, чем осматривал. - Идиоты! На любую др-рянь лепят фирменные лычки, а тут - даже запрос не пошлешь! Что за фирма? Чье производство?
- Валера, - проникновенно сказал Мосин. - Я пошутил насчет зажигалки. Это не мой нож. Но я могу достать такой же, - поспешил он добавить, видя, как изменился в лице инженер-конструктор. - Зайди завтра, а?
- Мосин, - сказал Лихошерст. - Ты знаешь, что тебя ждет, если наколешь?
Мосин заверил, что знает, и с большим трудом удалил Лихошерста из лаборатории. Ну и денек! Теперь - хочешь не хочешь - надо идти к Тохе и добывать еще один. Или отдавать этот. Конечно, не за тридцать рублей - Мосин еще не настолько утратил совести, чтобы наживаться на Лихошерсте… Рублей за пятнадцать, не больше.
7
Перед тем, как пролезть в пролом, Мосин тщательно его осмотрел и пришел к выводу, что дыра выглядит вполне надежно. Не похоже, чтобы она могла когда-нибудь закрыться.
Киношники толпились возле избы. Тоха стоял на старинной медной пушке и озирал окрестности. Мосин подошел поближе.
- Где пироскаф? - потрясая растопыренными пальцами, вопрошал Денис Давыдов. - Мы же без него начать не можем!
- Сегодня должны пригнать, - сообщил Мосин, вспомнив ночной разговор.
- Летит! - заорал Тоха.
Послышалось отдаленное тарахтенье, и все обернулись на звук. Низко над пустырем летел аэроплан. Не самолет, а именно аэроплан, полотняный и перепончатый. Мосин неверно определил границы невежества потомков. Границы эти были гораздо шире. Хотя - аэроплан мог залететь и из другого фильма.
Полотняный птеродактиль подпрыгнул на четырех велосипедных колесах и под ликующие вопли киношников, поскрипывая и постанывая, въехал на съемочную площадку. Уже не было никакого сомнения, что летательный аппарат прибыл по адресу: из сплетения тросов и распорок выглядывала круглая физиономия с бармалейскими усами. Пилот был в кивере.
Этого Мосин вынести не смог и направился к Денису, которого, честно говоря, немного побаивался: уж больно тот был велик - этакий гусар-баскетболист.
- Аэроплан-то здесь при чем?
- Аэроплан? - удивился Денис. - Где?
Странно он все-таки выглядел. Лихие черные усищи в сочетании с нежным юношеским румянцем производили совершенно дикое впечатление.
- Вот эта штука, - раздельно произнес Сергей, - называется аэроплан.
Денис был озадачен.
- А пироскаф тогда что такое? - туповато спросил он.
Что такое пироскаф, Мосин не знал.
Тем временем круглолицый субъект с бармалейскими усами успел выпутаться из аппарата и спрыгнул на землю, придерживая, как планшетку, все тот же топор на портупее.
- Похож? - торжествующе спросил аэрогусар.
- До ангстрема! - подтвердил Денис.
- На что похож? - возмутился Мосин. - Не было тогда аэропланов!
Гусары переглянулись.
- А почему тогда эскадрон называется летучим? - задал контр-вопрос Давыдов.
- Сейчас объясню, - зловеще пообещал Сергей.
Тут он им и выдал! За все сразу. И за топор, и за портупею. Вытряхнул на них все сведения, почерпнутые вчера из книги Тарле "Наполеон", вплоть до красочного пересказа отрывка из мемуаров настоящего Д.Давыдова о кавалерийской атаке на французское каре.
Гусары пришли в замешательство. Денис оглянулся на окружившую их толпу и понял, что пора спасать авторитет.
- Это ведь не я придумал, - терпеливо, как ребенку, начал он втолковывать Мосину. - Так компендий говорит.
- Кто такой Компедий? - пренебрежительно поинтересовался Мосин и вздрогнул от массового хохота.
На шум из избы выскочили еще трое. Им объясняли, что секунду назад Сергей блистательно срезал Дениса. Одной фразой.
- Тоха! Григ! - метался униженный Денис. - У кого компендий? Да прекратите же!
Ему передали крохотный - вроде бы стеклянный - кубик и прямоугольную пластину. Денис загнал в нее кубик и принялся трогать кнопки. На пластине замелькали рисунки и тексты. Наконец он нашел, что искал.
- Аэроплан, - упавшим голосом прочел Денис. - А ты говорил "пироскаф", - упрекнул он гусара-авиатора. - А век не указан, - победно заявил он Мосину.
Началась полемика, смахивающая на рукопашную. Давыдов повел себя подло. Вместо того чтобы возражать по существу, он придрался к формальной стороне дела, заявив, что Мосин - неясно кто, непонятно откуда взялся и вообще не имеет права находиться на территории.
- Кто это не имеет? - кричал Тоха. - Мы ему допуск дали!
- Кто это "мы"?
- Мы - это я.
- А как это ты мог дать ему допуск?
- Я дал ему допуск условно.
- А условно - недействительно.
- Это почему же недействительно?..
Поначалу Мосин забеспокоился, как бы его в самом деле не выставили, но, заметив, что Денис с аэрогусаром остались в меньшинстве, сделал вид, что спор его совершенно не трогает, и занялся аэропланом.
Этажерка, насколько он мог судить, была скопирована здорово, только вместо мотора имела тяжеленную на вид болванку, которая на поверку оказалась полой. Внутри металлической скорлупы на вал винта был насажен круглый моторчик. Из вала под прямым углом торчал гибкий стержень, который при вращении должен был ударять по небольшому чурбачку, производя тарахтение, необходимое для полного счастья. А сам моторчик, видимо, работал бесшумно.
Подошел хмурый Денис и, не глядя на Мосина, предложил принять участие в эксперименте.
- Не понял, - сказал Сергей. - Какой эксперимент? А как же кино?
Денис обрадовался.
- А вот здесь ты не прав. В девятнадцатом веке кино не было. Оно появилось в начале двадцать первого.
- Погоди-погоди… - пробормотал Мосин. - Что за эксперимент?
Денис лихо сдвинул кивер на затылок и заговорил терминами - явно брал реванш за недавнюю мосинскую лекцию по истории. Сергей не понял из его речи и половины, но даже того, что он понял, ему было более чем достаточно.
- Да вы что! С ума сошли? - закричал Мосин. - Вы что, серьезно собрались туда? В восемьсот двенадцатый?
Похоже, Денис обиделся.
- Это, по-твоему, несерьезно? - спросил он, указывая почему-то на пушку. Затем лицо его выразило досаду, и он погрозил кому-то кулаком.
Мосин оглянулся и вздрогнул. Его лучший друг Тоха, небрежно облокотясь о воздух, развалился в метре над землей.
- На меня не рассчитывайте, - твердо сказал Сергей. - Туда я не полезу.
- "Полезу", - передразнил Денис. - Туда не лазят, а… - Он с наслаждением выговорил жуткий, похожий на заклинание глагол. - Да тебя и не допустят. Или ты хочешь быть Исполнителем?
- Нет! - убежденно ответил Мосин.
Денис стремительно подался к собеседнику.
- Слушай, давай так, - заговорщически предложил он, - я - Исполнитель, Григ - Механик, а ты - Историк. Давай, а?
Мосину захотелось потрясти головой - не в знак отказа, а чтобы прийти в себя.
- Я подумаю, - очень серьезно сказал он.
Денис посмотрел на него с уважением.
- Подумай, - согласился он. - Если будешь искать, то я в срубе…
И зашагал к избе, длинный, как жердь, и нелепый, как пугало.
8
Все изменилось. От элегантных пластмассовых кожухов и полупрозрачных пультов веяло опасностью. И он смел на ЭТО облокачиваться! Смел ЭТО фамильярно похлопывать, не подозревая, что прихлопнет он, допустим, не слишком приметную клавишу - и доказывай потом какому-нибудь Ивану Третьему, что ты не татарский шпион!
Сергей прогулочным шагом двинулся в сторону знакомого многокнопочного автомата. Возле него было как-то спокойнее - механизм понятный и вполне безобидный.
Из окошка избы снова высунулся Денис и в последний раз предупредил Тоху, который в легкомыслии своем дошел до того, что начал осторожно подпрыгивать прямо в воздухе, как на батуте. Денису он издевательски сделал ручкой. Тогда тот выбрался из избы, с ликующе-злорадным выражением лица подкрался за спиной Тохи к какому-то проволочному ежу и отсоединил одну из игл. Тоха с воплем шлепнулся на траву.
Будь воля Сергея, он бы этих друзей близко не подпустил к такой технике. Непонятно, как им вообще могли все это разрешить. Без особого интереса он прошелся пальцами по кнопкам, и автомат выбросил жевательную резинку. Сергей в задумчивости положил ее в карман.
Хм, Историк… А соблазнительно звучит, черт возьми! "Скажите, кем вы работаете?" - "Я - Историк Эксперимента. Денис - Исполнитель, этот… как его?.. Глюк - Механик, а я - Историк".
Может, правда попробовать? А то они без него такого тут натворят!.. Между прочим, к обязанностям он уже приступил - проконсультировал насчет аэроплана…
Вот и плохо, что проконсультировал. Самое правильное - пойти сейчас к Денису и прямо сказать: нужен тебе Историк? Тогда рассказывай, что вы тут собираетесь учинить. Лицензия есть? Или как это у вас теперь называется? Вот ты ее предъяви сначала, а потом поговорим.
…Кстати, а почему он "Давыдов"? Неужели подменить надеются?.. Нелепое желание возникло у Мосина: вылезти в дыру, сбегать в отделение и привести милицию - пусть разбираются… Милиция здесь, конечно, ни при чем, а вот знают ли в Институте, что тут затевается? И Мосин решил взобраться на стену - посмотреть, так ли уж далеко до феерического здания.
Возле сирени его окликнула Эврика. Она была в пеньюаре. Сергей взглянул в ее светло-серые сияющие глаза и почувствовал, как стремительно испаряются все его сомнения. Кто он вообще такой, чтобы совать нос в столь высокие материи? Да и не выйдет у них ничего. Если бы вышло, об этом было бы написано в учебниках истории.
Мосин, обаятельно улыбаясь, свернул с намеченного пути и пошел навстречу девушке, но тут откуда-то вывернулся худенький паренек в кольчуге не по росту.
- Историк!.. Ты Историк?
Эврика с интересом посмотрела на Мосина. Тот приосанился.
- Да-а, - солидно подтвердил он. - Я - Историк.
- Денис спрашивает: а мотоинфантерия тогда была?
- Минутку, - проговорил Мосин. - Сейчас скажу.
И сделал вид, что вспоминает. Ничего подобного ему даже слышать не приходилось, но по первой части слова вполне можно было сориентироваться.
- Нет, - уверенно сказал он. - Не было. Если "мото", - значит, уже двадцатый век.
- Я передам, - пообещал подросток и убежал, погромыхивая кольчугой, а Мосин самодовольно покосился на Эврику. Та решила, что он задается.
- Подумаешь! - сказала она. - А меня Денис в Исполнители зовет.
- Тебя! - ужаснулся Мосин. - Туда?
Он отказывался понимать Дениса. Ну ладно, допустим, ты - фанатик, допустим, тебе жить надоело, - вот сам и отправляйся. Пускай тебе там настоящий Денис Давыдов в два счета усы сабелькой смахнет. Как явному французу и подставному лицу. Но рисковать другими… Тем более такой девушкой, как Эврика!
- А зачем ты хотел туда залезть? - понизив голос, спросила она и поглядела на кирпичный гребень.
Вопрос Мосину не понравился. Значит, он шел к забору с такой решительной физиономией, что за пятнадцать шагов было видно: человек собрался лезть на стену.
- Проверить, - попробовал отшутиться он, - на месте ли Институт.
Эврика встревожилась.
- А что - собирались перекинуть?
- Кого перекинуть? Институт?
- Ну да, - с досадой ответила она. - Ищи его потом… за Магистралью!
Сергей отчетливо представил, как к парящему огромному зданию подкатывает трактор типа "Кировца", цепляют всю эту музыку тросом и буксируют по зеленой степи в поисках приятного пейзажа.
- Н-не слышал, - сразу став осторожным, выговорил он. - При мне не собирались. Я - так, взглянуть… на всякий случай… Мало ли чего…
Несколько секунд Эврика вникала в его слова.
- А ведь правда, - ошеломленно сказала она. - От самого Института можно подойти незаметно. А Денис даже охрану не выставил.
Сбывались худшие опасения Мосина. Эксперимент-то подпольный! Чуяло его сердце.
В странном он находился состоянии. С одной стороны, на его глазах заваривалась авантюра, которую даже сравнить было не с чем. Разве что с испытанием ядерной бомбы частными лицами. С другой стороны, ему очень нравилась Эврика.
- А чего ты ждешь? - снова понизив голос, спросила она.
Сергей очнулся. Глупо он себя ведет. Подозрительно. Объявил, что залезет на стену, а сам стоит столбом.
Мосин разбежался, пружинисто подпрыгнул и ухватился за кирпичный гребень. Мысль о том, что на него смотрит Эврика, сделала из Сергея гимнаста: руки сами вынесли его по пояс над стеной.
Прямо перед ним оказалось огромное человеческое лицо. Живое. Размером оно было с мосинскую грудную клетку, не меньше.
9
Они оторопело смотрели в глаза друг другу. Потом массивные губы шевельнулись, складываясь в насмешливую улыбку, и огромная голова укоризненно покивала Мосину.
Нервы Сергея не выдержали, и он совершил непростительную глупость: спрыгнул со стены, но вместо того чтобы нырнуть через дыру к себе, во двор родного НИИ, бросился наутек в сторону избы. Он начисто забыл о свойствах своей лазейки. Здравый смысл подсказывал, что если Сергей нырнет в пролом, то неминуемо уткнется головой в ноги ЭТОГО, за стеной.
Мосин улепетывал, размахивая руками и вопя что-то нечленораздельное. На площадке все в недоумении повернулись к нему, а потом, как по команде, уставились на стену. Сергей влетел в толпу и встал за одним из механизмов. Бежать было некуда - между ним и стеной уже стояли ЭТИ. Их было двое.
Из избы выглянул Денис и увидел пришельцев.
- Дождались!
Он сорвал с бритой головы кивер и с досадой треснул им об землю. Ситуация была предельно ясна. Никаких поправок к учебникам истории не предвидится - нелегальный эксперимент накрыли. И Мосина вместе с ним. Как соучастника.
Рядом Сергей заметил Тоху. Глаза у того были круглые и виноватые. На матерого авантюриста, пойманного с поличным, он не походил. Да и остальные тоже. Экспериментаторы сбились в испуганный табунок, и вид у них был, как у ребятишек, которых взрослые захватили врасплох за шалостью…
Вселенная Мосина пошатнулась и начала медленно опрокидываться. Ощущение было настолько реальным, что он, теряя равновесие, ухватился за механизм. Сколько им лет? Шестнадцать? Четырнадцать? А может быть, тринадцать? А может быть… И Сергей понял наконец: все может быть!
ДЕТИ! Легкомысленные, непоседливые дети нашли склад списанной техники, сбежали от воспитателей и затеяли игру в Эксперимент, в Дениса Давыдова, роль которого бесцеремонно присвоил самый старший из них - длиннорукий нескладный подросток.
А ТЕПЕРЬ ПРИШЛИ ВЗРОСЛЫЕ!
Мосин боязливо выглянул из-за своего укрытия и замер, зачарованно глядя, как они идут через пустырь. Взрослые были чудовищны. Нет, ни о каком уродстве не могло идти и речи: правильные черты лица, стройные фигуры атлетов, но рост!.. Не меньше двух метров с лишним! Они шагали легко, неторопливо, и не было в их движениях жирафьей грации баскетболистов. Иные, вот в чем дело! Совсем иные.
- Здравствуйте, отроки, - насмешливо пророкотал тот, что повыше. Кажется, это с ним Мосин столкнулся над стеной.
Отроки нестройно поздоровались.
- А хорошо придумано, Рогволод, - повернулся он ко второму. - Мы их собираемся искать за Магистралью, а они рядом.
Рогволод, хмурясь, оглядел площадку и, не ответив, направился к молочно-белому сплюснутому шару на паучьих ножках.
- Во что играем? - осведомился первый. - Впрочем, не подсказывать, попробую угадать сам. Та-ак. Это, несомненно, должно изображать темп-установку… Что ж, местами даже похоже. Чуть-чуть. А где темп-установка, там десант в иные времена. Денис, я правильно рассуждаю?
Денис со свирепой физиономией отряхивал кивер.
- Денис говорит, что правильно, - невозмутимо объявил гигант. Послышались смешки. - Ну и куда же вы собрались?.. Ничего не понимаю, - после минутного раздумья признался он. - С одной стороны, кулеврина, с другой - самолет.
Отроки смотрели на него влюбленными глазами.
- Тогда поглядим, во что одеты Исполнители. Денис, подойди, пожалуйста.
Мрачный Денис плотно, со скрипом натянул кивер и вышел вперед.
Взрослый рассматривал его, посмеиваясь.
- Слушай, Денис, а ты случайно не Давыдов?
- Давыдов, - выдали Дениса из толпы.
- Серьезно? - поразился гигант. - Что, в самом деле Давыдов?
- Это условно, - нехотя пояснил Денис. - Имеется в виду один из отряда Давыдова.
- Ну что ж, отроки, - сказал взрослый, - мне нравится, как вы проводите каникулы. В историю играть надо. И надо, чтобы у каждого был свой любимый исторический момент. И, наверное, надо сожалеть о невозможности принять в нем участие.
- Почему о невозможности? - буркнул "Давыдов".
- Потому что момент этот не твой, Денис. Он принадлежит другим людям. Как твое время принадлежит тебе. Я знаю, ты сейчас думаешь: "Игра игрой, а гусары бы приняли меня за своего". Мне очень жаль, но в лучшем случае они приняли бы тебя за ненормального. С чего ты взял, что топоры носили на портупеях?
Денис с уважением покосился на Мосина. К ним подошла Эврика и непринужденно поздоровалась со старшими.
- Смотри-ка, и Эврика здесь! А платье в музее взяла?
- Мне подарили, - насупилась девочка.
- Эврика! - Сказано это было с мягкой укоризной.
- Подарили, - упрямо повторила она.
- Да что ты? И кто б это мог такое подарить?
Эврика, закусив губу, рассматривала свои розовые ажурные туфельки.
- Я подарил, - сипло сказал Мосин и вылез из-за механизма.
Это не было подвигом. Просто запираться не имело смысла.
- Меня зовут Ольга, - негромко представился гигант. Мосин решил, что ослышался: "Ольга? Не может быть! Ольгерд, наверное…" - А как зовут тебя? И почему я тебя не знаю?
- Меня зовут Сергей, - полным предложением, как на уроке, ответил Мосин. - Я тут неподалеку… отдыхаю… у папы с мамой, - поспешно добавил он.
- А как ты сюда попал?
- У меня допуск.
- Какой допуск?
- Условный, - Мосин поспешно предъявил шарик.
Огромный Ольга (Ольгерд?) вгляделся и фыркнул. Отроки с любопытством сгрудились вокруг Мосина и тоже засмеялись. Копающийся в одном из приспособлений Рогволод поднял голову.
- Ну и что? - обиженно сказал Тоха. - Почему это не может быть допуском? Условно же!
Мосин поспешно спрятал шарик. "Ольга", прищурясь, рассматривал бледно-желтую мосинскую тенниску, на которой было изображено ограбление почтового поезда.
- Это тоже из музея?
- Из музея, - признался Сергей.
- Слетай и верни, - сказал "Ольга" и больше на него не смотрел.
Мосину бы сказать: "Хорошо, я сейчас" - и двинуться к дыре, но он еще не верил, что пронесло.
- Ну а теперь объясните мне вот что… - "Ольга" сделал паузу, и наступила тревожная тишина. - Зачем вы подвели к вашей игрушке энергию?
- Чтобы все по-настоящему, - невинно объяснил Тоха. - А то как маленькие…
- А вы и есть маленькие, - впервые заговорил Рогволод, причем голос у него оказался, против ожидания, довольно высоким. - Взрослые должны понимать, что с энергией не играют.
- Верно, - согласился "Ольга". - Кто у вас Механик? Григ, конечно?
Толпа зашевелилась и пропустила вперед высокого мальчугана в серебристой куртке, того, что обозвал Мосина реликтом.
- Григ, ты же видел: началась утечка. Почему не отключил установку?
Григ опустил голову и беззвучно пошевелил губами.
- Ничего не понял, - сказал "Ольга". - Ты громче можешь?
- Я пробовал отключить, - еле слышно проговорил Григ. - Она почему-то не отключается.
Кажется, взрослые испугались.
- По всем правилам, - озадаченно сказал Рогволод, - этот лом работать не должен.
- А он работает? - тревожно осведомился "Ольга".
Рогволод подошел к нему и протянул что-то вроде обрывка прозрачной микропленки.
- Цикл! - пробормотал "Ольга", рассматривая ленточку. - Без преобразователя? От него же корпус один!
- Да что преобразователь! Они его для красоты пристроили, - с досадой пояснил Рогволод. - Вот где узел!
Он указал на аппарат, отдаленно напоминающий кефирную бутылку метровой высоты с красивой и сложной крышкой.
- Это что же такое?
Взрослые подошли к "бутылке".
- Я тоже не сразу понял, - признался Рогволод. - Это они напрямую состыковали списанный "Тайгер-З" и серийную "Тэту".
- Позволь, что такое "Тэта"?
- Игрушка. Для старшего и среднего возраста.
- А последствия? - быстро спросил "Ольга".
- Веер предположений! - раздраженно ответил Рогволод. - Половина связей в "Тайгере" разрушена, и во что он превратился с этой приставкой, я не знаю… Последствия… Микросвертка, видимо…
- Но отключить-то ты его сможешь?
- Цикл, - напомнил Рогволод. - Пока не вернется в нулевую точку, не стоит и пробовать.
Отроки и Мосин напряженно вслушивались в этот малопонятный разговор. Взрослые посовещались, потом Рогволод принялся объяснять ситуацию кому-то, на пустыре не присутствующему, а "Ольга" повернулся к ребятам.
- Тебя можно поздравить, Григ, - невесело усмехнулся он. - Не знаю, правда, каким образом, но ты, кажется, собрал действующую модель темп-установки.
У отроков округлились глаза, причем Григ был ошарашен больше всех.
- Мне хочется, чтобы каждый понял, что произошло. Во-первых, это не просто утечка. Это прокол. По счастью, игрушка ваша крайне примитивна, так что диаметр, я полагаю, невелик - микроны, в крайнем случае, миллиметры. Но давайте представим на секунду, что все не так. Представим, что установка работает на неизвестном нам принципе, и прокол можно использовать для коммуникации. Скажем, один из вас… - "Ольга" подождал, пока каждый осознает, что речь идет именно о нем, -…ушел. Ушел ТУДА. И не вернулся. И не вернется.
На детских лицах отразилось искреннее раскаяние. Никогда в жизни они не будут больше состыковывать списанный "Тайгер" с серийной "Тэтой" и тем более подводить к установке энергию. Однако "Ольга" продолжал, и довольно безжалостно:
- Или противоположный вариант: кто-то с той стороны, причем даже неизвестно откуда, проникает сюда…
Он строго оглядел ребят и вдруг встретился глазами с Мосиным…
10
…Еще ни разу в жизни Сергей не делал такого стремительного спурта, и все же ему казалось, что он никогда не добежит до сирени, что "Ольга" легко, в два прыжка, догонит его и ухватит за шиворот. Но за ним никто не погнался, только что-то предостерегающе крикнули вслед.
Мосин телом пробил сирень и вылетел во двор учреждения. Сначала он бежал по кратчайшему пути к дверям служебного входа, потом в нем сработал какой-то инстинкт, и Сергей резко изменил направление - видимо, хотел запутать следы. Остановиться он сумел, только свернув за угол. Загнанно дыша, вернулся, выглянул во двор. Сирень уже не шевелилась, но ему мерещилось, что вот раздвинут ее сейчас огромные лапы и из листвы выглянет суровое лицо "Ольги".
Потом он сообразил, что ни Рогволод, ни "Ольга" в дыру не полезут, а детям тем более не разрешат. Прокол-то, оказывается, опаснейшая штука. "…и не вернется", - ужаснувшись, вспомнил Мосин слова "Ольги".
И вдруг ему стало нестерпимо стыдно. С кем связался? С кем обмен затеял? С малышами! Мосин был убит, опозорен в собственных глазах.
Сирень не шевелилась, и Сергей, страшно переживая, поплелся в лабораторию.
Там он достал из кармана "условный допуск". Что же это они ему такое подсунули? Ладно еще, если какую-нибудь пробку от бутылки… Сергей скрипнул зубами и с силой швырнул шарик в угол.
Хорош, нечего сказать! И кино помог снять, и оптикой разжился! А ведь не так уж трудно было убедить Дениса, что гусары без фотокамеры из дому не выходили…
Мосин извлек из "дипломата" сиреневый кругляшек, к которому когда-то отнесся столь пренебрежительно. Вот тебе и вся оптика. Черт его знает, что за штуковина.
Посмотрел через кругляшек на свет. На стекло от очков не похоже, да и что толку от одного стекла. Ага, тут еще какие-то металлические бугорки на ребре. Сергей ухватил ногтями один из них и осторожно сдвинул. То ли ему показалось, то ли кругляшек в самом деле изменил цвет.
Мосин подсел к увеличителю и, держа стекляшку на фоне чистого листа, принялся гонять бугорки по всем направлениям. Наконец отложил кругляшек и выпрямился.
- Спасибо, - сказал он. - Не ожидал.
Ему в руки попал изумительный по простоте и качеству корректирующий светофильтр для цветной печати.
Мосин выдвинул из корпуса увеличителя металлический ящичек, вложил в него кругляшек. Маловат, болтается… Убрал верхнее освещение и включил увеличитель. На белом листе зажегся интенсивно малиновый прямоугольник. Мосин ввел в луч растопыренную пятерню, пошевелил пальцами. Вне всякого сомнения, - фильтр. Вытащил, передвинул бугорки. Теперь прямоугольник стал бледно-лиловым. Мосин полюбовался кистью руки в новом освещении и выключил увеличитель. И настроение упало. Хорошо, займется он "цветом". Добьется популярности. Посыплются на него заказы. Так ли уж это важно?
А вот интересно, отключили они установку или прокол еще существует? А что, если пойти посмотреть? Осторожно, а?
"Сиди! - вздрогнув, приказал он себе. - Даже думать не смей! А вдруг они там ждут, когда преступник вернется на место преступления? Цап - и в дыру!"
Сергей достал жевательную резинку, машинально распечатал и отправил в рот. Вкус у нее оказался довольно неприятным.
Мосин расхаживал из угла в угол в жидком полусвете красных лабораторных фонарей. Да, наверное, не в оптике счастье. Нахватал какого-то барахла, каких-то безделушек… Правда, "Асахи" оплачен почти полностью, но ведь он бы и так его оплатил, без всяких межвременных проколов. Даже и не поговорил ни с кем как следует… А с кем говорить? К взрослым даже подходить страшно, а на отроков Мосин в обиде - они ему два дня голову морочили.
В таком случае из-за чего он расстраивается? Откуда эта подавленность? Сергей в задумчивости провел ладонью по лицу и тихо взвыл от ужаса: лица коснулось что-то мягкое и пушистое.
Бросился к выключателю. Лампы дневного света на этот раз верещали особенно долго, словно нарочно изводя Сергея. Вспыхнули, наконец. И Мосин отказался узнать кисть правой руки. Она теперь напоминала лапу игрушечного тигренка: вся, включая ладонь, обросла густой и мягкой яростно-рыжей шерстью. Имелись также две серовато-фиолетовые подпалины.
- Нет! - глухо сказал Мосин. - Я же… Она же…
Он хотел сказать, что это бред, что десять минут назад рука была чистой. Именно десять минут назад он рассматривал ее в луче увеличителя, когда любовался тонами светофильтра. Тут до него дошло, что как раз в светофильтре-то все и дело, в том дьявольском кругляшке, который он принял за светофильтр.
Сергей остолбенело смотрел на свою мохнатую лапу, потом ухватил клок шерсти и несильно потянул, надеясь, что он легко отделится от кожи. Получилось больно.
Но ведь не бывает же, не бывает такого невезения!
"Не бывает? - с неожиданной едкостью спросил он себя. - Очень даже бывает! Как, например, удалось Денису отрастить на своей розовой физиономии гусарские усы? И каким же надо быть дураком, чтобы до сих пор ничего не понять!.."
Кстати, где резинка? Он ее жевал, а потом… Проглотил, что ли? Совсем весело…
Да бог с ней, с резинкой! Ну, проглотил и проглотил - переварится. С шерстью-то что делать?!
И Мосиным овладело бешенство. "Растопчу! - решил он. - Вдребезги! В мелкую крошку!.."
Он двинулся к увеличителю, и, если бы не телефонный звонок, хитроумному изобретению потомков пришел бы конец.
- Поднимись, - сказал начальник. - Есть разговор.
Более удачного времени он, конечно, выбрать не мог. Мосин попытался натянуть на правую руку резиновую перчатку, но это было слишком мучительно. Может, просто держать руку в кармане? Нет, неприлично. Сергей открыл аптечку и принялся плотно бинтовать кисть.
11
"Зачем вызывает? - тревожно думал он, поднимаясь по лестнице. - Не дай бог что-нибудь всплыло…"
Нелепая, но грозная картина возникла в его горячечном воображении - открывает он дверь, а у начальника сидит огромный "Ольга" и рассказывает: так, мол, и так, ваш сотрудник обманом проник на нашу детскую площадку, выманивал у ребятишек ценности, дурно на них влиял…
Вадим Петрович был один.
- Что это у тебя с рукой? - спросил он.
- Обжег химикатами.
- У врача был?
- Что я, псих, что ли? - вырвалось у Сергея. - Я содой присыпал, - поспешил добавить он.
Начальник подумал и счел тему исчерпанной.
А в организме Мосина тем временем явно шел какой-то непонятный процесс. В горле побулькивало, потом стали надуваться щеки.
- В общем, добивай, что там у тебя осталось, и настраивайся на командиров…
Начальник оборвал фразу и уставился на Мосина. Тот не выдержал и разомкнул губы. Тотчас изо рта его выдулся красивый радужный пузырь, в считанные секунды достиг размеров футбольного мяча, и Мосин испуганно захлопнул рот. Пузырь отделился от губ и поплыл. В кабинете стало тихо.
Над столом пузырь приостановился, как бы поприветствовав начальство, и направился к форточке.
Вадим Петрович откинулся на спинку стула и перевел очумелые глаза на Мосина.
- Ты что, мыло съел?
Сергей замотал надувающимися щеками.
- Резинку… жевательную…
Слова прозвучали не совсем разборчиво, так как в этот момент выдувался уже второй пузырь, краше первого, но начальник расслышал.
- С рук, небось, покупал? - сочувственно осведомился он, и вдруг до него дошел весь комизм ситуации. Начальник всхлипнул, повалился грудью на стол и захохотал. Остановиться он уже не мог.
Мосин выскочил из кабинета и помчался по коридорам и лестницам, при каждом выдохе производя на свет большой и красивый пузырь.
В лаборатории он бросился к крану и залпом выпил стакан воды, чего, как выяснилось, делать не следовало ни в коем случае. Теперь изо рта Мосина вылетали уже не отдельные пузыри, но целые каскады, гирлянды и грозди великолепных, радужных, переливающихся шаров.
Лаборатория выглядела празднично. Было в ней что-то новогоднее. Просвеченные лампами пузыри плавали, снижались, взмывали, сталкивались, иногда при этом лопаясь, а иногда слипаясь в подобие прозрачной модели сложной органической молекулы.
А выход из этого кошмара был один: сидеть и терпеливо ждать, пока мнимая резинка не отработается до конца. В ящике стола Мосин нашел завалявшуюся там с давних времен полупустую пачку "Примы" и долго прикуривал желтоватую, хрустяще-сухую сигарету - мешали вылезающие изо рта пузыри. Наполненные табачным дымом, они напоминали теперь мраморные ядра, к потолку не взлетали - гуляли в метре над линолеумом.
Глядя на них влажными от переживаний глазами, Мосин надрывно думал о том, что с чувством юмора у потомков дела обстоят неважно. Ну кто же так шутит? В чем юмор?
А почему он уверен, что резинка изготавливалась специально для того, чтобы кто-то кого-то разыграл? А вдруг Вадим Петрович был близок к истине, когда спросил про мыло? Какое-нибудь особое, детское, для пузырей…
Мраморные ядра колыхались над самым линолеумом. Мосин вскочил и начал их пинать. Шары лопались, оставляя после себя клочки дыма. Сорвав бинт, он молотил их обеими руками, пока не обессилел окончательно.
Потом в мрачной апатии сидел и курил, брезгливо кося глазом на очередной выдувающийся пузырь. Давал ему отплыть на полметра, затем протягивал мохнатую лапу с тлеющей сигаретой и безжалостно протыкал.
Начальник не звонил - скорее всего, отвлекли дела. Шаров в лаборатории поубавилось - "резинка" выдохлась. Пора было подумать и о руке.
Мосин встал и, задумчиво поджав губы, повернулся к увеличителю. Если с помощью кругляшка можно выращивать волосы, то, наверное, с его же помощью их можно удалять. Череп Дениса был, помнится, слишком уж гладко выбрит… Но не вышло бы хуже…
- А хуже быть не может, - процедил Сергей и выключил свет, но руку от выключателя не отдернул - не решился. Слова его не были искренни: в глубине души он сознавал, что может быть и хуже.
Все может быть.
И тут в лаборатории произошла ослепительно-белая холодная вспышка. Светом брызнуло из увеличителя, из неплотно прикрытого "дипломата", и еще полыхнуло в углу, куда Мосин в бешенстве зашвырнул "условный допуск".
Пальцы судорожно щелкнули выключателем, Сергей издал невнятный горловом звук, и новорожденный радужный шар затанцевал перед ним в воздухе. Да прекратится это когда-нибудь или нет, в конце-то концов! Сергей отмахнулся от мыльного пузыря и, подбежав к увеличителю, выдвинул рамку для светофильтров. Пусто. Как он и думал. А что могло вспыхнуть в "дипломате"? "Сигарета"-передатчик! Мосин откинул крышку. "Сигареты" в "дипломате" не было. Не было там и ножа. Значит, шарик в углу тоже искать не стоит…
И Сергей понял: где-то по ту сторону стены, за сотни лет отсюда, хмурый неразговорчивый Рогволод дождался нулевой точки цикла, отключил установку и ликвидировал прокол. Дыра исчезла, и вместе с ней исчезли предметы, которым по каким-то не известным Сергею законам не полагалось существовать в ином времени.
Предметы исчезли, а последствия?
Последствия, судя по рыжей шерсти на руке Мосина, исчезать не думали.
- Та-ак, - протянул он, присаживаясь. - Ну что ж…
Потом вдруг вскочил и бросился к двери. Через двор бежал, как бегут к электричке, которая вот-вот тронется.
Невероятно: ДЫРА БЫЛА НА МЕСТЕ! Отчетливо понимая, чем рискует, Мосин просунул в нее голову. Глазам его представился маленький захламленный пустырь с островками редкой травы между хребтами мусора. Справа его теснил завод, слева - частный сектор.
- Не успел, - медленно проговорил Сергей, поднимаясь с четверенек. - Ах ты, черт, не успел…
12
Уронив голову на стол и свесив руки почти до полу, Мосин сидел за увеличителем и тихонько скулил, как от зубной боли.
Что там, впереди? Снова белые кафельные стены лаборатории, красноватый полумрак и маленькие хитрости с левыми фотоснимками, и фирменное барахло, и конспиративный шепоток клиентов, и грохот ресторанной музыки по вечерам, и ни просвета, ни намека на что-то иное, ненынешнее… Какая несправедливость: приоткрыть эту лазейку всего на два дня!
И Мосин с ужасом увидел себя во всей этой истории со стороны. Он увидел, как неумное суетливое существо с простейшими хватательными рефлексами проникает не куда-нибудь - в будущее - и там, даже не пытаясь понять, что происходит, начинает по привычке хапать, хитрить, химичить. А они-то решили, что он валяет дурака! Им и в голову не могло прийти, что так можно всерьез…
Мосин поднялся и побрел по лаборатории. Остановился перед агрегатом для просушки снимков. Из зеркального барабана на него глянуло его лицо - сплюснутое и словно растянутое за щеки. Мосин взвыл и больно ударил себя кулаком по голове.
Ничего уже не исправишь. Дыра закрылась. Хоть кулаком по голове, хоть головой об стену - поздно.
Забыть обо всем и жить по-прежнему? Невозможно. Смотреть в глаза собеседнику и утешаться: "А ведь ты, лапушка, бывшая моя невеста, повела бы там себя еще хуже… А про тебя, тетка, я вообще молчу…" Да, но чем утешишься, глядя в глаза Лихошерсту, который наверняка, не задумываясь, все бы отдал, чтобы попасть туда хоть на пять минут, хоть одним глазком взглянуть…
Ах, если бы Сергей успел вернуться туда до того, как дыра закрылась! Он бы крикнул им: "Это недоразумение! Поймите, я просто не сразу понял, где я!.." И пусть бы он потом превратился в холодную белую вспышку, как "условный допуск" или "светофильтр", но за это хотя бы можно было уважать…
"Я начну новую жизнь, - подумал Мосин. - Я обязан ее начать".
Видно, происшествие сильно расшатало ему нервы. Только спустя полтора часа Сергею удалось взять себя в руки и выйти из этого странного и совершенно несвойственного ему состояния.
"Ну-ка, хватит! - приказал он себе. - Расхныкался!.. Все. Дыры нет. О настоящем думать надо".
Руку он побреет, а потом обязательно достанет мазь для уничтожения волос. Что еще? Пузыри? Мосин выдохнул и с удовлетворением отметил, что с пузырями покончено.
Колготки… Вот тут сложнее, если учесть, что все они наверняка исчезли. Со вспышкой! Хотя днем вспышку могли и не заметить. За Тамарку он спокоен - она ему теперь по гроб жизни благодарна. А вот та спекулянтка… А спекулянтке он скажет: "Нечего было рот разевать. Следить надо за своими вещами…" Ну да, а если они прямо на ней пропали? Все равно пусть рот не разевает. И вообще, какие такие колготки?..
С экс-невестой разговора, конечно, не избежать. Ремешок мог исчезнуть у нее на глазах да еще полыхнуть на прощанье. Ладно, в крайнем случае, придется вернуть червонец и извиниться за глупую шутку.
Лихошерст… Ох, этот Лихошерст!.. Только бы не встретиться с ним до конца недели.
Все? Нет, не все! "Асахи" оплачен! Выходит, он на этом кошмаре еще и заработал? Ну, Мосин! Ну, делец! Все-таки незаурядный он человек, что ни говори…
Заверещал дверной звонок.
Сергей наскоро обмотал руку бинтом и открыл.
Это была вахтерша. Не та, с которой он все время ссорился, а новая.
- Фотографа к городскому телефону. Фотограф есть?
Мосин подошел к столу с треснувшим после памятного случая аппаратом.
- Кого надо?
Грубый и низкий мужской голос потребовал к телефону Мосина.
- Он вышел, - соврал Сергей. - А что передать? Кто звонил?
- Передайте этому мерзавцу, - рявкнул голос, - что звонила та, кому он продал лиловый пояс!
- В смысле, это муж ее звонит? - уточнил Мосин.
- Нет, не муж! - громыхнуло в трубке. - Это я сама звоню! И еще передайте этому проходимцу, что я сейчас к нему приеду! - В голосе вдруг пробились мечтательные нотки. - Ох, он у меня и попрыгает!..
ТУПАПАУ, или СКАЗКА О ЗЛОЙ ЖЕНЕ
1
Мглистая туча наваливалась на Волгу с запада, и намерения у нее, судя по всему, были самые серьезные. Дюралевый катерок сбросил скорость и зарылся носом в нарзанно зашипевшую волну.
- Толик, - жалобно позвал толстячок, что сидел справа. - По-моему, она что-то против нас имеет…
Хмурый Толик оценил исподлобья тучу и, побарабанив пальцами по рогатому штурвальчику, обернулся - посмотреть, далеко ли яхта.
Второе судно прогулочной флотилии выглядело куда эффектнее: сияюще-белый корпус, хромированные поручни, самодовольно выпяченные паруса. За кормой яхты бодро стучал подвесной мотор, но в скорости с дюралькой она, конечно, тягаться не могла.
- Это все из-за меня, ребята… - послышался виноватый голос с заднего сиденья. Там в окружении термосов, спиннингов и рюкзаков горбился крупный молодой человек с глазами великомученика. Правой рукой он придерживал моток толстенной - с палец - медной проволоки, венчающей собой всю эту груду добра.
- Толик, ты слышал? - сказал толстячок. - Раскололся Валентин! Оказывается, туча тоже из-за него.
- Не надо, Лева, - с болью в голосе попросил тот, кого звали Валентином. - Не опоздай мы с Натой на пристань…
- "Мы с Натой"… - сказал толстячок, возводя глаза к мглистому небу. - Ты когда кончишь выгораживать свою Наталью, непротивленец? Ясно же, как божий день, что она два часа макияж наводила!
Но тут в глазах Валентина возникло выражение такого ужаса, что Лева, поглядев на него, осекся. Оба обернулись.
Белоснежный нос яхты украшала грациозная фигура в бикини. Она так вписывалась в стройный облик судна, что казалось, ее специально выточили и установили там для вящей эстетики.
Это была Наталья - жена Валентина.
Впереди полыхнуло. Извилистая молния, расщепившись натрое, отвесно оборвалась за темный прибрежный лесок.
- Ого… - упавшим голосом протянул Лева. - Дамы нам этого не простят.
На заднем сиденье что-то брякнуло.
- Ты мне там чужую проволоку не утопи, - не оборачиваясь, предупредил Толик. - Нырять заставлю…
А на яхте молнии вроде бы и вообще не заметили. Значит, по-прежнему парили в эмпиреях. Наталья наверняка из бикини вылезала, чтобы произвести достойное впечатление на Федора Сидорова, а Федор Сидоров, член Союза художников, авангардист и владелец яхты, блаженно жмурился, покачиваясь у резного штурвала размером с тележное колесо. Время от времени, чувствуя, что Наталья выдыхается, он открывал рот и переключал ее на новую тему, упомянув Босха или, скажем, Кранаха.
На секунду глаза Натальи стекленели, затем она мелодично взвывала: "О-о-о, Босх!" или "О-о-о, Кранах!"
Причем это "о-о-о" звучало у нее почти как "у-у-у" ("У-у-у, Босх!", "У-у-у, Кранах!").
И начинала распинаться относительно Босха или Кранаха.
Можно себе представить, как на это реагировала Галка. Скорее всего, слушала, откровенно изумляясь своему терпению, и лишь когда становилось совсем уже невмоготу, отпускала с невинным видом провокационные реплики, от которых Наталья запиналась, а Федор жмурился еще блаженнее…
На дюральке же тем временем вызревала паника.
- Что ж мы торчим на фарватере! - причитал Лева. - Толик, давай к берегу, в конце-то концов…
- Лезь за брезентом, - распорядился Толик. - Сейчас здесь будет мокро. Ну куда ты полез? Он у меня в люке.
- В люке? - возмутился Лева. - Додумался! Нарочно, чтобы меня сгонять?
Он взобрался на сиденье и неловко перенес ногу через ветровое стекло. При этом взгляд его упал на яхту.
- Эй, на "Пенелопе"! - завопил Лева. - Паруса уберите! На борт положит!
Он выбрался на нос дюральки и по-лягушачьи присел над люком.
Тут-то их и накрыла гроза. Дождь ударил крупный, отборный. Брезент изворачивался, цеплялся за все, что мог, и норовил уползти обратно, в треугольную дыру. Лева высказывался. Сзади сквозь ливень маячил смутный силуэт яхты с убранными парусами. Валентин на заднем сиденье старался не утопить чужую проволоку и прикидывал, что с ним сделает промокшая жена на берегу за эту Бог весть откуда приползшую тучу.
Но когда ни на ком сухой нитки не осталось, выяснилось вдруг, что гроза не такая уж страшная штука.
- Ну что, мокрая команда? - весело заорал Толик. - Терять нечего? Тогда отдыхаем дальше!..
Совпадение, конечно, но все-таки странно, что молния ударила в аккурат после этих самых слов.
2
Все стало ослепительно-белым, потом - негативно-черным. Волосы на голове Толика, треща, поднялись дыбом (не от страха - испугаться он не успел). Предметы, люди, сама лодка - все обросло игольчато-лучистым ореолом. Прямо перед Толиком жутко чернело перекошенное лицо Левы в слепящем нимбе.
Это длилось доли секунды. А потом мир словно очнулся - зашумел, пришел в движение. Лодка тяжело ухнула вниз с полутораметровой высоты, оглушительно хлопнув по воде плоским днищем, затем угрожающе накренилась, встав при этом на корму, и какое-то время казалось, что она неминуемо перевернется. Лева кувыркнулся через ветровое стекло и, ободрав плечо о худую наждачную щеку Толика, шлепнулся за борт.
Этот незначительный толчок, видимо, и решил исход дела - дюралька выровнялась. Толик, опомнившись, ухватил за хвост убегающую за борт брезентовую змею и рванул на себя. На помощь ему пришел Валентин. Вдвоем они втащили в лодку полузахлебнувшегося Леву и принялись разжимать ему пальцы. Вскоре он затряс головой, закашлялся и сам отпустил брезент.
- Все целы? - крикнул Толик. - У кого что сломано, выбито? А ну подвигайтесь, подвигайтесь, проверьте!
- Вот… плечо обо что-то оцарапал, - неуверенно пожаловался Лева.
- И все? - не поверил Толик.
Он перевел глаза на Валентина. Тот смущенно пожимал плечами - должно быть, не пострадал вообще.
И тогда Толик начал хохотать.
- Плечо… - стонал он. - Чуть не сожгло, на фиг, а он говорит: плечо…
Мокрый Лева ошарашенно смотрел на него. Потом тоже захихикал, нервно облизывая с губ горько-соленую воду. Через минуту со смеху покатывались все трое, да так, что лодка раскачивалась.
Но это им только казалось - дюралька танцевала совсем по другой причине. Истина открылась в тот момент, когда друзья перевели наконец дыхание.
Большая пологая волна выносила суденышко все выше и выше, пока оно не очутилось на вершине водяного холма, откуда во все стороны очень хорошо просматривался сверкающий под тропическим солнцем океан. Приблизительно в километре от лодки зеленел и топорщился пальмами гористый остров. Ничего другого, напоминающего сушу, высмотреть не удалось.
Дюралька плавно соскользнула с волны. Теперь она находилась как бы на дне водяной котловины. Остров исчез.
Трудно сказать, сколько еще раз поднималась и опускалась лодка, прежде чем к друзьям вернулся дар речи. Первым из шока вышел Толик.
- Так… - сипло проговорил он. - Попробуем завестись…
3
Да, это вам была не река! Дюралька штурмовала каждую волну, как гусеничный вездеход штурмует бархан. Сначала остров приближался медленно, словно бы нехотя, а потом вдруг сразу надвинулся, угрожающе зашумел прибоем.
Лодка удачно проскочила горловину бухточки, радостно взвыла и, задрав нос, понеслась по зеркальной воде к берегу. Толик поздно заглушил мотор, и дюралька на полкорпуса выехала на чистый скрипучий песок.
Роскошный подковообразный пляж был пугающе опрятен: ни обрывков бумаги, ни жестянок из-под консервов. У самой воды, где обычно торчат остроконечные замки из сырого песка, рассыпаны были редкие птичьи следы. Амфитеатром громоздились вечнозеленые заросли. С живописной скалы сыпался прозрачный водопадик.
- Ребята… - послышался потрясенный голос с заднего сиденья. - Но ведь это не укладывается в рамки общепринятой теории…
- Да помолчи ты хоть сейчас! - взвыл Лева. - Какая, к чертям, теория? Толик, скажи ему!..
Толик, вытянув шею, смотрел поверх ветрового стекла куда-то вдаль.
- Баньян [баньян (баниан) - тропический фикус огромных размеров], - тихо, но отчетливо произнес он.
- Где? - испугался Лева.
- Вон то дерево называется баньян, - зачарованно проговорил Толик. - Я про него читал.
Дерево было то еще. Стволов шесть, не меньше. То ли крохотная рощица срослась кронами, то ли каждая ветвь решила запустить в землю персональный корень.
- Где? Г-где?.. - Лева вдруг стал заикаться.
- Вон, правей водопада…
- Да нет! Где растет?
- В Полинезии, - глухо сказал Толик.
- В Поли… - Лева не договорил и начал понимающе кивать, глядя на баньян.
- Перестань, - сказал Толик.
Лева кивал.
- Может, воды ему? - испуганным шепотом спросил Валентин.
Толик нашарил под сиденьем вскрытую пачку "Опала", кое-как извлек из нее сигарету и не глядя ткнул фильтром сначала в глаз Леве, потом в подбородок. Лева машинально щелкнул зубами и чуть не отхватил Толику палец. Со второй попытки он прокусил сигарету насквозь.
Так же не глядя Толик сунул пачку Валентину, но тот отпрянул и замотал головой - месяц назад Наталья, прочитав статью о наркомании, настрого запретила ему курить.
Лева перестал кивать. Потом, напугав обоих, с шумом выплюнул откушенный фильтр.
- А чего, спрашивается, сидим? - вскинулся он вдруг.
Так и не дав никому прикурить, Толик сделал над собой усилие и вылез из дюральки. Постоял немного, затем поднял глаза на заросли и неловко сел на борт.
- Ребята… - снова подал голос Валентин.
- Знаю! - оборвал Толик. - Не укладывается. Слышали.
Он вскочил, выгнал из лодки Валентина и Леву, столкнул ее поглубже в воду, пристегнул карабин тросика и, отнеся якорь шага на три, прочно вогнал его лапами в песок. Спасался человек трудотерапией.
Сзади послышались не совсем понятные звуки. Толик обернулся и увидел, что Лева сидит на песке и бессмысленно посмеивается, указывая сломанной сигаретой то на бухту, то на баньян, то на водопадик.
- Послушайте… - смеялся Лева. - Этого не может быть…
Он встретился глазами с Толиком, поскучнел и умолк.
- Оч-чень мило… - бормотал между тем Валентин, очумело озираясь. - Позвольте, а где же?.. Я же сам видел, как…
Он кинулся к лодке и бережно вынес на песок чудом не оброненный за борт моток толстой медной проволоки. Собственно, мотком это уже не являлось. Теперь это напоминало исковерканную пружину от гигантского матраца, причем исковерканную вдохновенно.
И еще одно - раньше проволока была тусклой, с прозеленью, теперь же сверкала, как бляха на параде.
- Оч-чень мило… - озадаченно повторял Валентин, обходя ее кругом. - То есть в момент разряда моток принял такую вот форму…
Услышав слово "разряд", Толик встрепенулся.
- Валька! - умоляюще сказал он. - Ну ты же физик! Теоретик! Что же это, Валька, а?
Лицо у Валентина мгновенно сделалось несчастным, и он виновато развел руками.
- Давайте хоть костер разожжем! - от большого отчаяния выкрикнул Лева. Он все еще сидел на песке.
Толик немедленно повернулся к нему.
- Зачем?
- Может, корабль какой заметит…
Лицо Валентина выразило беспокойство.
- Лева, - с немыслимой в такой обстановке деликатностью начал он. - Боюсь, что тебе долго придется жечь костер…
- То есть?
- Видишь ли… Насколько я понимаю, перенос в пространстве должен сопровождаться переносом во времени… Боюсь, что мы в иной эпохе, Лева. И если это действительно Полинезия, то похоже, что европейцы здесь еще не появлялись…
Лева обезумел.
Он вскочил с песка. Он метался по пляжу и кричал, чтобы Валентин взял свои слова обратно. Потом, полагая, видимо, что одним криком не убедишь, попытался применить силу, и его пришлось дважды оттаскивать от большого и удивленного Валентина. Наконец Толику надоела неблагодарная роль миротворца, что немедленно выразилось в коротком тычке по Левиным ребрам.
- Кончай! - внятно произнес Толик.
Будучи в прошлом одноклассниками, инженер Лева, слесарь Толик и физик-теоретик Валентин знали друг друга до тонкостей. И если у Толика вот так на глазах менялось лицо, это означало, что робкого Валентина опять обижают и что в следующее мгновение маленький худой Толик пулей влетит в потасовку, как буль-терьер Снап из известного рассказа Сетона-Томпсона.
Лева мигом припомнил золотые школьные деньки и притих.
- Слушай, сейчас хлебнуть бы… - берясь за горло, обессиленно сказал он. - Достань, а?
- Водка на яхте, - напомнил Толик.
- Слушай… - выдохнул Лева. - А яхта где? Где "Пенелопа"?
Оба почему-то посмотрели на горловину бухты. Там ходили белые, как закипающее молоко, буруны.
- Эх, не послушал я Федора, дурак, - с сожалением молвил Лева. - Он же предлагал: идем на яхте… Нет, надо было мне влезть в твою жестянку! Был бы уже в городе… протокол бы составляли…
- Как дам сейчас в торец! - озлился Толик. - Без протокола.
- Ребята…
…И так неожиданно, так умиротворенно прозвучало это "ребята", что они с сумасшедшей надеждой повернулись к Валентину. Все-таки физик… теоретик…
Теоретик стоял возле сверкающей медной спирали и с живым интересом оглядывал пейзаж.
- Ребята, я все-таки с вашего позволения возьму одну "опалину"?..
И, получив в ответ обалделый кивок, направился к берегу, мурлыча что-то из классики.
- Что это с ним? - тихо спросил Лева.
Толик неопределенно повел плечом.
Валентин уже возвращался, с наслаждением попыхивая сигаретой.
- Ребята, а знаете, здесь неплохо, - сообщил он. - Вообще не понимаю, чем вы недовольны… Могли попасть в жерло вулкана, в открытый космос - куда угодно! А здесь, смотрите, солнце, море, пальмы…
Видно, никотин с отвычки крепко ударил ему в голову.
- Я, конечно, постараюсь разобраться в том, что произошло, - небрежно заверил он, - но вернуться мы, сами понимаете, уже не сможем. Ну и давайте исходить из того, что есть…
- Т-ты… ты оглянись вокруг! - Лева вновь обнаружил тенденцию к заиканию.
- Да отстань ты от него, - хмуро сказал Толик. - От Натальи человек избавился - неужели не понимаешь?
4
Завтрак протекал в сложном молчании - каждый молчал по-своему. Валентин улыбался каким-то приятным мыслям и вообще вел себя раскованно. Лева с остановившимся взглядом уничтожал кильку в томате. Толик что-то прикидывал и обмозговывал. Грохотали отдаленные буруны, и кричали чайки.
- Слушайте! - побледнев, сказал Лева. - Кажется, мотор стучит.
Они перестали жевать.
- Ага… Жди! - проворчал наконец Толик.
Лева расстроенно отшвырнул пустую консервную банку.
- И чайки какие-то ненормальные… - пожаловался он ни с того ни с сего. - Почему у них хвосты раздвоены? Не ласточки, не чайки - так… черт знает что… В гробу я видел такую робинзонаду!
- А ну принеси обратно банку! - взвился вдруг Толик. - Я тебе побросаю! И целлофан тоже не выбрасывать. Вообще ничего не выбрасывать. Все пригодится…
Лева смотрел на него вытаращенными глазами.
- Мотор! - ахнул он. - Ей-богу, мотор!
Толик и Лева оглянулись на бухту и вскочили. "Пенелопа" уже миновала буруны и, тарахтя, шла к берегу. В горловине ей досталось крепко - в белоснежном борту повыше ватерлинии зияла пробоина, уничтожившая последнюю букву надписи, отчего название судна перешло в мужской род: "Пенелоп…"
Лева забежал по колено в воду. Он размахивал майкой, прыгал и ликующе орал: "Сюда! Сюда!" А на носу яхты скакала Галка и пронзительно визжала: "Мы здесь! Мы здесь!", хотя их уже разделяло не более десятка метров.
Глубокий киль не позволил яхте причалить прямо к берегу, и ее пришвартовали к корме дюральки.
И вот на горячий песок доисторического пляжа ступила точеная нога цивилизованной женщины. Первым делом Наталья направилась к мужу. Заплаканные глаза ее стремительно просыхали, и в них уже проскакивали знакомые сухие молнии. Что до Валентина, то он окостенел в той самой позе, в какой его застало появление "Пенелопа". Пальцы его правой руки были сложены так, словно еще держали сигарету, которую у него вовремя сообразил выхватить Толик.
- Как это на тебя похоже! - с невыносимым презрением выговорила Наталья.
Валентин съежился. Он даже не спросил, что именно на него похоже. Собственно, это было несущественно.
Второй переправили Галку. Вела она себя так, словно перекупалась до озноба: дрожа, села на песок и обхватила колени. Глаза у нее были очень круглые.
И наконец на берег сбежал сам Федор Сидоров. Задрав бороденку, он ошалело оглядел окрестности, после чего во всеуслышание объявил:
- Мужики! Это Гоген!
- О-о-о (у-у-у), Гоген!.. - встрепенулась было Наталья - и осеклась.
- Нет, но какие вы молодцы, - приговаривал Лева со слезами на глазах. - Какие вы молодцы, что приплыли! Вот молодцы!
Как будто у них был выбор!
- А эт-то еще что такое? - послышался ясный, изумленно-угрожающий голос Натальи. Ее изящно вырезанные ноздри трепетали. Валентин перестал дышать, но было поздно.
- Наркоман! - на неожиданных низах произнесла она.
Лицо Толика приняло странное выражение. Казалось, он сейчас не выдержит и скажет: "Да дай ты ей в лоб наконец! Ну нельзя же до такой степени бабу распускать!"
Ничего не сказал, вздохнул и, вытащив из дюральки охотничий топорик, направился к зарослям.
Впрочем, Наталью в чем-то можно было понять. В конце концов ведь и сам Толик в первые минуты пребывания на острове с ненужным усердием хлопотал вокруг дюральки, боясь поднять глаза на окружающую действительность. Видно, такова уж защитная реакция человека на невероятное: сосредоточиться на чем-то привычном и хотя бы временно не замечать остального.
Поэтому выволочка была долгой и обстоятельной, с надрывом и со слезой. Валентину влетело за курение в трагический момент, за друга-слесаря, за нечуткость и черствость и наконец за то, что с Натальей не стряслось бы такого несчастья, выйди она замуж за другого.
Наталью тупо слушали и, не решаясь отойти от лодок, с завистью следили за мелькающим вдалеке Федором Сидоровым. Как очумелый, он бегал по берегу, прищуривался, отшатывался и закрывал ладонью отдельные фрагменты пейзажа. Потом и вовсе исчез.
Наталья вот-вот должна была остановиться, пластинка явно доскрипывала последние обороты, но тут, как нарочно, начала оживать Галка.
- Ну что? - высоким дрожащим голосом спросила она. - С кем в бадминтон?
После этих слов с Натальей приключилась истерика, и вдвоем с Левой они наговорили Галке такого, что хватило бы на трех Галок. Но провокаторше только этого было и надо: поогрызавшись с минуту, она перестала дрожать и ожила окончательно.
- Один, понимаешь, на Гогене шизанулся, - шипел и злобствовал Лева, - этой - бадминтон!.. А вот, полюбуйтесь, еще один сидит! Ему здесь, видите ли, неплохо! А? Неплохо ему!..
- Это кому здесь неплохо? - вскинулась Наталья.
Лева сгоряча объяснил, а когда спохватился - над пляжем уже висела пауза.
- Негодяй! - тихо и страшно произнесла Наталья, уставив на мужа прекрасные заплаканные глаза. - Так тебе, значит, без меня неплохо? Ты хотел этого, да? Ты этого добивался? Ты… ТЫ ПОДСТРОИЛ ЭТО!
Обвинение было настолько чудовищным, что даже сама Наталья застыла на секунду с приоткрытым ртом, как бы сомневаясь, не слишком ли она того… Потом решила, что не слишком, - и началось!
Погребенный под оползнем гневных и, видимо, искренних слов, Валентин даже не пытался барахтаться. Злодеяние его было очевидно. Он заманил супругу на яхту с подлым умыслом бежать на слесаревой дюральке. Но он просчитался! Он думал, что яхта останется там, на Волге. Не вышло. Негодяй, о негодяй! И он думает, что она, Наталья, согласится похоронить свою молодость на необитаемом острове? Ну нет!..
- Наташенька, - попробовал исправить положение Лева, - мы уже все обсудили. Тут, видишь ли, какое дело… Оказывается, перенос в пространстве…
- Ты что, физик? - резко повернулась к нему Наталья.
- Я не физик. Он физик…
- Какой он физик! - Она смерила мужа взглядом. - До сих пор диссертацию закончить не может! Даю тебе неделю сроку, слышишь, Валентин?
- Ната…
- Неделю!
Неделю сроку - на что? Честно говоря, Наталья об этом как-то не очень задумывалась. Но Валентин понял ее по-своему и ужаснулся.
- А куда это кузен пропал? - всполошилась Галка, имея в виду своего дальнего родственника Федора Сидорова.
Лева осмотрелся.
- Возле баньяна торчит, - с досадой бросил он. - Девиц каких-то привел…
- Опять… - застонала Галка. - Что?!
Они уставились друг на друга, потом - на баньян.
Федор оживленно беседовал с двумя очень загорелыми девушками в скромных юбочках из чего-то растительного. Не переставая болтать, обнял обеих за роскошные плечи и повел к лодкам.
Это была минута вытаращенных глаз и разинутых ртов.
Подошел Толик с охапкой свежесрубленных жердей.
- А остров-то, оказывается, обитаемый! - огорошила его Галка.
Толик спокойно бросил жерди и посмотрел на приближающуюся троицу.
- Нет, - сказал он. - Это с соседнего острова. Здесь им селиться нельзя.
- Откуда знаешь? - быстро спросил Лева. - Это они тебе сами сказали? Ты что, уже общался? А почему нельзя?
- Табу [религиозный запрет (полинезийск.)], - коротко пояснил Толик и добавил: - Вождь у них - ничего, хороший мужик…
- Знакомьтесь, - торжественно провозгласил Федор. - Моана. Ивоа. Галка, моя кузина. Наталья. Лева…
Девушки, похоже, различались только именами. Одеты они были совершенно одинаково: короткие шуршащие юбочки и ничего больше. Незнакомые белые цветы в распущенных волосах. Смуглые свежие мордашки с живыми темными глазами.
- И часто они здесь бывают? - с интересом спросил Лева, кажется, приходя в хорошее настроение.
- Да ритуал здесь у них какой-то…
Ответ Толика Леве не понравился. Вспомнился Робинзон Крузо, танцы с дубиной вокруг связанного кандидата на сковородку, черепа на пляже и прочие людоедские штучки. А тут еще Моана (а может, Ивоа), покачивая бедрами, вплотную подошла к Леве и, хихикнув, потрогала указательным пальцем его белый итээровский животик.
Лева попятился и испуганно обвел глазами заросли. Заросли шевелились. От ветра, разумеется. А может быть, и нет. Может быть, они шевелились совсем по другой причине.
- Что за ритуал? Ты их хоть расспросил?
- Я тебе что, переводчик? - огрызнулся Толик. - Я по-полинезийски знаю только "табу" да "иа-ора-на".
- Иа-орана! [Иа-орана - форма приветствия (полинезийск.)] - обрадованно откликнулась Ивоа (а может, Моана).
Наталья была вне себя. Вы подумайте: все мужчины, включая Федора Сидорова, смотрели не на нее, а на юных туземок! В такой ситуации ей оставалось одно - держаться с достоинством. Наталья сделала надменное лицо и изящным жестом нацепила радужные очки.
Лучше бы она этого не делала.
- Тупапау! [Тупапау - злой дух, привидение (полинезийск.)] - взвизгнули девушки и в ужасе кинулись наутек.
- Ну вот… - обреченно промолвил Лева, глядя им вслед. - Сейчас приведут кого-нибудь…
Все содрогнулись.
- Валентин… - начала Наталья.
- Я помню, Ната, помню… - торопливо сказал несчастный теоретик. - Правда, неделя - это, конечно, маловато… но я попробую во всем разобраться и…
5
Прошел месяц.
6
"Пенелоп" беспомощно лежал на боку, чем-то напоминая выброшенного на берег китенка. Памятная пробоина чуть выше ватерлинии была грубо залатана куском лакированной фанеры. Заплата, которую в данный момент накладывали на вторую такую же пробоину, смотрелась куда аккуратнее.
Сидя на корточках, Толик не спеша затягивал последний болт. По периметру латки блестели капли клея (толченый кокос плюс сок хлебного дерева). Внутри яхты кто-то громко сопел, лязгал железом и выражался. Из-под носовой части палубы, упираясь пятками в раскулаченную каюту, торчали чьи-то крепкие загорелые ноги.
- Сойдет, - сказал Толик и хлопнул ладонью по обшивке.
- Все, что ли? - гулко спросили из чрева яхты.
Ноги задвигались, показалась выпуклая смуглая спина, и наконец над бортом появилась потная темная физиономия то ли работорговца, то ли джентльмена удачи. Выгоревшие космы были перехвачены каким-то вервием, а ниже подбородка наподобие шейного платка располагалась рыжая клочковатая борода.
Эта совершенно пиратская физиономия принадлежала Леве.
Бывший инженер-метролог отдал гаечный ключ Толику, и они присели на борт передохнуть. Толик тоже изменился: почернел, подсох, лицо до глаз заросло проволочным волосом.
Европейцем остался, пожалуй, один Федор Сидоров. Светлокожесть его объяснялась тем, что работал он всегда под зонтиком, а вот чем он подбривал щеки и подравнивал бородку, было неизвестно даже Галке. Сейчас он бродил вокруг "Пенелопа" и, моргая белесыми ресницами, оглядывал его со всех сторон.
- Слушай, вождь, - сказал Лева (Толик чуть повернул к нему голову). - А зачем вообще нужна эта палуба? Снять ее к чертовой матери…
- Можно, - кивнул Толик.
- Мужики, - задумчиво поинтересовался Федор, - а вам не кажется, что вы обращаетесь с моей собственностью несколько вольно?
"Мужики" дружно ухмыльнулись в две бороды.
- Твоя собственность, - насмешливо объяснил Лева, - месяц как национализирована.
- А-а, - спокойно отозвался Федор. - Тогда конечно.
- И вообще, - сказал Лева. - Я не понимаю. Почему мы с вождем трудимся в поте лица? Почему ты стоишь и ничего не делаешь?
Федор, задрав брови, наблюдал морских ласточек.
- Мужики, какого рожна? - рассеянно осведомился он. - Я - фирма, работающая на экспорт. Золотой, в некотором роде, фонд.
- Ты, фирма! - сказал Толик. - Ты портрет Таароа закончил? За ним, между прочим, сегодня делегация прибудет, не забыл?
- Сохнет, - с достоинством обронил Федор. - После обеда приглашаю на смотрины.
- А вот интересно, - ехидно начал Лева. - Все хотел спросить: а что ты будешь делать, когда у тебя кончатся краски?
Федор одарил его высокомерным взглядом голубеньких глаз.
- Левушка, - кротко промолвил он, - талантливый человек в любом месте и в любую эпоху найдет точку приложения сил.
- А ты не виляй, - подначил Лева.
- Хорошо. Пожалуйста. В данный момент я, например, осваиваю технику татуировки акульим зубом. Если это тебя так интересует.
Лева перестал улыбаться.
- Ты что, серьезно?
- Левушка, это искусство. Кстати, кое-кто уже сейчас набивается ко мне в клиенты…
Его перебил Толик.
- Нет, кому я завидую, так это Таароа, - признался он с горечью. - Полсотни человек под началом, а? И каких! Все здоровые, умелые, дисциплинированные… А тут послал Бог трех обормотов! Этого из-под зонтика не вытащишь, другой целыми днями на Сыром пляже формулы рисует…
- А я? - обиженно напомнил Лева.
- А ты яхту на рифы посадил!
Последовало неловкое молчание.
- Мужики! - сказал Федор Сидоров, откровенно меняя тему. - А знаете, почему племя Таароа не селится на нашем острове? Из-за тупапау.
- Из-за Натальи? - поразился Лева.
- Да нет! Из-за настоящих тупапау. Мужики, это феноменально! Оказывается, наш остров кишмя кишит тупапау. Таароа - и тот, пока мне позировал, весь извертелся. Вы, говорит, сами скоро отсюда сбежите. Тупапау человека в покое не оставят. Вон, говорит, видишь, заросли шевельнулись? Так это они.
- Не знаю, не встречал, - буркнул Толик, поднимаясь. - Не иначе их Наталья распугала…
7
В деревне было пусто. Проходя мимо своей крытой пальмовыми листьями резиденции, Толик раздраженно покосился на установленную перед входом медную проволоку. Ее петли и вывихи успели изрядно потускнеть за месяц, но в целом выглядели все так же дико.
Сколько бы вышло полезных в хозяйстве вещей, распили он ее на части… Нельзя. И не потому, что Валентин заклинал не трогать этот "слепок с события", изучив который, якобы можно обосновать теоретически то, что стряслось с ними на практике месяц назад. И не потому, что Федор Сидоров узрел в ней гениальную композицию ("Это Хосе Ривера, мужики! Хосе де Ривера!"). И уж тем более не из-за Натальи, ляпнувший однажды, что "скульптура" придает побережью некий шарм.
Нет, причина была гораздо глубже и серьезнее. Племя Таароа приняло перекошенную медную спираль за божество пришельцев, и отпилить теперь кусок от проволоки-хранительницы было бы весьма рискованным поступком.
Толик вздохнул и, поправив одну из желтеньких тряпочек, означающих, что прикосновение к святыне грозит немедленной гибелью, двинулся в сторону баньяна, откуда давно уже плыл теплый ароматный дымок.
Сосредоточенная Галка, шелестя местной юбочкой из коры пандануса, надетой поверх купальника, колдовала над очажной ямой.
- А где Тупапау? - спросил Толик.
Галка сердито махнула обугленным на конце колышком в сторону пальмовой рощи.
- Пасет…
- Чего-чего делает? - не понял Толик.
- Теоретика своего пасет! - раздраженно бросила Галка. - Вдруг он не формулы там рисует! Вдруг у него там свидание назначено! С голой туземкой!
- Вот дуреха-то! - в сердцах сказал Толик. - Ну ничего-ничего… Найду - за шкирку приволоку!
- Слушай, вождь! - Опасно покачивая колышком, Галка подступила к Толику вплотную. - Мне таких помощниц не надо! Сто лет мне снились такие помощницы! Я тебе серьезно говорю: если она еще раз начнет про свои страдания - я ей по голове дам этой вот кочережкой!
- Да ладно, ладно тебе, - хмурясь и отводя глаза, буркнул Толик. - Сказал же: найду и приведу…
И, круто повернувшись, размашистой петровской походкой устремился к Сырому пляжу.
8
Полукруг влажного песка размером с волейбольную площадку играл для Валентина роль грифельной доски. А роль фанатичной уборщицы с мокрой тряпкой играл прилив, дважды в сутки аккуратно смывающий Валентиновы выкладки.
Иными словами, вся эта кабалистика, покрывающая Сырой пляж, была нарисована сегодня.
Толик спрыгнул с обрывчика и, осторожно переступая через формулы, подошел к другу.
- Ну, как диссертация?
Шутка была недельной давности. Придумал ее, конечно, Лева.
При звуках человеческого голоса Валентин вздрогнул.
- А, это ты…
А вот ему борода шла. Если у Левы она выросла слишком низко, а у Толика слишком высоко, то Валентину она пришлась тютелька в тютельку. Наконец-то в его внешности действительно появилось что-то от ученого, правда, от ученого античности.
На нем была "рура" - этакая простыня из тапы [тапа - материя, получаемая путем выколачивания коры] с прорезью для головы, а в руке он держал тростинку. Вылитый Архимед, если бы не головной убор из носового платка, завязанного по углам на узелки.
- На обед пора, - заметил Толик, разглядывая сложную до паукообразности формулу. - Слушай, где я это мог видеть?
- Такого бреда ты нигде не мог видеть! - И раздосадованный Валентин крест-накрест перечеркнул формулу тростинкой.
Тупапау, то бишь Натальи, нигде не наблюдалось. Толик зорко оглядел окрестности и снова повернулся к Валентину.
- Да нет, точно где-то видел, - сказал он. - А почему бред?
- Да вот попробовал описать то, что с нами произошло, одним уравнением… Ну и, конечно, потребовался минус в подкоренном выражении.
Толик с уважением посмотрел на формулу.
- А что, минус нельзя… в подкоренном?
- Нельзя, - безжалостно сказал Валентин. - Теория относительности не позволяет.
- Вспомнил! - обрадовался вдруг Толик. - На празднике в деревне - вот где я это видел! Там у них жертвенный столб, поросят под ним душат… Так вот колдун под этим самым столбом нарисовал в точности такую штуковину.
- Какой колдун? - встревожился Валентин. - Как выглядит? В перьях?
- Ну да… Маска у него, татуировка…
- Он за мной шпионит, - пожаловался Валентин. - Вчера прихожу после ужина, а он уравнение на дощечку перецарапывает…
Определенно, Вальку пора было спасать. Переправить его, что ли, на пару недель к Таароа? Поживет, придет в себя… Гостей там любят… А Наталье сказать: сбежал. Построил плот и сбежал.
- Эйнштейн здесь нужен, - ни с того ни с сего уныло признался Валентин. - Ландау здесь нужен. А я - ну что я могу?..
- Слушай, - не выдержал Толик, - да пошли ты ее к черту!
- Да я уж и сам так думал…
- А что тут думать? У тебя просто выхода другого нет!
- Знаешь, а ты прав. - Голос Валентина внезапно окреп, налился отвагой. - Она же меня, подлая, по рукам и по ногам связала!
- Валька! - закричал Толик. - Я целый месяц ждал, когда ты так скажешь!
- А что? - храбрился Валентин. - Да на нее теперь вообще можно внимания не обращать!
- Ну наконец-то! - Толик звучно двинул его раскрытой ладонью в плечо. - А то ведь смотреть страшно, как ты тут горбатишься!
Однако порыв уже миновал.
- Да, но другой-то нет… - тоскливо пробормотал Валентин, озираясь и видя вокруг лишь песок да формулы.
- Как это нет? - возмутился Толик. - Вон их сколько ходит: веселые все, послушные…
- Ходит? - опешил Валентин. - Кто ходит? Ты о чем?
- Да девчонки местные! В сто раз лучше твоей Натальи!.. - Толик запнулся. - Постой-постой… А ты о чем?
- Я - о теории относительности… - с недоумением сказал Валентин, и тут до него наконец дошло.
- Наталью - к черту? - недоверчиво переспросил он и быстро-быстро оглянулся. - Да ты что! Как это Наталью… туда?..
И Толику вдруг нестерпимо захотелось отлупить его. В педагогических целях.
- Поговорили… - вздохнул он. - Ладно. Пошли обедать.
9
- А вот и вождь! - с лучезарной улыбкой приветствовала их Наталья.
Раньше она старалась Толика не замечать, а за глаза именовала его не иначе как "слесарь". Историческое собрание у водопада, избравшее "слесаря" вождем, она обозвала "недостойным фарсом", и в первые дни дело доходило до прямого саботажа с ее стороны.
И только когда в горловину бухты вдвинулись высокие резные носы флагманского катамарана "Пуа Ту Тахи Море Ареа" ("Одинокая Коралловая Скала в Золотом Тумане), когда в воздухе заколыхались пальмовые ветви - символ власти, когда огромный, густо татуированный Таароа и слесарь Толик как равные торжественно соприкоснулись носами, - потрясенная Наталья вдруг поняла, что все это всерьез, и ее отношение к Толику волшебно изменилось.
Под баньяном был уже сервирован врытый в землю стол, собственноручно срубленный и собранный вождем без единого гвоздя. Наталья разливала уху в разнокалиберные миски. На широких листьях пуру дымились пересыпанные зеленью куски рыбины.
- Кузиночка! - сказал Федор, шевеля ноздрями и жмурясь. - Что бы мы без тебя делали!
- С голоду бы перемерли! - истово добавил Лева.
Расселись. Приступили к трапезе.
- Валентин, ты запустил бороду, - сухо заметила Наталья. - Если уж решил отпускать, то подбривай хотя бы.
- Так ведь нечем, Ната… - с мягкой улыбкой отвечал Валентин.
- А чем подбривает Федор?
- Акульим зубом, - не без ехидства сообщил Лева. - Он у нас, оказывается, крупный специалист по акульим зубам.
После извлечения из углей поросенка стало совершенно ясно, что национальную полинезийскую кухню Галка освоила в совершенстве. Валентин уже нацеливался стащить пару "булочек" (т.е. печеных плодов таро) и улизнуть на Сырой пляж без традиционного выговора, но…
- Интересно, - сказал Лева, прихлебывая кокосовое молоко из консервной банки, - далеко мы от острова Пасхи?
Все повернулись к нему.
- А к чему это ты? - спросил Толик.
- По Хейердалу, - глубокомысленно изрек Лева, - на Пасхе обитали какие-то ненормальные туземцы. Рыжие и голубоглазые.
И, поглядев в голубенькие глаза Федора Сидорова, Лева задумчиво поскреб свою рыжую клочковатую бороду.
Наталья, вся задрожав, уронила вилку.
- Валентин! - каким-то вибрирующим голосом начала она. - Я желаю знать, до каких пор я буду находиться в этой дикости!
Не ожидавший нападения Валентин залепетал что-то насчет минуса в подкоренном выражении и об открывшихся слабых местах теории относительности.
- Меня не интересуют твои минусы! Меня интересует, до каких пор…
- У, Тупапау!.. - с ненавистью пробормотала Галка.
- Ита маитаи вахина! [Скверная женщина! (искаж. полинезийск.)] - в сердцах сказал Толик Федору.
- Ита маитаи нуи нуи! [Хуже не бывает! (искаж. полинезийск.)] - с чувством подтвердил тот. - Кошмар какой-то!
- Между прочим, - хрустальным голоском заметила Наталья, - разговаривать в присутствии дам на иностранных языках - неприлично.
Толик искоса глянул на нее, и ему вдруг пришло в голову, что заговори какая-нибудь туземка в подобном тоне с Таароа, старый вождь немедленно приказал бы бросить ее акулам.
10
После обеда двинулись всей компанией в пальмовую рощу - смотреть портрет.
Федор вынес мольберт из-под обширного, как парашют, зонтика и снял циновку. Медленно скатывая ее в трубочку, отступил шага на четыре и зорко прищурился. Потом вдруг встревоженно подался вперед. Посмотрел под одним углом, под другим. Успокоился. Удовлетворенно покивал. И наконец заинтересовался: а что это все молчат?
- Ну и что теперь с нами будет? - раздался звонкий и злой голос Галки.
Федор немедленно задрал бороденку и повернулся к родственнице.
- В каком смысле?
- В гастрономическом, - зловеще пояснил Лева.
Федор, мигая, оглядел присутствующих.
- Мужики, - удивленно сказал он, - вам не нравится портрет?
- Мне не нравится его пузо, - честно ответила Галка.
- Выразительное пузо, - спокойно сказал Федор. - Не понимаю, что тебя смущает.
- Пузо и смущает! И то, что ты ему нос изуродовал.
- Мужики, какого рожна? - с достоинством возразил Федор. - Нос ему проломили в позапрошлой войне заговоренной дубиной "Рапапарапа те уира" ["Блеск молнии" (полинезийск.)]. Об этом даже песня сложена.
- Ну я не знаю, какая там "Рапара… папа", - раздраженно сказала Галка, - но неужели нельзя было его… облагородить, что ли?..
- Не стоит эпатировать аборигенов, - негромко изронила Наталья. Велик был соблазн встать на сторону Федора, но авангардист в самом деле играл с огнем.
Федор посмотрел на сияющий яркими красками холст.
- Мужики, это хороший портрет, - сообщил он. - Это сильный портрет.
- Модернизм, - сказал Лева, как клеймо поставил.
Федор призадумался.
- Полагаешь, Таароа не воспримет?
- Еще как воспримет! - обнадежил его Лева. - Сначала он тебя выпотрошит…
- Нет, - перебила Галка. - Сначала он его кокнет этой… "Папарапой"!
- Необязательно. Выпотрошит и испечет в углях.
- Почему? - в искреннем недоумении спросил Федор.
- Да потому что кастрюль здесь еще не изобрели! - заорал выведенный из терпения Лева. - Ну нельзя же быть таким тупым! Никакого инстинкта самосохранения! Ты бы хоть о нас подумал!
- Мужики, - с жалостью глядя на них, сказал Федор, - а вы, оказывается, ни черта не понимаете в искусстве.
- Это не страшно, - желчно отвечал ему Лева. - Страшно будет, если Таароа тоже ни черта в нем не понимает.
Толик и Валентин не в пример прочей публике вели себя вполне благопристойно и тихо. Оба выглядели скорее обескураженными, чем возмущенными.
Пузо и впрямь было выразительное. Выписанное с большим искусством и тщанием, оно, видимо, несло какую-то глубокую смысловую нагрузку, а может быть, даже что-то символизировало. Сложнейшая татуировка на нем поражала картографической точностью, в то время как на других частях могучей фигуры Таароа она была передана нарочито условно.
Федору наконец-то удалось сломать плоскость и добиться ощущения объема: пузо как бы вздувалось с холста, в нем мерещилось нечто глобальное.
Композиционным центром картины был, естественно, пуп. На него-то и глядели Толик с Валентином. Дело в том, что справа от пупа Таароа бесстыдно красовалась та самая формула, которую сегодня утром Валентин в присутствии Толика перечеркнул тростинкой на Сыром пляже. К формуле был пририсован также какой-то крючок наподобие клювика. Видимо, для красоты.
11
Около четырех часов пополудни в бухту на веслах ворвался двухкорпусный красавец "Пуа Ту Тахи Море Ареа", ведя на буксире груженный циновками гонорар. Смуглые воины, вскинув сверкающие гребные лопасти, прокричали что-то грозно-торжественное. На правом носу катамарана высился Таароа, опираясь на трофейную резную дубину "Рапапарапа те уира".
На берегу к тому времени все уже было готово к приему гостей. Наталью и Галку с обычным в таких случаях скандалом загнали в хижину. Толика обернули куском желтой тапы. Валентин держал пальмовую ветку. Закрытый циновкой портрет был установлен Федором на бамбуковом треножнике. Лева изображал стечение народа.
Гребцы развернули катамаран и погнали его кормой вперед, ибо только богам дано причаливать носом к берегу. Трое атлетически сложенных молодых воинов бережно перенесли Таароа на песок, и вожди двинулись навстречу друг другу.
Вблизи Таароа вызывал оторопь: если взять Толика, Федора, Валентина и Леву, то из них четверых как раз получился бы он один. Когда-то славный вождь был покрыт татуировкой сплошь, однако с накоплением дородности отдельные фрагменты на его животе разъехались, как материки по земному шару, открыв свободные участки кожи, на которые точили акульи зубы местные татуировщики.
Так что Федор ничего не придумал: Таароа действительно щеголял в новой наколке. Справа от пупа втиснулась известная формула с клювиком. Колдун (он же придворный татуировщик), по всему видать, был человек практичный и использовал украденное уравнение везде, где только мог. Забавная подробность: пальмовую ветку за Таароа нес именно он, опасливо поглядывая на Валентина, который следовал с такой же веткой за Толиком. Впрочем, простите. Толика теперь полагалось именовать не иначе как Таура Ракау Ха'а Мана-а. Это громоздкое пышное имя Лева переводил следующим образом: Плотник Высокой Квалификации С Колдовским Уклоном. Под колдовским уклоном подразумевалось использование металлических инструментов.
После торжественной церемонии соприкосновения носами вожди воздали должные почести мотку медной проволоки и повернулись к портрету. Дисциплинированные воины с копьевеслами встали за ними тесным полукругом в позах гипсовых статуй, какими одно время любили украшать парки культуры и отдыха.
Лева нервничал. В глаза ему назойливо лезла тяжелая "Рапапарапа те уира" на плече Таароа. Оглянувшись, он заметил, что одна из циновок в стене хижины подозрительно колышется. Тупапау?
- Давай, - сказал Толик, и Федор со скучающим видом открыл портрет.
По толпе прошел вздох. Воины вытянули шеи и, словно боясь потерять равновесие, покрепче ухватились за копьевесла.
- А!! - изумленно закричал Таароа и оглушительно шлепнул себя пятерней по животу.
Лева присел от ужаса. Циновка, ерзавшая в стене хижины, оторвалась и упала. К счастью, Наталья успела подхватить ее и водворить на место, оставшись таким образом незамеченной.
- А!! - снова закричал Таароа, тыча в пузо на портрете толстым, как рукоятка молотка, указательным пальцем.
- А-а-а… - почтительным эхом отозвались воины и, забыв о субординации, полезли к холсту. Оперативнее всех оказался колдун: он просунул голову между двумя вождями - живым и нарисованным. Округлившиеся глаза его метались от копии к оригиналу и обратно. Ему ли было не знать эту татуировку, если он год за годом с любовью и трепетом ударял молоточком по акульему зубу, доводя облик Таароа до совершенства! Да, он украл у Валентина формулу, но не механически же, в конце-то концов! Формуле явно недоставало клювика, и он этот клювик дорисовал… А теперь он был обворован сам. И как обворован! Линия в линию, завиток в завиток!..
До такой степени мог быть ошарашен лишь криминалист, встретивший двух людей с одинаковыми отпечатками пальцев.
Что до Таароа, то он, растерянно вскрикивая, ощупывал свой расплющенный доблестный нос, словно проверяя, на месте ли он. Пока еще было непонятно, угодил ли Федор старому вождю или же, напротив, нанес ему тяжкое оскорбление, но что потряс он его - это уж точно.
А события, между тем, развивались. Оплетенными татуировкой ручищами Таароа отодвинул толпу от портрета и, одним взглядом погасив гомон, заговорил.
О, это был оратор! Таароа гремел во всю силу своих могучих легких, перекладывая периоды великолепными паузами. Жесты его были плавны и выразительны, а в самых патетических местах он взмахивал грозной "Рапапарапой", рискуя снести головы ближестоящим.
Вождь что-то собирался сделать с Федором. Причем он даже не угрожал и не призывал к этому, он говорил об этом, как об уже случившемся событии. Но вот что именно собирался он сделать? Глагол был совершенно незнаком и поэтому жуток. В голову лезло черт знает что.
Толик уже клял себя за то, что пустил дело на самотек, полностью доверившись художественному чутью Федора, а Лева всерьез прикидывал, куда бежать. Странно было видеть, что сам Федор Сидоров нисколько не обеспокоен, напротив, он выглядел ужасно польщенным. У Толика внезапно забрезжила догадка, что Федор понимает, о чем идет речь, - не зря же он в конце концов интересовался разными там легендами и ритуалами.
- Чего он хочет? - шепотом спросил Толик Федора.
- Да усыновить собирается, - ответил авангардист как можно более небрежно.
- Усыновить?!
По местным понятиям это было нечто вроде Нобелевской премии.
То ли Таароа стал излагать мысли в более доступной форме, то ли, зная общее направление речи, друзьям было легче ориентироваться, но теперь они понимали почти все.
Вождь вдохновенно перечислял предков, отсчитывая их по хвостикам и завиткам татуировки, оказавшейся вдобавок генеалогическим древом. Указывая на проломленный нос, он цитировал балладу о "Рапапарапе" и утверждал, что искусника, равного Федору, не было даже в Гавайике [Гавайика - легендарная прародина полинезийцев; к Гавайским островам никакого отношения не имеет]. Видимо, имелись в виду Гавайские острова.
Затем он дипломатически тонко перешел на другую тему, заявив, что Таура Ракау тоже великий человек, ибо никто не способен столь быстро делать прочные вещи из дерева. Жаль, конечно, что ему - свыше - запрещено покрывать их резьбой (выразительный взгляд в сторону медной проволоки), но можно себе представить, какие бы запустил Толик узоры по дереву, не лежи на нем это табу.
Кроме того, Таура Ракау отважен. Другой вождь давно бы уже сбежал с этого острова, где - по слухам - обитает жуткий тупапау в облике свирепой женщины с глазами, как у насекомого.
В общем, он, Таароа, намерен забрать Федора с собой на предмет официального усыновления. Если, конечно, августейший собрат не возражает.
Толик не возражал.
Такого с Федором Сидоровым еще не было - в катамаран его перенесли на руках. Воины заняли свои места и в три гребка одолели добрый десяток метров. Федор сидел на корме, и на лице его, обращенном к берегу, было написано: "Мужики, какого рожна? Я же говорил, что вы ничего не понимаете в искусстве!"
Валентин из приличия выждал, пока "Пуа Ту Тахи Море Ареа" минует буруны, и присел на корточки. Извлек из-под руры тростинку, быстро набросал на песке уравнение - с клювиком, в том виде, в каком оно было вытутаировано, - и оцепенел над ним. Но тут на формулу упала чья-то тень, и Валентин испуганно вскинул руку, нечаянно приняв классическую позу "Не тронь мои чертежи!".
- Нашел место и время!.. - прошипела свирепая женщина с глазами, как у насекомого (Наталья была в светофильтрах).
- Ната, - заискивающе сказал Валентин, - но ты же сама настаивала, чтобы я разобрался и…
- Настаивала! Но ведь нужно соображать, где находишься! Я чуть со стыда не сгорела! Ты же все время пялился на его живот!..
- Видишь ли, Ната, у него там уравнение…
- Какое уравнение? Тебе для этого целый пляж отвели!..
Толик тем временем изучал заработанное Федором каноэ. Это было не совсем то, на что он рассчитывал. Ему требовался всего лишь образец рыболовного судна - небольшого по размерам, простого в управлении, которое можно было бы разобрать по досточкам и скопировать.
Стало ясно, почему Таароа тянул с оплатой. Старый вождь не хотел ударить в грязь лицом, и теперь за произведение искусства он платил произведением искусства. Каноэ - от кончика наклоненной вперед мачты до "ама", поплавка балансира - было изукрашено уникальной резьбой. Не то что разбирать - рыбачить на нем и то казалось кощунством.
Сзади подошел Лева и встал рядом с вождем.
- Мужики, это хороший челнок, - заметил он, явно пародируя Федора. - Это сильный челнок. На нем, наверное, и плавать можно…
- Посмотрим, - проворчал Толик. - Давай выгружай циновки, а я пока перемет подготовлю. Схожу к Большому рифу.
- Один?
- А что? - Толик посмотрел на синеющий за белыми бурунами океан. - Моана [море (полинезийск.)] сегодня вроде спокойная…
12
Лева сидел на пороге хижины и сортировал старые циновки. Четыре из них подлежали списанию.
- Ну прямо горят… - сварливо бормотал он. - Танцуют они на них, что ли?
Неизвестно, какой он там был инженер-метролог, но завскладом из него получился хороший.
Галка все еще не выходила из своей хижины - обижалась. Наталья по непонятному капризу не отпустила Валентина на Сырой пляж и успела закатить ему три скандала: два за то, что она до сих пор находится здесь, среди дикарей, и один за то, что усыновили не его, а Федора. Потрясающая женщина!
"Она, конечно, дура, - размышлял Лева, разглядывая очередную циновку. - Но не до такой же степени! Какого ей черта, например, нужно от Вальки? Да будь он трижды теоретик - угрю понятно, что нам из этого ботанического сада не выбраться!"
И - в который уже раз - странное чувство овладело Левой. Он усомнился: а была ли она, прежняя жизнь? Может быть, он с самого рождения только и делал, что ходил с вождем за бананами, ловил кокосовых крабов и пехе ли ли?.. [мелкую рыбу (полинезийск.)]
- Где вождь? - раздался совсем рядом хрипловатый голос.
Перед Левой стоял неизвестно откуда взявшийся Федор Сидоров. Это уже было что-то удивительное - его ждали дня через два, не раньше. Когда и на чем он прибыл?
Среди бурунов золотился косой латинский парус уходящего в море каноэ.
- Где вождь? - нетерпеливо повторил Федор.
- Ушел на "Гонораре" к Большому рифу. А что случилось?
- Банкет отменили, - послышался из хижины язвительный голос Галки.
- Мужики, катастрофа, - сказал Федор Сидоров и обессиленно опустился на кипу циновок.
- Не усыновил? - сочувственно спросил Лева.
Федор не ответил. Похоже, ему было не до шуток. Вокруг него один за другим собрались, почуяв неладное, все островитяне.
- Да что случилось-то?
- Война, мужики, - тоскливо проговорил Федор.
Галка неуверенно засмеялась.
- Ты что, рехнулся? Какая война? С кем?
- С Пехе-нуи [по-видимому, название острова].
- А это где такое?
- Там… - Он слабо махнул рукой в непонятном направлении. - Съели кого-то не того… И лодки носом причаливают, а надо кормой…
- Да он бредит! - сказала Галка. - Кто кого съел?
- Какая тебе разница! - вспылил Федор. - Главное, что не нас… пока…
- Погоди-погоди, - вмешался Лева. - Я что-то тоже не пойму. А мы здесь при чем?
- А мы - союзники Таароа, - меланхолично пояснил Федор и, подумав, добавил: - Выступаем завтра ночью.
- Да вы что там с Таароа, авы [ава - напиток с наркотическими свойствами (полинезийск.)] опились? - накинулась на него Галка. - Он чем вообще думает, Таароа ваш? Союзников нашел! Армия из четырех мужиков!
- Не в этом дело. - Федор судорожно вздохнул. - Просто мы обязаны присоединиться. Так положено, понимаешь? И усыновил он меня…
- А если откажемся?
- Если откажемся… - Горестно мигая, Федор обвел глазами напряженные лица островитян. - А если откажемся, то, значит, никакие мы не союзники. Тепарахи [смертельный удар в затылок (полинезийск., ритуальн.)] по затылку, если откажемся…
Напуганные загадочным "тепарахи", островитяне притихли.
- Валентин! - исступленно проговорила Наталья. - Я тебе никогда этого не прощу! Ведь говорила же, говорила мне мама: хлебнешь ты с ним…
- Паникеры! - опомнившись, сказала Галка. - Ничего пока не известно. Может, он вас хочет использовать при штабе… или что там у него?
- В общем, так… - с трудом выговорил Федор. - По замыслу Таароа, это будет ночной десант. Пойдем, как он выразился, "на тихих веслах". А нас четверых из уважения поставят в первую цепь на самом почетном месте.
Слово "почетном" в пояснении не нуждалось - Федор произнес его с заметным содроганием.
- Да нет, это просто смешно! - взорвалась Галка. - Ну ладно, Толика я еще могу представить с копьем, но вам-то куда?! Интеллигенты несчастные! Вам же первый туземец кишки выпустит!..
Она замолчала.
- Ребята, - воспользовался паузой Валентин. - Как-то странно все получается. Вспомните: они ведь к нам хорошо отнеслись… А теперь нас просят о помощи. На них напали… В конце концов, мужчины мы или нет?
Никто не перебил Валентина - слишком уж были ошарашены островитяне его речью.
- И потом, я думаю, всем на войну идти не надо. У них же, наверное, тоже кто-то остается по хозяйству… Но представителя-то для этого дела мы выделить можем! Ну хорошо, давайте я пойду в десант…
Он увидел глаза жены и умолк.
- Сядь! - проскрежетала Наталья, и Валентин опустился на циновку рядом с Федором Сидоровым.
13
Примерно через час вернулся Толик, довольный уловом и "Гонораром". Кое-как утихомирив женщин, он коротко допросил Федора и, уяснив суть дела, присел на резную корму каноэ.
Вождь мыслил.
Племя смотрело на него с надеждой.
- Так, - подвел он итог раздумьям. - Воевать мы, конечно, не можем.
- Угрю понятно, - пробормотал Лева.
- Ты это Таароа объясни, - развил его мысль Федор.
- А ты почему не объяснил?
- Мужики, бесполезно! - в отчаянии вскричал Федор. - Это скала! Коралловый риф! Пуа Ту Тахи Море Ареа! Я просто разбился об него. Я ему битый час вкручивал, что от войн одни убытки. Про экономику плел, хотя сам в ней ни черта не разбираюсь…
- Интересно, - сказал Толик. - А что ты ему еще плел?
- Все плел, - устало признался Федор. - Я ему даже доказал, что война безнравственна…
- Ну?
- Ну и без толку! Да, говорит, нехорошо, конечно, но богам было видней, когда они все так устраивали.
Толик рывком перенес ноги в каноэ, встал и принялся выбрасывать рыбу на берег.
- Может, не надо, а? - робко сказала Галка. - На ночь глядя…
- Ну ни на кого ни в чем нельзя положиться! - в сердцах бросил Толик. - Корму спихните.
Корму спихнули, и он погреб к выходу из бухты.
И все опротивело Федору Сидорову. Он ушел в хижину, лег там на циновку и отвернулся лицом к стене. Самоуверенность Толика объяснялась тем, что он еще не беседовал с Таароа. Ничего. Побеседует. Все было бессмысленно и черно.
Федор представил, как молодой статный туземец умело наносит ему удар копьем в живот, и почувствовал себя плохо. Тогда он попытался представить, что удар копьем в живот туземцу наносит он сам, и почувствовал себя еще хуже.
Прошло уже довольно много времени, а Федор все лежал, горестно уставясь на золотистое плетение циновки.
Затем он услышал снаружи легкие стремительные шаги, оборвавшиеся неподалеку от хижины.
- Это что такое? - раздался прерывистый голос Натальи. - Ты что это сделал? А ну дай сюда!
Неразборчиво забубнил Валентин. Странно. Когда это он подошел? И почему так тихо? Крался, что ли?
- Сломай это немедленно! - взвизгнула Наталья. - Ты же видишь, у меня сил не хватает это сломать!
Послышался треск дерева, и вскоре Наталья проволокла Валентина мимо стенки, за которой лежал Федор. Циновки всколыхнулись.
- Я тебе покажу копье! - вне себя приговаривала Наталья. - Я тебе покажу войну!
Федор выглянул из хижины. У порога валялся сломанный пополам дрын со следами грубой обработки каким-то тупым орудием. Судя по прикрученному кокосовой веревкой наконечнику из заостренного штыря, дрын действительно должен был изображать копье.
14
Наступила ночь, а Толика все не было. В деревне жгли костры и сходили с ума от беспокойства. Галка уже грозилась подпалить для ориентира пальмовую рощу, когда в бухте, наполненной подвижными лунными бликами, возник черный силуэт каноэ.
Вождя встретили у самой воды с факелами. Их неровный красноватый свет сделал бородатое лицо Толика первобытно свирепым.
- Все! - жестко сказал он.
- Я же говорил… - вырвалось у Федора.
- Дурак ты, - тоном ниже заметил Толик. - Объявляй демобилизацию. Хорош, повоевали.
- Не воюем? - ахнула Галка.
- Не воюем, - подтвердил Толик и был немедленно атакован племенем. Измятый, исцелованный, оглушенный, он с трудом отбился и потребовал ужин.
Мужчины остались на берегу одни.
- Толик, ты, конечно, гений… - запинаясь, начал Федор. - Черт возьми! Так мы не воюем?
- Нет.
- Мужики, это феноменально! - Бороденка Федора прянула вверх, а плечи подпрыгнули до ушей. - Слушай, поделись, чем ты его прикончил! Я же выложил ему все мыслимые доводы! Что война - аморальна! Что война - невыгодна! Что война - не занятие для умного человека!.. Черт возьми, что ты ему сказал?
- Я сказал ему, что война для нас - табу.
15
Когда уже все спали, кто-то взял Валентина за пятку и осторожно потряс. Это был Толик.
- Вставай, пошли…
Валентин, не спрашивая, зачем, нашарил руру и крадучись, чтобы - упаси боже! - не разбудить Наталью, выбрался из хижины.
Они отошли подальше от деревни, к лежащему на боку "Пенелопу". В роще кто-то скрежетал и мяукал - видимо, те самые тупапау, из-за которых сбежало прежнее население острова.
- Мне сказали, ты тут на войну собрался? Копье сделал…
Валентин вздохнул.
- Из-за Натальи?
Валентин расстроенно махнул рукой.
Они помолчали, глядя на высокие кривые пальмы в лунном свете.
- Слушай, - решительно повернулся к другу Толик, - хочешь, я вас разведу?
- Как? - Валентин даже рассмеялся от неожиданности, чем смертельно обидел Толика.
- А вот так! - взвился тот. - Вождь я или не вождь?
- Вождь, конечно… - поспешил успокоить его Валентин, все еще борясь с нервным смехом.
- Р-разведу к чертовой матери! - упрямо повторил Толик. - Нашли, понимаешь, куклу для церемоний! Я войну предотвратил! Почему я не могу унять одну-единственную бабу, если от нее никому житья нет? Тупапау вахина!.. [Злой дух, а не женщина (искаж. полинезийск.)]
- Да, но разводить…
- И разводить тоже! - Толик был не на шутку взбешен. - Все могу! Разводить, сводить, убивать, воскрешать!.. Если вождь до чего-нибудь головой дотронется - все! Табу. Мне это Таароа сказал!
- Все-таки как-то… незаконно, - с сомнением заметил Валентин.
- Закон - это я! Таура Ракау Ха'а Мана-а!
Это чудовищное заявление произвело странное воздействие на Валентина. Жилистый бородатый Толик выглядел в лунном свете так внушительно, что ему верилось.
- Да-а… - как-то по-детски обиженно протянул Валентин. Это здесь… А там?
- Где "там"? - оборвал его Толик. - Нет никакого "там"!
- Ну, там… Когда вернемся.
Таура Ракау почувствовал слабость в ногах. Пальмы качнулись и выпрямились. Он нашарил рукой борт "Пенелопа" и сел.
- Как вернемся? - проговорил он. - А разве мы… Ты… Ты, наверное, не то хотел сказать… Ты хотел сказать, что это возможно теоретически?.. Теоретически, да?
- Нет, - удрученно признался Валентин. - Теоретически это как раз невозможно. Пока невозможно.
Толик сморщился от мыслительного напряжения.
- А как же тогда… - жалобно начал он и замолчал. Затем вскочил и с треском ухватил Валентина за руру на груди.
- Ты что ж, гад, делаешь? - прохрипел он. - Ты чем шутишь?
- Да не шучу я!.. - делая слабые попытки освободиться, оправдывался Валентин. - Правда, невозможно.
- Ничего не понимаю… - Толик отпустил его. - Ну ты же сам только что сказал, что мы вернемся!
- А куда я денусь! - с тоской проговорил Валентин. - Она ж с меня с живого не слезет!..
Тихо, как сомнамбула, подошел Федор Сидоров с закрытыми глазами - духота доняла. Не просыпаясь, он проволок мимо них циновку и рухнул на нее по ту сторону "Пенелопа". Затем над бортом появилась его сонная физиономия.
- А вы чего не спите, мужики? - спросил усыновленный авангардист, по-прежнему не открывая глаз.
- Да вот тут Валька нас домой отправлять собирается…
- А-а… - Физиономия качнулась и исчезла, но тут же вынырнула снова, на этот раз с широко открытыми глазами.
- Что?!
- Вот только теорию относительности опровергнет - и отправит, - сердито пояснил Толик.
С невыразимым упреком Федор посмотрел сначала на него, потом на Валентина.
- Мужики, не пейте кровь! - с горечью попросил он.
16
Прошла неделя.
17
Толик сбросил связки бананов перед хижиной и вдруг к удивлению своему заметил Валентина. Днем? Посреди поселка? В опасной близости от Тупапау? Странно…
Голый до пояса конкурент колдуна сидел на корточках перед божественной медной проволокой и, упершись ладонями в колени, пристально рассматривал один из ее тусклых витков.
- Молишься, что ли? - хмуро поинтересовался Толик, подойдя.
Валентин вздрогнул.
- А, это ты… - Он снова вперил взгляд в проволоку. - Слушай, подскажи, а? Вот этот виток нужно вывихнуть на сто восемьдесят два градуса, оставив все остальное без изменений. Такое технически возможно? Я имею в виду: в наших условиях…
Таура Ракау остолбенел.
- А ну пошел отсюда! - грозно приказал он вполголоса. - И чтобы больше к проволоке близко не подходил!
Валентин вытаращил глаза.
- Какой виток? Куда вывихнуть? Ты что, не видишь? - В гневе Таура Ракау щелкнул по одной из желтеньких священных тряпочек. - Табу! К ней даже прикасаться нельзя!
Валентин моргал.
- Толик, - растерянно сказал он, - но… я нашел решение, Толик!
Таура Ракау покосился сердито, но лицо Валентина сияло такой радостью, что вождь, поколебавшись, сменил гнев на милость. В конце концов, почему бы и нет? Почему в самом деле не допустить, что, изрисовав очередной гектар влажного песка, Валентин выразил наконец в формулах постигшую их драму?
- Опроверг, что ли? - спросил Таура Ракау ворчливо, хотя и вполне дружелюбно.
- Да как тебе сказать… - замялся Валентин. - В общем… интересующее нас явление вполне укладывается в рамки…
- Ага, - сказал Толик. - Понятно. Ну, а проволоку зачем гнуть собирался?
- А проволока, Толик, - в восторге отвечал ему Валентин, - это почти готовая установка! У нас есть шанс вернуться, Толик!
Вне всякого сомнения, Валентин говорил искренне. Другой вопрос: был ли он вменяем? Если вдуматься, Тупапау кого хочешь с ума сведет…
- Валька, - проникновенно сказал вождь, присаживаясь рядом на корточки. - Кому ты голову морочишь? Какая еще к черту установка? Ну не станешь ты для Натальи хорошим - хоть пополам разорвись! Ты думаешь, она ничего не понимает? Все она прекрасно понимает. И что не виноват ты ни в чем, и что не выбраться нам отсюда… Просто ей повод нужен, чтобы пса на тебя спускать. Ну зачем ты все это затеял, Валька?..
Валентин смотрел на него, приоткрыв рот.
- Ты… не хочешь домой? - потрясенно вымолвил он, и тут его наконец осенило: - Слушай… Так тебе, наверное, понравилось быть вождем? А я, значит…
Толик вскочил, и минуты две речь его была совершенно нецензурной. Валентин оторопело смотрел на него снизу вверх.
- Ты мне скажи такое еще раз! - выходил из себя уязвленный Толик. - Вождь! Хвост собачий, а не вождь! Хуже снабженца!..
- Тогда почему же ты?..
"Разгоню! - державно подумал Таура Ракау. - Вальку - к общественно полезному труду, а Тупапау - на атолл! Поживет одна с недельку - вернется шелковая!"
- Ты кому голову морочишь? - повторил он, недобро щурясь. - Ну, допустим, выгнул ты проволоку. На сто восемьдесят два градуса. И что будет?
- Да-да, - озабоченно сказал Валентин. - Самое главное… Здесь грозы бывают?
Таура Ракау сбился с мысли. Грозы? Таароа что-то говорил о сезоне дождей… А при чем тут грозы?
- Громоотвод? - спросил он с запинкой.
- Изящно, правда? - просиял конкурент колдуна. - Молния нас сюда забросила, она же нас и обратно отправит. По всем расчетам должна сложиться аналогичная ситуация…
Замысел Валентина предстал перед Толиком во всей его преступной наготе. Нагнать страху. На всех. И в первую очередь - на Тупапау. Да в самом деле: кто же это в здравом уме согласится второй раз лезть под молнию!.. Понятно… Он думает, Наталья испугается и притихнет… Ой, притихнет ли?
Тут Толик заметил, что Валентин умолк и как-то странно на него смотрит.
- Ну? Что там еще у тебя?
- Толик, - сказал Валентин, - можно, я останусь здесь?
- Где здесь?
- Ты не сомневайся, - преувеличенно бодро заверил Валентин. - Вы прибудете куда надо. В целости и сохранности.
Таура Ракау Ха'а Мана-а остолбенел вторично.
- Стоп! - рявкнул он. - Ты хочешь нас отправить, а сам остаться?
- Но если мне здесь нравится! - неумело попытался скапризничать Валентин. - Климат хороший, море… и вообще… Люди приветливые…
Может, он в самом деле, - того?.. А как проверишь? Все сведения Толика по психиатрии, как правило, начинались словами: "Приходит комиссия в сумасшедший дом…"
- Валька! Слушай сюда. Раз уж вы меня выбрали, то я за вас, за обормотов, отвечаю. Или мы все возвращаемся, или мы все остаемся. Понял?
Всю фразу Толик произнес очень тихо, а последнее слово проорал так, что Валентин отшатнулся.
"А чего это я ору? - с неудовольствием подумал Толик. - Будто и впрямь поверил…"
- Валька! - почти что жалобно сказал он. - Ну объяснил бы, что ли, я не знаю…
- Конечно-конечно, - заторопился Валентин. - Видишь ли, минус в подкоренном выражении…
- Стоп! - решительно прервал его Толик. - Будем считать, что я уже все понял. Давай говори, что куда гнуть…
18
- Нет! Ни за что! - вскрикнула Наталья. - Вы меня не заставите!
Бесспорно, медная проволока с вывихнутым на сто восемьдесят два градуса витком, установленная на заякоренном плотике, напоминала авангардистскую скульптуру из вторсырья и доверия не внушала ни малейшего. Другое дело, что над ней возились вот уже около недели, а Наталья вела себя так, словно видит ее впервые.
- Вы меня не заставите! - выкрикнула эта удивительная женщина в лицо растерявшемуся Леве, как будто тот силком собирался тащить ее в каноэ.
Мглистая туча уже наваливалась на остров. Гроза не торопилась, у нее все было впереди. Как-то профессионально, одним порывом, она растрепала пальмы и сделала паузу.
- Фанатик! Самоубийца! - летело с берега в адрес Валентина. - Ради своих формул ты готов жертвовать даже мной!
Возможно, этот скандал под занавес был продуман заранее, хотя не исключено, что вдохновение снизошло на Наталью в последний миг. Но так или иначе, а с этим пора было кончать. Толик встал, покачнув дюральку.
- Дура! - гаркнул он изо всех сил.
Наталья удивилась и замолчала. С одной стороны, ослышаться она не могла. С другой стороны, еще ни один мужчина на такое не осмеливался. Оставалось предположить, что вождь приказал ей что-то по-полинезийски. А что? "Рура", "таро", "дура"… Очень даже похоже.
- Никто тебя не заставляет, - сказал Толик. - Не хочешь - не надо. Лева, отчаливай.
Чувствуя себя крайне неловко, Лева оттолкнулся веслом от берега, и узкий "Гонорар" заскользил по сумрачной предгрозовой воде, неохотно теряя скорость, пока не клюнул носом в борт яхты.
В полном молчании все смотрели на оставшуюся на берегу Наталью.
- Это подло! - хрипло выговорила она, и губы ее дрогнули.
Толик хладнокровно пожал плечами.
- Валентин! - взвыла Наталья. - Неужели ты допустишь?..
- Сидеть! - тихо и грозно сказал Толик дернувшемуся Валентину.
А пустой "Гонорар" уже скользил в обратном направлении. Его оттолкнул Лева - просто так, без всякой задней мысли, но Наталья почему-то восприняла этот поступок как пощечину.
- Мне не нужны ваши подачки! - И порожнее каноэ снова устремилось к яхте. Лева поймал его за нос и вопросительно поглядел на Толика.
- А не нужны - так не нужны, - все так же невозмутимо проговорил вождь. - Счастливо оставаться.
Но тут потемнело, заворчало, пальмы на склонах зашевелились, как бы приседая, и Наталья поняла, что шутки кончились.
- Это подло! - беспомощно повторила она.
- Лева… - сжалился Толик, и Лева опять послал каноэ к берегу.
На этот раз Наталья не ломалась. Неумело орудуя веслом, она погребла к латаному борту "Пенелопа", и в этот миг вода в бухте шумно вскипела от первого удара тропического ливня.
Толик мельком глянул на Валентина и поразился, прочтя в его глазах огромное облегчение.
"Все-таки, наверное, Валька очень хороший человек, - подумал Толик. - Я бы на его месте расстроился".
19
На втором часу ожидания Федор Сидоров прокричал с борта "Пенелопа", что если хоть еще одна капля упадет на его полотна, он немедля высаживается на берег. Но в этот момент брезентовый тент захлопал так громко, что Федора на дюральке не поняли.
- Сиди уж, - буркнул Лева. - Вплавь, что ли, будешь высаживаться?
Гроза бесчинствовала и мародерствовала. В роще трещали, отламываясь, пальмовые ветви. Объякоренный по корме и по носу "Пенелоп" то и дело норовил лечь бортом на истоптанную ветром воду. Вдобавок он был перегружен и протекал немилосердно.
Страха или какого-нибудь там особенного замирания давно уже ни в ком не было. Была досада. На Валентина, на Толика, на самих себя. "Господи! - отчетливо читалось на лицах. - Сколько еще будет продолжаться гроза? Когда же, наконец этот идиотизм кончится?"
Не защищенный от ливня "Гонорар" наполнился водой и, притонув, плавал поблизости. Толик хмуро наблюдал за ним из дюральки.
- Зря мы его так бросили, - заметил он наконец. - И берег за собой не убрали. Черт его знает, что теперь Таароа о нас подумает, - пришли, намусорили…
Пожалуй, если не считать Валентина, вождь был единственным, кто еще делал вид, что верит в успех предприятия.
- Ну, каноэ-то мы так или иначе прихватим, - сказал Валентин. - Оно в радиусе действия установки.
Толик мысленно очертил полукруг, взяв плотик с проволокой за центр, а "Гонорар" - за дальнюю точку радиуса, и получилось, что они прихватят не только каноэ, но и часть берега.
В роще что-то оглушительно выстрелило. Гроза, окончательно распоясавшись, выломила целую пальму.
- Вот-вот! - прокричал Толик, приподнимаясь. - Не хватало нам еще, чтобы громоотвод разнесло!
Последовал хлесткий и точный удар мокрого ветра, и вождь, потеряв равновесие, сел. На "Пенелопе" взвизгнули.
- Валька, - позвал Толик.
- Да.
- А ты заметил, в прошлый раз, ну, когда нас сюда забросило, молния-то была без грома…
- Гром был, - сказал Валентин.
- Как же был? Я не слышал, Лева не слышал…
- А мы и не могли его слышать. Гром остался там, на реке. Мы как раз попали в промежуток между светом и звуком…
За последнюю неделю вождь задал Валентину массу подобных вопросов - пытался поймать на противоречии. Но конкурент колдуна ни разу не сбился, все у него объяснялось, на все у него был ответ, и эта гладкость беспокоила Толика сильнее всего.
- Валька.
- Да.
- Слушай, а мы там, на той стороне, в берег не врежемся?
- Нет, Толик, исключено. Я же объяснял: грубо говоря, произойдет обмен масс…
- А если по времени промахнемся? Выскочим, да не туда…
- Ну, знаешь! - с достоинством сказал Валентин. - Если такое случится, можешь считать меня круглым идиотом!
Толика посетила хмурая мысль, что если такое случится, то идиотом, скорее всего, считать будет некого, да и некому.
Ну, допустим, что Валентинова самоделка не расплавится, не взорвется, а именно сработает. Что тогда? В берег они, допустим, тоже не врежутся. А уровень океана? В прошлый раз он был ниже уровня реки метра на полтора. Не оказаться бы под водой… Хотя в это время плотина обычно приостанавливает сброс воды, река мелеет. А прилив? Ах, черт, надо же еще учесть прилив!.. И в который раз Толик пришел в ужас от огромного количества мелочей, каждая из которых грозила обернуться катастрофой.
Многое не нравилось Толику. Вчера он собственноручно свалил четыре пальмы, и та, крайняя, на которой был установлен штырь громоотвода, стала самой высокой в роще. Но что толку, если еще ни одна молния не ударила в эту часть острова! Вот если бы вынести штырь на вершину горы… А где взять металл?
А еще не нравилось Толику, что он давно уже не слышит голоса Тупапау. Наталья молчала второй час. Молчала и накапливала отрицательные эмоции. Как лейденская банка. Бедный Валька. Что его ждет после грозы!
"Ну нет! - свирепея, подумал Таура Ракау. - Пусть только попробует!"
- Мужики, это хороший пейзаж, - доносилось из-под тента яхты. - Это сильный пейзаж. Кроме шуток, он сделан по большому счету…
Толик прислушался. Да, стало заметно тише. Дождь почти перестал, а ветер как бы колебался: хлестнуть напоследок этих ненормальных в лодках или же все-таки не стоит? Гроза явно шла на убыль.
Валентин пригорюнился. Он лучше кого бы то ни было понимал, что означает молчание Тупапау и чем оно кончится.
- Эй, на "Пенелопе"! - громко позвал Толик. - Ну что? Я думаю, все на сегодня?
И словно в подтверждение его слов тучи на юго-западе разомкнулись и солнце осветило остров - мокрый, сверкающий и удивительно красивый.
- Ну и кто мне теперь ответит, - немедленно раздался зловещий голос, - ради чего мы здесь мокли?
"Началось!" - подумал Толик.
- Наташка, имей совесть! - крикнул он. - В конце концов это все из-за тебя было затеяно. По твоему же требованию!
Это ее не смутило.
- Насколько я помню, - великолепно парировала она, - устраивать мне воспаление легких я не требовала.
- Ну, что делать, - хладнокровно отозвался Толик. - Первый блин, сама понимаешь…
- Иными словами, - страшным прокурорским голосом произнесла Наталья, - предполагается, что будет еще и второй?
На "Пенелопе" взвыли от возмущения. Первого блина было всем более чем достаточно.
Толик, не реагируя на обидные замечания в свой адрес, стал выбирать носовой якорь. Якоря были полинезийские - каменные, на кокосовых веревках. Тросы, как и щегольские поручни яхты, пошли на протянутый до первой пальмы громоотвод.
Невозмутимость вождя произвела должное впечатление. На "Пенелопе" поворчали немного и тоже принялись выбирать якоря и снимать тент. Не унималась одна Наталья.
- Валентин! - мрачно декламировала она, держась за мачту и поджимая то одну, то другую мокрую ногу. - Запомни: я тебе этого никогда не прощу! Так и знай! Ни-ког-да!
Толик швырнул свернутый брезент на дно дюральки и в бешенстве шагнул на корму.
"Ох, и выскажу я ей сейчас!" - сладострастно подумал он, но высказать ничего не успел, потому что в следующий миг вода вокруг словно взорвалась. Все стало ослепительно-белым, потом - негативно-черным. Корма дюральки и яхта ощетинились лучистым игольчатым сиянием.
"Ну, твое счастье!" - успел еще подумать Толик.
Дальше мыслей не было. Дальше был страх.
20
Никто не заметил, когда подкралась эта запоздалая и, видимо, последняя молния, - все следили за развитием конфликта.
Дюралька вырвалась из беззвучного мира черных, обведенных ореолами предметов и, получив крепкий толчок в дно, подпрыгнула, как пробковый поплавок. Толик удачно повалился на брезент. Но, еще падая, он успел сообразить главное: "Жив!.. Живы!"
Толик и Валентин вскочили, и кто-то напротив, как в зеркале, повторил их движение. Там покачивалась легкая лодка с мощным подвесным мотором, а в ней, чуть присев, смотрели на них во все глаза двое серых от загара молодых людей, одетых странно и одинаково: просторные трусы до колен и вязаные шапочки с помпонами. Оба несомненно были потрясены появлением несуразного судна, судя по всему, выскочившего прямо из-под воды.
- Кол! Скурмы! [Скурмы - рыбоохрана (браконьерск.); Кол - по-видимому, имя собственное] - ахнул кто-то из них, и молодые люди осмысленно метнулись в разные стороны: один уже рвал тросик стартера, другой перепиливал ножом капроновый шнур уходящей в воду снасти.
Лодка взревела, встала на корму и с неправдоподобной скоростью покрыла в несколько секунд расстояние, на которое "Пуа Ту Тахи Море Ареа" при попутном ветре потратил бы не менее получаса.
- Стой! - опомнившись, закричал Толик. - Мы не рыбнадзор! У нас авария!
Лодка вильнула и скрылась в какой-то протоке.
- Могли ведь на буксир взять! - крикнул он, поворачиваясь к Валентину. - Или бензина отлить!..
Тут он вспомнил, что мотора у него нет, что за два месяца мотор целиком разошелся на мелкие хозяйские нужды, вспомнил и захохотал. Потом кинулся к Валентину, свалил его на брезент и начал колошматить от избытка чувств.
- Валька! - ликующе ревел вождь. - Умница! Лопух! Вернулись, Валька!..
Потом снова вскочил.
- А где "Пенелоп"? Где яхта? Опять потеряли?.. Ах, вон он где, черт латаный! Вон он, глянь, возле косы…
Толик бросался от одного борта к другому - никак не мог наглядеться. Вдоль обрывистого берега зеленели пыльные тополя. Мелкая зыбь шевелила клок мыльной пены, сброшенный, видать, в реку химзаводом. А над металлургическим комбинатом вдали вставало отвратительное рыжее облако. Да, это был их мир.
Валентин все еще сидел на брезенте, бледный и растерянный.
- Этого не может быть, - слабо проговорил он.
- Может! - изо всех сил рявкнул счастливый Толик. - Может, Валька!
- Не может быть… - запинаясь, повторил Валентин. - Тростинкой! На песке! А потом взял кусок обыкновенной проволоки…
Он ужаснулся и умолк.
- Что же это выходит… я - гений? - выговорил он, покрываясь холодным потом. - Толик!!!
Толик не слушал.
- Мы дома! - орал Толик. - Эй, на "Пенелопе"! Дома!..
"Пенелоп" шел к ним под парусом. Судя по счастливой физиономии Федора Сидорова, картины не пострадали, и мировая известность была ему таким образом обеспечена.
Справедливости ради следует заметить, что мировую известность, которой Федор в итоге достиг, принесли ему вовсе не полотна, а небольшая книга мемуарного характера "Как это было", хотя читатель, наверное, не раз уже имел возможность убедиться, что было-то оно было, да не совсем так.
На носу яхты стояла Наталья и всем своим видом извещала заранее, что ничего из случившегося она прощать не намерена. Ее большие прекрасные глаза напоминали лазерную установку в действии.
И вот тут произошло самое невероятное во всей этой истории. Валентин, на которого столь неожиданно свалилось сознание собственной гениальности, вскинул голову и ответил супруге твердым, исполненным достоинства взглядом.
Наталья удивилась и приподняла бровь, что должно было бросить Валентина в трепет. Вместо этого Валентин нахмурился, отчего взгляд его стал несколько угрожающим.
Определенно, в мире творилось что-то неслыханное. Наталья нацепила очки и уставилась на мужа выпуклыми радужными зыркалами тупапау.
Полинезийцы бы, конечно, бросились врассыпную, но гениальный Валентин только усмехнулся, и Наталья растерялась окончательно.
Впрочем, дальнейшая судьба этой удивительной четы интересовать нас не должна. Открытие было сделано, и как бы теперь они там ни переглядывались - на дальнейший ход истории человечества это уже повлиять не могло.
1
Мглистая туча наваливалась на Волгу с запада, и намерения у нее, судя по всему, были самые серьезные. Дюралевый катерок сбросил скорость и зарылся носом в нарзанно зашипевшую волну.
- Толик, - жалобно позвал толстячок, что сидел справа. - По-моему, она что-то против нас имеет…
Хмурый Толик оценил исподлобья тучу и, побарабанив пальцами по рогатому штурвальчику, обернулся - посмотреть, далеко ли яхта.
Второе судно прогулочной флотилии выглядело куда эффектнее: сияюще-белый корпус, хромированные поручни, самодовольно выпяченные паруса. За кормой яхты бодро стучал подвесной мотор, но в скорости с дюралькой она, конечно, тягаться не могла.
- Это все из-за меня, ребята… - послышался виноватый голос с заднего сиденья. Там в окружении термосов, спиннингов и рюкзаков горбился крупный молодой человек с глазами великомученика. Правой рукой он придерживал моток толстенной - с палец - медной проволоки, венчающей собой всю эту груду добра.
- Толик, ты слышал? - сказал толстячок. - Раскололся Валентин! Оказывается, туча тоже из-за него.
- Не надо, Лева, - с болью в голосе попросил тот, кого звали Валентином. - Не опоздай мы с Натой на пристань…
- "Мы с Натой"… - сказал толстячок, возводя глаза к мглистому небу. - Ты когда кончишь выгораживать свою Наталью, непротивленец? Ясно же, как божий день, что она два часа макияж наводила!
Но тут в глазах Валентина возникло выражение такого ужаса, что Лева, поглядев на него, осекся. Оба обернулись.
Белоснежный нос яхты украшала грациозная фигура в бикини. Она так вписывалась в стройный облик судна, что казалось, ее специально выточили и установили там для вящей эстетики.
Это была Наталья - жена Валентина.
Впереди полыхнуло. Извилистая молния, расщепившись натрое, отвесно оборвалась за темный прибрежный лесок.
- Ого… - упавшим голосом протянул Лева. - Дамы нам этого не простят.
На заднем сиденье что-то брякнуло.
- Ты мне там чужую проволоку не утопи, - не оборачиваясь, предупредил Толик. - Нырять заставлю…
А на яхте молнии вроде бы и вообще не заметили. Значит, по-прежнему парили в эмпиреях. Наталья наверняка из бикини вылезала, чтобы произвести достойное впечатление на Федора Сидорова, а Федор Сидоров, член Союза художников, авангардист и владелец яхты, блаженно жмурился, покачиваясь у резного штурвала размером с тележное колесо. Время от времени, чувствуя, что Наталья выдыхается, он открывал рот и переключал ее на новую тему, упомянув Босха или, скажем, Кранаха.
На секунду глаза Натальи стекленели, затем она мелодично взвывала: "О-о-о, Босх!" или "О-о-о, Кранах!"
Причем это "о-о-о" звучало у нее почти как "у-у-у" ("У-у-у, Босх!", "У-у-у, Кранах!").
И начинала распинаться относительно Босха или Кранаха.
Можно себе представить, как на это реагировала Галка. Скорее всего, слушала, откровенно изумляясь своему терпению, и лишь когда становилось совсем уже невмоготу, отпускала с невинным видом провокационные реплики, от которых Наталья запиналась, а Федор жмурился еще блаженнее…
На дюральке же тем временем вызревала паника.
- Что ж мы торчим на фарватере! - причитал Лева. - Толик, давай к берегу, в конце-то концов…
- Лезь за брезентом, - распорядился Толик. - Сейчас здесь будет мокро. Ну куда ты полез? Он у меня в люке.
- В люке? - возмутился Лева. - Додумался! Нарочно, чтобы меня сгонять?
Он взобрался на сиденье и неловко перенес ногу через ветровое стекло. При этом взгляд его упал на яхту.
- Эй, на "Пенелопе"! - завопил Лева. - Паруса уберите! На борт положит!
Он выбрался на нос дюральки и по-лягушачьи присел над люком.
Тут-то их и накрыла гроза. Дождь ударил крупный, отборный. Брезент изворачивался, цеплялся за все, что мог, и норовил уползти обратно, в треугольную дыру. Лева высказывался. Сзади сквозь ливень маячил смутный силуэт яхты с убранными парусами. Валентин на заднем сиденье старался не утопить чужую проволоку и прикидывал, что с ним сделает промокшая жена на берегу за эту Бог весть откуда приползшую тучу.
Но когда ни на ком сухой нитки не осталось, выяснилось вдруг, что гроза не такая уж страшная штука.
- Ну что, мокрая команда? - весело заорал Толик. - Терять нечего? Тогда отдыхаем дальше!..
Совпадение, конечно, но все-таки странно, что молния ударила в аккурат после этих самых слов.
2
Все стало ослепительно-белым, потом - негативно-черным. Волосы на голове Толика, треща, поднялись дыбом (не от страха - испугаться он не успел). Предметы, люди, сама лодка - все обросло игольчато-лучистым ореолом. Прямо перед Толиком жутко чернело перекошенное лицо Левы в слепящем нимбе.
Это длилось доли секунды. А потом мир словно очнулся - зашумел, пришел в движение. Лодка тяжело ухнула вниз с полутораметровой высоты, оглушительно хлопнув по воде плоским днищем, затем угрожающе накренилась, встав при этом на корму, и какое-то время казалось, что она неминуемо перевернется. Лева кувыркнулся через ветровое стекло и, ободрав плечо о худую наждачную щеку Толика, шлепнулся за борт.
Этот незначительный толчок, видимо, и решил исход дела - дюралька выровнялась. Толик, опомнившись, ухватил за хвост убегающую за борт брезентовую змею и рванул на себя. На помощь ему пришел Валентин. Вдвоем они втащили в лодку полузахлебнувшегося Леву и принялись разжимать ему пальцы. Вскоре он затряс головой, закашлялся и сам отпустил брезент.
- Все целы? - крикнул Толик. - У кого что сломано, выбито? А ну подвигайтесь, подвигайтесь, проверьте!
- Вот… плечо обо что-то оцарапал, - неуверенно пожаловался Лева.
- И все? - не поверил Толик.
Он перевел глаза на Валентина. Тот смущенно пожимал плечами - должно быть, не пострадал вообще.
И тогда Толик начал хохотать.
- Плечо… - стонал он. - Чуть не сожгло, на фиг, а он говорит: плечо…
Мокрый Лева ошарашенно смотрел на него. Потом тоже захихикал, нервно облизывая с губ горько-соленую воду. Через минуту со смеху покатывались все трое, да так, что лодка раскачивалась.
Но это им только казалось - дюралька танцевала совсем по другой причине. Истина открылась в тот момент, когда друзья перевели наконец дыхание.
Большая пологая волна выносила суденышко все выше и выше, пока оно не очутилось на вершине водяного холма, откуда во все стороны очень хорошо просматривался сверкающий под тропическим солнцем океан. Приблизительно в километре от лодки зеленел и топорщился пальмами гористый остров. Ничего другого, напоминающего сушу, высмотреть не удалось.
Дюралька плавно соскользнула с волны. Теперь она находилась как бы на дне водяной котловины. Остров исчез.
Трудно сказать, сколько еще раз поднималась и опускалась лодка, прежде чем к друзьям вернулся дар речи. Первым из шока вышел Толик.
- Так… - сипло проговорил он. - Попробуем завестись…
3
Да, это вам была не река! Дюралька штурмовала каждую волну, как гусеничный вездеход штурмует бархан. Сначала остров приближался медленно, словно бы нехотя, а потом вдруг сразу надвинулся, угрожающе зашумел прибоем.
Лодка удачно проскочила горловину бухточки, радостно взвыла и, задрав нос, понеслась по зеркальной воде к берегу. Толик поздно заглушил мотор, и дюралька на полкорпуса выехала на чистый скрипучий песок.
Роскошный подковообразный пляж был пугающе опрятен: ни обрывков бумаги, ни жестянок из-под консервов. У самой воды, где обычно торчат остроконечные замки из сырого песка, рассыпаны были редкие птичьи следы. Амфитеатром громоздились вечнозеленые заросли. С живописной скалы сыпался прозрачный водопадик.
- Ребята… - послышался потрясенный голос с заднего сиденья. - Но ведь это не укладывается в рамки общепринятой теории…
- Да помолчи ты хоть сейчас! - взвыл Лева. - Какая, к чертям, теория? Толик, скажи ему!..
Толик, вытянув шею, смотрел поверх ветрового стекла куда-то вдаль.
- Баньян [баньян (баниан) - тропический фикус огромных размеров], - тихо, но отчетливо произнес он.
- Где? - испугался Лева.
- Вон то дерево называется баньян, - зачарованно проговорил Толик. - Я про него читал.
Дерево было то еще. Стволов шесть, не меньше. То ли крохотная рощица срослась кронами, то ли каждая ветвь решила запустить в землю персональный корень.
- Где? Г-где?.. - Лева вдруг стал заикаться.
- Вон, правей водопада…
- Да нет! Где растет?
- В Полинезии, - глухо сказал Толик.
- В Поли… - Лева не договорил и начал понимающе кивать, глядя на баньян.
- Перестань, - сказал Толик.
Лева кивал.
- Может, воды ему? - испуганным шепотом спросил Валентин.
Толик нашарил под сиденьем вскрытую пачку "Опала", кое-как извлек из нее сигарету и не глядя ткнул фильтром сначала в глаз Леве, потом в подбородок. Лева машинально щелкнул зубами и чуть не отхватил Толику палец. Со второй попытки он прокусил сигарету насквозь.
Так же не глядя Толик сунул пачку Валентину, но тот отпрянул и замотал головой - месяц назад Наталья, прочитав статью о наркомании, настрого запретила ему курить.
Лева перестал кивать. Потом, напугав обоих, с шумом выплюнул откушенный фильтр.
- А чего, спрашивается, сидим? - вскинулся он вдруг.
Так и не дав никому прикурить, Толик сделал над собой усилие и вылез из дюральки. Постоял немного, затем поднял глаза на заросли и неловко сел на борт.
- Ребята… - снова подал голос Валентин.
- Знаю! - оборвал Толик. - Не укладывается. Слышали.
Он вскочил, выгнал из лодки Валентина и Леву, столкнул ее поглубже в воду, пристегнул карабин тросика и, отнеся якорь шага на три, прочно вогнал его лапами в песок. Спасался человек трудотерапией.
Сзади послышались не совсем понятные звуки. Толик обернулся и увидел, что Лева сидит на песке и бессмысленно посмеивается, указывая сломанной сигаретой то на бухту, то на баньян, то на водопадик.
- Послушайте… - смеялся Лева. - Этого не может быть…
Он встретился глазами с Толиком, поскучнел и умолк.
- Оч-чень мило… - бормотал между тем Валентин, очумело озираясь. - Позвольте, а где же?.. Я же сам видел, как…
Он кинулся к лодке и бережно вынес на песок чудом не оброненный за борт моток толстой медной проволоки. Собственно, мотком это уже не являлось. Теперь это напоминало исковерканную пружину от гигантского матраца, причем исковерканную вдохновенно.
И еще одно - раньше проволока была тусклой, с прозеленью, теперь же сверкала, как бляха на параде.
- Оч-чень мило… - озадаченно повторял Валентин, обходя ее кругом. - То есть в момент разряда моток принял такую вот форму…
Услышав слово "разряд", Толик встрепенулся.
- Валька! - умоляюще сказал он. - Ну ты же физик! Теоретик! Что же это, Валька, а?
Лицо у Валентина мгновенно сделалось несчастным, и он виновато развел руками.
- Давайте хоть костер разожжем! - от большого отчаяния выкрикнул Лева. Он все еще сидел на песке.
Толик немедленно повернулся к нему.
- Зачем?
- Может, корабль какой заметит…
Лицо Валентина выразило беспокойство.
- Лева, - с немыслимой в такой обстановке деликатностью начал он. - Боюсь, что тебе долго придется жечь костер…
- То есть?
- Видишь ли… Насколько я понимаю, перенос в пространстве должен сопровождаться переносом во времени… Боюсь, что мы в иной эпохе, Лева. И если это действительно Полинезия, то похоже, что европейцы здесь еще не появлялись…
Лева обезумел.
Он вскочил с песка. Он метался по пляжу и кричал, чтобы Валентин взял свои слова обратно. Потом, полагая, видимо, что одним криком не убедишь, попытался применить силу, и его пришлось дважды оттаскивать от большого и удивленного Валентина. Наконец Толику надоела неблагодарная роль миротворца, что немедленно выразилось в коротком тычке по Левиным ребрам.
- Кончай! - внятно произнес Толик.
Будучи в прошлом одноклассниками, инженер Лева, слесарь Толик и физик-теоретик Валентин знали друг друга до тонкостей. И если у Толика вот так на глазах менялось лицо, это означало, что робкого Валентина опять обижают и что в следующее мгновение маленький худой Толик пулей влетит в потасовку, как буль-терьер Снап из известного рассказа Сетона-Томпсона.
Лева мигом припомнил золотые школьные деньки и притих.
- Слушай, сейчас хлебнуть бы… - берясь за горло, обессиленно сказал он. - Достань, а?
- Водка на яхте, - напомнил Толик.
- Слушай… - выдохнул Лева. - А яхта где? Где "Пенелопа"?
Оба почему-то посмотрели на горловину бухты. Там ходили белые, как закипающее молоко, буруны.
- Эх, не послушал я Федора, дурак, - с сожалением молвил Лева. - Он же предлагал: идем на яхте… Нет, надо было мне влезть в твою жестянку! Был бы уже в городе… протокол бы составляли…
- Как дам сейчас в торец! - озлился Толик. - Без протокола.
- Ребята…
…И так неожиданно, так умиротворенно прозвучало это "ребята", что они с сумасшедшей надеждой повернулись к Валентину. Все-таки физик… теоретик…
Теоретик стоял возле сверкающей медной спирали и с живым интересом оглядывал пейзаж.
- Ребята, я все-таки с вашего позволения возьму одну "опалину"?..
И, получив в ответ обалделый кивок, направился к берегу, мурлыча что-то из классики.
- Что это с ним? - тихо спросил Лева.
Толик неопределенно повел плечом.
Валентин уже возвращался, с наслаждением попыхивая сигаретой.
- Ребята, а знаете, здесь неплохо, - сообщил он. - Вообще не понимаю, чем вы недовольны… Могли попасть в жерло вулкана, в открытый космос - куда угодно! А здесь, смотрите, солнце, море, пальмы…
Видно, никотин с отвычки крепко ударил ему в голову.
- Я, конечно, постараюсь разобраться в том, что произошло, - небрежно заверил он, - но вернуться мы, сами понимаете, уже не сможем. Ну и давайте исходить из того, что есть…
- Т-ты… ты оглянись вокруг! - Лева вновь обнаружил тенденцию к заиканию.
- Да отстань ты от него, - хмуро сказал Толик. - От Натальи человек избавился - неужели не понимаешь?
4
Завтрак протекал в сложном молчании - каждый молчал по-своему. Валентин улыбался каким-то приятным мыслям и вообще вел себя раскованно. Лева с остановившимся взглядом уничтожал кильку в томате. Толик что-то прикидывал и обмозговывал. Грохотали отдаленные буруны, и кричали чайки.
- Слушайте! - побледнев, сказал Лева. - Кажется, мотор стучит.
Они перестали жевать.
- Ага… Жди! - проворчал наконец Толик.
Лева расстроенно отшвырнул пустую консервную банку.
- И чайки какие-то ненормальные… - пожаловался он ни с того ни с сего. - Почему у них хвосты раздвоены? Не ласточки, не чайки - так… черт знает что… В гробу я видел такую робинзонаду!
- А ну принеси обратно банку! - взвился вдруг Толик. - Я тебе побросаю! И целлофан тоже не выбрасывать. Вообще ничего не выбрасывать. Все пригодится…
Лева смотрел на него вытаращенными глазами.
- Мотор! - ахнул он. - Ей-богу, мотор!
Толик и Лева оглянулись на бухту и вскочили. "Пенелопа" уже миновала буруны и, тарахтя, шла к берегу. В горловине ей досталось крепко - в белоснежном борту повыше ватерлинии зияла пробоина, уничтожившая последнюю букву надписи, отчего название судна перешло в мужской род: "Пенелоп…"
Лева забежал по колено в воду. Он размахивал майкой, прыгал и ликующе орал: "Сюда! Сюда!" А на носу яхты скакала Галка и пронзительно визжала: "Мы здесь! Мы здесь!", хотя их уже разделяло не более десятка метров.
Глубокий киль не позволил яхте причалить прямо к берегу, и ее пришвартовали к корме дюральки.
И вот на горячий песок доисторического пляжа ступила точеная нога цивилизованной женщины. Первым делом Наталья направилась к мужу. Заплаканные глаза ее стремительно просыхали, и в них уже проскакивали знакомые сухие молнии. Что до Валентина, то он окостенел в той самой позе, в какой его застало появление "Пенелопа". Пальцы его правой руки были сложены так, словно еще держали сигарету, которую у него вовремя сообразил выхватить Толик.
- Как это на тебя похоже! - с невыносимым презрением выговорила Наталья.
Валентин съежился. Он даже не спросил, что именно на него похоже. Собственно, это было несущественно.
Второй переправили Галку. Вела она себя так, словно перекупалась до озноба: дрожа, села на песок и обхватила колени. Глаза у нее были очень круглые.
И наконец на берег сбежал сам Федор Сидоров. Задрав бороденку, он ошалело оглядел окрестности, после чего во всеуслышание объявил:
- Мужики! Это Гоген!
- О-о-о (у-у-у), Гоген!.. - встрепенулась было Наталья - и осеклась.
- Нет, но какие вы молодцы, - приговаривал Лева со слезами на глазах. - Какие вы молодцы, что приплыли! Вот молодцы!
Как будто у них был выбор!
- А эт-то еще что такое? - послышался ясный, изумленно-угрожающий голос Натальи. Ее изящно вырезанные ноздри трепетали. Валентин перестал дышать, но было поздно.
- Наркоман! - на неожиданных низах произнесла она.
Лицо Толика приняло странное выражение. Казалось, он сейчас не выдержит и скажет: "Да дай ты ей в лоб наконец! Ну нельзя же до такой степени бабу распускать!"
Ничего не сказал, вздохнул и, вытащив из дюральки охотничий топорик, направился к зарослям.
Впрочем, Наталью в чем-то можно было понять. В конце концов ведь и сам Толик в первые минуты пребывания на острове с ненужным усердием хлопотал вокруг дюральки, боясь поднять глаза на окружающую действительность. Видно, такова уж защитная реакция человека на невероятное: сосредоточиться на чем-то привычном и хотя бы временно не замечать остального.
Поэтому выволочка была долгой и обстоятельной, с надрывом и со слезой. Валентину влетело за курение в трагический момент, за друга-слесаря, за нечуткость и черствость и наконец за то, что с Натальей не стряслось бы такого несчастья, выйди она замуж за другого.
Наталью тупо слушали и, не решаясь отойти от лодок, с завистью следили за мелькающим вдалеке Федором Сидоровым. Как очумелый, он бегал по берегу, прищуривался, отшатывался и закрывал ладонью отдельные фрагменты пейзажа. Потом и вовсе исчез.
Наталья вот-вот должна была остановиться, пластинка явно доскрипывала последние обороты, но тут, как нарочно, начала оживать Галка.
- Ну что? - высоким дрожащим голосом спросила она. - С кем в бадминтон?
После этих слов с Натальей приключилась истерика, и вдвоем с Левой они наговорили Галке такого, что хватило бы на трех Галок. Но провокаторше только этого было и надо: поогрызавшись с минуту, она перестала дрожать и ожила окончательно.
- Один, понимаешь, на Гогене шизанулся, - шипел и злобствовал Лева, - этой - бадминтон!.. А вот, полюбуйтесь, еще один сидит! Ему здесь, видите ли, неплохо! А? Неплохо ему!..
- Это кому здесь неплохо? - вскинулась Наталья.
Лева сгоряча объяснил, а когда спохватился - над пляжем уже висела пауза.
- Негодяй! - тихо и страшно произнесла Наталья, уставив на мужа прекрасные заплаканные глаза. - Так тебе, значит, без меня неплохо? Ты хотел этого, да? Ты этого добивался? Ты… ТЫ ПОДСТРОИЛ ЭТО!
Обвинение было настолько чудовищным, что даже сама Наталья застыла на секунду с приоткрытым ртом, как бы сомневаясь, не слишком ли она того… Потом решила, что не слишком, - и началось!
Погребенный под оползнем гневных и, видимо, искренних слов, Валентин даже не пытался барахтаться. Злодеяние его было очевидно. Он заманил супругу на яхту с подлым умыслом бежать на слесаревой дюральке. Но он просчитался! Он думал, что яхта останется там, на Волге. Не вышло. Негодяй, о негодяй! И он думает, что она, Наталья, согласится похоронить свою молодость на необитаемом острове? Ну нет!..
- Наташенька, - попробовал исправить положение Лева, - мы уже все обсудили. Тут, видишь ли, какое дело… Оказывается, перенос в пространстве…
- Ты что, физик? - резко повернулась к нему Наталья.
- Я не физик. Он физик…
- Какой он физик! - Она смерила мужа взглядом. - До сих пор диссертацию закончить не может! Даю тебе неделю сроку, слышишь, Валентин?
- Ната…
- Неделю!
Неделю сроку - на что? Честно говоря, Наталья об этом как-то не очень задумывалась. Но Валентин понял ее по-своему и ужаснулся.
- А куда это кузен пропал? - всполошилась Галка, имея в виду своего дальнего родственника Федора Сидорова.
Лева осмотрелся.
- Возле баньяна торчит, - с досадой бросил он. - Девиц каких-то привел…
- Опять… - застонала Галка. - Что?!
Они уставились друг на друга, потом - на баньян.
Федор оживленно беседовал с двумя очень загорелыми девушками в скромных юбочках из чего-то растительного. Не переставая болтать, обнял обеих за роскошные плечи и повел к лодкам.
Это была минута вытаращенных глаз и разинутых ртов.
Подошел Толик с охапкой свежесрубленных жердей.
- А остров-то, оказывается, обитаемый! - огорошила его Галка.
Толик спокойно бросил жерди и посмотрел на приближающуюся троицу.
- Нет, - сказал он. - Это с соседнего острова. Здесь им селиться нельзя.
- Откуда знаешь? - быстро спросил Лева. - Это они тебе сами сказали? Ты что, уже общался? А почему нельзя?
- Табу [религиозный запрет (полинезийск.)], - коротко пояснил Толик и добавил: - Вождь у них - ничего, хороший мужик…
- Знакомьтесь, - торжественно провозгласил Федор. - Моана. Ивоа. Галка, моя кузина. Наталья. Лева…
Девушки, похоже, различались только именами. Одеты они были совершенно одинаково: короткие шуршащие юбочки и ничего больше. Незнакомые белые цветы в распущенных волосах. Смуглые свежие мордашки с живыми темными глазами.
- И часто они здесь бывают? - с интересом спросил Лева, кажется, приходя в хорошее настроение.
- Да ритуал здесь у них какой-то…
Ответ Толика Леве не понравился. Вспомнился Робинзон Крузо, танцы с дубиной вокруг связанного кандидата на сковородку, черепа на пляже и прочие людоедские штучки. А тут еще Моана (а может, Ивоа), покачивая бедрами, вплотную подошла к Леве и, хихикнув, потрогала указательным пальцем его белый итээровский животик.
Лева попятился и испуганно обвел глазами заросли. Заросли шевелились. От ветра, разумеется. А может быть, и нет. Может быть, они шевелились совсем по другой причине.
- Что за ритуал? Ты их хоть расспросил?
- Я тебе что, переводчик? - огрызнулся Толик. - Я по-полинезийски знаю только "табу" да "иа-ора-на".
- Иа-орана! [Иа-орана - форма приветствия (полинезийск.)] - обрадованно откликнулась Ивоа (а может, Моана).
Наталья была вне себя. Вы подумайте: все мужчины, включая Федора Сидорова, смотрели не на нее, а на юных туземок! В такой ситуации ей оставалось одно - держаться с достоинством. Наталья сделала надменное лицо и изящным жестом нацепила радужные очки.
Лучше бы она этого не делала.
- Тупапау! [Тупапау - злой дух, привидение (полинезийск.)] - взвизгнули девушки и в ужасе кинулись наутек.
- Ну вот… - обреченно промолвил Лева, глядя им вслед. - Сейчас приведут кого-нибудь…
Все содрогнулись.
- Валентин… - начала Наталья.
- Я помню, Ната, помню… - торопливо сказал несчастный теоретик. - Правда, неделя - это, конечно, маловато… но я попробую во всем разобраться и…
5
6
"Пенелоп" беспомощно лежал на боку, чем-то напоминая выброшенного на берег китенка. Памятная пробоина чуть выше ватерлинии была грубо залатана куском лакированной фанеры. Заплата, которую в данный момент накладывали на вторую такую же пробоину, смотрелась куда аккуратнее.
Сидя на корточках, Толик не спеша затягивал последний болт. По периметру латки блестели капли клея (толченый кокос плюс сок хлебного дерева). Внутри яхты кто-то громко сопел, лязгал железом и выражался. Из-под носовой части палубы, упираясь пятками в раскулаченную каюту, торчали чьи-то крепкие загорелые ноги.
- Сойдет, - сказал Толик и хлопнул ладонью по обшивке.
- Все, что ли? - гулко спросили из чрева яхты.
Ноги задвигались, показалась выпуклая смуглая спина, и наконец над бортом появилась потная темная физиономия то ли работорговца, то ли джентльмена удачи. Выгоревшие космы были перехвачены каким-то вервием, а ниже подбородка наподобие шейного платка располагалась рыжая клочковатая борода.
Эта совершенно пиратская физиономия принадлежала Леве.
Бывший инженер-метролог отдал гаечный ключ Толику, и они присели на борт передохнуть. Толик тоже изменился: почернел, подсох, лицо до глаз заросло проволочным волосом.
Европейцем остался, пожалуй, один Федор Сидоров. Светлокожесть его объяснялась тем, что работал он всегда под зонтиком, а вот чем он подбривал щеки и подравнивал бородку, было неизвестно даже Галке. Сейчас он бродил вокруг "Пенелопа" и, моргая белесыми ресницами, оглядывал его со всех сторон.
- Слушай, вождь, - сказал Лева (Толик чуть повернул к нему голову). - А зачем вообще нужна эта палуба? Снять ее к чертовой матери…
- Можно, - кивнул Толик.
- Мужики, - задумчиво поинтересовался Федор, - а вам не кажется, что вы обращаетесь с моей собственностью несколько вольно?
"Мужики" дружно ухмыльнулись в две бороды.
- Твоя собственность, - насмешливо объяснил Лева, - месяц как национализирована.
- А-а, - спокойно отозвался Федор. - Тогда конечно.
- И вообще, - сказал Лева. - Я не понимаю. Почему мы с вождем трудимся в поте лица? Почему ты стоишь и ничего не делаешь?
Федор, задрав брови, наблюдал морских ласточек.
- Мужики, какого рожна? - рассеянно осведомился он. - Я - фирма, работающая на экспорт. Золотой, в некотором роде, фонд.
- Ты, фирма! - сказал Толик. - Ты портрет Таароа закончил? За ним, между прочим, сегодня делегация прибудет, не забыл?
- Сохнет, - с достоинством обронил Федор. - После обеда приглашаю на смотрины.
- А вот интересно, - ехидно начал Лева. - Все хотел спросить: а что ты будешь делать, когда у тебя кончатся краски?
Федор одарил его высокомерным взглядом голубеньких глаз.
- Левушка, - кротко промолвил он, - талантливый человек в любом месте и в любую эпоху найдет точку приложения сил.
- А ты не виляй, - подначил Лева.
- Хорошо. Пожалуйста. В данный момент я, например, осваиваю технику татуировки акульим зубом. Если это тебя так интересует.
Лева перестал улыбаться.
- Ты что, серьезно?
- Левушка, это искусство. Кстати, кое-кто уже сейчас набивается ко мне в клиенты…
Его перебил Толик.
- Нет, кому я завидую, так это Таароа, - признался он с горечью. - Полсотни человек под началом, а? И каких! Все здоровые, умелые, дисциплинированные… А тут послал Бог трех обормотов! Этого из-под зонтика не вытащишь, другой целыми днями на Сыром пляже формулы рисует…
- А я? - обиженно напомнил Лева.
- А ты яхту на рифы посадил!
Последовало неловкое молчание.
- Мужики! - сказал Федор Сидоров, откровенно меняя тему. - А знаете, почему племя Таароа не селится на нашем острове? Из-за тупапау.
- Из-за Натальи? - поразился Лева.
- Да нет! Из-за настоящих тупапау. Мужики, это феноменально! Оказывается, наш остров кишмя кишит тупапау. Таароа - и тот, пока мне позировал, весь извертелся. Вы, говорит, сами скоро отсюда сбежите. Тупапау человека в покое не оставят. Вон, говорит, видишь, заросли шевельнулись? Так это они.
- Не знаю, не встречал, - буркнул Толик, поднимаясь. - Не иначе их Наталья распугала…
7
В деревне было пусто. Проходя мимо своей крытой пальмовыми листьями резиденции, Толик раздраженно покосился на установленную перед входом медную проволоку. Ее петли и вывихи успели изрядно потускнеть за месяц, но в целом выглядели все так же дико.
Сколько бы вышло полезных в хозяйстве вещей, распили он ее на части… Нельзя. И не потому, что Валентин заклинал не трогать этот "слепок с события", изучив который, якобы можно обосновать теоретически то, что стряслось с ними на практике месяц назад. И не потому, что Федор Сидоров узрел в ней гениальную композицию ("Это Хосе Ривера, мужики! Хосе де Ривера!"). И уж тем более не из-за Натальи, ляпнувший однажды, что "скульптура" придает побережью некий шарм.
Нет, причина была гораздо глубже и серьезнее. Племя Таароа приняло перекошенную медную спираль за божество пришельцев, и отпилить теперь кусок от проволоки-хранительницы было бы весьма рискованным поступком.
Толик вздохнул и, поправив одну из желтеньких тряпочек, означающих, что прикосновение к святыне грозит немедленной гибелью, двинулся в сторону баньяна, откуда давно уже плыл теплый ароматный дымок.
Сосредоточенная Галка, шелестя местной юбочкой из коры пандануса, надетой поверх купальника, колдовала над очажной ямой.
- А где Тупапау? - спросил Толик.
Галка сердито махнула обугленным на конце колышком в сторону пальмовой рощи.
- Пасет…
- Чего-чего делает? - не понял Толик.
- Теоретика своего пасет! - раздраженно бросила Галка. - Вдруг он не формулы там рисует! Вдруг у него там свидание назначено! С голой туземкой!
- Вот дуреха-то! - в сердцах сказал Толик. - Ну ничего-ничего… Найду - за шкирку приволоку!
- Слушай, вождь! - Опасно покачивая колышком, Галка подступила к Толику вплотную. - Мне таких помощниц не надо! Сто лет мне снились такие помощницы! Я тебе серьезно говорю: если она еще раз начнет про свои страдания - я ей по голове дам этой вот кочережкой!
- Да ладно, ладно тебе, - хмурясь и отводя глаза, буркнул Толик. - Сказал же: найду и приведу…
И, круто повернувшись, размашистой петровской походкой устремился к Сырому пляжу.
8
Полукруг влажного песка размером с волейбольную площадку играл для Валентина роль грифельной доски. А роль фанатичной уборщицы с мокрой тряпкой играл прилив, дважды в сутки аккуратно смывающий Валентиновы выкладки.
Иными словами, вся эта кабалистика, покрывающая Сырой пляж, была нарисована сегодня.
Толик спрыгнул с обрывчика и, осторожно переступая через формулы, подошел к другу.
- Ну, как диссертация?
Шутка была недельной давности. Придумал ее, конечно, Лева.
При звуках человеческого голоса Валентин вздрогнул.
- А, это ты…
А вот ему борода шла. Если у Левы она выросла слишком низко, а у Толика слишком высоко, то Валентину она пришлась тютелька в тютельку. Наконец-то в его внешности действительно появилось что-то от ученого, правда, от ученого античности.
На нем была "рура" - этакая простыня из тапы [тапа - материя, получаемая путем выколачивания коры] с прорезью для головы, а в руке он держал тростинку. Вылитый Архимед, если бы не головной убор из носового платка, завязанного по углам на узелки.
- На обед пора, - заметил Толик, разглядывая сложную до паукообразности формулу. - Слушай, где я это мог видеть?
- Такого бреда ты нигде не мог видеть! - И раздосадованный Валентин крест-накрест перечеркнул формулу тростинкой.
Тупапау, то бишь Натальи, нигде не наблюдалось. Толик зорко оглядел окрестности и снова повернулся к Валентину.
- Да нет, точно где-то видел, - сказал он. - А почему бред?
- Да вот попробовал описать то, что с нами произошло, одним уравнением… Ну и, конечно, потребовался минус в подкоренном выражении.
Толик с уважением посмотрел на формулу.
- А что, минус нельзя… в подкоренном?
- Нельзя, - безжалостно сказал Валентин. - Теория относительности не позволяет.
- Вспомнил! - обрадовался вдруг Толик. - На празднике в деревне - вот где я это видел! Там у них жертвенный столб, поросят под ним душат… Так вот колдун под этим самым столбом нарисовал в точности такую штуковину.
- Какой колдун? - встревожился Валентин. - Как выглядит? В перьях?
- Ну да… Маска у него, татуировка…
- Он за мной шпионит, - пожаловался Валентин. - Вчера прихожу после ужина, а он уравнение на дощечку перецарапывает…
Определенно, Вальку пора было спасать. Переправить его, что ли, на пару недель к Таароа? Поживет, придет в себя… Гостей там любят… А Наталье сказать: сбежал. Построил плот и сбежал.
- Эйнштейн здесь нужен, - ни с того ни с сего уныло признался Валентин. - Ландау здесь нужен. А я - ну что я могу?..
- Слушай, - не выдержал Толик, - да пошли ты ее к черту!
- Да я уж и сам так думал…
- А что тут думать? У тебя просто выхода другого нет!
- Знаешь, а ты прав. - Голос Валентина внезапно окреп, налился отвагой. - Она же меня, подлая, по рукам и по ногам связала!
- Валька! - закричал Толик. - Я целый месяц ждал, когда ты так скажешь!
- А что? - храбрился Валентин. - Да на нее теперь вообще можно внимания не обращать!
- Ну наконец-то! - Толик звучно двинул его раскрытой ладонью в плечо. - А то ведь смотреть страшно, как ты тут горбатишься!
Однако порыв уже миновал.
- Да, но другой-то нет… - тоскливо пробормотал Валентин, озираясь и видя вокруг лишь песок да формулы.
- Как это нет? - возмутился Толик. - Вон их сколько ходит: веселые все, послушные…
- Ходит? - опешил Валентин. - Кто ходит? Ты о чем?
- Да девчонки местные! В сто раз лучше твоей Натальи!.. - Толик запнулся. - Постой-постой… А ты о чем?
- Я - о теории относительности… - с недоумением сказал Валентин, и тут до него наконец дошло.
- Наталью - к черту? - недоверчиво переспросил он и быстро-быстро оглянулся. - Да ты что! Как это Наталью… туда?..
И Толику вдруг нестерпимо захотелось отлупить его. В педагогических целях.
- Поговорили… - вздохнул он. - Ладно. Пошли обедать.
9
- А вот и вождь! - с лучезарной улыбкой приветствовала их Наталья.
Раньше она старалась Толика не замечать, а за глаза именовала его не иначе как "слесарь". Историческое собрание у водопада, избравшее "слесаря" вождем, она обозвала "недостойным фарсом", и в первые дни дело доходило до прямого саботажа с ее стороны.
И только когда в горловину бухты вдвинулись высокие резные носы флагманского катамарана "Пуа Ту Тахи Море Ареа" ("Одинокая Коралловая Скала в Золотом Тумане), когда в воздухе заколыхались пальмовые ветви - символ власти, когда огромный, густо татуированный Таароа и слесарь Толик как равные торжественно соприкоснулись носами, - потрясенная Наталья вдруг поняла, что все это всерьез, и ее отношение к Толику волшебно изменилось.
Под баньяном был уже сервирован врытый в землю стол, собственноручно срубленный и собранный вождем без единого гвоздя. Наталья разливала уху в разнокалиберные миски. На широких листьях пуру дымились пересыпанные зеленью куски рыбины.
- Кузиночка! - сказал Федор, шевеля ноздрями и жмурясь. - Что бы мы без тебя делали!
- С голоду бы перемерли! - истово добавил Лева.
Расселись. Приступили к трапезе.
- Валентин, ты запустил бороду, - сухо заметила Наталья. - Если уж решил отпускать, то подбривай хотя бы.
- Так ведь нечем, Ната… - с мягкой улыбкой отвечал Валентин.
- А чем подбривает Федор?
- Акульим зубом, - не без ехидства сообщил Лева. - Он у нас, оказывается, крупный специалист по акульим зубам.
После извлечения из углей поросенка стало совершенно ясно, что национальную полинезийскую кухню Галка освоила в совершенстве. Валентин уже нацеливался стащить пару "булочек" (т.е. печеных плодов таро) и улизнуть на Сырой пляж без традиционного выговора, но…
- Интересно, - сказал Лева, прихлебывая кокосовое молоко из консервной банки, - далеко мы от острова Пасхи?
Все повернулись к нему.
- А к чему это ты? - спросил Толик.
- По Хейердалу, - глубокомысленно изрек Лева, - на Пасхе обитали какие-то ненормальные туземцы. Рыжие и голубоглазые.
И, поглядев в голубенькие глаза Федора Сидорова, Лева задумчиво поскреб свою рыжую клочковатую бороду.
Наталья, вся задрожав, уронила вилку.
- Валентин! - каким-то вибрирующим голосом начала она. - Я желаю знать, до каких пор я буду находиться в этой дикости!
Не ожидавший нападения Валентин залепетал что-то насчет минуса в подкоренном выражении и об открывшихся слабых местах теории относительности.
- Меня не интересуют твои минусы! Меня интересует, до каких пор…
- У, Тупапау!.. - с ненавистью пробормотала Галка.
- Ита маитаи вахина! [Скверная женщина! (искаж. полинезийск.)] - в сердцах сказал Толик Федору.
- Ита маитаи нуи нуи! [Хуже не бывает! (искаж. полинезийск.)] - с чувством подтвердил тот. - Кошмар какой-то!
- Между прочим, - хрустальным голоском заметила Наталья, - разговаривать в присутствии дам на иностранных языках - неприлично.
Толик искоса глянул на нее, и ему вдруг пришло в голову, что заговори какая-нибудь туземка в подобном тоне с Таароа, старый вождь немедленно приказал бы бросить ее акулам.
10
После обеда двинулись всей компанией в пальмовую рощу - смотреть портрет.
Федор вынес мольберт из-под обширного, как парашют, зонтика и снял циновку. Медленно скатывая ее в трубочку, отступил шага на четыре и зорко прищурился. Потом вдруг встревоженно подался вперед. Посмотрел под одним углом, под другим. Успокоился. Удовлетворенно покивал. И наконец заинтересовался: а что это все молчат?
- Ну и что теперь с нами будет? - раздался звонкий и злой голос Галки.
Федор немедленно задрал бороденку и повернулся к родственнице.
- В каком смысле?
- В гастрономическом, - зловеще пояснил Лева.
Федор, мигая, оглядел присутствующих.
- Мужики, - удивленно сказал он, - вам не нравится портрет?
- Мне не нравится его пузо, - честно ответила Галка.
- Выразительное пузо, - спокойно сказал Федор. - Не понимаю, что тебя смущает.
- Пузо и смущает! И то, что ты ему нос изуродовал.
- Мужики, какого рожна? - с достоинством возразил Федор. - Нос ему проломили в позапрошлой войне заговоренной дубиной "Рапапарапа те уира" ["Блеск молнии" (полинезийск.)]. Об этом даже песня сложена.
- Ну я не знаю, какая там "Рапара… папа", - раздраженно сказала Галка, - но неужели нельзя было его… облагородить, что ли?..
- Не стоит эпатировать аборигенов, - негромко изронила Наталья. Велик был соблазн встать на сторону Федора, но авангардист в самом деле играл с огнем.
Федор посмотрел на сияющий яркими красками холст.
- Мужики, это хороший портрет, - сообщил он. - Это сильный портрет.
- Модернизм, - сказал Лева, как клеймо поставил.
Федор призадумался.
- Полагаешь, Таароа не воспримет?
- Еще как воспримет! - обнадежил его Лева. - Сначала он тебя выпотрошит…
- Нет, - перебила Галка. - Сначала он его кокнет этой… "Папарапой"!
- Необязательно. Выпотрошит и испечет в углях.
- Почему? - в искреннем недоумении спросил Федор.
- Да потому что кастрюль здесь еще не изобрели! - заорал выведенный из терпения Лева. - Ну нельзя же быть таким тупым! Никакого инстинкта самосохранения! Ты бы хоть о нас подумал!
- Мужики, - с жалостью глядя на них, сказал Федор, - а вы, оказывается, ни черта не понимаете в искусстве.
- Это не страшно, - желчно отвечал ему Лева. - Страшно будет, если Таароа тоже ни черта в нем не понимает.
Толик и Валентин не в пример прочей публике вели себя вполне благопристойно и тихо. Оба выглядели скорее обескураженными, чем возмущенными.
Пузо и впрямь было выразительное. Выписанное с большим искусством и тщанием, оно, видимо, несло какую-то глубокую смысловую нагрузку, а может быть, даже что-то символизировало. Сложнейшая татуировка на нем поражала картографической точностью, в то время как на других частях могучей фигуры Таароа она была передана нарочито условно.
Федору наконец-то удалось сломать плоскость и добиться ощущения объема: пузо как бы вздувалось с холста, в нем мерещилось нечто глобальное.
Композиционным центром картины был, естественно, пуп. На него-то и глядели Толик с Валентином. Дело в том, что справа от пупа Таароа бесстыдно красовалась та самая формула, которую сегодня утром Валентин в присутствии Толика перечеркнул тростинкой на Сыром пляже. К формуле был пририсован также какой-то крючок наподобие клювика. Видимо, для красоты.
11
Около четырех часов пополудни в бухту на веслах ворвался двухкорпусный красавец "Пуа Ту Тахи Море Ареа", ведя на буксире груженный циновками гонорар. Смуглые воины, вскинув сверкающие гребные лопасти, прокричали что-то грозно-торжественное. На правом носу катамарана высился Таароа, опираясь на трофейную резную дубину "Рапапарапа те уира".
На берегу к тому времени все уже было готово к приему гостей. Наталью и Галку с обычным в таких случаях скандалом загнали в хижину. Толика обернули куском желтой тапы. Валентин держал пальмовую ветку. Закрытый циновкой портрет был установлен Федором на бамбуковом треножнике. Лева изображал стечение народа.
Гребцы развернули катамаран и погнали его кормой вперед, ибо только богам дано причаливать носом к берегу. Трое атлетически сложенных молодых воинов бережно перенесли Таароа на песок, и вожди двинулись навстречу друг другу.
Вблизи Таароа вызывал оторопь: если взять Толика, Федора, Валентина и Леву, то из них четверых как раз получился бы он один. Когда-то славный вождь был покрыт татуировкой сплошь, однако с накоплением дородности отдельные фрагменты на его животе разъехались, как материки по земному шару, открыв свободные участки кожи, на которые точили акульи зубы местные татуировщики.
Так что Федор ничего не придумал: Таароа действительно щеголял в новой наколке. Справа от пупа втиснулась известная формула с клювиком. Колдун (он же придворный татуировщик), по всему видать, был человек практичный и использовал украденное уравнение везде, где только мог. Забавная подробность: пальмовую ветку за Таароа нес именно он, опасливо поглядывая на Валентина, который следовал с такой же веткой за Толиком. Впрочем, простите. Толика теперь полагалось именовать не иначе как Таура Ракау Ха'а Мана-а. Это громоздкое пышное имя Лева переводил следующим образом: Плотник Высокой Квалификации С Колдовским Уклоном. Под колдовским уклоном подразумевалось использование металлических инструментов.
После торжественной церемонии соприкосновения носами вожди воздали должные почести мотку медной проволоки и повернулись к портрету. Дисциплинированные воины с копьевеслами встали за ними тесным полукругом в позах гипсовых статуй, какими одно время любили украшать парки культуры и отдыха.
Лева нервничал. В глаза ему назойливо лезла тяжелая "Рапапарапа те уира" на плече Таароа. Оглянувшись, он заметил, что одна из циновок в стене хижины подозрительно колышется. Тупапау?
- Давай, - сказал Толик, и Федор со скучающим видом открыл портрет.
По толпе прошел вздох. Воины вытянули шеи и, словно боясь потерять равновесие, покрепче ухватились за копьевесла.
- А!! - изумленно закричал Таароа и оглушительно шлепнул себя пятерней по животу.
Лева присел от ужаса. Циновка, ерзавшая в стене хижины, оторвалась и упала. К счастью, Наталья успела подхватить ее и водворить на место, оставшись таким образом незамеченной.
- А!! - снова закричал Таароа, тыча в пузо на портрете толстым, как рукоятка молотка, указательным пальцем.
- А-а-а… - почтительным эхом отозвались воины и, забыв о субординации, полезли к холсту. Оперативнее всех оказался колдун: он просунул голову между двумя вождями - живым и нарисованным. Округлившиеся глаза его метались от копии к оригиналу и обратно. Ему ли было не знать эту татуировку, если он год за годом с любовью и трепетом ударял молоточком по акульему зубу, доводя облик Таароа до совершенства! Да, он украл у Валентина формулу, но не механически же, в конце-то концов! Формуле явно недоставало клювика, и он этот клювик дорисовал… А теперь он был обворован сам. И как обворован! Линия в линию, завиток в завиток!..
До такой степени мог быть ошарашен лишь криминалист, встретивший двух людей с одинаковыми отпечатками пальцев.
Что до Таароа, то он, растерянно вскрикивая, ощупывал свой расплющенный доблестный нос, словно проверяя, на месте ли он. Пока еще было непонятно, угодил ли Федор старому вождю или же, напротив, нанес ему тяжкое оскорбление, но что потряс он его - это уж точно.
А события, между тем, развивались. Оплетенными татуировкой ручищами Таароа отодвинул толпу от портрета и, одним взглядом погасив гомон, заговорил.
О, это был оратор! Таароа гремел во всю силу своих могучих легких, перекладывая периоды великолепными паузами. Жесты его были плавны и выразительны, а в самых патетических местах он взмахивал грозной "Рапапарапой", рискуя снести головы ближестоящим.
Вождь что-то собирался сделать с Федором. Причем он даже не угрожал и не призывал к этому, он говорил об этом, как об уже случившемся событии. Но вот что именно собирался он сделать? Глагол был совершенно незнаком и поэтому жуток. В голову лезло черт знает что.
Толик уже клял себя за то, что пустил дело на самотек, полностью доверившись художественному чутью Федора, а Лева всерьез прикидывал, куда бежать. Странно было видеть, что сам Федор Сидоров нисколько не обеспокоен, напротив, он выглядел ужасно польщенным. У Толика внезапно забрезжила догадка, что Федор понимает, о чем идет речь, - не зря же он в конце концов интересовался разными там легендами и ритуалами.
- Чего он хочет? - шепотом спросил Толик Федора.
- Да усыновить собирается, - ответил авангардист как можно более небрежно.
- Усыновить?!
По местным понятиям это было нечто вроде Нобелевской премии.
То ли Таароа стал излагать мысли в более доступной форме, то ли, зная общее направление речи, друзьям было легче ориентироваться, но теперь они понимали почти все.
Вождь вдохновенно перечислял предков, отсчитывая их по хвостикам и завиткам татуировки, оказавшейся вдобавок генеалогическим древом. Указывая на проломленный нос, он цитировал балладу о "Рапапарапе" и утверждал, что искусника, равного Федору, не было даже в Гавайике [Гавайика - легендарная прародина полинезийцев; к Гавайским островам никакого отношения не имеет]. Видимо, имелись в виду Гавайские острова.
Затем он дипломатически тонко перешел на другую тему, заявив, что Таура Ракау тоже великий человек, ибо никто не способен столь быстро делать прочные вещи из дерева. Жаль, конечно, что ему - свыше - запрещено покрывать их резьбой (выразительный взгляд в сторону медной проволоки), но можно себе представить, какие бы запустил Толик узоры по дереву, не лежи на нем это табу.
Кроме того, Таура Ракау отважен. Другой вождь давно бы уже сбежал с этого острова, где - по слухам - обитает жуткий тупапау в облике свирепой женщины с глазами, как у насекомого.
В общем, он, Таароа, намерен забрать Федора с собой на предмет официального усыновления. Если, конечно, августейший собрат не возражает.
Толик не возражал.
Такого с Федором Сидоровым еще не было - в катамаран его перенесли на руках. Воины заняли свои места и в три гребка одолели добрый десяток метров. Федор сидел на корме, и на лице его, обращенном к берегу, было написано: "Мужики, какого рожна? Я же говорил, что вы ничего не понимаете в искусстве!"
Валентин из приличия выждал, пока "Пуа Ту Тахи Море Ареа" минует буруны, и присел на корточки. Извлек из-под руры тростинку, быстро набросал на песке уравнение - с клювиком, в том виде, в каком оно было вытутаировано, - и оцепенел над ним. Но тут на формулу упала чья-то тень, и Валентин испуганно вскинул руку, нечаянно приняв классическую позу "Не тронь мои чертежи!".
- Нашел место и время!.. - прошипела свирепая женщина с глазами, как у насекомого (Наталья была в светофильтрах).
- Ната, - заискивающе сказал Валентин, - но ты же сама настаивала, чтобы я разобрался и…
- Настаивала! Но ведь нужно соображать, где находишься! Я чуть со стыда не сгорела! Ты же все время пялился на его живот!..
- Видишь ли, Ната, у него там уравнение…
- Какое уравнение? Тебе для этого целый пляж отвели!..
Толик тем временем изучал заработанное Федором каноэ. Это было не совсем то, на что он рассчитывал. Ему требовался всего лишь образец рыболовного судна - небольшого по размерам, простого в управлении, которое можно было бы разобрать по досточкам и скопировать.
Стало ясно, почему Таароа тянул с оплатой. Старый вождь не хотел ударить в грязь лицом, и теперь за произведение искусства он платил произведением искусства. Каноэ - от кончика наклоненной вперед мачты до "ама", поплавка балансира - было изукрашено уникальной резьбой. Не то что разбирать - рыбачить на нем и то казалось кощунством.
Сзади подошел Лева и встал рядом с вождем.
- Мужики, это хороший челнок, - заметил он, явно пародируя Федора. - Это сильный челнок. На нем, наверное, и плавать можно…
- Посмотрим, - проворчал Толик. - Давай выгружай циновки, а я пока перемет подготовлю. Схожу к Большому рифу.
- Один?
- А что? - Толик посмотрел на синеющий за белыми бурунами океан. - Моана [море (полинезийск.)] сегодня вроде спокойная…
12
Лева сидел на пороге хижины и сортировал старые циновки. Четыре из них подлежали списанию.
- Ну прямо горят… - сварливо бормотал он. - Танцуют они на них, что ли?
Неизвестно, какой он там был инженер-метролог, но завскладом из него получился хороший.
Галка все еще не выходила из своей хижины - обижалась. Наталья по непонятному капризу не отпустила Валентина на Сырой пляж и успела закатить ему три скандала: два за то, что она до сих пор находится здесь, среди дикарей, и один за то, что усыновили не его, а Федора. Потрясающая женщина!
"Она, конечно, дура, - размышлял Лева, разглядывая очередную циновку. - Но не до такой же степени! Какого ей черта, например, нужно от Вальки? Да будь он трижды теоретик - угрю понятно, что нам из этого ботанического сада не выбраться!"
И - в который уже раз - странное чувство овладело Левой. Он усомнился: а была ли она, прежняя жизнь? Может быть, он с самого рождения только и делал, что ходил с вождем за бананами, ловил кокосовых крабов и пехе ли ли?.. [мелкую рыбу (полинезийск.)]
- Где вождь? - раздался совсем рядом хрипловатый голос.
Перед Левой стоял неизвестно откуда взявшийся Федор Сидоров. Это уже было что-то удивительное - его ждали дня через два, не раньше. Когда и на чем он прибыл?
Среди бурунов золотился косой латинский парус уходящего в море каноэ.
- Где вождь? - нетерпеливо повторил Федор.
- Ушел на "Гонораре" к Большому рифу. А что случилось?
- Банкет отменили, - послышался из хижины язвительный голос Галки.
- Мужики, катастрофа, - сказал Федор Сидоров и обессиленно опустился на кипу циновок.
- Не усыновил? - сочувственно спросил Лева.
Федор не ответил. Похоже, ему было не до шуток. Вокруг него один за другим собрались, почуяв неладное, все островитяне.
- Да что случилось-то?
- Война, мужики, - тоскливо проговорил Федор.
Галка неуверенно засмеялась.
- Ты что, рехнулся? Какая война? С кем?
- С Пехе-нуи [по-видимому, название острова].
- А это где такое?
- Там… - Он слабо махнул рукой в непонятном направлении. - Съели кого-то не того… И лодки носом причаливают, а надо кормой…
- Да он бредит! - сказала Галка. - Кто кого съел?
- Какая тебе разница! - вспылил Федор. - Главное, что не нас… пока…
- Погоди-погоди, - вмешался Лева. - Я что-то тоже не пойму. А мы здесь при чем?
- А мы - союзники Таароа, - меланхолично пояснил Федор и, подумав, добавил: - Выступаем завтра ночью.
- Да вы что там с Таароа, авы [ава - напиток с наркотическими свойствами (полинезийск.)] опились? - накинулась на него Галка. - Он чем вообще думает, Таароа ваш? Союзников нашел! Армия из четырех мужиков!
- Не в этом дело. - Федор судорожно вздохнул. - Просто мы обязаны присоединиться. Так положено, понимаешь? И усыновил он меня…
- А если откажемся?
- Если откажемся… - Горестно мигая, Федор обвел глазами напряженные лица островитян. - А если откажемся, то, значит, никакие мы не союзники. Тепарахи [смертельный удар в затылок (полинезийск., ритуальн.)] по затылку, если откажемся…
Напуганные загадочным "тепарахи", островитяне притихли.
- Валентин! - исступленно проговорила Наталья. - Я тебе никогда этого не прощу! Ведь говорила же, говорила мне мама: хлебнешь ты с ним…
- Паникеры! - опомнившись, сказала Галка. - Ничего пока не известно. Может, он вас хочет использовать при штабе… или что там у него?
- В общем, так… - с трудом выговорил Федор. - По замыслу Таароа, это будет ночной десант. Пойдем, как он выразился, "на тихих веслах". А нас четверых из уважения поставят в первую цепь на самом почетном месте.
Слово "почетном" в пояснении не нуждалось - Федор произнес его с заметным содроганием.
- Да нет, это просто смешно! - взорвалась Галка. - Ну ладно, Толика я еще могу представить с копьем, но вам-то куда?! Интеллигенты несчастные! Вам же первый туземец кишки выпустит!..
Она замолчала.
- Ребята, - воспользовался паузой Валентин. - Как-то странно все получается. Вспомните: они ведь к нам хорошо отнеслись… А теперь нас просят о помощи. На них напали… В конце концов, мужчины мы или нет?
Никто не перебил Валентина - слишком уж были ошарашены островитяне его речью.
- И потом, я думаю, всем на войну идти не надо. У них же, наверное, тоже кто-то остается по хозяйству… Но представителя-то для этого дела мы выделить можем! Ну хорошо, давайте я пойду в десант…
Он увидел глаза жены и умолк.
- Сядь! - проскрежетала Наталья, и Валентин опустился на циновку рядом с Федором Сидоровым.
13
Примерно через час вернулся Толик, довольный уловом и "Гонораром". Кое-как утихомирив женщин, он коротко допросил Федора и, уяснив суть дела, присел на резную корму каноэ.
Вождь мыслил.
Племя смотрело на него с надеждой.
- Так, - подвел он итог раздумьям. - Воевать мы, конечно, не можем.
- Угрю понятно, - пробормотал Лева.
- Ты это Таароа объясни, - развил его мысль Федор.
- А ты почему не объяснил?
- Мужики, бесполезно! - в отчаянии вскричал Федор. - Это скала! Коралловый риф! Пуа Ту Тахи Море Ареа! Я просто разбился об него. Я ему битый час вкручивал, что от войн одни убытки. Про экономику плел, хотя сам в ней ни черта не разбираюсь…
- Интересно, - сказал Толик. - А что ты ему еще плел?
- Все плел, - устало признался Федор. - Я ему даже доказал, что война безнравственна…
- Ну?
- Ну и без толку! Да, говорит, нехорошо, конечно, но богам было видней, когда они все так устраивали.
Толик рывком перенес ноги в каноэ, встал и принялся выбрасывать рыбу на берег.
- Может, не надо, а? - робко сказала Галка. - На ночь глядя…
- Ну ни на кого ни в чем нельзя положиться! - в сердцах бросил Толик. - Корму спихните.
Корму спихнули, и он погреб к выходу из бухты.
И все опротивело Федору Сидорову. Он ушел в хижину, лег там на циновку и отвернулся лицом к стене. Самоуверенность Толика объяснялась тем, что он еще не беседовал с Таароа. Ничего. Побеседует. Все было бессмысленно и черно.
Федор представил, как молодой статный туземец умело наносит ему удар копьем в живот, и почувствовал себя плохо. Тогда он попытался представить, что удар копьем в живот туземцу наносит он сам, и почувствовал себя еще хуже.
Прошло уже довольно много времени, а Федор все лежал, горестно уставясь на золотистое плетение циновки.
Затем он услышал снаружи легкие стремительные шаги, оборвавшиеся неподалеку от хижины.
- Это что такое? - раздался прерывистый голос Натальи. - Ты что это сделал? А ну дай сюда!
Неразборчиво забубнил Валентин. Странно. Когда это он подошел? И почему так тихо? Крался, что ли?
- Сломай это немедленно! - взвизгнула Наталья. - Ты же видишь, у меня сил не хватает это сломать!
Послышался треск дерева, и вскоре Наталья проволокла Валентина мимо стенки, за которой лежал Федор. Циновки всколыхнулись.
- Я тебе покажу копье! - вне себя приговаривала Наталья. - Я тебе покажу войну!
Федор выглянул из хижины. У порога валялся сломанный пополам дрын со следами грубой обработки каким-то тупым орудием. Судя по прикрученному кокосовой веревкой наконечнику из заостренного штыря, дрын действительно должен был изображать копье.
14
Наступила ночь, а Толика все не было. В деревне жгли костры и сходили с ума от беспокойства. Галка уже грозилась подпалить для ориентира пальмовую рощу, когда в бухте, наполненной подвижными лунными бликами, возник черный силуэт каноэ.
Вождя встретили у самой воды с факелами. Их неровный красноватый свет сделал бородатое лицо Толика первобытно свирепым.
- Все! - жестко сказал он.
- Я же говорил… - вырвалось у Федора.
- Дурак ты, - тоном ниже заметил Толик. - Объявляй демобилизацию. Хорош, повоевали.
- Не воюем? - ахнула Галка.
- Не воюем, - подтвердил Толик и был немедленно атакован племенем. Измятый, исцелованный, оглушенный, он с трудом отбился и потребовал ужин.
Мужчины остались на берегу одни.
- Толик, ты, конечно, гений… - запинаясь, начал Федор. - Черт возьми! Так мы не воюем?
- Нет.
- Мужики, это феноменально! - Бороденка Федора прянула вверх, а плечи подпрыгнули до ушей. - Слушай, поделись, чем ты его прикончил! Я же выложил ему все мыслимые доводы! Что война - аморальна! Что война - невыгодна! Что война - не занятие для умного человека!.. Черт возьми, что ты ему сказал?
- Я сказал ему, что война для нас - табу.
15
Когда уже все спали, кто-то взял Валентина за пятку и осторожно потряс. Это был Толик.
- Вставай, пошли…
Валентин, не спрашивая, зачем, нашарил руру и крадучись, чтобы - упаси боже! - не разбудить Наталью, выбрался из хижины.
Они отошли подальше от деревни, к лежащему на боку "Пенелопу". В роще кто-то скрежетал и мяукал - видимо, те самые тупапау, из-за которых сбежало прежнее население острова.
- Мне сказали, ты тут на войну собрался? Копье сделал…
Валентин вздохнул.
- Из-за Натальи?
Валентин расстроенно махнул рукой.
Они помолчали, глядя на высокие кривые пальмы в лунном свете.
- Слушай, - решительно повернулся к другу Толик, - хочешь, я вас разведу?
- Как? - Валентин даже рассмеялся от неожиданности, чем смертельно обидел Толика.
- А вот так! - взвился тот. - Вождь я или не вождь?
- Вождь, конечно… - поспешил успокоить его Валентин, все еще борясь с нервным смехом.
- Р-разведу к чертовой матери! - упрямо повторил Толик. - Нашли, понимаешь, куклу для церемоний! Я войну предотвратил! Почему я не могу унять одну-единственную бабу, если от нее никому житья нет? Тупапау вахина!.. [Злой дух, а не женщина (искаж. полинезийск.)]
- Да, но разводить…
- И разводить тоже! - Толик был не на шутку взбешен. - Все могу! Разводить, сводить, убивать, воскрешать!.. Если вождь до чего-нибудь головой дотронется - все! Табу. Мне это Таароа сказал!
- Все-таки как-то… незаконно, - с сомнением заметил Валентин.
- Закон - это я! Таура Ракау Ха'а Мана-а!
Это чудовищное заявление произвело странное воздействие на Валентина. Жилистый бородатый Толик выглядел в лунном свете так внушительно, что ему верилось.
- Да-а… - как-то по-детски обиженно протянул Валентин. Это здесь… А там?
- Где "там"? - оборвал его Толик. - Нет никакого "там"!
- Ну, там… Когда вернемся.
Таура Ракау почувствовал слабость в ногах. Пальмы качнулись и выпрямились. Он нашарил рукой борт "Пенелопа" и сел.
- Как вернемся? - проговорил он. - А разве мы… Ты… Ты, наверное, не то хотел сказать… Ты хотел сказать, что это возможно теоретически?.. Теоретически, да?
- Нет, - удрученно признался Валентин. - Теоретически это как раз невозможно. Пока невозможно.
Толик сморщился от мыслительного напряжения.
- А как же тогда… - жалобно начал он и замолчал. Затем вскочил и с треском ухватил Валентина за руру на груди.
- Ты что ж, гад, делаешь? - прохрипел он. - Ты чем шутишь?
- Да не шучу я!.. - делая слабые попытки освободиться, оправдывался Валентин. - Правда, невозможно.
- Ничего не понимаю… - Толик отпустил его. - Ну ты же сам только что сказал, что мы вернемся!
- А куда я денусь! - с тоской проговорил Валентин. - Она ж с меня с живого не слезет!..
Тихо, как сомнамбула, подошел Федор Сидоров с закрытыми глазами - духота доняла. Не просыпаясь, он проволок мимо них циновку и рухнул на нее по ту сторону "Пенелопа". Затем над бортом появилась его сонная физиономия.
- А вы чего не спите, мужики? - спросил усыновленный авангардист, по-прежнему не открывая глаз.
- Да вот тут Валька нас домой отправлять собирается…
- А-а… - Физиономия качнулась и исчезла, но тут же вынырнула снова, на этот раз с широко открытыми глазами.
- Что?!
- Вот только теорию относительности опровергнет - и отправит, - сердито пояснил Толик.
С невыразимым упреком Федор посмотрел сначала на него, потом на Валентина.
- Мужики, не пейте кровь! - с горечью попросил он.
16
17
Толик сбросил связки бананов перед хижиной и вдруг к удивлению своему заметил Валентина. Днем? Посреди поселка? В опасной близости от Тупапау? Странно…
Голый до пояса конкурент колдуна сидел на корточках перед божественной медной проволокой и, упершись ладонями в колени, пристально рассматривал один из ее тусклых витков.
- Молишься, что ли? - хмуро поинтересовался Толик, подойдя.
Валентин вздрогнул.
- А, это ты… - Он снова вперил взгляд в проволоку. - Слушай, подскажи, а? Вот этот виток нужно вывихнуть на сто восемьдесят два градуса, оставив все остальное без изменений. Такое технически возможно? Я имею в виду: в наших условиях…
Таура Ракау остолбенел.
- А ну пошел отсюда! - грозно приказал он вполголоса. - И чтобы больше к проволоке близко не подходил!
Валентин вытаращил глаза.
- Какой виток? Куда вывихнуть? Ты что, не видишь? - В гневе Таура Ракау щелкнул по одной из желтеньких священных тряпочек. - Табу! К ней даже прикасаться нельзя!
Валентин моргал.
- Толик, - растерянно сказал он, - но… я нашел решение, Толик!
Таура Ракау покосился сердито, но лицо Валентина сияло такой радостью, что вождь, поколебавшись, сменил гнев на милость. В конце концов, почему бы и нет? Почему в самом деле не допустить, что, изрисовав очередной гектар влажного песка, Валентин выразил наконец в формулах постигшую их драму?
- Опроверг, что ли? - спросил Таура Ракау ворчливо, хотя и вполне дружелюбно.
- Да как тебе сказать… - замялся Валентин. - В общем… интересующее нас явление вполне укладывается в рамки…
- Ага, - сказал Толик. - Понятно. Ну, а проволоку зачем гнуть собирался?
- А проволока, Толик, - в восторге отвечал ему Валентин, - это почти готовая установка! У нас есть шанс вернуться, Толик!
Вне всякого сомнения, Валентин говорил искренне. Другой вопрос: был ли он вменяем? Если вдуматься, Тупапау кого хочешь с ума сведет…
- Валька, - проникновенно сказал вождь, присаживаясь рядом на корточки. - Кому ты голову морочишь? Какая еще к черту установка? Ну не станешь ты для Натальи хорошим - хоть пополам разорвись! Ты думаешь, она ничего не понимает? Все она прекрасно понимает. И что не виноват ты ни в чем, и что не выбраться нам отсюда… Просто ей повод нужен, чтобы пса на тебя спускать. Ну зачем ты все это затеял, Валька?..
Валентин смотрел на него, приоткрыв рот.
- Ты… не хочешь домой? - потрясенно вымолвил он, и тут его наконец осенило: - Слушай… Так тебе, наверное, понравилось быть вождем? А я, значит…
Толик вскочил, и минуты две речь его была совершенно нецензурной. Валентин оторопело смотрел на него снизу вверх.
- Ты мне скажи такое еще раз! - выходил из себя уязвленный Толик. - Вождь! Хвост собачий, а не вождь! Хуже снабженца!..
- Тогда почему же ты?..
"Разгоню! - державно подумал Таура Ракау. - Вальку - к общественно полезному труду, а Тупапау - на атолл! Поживет одна с недельку - вернется шелковая!"
- Ты кому голову морочишь? - повторил он, недобро щурясь. - Ну, допустим, выгнул ты проволоку. На сто восемьдесят два градуса. И что будет?
- Да-да, - озабоченно сказал Валентин. - Самое главное… Здесь грозы бывают?
Таура Ракау сбился с мысли. Грозы? Таароа что-то говорил о сезоне дождей… А при чем тут грозы?
- Громоотвод? - спросил он с запинкой.
- Изящно, правда? - просиял конкурент колдуна. - Молния нас сюда забросила, она же нас и обратно отправит. По всем расчетам должна сложиться аналогичная ситуация…
Замысел Валентина предстал перед Толиком во всей его преступной наготе. Нагнать страху. На всех. И в первую очередь - на Тупапау. Да в самом деле: кто же это в здравом уме согласится второй раз лезть под молнию!.. Понятно… Он думает, Наталья испугается и притихнет… Ой, притихнет ли?
Тут Толик заметил, что Валентин умолк и как-то странно на него смотрит.
- Ну? Что там еще у тебя?
- Толик, - сказал Валентин, - можно, я останусь здесь?
- Где здесь?
- Ты не сомневайся, - преувеличенно бодро заверил Валентин. - Вы прибудете куда надо. В целости и сохранности.
Таура Ракау Ха'а Мана-а остолбенел вторично.
- Стоп! - рявкнул он. - Ты хочешь нас отправить, а сам остаться?
- Но если мне здесь нравится! - неумело попытался скапризничать Валентин. - Климат хороший, море… и вообще… Люди приветливые…
Может, он в самом деле, - того?.. А как проверишь? Все сведения Толика по психиатрии, как правило, начинались словами: "Приходит комиссия в сумасшедший дом…"
- Валька! Слушай сюда. Раз уж вы меня выбрали, то я за вас, за обормотов, отвечаю. Или мы все возвращаемся, или мы все остаемся. Понял?
Всю фразу Толик произнес очень тихо, а последнее слово проорал так, что Валентин отшатнулся.
"А чего это я ору? - с неудовольствием подумал Толик. - Будто и впрямь поверил…"
- Валька! - почти что жалобно сказал он. - Ну объяснил бы, что ли, я не знаю…
- Конечно-конечно, - заторопился Валентин. - Видишь ли, минус в подкоренном выражении…
- Стоп! - решительно прервал его Толик. - Будем считать, что я уже все понял. Давай говори, что куда гнуть…
18
- Нет! Ни за что! - вскрикнула Наталья. - Вы меня не заставите!
Бесспорно, медная проволока с вывихнутым на сто восемьдесят два градуса витком, установленная на заякоренном плотике, напоминала авангардистскую скульптуру из вторсырья и доверия не внушала ни малейшего. Другое дело, что над ней возились вот уже около недели, а Наталья вела себя так, словно видит ее впервые.
- Вы меня не заставите! - выкрикнула эта удивительная женщина в лицо растерявшемуся Леве, как будто тот силком собирался тащить ее в каноэ.
Мглистая туча уже наваливалась на остров. Гроза не торопилась, у нее все было впереди. Как-то профессионально, одним порывом, она растрепала пальмы и сделала паузу.
- Фанатик! Самоубийца! - летело с берега в адрес Валентина. - Ради своих формул ты готов жертвовать даже мной!
Возможно, этот скандал под занавес был продуман заранее, хотя не исключено, что вдохновение снизошло на Наталью в последний миг. Но так или иначе, а с этим пора было кончать. Толик встал, покачнув дюральку.
- Дура! - гаркнул он изо всех сил.
Наталья удивилась и замолчала. С одной стороны, ослышаться она не могла. С другой стороны, еще ни один мужчина на такое не осмеливался. Оставалось предположить, что вождь приказал ей что-то по-полинезийски. А что? "Рура", "таро", "дура"… Очень даже похоже.
- Никто тебя не заставляет, - сказал Толик. - Не хочешь - не надо. Лева, отчаливай.
Чувствуя себя крайне неловко, Лева оттолкнулся веслом от берега, и узкий "Гонорар" заскользил по сумрачной предгрозовой воде, неохотно теряя скорость, пока не клюнул носом в борт яхты.
В полном молчании все смотрели на оставшуюся на берегу Наталью.
- Это подло! - хрипло выговорила она, и губы ее дрогнули.
Толик хладнокровно пожал плечами.
- Валентин! - взвыла Наталья. - Неужели ты допустишь?..
- Сидеть! - тихо и грозно сказал Толик дернувшемуся Валентину.
А пустой "Гонорар" уже скользил в обратном направлении. Его оттолкнул Лева - просто так, без всякой задней мысли, но Наталья почему-то восприняла этот поступок как пощечину.
- Мне не нужны ваши подачки! - И порожнее каноэ снова устремилось к яхте. Лева поймал его за нос и вопросительно поглядел на Толика.
- А не нужны - так не нужны, - все так же невозмутимо проговорил вождь. - Счастливо оставаться.
Но тут потемнело, заворчало, пальмы на склонах зашевелились, как бы приседая, и Наталья поняла, что шутки кончились.
- Это подло! - беспомощно повторила она.
- Лева… - сжалился Толик, и Лева опять послал каноэ к берегу.
На этот раз Наталья не ломалась. Неумело орудуя веслом, она погребла к латаному борту "Пенелопа", и в этот миг вода в бухте шумно вскипела от первого удара тропического ливня.
Толик мельком глянул на Валентина и поразился, прочтя в его глазах огромное облегчение.
"Все-таки, наверное, Валька очень хороший человек, - подумал Толик. - Я бы на его месте расстроился".
19
На втором часу ожидания Федор Сидоров прокричал с борта "Пенелопа", что если хоть еще одна капля упадет на его полотна, он немедля высаживается на берег. Но в этот момент брезентовый тент захлопал так громко, что Федора на дюральке не поняли.
- Сиди уж, - буркнул Лева. - Вплавь, что ли, будешь высаживаться?
Гроза бесчинствовала и мародерствовала. В роще трещали, отламываясь, пальмовые ветви. Объякоренный по корме и по носу "Пенелоп" то и дело норовил лечь бортом на истоптанную ветром воду. Вдобавок он был перегружен и протекал немилосердно.
Страха или какого-нибудь там особенного замирания давно уже ни в ком не было. Была досада. На Валентина, на Толика, на самих себя. "Господи! - отчетливо читалось на лицах. - Сколько еще будет продолжаться гроза? Когда же, наконец этот идиотизм кончится?"
Не защищенный от ливня "Гонорар" наполнился водой и, притонув, плавал поблизости. Толик хмуро наблюдал за ним из дюральки.
- Зря мы его так бросили, - заметил он наконец. - И берег за собой не убрали. Черт его знает, что теперь Таароа о нас подумает, - пришли, намусорили…
Пожалуй, если не считать Валентина, вождь был единственным, кто еще делал вид, что верит в успех предприятия.
- Ну, каноэ-то мы так или иначе прихватим, - сказал Валентин. - Оно в радиусе действия установки.
Толик мысленно очертил полукруг, взяв плотик с проволокой за центр, а "Гонорар" - за дальнюю точку радиуса, и получилось, что они прихватят не только каноэ, но и часть берега.
В роще что-то оглушительно выстрелило. Гроза, окончательно распоясавшись, выломила целую пальму.
- Вот-вот! - прокричал Толик, приподнимаясь. - Не хватало нам еще, чтобы громоотвод разнесло!
Последовал хлесткий и точный удар мокрого ветра, и вождь, потеряв равновесие, сел. На "Пенелопе" взвизгнули.
- Валька, - позвал Толик.
- Да.
- А ты заметил, в прошлый раз, ну, когда нас сюда забросило, молния-то была без грома…
- Гром был, - сказал Валентин.
- Как же был? Я не слышал, Лева не слышал…
- А мы и не могли его слышать. Гром остался там, на реке. Мы как раз попали в промежуток между светом и звуком…
За последнюю неделю вождь задал Валентину массу подобных вопросов - пытался поймать на противоречии. Но конкурент колдуна ни разу не сбился, все у него объяснялось, на все у него был ответ, и эта гладкость беспокоила Толика сильнее всего.
- Валька.
- Да.
- Слушай, а мы там, на той стороне, в берег не врежемся?
- Нет, Толик, исключено. Я же объяснял: грубо говоря, произойдет обмен масс…
- А если по времени промахнемся? Выскочим, да не туда…
- Ну, знаешь! - с достоинством сказал Валентин. - Если такое случится, можешь считать меня круглым идиотом!
Толика посетила хмурая мысль, что если такое случится, то идиотом, скорее всего, считать будет некого, да и некому.
Ну, допустим, что Валентинова самоделка не расплавится, не взорвется, а именно сработает. Что тогда? В берег они, допустим, тоже не врежутся. А уровень океана? В прошлый раз он был ниже уровня реки метра на полтора. Не оказаться бы под водой… Хотя в это время плотина обычно приостанавливает сброс воды, река мелеет. А прилив? Ах, черт, надо же еще учесть прилив!.. И в который раз Толик пришел в ужас от огромного количества мелочей, каждая из которых грозила обернуться катастрофой.
Многое не нравилось Толику. Вчера он собственноручно свалил четыре пальмы, и та, крайняя, на которой был установлен штырь громоотвода, стала самой высокой в роще. Но что толку, если еще ни одна молния не ударила в эту часть острова! Вот если бы вынести штырь на вершину горы… А где взять металл?
А еще не нравилось Толику, что он давно уже не слышит голоса Тупапау. Наталья молчала второй час. Молчала и накапливала отрицательные эмоции. Как лейденская банка. Бедный Валька. Что его ждет после грозы!
"Ну нет! - свирепея, подумал Таура Ракау. - Пусть только попробует!"
- Мужики, это хороший пейзаж, - доносилось из-под тента яхты. - Это сильный пейзаж. Кроме шуток, он сделан по большому счету…
Толик прислушался. Да, стало заметно тише. Дождь почти перестал, а ветер как бы колебался: хлестнуть напоследок этих ненормальных в лодках или же все-таки не стоит? Гроза явно шла на убыль.
Валентин пригорюнился. Он лучше кого бы то ни было понимал, что означает молчание Тупапау и чем оно кончится.
- Эй, на "Пенелопе"! - громко позвал Толик. - Ну что? Я думаю, все на сегодня?
И словно в подтверждение его слов тучи на юго-западе разомкнулись и солнце осветило остров - мокрый, сверкающий и удивительно красивый.
- Ну и кто мне теперь ответит, - немедленно раздался зловещий голос, - ради чего мы здесь мокли?
"Началось!" - подумал Толик.
- Наташка, имей совесть! - крикнул он. - В конце концов это все из-за тебя было затеяно. По твоему же требованию!
Это ее не смутило.
- Насколько я помню, - великолепно парировала она, - устраивать мне воспаление легких я не требовала.
- Ну, что делать, - хладнокровно отозвался Толик. - Первый блин, сама понимаешь…
- Иными словами, - страшным прокурорским голосом произнесла Наталья, - предполагается, что будет еще и второй?
На "Пенелопе" взвыли от возмущения. Первого блина было всем более чем достаточно.
Толик, не реагируя на обидные замечания в свой адрес, стал выбирать носовой якорь. Якоря были полинезийские - каменные, на кокосовых веревках. Тросы, как и щегольские поручни яхты, пошли на протянутый до первой пальмы громоотвод.
Невозмутимость вождя произвела должное впечатление. На "Пенелопе" поворчали немного и тоже принялись выбирать якоря и снимать тент. Не унималась одна Наталья.
- Валентин! - мрачно декламировала она, держась за мачту и поджимая то одну, то другую мокрую ногу. - Запомни: я тебе этого никогда не прощу! Так и знай! Ни-ког-да!
Толик швырнул свернутый брезент на дно дюральки и в бешенстве шагнул на корму.
"Ох, и выскажу я ей сейчас!" - сладострастно подумал он, но высказать ничего не успел, потому что в следующий миг вода вокруг словно взорвалась. Все стало ослепительно-белым, потом - негативно-черным. Корма дюральки и яхта ощетинились лучистым игольчатым сиянием.
"Ну, твое счастье!" - успел еще подумать Толик.
Дальше мыслей не было. Дальше был страх.
20
Никто не заметил, когда подкралась эта запоздалая и, видимо, последняя молния, - все следили за развитием конфликта.
Дюралька вырвалась из беззвучного мира черных, обведенных ореолами предметов и, получив крепкий толчок в дно, подпрыгнула, как пробковый поплавок. Толик удачно повалился на брезент. Но, еще падая, он успел сообразить главное: "Жив!.. Живы!"
Толик и Валентин вскочили, и кто-то напротив, как в зеркале, повторил их движение. Там покачивалась легкая лодка с мощным подвесным мотором, а в ней, чуть присев, смотрели на них во все глаза двое серых от загара молодых людей, одетых странно и одинаково: просторные трусы до колен и вязаные шапочки с помпонами. Оба несомненно были потрясены появлением несуразного судна, судя по всему, выскочившего прямо из-под воды.
- Кол! Скурмы! [Скурмы - рыбоохрана (браконьерск.); Кол - по-видимому, имя собственное] - ахнул кто-то из них, и молодые люди осмысленно метнулись в разные стороны: один уже рвал тросик стартера, другой перепиливал ножом капроновый шнур уходящей в воду снасти.
Лодка взревела, встала на корму и с неправдоподобной скоростью покрыла в несколько секунд расстояние, на которое "Пуа Ту Тахи Море Ареа" при попутном ветре потратил бы не менее получаса.
- Стой! - опомнившись, закричал Толик. - Мы не рыбнадзор! У нас авария!
Лодка вильнула и скрылась в какой-то протоке.
- Могли ведь на буксир взять! - крикнул он, поворачиваясь к Валентину. - Или бензина отлить!..
Тут он вспомнил, что мотора у него нет, что за два месяца мотор целиком разошелся на мелкие хозяйские нужды, вспомнил и захохотал. Потом кинулся к Валентину, свалил его на брезент и начал колошматить от избытка чувств.
- Валька! - ликующе ревел вождь. - Умница! Лопух! Вернулись, Валька!..
Потом снова вскочил.
- А где "Пенелоп"? Где яхта? Опять потеряли?.. Ах, вон он где, черт латаный! Вон он, глянь, возле косы…
Толик бросался от одного борта к другому - никак не мог наглядеться. Вдоль обрывистого берега зеленели пыльные тополя. Мелкая зыбь шевелила клок мыльной пены, сброшенный, видать, в реку химзаводом. А над металлургическим комбинатом вдали вставало отвратительное рыжее облако. Да, это был их мир.
Валентин все еще сидел на брезенте, бледный и растерянный.
- Этого не может быть, - слабо проговорил он.
- Может! - изо всех сил рявкнул счастливый Толик. - Может, Валька!
- Не может быть… - запинаясь, повторил Валентин. - Тростинкой! На песке! А потом взял кусок обыкновенной проволоки…
Он ужаснулся и умолк.
- Что же это выходит… я - гений? - выговорил он, покрываясь холодным потом. - Толик!!!
Толик не слушал.
- Мы дома! - орал Толик. - Эй, на "Пенелопе"! Дома!..
"Пенелоп" шел к ним под парусом. Судя по счастливой физиономии Федора Сидорова, картины не пострадали, и мировая известность была ему таким образом обеспечена.
Справедливости ради следует заметить, что мировую известность, которой Федор в итоге достиг, принесли ему вовсе не полотна, а небольшая книга мемуарного характера "Как это было", хотя читатель, наверное, не раз уже имел возможность убедиться, что было-то оно было, да не совсем так.
На носу яхты стояла Наталья и всем своим видом извещала заранее, что ничего из случившегося она прощать не намерена. Ее большие прекрасные глаза напоминали лазерную установку в действии.
И вот тут произошло самое невероятное во всей этой истории. Валентин, на которого столь неожиданно свалилось сознание собственной гениальности, вскинул голову и ответил супруге твердым, исполненным достоинства взглядом.
Наталья удивилась и приподняла бровь, что должно было бросить Валентина в трепет. Вместо этого Валентин нахмурился, отчего взгляд его стал несколько угрожающим.
Определенно, в мире творилось что-то неслыханное. Наталья нацепила очки и уставилась на мужа выпуклыми радужными зыркалами тупапау.
Полинезийцы бы, конечно, бросились врассыпную, но гениальный Валентин только усмехнулся, и Наталья растерялась окончательно.
Впрочем, дальнейшая судьба этой удивительной четы интересовать нас не должна. Открытие было сделано, и как бы теперь они там ни переглядывались - на дальнейший ход истории человечества это уже повлиять не могло.
ПРОБУЖДЕНИЕ
Он проснулся, чувствуя, что опаздывает на работу, и, конечно, первым делом разбил стакан. Это был уже четвертый или пятый случай. Цилиндр тонкого стекла, задетый неловким движением, съехал на край стола, накренился и полетел на пол, кувыркаясь и расплескивая остатки приготовленной на ночь воды.
Он успел подхватить его на лету, но - увы - только мысленно. Как всегда. Вдобавок он не совсем проснулся, потому что в третий - смертельный - кувырок стакан вошел с явной неохотой, на глазах замедляя падение, словно в отлаженном, выверенном и безотказном механизме ньютоновской теории тяготения что-то наконец заело.
Он оторопело встряхнул головой, и стакан, косо повисший в двадцати сантиметрах над полом, упал и с коротким стеклянным щелчком распался на два крупных осколка.
Чего только не случается между сном и явью! Оцепенеть от изумления было бы в его положении роскошью - он не успевал к звонку даже теоретически. Судя по характеру пробуждения, ему предстоял черный понедельник, а то и черная неделя. Неудачи, сами понимаете, явление стадное.
Когда, застегивая пальто, он выбежал со двора на улицу, в запасе была всего одна минута. Правда, на остановке стоял трамвай, который милостиво позволил догнать себя и вскочить на заднюю площадку, но это еще ни о чем не говорило. Либо трамвай неисправен, либо сейчас обнаружится, что во второй кассе кончились билеты, и водитель будет минут пять заряжать дьявольский механизм и еще столько же лязгать рычагом, проверяя исправность кассы.
К его удивлению, трамвай заныл, задрожал, закрыл двери и, звякнув, рванул с места. Навстречу летели зеленые светофоры, а одну остановку водитель просто пропустил, рявкнув в микрофон: "На Завалдайской не сходят? Проедем…"
Следовательно, предчувствие обмануло. Ему предстоял вовсе не черный, а самый обыкновенный, рядовой понедельник.
В отделе его встретили понимающими улыбками. Человек, панически боящийся опоздать на работу и все же опаздывающий ежедневно, забавен, даже когда ухитряется прийти вовремя. Начальник нахмурил розовое юношеское чело. Сегодняшнюю пятиминутку он собирался начать с разговора о производственной дисциплине и - на тебе! - лишился основного наглядного пособия.
- Ну что ж, начнем, товарищи…
Начальник встал.
- Сегодня я вижу, опоздавших практически нет, и это… э-э-э… отрадно. Но, конечно, в целом по прошлой неделе показатели наши… тревожат. Да, тревожат. Некоторые товарищи почему-то решили…
Все посмотрели на некоторого товарища. Кто со скукой, кто с сочувствием.
Некоторый товарищ терпеть не мог своего молодого, изо всех сил растущего начальника. За апломб, за манеру разговаривать с людьми, в частности - за возмутительную привычку отчитывать при свидетелях. Ясно: добреньким он всегда стать успеет, а на первых порах - строгость и только строгость. А к некоторому товарищу придирается по той простой причине, что товарищ этот - недотепа.
Видя начальника насквозь, точно зная, что следует ответить, он тем не менее ни разу не осадил его и не поставил на место. Почему? А почему он сегодня утром не подхватил падающий стакан, хотя вполне мог это сделать?
На восьмой минуте пятиминутки дверь отдела отворилась и вошла яркая женщина Мерзликина. Вот вам прямо противоположный случай. Ведь из чего складывается неудачник? Вовсе не из количества неудач, а из своего отношения к ним.
Итак, вошла яркая женщина Мерзликина, гоня перед собой крупную волну аромата. Начальник снова нахмурился и, не поднимая глаз, осведомился о причинах опоздания.
Мерзликина посмотрела на него, как на идиота.
- Конечно, проспала, - с достоинством ответила она, и начальник оробел до такой степени, что даже не потребовал письменного объяснения.
На беду кто-то тихонько хихикнул. Ощутив крупную пробоину в своем авторитете, начальник принялся спешно ее латать. Кем он эту пробоину заткнул, можно догадаться.
Нет, все-таки это был черный понедельник.
- …другими словами, все дело исключительно в добросовестном отношении к своему… э-э-э… делу, - не совсем гладко закончил ненавистный человек, и в этот миг его галстук одним рывком выскочил из пиджака.
- Извините, - пробормотал начальник, запихивая обратно взбесившуюся деталь туалета.
Услышав, что перед ними за что-то извиняются, сотрудники встрепенулись, но оказалось - ничего особенного, с галстуком что-то.
- У меня все! - отрывисто известил начальник и сел. Он был бледен. Время от времени он принимался осторожно двигать шеей и хватать себя растопыренной пятерней пониже горла.
Короче, никто из подчиненных на эпизод с галстуком должного внимания не обратил. Кроме одного человека.
Ему захотелось взять начальника за галстук. И он мысленно взял начальника за галстук. Он даже мысленно встряхнул начальника, взяв его за галстук. И вот теперь сидел ни жив, ни мертв.
Как же так? Он ведь даже не пошевелился, он только подумал… Нет, неправда. Он не только подумал. Он в самом деле взял его за галстук, но не руками, а как-то… по-другому.
Он спохватился и, рассерженный тем, что всерьез размышляет над заведомой ерундой, попытался сосредоточиться на делах служебных. Да мало ли отчего у человека может выбиться галстук!
Ну, все. Все-все-все. Пофантазировал - и хватит. И за работу. Но тут он вспомнил, что случилось утром, и снова ощутил этакий неприятный сквознячок в позвоночнике. Перед глазами медленно-медленно закувыркался падающий стакан и замер, подхваченный…
Он выпрямился, бессмысленно глядя в одну точку, а именно - на многостержневую шариковую ручку на столе Мерзликиной. Самопишущий агрегат шевельнулся и, подчиняясь его легкому усилию, встал торчком.
Мерзликина взвизгнула. Перетрусив, он уткнулся в бумаги. Потом сообразил, что именно так и навлекают на себя подозрения. Гораздо естественнее было полюбопытствовать, по какому поводу визг. Мерзликина с округлившимися глазами опасливо трогала ручку пальцем.
Происшествием заинтересовались.
- При чем здесь сквозняк? - возражала Мерзликина. - Что может сделать сквозняк? Ну, покатить, ну, сбросить… И потом, откуда у нас здесь сквозняк?
Она успокоилась лишь после того, как ее сосед разобрал и собрал ручку у нее на глазах. Там, внутри, обнаружилось несколько пружинок, и Мерзликиной как истой женщине (тем более - яркой) этого показалось вполне достаточно. Вот если бы пружинок не было, тогда, согласитесь, вышла бы полная мистика, а так - все-таки пружинки…
Значит, не померещилось. Значит, все это всерьез и на самом деле. Но откуда? С чего вдруг могли в нем проснуться такие сверхъестественные или - как это сейчас принято говорить - паранормальные способности? Прорезались с возрастом, как зуб мудрости?
Он машинально открыл папку, не прикасаясь к ней, и таким же образом закрыл.
Теперь не было даже сомнений.
"Ах вот как! - внезапно подумал он с оттенком черного ликования. - Ну, тогда совсем другое дело! Тогда я, кажется, знаю, чем мне заняться…"
И скосил преступный глаз вправо, где из-под полированной передней стенки стола так беззащитно и трогательно виднелись венгерские туфли начальника.
Он мысленно потянул за шнурок. Начальник схватился за ногу и заглянул под стол.
Неосторожно… В течение нескольких минут он тренировался, развязывая и завязывая тесемки папки, после чего вернулся к туфлям. Принцип он понял: следовало не тянуть, а постепенно распускать весь узел в целом.
С этой ювелирной операцией он справился с блеском и некоторое время любовался расхлюстанным видом обуви начальника. Потом ему пришло в голову, что шнурки можно связать между собой.
Довершить затеянное он мудро предоставил естественному ходу событий и, разложив бумаги, сделал вид, что с головой ушел в дела. Прошло около получаса, а ловушка все не срабатывала. Первое время он нервничал, а потом сам не заметил, как втянулся в обычный ритм и взялся за службу всерьез. Поэтому, когда в помещении раздался грохот, он подпрыгнул от неожиданности точно так же, как и все остальные.
Начальник лежал на животе ногами к стулу и совершенно обезумевшим лицом к двери. Упираясь ладонями в пол, он безрезультатно пытался подтянуть под себя то одну, то другую ногу.
Ужас! Налицо злостное хулиганство, подрыв авторитета, грубейшее нарушение производственной дисциплины, а виновных нет.
Начальника поставили на ноги, развязали, отряхнули и бережно усадили за стол. Он ошалело бормотал слова благодарности, а ему - не менее ошалело - бормотали слова соболезнования и, не зная, что и подумать, в смущении разбегались по рабочим местам.
Впору было появиться какому-нибудь Эркюлю Пуаро и порадовать поклонников версией, что начальник сам незаметно связал себе ноги и, грохнувшись на пол, отвлек тем самым внимание общественности от какого-то своего куда более серьезного преступления.
Но если бы этим пассажем все ограничилось!
Нет, день запомнился начальнику надолго. Бумаги на его столе загадочным образом шулерски перетасовывались, а сверху неизменно оказывался журнал из нижнего ящика тумбы. Кроссвордом вверх. Стоило начальнику отлучиться или хотя бы отвлечься, красный карандаш принимался накладывать от его имени совершенно идиотские резолюции, пересыпая их грубейшими орфографическими ошибками.
Начальник взбеленился и решил уличить виновных любой ценой. Тактика его была довольно однообразна: он прикидывался, что поглощен телефонным разговором или поиском нужного документа, после чего стремительно оборачивался.
В конце концов карандашу надоела эта бездарная слежка. Уже не скрываясь, он оперся на острие и, развратно покачав тупым шестигранным торцом, вывел поперек акта о списании детскими печатными буквами: "Ну и как оно?"
Начальник встал. Лицо его было задумчиво и скорбно. Он вышел и не появлялся до самого перерыва.
Его гонитель почувствовал угрызения совести. Но выяснилось, что не знал он и недооценивал своего начальника. Когда тот возник в дверях сразу после обеда и, притворяясь, что видит художества красного карандаша впервые, осведомился страшным голосом, чья это работа, стало ясно, что до капитуляции еще далеко.
Так и не понял начальник, какая сила противостоит ему. Он требовал признания, он высказал все, что накопилось в его душе за первую половину дня, и, наконец, сел писать докладную неизвестно кому неизвестно на кого. Словом, повел себя решительно, но мерзко.
Кара последовала незамедлительно. Пока он составлял докладную, та же невидимая рука ухитрилась перевинтить ему университетский "поплавок" с лацкана на место, для ношения регалий совершенно не предназначенное. Лишь после этого начальник выкинул белый флаг и с позором бежал с поля боя. Потом уже узнали, что он зашел к замдиректора и, сославшись на недомогание, уехал домой.
Но победитель, кажется, был смущен своей победой. Конечно, начальник здорово ему насолил за последние полгода, и все же зря он его так жестоко. И Мерзликину утром напугал. За что? Храбрая женщина, к тому же такая яркая…
Совесть потребовала от него галантного поступка. Скажем, бросить на стол Мерзликиной цветок. Анонимно. Большей галантности он себе представить не мог. Да, но где взять цветы в конце февраля? В одном из окон дома напротив цвел кактус.
Явление, говорят, редкое.
Сразу же возник ряд трудноразрешимых задач. Сорвать он, положим, сорвет. А как протащить сквозь заклеенное окно? А потом еще сквозь двойные витринные стекла отдела? Окольными путями?
Он представил проплывающий коридорами цветок и, задумчиво поджав губы, покачал головой. Выследят.
В конце концов он решил не мучиться и поступить просто: сорвать - там, а на стол положить - здесь. Пусть цветок сам как хочет, так и добирается.
- О-о… - польщенно сказала Мерзликина, заметив перед собой черно-желтого, геометрически безупречного красавца. И, оправляя прическу, лукаво оглядела отдел.
Ну и слава богу. Он, честно говоря, опасался, что она терпеть не может кактусы и все с ними связанное.
Домой со службы он отправился пешком. Стояла оттепель, февраль был похож на март.
Он шел в приподнятом настроении, расстегнув пальто и чувствуя себя непривычно значительным. Машинально, как мальчишки тарахтят палкой по прутьям ограды, он постукивал по звучным прозрачным сосулькам, не пропуская ни одной. Интересно, чем он это делал?
Внезапно возник слабый, но нестерпимо ясный отзвук чьего-то ужаса, и он запрокинул голову. Что-то падало с огромной высоты многоэтажного дома - что-то маленькое, пушистое, живое. Кошка! То ли она не удержалась на ледяной кромке крыши, то ли ее выбросил из окна лестничной площадки какой-то мерзавец.
Он подхватил ее на уровне второго этажа. Он чувствовал, что если остановит ее сразу, то для кошки это будет все равно, что удариться со всего маху об асфальт. Поэтому он пронес ее, плавно притормаживая, почти до земли и, чтобы не бросать в лужу, положил в сторонке на сухую асфальтовую проталину.
Кошка вскочила и, вытянувшись, метнулась за угол, кренясь от испуга.
- Кося леталя!! - раздался ликующий детский вопль.
- Нет, Яночка, нет, что ты! Коша не летала. Летают птички. А киски летать не могут.
- Леталя!! - последовал новый толчок в барабанные перепонки, и молодая мать поняла, как трудно теперь будет убедить Яночку в том, что кошки не летают.
Кошачий спаситель был растерян. В этом оглушительном ликующем "леталя!" он услышал нечто очень для себя важное, нечто такое, чего сам еще не мог постичь и объяснить. Он застегнул пальто и в задумчивости двинулся дальше. Сосульки оставил в покое.
Дома его ждала неубранная постель и осколки стакана на полу. Он привел комнату в порядок и присел к столу - поразмыслить.
…Неудачник, человек на третьих ролях, он глядел в медленно синеющее окно, и странно было ощущать себя победителем.
Интересно, как бы на все это отреагировала его бывшая жена? Где-то она теперь? Собиралась вроде уехать с мужем куда-то на север…
И вдруг он обнаружил ее - далеко-далеко. Такая же комнатка, как у него, довольно скромная обстановка… Так, а это, стало быть, и есть ее новый муж? Ну и верзила! Усы, конечно, отрастил по ее желанию. Идиллия. Кофе пьют.
Он вслушался. По несчастливому совпадению разговор шел о нем.
- Ты только не подумай, что я вас сравниваю, - говорила она. - Просто это был эгоист до мозга костей. Ему нужно было, чтобы все с ним нянчились. Жаловался все время…
- М-м-м… - великодушно отозвался верзила. - Но ведь я тоже иногда жалуюсь…
- Не то! - горячо возразила она. - Совсем не то! У тебя это получается как-то… по-мужски!..
Невидимый свидетель разговора обиделся. "Да я хоть раз сказал о тебе после развода что плохое?" - захотелось крикнуть ему. Осерчав, он чуть было не перевернул ей кофейник, но вдруг подумал, что бывшая жена права и что такого нытика и зануду, как он, поискать - не найдешь. Затем он почувствовал некий импульс самодовольства, исходивший от ее нового мужа. А вот этого прощать не следовало.
Он тронул чашку, которую верзила держал за ручку кончиками пальцев, чуть передвинул и наклонил, вылив ему кофе в послушно оттопырившийся нагрудный карман рубашки. Не кипяток, потерпит. А то ишь раздулся! Идеал!
Он очнулся. В комнате было уже темно. Все еще фыркая от обиды, включил торшер и, подойдя к черно-синему окну, задернул шторы. И сердце сменило ритм. Удары его с каждой секундой становились сильнее и чаще.
- Стой! - взмолился он. - Да постой же!
Наконец-то он испугался. Он уже свыкся с тем, что может очень многое. Скажем, связать шнурки начальнику. Или переправить цветок на стол сотрудницы. Но контролировать комнату, находящуюся за сотни километров отсюда?..
На что он способен еще?
Он ощутил неимоверно далекий теплый океан и скалистый, причудливо источенный берег. Потом словно провел ладонью по всему побережью, на миг задерживаясь на неровностях и безошибочно определяя их значение: это пальма, это холм, это железная дорога. А вот и экспресс. К морю катит.
Краем сознания он задел - там, далеко, - что-то неприятное, опасное. Какие-то контейнеры - в море, на очень большой глубине. Отвратительное, совершенно незнакомое ощущение: вкус - не вкус, запах - не запах, что-то не имеющее названия… Осторожно и брезгливо не то ощупал, не то осмотрел - и догадался: захоронение радиоактивных отходов!
"Стереть бы их в порошок!" - беспомощно подумал он и вдруг почувствовал, что может это сделать. Вот сейчас. Одним коротким страшным усилием превратить их в серебристую безвредную медленно оседающую на дно муть.
Нет, это уже было слишком! Он снова сидел в своей комнате, чувствуя себя то крохотным, то огромным.
На что он способен еще? Сорвать Землю с орбиты? Остановить время?
Но тут он вспомнил, как утром ныл и несся трамвай, как поспешно меняли цвет светофоры, как стрелки всех замеченных им часов никак не могли одолеть последнюю - такую важную для него - минуту. Да. Сегодня утром он, сам того не подозревая, замедлил время. И ради чего? Ради того, чтобы не опоздать на работу?
Он зарычал от стыда.
На что он растратил сегодняшний день? Какое применение нашел он своему дару? Травил начальника, мелко мстил незнакомому человеку!..
А что в активе? Спасенная кошка?
"Леталя!" - снова зазвенел в ушах победный клич маленького человечка. Да, единственный добрый поступок - спас кошку.
А цветок, брошенный им на стол Мерзликиной? Пошляк! Урод!
…И какой соблазн - убедить себя в том, что все эти убогие проделки были рядом смелых экспериментов, попыткой яснее очертить границы своих новых возможностей! Но себя не обманешь: не экспериментировал он и не разбирался - просто сводил счеты.
День позора! Так вывернуть себя наизнанку!.. Знал бы, где упасть, соломки бы подстелил…
"Да что ж ты за существо такое! - внезапно возмутился он. - Даже сейчас норовишь кого-то обхитрить! "Знал бы, где упасть…" Ежедневно надо быть человеком! Ежедневно!"
СТРОИТЕЛЬНЫЙ
Члены комиссии заподозрили неладное лишь на втором часу блужданий по стройке, когда непонятным образом вышли опять на залитый летним солнцем пятый, и пока что последний, этаж. Внизу, на холме вынутого грунта, поросшего зеленой травкой, стоял и задумчиво смотрел на них сторож Петрович. У ног его, задрав встревоженные морды, сидели дворняжки Верный и Рубин.
- Вы там не заблудились? - подозрительно спросил сторож.
Субподрядчик весело блеснул золотыми зубами.
- А что, бывает?
- Да случается, - вполне серьезно отозвался Петрович.
- С юмором старичок, - заметил проектировщик, пощипывая черную бородку.
Они направились к лестнице.
- А вот охраняется строительство, между прочим, образцово, - отдуваясь, сказал тучный генподрядчик. - Вы заметили: ничего не расхищено, не растащено… Уж, казалось бы, плитка лежит нераспакованная, бери - не хочу! Нет, лежит…
Заказчик, глава комиссии, резко повернул к нему узкое бледное лицо. Очки его гневно сверкнули.
- Я вообще не понимаю, о чем мы говорим, - раздраженно бросил он. - Вы собираетесь размораживать стройку или нет?
Широкие бетонные ступени оборвались, в лестнице не хватало пролета. Глава комиссии тихо зашипел, как разъяренный кот, и принялся нервно счищать какую-то строительную дрянь с лацкана светлого пиджака. Проектировщик с опаской заглянул вниз.
- Без парашюта не обойтись. Как у вас тут рабочие ходят?
- Три года как не ходят, - уточнил субподрядчик. - По-моему, нужно идти по коридору до конца. Там должен быть трап.
Они прошли по коридору до конца и остановились перед пустым проемом, разглядывая двухметровой глубины ров с бетонными руинами на дне. Никакого трапа там не было.
- Ага, - сообразил субподрядчик. - Значит, это с другой стороны.
Комиссия последовала за ним и некоторое время плутала по каким-то сообщающимся бетонным чуланам, один из которых был с окном. В окне они опять увидели зеленеющий склон и сторожа Петровича с собаками.
- Все в порядке, Петрович, - воссиял золотым оскалом субподрядчик и помахал сторожу. - Скоро закончим…
- Со мной не пропадешь, - заверил он, ведя комиссию по мрачному тоннелю, изъязвленному дверными проемами. - Я ведь почему эти коридоры перепутал: одинаковые они, симметричные… Ну вот и пришли.
Они выглянули наружу и отшатнулись. Коридор, как и первый, обрывался в пустоту, а вот внизу…
- Это как же надо строить, - визгливо осведомился заказчик, - чтобы с одной стороны этаж был вторым, а с другой - четвертым?
Он поискал глазами генподрядчика и нашел его сидящим на бетонном блоке. Генподрядчик был бледен и вытирал платком взмокшую лысину.
- Я дальше не пойду, - с хрипотцой проговорил он. - Водит…
Сначала его не поняли, а потом всем стало очень неловко. Проектировщик - тот был просто шокирован.
- Как вам не стыдно! - еле вымолвил он. - Взрослый человек!..
Генподрядчик, приоткрыв рот, глядел на него робкими старушечьими глазами.
- Может, сторожа покричать? - жалобно предложил он.
- Что? - вскинулся проектировщик. - Да про нас потом анекдоты ходить по городу будут!
Довод был настолько силен, что комиссия немедленно двинулась в обратный путь. Тесный бетонный лабиринт кончился, и они снова оказались на лестничной площадке.
- Странно, - пробормотал субподрядчик. - Тут не было нижнего пролета…
Теперь не было верхнего. Ступени вели вниз и только вниз. Члены комиссии дошли до промежуточной площадки и остановились. Собственно, можно было спускаться и дальше, но дальше был подвал.
- А то еще в шахтах бывает… - хрипло начал генподрядчик. - У меня зять в шахте работает. Они там однажды с инженером сутки плутали. К ним аж на угольном комбайне прорубаться пришлось. А старики потом говорили: "Хозяин завел…"
- Так то шахта, - ошарашенно возразил субподрядчик, - а то стройка… - И неожиданно добавил, понизив голос: - Мне про эту стройку тоже много странного рассказывали…
Вдалеке завыли собаки. Генподрядчик вздрогнул. Остальные тоже.
- Ну что, товарищи, - с преувеличенной бодростью сказал проектировщик. - Подвал мы еще не осматривали…
В подвальном помещении было сухо, пыльно, просторно и довольно светло - в потолке не хватало плит. Справа и слева чернели дверные проемы. Разбросанные кирпичи, перевернутая бадья из-под раствора, у стены - козлы в нашлепках цемента. Запустение.
- Ну, спустились, - проворчал субподрядчик. - А дальше что делать будем?
- Загадки отгадывать, - задушевно сообщил кто-то.
- А на вашем месте я бы помолчал! - обрезал заказчик. - Спроектировали бог знает что, а теперь шуточками отделываетесь!
- Это вы мне? - вытаращил глаза проектировщик. - Да я вообще рта не открывал.
- А кто же тогда открывал?
- Я, - застенчиво сказал тот же голос.
Члены комиссии тревожно переглянулись.
- Тут кто-то есть, - озираясь, прошептал генподрядчик.
- Ага, - подтвердили из самого дальнего угла, где была свалена спутанная проволока и куски арматуры.
- Что вы там прячетесь? - Проектировщик, всматриваясь, шагнул вперед. - Кто вы такой?
- Строительный, - с достоинством ответили из-за арматуры.
- Да что он голову морочит! - возмутился субподрядчик. - Какие строители? Ворюга, наверное. А ну выходи!
- Ага, - с готовностью отозвался голос, и арматура зашевелилась. Шевелилась она как-то странно - вроде бы распрямляясь. Затем над полом в полутьме всплыл здоровенный обломок бетона.
- Э! Э! - попятился субподрядчик. - Ты что хулиганишь! Брось камень!
В ответ послышалось хихиканье. Теперь уже все ясно видели, что за вставшей дыбом конструкцией никого нет, угол пуст. Хихикало то, что стояло.
Обломок бетона служил существу туловищем, а две толстые арматурины - ногами. Полутораметровые руки завершались сложными узлами, откуда наподобие пальцев торчали концы арматуры диаметром поменьше. Длинную, опять же арматурную, шею венчало что-то вроде проволочного ежа, из которого на членов комиссии смотрели два круглых блестящих глаза размером с шарики для пинг-понга.
- Да это механизм какой-то, - обескураженно проговорил проектировщик.
- Сам ты… - обиделось существо.
Определенно, звук шел из проволочного ежа, хотя рта в нем видно не было. Как, впрочем, и носа.
- Это он, - прохрипел сзади генподрядчик. - Водил который…
- Я, - польщенно призналось странное создание и, мелодично позвякивая, продефилировало к козлам, на которых и угнездилось, свернувшись клубком. Теперь оно напоминало аккуратную горку металлолома, из которой вертикально торчал штырь шеи с проволочным ежом.
Круглые смышленые глаза светились живым интересом.
- Потрясающе!.. - ахнул проектировщик. Он сделал шаг вперед, но был пойман за руку субподрядчиком.
- Вы уж нас извините, - заторопился субподрядчик, расшаркиваясь перед существом. - Очень приятно было познакомиться, но… Работа, сами понимаете… Как-нибудь в другой раз…
Пятясь и кланяясь, он оттеснял, комиссию к лестнице.
- Да погодите вы, - слабо запротестовал проектировщик. - Надо же разобраться…
Но субподрядчик только глянул на него огромными круглыми глазами - точь-в-точь как у того, на козлах.
- До свидания, до свидания… - кивал он, как заведенный. - Всего хорошего, всего доброго, всего самого-самого наилучшего…
- До скорого свиданьица, - приветливо откликнулось создание.
Услышав про скорое свиданьице, субподрядчик обмяк. Беспомощно оглядел остальных и поразился: лицо генподрядчика было мудрым и спокойным.
- Брось, Виталь Степаныч, - со сдержанной грустью сказал тот. - Куда теперь идти? Пришли уже.
Тем временем из шока вышел заказчик, глава комиссии.
- Как водил?! - заикаясь, закричал он. - Что значит водил? По какому праву? Кто вы такой? Что вы тут делаете?
- Загадки загадываю, - охотно ответило оно. - Прохожим.
Заказчик начал задыхаться и некоторое время не мог выговорить ни слова.
- По загадке на каждого или одну на всех? - озабоченно поинтересовался генподрядчик.
- Откуда ж я на каждого напасусь? - удивилось оно. - Одну на всех.
- Ну, это еще ничего, - с облегчением пробормотал генподрядчик и оглянулся на членов комиссии. - А, товарищи?
Странное дело: пока блуждали по стройке, он трясся от страха, а теперь, когда действительно стоило бы испугаться, успокоился, вроде бы даже повеселел. Видимо, воображение рисовало ему куда более жуткие картины.
- И если отгадаем?
- Идите на все четыре стороны.
- Это как же понимать? - взвился заказчик. - Значит, если не отгадаем?..
- Ага, - подтвердило создание.
- Это наглость! Произвол! Вы на что намекаете? Идемте, товарищи, ничего он нам не сделает!
Никто не двинулся с места.
- Я ухожу! - отчаянно крикнул заказчик и посмотрел на существо.
Проволочные дебри вокруг глаз весело задвигались. Возможно, это означало улыбку.
Глава комиссии стремглав бросился вверх по лестнице. Остальные так и впились глазами в то, что разлеглось на козлах, - как отреагирует.
- Вернется, - успокоило оно.
На лестнице раздался грохот. Это сверху на промежуточную площадку сбежал заказчик. Он, оказывается, расслышал.
- Я вернусь! - прокричал он в подвал, пригнувшись и грозя сорванными с носа очками. - Только вы учтите: я не один вернусь!
Выкрикнул и снова пропал. Некоторое время было слышно, как он там, наверху, карабкается, оступаясь и опрокидывая что-то по дороге. На промежуточную площадку просыпалась горсть битого кирпича и щепы.
- А что это вы стоите? - полюбопытствовало существо. - Пришли и стоят.
Члены комиссии зашевелились, задышали, огляделись и начали один за другим присаживаться на перевернутую бадью из-под раствора. Пока они устраивались, существо успело со звоном расплестись и усесться на козлах совсем по-человечьи - свесив ноги и положив арматурные пятерни на колени. Кажется, оно ожидало града вопросов. Долго ожидало. Наконец - первая робкая градина.
- Слышь, браток… - заискивающе начал субподрядчик. - А ты, я извиняюсь… кто?
- Строительные мы, - оно подбоченилось.
Члены комиссии встревоженно завертели головами.
- А что… много вас тут?
- Стройка одна, и я один, - застенчиво объяснило существо.
- Домовой, значит? - почтительно осведомился генподрядчик.
- Домовой в дому, - оскорбилось оно. - А я - строительный.
Проектировщик вскочил, испугав товарищей по несчастью.
- Леший? - отрывисто спросил он.
- Нет, - с сожалением призналось существо. - Леший - в лесу. - И, подумав, добавило: - А водяной - в воде.
Надо понимать, отношения его с лешими были самыми теплыми, с домовыми же, напротив, весьма натянутыми.
- С ума сойти! - жалобно сказал проектировщик и сел на бадью.
- Давайте не отвлекаться, товарищи, - забеспокоился генподрядчик. - Время-то идет…
- А если не отгадаем? - шепотом возразил субподрядчик. - Слышь, земляк, - позвал он, - а ведь мы не прохожие, мы люди казенные - комиссия.
- А нам все едино: комиссия, не комиссия… - душевно ответил строительный. - Загадывать, что ли?
У всех троих непроизвольно напряглись шеи. Шутки кончились.
- А загадка такая… - строительный поерзал, предвкушая, и со вкусом выговорил: - Летит - свистит. Что такое?
- Муха с фиксой, - выпалил генподрядчик.
- Не-а, - радостно отозвался строительный.
- То есть как это "не-а"? - возмутился тот. - Я ж эту загадку знаю. Мне ее в тресте загадывали.
- Там было "летит - блестит", - напомнил субподрядчик.
- Ну, все равно - значит, муха с этим… Ну, без зуба там, раз свистит.
- У мух зубов не бывает, - сказал строительный.
Троица задумалась.
- Милиционер? - с надеждой спросил субподрядчик.
- Не-а, - лукаво ответил строительный. - Милиционеры не летают.
- Почему не летают? - заартачился было субподрядчик. - У них сейчас вертолеты есть.
- Все равно не милиционер, - победно заявил строительный.
Проектировщик в затруднении поскреб бородку.
- Совещаться можно? - спросил он.
- Ага, - закивал строительный в полном восторге.
Проектировщик поднял товарищей и утащил под лестницу, где конспиративно зашептал:
- Давайте логически. Он - строительный, так? Леший - в лесу, домовой - в дому…
- Водяной - в воде, - без юмора дополнил генподрядчик.
- Вот именно. А он - строительный. Он - на стройке. Значит, и загадка его…
Субподрядчик ахнул и вылетел из-под лестницы.
- Кирпич? - крикнул он и замер в ожидании.
- А он свистит? - с сомнением спросили с козел.
- Так ведь летит же… - растерялся субподрядчик. - Если облегченный, с дырками… И с шестнадцатого этажа…
- Не кирпич, - с загадочным видом произнес строительный.
Расстроенный субподрядчик вернулся под лестницу.
- Слушайте, - сказал он, - а в самом деле, что вообще на стройке может свистеть? Ну, "летит" - понятно: план летит, сроки летят…
- А по-моему, - перебил генподрядчик, - нужно просто отвечать что попало. Пока не угадаем.
Он выглянул и спросил:
- Чижик?
- Не-а.
- Ну вот, видите, не чижик…
Мнения разделились. После пяти минут тихих и яростных препирательств был выработан следующий план: двое бомбардируют строительного отгадками, а третий (проектировщик) заводит непринужденную беседу личного характера. Строительный простоват, может, и проговорится. Комиссия снова расположилась на перевернутой бадье.
- И давно вы здесь обитаете? - с любезной улыбкой начал проектировщик.
- Обитаю-та? - Строительный прикинул.
- Пуля? - крикнул субподрядчик.
- Нет, не пуля, - отмахнулся строительный. - Да года три, почитай… обитаю, - прибавил он.
- Но, наверное, есть и другие строительные?
- Есть, - согласился строительный. - Только они на других стройках… обитают.
Нравилось ему это слово.
Генподрядчик начал приподниматься.
- Баба-Яга? - с трепетом спросил он.
- Так это же из сказки, - удивился строительный.
Члены комиссии ошеломленно переглянулись. Кто бы мог подумать! Однако в чем-то строительный все же проболтался: отгадку следовало искать в реальной жизни.
- Ветер на замороженной стройке, - сказал проектировщик.
- Ветер на замороженной стройке… - мечтательно повторил строительный. - С умными людьми и поговорить приятно.
- Угадал? - субподрядчик вскочил.
- Нет, - с сожалением сказал строительный. - Но все равно красиво…
Проектировщик поскреб бородку.
- Скучно вам здесь небось? - очень натурально посочувствовал он.
- Да как когда бывает, - пригорюнился строительный. - Иной раз обитаешь-обитаешь - загадку некому загадать.
- Так уж и некому?
- Да приходил тут один намедни… за плиткой.
- И что же? - небрежно спросил хитроумный проектировщик. - Отгадал?
Вопрос восхитил строительного - проволочные дебри весело встопорщились.
- Не скажу! - ликующе объявил он.
В соседнем помещении что-то громыхнуло. Все, включая строительного, уставились в проем, откуда доносились чьи-то шаги и сердитое бормотанье. Наконец в подвал, отряхиваясь от паутины и ржавчины, ввалился заказчик и одичалыми глазами обвел присутствующих. Встретившись с ласковым взглядом строительного, вздрогнул, сорвал очки и принялся протирать их полой пиджака.
- Ладно, - с ненавистью буркнул глава комиссии. - Давайте вашу загадку.
- Летит - свистит, - с удовольствием повторил строительный. - Что такое?
- Этот… - заказчик пощелкал пальцами. - Воробей?
Субподрядчик хмыкнул.
- Воробьи чирикают, а не свистят.
Заказчик вяло пожал плечами и сел на бадью.
- Это все из-за вас, - сварливо заметил ему генподрядчик. - Комиссия, комиссия… Силком ведь на стройку тащили!
- А не надо было строительство замораживать! - огрызнулся заказчик.
- Так а если нам чертежи выдали только до пятого этажа!
- Простите, - вмешался проектировщик. - А как же мы их выдадим, если до сих пор не знаем, какие конструкции закладывать? Что вы, понимаете, с больной головы на здоровую?..
- Да хватит вам! - забеспокоился субподрядчик. - Нашли время!
Спорщики опомнились.
- Так, значит, говорите, редко заходят? - заулыбавшись, продолжил беседу проектировщик.
- Редко, - подтвердил строительный. - Поймал это я одного ночью на третьем этаже. Батарею он там свинчивал. Ну, свинтил, тащит. А я стою в дверях и говорю: отгадаешь загадку - твоя батарея. Помню, грохоту было…
- Я представляю, - заметил проектировщик. - Ну, а батарею-то он потом забрал?
- Да нет, - развел арматуринами строительный. - Я говорю: забирай батарею-то, а он ее на место привинчивает…
- То есть отгадал он? - подсек проектировщик.
Проволочная башка чуть не сорвалась со штыря. Такого коварства строительный не ожидал. Испепелив проектировщика глазами, он с негодующим бряцаньем повернулся к комиссии спиной и ноги на ту сторону перекинул.
- Хитрый какой… - пробубнил он обиженно.
Легкий ветерок свободы коснулся узников. В одиночку, оказывается, люди выбирались, а их-то четверо.
- Строительный, - отчетливо проговорил генподрядчик.
- Ась? - недружелюбно отозвался тот, не оборачиваясь. Круглые глаза слабо просвечивали сквозь проволочный затылок.
- Отгадка такая, - пояснил генподрядчик. - Летит - свистит. Ответ: строительный.
- Нет, - буркнул тот, не меняя позы. - Свистеть не умею.
- Этого сторожа уволить надо, - сказал вдруг заказчик. - У него на стройке комиссия пропала, а он никаких мер не принимает.
- А правда, как же Петрович-то уберегся? - подскочил субподрядчик. - Что ж он, за три года ни разу в здание не зашел?
- Ничего удивительного, - скривился глава комиссии. - Принимаете на работу кого попало, вот и заводится тут… всякое.
- Если я только отсюда выберусь!.. - рыдающе начал генподрядчик.
Повеяло средневековым ужасом.
- Я сниму людей с гостиницы!.. - надрывно продолжал он. - Я сниму людей с микрорайона!.. Я… я сдам эту стройку за месяц, будь она проклята!..
Слушать его было страшно. Строительный беспокойно заерзал и закрутил своим проволочным ежом - даже его проняло. И тут кто-то тихонько заскулил по-собачьи. Волосы у пленников зашевелились. Они посмотрели вверх и увидели на краю прямоугольной дыры в потолке черную, похожую на таксу дворняжку. Затем до них донеслись неторопливые шаркающие шаги, и рядом с Верным возник сторож Петрович. По-стариковски, уперев руки в колени, он осторожно наклонился и заглянул в подвал.
- А, вот вы где… - сказал он. - Колька, ты, что ли, опять хулиганишь? Опять про ласточек про своих? И не стыдно, а?
Строительный со звоном и лязгом соскочил с козел.
- Так нечестно! - обиженно заорал он.
- А так честно? - возразил сторож. - Шкодишь-то ты, а отвечать-то мне. Эгоист ты, Колька. Только о себе и думаешь.
Строительный, не желая больше разговаривать, в два длинных шага очутился у стены. Мгновение - и он уже шел по ней вверх на четвереньках, всей спиной демонстрируя оскорбленное достоинство. На глазах присутствующих он добрался до потолка и заполз в широкую вытяжную трубу. Затем оттуда выскочила его голова на штыре и, сердито буркнув: "Все равно нечестно!", - втянулась обратно.
- Вот непутевый, - вздохнул сторож.
Субподрядчик, бесшумно ступая, приблизился к проему в потолке и запрокинул голову.
- Петрович! - зашептал он, мерцая золотом зубов и опасливо косясь на трубу. - Скинь веревку!
- Так вон же лестница, - сказал сторож.
И члены комиссии, солидные люди, толкаясь, как школьники, отпущенные на перемену, устремились к ступенькам. И на этот раз лестница не оборвалась, не завела в тупик - честно выпустила на первом этаже, родимая.
Давненько не слышала замороженная стройка такого шума. Сторожа измяли в объятиях. Заказчик растроганно тряс ему одну руку, проектировщик - другую, генподрядчик, всхлипывая, облапил сзади, субподрядчик - спереди.
- Петрович!.. - разносилось окрест. - Дорогой ты мой старик!.. Век я тебя помнить буду!.. Вы же спасли нас, понимаете, спасли!.. Я тебе премию выпишу, Петрович!..
Потом заказчик выпустил сторожа и принялся встревоженно хватать всех за рукава и плечи.
- Постойте, постойте!.. - бормотал он. - А что же делать с этим… со строительным? Надо же сообщить!.. Изловить!
Возгласы смолкли.
- Ну да! - сказал сторож, освобождаясь от объятий. - Изловишь его! Он теперь где-нибудь в стене сидит. Обидчивый…
Члены комиссии отодвинулись и долго, странно на него смотрели.
- Так ты, значит… знал про него? - спросил субподрядчик.
- А то как же, - согласился Петрович. - Три года, чай, охраняю.
- Знал и молчал?
- Да что ж я, враг себе, про такое говорить? - удивился сторож. - Вы меня тут же на лечение бы и отправили. Да он и не мешает, Колька-то. Даже польза от него: посторонние на стройку не заходят…
В неловком молчании они подошли к вагонке, возле которой приткнулась серая "Волга".
- Слушай, Петрович, - спросил субподрядчик, - а почему ты его Колькой зовешь?
Старик опешил. Кажется, он над этим никогда не задумывался.
- Надо же как-то называть, - сказал он наконец. - И потом внук у меня есть - Колька. В точности такой же обормот: из бороды глаза торчат да нос…
- Что-то я никак не соображу, - раздраженно перебил его проектировщик, который с момента избавления не проронил еще ни слова. - Почему он нас отпустил? Загадку-то мы не отгадали.
- Так Петрович же отгадку сказал, - напомнил из кабины субподрядчик. - Ласточка.
- Ласточка? - ошарашенно переспросил проектировщик. - Почему ласточка?
- Уважает, - пояснил сторож. - Вон их сколько тут развелось!
Все оглянулись на серый массив стройки. Действительно, под бетонными козырьками там и сям темнели глиняные круглые гнезда.
- Ну это же некорректная загадка! - взревел проектировщик. - Ее можно всю жизнь отгадывать и не отгадать!.. Да он что, издевался над нами?!
Разбушевавшегося проектировщика попытались затолкать в машину, но он отбился.
- Нет уж, позвольте! - Он подскочил к Петровичу. - А вам он ее тоже загадывал?
- А то как же, - ухмыльнулся старик. - Летит - свистит. Я спрашиваю: "Ласточка, что ли?" Он говорит: "Ласточка…"
Проектировщик пришибленно посмотрел на сторожа и молча полез в кабину.
- Но Петрович-то, а? - сказал субподрядчик, выводя "Волгу" на широкую асфальтовую магистраль. - Ох, стари-ик! От кого, от кого, но от него я такого не ожидал…
- Да, непростой старичок, непростой, - деревянно поддакнул с заднего сиденья проектировщик.
- Кто-то собирался снять людей с микрорайона, - напомнил заказчик. - И сдать стройку за месяц.
Генподрядчик закряхтел.
- Легко сказать… Что ж вы думаете, это так просто? Микрорайон - это сейчас сплошь объекты номер один… И потом: ну что вы в самом деле! Ну, строительный, ну и что? Это же бесплатный сторож… О-ох!.. - выдохнул он вдруг, наклоняясь вперед и закладывая руку за левый борт пиджака.
- Что? Сердце? - испуганно спросил субподрядчик, поспешно тормозя.
Генподрядчик молчал, упершись головой в ветровое стекло.
- Нет, не сердце, - сдавленно ответил он. - Просто вспомнил: у меня же завтра еще одна комиссия…
- На какой объект?
- Библиотека…
- Ох ты… - сказал субподрядчик, глядя на него с жалостью.
- Тоже замороженная стройка? - поинтересовался проектировщик.
- Семь лет как замороженная. - Субподрядчик сокрушенно качал головой. - Я вот думаю: если здесь за три года такое завелось, то там-то что же, а?
ТЫ, И НИКТО ДРУГОЙ
Монтировщики посмотрели, как уходит по коридору Андрей, и понимающе переглянулись.
- Она ему, наверное, сказала: бросишь пить - вернусь, - поделился догадкой Вася-Миша.
- Слушай, - встрепенулся Виталик, - а что это он в театре ночует? Она ж квартиру еще не отсудила.
- Отсу-удит, - уверенно отозвался два года как разведенный Вася-Миша. - Все они…
Андрею показалось, что левая фурка просматривается из зала, и он толчком ноги загнал ее поглубже за кулисы. Низкий дощатый помост, несущий на себе кусок дачной местности, отъехал на метр; шатнулся на нем тополек с листьями из клеенки, закивала гнутой спинкой кресло-качалка.
До начала вечернего спектакля оставалось около трех часов. Андрей вышел на середину сцены, присел на край письменного стола и стал слушать, как пустеет театр.
Некоторое время по коридорам бродили голоса, потом все стихло. Убедившись, что остался один, Андрей поднялся, и тут его негромко окликнули.
Вздрогнул, обернулся с напряженной улыбкой.
Возле трапа, прислонясь плечом к порталу, стояла Лена Шабина. Красиво стояла. Видимо, все это время она, не меняя позы, ждала, когда он обратит на нее внимание.
Тоскливо морщась, Андрей глянул зачем-то вверх, на черные софиты, и снова устроился на краешке стола.
Лена смотрела на него долго, уяснив, что со стола он теперь не слезет, оторвала плечо от портала и замедленной, немного развинченной походкой вышла на сцену. Обогнула Андрея, задумчиво провела пальчиком по кромке столешницы и лишь после этого повернулась к нему, слегка склонив голову к плечу и вздернув подбородок.
- Говорят, разводишься? - Негромкая, подчеркнуто безразличная фраза гулко отдалась в пустом зале.
Андрей мог поклясться, что уже сидел вот так посреди сцены, и подходила к нему Лена, и задавала именно этот вопрос.
- Ты-то тут при чем?..
- Хм… При чем… - повторила она весьма мелодично. - При чем?
Славно подбирала нужную интонацию.
- При чем!.. - выговорила она в третий раз. - Так ведь я же разлучница! Змея подколодная. А ты разве еще не слышал? Оказывается, я разбила твою семью!
Голос Лены был звонок и ядовит.
"Выслеживала… - думал Андрей. - Да что же это за обязанность такая - расквитаться за все, даже если тебе от этого никакой выгоды!.. Почему они так живут? Почему я сам так жил?.."
- Почему я должна впутываться в чьи-то семейные дрязги? - продолжала тем временем Лена. - Твоя история уже дошла до директора, и вот посмотришь, он обязательно воспользуется случаем сделать мелкую пакость Михал Михалычу!..
- Михал Михалычу? - не понял Андрей. - Он что, тоже разлучник?
- Но я же его сторон-ница! - негодующе воскликнула она.
Тут только Андрей обратил внимание, что Лена ведет разговор, почти отвернувшись. Обычно она стояла вполоборота или в три четверти к собеседнику, помня, что у нее тонкий овал лица. Сейчас она занимала самую невыгодную позицию - в профиль к Андрею. Внезапно его осенило: она стояла вполоборота к пустому зрительному залу.
- Так чем я могу помочь тебе, Лена? - и Андрей понял, что тоже подал реплику в зал.
"Сейчас сорвем аплодисменты…"
- Ты должен вернуться к семье, - твердо сказала она.
- Что я еще должен?
Лена наконец обернулась.
- Что ты делаешь? - прошептала она, и глаза ее стали проникновенными до бессмысленности. - Зачем тебе все это нужно? У тебя жена, ребенок…
Андрей опустил голову и незаметно повернул левую руку так, чтобы виден был циферблат, до начала спектакля оставалось чуть больше двух часов.
- …цветы ей купи, скажи, что пить бросил. Ну что мне тебя, учить, что ли?
- Ты не в курсе, Лена, - хмуро сказал он. - Это не я, это она от меня ушла. Забрала Дениса и ушла.
Лена опечалилась.
- Тогда… - Она замялась, опасливо посмотрела на Андрея и вдруг выпалила: - Скажи, что во всем виновата теща!
- Кому? - удивился Андрей.
- Н-ну, я не знаю… Всем. К слову придется - и скажи. Сам ведь жаловался, что теща…
Андрей молча смотрел на нее.
- Я нехорошая, - вызывающе подтвердила Лена. - Я скверная. Но если ты решил красиво пропадать, компании тебе я не составлю. Нравится быть ничтожеством - будь им, будь бездарностью, вкалывай до конца жизни монтировщиком!.. А моя карьера только начинается. Ты же мне завидуешь, ты… Ты нарочно все это затеял!
- Развод - нарочно?
Лена и сама почувствовала, что зарвалась, но остановиться не могла. Она уже не думала о выгодных и невыгодных ракурсах; уперев кулаки в бедра, она повернулась к Андрею искаженным от ненависти лицом.
- Спасибо! Сделал ты мне репутацию! Нет, но как вам это нравится: я разбила его семью! Между нами, можно сказать, ничего и не было!..
- Да, - не удержался Андрей. - Недели две уже.
Здание театра было выстроено в доисторические времена по проекту местного архитектора-любителя и планировку имело нестандартную. Неизвестно, на какой репертуар рассчитывал доисторический архитектор, только сразу же за сценической коробкой начинался несуразно огромный и запутанный лабиринт переходов и "карманов". В наиболее отдаленных его тупиках десятилетиями пылились обломки старых спектаклей.
Пьющий Вася-Миша божился, что там можно неделями скрываться от начальства. Насчет недели он, положим, преувеличивал, но были случаи, когда администратор Банзай, имевший заветную мечту поймать Васю-Мишу с поличным, в течение дня нигде не мог его обнаружить.
Острый на язык Андрей пытался прилепить за это Васе-Мише прозвище Минотавр, но народу кличка показалась заумной, и неуловимый монтировщик продолжал привычно отзываться и на Мишу, и на Васю.
Шаги разгневанной Лены сухими щелчками разносились в пустых коридорах театра.
Андрей достал сигарету, заметил, что пальцы у него дрожат, и, не закурив, отшвырнул. Полчаса! Если и ненавидеть за что-либо Лену Шабину, то именно за эти отнятые полчаса.
Он прислушался. Ушла, что ли? Ушла.
Андрей миновал пульт помрежа и неторопливо двинулся вдоль туго натянутого полотна "радиуса", пока слева в сером полумраке не возникло огромное черное пятно - вход на склад декораций. Не замедляя шага, он вступил в кромешную черноту и пошел по центральному коридору, который монтировщики окрестили на шахтерский манер "стволом". Потом протянул руку, и пальцы коснулись кирпичной стены.
Оглянулся на серый прямоугольник входа. Разумеется, никто за ним не шел, никто его не выслеживал, никому это не было нужно.
Крайнее правое ответвление "ствола" - неэлектрифицированное, заброшенное - служило свалкой отыгравших декораций. Андрей свернул именно туда.
В углу "кармана" он ощупью нашел кипу старых до трухлявости щитов, за которыми скрывался вход в еще один "карман", ни на одном плане не обозначенный. Андрей протиснулся между щитами и стеной. Остановился - переждать сердцебиение. Потом поднырнул под горбатый фанерный мостик.
…На полу и на стенах каменной коробки лежал равный зеленоватый полусвет. По углам громоздились мохнатые от пыли развалины деревянных конструкций. А в середине, в метре над каменным полом, парил в воздухе цветной шар света, огромный одуванчик, округлое окно с нечеткими, как бы размытыми краями. Словно капнули на серую пыльную действительность концентрированной кислотой и прожгли насквозь, открыв за ней иную - яркую, ясную.
И окно это не было плоским; если обойти его кругом, оно почти не менялось, оставаясь овалом неправильной формы. Окно во все стороны: наклонишься над ним - увидишь траву, мурашей, заглянешь снизу - увидишь небо.
Со стороны фанерного мостика просматривался кусок степи и - совсем близко рукой подать - пластмассовый, словно игрушечный, коттеджик, избушка на курьих ножках. Строеньице и вправду стояло на толстом металлическом стержне, распадающемся внизу на три мощных корня. Или когтя.
Ветер наклонял высокую траву, и она мела снизу по верхней ступеньке висячего крылечка-трапа.
Девушка сидела, склонив голову, поэтому Андрей не видел ее лица - только массу светлых пепельных волос.
Не отводя глаз от этого воздушного окошка, он протянул руку и нащупал полуразвалившийся трон, выдранный им вчера из общей груды хлама и установленный в точке, откуда видно коттеджик, крыльцо и - когда повезет - девушку.
Она подняла голову и посмотрела на Андрея. И он опять замер, хотя еще в первый раз понял, что увидеть его она не может никак.
Однажды вечером, после спектакля, они разбирали павильон, и мимо Андрея пронесли круглый проволочный куст, усаженный бумажными розами. В непонятной тревоге он проследил, как уплывает за кулисы этот шуршащий ворох причудливо измятой, грязновато-розовой тонкой бумаги, и понял вдруг, что все кончено.
Это было необъяснимо - ничего ведь не произошло… Правда, эпизодическую роль передали другому - недавно принятому в труппу молодому актеру… Правда, висел вторую неделю возле курилки последний выговор за появление на работе в нетрезвом виде… Правда, жена после долгих колебаний решилась-таки подать на развод… Неприятности… Просто неприятности, и только. Поправимые, во всяком случае, не смертельные.
Но вот мимо пронесли этот проклятый куст, и что-то случилось с Андреем. Вся несложившаяся жизнь (по его вине не сложившаяся!) разом напомнила о себе, и спастись от этого было уже невозможно.
…Рисовал оригинальные акварельки, писал дерзкие, благозвучные, вполне грамотные стихи, почти профессионально владел гитарой, пел верным тенорком свои и чужие песни… С ума сойти! Столько талантов, и все одному человеку!..
- Андрей, ну ты что стоишь! Помоги Сереге откосы снять…
…Как же это он не сумел сориентироваться после первых неудач, не сообразил выбрать занятие попрозаичнее и понадежнее? Ах, эта детская вера в свою исключительность! Ну конечно! Когда он завоюет провинцию, столица вспомнит, от кого отказалась!.. Отслужил в армии, устроился монтировщиком в городской театр драмы, где при возможности совершал вылазки на сцену в эпизодах и массовках… Это ненадолго. На полгода, не больше. Потом его заметят, и начнется восхождение…
- Ты что все роняешь, Андрей? После вчерашнего, что ли?
…Первой от иллюзий излечилась жена. "Ой, да брось ты, Лара! Тоже нашла звезду театра! Вбегает в бескозырке: "Товарищ командир, третий не отвечает!" Вот и вся роль. Ты лучше спроси, сколько эта звезда денег домой приносит…"
…Менялась репутация, менялся характер. Андрей и раньше слыл остряком, но теперь он хохмил усиленно, хохмил так, словно хотел утвердить себя хотя бы в этом. Шутки его, однако, из года в год утрачивали остроту и становились все более сальными…
…Машинально завяз в монтировщиках. Машинально начал выпивать. Машинально сошелся с Леной Шабиной. Два года жизни - машинально…
- Нет, мужики, что ни говорите, а Грузинов ваш - редкого ума идиот! Я в оперетте работал, в тюзе работал - нигде больше щиты на ножки не ставят, только у вас…
…Сегодня утром он нашел на столе записку жены, трясясь с похмелья, прочел - и остался почти спокоен. Он давно знал, что разрыв неизбежен. Случилось то, что должно было случиться…
Но вот пронесли этот безобразный розовый венок, и память предъявила счет за все. Она словно решила убить своего хозяина…
Монтировщики разбирали павильон, профессионально, без суеты раскрепляли части станка, перевертывали щиты, выбивали из гнезд трубчатые ножки. Громоздкие декорации к удивительной печальной сказке со счастливым, неожиданным, как подарок, концом; сказке, в которой Андрей когда-то мечтал сыграть хотя бы маленькую, в несколько реплик, роль…
Все! Нет больше Андрея Склярова! Нету! Истратился! Это не павильон - это разбирали его жизнь, нелепую, неполучившуюся.
Андрей уронил молоток и побрел со сцены с единственным желанием - уйти, забиться в какую-нибудь щель, закрыть глаза и ничего не знать…
Он пришел в себя в неосвещенном заброшенном "кармане" среди пыльных фанерных развалин, а прямо над ним, лежащим на каменном полу, парил огромный синий одуванчик, слегка размытый по краям овал неба, проталина в иной мир.
Девушка вскинула голову и чуть подалась вперед, всматриваясь во что-то невидимое Андрею, и он в который раз поймал себя на том, что невольно повторяет ее движения.
Наверное, что-нибудь услышала. Звук оттуда не проникал - кино было в цвете, но немое.
Девушка спрыгнула с крылечка, и ему пришлось подняться с трона и отступить вправо, чтобы не потерять ее из виду. Теперь в окошке появилась синяя излучина реки на горизонте, а над ней - крохотные отсюда (а на самом деле, наверное, колоссальные) полупрозрачные спирали: то ли дома, то ли черт знает что такое. Населенный пункт, скорее всего.
Прямо перед Андреем лежала очищенная от травы площадка, издырявленная норами, какие роют суслики. Он-то знал, что там за суслики, и поэтому не удивился, когда из одной такой дыры, прямо из-под ног девушки, выскочили и спрятались в соседней два взъерошенных существа - этакие бильярдные шары, из которых во все стороны беспорядочно торчат проволочки, стерженьки, стеклянные трубочки.
Когда они так побежали в первый раз, он даже испугался (не за себя, конечно, - за нее), а потом пригляделся - ничего, симпатичные зверушки, металлические только…
Земля возле одной из норок зашевелилась, начала проваливаться воронкой, и три "ежика" вынесли на поверхность второй красный обломок, девушка схватила его; взбежав на крыльцо, наскоро обмела и попробовала приложить к первому. Обломки не совпадали.
Он вдруг понял, что у нее получится, когда она подгонит один к другому все осколки, и беззвучно засмеялся. Современный Андрею красный кирпич, ни больше, ни меньше. С дырками.
"Ах, черт! - развеселившись, подумал он. - Этак они и мой череп ненароком выроют… Йорик задрипанный!"
Все шло как обычно. Каждый занимался своим делом и не мешал другому: девушка, склонив голову, старательно отслаивала от обломка зернышки грунта, Андрей - смотрел.
Странное лицо. И даже не определишь сразу, чем именно странное. Может, все дело в выражении? Но выражение лица меняется, а тут что-то постоянное, всегда присущее…
Андрей попробовал представить, что встречает эту девушку на проспекте, неподалеку от театра - и ничего не вышло.
Тогда он решил схитрить. Как в этюде, допустим, что перед ним никакое не будущее, а самое что ни на есть настоящее. Наше время. Допустим, стоит где-нибудь в степи экспериментальный коттеджик, и девушка-программист испытывает автоматические устройства для нужд археологии. За контрольный образец взяли красный облегченный кирпич, раздробили…
Андрей почувствовал, что бледнеет. Мысль о том, что девушка может оказаться его современницей, почему-то сильно его испугала.
В каменном мешке время убывало стремительно. Хорошо, что он взглянул на часы. Пора было возвращаться. Там, за кипой старых щитов, его ждал мир, в котором он потерпел поражение, в котором у него ничего не вышло…
"Ствол" был уже освещен. Андрей дошел до развилки, услышал голоса и на всякий случай спрятался в еще один темный "карман", где чуть было не наступил на лицо спящему Васе-Мише.
Те, что привели и положили здесь Васю-Мишу, заботливо набросили на него из соображений маскировки тюль, который теперь равномерно вздувался и опадал над его небритой физиономией.
Все это Андрею очень не понравилось. Бесшумно они тащить Васю-Мишу не могли, значит, были и шарканье, и смешки, и приглушенная ругань, а Андрей ни на что внимания не обратил.
"Глухарь! - в сердцах обругал он себя. - Так вот и сгорают…"
Голоса смолкли. Андрей осторожно перешагнул через Васю-Мишу, выглянул в "ствол" и, никого не увидев, направился к выходу на сцену.
"Плохо дело… - думал он. - Если я случайно наткнулся, то и другой может. А там - третий, четвертый…"
Чудо исключало компанию. В каменной коробке мог находиться только один человек - наедине с собой и с этим. Андрей представил на секунду, как четверо, пятеро, шестеро теснятся словно перед телевизором, услышал возможные реплики и стиснул зубы.
"Нет, - решил он. - Только я, и больше никто. Для других это станет развлечением, в лучшем случае - объектом исследования, а у меня просто нет в жизни ничего другого…"
- Ага!!! - раздался рядом злорадный вопль. - Попался?! Все сюда!
Андрей метнулся было обратно, но, слава богу, вовремя сообразил, что кричат не ему.
- Утю-тю-тю-тю! - дурашливо вопил Виталик. - Как сам на сцене курит - так ничего, а меня на пять рублей оштрафовал!
Прижатый к голой кирпичной сцене пожарник ошалело озирался. Он нацеливался проскочить в свою каморку, не гася сигареты, но, как видим, был перехвачен.
- На пять рублей! - с наслаждением рыдал Виталик. - Кровных, а? И потных!
При этом он невольно - интонациями и оборотами - подражал Андрею: не сегодняшнему, что бледный стоял возле входа на склад декораций, а тому, недавнему, - цинику, анекдотчику и хохмачу.
Затравленный пожарник наконец рассвирепел, и некоторое время они орали друг на друга. Потом дискредитированный страж порядка ухватил Виталика за плечо и потащил к узкой железной двери. Свидетели повалили за ними, набили каморку до отказа да еще ухитрились захлопнуть дверь. Гам отрезало.
Пора было подниматься на колосники, но тут навстречу Андрею выкатился, озираясь, похожий на утенка администратор Банзай.
- Миша! - аукал он. - Ми-ша! Андрей, Мишу не видел?
- Только что мимо меня по коридору прошел, - устало соврал Андрей.
Администратор встрепенулся и с надеждой ухватил его за лацкан.
- А ты не заметил, он сильно… того?
- По-моему, трезвый…
Администратор глянул на Андрея с откровенным недоверием.
- А куда шел?
- На сцену, кажется…
Администратор отпустил лацкан и хищно огляделся.
- Его тут нет, - сухо возразил он.
Андрей пожал плечами, а Банзай уже семенил к распахнувшейся двери пожарника, откуда с хохотом высыпала толпа свидетелей. Потом появился и сам пожарник, он рубил кулаком воздух и запальчиво выкрикивал:
- Только так! Невзирая на лица! Потому что порядок должен быть!
К Андрею подскочил Виталик.
- Ну где ты был? Представляешь, брандмауэр сам себя на пятерку оштрафовал!
- Виталик, где Миша? - Это опять был Банзай.
- Миша? - удивился Виталик. - Какой Миша? Ах, Вася… Так мы же с ним только что груз на четырнадцатом штанкете утяжеляли. А он вас разве не встретил?
- Где он? - закричал администратор.
- Вас пошел искать, - нахально сказал Виталик, глядя на него круглыми честными глазами. - Зачем-то вы ему понадобились.
Вот и окунулся в действительность. До чего ж хорошо - слов нет!
На колосники вела железная винтовая лестница. Беленые стены шахты были покрыты автографами "верховых" - как местных, так и гастролеров. "Монтировщики - фанаты искусства". "Снимите шляпу, здесь работал Вова Сметана". Эпиграмма Андрея на главного художника Грузинова:
Ты на выезды, Грузин, декораций не грузил.
Если б ты их потаскал, ты б художником не стал.
"Наверное, это в самом деле очень смешно, - думал Андрей, поднимаясь по гулким, отшлифованным подошвами ступеням. - Оштрафовал сам себя…"
Он замедлил шаг, припоминая, и оказалось, что с того самого дня, когда Андрей открыл на складе декораций свой миражик, он еще не засмеялся ни разу.
Мысль эта пришла впервые - и встревожила. Пригнувшись, Андрей вылез на узкий дощатый настил, идущий вдоль нескончаемого двойного ряда вертикально натянутых канатов.
- Андрей, ты на месте? - негромко позвали из динамика. - Выгляни.
Он наклонился через перила площадки и махнул запрокинувшему голову помрежу.
"Просто я смотрю теперь на все как с другой планеты. Как будто вижу все в первый раз. Какой уж тут смех!.."
Он пошел вдоль этой огромной - во всю стену - канатной арфы, принес с того конца стул и сел, ожидая сигнала снизу.
- Андрей, Миша не у тебя?
Он выглянул. Внизу, рядом с помрежем, стоял, запрокинув голову, Банзай. Андрей отрицательно покачал головой и вернулся на место.
Долго же им придется искать Васю-Мишу…
"О чем я думаю?! - спохватился он вдруг. - Там же Вася-Миша каждую секунду может проснуться! И где гарантия, что он с пьяных глаз не попрется в противоположную сторону?.."
Второй звонок. Андрей вскочил, двинулся к выходу, возвратился, сжимая и разжимая кулаки.
"Да не полезет он за щиты! - убеждал он себя. - С какой радости ему туда лезть?.. А проснется, услышит голоса, решит спрятаться понадежнее?.. Какие голоса?! Кто сейчас может туда зайти!.."
Третий звонок.
- Андрей, готов? Выгляни.
Черт бы их драл, совсем задергали!..
- Андрей, давай! Пошел "супер"…
Музыка.
Андрей взялся обеими руками за канат и плавно послал его вниз. Сзади с легким шорохом взмыл второй штанкет, унося суперзанавес под невероятно высокий потолок сценической коробки.
Слушай, Андрей, а ведь все, оказывается, просто. Ты искал в ее лице какие-то особенные черты, а нужно было просто вспомнить о том, чего в нем нет.
Обыденность, будь она проклята! Она вылепляет наши лица заново, по-своему, сводит их в гримасы, и не на секунду - на всю жизнь. Она искажает нас: угодливо приподнимает нам брови, складывает нам рты - безвольно или жестоко.
И оглядываешься в толпе на мелькнувшее незнакомое лицо, и недоумеваешь, что заставило тебя оглянуться. Это ведь такая редкость - лицо, на котором быт не успел поставить клейма! Или еще более драгоценный случай - не сумел поставить.
Красиво они там у себя живут, если так…
Свет на сцене померк, и Андрей оказался в кромешной черноте. Четыре ничего не освещающие красные лампочки на ограждении канатов делали ее еще чернее.
- Ушла третья фурка…
Автоматически взялся за канат, приподнял "город" метра на три, пропуская фурку через арьерсцену. Опустил не сразу - попридержал, помня, что внизу на монтировщика меньше, да еще на такого, как Вася-Миша… Не должен он сейчас проснуться, не должен! Если уж свалился, то часа на два, на три, не меньше…
Дали свет. Андрей подошел к перилам - посмотреть, что там на сцене. На сцене разыгрывалась остросюжетная психологическая трагикомедия на производственную тему с элементами детектива (так было сказано в рецензии).
Ему несказанно повезло - нарвался на выход Шабиной. Лена, как всегда, норовила повернуться к залу в три четверти, и зритель, вероятно, гадал, с чего это посетительница воротится от предцехкома, который к ней со всей душой… Просто поразительно, что ей удается просочиться на сцену хотя бы в таких аптекарских дозах.
Он перестал смотреть и отошел от поручней.
"А у меня там, в окошке, вообще нет сюжета. Человек занимается своим делом, собирает кирпич. А я смотрю. И не надоедает. Почему?"
И Андрей почувствовал, как губы его складываются в двусмысленную улыбочку.
"Слушай, а ты не влюбился в нее случаем?"
…Самому себе по морде дать, что ли?
- Иди-от!.. - тихонько простонал неподалеку Виталик.
Андрей (он спустился помочь ребятам в антракте) оглянулся.
Возле входа на склад декораций стоял Вася-Миша и с недоумением разглядывал присутствующих. Тюль свисал с его правого плеча наподобие римской тоги.
- П-почему не работаем? - строго спросил Вася-Миша у невольно остановившихся монтировщиков. На него уже, распушась, летел с победным клекотом Банзай.
- Ну все, Миша! Я тебя, Миша, уволю! Ты думал, ты хитрее всех?..
И Банзай поволок нарушителя к выходу со сцены. Вася-Миша не сопротивлялся, он только хотел бы выпутаться из тюля, который тащился за ним из "ствола" подобно шлейфу. Забавная парочка налетела на Андрея.
- Андрей! - мгновенно переключился Банзай. - Я тебя накажу. Ты зачем сказал, что Миша трезвый?
- Вася! - изумился опомнившийся Виталик. - Ты когда успел? Ведь только что был - как стеклышко! - обратился он к окружающим, как бы приглашая их в свидетели, причем получилось, что в свидетели он приглашает именно Банзая.
- Чего тащить? - хрипло осведомился Вася-Миша.
- Как "чего", как "чего"? - вскинулся Виталик. - "Кабинет" - на сцену! Совесть иметь надо, пять минут уже тебя ищем!..
Вася-Миша оперся обеими руками на письменный стол, постоял так немного, потом неуловимым движением поднырнул под него и, пошатываясь, понес, куда было сказано.
Андрей смотрел ему вслед и понимал главное: Вася-Миша там не был. Оттуда так просто не уйдешь. Оно так быстро от себя не отпустит…
Но вместо облегчения пришла давящая усталость. Только сейчас Андрей почувствовал, как вымотала его за две недели постоянная боязнь, что на миражик набредет кто-нибудь еще.
Банзай сиял. Триумфатор. Интересно, что он будет делать, если Васю-Мишу и вправду уволят? За кем ему тогда охотиться, кого выслеживать? И вообще, "по ком звонит колокол"? Банзай, увольняя Васю-Мишу, ты увольняешь часть самого себя…
И вдруг Андрей вспомнил, что все это уже было. Банзай уже ловил Васю-Мишу с поличным год или полтора назад. Выходит, поймал, простил, и начал ловить по новой?..
Одно воспоминание потянуло за собой другое: не зря показалось сегодня Андрею, что разговор с Леной он уже когда-то пережил. Было - он действительно сидел однажды посреди пустой сцены, и подходила к нему разъяренная Лена Шабина и задавала очень похожий вопрос.
Обыденность… Бессмысленная путаница замкнутых кругов, и не сойти с них, не вырваться!..
"Хочу туда, - подумал он, словно переступил невидимую грань, разом отсекшую его от остальных. - Вот в чем, оказывается, дело… Я не могу больше здесь. Я хочу туда".
А больше ты ничего не хочешь? Кто тебе сказал, что там легче? Что ты вообще там видел? Коттеджик, девушку, металлических ежиков. Все? Ах да, еще спиральные сооружения на горизонте. Масса информации! Где гарантии, что через неделю ты не взвоешь: "Хочу обратно?"
Не взвою. Плевать мне, лучше там или хуже. Там по-другому. И все. И ничего мне больше знать не надо. Я же здесь не живу, я только смотрю в это "окошко", остальное меня не касается. Может быть, и я ожил бы, может быть, и вернулся бы на свой замкнутый круг, но теперь не могу. Потому что видел…
Все зачеркнуть и начать с чистого листа? Красиво. Молодец. Только, пожалуйста, не надо называть листом то, что тебя окружает. Ты сам и есть лист. Но какой же ты, к дьяволу, чистый? Одну свою жизнь проиграл здесь, другую проиграешь - там.
Возможно, и проиграю. А возможно, и нет. А здесь я уже проиграл. Что ж я, не знаю цену этого шанса?..
Ну, допустим. Попал ты туда. В будущее. А дальше? Пойми, дурак: твое место в витрине, рядом со склеенным кирпичом. Ты посмотри на себя! Был ты когда-то чем-то. А теперь ты алкаш… Ну ладно. Положим, уже не алкаш. Положим, трезвенник. Все равно ведь ни гроша за душой: ни доброты, ни дара божьего - ни черта!..
- "Супер" вниз! - испуганно ахнул динамик. - Андрей! Заснул? "Супер" вниз давай!
Он вскочил и метнулся к канатам. Суперзанавес спикировал из-под потолка и с шелестом отсек от зрительного зала актеров, не решивших еще: держать ли им паузу до победного конца или же начинать плести отсебятину, пока наверху разберутся с "супером".
Динамик некоторое время продолжал ругаться, а Андрей стоял, ухватившись обеими руками за канаты, и заходился тихим лишающим сил смехом.
Дурак! Господи, какой дурак! Раскопал себя чуть ли не до подкорки, до истерики довел, а подумал о том, как туда попасть? Это тебе что, калитка? Вспомни: оттуда даже звук не проникает!
…И терминология дивная: "калитка", "окошко"!.. Собственно, над физической стороной явления Андрей не задумывался, да и не имел к этому данных. Дыра представлялась ему чем-то вроде прозрачного пятнышка на старом детском надувном шарике, когда уставшая резина истончается, образуя бесцветную округлую точку, мутную по краям и ясную в центре.
Андрей, зябко горбясь, сидел в комнате монтировщиков и думал о том, что сегодня обязательно надо пройти мимо вахтера. Вчерашняя ночевка в театре успела стать темой для сплетен.
Бедная Ленка! Положение у нее, прямо скажем, дурацкое. Ну, я понимаю, разбить семью главного режиссера - это престижно, это даже в некоторой степени реклама, карьера наконец. Но разбить семью рабочего сцены… Фи!
Андрей обратил внимание, что пальцы его правой руки в кармане легкого пальто машинально ощупывают какой-то маленький округлый предмет, видимо, завалявшийся там с весны. Вроде бы галька. Откуда?
Вынул и посмотрел. Да, это был гладкий коричневый камушек. Четырехлетний Денис находил их на прогулках десятками и набивал ими карманы Андрея, каждый раз серьезно сообщая, что это "золотой камушек". Чем они отличаются от простых камней, Андрей так и не постиг.
Да-да, именно "золотой камушек".
Все, что осталось у него от Дениса.
Ну что ж, жены мудры. Женам надо верить. Сказала: "Не выйдет из тебя актера", - и не вышло. Сказала: "Никакой ты отец", - значит, никакой.
- Андрей!
В дверях стояли Виталик и Серега, оба в пальто.
- Может, хватит, а? Кому ты что так докажешь!
- Да, - Андрей очнулся и спрятал камушек. - Пошли.
На первом этаже он свернул в туалет, подождал, пока ребята отойдут подальше, и сдвинул на окне оба шпингалета.
- Вась, ты когда на складе спал, что во сне видел? Не премию, нет?
- Да, Вася, премию ты проспал…
Они обогнули театр и вышли на ночной проспект. Дождя не было, но асфальты просыхать и не думали. Действительно, стоит ли? Все равно мокнуть…
Андрей шел молча, слушал.
- А говорил-то, говорил! "Банзай меня до пенсии ловить будет!", "У Банзая нюха нет!"…
- Не, Банзая не проведешь. Банзай кого хочешь сосчитает, верно, Вась?
- Да поддался я ему, - хрипловато отвечал трезвый и печальный Вася-Миша. - Что ж я, изверг - администратора до инфаркта доводить…
- Ну ладно, мужики, - сказал Андрей. - Мне налево.
Остановились, замолчали.
- Ты меня, конечно, извини, Андрей, - заявил вдруг Серега, - но дура она у тебя. Какого черта ей еще надо! Пить из-за нее человек бросил… Это я вообще не знаю, что такое!
- Если домой идти не хочешь - давай к нам, в общежитие, - предложил Виталик.
- Спокойно, мужики, - сказал Андрей. - Все в норме.
Он действительно пошел влево и, обогнув театр с другой стороны, остановился возле низкого окна с матовыми стеклами. Впереди по мокрым асфальтам брела поздняя парочка.
"В самом деле сочувствуют… - думал Андрей. - Они мне сочувствуют - а я им?.. Ладно. Пусть я хуже всех, пусть я эгоист, но если только догадка моя правильна, - простите, ребята, но я устал. От вас ли, от себя - не знаю. Надеюсь, что от вас…"
Парочка свернула в переулок, и Андрей открыл окно.
Девушки нигде видно не было, летательный аппарат - ни на что не похожая металлическая тварь - тоже куда-то исчез. В прошлый раз из-за коттеджика, поблескивая суставами, выглядывала его посадочная опора.
Значит, улетела хозяйка на день, на два. Или на неделю. Или навсегда. И будет стоять посреди степи брошенный коттеджик с настежь распахнутыми стенами, и на полу будет оседать пыль, а может, и не будет - если какой-нибудь пылеотталкивающий слой…
Андрею понравилось, как спокойно он подумал о том, что девушка, возможно, улетела навсегда. Иными словами, опасение, что он в нее влюбился, отпадало на корню. Все было куда серьезнее… И слава богу.
На лысой издырявленной норами площадке сидели, растопырясь, металлические зверьки - то ли грелись, то ли отдыхали. Солнце там еще только собиралось идти к закату.
- Перекур с дремотой? - усмехнувшись, сказал Андрей "ежикам". - Сачкуем без прораба?
Он медленно обошел этот все время поворачивающийся к тебе овал, внимательно его изучая. Впервые. Раньше он интересовался только тем, что лежало по ту сторону.
Закончив обход, нахмурился. Ничего, кроме ассоциации с прозрачной точкой на старом надувном шарике, в голову по-прежнему не приходило.
"Окошко"… Теоретик! Эйнштейн с колосников! Да разве он когда-нибудь в этом разберется!
…Между прочим, если шарик очень старый, в середине прозрачной точки иногда образуется крохотная дырочка, через которую можно без последствии опустить внутрь иголку и вытянуть ее потом за нитку обратно.
Он завороженно смотрел в самый центр воздушного окошка и не мог отделаться от ощущения, что между ним и вон той длинной суставчатой травинкой, по которой ползет самая обыкновенная божья коровка, ничего нет. Хотя что-то там, конечно, было, что-то не пропускало звук.
Андрей опасно увлекся. Он совершенно перестал себя контролировать и слишком поздно заметил, что его правая рука - сама, не дожидаясь приказа - поднялась над молочно-мутной верхней границей миражика. Он посмотрел на нее с удивлением и вдруг понял, что сейчас произойдет. Но пальцы уже разжались, выпуская округлый коричневый камушек.
Рука опомнилась, дернулась вслед, но, конечно, ничего не успела. И за те доли секунды, пока камушек падал в прозрачную пустоту центра, Андрей смог пережить две собственные смерти.
…сейчас этот пузырь с грохотом лопнет, разнося на молекулы "карман", его самого, театр, город, вселенную…
…сейчас "окошко" подернется рябью и начнет медленно гаснуть, а он останется один, в темноте, среди пыльных обломков декораций…
Камушек пролетел центр и беззвучно упал в траву.
"Ну и как же я его теперь достану? - приблизительно так сложилась первая мысль обомлевшего Андрея. - Хотя… на нем ведь не написано, что он отсюда…"
И вдруг Андрею стало жарко. Не сводя глаз с камушка, он попятился, судорожно расстегивая пальто.
Камушек лежал в траве.
Андрей не глядя сбросил пальто на трон, шагнул к миражику и осторожно протянул руку. И кончики пальцев коснулись невидимой тончайшей пленки, точнее - они сразу же проткнули ее, и теперь каждый палец был охвачен нежным, как паутина, колечком.
Андрей стиснул зубы и потянулся к камушку. Кольцо из невидимой паутинки сдвинулось и, каким-то образом проникнув сквозь одежду, охватило руку у локтя.
И тут он почувствовал ветер. Обычный легкий степной ветерок тронул его ладонь. Не здесь - там.
Андрей отдернул руку, ошеломленно коснулся дрожащими пальцами лица.
- Та-ак… - внезапно охрипнув, выговорил он. - Ладно… Пусть пока полежит…
"Знаешь что, - сказал он себе наконец. - Иди-ка ты домой, выспись как следует, а потом уже думай. Ты же ни на что сейчас не годен. Руки вон до сих пор трясутся…"
Однако Андрей прекрасно знал, что никуда отсюда не уйдет, пока не дождется ночи, когда "окошко" затянет чернотой и будут светиться лишь спирали на горизонте - с каждой минутой все тусклее и тусклее. Потом они погаснут совсем и останутся одни звезды… Интересно, что они там сделали с луной? Андрей еще не видел ее ни разу… Впрочем, это неважно.
Во-первых, если он исчезнет, то будет розыск, и обязательно какой-нибудь умник предложит обшарить склад декораций. Значит, прежде всего - сбить со следа. Скажем, оставить часть одежды на берегу. Продумать прощальную записку, чтобы потом ни один порфирий не усомнился… И врать почти не придется: вместо "Ухожу из жизни" написать "Ухожу из этой жизни". Этакий нюансик…
Теперь второе. На планах "карман" не обозначен, стены на складе декораций кирпичные, неоштукатуренные… Замуровать вход изнутри - и полная гарантия, что в пределах ближайших десяти лет никто сюда не сунется. Что-то вроде "Амонтильядо" наоборот. "Счастливо оставаться, Монтрезор!" И последний кирпич - в последнюю нишу… Каждый день приносить в портфеле по кирпичику, по два. Кладку вести ночью, аккуратно. Ну вот, кажется, и все. Остальное - детали…
Андрей вознамерился было облегченно вздохнуть, но спохватился.
Это раньше он мог позволить себе такую роскошь - повторять горестно, а то и с надрывом, что терять ему здесь больше нечего. Теперь, когда "золотой камушек" лежал в пяти метрах от металлических "ежиков", а правая рука еще хранила ощущение порыва сухого теплого ветра, подобные фразы всуе употреблять не стоило.
Так что же ему предстоит оставить такое, о чем он еще пожалеет?
Любимую работу? Она не любимая, она просто досконально изученная. А с любимой работой у него ни черта не вышло…
Друзей? Нет их у него - остались одни сослуживцы да собутыльники. Впрочем, здесь торопиться не стоит. И Андрей вспоминал, стараясь никого не пропустить…
"Матери сообщат обязательно. Ну ничего, отчим ей особенно горевать не позволит…"
"Денис? Его у меня отняли. Ладно, ладно… Сам у себя отнял. Знаю. Все отнял у себя сам: и семью, и друзей, и работу… Что от этого меняется? Нет, ничего я не потеряю, да и другие мало что потеряют, если меня не станет…"
"…А ребята будут жалеть, а у Ленки уже всерьез начнутся неприятности, а у жены угрызения совести, а мать все равно приедет… да, пожалуй, имитация самоубийства не пройдет. Начинать с подлости нельзя… Тогда такой вариант: все подготовить, уволиться, квартиру и барахло официально передать жене и якобы уехать в другой город…"
Внезапно лицо Андрея приняло удивленное выражение. Казалось, что он сейчас оскорбленно рассмеется.
Оказывается, его побег можно было рассматривать еще с одной точки зрения. Раньше это как-то не приходило в голову: мелкий подонок, бежавший от алиментов в иное время…
Андрей не рассмеялся - ему стало слишком скверно.
"Чистеньким тебе туда все равно не попасть, - угрюмо думал он, глядя, как на висячее крылечко карабкается один из "ежиков". - Что же ты, не знал этого раньше? Что оставляешь здесь одни долги - не знал? Или что обкрадывал не только себя, но я других? Виталик, сопляк, молился на тебя. Вот ты и оставил заместителя в его лице, вылепил по образу и подобию своему…"
"Ежик" покрутился на верхней ступеньке, в комнату войти не решился, упал в траву и сгинул. Закопался, наверное.
Андрей поднялся и подошел к "окошку".
А что если наведаться туда прямо сейчас? Пока никого нет. Страшновато? Кажется, да.
"В конце концов, должен же я убедиться, что строю планы не на пустом месте! - подхлестнул он себя. - А то сложу стенку, и выяснится, что туда можно только руку просовывать да камушки кидать… Кстати, камушек надо вынуть. Нашел что бросить, идиот!"
Андрей присел на корточки и некоторое время рассматривал овал синего неба. Потом осторожно приблизил к нему лицо, и волосы коснулись невидимой пленки.
Он отодвинулся и тревожно осмотрел руку. Вроде без последствий… Хотя одно дело рука, а другое - мозг. Где-то он что-то похожее читал: кто-то куда-то сунулся головой, в какое-то там мощное магнитное поле - и готово дело: вся информация в мозгу стерта. И отпрянешь ты от этой дыры уже не Андреем Скляровым, а пускающим пузыри идиотом…
Сердце билось все сильнее и сильнее. Андрей не стал дожидаться, когда придет настоящий страх, и рывком подался вперед и вверх. Щекотное кольцо скользнуло по черепу и сомкнулось на шее, но это уже была ерунда, уже ясно было, что оно безвредно. Андрей выпрямился, прорываясь навстречу звукам, солнцу, навстречу теплому степному ветру.
И возник звук. Он был страшен.
- А-а-а!.. - на одной ноте отчаянно и тоскливо кричало что-то. Именно что-то. Человек не смог бы с таким одинаковым, невыносимым отчаянием, не переводя дыхания, тянуть и тянуть крик.
Глаза у Андрея были плотно зажмурены, как у неопытного пловца под водой, и ему пришлось сделать усилие, чтобы открыть их. Он увидел жуткое серое небо - не мглистое, а просто серое, с тусклым белым солнцем.
В лицо ударил ветер, насыщенный песком. Песок был везде, тоже серый, он лежал до самого горизонта, до изгиба пересохшего русла реки. А посередине этой невозможной, словно выдуманной злобным ипохондриком, пустыни торчало огромное оплавленное и расколотое трещиной почти до фундамента здание, похожее на мрачную абстрактную скульптуру.
Наверху из трещины клубилась варварски вывернутая арматура. И какая-то одна проволока в ней звучала - тянула это односложное высокое "а-а-а!..", и крик не прекращался, потому что ветер шел со стороны пересохшего русла ровно и мощно.
Наконец Андрей почувствовал ужас - показалось, что мягкая невидимая горловина, охватывающая плечи, сначала незаметно, а потом все явственней начала засасывать, стремясь вытолкнуть его туда - на серый обструганный ветром песок.
Он рванулся, как из капкана, с треском влетел спиной в фанерные обломки, расшиб плечо.
…А там, среди летней желто-серебристо-зеленой степи, снова стоял игрушечный коттеджик на металлической лапе, и высокая трава мела по нижней ступеньке висячего крылечка-трапа, а на горизонте сверкала излучина реки, не совпадающая по форме с только что виденным изгибом сухого русла.
"Вот это я грохнулся!.."
Шумно барахтаясь в обломках, встал, держась за плечо, подобрался поближе к миражику, заглянул сверху. Камушек лежал на месте. Серого песка и бесконечного вопля проволоки, после которого каменная коробка звенела тишиной, просто не могло быть.
- Значит, пленочка, - медленно проговорил Андрей. - Ах ты, пленочка-пленочка…
А он считал ее безвредной! Что же это она сделала такое с его мозгом, если все его смутные опасения, которые он и сам-то едва осознавал, вылепились в такой реальный пугающий бред!.. Самое обидное - выпрямись он до конца - пустыня наверняка бы исчезла, снова появился бы коттеджик, река, полупрозрачные спирали на том берегу…
Андрей машинально провел ладонью по лицу и не закончил движения. Между щекой и ладонью был песок. Жесткие серые песчинки.
Тяжелое алое солнце ушло за горизонт. На теплом синем небе сияли розовые перистые облака. Полупрозрачные спирали за рекой тоже тлели розовым. Но все это было неправдой: и облака, и спирали, и речка. На самом деле там лежала серая беспощадная пустыня с мутно-белым солнцем над изуродованным ощерившимся зданием.
И можно было уже не решать сложных моральных проблем, не прикидывать, сколько потребуется времени на возведение кирпичной стенки, потому что возводить ее теперь было незачем. Издевательская подробность: камушек все-таки лежал там, в траве.
- Ах ты, с-сволочь!.. - изумленно и угрожающе выговорил Андрей.
Ему померещилось, что все это подстроено, что кто-то играет с ним, как с котенком: покажет игрушку - отдернет, покажет - отдернет…
В руках откуда-то взялся тяжелый брус. Лицо сводила медленная судорога.
Андрей уже размахнулся, скрипнув зубами, когда в голову пришло, что за ним наблюдают и только того и ждут, хихикая и предвкушая, что он сорвется в истерику и позабавит их избиением ни в чем не повинного миражика, пока не сообразит, что бьет воздух, что брус пролетает насквозь.
- Все! - злобно осклабясь, объявил Андрей невидимым зрителям. - Спектакль отменяется. Больше вам здесь ничего не покажут…
Он бросил брус и, дрожа, побрел к трону. Не было никаких невидимых зрителей. Никто не станет буравить туннель между двумя - или даже тремя - эпохами ради того, чтобы поиздеваться над монтировщиком сцены А.Скляровым.
Какие-нибудь штучки с параллельными пространствами, ветвящимся временем и прочей научно-фантастической хреновиной. Видишь одно время, а пытаешься пролезть - попадаешь в другое.
- И все. И незачем голову ломать… - испуганно бормотал Андрей.
А ветерок? Тот легкий летний ветерок, которым почувствовала его рука? Он был.
Но тогда получается что-то страшное: Андрей еще здесь - и будущее существует. Он попадает туда - и будущего нет. Вернее, оно есть, но мертвое.
"А-а-а!.." - снова заныла в мозгу проклятая проволока из руин еще не построенного здания.
Андрей плутал в тесном пространстве между загроможденными углами, троном и миражиком. Иногда останавливался перед синим вечереющим овалом, и тогда губы его кривились, словно он хотел бросить какой-то обидный горький упрек. Но, так ничего и не сказав, снова принимался кружить, бормоча и оглядываясь на "окошко".
…Туда падает камень, и ничего не происходит. Туда проникает человек… Стоп. Вот тут нужно поточнее. Какой именно человек туда проникает?
Во-первых, ты не Трумэн и не Чингисхан. Твой потолок - машинист сцены. Бомбу ты не сбросишь, полмира не завоюешь…
Итак, туда проникает случайный, ничем не выдающийся человек. И его исчезновение здесь, в настоящем, немедленно отзывается катастрофой… Но нас - миллиарды. Что способна изменить одна миллиардная? Это почти ноль! Каждый день на земном шаре десятки людей гибнут, пропадают без вести, и что характерно - без малейшего ущерба для истории и прогресса…
А откуда ты знаешь, что без ущерба?
Знаю. Потому что вон они - светящиеся спирали вдалеке, и коттеджик еще можно рассмотреть в сумерках…
Ах, проверить бы… Только как? "Вася, помнишь, я тебе неделю назад занял трояк и до сих пор молчу? Так вот, Вася, я тебе о нем вообще не заикнусь, только ты, пожалуйста, окажи мне одну маленькую услугу. Просунь вон туда голову и, будь любезен, скажи, что ты там видишь: степь или пустыню?" Глупо… Вот если бы дыра вела в прошлое - тогда понятно. Личность, знающая наперед ход истории, - сама по себе опаснейшее оружие. А здесь? Ну, встанет меньше одним монтировщиком сцены…
Так-так-так… Становится меньше одним монтировщиком сцены, вокруг его исчезновения поднимается небольшой шум, кто-то обращает внимание на то, что часть стены в одном из "карманов" новенькая, свежесложенная, стенку взламывают, приезжают ученые, а там - публикации, огласка, новое направление в исследованиях, изобретают какую-нибудь дьявольщину - и серая пустыня в перспективе… Ну вот и распутал…
Нет, не распутал. В том-то и дело, что не сложена еще эта стенка, и никто не поднимал еще никакого шума. Единственное событие: А.Скляров перелез отсюда туда.
"Не надо было дотрагиваться. - Андрей с ненавистью смотрел на темно-синий овал. - Наблюдал и наблюдал бы себе… Нет, захотелось, дураку, чего-то большего! Потрогал руками? Прикоснулся? Вот и расплачивайся теперь! Был ты его хозяином, а теперь оно твой хозяин".
Так что же от него зависит? Андрею нет и тридцати. Неужели что-то изменится, неужели какой-то небывалый случай поставит его перед выбором - быть этому миру или не быть?..
Но нет ведь такого случая, не бывает! Хотя… в наше время, пожалуй, и один человек может натворить черт те что…
Скажем, группа террористов угоняет стратегический бомбардировщик с целью спровоцировать третью мировую… Точно! И надо же такому случиться: на борту бомбардировщика оказывается Андрей Скляров. Он, знаете ли, постоянно околачивается там после работы. Производственная трагикомедия с элементами детектива. Фанатики-террористы и отважный монтировщик с разводным ключом…
Андрей подошел к гаснущему миражику. То ли пощады просить подошел, то ли помощи.
- Что я должен сделать? - тихо спросил он. И замолчал.
А должен ли он вообще что-то делать? Может быть, ему как раз надо не сделать чего-то, может быть, где-то впереди его подстерегает поступок, который ни в коем случае нельзя совершать?
Но тогда самый простой вариант - это надежно замуровать "карман", только уже не изнутри, а снаружи; разослать, как и намечалось, прощальные письма и в тихом уголке сделать с собой что-нибудь тоже очень надежное.
Несколько секунд Андрей всерьез рассматривал такую возможность, но потом представил, что вот он перестает существовать, и в тот же миг в замурованном "кармане" миражик подергивается рябью, а когда снова проясняется, то там уже - пустыня.
- Господи… - тихонько проскулил Андрей. - За что? Я же не этого хотел, не этого… Ну что я могу? Я хотел уйти, начать все сначала и… и все. Почему я? Почему опять все приходится на меня?..
Он плакал. А в черно-синем "окошке", далеко за рекой, медленно, как бы остывая, гасли бледно-голубые спирали.
Было около четырех часов утра, когда Андрей вылез через окно на мокрый пустой тротуар. Постоял, беспомощно поеживаясь, совсем забыв, что можно поднять воротник. Отойдя шагов на пятнадцать, догадался вернуться и прикрыть окно.
Сапер вынесет бомбу на руках, бережно уложит ее в наполненный песком кузов и взорвет где-нибудь за городом… Ходячая бомба. Бомба, которая неизвестно когда взорвется, да и взорвется ли?.. Уйти, унести себя подальше от людей и без жалости обезвредить - он теперь не имел права даже на это.
Не было сил уже ломать голову, строить предположения, даже прибавить шагу - и то не было сил. И, словно сжалившись над Андреем, истина открылась ему сама собой, незаметно, безо всяких там "неожиданно", "внезапно", "вдруг"…
Он не удивился и не обрадовался ей, он подумал только, что все, оказывается, просто. И что странно, как это он сразу не сообразил, в чем дело.
Монтировщик сцены А.Скляров - далеко не обыкновенный человек. Мало того: он - единственный, кто нашел "окошко" и видел в нем будущее.
Мир был заведомо обречен, и в миражике, возникшем однажды в заброшенном "кармане" захолустного драмтеатра, месяцы, а может быть, и годы отражалась серая мертвая пустыня. Пока не пришел человек… Требовался ли здесь именно Андрей Скляров? Видимо, этого уже никто никогда не узнает - случай неповторим… Но он пришел, и сразу же возникла большая вероятность, что этот увидевший сможет что-то изменить. Андрей лежал тогда на каменном полу, жалкий, проигравший дотла всю свою прежнюю жизнь, никому ничем не обязанный; он не видел еще "окошка", а оно уже менялось: в нем таяло, пропадало исковерканное здание и проступали цветные пятна неба, травы, проступали очертания коттеджика и спиралей на том берегу…
Город спал. Город был огромен. И казалось невероятным, что на судьбу его мажет как-то повлиять человек, одиноко бредущий по светлым от влаги и белых ламп асфальтам.
Он должен был что-то сделать. Какой-то его не совершенный еще поступок мог спасти летнюю желто-серебристо-зеленую степь и хозяйку забавных металлических зверьков…
Когда это должно случиться? Через год? Через десять лет? Завтра? Или, может быть, сейчас - через несколько шагов?
Он замуровал себя в себе самом, в своей обиде на жизнь. Теперь предстояло взломать эту уютную обжитую обиду: снова всматриваться в лица, вслушиваться в разговоры, сопоставлять строчки газетных сообщений… И так - пока не почувствуешь, как чувствуют боль ампутированной руки, огромный живой организм - человечество.
И все это для того, чтобы понять однажды: вот оно! Пора. Сейчас его слабенький своевременный рывок вызовет цепную реакцию, даст поправку, и мир - эта невообразимая громада - пройдет по краешку мимо серой песчаной смерти.
…И никто не поможет, не посочувствует, потому что придется обо всем этом молчать, хотя бы из боязни: не убьешь ли ты миражик тем, что расскажешь о нем еще кому-нибудь…
…И пробираться время от времени к своему "окошку" со страхом и надеждой: не пропустил ли ты решающее мгновение, жива ли еще степь, светятся ли еще спирали на том берегу?..
Андрей остановился посреди пустой площади и поднял голову.
- Дурак ты, братец, - с наслаждением выговорил он в проясняющееся, со смутными звездами, небо. - Нашел, кого выбрать для такого дела!
В бога он, естественно, не верил - следовательно, имел в виду весь этот запутанный клубок случайностей, привязавший к одному концу нити человека, к другому - целую планету.
- Я попробую, - с угрозой пообещал он. - Но если ни черта не получится!..
Короткими злыми тычками он заправил поплотнее шарф, вздернул воротник пальто и, снова запрокинув к небу бледное измученное лицо, повторил, как поклялся:
- Я попробую.
Члены комиссии заподозрили неладное лишь на втором часу блужданий по стройке, когда непонятным образом вышли опять на залитый летним солнцем пятый, и пока что последний, этаж. Внизу, на холме вынутого грунта, поросшего зеленой травкой, стоял и задумчиво смотрел на них сторож Петрович. У ног его, задрав встревоженные морды, сидели дворняжки Верный и Рубин.
- Вы там не заблудились? - подозрительно спросил сторож.
Субподрядчик весело блеснул золотыми зубами.
- А что, бывает?
- Да случается, - вполне серьезно отозвался Петрович.
- С юмором старичок, - заметил проектировщик, пощипывая черную бородку.
Они направились к лестнице.
- А вот охраняется строительство, между прочим, образцово, - отдуваясь, сказал тучный генподрядчик. - Вы заметили: ничего не расхищено, не растащено… Уж, казалось бы, плитка лежит нераспакованная, бери - не хочу! Нет, лежит…
Заказчик, глава комиссии, резко повернул к нему узкое бледное лицо. Очки его гневно сверкнули.
- Я вообще не понимаю, о чем мы говорим, - раздраженно бросил он. - Вы собираетесь размораживать стройку или нет?
Широкие бетонные ступени оборвались, в лестнице не хватало пролета. Глава комиссии тихо зашипел, как разъяренный кот, и принялся нервно счищать какую-то строительную дрянь с лацкана светлого пиджака. Проектировщик с опаской заглянул вниз.
- Без парашюта не обойтись. Как у вас тут рабочие ходят?
- Три года как не ходят, - уточнил субподрядчик. - По-моему, нужно идти по коридору до конца. Там должен быть трап.
Они прошли по коридору до конца и остановились перед пустым проемом, разглядывая двухметровой глубины ров с бетонными руинами на дне. Никакого трапа там не было.
- Ага, - сообразил субподрядчик. - Значит, это с другой стороны.
Комиссия последовала за ним и некоторое время плутала по каким-то сообщающимся бетонным чуланам, один из которых был с окном. В окне они опять увидели зеленеющий склон и сторожа Петровича с собаками.
- Все в порядке, Петрович, - воссиял золотым оскалом субподрядчик и помахал сторожу. - Скоро закончим…
- Со мной не пропадешь, - заверил он, ведя комиссию по мрачному тоннелю, изъязвленному дверными проемами. - Я ведь почему эти коридоры перепутал: одинаковые они, симметричные… Ну вот и пришли.
Они выглянули наружу и отшатнулись. Коридор, как и первый, обрывался в пустоту, а вот внизу…
- Это как же надо строить, - визгливо осведомился заказчик, - чтобы с одной стороны этаж был вторым, а с другой - четвертым?
Он поискал глазами генподрядчика и нашел его сидящим на бетонном блоке. Генподрядчик был бледен и вытирал платком взмокшую лысину.
- Я дальше не пойду, - с хрипотцой проговорил он. - Водит…
Сначала его не поняли, а потом всем стало очень неловко. Проектировщик - тот был просто шокирован.
- Как вам не стыдно! - еле вымолвил он. - Взрослый человек!..
Генподрядчик, приоткрыв рот, глядел на него робкими старушечьими глазами.
- Может, сторожа покричать? - жалобно предложил он.
- Что? - вскинулся проектировщик. - Да про нас потом анекдоты ходить по городу будут!
Довод был настолько силен, что комиссия немедленно двинулась в обратный путь. Тесный бетонный лабиринт кончился, и они снова оказались на лестничной площадке.
- Странно, - пробормотал субподрядчик. - Тут не было нижнего пролета…
Теперь не было верхнего. Ступени вели вниз и только вниз. Члены комиссии дошли до промежуточной площадки и остановились. Собственно, можно было спускаться и дальше, но дальше был подвал.
- А то еще в шахтах бывает… - хрипло начал генподрядчик. - У меня зять в шахте работает. Они там однажды с инженером сутки плутали. К ним аж на угольном комбайне прорубаться пришлось. А старики потом говорили: "Хозяин завел…"
- Так то шахта, - ошарашенно возразил субподрядчик, - а то стройка… - И неожиданно добавил, понизив голос: - Мне про эту стройку тоже много странного рассказывали…
Вдалеке завыли собаки. Генподрядчик вздрогнул. Остальные тоже.
- Ну что, товарищи, - с преувеличенной бодростью сказал проектировщик. - Подвал мы еще не осматривали…
В подвальном помещении было сухо, пыльно, просторно и довольно светло - в потолке не хватало плит. Справа и слева чернели дверные проемы. Разбросанные кирпичи, перевернутая бадья из-под раствора, у стены - козлы в нашлепках цемента. Запустение.
- Ну, спустились, - проворчал субподрядчик. - А дальше что делать будем?
- Загадки отгадывать, - задушевно сообщил кто-то.
- А на вашем месте я бы помолчал! - обрезал заказчик. - Спроектировали бог знает что, а теперь шуточками отделываетесь!
- Это вы мне? - вытаращил глаза проектировщик. - Да я вообще рта не открывал.
- А кто же тогда открывал?
- Я, - застенчиво сказал тот же голос.
Члены комиссии тревожно переглянулись.
- Тут кто-то есть, - озираясь, прошептал генподрядчик.
- Ага, - подтвердили из самого дальнего угла, где была свалена спутанная проволока и куски арматуры.
- Что вы там прячетесь? - Проектировщик, всматриваясь, шагнул вперед. - Кто вы такой?
- Строительный, - с достоинством ответили из-за арматуры.
- Да что он голову морочит! - возмутился субподрядчик. - Какие строители? Ворюга, наверное. А ну выходи!
- Ага, - с готовностью отозвался голос, и арматура зашевелилась. Шевелилась она как-то странно - вроде бы распрямляясь. Затем над полом в полутьме всплыл здоровенный обломок бетона.
- Э! Э! - попятился субподрядчик. - Ты что хулиганишь! Брось камень!
В ответ послышалось хихиканье. Теперь уже все ясно видели, что за вставшей дыбом конструкцией никого нет, угол пуст. Хихикало то, что стояло.
Обломок бетона служил существу туловищем, а две толстые арматурины - ногами. Полутораметровые руки завершались сложными узлами, откуда наподобие пальцев торчали концы арматуры диаметром поменьше. Длинную, опять же арматурную, шею венчало что-то вроде проволочного ежа, из которого на членов комиссии смотрели два круглых блестящих глаза размером с шарики для пинг-понга.
- Да это механизм какой-то, - обескураженно проговорил проектировщик.
- Сам ты… - обиделось существо.
Определенно, звук шел из проволочного ежа, хотя рта в нем видно не было. Как, впрочем, и носа.
- Это он, - прохрипел сзади генподрядчик. - Водил который…
- Я, - польщенно призналось странное создание и, мелодично позвякивая, продефилировало к козлам, на которых и угнездилось, свернувшись клубком. Теперь оно напоминало аккуратную горку металлолома, из которой вертикально торчал штырь шеи с проволочным ежом.
Круглые смышленые глаза светились живым интересом.
- Потрясающе!.. - ахнул проектировщик. Он сделал шаг вперед, но был пойман за руку субподрядчиком.
- Вы уж нас извините, - заторопился субподрядчик, расшаркиваясь перед существом. - Очень приятно было познакомиться, но… Работа, сами понимаете… Как-нибудь в другой раз…
Пятясь и кланяясь, он оттеснял, комиссию к лестнице.
- Да погодите вы, - слабо запротестовал проектировщик. - Надо же разобраться…
Но субподрядчик только глянул на него огромными круглыми глазами - точь-в-точь как у того, на козлах.
- До свидания, до свидания… - кивал он, как заведенный. - Всего хорошего, всего доброго, всего самого-самого наилучшего…
- До скорого свиданьица, - приветливо откликнулось создание.
Услышав про скорое свиданьице, субподрядчик обмяк. Беспомощно оглядел остальных и поразился: лицо генподрядчика было мудрым и спокойным.
- Брось, Виталь Степаныч, - со сдержанной грустью сказал тот. - Куда теперь идти? Пришли уже.
Тем временем из шока вышел заказчик, глава комиссии.
- Как водил?! - заикаясь, закричал он. - Что значит водил? По какому праву? Кто вы такой? Что вы тут делаете?
- Загадки загадываю, - охотно ответило оно. - Прохожим.
Заказчик начал задыхаться и некоторое время не мог выговорить ни слова.
- По загадке на каждого или одну на всех? - озабоченно поинтересовался генподрядчик.
- Откуда ж я на каждого напасусь? - удивилось оно. - Одну на всех.
- Ну, это еще ничего, - с облегчением пробормотал генподрядчик и оглянулся на членов комиссии. - А, товарищи?
Странное дело: пока блуждали по стройке, он трясся от страха, а теперь, когда действительно стоило бы испугаться, успокоился, вроде бы даже повеселел. Видимо, воображение рисовало ему куда более жуткие картины.
- И если отгадаем?
- Идите на все четыре стороны.
- Это как же понимать? - взвился заказчик. - Значит, если не отгадаем?..
- Ага, - подтвердило создание.
- Это наглость! Произвол! Вы на что намекаете? Идемте, товарищи, ничего он нам не сделает!
Никто не двинулся с места.
- Я ухожу! - отчаянно крикнул заказчик и посмотрел на существо.
Проволочные дебри вокруг глаз весело задвигались. Возможно, это означало улыбку.
Глава комиссии стремглав бросился вверх по лестнице. Остальные так и впились глазами в то, что разлеглось на козлах, - как отреагирует.
- Вернется, - успокоило оно.
На лестнице раздался грохот. Это сверху на промежуточную площадку сбежал заказчик. Он, оказывается, расслышал.
- Я вернусь! - прокричал он в подвал, пригнувшись и грозя сорванными с носа очками. - Только вы учтите: я не один вернусь!
Выкрикнул и снова пропал. Некоторое время было слышно, как он там, наверху, карабкается, оступаясь и опрокидывая что-то по дороге. На промежуточную площадку просыпалась горсть битого кирпича и щепы.
- А что это вы стоите? - полюбопытствовало существо. - Пришли и стоят.
Члены комиссии зашевелились, задышали, огляделись и начали один за другим присаживаться на перевернутую бадью из-под раствора. Пока они устраивались, существо успело со звоном расплестись и усесться на козлах совсем по-человечьи - свесив ноги и положив арматурные пятерни на колени. Кажется, оно ожидало града вопросов. Долго ожидало. Наконец - первая робкая градина.
- Слышь, браток… - заискивающе начал субподрядчик. - А ты, я извиняюсь… кто?
- Строительные мы, - оно подбоченилось.
Члены комиссии встревоженно завертели головами.
- А что… много вас тут?
- Стройка одна, и я один, - застенчиво объяснило существо.
- Домовой, значит? - почтительно осведомился генподрядчик.
- Домовой в дому, - оскорбилось оно. - А я - строительный.
Проектировщик вскочил, испугав товарищей по несчастью.
- Леший? - отрывисто спросил он.
- Нет, - с сожалением призналось существо. - Леший - в лесу. - И, подумав, добавило: - А водяной - в воде.
Надо понимать, отношения его с лешими были самыми теплыми, с домовыми же, напротив, весьма натянутыми.
- С ума сойти! - жалобно сказал проектировщик и сел на бадью.
- Давайте не отвлекаться, товарищи, - забеспокоился генподрядчик. - Время-то идет…
- А если не отгадаем? - шепотом возразил субподрядчик. - Слышь, земляк, - позвал он, - а ведь мы не прохожие, мы люди казенные - комиссия.
- А нам все едино: комиссия, не комиссия… - душевно ответил строительный. - Загадывать, что ли?
У всех троих непроизвольно напряглись шеи. Шутки кончились.
- А загадка такая… - строительный поерзал, предвкушая, и со вкусом выговорил: - Летит - свистит. Что такое?
- Муха с фиксой, - выпалил генподрядчик.
- Не-а, - радостно отозвался строительный.
- То есть как это "не-а"? - возмутился тот. - Я ж эту загадку знаю. Мне ее в тресте загадывали.
- Там было "летит - блестит", - напомнил субподрядчик.
- Ну, все равно - значит, муха с этим… Ну, без зуба там, раз свистит.
- У мух зубов не бывает, - сказал строительный.
Троица задумалась.
- Милиционер? - с надеждой спросил субподрядчик.
- Не-а, - лукаво ответил строительный. - Милиционеры не летают.
- Почему не летают? - заартачился было субподрядчик. - У них сейчас вертолеты есть.
- Все равно не милиционер, - победно заявил строительный.
Проектировщик в затруднении поскреб бородку.
- Совещаться можно? - спросил он.
- Ага, - закивал строительный в полном восторге.
Проектировщик поднял товарищей и утащил под лестницу, где конспиративно зашептал:
- Давайте логически. Он - строительный, так? Леший - в лесу, домовой - в дому…
- Водяной - в воде, - без юмора дополнил генподрядчик.
- Вот именно. А он - строительный. Он - на стройке. Значит, и загадка его…
Субподрядчик ахнул и вылетел из-под лестницы.
- Кирпич? - крикнул он и замер в ожидании.
- А он свистит? - с сомнением спросили с козел.
- Так ведь летит же… - растерялся субподрядчик. - Если облегченный, с дырками… И с шестнадцатого этажа…
- Не кирпич, - с загадочным видом произнес строительный.
Расстроенный субподрядчик вернулся под лестницу.
- Слушайте, - сказал он, - а в самом деле, что вообще на стройке может свистеть? Ну, "летит" - понятно: план летит, сроки летят…
- А по-моему, - перебил генподрядчик, - нужно просто отвечать что попало. Пока не угадаем.
Он выглянул и спросил:
- Чижик?
- Не-а.
- Ну вот, видите, не чижик…
Мнения разделились. После пяти минут тихих и яростных препирательств был выработан следующий план: двое бомбардируют строительного отгадками, а третий (проектировщик) заводит непринужденную беседу личного характера. Строительный простоват, может, и проговорится. Комиссия снова расположилась на перевернутой бадье.
- И давно вы здесь обитаете? - с любезной улыбкой начал проектировщик.
- Обитаю-та? - Строительный прикинул.
- Пуля? - крикнул субподрядчик.
- Нет, не пуля, - отмахнулся строительный. - Да года три, почитай… обитаю, - прибавил он.
- Но, наверное, есть и другие строительные?
- Есть, - согласился строительный. - Только они на других стройках… обитают.
Нравилось ему это слово.
Генподрядчик начал приподниматься.
- Баба-Яга? - с трепетом спросил он.
- Так это же из сказки, - удивился строительный.
Члены комиссии ошеломленно переглянулись. Кто бы мог подумать! Однако в чем-то строительный все же проболтался: отгадку следовало искать в реальной жизни.
- Ветер на замороженной стройке, - сказал проектировщик.
- Ветер на замороженной стройке… - мечтательно повторил строительный. - С умными людьми и поговорить приятно.
- Угадал? - субподрядчик вскочил.
- Нет, - с сожалением сказал строительный. - Но все равно красиво…
Проектировщик поскреб бородку.
- Скучно вам здесь небось? - очень натурально посочувствовал он.
- Да как когда бывает, - пригорюнился строительный. - Иной раз обитаешь-обитаешь - загадку некому загадать.
- Так уж и некому?
- Да приходил тут один намедни… за плиткой.
- И что же? - небрежно спросил хитроумный проектировщик. - Отгадал?
Вопрос восхитил строительного - проволочные дебри весело встопорщились.
- Не скажу! - ликующе объявил он.
В соседнем помещении что-то громыхнуло. Все, включая строительного, уставились в проем, откуда доносились чьи-то шаги и сердитое бормотанье. Наконец в подвал, отряхиваясь от паутины и ржавчины, ввалился заказчик и одичалыми глазами обвел присутствующих. Встретившись с ласковым взглядом строительного, вздрогнул, сорвал очки и принялся протирать их полой пиджака.
- Ладно, - с ненавистью буркнул глава комиссии. - Давайте вашу загадку.
- Летит - свистит, - с удовольствием повторил строительный. - Что такое?
- Этот… - заказчик пощелкал пальцами. - Воробей?
Субподрядчик хмыкнул.
- Воробьи чирикают, а не свистят.
Заказчик вяло пожал плечами и сел на бадью.
- Это все из-за вас, - сварливо заметил ему генподрядчик. - Комиссия, комиссия… Силком ведь на стройку тащили!
- А не надо было строительство замораживать! - огрызнулся заказчик.
- Так а если нам чертежи выдали только до пятого этажа!
- Простите, - вмешался проектировщик. - А как же мы их выдадим, если до сих пор не знаем, какие конструкции закладывать? Что вы, понимаете, с больной головы на здоровую?..
- Да хватит вам! - забеспокоился субподрядчик. - Нашли время!
Спорщики опомнились.
- Так, значит, говорите, редко заходят? - заулыбавшись, продолжил беседу проектировщик.
- Редко, - подтвердил строительный. - Поймал это я одного ночью на третьем этаже. Батарею он там свинчивал. Ну, свинтил, тащит. А я стою в дверях и говорю: отгадаешь загадку - твоя батарея. Помню, грохоту было…
- Я представляю, - заметил проектировщик. - Ну, а батарею-то он потом забрал?
- Да нет, - развел арматуринами строительный. - Я говорю: забирай батарею-то, а он ее на место привинчивает…
- То есть отгадал он? - подсек проектировщик.
Проволочная башка чуть не сорвалась со штыря. Такого коварства строительный не ожидал. Испепелив проектировщика глазами, он с негодующим бряцаньем повернулся к комиссии спиной и ноги на ту сторону перекинул.
- Хитрый какой… - пробубнил он обиженно.
Легкий ветерок свободы коснулся узников. В одиночку, оказывается, люди выбирались, а их-то четверо.
- Строительный, - отчетливо проговорил генподрядчик.
- Ась? - недружелюбно отозвался тот, не оборачиваясь. Круглые глаза слабо просвечивали сквозь проволочный затылок.
- Отгадка такая, - пояснил генподрядчик. - Летит - свистит. Ответ: строительный.
- Нет, - буркнул тот, не меняя позы. - Свистеть не умею.
- Этого сторожа уволить надо, - сказал вдруг заказчик. - У него на стройке комиссия пропала, а он никаких мер не принимает.
- А правда, как же Петрович-то уберегся? - подскочил субподрядчик. - Что ж он, за три года ни разу в здание не зашел?
- Ничего удивительного, - скривился глава комиссии. - Принимаете на работу кого попало, вот и заводится тут… всякое.
- Если я только отсюда выберусь!.. - рыдающе начал генподрядчик.
Повеяло средневековым ужасом.
- Я сниму людей с гостиницы!.. - надрывно продолжал он. - Я сниму людей с микрорайона!.. Я… я сдам эту стройку за месяц, будь она проклята!..
Слушать его было страшно. Строительный беспокойно заерзал и закрутил своим проволочным ежом - даже его проняло. И тут кто-то тихонько заскулил по-собачьи. Волосы у пленников зашевелились. Они посмотрели вверх и увидели на краю прямоугольной дыры в потолке черную, похожую на таксу дворняжку. Затем до них донеслись неторопливые шаркающие шаги, и рядом с Верным возник сторож Петрович. По-стариковски, уперев руки в колени, он осторожно наклонился и заглянул в подвал.
- А, вот вы где… - сказал он. - Колька, ты, что ли, опять хулиганишь? Опять про ласточек про своих? И не стыдно, а?
Строительный со звоном и лязгом соскочил с козел.
- Так нечестно! - обиженно заорал он.
- А так честно? - возразил сторож. - Шкодишь-то ты, а отвечать-то мне. Эгоист ты, Колька. Только о себе и думаешь.
Строительный, не желая больше разговаривать, в два длинных шага очутился у стены. Мгновение - и он уже шел по ней вверх на четвереньках, всей спиной демонстрируя оскорбленное достоинство. На глазах присутствующих он добрался до потолка и заполз в широкую вытяжную трубу. Затем оттуда выскочила его голова на штыре и, сердито буркнув: "Все равно нечестно!", - втянулась обратно.
- Вот непутевый, - вздохнул сторож.
Субподрядчик, бесшумно ступая, приблизился к проему в потолке и запрокинул голову.
- Петрович! - зашептал он, мерцая золотом зубов и опасливо косясь на трубу. - Скинь веревку!
- Так вон же лестница, - сказал сторож.
И члены комиссии, солидные люди, толкаясь, как школьники, отпущенные на перемену, устремились к ступенькам. И на этот раз лестница не оборвалась, не завела в тупик - честно выпустила на первом этаже, родимая.
Давненько не слышала замороженная стройка такого шума. Сторожа измяли в объятиях. Заказчик растроганно тряс ему одну руку, проектировщик - другую, генподрядчик, всхлипывая, облапил сзади, субподрядчик - спереди.
- Петрович!.. - разносилось окрест. - Дорогой ты мой старик!.. Век я тебя помнить буду!.. Вы же спасли нас, понимаете, спасли!.. Я тебе премию выпишу, Петрович!..
Потом заказчик выпустил сторожа и принялся встревоженно хватать всех за рукава и плечи.
- Постойте, постойте!.. - бормотал он. - А что же делать с этим… со строительным? Надо же сообщить!.. Изловить!
Возгласы смолкли.
- Ну да! - сказал сторож, освобождаясь от объятий. - Изловишь его! Он теперь где-нибудь в стене сидит. Обидчивый…
Члены комиссии отодвинулись и долго, странно на него смотрели.
- Так ты, значит… знал про него? - спросил субподрядчик.
- А то как же, - согласился Петрович. - Три года, чай, охраняю.
- Знал и молчал?
- Да что ж я, враг себе, про такое говорить? - удивился сторож. - Вы меня тут же на лечение бы и отправили. Да он и не мешает, Колька-то. Даже польза от него: посторонние на стройку не заходят…
В неловком молчании они подошли к вагонке, возле которой приткнулась серая "Волга".
- Слушай, Петрович, - спросил субподрядчик, - а почему ты его Колькой зовешь?
Старик опешил. Кажется, он над этим никогда не задумывался.
- Надо же как-то называть, - сказал он наконец. - И потом внук у меня есть - Колька. В точности такой же обормот: из бороды глаза торчат да нос…
- Что-то я никак не соображу, - раздраженно перебил его проектировщик, который с момента избавления не проронил еще ни слова. - Почему он нас отпустил? Загадку-то мы не отгадали.
- Так Петрович же отгадку сказал, - напомнил из кабины субподрядчик. - Ласточка.
- Ласточка? - ошарашенно переспросил проектировщик. - Почему ласточка?
- Уважает, - пояснил сторож. - Вон их сколько тут развелось!
Все оглянулись на серый массив стройки. Действительно, под бетонными козырьками там и сям темнели глиняные круглые гнезда.
- Ну это же некорректная загадка! - взревел проектировщик. - Ее можно всю жизнь отгадывать и не отгадать!.. Да он что, издевался над нами?!
Разбушевавшегося проектировщика попытались затолкать в машину, но он отбился.
- Нет уж, позвольте! - Он подскочил к Петровичу. - А вам он ее тоже загадывал?
- А то как же, - ухмыльнулся старик. - Летит - свистит. Я спрашиваю: "Ласточка, что ли?" Он говорит: "Ласточка…"
Проектировщик пришибленно посмотрел на сторожа и молча полез в кабину.
- Но Петрович-то, а? - сказал субподрядчик, выводя "Волгу" на широкую асфальтовую магистраль. - Ох, стари-ик! От кого, от кого, но от него я такого не ожидал…
- Да, непростой старичок, непростой, - деревянно поддакнул с заднего сиденья проектировщик.
- Кто-то собирался снять людей с микрорайона, - напомнил заказчик. - И сдать стройку за месяц.
Генподрядчик закряхтел.
- Легко сказать… Что ж вы думаете, это так просто? Микрорайон - это сейчас сплошь объекты номер один… И потом: ну что вы в самом деле! Ну, строительный, ну и что? Это же бесплатный сторож… О-ох!.. - выдохнул он вдруг, наклоняясь вперед и закладывая руку за левый борт пиджака.
- Что? Сердце? - испуганно спросил субподрядчик, поспешно тормозя.
Генподрядчик молчал, упершись головой в ветровое стекло.
- Нет, не сердце, - сдавленно ответил он. - Просто вспомнил: у меня же завтра еще одна комиссия…
- На какой объект?
- Библиотека…
- Ох ты… - сказал субподрядчик, глядя на него с жалостью.
- Тоже замороженная стройка? - поинтересовался проектировщик.
- Семь лет как замороженная. - Субподрядчик сокрушенно качал головой. - Я вот думаю: если здесь за три года такое завелось, то там-то что же, а?
Монтировщики посмотрели, как уходит по коридору Андрей, и понимающе переглянулись.
- Она ему, наверное, сказала: бросишь пить - вернусь, - поделился догадкой Вася-Миша.
- Слушай, - встрепенулся Виталик, - а что это он в театре ночует? Она ж квартиру еще не отсудила.
- Отсу-удит, - уверенно отозвался два года как разведенный Вася-Миша. - Все они…
Андрею показалось, что левая фурка просматривается из зала, и он толчком ноги загнал ее поглубже за кулисы. Низкий дощатый помост, несущий на себе кусок дачной местности, отъехал на метр; шатнулся на нем тополек с листьями из клеенки, закивала гнутой спинкой кресло-качалка.
До начала вечернего спектакля оставалось около трех часов. Андрей вышел на середину сцены, присел на край письменного стола и стал слушать, как пустеет театр.
Некоторое время по коридорам бродили голоса, потом все стихло. Убедившись, что остался один, Андрей поднялся, и тут его негромко окликнули.
Вздрогнул, обернулся с напряженной улыбкой.
Возле трапа, прислонясь плечом к порталу, стояла Лена Шабина. Красиво стояла. Видимо, все это время она, не меняя позы, ждала, когда он обратит на нее внимание.
Тоскливо морщась, Андрей глянул зачем-то вверх, на черные софиты, и снова устроился на краешке стола.
Лена смотрела на него долго, уяснив, что со стола он теперь не слезет, оторвала плечо от портала и замедленной, немного развинченной походкой вышла на сцену. Обогнула Андрея, задумчиво провела пальчиком по кромке столешницы и лишь после этого повернулась к нему, слегка склонив голову к плечу и вздернув подбородок.
- Говорят, разводишься? - Негромкая, подчеркнуто безразличная фраза гулко отдалась в пустом зале.
Андрей мог поклясться, что уже сидел вот так посреди сцены, и подходила к нему Лена, и задавала именно этот вопрос.
- Ты-то тут при чем?..
- Хм… При чем… - повторила она весьма мелодично. - При чем?
Славно подбирала нужную интонацию.
- При чем!.. - выговорила она в третий раз. - Так ведь я же разлучница! Змея подколодная. А ты разве еще не слышал? Оказывается, я разбила твою семью!
Голос Лены был звонок и ядовит.
"Выслеживала… - думал Андрей. - Да что же это за обязанность такая - расквитаться за все, даже если тебе от этого никакой выгоды!.. Почему они так живут? Почему я сам так жил?.."
- Почему я должна впутываться в чьи-то семейные дрязги? - продолжала тем временем Лена. - Твоя история уже дошла до директора, и вот посмотришь, он обязательно воспользуется случаем сделать мелкую пакость Михал Михалычу!..
- Михал Михалычу? - не понял Андрей. - Он что, тоже разлучник?
- Но я же его сторон-ница! - негодующе воскликнула она.
Тут только Андрей обратил внимание, что Лена ведет разговор, почти отвернувшись. Обычно она стояла вполоборота или в три четверти к собеседнику, помня, что у нее тонкий овал лица. Сейчас она занимала самую невыгодную позицию - в профиль к Андрею. Внезапно его осенило: она стояла вполоборота к пустому зрительному залу.
- Так чем я могу помочь тебе, Лена? - и Андрей понял, что тоже подал реплику в зал.
"Сейчас сорвем аплодисменты…"
- Ты должен вернуться к семье, - твердо сказала она.
- Что я еще должен?
Лена наконец обернулась.
- Что ты делаешь? - прошептала она, и глаза ее стали проникновенными до бессмысленности. - Зачем тебе все это нужно? У тебя жена, ребенок…
Андрей опустил голову и незаметно повернул левую руку так, чтобы виден был циферблат, до начала спектакля оставалось чуть больше двух часов.
- …цветы ей купи, скажи, что пить бросил. Ну что мне тебя, учить, что ли?
- Ты не в курсе, Лена, - хмуро сказал он. - Это не я, это она от меня ушла. Забрала Дениса и ушла.
Лена опечалилась.
- Тогда… - Она замялась, опасливо посмотрела на Андрея и вдруг выпалила: - Скажи, что во всем виновата теща!
- Кому? - удивился Андрей.
- Н-ну, я не знаю… Всем. К слову придется - и скажи. Сам ведь жаловался, что теща…
Андрей молча смотрел на нее.
- Я нехорошая, - вызывающе подтвердила Лена. - Я скверная. Но если ты решил красиво пропадать, компании тебе я не составлю. Нравится быть ничтожеством - будь им, будь бездарностью, вкалывай до конца жизни монтировщиком!.. А моя карьера только начинается. Ты же мне завидуешь, ты… Ты нарочно все это затеял!
- Развод - нарочно?
Лена и сама почувствовала, что зарвалась, но остановиться не могла. Она уже не думала о выгодных и невыгодных ракурсах; уперев кулаки в бедра, она повернулась к Андрею искаженным от ненависти лицом.
- Спасибо! Сделал ты мне репутацию! Нет, но как вам это нравится: я разбила его семью! Между нами, можно сказать, ничего и не было!..
- Да, - не удержался Андрей. - Недели две уже.
Здание театра было выстроено в доисторические времена по проекту местного архитектора-любителя и планировку имело нестандартную. Неизвестно, на какой репертуар рассчитывал доисторический архитектор, только сразу же за сценической коробкой начинался несуразно огромный и запутанный лабиринт переходов и "карманов". В наиболее отдаленных его тупиках десятилетиями пылились обломки старых спектаклей.
Пьющий Вася-Миша божился, что там можно неделями скрываться от начальства. Насчет недели он, положим, преувеличивал, но были случаи, когда администратор Банзай, имевший заветную мечту поймать Васю-Мишу с поличным, в течение дня нигде не мог его обнаружить.
Острый на язык Андрей пытался прилепить за это Васе-Мише прозвище Минотавр, но народу кличка показалась заумной, и неуловимый монтировщик продолжал привычно отзываться и на Мишу, и на Васю.
Шаги разгневанной Лены сухими щелчками разносились в пустых коридорах театра.
Андрей достал сигарету, заметил, что пальцы у него дрожат, и, не закурив, отшвырнул. Полчаса! Если и ненавидеть за что-либо Лену Шабину, то именно за эти отнятые полчаса.
Он прислушался. Ушла, что ли? Ушла.
Андрей миновал пульт помрежа и неторопливо двинулся вдоль туго натянутого полотна "радиуса", пока слева в сером полумраке не возникло огромное черное пятно - вход на склад декораций. Не замедляя шага, он вступил в кромешную черноту и пошел по центральному коридору, который монтировщики окрестили на шахтерский манер "стволом". Потом протянул руку, и пальцы коснулись кирпичной стены.
Оглянулся на серый прямоугольник входа. Разумеется, никто за ним не шел, никто его не выслеживал, никому это не было нужно.
Крайнее правое ответвление "ствола" - неэлектрифицированное, заброшенное - служило свалкой отыгравших декораций. Андрей свернул именно туда.
В углу "кармана" он ощупью нашел кипу старых до трухлявости щитов, за которыми скрывался вход в еще один "карман", ни на одном плане не обозначенный. Андрей протиснулся между щитами и стеной. Остановился - переждать сердцебиение. Потом поднырнул под горбатый фанерный мостик.
…На полу и на стенах каменной коробки лежал равный зеленоватый полусвет. По углам громоздились мохнатые от пыли развалины деревянных конструкций. А в середине, в метре над каменным полом, парил в воздухе цветной шар света, огромный одуванчик, округлое окно с нечеткими, как бы размытыми краями. Словно капнули на серую пыльную действительность концентрированной кислотой и прожгли насквозь, открыв за ней иную - яркую, ясную.
И окно это не было плоским; если обойти его кругом, оно почти не менялось, оставаясь овалом неправильной формы. Окно во все стороны: наклонишься над ним - увидишь траву, мурашей, заглянешь снизу - увидишь небо.
Со стороны фанерного мостика просматривался кусок степи и - совсем близко рукой подать - пластмассовый, словно игрушечный, коттеджик, избушка на курьих ножках. Строеньице и вправду стояло на толстом металлическом стержне, распадающемся внизу на три мощных корня. Или когтя.
Ветер наклонял высокую траву, и она мела снизу по верхней ступеньке висячего крылечка-трапа.
Девушка сидела, склонив голову, поэтому Андрей не видел ее лица - только массу светлых пепельных волос.
Не отводя глаз от этого воздушного окошка, он протянул руку и нащупал полуразвалившийся трон, выдранный им вчера из общей груды хлама и установленный в точке, откуда видно коттеджик, крыльцо и - когда повезет - девушку.
Она подняла голову и посмотрела на Андрея. И он опять замер, хотя еще в первый раз понял, что увидеть его она не может никак.
Однажды вечером, после спектакля, они разбирали павильон, и мимо Андрея пронесли круглый проволочный куст, усаженный бумажными розами. В непонятной тревоге он проследил, как уплывает за кулисы этот шуршащий ворох причудливо измятой, грязновато-розовой тонкой бумаги, и понял вдруг, что все кончено.
Это было необъяснимо - ничего ведь не произошло… Правда, эпизодическую роль передали другому - недавно принятому в труппу молодому актеру… Правда, висел вторую неделю возле курилки последний выговор за появление на работе в нетрезвом виде… Правда, жена после долгих колебаний решилась-таки подать на развод… Неприятности… Просто неприятности, и только. Поправимые, во всяком случае, не смертельные.
Но вот мимо пронесли этот проклятый куст, и что-то случилось с Андреем. Вся несложившаяся жизнь (по его вине не сложившаяся!) разом напомнила о себе, и спастись от этого было уже невозможно.
…Рисовал оригинальные акварельки, писал дерзкие, благозвучные, вполне грамотные стихи, почти профессионально владел гитарой, пел верным тенорком свои и чужие песни… С ума сойти! Столько талантов, и все одному человеку!..
- Андрей, ну ты что стоишь! Помоги Сереге откосы снять…
…Как же это он не сумел сориентироваться после первых неудач, не сообразил выбрать занятие попрозаичнее и понадежнее? Ах, эта детская вера в свою исключительность! Ну конечно! Когда он завоюет провинцию, столица вспомнит, от кого отказалась!.. Отслужил в армии, устроился монтировщиком в городской театр драмы, где при возможности совершал вылазки на сцену в эпизодах и массовках… Это ненадолго. На полгода, не больше. Потом его заметят, и начнется восхождение…
- Ты что все роняешь, Андрей? После вчерашнего, что ли?
…Первой от иллюзий излечилась жена. "Ой, да брось ты, Лара! Тоже нашла звезду театра! Вбегает в бескозырке: "Товарищ командир, третий не отвечает!" Вот и вся роль. Ты лучше спроси, сколько эта звезда денег домой приносит…"
…Менялась репутация, менялся характер. Андрей и раньше слыл остряком, но теперь он хохмил усиленно, хохмил так, словно хотел утвердить себя хотя бы в этом. Шутки его, однако, из года в год утрачивали остроту и становились все более сальными…
…Машинально завяз в монтировщиках. Машинально начал выпивать. Машинально сошелся с Леной Шабиной. Два года жизни - машинально…
- Нет, мужики, что ни говорите, а Грузинов ваш - редкого ума идиот! Я в оперетте работал, в тюзе работал - нигде больше щиты на ножки не ставят, только у вас…
…Сегодня утром он нашел на столе записку жены, трясясь с похмелья, прочел - и остался почти спокоен. Он давно знал, что разрыв неизбежен. Случилось то, что должно было случиться…
Но вот пронесли этот безобразный розовый венок, и память предъявила счет за все. Она словно решила убить своего хозяина…
Монтировщики разбирали павильон, профессионально, без суеты раскрепляли части станка, перевертывали щиты, выбивали из гнезд трубчатые ножки. Громоздкие декорации к удивительной печальной сказке со счастливым, неожиданным, как подарок, концом; сказке, в которой Андрей когда-то мечтал сыграть хотя бы маленькую, в несколько реплик, роль…
Все! Нет больше Андрея Склярова! Нету! Истратился! Это не павильон - это разбирали его жизнь, нелепую, неполучившуюся.
Андрей уронил молоток и побрел со сцены с единственным желанием - уйти, забиться в какую-нибудь щель, закрыть глаза и ничего не знать…
Он пришел в себя в неосвещенном заброшенном "кармане" среди пыльных фанерных развалин, а прямо над ним, лежащим на каменном полу, парил огромный синий одуванчик, слегка размытый по краям овал неба, проталина в иной мир.
Девушка вскинула голову и чуть подалась вперед, всматриваясь во что-то невидимое Андрею, и он в который раз поймал себя на том, что невольно повторяет ее движения.
Наверное, что-нибудь услышала. Звук оттуда не проникал - кино было в цвете, но немое.
Девушка спрыгнула с крылечка, и ему пришлось подняться с трона и отступить вправо, чтобы не потерять ее из виду. Теперь в окошке появилась синяя излучина реки на горизонте, а над ней - крохотные отсюда (а на самом деле, наверное, колоссальные) полупрозрачные спирали: то ли дома, то ли черт знает что такое. Населенный пункт, скорее всего.
Прямо перед Андреем лежала очищенная от травы площадка, издырявленная норами, какие роют суслики. Он-то знал, что там за суслики, и поэтому не удивился, когда из одной такой дыры, прямо из-под ног девушки, выскочили и спрятались в соседней два взъерошенных существа - этакие бильярдные шары, из которых во все стороны беспорядочно торчат проволочки, стерженьки, стеклянные трубочки.
Когда они так побежали в первый раз, он даже испугался (не за себя, конечно, - за нее), а потом пригляделся - ничего, симпатичные зверушки, металлические только…
Земля возле одной из норок зашевелилась, начала проваливаться воронкой, и три "ежика" вынесли на поверхность второй красный обломок, девушка схватила его; взбежав на крыльцо, наскоро обмела и попробовала приложить к первому. Обломки не совпадали.
Он вдруг понял, что у нее получится, когда она подгонит один к другому все осколки, и беззвучно засмеялся. Современный Андрею красный кирпич, ни больше, ни меньше. С дырками.
"Ах, черт! - развеселившись, подумал он. - Этак они и мой череп ненароком выроют… Йорик задрипанный!"
Все шло как обычно. Каждый занимался своим делом и не мешал другому: девушка, склонив голову, старательно отслаивала от обломка зернышки грунта, Андрей - смотрел.
Странное лицо. И даже не определишь сразу, чем именно странное. Может, все дело в выражении? Но выражение лица меняется, а тут что-то постоянное, всегда присущее…
Андрей попробовал представить, что встречает эту девушку на проспекте, неподалеку от театра - и ничего не вышло.
Тогда он решил схитрить. Как в этюде, допустим, что перед ним никакое не будущее, а самое что ни на есть настоящее. Наше время. Допустим, стоит где-нибудь в степи экспериментальный коттеджик, и девушка-программист испытывает автоматические устройства для нужд археологии. За контрольный образец взяли красный облегченный кирпич, раздробили…
Андрей почувствовал, что бледнеет. Мысль о том, что девушка может оказаться его современницей, почему-то сильно его испугала.
В каменном мешке время убывало стремительно. Хорошо, что он взглянул на часы. Пора было возвращаться. Там, за кипой старых щитов, его ждал мир, в котором он потерпел поражение, в котором у него ничего не вышло…
"Ствол" был уже освещен. Андрей дошел до развилки, услышал голоса и на всякий случай спрятался в еще один темный "карман", где чуть было не наступил на лицо спящему Васе-Мише.
Те, что привели и положили здесь Васю-Мишу, заботливо набросили на него из соображений маскировки тюль, который теперь равномерно вздувался и опадал над его небритой физиономией.
Все это Андрею очень не понравилось. Бесшумно они тащить Васю-Мишу не могли, значит, были и шарканье, и смешки, и приглушенная ругань, а Андрей ни на что внимания не обратил.
"Глухарь! - в сердцах обругал он себя. - Так вот и сгорают…"
Голоса смолкли. Андрей осторожно перешагнул через Васю-Мишу, выглянул в "ствол" и, никого не увидев, направился к выходу на сцену.
"Плохо дело… - думал он. - Если я случайно наткнулся, то и другой может. А там - третий, четвертый…"
Чудо исключало компанию. В каменной коробке мог находиться только один человек - наедине с собой и с этим. Андрей представил на секунду, как четверо, пятеро, шестеро теснятся словно перед телевизором, услышал возможные реплики и стиснул зубы.
"Нет, - решил он. - Только я, и больше никто. Для других это станет развлечением, в лучшем случае - объектом исследования, а у меня просто нет в жизни ничего другого…"
- Ага!!! - раздался рядом злорадный вопль. - Попался?! Все сюда!
Андрей метнулся было обратно, но, слава богу, вовремя сообразил, что кричат не ему.
- Утю-тю-тю-тю! - дурашливо вопил Виталик. - Как сам на сцене курит - так ничего, а меня на пять рублей оштрафовал!
Прижатый к голой кирпичной сцене пожарник ошалело озирался. Он нацеливался проскочить в свою каморку, не гася сигареты, но, как видим, был перехвачен.
- На пять рублей! - с наслаждением рыдал Виталик. - Кровных, а? И потных!
При этом он невольно - интонациями и оборотами - подражал Андрею: не сегодняшнему, что бледный стоял возле входа на склад декораций, а тому, недавнему, - цинику, анекдотчику и хохмачу.
Затравленный пожарник наконец рассвирепел, и некоторое время они орали друг на друга. Потом дискредитированный страж порядка ухватил Виталика за плечо и потащил к узкой железной двери. Свидетели повалили за ними, набили каморку до отказа да еще ухитрились захлопнуть дверь. Гам отрезало.
Пора было подниматься на колосники, но тут навстречу Андрею выкатился, озираясь, похожий на утенка администратор Банзай.
- Миша! - аукал он. - Ми-ша! Андрей, Мишу не видел?
- Только что мимо меня по коридору прошел, - устало соврал Андрей.
Администратор встрепенулся и с надеждой ухватил его за лацкан.
- А ты не заметил, он сильно… того?
- По-моему, трезвый…
Администратор глянул на Андрея с откровенным недоверием.
- А куда шел?
- На сцену, кажется…
Администратор отпустил лацкан и хищно огляделся.
- Его тут нет, - сухо возразил он.
Андрей пожал плечами, а Банзай уже семенил к распахнувшейся двери пожарника, откуда с хохотом высыпала толпа свидетелей. Потом появился и сам пожарник, он рубил кулаком воздух и запальчиво выкрикивал:
- Только так! Невзирая на лица! Потому что порядок должен быть!
К Андрею подскочил Виталик.
- Ну где ты был? Представляешь, брандмауэр сам себя на пятерку оштрафовал!
- Виталик, где Миша? - Это опять был Банзай.
- Миша? - удивился Виталик. - Какой Миша? Ах, Вася… Так мы же с ним только что груз на четырнадцатом штанкете утяжеляли. А он вас разве не встретил?
- Где он? - закричал администратор.
- Вас пошел искать, - нахально сказал Виталик, глядя на него круглыми честными глазами. - Зачем-то вы ему понадобились.
Вот и окунулся в действительность. До чего ж хорошо - слов нет!
На колосники вела железная винтовая лестница. Беленые стены шахты были покрыты автографами "верховых" - как местных, так и гастролеров. "Монтировщики - фанаты искусства". "Снимите шляпу, здесь работал Вова Сметана". Эпиграмма Андрея на главного художника Грузинова:
Ты на выезды, Грузин, декораций не грузил.
Если б ты их потаскал, ты б художником не стал.
"Наверное, это в самом деле очень смешно, - думал Андрей, поднимаясь по гулким, отшлифованным подошвами ступеням. - Оштрафовал сам себя…"
Он замедлил шаг, припоминая, и оказалось, что с того самого дня, когда Андрей открыл на складе декораций свой миражик, он еще не засмеялся ни разу.
Мысль эта пришла впервые - и встревожила. Пригнувшись, Андрей вылез на узкий дощатый настил, идущий вдоль нескончаемого двойного ряда вертикально натянутых канатов.
- Андрей, ты на месте? - негромко позвали из динамика. - Выгляни.
Он наклонился через перила площадки и махнул запрокинувшему голову помрежу.
"Просто я смотрю теперь на все как с другой планеты. Как будто вижу все в первый раз. Какой уж тут смех!.."
Он пошел вдоль этой огромной - во всю стену - канатной арфы, принес с того конца стул и сел, ожидая сигнала снизу.
- Андрей, Миша не у тебя?
Он выглянул. Внизу, рядом с помрежем, стоял, запрокинув голову, Банзай. Андрей отрицательно покачал головой и вернулся на место.
Долго же им придется искать Васю-Мишу…
"О чем я думаю?! - спохватился он вдруг. - Там же Вася-Миша каждую секунду может проснуться! И где гарантия, что он с пьяных глаз не попрется в противоположную сторону?.."
Второй звонок. Андрей вскочил, двинулся к выходу, возвратился, сжимая и разжимая кулаки.
"Да не полезет он за щиты! - убеждал он себя. - С какой радости ему туда лезть?.. А проснется, услышит голоса, решит спрятаться понадежнее?.. Какие голоса?! Кто сейчас может туда зайти!.."
Третий звонок.
- Андрей, готов? Выгляни.
Черт бы их драл, совсем задергали!..
- Андрей, давай! Пошел "супер"…
Музыка.
Андрей взялся обеими руками за канат и плавно послал его вниз. Сзади с легким шорохом взмыл второй штанкет, унося суперзанавес под невероятно высокий потолок сценической коробки.
Слушай, Андрей, а ведь все, оказывается, просто. Ты искал в ее лице какие-то особенные черты, а нужно было просто вспомнить о том, чего в нем нет.
Обыденность, будь она проклята! Она вылепляет наши лица заново, по-своему, сводит их в гримасы, и не на секунду - на всю жизнь. Она искажает нас: угодливо приподнимает нам брови, складывает нам рты - безвольно или жестоко.
И оглядываешься в толпе на мелькнувшее незнакомое лицо, и недоумеваешь, что заставило тебя оглянуться. Это ведь такая редкость - лицо, на котором быт не успел поставить клейма! Или еще более драгоценный случай - не сумел поставить.
Красиво они там у себя живут, если так…
Свет на сцене померк, и Андрей оказался в кромешной черноте. Четыре ничего не освещающие красные лампочки на ограждении канатов делали ее еще чернее.
- Ушла третья фурка…
Автоматически взялся за канат, приподнял "город" метра на три, пропуская фурку через арьерсцену. Опустил не сразу - попридержал, помня, что внизу на монтировщика меньше, да еще на такого, как Вася-Миша… Не должен он сейчас проснуться, не должен! Если уж свалился, то часа на два, на три, не меньше…
Дали свет. Андрей подошел к перилам - посмотреть, что там на сцене. На сцене разыгрывалась остросюжетная психологическая трагикомедия на производственную тему с элементами детектива (так было сказано в рецензии).
Ему несказанно повезло - нарвался на выход Шабиной. Лена, как всегда, норовила повернуться к залу в три четверти, и зритель, вероятно, гадал, с чего это посетительница воротится от предцехкома, который к ней со всей душой… Просто поразительно, что ей удается просочиться на сцену хотя бы в таких аптекарских дозах.
Он перестал смотреть и отошел от поручней.
"А у меня там, в окошке, вообще нет сюжета. Человек занимается своим делом, собирает кирпич. А я смотрю. И не надоедает. Почему?"
И Андрей почувствовал, как губы его складываются в двусмысленную улыбочку.
"Слушай, а ты не влюбился в нее случаем?"
…Самому себе по морде дать, что ли?
- Иди-от!.. - тихонько простонал неподалеку Виталик.
Андрей (он спустился помочь ребятам в антракте) оглянулся.
Возле входа на склад декораций стоял Вася-Миша и с недоумением разглядывал присутствующих. Тюль свисал с его правого плеча наподобие римской тоги.
- П-почему не работаем? - строго спросил Вася-Миша у невольно остановившихся монтировщиков. На него уже, распушась, летел с победным клекотом Банзай.
- Ну все, Миша! Я тебя, Миша, уволю! Ты думал, ты хитрее всех?..
И Банзай поволок нарушителя к выходу со сцены. Вася-Миша не сопротивлялся, он только хотел бы выпутаться из тюля, который тащился за ним из "ствола" подобно шлейфу. Забавная парочка налетела на Андрея.
- Андрей! - мгновенно переключился Банзай. - Я тебя накажу. Ты зачем сказал, что Миша трезвый?
- Вася! - изумился опомнившийся Виталик. - Ты когда успел? Ведь только что был - как стеклышко! - обратился он к окружающим, как бы приглашая их в свидетели, причем получилось, что в свидетели он приглашает именно Банзая.
- Чего тащить? - хрипло осведомился Вася-Миша.
- Как "чего", как "чего"? - вскинулся Виталик. - "Кабинет" - на сцену! Совесть иметь надо, пять минут уже тебя ищем!..
Вася-Миша оперся обеими руками на письменный стол, постоял так немного, потом неуловимым движением поднырнул под него и, пошатываясь, понес, куда было сказано.
Андрей смотрел ему вслед и понимал главное: Вася-Миша там не был. Оттуда так просто не уйдешь. Оно так быстро от себя не отпустит…
Но вместо облегчения пришла давящая усталость. Только сейчас Андрей почувствовал, как вымотала его за две недели постоянная боязнь, что на миражик набредет кто-нибудь еще.
Банзай сиял. Триумфатор. Интересно, что он будет делать, если Васю-Мишу и вправду уволят? За кем ему тогда охотиться, кого выслеживать? И вообще, "по ком звонит колокол"? Банзай, увольняя Васю-Мишу, ты увольняешь часть самого себя…
И вдруг Андрей вспомнил, что все это уже было. Банзай уже ловил Васю-Мишу с поличным год или полтора назад. Выходит, поймал, простил, и начал ловить по новой?..
Одно воспоминание потянуло за собой другое: не зря показалось сегодня Андрею, что разговор с Леной он уже когда-то пережил. Было - он действительно сидел однажды посреди пустой сцены, и подходила к нему разъяренная Лена Шабина и задавала очень похожий вопрос.
Обыденность… Бессмысленная путаница замкнутых кругов, и не сойти с них, не вырваться!..
"Хочу туда, - подумал он, словно переступил невидимую грань, разом отсекшую его от остальных. - Вот в чем, оказывается, дело… Я не могу больше здесь. Я хочу туда".
А больше ты ничего не хочешь? Кто тебе сказал, что там легче? Что ты вообще там видел? Коттеджик, девушку, металлических ежиков. Все? Ах да, еще спиральные сооружения на горизонте. Масса информации! Где гарантии, что через неделю ты не взвоешь: "Хочу обратно?"
Не взвою. Плевать мне, лучше там или хуже. Там по-другому. И все. И ничего мне больше знать не надо. Я же здесь не живу, я только смотрю в это "окошко", остальное меня не касается. Может быть, и я ожил бы, может быть, и вернулся бы на свой замкнутый круг, но теперь не могу. Потому что видел…
Все зачеркнуть и начать с чистого листа? Красиво. Молодец. Только, пожалуйста, не надо называть листом то, что тебя окружает. Ты сам и есть лист. Но какой же ты, к дьяволу, чистый? Одну свою жизнь проиграл здесь, другую проиграешь - там.
Возможно, и проиграю. А возможно, и нет. А здесь я уже проиграл. Что ж я, не знаю цену этого шанса?..
Ну, допустим. Попал ты туда. В будущее. А дальше? Пойми, дурак: твое место в витрине, рядом со склеенным кирпичом. Ты посмотри на себя! Был ты когда-то чем-то. А теперь ты алкаш… Ну ладно. Положим, уже не алкаш. Положим, трезвенник. Все равно ведь ни гроша за душой: ни доброты, ни дара божьего - ни черта!..
- "Супер" вниз! - испуганно ахнул динамик. - Андрей! Заснул? "Супер" вниз давай!
Он вскочил и метнулся к канатам. Суперзанавес спикировал из-под потолка и с шелестом отсек от зрительного зала актеров, не решивших еще: держать ли им паузу до победного конца или же начинать плести отсебятину, пока наверху разберутся с "супером".
Динамик некоторое время продолжал ругаться, а Андрей стоял, ухватившись обеими руками за канаты, и заходился тихим лишающим сил смехом.
Дурак! Господи, какой дурак! Раскопал себя чуть ли не до подкорки, до истерики довел, а подумал о том, как туда попасть? Это тебе что, калитка? Вспомни: оттуда даже звук не проникает!
…И терминология дивная: "калитка", "окошко"!.. Собственно, над физической стороной явления Андрей не задумывался, да и не имел к этому данных. Дыра представлялась ему чем-то вроде прозрачного пятнышка на старом детском надувном шарике, когда уставшая резина истончается, образуя бесцветную округлую точку, мутную по краям и ясную в центре.
Андрей, зябко горбясь, сидел в комнате монтировщиков и думал о том, что сегодня обязательно надо пройти мимо вахтера. Вчерашняя ночевка в театре успела стать темой для сплетен.
Бедная Ленка! Положение у нее, прямо скажем, дурацкое. Ну, я понимаю, разбить семью главного режиссера - это престижно, это даже в некоторой степени реклама, карьера наконец. Но разбить семью рабочего сцены… Фи!
Андрей обратил внимание, что пальцы его правой руки в кармане легкого пальто машинально ощупывают какой-то маленький округлый предмет, видимо, завалявшийся там с весны. Вроде бы галька. Откуда?
Вынул и посмотрел. Да, это был гладкий коричневый камушек. Четырехлетний Денис находил их на прогулках десятками и набивал ими карманы Андрея, каждый раз серьезно сообщая, что это "золотой камушек". Чем они отличаются от простых камней, Андрей так и не постиг.
Да-да, именно "золотой камушек".
Все, что осталось у него от Дениса.
Ну что ж, жены мудры. Женам надо верить. Сказала: "Не выйдет из тебя актера", - и не вышло. Сказала: "Никакой ты отец", - значит, никакой.
- Андрей!
В дверях стояли Виталик и Серега, оба в пальто.
- Может, хватит, а? Кому ты что так докажешь!
- Да, - Андрей очнулся и спрятал камушек. - Пошли.
На первом этаже он свернул в туалет, подождал, пока ребята отойдут подальше, и сдвинул на окне оба шпингалета.
- Вась, ты когда на складе спал, что во сне видел? Не премию, нет?
- Да, Вася, премию ты проспал…
Они обогнули театр и вышли на ночной проспект. Дождя не было, но асфальты просыхать и не думали. Действительно, стоит ли? Все равно мокнуть…
Андрей шел молча, слушал.
- А говорил-то, говорил! "Банзай меня до пенсии ловить будет!", "У Банзая нюха нет!"…
- Не, Банзая не проведешь. Банзай кого хочешь сосчитает, верно, Вась?
- Да поддался я ему, - хрипловато отвечал трезвый и печальный Вася-Миша. - Что ж я, изверг - администратора до инфаркта доводить…
- Ну ладно, мужики, - сказал Андрей. - Мне налево.
Остановились, замолчали.
- Ты меня, конечно, извини, Андрей, - заявил вдруг Серега, - но дура она у тебя. Какого черта ей еще надо! Пить из-за нее человек бросил… Это я вообще не знаю, что такое!
- Если домой идти не хочешь - давай к нам, в общежитие, - предложил Виталик.
- Спокойно, мужики, - сказал Андрей. - Все в норме.
Он действительно пошел влево и, обогнув театр с другой стороны, остановился возле низкого окна с матовыми стеклами. Впереди по мокрым асфальтам брела поздняя парочка.
"В самом деле сочувствуют… - думал Андрей. - Они мне сочувствуют - а я им?.. Ладно. Пусть я хуже всех, пусть я эгоист, но если только догадка моя правильна, - простите, ребята, но я устал. От вас ли, от себя - не знаю. Надеюсь, что от вас…"
Парочка свернула в переулок, и Андрей открыл окно.
Девушки нигде видно не было, летательный аппарат - ни на что не похожая металлическая тварь - тоже куда-то исчез. В прошлый раз из-за коттеджика, поблескивая суставами, выглядывала его посадочная опора.
Значит, улетела хозяйка на день, на два. Или на неделю. Или навсегда. И будет стоять посреди степи брошенный коттеджик с настежь распахнутыми стенами, и на полу будет оседать пыль, а может, и не будет - если какой-нибудь пылеотталкивающий слой…
Андрею понравилось, как спокойно он подумал о том, что девушка, возможно, улетела навсегда. Иными словами, опасение, что он в нее влюбился, отпадало на корню. Все было куда серьезнее… И слава богу.
На лысой издырявленной норами площадке сидели, растопырясь, металлические зверьки - то ли грелись, то ли отдыхали. Солнце там еще только собиралось идти к закату.
- Перекур с дремотой? - усмехнувшись, сказал Андрей "ежикам". - Сачкуем без прораба?
Он медленно обошел этот все время поворачивающийся к тебе овал, внимательно его изучая. Впервые. Раньше он интересовался только тем, что лежало по ту сторону.
Закончив обход, нахмурился. Ничего, кроме ассоциации с прозрачной точкой на старом надувном шарике, в голову по-прежнему не приходило.
"Окошко"… Теоретик! Эйнштейн с колосников! Да разве он когда-нибудь в этом разберется!
…Между прочим, если шарик очень старый, в середине прозрачной точки иногда образуется крохотная дырочка, через которую можно без последствии опустить внутрь иголку и вытянуть ее потом за нитку обратно.
Он завороженно смотрел в самый центр воздушного окошка и не мог отделаться от ощущения, что между ним и вон той длинной суставчатой травинкой, по которой ползет самая обыкновенная божья коровка, ничего нет. Хотя что-то там, конечно, было, что-то не пропускало звук.
Андрей опасно увлекся. Он совершенно перестал себя контролировать и слишком поздно заметил, что его правая рука - сама, не дожидаясь приказа - поднялась над молочно-мутной верхней границей миражика. Он посмотрел на нее с удивлением и вдруг понял, что сейчас произойдет. Но пальцы уже разжались, выпуская округлый коричневый камушек.
Рука опомнилась, дернулась вслед, но, конечно, ничего не успела. И за те доли секунды, пока камушек падал в прозрачную пустоту центра, Андрей смог пережить две собственные смерти.
…сейчас этот пузырь с грохотом лопнет, разнося на молекулы "карман", его самого, театр, город, вселенную…
…сейчас "окошко" подернется рябью и начнет медленно гаснуть, а он останется один, в темноте, среди пыльных обломков декораций…
Камушек пролетел центр и беззвучно упал в траву.
"Ну и как же я его теперь достану? - приблизительно так сложилась первая мысль обомлевшего Андрея. - Хотя… на нем ведь не написано, что он отсюда…"
И вдруг Андрею стало жарко. Не сводя глаз с камушка, он попятился, судорожно расстегивая пальто.
Камушек лежал в траве.
Андрей не глядя сбросил пальто на трон, шагнул к миражику и осторожно протянул руку. И кончики пальцев коснулись невидимой тончайшей пленки, точнее - они сразу же проткнули ее, и теперь каждый палец был охвачен нежным, как паутина, колечком.
Андрей стиснул зубы и потянулся к камушку. Кольцо из невидимой паутинки сдвинулось и, каким-то образом проникнув сквозь одежду, охватило руку у локтя.
И тут он почувствовал ветер. Обычный легкий степной ветерок тронул его ладонь. Не здесь - там.
Андрей отдернул руку, ошеломленно коснулся дрожащими пальцами лица.
- Та-ак… - внезапно охрипнув, выговорил он. - Ладно… Пусть пока полежит…
"Знаешь что, - сказал он себе наконец. - Иди-ка ты домой, выспись как следует, а потом уже думай. Ты же ни на что сейчас не годен. Руки вон до сих пор трясутся…"
Однако Андрей прекрасно знал, что никуда отсюда не уйдет, пока не дождется ночи, когда "окошко" затянет чернотой и будут светиться лишь спирали на горизонте - с каждой минутой все тусклее и тусклее. Потом они погаснут совсем и останутся одни звезды… Интересно, что они там сделали с луной? Андрей еще не видел ее ни разу… Впрочем, это неважно.
Во-первых, если он исчезнет, то будет розыск, и обязательно какой-нибудь умник предложит обшарить склад декораций. Значит, прежде всего - сбить со следа. Скажем, оставить часть одежды на берегу. Продумать прощальную записку, чтобы потом ни один порфирий не усомнился… И врать почти не придется: вместо "Ухожу из жизни" написать "Ухожу из этой жизни". Этакий нюансик…
Теперь второе. На планах "карман" не обозначен, стены на складе декораций кирпичные, неоштукатуренные… Замуровать вход изнутри - и полная гарантия, что в пределах ближайших десяти лет никто сюда не сунется. Что-то вроде "Амонтильядо" наоборот. "Счастливо оставаться, Монтрезор!" И последний кирпич - в последнюю нишу… Каждый день приносить в портфеле по кирпичику, по два. Кладку вести ночью, аккуратно. Ну вот, кажется, и все. Остальное - детали…
Андрей вознамерился было облегченно вздохнуть, но спохватился.
Это раньше он мог позволить себе такую роскошь - повторять горестно, а то и с надрывом, что терять ему здесь больше нечего. Теперь, когда "золотой камушек" лежал в пяти метрах от металлических "ежиков", а правая рука еще хранила ощущение порыва сухого теплого ветра, подобные фразы всуе употреблять не стоило.
Так что же ему предстоит оставить такое, о чем он еще пожалеет?
Любимую работу? Она не любимая, она просто досконально изученная. А с любимой работой у него ни черта не вышло…
Друзей? Нет их у него - остались одни сослуживцы да собутыльники. Впрочем, здесь торопиться не стоит. И Андрей вспоминал, стараясь никого не пропустить…
"Матери сообщат обязательно. Ну ничего, отчим ей особенно горевать не позволит…"
"Денис? Его у меня отняли. Ладно, ладно… Сам у себя отнял. Знаю. Все отнял у себя сам: и семью, и друзей, и работу… Что от этого меняется? Нет, ничего я не потеряю, да и другие мало что потеряют, если меня не станет…"
"…А ребята будут жалеть, а у Ленки уже всерьез начнутся неприятности, а у жены угрызения совести, а мать все равно приедет… да, пожалуй, имитация самоубийства не пройдет. Начинать с подлости нельзя… Тогда такой вариант: все подготовить, уволиться, квартиру и барахло официально передать жене и якобы уехать в другой город…"
Внезапно лицо Андрея приняло удивленное выражение. Казалось, что он сейчас оскорбленно рассмеется.
Оказывается, его побег можно было рассматривать еще с одной точки зрения. Раньше это как-то не приходило в голову: мелкий подонок, бежавший от алиментов в иное время…
Андрей не рассмеялся - ему стало слишком скверно.
"Чистеньким тебе туда все равно не попасть, - угрюмо думал он, глядя, как на висячее крылечко карабкается один из "ежиков". - Что же ты, не знал этого раньше? Что оставляешь здесь одни долги - не знал? Или что обкрадывал не только себя, но я других? Виталик, сопляк, молился на тебя. Вот ты и оставил заместителя в его лице, вылепил по образу и подобию своему…"
"Ежик" покрутился на верхней ступеньке, в комнату войти не решился, упал в траву и сгинул. Закопался, наверное.
Андрей поднялся и подошел к "окошку".
А что если наведаться туда прямо сейчас? Пока никого нет. Страшновато? Кажется, да.
"В конце концов, должен же я убедиться, что строю планы не на пустом месте! - подхлестнул он себя. - А то сложу стенку, и выяснится, что туда можно только руку просовывать да камушки кидать… Кстати, камушек надо вынуть. Нашел что бросить, идиот!"
Андрей присел на корточки и некоторое время рассматривал овал синего неба. Потом осторожно приблизил к нему лицо, и волосы коснулись невидимой пленки.
Он отодвинулся и тревожно осмотрел руку. Вроде без последствий… Хотя одно дело рука, а другое - мозг. Где-то он что-то похожее читал: кто-то куда-то сунулся головой, в какое-то там мощное магнитное поле - и готово дело: вся информация в мозгу стерта. И отпрянешь ты от этой дыры уже не Андреем Скляровым, а пускающим пузыри идиотом…
Сердце билось все сильнее и сильнее. Андрей не стал дожидаться, когда придет настоящий страх, и рывком подался вперед и вверх. Щекотное кольцо скользнуло по черепу и сомкнулось на шее, но это уже была ерунда, уже ясно было, что оно безвредно. Андрей выпрямился, прорываясь навстречу звукам, солнцу, навстречу теплому степному ветру.
И возник звук. Он был страшен.
- А-а-а!.. - на одной ноте отчаянно и тоскливо кричало что-то. Именно что-то. Человек не смог бы с таким одинаковым, невыносимым отчаянием, не переводя дыхания, тянуть и тянуть крик.
Глаза у Андрея были плотно зажмурены, как у неопытного пловца под водой, и ему пришлось сделать усилие, чтобы открыть их. Он увидел жуткое серое небо - не мглистое, а просто серое, с тусклым белым солнцем.
В лицо ударил ветер, насыщенный песком. Песок был везде, тоже серый, он лежал до самого горизонта, до изгиба пересохшего русла реки. А посередине этой невозможной, словно выдуманной злобным ипохондриком, пустыни торчало огромное оплавленное и расколотое трещиной почти до фундамента здание, похожее на мрачную абстрактную скульптуру.
Наверху из трещины клубилась варварски вывернутая арматура. И какая-то одна проволока в ней звучала - тянула это односложное высокое "а-а-а!..", и крик не прекращался, потому что ветер шел со стороны пересохшего русла ровно и мощно.
Наконец Андрей почувствовал ужас - показалось, что мягкая невидимая горловина, охватывающая плечи, сначала незаметно, а потом все явственней начала засасывать, стремясь вытолкнуть его туда - на серый обструганный ветром песок.
Он рванулся, как из капкана, с треском влетел спиной в фанерные обломки, расшиб плечо.
…А там, среди летней желто-серебристо-зеленой степи, снова стоял игрушечный коттеджик на металлической лапе, и высокая трава мела по нижней ступеньке висячего крылечка-трапа, а на горизонте сверкала излучина реки, не совпадающая по форме с только что виденным изгибом сухого русла.
"Вот это я грохнулся!.."
Шумно барахтаясь в обломках, встал, держась за плечо, подобрался поближе к миражику, заглянул сверху. Камушек лежал на месте. Серого песка и бесконечного вопля проволоки, после которого каменная коробка звенела тишиной, просто не могло быть.
- Значит, пленочка, - медленно проговорил Андрей. - Ах ты, пленочка-пленочка…
А он считал ее безвредной! Что же это она сделала такое с его мозгом, если все его смутные опасения, которые он и сам-то едва осознавал, вылепились в такой реальный пугающий бред!.. Самое обидное - выпрямись он до конца - пустыня наверняка бы исчезла, снова появился бы коттеджик, река, полупрозрачные спирали на том берегу…
Андрей машинально провел ладонью по лицу и не закончил движения. Между щекой и ладонью был песок. Жесткие серые песчинки.
Тяжелое алое солнце ушло за горизонт. На теплом синем небе сияли розовые перистые облака. Полупрозрачные спирали за рекой тоже тлели розовым. Но все это было неправдой: и облака, и спирали, и речка. На самом деле там лежала серая беспощадная пустыня с мутно-белым солнцем над изуродованным ощерившимся зданием.
И можно было уже не решать сложных моральных проблем, не прикидывать, сколько потребуется времени на возведение кирпичной стенки, потому что возводить ее теперь было незачем. Издевательская подробность: камушек все-таки лежал там, в траве.
- Ах ты, с-сволочь!.. - изумленно и угрожающе выговорил Андрей.
Ему померещилось, что все это подстроено, что кто-то играет с ним, как с котенком: покажет игрушку - отдернет, покажет - отдернет…
В руках откуда-то взялся тяжелый брус. Лицо сводила медленная судорога.
Андрей уже размахнулся, скрипнув зубами, когда в голову пришло, что за ним наблюдают и только того и ждут, хихикая и предвкушая, что он сорвется в истерику и позабавит их избиением ни в чем не повинного миражика, пока не сообразит, что бьет воздух, что брус пролетает насквозь.
- Все! - злобно осклабясь, объявил Андрей невидимым зрителям. - Спектакль отменяется. Больше вам здесь ничего не покажут…
Он бросил брус и, дрожа, побрел к трону. Не было никаких невидимых зрителей. Никто не станет буравить туннель между двумя - или даже тремя - эпохами ради того, чтобы поиздеваться над монтировщиком сцены А.Скляровым.
Какие-нибудь штучки с параллельными пространствами, ветвящимся временем и прочей научно-фантастической хреновиной. Видишь одно время, а пытаешься пролезть - попадаешь в другое.
- И все. И незачем голову ломать… - испуганно бормотал Андрей.
А ветерок? Тот легкий летний ветерок, которым почувствовала его рука? Он был.
Но тогда получается что-то страшное: Андрей еще здесь - и будущее существует. Он попадает туда - и будущего нет. Вернее, оно есть, но мертвое.
"А-а-а!.." - снова заныла в мозгу проклятая проволока из руин еще не построенного здания.
Андрей плутал в тесном пространстве между загроможденными углами, троном и миражиком. Иногда останавливался перед синим вечереющим овалом, и тогда губы его кривились, словно он хотел бросить какой-то обидный горький упрек. Но, так ничего и не сказав, снова принимался кружить, бормоча и оглядываясь на "окошко".
…Туда падает камень, и ничего не происходит. Туда проникает человек… Стоп. Вот тут нужно поточнее. Какой именно человек туда проникает?
Во-первых, ты не Трумэн и не Чингисхан. Твой потолок - машинист сцены. Бомбу ты не сбросишь, полмира не завоюешь…
Итак, туда проникает случайный, ничем не выдающийся человек. И его исчезновение здесь, в настоящем, немедленно отзывается катастрофой… Но нас - миллиарды. Что способна изменить одна миллиардная? Это почти ноль! Каждый день на земном шаре десятки людей гибнут, пропадают без вести, и что характерно - без малейшего ущерба для истории и прогресса…
А откуда ты знаешь, что без ущерба?
Знаю. Потому что вон они - светящиеся спирали вдалеке, и коттеджик еще можно рассмотреть в сумерках…
Ах, проверить бы… Только как? "Вася, помнишь, я тебе неделю назад занял трояк и до сих пор молчу? Так вот, Вася, я тебе о нем вообще не заикнусь, только ты, пожалуйста, окажи мне одну маленькую услугу. Просунь вон туда голову и, будь любезен, скажи, что ты там видишь: степь или пустыню?" Глупо… Вот если бы дыра вела в прошлое - тогда понятно. Личность, знающая наперед ход истории, - сама по себе опаснейшее оружие. А здесь? Ну, встанет меньше одним монтировщиком сцены…
Так-так-так… Становится меньше одним монтировщиком сцены, вокруг его исчезновения поднимается небольшой шум, кто-то обращает внимание на то, что часть стены в одном из "карманов" новенькая, свежесложенная, стенку взламывают, приезжают ученые, а там - публикации, огласка, новое направление в исследованиях, изобретают какую-нибудь дьявольщину - и серая пустыня в перспективе… Ну вот и распутал…
Нет, не распутал. В том-то и дело, что не сложена еще эта стенка, и никто не поднимал еще никакого шума. Единственное событие: А.Скляров перелез отсюда туда.
"Не надо было дотрагиваться. - Андрей с ненавистью смотрел на темно-синий овал. - Наблюдал и наблюдал бы себе… Нет, захотелось, дураку, чего-то большего! Потрогал руками? Прикоснулся? Вот и расплачивайся теперь! Был ты его хозяином, а теперь оно твой хозяин".
Так что же от него зависит? Андрею нет и тридцати. Неужели что-то изменится, неужели какой-то небывалый случай поставит его перед выбором - быть этому миру или не быть?..
Но нет ведь такого случая, не бывает! Хотя… в наше время, пожалуй, и один человек может натворить черт те что…
Скажем, группа террористов угоняет стратегический бомбардировщик с целью спровоцировать третью мировую… Точно! И надо же такому случиться: на борту бомбардировщика оказывается Андрей Скляров. Он, знаете ли, постоянно околачивается там после работы. Производственная трагикомедия с элементами детектива. Фанатики-террористы и отважный монтировщик с разводным ключом…
Андрей подошел к гаснущему миражику. То ли пощады просить подошел, то ли помощи.
- Что я должен сделать? - тихо спросил он. И замолчал.
А должен ли он вообще что-то делать? Может быть, ему как раз надо не сделать чего-то, может быть, где-то впереди его подстерегает поступок, который ни в коем случае нельзя совершать?
Но тогда самый простой вариант - это надежно замуровать "карман", только уже не изнутри, а снаружи; разослать, как и намечалось, прощальные письма и в тихом уголке сделать с собой что-нибудь тоже очень надежное.
Несколько секунд Андрей всерьез рассматривал такую возможность, но потом представил, что вот он перестает существовать, и в тот же миг в замурованном "кармане" миражик подергивается рябью, а когда снова проясняется, то там уже - пустыня.
- Господи… - тихонько проскулил Андрей. - За что? Я же не этого хотел, не этого… Ну что я могу? Я хотел уйти, начать все сначала и… и все. Почему я? Почему опять все приходится на меня?..
Он плакал. А в черно-синем "окошке", далеко за рекой, медленно, как бы остывая, гасли бледно-голубые спирали.
Было около четырех часов утра, когда Андрей вылез через окно на мокрый пустой тротуар. Постоял, беспомощно поеживаясь, совсем забыв, что можно поднять воротник. Отойдя шагов на пятнадцать, догадался вернуться и прикрыть окно.
Сапер вынесет бомбу на руках, бережно уложит ее в наполненный песком кузов и взорвет где-нибудь за городом… Ходячая бомба. Бомба, которая неизвестно когда взорвется, да и взорвется ли?.. Уйти, унести себя подальше от людей и без жалости обезвредить - он теперь не имел права даже на это.
Не было сил уже ломать голову, строить предположения, даже прибавить шагу - и то не было сил. И, словно сжалившись над Андреем, истина открылась ему сама собой, незаметно, безо всяких там "неожиданно", "внезапно", "вдруг"…
Он не удивился и не обрадовался ей, он подумал только, что все, оказывается, просто. И что странно, как это он сразу не сообразил, в чем дело.
Монтировщик сцены А.Скляров - далеко не обыкновенный человек. Мало того: он - единственный, кто нашел "окошко" и видел в нем будущее.
Мир был заведомо обречен, и в миражике, возникшем однажды в заброшенном "кармане" захолустного драмтеатра, месяцы, а может быть, и годы отражалась серая мертвая пустыня. Пока не пришел человек… Требовался ли здесь именно Андрей Скляров? Видимо, этого уже никто никогда не узнает - случай неповторим… Но он пришел, и сразу же возникла большая вероятность, что этот увидевший сможет что-то изменить. Андрей лежал тогда на каменном полу, жалкий, проигравший дотла всю свою прежнюю жизнь, никому ничем не обязанный; он не видел еще "окошка", а оно уже менялось: в нем таяло, пропадало исковерканное здание и проступали цветные пятна неба, травы, проступали очертания коттеджика и спиралей на том берегу…
Город спал. Город был огромен. И казалось невероятным, что на судьбу его мажет как-то повлиять человек, одиноко бредущий по светлым от влаги и белых ламп асфальтам.
Он должен был что-то сделать. Какой-то его не совершенный еще поступок мог спасти летнюю желто-серебристо-зеленую степь и хозяйку забавных металлических зверьков…
Когда это должно случиться? Через год? Через десять лет? Завтра? Или, может быть, сейчас - через несколько шагов?
Он замуровал себя в себе самом, в своей обиде на жизнь. Теперь предстояло взломать эту уютную обжитую обиду: снова всматриваться в лица, вслушиваться в разговоры, сопоставлять строчки газетных сообщений… И так - пока не почувствуешь, как чувствуют боль ампутированной руки, огромный живой организм - человечество.
И все это для того, чтобы понять однажды: вот оно! Пора. Сейчас его слабенький своевременный рывок вызовет цепную реакцию, даст поправку, и мир - эта невообразимая громада - пройдет по краешку мимо серой песчаной смерти.
…И никто не поможет, не посочувствует, потому что придется обо всем этом молчать, хотя бы из боязни: не убьешь ли ты миражик тем, что расскажешь о нем еще кому-нибудь…
…И пробираться время от времени к своему "окошку" со страхом и надеждой: не пропустил ли ты решающее мгновение, жива ли еще степь, светятся ли еще спирали на том берегу?..
Андрей остановился посреди пустой площади и поднял голову.
- Дурак ты, братец, - с наслаждением выговорил он в проясняющееся, со смутными звездами, небо. - Нашел, кого выбрать для такого дела!
В бога он, естественно, не верил - следовательно, имел в виду весь этот запутанный клубок случайностей, привязавший к одному концу нити человека, к другому - целую планету.
- Я попробую, - с угрозой пообещал он. - Но если ни черта не получится!..
Короткими злыми тычками он заправил поплотнее шарф, вздернул воротник пальто и, снова запрокинув к небу бледное измученное лицо, повторил, как поклялся:
- Я попробую.
Члены комиссии заподозрили неладное лишь на втором часу блужданий по стройке, когда непонятным образом вышли опять на залитый летним солнцем пятый, и пока что последний, этаж. Внизу, на холме вынутого грунта, поросшего зеленой травкой, стоял и задумчиво смотрел на них сторож Петрович. У ног его, задрав встревоженные морды, сидели дворняжки Верный и Рубин. - Вы там не заблудились? - подозрительно спросил сторож. Субподрядчик весело блеснул золотыми зубами. - А что, бывает? - Да случается, - вполне серьезно отозвался Петрович. - С юмором старичок, - заметил проектировщик, пощипывая черную бородку. Они направились к лестнице. - А вот охраняется строительство, между прочим, образцово, - отдуваясь, сказал тучный генподрядчик. - Вы заметили: ничего не расхищено, не растащено… Уж, казалось бы, плитка лежит нераспакованная, бери - не хочу! Нет, лежит… Заказчик, глава комиссии, резко повернул к нему узкое бледное лицо. Очки его гневно сверкнули. - Я вообще не понимаю, о чем мы говорим, - раздраженно бросил он. - Вы собираетесь размораживать стройку или нет? Широкие бетонные ступени оборвались, в лестнице не хватало пролета. Глава комиссии тихо зашипел, как разъяренный кот, и принялся нервно счищать какую-то строительную дрянь с лацкана светлого пиджака. Проектировщик с опаской заглянул вниз. - Без парашюта не обойтись. Как у вас тут рабочие ходят? - Три года как не ходят, - уточнил субподрядчик. - По-моему, нужно идти по коридору до конца. Там должен быть трап. Они прошли по коридору до конца и остановились перед пустым проемом, разглядывая двухметровой глубины ров с бетонными руинами на дне. Никакого трапа там не было. - Ага, - сообразил субподрядчик. - Значит, это с другой стороны. Комиссия последовала за ним и некоторое время плутала по каким-то сообщающимся бетонным чуланам, один из которых был с окном. В окне они опять увидели зеленеющий склон и сторожа Петровича с собаками. - Все в порядке, Петрович, - воссиял золотым оскалом субподрядчик и помахал сторожу. - Скоро закончим… - Со мной не пропадешь, - заверил он, ведя комиссию по мрачному тоннелю, изъязвленному дверными проемами. - Я ведь почему эти коридоры перепутал: одинаковые они, симметричные… Ну вот и пришли. Они выглянули наружу и отшатнулись. Коридор, как и первый, обрывался в пустоту, а вот внизу… - Это как же надо строить, - визгливо осведомился заказчик, - чтобы с одной стороны этаж был вторым, а с другой - четвертым? Он поискал глазами генподрядчика и нашел его сидящим на бетонном блоке. Генподрядчик был бледен и вытирал платком взмокшую лысину. - Я дальше не пойду, - с хрипотцой проговорил он. - Водит… Сначала его не поняли, а потом всем стало очень неловко. Проектировщик - тот был просто шокирован. - Как вам не стыдно! - еле вымолвил он. - Взрослый человек!.. Генподрядчик, приоткрыв рот, глядел на него робкими старушечьими глазами. - Может, сторожа покричать? - жалобно предложил он. - Что? - вскинулся проектировщик. - Да про нас потом анекдоты ходить по городу будут! Довод был настолько силен, что комиссия немедленно двинулась в обратный путь. Тесный бетонный лабиринт кончился, и они снова оказались на лестничной площадке. - Странно, - пробормотал субподрядчик. - Тут не было нижнего пролета… Теперь не было верхнего. Ступени вели вниз и только вниз. Члены комиссии дошли до промежуточной площадки и остановились. Собственно, можно было спускаться и дальше, но дальше был подвал. - А то еще в шахтах бывает… - хрипло начал генподрядчик. - У меня зять в шахте работает. Они там однажды с инженером сутки плутали. К ним аж на угольном комбайне прорубаться пришлось. А старики потом говорили: "Хозяин завел…" - Так то шахта, - ошарашенно возразил субподрядчик, - а то стройка… - И неожиданно добавил, понизив голос: - Мне про эту стройку тоже много странного рассказывали… Вдалеке завыли собаки. Генподрядчик вздрогнул. Остальные тоже. - Ну что, товарищи, - с преувеличенной бодростью сказал проектировщик. - Подвал мы еще не осматривали… В подвальном помещении было сухо, пыльно, просторно и довольно светло - в потолке не хватало плит. Справа и слева чернели дверные проемы. Разбросанные кирпичи, перевернутая бадья из-под раствора, у стены - козлы в нашлепках цемента. Запустение. - Ну, спустились, - проворчал субподрядчик. - А дальше что делать будем? - Загадки отгадывать, - задушевно сообщил кто-то. - А на вашем месте я бы помолчал! - обрезал заказчик. - Спроектировали бог знает что, а теперь шуточками отделываетесь! - Это вы мне? - вытаращил глаза проектировщик. - Да я вообще рта не открывал. - А кто же тогда открывал? - Я, - застенчиво сказал тот же голос. Члены комиссии тревожно переглянулись. - Тут кто-то есть, - озираясь, прошептал генподрядчик. - Ага, - подтвердили из самого дальнего угла, где была свалена спутанная проволока и куски арматуры. - Что вы там прячетесь? - Проектировщик, всматриваясь, шагнул вперед. - Кто вы такой? - Строительный, - с достоинством ответили из-за арматуры. - Да что он голову морочит! - возмутился субподрядчик. - Какие строители? Ворюга, наверное. А ну выходи! - Ага, - с готовностью отозвался голос, и арматура зашевелилась. Шевелилась она как-то странно - вроде бы распрямляясь. Затем над полом в полутьме всплыл здоровенный обломок бетона. - Э! Э! - попятился субподрядчик. - Ты что хулиганишь! Брось камень! В ответ послышалось хихиканье. Теперь уже все ясно видели, что за вставшей дыбом конструкцией никого нет, угол пуст. Хихикало то, что стояло. Обломок бетона служил существу туловищем, а две толстые арматурины - ногами. Полутораметровые руки завершались сложными узлами, откуда наподобие пальцев торчали концы арматуры диаметром поменьше. Длинную, опять же арматурную, шею венчало что-то вроде проволочного ежа, из которого на членов комиссии смотрели два круглых блестящих глаза размером с шарики для пинг-понга. - Да это механизм какой-то, - обескураженно проговорил проектировщик. - Сам ты… - обиделось существо. Определенно, звук шел из проволочного ежа, хотя рта в нем видно не было. Как, впрочем, и носа. - Это он, - прохрипел сзади генподрядчик. - Водил который… - Я, - польщенно призналось странное создание и, мелодично позвякивая, продефилировало к козлам, на которых и угнездилось, свернувшись клубком. Теперь оно напоминало аккуратную горку металлолома, из которой вертикально торчал штырь шеи с проволочным ежом. Круглые смышленые глаза светились живым интересом. - Потрясающе!.. - ахнул проектировщик. Он сделал шаг вперед, но был пойман за руку субподрядчиком. - Вы уж нас извините, - заторопился субподрядчик, расшаркиваясь перед существом. - Очень приятно было познакомиться, но… Работа, сами понимаете… Как-нибудь в другой раз… Пятясь и кланяясь, он оттеснял, комиссию к лестнице. - Да погодите вы, - слабо запротестовал проектировщик. - Надо же разобраться… Но субподрядчик только глянул на него огромными круглыми глазами - точь-в-точь как у того, на козлах. - До свидания, до свидания… - кивал он, как заведенный. - Всего хорошего, всего доброго, всего самого-самого наилучшего… - До скорого свиданьица, - приветливо откликнулось создание. Услышав про скорое свиданьице, субподрядчик обмяк. Беспомощно оглядел остальных и поразился: лицо генподрядчика было мудрым и спокойным. - Брось, Виталь Степаныч, - со сдержанной грустью сказал тот. - Куда теперь идти? Пришли уже. Тем временем из шока вышел заказчик, глава комиссии. - Как водил?! - заикаясь, закричал он. - Что значит водил? По какому праву? Кто вы такой? Что вы тут делаете? - Загадки загадываю, - охотно ответило оно. - Прохожим. Заказчик начал задыхаться и некоторое время не мог выговорить ни слова. - По загадке на каждого или одну на всех? - озабоченно поинтересовался генподрядчик. - Откуда ж я на каждого напасусь? - удивилось оно. - Одну на всех. - Ну, это еще ничего, - с облегчением пробормотал генподрядчик и оглянулся на членов комиссии. - А, товарищи? Странное дело: пока блуждали по стройке, он трясся от страха, а теперь, когда действительно стоило бы испугаться, успокоился, вроде бы даже повеселел. Видимо, воображение рисовало ему куда более жуткие картины. - И если отгадаем? - Идите на все четыре стороны. - Это как же понимать? - взвился заказчик. - Значит, если не отгадаем?.. - Ага, - подтвердило создание. - Это наглость! Произвол! Вы на что намекаете? Идемте, товарищи, ничего он нам не сделает! Никто не двинулся с места. - Я ухожу! - отчаянно крикнул заказчик и посмотрел на существо. Проволочные дебри вокруг глаз весело задвигались. Возможно, это означало улыбку. Глава комиссии стремглав бросился вверх по лестнице. Остальные так и впились глазами в то, что разлеглось на козлах, - как отреагирует. - Вернется, - успокоило оно. На лестнице раздался грохот. Это сверху на промежуточную площадку сбежал заказчик. Он, оказывается, расслышал. - Я вернусь! - прокричал он в подвал, пригнувшись и грозя сорванными с носа очками. - Только вы учтите: я не один вернусь! Выкрикнул и снова пропал. Некоторое время было слышно, как он там, наверху, карабкается, оступаясь и опрокидывая что-то по дороге. На промежуточную площадку просыпалась горсть битого кирпича и щепы. - А что это вы стоите? - полюбопытствовало существо. - Пришли и стоят. Члены комиссии зашевелились, задышали, огляделись и начали один за другим присаживаться на перевернутую бадью из-под раствора. Пока они устраивались, существо успело со звоном расплестись и усесться на козлах совсем по-человечьи - свесив ноги и положив арматурные пятерни на колени. Кажется, оно ожидало града вопросов. Долго ожидало. Наконец - первая робкая градина. - Слышь, браток… - заискивающе начал субподрядчик. - А ты, я извиняюсь… кто? - Строительные мы, - оно подбоченилось. Члены комиссии встревоженно завертели головами. - А что… много вас тут? - Стройка одна, и я один, - застенчиво объяснило существо. - Домовой, значит? - почтительно осведомился генподрядчик. - Домовой в дому, - оскорбилось оно. - А я - строительный. Проектировщик вскочил, испугав товарищей по несчастью. - Леший? - отрывисто спросил он. - Нет, - с сожалением призналось существо. - Леший - в лесу. - И, подумав, добавило: - А водяной - в воде. Надо понимать, отношения его с лешими были самыми теплыми, с домовыми же, напротив, весьма натянутыми. - С ума сойти! - жалобно сказал проектировщик и сел на бадью. - Давайте не отвлекаться, товарищи, - забеспокоился генподрядчик. - Время-то идет… - А если не отгадаем? - шепотом возразил субподрядчик. - Слышь, земляк, - позвал он, - а ведь мы не прохожие, мы люди казенные - комиссия. - А нам все едино: комиссия, не комиссия… - душевно ответил строительный. - Загадывать, что ли? У всех троих непроизвольно напряглись шеи. Шутки кончились. - А загадка такая… - строительный поерзал, предвкушая, и со вкусом выговорил: - Летит - свистит. Что такое? - Муха с фиксой, - выпалил генподрядчик. - Не-а, - радостно отозвался строительный. - То есть как это "не-а"? - возмутился тот. - Я ж эту загадку знаю. Мне ее в тресте загадывали. - Там было "летит - блестит", - напомнил субподрядчик. - Ну, все равно - значит, муха с этим… Ну, без зуба там, раз свистит. - У мух зубов не бывает, - сказал строительный. Троица задумалась. - Милиционер? - с надеждой спросил субподрядчик. - Не-а, - лукаво ответил строительный. - Милиционеры не летают. - Почему не летают? - заартачился было субподрядчик. - У них сейчас вертолеты есть. - Все равно не милиционер, - победно заявил строительный. Проектировщик в затруднении поскреб бородку. - Совещаться можно? - спросил он. - Ага, - закивал строительный в полном восторге. Проектировщик поднял товарищей и утащил под лестницу, где конспиративно зашептал: - Давайте логически. Он - строительный, так? Леший - в лесу, домовой - в дому… - Водяной - в воде, - без юмора дополнил генподрядчик. - Вот именно. А он - строительный. Он - на стройке. Значит, и загадка его… Субподрядчик ахнул и вылетел из-под лестницы. - Кирпич? - крикнул он и замер в ожидании. - А он свистит? - с сомнением спросили с козел. - Так ведь летит же… - растерялся субподрядчик. - Если облегченный, с дырками… И с шестнадцатого этажа… - Не кирпич, - с загадочным видом произнес строительный. Расстроенный субподрядчик вернулся под лестницу. - Слушайте, - сказал он, - а в самом деле, что вообще на стройке может свистеть? Ну, "летит" - понятно: план летит, сроки летят… - А по-моему, - перебил генподрядчик, - нужно просто отвечать что попало. Пока не угадаем. Он выглянул и спросил: - Чижик? - Не-а. - Ну вот, видите, не чижик… Мнения разделились. После пяти минут тихих и яростных препирательств был выработан следующий план: двое бомбардируют строительного отгадками, а третий (проектировщик) заводит непринужденную беседу личного характера. Строительный простоват, может, и проговорится. Комиссия снова расположилась на перевернутой бадье. - И давно вы здесь обитаете? - с любезной улыбкой начал проектировщик. - Обитаю-та? - Строительный прикинул. - Пуля? - крикнул субподрядчик. - Нет, не пуля, - отмахнулся строительный. - Да года три, почитай… обитаю, - прибавил он. - Но, наверное, есть и другие строительные? - Есть, - согласился строительный. - Только они на других стройках… обитают. Нравилось ему это слово. Генподрядчик начал приподниматься. - Баба-Яга? - с трепетом спросил он. - Так это же из сказки, - удивился строительный. Члены комиссии ошеломленно переглянулись. Кто бы мог подумать! Однако в чем-то строительный все же проболтался: отгадку следовало искать в реальной жизни. - Ветер на замороженной стройке, - сказал проектировщик. - Ветер на замороженной стройке… - мечтательно повторил строительный. - С умными людьми и поговорить приятно. - Угадал? - субподрядчик вскочил. - Нет, - с сожалением сказал строительный. - Но все равно красиво… Проектировщик поскреб бородку. - Скучно вам здесь небось? - очень натурально посочувствовал он. - Да как когда бывает, - пригорюнился строительный. - Иной раз обитаешь-обитаешь - загадку некому загадать. - Так уж и некому? - Да приходил тут один намедни… за плиткой. - И что же? - небрежно спросил хитроумный проектировщик. - Отгадал? Вопрос восхитил строительного - проволочные дебри весело встопорщились. - Не скажу! - ликующе объявил он. В соседнем помещении что-то громыхнуло. Все, включая строительного, уставились в проем, откуда доносились чьи-то шаги и сердитое бормотанье. Наконец в подвал, отряхиваясь от паутины и ржавчины, ввалился заказчик и одичалыми глазами обвел присутствующих. Встретившись с ласковым взглядом строительного, вздрогнул, сорвал очки и принялся протирать их полой пиджака. - Ладно, - с ненавистью буркнул глава комиссии. - Давайте вашу загадку. - Летит - свистит, - с удовольствием повторил строительный. - Что такое? - Этот… - заказчик пощелкал пальцами. - Воробей? Субподрядчик хмыкнул. - Воробьи чирикают, а не свистят. Заказчик вяло пожал плечами и сел на бадью. - Это все из-за вас, - сварливо заметил ему генподрядчик. - Комиссия, комиссия… Силком ведь на стройку тащили! - А не надо было строительство замораживать! - огрызнулся заказчик. - Так а если нам чертежи выдали только до пятого этажа! - Простите, - вмешался проектировщик. - А как же мы их выдадим, если до сих пор не знаем, какие конструкции закладывать? Что вы, понимаете, с больной головы на здоровую?.. - Да хватит вам! - забеспокоился субподрядчик. - Нашли время! Спорщики опомнились. - Так, значит, говорите, редко заходят? - заулыбавшись, продолжил беседу проектировщик. - Редко, - подтвердил строительный. - Поймал это я одного ночью на третьем этаже. Батарею он там свинчивал. Ну, свинтил, тащит. А я стою в дверях и говорю: отгадаешь загадку - твоя батарея. Помню, грохоту было… - Я представляю, - заметил проектировщик. - Ну, а батарею-то он потом забрал? - Да нет, - развел арматуринами строительный. - Я говорю: забирай батарею-то, а он ее на место привинчивает… - То есть отгадал он? - подсек проектировщик. Проволочная башка чуть не сорвалась со штыря. Такого коварства строительный не ожидал. Испепелив проектировщика глазами, он с негодующим бряцаньем повернулся к комиссии спиной и ноги на ту сторону перекинул. - Хитрый какой… - пробубнил он обиженно. Легкий ветерок свободы коснулся узников. В одиночку, оказывается, люди выбирались, а их-то четверо. - Строительный, - отчетливо проговорил генподрядчик. - Ась? - недружелюбно отозвался тот, не оборачиваясь. Круглые глаза слабо просвечивали сквозь проволочный затылок. - Отгадка такая, - пояснил генподрядчик. - Летит - свистит. Ответ: строительный. - Нет, - буркнул тот, не меняя позы. - Свистеть не умею. - Этого сторожа уволить надо, - сказал вдруг заказчик. - У него на стройке комиссия пропала, а он никаких мер не принимает. - А правда, как же Петрович-то уберегся? - подскочил субподрядчик. - Что ж он, за три года ни разу в здание не зашел? - Ничего удивительного, - скривился глава комиссии. - Принимаете на работу кого попало, вот и заводится тут… всякое. - Если я только отсюда выберусь!.. - рыдающе начал генподрядчик. Повеяло средневековым ужасом. - Я сниму людей с гостиницы!.. - надрывно продолжал он. - Я сниму людей с микрорайона!.. Я… я сдам эту стройку за месяц, будь она проклята!.. Слушать его было страшно. Строительный беспокойно заерзал и закрутил своим проволочным ежом - даже его проняло. И тут кто-то тихонько заскулил по-собачьи. Волосы у пленников зашевелились. Они посмотрели вверх и увидели на краю прямоугольной дыры в потолке черную, похожую на таксу дворняжку. Затем до них донеслись неторопливые шаркающие шаги, и рядом с Верным возник сторож Петрович. По-стариковски, уперев руки в колени, он осторожно наклонился и заглянул в подвал. - А, вот вы где… - сказал он. - Колька, ты, что ли, опять хулиганишь? Опять про ласточек про своих? И не стыдно, а? Строительный со звоном и лязгом соскочил с козел. - Так нечестно! - обиженно заорал он. - А так честно? - возразил сторож. - Шкодишь-то ты, а отвечать-то мне. Эгоист ты, Колька. Только о себе и думаешь. Строительный, не желая больше разговаривать, в два длинных шага очутился у стены. Мгновение - и он уже шел по ней вверх на четвереньках, всей спиной демонстрируя оскорбленное достоинство. На глазах присутствующих он добрался до потолка и заполз в широкую вытяжную трубу. Затем оттуда выскочила его голова на штыре и, сердито буркнув: "Все равно нечестно!", - втянулась обратно. - Вот непутевый, - вздохнул сторож. Субподрядчик, бесшумно ступая, приблизился к проему в потолке и запрокинул голову. - Петрович! - зашептал он, мерцая золотом зубов и опасливо косясь на трубу. - Скинь веревку! - Так вон же лестница, - сказал сторож. И члены комиссии, солидные люди, толкаясь, как школьники, отпущенные на перемену, устремились к ступенькам. И на этот раз лестница не оборвалась, не завела в тупик - честно выпустила на первом этаже, родимая. Давненько не слышала замороженная стройка такого шума. Сторожа измяли в объятиях. Заказчик растроганно тряс ему одну руку, проектировщик - другую, генподрядчик, всхлипывая, облапил сзади, субподрядчик - спереди. - Петрович!.. - разносилось окрест. - Дорогой ты мой старик!.. Век я тебя помнить буду!.. Вы же спасли нас, понимаете, спасли!.. Я тебе премию выпишу, Петрович!.. Потом заказчик выпустил сторожа и принялся встревоженно хватать всех за рукава и плечи. - Постойте, постойте!.. - бормотал он. - А что же делать с этим… со строительным? Надо же сообщить!.. Изловить! Возгласы смолкли. - Ну да! - сказал сторож, освобождаясь от объятий. - Изловишь его! Он теперь где-нибудь в стене сидит. Обидчивый… Члены комиссии отодвинулись и долго, странно на него смотрели. - Так ты, значит… знал про него? - спросил субподрядчик. - А то как же, - согласился Петрович. - Три года, чай, охраняю. - Знал и молчал? - Да что ж я, враг себе, про такое говорить? - удивился сторож. - Вы меня тут же на лечение бы и отправили. Да он и не мешает, Колька-то. Даже польза от него: посторонние на стройку не заходят… В неловком молчании они подошли к вагонке, возле которой приткнулась серая "Волга". - Слушай, Петрович, - спросил субподрядчик, - а почему ты его Колькой зовешь? Старик опешил. Кажется, он над этим никогда не задумывался. - Надо же как-то называть, - сказал он наконец. - И потом внук у меня есть - Колька. В точности такой же обормот: из бороды глаза торчат да нос… - Что-то я никак не соображу, - раздраженно перебил его проектировщик, который с момента избавления не проронил еще ни слова. - Почему он нас отпустил? Загадку-то мы не отгадали. - Так Петрович же отгадку сказал, - напомнил из кабины субподрядчик. - Ласточка. - Ласточка? - ошарашенно переспросил проектировщик. - Почему ласточка? - Уважает, - пояснил сторож. - Вон их сколько тут развелось! Все оглянулись на серый массив стройки. Действительно, под бетонными козырьками там и сям темнели глиняные круглые гнезда. - Ну это же некорректная загадка! - взревел проектировщик. - Ее можно всю жизнь отгадывать и не отгадать!.. Да он что, издевался над нами?! Разбушевавшегося проектировщика попытались затолкать в машину, но он отбился. - Нет уж, позвольте! - Он подскочил к Петровичу. - А вам он ее тоже загадывал? - А то как же, - ухмыльнулся старик. - Летит - свистит. Я спрашиваю: "Ласточка, что ли?" Он говорит: "Ласточка…" Проектировщик пришибленно посмотрел на сторожа и молча полез в кабину. - Но Петрович-то, а? - сказал субподрядчик, выводя "Волгу" на широкую асфальтовую магистраль. - Ох, стари-ик! От кого, от кого, но от него я такого не ожидал… - Да, непростой старичок, непростой, - деревянно поддакнул с заднего сиденья проектировщик. - Кто-то собирался снять людей с микрорайона, - напомнил заказчик. - И сдать стройку за месяц. Генподрядчик закряхтел. - Легко сказать… Что ж вы думаете, это так просто? Микрорайон - это сейчас сплошь объекты номер один… И потом: ну что вы в самом деле! Ну, строительный, ну и что? Это же бесплатный сторож… О-ох!.. - выдохнул он вдруг, наклоняясь вперед и закладывая руку за левый борт пиджака. - Что? Сердце? - испуганно спросил субподрядчик, поспешно тормозя. Генподрядчик молчал, упершись головой в ветровое стекло. - Нет, не сердце, - сдавленно ответил он. - Просто вспомнил: у меня же завтра еще одна комиссия… - На какой объект? - Библиотека… - Ох ты… - сказал субподрядчик, глядя на него с жалостью. - Тоже замороженная стройка? - поинтересовался проектировщик. - Семь лет как замороженная. - Субподрядчик сокрушенно качал головой. - Я вот думаю: если здесь за три года такое завелось, то там-то что же, а?
Монтировщики посмотрели, как уходит по коридору Андрей, и понимающе переглянулись. - Она ему, наверное, сказала: бросишь пить - вернусь, - поделился догадкой Вася-Миша. - Слушай, - встрепенулся Виталик, - а что это он в театре ночует? Она ж квартиру еще не отсудила. - Отсу-удит, - уверенно отозвался два года как разведенный Вася-Миша. - Все они…
Андрею показалось, что левая фурка просматривается из зала, и он толчком ноги загнал ее поглубже за кулисы. Низкий дощатый помост, несущий на себе кусок дачной местности, отъехал на метр; шатнулся на нем тополек с листьями из клеенки, закивала гнутой спинкой кресло-качалка. До начала вечернего спектакля оставалось около трех часов. Андрей вышел на середину сцены, присел на край письменного стола и стал слушать, как пустеет театр. Некоторое время по коридорам бродили голоса, потом все стихло. Убедившись, что остался один, Андрей поднялся, и тут его негромко окликнули. Вздрогнул, обернулся с напряженной улыбкой. Возле трапа, прислонясь плечом к порталу, стояла Лена Шабина. Красиво стояла. Видимо, все это время она, не меняя позы, ждала, когда он обратит на нее внимание. Тоскливо морщась, Андрей глянул зачем-то вверх, на черные софиты, и снова устроился на краешке стола. Лена смотрела на него долго, уяснив, что со стола он теперь не слезет, оторвала плечо от портала и замедленной, немного развинченной походкой вышла на сцену. Обогнула Андрея, задумчиво провела пальчиком по кромке столешницы и лишь после этого повернулась к нему, слегка склонив голову к плечу и вздернув подбородок. - Говорят, разводишься? - Негромкая, подчеркнуто безразличная фраза гулко отдалась в пустом зале. Андрей мог поклясться, что уже сидел вот так посреди сцены, и подходила к нему Лена, и задавала именно этот вопрос. - Ты-то тут при чем?.. - Хм… При чем… - повторила она весьма мелодично. - При чем? Славно подбирала нужную интонацию. - При чем!.. - выговорила она в третий раз. - Так ведь я же разлучница! Змея подколодная. А ты разве еще не слышал? Оказывается, я разбила твою семью! Голос Лены был звонок и ядовит. "Выслеживала… - думал Андрей. - Да что же это за обязанность такая - расквитаться за все, даже если тебе от этого никакой выгоды!.. Почему они так живут? Почему я сам так жил?.." - Почему я должна впутываться в чьи-то семейные дрязги? - продолжала тем временем Лена. - Твоя история уже дошла до директора, и вот посмотришь, он обязательно воспользуется случаем сделать мелкую пакость Михал Михалычу!.. - Михал Михалычу? - не понял Андрей. - Он что, тоже разлучник? - Но я же его сторон-ница! - негодующе воскликнула она. Тут только Андрей обратил внимание, что Лена ведет разговор, почти отвернувшись. Обычно она стояла вполоборота или в три четверти к собеседнику, помня, что у нее тонкий овал лица. Сейчас она занимала самую невыгодную позицию - в профиль к Андрею. Внезапно его осенило: она стояла вполоборота к пустому зрительному залу. - Так чем я могу помочь тебе, Лена? - и Андрей понял, что тоже подал реплику в зал. "Сейчас сорвем аплодисменты…" - Ты должен вернуться к семье, - твердо сказала она. - Что я еще должен? Лена наконец обернулась. - Что ты делаешь? - прошептала она, и глаза ее стали проникновенными до бессмысленности. - Зачем тебе все это нужно? У тебя жена, ребенок… Андрей опустил голову и незаметно повернул левую руку так, чтобы виден был циферблат, до начала спектакля оставалось чуть больше двух часов. - …цветы ей купи, скажи, что пить бросил. Ну что мне тебя, учить, что ли? - Ты не в курсе, Лена, - хмуро сказал он. - Это не я, это она от меня ушла. Забрала Дениса и ушла. Лена опечалилась. - Тогда… - Она замялась, опасливо посмотрела на Андрея и вдруг выпалила: - Скажи, что во всем виновата теща! - Кому? - удивился Андрей. - Н-ну, я не знаю… Всем. К слову придется - и скажи. Сам ведь жаловался, что теща… Андрей молча смотрел на нее. - Я нехорошая, - вызывающе подтвердила Лена. - Я скверная. Но если ты решил красиво пропадать, компании тебе я не составлю. Нравится быть ничтожеством - будь им, будь бездарностью, вкалывай до конца жизни монтировщиком!.. А моя карьера только начинается. Ты же мне завидуешь, ты… Ты нарочно все это затеял! - Развод - нарочно? Лена и сама почувствовала, что зарвалась, но остановиться не могла. Она уже не думала о выгодных и невыгодных ракурсах; уперев кулаки в бедра, она повернулась к Андрею искаженным от ненависти лицом. - Спасибо! Сделал ты мне репутацию! Нет, но как вам это нравится: я разбила его семью! Между нами, можно сказать, ничего и не было!.. - Да, - не удержался Андрей. - Недели две уже.
Здание театра было выстроено в доисторические времена по проекту местного архитектора-любителя и планировку имело нестандартную. Неизвестно, на какой репертуар рассчитывал доисторический архитектор, только сразу же за сценической коробкой начинался несуразно огромный и запутанный лабиринт переходов и "карманов". В наиболее отдаленных его тупиках десятилетиями пылились обломки старых спектаклей. Пьющий Вася-Миша божился, что там можно неделями скрываться от начальства. Насчет недели он, положим, преувеличивал, но были случаи, когда администратор Банзай, имевший заветную мечту поймать Васю-Мишу с поличным, в течение дня нигде не мог его обнаружить. Острый на язык Андрей пытался прилепить за это Васе-Мише прозвище Минотавр, но народу кличка показалась заумной, и неуловимый монтировщик продолжал привычно отзываться и на Мишу, и на Васю.
Шаги разгневанной Лены сухими щелчками разносились в пустых коридорах театра. Андрей достал сигарету, заметил, что пальцы у него дрожат, и, не закурив, отшвырнул. Полчаса! Если и ненавидеть за что-либо Лену Шабину, то именно за эти отнятые полчаса. Он прислушался. Ушла, что ли? Ушла. Андрей миновал пульт помрежа и неторопливо двинулся вдоль туго натянутого полотна "радиуса", пока слева в сером полумраке не возникло огромное черное пятно - вход на склад декораций. Не замедляя шага, он вступил в кромешную черноту и пошел по центральному коридору, который монтировщики окрестили на шахтерский манер "стволом". Потом протянул руку, и пальцы коснулись кирпичной стены. Оглянулся на серый прямоугольник входа. Разумеется, никто за ним не шел, никто его не выслеживал, никому это не было нужно. Крайнее правое ответвление "ствола" - неэлектрифицированное, заброшенное - служило свалкой отыгравших декораций. Андрей свернул именно туда. В углу "кармана" он ощупью нашел кипу старых до трухлявости щитов, за которыми скрывался вход в еще один "карман", ни на одном плане не обозначенный. Андрей протиснулся между щитами и стеной. Остановился - переждать сердцебиение. Потом поднырнул под горбатый фанерный мостик. …На полу и на стенах каменной коробки лежал равный зеленоватый полусвет. По углам громоздились мохнатые от пыли развалины деревянных конструкций. А в середине, в метре над каменным полом, парил в воздухе цветной шар света, огромный одуванчик, округлое окно с нечеткими, как бы размытыми краями. Словно капнули на серую пыльную действительность концентрированной кислотой и прожгли насквозь, открыв за ней иную - яркую, ясную. И окно это не было плоским; если обойти его кругом, оно почти не менялось, оставаясь овалом неправильной формы. Окно во все стороны: наклонишься над ним - увидишь траву, мурашей, заглянешь снизу - увидишь небо. Со стороны фанерного мостика просматривался кусок степи и - совсем близко рукой подать - пластмассовый, словно игрушечный, коттеджик, избушка на курьих ножках. Строеньице и вправду стояло на толстом металлическом стержне, распадающемся внизу на три мощных корня. Или когтя. Ветер наклонял высокую траву, и она мела снизу по верхней ступеньке висячего крылечка-трапа. Девушка сидела, склонив голову, поэтому Андрей не видел ее лица - только массу светлых пепельных волос. Не отводя глаз от этого воздушного окошка, он протянул руку и нащупал полуразвалившийся трон, выдранный им вчера из общей груды хлама и установленный в точке, откуда видно коттеджик, крыльцо и - когда повезет - девушку. Она подняла голову и посмотрела на Андрея. И он опять замер, хотя еще в первый раз понял, что увидеть его она не может никак.
Однажды вечером, после спектакля, они разбирали павильон, и мимо Андрея пронесли круглый проволочный куст, усаженный бумажными розами. В непонятной тревоге он проследил, как уплывает за кулисы этот шуршащий ворох причудливо измятой, грязновато-розовой тонкой бумаги, и понял вдруг, что все кончено. Это было необъяснимо - ничего ведь не произошло… Правда, эпизодическую роль передали другому - недавно принятому в труппу молодому актеру… Правда, висел вторую неделю возле курилки последний выговор за появление на работе в нетрезвом виде… Правда, жена после долгих колебаний решилась-таки подать на развод… Неприятности… Просто неприятности, и только. Поправимые, во всяком случае, не смертельные. Но вот мимо пронесли этот проклятый куст, и что-то случилось с Андреем. Вся несложившаяся жизнь (по его вине не сложившаяся!) разом напомнила о себе, и спастись от этого было уже невозможно. …Рисовал оригинальные акварельки, писал дерзкие, благозвучные, вполне грамотные стихи, почти профессионально владел гитарой, пел верным тенорком свои и чужие песни… С ума сойти! Столько талантов, и все одному человеку!.. - Андрей, ну ты что стоишь! Помоги Сереге откосы снять… …Как же это он не сумел сориентироваться после первых неудач, не сообразил выбрать занятие попрозаичнее и понадежнее? Ах, эта детская вера в свою исключительность! Ну конечно! Когда он завоюет провинцию, столица вспомнит, от кого отказалась!.. Отслужил в армии, устроился монтировщиком в городской театр драмы, где при возможности совершал вылазки на сцену в эпизодах и массовках… Это ненадолго. На полгода, не больше. Потом его заметят, и начнется восхождение… - Ты что все роняешь, Андрей? После вчерашнего, что ли? …Первой от иллюзий излечилась жена. "Ой, да брось ты, Лара! Тоже нашла звезду театра! Вбегает в бескозырке: "Товарищ командир, третий не отвечает!" Вот и вся роль. Ты лучше спроси, сколько эта звезда денег домой приносит…" …Менялась репутация, менялся характер. Андрей и раньше слыл остряком, но теперь он хохмил усиленно, хохмил так, словно хотел утвердить себя хотя бы в этом. Шутки его, однако, из года в год утрачивали остроту и становились все более сальными… …Машинально завяз в монтировщиках. Машинально начал выпивать. Машинально сошелся с Леной Шабиной. Два года жизни - машинально… - Нет, мужики, что ни говорите, а Грузинов ваш - редкого ума идиот! Я в оперетте работал, в тюзе работал - нигде больше щиты на ножки не ставят, только у вас… …Сегодня утром он нашел на столе записку жены, трясясь с похмелья, прочел - и остался почти спокоен. Он давно знал, что разрыв неизбежен. Случилось то, что должно было случиться… Но вот пронесли этот безобразный розовый венок, и память предъявила счет за все. Она словно решила убить своего хозяина… Монтировщики разбирали павильон, профессионально, без суеты раскрепляли части станка, перевертывали щиты, выбивали из гнезд трубчатые ножки. Громоздкие декорации к удивительной печальной сказке со счастливым, неожиданным, как подарок, концом; сказке, в которой Андрей когда-то мечтал сыграть хотя бы маленькую, в несколько реплик, роль… Все! Нет больше Андрея Склярова! Нету! Истратился! Это не павильон - это разбирали его жизнь, нелепую, неполучившуюся. Андрей уронил молоток и побрел со сцены с единственным желанием - уйти, забиться в какую-нибудь щель, закрыть глаза и ничего не знать… Он пришел в себя в неосвещенном заброшенном "кармане" среди пыльных фанерных развалин, а прямо над ним, лежащим на каменном полу, парил огромный синий одуванчик, слегка размытый по краям овал неба, проталина в иной мир.
Девушка вскинула голову и чуть подалась вперед, всматриваясь во что-то невидимое Андрею, и он в который раз поймал себя на том, что невольно повторяет ее движения. Наверное, что-нибудь услышала. Звук оттуда не проникал - кино было в цвете, но немое. Девушка спрыгнула с крылечка, и ему пришлось подняться с трона и отступить вправо, чтобы не потерять ее из виду. Теперь в окошке появилась синяя излучина реки на горизонте, а над ней - крохотные отсюда (а на самом деле, наверное, колоссальные) полупрозрачные спирали: то ли дома, то ли черт знает что такое. Населенный пункт, скорее всего. Прямо перед Андреем лежала очищенная от травы площадка, издырявленная норами, какие роют суслики. Он-то знал, что там за суслики, и поэтому не удивился, когда из одной такой дыры, прямо из-под ног девушки, выскочили и спрятались в соседней два взъерошенных существа - этакие бильярдные шары, из которых во все стороны беспорядочно торчат проволочки, стерженьки, стеклянные трубочки. Когда они так побежали в первый раз, он даже испугался (не за себя, конечно, - за нее), а потом пригляделся - ничего, симпатичные зверушки, металлические только… Земля возле одной из норок зашевелилась, начала проваливаться воронкой, и три "ежика" вынесли на поверхность второй красный обломок, девушка схватила его; взбежав на крыльцо, наскоро обмела и попробовала приложить к первому. Обломки не совпадали. Он вдруг понял, что у нее получится, когда она подгонит один к другому все осколки, и беззвучно засмеялся. Современный Андрею красный кирпич, ни больше, ни меньше. С дырками. "Ах, черт! - развеселившись, подумал он. - Этак они и мой череп ненароком выроют… Йорик задрипанный!" Все шло как обычно. Каждый занимался своим делом и не мешал другому: девушка, склонив голову, старательно отслаивала от обломка зернышки грунта, Андрей - смотрел. Странное лицо. И даже не определишь сразу, чем именно странное. Может, все дело в выражении? Но выражение лица меняется, а тут что-то постоянное, всегда присущее… Андрей попробовал представить, что встречает эту девушку на проспекте, неподалеку от театра - и ничего не вышло. Тогда он решил схитрить. Как в этюде, допустим, что перед ним никакое не будущее, а самое что ни на есть настоящее. Наше время. Допустим, стоит где-нибудь в степи экспериментальный коттеджик, и девушка-программист испытывает автоматические устройства для нужд археологии. За контрольный образец взяли красный облегченный кирпич, раздробили… Андрей почувствовал, что бледнеет. Мысль о том, что девушка может оказаться его современницей, почему-то сильно его испугала.
В каменном мешке время убывало стремительно. Хорошо, что он взглянул на часы. Пора было возвращаться. Там, за кипой старых щитов, его ждал мир, в котором он потерпел поражение, в котором у него ничего не вышло… "Ствол" был уже освещен. Андрей дошел до развилки, услышал голоса и на всякий случай спрятался в еще один темный "карман", где чуть было не наступил на лицо спящему Васе-Мише. Те, что привели и положили здесь Васю-Мишу, заботливо набросили на него из соображений маскировки тюль, который теперь равномерно вздувался и опадал над его небритой физиономией. Все это Андрею очень не понравилось. Бесшумно они тащить Васю-Мишу не могли, значит, были и шарканье, и смешки, и приглушенная ругань, а Андрей ни на что внимания не обратил. "Глухарь! - в сердцах обругал он себя. - Так вот и сгорают…" Голоса смолкли. Андрей осторожно перешагнул через Васю-Мишу, выглянул в "ствол" и, никого не увидев, направился к выходу на сцену. "Плохо дело… - думал он. - Если я случайно наткнулся, то и другой может. А там - третий, четвертый…" Чудо исключало компанию. В каменной коробке мог находиться только один человек - наедине с собой и с этим. Андрей представил на секунду, как четверо, пятеро, шестеро теснятся словно перед телевизором, услышал возможные реплики и стиснул зубы. "Нет, - решил он. - Только я, и больше никто. Для других это станет развлечением, в лучшем случае - объектом исследования, а у меня просто нет в жизни ничего другого…" - Ага!!! - раздался рядом злорадный вопль. - Попался?! Все сюда! Андрей метнулся было обратно, но, слава богу, вовремя сообразил, что кричат не ему. - Утю-тю-тю-тю! - дурашливо вопил Виталик. - Как сам на сцене курит - так ничего, а меня на пять рублей оштрафовал! Прижатый к голой кирпичной сцене пожарник ошалело озирался. Он нацеливался проскочить в свою каморку, не гася сигареты, но, как видим, был перехвачен. - На пять рублей! - с наслаждением рыдал Виталик. - Кровных, а? И потных! При этом он невольно - интонациями и оборотами - подражал Андрею: не сегодняшнему, что бледный стоял возле входа на склад декораций, а тому, недавнему, - цинику, анекдотчику и хохмачу. Затравленный пожарник наконец рассвирепел, и некоторое время они орали друг на друга. Потом дискредитированный страж порядка ухватил Виталика за плечо и потащил к узкой железной двери. Свидетели повалили за ними, набили каморку до отказа да еще ухитрились захлопнуть дверь. Гам отрезало. Пора было подниматься на колосники, но тут навстречу Андрею выкатился, озираясь, похожий на утенка администратор Банзай. - Миша! - аукал он. - Ми-ша! Андрей, Мишу не видел? - Только что мимо меня по коридору прошел, - устало соврал Андрей. Администратор встрепенулся и с надеждой ухватил его за лацкан. - А ты не заметил, он сильно… того? - По-моему, трезвый… Администратор глянул на Андрея с откровенным недоверием. - А куда шел? - На сцену, кажется… Администратор отпустил лацкан и хищно огляделся. - Его тут нет, - сухо возразил он. Андрей пожал плечами, а Банзай уже семенил к распахнувшейся двери пожарника, откуда с хохотом высыпала толпа свидетелей. Потом появился и сам пожарник, он рубил кулаком воздух и запальчиво выкрикивал: - Только так! Невзирая на лица! Потому что порядок должен быть! К Андрею подскочил Виталик. - Ну где ты был? Представляешь, брандмауэр сам себя на пятерку оштрафовал! - Виталик, где Миша? - Это опять был Банзай. - Миша? - удивился Виталик. - Какой Миша? Ах, Вася… Так мы же с ним только что груз на четырнадцатом штанкете утяжеляли. А он вас разве не встретил? - Где он? - закричал администратор. - Вас пошел искать, - нахально сказал Виталик, глядя на него круглыми честными глазами. - Зачем-то вы ему понадобились.
Вот и окунулся в действительность. До чего ж хорошо - слов нет! На колосники вела железная винтовая лестница. Беленые стены шахты были покрыты автографами "верховых" - как местных, так и гастролеров. "Монтировщики - фанаты искусства". "Снимите шляпу, здесь работал Вова Сметана". Эпиграмма Андрея на главного художника Грузинова:
Ты на выезды, Грузин, декораций не грузил. Если б ты их потаскал, ты б художником не стал.
"Наверное, это в самом деле очень смешно, - думал Андрей, поднимаясь по гулким, отшлифованным подошвами ступеням. - Оштрафовал сам себя…" Он замедлил шаг, припоминая, и оказалось, что с того самого дня, когда Андрей открыл на складе декораций свой миражик, он еще не засмеялся ни разу. Мысль эта пришла впервые - и встревожила. Пригнувшись, Андрей вылез на узкий дощатый настил, идущий вдоль нескончаемого двойного ряда вертикально натянутых канатов. - Андрей, ты на месте? - негромко позвали из динамика. - Выгляни. Он наклонился через перила площадки и махнул запрокинувшему голову помрежу. "Просто я смотрю теперь на все как с другой планеты. Как будто вижу все в первый раз. Какой уж тут смех!.." Он пошел вдоль этой огромной - во всю стену - канатной арфы, принес с того конца стул и сел, ожидая сигнала снизу. - Андрей, Миша не у тебя? Он выглянул. Внизу, рядом с помрежем, стоял, запрокинув голову, Банзай. Андрей отрицательно покачал головой и вернулся на место. Долго же им придется искать Васю-Мишу… "О чем я думаю?! - спохватился он вдруг. - Там же Вася-Миша каждую секунду может проснуться! И где гарантия, что он с пьяных глаз не попрется в противоположную сторону?.." Второй звонок. Андрей вскочил, двинулся к выходу, возвратился, сжимая и разжимая кулаки. "Да не полезет он за щиты! - убеждал он себя. - С какой радости ему туда лезть?.. А проснется, услышит голоса, решит спрятаться понадежнее?.. Какие голоса?! Кто сейчас может туда зайти!.." Третий звонок. - Андрей, готов? Выгляни. Черт бы их драл, совсем задергали!.. - Андрей, давай! Пошел "супер"… Музыка. Андрей взялся обеими руками за канат и плавно послал его вниз. Сзади с легким шорохом взмыл второй штанкет, унося суперзанавес под невероятно высокий потолок сценической коробки.
Слушай, Андрей, а ведь все, оказывается, просто. Ты искал в ее лице какие-то особенные черты, а нужно было просто вспомнить о том, чего в нем нет. Обыденность, будь она проклята! Она вылепляет наши лица заново, по-своему, сводит их в гримасы, и не на секунду - на всю жизнь. Она искажает нас: угодливо приподнимает нам брови, складывает нам рты - безвольно или жестоко. И оглядываешься в толпе на мелькнувшее незнакомое лицо, и недоумеваешь, что заставило тебя оглянуться. Это ведь такая редкость - лицо, на котором быт не успел поставить клейма! Или еще более драгоценный случай - не сумел поставить. Красиво они там у себя живут, если так… Свет на сцене померк, и Андрей оказался в кромешной черноте. Четыре ничего не освещающие красные лампочки на ограждении канатов делали ее еще чернее. - Ушла третья фурка… Автоматически взялся за канат, приподнял "город" метра на три, пропуская фурку через арьерсцену. Опустил не сразу - попридержал, помня, что внизу на монтировщика меньше, да еще на такого, как Вася-Миша… Не должен он сейчас проснуться, не должен! Если уж свалился, то часа на два, на три, не меньше… Дали свет. Андрей подошел к перилам - посмотреть, что там на сцене. На сцене разыгрывалась остросюжетная психологическая трагикомедия на производственную тему с элементами детектива (так было сказано в рецензии). Ему несказанно повезло - нарвался на выход Шабиной. Лена, как всегда, норовила повернуться к залу в три четверти, и зритель, вероятно, гадал, с чего это посетительница воротится от предцехкома, который к ней со всей душой… Просто поразительно, что ей удается просочиться на сцену хотя бы в таких аптекарских дозах. Он перестал смотреть и отошел от поручней. "А у меня там, в окошке, вообще нет сюжета. Человек занимается своим делом, собирает кирпич. А я смотрю. И не надоедает. Почему?" И Андрей почувствовал, как губы его складываются в двусмысленную улыбочку. "Слушай, а ты не влюбился в нее случаем?" …Самому себе по морде дать, что ли?
- Иди-от!.. - тихонько простонал неподалеку Виталик. Андрей (он спустился помочь ребятам в антракте) оглянулся. Возле входа на склад декораций стоял Вася-Миша и с недоумением разглядывал присутствующих. Тюль свисал с его правого плеча наподобие римской тоги. - П-почему не работаем? - строго спросил Вася-Миша у невольно остановившихся монтировщиков. На него уже, распушась, летел с победным клекотом Банзай. - Ну все, Миша! Я тебя, Миша, уволю! Ты думал, ты хитрее всех?.. И Банзай поволок нарушителя к выходу со сцены. Вася-Миша не сопротивлялся, он только хотел бы выпутаться из тюля, который тащился за ним из "ствола" подобно шлейфу. Забавная парочка налетела на Андрея. - Андрей! - мгновенно переключился Банзай. - Я тебя накажу. Ты зачем сказал, что Миша трезвый? - Вася! - изумился опомнившийся Виталик. - Ты когда успел? Ведь только что был - как стеклышко! - обратился он к окружающим, как бы приглашая их в свидетели, причем получилось, что в свидетели он приглашает именно Банзая. - Чего тащить? - хрипло осведомился Вася-Миша. - Как "чего", как "чего"? - вскинулся Виталик. - "Кабинет" - на сцену! Совесть иметь надо, пять минут уже тебя ищем!.. Вася-Миша оперся обеими руками на письменный стол, постоял так немного, потом неуловимым движением поднырнул под него и, пошатываясь, понес, куда было сказано. Андрей смотрел ему вслед и понимал главное: Вася-Миша там не был. Оттуда так просто не уйдешь. Оно так быстро от себя не отпустит… Но вместо облегчения пришла давящая усталость. Только сейчас Андрей почувствовал, как вымотала его за две недели постоянная боязнь, что на миражик набредет кто-нибудь еще. Банзай сиял. Триумфатор. Интересно, что он будет делать, если Васю-Мишу и вправду уволят? За кем ему тогда охотиться, кого выслеживать? И вообще, "по ком звонит колокол"? Банзай, увольняя Васю-Мишу, ты увольняешь часть самого себя… И вдруг Андрей вспомнил, что все это уже было. Банзай уже ловил Васю-Мишу с поличным год или полтора назад. Выходит, поймал, простил, и начал ловить по новой?.. Одно воспоминание потянуло за собой другое: не зря показалось сегодня Андрею, что разговор с Леной он уже когда-то пережил. Было - он действительно сидел однажды посреди пустой сцены, и подходила к нему разъяренная Лена Шабина и задавала очень похожий вопрос. Обыденность… Бессмысленная путаница замкнутых кругов, и не сойти с них, не вырваться!.. "Хочу туда, - подумал он, словно переступил невидимую грань, разом отсекшую его от остальных. - Вот в чем, оказывается, дело… Я не могу больше здесь. Я хочу туда".
А больше ты ничего не хочешь? Кто тебе сказал, что там легче? Что ты вообще там видел? Коттеджик, девушку, металлических ежиков. Все? Ах да, еще спиральные сооружения на горизонте. Масса информации! Где гарантии, что через неделю ты не взвоешь: "Хочу обратно?" Не взвою. Плевать мне, лучше там или хуже. Там по-другому. И все. И ничего мне больше знать не надо. Я же здесь не живу, я только смотрю в это "окошко", остальное меня не касается. Может быть, и я ожил бы, может быть, и вернулся бы на свой замкнутый круг, но теперь не могу. Потому что видел… Все зачеркнуть и начать с чистого листа? Красиво. Молодец. Только, пожалуйста, не надо называть листом то, что тебя окружает. Ты сам и есть лист. Но какой же ты, к дьяволу, чистый? Одну свою жизнь проиграл здесь, другую проиграешь - там. Возможно, и проиграю. А возможно, и нет. А здесь я уже проиграл. Что ж я, не знаю цену этого шанса?.. Ну, допустим. Попал ты туда. В будущее. А дальше? Пойми, дурак: твое место в витрине, рядом со склеенным кирпичом. Ты посмотри на себя! Был ты когда-то чем-то. А теперь ты алкаш… Ну ладно. Положим, уже не алкаш. Положим, трезвенник. Все равно ведь ни гроша за душой: ни доброты, ни дара божьего - ни черта!.. - "Супер" вниз! - испуганно ахнул динамик. - Андрей! Заснул? "Супер" вниз давай! Он вскочил и метнулся к канатам. Суперзанавес спикировал из-под потолка и с шелестом отсек от зрительного зала актеров, не решивших еще: держать ли им паузу до победного конца или же начинать плести отсебятину, пока наверху разберутся с "супером". Динамик некоторое время продолжал ругаться, а Андрей стоял, ухватившись обеими руками за канаты, и заходился тихим лишающим сил смехом. Дурак! Господи, какой дурак! Раскопал себя чуть ли не до подкорки, до истерики довел, а подумал о том, как туда попасть? Это тебе что, калитка? Вспомни: оттуда даже звук не проникает! …И терминология дивная: "калитка", "окошко"!.. Собственно, над физической стороной явления Андрей не задумывался, да и не имел к этому данных. Дыра представлялась ему чем-то вроде прозрачного пятнышка на старом детском надувном шарике, когда уставшая резина истончается, образуя бесцветную округлую точку, мутную по краям и ясную в центре.
Андрей, зябко горбясь, сидел в комнате монтировщиков и думал о том, что сегодня обязательно надо пройти мимо вахтера. Вчерашняя ночевка в театре успела стать темой для сплетен. Бедная Ленка! Положение у нее, прямо скажем, дурацкое. Ну, я понимаю, разбить семью главного режиссера - это престижно, это даже в некоторой степени реклама, карьера наконец. Но разбить семью рабочего сцены… Фи! Андрей обратил внимание, что пальцы его правой руки в кармане легкого пальто машинально ощупывают какой-то маленький округлый предмет, видимо, завалявшийся там с весны. Вроде бы галька. Откуда? Вынул и посмотрел. Да, это был гладкий коричневый камушек. Четырехлетний Денис находил их на прогулках десятками и набивал ими карманы Андрея, каждый раз серьезно сообщая, что это "золотой камушек". Чем они отличаются от простых камней, Андрей так и не постиг. Да-да, именно "золотой камушек". Все, что осталось у него от Дениса. Ну что ж, жены мудры. Женам надо верить. Сказала: "Не выйдет из тебя актера", - и не вышло. Сказала: "Никакой ты отец", - значит, никакой. - Андрей! В дверях стояли Виталик и Серега, оба в пальто. - Может, хватит, а? Кому ты что так докажешь! - Да, - Андрей очнулся и спрятал камушек. - Пошли. На первом этаже он свернул в туалет, подождал, пока ребята отойдут подальше, и сдвинул на окне оба шпингалета.
- Вась, ты когда на складе спал, что во сне видел? Не премию, нет? - Да, Вася, премию ты проспал… Они обогнули театр и вышли на ночной проспект. Дождя не было, но асфальты просыхать и не думали. Действительно, стоит ли? Все равно мокнуть… Андрей шел молча, слушал. - А говорил-то, говорил! "Банзай меня до пенсии ловить будет!", "У Банзая нюха нет!"… - Не, Банзая не проведешь. Банзай кого хочешь сосчитает, верно, Вась? - Да поддался я ему, - хрипловато отвечал трезвый и печальный Вася-Миша. - Что ж я, изверг - администратора до инфаркта доводить… - Ну ладно, мужики, - сказал Андрей. - Мне налево. Остановились, замолчали. - Ты меня, конечно, извини, Андрей, - заявил вдруг Серега, - но дура она у тебя. Какого черта ей еще надо! Пить из-за нее человек бросил… Это я вообще не знаю, что такое! - Если домой идти не хочешь - давай к нам, в общежитие, - предложил Виталик. - Спокойно, мужики, - сказал Андрей. - Все в норме. Он действительно пошел влево и, обогнув театр с другой стороны, остановился возле низкого окна с матовыми стеклами. Впереди по мокрым асфальтам брела поздняя парочка. "В самом деле сочувствуют… - думал Андрей. - Они мне сочувствуют - а я им?.. Ладно. Пусть я хуже всех, пусть я эгоист, но если только догадка моя правильна, - простите, ребята, но я устал. От вас ли, от себя - не знаю. Надеюсь, что от вас…" Парочка свернула в переулок, и Андрей открыл окно.
Девушки нигде видно не было, летательный аппарат - ни на что не похожая металлическая тварь - тоже куда-то исчез. В прошлый раз из-за коттеджика, поблескивая суставами, выглядывала его посадочная опора. Значит, улетела хозяйка на день, на два. Или на неделю. Или навсегда. И будет стоять посреди степи брошенный коттеджик с настежь распахнутыми стенами, и на полу будет оседать пыль, а может, и не будет - если какой-нибудь пылеотталкивающий слой… Андрею понравилось, как спокойно он подумал о том, что девушка, возможно, улетела навсегда. Иными словами, опасение, что он в нее влюбился, отпадало на корню. Все было куда серьезнее… И слава богу. На лысой издырявленной норами площадке сидели, растопырясь, металлические зверьки - то ли грелись, то ли отдыхали. Солнце там еще только собиралось идти к закату. - Перекур с дремотой? - усмехнувшись, сказал Андрей "ежикам". - Сачкуем без прораба? Он медленно обошел этот все время поворачивающийся к тебе овал, внимательно его изучая. Впервые. Раньше он интересовался только тем, что лежало по ту сторону. Закончив обход, нахмурился. Ничего, кроме ассоциации с прозрачной точкой на старом надувном шарике, в голову по-прежнему не приходило. "Окошко"… Теоретик! Эйнштейн с колосников! Да разве он когда-нибудь в этом разберется! …Между прочим, если шарик очень старый, в середине прозрачной точки иногда образуется крохотная дырочка, через которую можно без последствии опустить внутрь иголку и вытянуть ее потом за нитку обратно. Он завороженно смотрел в самый центр воздушного окошка и не мог отделаться от ощущения, что между ним и вон той длинной суставчатой травинкой, по которой ползет самая обыкновенная божья коровка, ничего нет. Хотя что-то там, конечно, было, что-то не пропускало звук. Андрей опасно увлекся. Он совершенно перестал себя контролировать и слишком поздно заметил, что его правая рука - сама, не дожидаясь приказа - поднялась над молочно-мутной верхней границей миражика. Он посмотрел на нее с удивлением и вдруг понял, что сейчас произойдет. Но пальцы уже разжались, выпуская округлый коричневый камушек. Рука опомнилась, дернулась вслед, но, конечно, ничего не успела. И за те доли секунды, пока камушек падал в прозрачную пустоту центра, Андрей смог пережить две собственные смерти. …сейчас этот пузырь с грохотом лопнет, разнося на молекулы "карман", его самого, театр, город, вселенную… …сейчас "окошко" подернется рябью и начнет медленно гаснуть, а он останется один, в темноте, среди пыльных обломков декораций… Камушек пролетел центр и беззвучно упал в траву. "Ну и как же я его теперь достану? - приблизительно так сложилась первая мысль обомлевшего Андрея. - Хотя… на нем ведь не написано, что он отсюда…" И вдруг Андрею стало жарко. Не сводя глаз с камушка, он попятился, судорожно расстегивая пальто. Камушек лежал в траве. Андрей не глядя сбросил пальто на трон, шагнул к миражику и осторожно протянул руку. И кончики пальцев коснулись невидимой тончайшей пленки, точнее - они сразу же проткнули ее, и теперь каждый палец был охвачен нежным, как паутина, колечком. Андрей стиснул зубы и потянулся к камушку. Кольцо из невидимой паутинки сдвинулось и, каким-то образом проникнув сквозь одежду, охватило руку у локтя. И тут он почувствовал ветер. Обычный легкий степной ветерок тронул его ладонь. Не здесь - там. Андрей отдернул руку, ошеломленно коснулся дрожащими пальцами лица. - Та-ак… - внезапно охрипнув, выговорил он. - Ладно… Пусть пока полежит…
"Знаешь что, - сказал он себе наконец. - Иди-ка ты домой, выспись как следует, а потом уже думай. Ты же ни на что сейчас не годен. Руки вон до сих пор трясутся…" Однако Андрей прекрасно знал, что никуда отсюда не уйдет, пока не дождется ночи, когда "окошко" затянет чернотой и будут светиться лишь спирали на горизонте - с каждой минутой все тусклее и тусклее. Потом они погаснут совсем и останутся одни звезды… Интересно, что они там сделали с луной? Андрей еще не видел ее ни разу… Впрочем, это неважно. Во-первых, если он исчезнет, то будет розыск, и обязательно какой-нибудь умник предложит обшарить склад декораций. Значит, прежде всего - сбить со следа. Скажем, оставить часть одежды на берегу. Продумать прощальную записку, чтобы потом ни один порфирий не усомнился… И врать почти не придется: вместо "Ухожу из жизни" написать "Ухожу из этой жизни". Этакий нюансик… Теперь второе. На планах "карман" не обозначен, стены на складе декораций кирпичные, неоштукатуренные… Замуровать вход изнутри - и полная гарантия, что в пределах ближайших десяти лет никто сюда не сунется. Что-то вроде "Амонтильядо" наоборот. "Счастливо оставаться, Монтрезор!" И последний кирпич - в последнюю нишу… Каждый день приносить в портфеле по кирпичику, по два. Кладку вести ночью, аккуратно. Ну вот, кажется, и все. Остальное - детали… Андрей вознамерился было облегченно вздохнуть, но спохватился. Это раньше он мог позволить себе такую роскошь - повторять горестно, а то и с надрывом, что терять ему здесь больше нечего. Теперь, когда "золотой камушек" лежал в пяти метрах от металлических "ежиков", а правая рука еще хранила ощущение порыва сухого теплого ветра, подобные фразы всуе употреблять не стоило. Так что же ему предстоит оставить такое, о чем он еще пожалеет? Любимую работу? Она не любимая, она просто досконально изученная. А с любимой работой у него ни черта не вышло… Друзей? Нет их у него - остались одни сослуживцы да собутыльники. Впрочем, здесь торопиться не стоит. И Андрей вспоминал, стараясь никого не пропустить… "Матери сообщат обязательно. Ну ничего, отчим ей особенно горевать не позволит…" "Денис? Его у меня отняли. Ладно, ладно… Сам у себя отнял. Знаю. Все отнял у себя сам: и семью, и друзей, и работу… Что от этого меняется? Нет, ничего я не потеряю, да и другие мало что потеряют, если меня не станет…" "…А ребята будут жалеть, а у Ленки уже всерьез начнутся неприятности, а у жены угрызения совести, а мать все равно приедет… да, пожалуй, имитация самоубийства не пройдет. Начинать с подлости нельзя… Тогда такой вариант: все подготовить, уволиться, квартиру и барахло официально передать жене и якобы уехать в другой город…" Внезапно лицо Андрея приняло удивленное выражение. Казалось, что он сейчас оскорбленно рассмеется. Оказывается, его побег можно было рассматривать еще с одной точки зрения. Раньше это как-то не приходило в голову: мелкий подонок, бежавший от алиментов в иное время… Андрей не рассмеялся - ему стало слишком скверно. "Чистеньким тебе туда все равно не попасть, - угрюмо думал он, глядя, как на висячее крылечко карабкается один из "ежиков". - Что же ты, не знал этого раньше? Что оставляешь здесь одни долги - не знал? Или что обкрадывал не только себя, но я других? Виталик, сопляк, молился на тебя. Вот ты и оставил заместителя в его лице, вылепил по образу и подобию своему…" "Ежик" покрутился на верхней ступеньке, в комнату войти не решился, упал в траву и сгинул. Закопался, наверное. Андрей поднялся и подошел к "окошку". А что если наведаться туда прямо сейчас? Пока никого нет. Страшновато? Кажется, да. "В конце концов, должен же я убедиться, что строю планы не на пустом месте! - подхлестнул он себя. - А то сложу стенку, и выяснится, что туда можно только руку просовывать да камушки кидать… Кстати, камушек надо вынуть. Нашел что бросить, идиот!" Андрей присел на корточки и некоторое время рассматривал овал синего неба. Потом осторожно приблизил к нему лицо, и волосы коснулись невидимой пленки. Он отодвинулся и тревожно осмотрел руку. Вроде без последствий… Хотя одно дело рука, а другое - мозг. Где-то он что-то похожее читал: кто-то куда-то сунулся головой, в какое-то там мощное магнитное поле - и готово дело: вся информация в мозгу стерта. И отпрянешь ты от этой дыры уже не Андреем Скляровым, а пускающим пузыри идиотом… Сердце билось все сильнее и сильнее. Андрей не стал дожидаться, когда придет настоящий страх, и рывком подался вперед и вверх. Щекотное кольцо скользнуло по черепу и сомкнулось на шее, но это уже была ерунда, уже ясно было, что оно безвредно. Андрей выпрямился, прорываясь навстречу звукам, солнцу, навстречу теплому степному ветру.
И возник звук. Он был страшен. - А-а-а!.. - на одной ноте отчаянно и тоскливо кричало что-то. Именно что-то. Человек не смог бы с таким одинаковым, невыносимым отчаянием, не переводя дыхания, тянуть и тянуть крик. Глаза у Андрея были плотно зажмурены, как у неопытного пловца под водой, и ему пришлось сделать усилие, чтобы открыть их. Он увидел жуткое серое небо - не мглистое, а просто серое, с тусклым белым солнцем. В лицо ударил ветер, насыщенный песком. Песок был везде, тоже серый, он лежал до самого горизонта, до изгиба пересохшего русла реки. А посередине этой невозможной, словно выдуманной злобным ипохондриком, пустыни торчало огромное оплавленное и расколотое трещиной почти до фундамента здание, похожее на мрачную абстрактную скульптуру. Наверху из трещины клубилась варварски вывернутая арматура. И какая-то одна проволока в ней звучала - тянула это односложное высокое "а-а-а!..", и крик не прекращался, потому что ветер шел со стороны пересохшего русла ровно и мощно. Наконец Андрей почувствовал ужас - показалось, что мягкая невидимая горловина, охватывающая плечи, сначала незаметно, а потом все явственней начала засасывать, стремясь вытолкнуть его туда - на серый обструганный ветром песок. Он рванулся, как из капкана, с треском влетел спиной в фанерные обломки, расшиб плечо. …А там, среди летней желто-серебристо-зеленой степи, снова стоял игрушечный коттеджик на металлической лапе, и высокая трава мела по нижней ступеньке висячего крылечка-трапа, а на горизонте сверкала излучина реки, не совпадающая по форме с только что виденным изгибом сухого русла. "Вот это я грохнулся!.." Шумно барахтаясь в обломках, встал, держась за плечо, подобрался поближе к миражику, заглянул сверху. Камушек лежал на месте. Серого песка и бесконечного вопля проволоки, после которого каменная коробка звенела тишиной, просто не могло быть. - Значит, пленочка, - медленно проговорил Андрей. - Ах ты, пленочка-пленочка… А он считал ее безвредной! Что же это она сделала такое с его мозгом, если все его смутные опасения, которые он и сам-то едва осознавал, вылепились в такой реальный пугающий бред!.. Самое обидное - выпрямись он до конца - пустыня наверняка бы исчезла, снова появился бы коттеджик, река, полупрозрачные спирали на том берегу… Андрей машинально провел ладонью по лицу и не закончил движения. Между щекой и ладонью был песок. Жесткие серые песчинки.
Тяжелое алое солнце ушло за горизонт. На теплом синем небе сияли розовые перистые облака. Полупрозрачные спирали за рекой тоже тлели розовым. Но все это было неправдой: и облака, и спирали, и речка. На самом деле там лежала серая беспощадная пустыня с мутно-белым солнцем над изуродованным ощерившимся зданием. И можно было уже не решать сложных моральных проблем, не прикидывать, сколько потребуется времени на возведение кирпичной стенки, потому что возводить ее теперь было незачем. Издевательская подробность: камушек все-таки лежал там, в траве. - Ах ты, с-сволочь!.. - изумленно и угрожающе выговорил Андрей. Ему померещилось, что все это подстроено, что кто-то играет с ним, как с котенком: покажет игрушку - отдернет, покажет - отдернет… В руках откуда-то взялся тяжелый брус. Лицо сводила медленная судорога. Андрей уже размахнулся, скрипнув зубами, когда в голову пришло, что за ним наблюдают и только того и ждут, хихикая и предвкушая, что он сорвется в истерику и позабавит их избиением ни в чем не повинного миражика, пока не сообразит, что бьет воздух, что брус пролетает насквозь. - Все! - злобно осклабясь, объявил Андрей невидимым зрителям. - Спектакль отменяется. Больше вам здесь ничего не покажут… Он бросил брус и, дрожа, побрел к трону. Не было никаких невидимых зрителей. Никто не станет буравить туннель между двумя - или даже тремя - эпохами ради того, чтобы поиздеваться над монтировщиком сцены А.Скляровым. Какие-нибудь штучки с параллельными пространствами, ветвящимся временем и прочей научно-фантастической хреновиной. Видишь одно время, а пытаешься пролезть - попадаешь в другое. - И все. И незачем голову ломать… - испуганно бормотал Андрей. А ветерок? Тот легкий летний ветерок, которым почувствовала его рука? Он был. Но тогда получается что-то страшное: Андрей еще здесь - и будущее существует. Он попадает туда - и будущего нет. Вернее, оно есть, но мертвое. "А-а-а!.." - снова заныла в мозгу проклятая проволока из руин еще не построенного здания.
Андрей плутал в тесном пространстве между загроможденными углами, троном и миражиком. Иногда останавливался перед синим вечереющим овалом, и тогда губы его кривились, словно он хотел бросить какой-то обидный горький упрек. Но, так ничего и не сказав, снова принимался кружить, бормоча и оглядываясь на "окошко". …Туда падает камень, и ничего не происходит. Туда проникает человек… Стоп. Вот тут нужно поточнее. Какой именно человек туда проникает? Во-первых, ты не Трумэн и не Чингисхан. Твой потолок - машинист сцены. Бомбу ты не сбросишь, полмира не завоюешь… Итак, туда проникает случайный, ничем не выдающийся человек. И его исчезновение здесь, в настоящем, немедленно отзывается катастрофой… Но нас - миллиарды. Что способна изменить одна миллиардная? Это почти ноль! Каждый день на земном шаре десятки людей гибнут, пропадают без вести, и что характерно - без малейшего ущерба для истории и прогресса… А откуда ты знаешь, что без ущерба? Знаю. Потому что вон они - светящиеся спирали вдалеке, и коттеджик еще можно рассмотреть в сумерках… Ах, проверить бы… Только как? "Вася, помнишь, я тебе неделю назад занял трояк и до сих пор молчу? Так вот, Вася, я тебе о нем вообще не заикнусь, только ты, пожалуйста, окажи мне одну маленькую услугу. Просунь вон туда голову и, будь любезен, скажи, что ты там видишь: степь или пустыню?" Глупо… Вот если бы дыра вела в прошлое - тогда понятно. Личность, знающая наперед ход истории, - сама по себе опаснейшее оружие. А здесь? Ну, встанет меньше одним монтировщиком сцены… Так-так-так… Становится меньше одним монтировщиком сцены, вокруг его исчезновения поднимается небольшой шум, кто-то обращает внимание на то, что часть стены в одном из "карманов" новенькая, свежесложенная, стенку взламывают, приезжают ученые, а там - публикации, огласка, новое направление в исследованиях, изобретают какую-нибудь дьявольщину - и серая пустыня в перспективе… Ну вот и распутал… Нет, не распутал. В том-то и дело, что не сложена еще эта стенка, и никто не поднимал еще никакого шума. Единственное событие: А.Скляров перелез отсюда туда. "Не надо было дотрагиваться. - Андрей с ненавистью смотрел на темно-синий овал. - Наблюдал и наблюдал бы себе… Нет, захотелось, дураку, чего-то большего! Потрогал руками? Прикоснулся? Вот и расплачивайся теперь! Был ты его хозяином, а теперь оно твой хозяин". Так что же от него зависит? Андрею нет и тридцати. Неужели что-то изменится, неужели какой-то небывалый случай поставит его перед выбором - быть этому миру или не быть?.. Но нет ведь такого случая, не бывает! Хотя… в наше время, пожалуй, и один человек может натворить черт те что… Скажем, группа террористов угоняет стратегический бомбардировщик с целью спровоцировать третью мировую… Точно! И надо же такому случиться: на борту бомбардировщика оказывается Андрей Скляров. Он, знаете ли, постоянно околачивается там после работы. Производственная трагикомедия с элементами детектива. Фанатики-террористы и отважный монтировщик с разводным ключом… Андрей подошел к гаснущему миражику. То ли пощады просить подошел, то ли помощи. - Что я должен сделать? - тихо спросил он. И замолчал. А должен ли он вообще что-то делать? Может быть, ему как раз надо не сделать чего-то, может быть, где-то впереди его подстерегает поступок, который ни в коем случае нельзя совершать? Но тогда самый простой вариант - это надежно замуровать "карман", только уже не изнутри, а снаружи; разослать, как и намечалось, прощальные письма и в тихом уголке сделать с собой что-нибудь тоже очень надежное. Несколько секунд Андрей всерьез рассматривал такую возможность, но потом представил, что вот он перестает существовать, и в тот же миг в замурованном "кармане" миражик подергивается рябью, а когда снова проясняется, то там уже - пустыня. - Господи… - тихонько проскулил Андрей. - За что? Я же не этого хотел, не этого… Ну что я могу? Я хотел уйти, начать все сначала и… и все. Почему я? Почему опять все приходится на меня?.. Он плакал. А в черно-синем "окошке", далеко за рекой, медленно, как бы остывая, гасли бледно-голубые спирали.
Было около четырех часов утра, когда Андрей вылез через окно на мокрый пустой тротуар. Постоял, беспомощно поеживаясь, совсем забыв, что можно поднять воротник. Отойдя шагов на пятнадцать, догадался вернуться и прикрыть окно. Сапер вынесет бомбу на руках, бережно уложит ее в наполненный песком кузов и взорвет где-нибудь за городом… Ходячая бомба. Бомба, которая неизвестно когда взорвется, да и взорвется ли?.. Уйти, унести себя подальше от людей и без жалости обезвредить - он теперь не имел права даже на это. Не было сил уже ломать голову, строить предположения, даже прибавить шагу - и то не было сил. И, словно сжалившись над Андреем, истина открылась ему сама собой, незаметно, безо всяких там "неожиданно", "внезапно", "вдруг"… Он не удивился и не обрадовался ей, он подумал только, что все, оказывается, просто. И что странно, как это он сразу не сообразил, в чем дело. Монтировщик сцены А.Скляров - далеко не обыкновенный человек. Мало того: он - единственный, кто нашел "окошко" и видел в нем будущее. Мир был заведомо обречен, и в миражике, возникшем однажды в заброшенном "кармане" захолустного драмтеатра, месяцы, а может быть, и годы отражалась серая мертвая пустыня. Пока не пришел человек… Требовался ли здесь именно Андрей Скляров? Видимо, этого уже никто никогда не узнает - случай неповторим… Но он пришел, и сразу же возникла большая вероятность, что этот увидевший сможет что-то изменить. Андрей лежал тогда на каменном полу, жалкий, проигравший дотла всю свою прежнюю жизнь, никому ничем не обязанный; он не видел еще "окошка", а оно уже менялось: в нем таяло, пропадало исковерканное здание и проступали цветные пятна неба, травы, проступали очертания коттеджика и спиралей на том берегу… Город спал. Город был огромен. И казалось невероятным, что на судьбу его мажет как-то повлиять человек, одиноко бредущий по светлым от влаги и белых ламп асфальтам. Он должен был что-то сделать. Какой-то его не совершенный еще поступок мог спасти летнюю желто-серебристо-зеленую степь и хозяйку забавных металлических зверьков… Когда это должно случиться? Через год? Через десять лет? Завтра? Или, может быть, сейчас - через несколько шагов? Он замуровал себя в себе самом, в своей обиде на жизнь. Теперь предстояло взломать эту уютную обжитую обиду: снова всматриваться в лица, вслушиваться в разговоры, сопоставлять строчки газетных сообщений… И так - пока не почувствуешь, как чувствуют боль ампутированной руки, огромный живой организм - человечество. И все это для того, чтобы понять однажды: вот оно! Пора. Сейчас его слабенький своевременный рывок вызовет цепную реакцию, даст поправку, и мир - эта невообразимая громада - пройдет по краешку мимо серой песчаной смерти. …И никто не поможет, не посочувствует, потому что придется обо всем этом молчать, хотя бы из боязни: не убьешь ли ты миражик тем, что расскажешь о нем еще кому-нибудь… …И пробираться время от времени к своему "окошку" со страхом и надеждой: не пропустил ли ты решающее мгновение, жива ли еще степь, светятся ли еще спирали на том берегу?.. Андрей остановился посреди пустой площади и поднял голову. - Дурак ты, братец, - с наслаждением выговорил он в проясняющееся, со смутными звездами, небо. - Нашел, кого выбрать для такого дела! В бога он, естественно, не верил - следовательно, имел в виду весь этот запутанный клубок случайностей, привязавший к одному концу нити человека, к другому - целую планету. - Я попробую, - с угрозой пообещал он. - Но если ни черта не получится!.. Короткими злыми тычками он заправил поплотнее шарф, вздернул воротник пальто и, снова запрокинув к небу бледное измученное лицо, повторил, как поклялся: - Я попробую.
СТРОИТЕЛЬНЫЙ
Члены комиссии заподозрили неладное лишь на втором часу блужданий по стройке, когда непонятным образом вышли опять на залитый летним солнцем пятый, и пока что последний, этаж. Внизу, на холме вынутого грунта, поросшего зеленой травкой, стоял и задумчиво смотрел на них сторож Петрович. У ног его, задрав встревоженные морды, сидели дворняжки Верный и Рубин.
- Вы там не заблудились? - подозрительно спросил сторож.
Субподрядчик весело блеснул золотыми зубами.
- А что, бывает?
- Да случается, - вполне серьезно отозвался Петрович.
- С юмором старичок, - заметил проектировщик, пощипывая черную бородку.
Они направились к лестнице.
- А вот охраняется строительство, между прочим, образцово, - отдуваясь, сказал тучный генподрядчик. - Вы заметили: ничего не расхищено, не растащено… Уж, казалось бы, плитка лежит нераспакованная, бери - не хочу! Нет, лежит…
Заказчик, глава комиссии, резко повернул к нему узкое бледное лицо. Очки его гневно сверкнули.
- Я вообще не понимаю, о чем мы говорим, - раздраженно бросил он. - Вы собираетесь размораживать стройку или нет?
Широкие бетонные ступени оборвались, в лестнице не хватало пролета. Глава комиссии тихо зашипел, как разъяренный кот, и принялся нервно счищать какую-то строительную дрянь с лацкана светлого пиджака. Проектировщик с опаской заглянул вниз.
- Без парашюта не обойтись. Как у вас тут рабочие ходят?
- Три года как не ходят, - уточнил субподрядчик. - По-моему, нужно идти по коридору до конца. Там должен быть трап.
Они прошли по коридору до конца и остановились перед пустым проемом, разглядывая двухметровой глубины ров с бетонными руинами на дне. Никакого трапа там не было.
- Ага, - сообразил субподрядчик. - Значит, это с другой стороны.
Комиссия последовала за ним и некоторое время плутала по каким-то сообщающимся бетонным чуланам, один из которых был с окном. В окне они опять увидели зеленеющий склон и сторожа Петровича с собаками.
- Все в порядке, Петрович, - воссиял золотым оскалом субподрядчик и помахал сторожу. - Скоро закончим…
- Со мной не пропадешь, - заверил он, ведя комиссию по мрачному тоннелю, изъязвленному дверными проемами. - Я ведь почему эти коридоры перепутал: одинаковые они, симметричные… Ну вот и пришли.
Они выглянули наружу и отшатнулись. Коридор, как и первый, обрывался в пустоту, а вот внизу…
- Это как же надо строить, - визгливо осведомился заказчик, - чтобы с одной стороны этаж был вторым, а с другой - четвертым?
Он поискал глазами генподрядчика и нашел его сидящим на бетонном блоке. Генподрядчик был бледен и вытирал платком взмокшую лысину.
- Я дальше не пойду, - с хрипотцой проговорил он. - Водит…
Сначала его не поняли, а потом всем стало очень неловко. Проектировщик - тот был просто шокирован.
- Как вам не стыдно! - еле вымолвил он. - Взрослый человек!..
Генподрядчик, приоткрыв рот, глядел на него робкими старушечьими глазами.
- Может, сторожа покричать? - жалобно предложил он.
- Что? - вскинулся проектировщик. - Да про нас потом анекдоты ходить по городу будут!
Довод был настолько силен, что комиссия немедленно двинулась в обратный путь. Тесный бетонный лабиринт кончился, и они снова оказались на лестничной площадке.
- Странно, - пробормотал субподрядчик. - Тут не было нижнего пролета…
Теперь не было верхнего. Ступени вели вниз и только вниз. Члены комиссии дошли до промежуточной площадки и остановились. Собственно, можно было спускаться и дальше, но дальше был подвал.
- А то еще в шахтах бывает… - хрипло начал генподрядчик. - У меня зять в шахте работает. Они там однажды с инженером сутки плутали. К ним аж на угольном комбайне прорубаться пришлось. А старики потом говорили: "Хозяин завел…"
- Так то шахта, - ошарашенно возразил субподрядчик, - а то стройка… - И неожиданно добавил, понизив голос: - Мне про эту стройку тоже много странного рассказывали…
Вдалеке завыли собаки. Генподрядчик вздрогнул. Остальные тоже.
- Ну что, товарищи, - с преувеличенной бодростью сказал проектировщик. - Подвал мы еще не осматривали…
В подвальном помещении было сухо, пыльно, просторно и довольно светло - в потолке не хватало плит. Справа и слева чернели дверные проемы. Разбросанные кирпичи, перевернутая бадья из-под раствора, у стены - козлы в нашлепках цемента. Запустение.
- Ну, спустились, - проворчал субподрядчик. - А дальше что делать будем?
- Загадки отгадывать, - задушевно сообщил кто-то.
- А на вашем месте я бы помолчал! - обрезал заказчик. - Спроектировали бог знает что, а теперь шуточками отделываетесь!
- Это вы мне? - вытаращил глаза проектировщик. - Да я вообще рта не открывал.
- А кто же тогда открывал?
- Я, - застенчиво сказал тот же голос.
Члены комиссии тревожно переглянулись.
- Тут кто-то есть, - озираясь, прошептал генподрядчик.
- Ага, - подтвердили из самого дальнего угла, где была свалена спутанная проволока и куски арматуры.
- Что вы там прячетесь? - Проектировщик, всматриваясь, шагнул вперед. - Кто вы такой?
- Строительный, - с достоинством ответили из-за арматуры.
- Да что он голову морочит! - возмутился субподрядчик. - Какие строители? Ворюга, наверное. А ну выходи!
- Ага, - с готовностью отозвался голос, и арматура зашевелилась. Шевелилась она как-то странно - вроде бы распрямляясь. Затем над полом в полутьме всплыл здоровенный обломок бетона.
- Э! Э! - попятился субподрядчик. - Ты что хулиганишь! Брось камень!
В ответ послышалось хихиканье. Теперь уже все ясно видели, что за вставшей дыбом конструкцией никого нет, угол пуст. Хихикало то, что стояло.
Обломок бетона служил существу туловищем, а две толстые арматурины - ногами. Полутораметровые руки завершались сложными узлами, откуда наподобие пальцев торчали концы арматуры диаметром поменьше. Длинную, опять же арматурную, шею венчало что-то вроде проволочного ежа, из которого на членов комиссии смотрели два круглых блестящих глаза размером с шарики для пинг-понга.
- Да это механизм какой-то, - обескураженно проговорил проектировщик.
- Сам ты… - обиделось существо.
Определенно, звук шел из проволочного ежа, хотя рта в нем видно не было. Как, впрочем, и носа.
- Это он, - прохрипел сзади генподрядчик. - Водил который…
- Я, - польщенно призналось странное создание и, мелодично позвякивая, продефилировало к козлам, на которых и угнездилось, свернувшись клубком. Теперь оно напоминало аккуратную горку металлолома, из которой вертикально торчал штырь шеи с проволочным ежом.
Круглые смышленые глаза светились живым интересом.
- Потрясающе!.. - ахнул проектировщик. Он сделал шаг вперед, но был пойман за руку субподрядчиком.
- Вы уж нас извините, - заторопился субподрядчик, расшаркиваясь перед существом. - Очень приятно было познакомиться, но… Работа, сами понимаете… Как-нибудь в другой раз…
Пятясь и кланяясь, он оттеснял, комиссию к лестнице.
- Да погодите вы, - слабо запротестовал проектировщик. - Надо же разобраться…
Но субподрядчик только глянул на него огромными круглыми глазами - точь-в-точь как у того, на козлах.
- До свидания, до свидания… - кивал он, как заведенный. - Всего хорошего, всего доброго, всего самого-самого наилучшего…
- До скорого свиданьица, - приветливо откликнулось создание.
Услышав про скорое свиданьице, субподрядчик обмяк. Беспомощно оглядел остальных и поразился: лицо генподрядчика было мудрым и спокойным.
- Брось, Виталь Степаныч, - со сдержанной грустью сказал тот. - Куда теперь идти? Пришли уже.
Тем временем из шока вышел заказчик, глава комиссии.
- Как водил?! - заикаясь, закричал он. - Что значит водил? По какому праву? Кто вы такой? Что вы тут делаете?
- Загадки загадываю, - охотно ответило оно. - Прохожим.
Заказчик начал задыхаться и некоторое время не мог выговорить ни слова.
- По загадке на каждого или одну на всех? - озабоченно поинтересовался генподрядчик.
- Откуда ж я на каждого напасусь? - удивилось оно. - Одну на всех.
- Ну, это еще ничего, - с облегчением пробормотал генподрядчик и оглянулся на членов комиссии. - А, товарищи?
Странное дело: пока блуждали по стройке, он трясся от страха, а теперь, когда действительно стоило бы испугаться, успокоился, вроде бы даже повеселел. Видимо, воображение рисовало ему куда более жуткие картины.
- И если отгадаем?
- Идите на все четыре стороны.
- Это как же понимать? - взвился заказчик. - Значит, если не отгадаем?..
- Ага, - подтвердило создание.
- Это наглость! Произвол! Вы на что намекаете? Идемте, товарищи, ничего он нам не сделает!
Никто не двинулся с места.
- Я ухожу! - отчаянно крикнул заказчик и посмотрел на существо.
Проволочные дебри вокруг глаз весело задвигались. Возможно, это означало улыбку.
Глава комиссии стремглав бросился вверх по лестнице. Остальные так и впились глазами в то, что разлеглось на козлах, - как отреагирует.
- Вернется, - успокоило оно.
На лестнице раздался грохот. Это сверху на промежуточную площадку сбежал заказчик. Он, оказывается, расслышал.
- Я вернусь! - прокричал он в подвал, пригнувшись и грозя сорванными с носа очками. - Только вы учтите: я не один вернусь!
Выкрикнул и снова пропал. Некоторое время было слышно, как он там, наверху, карабкается, оступаясь и опрокидывая что-то по дороге. На промежуточную площадку просыпалась горсть битого кирпича и щепы.
- А что это вы стоите? - полюбопытствовало существо. - Пришли и стоят.
Члены комиссии зашевелились, задышали, огляделись и начали один за другим присаживаться на перевернутую бадью из-под раствора. Пока они устраивались, существо успело со звоном расплестись и усесться на козлах совсем по-человечьи - свесив ноги и положив арматурные пятерни на колени. Кажется, оно ожидало града вопросов. Долго ожидало. Наконец - первая робкая градина.
- Слышь, браток… - заискивающе начал субподрядчик. - А ты, я извиняюсь… кто?
- Строительные мы, - оно подбоченилось.
Члены комиссии встревоженно завертели головами.
- А что… много вас тут?
- Стройка одна, и я один, - застенчиво объяснило существо.
- Домовой, значит? - почтительно осведомился генподрядчик.
- Домовой в дому, - оскорбилось оно. - А я - строительный.
Проектировщик вскочил, испугав товарищей по несчастью.
- Леший? - отрывисто спросил он.
- Нет, - с сожалением призналось существо. - Леший - в лесу. - И, подумав, добавило: - А водяной - в воде.
Надо понимать, отношения его с лешими были самыми теплыми, с домовыми же, напротив, весьма натянутыми.
- С ума сойти! - жалобно сказал проектировщик и сел на бадью.
- Давайте не отвлекаться, товарищи, - забеспокоился генподрядчик. - Время-то идет…
- А если не отгадаем? - шепотом возразил субподрядчик. - Слышь, земляк, - позвал он, - а ведь мы не прохожие, мы люди казенные - комиссия.
- А нам все едино: комиссия, не комиссия… - душевно ответил строительный. - Загадывать, что ли?
У всех троих непроизвольно напряглись шеи. Шутки кончились.
- А загадка такая… - строительный поерзал, предвкушая, и со вкусом выговорил: - Летит - свистит. Что такое?
- Муха с фиксой, - выпалил генподрядчик.
- Не-а, - радостно отозвался строительный.
- То есть как это "не-а"? - возмутился тот. - Я ж эту загадку знаю. Мне ее в тресте загадывали.
- Там было "летит - блестит", - напомнил субподрядчик.
- Ну, все равно - значит, муха с этим… Ну, без зуба там, раз свистит.
- У мух зубов не бывает, - сказал строительный.
Троица задумалась.
- Милиционер? - с надеждой спросил субподрядчик.
- Не-а, - лукаво ответил строительный. - Милиционеры не летают.
- Почему не летают? - заартачился было субподрядчик. - У них сейчас вертолеты есть.
- Все равно не милиционер, - победно заявил строительный.
Проектировщик в затруднении поскреб бородку.
- Совещаться можно? - спросил он.
- Ага, - закивал строительный в полном восторге.
Проектировщик поднял товарищей и утащил под лестницу, где конспиративно зашептал:
- Давайте логически. Он - строительный, так? Леший - в лесу, домовой - в дому…
- Водяной - в воде, - без юмора дополнил генподрядчик.
- Вот именно. А он - строительный. Он - на стройке. Значит, и загадка его…
Субподрядчик ахнул и вылетел из-под лестницы.
- Кирпич? - крикнул он и замер в ожидании.
- А он свистит? - с сомнением спросили с козел.
- Так ведь летит же… - растерялся субподрядчик. - Если облегченный, с дырками… И с шестнадцатого этажа…
- Не кирпич, - с загадочным видом произнес строительный.
Расстроенный субподрядчик вернулся под лестницу.
- Слушайте, - сказал он, - а в самом деле, что вообще на стройке может свистеть? Ну, "летит" - понятно: план летит, сроки летят…
- А по-моему, - перебил генподрядчик, - нужно просто отвечать что попало. Пока не угадаем.
Он выглянул и спросил:
- Чижик?
- Не-а.
- Ну вот, видите, не чижик…
Мнения разделились. После пяти минут тихих и яростных препирательств был выработан следующий план: двое бомбардируют строительного отгадками, а третий (проектировщик) заводит непринужденную беседу личного характера. Строительный простоват, может, и проговорится. Комиссия снова расположилась на перевернутой бадье.
- И давно вы здесь обитаете? - с любезной улыбкой начал проектировщик.
- Обитаю-та? - Строительный прикинул.
- Пуля? - крикнул субподрядчик.
- Нет, не пуля, - отмахнулся строительный. - Да года три, почитай… обитаю, - прибавил он.
- Но, наверное, есть и другие строительные?
- Есть, - согласился строительный. - Только они на других стройках… обитают.
Нравилось ему это слово.
Генподрядчик начал приподниматься.
- Баба-Яга? - с трепетом спросил он.
- Так это же из сказки, - удивился строительный.
Члены комиссии ошеломленно переглянулись. Кто бы мог подумать! Однако в чем-то строительный все же проболтался: отгадку следовало искать в реальной жизни.
- Ветер на замороженной стройке, - сказал проектировщик.
- Ветер на замороженной стройке… - мечтательно повторил строительный. - С умными людьми и поговорить приятно.
- Угадал? - субподрядчик вскочил.
- Нет, - с сожалением сказал строительный. - Но все равно красиво…
Проектировщик поскреб бородку.
- Скучно вам здесь небось? - очень натурально посочувствовал он.
- Да как когда бывает, - пригорюнился строительный. - Иной раз обитаешь-обитаешь - загадку некому загадать.
- Так уж и некому?
- Да приходил тут один намедни… за плиткой.
- И что же? - небрежно спросил хитроумный проектировщик. - Отгадал?
Вопрос восхитил строительного - проволочные дебри весело встопорщились.
- Не скажу! - ликующе объявил он.
В соседнем помещении что-то громыхнуло. Все, включая строительного, уставились в проем, откуда доносились чьи-то шаги и сердитое бормотанье. Наконец в подвал, отряхиваясь от паутины и ржавчины, ввалился заказчик и одичалыми глазами обвел присутствующих. Встретившись с ласковым взглядом строительного, вздрогнул, сорвал очки и принялся протирать их полой пиджака.
- Ладно, - с ненавистью буркнул глава комиссии. - Давайте вашу загадку.
- Летит - свистит, - с удовольствием повторил строительный. - Что такое?
- Этот… - заказчик пощелкал пальцами. - Воробей?
Субподрядчик хмыкнул.
- Воробьи чирикают, а не свистят.
Заказчик вяло пожал плечами и сел на бадью.
- Это все из-за вас, - сварливо заметил ему генподрядчик. - Комиссия, комиссия… Силком ведь на стройку тащили!
- А не надо было строительство замораживать! - огрызнулся заказчик.
- Так а если нам чертежи выдали только до пятого этажа!
- Простите, - вмешался проектировщик. - А как же мы их выдадим, если до сих пор не знаем, какие конструкции закладывать? Что вы, понимаете, с больной головы на здоровую?..
- Да хватит вам! - забеспокоился субподрядчик. - Нашли время!
Спорщики опомнились.
- Так, значит, говорите, редко заходят? - заулыбавшись, продолжил беседу проектировщик.
- Редко, - подтвердил строительный. - Поймал это я одного ночью на третьем этаже. Батарею он там свинчивал. Ну, свинтил, тащит. А я стою в дверях и говорю: отгадаешь загадку - твоя батарея. Помню, грохоту было…
- Я представляю, - заметил проектировщик. - Ну, а батарею-то он потом забрал?
- Да нет, - развел арматуринами строительный. - Я говорю: забирай батарею-то, а он ее на место привинчивает…
- То есть отгадал он? - подсек проектировщик.
Проволочная башка чуть не сорвалась со штыря. Такого коварства строительный не ожидал. Испепелив проектировщика глазами, он с негодующим бряцаньем повернулся к комиссии спиной и ноги на ту сторону перекинул.
- Хитрый какой… - пробубнил он обиженно.
Легкий ветерок свободы коснулся узников. В одиночку, оказывается, люди выбирались, а их-то четверо.
- Строительный, - отчетливо проговорил генподрядчик.
- Ась? - недружелюбно отозвался тот, не оборачиваясь. Круглые глаза слабо просвечивали сквозь проволочный затылок.
- Отгадка такая, - пояснил генподрядчик. - Летит - свистит. Ответ: строительный.
- Нет, - буркнул тот, не меняя позы. - Свистеть не умею.
- Этого сторожа уволить надо, - сказал вдруг заказчик. - У него на стройке комиссия пропала, а он никаких мер не принимает.
- А правда, как же Петрович-то уберегся? - подскочил субподрядчик. - Что ж он, за три года ни разу в здание не зашел?
- Ничего удивительного, - скривился глава комиссии. - Принимаете на работу кого попало, вот и заводится тут… всякое.
- Если я только отсюда выберусь!.. - рыдающе начал генподрядчик.
Повеяло средневековым ужасом.
- Я сниму людей с гостиницы!.. - надрывно продолжал он. - Я сниму людей с микрорайона!.. Я… я сдам эту стройку за месяц, будь она проклята!..
Слушать его было страшно. Строительный беспокойно заерзал и закрутил своим проволочным ежом - даже его проняло. И тут кто-то тихонько заскулил по-собачьи. Волосы у пленников зашевелились. Они посмотрели вверх и увидели на краю прямоугольной дыры в потолке черную, похожую на таксу дворняжку. Затем до них донеслись неторопливые шаркающие шаги, и рядом с Верным возник сторож Петрович. По-стариковски, уперев руки в колени, он осторожно наклонился и заглянул в подвал.
- А, вот вы где… - сказал он. - Колька, ты, что ли, опять хулиганишь? Опять про ласточек про своих? И не стыдно, а?
Строительный со звоном и лязгом соскочил с козел.
- Так нечестно! - обиженно заорал он.
- А так честно? - возразил сторож. - Шкодишь-то ты, а отвечать-то мне. Эгоист ты, Колька. Только о себе и думаешь.
Строительный, не желая больше разговаривать, в два длинных шага очутился у стены. Мгновение - и он уже шел по ней вверх на четвереньках, всей спиной демонстрируя оскорбленное достоинство. На глазах присутствующих он добрался до потолка и заполз в широкую вытяжную трубу. Затем оттуда выскочила его голова на штыре и, сердито буркнув: "Все равно нечестно!", - втянулась обратно.
- Вот непутевый, - вздохнул сторож.
Субподрядчик, бесшумно ступая, приблизился к проему в потолке и запрокинул голову.
- Петрович! - зашептал он, мерцая золотом зубов и опасливо косясь на трубу. - Скинь веревку!
- Так вон же лестница, - сказал сторож.
И члены комиссии, солидные люди, толкаясь, как школьники, отпущенные на перемену, устремились к ступенькам. И на этот раз лестница не оборвалась, не завела в тупик - честно выпустила на первом этаже, родимая.
Давненько не слышала замороженная стройка такого шума. Сторожа измяли в объятиях. Заказчик растроганно тряс ему одну руку, проектировщик - другую, генподрядчик, всхлипывая, облапил сзади, субподрядчик - спереди.
- Петрович!.. - разносилось окрест. - Дорогой ты мой старик!.. Век я тебя помнить буду!.. Вы же спасли нас, понимаете, спасли!.. Я тебе премию выпишу, Петрович!..
Потом заказчик выпустил сторожа и принялся встревоженно хватать всех за рукава и плечи.
- Постойте, постойте!.. - бормотал он. - А что же делать с этим… со строительным? Надо же сообщить!.. Изловить!
Возгласы смолкли.
- Ну да! - сказал сторож, освобождаясь от объятий. - Изловишь его! Он теперь где-нибудь в стене сидит. Обидчивый…
Члены комиссии отодвинулись и долго, странно на него смотрели.
- Так ты, значит… знал про него? - спросил субподрядчик.
- А то как же, - согласился Петрович. - Три года, чай, охраняю.
- Знал и молчал?
- Да что ж я, враг себе, про такое говорить? - удивился сторож. - Вы меня тут же на лечение бы и отправили. Да он и не мешает, Колька-то. Даже польза от него: посторонние на стройку не заходят…
В неловком молчании они подошли к вагонке, возле которой приткнулась серая "Волга".
- Слушай, Петрович, - спросил субподрядчик, - а почему ты его Колькой зовешь?
Старик опешил. Кажется, он над этим никогда не задумывался.
- Надо же как-то называть, - сказал он наконец. - И потом внук у меня есть - Колька. В точности такой же обормот: из бороды глаза торчат да нос…
- Что-то я никак не соображу, - раздраженно перебил его проектировщик, который с момента избавления не проронил еще ни слова. - Почему он нас отпустил? Загадку-то мы не отгадали.
- Так Петрович же отгадку сказал, - напомнил из кабины субподрядчик. - Ласточка.
- Ласточка? - ошарашенно переспросил проектировщик. - Почему ласточка?
- Уважает, - пояснил сторож. - Вон их сколько тут развелось!
Все оглянулись на серый массив стройки. Действительно, под бетонными козырьками там и сям темнели глиняные круглые гнезда.
- Ну это же некорректная загадка! - взревел проектировщик. - Ее можно всю жизнь отгадывать и не отгадать!.. Да он что, издевался над нами?!
Разбушевавшегося проектировщика попытались затолкать в машину, но он отбился.
- Нет уж, позвольте! - Он подскочил к Петровичу. - А вам он ее тоже загадывал?
- А то как же, - ухмыльнулся старик. - Летит - свистит. Я спрашиваю: "Ласточка, что ли?" Он говорит: "Ласточка…"
Проектировщик пришибленно посмотрел на сторожа и молча полез в кабину.
- Но Петрович-то, а? - сказал субподрядчик, выводя "Волгу" на широкую асфальтовую магистраль. - Ох, стари-ик! От кого, от кого, но от него я такого не ожидал…
- Да, непростой старичок, непростой, - деревянно поддакнул с заднего сиденья проектировщик.
- Кто-то собирался снять людей с микрорайона, - напомнил заказчик. - И сдать стройку за месяц.
Генподрядчик закряхтел.
- Легко сказать… Что ж вы думаете, это так просто? Микрорайон - это сейчас сплошь объекты номер один… И потом: ну что вы в самом деле! Ну, строительный, ну и что? Это же бесплатный сторож… О-ох!.. - выдохнул он вдруг, наклоняясь вперед и закладывая руку за левый борт пиджака.
- Что? Сердце? - испуганно спросил субподрядчик, поспешно тормозя.
Генподрядчик молчал, упершись головой в ветровое стекло.
- Нет, не сердце, - сдавленно ответил он. - Просто вспомнил: у меня же завтра еще одна комиссия…
- На какой объект?
- Библиотека…
- Ох ты… - сказал субподрядчик, глядя на него с жалостью.
- Тоже замороженная стройка? - поинтересовался проектировщик.
- Семь лет как замороженная. - Субподрядчик сокрушенно качал головой. - Я вот думаю: если здесь за три года такое завелось, то там-то что же, а?
Монтировщики посмотрели, как уходит по коридору Андрей, и понимающе переглянулись.
- Она ему, наверное, сказала: бросишь пить - вернусь, - поделился догадкой Вася-Миша.
- Слушай, - встрепенулся Виталик, - а что это он в театре ночует? Она ж квартиру еще не отсудила.
- Отсу-удит, - уверенно отозвался два года как разведенный Вася-Миша. - Все они…
Андрею показалось, что левая фурка просматривается из зала, и он толчком ноги загнал ее поглубже за кулисы. Низкий дощатый помост, несущий на себе кусок дачной местности, отъехал на метр; шатнулся на нем тополек с листьями из клеенки, закивала гнутой спинкой кресло-качалка.
До начала вечернего спектакля оставалось около трех часов. Андрей вышел на середину сцены, присел на край письменного стола и стал слушать, как пустеет театр.
Некоторое время по коридорам бродили голоса, потом все стихло. Убедившись, что остался один, Андрей поднялся, и тут его негромко окликнули.
Вздрогнул, обернулся с напряженной улыбкой.
Возле трапа, прислонясь плечом к порталу, стояла Лена Шабина. Красиво стояла. Видимо, все это время она, не меняя позы, ждала, когда он обратит на нее внимание.
Тоскливо морщась, Андрей глянул зачем-то вверх, на черные софиты, и снова устроился на краешке стола.
Лена смотрела на него долго, уяснив, что со стола он теперь не слезет, оторвала плечо от портала и замедленной, немного развинченной походкой вышла на сцену. Обогнула Андрея, задумчиво провела пальчиком по кромке столешницы и лишь после этого повернулась к нему, слегка склонив голову к плечу и вздернув подбородок.
- Говорят, разводишься? - Негромкая, подчеркнуто безразличная фраза гулко отдалась в пустом зале.
Андрей мог поклясться, что уже сидел вот так посреди сцены, и подходила к нему Лена, и задавала именно этот вопрос.
- Ты-то тут при чем?..
- Хм… При чем… - повторила она весьма мелодично. - При чем?
Славно подбирала нужную интонацию.
- При чем!.. - выговорила она в третий раз. - Так ведь я же разлучница! Змея подколодная. А ты разве еще не слышал? Оказывается, я разбила твою семью!
Голос Лены был звонок и ядовит.
"Выслеживала… - думал Андрей. - Да что же это за обязанность такая - расквитаться за все, даже если тебе от этого никакой выгоды!.. Почему они так живут? Почему я сам так жил?.."
- Почему я должна впутываться в чьи-то семейные дрязги? - продолжала тем временем Лена. - Твоя история уже дошла до директора, и вот посмотришь, он обязательно воспользуется случаем сделать мелкую пакость Михал Михалычу!..
- Михал Михалычу? - не понял Андрей. - Он что, тоже разлучник?
- Но я же его сторон-ница! - негодующе воскликнула она.
Тут только Андрей обратил внимание, что Лена ведет разговор, почти отвернувшись. Обычно она стояла вполоборота или в три четверти к собеседнику, помня, что у нее тонкий овал лица. Сейчас она занимала самую невыгодную позицию - в профиль к Андрею. Внезапно его осенило: она стояла вполоборота к пустому зрительному залу.
- Так чем я могу помочь тебе, Лена? - и Андрей понял, что тоже подал реплику в зал.
"Сейчас сорвем аплодисменты…"
- Ты должен вернуться к семье, - твердо сказала она.
- Что я еще должен?
Лена наконец обернулась.
- Что ты делаешь? - прошептала она, и глаза ее стали проникновенными до бессмысленности. - Зачем тебе все это нужно? У тебя жена, ребенок…
Андрей опустил голову и незаметно повернул левую руку так, чтобы виден был циферблат, до начала спектакля оставалось чуть больше двух часов.
- …цветы ей купи, скажи, что пить бросил. Ну что мне тебя, учить, что ли?
- Ты не в курсе, Лена, - хмуро сказал он. - Это не я, это она от меня ушла. Забрала Дениса и ушла.
Лена опечалилась.
- Тогда… - Она замялась, опасливо посмотрела на Андрея и вдруг выпалила: - Скажи, что во всем виновата теща!
- Кому? - удивился Андрей.
- Н-ну, я не знаю… Всем. К слову придется - и скажи. Сам ведь жаловался, что теща…
Андрей молча смотрел на нее.
- Я нехорошая, - вызывающе подтвердила Лена. - Я скверная. Но если ты решил красиво пропадать, компании тебе я не составлю. Нравится быть ничтожеством - будь им, будь бездарностью, вкалывай до конца жизни монтировщиком!.. А моя карьера только начинается. Ты же мне завидуешь, ты… Ты нарочно все это затеял!
- Развод - нарочно?
Лена и сама почувствовала, что зарвалась, но остановиться не могла. Она уже не думала о выгодных и невыгодных ракурсах; уперев кулаки в бедра, она повернулась к Андрею искаженным от ненависти лицом.
- Спасибо! Сделал ты мне репутацию! Нет, но как вам это нравится: я разбила его семью! Между нами, можно сказать, ничего и не было!..
- Да, - не удержался Андрей. - Недели две уже.
Здание театра было выстроено в доисторические времена по проекту местного архитектора-любителя и планировку имело нестандартную. Неизвестно, на какой репертуар рассчитывал доисторический архитектор, только сразу же за сценической коробкой начинался несуразно огромный и запутанный лабиринт переходов и "карманов". В наиболее отдаленных его тупиках десятилетиями пылились обломки старых спектаклей.
Пьющий Вася-Миша божился, что там можно неделями скрываться от начальства. Насчет недели он, положим, преувеличивал, но были случаи, когда администратор Банзай, имевший заветную мечту поймать Васю-Мишу с поличным, в течение дня нигде не мог его обнаружить.
Острый на язык Андрей пытался прилепить за это Васе-Мише прозвище Минотавр, но народу кличка показалась заумной, и неуловимый монтировщик продолжал привычно отзываться и на Мишу, и на Васю.
Шаги разгневанной Лены сухими щелчками разносились в пустых коридорах театра.
Андрей достал сигарету, заметил, что пальцы у него дрожат, и, не закурив, отшвырнул. Полчаса! Если и ненавидеть за что-либо Лену Шабину, то именно за эти отнятые полчаса.
Он прислушался. Ушла, что ли? Ушла.
Андрей миновал пульт помрежа и неторопливо двинулся вдоль туго натянутого полотна "радиуса", пока слева в сером полумраке не возникло огромное черное пятно - вход на склад декораций. Не замедляя шага, он вступил в кромешную черноту и пошел по центральному коридору, который монтировщики окрестили на шахтерский манер "стволом". Потом протянул руку, и пальцы коснулись кирпичной стены.
Оглянулся на серый прямоугольник входа. Разумеется, никто за ним не шел, никто его не выслеживал, никому это не было нужно.
Крайнее правое ответвление "ствола" - неэлектрифицированное, заброшенное - служило свалкой отыгравших декораций. Андрей свернул именно туда.
В углу "кармана" он ощупью нашел кипу старых до трухлявости щитов, за которыми скрывался вход в еще один "карман", ни на одном плане не обозначенный. Андрей протиснулся между щитами и стеной. Остановился - переждать сердцебиение. Потом поднырнул под горбатый фанерный мостик.
…На полу и на стенах каменной коробки лежал равный зеленоватый полусвет. По углам громоздились мохнатые от пыли развалины деревянных конструкций. А в середине, в метре над каменным полом, парил в воздухе цветной шар света, огромный одуванчик, округлое окно с нечеткими, как бы размытыми краями. Словно капнули на серую пыльную действительность концентрированной кислотой и прожгли насквозь, открыв за ней иную - яркую, ясную.
И окно это не было плоским; если обойти его кругом, оно почти не менялось, оставаясь овалом неправильной формы. Окно во все стороны: наклонишься над ним - увидишь траву, мурашей, заглянешь снизу - увидишь небо.
Со стороны фанерного мостика просматривался кусок степи и - совсем близко рукой подать - пластмассовый, словно игрушечный, коттеджик, избушка на курьих ножках. Строеньице и вправду стояло на толстом металлическом стержне, распадающемся внизу на три мощных корня. Или когтя.
Ветер наклонял высокую траву, и она мела снизу по верхней ступеньке висячего крылечка-трапа.
Девушка сидела, склонив голову, поэтому Андрей не видел ее лица - только массу светлых пепельных волос.
Не отводя глаз от этого воздушного окошка, он протянул руку и нащупал полуразвалившийся трон, выдранный им вчера из общей груды хлама и установленный в точке, откуда видно коттеджик, крыльцо и - когда повезет - девушку.
Она подняла голову и посмотрела на Андрея. И он опять замер, хотя еще в первый раз понял, что увидеть его она не может никак.
Однажды вечером, после спектакля, они разбирали павильон, и мимо Андрея пронесли круглый проволочный куст, усаженный бумажными розами. В непонятной тревоге он проследил, как уплывает за кулисы этот шуршащий ворох причудливо измятой, грязновато-розовой тонкой бумаги, и понял вдруг, что все кончено.
Это было необъяснимо - ничего ведь не произошло… Правда, эпизодическую роль передали другому - недавно принятому в труппу молодому актеру… Правда, висел вторую неделю возле курилки последний выговор за появление на работе в нетрезвом виде… Правда, жена после долгих колебаний решилась-таки подать на развод… Неприятности… Просто неприятности, и только. Поправимые, во всяком случае, не смертельные.
Но вот мимо пронесли этот проклятый куст, и что-то случилось с Андреем. Вся несложившаяся жизнь (по его вине не сложившаяся!) разом напомнила о себе, и спастись от этого было уже невозможно.
…Рисовал оригинальные акварельки, писал дерзкие, благозвучные, вполне грамотные стихи, почти профессионально владел гитарой, пел верным тенорком свои и чужие песни… С ума сойти! Столько талантов, и все одному человеку!..
- Андрей, ну ты что стоишь! Помоги Сереге откосы снять…
…Как же это он не сумел сориентироваться после первых неудач, не сообразил выбрать занятие попрозаичнее и понадежнее? Ах, эта детская вера в свою исключительность! Ну конечно! Когда он завоюет провинцию, столица вспомнит, от кого отказалась!.. Отслужил в армии, устроился монтировщиком в городской театр драмы, где при возможности совершал вылазки на сцену в эпизодах и массовках… Это ненадолго. На полгода, не больше. Потом его заметят, и начнется восхождение…
- Ты что все роняешь, Андрей? После вчерашнего, что ли?
…Первой от иллюзий излечилась жена. "Ой, да брось ты, Лара! Тоже нашла звезду театра! Вбегает в бескозырке: "Товарищ командир, третий не отвечает!" Вот и вся роль. Ты лучше спроси, сколько эта звезда денег домой приносит…"
…Менялась репутация, менялся характер. Андрей и раньше слыл остряком, но теперь он хохмил усиленно, хохмил так, словно хотел утвердить себя хотя бы в этом. Шутки его, однако, из года в год утрачивали остроту и становились все более сальными…
…Машинально завяз в монтировщиках. Машинально начал выпивать. Машинально сошелся с Леной Шабиной. Два года жизни - машинально…
- Нет, мужики, что ни говорите, а Грузинов ваш - редкого ума идиот! Я в оперетте работал, в тюзе работал - нигде больше щиты на ножки не ставят, только у вас…
…Сегодня утром он нашел на столе записку жены, трясясь с похмелья, прочел - и остался почти спокоен. Он давно знал, что разрыв неизбежен. Случилось то, что должно было случиться…
Но вот пронесли этот безобразный розовый венок, и память предъявила счет за все. Она словно решила убить своего хозяина…
Монтировщики разбирали павильон, профессионально, без суеты раскрепляли части станка, перевертывали щиты, выбивали из гнезд трубчатые ножки. Громоздкие декорации к удивительной печальной сказке со счастливым, неожиданным, как подарок, концом; сказке, в которой Андрей когда-то мечтал сыграть хотя бы маленькую, в несколько реплик, роль…
Все! Нет больше Андрея Склярова! Нету! Истратился! Это не павильон - это разбирали его жизнь, нелепую, неполучившуюся.
Андрей уронил молоток и побрел со сцены с единственным желанием - уйти, забиться в какую-нибудь щель, закрыть глаза и ничего не знать…
Он пришел в себя в неосвещенном заброшенном "кармане" среди пыльных фанерных развалин, а прямо над ним, лежащим на каменном полу, парил огромный синий одуванчик, слегка размытый по краям овал неба, проталина в иной мир.
Девушка вскинула голову и чуть подалась вперед, всматриваясь во что-то невидимое Андрею, и он в который раз поймал себя на том, что невольно повторяет ее движения.
Наверное, что-нибудь услышала. Звук оттуда не проникал - кино было в цвете, но немое.
Девушка спрыгнула с крылечка, и ему пришлось подняться с трона и отступить вправо, чтобы не потерять ее из виду. Теперь в окошке появилась синяя излучина реки на горизонте, а над ней - крохотные отсюда (а на самом деле, наверное, колоссальные) полупрозрачные спирали: то ли дома, то ли черт знает что такое. Населенный пункт, скорее всего.
Прямо перед Андреем лежала очищенная от травы площадка, издырявленная норами, какие роют суслики. Он-то знал, что там за суслики, и поэтому не удивился, когда из одной такой дыры, прямо из-под ног девушки, выскочили и спрятались в соседней два взъерошенных существа - этакие бильярдные шары, из которых во все стороны беспорядочно торчат проволочки, стерженьки, стеклянные трубочки.
Когда они так побежали в первый раз, он даже испугался (не за себя, конечно, - за нее), а потом пригляделся - ничего, симпатичные зверушки, металлические только…
Земля возле одной из норок зашевелилась, начала проваливаться воронкой, и три "ежика" вынесли на поверхность второй красный обломок, девушка схватила его; взбежав на крыльцо, наскоро обмела и попробовала приложить к первому. Обломки не совпадали.
Он вдруг понял, что у нее получится, когда она подгонит один к другому все осколки, и беззвучно засмеялся. Современный Андрею красный кирпич, ни больше, ни меньше. С дырками.
"Ах, черт! - развеселившись, подумал он. - Этак они и мой череп ненароком выроют… Йорик задрипанный!"
Все шло как обычно. Каждый занимался своим делом и не мешал другому: девушка, склонив голову, старательно отслаивала от обломка зернышки грунта, Андрей - смотрел.
Странное лицо. И даже не определишь сразу, чем именно странное. Может, все дело в выражении? Но выражение лица меняется, а тут что-то постоянное, всегда присущее…
Андрей попробовал представить, что встречает эту девушку на проспекте, неподалеку от театра - и ничего не вышло.
Тогда он решил схитрить. Как в этюде, допустим, что перед ним никакое не будущее, а самое что ни на есть настоящее. Наше время. Допустим, стоит где-нибудь в степи экспериментальный коттеджик, и девушка-программист испытывает автоматические устройства для нужд археологии. За контрольный образец взяли красный облегченный кирпич, раздробили…
Андрей почувствовал, что бледнеет. Мысль о том, что девушка может оказаться его современницей, почему-то сильно его испугала.
В каменном мешке время убывало стремительно. Хорошо, что он взглянул на часы. Пора было возвращаться. Там, за кипой старых щитов, его ждал мир, в котором он потерпел поражение, в котором у него ничего не вышло…
"Ствол" был уже освещен. Андрей дошел до развилки, услышал голоса и на всякий случай спрятался в еще один темный "карман", где чуть было не наступил на лицо спящему Васе-Мише.
Те, что привели и положили здесь Васю-Мишу, заботливо набросили на него из соображений маскировки тюль, который теперь равномерно вздувался и опадал над его небритой физиономией.
Все это Андрею очень не понравилось. Бесшумно они тащить Васю-Мишу не могли, значит, были и шарканье, и смешки, и приглушенная ругань, а Андрей ни на что внимания не обратил.
"Глухарь! - в сердцах обругал он себя. - Так вот и сгорают…"
Голоса смолкли. Андрей осторожно перешагнул через Васю-Мишу, выглянул в "ствол" и, никого не увидев, направился к выходу на сцену.
"Плохо дело… - думал он. - Если я случайно наткнулся, то и другой может. А там - третий, четвертый…"
Чудо исключало компанию. В каменной коробке мог находиться только один человек - наедине с собой и с этим. Андрей представил на секунду, как четверо, пятеро, шестеро теснятся словно перед телевизором, услышал возможные реплики и стиснул зубы.
"Нет, - решил он. - Только я, и больше никто. Для других это станет развлечением, в лучшем случае - объектом исследования, а у меня просто нет в жизни ничего другого…"
- Ага!!! - раздался рядом злорадный вопль. - Попался?! Все сюда!
Андрей метнулся было обратно, но, слава богу, вовремя сообразил, что кричат не ему.
- Утю-тю-тю-тю! - дурашливо вопил Виталик. - Как сам на сцене курит - так ничего, а меня на пять рублей оштрафовал!
Прижатый к голой кирпичной сцене пожарник ошалело озирался. Он нацеливался проскочить в свою каморку, не гася сигареты, но, как видим, был перехвачен.
- На пять рублей! - с наслаждением рыдал Виталик. - Кровных, а? И потных!
При этом он невольно - интонациями и оборотами - подражал Андрею: не сегодняшнему, что бледный стоял возле входа на склад декораций, а тому, недавнему, - цинику, анекдотчику и хохмачу.
Затравленный пожарник наконец рассвирепел, и некоторое время они орали друг на друга. Потом дискредитированный страж порядка ухватил Виталика за плечо и потащил к узкой железной двери. Свидетели повалили за ними, набили каморку до отказа да еще ухитрились захлопнуть дверь. Гам отрезало.
Пора было подниматься на колосники, но тут навстречу Андрею выкатился, озираясь, похожий на утенка администратор Банзай.
- Миша! - аукал он. - Ми-ша! Андрей, Мишу не видел?
- Только что мимо меня по коридору прошел, - устало соврал Андрей.
Администратор встрепенулся и с надеждой ухватил его за лацкан.
- А ты не заметил, он сильно… того?
- По-моему, трезвый…
Администратор глянул на Андрея с откровенным недоверием.
- А куда шел?
- На сцену, кажется…
Администратор отпустил лацкан и хищно огляделся.
- Его тут нет, - сухо возразил он.
Андрей пожал плечами, а Банзай уже семенил к распахнувшейся двери пожарника, откуда с хохотом высыпала толпа свидетелей. Потом появился и сам пожарник, он рубил кулаком воздух и запальчиво выкрикивал:
- Только так! Невзирая на лица! Потому что порядок должен быть!
К Андрею подскочил Виталик.
- Ну где ты был? Представляешь, брандмауэр сам себя на пятерку оштрафовал!
- Виталик, где Миша? - Это опять был Банзай.
- Миша? - удивился Виталик. - Какой Миша? Ах, Вася… Так мы же с ним только что груз на четырнадцатом штанкете утяжеляли. А он вас разве не встретил?
- Где он? - закричал администратор.
- Вас пошел искать, - нахально сказал Виталик, глядя на него круглыми честными глазами. - Зачем-то вы ему понадобились.
Вот и окунулся в действительность. До чего ж хорошо - слов нет!
На колосники вела железная винтовая лестница. Беленые стены шахты были покрыты автографами "верховых" - как местных, так и гастролеров. "Монтировщики - фанаты искусства". "Снимите шляпу, здесь работал Вова Сметана". Эпиграмма Андрея на главного художника Грузинова:
Ты на выезды, Грузин, декораций не грузил.
Если б ты их потаскал, ты б художником не стал.
"Наверное, это в самом деле очень смешно, - думал Андрей, поднимаясь по гулким, отшлифованным подошвами ступеням. - Оштрафовал сам себя…"
Он замедлил шаг, припоминая, и оказалось, что с того самого дня, когда Андрей открыл на складе декораций свой миражик, он еще не засмеялся ни разу.
Мысль эта пришла впервые - и встревожила. Пригнувшись, Андрей вылез на узкий дощатый настил, идущий вдоль нескончаемого двойного ряда вертикально натянутых канатов.
- Андрей, ты на месте? - негромко позвали из динамика. - Выгляни.
Он наклонился через перила площадки и махнул запрокинувшему голову помрежу.
"Просто я смотрю теперь на все как с другой планеты. Как будто вижу все в первый раз. Какой уж тут смех!.."
Он пошел вдоль этой огромной - во всю стену - канатной арфы, принес с того конца стул и сел, ожидая сигнала снизу.
- Андрей, Миша не у тебя?
Он выглянул. Внизу, рядом с помрежем, стоял, запрокинув голову, Банзай. Андрей отрицательно покачал головой и вернулся на место.
Долго же им придется искать Васю-Мишу…
"О чем я думаю?! - спохватился он вдруг. - Там же Вася-Миша каждую секунду может проснуться! И где гарантия, что он с пьяных глаз не попрется в противоположную сторону?.."
Второй звонок. Андрей вскочил, двинулся к выходу, возвратился, сжимая и разжимая кулаки.
"Да не полезет он за щиты! - убеждал он себя. - С какой радости ему туда лезть?.. А проснется, услышит голоса, решит спрятаться понадежнее?.. Какие голоса?! Кто сейчас может туда зайти!.."
Третий звонок.
- Андрей, готов? Выгляни.
Черт бы их драл, совсем задергали!..
- Андрей, давай! Пошел "супер"…
Музыка.
Андрей взялся обеими руками за канат и плавно послал его вниз. Сзади с легким шорохом взмыл второй штанкет, унося суперзанавес под невероятно высокий потолок сценической коробки.
Слушай, Андрей, а ведь все, оказывается, просто. Ты искал в ее лице какие-то особенные черты, а нужно было просто вспомнить о том, чего в нем нет.
Обыденность, будь она проклята! Она вылепляет наши лица заново, по-своему, сводит их в гримасы, и не на секунду - на всю жизнь. Она искажает нас: угодливо приподнимает нам брови, складывает нам рты - безвольно или жестоко.
И оглядываешься в толпе на мелькнувшее незнакомое лицо, и недоумеваешь, что заставило тебя оглянуться. Это ведь такая редкость - лицо, на котором быт не успел поставить клейма! Или еще более драгоценный случай - не сумел поставить.
Красиво они там у себя живут, если так…
Свет на сцене померк, и Андрей оказался в кромешной черноте. Четыре ничего не освещающие красные лампочки на ограждении канатов делали ее еще чернее.
- Ушла третья фурка…
Автоматически взялся за канат, приподнял "город" метра на три, пропуская фурку через арьерсцену. Опустил не сразу - попридержал, помня, что внизу на монтировщика меньше, да еще на такого, как Вася-Миша… Не должен он сейчас проснуться, не должен! Если уж свалился, то часа на два, на три, не меньше…
Дали свет. Андрей подошел к перилам - посмотреть, что там на сцене. На сцене разыгрывалась остросюжетная психологическая трагикомедия на производственную тему с элементами детектива (так было сказано в рецензии).
Ему несказанно повезло - нарвался на выход Шабиной. Лена, как всегда, норовила повернуться к залу в три четверти, и зритель, вероятно, гадал, с чего это посетительница воротится от предцехкома, который к ней со всей душой… Просто поразительно, что ей удается просочиться на сцену хотя бы в таких аптекарских дозах.
Он перестал смотреть и отошел от поручней.
"А у меня там, в окошке, вообще нет сюжета. Человек занимается своим делом, собирает кирпич. А я смотрю. И не надоедает. Почему?"
И Андрей почувствовал, как губы его складываются в двусмысленную улыбочку.
"Слушай, а ты не влюбился в нее случаем?"
…Самому себе по морде дать, что ли?
- Иди-от!.. - тихонько простонал неподалеку Виталик.
Андрей (он спустился помочь ребятам в антракте) оглянулся.
Возле входа на склад декораций стоял Вася-Миша и с недоумением разглядывал присутствующих. Тюль свисал с его правого плеча наподобие римской тоги.
- П-почему не работаем? - строго спросил Вася-Миша у невольно остановившихся монтировщиков. На него уже, распушась, летел с победным клекотом Банзай.
- Ну все, Миша! Я тебя, Миша, уволю! Ты думал, ты хитрее всех?..
И Банзай поволок нарушителя к выходу со сцены. Вася-Миша не сопротивлялся, он только хотел бы выпутаться из тюля, который тащился за ним из "ствола" подобно шлейфу. Забавная парочка налетела на Андрея.
- Андрей! - мгновенно переключился Банзай. - Я тебя накажу. Ты зачем сказал, что Миша трезвый?
- Вася! - изумился опомнившийся Виталик. - Ты когда успел? Ведь только что был - как стеклышко! - обратился он к окружающим, как бы приглашая их в свидетели, причем получилось, что в свидетели он приглашает именно Банзая.
- Чего тащить? - хрипло осведомился Вася-Миша.
- Как "чего", как "чего"? - вскинулся Виталик. - "Кабинет" - на сцену! Совесть иметь надо, пять минут уже тебя ищем!..
Вася-Миша оперся обеими руками на письменный стол, постоял так немного, потом неуловимым движением поднырнул под него и, пошатываясь, понес, куда было сказано.
Андрей смотрел ему вслед и понимал главное: Вася-Миша там не был. Оттуда так просто не уйдешь. Оно так быстро от себя не отпустит…
Но вместо облегчения пришла давящая усталость. Только сейчас Андрей почувствовал, как вымотала его за две недели постоянная боязнь, что на миражик набредет кто-нибудь еще.
Банзай сиял. Триумфатор. Интересно, что он будет делать, если Васю-Мишу и вправду уволят? За кем ему тогда охотиться, кого выслеживать? И вообще, "по ком звонит колокол"? Банзай, увольняя Васю-Мишу, ты увольняешь часть самого себя…
И вдруг Андрей вспомнил, что все это уже было. Банзай уже ловил Васю-Мишу с поличным год или полтора назад. Выходит, поймал, простил, и начал ловить по новой?..
Одно воспоминание потянуло за собой другое: не зря показалось сегодня Андрею, что разговор с Леной он уже когда-то пережил. Было - он действительно сидел однажды посреди пустой сцены, и подходила к нему разъяренная Лена Шабина и задавала очень похожий вопрос.
Обыденность… Бессмысленная путаница замкнутых кругов, и не сойти с них, не вырваться!..
"Хочу туда, - подумал он, словно переступил невидимую грань, разом отсекшую его от остальных. - Вот в чем, оказывается, дело… Я не могу больше здесь. Я хочу туда".
А больше ты ничего не хочешь? Кто тебе сказал, что там легче? Что ты вообще там видел? Коттеджик, девушку, металлических ежиков. Все? Ах да, еще спиральные сооружения на горизонте. Масса информации! Где гарантии, что через неделю ты не взвоешь: "Хочу обратно?"
Не взвою. Плевать мне, лучше там или хуже. Там по-другому. И все. И ничего мне больше знать не надо. Я же здесь не живу, я только смотрю в это "окошко", остальное меня не касается. Может быть, и я ожил бы, может быть, и вернулся бы на свой замкнутый круг, но теперь не могу. Потому что видел…
Все зачеркнуть и начать с чистого листа? Красиво. Молодец. Только, пожалуйста, не надо называть листом то, что тебя окружает. Ты сам и есть лист. Но какой же ты, к дьяволу, чистый? Одну свою жизнь проиграл здесь, другую проиграешь - там.
Возможно, и проиграю. А возможно, и нет. А здесь я уже проиграл. Что ж я, не знаю цену этого шанса?..
Ну, допустим. Попал ты туда. В будущее. А дальше? Пойми, дурак: твое место в витрине, рядом со склеенным кирпичом. Ты посмотри на себя! Был ты когда-то чем-то. А теперь ты алкаш… Ну ладно. Положим, уже не алкаш. Положим, трезвенник. Все равно ведь ни гроша за душой: ни доброты, ни дара божьего - ни черта!..
- "Супер" вниз! - испуганно ахнул динамик. - Андрей! Заснул? "Супер" вниз давай!
Он вскочил и метнулся к канатам. Суперзанавес спикировал из-под потолка и с шелестом отсек от зрительного зала актеров, не решивших еще: держать ли им паузу до победного конца или же начинать плести отсебятину, пока наверху разберутся с "супером".
Динамик некоторое время продолжал ругаться, а Андрей стоял, ухватившись обеими руками за канаты, и заходился тихим лишающим сил смехом.
Дурак! Господи, какой дурак! Раскопал себя чуть ли не до подкорки, до истерики довел, а подумал о том, как туда попасть? Это тебе что, калитка? Вспомни: оттуда даже звук не проникает!
…И терминология дивная: "калитка", "окошко"!.. Собственно, над физической стороной явления Андрей не задумывался, да и не имел к этому данных. Дыра представлялась ему чем-то вроде прозрачного пятнышка на старом детском надувном шарике, когда уставшая резина истончается, образуя бесцветную округлую точку, мутную по краям и ясную в центре.
Андрей, зябко горбясь, сидел в комнате монтировщиков и думал о том, что сегодня обязательно надо пройти мимо вахтера. Вчерашняя ночевка в театре успела стать темой для сплетен.
Бедная Ленка! Положение у нее, прямо скажем, дурацкое. Ну, я понимаю, разбить семью главного режиссера - это престижно, это даже в некоторой степени реклама, карьера наконец. Но разбить семью рабочего сцены… Фи!
Андрей обратил внимание, что пальцы его правой руки в кармане легкого пальто машинально ощупывают какой-то маленький округлый предмет, видимо, завалявшийся там с весны. Вроде бы галька. Откуда?
Вынул и посмотрел. Да, это был гладкий коричневый камушек. Четырехлетний Денис находил их на прогулках десятками и набивал ими карманы Андрея, каждый раз серьезно сообщая, что это "золотой камушек". Чем они отличаются от простых камней, Андрей так и не постиг.
Да-да, именно "золотой камушек".
Все, что осталось у него от Дениса.
Ну что ж, жены мудры. Женам надо верить. Сказала: "Не выйдет из тебя актера", - и не вышло. Сказала: "Никакой ты отец", - значит, никакой.
- Андрей!
В дверях стояли Виталик и Серега, оба в пальто.
- Может, хватит, а? Кому ты что так докажешь!
- Да, - Андрей очнулся и спрятал камушек. - Пошли.
На первом этаже он свернул в туалет, подождал, пока ребята отойдут подальше, и сдвинул на окне оба шпингалета.
- Вась, ты когда на складе спал, что во сне видел? Не премию, нет?
- Да, Вася, премию ты проспал…
Они обогнули театр и вышли на ночной проспект. Дождя не было, но асфальты просыхать и не думали. Действительно, стоит ли? Все равно мокнуть…
Андрей шел молча, слушал.
- А говорил-то, говорил! "Банзай меня до пенсии ловить будет!", "У Банзая нюха нет!"…
- Не, Банзая не проведешь. Банзай кого хочешь сосчитает, верно, Вась?
- Да поддался я ему, - хрипловато отвечал трезвый и печальный Вася-Миша. - Что ж я, изверг - администратора до инфаркта доводить…
- Ну ладно, мужики, - сказал Андрей. - Мне налево.
Остановились, замолчали.
- Ты меня, конечно, извини, Андрей, - заявил вдруг Серега, - но дура она у тебя. Какого черта ей еще надо! Пить из-за нее человек бросил… Это я вообще не знаю, что такое!
- Если домой идти не хочешь - давай к нам, в общежитие, - предложил Виталик.
- Спокойно, мужики, - сказал Андрей. - Все в норме.
Он действительно пошел влево и, обогнув театр с другой стороны, остановился возле низкого окна с матовыми стеклами. Впереди по мокрым асфальтам брела поздняя парочка.
"В самом деле сочувствуют… - думал Андрей. - Они мне сочувствуют - а я им?.. Ладно. Пусть я хуже всех, пусть я эгоист, но если только догадка моя правильна, - простите, ребята, но я устал. От вас ли, от себя - не знаю. Надеюсь, что от вас…"
Парочка свернула в переулок, и Андрей открыл окно.
Девушки нигде видно не было, летательный аппарат - ни на что не похожая металлическая тварь - тоже куда-то исчез. В прошлый раз из-за коттеджика, поблескивая суставами, выглядывала его посадочная опора.
Значит, улетела хозяйка на день, на два. Или на неделю. Или навсегда. И будет стоять посреди степи брошенный коттеджик с настежь распахнутыми стенами, и на полу будет оседать пыль, а может, и не будет - если какой-нибудь пылеотталкивающий слой…
Андрею понравилось, как спокойно он подумал о том, что девушка, возможно, улетела навсегда. Иными словами, опасение, что он в нее влюбился, отпадало на корню. Все было куда серьезнее… И слава богу.
На лысой издырявленной норами площадке сидели, растопырясь, металлические зверьки - то ли грелись, то ли отдыхали. Солнце там еще только собиралось идти к закату.
- Перекур с дремотой? - усмехнувшись, сказал Андрей "ежикам". - Сачкуем без прораба?
Он медленно обошел этот все время поворачивающийся к тебе овал, внимательно его изучая. Впервые. Раньше он интересовался только тем, что лежало по ту сторону.
Закончив обход, нахмурился. Ничего, кроме ассоциации с прозрачной точкой на старом надувном шарике, в голову по-прежнему не приходило.
"Окошко"… Теоретик! Эйнштейн с колосников! Да разве он когда-нибудь в этом разберется!
…Между прочим, если шарик очень старый, в середине прозрачной точки иногда образуется крохотная дырочка, через которую можно без последствии опустить внутрь иголку и вытянуть ее потом за нитку обратно.
Он завороженно смотрел в самый центр воздушного окошка и не мог отделаться от ощущения, что между ним и вон той длинной суставчатой травинкой, по которой ползет самая обыкновенная божья коровка, ничего нет. Хотя что-то там, конечно, было, что-то не пропускало звук.
Андрей опасно увлекся. Он совершенно перестал себя контролировать и слишком поздно заметил, что его правая рука - сама, не дожидаясь приказа - поднялась над молочно-мутной верхней границей миражика. Он посмотрел на нее с удивлением и вдруг понял, что сейчас произойдет. Но пальцы уже разжались, выпуская округлый коричневый камушек.
Рука опомнилась, дернулась вслед, но, конечно, ничего не успела. И за те доли секунды, пока камушек падал в прозрачную пустоту центра, Андрей смог пережить две собственные смерти.
…сейчас этот пузырь с грохотом лопнет, разнося на молекулы "карман", его самого, театр, город, вселенную…
…сейчас "окошко" подернется рябью и начнет медленно гаснуть, а он останется один, в темноте, среди пыльных обломков декораций…
Камушек пролетел центр и беззвучно упал в траву.
"Ну и как же я его теперь достану? - приблизительно так сложилась первая мысль обомлевшего Андрея. - Хотя… на нем ведь не написано, что он отсюда…"
И вдруг Андрею стало жарко. Не сводя глаз с камушка, он попятился, судорожно расстегивая пальто.
Камушек лежал в траве.
Андрей не глядя сбросил пальто на трон, шагнул к миражику и осторожно протянул руку. И кончики пальцев коснулись невидимой тончайшей пленки, точнее - они сразу же проткнули ее, и теперь каждый палец был охвачен нежным, как паутина, колечком.
Андрей стиснул зубы и потянулся к камушку. Кольцо из невидимой паутинки сдвинулось и, каким-то образом проникнув сквозь одежду, охватило руку у локтя.
И тут он почувствовал ветер. Обычный легкий степной ветерок тронул его ладонь. Не здесь - там.
Андрей отдернул руку, ошеломленно коснулся дрожащими пальцами лица.
- Та-ак… - внезапно охрипнув, выговорил он. - Ладно… Пусть пока полежит…
"Знаешь что, - сказал он себе наконец. - Иди-ка ты домой, выспись как следует, а потом уже думай. Ты же ни на что сейчас не годен. Руки вон до сих пор трясутся…"
Однако Андрей прекрасно знал, что никуда отсюда не уйдет, пока не дождется ночи, когда "окошко" затянет чернотой и будут светиться лишь спирали на горизонте - с каждой минутой все тусклее и тусклее. Потом они погаснут совсем и останутся одни звезды… Интересно, что они там сделали с луной? Андрей еще не видел ее ни разу… Впрочем, это неважно.
Во-первых, если он исчезнет, то будет розыск, и обязательно какой-нибудь умник предложит обшарить склад декораций. Значит, прежде всего - сбить со следа. Скажем, оставить часть одежды на берегу. Продумать прощальную записку, чтобы потом ни один порфирий не усомнился… И врать почти не придется: вместо "Ухожу из жизни" написать "Ухожу из этой жизни". Этакий нюансик…
Теперь второе. На планах "карман" не обозначен, стены на складе декораций кирпичные, неоштукатуренные… Замуровать вход изнутри - и полная гарантия, что в пределах ближайших десяти лет никто сюда не сунется. Что-то вроде "Амонтильядо" наоборот. "Счастливо оставаться, Монтрезор!" И последний кирпич - в последнюю нишу… Каждый день приносить в портфеле по кирпичику, по два. Кладку вести ночью, аккуратно. Ну вот, кажется, и все. Остальное - детали…
Андрей вознамерился было облегченно вздохнуть, но спохватился.
Это раньше он мог позволить себе такую роскошь - повторять горестно, а то и с надрывом, что терять ему здесь больше нечего. Теперь, когда "золотой камушек" лежал в пяти метрах от металлических "ежиков", а правая рука еще хранила ощущение порыва сухого теплого ветра, подобные фразы всуе употреблять не стоило.
Так что же ему предстоит оставить такое, о чем он еще пожалеет?
Любимую работу? Она не любимая, она просто досконально изученная. А с любимой работой у него ни черта не вышло…
Друзей? Нет их у него - остались одни сослуживцы да собутыльники. Впрочем, здесь торопиться не стоит. И Андрей вспоминал, стараясь никого не пропустить…
"Матери сообщат обязательно. Ну ничего, отчим ей особенно горевать не позволит…"
"Денис? Его у меня отняли. Ладно, ладно… Сам у себя отнял. Знаю. Все отнял у себя сам: и семью, и друзей, и работу… Что от этого меняется? Нет, ничего я не потеряю, да и другие мало что потеряют, если меня не станет…"
"…А ребята будут жалеть, а у Ленки уже всерьез начнутся неприятности, а у жены угрызения совести, а мать все равно приедет… да, пожалуй, имитация самоубийства не пройдет. Начинать с подлости нельзя… Тогда такой вариант: все подготовить, уволиться, квартиру и барахло официально передать жене и якобы уехать в другой город…"
Внезапно лицо Андрея приняло удивленное выражение. Казалось, что он сейчас оскорбленно рассмеется.
Оказывается, его побег можно было рассматривать еще с одной точки зрения. Раньше это как-то не приходило в голову: мелкий подонок, бежавший от алиментов в иное время…
Андрей не рассмеялся - ему стало слишком скверно.
"Чистеньким тебе туда все равно не попасть, - угрюмо думал он, глядя, как на висячее крылечко карабкается один из "ежиков". - Что же ты, не знал этого раньше? Что оставляешь здесь одни долги - не знал? Или что обкрадывал не только себя, но я других? Виталик, сопляк, молился на тебя. Вот ты и оставил заместителя в его лице, вылепил по образу и подобию своему…"
"Ежик" покрутился на верхней ступеньке, в комнату войти не решился, упал в траву и сгинул. Закопался, наверное.
Андрей поднялся и подошел к "окошку".
А что если наведаться туда прямо сейчас? Пока никого нет. Страшновато? Кажется, да.
"В конце концов, должен же я убедиться, что строю планы не на пустом месте! - подхлестнул он себя. - А то сложу стенку, и выяснится, что туда можно только руку просовывать да камушки кидать… Кстати, камушек надо вынуть. Нашел что бросить, идиот!"
Андрей присел на корточки и некоторое время рассматривал овал синего неба. Потом осторожно приблизил к нему лицо, и волосы коснулись невидимой пленки.
Он отодвинулся и тревожно осмотрел руку. Вроде без последствий… Хотя одно дело рука, а другое - мозг. Где-то он что-то похожее читал: кто-то куда-то сунулся головой, в какое-то там мощное магнитное поле - и готово дело: вся информация в мозгу стерта. И отпрянешь ты от этой дыры уже не Андреем Скляровым, а пускающим пузыри идиотом…
Сердце билось все сильнее и сильнее. Андрей не стал дожидаться, когда придет настоящий страх, и рывком подался вперед и вверх. Щекотное кольцо скользнуло по черепу и сомкнулось на шее, но это уже была ерунда, уже ясно было, что оно безвредно. Андрей выпрямился, прорываясь навстречу звукам, солнцу, навстречу теплому степному ветру.
И возник звук. Он был страшен.
- А-а-а!.. - на одной ноте отчаянно и тоскливо кричало что-то. Именно что-то. Человек не смог бы с таким одинаковым, невыносимым отчаянием, не переводя дыхания, тянуть и тянуть крик.
Глаза у Андрея были плотно зажмурены, как у неопытного пловца под водой, и ему пришлось сделать усилие, чтобы открыть их. Он увидел жуткое серое небо - не мглистое, а просто серое, с тусклым белым солнцем.
В лицо ударил ветер, насыщенный песком. Песок был везде, тоже серый, он лежал до самого горизонта, до изгиба пересохшего русла реки. А посередине этой невозможной, словно выдуманной злобным ипохондриком, пустыни торчало огромное оплавленное и расколотое трещиной почти до фундамента здание, похожее на мрачную абстрактную скульптуру.
Наверху из трещины клубилась варварски вывернутая арматура. И какая-то одна проволока в ней звучала - тянула это односложное высокое "а-а-а!..", и крик не прекращался, потому что ветер шел со стороны пересохшего русла ровно и мощно.
Наконец Андрей почувствовал ужас - показалось, что мягкая невидимая горловина, охватывающая плечи, сначала незаметно, а потом все явственней начала засасывать, стремясь вытолкнуть его туда - на серый обструганный ветром песок.
Он рванулся, как из капкана, с треском влетел спиной в фанерные обломки, расшиб плечо.
…А там, среди летней желто-серебристо-зеленой степи, снова стоял игрушечный коттеджик на металлической лапе, и высокая трава мела по нижней ступеньке висячего крылечка-трапа, а на горизонте сверкала излучина реки, не совпадающая по форме с только что виденным изгибом сухого русла.
"Вот это я грохнулся!.."
Шумно барахтаясь в обломках, встал, держась за плечо, подобрался поближе к миражику, заглянул сверху. Камушек лежал на месте. Серого песка и бесконечного вопля проволоки, после которого каменная коробка звенела тишиной, просто не могло быть.
- Значит, пленочка, - медленно проговорил Андрей. - Ах ты, пленочка-пленочка…
А он считал ее безвредной! Что же это она сделала такое с его мозгом, если все его смутные опасения, которые он и сам-то едва осознавал, вылепились в такой реальный пугающий бред!.. Самое обидное - выпрямись он до конца - пустыня наверняка бы исчезла, снова появился бы коттеджик, река, полупрозрачные спирали на том берегу…
Андрей машинально провел ладонью по лицу и не закончил движения. Между щекой и ладонью был песок. Жесткие серые песчинки.
Тяжелое алое солнце ушло за горизонт. На теплом синем небе сияли розовые перистые облака. Полупрозрачные спирали за рекой тоже тлели розовым. Но все это было неправдой: и облака, и спирали, и речка. На самом деле там лежала серая беспощадная пустыня с мутно-белым солнцем над изуродованным ощерившимся зданием.
И можно было уже не решать сложных моральных проблем, не прикидывать, сколько потребуется времени на возведение кирпичной стенки, потому что возводить ее теперь было незачем. Издевательская подробность: камушек все-таки лежал там, в траве.
- Ах ты, с-сволочь!.. - изумленно и угрожающе выговорил Андрей.
Ему померещилось, что все это подстроено, что кто-то играет с ним, как с котенком: покажет игрушку - отдернет, покажет - отдернет…
В руках откуда-то взялся тяжелый брус. Лицо сводила медленная судорога.
Андрей уже размахнулся, скрипнув зубами, когда в голову пришло, что за ним наблюдают и только того и ждут, хихикая и предвкушая, что он сорвется в истерику и позабавит их избиением ни в чем не повинного миражика, пока не сообразит, что бьет воздух, что брус пролетает насквозь.
- Все! - злобно осклабясь, объявил Андрей невидимым зрителям. - Спектакль отменяется. Больше вам здесь ничего не покажут…
Он бросил брус и, дрожа, побрел к трону. Не было никаких невидимых зрителей. Никто не станет буравить туннель между двумя - или даже тремя - эпохами ради того, чтобы поиздеваться над монтировщиком сцены А.Скляровым.
Какие-нибудь штучки с параллельными пространствами, ветвящимся временем и прочей научно-фантастической хреновиной. Видишь одно время, а пытаешься пролезть - попадаешь в другое.
- И все. И незачем голову ломать… - испуганно бормотал Андрей.
А ветерок? Тот легкий летний ветерок, которым почувствовала его рука? Он был.
Но тогда получается что-то страшное: Андрей еще здесь - и будущее существует. Он попадает туда - и будущего нет. Вернее, оно есть, но мертвое.
"А-а-а!.." - снова заныла в мозгу проклятая проволока из руин еще не построенного здания.
Андрей плутал в тесном пространстве между загроможденными углами, троном и миражиком. Иногда останавливался перед синим вечереющим овалом, и тогда губы его кривились, словно он хотел бросить какой-то обидный горький упрек. Но, так ничего и не сказав, снова принимался кружить, бормоча и оглядываясь на "окошко".
…Туда падает камень, и ничего не происходит. Туда проникает человек… Стоп. Вот тут нужно поточнее. Какой именно человек туда проникает?
Во-первых, ты не Трумэн и не Чингисхан. Твой потолок - машинист сцены. Бомбу ты не сбросишь, полмира не завоюешь…
Итак, туда проникает случайный, ничем не выдающийся человек. И его исчезновение здесь, в настоящем, немедленно отзывается катастрофой… Но нас - миллиарды. Что способна изменить одна миллиардная? Это почти ноль! Каждый день на земном шаре десятки людей гибнут, пропадают без вести, и что характерно - без малейшего ущерба для истории и прогресса…
А откуда ты знаешь, что без ущерба?
Знаю. Потому что вон они - светящиеся спирали вдалеке, и коттеджик еще можно рассмотреть в сумерках…
Ах, проверить бы… Только как? "Вася, помнишь, я тебе неделю назад занял трояк и до сих пор молчу? Так вот, Вася, я тебе о нем вообще не заикнусь, только ты, пожалуйста, окажи мне одну маленькую услугу. Просунь вон туда голову и, будь любезен, скажи, что ты там видишь: степь или пустыню?" Глупо… Вот если бы дыра вела в прошлое - тогда понятно. Личность, знающая наперед ход истории, - сама по себе опаснейшее оружие. А здесь? Ну, встанет меньше одним монтировщиком сцены…
Так-так-так… Становится меньше одним монтировщиком сцены, вокруг его исчезновения поднимается небольшой шум, кто-то обращает внимание на то, что часть стены в одном из "карманов" новенькая, свежесложенная, стенку взламывают, приезжают ученые, а там - публикации, огласка, новое направление в исследованиях, изобретают какую-нибудь дьявольщину - и серая пустыня в перспективе… Ну вот и распутал…
Нет, не распутал. В том-то и дело, что не сложена еще эта стенка, и никто не поднимал еще никакого шума. Единственное событие: А.Скляров перелез отсюда туда.
"Не надо было дотрагиваться. - Андрей с ненавистью смотрел на темно-синий овал. - Наблюдал и наблюдал бы себе… Нет, захотелось, дураку, чего-то большего! Потрогал руками? Прикоснулся? Вот и расплачивайся теперь! Был ты его хозяином, а теперь оно твой хозяин".
Так что же от него зависит? Андрею нет и тридцати. Неужели что-то изменится, неужели какой-то небывалый случай поставит его перед выбором - быть этому миру или не быть?..
Но нет ведь такого случая, не бывает! Хотя… в наше время, пожалуй, и один человек может натворить черт те что…
Скажем, группа террористов угоняет стратегический бомбардировщик с целью спровоцировать третью мировую… Точно! И надо же такому случиться: на борту бомбардировщика оказывается Андрей Скляров. Он, знаете ли, постоянно околачивается там после работы. Производственная трагикомедия с элементами детектива. Фанатики-террористы и отважный монтировщик с разводным ключом…
Андрей подошел к гаснущему миражику. То ли пощады просить подошел, то ли помощи.
- Что я должен сделать? - тихо спросил он. И замолчал.
А должен ли он вообще что-то делать? Может быть, ему как раз надо не сделать чего-то, может быть, где-то впереди его подстерегает поступок, который ни в коем случае нельзя совершать?
Но тогда самый простой вариант - это надежно замуровать "карман", только уже не изнутри, а снаружи; разослать, как и намечалось, прощальные письма и в тихом уголке сделать с собой что-нибудь тоже очень надежное.
Несколько секунд Андрей всерьез рассматривал такую возможность, но потом представил, что вот он перестает существовать, и в тот же миг в замурованном "кармане" миражик подергивается рябью, а когда снова проясняется, то там уже - пустыня.
- Господи… - тихонько проскулил Андрей. - За что? Я же не этого хотел, не этого… Ну что я могу? Я хотел уйти, начать все сначала и… и все. Почему я? Почему опять все приходится на меня?..
Он плакал. А в черно-синем "окошке", далеко за рекой, медленно, как бы остывая, гасли бледно-голубые спирали.
Было около четырех часов утра, когда Андрей вылез через окно на мокрый пустой тротуар. Постоял, беспомощно поеживаясь, совсем забыв, что можно поднять воротник. Отойдя шагов на пятнадцать, догадался вернуться и прикрыть окно.
Сапер вынесет бомбу на руках, бережно уложит ее в наполненный песком кузов и взорвет где-нибудь за городом… Ходячая бомба. Бомба, которая неизвестно когда взорвется, да и взорвется ли?.. Уйти, унести себя подальше от людей и без жалости обезвредить - он теперь не имел права даже на это.
Не было сил уже ломать голову, строить предположения, даже прибавить шагу - и то не было сил. И, словно сжалившись над Андреем, истина открылась ему сама собой, незаметно, безо всяких там "неожиданно", "внезапно", "вдруг"…
Он не удивился и не обрадовался ей, он подумал только, что все, оказывается, просто. И что странно, как это он сразу не сообразил, в чем дело.
Монтировщик сцены А.Скляров - далеко не обыкновенный человек. Мало того: он - единственный, кто нашел "окошко" и видел в нем будущее.
Мир был заведомо обречен, и в миражике, возникшем однажды в заброшенном "кармане" захолустного драмтеатра, месяцы, а может быть, и годы отражалась серая мертвая пустыня. Пока не пришел человек… Требовался ли здесь именно Андрей Скляров? Видимо, этого уже никто никогда не узнает - случай неповторим… Но он пришел, и сразу же возникла большая вероятность, что этот увидевший сможет что-то изменить. Андрей лежал тогда на каменном полу, жалкий, проигравший дотла всю свою прежнюю жизнь, никому ничем не обязанный; он не видел еще "окошка", а оно уже менялось: в нем таяло, пропадало исковерканное здание и проступали цветные пятна неба, травы, проступали очертания коттеджика и спиралей на том берегу…
Город спал. Город был огромен. И казалось невероятным, что на судьбу его мажет как-то повлиять человек, одиноко бредущий по светлым от влаги и белых ламп асфальтам.
Он должен был что-то сделать. Какой-то его не совершенный еще поступок мог спасти летнюю желто-серебристо-зеленую степь и хозяйку забавных металлических зверьков…
Когда это должно случиться? Через год? Через десять лет? Завтра? Или, может быть, сейчас - через несколько шагов?
Он замуровал себя в себе самом, в своей обиде на жизнь. Теперь предстояло взломать эту уютную обжитую обиду: снова всматриваться в лица, вслушиваться в разговоры, сопоставлять строчки газетных сообщений… И так - пока не почувствуешь, как чувствуют боль ампутированной руки, огромный живой организм - человечество.
И все это для того, чтобы понять однажды: вот оно! Пора. Сейчас его слабенький своевременный рывок вызовет цепную реакцию, даст поправку, и мир - эта невообразимая громада - пройдет по краешку мимо серой песчаной смерти.
…И никто не поможет, не посочувствует, потому что придется обо всем этом молчать, хотя бы из боязни: не убьешь ли ты миражик тем, что расскажешь о нем еще кому-нибудь…
…И пробираться время от времени к своему "окошку" со страхом и надеждой: не пропустил ли ты решающее мгновение, жива ли еще степь, светятся ли еще спирали на том берегу?..
Андрей остановился посреди пустой площади и поднял голову.
- Дурак ты, братец, - с наслаждением выговорил он в проясняющееся, со смутными звездами, небо. - Нашел, кого выбрать для такого дела!
В бога он, естественно, не верил - следовательно, имел в виду весь этот запутанный клубок случайностей, привязавший к одному концу нити человека, к другому - целую планету.
- Я попробую, - с угрозой пообещал он. - Но если ни черта не получится!..
Короткими злыми тычками он заправил поплотнее шарф, вздернул воротник пальто и, снова запрокинув к небу бледное измученное лицо, повторил, как поклялся:
- Я попробую.
СТРОИТЕЛЬНЫЙ
Члены комиссии заподозрили неладное лишь на втором часу блужданий по стройке, когда непонятным образом вышли опять на залитый летним солнцем пятый, и пока что последний, этаж. Внизу, на холме вынутого грунта, поросшего зеленой травкой, стоял и задумчиво смотрел на них сторож Петрович. У ног его, задрав встревоженные морды, сидели дворняжки Верный и Рубин.
- Вы там не заблудились? - подозрительно спросил сторож.
Субподрядчик весело блеснул золотыми зубами.
- А что, бывает?
- Да случается, - вполне серьезно отозвался Петрович.
- С юмором старичок, - заметил проектировщик, пощипывая черную бородку.
Они направились к лестнице.
- А вот охраняется строительство, между прочим, образцово, - отдуваясь, сказал тучный генподрядчик. - Вы заметили: ничего не расхищено, не растащено… Уж, казалось бы, плитка лежит нераспакованная, бери - не хочу! Нет, лежит…
Заказчик, глава комиссии, резко повернул к нему узкое бледное лицо. Очки его гневно сверкнули.
- Я вообще не понимаю, о чем мы говорим, - раздраженно бросил он. - Вы собираетесь размораживать стройку или нет?
Широкие бетонные ступени оборвались, в лестнице не хватало пролета. Глава комиссии тихо зашипел, как разъяренный кот, и принялся нервно счищать какую-то строительную дрянь с лацкана светлого пиджака. Проектировщик с опаской заглянул вниз.
- Без парашюта не обойтись. Как у вас тут рабочие ходят?
- Три года как не ходят, - уточнил субподрядчик. - По-моему, нужно идти по коридору до конца. Там должен быть трап.
Они прошли по коридору до конца и остановились перед пустым проемом, разглядывая двухметровой глубины ров с бетонными руинами на дне. Никакого трапа там не было.
- Ага, - сообразил субподрядчик. - Значит, это с другой стороны.
Комиссия последовала за ним и некоторое время плутала по каким-то сообщающимся бетонным чуланам, один из которых был с окном. В окне они опять увидели зеленеющий склон и сторожа Петровича с собаками.
- Все в порядке, Петрович, - воссиял золотым оскалом субподрядчик и помахал сторожу. - Скоро закончим…
- Со мной не пропадешь, - заверил он, ведя комиссию по мрачному тоннелю, изъязвленному дверными проемами. - Я ведь почему эти коридоры перепутал: одинаковые они, симметричные… Ну вот и пришли.
Они выглянули наружу и отшатнулись. Коридор, как и первый, обрывался в пустоту, а вот внизу…
- Это как же надо строить, - визгливо осведомился заказчик, - чтобы с одной стороны этаж был вторым, а с другой - четвертым?
Он поискал глазами генподрядчика и нашел его сидящим на бетонном блоке. Генподрядчик был бледен и вытирал платком взмокшую лысину.
- Я дальше не пойду, - с хрипотцой проговорил он. - Водит…
Сначала его не поняли, а потом всем стало очень неловко. Проектировщик - тот был просто шокирован.
- Как вам не стыдно! - еле вымолвил он. - Взрослый человек!..
Генподрядчик, приоткрыв рот, глядел на него робкими старушечьими глазами.
- Может, сторожа покричать? - жалобно предложил он.
- Что? - вскинулся проектировщик. - Да про нас потом анекдоты ходить по городу будут!
Довод был настолько силен, что комиссия немедленно двинулась в обратный путь. Тесный бетонный лабиринт кончился, и они снова оказались на лестничной площадке.
- Странно, - пробормотал субподрядчик. - Тут не было нижнего пролета…
Теперь не было верхнего. Ступени вели вниз и только вниз. Члены комиссии дошли до промежуточной площадки и остановились. Собственно, можно было спускаться и дальше, но дальше был подвал.
- А то еще в шахтах бывает… - хрипло начал генподрядчик. - У меня зять в шахте работает. Они там однажды с инженером сутки плутали. К ним аж на угольном комбайне прорубаться пришлось. А старики потом говорили: "Хозяин завел…"
- Так то шахта, - ошарашенно возразил субподрядчик, - а то стройка… - И неожиданно добавил, понизив голос: - Мне про эту стройку тоже много странного рассказывали…
Вдалеке завыли собаки. Генподрядчик вздрогнул. Остальные тоже.
- Ну что, товарищи, - с преувеличенной бодростью сказал проектировщик. - Подвал мы еще не осматривали…
В подвальном помещении было сухо, пыльно, просторно и довольно светло - в потолке не хватало плит. Справа и слева чернели дверные проемы. Разбросанные кирпичи, перевернутая бадья из-под раствора, у стены - козлы в нашлепках цемента. Запустение.
- Ну, спустились, - проворчал субподрядчик. - А дальше что делать будем?
- Загадки отгадывать, - задушевно сообщил кто-то.
- А на вашем месте я бы помолчал! - обрезал заказчик. - Спроектировали бог знает что, а теперь шуточками отделываетесь!
- Это вы мне? - вытаращил глаза проектировщик. - Да я вообще рта не открывал.
- А кто же тогда открывал?
- Я, - застенчиво сказал тот же голос.
Члены комиссии тревожно переглянулись.
- Тут кто-то есть, - озираясь, прошептал генподрядчик.
- Ага, - подтвердили из самого дальнего угла, где была свалена спутанная проволока и куски арматуры.
- Что вы там прячетесь? - Проектировщик, всматриваясь, шагнул вперед. - Кто вы такой?
- Строительный, - с достоинством ответили из-за арматуры.
- Да что он голову морочит! - возмутился субподрядчик. - Какие строители? Ворюга, наверное. А ну выходи!
- Ага, - с готовностью отозвался голос, и арматура зашевелилась. Шевелилась она как-то странно - вроде бы распрямляясь. Затем над полом в полутьме всплыл здоровенный обломок бетона.
- Э! Э! - попятился субподрядчик. - Ты что хулиганишь! Брось камень!
В ответ послышалось хихиканье. Теперь уже все ясно видели, что за вставшей дыбом конструкцией никого нет, угол пуст. Хихикало то, что стояло.
Обломок бетона служил существу туловищем, а две толстые арматурины - ногами. Полутораметровые руки завершались сложными узлами, откуда наподобие пальцев торчали концы арматуры диаметром поменьше. Длинную, опять же арматурную, шею венчало что-то вроде проволочного ежа, из которого на членов комиссии смотрели два круглых блестящих глаза размером с шарики для пинг-понга.
- Да это механизм какой-то, - обескураженно проговорил проектировщик.
- Сам ты… - обиделось существо.
Определенно, звук шел из проволочного ежа, хотя рта в нем видно не было. Как, впрочем, и носа.
- Это он, - прохрипел сзади генподрядчик. - Водил который…
- Я, - польщенно призналось странное создание и, мелодично позвякивая, продефилировало к козлам, на которых и угнездилось, свернувшись клубком. Теперь оно напоминало аккуратную горку металлолома, из которой вертикально торчал штырь шеи с проволочным ежом.
Круглые смышленые глаза светились живым интересом.
- Потрясающе!.. - ахнул проектировщик. Он сделал шаг вперед, но был пойман за руку субподрядчиком.
- Вы уж нас извините, - заторопился субподрядчик, расшаркиваясь перед существом. - Очень приятно было познакомиться, но… Работа, сами понимаете… Как-нибудь в другой раз…
Пятясь и кланяясь, он оттеснял, комиссию к лестнице.
- Да погодите вы, - слабо запротестовал проектировщик. - Надо же разобраться…
Но субподрядчик только глянул на него огромными круглыми глазами - точь-в-точь как у того, на козлах.
- До свидания, до свидания… - кивал он, как заведенный. - Всего хорошего, всего доброго, всего самого-самого наилучшего…
- До скорого свиданьица, - приветливо откликнулось создание.
Услышав про скорое свиданьице, субподрядчик обмяк. Беспомощно оглядел остальных и поразился: лицо генподрядчика было мудрым и спокойным.
- Брось, Виталь Степаныч, - со сдержанной грустью сказал тот. - Куда теперь идти? Пришли уже.
Тем временем из шока вышел заказчик, глава комиссии.
- Как водил?! - заикаясь, закричал он. - Что значит водил? По какому праву? Кто вы такой? Что вы тут делаете?
- Загадки загадываю, - охотно ответило оно. - Прохожим.
Заказчик начал задыхаться и некоторое время не мог выговорить ни слова.
- По загадке на каждого или одну на всех? - озабоченно поинтересовался генподрядчик.
- Откуда ж я на каждого напасусь? - удивилось оно. - Одну на всех.
- Ну, это еще ничего, - с облегчением пробормотал генподрядчик и оглянулся на членов комиссии. - А, товарищи?
Странное дело: пока блуждали по стройке, он трясся от страха, а теперь, когда действительно стоило бы испугаться, успокоился, вроде бы даже повеселел. Видимо, воображение рисовало ему куда более жуткие картины.
- И если отгадаем?
- Идите на все четыре стороны.
- Это как же понимать? - взвился заказчик. - Значит, если не отгадаем?..
- Ага, - подтвердило создание.
- Это наглость! Произвол! Вы на что намекаете? Идемте, товарищи, ничего он нам не сделает!
Никто не двинулся с места.
- Я ухожу! - отчаянно крикнул заказчик и посмотрел на существо.
Проволочные дебри вокруг глаз весело задвигались. Возможно, это означало улыбку.
Глава комиссии стремглав бросился вверх по лестнице. Остальные так и впились глазами в то, что разлеглось на козлах, - как отреагирует.
- Вернется, - успокоило оно.
На лестнице раздался грохот. Это сверху на промежуточную площадку сбежал заказчик. Он, оказывается, расслышал.
- Я вернусь! - прокричал он в подвал, пригнувшись и грозя сорванными с носа очками. - Только вы учтите: я не один вернусь!
Выкрикнул и снова пропал. Некоторое время было слышно, как он там, наверху, карабкается, оступаясь и опрокидывая что-то по дороге. На промежуточную площадку просыпалась горсть битого кирпича и щепы.
- А что это вы стоите? - полюбопытствовало существо. - Пришли и стоят.
Члены комиссии зашевелились, задышали, огляделись и начали один за другим присаживаться на перевернутую бадью из-под раствора. Пока они устраивались, существо успело со звоном расплестись и усесться на козлах совсем по-человечьи - свесив ноги и положив арматурные пятерни на колени. Кажется, оно ожидало града вопросов. Долго ожидало. Наконец - первая робкая градина.
- Слышь, браток… - заискивающе начал субподрядчик. - А ты, я извиняюсь… кто?
- Строительные мы, - оно подбоченилось.
Члены комиссии встревоженно завертели головами.
- А что… много вас тут?
- Стройка одна, и я один, - застенчиво объяснило существо.
- Домовой, значит? - почтительно осведомился генподрядчик.
- Домовой в дому, - оскорбилось оно. - А я - строительный.
Проектировщик вскочил, испугав товарищей по несчастью.
- Леший? - отрывисто спросил он.
- Нет, - с сожалением призналось существо. - Леший - в лесу. - И, подумав, добавило: - А водяной - в воде.
Надо понимать, отношения его с лешими были самыми теплыми, с домовыми же, напротив, весьма натянутыми.
- С ума сойти! - жалобно сказал проектировщик и сел на бадью.
- Давайте не отвлекаться, товарищи, - забеспокоился генподрядчик. - Время-то идет…
- А если не отгадаем? - шепотом возразил субподрядчик. - Слышь, земляк, - позвал он, - а ведь мы не прохожие, мы люди казенные - комиссия.
- А нам все едино: комиссия, не комиссия… - душевно ответил строительный. - Загадывать, что ли?
У всех троих непроизвольно напряглись шеи. Шутки кончились.
- А загадка такая… - строительный поерзал, предвкушая, и со вкусом выговорил: - Летит - свистит. Что такое?
- Муха с фиксой, - выпалил генподрядчик.
- Не-а, - радостно отозвался строительный.
- То есть как это "не-а"? - возмутился тот. - Я ж эту загадку знаю. Мне ее в тресте загадывали.
- Там было "летит - блестит", - напомнил субподрядчик.
- Ну, все равно - значит, муха с этим… Ну, без зуба там, раз свистит.
- У мух зубов не бывает, - сказал строительный.
Троица задумалась.
- Милиционер? - с надеждой спросил субподрядчик.
- Не-а, - лукаво ответил строительный. - Милиционеры не летают.
- Почему не летают? - заартачился было субподрядчик. - У них сейчас вертолеты есть.
- Все равно не милиционер, - победно заявил строительный.
Проектировщик в затруднении поскреб бородку.
- Совещаться можно? - спросил он.
- Ага, - закивал строительный в полном восторге.
Проектировщик поднял товарищей и утащил под лестницу, где конспиративно зашептал:
- Давайте логически. Он - строительный, так? Леший - в лесу, домовой - в дому…
- Водяной - в воде, - без юмора дополнил генподрядчик.
- Вот именно. А он - строительный. Он - на стройке. Значит, и загадка его…
Субподрядчик ахнул и вылетел из-под лестницы.
- Кирпич? - крикнул он и замер в ожидании.
- А он свистит? - с сомнением спросили с козел.
- Так ведь летит же… - растерялся субподрядчик. - Если облегченный, с дырками… И с шестнадцатого этажа…
- Не кирпич, - с загадочным видом произнес строительный.
Расстроенный субподрядчик вернулся под лестницу.
- Слушайте, - сказал он, - а в самом деле, что вообще на стройке может свистеть? Ну, "летит" - понятно: план летит, сроки летят…
- А по-моему, - перебил генподрядчик, - нужно просто отвечать что попало. Пока не угадаем.
Он выглянул и спросил:
- Чижик?
- Не-а.
- Ну вот, видите, не чижик…
Мнения разделились. После пяти минут тихих и яростных препирательств был выработан следующий план: двое бомбардируют строительного отгадками, а третий (проектировщик) заводит непринужденную беседу личного характера. Строительный простоват, может, и проговорится. Комиссия снова расположилась на перевернутой бадье.
- И давно вы здесь обитаете? - с любезной улыбкой начал проектировщик.
- Обитаю-та? - Строительный прикинул.
- Пуля? - крикнул субподрядчик.
- Нет, не пуля, - отмахнулся строительный. - Да года три, почитай… обитаю, - прибавил он.
- Но, наверное, есть и другие строительные?
- Есть, - согласился строительный. - Только они на других стройках… обитают.
Нравилось ему это слово.
Генподрядчик начал приподниматься.
- Баба-Яга? - с трепетом спросил он.
- Так это же из сказки, - удивился строительный.
Члены комиссии ошеломленно переглянулись. Кто бы мог подумать! Однако в чем-то строительный все же проболтался: отгадку следовало искать в реальной жизни.
- Ветер на замороженной стройке, - сказал проектировщик.
- Ветер на замороженной стройке… - мечтательно повторил строительный. - С умными людьми и поговорить приятно.
- Угадал? - субподрядчик вскочил.
- Нет, - с сожалением сказал строительный. - Но все равно красиво…
Проектировщик поскреб бородку.
- Скучно вам здесь небось? - очень натурально посочувствовал он.
- Да как когда бывает, - пригорюнился строительный. - Иной раз обитаешь-обитаешь - загадку некому загадать.
- Так уж и некому?
- Да приходил тут один намедни… за плиткой.
- И что же? - небрежно спросил хитроумный проектировщик. - Отгадал?
Вопрос восхитил строительного - проволочные дебри весело встопорщились.
- Не скажу! - ликующе объявил он.
В соседнем помещении что-то громыхнуло. Все, включая строительного, уставились в проем, откуда доносились чьи-то шаги и сердитое бормотанье. Наконец в подвал, отряхиваясь от паутины и ржавчины, ввалился заказчик и одичалыми глазами обвел присутствующих. Встретившись с ласковым взглядом строительного, вздрогнул, сорвал очки и принялся протирать их полой пиджака.
- Ладно, - с ненавистью буркнул глава комиссии. - Давайте вашу загадку.
- Летит - свистит, - с удовольствием повторил строительный. - Что такое?
- Этот… - заказчик пощелкал пальцами. - Воробей?
Субподрядчик хмыкнул.
- Воробьи чирикают, а не свистят.
Заказчик вяло пожал плечами и сел на бадью.
- Это все из-за вас, - сварливо заметил ему генподрядчик. - Комиссия, комиссия… Силком ведь на стройку тащили!
- А не надо было строительство замораживать! - огрызнулся заказчик.
- Так а если нам чертежи выдали только до пятого этажа!
- Простите, - вмешался проектировщик. - А как же мы их выдадим, если до сих пор не знаем, какие конструкции закладывать? Что вы, понимаете, с больной головы на здоровую?..
- Да хватит вам! - забеспокоился субподрядчик. - Нашли время!
Спорщики опомнились.
- Так, значит, говорите, редко заходят? - заулыбавшись, продолжил беседу проектировщик.
- Редко, - подтвердил строительный. - Поймал это я одного ночью на третьем этаже. Батарею он там свинчивал. Ну, свинтил, тащит. А я стою в дверях и говорю: отгадаешь загадку - твоя батарея. Помню, грохоту было…
- Я представляю, - заметил проектировщик. - Ну, а батарею-то он потом забрал?
- Да нет, - развел арматуринами строительный. - Я говорю: забирай батарею-то, а он ее на место привинчивает…
- То есть отгадал он? - подсек проектировщик.
Проволочная башка чуть не сорвалась со штыря. Такого коварства строительный не ожидал. Испепелив проектировщика глазами, он с негодующим бряцаньем повернулся к комиссии спиной и ноги на ту сторону перекинул.
- Хитрый какой… - пробубнил он обиженно.
Легкий ветерок свободы коснулся узников. В одиночку, оказывается, люди выбирались, а их-то четверо.
- Строительный, - отчетливо проговорил генподрядчик.
- Ась? - недружелюбно отозвался тот, не оборачиваясь. Круглые глаза слабо просвечивали сквозь проволочный затылок.
- Отгадка такая, - пояснил генподрядчик. - Летит - свистит. Ответ: строительный.
- Нет, - буркнул тот, не меняя позы. - Свистеть не умею.
- Этого сторожа уволить надо, - сказал вдруг заказчик. - У него на стройке комиссия пропала, а он никаких мер не принимает.
- А правда, как же Петрович-то уберегся? - подскочил субподрядчик. - Что ж он, за три года ни разу в здание не зашел?
- Ничего удивительного, - скривился глава комиссии. - Принимаете на работу кого попало, вот и заводится тут… всякое.
- Если я только отсюда выберусь!.. - рыдающе начал генподрядчик.
Повеяло средневековым ужасом.
- Я сниму людей с гостиницы!.. - надрывно продолжал он. - Я сниму людей с микрорайона!.. Я… я сдам эту стройку за месяц, будь она проклята!..
Слушать его было страшно. Строительный беспокойно заерзал и закрутил своим проволочным ежом - даже его проняло. И тут кто-то тихонько заскулил по-собачьи. Волосы у пленников зашевелились. Они посмотрели вверх и увидели на краю прямоугольной дыры в потолке черную, похожую на таксу дворняжку. Затем до них донеслись неторопливые шаркающие шаги, и рядом с Верным возник сторож Петрович. По-стариковски, уперев руки в колени, он осторожно наклонился и заглянул в подвал.
- А, вот вы где… - сказал он. - Колька, ты, что ли, опять хулиганишь? Опять про ласточек про своих? И не стыдно, а?
Строительный со звоном и лязгом соскочил с козел.
- Так нечестно! - обиженно заорал он.
- А так честно? - возразил сторож. - Шкодишь-то ты, а отвечать-то мне. Эгоист ты, Колька. Только о себе и думаешь.
Строительный, не желая больше разговаривать, в два длинных шага очутился у стены. Мгновение - и он уже шел по ней вверх на четвереньках, всей спиной демонстрируя оскорбленное достоинство. На глазах присутствующих он добрался до потолка и заполз в широкую вытяжную трубу. Затем оттуда выскочила его голова на штыре и, сердито буркнув: "Все равно нечестно!", - втянулась обратно.
- Вот непутевый, - вздохнул сторож.
Субподрядчик, бесшумно ступая, приблизился к проему в потолке и запрокинул голову.
- Петрович! - зашептал он, мерцая золотом зубов и опасливо косясь на трубу. - Скинь веревку!
- Так вон же лестница, - сказал сторож.
И члены комиссии, солидные люди, толкаясь, как школьники, отпущенные на перемену, устремились к ступенькам. И на этот раз лестница не оборвалась, не завела в тупик - честно выпустила на первом этаже, родимая.
Давненько не слышала замороженная стройка такого шума. Сторожа измяли в объятиях. Заказчик растроганно тряс ему одну руку, проектировщик - другую, генподрядчик, всхлипывая, облапил сзади, субподрядчик - спереди.
- Петрович!.. - разносилось окрест. - Дорогой ты мой старик!.. Век я тебя помнить буду!.. Вы же спасли нас, понимаете, спасли!.. Я тебе премию выпишу, Петрович!..
Потом заказчик выпустил сторожа и принялся встревоженно хватать всех за рукава и плечи.
- Постойте, постойте!.. - бормотал он. - А что же делать с этим… со строительным? Надо же сообщить!.. Изловить!
Возгласы смолкли.
- Ну да! - сказал сторож, освобождаясь от объятий. - Изловишь его! Он теперь где-нибудь в стене сидит. Обидчивый…
Члены комиссии отодвинулись и долго, странно на него смотрели.
- Так ты, значит… знал про него? - спросил субподрядчик.
- А то как же, - согласился Петрович. - Три года, чай, охраняю.
- Знал и молчал?
- Да что ж я, враг себе, про такое говорить? - удивился сторож. - Вы меня тут же на лечение бы и отправили. Да он и не мешает, Колька-то. Даже польза от него: посторонние на стройку не заходят…
В неловком молчании они подошли к вагонке, возле которой приткнулась серая "Волга".
- Слушай, Петрович, - спросил субподрядчик, - а почему ты его Колькой зовешь?
Старик опешил. Кажется, он над этим никогда не задумывался.
- Надо же как-то называть, - сказал он наконец. - И потом внук у меня есть - Колька. В точности такой же обормот: из бороды глаза торчат да нос…
- Что-то я никак не соображу, - раздраженно перебил его проектировщик, который с момента избавления не проронил еще ни слова. - Почему он нас отпустил? Загадку-то мы не отгадали.
- Так Петрович же отгадку сказал, - напомнил из кабины субподрядчик. - Ласточка.
- Ласточка? - ошарашенно переспросил проектировщик. - Почему ласточка?
- Уважает, - пояснил сторож. - Вон их сколько тут развелось!
Все оглянулись на серый массив стройки. Действительно, под бетонными козырьками там и сям темнели глиняные круглые гнезда.
- Ну это же некорректная загадка! - взревел проектировщик. - Ее можно всю жизнь отгадывать и не отгадать!.. Да он что, издевался над нами?!
Разбушевавшегося проектировщика попытались затолкать в машину, но он отбился.
- Нет уж, позвольте! - Он подскочил к Петровичу. - А вам он ее тоже загадывал?
- А то как же, - ухмыльнулся старик. - Летит - свистит. Я спрашиваю: "Ласточка, что ли?" Он говорит: "Ласточка…"
Проектировщик пришибленно посмотрел на сторожа и молча полез в кабину.
- Но Петрович-то, а? - сказал субподрядчик, выводя "Волгу" на широкую асфальтовую магистраль. - Ох, стари-ик! От кого, от кого, но от него я такого не ожидал…
- Да, непростой старичок, непростой, - деревянно поддакнул с заднего сиденья проектировщик.
- Кто-то собирался снять людей с микрорайона, - напомнил заказчик. - И сдать стройку за месяц.
Генподрядчик закряхтел.
- Легко сказать… Что ж вы думаете, это так просто? Микрорайон - это сейчас сплошь объекты номер один… И потом: ну что вы в самом деле! Ну, строительный, ну и что? Это же бесплатный сторож… О-ох!.. - выдохнул он вдруг, наклоняясь вперед и закладывая руку за левый борт пиджака.
- Что? Сердце? - испуганно спросил субподрядчик, поспешно тормозя.
Генподрядчик молчал, упершись головой в ветровое стекло.
- Нет, не сердце, - сдавленно ответил он. - Просто вспомнил: у меня же завтра еще одна комиссия…
- На какой объект?
- Библиотека…
- Ох ты… - сказал субподрядчик, глядя на него с жалостью.
- Тоже замороженная стройка? - поинтересовался проектировщик.
- Семь лет как замороженная. - Субподрядчик сокрушенно качал головой. - Я вот думаю: если здесь за три года такое завелось, то там-то что же, а?
Монтировщики посмотрели, как уходит по коридору Андрей, и понимающе переглянулись.
- Она ему, наверное, сказала: бросишь пить - вернусь, - поделился догадкой Вася-Миша.
- Слушай, - встрепенулся Виталик, - а что это он в театре ночует? Она ж квартиру еще не отсудила.
- Отсу-удит, - уверенно отозвался два года как разведенный Вася-Миша. - Все они…
Андрею показалось, что левая фурка просматривается из зала, и он толчком ноги загнал ее поглубже за кулисы. Низкий дощатый помост, несущий на себе кусок дачной местности, отъехал на метр; шатнулся на нем тополек с листьями из клеенки, закивала гнутой спинкой кресло-качалка.
До начала вечернего спектакля оставалось около трех часов. Андрей вышел на середину сцены, присел на край письменного стола и стал слушать, как пустеет театр.
Некоторое время по коридорам бродили голоса, потом все стихло. Убедившись, что остался один, Андрей поднялся, и тут его негромко окликнули.
Вздрогнул, обернулся с напряженной улыбкой.
Возле трапа, прислонясь плечом к порталу, стояла Лена Шабина. Красиво стояла. Видимо, все это время она, не меняя позы, ждала, когда он обратит на нее внимание.
Тоскливо морщась, Андрей глянул зачем-то вверх, на черные софиты, и снова устроился на краешке стола.
Лена смотрела на него долго, уяснив, что со стола он теперь не слезет, оторвала плечо от портала и замедленной, немного развинченной походкой вышла на сцену. Обогнула Андрея, задумчиво провела пальчиком по кромке столешницы и лишь после этого повернулась к нему, слегка склонив голову к плечу и вздернув подбородок.
- Говорят, разводишься? - Негромкая, подчеркнуто безразличная фраза гулко отдалась в пустом зале.
Андрей мог поклясться, что уже сидел вот так посреди сцены, и подходила к нему Лена, и задавала именно этот вопрос.
- Ты-то тут при чем?..
- Хм… При чем… - повторила она весьма мелодично. - При чем?
Славно подбирала нужную интонацию.
- При чем!.. - выговорила она в третий раз. - Так ведь я же разлучница! Змея подколодная. А ты разве еще не слышал? Оказывается, я разбила твою семью!
Голос Лены был звонок и ядовит.
"Выслеживала… - думал Андрей. - Да что же это за обязанность такая - расквитаться за все, даже если тебе от этого никакой выгоды!.. Почему они так живут? Почему я сам так жил?.."
- Почему я должна впутываться в чьи-то семейные дрязги? - продолжала тем временем Лена. - Твоя история уже дошла до директора, и вот посмотришь, он обязательно воспользуется случаем сделать мелкую пакость Михал Михалычу!..
- Михал Михалычу? - не понял Андрей. - Он что, тоже разлучник?
- Но я же его сторон-ница! - негодующе воскликнула она.
Тут только Андрей обратил внимание, что Лена ведет разговор, почти отвернувшись. Обычно она стояла вполоборота или в три четверти к собеседнику, помня, что у нее тонкий овал лица. Сейчас она занимала самую невыгодную позицию - в профиль к Андрею. Внезапно его осенило: она стояла вполоборота к пустому зрительному залу.
- Так чем я могу помочь тебе, Лена? - и Андрей понял, что тоже подал реплику в зал.
"Сейчас сорвем аплодисменты…"
- Ты должен вернуться к семье, - твердо сказала она.
- Что я еще должен?
Лена наконец обернулась.
- Что ты делаешь? - прошептала она, и глаза ее стали проникновенными до бессмысленности. - Зачем тебе все это нужно? У тебя жена, ребенок…
Андрей опустил голову и незаметно повернул левую руку так, чтобы виден был циферблат, до начала спектакля оставалось чуть больше двух часов.
- …цветы ей купи, скажи, что пить бросил. Ну что мне тебя, учить, что ли?
- Ты не в курсе, Лена, - хмуро сказал он. - Это не я, это она от меня ушла. Забрала Дениса и ушла.
Лена опечалилась.
- Тогда… - Она замялась, опасливо посмотрела на Андрея и вдруг выпалила: - Скажи, что во всем виновата теща!
- Кому? - удивился Андрей.
- Н-ну, я не знаю… Всем. К слову придется - и скажи. Сам ведь жаловался, что теща…
Андрей молча смотрел на нее.
- Я нехорошая, - вызывающе подтвердила Лена. - Я скверная. Но если ты решил красиво пропадать, компании тебе я не составлю. Нравится быть ничтожеством - будь им, будь бездарностью, вкалывай до конца жизни монтировщиком!.. А моя карьера только начинается. Ты же мне завидуешь, ты… Ты нарочно все это затеял!
- Развод - нарочно?
Лена и сама почувствовала, что зарвалась, но остановиться не могла. Она уже не думала о выгодных и невыгодных ракурсах; уперев кулаки в бедра, она повернулась к Андрею искаженным от ненависти лицом.
- Спасибо! Сделал ты мне репутацию! Нет, но как вам это нравится: я разбила его семью! Между нами, можно сказать, ничего и не было!..
- Да, - не удержался Андрей. - Недели две уже.
Здание театра было выстроено в доисторические времена по проекту местного архитектора-любителя и планировку имело нестандартную. Неизвестно, на какой репертуар рассчитывал доисторический архитектор, только сразу же за сценической коробкой начинался несуразно огромный и запутанный лабиринт переходов и "карманов". В наиболее отдаленных его тупиках десятилетиями пылились обломки старых спектаклей.
Пьющий Вася-Миша божился, что там можно неделями скрываться от начальства. Насчет недели он, положим, преувеличивал, но были случаи, когда администратор Банзай, имевший заветную мечту поймать Васю-Мишу с поличным, в течение дня нигде не мог его обнаружить.
Острый на язык Андрей пытался прилепить за это Васе-Мише прозвище Минотавр, но народу кличка показалась заумной, и неуловимый монтировщик продолжал привычно отзываться и на Мишу, и на Васю.
Шаги разгневанной Лены сухими щелчками разносились в пустых коридорах театра.
Андрей достал сигарету, заметил, что пальцы у него дрожат, и, не закурив, отшвырнул. Полчаса! Если и ненавидеть за что-либо Лену Шабину, то именно за эти отнятые полчаса.
Он прислушался. Ушла, что ли? Ушла.
Андрей миновал пульт помрежа и неторопливо двинулся вдоль туго натянутого полотна "радиуса", пока слева в сером полумраке не возникло огромное черное пятно - вход на склад декораций. Не замедляя шага, он вступил в кромешную черноту и пошел по центральному коридору, который монтировщики окрестили на шахтерский манер "стволом". Потом протянул руку, и пальцы коснулись кирпичной стены.
Оглянулся на серый прямоугольник входа. Разумеется, никто за ним не шел, никто его не выслеживал, никому это не было нужно.
Крайнее правое ответвление "ствола" - неэлектрифицированное, заброшенное - служило свалкой отыгравших декораций. Андрей свернул именно туда.
В углу "кармана" он ощупью нашел кипу старых до трухлявости щитов, за которыми скрывался вход в еще один "карман", ни на одном плане не обозначенный. Андрей протиснулся между щитами и стеной. Остановился - переждать сердцебиение. Потом поднырнул под горбатый фанерный мостик.
…На полу и на стенах каменной коробки лежал равный зеленоватый полусвет. По углам громоздились мохнатые от пыли развалины деревянных конструкций. А в середине, в метре над каменным полом, парил в воздухе цветной шар света, огромный одуванчик, округлое окно с нечеткими, как бы размытыми краями. Словно капнули на серую пыльную действительность концентрированной кислотой и прожгли насквозь, открыв за ней иную - яркую, ясную.
И окно это не было плоским; если обойти его кругом, оно почти не менялось, оставаясь овалом неправильной формы. Окно во все стороны: наклонишься над ним - увидишь траву, мурашей, заглянешь снизу - увидишь небо.
Со стороны фанерного мостика просматривался кусок степи и - совсем близко рукой подать - пластмассовый, словно игрушечный, коттеджик, избушка на курьих ножках. Строеньице и вправду стояло на толстом металлическом стержне, распадающемся внизу на три мощных корня. Или когтя.
Ветер наклонял высокую траву, и она мела снизу по верхней ступеньке висячего крылечка-трапа.
Девушка сидела, склонив голову, поэтому Андрей не видел ее лица - только массу светлых пепельных волос.
Не отводя глаз от этого воздушного окошка, он протянул руку и нащупал полуразвалившийся трон, выдранный им вчера из общей груды хлама и установленный в точке, откуда видно коттеджик, крыльцо и - когда повезет - девушку.
Она подняла голову и посмотрела на Андрея. И он опять замер, хотя еще в первый раз понял, что увидеть его она не может никак.
Однажды вечером, после спектакля, они разбирали павильон, и мимо Андрея пронесли круглый проволочный куст, усаженный бумажными розами. В непонятной тревоге он проследил, как уплывает за кулисы этот шуршащий ворох причудливо измятой, грязновато-розовой тонкой бумаги, и понял вдруг, что все кончено.
Это было необъяснимо - ничего ведь не произошло… Правда, эпизодическую роль передали другому - недавно принятому в труппу молодому актеру… Правда, висел вторую неделю возле курилки последний выговор за появление на работе в нетрезвом виде… Правда, жена после долгих колебаний решилась-таки подать на развод… Неприятности… Просто неприятности, и только. Поправимые, во всяком случае, не смертельные.
Но вот мимо пронесли этот проклятый куст, и что-то случилось с Андреем. Вся несложившаяся жизнь (по его вине не сложившаяся!) разом напомнила о себе, и спастись от этого было уже невозможно.
…Рисовал оригинальные акварельки, писал дерзкие, благозвучные, вполне грамотные стихи, почти профессионально владел гитарой, пел верным тенорком свои и чужие песни… С ума сойти! Столько талантов, и все одному человеку!..
- Андрей, ну ты что стоишь! Помоги Сереге откосы снять…
…Как же это он не сумел сориентироваться после первых неудач, не сообразил выбрать занятие попрозаичнее и понадежнее? Ах, эта детская вера в свою исключительность! Ну конечно! Когда он завоюет провинцию, столица вспомнит, от кого отказалась!.. Отслужил в армии, устроился монтировщиком в городской театр драмы, где при возможности совершал вылазки на сцену в эпизодах и массовках… Это ненадолго. На полгода, не больше. Потом его заметят, и начнется восхождение…
- Ты что все роняешь, Андрей? После вчерашнего, что ли?
…Первой от иллюзий излечилась жена. "Ой, да брось ты, Лара! Тоже нашла звезду театра! Вбегает в бескозырке: "Товарищ командир, третий не отвечает!" Вот и вся роль. Ты лучше спроси, сколько эта звезда денег домой приносит…"
…Менялась репутация, менялся характер. Андрей и раньше слыл остряком, но теперь он хохмил усиленно, хохмил так, словно хотел утвердить себя хотя бы в этом. Шутки его, однако, из года в год утрачивали остроту и становились все более сальными…
…Машинально завяз в монтировщиках. Машинально начал выпивать. Машинально сошелся с Леной Шабиной. Два года жизни - машинально…
- Нет, мужики, что ни говорите, а Грузинов ваш - редкого ума идиот! Я в оперетте работал, в тюзе работал - нигде больше щиты на ножки не ставят, только у вас…
…Сегодня утром он нашел на столе записку жены, трясясь с похмелья, прочел - и остался почти спокоен. Он давно знал, что разрыв неизбежен. Случилось то, что должно было случиться…
Но вот пронесли этот безобразный розовый венок, и память предъявила счет за все. Она словно решила убить своего хозяина…
Монтировщики разбирали павильон, профессионально, без суеты раскрепляли части станка, перевертывали щиты, выбивали из гнезд трубчатые ножки. Громоздкие декорации к удивительной печальной сказке со счастливым, неожиданным, как подарок, концом; сказке, в которой Андрей когда-то мечтал сыграть хотя бы маленькую, в несколько реплик, роль…
Все! Нет больше Андрея Склярова! Нету! Истратился! Это не павильон - это разбирали его жизнь, нелепую, неполучившуюся.
Андрей уронил молоток и побрел со сцены с единственным желанием - уйти, забиться в какую-нибудь щель, закрыть глаза и ничего не знать…
Он пришел в себя в неосвещенном заброшенном "кармане" среди пыльных фанерных развалин, а прямо над ним, лежащим на каменном полу, парил огромный синий одуванчик, слегка размытый по краям овал неба, проталина в иной мир.
Девушка вскинула голову и чуть подалась вперед, всматриваясь во что-то невидимое Андрею, и он в который раз поймал себя на том, что невольно повторяет ее движения.
Наверное, что-нибудь услышала. Звук оттуда не проникал - кино было в цвете, но немое.
Девушка спрыгнула с крылечка, и ему пришлось подняться с трона и отступить вправо, чтобы не потерять ее из виду. Теперь в окошке появилась синяя излучина реки на горизонте, а над ней - крохотные отсюда (а на самом деле, наверное, колоссальные) полупрозрачные спирали: то ли дома, то ли черт знает что такое. Населенный пункт, скорее всего.
Прямо перед Андреем лежала очищенная от травы площадка, издырявленная норами, какие роют суслики. Он-то знал, что там за суслики, и поэтому не удивился, когда из одной такой дыры, прямо из-под ног девушки, выскочили и спрятались в соседней два взъерошенных существа - этакие бильярдные шары, из которых во все стороны беспорядочно торчат проволочки, стерженьки, стеклянные трубочки.
Когда они так побежали в первый раз, он даже испугался (не за себя, конечно, - за нее), а потом пригляделся - ничего, симпатичные зверушки, металлические только…
Земля возле одной из норок зашевелилась, начала проваливаться воронкой, и три "ежика" вынесли на поверхность второй красный обломок, девушка схватила его; взбежав на крыльцо, наскоро обмела и попробовала приложить к первому. Обломки не совпадали.
Он вдруг понял, что у нее получится, когда она подгонит один к другому все осколки, и беззвучно засмеялся. Современный Андрею красный кирпич, ни больше, ни меньше. С дырками.
"Ах, черт! - развеселившись, подумал он. - Этак они и мой череп ненароком выроют… Йорик задрипанный!"
Все шло как обычно. Каждый занимался своим делом и не мешал другому: девушка, склонив голову, старательно отслаивала от обломка зернышки грунта, Андрей - смотрел.
Странное лицо. И даже не определишь сразу, чем именно странное. Может, все дело в выражении? Но выражение лица меняется, а тут что-то постоянное, всегда присущее…
Андрей попробовал представить, что встречает эту девушку на проспекте, неподалеку от театра - и ничего не вышло.
Тогда он решил схитрить. Как в этюде, допустим, что перед ним никакое не будущее, а самое что ни на есть настоящее. Наше время. Допустим, стоит где-нибудь в степи экспериментальный коттеджик, и девушка-программист испытывает автоматические устройства для нужд археологии. За контрольный образец взяли красный облегченный кирпич, раздробили…
Андрей почувствовал, что бледнеет. Мысль о том, что девушка может оказаться его современницей, почему-то сильно его испугала.
В каменном мешке время убывало стремительно. Хорошо, что он взглянул на часы. Пора было возвращаться. Там, за кипой старых щитов, его ждал мир, в котором он потерпел поражение, в котором у него ничего не вышло…
"Ствол" был уже освещен. Андрей дошел до развилки, услышал голоса и на всякий случай спрятался в еще один темный "карман", где чуть было не наступил на лицо спящему Васе-Мише.
Те, что привели и положили здесь Васю-Мишу, заботливо набросили на него из соображений маскировки тюль, который теперь равномерно вздувался и опадал над его небритой физиономией.
Все это Андрею очень не понравилось. Бесшумно они тащить Васю-Мишу не могли, значит, были и шарканье, и смешки, и приглушенная ругань, а Андрей ни на что внимания не обратил.
"Глухарь! - в сердцах обругал он себя. - Так вот и сгорают…"
Голоса смолкли. Андрей осторожно перешагнул через Васю-Мишу, выглянул в "ствол" и, никого не увидев, направился к выходу на сцену.
"Плохо дело… - думал он. - Если я случайно наткнулся, то и другой может. А там - третий, четвертый…"
Чудо исключало компанию. В каменной коробке мог находиться только один человек - наедине с собой и с этим. Андрей представил на секунду, как четверо, пятеро, шестеро теснятся словно перед телевизором, услышал возможные реплики и стиснул зубы.
"Нет, - решил он. - Только я, и больше никто. Для других это станет развлечением, в лучшем случае - объектом исследования, а у меня просто нет в жизни ничего другого…"
- Ага!!! - раздался рядом злорадный вопль. - Попался?! Все сюда!
Андрей метнулся было обратно, но, слава богу, вовремя сообразил, что кричат не ему.
- Утю-тю-тю-тю! - дурашливо вопил Виталик. - Как сам на сцене курит - так ничего, а меня на пять рублей оштрафовал!
Прижатый к голой кирпичной сцене пожарник ошалело озирался. Он нацеливался проскочить в свою каморку, не гася сигареты, но, как видим, был перехвачен.
- На пять рублей! - с наслаждением рыдал Виталик. - Кровных, а? И потных!
При этом он невольно - интонациями и оборотами - подражал Андрею: не сегодняшнему, что бледный стоял возле входа на склад декораций, а тому, недавнему, - цинику, анекдотчику и хохмачу.
Затравленный пожарник наконец рассвирепел, и некоторое время они орали друг на друга. Потом дискредитированный страж порядка ухватил Виталика за плечо и потащил к узкой железной двери. Свидетели повалили за ними, набили каморку до отказа да еще ухитрились захлопнуть дверь. Гам отрезало.
Пора было подниматься на колосники, но тут навстречу Андрею выкатился, озираясь, похожий на утенка администратор Банзай.
- Миша! - аукал он. - Ми-ша! Андрей, Мишу не видел?
- Только что мимо меня по коридору прошел, - устало соврал Андрей.
Администратор встрепенулся и с надеждой ухватил его за лацкан.
- А ты не заметил, он сильно… того?
- По-моему, трезвый…
Администратор глянул на Андрея с откровенным недоверием.
- А куда шел?
- На сцену, кажется…
Администратор отпустил лацкан и хищно огляделся.
- Его тут нет, - сухо возразил он.
Андрей пожал плечами, а Банзай уже семенил к распахнувшейся двери пожарника, откуда с хохотом высыпала толпа свидетелей. Потом появился и сам пожарник, он рубил кулаком воздух и запальчиво выкрикивал:
- Только так! Невзирая на лица! Потому что порядок должен быть!
К Андрею подскочил Виталик.
- Ну где ты был? Представляешь, брандмауэр сам себя на пятерку оштрафовал!
- Виталик, где Миша? - Это опять был Банзай.
- Миша? - удивился Виталик. - Какой Миша? Ах, Вася… Так мы же с ним только что груз на четырнадцатом штанкете утяжеляли. А он вас разве не встретил?
- Где он? - закричал администратор.
- Вас пошел искать, - нахально сказал Виталик, глядя на него круглыми честными глазами. - Зачем-то вы ему понадобились.
Вот и окунулся в действительность. До чего ж хорошо - слов нет!
На колосники вела железная винтовая лестница. Беленые стены шахты были покрыты автографами "верховых" - как местных, так и гастролеров. "Монтировщики - фанаты искусства". "Снимите шляпу, здесь работал Вова Сметана". Эпиграмма Андрея на главного художника Грузинова:
Ты на выезды, Грузин, декораций не грузил.
Если б ты их потаскал, ты б художником не стал.
"Наверное, это в самом деле очень смешно, - думал Андрей, поднимаясь по гулким, отшлифованным подошвами ступеням. - Оштрафовал сам себя…"
Он замедлил шаг, припоминая, и оказалось, что с того самого дня, когда Андрей открыл на складе декораций свой миражик, он еще не засмеялся ни разу.
Мысль эта пришла впервые - и встревожила. Пригнувшись, Андрей вылез на узкий дощатый настил, идущий вдоль нескончаемого двойного ряда вертикально натянутых канатов.
- Андрей, ты на месте? - негромко позвали из динамика. - Выгляни.
Он наклонился через перила площадки и махнул запрокинувшему голову помрежу.
"Просто я смотрю теперь на все как с другой планеты. Как будто вижу все в первый раз. Какой уж тут смех!.."
Он пошел вдоль этой огромной - во всю стену - канатной арфы, принес с того конца стул и сел, ожидая сигнала снизу.
- Андрей, Миша не у тебя?
Он выглянул. Внизу, рядом с помрежем, стоял, запрокинув голову, Банзай. Андрей отрицательно покачал головой и вернулся на место.
Долго же им придется искать Васю-Мишу…
"О чем я думаю?! - спохватился он вдруг. - Там же Вася-Миша каждую секунду может проснуться! И где гарантия, что он с пьяных глаз не попрется в противоположную сторону?.."
Второй звонок. Андрей вскочил, двинулся к выходу, возвратился, сжимая и разжимая кулаки.
"Да не полезет он за щиты! - убеждал он себя. - С какой радости ему туда лезть?.. А проснется, услышит голоса, решит спрятаться понадежнее?.. Какие голоса?! Кто сейчас может туда зайти!.."
Третий звонок.
- Андрей, готов? Выгляни.
Черт бы их драл, совсем задергали!..
- Андрей, давай! Пошел "супер"…
Музыка.
Андрей взялся обеими руками за канат и плавно послал его вниз. Сзади с легким шорохом взмыл второй штанкет, унося суперзанавес под невероятно высокий потолок сценической коробки.
Слушай, Андрей, а ведь все, оказывается, просто. Ты искал в ее лице какие-то особенные черты, а нужно было просто вспомнить о том, чего в нем нет.
Обыденность, будь она проклята! Она вылепляет наши лица заново, по-своему, сводит их в гримасы, и не на секунду - на всю жизнь. Она искажает нас: угодливо приподнимает нам брови, складывает нам рты - безвольно или жестоко.
И оглядываешься в толпе на мелькнувшее незнакомое лицо, и недоумеваешь, что заставило тебя оглянуться. Это ведь такая редкость - лицо, на котором быт не успел поставить клейма! Или еще более драгоценный случай - не сумел поставить.
Красиво они там у себя живут, если так…
Свет на сцене померк, и Андрей оказался в кромешной черноте. Четыре ничего не освещающие красные лампочки на ограждении канатов делали ее еще чернее.
- Ушла третья фурка…
Автоматически взялся за канат, приподнял "город" метра на три, пропуская фурку через арьерсцену. Опустил не сразу - попридержал, помня, что внизу на монтировщика меньше, да еще на такого, как Вася-Миша… Не должен он сейчас проснуться, не должен! Если уж свалился, то часа на два, на три, не меньше…
Дали свет. Андрей подошел к перилам - посмотреть, что там на сцене. На сцене разыгрывалась остросюжетная психологическая трагикомедия на производственную тему с элементами детектива (так было сказано в рецензии).
Ему несказанно повезло - нарвался на выход Шабиной. Лена, как всегда, норовила повернуться к залу в три четверти, и зритель, вероятно, гадал, с чего это посетительница воротится от предцехкома, который к ней со всей душой… Просто поразительно, что ей удается просочиться на сцену хотя бы в таких аптекарских дозах.
Он перестал смотреть и отошел от поручней.
"А у меня там, в окошке, вообще нет сюжета. Человек занимается своим делом, собирает кирпич. А я смотрю. И не надоедает. Почему?"
И Андрей почувствовал, как губы его складываются в двусмысленную улыбочку.
"Слушай, а ты не влюбился в нее случаем?"
…Самому себе по морде дать, что ли?
- Иди-от!.. - тихонько простонал неподалеку Виталик.
Андрей (он спустился помочь ребятам в антракте) оглянулся.
Возле входа на склад декораций стоял Вася-Миша и с недоумением разглядывал присутствующих. Тюль свисал с его правого плеча наподобие римской тоги.
- П-почему не работаем? - строго спросил Вася-Миша у невольно остановившихся монтировщиков. На него уже, распушась, летел с победным клекотом Банзай.
- Ну все, Миша! Я тебя, Миша, уволю! Ты думал, ты хитрее всех?..
И Банзай поволок нарушителя к выходу со сцены. Вася-Миша не сопротивлялся, он только хотел бы выпутаться из тюля, который тащился за ним из "ствола" подобно шлейфу. Забавная парочка налетела на Андрея.
- Андрей! - мгновенно переключился Банзай. - Я тебя накажу. Ты зачем сказал, что Миша трезвый?
- Вася! - изумился опомнившийся Виталик. - Ты когда успел? Ведь только что был - как стеклышко! - обратился он к окружающим, как бы приглашая их в свидетели, причем получилось, что в свидетели он приглашает именно Банзая.
- Чего тащить? - хрипло осведомился Вася-Миша.
- Как "чего", как "чего"? - вскинулся Виталик. - "Кабинет" - на сцену! Совесть иметь надо, пять минут уже тебя ищем!..
Вася-Миша оперся обеими руками на письменный стол, постоял так немного, потом неуловимым движением поднырнул под него и, пошатываясь, понес, куда было сказано.
Андрей смотрел ему вслед и понимал главное: Вася-Миша там не был. Оттуда так просто не уйдешь. Оно так быстро от себя не отпустит…
Но вместо облегчения пришла давящая усталость. Только сейчас Андрей почувствовал, как вымотала его за две недели постоянная боязнь, что на миражик набредет кто-нибудь еще.
Банзай сиял. Триумфатор. Интересно, что он будет делать, если Васю-Мишу и вправду уволят? За кем ему тогда охотиться, кого выслеживать? И вообще, "по ком звонит колокол"? Банзай, увольняя Васю-Мишу, ты увольняешь часть самого себя…
И вдруг Андрей вспомнил, что все это уже было. Банзай уже ловил Васю-Мишу с поличным год или полтора назад. Выходит, поймал, простил, и начал ловить по новой?..
Одно воспоминание потянуло за собой другое: не зря показалось сегодня Андрею, что разговор с Леной он уже когда-то пережил. Было - он действительно сидел однажды посреди пустой сцены, и подходила к нему разъяренная Лена Шабина и задавала очень похожий вопрос.
Обыденность… Бессмысленная путаница замкнутых кругов, и не сойти с них, не вырваться!..
"Хочу туда, - подумал он, словно переступил невидимую грань, разом отсекшую его от остальных. - Вот в чем, оказывается, дело… Я не могу больше здесь. Я хочу туда".
А больше ты ничего не хочешь? Кто тебе сказал, что там легче? Что ты вообще там видел? Коттеджик, девушку, металлических ежиков. Все? Ах да, еще спиральные сооружения на горизонте. Масса информации! Где гарантии, что через неделю ты не взвоешь: "Хочу обратно?"
Не взвою. Плевать мне, лучше там или хуже. Там по-другому. И все. И ничего мне больше знать не надо. Я же здесь не живу, я только смотрю в это "окошко", остальное меня не касается. Может быть, и я ожил бы, может быть, и вернулся бы на свой замкнутый круг, но теперь не могу. Потому что видел…
Все зачеркнуть и начать с чистого листа? Красиво. Молодец. Только, пожалуйста, не надо называть листом то, что тебя окружает. Ты сам и есть лист. Но какой же ты, к дьяволу, чистый? Одну свою жизнь проиграл здесь, другую проиграешь - там.
Возможно, и проиграю. А возможно, и нет. А здесь я уже проиграл. Что ж я, не знаю цену этого шанса?..
Ну, допустим. Попал ты туда. В будущее. А дальше? Пойми, дурак: твое место в витрине, рядом со склеенным кирпичом. Ты посмотри на себя! Был ты когда-то чем-то. А теперь ты алкаш… Ну ладно. Положим, уже не алкаш. Положим, трезвенник. Все равно ведь ни гроша за душой: ни доброты, ни дара божьего - ни черта!..
- "Супер" вниз! - испуганно ахнул динамик. - Андрей! Заснул? "Супер" вниз давай!
Он вскочил и метнулся к канатам. Суперзанавес спикировал из-под потолка и с шелестом отсек от зрительного зала актеров, не решивших еще: держать ли им паузу до победного конца или же начинать плести отсебятину, пока наверху разберутся с "супером".
Динамик некоторое время продолжал ругаться, а Андрей стоял, ухватившись обеими руками за канаты, и заходился тихим лишающим сил смехом.
Дурак! Господи, какой дурак! Раскопал себя чуть ли не до подкорки, до истерики довел, а подумал о том, как туда попасть? Это тебе что, калитка? Вспомни: оттуда даже звук не проникает!
…И терминология дивная: "калитка", "окошко"!.. Собственно, над физической стороной явления Андрей не задумывался, да и не имел к этому данных. Дыра представлялась ему чем-то вроде прозрачного пятнышка на старом детском надувном шарике, когда уставшая резина истончается, образуя бесцветную округлую точку, мутную по краям и ясную в центре.
Андрей, зябко горбясь, сидел в комнате монтировщиков и думал о том, что сегодня обязательно надо пройти мимо вахтера. Вчерашняя ночевка в театре успела стать темой для сплетен.
Бедная Ленка! Положение у нее, прямо скажем, дурацкое. Ну, я понимаю, разбить семью главного режиссера - это престижно, это даже в некоторой степени реклама, карьера наконец. Но разбить семью рабочего сцены… Фи!
Андрей обратил внимание, что пальцы его правой руки в кармане легкого пальто машинально ощупывают какой-то маленький округлый предмет, видимо, завалявшийся там с весны. Вроде бы галька. Откуда?
Вынул и посмотрел. Да, это был гладкий коричневый камушек. Четырехлетний Денис находил их на прогулках десятками и набивал ими карманы Андрея, каждый раз серьезно сообщая, что это "золотой камушек". Чем они отличаются от простых камней, Андрей так и не постиг.
Да-да, именно "золотой камушек".
Все, что осталось у него от Дениса.
Ну что ж, жены мудры. Женам надо верить. Сказала: "Не выйдет из тебя актера", - и не вышло. Сказала: "Никакой ты отец", - значит, никакой.
- Андрей!
В дверях стояли Виталик и Серега, оба в пальто.
- Может, хватит, а? Кому ты что так докажешь!
- Да, - Андрей очнулся и спрятал камушек. - Пошли.
На первом этаже он свернул в туалет, подождал, пока ребята отойдут подальше, и сдвинул на окне оба шпингалета.
- Вась, ты когда на складе спал, что во сне видел? Не премию, нет?
- Да, Вася, премию ты проспал…
Они обогнули театр и вышли на ночной проспект. Дождя не было, но асфальты просыхать и не думали. Действительно, стоит ли? Все равно мокнуть…
Андрей шел молча, слушал.
- А говорил-то, говорил! "Банзай меня до пенсии ловить будет!", "У Банзая нюха нет!"…
- Не, Банзая не проведешь. Банзай кого хочешь сосчитает, верно, Вась?
- Да поддался я ему, - хрипловато отвечал трезвый и печальный Вася-Миша. - Что ж я, изверг - администратора до инфаркта доводить…
- Ну ладно, мужики, - сказал Андрей. - Мне налево.
Остановились, замолчали.
- Ты меня, конечно, извини, Андрей, - заявил вдруг Серега, - но дура она у тебя. Какого черта ей еще надо! Пить из-за нее человек бросил… Это я вообще не знаю, что такое!
- Если домой идти не хочешь - давай к нам, в общежитие, - предложил Виталик.
- Спокойно, мужики, - сказал Андрей. - Все в норме.
Он действительно пошел влево и, обогнув театр с другой стороны, остановился возле низкого окна с матовыми стеклами. Впереди по мокрым асфальтам брела поздняя парочка.
"В самом деле сочувствуют… - думал Андрей. - Они мне сочувствуют - а я им?.. Ладно. Пусть я хуже всех, пусть я эгоист, но если только догадка моя правильна, - простите, ребята, но я устал. От вас ли, от себя - не знаю. Надеюсь, что от вас…"
Парочка свернула в переулок, и Андрей открыл окно.
Девушки нигде видно не было, летательный аппарат - ни на что не похожая металлическая тварь - тоже куда-то исчез. В прошлый раз из-за коттеджика, поблескивая суставами, выглядывала его посадочная опора.
Значит, улетела хозяйка на день, на два. Или на неделю. Или навсегда. И будет стоять посреди степи брошенный коттеджик с настежь распахнутыми стенами, и на полу будет оседать пыль, а может, и не будет - если какой-нибудь пылеотталкивающий слой…
Андрею понравилось, как спокойно он подумал о том, что девушка, возможно, улетела навсегда. Иными словами, опасение, что он в нее влюбился, отпадало на корню. Все было куда серьезнее… И слава богу.
На лысой издырявленной норами площадке сидели, растопырясь, металлические зверьки - то ли грелись, то ли отдыхали. Солнце там еще только собиралось идти к закату.
- Перекур с дремотой? - усмехнувшись, сказал Андрей "ежикам". - Сачкуем без прораба?
Он медленно обошел этот все время поворачивающийся к тебе овал, внимательно его изучая. Впервые. Раньше он интересовался только тем, что лежало по ту сторону.
Закончив обход, нахмурился. Ничего, кроме ассоциации с прозрачной точкой на старом надувном шарике, в голову по-прежнему не приходило.
"Окошко"… Теоретик! Эйнштейн с колосников! Да разве он когда-нибудь в этом разберется!
…Между прочим, если шарик очень старый, в середине прозрачной точки иногда образуется крохотная дырочка, через которую можно без последствии опустить внутрь иголку и вытянуть ее потом за нитку обратно.
Он завороженно смотрел в самый центр воздушного окошка и не мог отделаться от ощущения, что между ним и вон той длинной суставчатой травинкой, по которой ползет самая обыкновенная божья коровка, ничего нет. Хотя что-то там, конечно, было, что-то не пропускало звук.
Андрей опасно увлекся. Он совершенно перестал себя контролировать и слишком поздно заметил, что его правая рука - сама, не дожидаясь приказа - поднялась над молочно-мутной верхней границей миражика. Он посмотрел на нее с удивлением и вдруг понял, что сейчас произойдет. Но пальцы уже разжались, выпуская округлый коричневый камушек.
Рука опомнилась, дернулась вслед, но, конечно, ничего не успела. И за те доли секунды, пока камушек падал в прозрачную пустоту центра, Андрей смог пережить две собственные смерти.
…сейчас этот пузырь с грохотом лопнет, разнося на молекулы "карман", его самого, театр, город, вселенную…
…сейчас "окошко" подернется рябью и начнет медленно гаснуть, а он останется один, в темноте, среди пыльных обломков декораций…
Камушек пролетел центр и беззвучно упал в траву.
"Ну и как же я его теперь достану? - приблизительно так сложилась первая мысль обомлевшего Андрея. - Хотя… на нем ведь не написано, что он отсюда…"
И вдруг Андрею стало жарко. Не сводя глаз с камушка, он попятился, судорожно расстегивая пальто.
Камушек лежал в траве.
Андрей не глядя сбросил пальто на трон, шагнул к миражику и осторожно протянул руку. И кончики пальцев коснулись невидимой тончайшей пленки, точнее - они сразу же проткнули ее, и теперь каждый палец был охвачен нежным, как паутина, колечком.
Андрей стиснул зубы и потянулся к камушку. Кольцо из невидимой паутинки сдвинулось и, каким-то образом проникнув сквозь одежду, охватило руку у локтя.
И тут он почувствовал ветер. Обычный легкий степной ветерок тронул его ладонь. Не здесь - там.
Андрей отдернул руку, ошеломленно коснулся дрожащими пальцами лица.
- Та-ак… - внезапно охрипнув, выговорил он. - Ладно… Пусть пока полежит…
"Знаешь что, - сказал он себе наконец. - Иди-ка ты домой, выспись как следует, а потом уже думай. Ты же ни на что сейчас не годен. Руки вон до сих пор трясутся…"
Однако Андрей прекрасно знал, что никуда отсюда не уйдет, пока не дождется ночи, когда "окошко" затянет чернотой и будут светиться лишь спирали на горизонте - с каждой минутой все тусклее и тусклее. Потом они погаснут совсем и останутся одни звезды… Интересно, что они там сделали с луной? Андрей еще не видел ее ни разу… Впрочем, это неважно.
Во-первых, если он исчезнет, то будет розыск, и обязательно какой-нибудь умник предложит обшарить склад декораций. Значит, прежде всего - сбить со следа. Скажем, оставить часть одежды на берегу. Продумать прощальную записку, чтобы потом ни один порфирий не усомнился… И врать почти не придется: вместо "Ухожу из жизни" написать "Ухожу из этой жизни". Этакий нюансик…
Теперь второе. На планах "карман" не обозначен, стены на складе декораций кирпичные, неоштукатуренные… Замуровать вход изнутри - и полная гарантия, что в пределах ближайших десяти лет никто сюда не сунется. Что-то вроде "Амонтильядо" наоборот. "Счастливо оставаться, Монтрезор!" И последний кирпич - в последнюю нишу… Каждый день приносить в портфеле по кирпичику, по два. Кладку вести ночью, аккуратно. Ну вот, кажется, и все. Остальное - детали…
Андрей вознамерился было облегченно вздохнуть, но спохватился.
Это раньше он мог позволить себе такую роскошь - повторять горестно, а то и с надрывом, что терять ему здесь больше нечего. Теперь, когда "золотой камушек" лежал в пяти метрах от металлических "ежиков", а правая рука еще хранила ощущение порыва сухого теплого ветра, подобные фразы всуе употреблять не стоило.
Так что же ему предстоит оставить такое, о чем он еще пожалеет?
Любимую работу? Она не любимая, она просто досконально изученная. А с любимой работой у него ни черта не вышло…
Друзей? Нет их у него - остались одни сослуживцы да собутыльники. Впрочем, здесь торопиться не стоит. И Андрей вспоминал, стараясь никого не пропустить…
"Матери сообщат обязательно. Ну ничего, отчим ей особенно горевать не позволит…"
"Денис? Его у меня отняли. Ладно, ладно… Сам у себя отнял. Знаю. Все отнял у себя сам: и семью, и друзей, и работу… Что от этого меняется? Нет, ничего я не потеряю, да и другие мало что потеряют, если меня не станет…"
"…А ребята будут жалеть, а у Ленки уже всерьез начнутся неприятности, а у жены угрызения совести, а мать все равно приедет… да, пожалуй, имитация самоубийства не пройдет. Начинать с подлости нельзя… Тогда такой вариант: все подготовить, уволиться, квартиру и барахло официально передать жене и якобы уехать в другой город…"
Внезапно лицо Андрея приняло удивленное выражение. Казалось, что он сейчас оскорбленно рассмеется.
Оказывается, его побег можно было рассматривать еще с одной точки зрения. Раньше это как-то не приходило в голову: мелкий подонок, бежавший от алиментов в иное время…
Андрей не рассмеялся - ему стало слишком скверно.
"Чистеньким тебе туда все равно не попасть, - угрюмо думал он, глядя, как на висячее крылечко карабкается один из "ежиков". - Что же ты, не знал этого раньше? Что оставляешь здесь одни долги - не знал? Или что обкрадывал не только себя, но я других? Виталик, сопляк, молился на тебя. Вот ты и оставил заместителя в его лице, вылепил по образу и подобию своему…"
"Ежик" покрутился на верхней ступеньке, в комнату войти не решился, упал в траву и сгинул. Закопался, наверное.
Андрей поднялся и подошел к "окошку".
А что если наведаться туда прямо сейчас? Пока никого нет. Страшновато? Кажется, да.
"В конце концов, должен же я убедиться, что строю планы не на пустом месте! - подхлестнул он себя. - А то сложу стенку, и выяснится, что туда можно только руку просовывать да камушки кидать… Кстати, камушек надо вынуть. Нашел что бросить, идиот!"
Андрей присел на корточки и некоторое время рассматривал овал синего неба. Потом осторожно приблизил к нему лицо, и волосы коснулись невидимой пленки.
Он отодвинулся и тревожно осмотрел руку. Вроде без последствий… Хотя одно дело рука, а другое - мозг. Где-то он что-то похожее читал: кто-то куда-то сунулся головой, в какое-то там мощное магнитное поле - и готово дело: вся информация в мозгу стерта. И отпрянешь ты от этой дыры уже не Андреем Скляровым, а пускающим пузыри идиотом…
Сердце билось все сильнее и сильнее. Андрей не стал дожидаться, когда придет настоящий страх, и рывком подался вперед и вверх. Щекотное кольцо скользнуло по черепу и сомкнулось на шее, но это уже была ерунда, уже ясно было, что оно безвредно. Андрей выпрямился, прорываясь навстречу звукам, солнцу, навстречу теплому степному ветру.
И возник звук. Он был страшен.
- А-а-а!.. - на одной ноте отчаянно и тоскливо кричало что-то. Именно что-то. Человек не смог бы с таким одинаковым, невыносимым отчаянием, не переводя дыхания, тянуть и тянуть крик.
Глаза у Андрея были плотно зажмурены, как у неопытного пловца под водой, и ему пришлось сделать усилие, чтобы открыть их. Он увидел жуткое серое небо - не мглистое, а просто серое, с тусклым белым солнцем.
В лицо ударил ветер, насыщенный песком. Песок был везде, тоже серый, он лежал до самого горизонта, до изгиба пересохшего русла реки. А посередине этой невозможной, словно выдуманной злобным ипохондриком, пустыни торчало огромное оплавленное и расколотое трещиной почти до фундамента здание, похожее на мрачную абстрактную скульптуру.
Наверху из трещины клубилась варварски вывернутая арматура. И какая-то одна проволока в ней звучала - тянула это односложное высокое "а-а-а!..", и крик не прекращался, потому что ветер шел со стороны пересохшего русла ровно и мощно.
Наконец Андрей почувствовал ужас - показалось, что мягкая невидимая горловина, охватывающая плечи, сначала незаметно, а потом все явственней начала засасывать, стремясь вытолкнуть его туда - на серый обструганный ветром песок.
Он рванулся, как из капкана, с треском влетел спиной в фанерные обломки, расшиб плечо.
…А там, среди летней желто-серебристо-зеленой степи, снова стоял игрушечный коттеджик на металлической лапе, и высокая трава мела по нижней ступеньке висячего крылечка-трапа, а на горизонте сверкала излучина реки, не совпадающая по форме с только что виденным изгибом сухого русла.
"Вот это я грохнулся!.."
Шумно барахтаясь в обломках, встал, держась за плечо, подобрался поближе к миражику, заглянул сверху. Камушек лежал на месте. Серого песка и бесконечного вопля проволоки, после которого каменная коробка звенела тишиной, просто не могло быть.
- Значит, пленочка, - медленно проговорил Андрей. - Ах ты, пленочка-пленочка…
А он считал ее безвредной! Что же это она сделала такое с его мозгом, если все его смутные опасения, которые он и сам-то едва осознавал, вылепились в такой реальный пугающий бред!.. Самое обидное - выпрямись он до конца - пустыня наверняка бы исчезла, снова появился бы коттеджик, река, полупрозрачные спирали на том берегу…
Андрей машинально провел ладонью по лицу и не закончил движения. Между щекой и ладонью был песок. Жесткие серые песчинки.
Тяжелое алое солнце ушло за горизонт. На теплом синем небе сияли розовые перистые облака. Полупрозрачные спирали за рекой тоже тлели розовым. Но все это было неправдой: и облака, и спирали, и речка. На самом деле там лежала серая беспощадная пустыня с мутно-белым солнцем над изуродованным ощерившимся зданием.
И можно было уже не решать сложных моральных проблем, не прикидывать, сколько потребуется времени на возведение кирпичной стенки, потому что возводить ее теперь было незачем. Издевательская подробность: камушек все-таки лежал там, в траве.
- Ах ты, с-сволочь!.. - изумленно и угрожающе выговорил Андрей.
Ему померещилось, что все это подстроено, что кто-то играет с ним, как с котенком: покажет игрушку - отдернет, покажет - отдернет…
В руках откуда-то взялся тяжелый брус. Лицо сводила медленная судорога.
Андрей уже размахнулся, скрипнув зубами, когда в голову пришло, что за ним наблюдают и только того и ждут, хихикая и предвкушая, что он сорвется в истерику и позабавит их избиением ни в чем не повинного миражика, пока не сообразит, что бьет воздух, что брус пролетает насквозь.
- Все! - злобно осклабясь, объявил Андрей невидимым зрителям. - Спектакль отменяется. Больше вам здесь ничего не покажут…
Он бросил брус и, дрожа, побрел к трону. Не было никаких невидимых зрителей. Никто не станет буравить туннель между двумя - или даже тремя - эпохами ради того, чтобы поиздеваться над монтировщиком сцены А.Скляровым.
Какие-нибудь штучки с параллельными пространствами, ветвящимся временем и прочей научно-фантастической хреновиной. Видишь одно время, а пытаешься пролезть - попадаешь в другое.
- И все. И незачем голову ломать… - испуганно бормотал Андрей.
А ветерок? Тот легкий летний ветерок, которым почувствовала его рука? Он был.
Но тогда получается что-то страшное: Андрей еще здесь - и будущее существует. Он попадает туда - и будущего нет. Вернее, оно есть, но мертвое.
"А-а-а!.." - снова заныла в мозгу проклятая проволока из руин еще не построенного здания.
Андрей плутал в тесном пространстве между загроможденными углами, троном и миражиком. Иногда останавливался перед синим вечереющим овалом, и тогда губы его кривились, словно он хотел бросить какой-то обидный горький упрек. Но, так ничего и не сказав, снова принимался кружить, бормоча и оглядываясь на "окошко".
…Туда падает камень, и ничего не происходит. Туда проникает человек… Стоп. Вот тут нужно поточнее. Какой именно человек туда проникает?
Во-первых, ты не Трумэн и не Чингисхан. Твой потолок - машинист сцены. Бомбу ты не сбросишь, полмира не завоюешь…
Итак, туда проникает случайный, ничем не выдающийся человек. И его исчезновение здесь, в настоящем, немедленно отзывается катастрофой… Но нас - миллиарды. Что способна изменить одна миллиардная? Это почти ноль! Каждый день на земном шаре десятки людей гибнут, пропадают без вести, и что характерно - без малейшего ущерба для истории и прогресса…
А откуда ты знаешь, что без ущерба?
Знаю. Потому что вон они - светящиеся спирали вдалеке, и коттеджик еще можно рассмотреть в сумерках…
Ах, проверить бы… Только как? "Вася, помнишь, я тебе неделю назад занял трояк и до сих пор молчу? Так вот, Вася, я тебе о нем вообще не заикнусь, только ты, пожалуйста, окажи мне одну маленькую услугу. Просунь вон туда голову и, будь любезен, скажи, что ты там видишь: степь или пустыню?" Глупо… Вот если бы дыра вела в прошлое - тогда понятно. Личность, знающая наперед ход истории, - сама по себе опаснейшее оружие. А здесь? Ну, встанет меньше одним монтировщиком сцены…
Так-так-так… Становится меньше одним монтировщиком сцены, вокруг его исчезновения поднимается небольшой шум, кто-то обращает внимание на то, что часть стены в одном из "карманов" новенькая, свежесложенная, стенку взламывают, приезжают ученые, а там - публикации, огласка, новое направление в исследованиях, изобретают какую-нибудь дьявольщину - и серая пустыня в перспективе… Ну вот и распутал…
Нет, не распутал. В том-то и дело, что не сложена еще эта стенка, и никто не поднимал еще никакого шума. Единственное событие: А.Скляров перелез отсюда туда.
"Не надо было дотрагиваться. - Андрей с ненавистью смотрел на темно-синий овал. - Наблюдал и наблюдал бы себе… Нет, захотелось, дураку, чего-то большего! Потрогал руками? Прикоснулся? Вот и расплачивайся теперь! Был ты его хозяином, а теперь оно твой хозяин".
Так что же от него зависит? Андрею нет и тридцати. Неужели что-то изменится, неужели какой-то небывалый случай поставит его перед выбором - быть этому миру или не быть?..
Но нет ведь такого случая, не бывает! Хотя… в наше время, пожалуй, и один человек может натворить черт те что…
Скажем, группа террористов угоняет стратегический бомбардировщик с целью спровоцировать третью мировую… Точно! И надо же такому случиться: на борту бомбардировщика оказывается Андрей Скляров. Он, знаете ли, постоянно околачивается там после работы. Производственная трагикомедия с элементами детектива. Фанатики-террористы и отважный монтировщик с разводным ключом…
Андрей подошел к гаснущему миражику. То ли пощады просить подошел, то ли помощи.
- Что я должен сделать? - тихо спросил он. И замолчал.
А должен ли он вообще что-то делать? Может быть, ему как раз надо не сделать чего-то, может быть, где-то впереди его подстерегает поступок, который ни в коем случае нельзя совершать?
Но тогда самый простой вариант - это надежно замуровать "карман", только уже не изнутри, а снаружи; разослать, как и намечалось, прощальные письма и в тихом уголке сделать с собой что-нибудь тоже очень надежное.
Несколько секунд Андрей всерьез рассматривал такую возможность, но потом представил, что вот он перестает существовать, и в тот же миг в замурованном "кармане" миражик подергивается рябью, а когда снова проясняется, то там уже - пустыня.
- Господи… - тихонько проскулил Андрей. - За что? Я же не этого хотел, не этого… Ну что я могу? Я хотел уйти, начать все сначала и… и все. Почему я? Почему опять все приходится на меня?..
Он плакал. А в черно-синем "окошке", далеко за рекой, медленно, как бы остывая, гасли бледно-голубые спирали.
Было около четырех часов утра, когда Андрей вылез через окно на мокрый пустой тротуар. Постоял, беспомощно поеживаясь, совсем забыв, что можно поднять воротник. Отойдя шагов на пятнадцать, догадался вернуться и прикрыть окно.
Сапер вынесет бомбу на руках, бережно уложит ее в наполненный песком кузов и взорвет где-нибудь за городом… Ходячая бомба. Бомба, которая неизвестно когда взорвется, да и взорвется ли?.. Уйти, унести себя подальше от людей и без жалости обезвредить - он теперь не имел права даже на это.
Не было сил уже ломать голову, строить предположения, даже прибавить шагу - и то не было сил. И, словно сжалившись над Андреем, истина открылась ему сама собой, незаметно, безо всяких там "неожиданно", "внезапно", "вдруг"…
Он не удивился и не обрадовался ей, он подумал только, что все, оказывается, просто. И что странно, как это он сразу не сообразил, в чем дело.
Монтировщик сцены А.Скляров - далеко не обыкновенный человек. Мало того: он - единственный, кто нашел "окошко" и видел в нем будущее.
Мир был заведомо обречен, и в миражике, возникшем однажды в заброшенном "кармане" захолустного драмтеатра, месяцы, а может быть, и годы отражалась серая мертвая пустыня. Пока не пришел человек… Требовался ли здесь именно Андрей Скляров? Видимо, этого уже никто никогда не узнает - случай неповторим… Но он пришел, и сразу же возникла большая вероятность, что этот увидевший сможет что-то изменить. Андрей лежал тогда на каменном полу, жалкий, проигравший дотла всю свою прежнюю жизнь, никому ничем не обязанный; он не видел еще "окошка", а оно уже менялось: в нем таяло, пропадало исковерканное здание и проступали цветные пятна неба, травы, проступали очертания коттеджика и спиралей на том берегу…
Город спал. Город был огромен. И казалось невероятным, что на судьбу его мажет как-то повлиять человек, одиноко бредущий по светлым от влаги и белых ламп асфальтам.
Он должен был что-то сделать. Какой-то его не совершенный еще поступок мог спасти летнюю желто-серебристо-зеленую степь и хозяйку забавных металлических зверьков…
Когда это должно случиться? Через год? Через десять лет? Завтра? Или, может быть, сейчас - через несколько шагов?
Он замуровал себя в себе самом, в своей обиде на жизнь. Теперь предстояло взломать эту уютную обжитую обиду: снова всматриваться в лица, вслушиваться в разговоры, сопоставлять строчки газетных сообщений… И так - пока не почувствуешь, как чувствуют боль ампутированной руки, огромный живой организм - человечество.
И все это для того, чтобы понять однажды: вот оно! Пора. Сейчас его слабенький своевременный рывок вызовет цепную реакцию, даст поправку, и мир - эта невообразимая громада - пройдет по краешку мимо серой песчаной смерти.
…И никто не поможет, не посочувствует, потому что придется обо всем этом молчать, хотя бы из боязни: не убьешь ли ты миражик тем, что расскажешь о нем еще кому-нибудь…
…И пробираться время от времени к своему "окошку" со страхом и надеждой: не пропустил ли ты решающее мгновение, жива ли еще степь, светятся ли еще спирали на том берегу?..
Андрей остановился посреди пустой площади и поднял голову.
- Дурак ты, братец, - с наслаждением выговорил он в проясняющееся, со смутными звездами, небо. - Нашел, кого выбрать для такого дела!
В бога он, естественно, не верил - следовательно, имел в виду весь этот запутанный клубок случайностей, привязавший к одному концу нити человека, к другому - целую планету.
- Я попробую, - с угрозой пообещал он. - Но если ни черта не получится!..
Короткими злыми тычками он заправил поплотнее шарф, вздернул воротник пальто и, снова запрокинув к небу бледное измученное лицо, повторил, как поклялся:
- Я попробую.
ЩЕЛК!
В психиатрической клинике меня встретили как-то странно.
- Ну наконец-то! - выбежал мне навстречу молодой интеллигентный человек в белом халате. - Как бога вас ждем!
- Зачем вызывали? - прямо спросил я.
Он отобрал у меня чемоданчик и распахнул дверь.
- Я вообще противник подобных методов лечения, - возбужденно говорил он. - Но разве нашему главврачу что-нибудь докажешь! Пошел на принцип… И вот вам результат: третьи сутки без света.
Из его слов я не понял ничего.
- Что у вас, своего электрика нет? - спросил я. - Зачем аварийку-то вызывать?
- Электрик со вчерашнего дня на больничном, - объяснил доктор, отворяя передо мной очередную дверь. - А вообще он подал заявление по собственному желанию…
Та-ак… В моем воображении возникла сизая похмельная физиономия.
- Запойный, что ли?
- Кто?
- Электрик.
- Что вы!..
Из глубины коридора на нас стремительно надвигалась группа людей в белых халатах. Впереди шел главврач. Гипнотизер, наверное. Глаза выпуклые, пронизывающие. Скажет тебе такой: "Спать!" - и заснешь ведь, никуда не денешься.
- Здравствуйте, здравствуйте, - зарокотал он еще издали, приветственно протягивая руки, - последняя надежда вы наша…
Его сопровождали два огромных медбрата и женщина с ласковым лицом.
- Что у вас случилось?
- Невозможно, голубчик, работать, - развел руками главврач. - Света нет.
- По всему зданию?
- Да-да, по всему зданию.
- Понятно, - сказал я. - Где у вас тут распределительный щит?
При этих моих словах люди в белых халатах как-то разочарованно переглянулись. Словно упал я сразу в их глазах. (Потом уже мне рассказали, что местный электрик тоже первым делом бросился к распределительному щиту.)
- Святослав Игоревич, - робко начал встретивший меня доктор. - А может быть, все-таки…
- Нет, только не это! - хрипло оборвал главврач. - Молодой человек - специалист. Он разберется.
В этот миг стоящий у стены холодильник замурлыкал и затрясся. Удивившись, я подошел к нему и открыл дверцу. В морозильной камере вспыхнула белая лампочка.
- В чем дело? - спросил я. - Работает же.
- А вы свет включите, - посоветовали мне.
Я захлопнул дверцу и щелкнул выключателем. Никакого эффекта. Тогда я достал из чемоданчика отвертку, влез на стул и, свинтив плафон, заменил перегоревшую лампу.
- Всего-то делов, - сказал я. - Ну-ка включите.
К моему удивлению, лампа не зажглась.
В коридор тем временем осторожно стали проникать тихие люди в пижамах.
- Святослав Игоревич, - печально спросил один из них, - а сегодня опять света не будет, да?
- Будет, будет, - нервно сказал главврач. - Вот специалист уже занимается.
Я разобрал выключатель и убедился, что он исправен. Это уже становилось интересным.
Справа бесшумно подобрался человек в пижаме и, склонив голову набок, стал внимательно смотреть, что я делаю.
- Все равно у вас ничего не получится, - грустно заметил он.
- Это почему же?
Он опасливо покосился на белые халаты и, подсунувшись поближе, прошептал:
- А у нас главврач со Снуровым поссорился…
- Михаил Юрьевич, - сказала ему ласковая врачиха, - не мешали бы вы, а? Видите, человек делом занят. Шли бы лучше поэму заканчивали…
И вдруг я понял, почему они вызвали аварийную и почему увольняется электрик. Главврач ведь ясно сказал, что света нет во всем здании. Ни слова не говоря, я направился к следующему выключателю.
Я обошел весь этаж, и везде меня ждала одна и та же картина: проводка - исправна, лампочки - исправны, выключатели - исправны, напряжение - есть, света - нет.
Вид у меня, наверное, был тот еще, потому что ко мне побежали со стаканом и с какими-то пилюлями. Машинально отпихивая стакан, я подумал, что все в общем-то логично. Раз это сумасшедший дом, то и авария должна быть сумасшедшей. "А коли так, - сама собой продолжилась мысль, - то тут нужен сумасшедший электрик. И он сейчас, кажется, будет. В моем лице".
- Святослав Игоревич! - взмолилась ласковая врачиха. - Да разрешите вы ему! Скоро темнеть начнет…
Главврач выкатил на нее и без того выпуклые глаза.
- Как вы не понимаете! Это же будет не уступка, а самая настоящая капитуляция! Если мы поддадимся сегодня, то завтра Снурову уже ничего не поможет…
- Посмотрите на молодого человека! - потребовал вдруг интеллигентный доктор. - Посмотрите на него, Святослав Игоревич!
Главврач посмотрел на меня и, по-моему, испугался.
- Так вы предлагаете…
- Позвать Снурова, - решительно сказал интеллигентный доктор. - Другого выхода я не вижу.
Тягостное молчание длилось минуты две.
- Боюсь, что вы правы, - сокрушенно проговорил главврач. Лицо его было очень усталым, и он совсем не походил на гипнотизера. - Елизавета Петровна, голубушка, пригласите сюда Снурова.
Ласковая врачиха скоро вернулась с маленьким человеком в пижаме. Он вежливо поздоровался с персоналом и направился ко мне. Я слабо пожал протянутую руку.
- Петров, - сказал я. - Электрик.
- Снуров, - сказал он. - Выключатель.
Несомненно, передо мной стоял виновник аварии.
- Ты что сделал с проводкой, выключатель?! - Меня трясло.
Снуров хотел ответить, но им уже завладел Святослав Игоревич.
- Ну вот что, голубчик, - мирно зарокотал он, поправляя пациенту пижамные лацканы. - В чем-то мы были не правы. Вы можете снова включать и выключать свет…
- Не по инструкции? - изумился Снуров.
- Как вам удобнее, так и включайте, - суховато ответил главврач и, массируя виски, удалился по коридору.
- Он на меня не обиделся? - забеспокоился Снуров.
- Что вы! - успокоили его. - Он вас любит.
- Так, значит, можно?
- Ну конечно!…
Я глядел на него во все глаза. Снуров одернул пижаму, посмущался немного, потом старательно установил ступни в положение "пятки - вместе, носки - врозь" и, держа руки по швам, запрокинул голову. Плафон находился как раз над ним.
Лицо Снурова стало вдохновенным, и он отчетливо, с чувством сказал:
- Щелк!
Плафон вспыхнул. Человек в пижаме счастливо улыбнулся и неспешно направился к следующему светильнику.
НЕ ВЕРЬ ГЛАЗАМ СВОИМ
За мгновение до того, как вскочить и заорать дурным голосом, Николай Перстков успел разглядеть многое. То, что трепыхалось в его кулаке, никоим образом не могло сойти за обыкновенного горбатого окунишку. Во-первых, оно было двугорбое, но это ладно, бог с ним… Трагические нерыбьи глаза были снабжены ресницами, на месте брюшных плавников шевелили полупрозрачными пальчиками крохотные ручонки, а там, где у нормального честного окунька располагаются жабры, вздрагивали миниатюрные нежно-розовые, вполне человеческие уши. Правое было варварски разорвано рыболовным крючком - вот где ужас-то!
Николай выронил страшный улов, вскочил и заорал дурным голосом.
В следующий миг ему показалось, что мостки круто выгнулись с явной целью стряхнуть его в озеро, и Николай упал на доски плашмя, едва не угодив физиономией в банку с червями.
Ненатурально красный червяк приподнялся на хвосте, как кобра. Раздув шею, он отважно уставил на Персткова синие микроскопические глаза, и Николай как-то вдруг очутился на берегу - без удочки, без тапочек и частично без памяти.
Забыв моргать, он смотрел на вздыбленные перекошенные мостки, на которых под невероятным углом стояла и не соскальзывала банка с ополоумевшим червяком. Поперек мостков белело брошенное удилище - минуту назад прямой и легкий бамбуковый хлыст, а теперь неясно чей, но скорее всего змеиный, позвоночник с леской на кончике хвоста.
Николай, дрожа, огляделся.
Розоватая береза качнула перламутровыми листьями на длинных, как нити, стеблях.
Небо… Небо сменило цвет - над прудом расплывалась кромешная чернота с фиолетовым отливом. А пруд был светел. В неимоверной прозрачной глубине его просматривались очертания типовых многоквартирных зданий.
Николай охнул и мягко осел на лиловатый песок.
Мир сошел с ума… Мир?
"Это я сошел с ума…" - Грозная истина встала перед Николаем во весь рост - и лишила сознания.
Снять в июле домик на турбазе "Тишина" считалось среди представителей культуры и искусства делом непростым. Но художнику Федору Сидорову (коттедж N_9) свойственно было сверхъестественное везение, актеру ТЮЗа Григорию Чускому (коттедж N_4) - сокрушительное обаяние, а поэту Николаю Персткову (коттедж N_5) - тонкий расчет и умение вовремя занять место в очереди.
Молодой Николай Перстков шел в гору. О первом его сборнике "Окоемы" хорошо отозвалась центральная критика. Николай находился в творческом отпуске: работал над второй книгой стихов "Другорядь", поставленной в план местным издательством. Работал серьезно, целыми днями, только и позволяя себе, что посидеть с удочкой у озера на утренней и вечерней зорьке.
Кроме того, вечерами творить все равно было невозможно: где-то около шести раздавался первый аккорд гитары, и над турбазой "Тишина" раскатывался рыдающий баритон Чуского. А куплет спустя многочисленные гости Григория совсем уже пропащими голосами заводили припев: "Ай, нэ, нэ-нэ…"
К полуночи хоровое пение выплескивалось из коттеджа N_4 и медленно удалялось в сторону пристани…
Беспамятство Николая было недолгим. Очнувшись, он некоторое время лежал с закрытыми глазами и наслаждался звуками. Шелестели березы. В девятом домике (у Сидорова) работал радиоприемник - передавали утреннюю гимнастику. Потом над поэтом зашумели крылья и на березу тяжело опустилась птица. Каркнула.
"Ворона… - с умилением подумал Перстков. - Что же это со мной такое было?"
Надо полагать, временное помрачение рассудка. Николай открыл глаза и чуть не потерял сознание вторично. На вершине розоватой березы разевала зубастый клюв какая-то перепончатая мерзость.
Теперь уже не было никакой надежды - он действительно сошел с ума. И полетели, полетели обрывки страшных мыслей о будущем.
Книгу стихов "Другорядь" вычеркнут из плана, потому что творчеством умалишенных занимается совсем другое издательство. На работе скажут: дописался, вот они, стихи, до чего доводят… Тесть… О господи!..
Перстков медленно поднялся с песка.
- Не выйдет! - хрипло сказал он яркому подробному кошмару. - Не полу-чит-ся!
Да, он прекрасно понимает, что сошел с ума. Но остальные об этом не узнают! Никогда! Он им просто не скажет. Какого цвета береза? Белая. Кто это там каркает? А вы что, сами не видите? Ворона!
Безумие каким-то образом овладело только зрением поэта, слуху вполне можно было доверять.
И Перстков ринулся к своему коттеджу, где с минуты на минуту должна была проснуться жена.
Два десятка метров пути доставили ему массу неприятных ощущений. Ровная утоптанная тропинка теперь горбилась, проваливалась, шла по синусоиде.
"Это мне кажется, - успокаивал себя Перстков. - Для других я иду прямо".
Пока боролся с тропинкой, не заметил, как добрался до домика. Синий деревянный коттеджик был искажен до неузнаваемости.
Дырки в стене от выпавших сучков - исчезли. И черт бы с ними, с дырками, но теперь на их месте были глаза! Прозревшие доски с любопытством следили за приближающимся Николаем и как-то нехорошо перемигивались.
- Коля! - раздался испуганный крик жены. - Что это такое?
Из-за угла перекошенного коттеджа, держась тонкой лапкой за стену, выбралось кривобокое существо с лиловым лицом. Оно озиралось и что-то боязливо причитало.
Николай замер. Жена (а это, несомненно, была жена), увидев его, взвизгнула и опрометью бросилась за угол.
"Черт возьми! - в смятении подумал Николай. - Что ж у меня, на лбу написано, что я не в себе?"
Вбежав в коттедж, он застал жену лежащей ничком на полуопрокинутой, словно бы криво присевшей кровати.
- Вера… - сдавленно позвал он.
Существо глянуло на него, ойкнуло и снова зарылось носом в постель.
- Вера… Понимаешь, какое дело… Я… Со мной…
С каждым его словом лиловое лицо изумленно приподнималось над подушкой. Потом оно повернулось к Николаю и широко раскрыло выразительные, хотя и неодинаковые по размеру глаза.
- Перстков, ты, что ли?
Растерявшись, Николай поглядел почему-то на свои пятнистые ладони. Сначала ему показалось, что вдоль каждого пальца идет ряд белых пуговок. Присмотревшись, он понял, что это присоски. Как на щупальцах у кальмара.
- Господи, ну и рожа! - вырвалось у жены.
- На себя посмотри! - огрызнулся Николай, и существо, ахнув, бросилось к висящему между двух окон зеркалу. Николай нечаянно занял хорошую позицию - ему удалось одновременно увидеть и лиловое лицо, и малиновое его отражение.
Резанул душераздирающий высокий вопль, и лиловая асимметричная жена кинулась на поэта. Тот отпрыгнул, сразу не сообразив, что кидаются вовсе не на него, а в дверной проем… Так кто из них двоих сумасшедший?
На отнимающихся ногах Николай пошел по волнистому полу - к зеркалу. Что он ожидал там увидеть? Привычное свое отражение? Нет, конечно. Но чтобы такое!..
Глаза слиплись в подобие лежачей восьмерки. Рот ороговел - безгубый рот рептилии. На месте худого кадыка висел кожистый дряблый зоб, сильно оттянутый книзу, потому что в нем что-то было - судя по очертаниям, половинка кирпича. Господи, ну и рожа!..
Николай схватился за кирпич и не обнаружил ни кирпича, ни зоба. Тонкая жилистая шея, прыгающий кадык… Вот оно что! Значит, осязанию тоже можно верить. Как и слуху…
Кое-как попав в дверь, Николай вывалился на природу. Небо над головой золотилось и зеленело. Жены видно не было. Откуда-то издали донесся ее очередной взвизг. Надо понимать, еще на что-то наткнулась…
Машинально перешагивая через мнимые пригорки и жестоко спотыкаясь о настоящие, Перстков одолел метров десять и, обессилев, прилег под ивой, которая тут же принялась с ним заигрывать - норовила обнять длинными гибкими ветвями. На ветвях росли опять-таки глаза - томные, загадочные, восточные. Реяли также среди них алые листья странной формы. Эти, складываясь попарно, образовывали подобия полуоткрытых чувственных ртов. Николай был мгновенно ими испятнан.
- Ты, дура!.. - заверещал Перстков, вырываясь из нежных объятий. - Ты что делаешь!..
В соседнем домике кто-то всхрапнул, заворочался, низко пробормотал: "А ну, прекратить немедленно!.." - перевернулся, видно, с боку на бок, и над исковерканной турбазой "Тишина" раскатился раздольный баритональный храп.
Рискуя расшибиться, Николай побежал к коттеджу N_4.
Комната была перекошена, как от зубной боли. На койке, упираясь огромными ступнями в стену, спал человек с двумя профилями.
- Гриша, Гриш!..
Спящий замычал.
- Гриша, проснись! - крикнул Николай.
Человек с двумя профилями спустил ноги на пол и сел на койке, не открывая глаз.
- Гриша!
Ведущий актер ТЮЗа Григорий Чуский разлепил веки и непонимающе уставился на Персткова.
- Никола, - хрипловато спросил он, - кто это тебя так?
Затем глаза его раскрылись шире и обежали перекошенную комнату. Он посмотрел на хлебный нож, лезвие которого пустило в стол граненые металлические отростки, на странный предмет, представляющий собой помесь пивной кружки с песочными часами, - и затряс профилями.
Потом вскочил и с грохотом устремился к выходу. Двери как не бывало - в стене зиял пролом, что тоже, несомненно, было обманом зрения, и Николай в этом очень быстро убедился, бросившись следом и налетев на косяк.
- Н-ни себе чего!.. - выдохнул где-то рядом Чуский. - И это что же, везде так?
- Везде! - крикнул Николай, отрывая руку с присосками от ушибленного лба.
- Н-ни себе чего!.. - повторил Чуский, озираясь.
Часть лица, примыкающая к его правому профилю, выглядела испуганной. Часть лица, примыкающая к его левому профилю, выражала изумление и даже любопытство.
- А как все вышло-то?
- Рыбу я ловил! - закричал Перстков. - Пока не клевало - все нормально было! А подсек!..
Турбаза напоминала кунсткамеру. Мало того: через каждые несколько шагов это нагромождение нелепостей преображалось. Наклоненный подобно шлагбауму шест со скворечником над коттеджем N_8 внезапно выпрямился, но зато сам скворечник превратился в розовую витую раковину, насквозь просаженную мощным шипом. От раковины во все стороны мгновенно и беззвучно прокатилась волна изменений, перекашивая небо и деревья, разворачивая домики, заново искажая перспективу.
Как ни странно, актер спотыкался мало. Причина была проста - он почти не глядел под ноги. Николай предпочитал держаться справа, потому что левый профиль Григория доверия не внушал - это был профиль авантюриста.
- Ну что ты все суетишься, Никола! - скрывая растерянность, актер говорил на пугающих низах. - Ну странное что-то стряслось… Но не смертельное же!..
По левую руку его золотился штакетник, местами переходя в узорную чугунную решетку.
- Да как же не смертельное! - задохнулся Перстков. - А книга моя, "Другорядь", теперь не выйдет - это как? А чего мне стоило пробить первый сборник - знаешь?.. Не смертельное… Ты посмотри, что с миром делается! Может, теперь вообще ничего не будет - ни литературы, ни театра!..
Чуский с интересом озирал открывающийся с пригорка вид.
- Театр исчезнуть не может, - машинально изрек он, видимо уловив лишь последние слова Николая. - Театр - вечен.
- Ну, значит, изменится так, что не узнаешь!
- Эва! Огорчил! - всхохотнул внезапно Григорий. - Там не менять - там ломать пора. Особенно в нашем ТЮЗе…
И Перстков усомнился: верить ли слуху.
- Я знаю, почему ты так говоришь! - закричал он. - У тебя с дирекцией трения! А я?.. А мне?..
Острая жалость к себе пронзила Персткова, и он замолчал. Мысль о погибшем сборнике терзала его. Ах, "Другорядь", "Другорядь"… "Моих берез лебяжьи груди…" Какие, к черту, лебяжьи! Где вы видели розовых лебедей?.. Да и не в лебедях дело! Будь они хоть в клеточку - кто теперь станет заниматься сборником стихов Николая Персткова?! Сколько потрачено времени, сил, обаяния!.. Пять лет налаживал знакомства, два года Верку охмурял, одних денег на поездки в Москву ухнул… положительная рецензия - аж от самого Михаила Архангела!..
Все прахом, все!
Ива при виде их затрепетала и словно приподнялась на цыпочки. Даже с двумя профилями Григорий Чуский был неотразим. Узкие загадочные глаза на гибких ветвях влажно мерцали, алые уста змеились в стыдливых улыбках.
- Эк, сколько вас! - оторопело проговорил актер, останавливаясь.
- Ну чего ты, пошли… - заныл Перстков. - Ну ее к черту! Она ко всем пристает…
- А ничего-о… - вместо ответа молвил Григорий. - А, Никола?
И он дерзко подмигнул иве.
- У тебя на роже - два профиля! - с ненавистью процедил Перстков.
- Серьезно? - Чуский встревожился и, забыв про иву, принялся ощупывать свое лицо. Подержался за один нос, за другой. - Почему же два? - возразил он. - Один.
- Это на ощупь! - проскрежетал Перстков. - На ощупь-то и я тоже прилично выгляжу!..
Актер поглядел на него и вздрогнул - видно, очень уж нехороша была внешность поэта.
- Да, братец, - с подкупающей прямотой согласился он. - Морда у тебя, конечно… Особенно поначалу… Но знаешь, - поколебавшись, добавил Григорий, - мне вот уже кажется, что ты всегда такой был…
Перстков отшатнулся, но тут в соседнем домике, который, честно говоря, и на домик-то не походил, забулькал электроорган и кто-то задушевно, по складам запел:
…са-лавь-и жи-вут на све-те и-и прасты-ые си-за-ри-и…
- Это у Федора! - вскричал Чуский.
Актер и поэт ворвались в жилище художника. Оно было пусто и почти не искажено. Неубранная постель, скомканные простыни из гипса, в подушке - глубокий подробный оттиск круглой сидоровской физиономии с открытыми глазами.
На перекошенном столе стояла прозрачная запаянная банка, в которой неприятно шевелились какие-то фосфоресцирующие клешни.
- …Как пре-кра-аа-сен этот ми-ир, па-сма-три-и… - глумилась банка. Судя по всему, это и был тразистор.
- Передачи… - со слезами на глазах шепнул Перстков. - Передачи продолжаются… Значит, в городе все по-прежнему…
- Или кассеты крутятся, а операторы поразбежались, - негромко добавил Григорий.
- Мы передавали эстрадные песни, - сообщила банка голосом Вали Потапова, диктора местного радио, и замолчала. Опять, видно, что-то там внутри расконтачилось…
Николай зачем-то перевернул лежащий на столе кусок картона.
На картоне был изображен человек с двумя профилями.
- Это он меня вчера, - пояснил Григорий, увидев рисунок.
- И портрет тоже… - с тоской проговорил Николай.
- А что портрет? - не понял Чуский.
- Портрет, говорю, тоже изменился…
Актер отобрал у поэта картон, всмотрелся.
- Да нет, - с досадой бросил он. - Портрет как раз не изменился.
- Он что, и раньше такой был?
Они уставились друг на друга. Затем Чуский стремительно шагнул к задрапированной картине в углу и сорвал простынку.
У Персткова вырвался нечленораздельный вскрик. На холсте над распластанным коттеджем N_8 розовел скворечник, похожий на витую раковину.
И Николай вспомнил: на городской выставке молодых художников - вот где он видел уже и произрастающие в изобилии глаза, и развертки домов, и лиловые асимметричные лица на портретах… Мир изменился по Сидорову? Что за чушь!
- Не понимаю… - слабо проговорил Чуский. - Да что он, Господь Бог, черт его дери?..
- Записка, Гриша! - закричал Перстков. - Смотри, записка!
Они осторожно вытянули из-под банки с фосфоресцирующими клешнями белоснежный обрезок ватмана, на котором фломастером было начертано: "Гриша! Я на пленэре. Если проснешься и будешь меня искать, ищи за территорией".
Ниже привольно раскинулась иероглифически сложная подпись Федора Сидорова.
Штакетник выродился в плетень и оборвался в полутора метрах от воды. Поэт и актер спрыгнули на лиловый бережок и выбрались за территорию турбазы.
Взбежав на первый пригорок, Чуский оглянулся. Из обмелевшего пруда пыталась вылезти на песок маленькая трехголовая рептилия.
- Ну конечно, Федька, с-сукин сын! - взревел актер, выбросив массивную длань в сторону озера. - Авангардист доморощенный! Его манера… - Он еще раз посмотрел на беспомощно барахтающуюся рептилию и ворчливо заметил: - А ящерицу он у Босха спер…
Честно говоря, Персткова ни в малейшей степени не занимало, кто там что у кого спер - Сидоров у какого-то Босха или Босх у Сидорова. Несомненно, они приближались к эпицентру. Окрестность обновлялась с каждым шагом, пейзажи так и листались. Вскоре путники почувствовали головокружение, вынуждены были замедлить шаг, а затем и вовсе остановиться.
- Может, вернемся? - сипло спросил Николай. - Заблудимся ведь…
- Я тебе вернусь! - пригрозил Чуский, темнея на глазах. - Ты у меня заблудишься! Ну-ка!..
И они пошли напролом. Мир словно взбурлил: линии прыгали, краски вспыхивали и меркли, предметы гримасничали. Перстков не выдержал и зажмурился. Шагов пять Григорий тащил его за руку, потом бросил. Николай открыл глаза. Пейзаж был устойчив. Они находились в эпицентре.
Посреди идиллической, в меру искаженной полянки за мольбертом стоял вполне узнаваемый Федор Сидоров. Хищное пронзительное око художника стремилось то к изображаемому объекту, то к холсту, увлекая за собой скулу и надбровье. Другое - голубенькое, наивное - было едва намечено и как бы необязательно.
Поражала также рука, держащая кисть, - сухая, мощная, похожая на крепкий старый корень.
В остальном же Федор почти не изменился, разве что полнота его слегка увеличилась, а рост слегка уменьшился. Пожалуй, это было эффектно: нечто мягкое, округлое, из чего грубо и властно проросли Рука и Глаз.
Сидоров вдохновенно переносил на холст часть тропинки, скрупулезно заменяя камушки глазами и не замечая даже, что в траве и впрямь рассыпаны не камушки, а глаза и что сам он, наверное, впервые в жизни не творит, но рабски копирует натуру.
Актер и поэт подошли, храня угрожающее молчание. Федор - весь в работе - рассеянно глянул на них.
- Привет, мужики! Меня ищете?
- Тебя! - многообещающе пробасил Григорий.
Художник удивился, опустил кисть и уставился на соседей по турбазе. Пауза тянулась и тянулась. Линзообразно поблескивающее синее око Федора отражало то сдвоенный профиль Чуского, то зоб Персткова.
- Мужики! - обретя дар речи, проговорил художник. - Что это с вами?
- Он спрашивает! - загремел Григорий, но Федор уже ничего не слышал. Незначительный левый глаз его увеличился до размеров правого. Художник завороженно оглядывался: розовый березняк, тысячеокий, словно Аргус, кустарник, черное небо над светлым прудом…
- Не прикидывайся! - закричал Перстков. - Твоя работа, твоя!
Рука с кисточкой, взмыв на уровень синего ока, заслонила сначала верхнюю часть лица Персткова, затем нижнюю.
- Ай, как найдено!.. - еле слышно выдохнул художник. - Характер-то как схвачен, а?.. Гриша, ты не поверишь, но я его видел именно так!
- Так?! - страшно вскрикнул Перстков, тыча себя пальцем в кадык. - Вот так, да?!
Он угодил в яремную ямку и закашлялся.
Григорий, не тратя больше слов, двинулся на Федора, и тонкое чутье художника подсказало тому, что сейчас его будут бить.
- Мужики, вы сошли с ума! - вскричал он, прячась за мольберт. - Вы что же, думаете, что это я? Что мне такое под силу?
Григорий остановился. Стало слышно, как Перстков сипит: "…плевать мне, как ты там меня видел!.. Мне главное, чтобы другие меня так не видели!.."
Григорий задумался. Они стояли на поляне, подобной огромному солнечному зайчику, над ними прозрачно зеленел зенит, а с тропинки на них с интересом смотрел праздно лежащий глаз, из-за обилия ресниц похожий на ежика.
Так что был резон в словах Сидорова, был.
- Хотя… - ошеломленно сказал художник. - Почему, собственно, не под силу?
- Ты что сделал с миром, шизофреник? - просипел Перстков, держась за горло.
Синее око Федора мистически вспыхнуло.
- Мужики, - сказал он. - Есть гипотеза.
И далее - с трепетом:
- Что, если видение мира - условность? А, мужики? Простая условность! Принято видеть мир таким и только таким. Принято, понимаете? Но художник… Художник все видит по-своему! И он влияет на людское восприятие своими картинами. Мало-помалу, капля по капле…
Праздно лежащий посреди тропинки глаз давно уже усиленно подмигивал Чускому и Персткову: слушайте, мол, слушайте - мудрые вещи мужик говорит.
- …И вот в один прекрасный миг, мужики, происходит качественный скачок! Все начинают видеть мир таким, каким его раньше видел один лишь художник!.. Творец!..
Перстков растерянно оглянулся на Чуского и оробел. Григорий Чуский стоял рядом - чугунный, зеленоватый. Земля под ним высыхала и трескалась от неимоверной тяжести. Таким, надо полагать, видел Федор Сидоров своего друга в данный момент. Наконец актер шевельнулся, вновь обретая более или менее человеческую окраску.
- Да вы кто такой будете, Феденька? - бурно дыша, проговорил он. - Врубель - не повлиял! Сикейрос - не повлиял! Федор повлиял, Сидоров!..
- А это? - Рука с кисточкой, похожая на крепкий старый корень, очертила широкий полукруг, и Чуский оцепенел вторично, пофрагментно зеленея и превращаясь в чугун.
- Да здесь же ничего на месте не стоит! - К Персткову вернулся голос. - Шаг шагнешь - все другим делается!
- Но ведь и раньше так было! Иной угол зрения - иная картина!
- Неправда!
- Было-было, уверяю тебя! Как художник говорю!
- А ну, тихо вы! - дьяконски гаркнул Чуский. - Подумать дайте!..
Минуты две он думал. Потом спросил отрывисто:
- Ты полагаешь, это надолго?
Сидоров развел неодинаковыми руками. Он был счастлив.
- Боюсь, что надолго, Гриша. Предыдущий-то мир, сам знаешь, сколько существовал…
В перламутрово-розовом березняке раздалось карканье, и слипшиеся на переносице глаза Персткова радостно вытаращились.
- Гри-ша! - приплясывая, завопил он. - Кому ты поверил? На слух-то мир - прежний! На ощупь - прежний!..
Похожий на ежика глаз встревоженно уставился с тропинки на Федора. Тот задумался, но лишь на секунду.
- Не все же сразу, - резонно возразил он. - Сначала, видимо, должно приспособиться зрение…
Перстков отступал от него, слабо отмахиваясь, как от призрака.
- …потом - слух, ну и в последнюю очередь - осяза…
- Врешь!! - исступленно закричал Перстков. Он прыгнул вперед, и его легкий кулачок, описав дугу, непрофессионально ударился в округлую скулу художника.
Небо шарахнулось от земли и стало насыщенно-синим. Березы побледнели. Линия штакетника распрямилась.
- У-у-у!.. - с ненавистью взвыл Перстков, опуская пятку на праздно лежащий посреди тропинки глаз.
В следующий миг поэт уже прыгал на одной ножке. Осязание говорило, что в босую подошву вонзился крепкий, прокаленный на солнце репей. Николай вырвал его, хотел отшвырнуть…
Репей! Это был именно репей, а никакой не глаз! Николай стремительно обернулся и увидел, что у Григория Чуского снова всего один профиль. Синие домики за оградой выстроились по ранжиру, как прежде. Чары развеялись! Колдовство кончилось!.. Или нет? Или еще один шаг - и все опять исказится?
Шаг… другой… третий…
- А-а! - демонски возопил Перстков. - Получил по морде? Ну и где он теперь, твой мир, а?!
Выражение лица Чуского непрерывно менялось, и Григорий делался похож то на левую, то на правую свою ипостась. Сидоров все еще держался за скулу.
- Что? Ушибли, да? - пятясь, выкрикивал Перстков. - Синяк будет, да?.. Будет-будет, не сомневайся!.. Ты меня так видел? А я тебя так вижу!..
"Да ведь это же я! - холодея, осознал он вдруг. - Я ударил, и все кончилось! Нет-нет, совпадения быть не может… Это мой удар все изменил!.."
После таких мыслей Перстков уже не имел права пятиться. Он выпрямился, повернулся к ним спиной и твердым шагом двинулся вдоль штакетника. Но непривычно плоская земля подворачивалась под ноги, и Николай дважды споткнулся на ровном месте.
Тем не менее сквозь ворота под фанерным щитом с надписью "Турбаза "Тишина" он прошел, как сквозь триумфальную арку.
Возле коттеджа N_9 пришлось прислониться к деревянной стенке домика и попридержать ладонью прыгающие ребра. Он смотрел на пыльную зеленую траву, на серый скворечник над коттеджем N_8, на прямые рейки штакетника, и, право, слеза навертывалась.
"Гипноз, - сообразил он. - Вот что это такое было! Просто массовый гипноз. Этот проходимец всех нас загипнотизировал… и себя за компанию…"
Да, но где гарантия, что все это не повторится?
"Пусть только попробует! - с отвагой подумал Перстков, оттолкнувшись плечом от коттеджа. - Еще раз получит!.."
Опасения его оказались напрасны. Хотя Николай и ссылался неоднократно в стихах на нечеловеческую мощь своих предков ("Мой прадед ветряки ворочал, что не под силу пятерым…"), сложения он был весьма хрупкого. Но, как видим, хватило даже его воробьиного удара, чтобы какой-то рычажок в мозгу Федора Сидорова раз и навсегда встал на свое место. Отныне с миром Федора можно будет познакомиться, лишь посетив очередную выставку молодых художников. Там, на картоне и холстах, художник будет смирный, ручной, никому не грозящий помешательством или, скажем, крушением карьеры.
Из-за штакетника послышались голоса, и воинственность Персткова мгновенно испарилась.
- Куда он делся? - рычал издали Григорий. - Ива… Перспектива… Башку сверну!..
Федор неразборчиво отвечал ему дребезжащим тенорком.
- Ох и дурак ты, Федька! - гневно гудел Чуский, надо полагать, целиком теперь принявший сторону Сидорова. - Ох дура-ак!.. Ты кого оправдываешь? Да это же все равно, что картину изрезать!..
Николай неосторожно выглянул из-за домика, и Григорий вмиг оказался у штакетника, явно намереваясь перемахнуть ограду и заняться Перстковым вплотную.
Спасение явилось неожиданно в лице двух верхоконных милиционеров, осадивших золотисто-рыжих своих дончаков перед самым мольбертом.
- Что у вас тут происходит?
- Пока ничего… - нехотя отозвался Чуский.
- А кто Перстков?
Николай навострил уши.
- Да есть тут один… - Григорий с видимым сожалением смотрел на домик, за которым прятался поэт, и легонько пошатывал одной рукой штакетник, словно примеривался выломать из него хорошую, увесистую рейку.
- Супруга его в опорный пункт прибегала, на пристань, - пояснил сержант. - Слушайте, ребята, а она как… нормальная?
- С придурью, - хмуро сказал Григорий. - Что он - что она.
- Понятно… - Сержант засмеялся. - Турбаза, говорит, заколдована!..
Второй милиционер присматривался к Федору.
- А что это у вас вроде синяк?
- Да на мольберт наткнулся… - ни на кого не глядя, расстроенно отвечал Федор. Он собирал свои причиндалы. Даже издали было заметно, как у него дрожат руки.
Судя по диалогу, до пристани Федор "не достал". Видимо, пораженная зона включала только турбазу и окрестности.
- С колдовством вроде разобрались, - сказал веселый сержант. - Так и доложим… А то там дамочка эта назад идти боится.
Нет, к черту эту турбазу, к черту оставшуюся неделю… Вот только Вера с пристани вернется - и срочно сматывать удочки!
Кстати, об удочке… Он ее бросил на мостках.
"Надо забрать, - спохватился Перстков. - А то штакетник до воды не достает, проходи кто угодно по берегу да бери…"
И Николай торопливо зашагал по тропинке к пруду, вновь и вновь упиваясь сознанием того, что все в порядке, что мир - прежний, что книга стихов "Другорядь" обязательно будет издана, что жена у него - никакая не лиловая, хотя на это-то как раз наплевать, потому что полюбил он ее не за цвет лица - Вера была дочерью крупного местного писателя… что сам он - пусть не красавец, но вполне приличный человек, что береза…
Николай остановился. Ствол березы был слегка розоват. Опять?! Огляделся опасливо. Нет-нет, вокруг был его мир - мир Николая Персткова: синие домики, за ними - еще домики, за домиками - штакетник… А ствол березы - белый и только белый! Лебяжий! Николай всмотрелся. На стволе по-прежнему лежал тонкий розоватый оттенок.
Перстков перевел взгляд на суставчатое удилище, брошенное поперек мостков. Оно было очень похоже на змеиный позвоночник.
- Чертовщина… - пробормотал поэт, отступая.
Последствия гипноза? Только этого ему еще не хватало!
Николай повернулся и побежал к своему коттеджу. Дом глазел на него всеми сучками и дырками от сучков.
"Да это зараза какая-то! - в панике подумал Николай. - Так раньше не было!.."
Мир Федора не исчез! Он прятался в привычном, выглядывал из листвы, подстерегал на каждом шагу. Он гнездился теперь в самом Персткове.
Григорий Чуский поджидал поэта на крыльце с недобрыми намерениями, но, увидев его, растерялся и отступил, потому что в глазах Персткова был ужас.
Тяжело дыша, Николай остановился перед зеркалом.
Из зеркала на него глянуло нечто смешное и страшноватое. Он увидел торчащий кадык, словно у него в горле полкирпича углом застряло, растянутый в бессмысленной злобной гримаске тонкогубый рот, близко посаженные напряженные глаза. Он увидел лицо человека, способного ради благополучия своего - ударить, убить, растоптать…
Будь ты проклят, Федор Сидоров!
МОНУМЕНТ
Уму непостижимо - следователь сравнил его с Колумбом! Так и сказал: "Он ведь в некотором роде Колумб…" Ничего себе, а?.. Хорошо бы отвлечься. Я останавливаюсь возле книжного шкафа, отодвигаю стекло и не глядя выдергиваю книгу. Открываю на первой попавшейся странице, читаю: "Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет - и выше…"
Мне становится зябко, и я захлопываю томик Пушкина.
А как обыденно все началось! Весенним днем женатый мужчина зашел к женатому мужчине и предложил прогуляться. Я ему ответил:
- С удовольствием. Очень кстати. Сейчас, только банку сполосну трехлитровую…
- Не надо банку, - сдавленно попросил он. - Мне нужно поговорить с тобой.
Женатый мужчина пришел пожаловаться женатому мужчине на горькую семейную жизнь.
Мы вышли во двор и остановились у песочницы.
- Ну что стряслось-то? Поругались опять?
- Только между нами, - вздрагивая и озираясь, предупредил он. - Я тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышал. Понимаешь, вчера…
Поругались, естественно. Дочь принесла домой штаны и попросила полторы сотни. Татьяна, понятно, рассвирепела и устроила дочери воспитательный момент, но когда муж попытался поддакнуть, она устроила воспитательный момент ему: дескать, зарабатываешь мало - вот и приходится отказывать девочке в самом необходимом. Он вспылил, хлопнул дверью…
- И пошел искать меня? - спросил я, заскучав.
Оказалось, нет. Хлопнув дверью, он направился прямиком к супруге Моторыгина, имевшей неосторожность как-то раз пригласить его на чашку кофе.
Я уже не жалел об оставленной дома трехлитровой банке - история принимала неожиданный оборот. Нет, как хотите, а Левушка Недоногов (так звали моего сослуживца) иногда меня просто умилял. Женатый мужчина отважно сидит на кухне у посторонней женщины, пьет третью чашку кофе, отвечает невпопад и думает о том, как страшно он этим отомстил жене. А посторонняя женщина, изумленно на него глядя, ставит на конфорку второй кофейник и гадает, за каким чертом он вообще пришел. Представили картину? А теперь раздается звонок в дверь.
Это вернулся из командировки Моторыгин, потерявший в Саратове ключ от квартиры.
- И что? - жадно спросил я, безуспешно ища на круглом Левушкином лице следы побоев.
- Знаешь… - с дрожью в голосе сказал он. - Вскочил я и как представил, что будет дома!.. на работе!.. Ведь не докажешь же никому!..
Словом, очутился Левушка в темном дворе с чашкой кофе в руках.
- В окно? - ахнул я. - Позволь, но это же второй этаж!
- Третий, - поправил он. - И я не выпрыгивал…
Он не выпрыгивал из окна и не спускался по водосточной трубе.
Он просто очутился, понимаете?
Я не понимал ничего.
- Может, ты об асфальт ударялся? Контузия… Память отшибло…
- Нет, - Левушка словно бредил. - Я потом еще раз попробовал - получилось…
- Да что получилось-то? Что попробовал?
- Ну это… самое… Вот я - там, и вот я уже - здесь!
Сначала я оторопел, потом засмеялся. Доконал он меня.
- Левка!.. Ну нельзя же так, комик ты… Я, главное, его слушаю, сочувствую, а он дурака валяет! Ты что же, телепортацию освоил?
- Теле… что? - Он, оказывается, даже не знал этого слова.
- Те-ле-пор-тация. Явление такое. Человек усилием воли берет и мгновенно переносит себя на любое расстояние. Что ж ты такой несовременный-то, а, Левушка? Я вот, например, в любой культурной компании разговор поддержать могу. Сайнс-фикшн? Фэнтези? Пожалуйста… Урсула ле Гуин? Будьте любезны…
Несколько секунд его лицо было удивительно тупым. Потом просветлело.
- А-а… - с облегчением проговорил он. - Так это, значит, бывает?..
- Нет, - сказал я. - Не бывает. Ну чего ты уставился? Объяснить, почему не бывает? В шесть секунд, как любит выражаться наш общий друг Моторыгин… Ну вот представь: ты исчезаешь здесь, а возникаешь там, верно? Значит, здесь, в том месте, где ты стоял, на долю секунды должна образоваться пустота, так?.. А теперь подумай вот над чем: там, где ты возникнешь, пустоты-то ведь нет. Ее там для тебя никто не приготовил. Там - воздух, пыль, упаси боже, какой-нибудь забор или того хуже - прохожий… И вот атомы твоего тела втискиваются в атомы того, что там было… Соображаешь, о чем речь?
Я сделал паузу и полюбовался Левушкиным растерянным видом.
- А почему же тогда этого не происходит? - неуверенно возразил он.
Был отличный весенний день, и за углом продавали пиво, а передо мной стоял и неумело морочил голову невысокий, оплывший, часто моргающий человек. Ну не мог Левушка Недоногов разыгрывать! Не дано ему было.
Я молча повернулся и пошел за трехлитровой банкой.
- Погоди! - В испуге он поймал меня за рукави. - Не веришь, да? Я сейчас… сейчас покажу… Ты погоди…
Он чуть присел, развел руки коромыслом и напрягся. Лицо его - и без того неказистое - от прилива крови обрюзгло и обессмыслилось.
Тут я, признаться, почувствовал некую неуверенность: черт его знает - вдруг действительно возьмет да исчезнет!..
Лучше бы он исчез! Но случилось иное. И даже не случилось - стряслось! Не знаю, поймете ли вы меня, но у него пропали руки, а сам он окаменел. Я говорю "окаменел", потому что слова "окирпичел" в русском языке нет. Передо мной в нелепой позе стояла статуя, словно выточенная целиком из куска старой кирпичной кладки. Темно-красный фон был расчерчен искривленными серыми линиями цементного раствора… Я сказал: статуя? Я оговорился. Кирпичная копия, нечеловечески точный слепок с Левушки Недоногова - вот что стояло передо мной. Руки отсутствовали, как у Венеры, причем срезы культей были оштукатурены. На правом ясно читалось процарапанное гвоздем неприличное слово.
Мне показалось, что вместе со мной оцепенел весь мир. Потом ветви вдруг зашевелились, словно бы опомнились, и по двору прошел ветерок, обронив несколько кирпичных ресничин. У статуи были ресницы!
Я попятился и продолжал пятиться до тех пор, пока не очутился в арке, ведущей со двора на улицу. Больше всего я боялся тогда закричать - мне почему-то казалось, что сбежавшиеся на крик люди обвинят во всем случившемся меня. Такое часто испытываешь во сне - страх ответственности за то, чего не совершал и не мог совершить…
Там-то, в арке, я и понял наконец, что произошло. Мало того - я понял механизм явления. Не перенос тела из одной точки в другую, но что-то вроде рокировки! Пространство, которое только что занимал Левушка, и пространство, которое он занял теперь, попросту ПОМЕНЯЛИСЬ МЕСТАМИ!.. Но если так, то значит, Левушка угодил в какое-то здание, заживо замуровав себя в одной из его стен!
Я вообразил эту глухую оштукатуренную стену с торчащей из нее вялой рукой и почувствовал дурноту.
И тут с улицы в арку вошел, пошатываясь, Левушка - целый и невредимый, только очень бледный.
- Промахнулся немножко, - хрипло сообщил он, увидев меня. - Занесло - черт знает куда! Представляешь: все черно, вздохнуть - не могу, моргнуть - не могу, пальцами только могу пошевелить… Хорошо, я сразу сообразил оттуда… как это? Телепорхнуть?
Я в бешенстве схватил его за руку и подтащил к выходу, ведущему во двор.
- Смотри! - сказал я. - Видишь?
Возле статуи уже собралось человека четыре. Они не шумели, не жестикулировали - они были слишком для этого озадачены. Просто стояли и смотрели. Подошел пятый, что-то, видно, спросил. Ему ответили, и он, замолчав, тоже стал смотреть.
- Это кто? - опасливо спросил Левушка.
- Это ты! - жестко ответил я.
Он выпучил глаза, и я принялся объяснять ему, в чем дело. Понимаете? Не он - мне, а я - ему!
- Статуя? - слабым голосом переспросил Левушка. - Моя?
Он сделал шаг вперед.
- Куда? - рявкнул я. - Опознают!
…Левушка шел через двор к песочнице. Я бросился за ним. А что мне еще оставалось делать? Остановить его я не смог. Мы шли навстречу небывалому скандалу. Стоило кому-нибудь на секунду перенести взгляд с монумента на Левушку - и никаких дополнительных разъяснений не потребовалось бы.
- …значит, жил он когда-то в этом дворе, - несколько раздраженно толковала событие женщина с голубыми волосами. - А теперь ему - памятник и доску мемориальную, чего ж тут непонятного?
- А я о чем говорю! - поддержал губастый сантехник Витька из первой квартиры. - Движение зря перекрывать не будут. Там его и поставят, на перекрестке, а сюда - временно, пока пьедестал не сдадут…
- Трудился, трудился человек… - не слушая их, сокрушенно качала годовом домохозяйка с двумя авоськами до земли. - Ну разве это дело - привезли, свалили посреди двора… Вот, пожалуйста, уже кто-то успел! - И она указала скорбными глазами на процарапанное гвоздем неприличное слово, выхваченное из какой-то неведомой стены вместе со статуей.
Нашего с Левушкой появления не заметили.
- Из кирпича… - Девушка в стиле "кантри" брезгливо дернула плечиком. - Некрасиво…
- Оцинкуют, - успокоил Витька.
- И рук почему-то нет…
- Приделают! У них технология такая. Руки изготавливают отдельно, чтобы при транспортировке не отбить.
- Эх! - громко вырвалось вдруг у Левушки. - Не мог позу принять поприличнее!
Чуть не плача, он стискивал кулаки, и лицо его было одного цвета со статуей. Все повернулись к нам, и я закрыл глаза. Вот он, скандал!..
- Так ведь скульпторы сейчас какие? - услышал я, к своему удивлению, чей-то ленивый голос. - Это раньше скульпторы были…
Они его не узнали, понимаете?! Перед ними маячили две совершенно одинаковые физиономии, но все словно ослепли.
- Брови задрал, как идиот! - во всеуслышание продолжал горевать Левушка.
Женщина с голубыми волосами смерила его негодующим взглядом.
- А памятники, между прочим, - отчеканила она, - людям не за красоту ставят! Поставили - значит заслужил!
Левушка, пораженный последними словами, медленно повернулся к ней, и глаза у него в тот момент, клянусь, были безумны…
А на следующий день он не вышел на работу.
Все у меня валилось из рук, стоило мне взглянуть на его стол.
Вчера я его еле увел от песочницы, иначе бы он с пеной у рта принялся доказывать жильцам, что это его статуя. Ночью я то и дело просыпался и каждый раз думал: "Приснилось… Слава тебе, господи…" Облегченно вздыхал и вдруг понимал, что не приснилось.
Я вставал, выходил в кухню и пил воду. За окном шевелились черные акации, и я надолго припадал к стеклу, скорее угадывая, чем различая, возле песочницы, в сером просвете между двумя кронами, зловещий горбатый силуэт с обрубками вместо рук…
А точно ли он пошел вчера домой? Перед обедом я не выдержал - позвонил на работу Татьяне и, конечно, нарвался на отповедь. Ее, знаете ли, как-то не волнует, где в данный момент находится этот неврастеник. И вообще, если он хочет извиниться, то пусть делает это сам, а не через адвокатов.
Я положил трубку и вернулся за свой стол. Чертовы бабы! Перезвонить бы сейчас, сказать: "Лева тебя в нашем дворе ждет, у песочницы. Очень просит прийти…" Да нет, бесполезно. Из принципа не пойдет… А жаль.
И тут словно что-то мягко толкнуло меня в спину. Я обернулся. В дверях стоял Левушка Недоногов.
Он внимательно, подробно разглядывал отдел: сослуживцев, столы, кульманы… К концу осмотра принялся скорбно кивать и вдруг громко спросил, ни к кому не обращаясь:
- И что, вот так - всю жизнь?
Нужно было видеть лица наших сотрудников!
Словно бы не замечая, что все на него смотрят, Левушка прогулочным шагом пересек комнату и уселся на мой стол, даже не потрудившись сдвинуть в сторону бумаги.
- А ведь мы, Павлик, в одном дворе росли, - ни с того ни с сего задумчиво напомнил он.
Верите ли, мне стало страшно. А он продолжал:
- Если помнишь, мальчишки меня недолюбливали. Почему?
- Я… - начал я.
- Да, - сказал он. - Ты - нет. Но остальные! Что им во мне не нравилось? Павлик, я шел сегодня на работу три часа! Шел и думал. И, знаешь, я понял: они уже тогда чувствовали, что я - иной. Чувствовали, что в чем-то я их превосхожу…
Он говорил ужасные вещи - размеренно, неторопливо, и никто не осмеливался его перебить. Могу себе представить, какое у меня было лицо, потому что он вдруг засмеялся и, наклонившись ко мне, покровительственно потрепал по плечу.
- Ну ладно, - объявил он, с юмором оглядев безмолвствующий отдел. - Время обеденное, не буду вас задерживать…
Он прошел к своему рабочему месту, сел и движением купальщика, разгоняющего у берега ряску, разгреб в стороны накопившиеся с утра бумаги. Затем, установив кулаки на расчищенной поверхности стола, Левушка величественно вскинул голову и замер в позе сфинкса.
Я понял, что сейчас произойдет, вскочил, хотел закричать - и не успел.
…Интересно, где он нашел такой кусок мрамора? Облицовочная мраморная плитка у нас в городе используется, это я знаю, но ведь тут нужна была целая глыба, монолит без единой трещины!..
В общем, беломраморное изваяние Левушки до сих пор восседает за его столом - просили не трогать до окончания следствия.
Вторая половина дня отложилась в памяти обрывками. Помню: я сидел в кабинете начальника и путано рассказывал следователю о вчерашнем. Капитан морщился и потирал висок. Один раз он даже сказал: "Подождите минуту…" - и выскочил из кабинета. Голову даю на отсечение - бегал смотреть, сидит ли еще за столом каменный сотрудник.
Съездили за Татьяной.
- Вам знакома эта статуя?
Она в изумлении уставилась на своего мраморного Льва.
- В первый раз вижу! А при чем тут…
- Присмотритесь внимательнее. Она вам никого не напоминает?
Пожав плечами, Татьяна вгляделась в надменное каменное лицо и попятилась.
- Не может быть! - слабо вскрикнула она. - Кто его?.. За что ему?..
Но тут следователь, спохватившись, прикрыл дверь, и больше мы ничего не услышали.
Здание, из которого Левушка вынул свою первую - кирпичную - статую, нашли на удивление быстро - им оказалась наша котельная. Я там был в качестве свидетеля, когда обмеряли и фотографировали выемку. При мне же опрашивали истопника. Поначалу он бодро утверждал, что дыра в стене была всегда, но скоро запутался в собственном вранье и, перейдя на испуганный шепот, признался, что лопни его глаза, если вчера отсюда не высунулась рука, не потянулась к заначке, которую он еле успел спасти, и не пропала потом, оставив после себя эту вот пробоину!
Не то чтобы я нежно любил свою работу, но теперь я прямо-таки мечтаю хоть раз беспрепятственно добраться до своего стола. Подходишь утром к институту - а у подъезда уже машина ждет.
- Здравствуйте, Павел Иванович, а мы за вами. Начальство ваше предупреждено, так что все в порядке.
- Здравствуйте, - отвечаю с тоской. - Опять кто-нибудь приехал?
- Да, Павел Иванович. Профессор из Новосибирска, член-корреспондент.
- Так вы же меня на пленку записали - пусть прослушает.
- Ну что вы, право, как маленький, Павел Иванович! Он ее еще в Новосибирске прослушал…
Ничего не поделаешь - главный свидетель. Я, конечно, понимаю: им бы не со мной, им бы с самим Левушкой поговорить… Но Левушка - как снежный человек: следов оставляет массу, а вот встретиться с ним, побеседовать - этого еще никому не удалось.
Татьяну не узнать - избегалась за месяц, осунулась. Кстати, была вчера у нас - допытывалась, нет ли новостей. Как же нет - есть! Можно даже и не спрашивать - достаточно на гастроном посмотреть. Там на козырьке крыши сейчас четыре Левушки. Из розового туфа, в натуральную величину. Наиболее любопытен второй слева - у него всего одна точка опоры, вторую ногу он занес над воображаемой ступенькой.
Это уже, так сказать, поздний Левушка, Левушка-классицист. А если миновать пятиэтажку и свернуть во двор, то там можно увидеть ранние его работы. Их две. Обе стоят на крыльце Левушкиного подъезда по сторонам от входной двери и ровным счетом ничего не означают. Просто стоят, и все.
Но вы не путайте: это не те статуи, что появились в ночь перед объявлением розыска. Те на следующий день разбил ломом и сбросил с крыльца сосед Недоноговых по этажу - мужчина мрачный, пьющий и что-то, видать, против Левушки имеющий. Вечером того же дня, приняв душ, он не смог выйти из ванной - старую прочную дверь снаружи подпирала спиной статуя, сидящая на табурете в позе роденовского "Мыслителя".
А ночью на крыльце подъезда опять появились Левушкины автопортреты - вот эти самые. Они очень похожи на прежние, но обратите внимание: ступни обеих статуй наполовину утоплены в бетон. Это Левушка усложнил технологию - теперь он сначала телепортирует на будущий пьедестал и внедряется в него подошвами. Выкорчевать практически невозможно, разве что вместе с крыльцом.
Я рассказал о первом покушении на Левушкины шедевры. Второе состоялось в городском парке. Пару месяцев назад там понаставили каменных тумб под гипсовые скульптуры. Ну скажите, разве мог Левушка устоять и не воспользоваться этими тумбами! В парке стало жутковато: куда ни глянешь - везде одна и та же каменная физиономия. Вдобавок Левушка к тому времени сменил манеру. Если раньше он просто оставлял на облюбованном месте свое подобие, то теперь он еще начал при этом что-то изображать.
Вот, например, Левушка Недоногов держится за лобную кость. На цоколе масляной краской надпись: "Мысль". Почерк - Левушкин. А вот он за каким-то дьяволом поднял руку и смотрит на нее, запрокинув голову. На цоколе надпись: "Мечта".
Скульптор, которому было поручено оформление парка, чуть с ума не сошел - явился туда с молотком и успел публично отшибить носы двум Левушкам, после чего был остановлен ребятами из ДНД. Скульптор бушевал и клялся, что рано или поздно перебьет все к чертовой матери. Но тут прибыли товарищи из следственной комиссии и спокойно объяснили ему, что речь тогда пойдет не о хулиганстве и даже не о порче имущества, но об умышленном уничтожении вещественных доказательств, а это уже, согласитесь, совсем другая статья. Отколотые носы тут же прилепили на место каким-то особым клеем, так что Левушка, по-моему, до сих пор ничего не заметил.
Третье и, я полагаю, последнее покушение было организовано городскими властями с разрешения следователя. Во дворах статуи решили не трогать (их все равно мало кто видит), а вот с парапетов, карнизов и бетонных козырьков над подъездами учреждений - убрать в двадцать четыре часа. Изваяний тогда было меньше, чем теперь, и для изъятия вполне хватило светового дня. Страшная каменная толпа набила до отказа тесный дворик позади Союза художников.
А утром, само собой, на старых местах уже красовались новые Левушки, для верности утопленные в основания по щиколотку.
Ученых понаехало… один ученей другого! Не могут понять, почему одежда телепортирует вместе с Левушкой. По логике-то не должна. Впрочем, остального они тоже понять не могут.
Следователь - тот хоть серьезным делом занят: выясняет, откуда Левушка берет мрамор. С туфом - разобрались. Армянский розовый туф завезли в город для постройки чего-то монументального. Левушка вынул из него штук девять своих изваяний и больше не смог - издырявил до полной непригодности. А вот мрамор у него почему-то не кончается. Ребенку ясно, что Левушка повадился в какую-то каменоломню, но где она? Мрамор в области не добывают - его у нас просто нет.
Кое-что приоткрылось после случая с городским театром. Там на аттике сидела древнегреческая то ли богиня, то ли муза с лавровым венком в простертой руке. На днях Левушка пристроил перед ней свою статую, да так ловко, что богиня теперь надевает венок ему на лысину. И статуя эта, заметьте, из инкерманского камня. А Инкерман, между прочим, в Крыму! Я - к следователю. Как же так, говорю, на какие же расстояния он может телепортировать? Вы на карту взгляните: где мы, а где Крым!..
Следователь меня выслушал и с какой-то, знаете, болезненной улыбкой сообщил, что неприметная зеленоватая статуя на набережной состоит из редчайшего минерала, на нашей планете практически не встречающегося.
После этих слов у меня все перед глазами поплыло… Не верю! До сих пор не верю! Ведь Левушка НИГДЕ, кроме нашего района, памятники себе не ставит! НИГДЕ! Ни в одном городе!..
Позавчера я сидел дома и с изумлением читал в местной газете статью "Телепортация: миф или реальность?", которая начиналась словами: "Они росли в одном дворе…" Хлопнула входная дверь, и передо мной возник Мишка, бледный и решительный.
- Папа, - сказал он, - ты должен пойти со мной!
"Однако тон…" - удивился я, но все же отложил газету и вышел за ним на площадку. Возле лифта стояли Мишкины одноклассники. Я вопросительно посмотрел на сына.
- Папа! - звонким от обиды голосом воззвал он. - Вот они не верят, что ты дружил со Львом Недоноговым!
Мальчишки ждали ответа.
- Дружил? - недоуменно переспросил я. - А почему, собственно, в прошедшем времени? По-моему, мы с Левой и не ссорились. Еще вопросы будут?
Больше вопросов не было, и я вернулся в квартиру, оставив сына на площадке - пожинать лавры. Да-а… Докатился. "Мы с Левой…" Ладно. Будем считать, что я выручал Мишку.
Такое вот теперь у нас ко Льву Недоногову отношение. Еще бы - после всех его подвигов! После того, как он дверь соседу статуей припер!..
Да! Я же о старушке забыл рассказать! Но это, скорее всего, легенда, предупреждаю сразу.
У некой старушки несколько лет протекал потолок. Старушка писала заявления, ходила по инстанциям, а потолок протекал. И вот однажды на скамеечку возле старушкиного подъезда присел отдохнуть некий мужчина.
- Не горюй, бабуля, - утешил он. - Я тебе помогу.
И пошел в домоуправление.
- Здравствуйте, - сказал он. - Я - Лев Сергеевич Недоногов. Вы почему старушке квартиру не ремонтируете?
Сначала управдом очень испугался, но, выяснив, что пришли не от газеты и не от народного контроля, а всего-навсего от старушки, успокоился и якобы ответил:
- В текущем квартале - никак не можем. Да и старушка-то, между нами, не сегодня-завтра коньки отбросит…
- Дорогой вы мой! - в восторге закричал посетитель. - Именно такого ответа я от вас и ждал! Дайте я вас обниму, родной!
И обнял.
Дальше, я думаю, можно не продолжать. На этот раз Левушка использовал чугун, и пока у статуи отпиливали руки, старушкина квартира была отремонтирована…
Ну и как вам история? Неплохо, правда? Повесть о бедной старушке, негодяе управдоме и благородном Левушке. Я не знаю, кто придумал и пустил гулять эту байку, но цели своей он достиг - с некоторых пор все заявки граждан панически быстро выполняются.
А на днях я услышал нечто куда более правдоподобное. Якобы дочь Левушки Маша и еще несколько десятиклассников, рассудив, что последний звонок бывает раз в жизни, решили отметить это дело в баре, откуда их немедленно попросили. Ребята, конечно, клялись, что они студенты, а не школьники, но бармена не проведешь.
И, можете себе представить, выходит вперед эта соплячка Маша и якобы заявляет:
- Вы еще об этом пожалеете! Мой отец - Недоногов!
В отличие от мифического управдома бармен был живой человек и, работая в нашем районе, просто не мог не знать имя и фамилию "каменного гостя"…
Однако не будем отвлекаться.
Субботним утром я сполоснул трехлитровую банку и вышел на улицу. Статуй за ночь не прибавилось, и это вселяло надежду, что ни следователь, ни ученые беспокоить меня сегодня не будут. Я прошел мимо гранитного Левушки, пожимающего руку Левушке мраморному, и наткнулся на группу приезжих.
Вообще-то их в городе мало - к нам теперь не так просто попасть. Те немногие, кому это удалось, чувствуют себя здесь туристами - бродят по району, глазеют. А роль гида вам охотно исполнит любой местный житель.
В данном случае гидом был губастый сантехник Витька из первой квартиры.
- Вот, обратите внимание, статуя, - с удовольствием говорил он, подводя слушателей к очередному изваянию. - Стоит, как видите, прямо на асфальте и улыбается. А между тем она жизнь человеку сломала… Вы заметьте, куда она смотрит. Правильно, вон в то окно без занавесок. Проживал там мой знакомый, завсклад Костя Финский. Как он эту статую увидел - занервничал. Ох, говорит, Витек, не нравится мне эта статуя. Неспроста она сюда смотрит. Ты гляди, какая у нее улыбка ехидная - словно намекает на что-то… А жена у Кости ушла год назад, так что с этой стороны все чисто… Я ему говорю: плюнь. Ну, статуя, ну и что? Трогает она тебя? Стоит - и пускай себе стоит… Но это легко сказать! Сами подумайте: выглянешь в окошко, а она - смотрит. Да как!.. Короче, недели хватило - сломался Костя Финский, пошел сдаваться в ОБХСС. Сам. Не дожидаясь… Теперь в эту квартиру никто вселяться не хочет. История известная - вот земляк может подтвердить…
Трехлитровая банка выпала у меня из рук и разбилась об асфальт. Все повернулись ко мне, в том числе и полный лысеющий мужчина, которого Витька только что назвал земляком.
Это был Левушка Недоногов. Собственной персоной.
- Хорошо еще, что пустая, - заметил Витька. - А сейчас я, если хотите, покажу вам памятник Крылову. Он ему там цветы возлагает…
И вся группа, за исключением одного человека, двинулась в сторону площади, туда, где каменный Лев Недоногов возлагал скромный каменный букетик к ногам гениального баснописца.
Мы остались у статуи вдвоем.
- Здравствуй, Лева… - сказал я растерянно.
Он смотрел на меня словно бы не узнавая. Словно бы прикидывая, а стоит ли узнавать.
Светлый выходной костюм, знакомые туфли, рубашка… Великий человек был скромен - ходил в своем. А между тем мог проникнуть в любой универмаг планеты и одеться во что пожелает.
- А-а, Павлик… - проговорил он наконец. - Здравствуй…
Я шагнул вперед. Под ногами заскрипели осколки.
- А я вот… прогуляться…
Оробел… Как в кабинете большого начальника. Стыдно вспомнить - я даже не решился подать ему руку.
Но Левушка, кажется, и сам был смущен нашей встречей.
- Ты слышал? - отрывисто спросил он, мотнув головой в ту сторону, куда Витька увел приезжих. - Что он им тут про меня плел? Какое окно? Какой Финский? Я, собственно, проходил мимо… ну и поинтересовался, о чем он тут…
Левушке очень хотелось уверить меня, что среди слушателей он оказался случайно.
- Нормальная улыбка, искренняя… Что в ней ехидного? - Левушка замолчал, часто моргая на статую.
- Лева, а ты…
Я хотел спросить: "Ты идти сдаваться не думаешь?", но спохватился и пробормотал:
- Ты домой-то как… собираешься возвращаться?
Великий человек нахмурился.
- Не сейчас… - уклончиво ответил он. - Не время пока…
Он что-то увидел за моим плечом, и лицо его выказало раздражение.
- Слушай, - сказал он сквозь зубы. - Будь другом, кинь ты в него чем-нибудь! Замучился уже в них кидать…
Я оглянулся. Метрах в десяти от нас по тротуару разгуливал голубь.
- За что-ты их так?
- Гадят, - ответил он просто и устало. Подумав, добавил: - Собак тоже развели… Никогда столько собак в городе не было…
- А собаки-то что тебе сделали? - удивился я, но тут же сообразил, что может сделать собака, если памятник стоит прямо на асфальте.
Левушка сосредоточенно разглядывал свободный карниз ближайшего здания.
- Левка! - сказал я с тоской. - Что с тобой стало! Чего ты всем этим достиг? Татьяна тебя ищет - с ног сбилась… Милиция розыск объявила…
- Ничего, - жестко ответил он. - Пусть знают! А то привыкли: Недоногов!.. Что с ним церемониться? Можно прикрикнуть, можно настроение дурное на нем сорвать - все можно! За что его уважать, Недоногова? Подвигов не совершал, карьеры не сделал, зарабатывать как следует - не научился! А теперь… Ишь, засуетились! Ро-озыск…
Он повернулся ко мне, перестав на секунду моргать.
А глаза-то ведь, как известно, зеркало души. Этой секунды мне вполне хватило, чтобы понять: Левушка врал. Не обида - другое мешало ему вернуться к людям.
Левушка, мраморный Левушка, Левушка-легенда, "каменный гость" боялся встречи с Татьяной!.. И, похоже, не только с ней. Вот почему он так растерялся, увидев меня. Ясно же: стоит ему появиться на людях не в бронзе и не в граните, стоит ему произнести первую фразу, как все поймут, что никакой он, к черту, не монумент, а прежний Левушка, вечно теряющийся в спорах и робеющий перед женой.
- Лева, - твердо сказал я. - Давай честно. Тебя ищут не потому, что людям делать нечего. Ты нам нужен, Лева! Татьяне, ученым…
- Следователю, - мрачно подсказал он.
- Следователь вчера сравнил тебя с Колумбом.
- Оригинально… Это что же, общественное мнение?
- А ты, значит, уже выше общества? - задохнувшись от злости, спросил я. Робости моей как не бывало. - А для кого, позволь узнать, ты натыкал кругом все эти памятники? Не для общества? Кому ты доказываешь, что не ценили тебя, не разглядели? Кому?
- Себе! - огрызнулся он.
- Врешь, - спокойно сказал я. - Врешь нагло. Если в один прекрасный день люди перестанут замечать твои статуи, тебе конец!
Левушка молчал. Кажется, я попал в точку. Теперь нужно было развивать успех.
- Лева, - с наивозможнейшей теплотой в голосе начал я. - Прости меня, но все это - такое ребячество!.. Да поставь ты себе хоть тысячу монументов - все равно они будут недействительны! Да-да, недействительны! Монументы ни за что!.. И неужели эти вот самоделки… - Я повернулся к Левушке спиной и широким жестом обвел уставленную изваяниями улицу, - неужели они дороже тебе - пусть одного, но, черт возьми, настоящего памятника!.. За выдающееся открытие от благодарного человечества!
Левушка молчал, и я продолжал, не оборачиваясь:
- Ну хорошо. Допустим, ты в обиде на общество. Кто-то тебя не понял, кто-то оборвал, кто-то пренебрег тобой… Но мне-то, мне! Лучшему своему другу - мог бы, я думаю, рассказать, как ты это делаешь!..
Я обернулся. Передо мной стояла мраморная Левушкина статуя и показывала мне кукиш.
- Черт бы драл этого дурака! - в сердцах сказал я, захлопнув за собой входную дверь.
- Ты о ком? - поинтересовалась из кухни жена, гремя посудой.
- Да о Недоногове, о ком же еще!..
Посуда перестала греметь.
- Знаешь что! - возмущенно сказала жена, появляясь на пороге. - Ты сначала сам добейся такого положения! Только ругаться и можешь!
Вот уж с этой стороны я удара никак не ожидал.
- Оля! - сказал я. - Оленька, опомнись, что с тобой! Какое положение? О каком положении ты говоришь?
- А такое! - отрубила она. - Сорок лет, а ты все мальчик на побегушках!
Нервы мои были расстроены, перед глазами еще маячил мраморный Левушкин кукиш, тем не менее я нашел в себе силы сдержаться.
- По-моему, речь идет о Недоногове, а не обо мне! Так какое у него положение? В бегах человек!
- Он-то в бегах, - возразила жена, - а Татьяне вчера профессор звонил. Член-корреспондент из Новосибирска.
- Да знаю я этого профессора, - не выдержав, перебил я. - Не раз с ним беседовал…
- Молчи уж - беседовал!.. И профессор интересовался, не собирается ли недоноговская Машка подавать заявление в Новосибирский университет. Ты понимаешь?
- Ах, во-от оно что… - сообразил я. - Значит, он думает, что это передается по наследству? Молодец профессор…
- Профессор-то молодец, а Мишка через три года школу кончит.
- Что тебе от меня надо? - прямо спросил я.
- Ничего мне от тебя не надо! Пей свое пиво, расписывай свои пульки… А где банка?
- Разбил.
- Наконец-то.
- О ч-черт! - Я уже не мог и не хотел сдерживаться. - Что ты мне тычешь в глаза своим Недоноговым! Какого положения он достиг?
- Не ори на меня! - закричала она. - Просто так человеку памятник не поставят!
- Оля! - в страхе сказал я. - Господь с тобой, кто ему что поставил? Он сам себе памятники ставит!
- Слушай, не будь наивным! - с невыносимым презрением проговорила моя Оленька.
Черт возьми, что она хотела этим сказать? Что великие люди сами отливают себе памятники? В переносном смысле, конечно, да, но… Не понимаю…
Я расхаживаю по пустой квартире и никак не могу успокоиться. Нет, вряд ли следователь додумался до Колумба сам. Это его кто-то из ученых настроил…
Левушке не в чем меня упрекнуть. Я молчал о кирпичной статуе, пока он не сотворил при свидетелях вторую - ту, что сидит в отделе. Я выгораживал его перед капитаном и перед Татьяной. Я ни слова не сказал Моторыгину и вообще до сих пор скрываю, дурак, позорные обстоятельства, при которых Левушка овладел телепортацией.
Поймите, я не к тому, что Левушка - неблагодарная скотина (хотя, конечно, он скотина!), я просто не имею больше права молчать, пусть даже на меня потом повесят всех собак, обвинят в черной зависти и еще бог знает в чем…
Со двора через форточку доносятся возбужденные детские голоса. Это у них такая новая игра - бегают по двору, хлопают друг друга по спине и кричат: "Бах! Памятник!" И по правилам игры тот, кого хлопнули, должен немедленно замереть.
Хотим мы этого или не хотим, но Левушка сделался как бы маркой нашего города. Возникло нечто, отличающее нас от других городов.
Правда, по району ходит серия неприличных анекдотов о Льве Недоногове, а один раз я даже слышал, как его обругали "каменным дураком" и "истуканом", но это, поверьте, картины не меняет.
Взять, к примеру, мраморного Левушку, что сидит за столом у нас в отделе, - кто с него пыль стирает? Я спрашивал уборщицу - она к нему даже подойти боится. Значит, кто-то из наших. Кто?
Ах, как не хочется нам называть вещи своими именами! С цепи сорвался опасный обыватель, а мы благодушествуем, мы потакаем ему - ну еще бы! Ведь на нас, так сказать, ложится отсвет его славы!..
Розыск… А что розыск? Что с ним теперь вообще можно сделать? Даже если подстеречь, даже если надеть наручники, даже если он милостиво позволит себя препроводить - ну и что? Будет в кабинете следователя сидеть статуя в наручниках… Да и не осмелится никто применить наручники - ученые не позволят.
Я однажды прямо спросил капитана, как он рассчитывает изловить Левушку. И капитан показал мне график, из которого явствовало, что активность Левушки идет на убыль. Раньше он, видите ли, изготовлял в среднем четыре-пять статуй в день, а теперь - одну-две.
- Не век же ему забавляться, Павел Иванович, - сказал мне капитан. - Думаю, надолго его не хватит. Скоро он заскучает совсем и придет в этот кабинет сам…
Довод показался мне тогда убедительным, но сегодня, после утренней встречи, я уже не надеюсь ни на что.
С какой стати Левушка заскучает? Когда ему скучать? У него же ни секунды свободного времени, ему же приходится постоянно доказывать самому себе, что он значителен, что он - "не просто так"! И он будет громоздить нелепость на нелепость, один монумент на другой, пока не наберется уверенности, достаточной для разговора с Татьяной. Или с учеными. Или со следователем. А если не наберется?
И главное: никто, никто не желает понять, насколько он опасен!
Я не о материальном ущербе, хотя тонны розового туфа, конечно же, влетели городу в копеечку, и еще неизвестно, на какую сумму он угробил мрамора.
Я даже не о том, что Левушка рискует в один прекрасный день промахнуться, телепортируя, и убить случайного прохожего, отхватив ему полтуловища.
Лев Недоногов наносит обществу прежде всего МОРАЛЬНЫЙ урон. Подумайте, какой вывод из происходящего могут сделать, если уже не сделали, молодые люди! Что незаслуженная слава - тоже слава, и неважно, каким путем она достигнута?..
На глазах у детей, у юношества он превращает центр города в мемориал мещанства, в памятник ликующей бездарности, а мы молчим!
Я знаю, на что иду. Сегодня со мной поссорилась жена, завтра от меня отвернутся знакомые, но я не отступлю. Я обязан раскрыть людям глаза на его убожество!..
Я выхожу в кухню и надолго припадаю к оконному стеклу. Там, в просвете между двумя кронами, возле песочницы, я вижу статую. Мерзкую, отвратительную статую с обрубками вместо рук, и на правой культе у нее, я знаю, процарапано гвоздем неприличное слово…
…Плешивый, расплывшийся - ну куда ему в монументы!.. И фамилия-то самая водевильная - Недоногов!..
Я отстраняюсь от окна. В двойном стекле - мое двойное полупрозрачное отражение. Полное лицо сорокалетнего мужчины, не красивое, но, во всяком случае, значительное, запоминающееся…
И я не пойму: за что, за какие такие достоинства выпал ему этот небывалый, невероятный шанс!.. Почему он? Почему именно он?
Почему не я?
ПРАВО ГОЛОСА
Полковник лишь казался моложавым. На самом деле он был просто молод. В мирное время ходить бы ему в капитанах.
- Парни! - Будучи уроженцем Старого Порта, полковник слегка растягивал гласные. - Как только вы уничтожите их ракетные комплексы, в долину Чара при поддержке с воздуха двинутся танки. От вас зависит успех всего наступления…
Легкий ветер со стороны моря покачивал маскировочную сеть, и казалось, что испятнанный тенями бетон колышется под ногами.
Полковник опирался на трость. Он прихрамывал - последствия недавнего катапультирования, когда какой-то фанатик пытался таранить его на сверхзвуковых скоростях. Трость была именная - черного дерева с серебряной пластиной: "Спасителю Отечества - от министра обороны".
- Через час противник приступит к утренней молитве и этим облегчит нашу задачу. Нам же с вами не до молитв. Сегодня за всех помолится полковой священник…
Летчики - от горла до пят астронавты, кинопришельцы - стояли, приподняв подбородки, и легкий ветер шевелил им волосы.
Они были не против: конечно же, священник за них помолится и, кстати, сделает это куда профессиональнее.
- Мне, как видите, не повезло. - Полковник непочтительно ткнул именной тростью в бетон. - Я вам завидую, парни, и многое бы отдал, чтобы лететь с вами…
- ТЫ ЧТО ДЕЛАЕШЬ, СВОЛОЧЬ?!
Визгливый штатский голос.
Полковник резко обернулся. Никого. Священник и майор. А за ними - бетон. Бетон почти до самого горизонта.
- ЭТО Я ТЕБЕ, ТЕБЕ! МОЖЕШЬ НЕ ОГЛЯДЫВАТЬСЯ!
- Продолжайте инструктаж! - разом охрипнув, приказал полковник.
Майор, удивившись, шагнул вперед.
- Офицеры!..
- МОЛЧАТЬ! - взвизгнул тот же голос. - БАНДИТ! ПОПРОБУЙ ТОЛЬКО РОТ РАСКРОЙ - Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО С ТОБОЙ СДЕЛАЮ!
Майор даже присел. Кепи его съехало на затылок. Священник, округлив глаза, схватился за наперсный крест.
Строй летчиков дрогнул. Парни ясно видели, что с их начальством происходит нечто странное.
И тогда, отстранив майора, полковник крикнул:
- Приказываю приступить…
- НЕ СМЕТЬ! - На этот раз окрик обрушился на всех. Строй распался. Кое-кто бросился на бетон плашмя, прикрыв голову руками. Остальные ошалело уставились вверх. Вверху были желто-зеленая маскировочная сеть и утреннее чистое небо.
- ВЫ ЧТО ДЕЛАЕТЕ! ВЫ ЧТО ДЕЛАЕТЕ! - злобно, плачуще выкрикивал голос. - ГАЗЕТУ ЖЕ СТРАШНО РАЗВЕРНУТЬ!
Упавшие один за другим поднимались с бетона. Не бомбежка. Тогда - что?
- Господи, твоя власть… - бормотал бледный священник.
- А ТЫ! - голос стал еще пронзительнее. - СЛУГА БОЖИЙ! ТЫ! "НЕ УБИЙ"! КАК ТЫ СРЕДИ НИХ ОКАЗАЛСЯ?
Полковник в бешенстве стиснул рукоять трости и, заглушая этот гнусный визг, скомандовал:
- Разойтись! Построиться через десять минут!.. И вы тоже! - крикнул он священнику и майору. - Вы тоже идите!
Летчики неуверенно двинулись кто куда.
- А вы будьте любезны говорить со мной и только со мной! - вне себя потребовал полковник, запрокинув лицо к пустому небу. - Не смейте обращаться к моим подчиненным! Здесь пока что командую я!
- СВОЛОЧЬ! - сказал голос.
- Извольте представиться! - прорычал полковник. - Кто вы такой?
- НАШЕЛ ДУРАКА! - злорадно, с хрипотцой сказал голос. - МОЖЕТ, ТЕБЕ ЕЩЕ И АДРЕС ДАТЬ?
- Вы - террорист?
С неба - или черт его знает, откуда - на полковника пролился поток хриплой отборной брани. Ни на службе, ни в быту столь изощренных оборотов слышать ему еще не доводилось.
- Я - ТЕРРОРИСТ? А ТЫ ТОГДА КТО? ГОЛОВОРЕЗ! СОЛДАФОН!
Полковник быстро переложил трость из правой руки в левую и схватился за кобуру.
- Я тебя сейчас пристрелю, штафирка поганый! - пообещал он, озираясь.
- ПРИСТРЕЛИЛ ОДИН ТАКОЙ! - последовал презрительный ответ.
Летчики опасливо наблюдали за происходящим издали. Неизвестно, был ли им слышен голос незримого террориста. Но крики полковника разносились над бетоном весьма отчетливо.
Опомнясь, он снял руку с кобуры.
- За что? - сказал он. - Меня дважды сбивали, меня таранили… Какое вы имеете право…
- ДА КТО ЖЕ ВАС ПРОСИЛ? - с тоской проговорил голос. Он не был уже ни хриплым, ни визгливым. - ВЫ ХРАБРЫЙ ЧЕЛОВЕК, ВЫ ЖЕРТВУЕТЕ СОБОЙ, НО РАДИ ЧЕГО? ИСКОННЫЕ ТЕРРИТОРИИ? БРОСЬТЕ. ОНИ БЫЛИ ИСКОННЫМИ СТО ЛЕТ НАЗАД…
Террорист умолк.
- Вы совершаете тяжкое преступление против государства! - сказал полковник, обескураженный такой странной сменой интонаций. - Вы срываете операцию, от которой…
- ДА У ВАС ДЕТИ ЕСТЬ ИЛИ НЕТ? - Голос снова сорвался на визг. - ХВАТИТ! К ЧЕРТУ! СКОЛЬКО МОЖНО!
- Но почему так? - заорал полковник, заведомо зная, что не переорешь, - бесполезно. - Почему - так? Вы хотите прекратить войну? Прекращайте! Но не таким же способом! В конце концов, вам предоставлено право голоса!
- А У НАС ЕСТЬ ТАКОЕ ПРАВО? - поразился голос. - ДЛЯ МЕНЯ ЭТО НОВОСТЬ. КОРОЧЕ: НИ ОДИН САМОЛЕТ СЕГОДНЯ НЕ ВЗЛЕТАЕТ! Я ЗАПРЕЩАЮ!
И точно в подтверждение его слов за ангарами смолк свист реактивного двигателя. Полковник сорвал кепи и вытер им взмокший лоб.
- Операцию разрабатывал генералитет, - отрывисто сказал он. - При участии министра обороны… И за срыв ее мои ребята пойдут под трибунал! Со мной во главе.
- НЕ ТРУХАЙ, БРАТАН! - почему-то перейдя на лихой портовый жаргон, утешил голос. - Я И МИНИСТРУ ТВОЕМУ СПИЧКУ ВСТАВЛЮ!
- Да послушайте же! - взмолился полковник, но голос больше не отзывался. Видимо, вставлял спичку министру обороны.
Полковник поднес к глазам циферблат наручных часов. Операция срывалась… Нет, она уже была сорвана. Он подозвал майора.
- Никого ни под каким предлогом не выпускать с аэродрома! Летному составу пока отдыхать.
Гладкий слепой телефон без диска.
Нужно было подойти к столу, снять трубку и доложить министру обороны, что операция "Фимиам", от которой зависела судьба всего наступления, не состоялась.
Подойти к столу, снять трубку…
Телефон зазвонил сам.
- Полковник! - Министр был не на шутку взволнован. - Вы начали операцию?
- Никак нет.
- Не начинайте! Вы слышите? Операция отменяется! Вы слышите меня?
- Так точно, - еще не веря, проговорил полковник.
- Не вздумайте начинать! Вообще никаких вылетов сегодня! Я отменяю… Перестаньте на меня орать!.. Это я не вам, полковник!.. Что вы себе позволяете! Вы же слышали: я отменил…
Звонкий щелчок - и тишина.
Полковник медленно опустил трубку на рычажки.
Кто бы это мог орать на министра обороны?
"А он, кажется, неплохой парень, - подумал вдруг полковник. - Вышел на министра - зачем? Наступление и так провалилось… Неужели только для того, чтобы выручить меня?"
Необычная тишина стояла над аэродромом. Многократные попытки запустить хотя бы один двигатель ни к чему не привели. У механиков были серые лица - дело слишком напоминало саботаж.
Поэтому, когда через четверть часа поступило кодированное распоряжение отменить все вылеты, его восприняли как указ о помиловании.
Полковник мрачно изучал настенную карту. Его страна выглядела на ней небольшим изумрудным пятном, но за ближайшие несколько дней это пятно должно было увеличиться почти на треть.
"Не трухай, братан…" Так мог сказать только житель Старого Порта. Вот именно так - хрипловато, нараспев…
Губы полковника покривились.
- Ну спасибо, земляк!..
Слабое жужжание авиационного мотора заставило его выглянуть в окно. Зрелище небывалое и неприличное: на посадку заходил двухместный "лемминг". Сельскохозяйственная авиация на военном аэродроме? Полковник взял микрофон внутренней связи.
- Кто дал посадку гражданскому самолету? Чья машина?
- Это контрразведка, господин полковник.
Как? Уже? Невероятно!..
Яркий самолетик коснулся колесами бетона и побежал мимо радарной установки, мимо гнезда зенитных пулеметов, мимо тягача, ведущего к ангарам горбатый истребитель-бомбардировщик.
Что за дьявольщина! Почему они на "лемминге"? Почему не на помеле, черт их подери! Неужели нельзя было воспользоваться армейским самолетом?
Полковник в тихой ярости отвернулся от окна.
О голосе эта публика еще не пронюхала. Видимо, пожаловали по какому-то другому поводу. Как не вовремя их принесло!..
Послышался вежливый стук в дверь, и в кабинет вошел довольно молодой, склонный к полноте мужчина с приветливым взглядом.
- Доброе утро, полковник!
Штатская одежда на вошедшем сидела неловко, но чувствовалось, что форма на нем сидела бы не лучше.
Мягкая улыбка, негромкий приятный голос - типичный кабинетный работник.
И тем не менее - свалившийся с неба на "лемминге".
Полковник поздоровался, бегло проглядев, вернул документы и предложил сесть.
- А вы неплохо выглядите, - добродушно заметил гость, опускаясь в кресло.
- Простите?..
- Я говорю: после того, что случилось, вы неплохо выглядите.
Фраза прозвучала совершенно естественно. Неестественно было другое: о том, что случилось, этот человек не мог знать ничего.
- Вы, собственно, о чем? - подчеркнуто сухо осведомился полковник. Он вообще не жаловал контрразведку.
- Я о голосе, - негромко произнес гость, глядя ему в глаза. - О голосе, полковник. Мы занимаемся им уже вторую неделю.
Несколько секунд полковник сидел неподвижно.
- Что это было? - хрипло спросил он.
- Вы, главное, не волнуйтесь, - попросил гость. - Вас никто ни в чем не подозревает.
Вот это оплеуха!
- Я, конечно, благодарен за такое доверие, - в бешенстве проговорил полковник, - но о каких подозрениях речь? Операция отменена приказом министра обороны.
- Приказом министра? - жалобно морщась, переспросил контрразведчик. - Но позвольте… - У него вдруг стал заплетаться язык. - Ведь в газетах… о министре… ничего…
Минуту назад в кабинет вошел спокойный до благодушия, уверенный в себе мужчина. Теперь же в кресле перед полковником горбился совершенно больной человек.
- Послушайте. - Полковник растерялся. - Сами-то вы как себя чувствуете? Вам… плохо?
Гость поднял на него глаза, не выражающие ничего, кроме неимоверной усталости.
- Кого голос посетил первым? - с видимым усилием спросил он. - Министра или вас?
- Меня. Точнее - наш аэродром.
- А из ваших людей - в разговоре с голосом - никто не мог сослаться на министра?
- На министра сослался я, - сказал полковник. - А что, вы подозревали меня именно в этом?
Контрразведчик не ответил. Кажется, он понемногу приходил в себя - откинулся на спинку кресла, глаза его ожили, полные губы сложились в полуулыбку.
- Ну так это совсем другое дело, - произнес он почти весело. - Тогда давайте по порядку. Что же произошло на аэродроме?
"Ну уж нет, - подумал полковник, разглядывая гостя. - Помогать тебе в поимке этого парня я не намерен. Это было бы слишком большим свинством с моей стороны…"
- Разрешите вопрос? - сказал он.
- Да-да, пожалуйста.
- Вы что, заранее знали о том, что операция сорвется?
Гость ответил не сразу.
- Видите ли… Голос обычно возникает ранним утром и принимается осыпать упреками персонал какой-нибудь военной базы. Мы долго не могли понять, откуда он берет информацию…
- И откуда же?
- Представьте, из утренних столичных газет.
- Не морочьте голову! - резко сказал полковник. - Вы хотите меня убедить, что он развернул сегодня утром газету и прочел там об операции "Фимиам"?
Гость молчал, улыбаясь не то скорбно, не то иронически.
- Министру обороны это будет стоить карьеры, - сообщил он наконец. - Старичок почувствовал, что кресло под ним закачалось, и, конечно, наделал глупостей… Вообразите: передал газетчикам победные реляции в ночь, то есть, до начала наступления.
- Сукин сын! - изумленно выдохнул полковник.
- Совершенно с вами согласен. Так вот, газеты сообщили, что первый удар наносят новейшие, недавно закупленные истребители-бомбардировщики. Где они базируются и кто на них летает, публика уже знала, потому что недавно о вас, полковник, была большая восторженная статья. Как, кстати, ваша нога?
- Да ладно вам! - отмахнулся полковник. - Дальше!
- А собственно, все. Я рассуждал так: если голос действительно берет информацию из официальной прессы, то сегодня его жертвой станете вы. Вообще-то я надеялся успеть сюда до поступления газет в продажу… Гнусная машина этот "лемминг", но на военной я лететь не решился - голос их приземляет.
- Вы вели самолет сами?
- Что вы! - сказал гость. - Летел с пилотом. Но вы не беспокойтесь - это мой сотрудник. Сейчас он опрашивает летчиков…
"Скверно… - подумал полковник. - Вечно нам, из Старого Порта, не везет…"
- Так я слушаю вас, - напомнил контрразведчик.
Пришлось рассказывать. Поначалу гость понимающе кивал, потом вдруг насторожился и бросил на полковника быстрый оценивающий взгляд. Дальше он уже слушал с откровенным недоумением. Дождавшись конца истории, усмехнулся:
- Негусто…
- У меня создается впечатление, - холодно сказал полковник, - что вы сомневаетесь в моих словах.
- Правильное у вас впечатление, - нимало не смутясь, отозвался гость. - Именно сомневаюсь.
- И, позвольте узнать, почему?
Контрразведчик снова взглянул в глаза и тихо, ясно произнес:
- Говор Старого Порта ни с каким другим не спутаешь. А ведь вы даже словом не обмолвились, что он ваш земляк.
"Ну вот и влип, - подумал полковник. - Конечно же, им все это известно…"
- Да… - в затруднении проговорил он. - Да, разумеется, мне показалось, что… но, знаете, это в общем-то мои домыслы… А я старался излагать факты…
В эти мгновения полковник был противен сам себе.
Полковой священник вошел в кабинет без стука и сразу поднял руку для благословения. Полковнику и контрразведчику пришлось встать.
- Дети мои… - прочувствованно начал священник, что как всегда прозвучало несколько комично. Уж больно он был молод - моложе полковника.
Забавный малый - он, наверное, в детстве мечтал стать военным. Сутана слегка перешита, отчего в ней появилось нечто щеголевато-офицерское, держался он всегда подчеркнуто прямо, проповеди читал, как командовал, и рассказывали, что однажды, повздорив с приходским священником, обозвал того шпаком.
- Дети мои, - в тяжком недоумении вымолвил он. - Как могло случиться, что я среди вас оказался?
Его качнуло вперед, и в три вынужденных шага он очутился перед столом.
- Свидетельствую! - с отчаянием объявил он. - Слышал глас божий и свидетельствую!..
- Вы где взяли спирт, святой отец?
Юноша в сутане смерил полковника презрительным взглядом.
- Екиспок, - с достоинством изронил он. Озадаченно нахмурился.
- Что? - брезгливо переспросил полковник.
Лицо священника прояснилось.
- Епи-скоп… меня сюда поставил… А не вы, сын мой.
- Как вы смели напиться! - процедил полковник. - Вы! Пастырь! Что вы там себе напридумывали! Какой глас божий? Это террорист! Против него ведется следствие!
Священник вскинул голову.
- Опять? - с ужасом спросил он.
Полковник понял, что сболтнул лишнее, но тут вовремя вмешался гость.
- Святой отец, - смиренно, чуть ли не с трепетом обратился он к священнику. - Вы слышали глас божий?
- Слышал, - глухо подтвердил тот.
- И что он вам сказал?
- Он сказал… - Священник задумался. - Он сказал: истребители-бомбардировщики - дьявольское наущение…
- Да не говорил же он этого! - перебил полковник, но гость жестом попросил его примолкнуть.
- А вы не помните, святой отец, кто закупил эти истребители-бомбардировщики?
- Дьявол, - твердо сказал священник.
- Нет, не дьявол, - ласково поправил его гость. - Их закупил президент. Кесарь, святой отец, кесарь…
Юноша в сутане недоверчиво уставился на контрразведчика.
- Голос… - пробормотал он.
- Да! - с неистовой страстью проповедника возгласил гость. Полковник вздрогнул. - Голос! Чей голос может учить: "Не отдавайте кесарю кесарево"? Чей, если господь учил нас совсем другому?
Полковнику показалось, что еще секунда - и священник потеряет сознание.
- Не вы первый, - проникновенно, тихо произнес гость. - Вспомните Антония, святой отец! Сатана многолик, и он всегда искушает лучших.
- Что-то плохо мне… - совершенно мальчишеским голосом пожаловался священник, поднося ладонь к глазам.
- Вызовите кого-нибудь! - шепнул гость полковнику. - Пусть уложат спать и проследят, чтобы глупостей не натворил…
Священника вывели под руки.
- Спасибо, - искренне сказал полковник. - Ума не приложу, как это я мог о нем забыть! Конечно же, он пошел к механикам и надрался.
- Зря вы с ним так жестоко, - заметил гость. - Встреча с голосом - это ведь не шутка. Не у всех нервы такие крепкие, как, у вас. Были случаи - стрелялись люди… А то при нынешней обстановке нам только и не хватало какой-нибудь новой секты с политической программой.
- Ловко вы все повернули, - сказал полковник. - Дьявола - в бога, бога - в дьявола…
- Работа такая, - отозвался гость, и тут кто-то пинком отворил дверь.
В кабинет шагнул коренастый технарь с сержантскими нашивками на рукаве серого комбинезона. Выражение лица - самое свирепое.
- Вы арестовали священника? - прорычал он.
Полковник резко выпрямился в кресле и прищурился. Под этим его прищуром коренастый злобно заворчал, переминаясь, и по истечении некоторого времени принял стойку "смирно".
- Вы арестовали священника! - угрюмо повторил он.
- Так это вы его напоили? - осведомился полковник.
- Так точно! - с вызовом сказал коренастый. - Но я же не знал, что ему одной заглушки хватит!
- Заглушки? - с проблеском интереса переспросил гость.
- Это такая крышечка с резьбой, - пояснил полковник.
- Мало ли что он вам тут наговорил! - выкрикнул коренастый. - Он же ничего не соображал! Он мальчишка! Он жизни не видел! За что тут шить политику?
- Да вы, я вижу, и себя не обделили, - зловеще заметил полковник. - Заглушки три-четыре, а? Кто ему шьет политику? Его отвели проспаться. А вот вы сейчас пойдете к дежурному и скажете, чтобы он записал вам две недели ареста. И вообще пора бы знать, что в таких случаях начинают не со священников.
Коренастый сержант вздрогнул и вдруг двинулся с исказившимся лицом на контрразведчика.
- Попробуйте только тронуть полковника, - с угрозой произнес он. - Вы с аэродрома не выберетесь…
- У вас, полковник, огромная популярность среди нижних чинов, - кисло заметил гость. - Я начинаю опасаться, что мне здесь в конце концов размозжат голову.
- Я же знаю, что вам нужно! - почти не скрывая злорадства, бросил сержант. - Все уже знают! Вам нужно найти голос, да? Что вам тут говорил священник? Что он слышал бога? А я вам точно могу сказать, чей это был голос. Сказать?
- Ну, скажите… - нехотя согласился гость. Он выглядел очень утомленным.
- Это был мой брат! - хрипло проговорил сержант.
- Ну и что? - вяло спросил гость.
Сержант растерялся. Он ожидал совсем другой реакции.
- Вам это… неинтересно?
- Нет, - сказал контрразведчик. - Но вы же все равно от меня не отвяжетесь, пока я не спрошу, кто такой ваш брат и где его искать.
- На кладбище, - сдавленно произнес сержант. - Пятое солдатское… Одиннадцатая могила в третьем ряду… Он погиб четыре года назад…
Внезапно полковнику стало страшно.
- Ваш брат, - запинаясь, спросил он, - жил в Старом Порту?
- Никак нет, - глухо ответил сержант. - Мы жили в столице.
- Понятно… - в растерянности сказал полковник и обернулся к гостю. - Сержант вам еще зачем-нибудь нужен?
- Да он мне как-то с самого начала не очень был нужен, - брюзгливо отозвался тот.
- Можете идти, - поспешно сказал полковник.
Дверь за сержантом закрылась без стука.
- Я бы, конечно, мог отдать его под трибунал… - У полковника был крайне смущенный вид.
- И весь техперсонал в придачу? - проворчал гость. - Теперь, надеюсь, вы понимаете, что это такое - голос?
- Напрасно вы не выслушали сержанта, - сказал полковник. - Со Старым Портом - явная путаница и вообще какая-то чертовщина…
- У меня нет времени на сержантов, - сквозь зубы проговорил гость. - У меня нет времени на священников… Вам известно, что союзники вывели флот из наших территориальных вод?
- Да, разумеется. Протест оппозиции…
- Да не было никакого протеста, полковник! Просто этот ваш голос допекал их целую неделю…
- Простите! - ошеломленно перебил полковник. - То, что вы мне сейчас рассказываете… Имею ли я право знать это?
- Не имеете, - сказал контрразведчик. - Данные совершенно секретны. Так я продолжаю… И скандалы он им, заметьте, закатывал на английском языке!.. Неужели вы еще не поняли: каждый принимает его мысли на своем родном наречии! А вы вдруг опускаете такую важную подробность, говор Старого Порта… Что он, по-вашему, за человек?
Полковник смотрел мимо гостя. Там, за спиной контрразведчика, висела настенная карта с изумрудным пятном, которое должно было за ближайшие несколько дней увеличиться почти на треть.
"Какого черта! - решился, наконец, полковник. - Он сорвал мне операцию! Почему я обязан выгораживать его!.."
- Штатский, - отрывисто сказал он. - Штатский, причем из низших слоев общества. Вульгарные обороты, истеричен… Хотя… Странно! Был момент, когда он перестал визжать, перешел на "вы"… и, знаете, мне показалось, что со мной говорит…
- Интеллигент?
- Да! Совершенно иная речь! Как будто в разговор вмешался еще один человек…
- Это очень важно, - предупредил гость. - Так он был один или их было несколько?
- Право, даже не знаю, - в замешательстве проговорил полковник.
Оба замолчали. Контрразведчик зябко горбился в кресле.
- Мне нужна ваша помощь, полковник, - произнес он почти безразлично.
Тот удивился.
- Я - летчик…
- …а не контрразведчик, договаривайте уж!.. Как вы, полковник, ошибаетесь относительно этого господина! Ну, допустим, вы благодарны ему за что-то… Скажем, за приказ министра… Не надо, не надо, вы прекрасно знаете, о чем идет речь! Но почему вы решили, что это первая и последняя операция, которую он вам срывает? Искать мы его будем долго, так что готовьтесь, полковник. Он вам себя еще покажет.
Полковник, не отвечая, смотрел на карту за спиной гостя. Хуже всего было то, что контрразведчик прав.
- И чем же я могу вам помочь?
- Когда он за вас возьмется в следующий раз, - попросил гость, - предупредите его… по-человечески… что он затеял опасную игру. Что у него на хвосте контрразведка. Сошлитесь на меня, укажите фамилию, должность, объясните, где меня найти. Добавьте, что я нехороший человек, что я полнации упрятал за решетку… Он должен на меня выйти! Я не могу больше довольствоваться информацией из вторых рук!
Полковник нервно усмехнулся.
- Вам тогда не придется спрашивать, - предупредил он. - Вам придется только отвечать.
- Придется, - согласился гость. - Но я попробую построить беседу так, чтобы он проговорился всерьез. Он болтун. Он не может не проговориться… А вы все еще колеблетесь: соглашаться или нет? Как вы не поймете: мы же с вами счастливые люди, полковник! Мы нашли применение нашим способностям, а это такая редкость! Нам дала работу война. Лучше, конечно, если бы работу нам дала мирная жизнь, но выбирать не приходится: нам ее дала война. А голос… Я не знаю, кто он - докер, служащий… Он - неудачник. Ему война не дала ничего. Поэтому и только поэтому он против нас…
- Я выполню вашу просьбу, - с усилием проговорил полковник.
Из вежливости он проводил гостя до самолета. Вблизи "лемминг" выглядел еще омерзительнее - сплошь был разрисован торговыми эмблемами удобрений и ядохимикатов.
- У меня не выходит из головы один ваш вопрос, - признался полковник. - О количестве голосов. Вы всерьез полагаете, что их несколько?
Гость искоса взглянул на него.
- А вы такой мысли не допускаете?
- Честно говоря, нет. Я еще могу поверить, что раз в тысячелетие на планете рождается какой-нибудь сверхтелепат, но поверить в то, что их народилась целая банда и что все они проживают в нашей стране…
- А где вы еще найдете другую такую страну? - с неожиданной злостью в голосе сказал контрразведчик. - Мы живем в постоянном страхе вот уже двадцать лет! Если не война - то ожидание войны! Не сегодня-завтра приобретем термоядерное оружие!
Казалось, продолжения не будет. Гость с недовольным видом следил, как его сотрудник и два технаря готовят машину к полету.
- Психиатрические больницы переполнены, - с горечью, как показалось полковнику, снова заговорил он. - Ежедневно возникают какие-то новые, неизвестные аллергии, нервные расстройства!.. Я не удивлюсь, если окажется, что за двадцать лет стресса люди начали перерождаться, что наружу прорвались способности, о которых мы и не подозревали!..
- Не берусь судить, - осторожно заметил полковник. - Но вы же еще сказали, что основной мотив голоса - недовольство, что он - неудачник… Здесь у вас, по-моему, накладка. Кто же его заставляет быть неудачником? С такими способностями! Подался бы в профессионалы, в гипнотизеры, жил бы себе припеваючи… не влезая в политику…
- Ну а если такой человек и сам не знает о своих способностях? - негромко сказал гость.
- То есть как не знает? - Полковник опешил. - Не знает, что разговаривал со мной? Что заглушил двигатели - не знает?
Гость, прищурясь, словно высматривал что-то в белой бетонной пустыне аэродрома.
- Прочтет утреннюю газету, взбеленится… - задумчиво проговорил он. - Начнет мысленно проклинать того, о ком прочел, спорить с ним, полагая, что собеседник - воображаемый…
- Что? - вырвалось у полковника. - Так он еще вдобавок ни в чем не виноват?
Гость пожал плечами.
- Наше с вами счастье, полковник, что никто из них не может разозлиться надолго. Их хватает от силы на полчаса, а дальше - отвлекло насущное: служба, семья…
Видно было, что полковник потрясен.
- Как же вы его… Как же вы их будете искать? - проговорил он, глядя на контрразведчика чуть ли не с жалостью. - У вас просто нет шансов! Это же все равно, что вести следствие против господа бога…
Контрразведчик ответил ему невеселой улыбкой.
- Мне нравится ваше сравнение, - заметил он. - В нем есть надежда. Если помните, следствие против господа было как раз проведено очень удачно… Так вы уж, пожалуйста, не забудьте о моей просьбе, полковник…
На улицах столицы шелестели утренние газеты. Они падали в прорези почтовых ящиков, они развертывались с шорохом в кафе и аптеках, серыми флагами безумия реяли они в руках мальчишек-разносчиков.
Только что открылись киоски. Возле одного из них стоял вчерашний гость полковника и, судя по всему, лететь на этот раз никуда не собирался. Надо полагать, из каких-то его расчетов следовало, что голос сегодня объявится именно в столице.
Контрразведчик купил утреннюю газету, хотя с содержанием ее ознакомился еще вчера вечером. Он всматривался в лица. Лица были утренние, серые. Серые, как газетный лист.
Докеры, служащие поспешно отходили от киоска и бегло проглядывали заголовки. О вчерашнем наступлении - ни слова, будто его и не было. На первой странице - сообщение о том, что министр обороны подал в отставку по состоянию здоровья.
Произойди такое пятнадцатью годами раньше, столица бы задрожала от хохота и возмущенных выкриков. Теперь же - ни звука, только тревожный бумажный шорох да отчаянные, как перед концом света, выкрики газетчиков-мальчишек.
В соседнем кафе задержали седого господина в очках: он, не отрываясь от статьи, достал и поднес ко рту приборчик, оказавшийся при дознании коробкой с импортными пилюлями.
Были задержаны также несколько полуграмотных субъектов: эти, читая газету, усиленно шевелили губами, словно бранились шепотом.
А вскоре дошло и до анекдота: на восточной окраине арестовали своего брата-агента - у него была рация нового типа.
Но ведь где-то рядом в толпе двигались и настоящие носители голосов - издерганные, запуганные, злые, не отличимые от остальных, сами не подозревающие о своей страшной силе. Уткнувшись в газету, они читали о том, что вчера его превосходительство господин президент подписал контракт на постройку в стране первого реактора, способного производить сырье для термоядерных бомб.
Оставалось вглядываться в лица.
Никто не делился мнениями. Случайно встретившись взглядами, отворачивались или заслонялись газетой.
Над плечом каждого незримо стоял вежливый господин из контрразведки.
Многие, наверное, мысленно проклинали президента, мысленно спорили спим, но как определить, кто из них носитель голоса? А что если… ВСЕ?
Мысль была нелепая, шальная; тем не менее контрразведчик побледнел и выронил газету.
Страх и бумажный шорох вздымались над столицей невидимым облаком. Страх и бумажный шорох. Казалось, что вот сейчас нервное напряжение достигнет предела и город, серый город-паук с его министерствами и тайными канцеляриями, - разлетится в пыль!..
- ТЫ, ПРЕЗИДЕНТ ЧЕРТОВ! - раздался высокий от бешенства голос.
Его превосходительство господин президент подскочил в кресле и схватился за кнопку вызова личной охраны.
СИЛА ДЕЙСТВИЯ РАВНА…
- А ну попробуй обзови меня еще раз козой! - потребовала с порога Ираида. - Обзови, ну!
Степан внимательно посмотрел на нее и отложил газету.
Встал. Обогнув жену, вышел в коридор - проверить, не привела ли свидетелей. В коридоре было пусто, и Степан тем же маршрутом вернулся к дивану. Лег. Отгородился газетой.
- Коза и есть!..
Газета разорвалась сверху вниз на две половинки.
Степан отложил обрывки и снова встал. Ираида не попятилась.
- Выбрали, что ль, куда? - хмуро спросил Степан.
- А-а! - торжествующе сказала Ираида. - Испугался? Вот запульну в Каракумы - узнаешь тогда козу!
- Куда хоть выбрали-то? - еще мрачнее спросил он.
- А никуда! - с вызовом бросила Ираида и села, держа позвоночник параллельно спинке стула. Глаза - надменные. - Телекинетик я!
- Килети… - попытался повторить за ней Степан и не смог.
- На весь город - четыре телекинетика! - в упоении объявила Ираида. - А я из них - самая способная! К нам сегодня на работу ученые приходили: всех проверяли, даже уборщицу! Ни у кого больше не получается - только у меня! С обеда в лабораторию забрали, упражнения показали… развивающие… Вы, говорят, можете оперировать десятками килограммов… Как раз хватит, чтоб тебя приподнять да опустить!
- Это как? - начиная тревожиться, спросил Степан.
- А так! - И Ираида, раздув ноздри, страстно уставилась на лежащую посреди стола вскрытую пачку "Родопи". Пачка шевельнулась. Из нее сама собой выползла сигарета, вспорхнула и направилась по воздуху к остолбеневшему Степану. Он машинально открыл рот, но сигарета ловко сманеврировала и вставилась ему фильтром в ноздрю.
- Вот так! - ликующе повторила Ираида.
Степан закрыл рот, вынул из носа сигарету и швырнул об пол. Двинулся, набычась, к жене, но был остановлен мыслью о десятках килограммов, которыми она теперь может оперировать…
В лаборатории Степану не понравилось - там, например, стоял бильярдный стол, на котором тускло блестел один-единственный шар. Еще на столе лежала стопка машинописных листов, а над ними склонялась чья-то лысина - вся в синяках, как от медицинских банок.
- Так это вы тут людей фокусам учите? - спросил Степан.
- Минутку… - отозвался лысый и, отчеркнув ногтем строчку, вскинул голову.
- Вы глубоко ошибаетесь, - важно проговорил он, выходя из-за бильярда. - Телекинез - это отнюдь не фокусы. Это, выражаясь популярно, способность перемещать предметы, не прикасаясь к ним.
- Знаю, - сказал Степан. - Видел. Тут у вас сегодня жена моя была, Ираида…
Лысый так и подскочил.
- Вы - Щекатуров? Степан… э-э-э…
- Тимофеевич, - сказал Степан. - Я насчет Ираиды…
- Вы теперь, Степан Тимофеевич, берегите свою жену! - с чувством перебил его лысый и схватил за руки. - Феномен она у вас! Вы не поверите: вот этот самый бильярдный шар - покатила с первой попытки! И это что! Она его еще потом приподняла!..
- И опустила? - мрачно осведомился Степан, косясь на испятнанную синяками лысину.
- Что? Ну разумеется!.. А вы, простите, где работаете?
Степан сказал.
- А-а… - понимающе покивал лысый. - До вашего предприятия мы еще не добрались. Но раз уж вы сами пришли, давайте я вас проверю. Чем черт не шутит - вдруг и у вас тоже способности к телекинезу!
- А что же! - оживился Степан. - Можно.
Проверка заняла минут десять. Никаких способностей к телекинезу у Степана не обнаружилось.
- Как и следовало ожидать, - ничуть не расстроившись, объявил лысый. - Телекинез, Степан Тимофеевич, величайшая редкость!
- Слушай, доктор, - озабоченно сказал Степан, - а выключить ее теперь никак нельзя?
- Кого?
- Ираиду.
Лысый опешил.
- Что вы имеете в виду?
- Ну, я не знаю, по голове ее, что ли, стукнуть… Несильно, конечно… Может, пройдет, а?
- Вы с ума сошли! - отступая, пролепетал лысый. И так, бедняга, побледнел, что синяки на темени черными стали.
- Сходи за картошкой, - сказала Ираида.
Степан поднял на нее отяжелевший взгляд.
- Сдурела? - с угрозой осведомился он.
- Я тебе сейчас покажу "сдурела"! - закричала она. - Ты у меня поговоришь! А ну вставай! Разлегся! Тюлень!
- А ты… - начал было он по привычке.
- Кто? - немедленно ухватилась Ираида. - Кто я? Говори, раз начал! Кто?
В гневе она скосила глаза в сторону серванта. Сервант накренился и, истерически задребезжав посудой, тяжело оторвался от пола. Степан, бледнея, смотрел. Потом - по стеночке, по стеночке - выбрался из-под нависшего над ним деревянно-оловянно-стеклянного чудовища и, выскочив в кухню, сорвал с гвоздя авоську…
- …у-у, к-коза! - затравленно проклокотал он, стремительно шагая в сторону овощного магазина.
- Знаешь, ты, доктор, кто? - уперев тяжкие кулаки в бильярдный стол, сказал Степан. - Ты преступник! Ты семьи рушишь.
Лысый всполошился.
- Что случилось, Степан Тимофеевич?
На голове его среди изрядно пожелтевших синяков красовались несколько свежих - видимо, сегодняшние.
- Вот ты по городу ходишь! - возвысил голос Степан. - Людей проверяешь!.. Не так ты их проверяешь. Ты их, прежде чем телетехнезу своему учить, - узнай! Мало ли кто к чему способный!.. Ты вон Ираиду научил, а она теперь чуть что - мебель в воздух подымает! В Каракумы запульнуть грозится - это как?
- В Каракумы? - ужаснулся лысый.
Сердце у Степана екнуло.
- А что… может?
Приоткрыв рот, лысый смотрел на него круглыми испуганными глазами.
- Да почему же именно в Каракумы, Степан Тимофеевич? - потрясение выдохнул он.
- Не знаю, - глухо сказал Степан. - Ее спроси.
Лысый тихонько застонал.
- Да что же вы делаете! - чуть не плача, проговорил он. - Степан Тимофеевич, милый! Да купите вы Ираиде Петровне цветы, в кино сводите - и не будет она больше… про Каракумы!.. Учили же в школе, должны помнить: сила действия всегда равна силе противодействия. Вы к ней по-хорошему - она к вам по-хорошему. Это же универсальный закон! Даже в телекинезе… Вот видите эти два кресла на колесиках? Вчера мы посадили в одно из них Ираиду Петровну, а другое загрузили балластом. И представьте, когда Ираида Петровна начала мысленно отталкивать балласт, оба кресла покатились в разные стороны! Вы понимаете? Даже здесь!..
- И тяжелый балласт? - тревожно спросил Степан.
- Что? Ах, балласт… Да нет, на этот раз - пустяки, не больше центнера.
- Так… - Степан помолчал, вздохнул и направился к двери. С порога обернулся.
- Слушай, доктор, - прямо спросил он. - Почему у тебя синяки на тыковке? Жена бьет?
- Что вы! - смутился лысый. - Это от присосок. Понимаете, датчики прикрепляются присосками, ну и…
- А-а… - Степан покивал. - Я думал - жена…
Купить букет - полдела, с ним еще надо уметь обращаться. Степан не умел. То есть умел когда-то, но разучился. Так и не вспомнив, как положено нести эту штуку - цветами вверх или цветами вниз, он воровато сунул ее под мышку и - дворами, дворами - заторопился к дому.
Ираида сидела перед зеркалом и наводила зеленую тень на левое веко. Правое уже зеленело вовсю. Давненько не заставал Степан жену за таким занятием.
- Ирочка…
Она изумленно оглянулась на голос и вдруг вскочила. Муж подбирался к ней с кривой неискренней улыбкой, ДЕРЖА ЗА СПИНОЙ КАКОЙ-ТО ПРЕДМЕТ.
- Не подходи! - взвизгнула она, и Степан остановился, недоумевая.
Но тут, к несчастью, Ираида Петровна вспомнила, что она как-никак первый телекинетик города. Степана резко приподняло и весьма чувствительно опустило. Сознания он не терял, но опрокинувшаяся комната еще несколько секунд стремительно убегала куда-то вправо.
Он лежал на полу, а над ним стояла на коленях Ираида, струящая горючие слезы из-под разнозеленых век.
- Мне?.. - всхлипывала она, прижимая к груди растрепанный букет. - Это ты - мне?.. Степушка!..
Степушка тяжело поднялся с пола и, подойдя к дивану, сел. Взгляд его, устремленный в противоположную стену, был неподвижен и нехорош.
- Степушка! - Голос Ираиды прервался.
- Букет нес… - глухо, с паузами заговорил Степан. - А ты меня - об пол?..
Ираида заломила руки.
- Степушка!
Вскочив, она подбежала к нему и робко погладила по голове. Словно гранитный валун погладила. Степан, затвердев от обиды, смотрел в стену.
- Ой, дура я, дура! - заголосила тогда Ираида. - Да что ж я, дура, наделала!
"Не прощу! - исполненный мужской гордости, мрачно подумал Степан. - А если и прощу, то не сразу…"
Через каких-нибудь полчаса супруги сидели рядышком на диване, и Степан - вполне уже ручной - позволял и гладить себя, и обнимать. Приведенный в порядок букет стоял посреди стола в хрустальном кувшинчике.
- Ты не думай, - проникновенно говорил Степан. - Я не потому цветы купил, что телетехнеза твоего испугался. Просто, дай, думаю, куплю… Давно ведь не покупал…
- Правда? - счастливо переспрашивала Ираида, заглядывая ему в глаза. - Золотце ты мое…
- Я, если хочешь знать, плевать хотел на твой телетехнез, - развивал свою мысль Степан. - Подумаешь, страсть!..
- Да-а? - лукаво мурлыкала Ираида, ласкаясь к мужу. - А кто это у нас недавно на коврике растянулся, а?
- Ну, это я от неожиданности, - незлобиво возразил Степан. - Не ожидал просто… А так меня никаким телетехнезом не сшибешь. Подошел бы, дал бы в ухо - и весь телетехнез!
Ираида вдруг отстранилась и встала.
"Ой! - спохватился Степан. - А что это я такое говорю?" Поздно он спохватился.
Ираида сидела перед зеркалом и, раздувая ноздри, яростно докрашивала левое веко. За спиной ее, прижав ладони к груди, стоял Степан.
- Ирочка… - говорил он. - Я ж для примера… К слову пришлось… А хочешь - в кино сегодня пойдем… Сила-то действия, сама знаешь, чему равна… Я к тебе по-хорошему - ты ко мне по-хорошему…
- Мое свободное время принадлежит науке! - отчеканила она по-книжному.
- Лысой! - мгновенно рассвирепев, добавил Степан. - Кто ему синяки набил? Для него, что ли, мажешься?
Ираида метнула на него гневный взгляд из зеркала.
- Глаза б мои тебя не видели! - процедила она. - Вот попробуй еще только - прилезь с букетиком!..
- И что будет? - спросил Степан. - В Каракумы запульнешь?
- А хоть бы и в Каракумы!
Степан замолчал, огляделся.
- Через стенку, что ли? - недоверчиво сказал он.
- А хоть бы и через стенку!
- Ну и под суд пойдешь.
- Не пойду!
- Это почему же?
- А потому, - Ираида обернулась, лихорадочно подыскивая ответ. - Потому что ты сам туда сбежал! От семьи! Вот!
Степан даже отступил на шаг.
- Ах ты… - угрожающе начал он.
- Кто? - Ираида прищурилась.
- Коза! - рявкнул Степан и почувствовал, что подошвы его отрываются от пола. Далее память сохранила ощущение страшного и в то же время мягкого удара, нанесенного как бы сразу отовсюду и сильнее всего - по пяткам.
Что-то жгло щеку. Степан открыл глаза. Он лежал на боку, под щекой был песок, а прямо перед глазами подрагивали два невиданных растения, напоминающих желто-зеленую колючую проволоку.
Он уперся ладонями в раскаленный бархан и, взвыв, вскочил на ноги.
- Коза!!! - потрясая кулаками, закричал он в темный от зноя зенит. - Коза и есть! Коза была - козой останешься!..
Минуты через две он выдохся и принялся озираться. Слева в голубоватом мареве смутно просматривались какие-то горы. Справа не просматривалось ничего. Песок.
Да, пожалуй, это были Каракумы.
Грузовик затормозил, когда Степану оставалось до шоссе шагов двадцать. Хлопнула дверца, и на обочину выбежал смуглый шофер в тюбетейке.
- Геолог, да? - крикнул он приближающемуся Степану. - Заблудился, да?
Степан брел, цепляясь штанами за кусты верблюжьей колючки.
- Друг… - со слезой проговорил он, выбираясь на дорогу. - Спасибо, друг…
Шофера это тронуло до глубины души.
- Садись, да? - сказал он, указывая на кабину.
Познакомились. Шоферу не терпелось узнать, как здесь оказался Степан. Тот уклончиво отвечал, что поссорился с женой. Километров десять шофер сокрушенно качал головой и цокал языком. А потом принялся наставлять Степана на путь истинный.
- Муж жена люби-ить должен, - внушал он, поднимая сухой коричневатый палец. - Жена муж уважа-ать должен!.. Муж от жены бегать не до-олжен!..
И так до самого Бахардена.
Ах, Ираида Петровна, Ираида Петровна!.. Ведь это ж додуматься было надо - применить телекинез в семейной перепалке! Ну чисто дитя малое! Вы бы еще лазерное оружие применили!..
И потом - учили ведь в школе, должны помнить, да вот и лысый говорил вам неоднократно: сила действия равна силе противодействия. Неужели так трудно было сообразить, что, запульнув вашего супруга на черт знает какое расстояние к югу, сами вы неминуемо отлетите на точно такое же расстояние к северу! А как же иначе, Ираида Петровна, - массы-то у вас с ним приблизительно одинаковые!..
Несмотря на позднюю весну, в тундре было довольно холодно. Нарты ехали то по ягелю, то по снегу.
Первые десять километров каюр гнал оленей молча. Потом вынул изо рта трубку и повернул к заплаканной Ираиде мудрое морщинистое лицо.
- Однако муж и жена - семья называется, - сообщил он с упреком. - Зачем глаза покрасила? Зачем от мужа в тундру бегала? Жена из яранги бегать будет - яранга совсем худой будет…
И так до самого Анадыря.
ГОСУДАРЫНЯ
По роду службы ему часто приходилось вторгаться в мир чьих-либо грез и, причинив этому миру по возможности минимальный ущерб, приводить человека обратно - в реальную жизнь.
Проклятая, признаться, должность…
Вот и сейчас - ну что это за строение возвышалось перед ним? Храм не храм, дворец не дворец - нечто безумно вычурное и совершенно непригодное для жилья.
Он осторожно тронул костяшками пальцев металлическое кружево дверец, и все же стук получился громким и грубый. Как всегда.
С минуту все было тихо. Потом из глубины дворца послышались быстрые легкие шаги, тревожный шорох шелка - и двери отворились. На пороге, придерживая створки кончиками пальцев, стояла синеглазая юная дама ошеломительной красоты.
- Фрейлина государыни, - мелодично произнесла она, с удивлением разглядывая незнакомца.
"С ума сошла! - обескураженно подумал он. - Да разве можно окружать себя такими фрейлинами!"
В двух словах он изложил причину своего появления.
- Государыня назначила вам встречу? - переспросила фрейлина. - Но кто вы?
- Государыня знает.
Синеглазая дама еще раз с сомнением оглядела его нездешний наряд. Незнакомец явно не внушал ей доверия.
- Хорошо, - решилась она наконец. - Я проведу вас.
И они двинулись лабиринтом сводчатых коридоров. Он шел, машинально отмечая, откуда что заимствовано. Таинственный сумрак, мерцание красных лампад… И хоть бы одна деталь из какого-нибудь фильма! Можно подумать, что государыня вообще не ходит в кино.
- А где у вас тут темницы? - невольно поинтересовался он.
- Темницы? - изумилась фрейлина. - Но в замке нет темниц!
- Ну одна-то по крайней мере должна быть, - понимающе усмехнулся он. - Я имею в виду ту темницу, где содержится некая женщина…
- Женщина? В темнице?
- Да, - небрежно подтвердил он. - Женщина. Ну такая, знаете, сварливая, без особых примет… Почти каждую фразу начинает словами "Интересное дело!.."
- Довольно вульгарная привычка, - сухо заметила фрейлина. - Думаю, государыня не потерпела бы таких выражений даже в темницах… если бы они, конечно, здесь были.
Коридор уперся в бархатную портьеру. Плотный тяжкий занавес у входа…
- Подождите здесь, - попросила фрейлина и исчезла, всколыхнув складки бархата.
- Государыня! - услышал он ее мелодичный, слегка приглушенный портьерой голос. - Пришел некий чужестранец. У него странная одежда и странные манеры. Но он говорит, что вы назначили ему встречу.
Пауза. Так… Государыня почуяла опасность. Никаким чужестранцам она, конечно, сегодня встреч не назначала и теперь лихорадочно соображает, не вызвать ли стражу. Нет, не вызовет. Случая еще не было, чтобы кто-нибудь попробовал применить силу в такой ситуации.
- Проси, - послышалось наконец из-за портьеры, и ожидающий изумленно приподнял бровь. Голос был тих и слаб - как у больной, но, смолкнув, он как бы продолжал звучать - чаруя, завораживая…
- Государыня примет вас, - вернувшись, объявила фрейлина, и ему показалось вдруг, что говорит она манерно и нарочито звонко. Судя по смущенной улыбке, красавица и сама это чувствовала.
Поплутав в складках бархата, он вышел в зал с высоким стрельчатым сводом. Свет, проливаясь сквозь огромные витражи, окрашивал каменный пол в фантастические цвета. В тени у высокой колонны стоял резной деревянный трон - простой, как кресло.
Но вот вошедший поднял глаза к той, что сидела на троне, и остановился, опешив.
Все было неправильно в этом лице: и карие, небольшие, слишком близко посаженные глаза, и несколько скошенный назад подбородок, да и нос излишне длинноват…
Каким же образом все эти неправильные, некрасивые черты, слившись воедино, могли обернуться столь тонкой, неповторимой красотой?!
- Простите за вторжение, государыня, - справясь с собой, заговорил он, - но я за вами…
- Я поняла… - снова раздался этот странный глуховатый голос, после которого все остальные голоса кажутся просто фальшивыми.
- Вы выбрали крайне неудачное время для уединения… - Он чуть ли не оправдывался перед ней.
Не отвечая, государыня надменно и беспомощно смотрела куда-то в сторону.
- Мне, право, очень жаль, но…
- Послушайте! - яростным шепотом вдруг перебила она. - Ну какое вам всем дело!.. Даже здесь! Даже здесь от вас невозможно укрыться!.. Как вы вообще посмели прийти сюда!
И что-то изменилось в зале. Видимо, освещение. Многоцветные витражи побледнели, краски начали меркнуть.
- Ну что делать… - мягко ответил он. - Работа.
- Паршивая у вас работа! - бросила она в сердцах.
Пришелец не обиделся. В мирах грез ему приходилось выслушивать и не такие оскорбления.
- Да, пожалуй, - спокойно согласился он. - Но, знаете, не всегда. Дня три назад, к примеру, я получил от своей работы истинное наслаждение - отконвоировал в реальность вашего замдиректора.
- Что?.. - Государыня была поражена. - Замдиректора?.. И какие же у него грезы?
- Жуткие, - со вздохом отозвался он. - Все счеты сведены, все противники стерты в порошок, а сам он уже не заместитель, а директор. Предел мечтаний…
- А вы еще и тактичны, оказывается, - враждебно заметила государыня. - Зачем вы мне все это рассказываете? Развлечь на дорожку?
Стрельчатые высокие окна померкли окончательно, в огромном холодном зале было пусто и сумрачно.
- Пора, государыня, - напомнил он. - Вы там нужны.
- Нужна… - с горечью повторила она. - Кому я там нужна!.. Если бы вы только знали, как вы не вовремя…
- Но вас там ищут, государыня.
Похоже, что государыня испугалась.
- Как ищут? - быстро спросила она. - Почему? Ведь еще и пяти минут не прошло.
Он посмотрел на нее с любопытством.
- Вы всерьез полагаете, что отсутствуете не более пяти минут?
- А сколько?
- Два с половиной часа, - раздельно выговорил он, глядя ей в глаза.
- Ой! - Государыня взялась кончиками пальцев за побледневшие щеки. - И что… заметили?
- Ну конечно.
Портьера всколыхнулась, и вошла синеглазая красавица фрейлина. Красавица? Да нет, теперь, пожалуй, он бы ее так назвать не рискнул. "В них жизни нет, все куклы восковые…" - вспомнилось ему невольно.
- Государыня! К вам Фонтанель!
Стрельчатые окна вспыхнули, камни зала вновь озарились цветными бликами, и стоящий у трона человек закашлялся, чтобы не рассмеяться.
Стремительно вошедший Фонтанель был строен и пронзительно зеленоглаз. Немножко Сирано, немножко Дон Гуан, а в остальном, вне всякого сомнения, - какой-нибудь сорванец из переулка, где прошло детство и отрочество государыни. Придерживая у бедра широкую, похожую на меч шпагу, он взмахнул шляпой, одно перо на которой было срезано и, надо полагать, клинком.
- Я прошу извинить меня, Фонтанель, - явно волнуясь, начала государыня. - Поверьте, я огорчена, но… Срочное государственное дело…
Мастерски скрыв досаду, зеленоглазый бретер склонился в почтительном поклоне, но взгляд его, брошенный на пришельца, ничего хорошего не обещал. Цепкий взгляд, запоминающий. Чтобы, упаси боже, потом не ошибиться и не спутать с каким-нибудь ни в чем не повинным человеком.
- Это… лекарь, - поспешно пояснила государыня, и взор Фонтанеля смягчился. Теперь в нем сквозило сожаление. "Твое счастье, что лекарь, - отчетливо читалось в нем. - Будь ты дворянин…"
- Да вы хоть знаете, что такое "фонтанель"? - тихо и весело спросил пришелец, когда они вдвоем с государыней выбрались из зала.
- Не знаю и знать не хочу! - отрезала она.
Лабиринт сводчатых переходов вновь натолкнул его на мысль о темнице, где должна была по идее томиться сварливая женщина без особых примет, однако от вопроса он решил тактично воздержаться.
Вскоре они пересекли ту неуловимую грань, за которой начинается реальность, и остановились в пустом прокуренном коридоре. Дверь отдела была прикрыта неплотно.
- Слышите? - шепнул он. - Это о вас…
- Интересное дело! - вещал за дверью раздраженный женский голос. - Мечтает она! Вот пускай дома бы и мечтала! Она тут, понимаешь, мечтает, а мне за нее ишачить?..
- Так а что ей еще остается, Зоя? - вмешался женский голос подобрее. - Страшненькая, замуж никто не берет…
- Интересное дело! Замуж! Пускай вон объявление в газету дает - дураков много… Интересное дело - страшненькая! Нет сейчас страшненьких! В джинсы влезла - вот и фигура. Очки фирменные нацепила - вот и морда… А то взяла манеру: сидит-сидит - и на тебе, нет ее!..
Государыня слушала все это, закусив губу.
- Знаете, - мягко сказал он, - а ведь в чем-то они правы. Если бы время, потраченное вами в мире грез, использовать в реальной жизни… Мне кажется, вы бы достигли желаемого.
- Чего? - хмуро спросила она. - Чего желаемого?
Он вздохнул.
- Прошу вас, государыня, - сказал он и толкнул дверь кончиками пальцев.
В отделе стало тихо. Ни на кого не глядя, государыня прошла меж уткнувшимися в бумаги сотрудницами и села за свой стол.
С горьким чувством выполненного долга он прикрыл дверь и двинулся прочь, размышляя о хрупких, беззащитных мирах грез, куда по роду службы ему приходилось столь грубо вторгаться.
Свернув к лестничной площадке, он услышал сзади два стремительных бряцающих шага, и, чья-то крепкая рука рванула его за плечо. Полутемная лестничная клетка провернулась перед глазами, его бросило об стену спиной и затылком, а в следующий миг он понял, что в яремную ямку ему упирается острие широкой, похожей на меч шпаги.
- Вы с ума сошли!.. - вскричал было он, но осекся. Потому что если кто и сошел здесь с ума, так это он сам. На грязноватом кафеле площадки, чуть расставив ботфорты и откинув за плечо потертый бархат плаща, перед ним стоял Фонтанель.
- Как вы сюда попали?.. - От прикосновения отточенного клинка у него перехватило горло.
- Шел за вами. - Зеленоглазый пришелец из мира грез выговорил это с любезностью, от которой по спине бежали мурашки. - Сразу ты мне, лекарь, не понравился… А теперь, если тебе дорога твоя шкура, ты пойдешь и вернешься сюда с государыней!..
ПОКА НЕ КОНЧИЛОСЬ ВРЕМЯ
Такое впечатление, что этот телефон-автомат неоднократно побивали за что-то каменьями. Трубка была прикована к помятому корпусу крепкой короткой цепью. Как кружка к бачку, машинально отметил Калогер.
Он опустил в черную прорезь две минуты жизни и набрал номер.
- Банк времени слушает, - незамедлительно отозвался любезный женский голос.
Калогер молчал.
- Банк времени слушает, - повторила женщина, не изменив интонации ни на йоту.
Калогер медленно опустил трубку на деформированный рычаг.
- Банк вре… - Голос оборвался, и и недрах автомата что-то негромко звякнуло. Две минуты жизни были потрачены впустую.
Еще пару минут он потратил на бессмысленное стискивание трубки. Потом резко обернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с ярко и безвкусно одетой женщиной, видимо, ожидавшей конца разговора. Женщина смотрела на Калогера чуть отшатнувшись и округлив глаза.
- Извините… - пробормотал он, сообразив, что напугал ее своим неожиданным поворотом и перекошенным, надо полагать, лицом.
Он побрел к набережной, и ветер, как прикладом, подталкивал его в спину. Глупо… Конечно, звонить туда не следовало. Но раз уж позвонил…
Да, раз уж позвонил, то будь добр - доведи дело до конца и выслушай неизменно любезный женский голос, который сообщит, что на банковском счету у вас, господин Калогер, в общей сложности где-то еще два месяца жизни. Или около того…
Два месяца? Он остановился, чувствуя, как неодолимый ужас словно высасывает его изнутри: миг - и хрупкая оболочка - все, что осталось от Калогера, - схлопнется и косо опадет на асфальт.
- Прекрати! - хрипло сказал он. - Ну!
Не сразу, но прекратилось. Да, вот так, оказывается…
"Успокоился? - с отвращением спросил он себя. - Утрись и следуй дальше…"
Два месяца… Невероятно. Последний раз он интересовался своими капиталами года три назад, сразу после развода, и у него тогда, помнится, оставалось еще лет десять… Нет-нет, в этом надо разобраться… Ну, работал, конечно. Без роздыха. На износ. "Испепеленные", "Нигромант", "Медь звенящая" - что ни книга, то каторга… И все равно: десять лет за три года? Невероятно…
День был ветреный. Улица представляла собой подобие вытяжной трубы. Рядом с Калогером, шурша по асфальту, полз обрывок газеты, испятнанный клюквенным соком. Казалось, в городе идет продувка: все лишнее, все отслужившее свой срок сметалось в сторону набережной.
И еще знакомые, вспомнил он вдруг. Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Пожиратели чужого времени… Ладно, Калогер, хватит. Какие, к дьяволу, десять лет? Давай о том, что есть.
Ну, допустим, два месяца. Дней десять сразу же откинь на квартплату. Жрать тоже что-то надо - еще тридцать дней долой… Нет, двадцать. Хватит с тебя и двадцати. Итого, месяц. А "Слепые поводыри" - это страниц триста как минимум…
У табачного киоска Калогер задержался (испятнанная клюквенным соком газета уползла дальше) и, уплатив полчаса, получил пачку "Жупела" и на десять минут сдачи. Кстати, о куреве. Курево - это еще дня три, не меньше… С чем остаешься, Калогер?
Он добрался до набережной и, расслабленно опустившись на скамью, стал смотреть, как на том берегу бурлят подобно расплавленному олову серебристые тополя.
Подумать только, а ведь есть среди пишущей братии люди, всерьез уверяющие, что зарабатывают времени больше, чем тратят… Врут, собачьи дети! Больше, чем тратишь, не заработаешь. Как ни крути, а рано или поздно время кончается…
Прикуривая, Калогер обратил внимание, что возле гранитной вазы стоит и смотрит на него та самая женщина, с которой он столкнулся у телефона-автомата. Так… Выпученные глаза, намечающийся зобик - видимо, базедова болезнь, а никакой не испуг, как ему показалось вначале. Вялые, равнодушно сложенные губы, нос - клювом. Одета в супермодный балахон, состроченный из цветных клиньев.
"Ну вот и стервятники, - беспомощно подумал он. - Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Почуяли. Последний автограф Калогера… Ах, дьявол, сейчас ведь подойдет!.."
Не сводя с него глаз, женщина двинулась к скамье - осторожно, словно крадучись. Яркое лоскутное оперение встрепано ветром; все, что может бренчать, - бренчит: серьги, браслеты, цепочки. Богема, надо полагать.
- Вы - Калогер?
Голос - хрипловатый, вроде прокуренный. Да, скорее всего, богема. Калогер с трудом разомкнул спекшиеся на ветру губы.
- Чем обязан?
- Спасибо вам за "Медь звенящую". - Фраза была несомненно подготовлена заранее, не раз отрепетирована и повторена.
"Господи! - в страхе подумал Калогер. - И эти два месяца они тоже растащат. Они ничего мне не оставят. По часу, по минутке…"
- А где это вы могли прочесть "Медь звенящую"? - скрипуче осведомился он.
- Это неважно, - сказала женщина. - Вы разрешите?
Она присела рядом. Калогер посмотрел на нее с ненавистью.
- "Медь звенящая"!.. - Она говорила, явно волнуясь, и все же речь ее, включая восклицания, звучала предательски заученно. - Это - прочесть и умереть! Так осмелятся писать лет через десять!..
Голос ее несколько раз сорвался и, надо заметить, превизгливо. Еще и истеричка вдобавок. Лет через десять… Дура ты, дура! Да на кой они мне черт, эти твои десять лет? Это моя беда, несчастье мое - набредать на темы, которые будут разрешены лет через десять.
- Я завидую вам, - сказала она. - Господи, как я вам завидую! Понимаете, я тоже пробовала писать, и не раз…
Калогер вздрогнул. Распушив оперение, клювастый стервятник смотрел на него немигающими выпуклыми глазами. Нет, рукописи, слава богу, у нее в руках не было. Хотя под таким балахоном можно спрятать все что угодно, в том числе и рукопись.
Женщина поспешно отвела взгляд.
- Я, наверное, проклята, - горестно распустив вялые губы, призналась она ни с того ни с сего. - Время уходит, уходит… И - ничего. Ни-че-го…
Ветер норовил добросить до Калогера ее обесцвеченные космы, обдавая удушающим запахом духов.
- Вы короче можете? - процедил он, невольно задержав дыхание.
- Короче… - Словно испытывая его терпение, она замолчала, нацелив свой тонкий с горбинкой клюв куда-то вдаль. - Значит, так… Короче… В общем, я намерена перевести на ваш счет два года.
Ветер взвизгнул, обрезавшись об острую жесть фонаря, и оборвался. Секунды три было совсем тихо. Тополя за рекой бурлили теперь как бы сами по себе.
Калогер выпрямился.
- Да вы что, девонька, в своем уме?!
- Ну вот… - беспомощно сказала она. - Я так и знала…
- Что вы знали? - Голос Калогера стал резок до пронзительности. - Что вы знали?! За кого же вы меня принимаете, если могли мне предложить…
- Да поймите же! - чуть ли не заламывая руки, умоляюще перебила она. - Я все растрачу. Понимаете? Уже растратила!.. Так почему же я не могу спасти хотя бы эти два года?.. Ну хорошо, давайте так: я вам - время, а вы…
- А я?
- Ну, я не знаю… Ну… - Она смешалась окончательно. - Книгу надпишете…
- С благодарностью за два года? - бешено щурясь, уточнил он.
- Нет, - поспешно сказала она. - Нет-нет… То есть…
Запуталась и испуганно умолкла, больше похожая теперь на больного воробья, нежели на стервятника. Ветер гнал по набережной пыль и обрывки бумаги.
- О ч-черт! - сказал Калогер. - Да как вам это вообще пришло в голову?
- А!.. - Она раздраженно дернула плечом. - Сначала у меня пили, потом у знакомых… А потом вдруг такая тоска!.. Жить не хочется…
- Сколько у вас там еще на счету?
Она с надеждой вскинула голову.
- Много, - сказала она. - Честное слово, много…
- Много… - повторил он и усмехнулся через силу. - Вы и заметить не успеете, как оно разлетится в прах, это ваше "много". И вот когда у вас останется два месяца…
Ее глаза полезли из орбит окончательно.
- У вас осталось два месяца? - в ужасе переспросила она, и Калогер мысленно обругал себя последними словами.
- Я сказал: к примеру, - сухо пояснил он. - Так вот, - когда у вас останется, к примеру, два месяца… Тогда вы вспомните о своем подарке.
- Нет, - сказала она.
- Вспомните-вспомните, - холодно бросил Калогер. - Можете мне поверить.
Она помотала головой, потом задумалась.
- Нет, - сказала она наконец. - Не вспомню…
- Послушайте! - Калогер вскочил. От его ледяной назидательности не осталось следа. - Вы или сумасшедшая, или…
Она подалась вперед, тоже собираясь встать, но Калогер шарахнулся и, ускоряя шаг, бросился прочь от скамьи. Все это очень напоминало бегство.
Собственно, это и было - бегство.
Что жизнь растрачена дотла, Калогер понял еще утром. Отключился телефон. Первый признак надвигающегося банкротства - когда вокруг тебя один за другим начинают отмирать предметы: телевизор, кондиционер… Все, что в твоем положении - роскошь…
Он запер дверь, наглухо отгородившись ею от знакомых, незнакомых, полузнакомых, и подошел к столу. После разговора на набережной вопрос со "Слепыми поводырями" решился сам собой: он будет работать. Он будет работать над ними так, словно впереди у него добрая сотня лет, - не торопясь, отшлифовывая абзац за абзацем. Пока не кончится время.
Итак, "Поводыри"… Обширный кабинет. Рабочая роскошь: портьеры, старинные кресла, стол, две стены книг. А вот и наследник этой роскоши, в которую всажено несколько жизней - отца, деда, прадеда… Лидер. Зеленые насмешливые глаза, мягкая просторная куртка. Молод, слегка сутул. Вид имеет язвительно-беззаботный, как будто дело уже в шляпе и беспокоиться не о чем. Хотя все, конечно, не так, и первая его забота - удержать в узде остальных заговорщиков, которые уже сейчас тянут в разные стороны и уже сейчас норовят перегрызться между собой. Вот они, все пятеро, - расположились в креслах и ждут шестого, самого ненадежного. Отсюда они начнут мостить благими намерениями дорогу в ад, отсюда бросятся они спасать чужой неведомый мир и в результате порубят его… Сейчас мурлыкнет дверной сигнал, все шевельнутся и лидер скажет с облегчением: "Ну вот и он… А вы боялись…"
Калогер чувствовал приближение первой фразы. Еще миг - и, перекликнувшись звуками, она возникнет перед ним и…
Вместо дверного сигнала мурлыкнул телефон. Пробормотав ругательство, Калогер сорвал трубку, левой рукой ища шнур с тем, чтобы выдернуть его из гнезда сразу по окончании разговора.
- Да? - рявкнул он.
На том конце провода оробели и дали отбой. Некоторое время Калогер непонимающе смотрел на трубку, из которой шла непрерывная череда тихих торопливых гудков. Потом ударил дрогнувшей рукой по рычажкам и набрал номер.
- Банк времени слушает, - любезно известила его все та же запись.
Калогер поспешно назвал номер своего счета.
- На вашем счету, господин Калогер, в настоящий момент (еле слышный щелчок) - два года, месяц и двадцать семь дней.
- Сколько? - не поверив, заорал он.
Компьютер любезно проиграл ответ еще раз, и Калогер, едва не промахнувшись по рычажкам, отправил трубку на место.
- Вот паршивка! - обессиленно выдохнул он.
То есть она перевела на его имя два года еще до того, как подошла к нему на набережной.
И вдруг Калогер почувствовал, как в нем вскипает бесстыдная, безудержная радость. Два года… На "Слепых поводырей" ему хватило бы и одного…
- Прекрати! - хрипло сказал он. - Ну!
Точь-в-точь как тогда, у изувеченного телефона-автомата.
Голое небо за окном помаленьку одевалось. Наладившийся с утра ветер принес наконец откуда-то несколько серых клочьев и даже сумел построить из них некое подобие облачности.
Калогер отнял лоб от тусклого, давно не мытого стекла.
- Ладно, хватит! - скривив рот, выговорил он. - Примирился? Давай работать…
Злой, как черт, он вернулся к столу. Сел. Положил перед собой чистый лист.
Итак, "Поводыри"… Что-то ведь там уже наклевывалось… Калогер пододвинул лист поближе и, подумав, набросал вариант первой фразы. Написав, аккуратно зачеркнул и задумался снова.
И все-таки - зачем ей это было надо? Жажда яркого поступка? Чтобы смотреть потом на всех свысока? Два года… Это ведь не шутка - два года…
Нет, так нельзя, сказал он себе и попробовал восстановить картину. Кабинет… Портьеры, кресла… Зеленые насмешливые глаза лидера. Сейчас мурлыкнет дверной сигнал и лидер скажет…
Строка за строкой ложились на бумагу и аккуратно потом зачеркивались. Квартира оживала: в лицо веял бесконечный прохладный выдох кондиционера, в кухне бормотал холодильник… Исчеркав лист до конца, Калогер перевернул его и долгое время сидел неподвижно.
Потом снова мурлыкнул телефон, и он снял трубку.
- Да?
В трубке молчали.
- Да! Я слушаю.
- Как работается? - осведомился знакомый хрипловатый голос.
- Никак, - бросил он. - Зачем вы это сделали?
- Захотела и сделала, - с глуповатым смешком отозвалась она. Кажется, была под хмельком. - Книгу надписать не забудьте…
- Не забуду, - обнадежил он. - А кому?
- Ну… Напишите: женщине с набережной… - И, помолчав, спросила то ли сочувственно, то ли виновато: - Что?.. В самом деле никак?
- В самом деле.
- Ну вот… - безнадежно сказала она. - Этого я и боялась… Видно, мое время вообще ни на что не годится - разве на кабаки… - Вздохнула прерывисто - и вдруг, решившись: - Знаете что? А промотайте вы их, эти два года!
- То есть?
- Ну, развлекитесь, я не знаю… В ресторан сходите… На что потратите - на то потратите…
- Послушайте, девонька!.. - в бешенстве начал Калогер, но она только проговорила торопливо: "Все-все, меня уже нет…" - и повесила трубку.
Калогер медленно скомкал в кулаке исчерканный лист и швырнул его на пол. Встал, задурил. Чужое время…
- Да пропади оно все пропадом! - громко сказал он вдруг.
Бесстыдно усмехаясь, ткнул сигаретой в пепельницу, затем вышел в переднюю и сорвал с гвоздя плащ. В кабак, говоришь… А почему бы и нет? Он уже нагнулся за туфлями, когда, перекликнувшись звуками, перед ним снова возникло начало "Слепых поводырей".
Чуть ли не на цыпочках он вернулся к столу, повесил плащ на спинку стула, сел. И слово за словом первый абзац повести лег на бумагу. И "Поводыри" ожили, зазвучали.
Он работал до поздней ночи. И никто не мешал ему, и никто не звонил. И он даже ни разу не задумался, а что, собственно, означала эта ее странная последняя фраза: "Все-все, меня уже нет…"
ПЯТЕРО В ЛОДКЕ, НЕ СЧИТАЯ СЕДЬМЫХ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТУМАННО УТРО КРАСНОЕ, ТУМАННО
1
- Ты что? - свистящим шепотом спросил замдиректора по быту Чертослепов, и глаза у него стали, как дыры. - Хочешь, чтобы мы из-за тебя соцсоревнование прогадили?
Мячиком подскочив в кресле, он вылетел из-за стола и остановился перед ответственным за культмассовую работу Афанасием Филимошиным. Тот попытался съежиться, но это ему, как всегда, не удалось - велик был Афанасий. Плечищи - былинные, голова - с пивной котел. По такой голове не промахнешься.
- Что? С воображением плохо? - продолжал допытываться стремительный Чертослепов. - Фантазия кончилась?
Афанасий вздохнул и потупился. С воображением у него действительно было плохо. А фантазии, как следовало из лежащего на столе списка, хватило лишь на пять мероприятий.
- Пиши! - скомандовал замдиректора и пробежался по кабинету.
Афанасий с завистью смотрел на его лысеющую голову. В этой голове несомненно кипел бурун мероприятий с красивыми интригующими названиями.
- Гребная регата, - остановившись, выговорил Чертослепов поистине безупречное звукосочетание. - Пиши! Шестнадцатое число. Гребная регата… Ну что ты пишешь, Афоня? Не грибная, а гребная. Гребля, а не грибы. Понимаешь, гребля!.. Охвачено… - Замдиректора прикинул. - Охвачено пять сотрудников. А именно… - Он вернулся в кресло и продолжал диктовать оттуда: - Пиши экипаж…
"Экипаж…" - старательно выводил Афанасий, наморщив большой бесполезный лоб.
- Пиши себя. Меня пиши…
Афанасий, приотворив рот от удивления, уставился на начальника.
- Пиши-пиши… Врио завРИО Намазов, зам по снабжению Шерхебель и… Кто же пятый? Четверо гребут, пятый на руле… Ах да! Электрик! Жена говорила, чтобы обязательно была гитара… Тебе что-нибудь неясно, Афоня?
- Так ведь… - ошарашенно проговорил Афанасий. - Какой же из Шерхебеля гребец?
Замдиректора Чертослепов оперся локтями на стол и положил хитрый остренький подбородок на сплетенные пальцы.
- Афоня, - с нежностью промолвил он, глядя на ответственного за культмассовую работу. - Ну что же тебе все разжевывать надо, Афоня?.. Не будет Шерхебель грести. И никто не будет. Просто шестнадцатого у моей жены день рождения, дошло? И Намазова с Шерхебелем я уже пригласил… Ну снабженец он, Афоня! - с болью в голосе проговорил вдруг замдиректора. - Ну куда ж без него, сам подумай!..
- А грести? - тупо спросил Афанасий.
- А грести мы будем официально.
…С отчаянным выражением лица покидал Афанасий кабинет замдиректора. Жизнь была сложна. Очень сложна. Не для Афанасия.
2
Ох, это слово "официально"! Стоит его произнести - и начинается какая-то мистика… Короче, в тот самый миг, когда приказ об освобождении от работы шестнадцатого числа пятерых работников НИИ приобрел статус официального документа, в кабинете Чертослепова открылась дверь, и в помещение ступил крупный мужчина с озабоченным, хотя и безукоризненно выбритым лицом. Затем из плаща цвета беж выпорхнула бабочка удостоверения и, раскинув крылышки, замерла на секунду перед озадаченным Чертослеповым.
- Капитан Седьмых, - сдержанно представился вошедший.
- Прошу вас, садитесь, - запоздало воссиял радушной улыбкой замдиректора.
Капитан сел и, помолчав, раскрыл блокнот.
- А где вы собираетесь достать плавсредство? - задумчиво поинтересовался он.
Иностранный агент после такого вопроса раскололся бы немедленно. Замдиректора лишь понимающе наклонил лысеющую голову.
- Этот вопрос мы как раз решаем, - заверил он со всей серьезностью. - Скорее всего мы арендуем шлюпку у одного из спортивных обществ. Конкретно этим займется член экипажа Шерхебель - он наш снабженец…
Капитан кивнул и записал в блокноте: "Шерхебель - спортивное общество - шлюпка".
- Давно тренируетесь?
Замдиректора стыдливо потупился.
- Базы нет, - застенчиво признался он. - Урывками, знаете, от случая к случаю, на голом энтузиазме…
Капитан помрачнел. "Энтузиазм! - записал он. - Базы - нет?"
- И маршрут уже разработан?
Чертослепов нашелся и здесь.
- В общих чертах, - сказал он. - Мы думаем пройти на веслах от Центральной набережной до пристани Баклужино.
- То есть вниз по течению? - уточнил капитан.
- Да, конечно… Вверх было бы несколько затруднительно. Согласитесь, гребцы мы начинающие…
- А кто командор?
Не моргнув глазам, Чертослепов объявил командором себя. И ведь не лгал, ибо ситуация была такова, что любая ложь автоматически становилась правдой в момент произнесения.
- Что вы можете сказать о гребце Намазове?
- Надежный гребец, - осторожно отозвался Чертослепов.
- У него в самом деле нет родственников в Иране?
Замдиректора похолодел.
- Я… - промямлил он, - могу справиться в отделе кадров…
- Не надо, - сказал капитан. - Я только что оттуда. - Он спрятал блокнот и поднялся. - Ну что ж. Счастливого вам плавания.
И замдиректора понял наконец, в какую неприятную историю он угодил.
- Товарищ капитан, - пролепетал он, устремляясь за уходящим гостем. - А нельзя узнать, почему… мм… вас так заинтересовало…
Капитан Седьмых обернулся.
- Потому что Волга, - негромко произнес, - впадает в Каспийское море.
Дверь за ним закрылась. Замдиректора добрел до стола и хватил воды прямо из графина. И замдиректора можно было понять. Ему предстояло созвать дорогих гостей и объявить для начала, что шестнадцатого числа придется вам, товарищи, в некотором смысле грести. И даже не в некотором, а в прямом.
3
Электрик Альбастров (первая гитара НИИ) с большим интересом следил за развитием скандала.
- Почему грести? - брызжа слюной, кричал Шерхебель. - Что значит - грести? Я не могу грести - у меня повышенная кислотность!
Врио завРИО Намазов - чернобровый полнеющий красавец - пребывал в остолбенении. Время от времени его правая рука вздергивалась на уровень бывшей талии и совершала там судорожное хватательное движение.
- Я достану лодку! - кричал Шерхебель. - Я пароход с колесами достану! И что? И я же и должен грести?
- Кто составлял список? - горлом проклокотал Намазов. Под ответственным за культмассовую работу Филимошиным предательски хрустнули клееные сочленения стула, и все медленно повернулись к Афанасию.
- Товарищи! - поспешно проговорил замдиректора и встал, опершись костяшками пальцев на край стола. - Я прошу вас отнестись к делу достаточно серьезно. Сверху поступила указка: усилить пропаганду гребного спорта. И это не прихоть ни чья, не каприз - это начало долгосрочной кампании под общим девизом "Выгребаем к здоровью". И там… - Чертослепов вознес глаза к потолку, - настаивают, чтобы экипаж на три пятых состоял из головки НИИ. С этой целью нам было предложено представить список трех наиболее перспективных руководителей. Каковой список мы и представили.
Он замолчал и строго оглядел присутствующих. Электрик Альбастров цинично улыбался. Шерхебель с Намазовым были приятно ошеломлены. Что касается Афанасия Филимошина, то он завороженно кивал, с восторгом глядя на Чертослепова. Вот теперь он понимал все.
- А раньше ты об этом сказать не мог? - укоризненно молвил Намазов.
- Не мог, - стремительно садясь, ответил Чертослепов и опять не солгал. Как, интересно, он мог бы сказать об этом раньше, если минуту назад он и сам этого не знал.
- А что? - повеселев, проговорил Шерхебель. - Отчалим утречком, выгребем за косу, запустим мотор…
Замдиректора пришел в ужас.
- Мотор? Какой мотор?
Шерхебель удивился.
- Могу достать японский, - сообщил он. - Такой, знаете, водомет: с одной стороны дыра, с другой - отверстие. Никто даже и не подумает…
- Никаких моторов, - процедил замдиректора, глядя снабженцу в глаза. Если уж гребное устройство вызвало у капитана Седьмых определенные сомнения, то что говорить об устройстве с мотором!
- Но отрапортовать в письменном виде! - вскричал Намазов. - И немедля, сейчас!..
Тут же и отрапортовали. В том смысле, что, мол, и впредь готовы служить пропаганде гребного спорта. Чертослепов не возражал. Бумага представлялась ему совершенно безвредной. В крайнем случае, в верхах недоуменно пожмут плечами.
Поэтому, когда машинистка принесла ему перепечатанный рапорт, он дал ему ход, не читая. А зря. То ли загляделась на кого-то машинистка, то ли заговорилась, но только, печатая время прибытия гребного устройства к пристани Баклужино, она отбила совершенно нелепую цифру - 1237. Тот самый год, когда победоносные тумены Батыя форсировали великую реку Итиль.
И в этом-то страшном виде, снабженная подписью директора, печатью и порядковым номером, бумага пошла в верха.
4
Впоследствии электрик Альбастров будет клясться и целовать крест на том, что видел капитана Седьмых в толпе машущих платочками, но никто ему, конечно, не поверит.
Истово, хотя и вразброд шлепали весла. В осенней волжской воде шуршали и брякали льдышки, именуемые шугой.
- Раз-два, взяли!.. - вполголоса, интимно приговаривал Шерхебель. - Выгребем за косу, а там нас возьмут на буксир из рыбнадзора, я уже с ними договорился…
Командор Чертослепов уронил мотнувшиеся в уключинах весла и схватился за сердце.
- Вы с ума сошли! - зашипел на него Намазов. - Гребите, на нас смотрят!..
С превеликим трудом они перегребли стрежень и, заслоненные от города песчаной косой, в изнеможении бросили весла.
- Черт с тобой… - слабым голосом проговорил одумавшийся к тому времени Чертослепов. - Где он, этот твой буксир?
- Йех! - изумленно пробасил Афанасий, единственный не задохнувшийся член экипажа. - Впереди-то что делается!
Все оглянулись. Навстречу лодке и навстречу течению по левому рукаву великой реки вздымался, громоздился и наплывал знаменитый волжский туман. Берега подернуло мутью, впереди клубилось сплошное молоко.
- Кранты вашему буксиру! - бестактный, как и все электрики, подытожил Альбастров. - В такую погоду не то что рыбнадзор - браконьера на стрежень не выгонишь!
- Так а я могу грести! - обрадованно предложил Афанасий.
Он в самом деле взялся за весла и десятком богатырских гребков окончательно загнал лодку в туман.
- Афоня, прекрати! - закричал Чертослепов. - Не дай бог перевернемся!
Вдоль бортов шуршала шуга, вокруг беззвучно вздувались и опадали белые полупрозрачные холмы. Слева туман напоминал кисею, справа - простыню.
- Как бы нам Баклужино не просмотреть… - озабоченно пробормотал Шерхебель. - Унесет в Каспий…
Командор Чертослепов издал странный звук - словно его ударили под дых. В многослойной марле тумана ему померещилось нежное бежевое пятно, и воображение командора мгновенно дорисовало страшную картину: по воде, аки посуху, пристально поглядывая на гребное устройство, шествует с блокнотом наготове капитан Седьмых… Но такого, конечно, быть никак не могло, и дальнейшие события покажут это со всей очевидностью.
- Хватит рассиживаться, товарищи! - нервно приказал Чертослепов. - Выгребаем к берегу!
- К какому берегу? Где вы видите берег?
- А вот выгребем - тогда и увидим!
Кисея слева становилась все прозрачнее, и вскоре там проглянула полоска земли.
- Странно, - всматриваясь, сказал Намазов. - Конная милиция. Откуда? Вроде бы не сезон…
- Кого-то ловят, наверное, - предположил Шерхебель.
- Да прекратите вы ваши шуточки! - взвизгнул Чертослепов - и осекся. Кисея взметнулась, явив с исключительной резкостью берег и остановившихся при виде лодки всадников. Кривые сабли, кожаные панцири, хворостяные щиты… Темные, косо подпертые крепкими скулами глаза с интересом смотрели на приближающееся гребное устройство.
5
Туман над великой рекой Итиль истаял. Не знающий поражений полководец, несколько скособочась (последствия давнего ранения в позвоночник), сидел в высоком седле и одним глазом следил за ходом переправы. Другого у него не было - вытек лет двадцать назад от сабельного удара. Правая рука полководца с перерубленным еще в юности сухожилием была скрючена и не разгибалась.
Прибежал толмач и доложил, что захватили какую-то странную ладью с какими-то странными гребцами. Привести? Не знающий поражений полководец утвердительно наклонил неоднократно пробитую в боях голову.
Пленников заставили проползти до полководца на коленях. Руки у членов экипажа были связаны за спиной сыромятными ремнями, а рты заткнуты их же собственными головными уборами.
Полководец шевельнул обрубком мизинца, и толмач, поколебавшись, с кого начать, выдернул кляп изо рта Намазова.
- Мин татарча! Мин татарча! - отчаянно закричал врио завРИО, резко подаваясь головой к копытам отпрянувшего иноходца.
Татары удивленно уставились на пленника, потом - вопросительно - на предводителя.
- Помощником толмача, - определил тот, презрительно скривив рваную сызмальства пасть.
Дрожащего Намазова развязали, подняли на ноги и в знак милости набросили ему на плечи совсем худой халатишко.
Затем решили выслушать Чертослепова.
- Граждане каскадеры! - в бешенстве завопил замдиректора, безуспешно пытаясь подняться с колен. - Имейте в виду, даром вам это не пройдет! Вы все на этом погорите!
Озадаченный толмач снова заправил кляп в рот Чертослепова и почесал в затылке. Услышанное сильно напоминало непереводимую игру слов. Он все-таки попробовал перевести и, видимо, сделал это не лучшим образом, ибо единственный глаз полководца свирепо вытаращился, а сабельный шрам поперек лица налился кровью.
- Кто? Я погорю? - прохрипел полководец, оскалив остатки зубов, оставшиеся после прямого попадания из пращи. - Это вы у меня в два счета погорите, морды славянские!
Воины спешились и побежали за хворостом. Лодку бросили в хворост, пленников - в лодку. Галопом прискакал татарин с факелом, и костер задымил. Однако дрова были сырые, разгорались плохо.
- Выньте у них кляпы, и пусть раздувают огонь сами! - приказал полководец.
Но садистское это распоряжение так и не было выполнено, потому что со дна гребного устройства поднялся вдруг представительный хмурый мужчина в бежевом плаще. Татары, издав вопль изумления и ужаса, попятились. Перед тем, как бросить лодку в хворост, они обшарили ее тщательнейшим образом. Спрятаться там было негде.
- Я, собственно… - ни на кого не глядя, недовольно проговорил мужчина, - оказался здесь по чистой случайности… Прилег, знаете, вздремнуть под скамьей, ну и не заметил, как лодка отчалила…
Он перенес ногу через борт, и татары, суеверно перешептываясь, расступились. Отойдя подальше, капитан Седьмых (ибо это был он) оглянулся и, отыскав в толпе Намазова, уже успевшего нахлобучить рваную татарскую шапчонку, неодобрительно покачал головой.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БЫСТЬ НЕКАЯ ЗИМА
1
Нагрянул декабрь. Батый осадил Рязань. Помилованных до особого распоряжения пленников возили за войском на большом сером верблюде в четырех связанных попарно корзинах. Подобно большинству изувеченных жизнью людей не знающий поражений полководец любил всевозможные отклонения от нормы.
Над татарским лагерем пушил декабрьский снежок. Замдиректора Чертослепов - обросший, оборванный - сидел на корточках и отогревал связанными руками посиневшую лысину.
- Хорошо хоть руки спереди связывать стали, - без радости заметил он.
Ему не ответили. Было очень холодно.
- Смотрите, Намазов идет, - сказал Шерхебель и, вынув что-то из-за пазухи, сунул в снег.
Судя по всему, помощник толмача вышел на прогулку. На нем уже был крепкий, хотя и залатанный местами полосатый халат, под растоптанными, но вполне справными сапогами весело поскрипывал снежок.
- Товарищ Намазов! - вполголоса окликнул замдиректора. - Будьте добры, подойдите на минутку!
Помощник толмача опасливо покосился на узников и, сердито пробормотав: "Моя твоя не понимай…", - поспешил повернуться к ним спиной.
- Мерзавец! - процедил Альбастров.
С ним согласились.
- Честно вам скажу, - уныло проговорил Чертослепов, - никогда мне не нравился этот Намазов. Правду говорят: яблочко от яблони…
- А что это вы всех под одну гребенку? - ощетинился вдруг электрик.
Чертослепов с Шерхебелем удивленно взглянули на Альбастрова, и наконец-то бросилась им в глаза черная клочковатая бородка, а заодно и висячие усики, и легкая, едва намеченная скуластость.
Первым опомнился Шерхебель.
- Мать? - понимающе спросил он.
- Бабка, - буркнул Альбастров.
- Господи Иисусе Христе!.. - не то вздохнул, не то простонал Чертослепов.
Положение его было ужасно. Один из членов вверенного ему экипажа оказался ренегатом, другой…
- Товарищи! - в отчаянии сказал Чертослепов. - Мы допустили серьезную ошибку. Нам необходимо было сразу осудить поведение Намазова. Но еще не поздно, товарищи. Я предлагаю провести такой, знаете, негромкий митинг и открытым голосованием выразить свое возмущение. Что же касается товарища Альбастрова, скрывшего важные анкетные данные…
- Ну ты козел!.. - изумился электрик, и тут - совершенно некстати - мимо узников проехал не знающий поражений полководец.
- Эй ты! - заорал Альбастров, приподнявшись, насколько позволяли сыромятные путы. - В гробу я тебя видал вместе с твоим Чингисханом!
Полководец остановился и приказал толмачу перевести.
- Вы - идиот! - взвыл Чертослепов, безуспешно пытаясь схватиться за голову. - Я же сказал: негромкий! Негромкий митинг!..
А толмач уже вовсю переводил.
- Товарищ Субудай! - взмолился замдиректора. - Да не обращайте вы внимания! Мало ли кто какую глупость не подумав ляпнет!..
Толмач перевел и это. Не знающий поражений полководец раздул единственную целую ноздрю и, каркнув что-то поврежденными связками, поехал дальше. Толмач, сопровождаемый пятью воинами, подбежал к пленным.
- Айда, пошли! - вне себя напустился он на Чертослепова. - Почему худо говоришь? Почему говоришь, что Субудай-багатур не достоин лежать с великим Чингизом? Какой он тебе товарищ? Айда, мало-мало наказывать будем!
2
- Я его что, за язык тянул? - чувствительный, как и все гитаристы, переживал Альбастров. - Мало ему вчерашнего?..
За юртами нежно свистел бич и звонко вопил Чертослепов. Чистые, не отягощенные мыслью звуки.
- И как это его опять угораздило? Вроде умный мужик…
- Это там он был умный… - утешил Шерхебель.
Припорошенный снежком Афанасий сидел неподвижно, как глыба, и в широко раскрытых глазах его стыло недоумение. Временами казалось, что у него просто забыли выдернуть кляп, - молчал вот уже который день.
- Ой! - страдальчески сказал Шерхебель, быстро что-то на себе перепрятывая. - Слушайте, это к нам…
Альбастров поднялся и посмотрел. Со стороны леска, хрустя настом, к узникам направлялся капитан Седьмых. При виде его татарский сторож в вязаной шапочке "Адидас" вдруг застеснялся чего-то и робко отступил за ствол березы.
Электрик осклабился и еще издали предъявил капитану связанные руки. Капитан одобрительно посмотрел на электрика, но подошел не к нему, а к Шерхебелю, давно уже всем своим видом изъявлявшего готовность правдиво и не раздумывая отвечать на вопросы.
- Да, кстати, - как бы невзначай поинтересовался капитан, извлекая из незапятнанного плаща цвета беж уже знакомый читателю блокнот. - Не от Намазова ли, случайно, исходила сама идея мероприятия?
- Слушайте, что решает Намазов? - отвечал Шерхебель, преданно глядя в глаза капитану. - Идея была спущена сверху.
"Сверху? - записал капитан, впервые приподнимая бровь. - Не снизу?"
- Расскажите подробнее, - мягко попросил он.
Шерхебель рассказал. Безукоризненно выбритое лицо капитана становилось все задумчивее.
- А где сейчас находится ваш командор?
- Занят, знаете… - несколько замявшись, сказал Шерхебель.
Капитан Седьмых оглянулся, прислушался.
- Ну что ж… - с пониманием молвил он. - Побеседуем, когда освободится…
Закрыл блокнот и, хрустя настом, пошел в сторону леска.
Из-за ствола березы выглянула вязаная шапочка "Адидас". Шерхебель облегченно вздохнул и снова что-то на себе перепрятал.
- Да что вы там все время рассовываете? - не выдержал электрик.
- А! - Шерхебель пренебрежительно шевельнул пальцами связанных рук. - Так, чепуха, выменял на расческу, теперь жалею…
Припрятанный предмет он, однако, не показал. Что именно Шерхебель выменял на расческу, так и осталось тайной.
Потом принесли стонущего Чертослепова.
- А тут без вас капитан приходил, - сказал Альбастров. - Про вас спрашивал.
Чертослепов немедленно перестал стонать.
- Спрашивал? А что конкретно?
Ему передали весь разговор с капитаном Седьмых.
- А когда вернется, не сказал? - встревожась, спросил Чертослепов.
Электрик хотел ответить, но его перебили.
- Я все понял… - Это впервые за много дней заговорил Афанасий Филимошин. Потрясенные узники повернулись к нему.
- Что ты понял, Афоня?
Большое лицо Афанасия было угрюмо.
- Это не киноартисты, - глухо сообщил он.
3
Замдиректора Чертослепову приснилось, что кто-то развязывает ему руки.
- Нет… - всхлипывая, забормотал он. - Не хотел… Клянусь вам, не хотел… Пропаганда гребного спорта…
- Вставай! - тихо и властно сказали ему.
Чертослепов очнулся. Снежную равнину заливал лунный свет. Рядом, заслоняя звезды, возвышалась массивная грозная тень.
- Афоня? - не веря, спросил Чертослепов. - Ты почему развязался? Ты что затеял? Ты куда?..
- В Рязань, - мрачно произнесла тень. - Наших бьют…
Похолодеть замдиректора не мог при всем желании, поэтому его бросило в жар.
- Афанасий… - оробев, пролепетал он. - Но ведь если мы совершим побег, капитан может подумать, что мы пытаемся скрыться… Я… Я запрещаю!..
- Эх ты!.. - низко, с укоризной прозвучало из лунной выси, глыбастая тень повернулась и ушла в Рязань, косолапо проламывая наст.
В панике Чертослепов разбудил остальных. Электрик Альбастров спросонья моргал криво смерзшимися глазенками и ничего не мог понять. Зато Шерхебель отреагировал мгновенно. Сноровисто распустив зубами сыромятные узы, он принялся выхватывать что-то из-под снега и совать за пазуху.
- Товарищ Шерхебель! - видя такую расторопность, шепотом завопил замдиректора. - Я призываю вас к порядку! Без санкции капитана…
- Слушайте, какой капитан? - огрызнулся через плечо Шерхебель. - Тут человек сбежал! Вы понимаете, что они нас всех поубивают с утра к своему шайтану?..
- Матерь Божья Пресвятая Богородица!.. - простонал Шерхебель.
Пошатываясь, они встали на ноги и осмотрелись.
Неподалеку лежала колода, к которой татары привязывали серого верблюда с четырьмя корзинами. Тут же выяснилось, что перед тем, как разбудить замдиректора, Афанасий отвязал верблюда и побил колодой весь татарский караул.
Путь из лагеря был свободен.
Босые, они бежали по лунному вскрикивающему насту, и дыхание их взрывалось в морозном воздухе.
- Ну и куда теперь? - с хрустом падая в наст, спросил Альбастров.
- Товарищи! - чуть не плача, проговорил Чертослепов. - Не забывайте, что капитан впоследствии обязательно представит характеристику на каждого из нас. Поэтому в данной ситуации, я считаю, выход у нас один: идти в Рязань и как можно лучше проявить себя там в борьбе с татаро-монгольскими захватчиками.
- Точно! - сказал Альбастров и лизнул снег.
- Вы что, с ума сошли? - с любопытством спросил Шерхебель. - Рязань! Ничего себе шуточки! Вы историю учили вообще?
Альбастров вдруг тяжело задышал и, поднявшись с наста, угрожающе двинулся на Шерхебеля.
- Христа - распял? - прямо спросил он.
- Слушайте, прекратите! - взвизгнул Шерхебель. - Даже если и распял! Вы лучше посмотрите, что делают ваши родственнички по женской линии! Что они творят с нашей матушкой Россией!
Альбастров, ухваченный за локти Чертослеповым, рвался к Шерхебелю и кричал:
- Это еще выяснить надо, как мы сюда попали! Небось в Хазарский каганат метил, да промахнулся малость!..
- Товарищ Альбастров! - умолял замдиректора. - Ну нехристь же, ну что с него взять! Ну не поймет он нас с вами!..
На том и расстались. Чертослепов с Альбастровым пошли в Рязань, а куда пошел Шерхебель - сказать трудно. Налетела метель и скрыла все следы.
4
Продираясь сквозь колючую проволоку пурги, они шли в Рязань. Однако на полпути в электрике Альбастрове вдруг заговорила татарская кровь. И чем ближе к Рязани подходили они, тем громче она говорила. Наконец гитарист-электрик сел на пенек и объявил, что не сдвинется с места, пока его русские и татарские эритроциты не придут к соглашению.
Чертослепов расценил это как измену и, проорав сквозь пургу: "Басурман!..", - пошел в Рязань один. Каким образом он вышел к Суздалю - до сих пор представляется загадкой.
- Прииде народ, Гедеоном из таратара выпущенный, - во всеуслышание проповедовал он на суздальском торгу. - Рязань возжег, и с вами то же будет! Лишь объединением всея Руси…
- Эва! Сказанул! - возражали ему. - С кем единиться-то? С рязанцами? Да с ними биться идешь - меча не бери, ремешок бери сыромятный.
- Братие! - возопил Чертослепов. - Не верьте сему! Рязанцы такие же человеки суть, яко мы с вами!
- Вот сволок! - изумился проезжавший мимо суздальский воевода и велел, ободрав бесстыжего юродивого кнутом, бросить в подвал и уморить голодом.
Все было исполнено в точности, только вот голодом Чертослепова уморить не успели. Меньше чем через месяц Суздаль действительно постигла судьба Рязани. Победители-татары извлекли сильно исхудавшего замдиректора из-под обломков терема и, ободрав вдругорядь кнутом, вышибли к шайтану из Суздаля.
А электрик Альбастров болтался тем временем, как ведро в проруби. Зов предков накатывал на него то по женской линии, то по мужской, толкая то в Рязань, то из Рязани. Будь у электрика хоть какие-нибудь средства, он бы от такой жизни немедленно запил.
И средства, конечно, нашлись. На опушке леса он подобрал брошенный каким-то беженцем гусли и перестроил их на шестиструнку. С этого момента на память Альбастрова полагаться уже нельзя. Где был, что делал?.. Говорят, шастал по княжеству, пел жалостливо по-русски и воинственно по-татарски. Русские за это поили медом, татары - айраном.
А через неделю пришла к нему белая горячка в ржавой, лопнувшей под мышками кольчуге и с тяжеленной палицей в руках.
- Сидишь? - грозно спросила она. - На гусельках играешь?
- Афанасий… - расслабленно улыбаясь, молвил опустившийся электрик. - Друг…
- Друг, да не вдруг, - сурово отвечал Афанасий Филимошин, ибо это был он. - Вставай, пошли в Рязань!
- Ребята… - Надо полагать, Афанасий в глазах Альбастрова раздвоился как минимум. - Ну не могу я в Рязань… Афанасий, скажи им…
- А вот скажет тебе моя палица железная! - снова собираясь воедино, рек Афанасий, и электрик, мгновенно протрезвев, встал и пошел, куда велено.
5
Однажды в конце февраля на заснеженную поляну посреди дремучего леса вышел человек в иноческом одеянии. Снял клобук - и оказался Шерхебелем.
За два месяца зам по снабжению странно изменился: в талии вроде бы пополнел, а лицом исхудал. Подобравшись к дуплистому дубу, он огляделся и полез было за пазуху, как вдруг насторожился и снова нахлобучил клобук.
Затрещали, зазвенели хрустальные февральские кусты, и на поляну - бывают же такие совпадения! - ворвался совершенно обезумевший Чертослепов. Пониже спины у него торчали две небрежно оперенные стрелы. Во мгновении ока замдиректора проскочил поляну и упал без чувств к ногам Шерхебеля.
Кусты затрещали вновь, и из зарослей возникли трое разъяренных русичей с шелепугами подорожными в руках.
- Где?! - разевая мохнатую пасть, взревел один.
- Помер, как видите, - со вздохом сказал Шерхебель, указывая на распростертое тело.
- Вот жалость-то!.. - огорчился другой. - Зря, выходит, бежали… Ну хоть благослови, святый отче!
Шерхебель благословил, и русичи, сокрушенно покачивая кудлатыми головами, исчезли в февральской чаще. Шерхебель наклонился над лежащим и осторожно выдернул обе стрелы.
- Интернационализм проповедовали? - сочувственно осведомился он. - Или построение социализма в одном отдельно взятом удельном княжестве?
Чертослепов вздрогнул, присмотрелся и, морщась, сел.
- Зря вы в такой одежде, - недружелюбно заметил он. - Вот пришьют нам из-за вас религиозную пропаганду… И как это вам не холодно?
- Ну если на вас навертеть пять слоев парчи, - охотно объяснил Шерхебель, то вам тоже не будет холодно.
- Мародер… - безнадежно сказал Чертослепов.
- Почему мародер? - Шерхебель пожал острыми монашьими плечами. - Почему обязательно мародер? Честный обмен и немножко спасательных работ…
В третий раз затрещали кусты, и на изрядно уже истоптанную поляну косолапо ступил Афанасий Филимошин, неся на закорках бесчувственное тело Альбастрова.
- Будя, - пробасил он, сваливая мычащего электрика под зазвеневший, как люстра, куст. - Была Рязань, да угольки остались…
- Что с ним? - отрывисто спросил Чертослепов, со страхом глядя на сизое мурло Альбастрова.
- Не замай, - мрачнея, посоветовал Афанасий. - Командира у него убило. Евпатия Коловрата. Какой командир был!..
- С тех самых пор и пьет? - понимающе спросил приметливый Шерхебель.
- С тех самых пор… - удрученно подтвердил Афанасий.
Электрик Альбастров пошевелился и разлепил глаза.
- Опять все в сборе… - с отвращением проговорил он. - Прямо как по повестке…
И вновь уронил тяжелую всклокоченную голову, даже не осознав, сколь глубокую мысль он только что высказал.
За ледяным переплетом мелких веток обозначилось нежное бежевое пятно, и, мелодично звякнув парой сосулек, на поляну вышел безукоризненно выбритый капитан Седьмых. Поприветствовал всех неспешным кивком и направился прямиком к Чертослепову.
- Постарайтесь вспомнить, - сосредоточенно произнес он. - Не по протекции ли Намазова была принята на работу машинистка, перепечатавшая ваш отчет о мероприятии?
Лицо Чертослепова почернело, как на иконе.
- Не вем, чесо глаголеши, - малодушно отводя глаза, пробормотал он. - Се аз многогрешный…
- Ну не надо, не надо, - хмурясь, прервал его капитан. - Минуту назад вы великолепно владели современным русским.
- По моей протекции… - с надрывом признался Чертослепов и обессиленно уронил голову на грудь.
- Вам знаком этот документ?
Чертослепов обреченно взглянул.
- Да, - сказал он. - Знаком.
- Ознакомьтесь внимательней, - холодно молвил капитан и, оставив бумагу в слабой руке Чертослепова, двинулся в неизвестном направлении.
Нежное бежевое пятно растаяло в ледяных зарослях февральского леса.
6
- Ему снабженцем работать, а не капитаном, - с некоторой завистью проговорил Шерхебель, глядя в ту сторону, куда ушел Седьмых. - Смотрите, это же наш рапорт в верха! Где он его здесь мог достать?
Действительно, в неверных пальцах Чертослепова трепетал тот самый злополучный документ, с которого все и началось.
- О Господи!.. - простонал вдруг замдиректора, зажмуриваясь. Он, наконец, заметил роковую ошибку машинистки.
- В каком смысле - Господи? - тут же спросил любопытный Шерхебель, отбирая у Чертослепова бумагу. - А? - фальцетом вскричал он через некоторое время. - Что такое?!
Пошатываясь, подошел очнувшийся Альбастров и тоже сунулся сизым мурлом в документ.
- Грамота, - небрежно объяснил он. - Аз, буки, веди… глаголь, добро…
- Нет, вы только послушайте! - В возбуждении снабженец ухватил электрика за короткий рукав крупнокольчатой байданы. - "Обязуемся выгрести к пристани Баклужино в десять ноль-ноль, шестнадцатого, одиннадцатого, тысяча двести тридцать седьмого". Печать, подпись директора… А? Ничего себе? И куда мы еще, по-вашему, могли приплыть с таким документом?
- Что?! - мигом протрезвев, заорал электрик. - А ну дай сюда!
Он выхватил бумагу из рук Шерхебеля и вонзился в текст. Чертослепов затрепетал и начал потихоньку отползать. Но Альбастров уже выходил из столбняка.
- А-а… - зловеще протянул он. - Так вот, значит, по чьей милости нас угораздило…
Он отдал документ Шерхебелю и, не найдя ничего в переметной суме, принялся хлопать себя по всему, что заменяло в тринадцатом веке карманы.
- Куда ж она к шайтану запропастилась?.. - бормотал он, не спуская глаз с замдиректора. - Была же…
- Кто?
- Удавка… А, вот она!
Шерхебель попятился.
- Слушайте, а надо ли? - упавшим голосом спросил он, глядя, как Альбастров, пробуя сыромятный арканчик на разрыв, делает шаг к замдиректора.
- Людишки… - презрительно пробасил Афанасий, и все смолкло на поляне. - Кричат, копошатся…
В лопнувшей под мышками кольчуге, в тяжелом побитом шлеме, чужой стоял Афанасий, незнакомый. С брезгливым любопытством разглядывал он из-под нависших бровей обмерших членов экипажа и говорил негромко сам с собой:
- Из-за бумажки удавить готовы… Пойду я… А то осерчаю, не дай Бог…
Нагнулся, подобрал свою железную палицу и пошел прочь, проламывая остекленелые дебри.
Не смея поднять глаза, Альбастров смотал удавку и сунул в переметную суму.
- Слушайте, что вы там сидите? - сказал Шерхебель Чертослепову. - Идите сюда, надо посоветоваться. Ведь капитан, наверное, не зря оставил нам эту бумагу…
- Точно! - вскричал Альбастров. - Исправить дату, найти лодку…
- Ничего не выйдет, - все еще обижаясь, буркнул Чертослепов. - Это будет подделка документа. Вот если бы здесь был наш директор…
- А заодно и печать, - пробормотал Шерхебель. - Слушайте, а что если обратиться к местной администрации?
- Ох!.. - страдальчески скривился замдиректора, берясь за поясницу. - Знаю я эту местную администрацию…
- А я все же попробую, - задумчиво сказал Шерхебель, свивая документ в трубку.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЗ-ЗА ОСТРОВА НА СТРЕЖЕНЬ
1
Не любили татары этот лесок, ох, не любили. Обитал там, по слухам, призрак урусутского богатыря Афанасия, хотя откуда ползли такие слухи - шайтан их знает. Особенно если учесть, что видевшие призрак татары ничего уже рассказать не могли.
Сам Афанасий, конечно, понятия не имел об этой мрачной легенде, но к весне стал замечать, что местность в последние дни как-то обезлюдела. Чтобы найти живую душу, приходилось шагать до самой дороги, а поскольку бороды у всех в это время года еще покрыты инеем, то Афанасий требовал, чтобы живая душа скинула шапку. Блондинов отпускал.
Поэтому, встретив однажды посреди леска, чуть ли не у самой землянки, брюнета в дорогом восточном халате, Афанасий был крепко озадачен.
- Эх, товарищ Филимошин, товарищ Филимошин!.. - с проникновенной укоризной молвил ему брюнет. - Да разве ж можно так обращаться с доспехами! Вы обомлеете, если я скажу, сколько сейчас такой доспех стоит…
На Афанасии была сияющая, хотя и побитая, потускневшая местами, броня персидской выковки.
- Доспех-то? - хмурясь, переспросил он. - С доспехом - беда… Скольких я, царствие им небесное, из кольчужек повытряс, пока нужный размер нашел!.. Ну заходи, что ли…
Шерхебель (ибо это был он) пролез вслед за Афанасием в землянку и тут же принялся рассказывать.
- Ну, я вам скажу, двор у хана Батыя! - говорил он. - Это взяточник на взяточнике! Две трети сбережений - как не было… Хану - дай, - начал он загибать пальцы, - женам его - дай, тысячникам - дай… Сотникам! Скажите, какая персона - сотник!.. Ну да Бог с ними! Главное: дело наше решено положительно…
- Дело? - непонимающе сдвигая брови, снова переспросил Афанасий.
Ликующий Шерхебель вылез из дорогого халата и, отмотав с себя два слоя дефицитной парчи, извлек уже знакомый читателю рапорт о том, что гребное устройство непременно достигнет пристани Баклужино в такое-то время. Дата прибытия была исправлена. Чуть ниже располагалась ровная строка арабской вязи и две печати: красная и синяя.
- "Исправленному верить. Хан Батый", - сияя, перевел Шерхебель.
Афанасий задумчиво его разглядывал.
- А ну-ка прищурься! - потребовал он вдруг.
- Не буду! - разом побледнев, сказал Шерхебель.
- Смышлен… - Афанасий одобрительно кивнул. - Если б ты еще и прищурился, я б тебя сейчас по маковку в землю вбил!.. Грамотку-то покажи-ка поближе…
Шерхебель показал.
- Это что ж, он сам так красиво пишет? - сурово спросил Афанасий.
- Ой, что вы! - Шерхебель даже рукой замахал. - Сам Батый никогда ничего не пишет - у него на это канцелярия есть. Между нами, он, по-моему, неграмотный. В общем, все как везде…
- А печатей-то наляпал…
- Красная - для внутренних документов, синяя - для зарубежных, - пояснил Шерхебель. - Так что я уж на всякий случай обе…
Тут снаружи раздался нестройный аккорд, и щемящий надтреснутый голос запел с надрывом:
- Ах, умру я, умру… Пахаронют миня-а…
Шерхебель удивился. Афанасий пригорюнился. Из левого глаза его выкатилась крупная богатырская слеза.
- Входи, бедолага… - прочувствованно пробасил Афанасий.
Вошел трясущийся Альбастров. Из-под надетой внакидку ношеной лисьей шубейки, только что, видать, пожалованной с боярского, а то и с княжьего плеча, глядело ветхое рубище да посвечивал из прорехи чудом не пропитый за зиму крест.
- Хорошие новости, товарищ Альбастров! - снова воссияв, приветствовал певца Шерхебель.
Электрик был настроен мрачно, долго отмахивался и не верил ничему. Наконец взял документ и обмер над ним минуты на две. Потом поднял от бумаги дикие татарские глаза.
- Афанасий! - по-разбойничьи звонко и зловеще завопил он. - А не погулять ли нам, Афанасий, по Волге-матушке?
- И то… - подумав, пророкотал тот. - Засиделся я тут…
- Отбить у татар нашу лодку, - возбужденно излагал Шерхебель. - Разыскать Чертослепова…
- И Намазова… - с недоброй улыбкой добавил электрик.
2
Отгрохотал ледоход на великой реке Итиль. Намазов - в дорогом, почти как у Шерхебеля, халате и в сафьяновых, шитых бисером сапожках с загнутыми носками - прогуливался по берегу. На голове у Намазова была роскошная лисья шапка, которую он время от времени снимал и с уважением разглядывал.
Его только что назначили толмачом.
Где ж ему было заметить на радостях, что под полутораметровым обрывчиком покачивается отбитое вчера у татар гребное устройство, а на земле коварно развернут сыромятный арканчик электрика Альбастрова.
Долгожданный шаг, мощный рывок - и свежеиспеченного толмача как бы сдуло с обрыва. Он лежал в гребном устройстве, изо всех сил прижимая к груди лисью шапку.
- Что вы делаете, товарищи! - в панике вскричал он, мигом припомнив русскую речь.
- Режем! - коротко отвечал Альбастров, доставая засапожный клинок.
Шерхебель схватил электрика за руку.
- Вы что, с ума сошли? Вы его зарежете, а мне опять идти к Батыю и уточнять состав экипажа?
Электрик злобно сплюнул за борт и вернул клинок в рваное голенище.
- Я вот смотрю… - раздумчиво пробасил вдруг Афанасий, глядя из-под руки вдоль берега. - Это не замдиректора нашего там на кол сажают?
Зрение не обмануло Афанасия. В полутора перестрелах от гребного устройства на кол сажали именно Чертослепова. Вообще-то татары не практиковали подобный род казни, но, видно, чем-то их достал неугомонный замдиректора.
Самоотверженными гребками экипаж гнал лодку к месту события.
- Иди! - процедил Альбастров, уставив жало засапожного клинка в позвоночник Намазову. - И чтоб без командора не возвращался! А сбежишь - под землей сыщу!
- Внимание и повиновение! - закричал по-своему Намазов, выбираясь на песок.
Татары, узнав толмача, многозначительно переглянулись. Размахивая широкими рукавами, Намазов заторопился к ним. Шайтан его знает, что он им там наврал, но только татары подумали-подумали и с сожалением сняли Чертослепова с кола.
Тем бы все и кончилось, если бы замдиректора сам все не испортил. Очутившись на земле, он мигом подхватил портки и бегом припустился к лодке. Татары уразумели, что дело нечисто, и кинулись вдогонку. Намазов добежал благополучно, а Чертослепов запутался в портках, упал, был настигнут и вновь водворен на кол.
- Товарищи! - страшно закричал Намазов. - Там наш начальник!
Итээровцы выхватили клинки. Натиск их был настолько внезапен, что им в самом деле на какое-то время удалось отбить своего командора. Однако татары быстро опомнились и, умело орудуя кривыми саблями, прижали экипаж к лодке, и Чертослепов в третий раз оказался на колу.
Бой продолжал один Афанасий, упоенно гвоздивший наседавших татар своей железной палицей.
- Товарищ Филимошин! - надсаживался Шерхебель - единственный, кто не принял участия в атаке. - Погодите, что я вам скажу! Прекратите это побоище! Сейчас я все улажу!..
Наконец Афанасий умаялся и, отмахиваясь, полез в лодку. Шерхебель тут же выскочил на берег и предъявил татарам овальную золотую пластину. Испуганно охнув, татары попрятали сабли в ножны и побежали снимать Чертослепова. В руках Шерхебеля была пайцза - что-то вроде верительной грамоты самого Батыя.
- Ты где ее взял, хазарин? - потрясенно спросил Альбастров в то время, как татары бережно укладывали замдиректора в лодку.
- Да прихватил на всякий случай… - небрежно отвечал Шерхебель. - Знаете, печать печатью…
- Капитана… - еле слышно произнес Чертослепов. - Главное: капитана не забудьте…
- Капитана? - удивился Шерхебель. - А при чем тут вообще капитан? Вот у меня в руках документ, покажите мне там одного капитана!..
3
Разогнанная дружными мощными гребками, лодка шла сквозь века. В зыбких полупрозрачных сугробах межвременного тумана длинной тенью скользнул навстречу острогрудый челн Степана Разина. Сам Стенька стоял на коленях у борта и напряженно высматривал что-то в зеленоватой волжской воде.
- Утопла, кажись… - донесся до путников его расстроенный, приглушенный туманом голос, и видение кануло.
Вдоль бортов шуршали и побрякивали льдышки - то ли шуга, то ли последние обломки ледохода.
Без десяти десять лодка вырвалась из тумана как раз напротив дебаркадера с надписью "Баклужино". Пристань была полна народу. Присевший у руля на корточки Чертослепов мог видеть, как по мере приближения вытаращиваются глаза и отваливаются челюсти встречающих.
Что и говорить, экипаж выглядел живописно! Далече, как глава на церкви, снял шлем Афанасия, пламенела лисья шапка Намазова. Рубища и парча просились на полотно.
На самом краю дебаркадера, подтянутый, безукоризненно выбритый, в неизменном своем бежевом плаще, стоял майор Седьмых, а рядом еще один товарищ в штатском. Пожалуй, эти двое были единственными на пристани, для кого внешний вид гребцов неожиданностью не явился.
До дебаркадера оставались считанные метры, когда, рискуя опрокинуть лодку, вскочил Шерхебель.
- Товарищ майор! - закричал он. - Я имею сделать заявление!
Путаясь в полах дорогого восточного халата, он первым вскарабкался на пристань.
- Товарищ майор! - так, чтобы слышали все встречающие, обратился он. - Во время заезда мне в руки попала ценная коллекция золотых вещей тринадцатого века. Я хотел бы в вашем присутствии сдать их государству.
С каждым его словом физиономия второго товарища в штатском вытягивалась все сильнее и сильнее.
Майор Седьмых улыбнулся и ободряюще потрепал Шерхебеля по роскошному парчовому плечу. Затем - уже без улыбки - снова повернулся к гребному устройству.
- Гражданин Намазов?..
ЭПИЛОГ
Машинистку уволили.
Над Намазовым хотели устроить показательный процесс, но ничего не вышло - истек срок давности преступления.
Электрик Альбастров до сих пор лечится от алкоголизма.
Что же касается Шерхебеля, то, блистательно обведя вокруг пальца представителя таможни (ибо незнакомец на дебаркадере был именно представителем таможни), он получил причитающиеся ему по закону двадцать пять процентов с найденного клада и открыл кооператив.
Замдиректора по быту Чертослепов ушел на пенсию по инвалидности. А недавно реставраторы в Эрмитаже расчистили уникальную икону тринадцатого века, названную пока условно "Неизвестный мученик с житием". В квадратиках, располагающихся по периметру иконы, изображены моменты из биографии неизвестного мученика. В первом квадратике его сжигают в каком-то челноке, далее он показан связанным среди сугробов. Далее его бичуют сначала татары, потом - судя по одежде - русские язычники. В квадратике номер семнадцать его пытается удавить арканом некий разбойник весьма неопределенной национальности. Последние три картинки совершенно одинаковы: они изображают неизвестного мученика посаженным на кол. Озадаченные реставраторы выдвинули довольно остроумную гипотезу, что иконописец, неправильно рассчитав количество квадратиков, был вынужден трижды повторить последний сюжет. И везде над головой мученика витает некий ангел с огненным мечом и крыльями бежевого цвета. На самой иконе мученик представлен в виде изможденного человека в лохмотьях, с лысеющей головой и редкой рыжеватой растительностью на остреньком подбородке.
А Афанасия Филимошина вскоре после мероприятия вызвали в военкомат и вручили там неслыханную медаль "За оборону Рязани", что, кстати, было отражено в местной прессе под заголовком "Награда нашла героя".
И это отрадно, товарищи!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТУМАННО УТРО КРАСНОЕ, ТУМАННО
1
- Ты что? - свистящим шепотом спросил замдиректора по быту Чертослепов, и глаза у него стали, как дыры. - Хочешь, чтобы мы из-за тебя соцсоревнование прогадили?
Мячиком подскочив в кресле, он вылетел из-за стола и остановился перед ответственным за культмассовую работу Афанасием Филимошиным. Тот попытался съежиться, но это ему, как всегда, не удалось - велик был Афанасий. Плечищи - былинные, голова - с пивной котел. По такой голове не промахнешься.
- Что? С воображением плохо? - продолжал допытываться стремительный Чертослепов. - Фантазия кончилась?
Афанасий вздохнул и потупился. С воображением у него действительно было плохо. А фантазии, как следовало из лежащего на столе списка, хватило лишь на пять мероприятий.
- Пиши! - скомандовал замдиректора и пробежался по кабинету.
Афанасий с завистью смотрел на его лысеющую голову. В этой голове несомненно кипел бурун мероприятий с красивыми интригующими названиями.
- Гребная регата, - остановившись, выговорил Чертослепов поистине безупречное звукосочетание. - Пиши! Шестнадцатое число. Гребная регата… Ну что ты пишешь, Афоня? Не грибная, а гребная. Гребля, а не грибы. Понимаешь, гребля!.. Охвачено… - Замдиректора прикинул. - Охвачено пять сотрудников. А именно… - Он вернулся в кресло и продолжал диктовать оттуда: - Пиши экипаж…
"Экипаж…" - старательно выводил Афанасий, наморщив большой бесполезный лоб.
- Пиши себя. Меня пиши…
Афанасий, приотворив рот от удивления, уставился на начальника.
- Пиши-пиши… Врио завРИО Намазов, зам по снабжению Шерхебель и… Кто же пятый? Четверо гребут, пятый на руле… Ах да! Электрик! Жена говорила, чтобы обязательно была гитара… Тебе что-нибудь неясно, Афоня?
- Так ведь… - ошарашенно проговорил Афанасий. - Какой же из Шерхебеля гребец?
Замдиректора Чертослепов оперся локтями на стол и положил хитрый остренький подбородок на сплетенные пальцы.
- Афоня, - с нежностью промолвил он, глядя на ответственного за культмассовую работу. - Ну что же тебе все разжевывать надо, Афоня?.. Не будет Шерхебель грести. И никто не будет. Просто шестнадцатого у моей жены день рождения, дошло? И Намазова с Шерхебелем я уже пригласил… Ну снабженец он, Афоня! - с болью в голосе проговорил вдруг замдиректора. - Ну куда ж без него, сам подумай!..
- А грести? - тупо спросил Афанасий.
- А грести мы будем официально.
…С отчаянным выражением лица покидал Афанасий кабинет замдиректора. Жизнь была сложна. Очень сложна. Не для Афанасия.
2
Ох, это слово "официально"! Стоит его произнести - и начинается какая-то мистика… Короче, в тот самый миг, когда приказ об освобождении от работы шестнадцатого числа пятерых работников НИИ приобрел статус официального документа, в кабинете Чертослепова открылась дверь, и в помещение ступил крупный мужчина с озабоченным, хотя и безукоризненно выбритым лицом. Затем из плаща цвета беж выпорхнула бабочка удостоверения и, раскинув крылышки, замерла на секунду перед озадаченным Чертослеповым.
- Капитан Седьмых, - сдержанно представился вошедший.
- Прошу вас, садитесь, - запоздало воссиял радушной улыбкой замдиректора.
Капитан сел и, помолчав, раскрыл блокнот.
- А где вы собираетесь достать плавсредство? - задумчиво поинтересовался он.
Иностранный агент после такого вопроса раскололся бы немедленно. Замдиректора лишь понимающе наклонил лысеющую голову.
- Этот вопрос мы как раз решаем, - заверил он со всей серьезностью. - Скорее всего мы арендуем шлюпку у одного из спортивных обществ. Конкретно этим займется член экипажа Шерхебель - он наш снабженец…
Капитан кивнул и записал в блокноте: "Шерхебель - спортивное общество - шлюпка".
- Давно тренируетесь?
Замдиректора стыдливо потупился.
- Базы нет, - застенчиво признался он. - Урывками, знаете, от случая к случаю, на голом энтузиазме…
Капитан помрачнел. "Энтузиазм! - записал он. - Базы - нет?"
- И маршрут уже разработан?
Чертослепов нашелся и здесь.
- В общих чертах, - сказал он. - Мы думаем пройти на веслах от Центральной набережной до пристани Баклужино.
- То есть вниз по течению? - уточнил капитан.
- Да, конечно… Вверх было бы несколько затруднительно. Согласитесь, гребцы мы начинающие…
- А кто командор?
Не моргнув глазам, Чертослепов объявил командором себя. И ведь не лгал, ибо ситуация была такова, что любая ложь автоматически становилась правдой в момент произнесения.
- Что вы можете сказать о гребце Намазове?
- Надежный гребец, - осторожно отозвался Чертослепов.
- У него в самом деле нет родственников в Иране?
Замдиректора похолодел.
- Я… - промямлил он, - могу справиться в отделе кадров…
- Не надо, - сказал капитан. - Я только что оттуда. - Он спрятал блокнот и поднялся. - Ну что ж. Счастливого вам плавания.
И замдиректора понял наконец, в какую неприятную историю он угодил.
- Товарищ капитан, - пролепетал он, устремляясь за уходящим гостем. - А нельзя узнать, почему… мм… вас так заинтересовало…
Капитан Седьмых обернулся.
- Потому что Волга, - негромко произнес, - впадает в Каспийское море.
Дверь за ним закрылась. Замдиректора добрел до стола и хватил воды прямо из графина. И замдиректора можно было понять. Ему предстояло созвать дорогих гостей и объявить для начала, что шестнадцатого числа придется вам, товарищи, в некотором смысле грести. И даже не в некотором, а в прямом.
3
Электрик Альбастров (первая гитара НИИ) с большим интересом следил за развитием скандала.
- Почему грести? - брызжа слюной, кричал Шерхебель. - Что значит - грести? Я не могу грести - у меня повышенная кислотность!
Врио завРИО Намазов - чернобровый полнеющий красавец - пребывал в остолбенении. Время от времени его правая рука вздергивалась на уровень бывшей талии и совершала там судорожное хватательное движение.
- Я достану лодку! - кричал Шерхебель. - Я пароход с колесами достану! И что? И я же и должен грести?
- Кто составлял список? - горлом проклокотал Намазов. Под ответственным за культмассовую работу Филимошиным предательски хрустнули клееные сочленения стула, и все медленно повернулись к Афанасию.
- Товарищи! - поспешно проговорил замдиректора и встал, опершись костяшками пальцев на край стола. - Я прошу вас отнестись к делу достаточно серьезно. Сверху поступила указка: усилить пропаганду гребного спорта. И это не прихоть ни чья, не каприз - это начало долгосрочной кампании под общим девизом "Выгребаем к здоровью". И там… - Чертослепов вознес глаза к потолку, - настаивают, чтобы экипаж на три пятых состоял из головки НИИ. С этой целью нам было предложено представить список трех наиболее перспективных руководителей. Каковой список мы и представили.
Он замолчал и строго оглядел присутствующих. Электрик Альбастров цинично улыбался. Шерхебель с Намазовым были приятно ошеломлены. Что касается Афанасия Филимошина, то он завороженно кивал, с восторгом глядя на Чертослепова. Вот теперь он понимал все.
- А раньше ты об этом сказать не мог? - укоризненно молвил Намазов.
- Не мог, - стремительно садясь, ответил Чертослепов и опять не солгал. Как, интересно, он мог бы сказать об этом раньше, если минуту назад он и сам этого не знал.
- А что? - повеселев, проговорил Шерхебель. - Отчалим утречком, выгребем за косу, запустим мотор…
Замдиректора пришел в ужас.
- Мотор? Какой мотор?
Шерхебель удивился.
- Могу достать японский, - сообщил он. - Такой, знаете, водомет: с одной стороны дыра, с другой - отверстие. Никто даже и не подумает…
- Никаких моторов, - процедил замдиректора, глядя снабженцу в глаза. Если уж гребное устройство вызвало у капитана Седьмых определенные сомнения, то что говорить об устройстве с мотором!
- Но отрапортовать в письменном виде! - вскричал Намазов. - И немедля, сейчас!..
Тут же и отрапортовали. В том смысле, что, мол, и впредь готовы служить пропаганде гребного спорта. Чертослепов не возражал. Бумага представлялась ему совершенно безвредной. В крайнем случае, в верхах недоуменно пожмут плечами.
Поэтому, когда машинистка принесла ему перепечатанный рапорт, он дал ему ход, не читая. А зря. То ли загляделась на кого-то машинистка, то ли заговорилась, но только, печатая время прибытия гребного устройства к пристани Баклужино, она отбила совершенно нелепую цифру - 1237. Тот самый год, когда победоносные тумены Батыя форсировали великую реку Итиль.
И в этом-то страшном виде, снабженная подписью директора, печатью и порядковым номером, бумага пошла в верха.
4
Впоследствии электрик Альбастров будет клясться и целовать крест на том, что видел капитана Седьмых в толпе машущих платочками, но никто ему, конечно, не поверит.
Истово, хотя и вразброд шлепали весла. В осенней волжской воде шуршали и брякали льдышки, именуемые шугой.
- Раз-два, взяли!.. - вполголоса, интимно приговаривал Шерхебель. - Выгребем за косу, а там нас возьмут на буксир из рыбнадзора, я уже с ними договорился…
Командор Чертослепов уронил мотнувшиеся в уключинах весла и схватился за сердце.
- Вы с ума сошли! - зашипел на него Намазов. - Гребите, на нас смотрят!..
С превеликим трудом они перегребли стрежень и, заслоненные от города песчаной косой, в изнеможении бросили весла.
- Черт с тобой… - слабым голосом проговорил одумавшийся к тому времени Чертослепов. - Где он, этот твой буксир?
- Йех! - изумленно пробасил Афанасий, единственный не задохнувшийся член экипажа. - Впереди-то что делается!
Все оглянулись. Навстречу лодке и навстречу течению по левому рукаву великой реки вздымался, громоздился и наплывал знаменитый волжский туман. Берега подернуло мутью, впереди клубилось сплошное молоко.
- Кранты вашему буксиру! - бестактный, как и все электрики, подытожил Альбастров. - В такую погоду не то что рыбнадзор - браконьера на стрежень не выгонишь!
- Так а я могу грести! - обрадованно предложил Афанасий.
Он в самом деле взялся за весла и десятком богатырских гребков окончательно загнал лодку в туман.
- Афоня, прекрати! - закричал Чертослепов. - Не дай бог перевернемся!
Вдоль бортов шуршала шуга, вокруг беззвучно вздувались и опадали белые полупрозрачные холмы. Слева туман напоминал кисею, справа - простыню.
- Как бы нам Баклужино не просмотреть… - озабоченно пробормотал Шерхебель. - Унесет в Каспий…
Командор Чертослепов издал странный звук - словно его ударили под дых. В многослойной марле тумана ему померещилось нежное бежевое пятно, и воображение командора мгновенно дорисовало страшную картину: по воде, аки посуху, пристально поглядывая на гребное устройство, шествует с блокнотом наготове капитан Седьмых… Но такого, конечно, быть никак не могло, и дальнейшие события покажут это со всей очевидностью.
- Хватит рассиживаться, товарищи! - нервно приказал Чертослепов. - Выгребаем к берегу!
- К какому берегу? Где вы видите берег?
- А вот выгребем - тогда и увидим!
Кисея слева становилась все прозрачнее, и вскоре там проглянула полоска земли.
- Странно, - всматриваясь, сказал Намазов. - Конная милиция. Откуда? Вроде бы не сезон…
- Кого-то ловят, наверное, - предположил Шерхебель.
- Да прекратите вы ваши шуточки! - взвизгнул Чертослепов - и осекся. Кисея взметнулась, явив с исключительной резкостью берег и остановившихся при виде лодки всадников. Кривые сабли, кожаные панцири, хворостяные щиты… Темные, косо подпертые крепкими скулами глаза с интересом смотрели на приближающееся гребное устройство.
5
Туман над великой рекой Итиль истаял. Не знающий поражений полководец, несколько скособочась (последствия давнего ранения в позвоночник), сидел в высоком седле и одним глазом следил за ходом переправы. Другого у него не было - вытек лет двадцать назад от сабельного удара. Правая рука полководца с перерубленным еще в юности сухожилием была скрючена и не разгибалась.
Прибежал толмач и доложил, что захватили какую-то странную ладью с какими-то странными гребцами. Привести? Не знающий поражений полководец утвердительно наклонил неоднократно пробитую в боях голову.
Пленников заставили проползти до полководца на коленях. Руки у членов экипажа были связаны за спиной сыромятными ремнями, а рты заткнуты их же собственными головными уборами.
Полководец шевельнул обрубком мизинца, и толмач, поколебавшись, с кого начать, выдернул кляп изо рта Намазова.
- Мин татарча! Мин татарча! - отчаянно закричал врио завРИО, резко подаваясь головой к копытам отпрянувшего иноходца.
Татары удивленно уставились на пленника, потом - вопросительно - на предводителя.
- Помощником толмача, - определил тот, презрительно скривив рваную сызмальства пасть.
Дрожащего Намазова развязали, подняли на ноги и в знак милости набросили ему на плечи совсем худой халатишко.
Затем решили выслушать Чертослепова.
- Граждане каскадеры! - в бешенстве завопил замдиректора, безуспешно пытаясь подняться с колен. - Имейте в виду, даром вам это не пройдет! Вы все на этом погорите!
Озадаченный толмач снова заправил кляп в рот Чертослепова и почесал в затылке. Услышанное сильно напоминало непереводимую игру слов. Он все-таки попробовал перевести и, видимо, сделал это не лучшим образом, ибо единственный глаз полководца свирепо вытаращился, а сабельный шрам поперек лица налился кровью.
- Кто? Я погорю? - прохрипел полководец, оскалив остатки зубов, оставшиеся после прямого попадания из пращи. - Это вы у меня в два счета погорите, морды славянские!
Воины спешились и побежали за хворостом. Лодку бросили в хворост, пленников - в лодку. Галопом прискакал татарин с факелом, и костер задымил. Однако дрова были сырые, разгорались плохо.
- Выньте у них кляпы, и пусть раздувают огонь сами! - приказал полководец.
Но садистское это распоряжение так и не было выполнено, потому что со дна гребного устройства поднялся вдруг представительный хмурый мужчина в бежевом плаще. Татары, издав вопль изумления и ужаса, попятились. Перед тем, как бросить лодку в хворост, они обшарили ее тщательнейшим образом. Спрятаться там было негде.
- Я, собственно… - ни на кого не глядя, недовольно проговорил мужчина, - оказался здесь по чистой случайности… Прилег, знаете, вздремнуть под скамьей, ну и не заметил, как лодка отчалила…
Он перенес ногу через борт, и татары, суеверно перешептываясь, расступились. Отойдя подальше, капитан Седьмых (ибо это был он) оглянулся и, отыскав в толпе Намазова, уже успевшего нахлобучить рваную татарскую шапчонку, неодобрительно покачал головой.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БЫСТЬ НЕКАЯ ЗИМА
1
Нагрянул декабрь. Батый осадил Рязань. Помилованных до особого распоряжения пленников возили за войском на большом сером верблюде в четырех связанных попарно корзинах. Подобно большинству изувеченных жизнью людей не знающий поражений полководец любил всевозможные отклонения от нормы.
Над татарским лагерем пушил декабрьский снежок. Замдиректора Чертослепов - обросший, оборванный - сидел на корточках и отогревал связанными руками посиневшую лысину.
- Хорошо хоть руки спереди связывать стали, - без радости заметил он.
Ему не ответили. Было очень холодно.
- Смотрите, Намазов идет, - сказал Шерхебель и, вынув что-то из-за пазухи, сунул в снег.
Судя по всему, помощник толмача вышел на прогулку. На нем уже был крепкий, хотя и залатанный местами полосатый халат, под растоптанными, но вполне справными сапогами весело поскрипывал снежок.
- Товарищ Намазов! - вполголоса окликнул замдиректора. - Будьте добры, подойдите на минутку!
Помощник толмача опасливо покосился на узников и, сердито пробормотав: "Моя твоя не понимай…", - поспешил повернуться к ним спиной.
- Мерзавец! - процедил Альбастров.
С ним согласились.
- Честно вам скажу, - уныло проговорил Чертослепов, - никогда мне не нравился этот Намазов. Правду говорят: яблочко от яблони…
- А что это вы всех под одну гребенку? - ощетинился вдруг электрик.
Чертослепов с Шерхебелем удивленно взглянули на Альбастрова, и наконец-то бросилась им в глаза черная клочковатая бородка, а заодно и висячие усики, и легкая, едва намеченная скуластость.
Первым опомнился Шерхебель.
- Мать? - понимающе спросил он.
- Бабка, - буркнул Альбастров.
- Господи Иисусе Христе!.. - не то вздохнул, не то простонал Чертослепов.
Положение его было ужасно. Один из членов вверенного ему экипажа оказался ренегатом, другой…
- Товарищи! - в отчаянии сказал Чертослепов. - Мы допустили серьезную ошибку. Нам необходимо было сразу осудить поведение Намазова. Но еще не поздно, товарищи. Я предлагаю провести такой, знаете, негромкий митинг и открытым голосованием выразить свое возмущение. Что же касается товарища Альбастрова, скрывшего важные анкетные данные…
- Ну ты козел!.. - изумился электрик, и тут - совершенно некстати - мимо узников проехал не знающий поражений полководец.
- Эй ты! - заорал Альбастров, приподнявшись, насколько позволяли сыромятные путы. - В гробу я тебя видал вместе с твоим Чингисханом!
Полководец остановился и приказал толмачу перевести.
- Вы - идиот! - взвыл Чертослепов, безуспешно пытаясь схватиться за голову. - Я же сказал: негромкий! Негромкий митинг!..
А толмач уже вовсю переводил.
- Товарищ Субудай! - взмолился замдиректора. - Да не обращайте вы внимания! Мало ли кто какую глупость не подумав ляпнет!..
Толмач перевел и это. Не знающий поражений полководец раздул единственную целую ноздрю и, каркнув что-то поврежденными связками, поехал дальше. Толмач, сопровождаемый пятью воинами, подбежал к пленным.
- Айда, пошли! - вне себя напустился он на Чертослепова. - Почему худо говоришь? Почему говоришь, что Субудай-багатур не достоин лежать с великим Чингизом? Какой он тебе товарищ? Айда, мало-мало наказывать будем!
2
- Я его что, за язык тянул? - чувствительный, как и все гитаристы, переживал Альбастров. - Мало ему вчерашнего?..
За юртами нежно свистел бич и звонко вопил Чертослепов. Чистые, не отягощенные мыслью звуки.
- И как это его опять угораздило? Вроде умный мужик…
- Это там он был умный… - утешил Шерхебель.
Припорошенный снежком Афанасий сидел неподвижно, как глыба, и в широко раскрытых глазах его стыло недоумение. Временами казалось, что у него просто забыли выдернуть кляп, - молчал вот уже который день.
- Ой! - страдальчески сказал Шерхебель, быстро что-то на себе перепрятывая. - Слушайте, это к нам…
Альбастров поднялся и посмотрел. Со стороны леска, хрустя настом, к узникам направлялся капитан Седьмых. При виде его татарский сторож в вязаной шапочке "Адидас" вдруг застеснялся чего-то и робко отступил за ствол березы.
Электрик осклабился и еще издали предъявил капитану связанные руки. Капитан одобрительно посмотрел на электрика, но подошел не к нему, а к Шерхебелю, давно уже всем своим видом изъявлявшего готовность правдиво и не раздумывая отвечать на вопросы.
- Да, кстати, - как бы невзначай поинтересовался капитан, извлекая из незапятнанного плаща цвета беж уже знакомый читателю блокнот. - Не от Намазова ли, случайно, исходила сама идея мероприятия?
- Слушайте, что решает Намазов? - отвечал Шерхебель, преданно глядя в глаза капитану. - Идея была спущена сверху.
"Сверху? - записал капитан, впервые приподнимая бровь. - Не снизу?"
- Расскажите подробнее, - мягко попросил он.
Шерхебель рассказал. Безукоризненно выбритое лицо капитана становилось все задумчивее.
- А где сейчас находится ваш командор?
- Занят, знаете… - несколько замявшись, сказал Шерхебель.
Капитан Седьмых оглянулся, прислушался.
- Ну что ж… - с пониманием молвил он. - Побеседуем, когда освободится…
Закрыл блокнот и, хрустя настом, пошел в сторону леска.
Из-за ствола березы выглянула вязаная шапочка "Адидас". Шерхебель облегченно вздохнул и снова что-то на себе перепрятал.
- Да что вы там все время рассовываете? - не выдержал электрик.
- А! - Шерхебель пренебрежительно шевельнул пальцами связанных рук. - Так, чепуха, выменял на расческу, теперь жалею…
Припрятанный предмет он, однако, не показал. Что именно Шерхебель выменял на расческу, так и осталось тайной.
Потом принесли стонущего Чертослепова.
- А тут без вас капитан приходил, - сказал Альбастров. - Про вас спрашивал.
Чертослепов немедленно перестал стонать.
- Спрашивал? А что конкретно?
Ему передали весь разговор с капитаном Седьмых.
- А когда вернется, не сказал? - встревожась, спросил Чертослепов.
Электрик хотел ответить, но его перебили.
- Я все понял… - Это впервые за много дней заговорил Афанасий Филимошин. Потрясенные узники повернулись к нему.
- Что ты понял, Афоня?
Большое лицо Афанасия было угрюмо.
- Это не киноартисты, - глухо сообщил он.
3
Замдиректора Чертослепову приснилось, что кто-то развязывает ему руки.
- Нет… - всхлипывая, забормотал он. - Не хотел… Клянусь вам, не хотел… Пропаганда гребного спорта…
- Вставай! - тихо и властно сказали ему.
Чертослепов очнулся. Снежную равнину заливал лунный свет. Рядом, заслоняя звезды, возвышалась массивная грозная тень.
- Афоня? - не веря, спросил Чертослепов. - Ты почему развязался? Ты что затеял? Ты куда?..
- В Рязань, - мрачно произнесла тень. - Наших бьют…
Похолодеть замдиректора не мог при всем желании, поэтому его бросило в жар.
- Афанасий… - оробев, пролепетал он. - Но ведь если мы совершим побег, капитан может подумать, что мы пытаемся скрыться… Я… Я запрещаю!..
- Эх ты!.. - низко, с укоризной прозвучало из лунной выси, глыбастая тень повернулась и ушла в Рязань, косолапо проламывая наст.
В панике Чертослепов разбудил остальных. Электрик Альбастров спросонья моргал криво смерзшимися глазенками и ничего не мог понять. Зато Шерхебель отреагировал мгновенно. Сноровисто распустив зубами сыромятные узы, он принялся выхватывать что-то из-под снега и совать за пазуху.
- Товарищ Шерхебель! - видя такую расторопность, шепотом завопил замдиректора. - Я призываю вас к порядку! Без санкции капитана…
- Слушайте, какой капитан? - огрызнулся через плечо Шерхебель. - Тут человек сбежал! Вы понимаете, что они нас всех поубивают с утра к своему шайтану?..
- Матерь Божья Пресвятая Богородица!.. - простонал Шерхебель.
Пошатываясь, они встали на ноги и осмотрелись.
Неподалеку лежала колода, к которой татары привязывали серого верблюда с четырьмя корзинами. Тут же выяснилось, что перед тем, как разбудить замдиректора, Афанасий отвязал верблюда и побил колодой весь татарский караул.
Путь из лагеря был свободен.
Босые, они бежали по лунному вскрикивающему насту, и дыхание их взрывалось в морозном воздухе.
- Ну и куда теперь? - с хрустом падая в наст, спросил Альбастров.
- Товарищи! - чуть не плача, проговорил Чертослепов. - Не забывайте, что капитан впоследствии обязательно представит характеристику на каждого из нас. Поэтому в данной ситуации, я считаю, выход у нас один: идти в Рязань и как можно лучше проявить себя там в борьбе с татаро-монгольскими захватчиками.
- Точно! - сказал Альбастров и лизнул снег.
- Вы что, с ума сошли? - с любопытством спросил Шерхебель. - Рязань! Ничего себе шуточки! Вы историю учили вообще?
Альбастров вдруг тяжело задышал и, поднявшись с наста, угрожающе двинулся на Шерхебеля.
- Христа - распял? - прямо спросил он.
- Слушайте, прекратите! - взвизгнул Шерхебель. - Даже если и распял! Вы лучше посмотрите, что делают ваши родственнички по женской линии! Что они творят с нашей матушкой Россией!
Альбастров, ухваченный за локти Чертослеповым, рвался к Шерхебелю и кричал:
- Это еще выяснить надо, как мы сюда попали! Небось в Хазарский каганат метил, да промахнулся малость!..
- Товарищ Альбастров! - умолял замдиректора. - Ну нехристь же, ну что с него взять! Ну не поймет он нас с вами!..
На том и расстались. Чертослепов с Альбастровым пошли в Рязань, а куда пошел Шерхебель - сказать трудно. Налетела метель и скрыла все следы.
4
Продираясь сквозь колючую проволоку пурги, они шли в Рязань. Однако на полпути в электрике Альбастрове вдруг заговорила татарская кровь. И чем ближе к Рязани подходили они, тем громче она говорила. Наконец гитарист-электрик сел на пенек и объявил, что не сдвинется с места, пока его русские и татарские эритроциты не придут к соглашению.
Чертослепов расценил это как измену и, проорав сквозь пургу: "Басурман!..", - пошел в Рязань один. Каким образом он вышел к Суздалю - до сих пор представляется загадкой.
- Прииде народ, Гедеоном из таратара выпущенный, - во всеуслышание проповедовал он на суздальском торгу. - Рязань возжег, и с вами то же будет! Лишь объединением всея Руси…
- Эва! Сказанул! - возражали ему. - С кем единиться-то? С рязанцами? Да с ними биться идешь - меча не бери, ремешок бери сыромятный.
- Братие! - возопил Чертослепов. - Не верьте сему! Рязанцы такие же человеки суть, яко мы с вами!
- Вот сволок! - изумился проезжавший мимо суздальский воевода и велел, ободрав бесстыжего юродивого кнутом, бросить в подвал и уморить голодом.
Все было исполнено в точности, только вот голодом Чертослепова уморить не успели. Меньше чем через месяц Суздаль действительно постигла судьба Рязани. Победители-татары извлекли сильно исхудавшего замдиректора из-под обломков терема и, ободрав вдругорядь кнутом, вышибли к шайтану из Суздаля.
А электрик Альбастров болтался тем временем, как ведро в проруби. Зов предков накатывал на него то по женской линии, то по мужской, толкая то в Рязань, то из Рязани. Будь у электрика хоть какие-нибудь средства, он бы от такой жизни немедленно запил.
И средства, конечно, нашлись. На опушке леса он подобрал брошенный каким-то беженцем гусли и перестроил их на шестиструнку. С этого момента на память Альбастрова полагаться уже нельзя. Где был, что делал?.. Говорят, шастал по княжеству, пел жалостливо по-русски и воинственно по-татарски. Русские за это поили медом, татары - айраном.
А через неделю пришла к нему белая горячка в ржавой, лопнувшей под мышками кольчуге и с тяжеленной палицей в руках.
- Сидишь? - грозно спросила она. - На гусельках играешь?
- Афанасий… - расслабленно улыбаясь, молвил опустившийся электрик. - Друг…
- Друг, да не вдруг, - сурово отвечал Афанасий Филимошин, ибо это был он. - Вставай, пошли в Рязань!
- Ребята… - Надо полагать, Афанасий в глазах Альбастрова раздвоился как минимум. - Ну не могу я в Рязань… Афанасий, скажи им…
- А вот скажет тебе моя палица железная! - снова собираясь воедино, рек Афанасий, и электрик, мгновенно протрезвев, встал и пошел, куда велено.
5
Однажды в конце февраля на заснеженную поляну посреди дремучего леса вышел человек в иноческом одеянии. Снял клобук - и оказался Шерхебелем.
За два месяца зам по снабжению странно изменился: в талии вроде бы пополнел, а лицом исхудал. Подобравшись к дуплистому дубу, он огляделся и полез было за пазуху, как вдруг насторожился и снова нахлобучил клобук.
Затрещали, зазвенели хрустальные февральские кусты, и на поляну - бывают же такие совпадения! - ворвался совершенно обезумевший Чертослепов. Пониже спины у него торчали две небрежно оперенные стрелы. Во мгновении ока замдиректора проскочил поляну и упал без чувств к ногам Шерхебеля.
Кусты затрещали вновь, и из зарослей возникли трое разъяренных русичей с шелепугами подорожными в руках.
- Где?! - разевая мохнатую пасть, взревел один.
- Помер, как видите, - со вздохом сказал Шерхебель, указывая на распростертое тело.
- Вот жалость-то!.. - огорчился другой. - Зря, выходит, бежали… Ну хоть благослови, святый отче!
Шерхебель благословил, и русичи, сокрушенно покачивая кудлатыми головами, исчезли в февральской чаще. Шерхебель наклонился над лежащим и осторожно выдернул обе стрелы.
- Интернационализм проповедовали? - сочувственно осведомился он. - Или построение социализма в одном отдельно взятом удельном княжестве?
Чертослепов вздрогнул, присмотрелся и, морщась, сел.
- Зря вы в такой одежде, - недружелюбно заметил он. - Вот пришьют нам из-за вас религиозную пропаганду… И как это вам не холодно?
- Ну если на вас навертеть пять слоев парчи, - охотно объяснил Шерхебель, то вам тоже не будет холодно.
- Мародер… - безнадежно сказал Чертослепов.
- Почему мародер? - Шерхебель пожал острыми монашьими плечами. - Почему обязательно мародер? Честный обмен и немножко спасательных работ…
В третий раз затрещали кусты, и на изрядно уже истоптанную поляну косолапо ступил Афанасий Филимошин, неся на закорках бесчувственное тело Альбастрова.
- Будя, - пробасил он, сваливая мычащего электрика под зазвеневший, как люстра, куст. - Была Рязань, да угольки остались…
- Что с ним? - отрывисто спросил Чертослепов, со страхом глядя на сизое мурло Альбастрова.
- Не замай, - мрачнея, посоветовал Афанасий. - Командира у него убило. Евпатия Коловрата. Какой командир был!..
- С тех самых пор и пьет? - понимающе спросил приметливый Шерхебель.
- С тех самых пор… - удрученно подтвердил Афанасий.
Электрик Альбастров пошевелился и разлепил глаза.
- Опять все в сборе… - с отвращением проговорил он. - Прямо как по повестке…
И вновь уронил тяжелую всклокоченную голову, даже не осознав, сколь глубокую мысль он только что высказал.
За ледяным переплетом мелких веток обозначилось нежное бежевое пятно, и, мелодично звякнув парой сосулек, на поляну вышел безукоризненно выбритый капитан Седьмых. Поприветствовал всех неспешным кивком и направился прямиком к Чертослепову.
- Постарайтесь вспомнить, - сосредоточенно произнес он. - Не по протекции ли Намазова была принята на работу машинистка, перепечатавшая ваш отчет о мероприятии?
Лицо Чертослепова почернело, как на иконе.
- Не вем, чесо глаголеши, - малодушно отводя глаза, пробормотал он. - Се аз многогрешный…
- Ну не надо, не надо, - хмурясь, прервал его капитан. - Минуту назад вы великолепно владели современным русским.
- По моей протекции… - с надрывом признался Чертослепов и обессиленно уронил голову на грудь.
- Вам знаком этот документ?
Чертослепов обреченно взглянул.
- Да, - сказал он. - Знаком.
- Ознакомьтесь внимательней, - холодно молвил капитан и, оставив бумагу в слабой руке Чертослепова, двинулся в неизвестном направлении.
Нежное бежевое пятно растаяло в ледяных зарослях февральского леса.
6
- Ему снабженцем работать, а не капитаном, - с некоторой завистью проговорил Шерхебель, глядя в ту сторону, куда ушел Седьмых. - Смотрите, это же наш рапорт в верха! Где он его здесь мог достать?
Действительно, в неверных пальцах Чертослепова трепетал тот самый злополучный документ, с которого все и началось.
- О Господи!.. - простонал вдруг замдиректора, зажмуриваясь. Он, наконец, заметил роковую ошибку машинистки.
- В каком смысле - Господи? - тут же спросил любопытный Шерхебель, отбирая у Чертослепова бумагу. - А? - фальцетом вскричал он через некоторое время. - Что такое?!
Пошатываясь, подошел очнувшийся Альбастров и тоже сунулся сизым мурлом в документ.
- Грамота, - небрежно объяснил он. - Аз, буки, веди… глаголь, добро…
- Нет, вы только послушайте! - В возбуждении снабженец ухватил электрика за короткий рукав крупнокольчатой байданы. - "Обязуемся выгрести к пристани Баклужино в десять ноль-ноль, шестнадцатого, одиннадцатого, тысяча двести тридцать седьмого". Печать, подпись директора… А? Ничего себе? И куда мы еще, по-вашему, могли приплыть с таким документом?
- Что?! - мигом протрезвев, заорал электрик. - А ну дай сюда!
Он выхватил бумагу из рук Шерхебеля и вонзился в текст. Чертослепов затрепетал и начал потихоньку отползать. Но Альбастров уже выходил из столбняка.
- А-а… - зловеще протянул он. - Так вот, значит, по чьей милости нас угораздило…
Он отдал документ Шерхебелю и, не найдя ничего в переметной суме, принялся хлопать себя по всему, что заменяло в тринадцатом веке карманы.
- Куда ж она к шайтану запропастилась?.. - бормотал он, не спуская глаз с замдиректора. - Была же…
- Кто?
- Удавка… А, вот она!
Шерхебель попятился.
- Слушайте, а надо ли? - упавшим голосом спросил он, глядя, как Альбастров, пробуя сыромятный арканчик на разрыв, делает шаг к замдиректора.
- Людишки… - презрительно пробасил Афанасий, и все смолкло на поляне. - Кричат, копошатся…
В лопнувшей под мышками кольчуге, в тяжелом побитом шлеме, чужой стоял Афанасий, незнакомый. С брезгливым любопытством разглядывал он из-под нависших бровей обмерших членов экипажа и говорил негромко сам с собой:
- Из-за бумажки удавить готовы… Пойду я… А то осерчаю, не дай Бог…
Нагнулся, подобрал свою железную палицу и пошел прочь, проламывая остекленелые дебри.
Не смея поднять глаза, Альбастров смотал удавку и сунул в переметную суму.
- Слушайте, что вы там сидите? - сказал Шерхебель Чертослепову. - Идите сюда, надо посоветоваться. Ведь капитан, наверное, не зря оставил нам эту бумагу…
- Точно! - вскричал Альбастров. - Исправить дату, найти лодку…
- Ничего не выйдет, - все еще обижаясь, буркнул Чертослепов. - Это будет подделка документа. Вот если бы здесь был наш директор…
- А заодно и печать, - пробормотал Шерхебель. - Слушайте, а что если обратиться к местной администрации?
- Ох!.. - страдальчески скривился замдиректора, берясь за поясницу. - Знаю я эту местную администрацию…
- А я все же попробую, - задумчиво сказал Шерхебель, свивая документ в трубку.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЗ-ЗА ОСТРОВА НА СТРЕЖЕНЬ
1
Не любили татары этот лесок, ох, не любили. Обитал там, по слухам, призрак урусутского богатыря Афанасия, хотя откуда ползли такие слухи - шайтан их знает. Особенно если учесть, что видевшие призрак татары ничего уже рассказать не могли.
Сам Афанасий, конечно, понятия не имел об этой мрачной легенде, но к весне стал замечать, что местность в последние дни как-то обезлюдела. Чтобы найти живую душу, приходилось шагать до самой дороги, а поскольку бороды у всех в это время года еще покрыты инеем, то Афанасий требовал, чтобы живая душа скинула шапку. Блондинов отпускал.
Поэтому, встретив однажды посреди леска, чуть ли не у самой землянки, брюнета в дорогом восточном халате, Афанасий был крепко озадачен.
- Эх, товарищ Филимошин, товарищ Филимошин!.. - с проникновенной укоризной молвил ему брюнет. - Да разве ж можно так обращаться с доспехами! Вы обомлеете, если я скажу, сколько сейчас такой доспех стоит…
На Афанасии была сияющая, хотя и побитая, потускневшая местами, броня персидской выковки.
- Доспех-то? - хмурясь, переспросил он. - С доспехом - беда… Скольких я, царствие им небесное, из кольчужек повытряс, пока нужный размер нашел!.. Ну заходи, что ли…
Шерхебель (ибо это был он) пролез вслед за Афанасием в землянку и тут же принялся рассказывать.
- Ну, я вам скажу, двор у хана Батыя! - говорил он. - Это взяточник на взяточнике! Две трети сбережений - как не было… Хану - дай, - начал он загибать пальцы, - женам его - дай, тысячникам - дай… Сотникам! Скажите, какая персона - сотник!.. Ну да Бог с ними! Главное: дело наше решено положительно…
- Дело? - непонимающе сдвигая брови, снова переспросил Афанасий.
Ликующий Шерхебель вылез из дорогого халата и, отмотав с себя два слоя дефицитной парчи, извлек уже знакомый читателю рапорт о том, что гребное устройство непременно достигнет пристани Баклужино в такое-то время. Дата прибытия была исправлена. Чуть ниже располагалась ровная строка арабской вязи и две печати: красная и синяя.
- "Исправленному верить. Хан Батый", - сияя, перевел Шерхебель.
Афанасий задумчиво его разглядывал.
- А ну-ка прищурься! - потребовал он вдруг.
- Не буду! - разом побледнев, сказал Шерхебель.
- Смышлен… - Афанасий одобрительно кивнул. - Если б ты еще и прищурился, я б тебя сейчас по маковку в землю вбил!.. Грамотку-то покажи-ка поближе…
Шерхебель показал.
- Это что ж, он сам так красиво пишет? - сурово спросил Афанасий.
- Ой, что вы! - Шерхебель даже рукой замахал. - Сам Батый никогда ничего не пишет - у него на это канцелярия есть. Между нами, он, по-моему, неграмотный. В общем, все как везде…
- А печатей-то наляпал…
- Красная - для внутренних документов, синяя - для зарубежных, - пояснил Шерхебель. - Так что я уж на всякий случай обе…
Тут снаружи раздался нестройный аккорд, и щемящий надтреснутый голос запел с надрывом:
- Ах, умру я, умру… Пахаронют миня-а…
Шерхебель удивился. Афанасий пригорюнился. Из левого глаза его выкатилась крупная богатырская слеза.
- Входи, бедолага… - прочувствованно пробасил Афанасий.
Вошел трясущийся Альбастров. Из-под надетой внакидку ношеной лисьей шубейки, только что, видать, пожалованной с боярского, а то и с княжьего плеча, глядело ветхое рубище да посвечивал из прорехи чудом не пропитый за зиму крест.
- Хорошие новости, товарищ Альбастров! - снова воссияв, приветствовал певца Шерхебель.
Электрик был настроен мрачно, долго отмахивался и не верил ничему. Наконец взял документ и обмер над ним минуты на две. Потом поднял от бумаги дикие татарские глаза.
- Афанасий! - по-разбойничьи звонко и зловеще завопил он. - А не погулять ли нам, Афанасий, по Волге-матушке?
- И то… - подумав, пророкотал тот. - Засиделся я тут…
- Отбить у татар нашу лодку, - возбужденно излагал Шерхебель. - Разыскать Чертослепова…
- И Намазова… - с недоброй улыбкой добавил электрик.
2
Отгрохотал ледоход на великой реке Итиль. Намазов - в дорогом, почти как у Шерхебеля, халате и в сафьяновых, шитых бисером сапожках с загнутыми носками - прогуливался по берегу. На голове у Намазова была роскошная лисья шапка, которую он время от времени снимал и с уважением разглядывал.
Его только что назначили толмачом.
Где ж ему было заметить на радостях, что под полутораметровым обрывчиком покачивается отбитое вчера у татар гребное устройство, а на земле коварно развернут сыромятный арканчик электрика Альбастрова.
Долгожданный шаг, мощный рывок - и свежеиспеченного толмача как бы сдуло с обрыва. Он лежал в гребном устройстве, изо всех сил прижимая к груди лисью шапку.
- Что вы делаете, товарищи! - в панике вскричал он, мигом припомнив русскую речь.
- Режем! - коротко отвечал Альбастров, доставая засапожный клинок.
Шерхебель схватил электрика за руку.
- Вы что, с ума сошли? Вы его зарежете, а мне опять идти к Батыю и уточнять состав экипажа?
Электрик злобно сплюнул за борт и вернул клинок в рваное голенище.
- Я вот смотрю… - раздумчиво пробасил вдруг Афанасий, глядя из-под руки вдоль берега. - Это не замдиректора нашего там на кол сажают?
Зрение не обмануло Афанасия. В полутора перестрелах от гребного устройства на кол сажали именно Чертослепова. Вообще-то татары не практиковали подобный род казни, но, видно, чем-то их достал неугомонный замдиректора.
Самоотверженными гребками экипаж гнал лодку к месту события.
- Иди! - процедил Альбастров, уставив жало засапожного клинка в позвоночник Намазову. - И чтоб без командора не возвращался! А сбежишь - под землей сыщу!
- Внимание и повиновение! - закричал по-своему Намазов, выбираясь на песок.
Татары, узнав толмача, многозначительно переглянулись. Размахивая широкими рукавами, Намазов заторопился к ним. Шайтан его знает, что он им там наврал, но только татары подумали-подумали и с сожалением сняли Чертослепова с кола.
Тем бы все и кончилось, если бы замдиректора сам все не испортил. Очутившись на земле, он мигом подхватил портки и бегом припустился к лодке. Татары уразумели, что дело нечисто, и кинулись вдогонку. Намазов добежал благополучно, а Чертослепов запутался в портках, упал, был настигнут и вновь водворен на кол.
- Товарищи! - страшно закричал Намазов. - Там наш начальник!
Итээровцы выхватили клинки. Натиск их был настолько внезапен, что им в самом деле на какое-то время удалось отбить своего командора. Однако татары быстро опомнились и, умело орудуя кривыми саблями, прижали экипаж к лодке, и Чертослепов в третий раз оказался на колу.
Бой продолжал один Афанасий, упоенно гвоздивший наседавших татар своей железной палицей.
- Товарищ Филимошин! - надсаживался Шерхебель - единственный, кто не принял участия в атаке. - Погодите, что я вам скажу! Прекратите это побоище! Сейчас я все улажу!..
Наконец Афанасий умаялся и, отмахиваясь, полез в лодку. Шерхебель тут же выскочил на берег и предъявил татарам овальную золотую пластину. Испуганно охнув, татары попрятали сабли в ножны и побежали снимать Чертослепова. В руках Шерхебеля была пайцза - что-то вроде верительной грамоты самого Батыя.
- Ты где ее взял, хазарин? - потрясенно спросил Альбастров в то время, как татары бережно укладывали замдиректора в лодку.
- Да прихватил на всякий случай… - небрежно отвечал Шерхебель. - Знаете, печать печатью…
- Капитана… - еле слышно произнес Чертослепов. - Главное: капитана не забудьте…
- Капитана? - удивился Шерхебель. - А при чем тут вообще капитан? Вот у меня в руках документ, покажите мне там одного капитана!..
3
Разогнанная дружными мощными гребками, лодка шла сквозь века. В зыбких полупрозрачных сугробах межвременного тумана длинной тенью скользнул навстречу острогрудый челн Степана Разина. Сам Стенька стоял на коленях у борта и напряженно высматривал что-то в зеленоватой волжской воде.
- Утопла, кажись… - донесся до путников его расстроенный, приглушенный туманом голос, и видение кануло.
Вдоль бортов шуршали и побрякивали льдышки - то ли шуга, то ли последние обломки ледохода.
Без десяти десять лодка вырвалась из тумана как раз напротив дебаркадера с надписью "Баклужино". Пристань была полна народу. Присевший у руля на корточки Чертослепов мог видеть, как по мере приближения вытаращиваются глаза и отваливаются челюсти встречающих.
Что и говорить, экипаж выглядел живописно! Далече, как глава на церкви, снял шлем Афанасия, пламенела лисья шапка Намазова. Рубища и парча просились на полотно.
На самом краю дебаркадера, подтянутый, безукоризненно выбритый, в неизменном своем бежевом плаще, стоял майор Седьмых, а рядом еще один товарищ в штатском. Пожалуй, эти двое были единственными на пристани, для кого внешний вид гребцов неожиданностью не явился.
До дебаркадера оставались считанные метры, когда, рискуя опрокинуть лодку, вскочил Шерхебель.
- Товарищ майор! - закричал он. - Я имею сделать заявление!
Путаясь в полах дорогого восточного халата, он первым вскарабкался на пристань.
- Товарищ майор! - так, чтобы слышали все встречающие, обратился он. - Во время заезда мне в руки попала ценная коллекция золотых вещей тринадцатого века. Я хотел бы в вашем присутствии сдать их государству.
С каждым его словом физиономия второго товарища в штатском вытягивалась все сильнее и сильнее.
Майор Седьмых улыбнулся и ободряюще потрепал Шерхебеля по роскошному парчовому плечу. Затем - уже без улыбки - снова повернулся к гребному устройству.
- Гражданин Намазов?..
ЭПИЛОГ
Машинистку уволили.
Над Намазовым хотели устроить показательный процесс, но ничего не вышло - истек срок давности преступления.
Электрик Альбастров до сих пор лечится от алкоголизма.
Что же касается Шерхебеля, то, блистательно обведя вокруг пальца представителя таможни (ибо незнакомец на дебаркадере был именно представителем таможни), он получил причитающиеся ему по закону двадцать пять процентов с найденного клада и открыл кооператив.
Замдиректора по быту Чертослепов ушел на пенсию по инвалидности. А недавно реставраторы в Эрмитаже расчистили уникальную икону тринадцатого века, названную пока условно "Неизвестный мученик с житием". В квадратиках, располагающихся по периметру иконы, изображены моменты из биографии неизвестного мученика. В первом квадратике его сжигают в каком-то челноке, далее он показан связанным среди сугробов. Далее его бичуют сначала татары, потом - судя по одежде - русские язычники. В квадратике номер семнадцать его пытается удавить арканом некий разбойник весьма неопределенной национальности. Последние три картинки совершенно одинаковы: они изображают неизвестного мученика посаженным на кол. Озадаченные реставраторы выдвинули довольно остроумную гипотезу, что иконописец, неправильно рассчитав количество квадратиков, был вынужден трижды повторить последний сюжет. И везде над головой мученика витает некий ангел с огненным мечом и крыльями бежевого цвета. На самой иконе мученик представлен в виде изможденного человека в лохмотьях, с лысеющей головой и редкой рыжеватой растительностью на остреньком подбородке.
А Афанасия Филимошина вскоре после мероприятия вызвали в военкомат и вручили там неслыханную медаль "За оборону Рязани", что, кстати, было отражено в местной прессе под заголовком "Награда нашла героя".
И это отрадно, товарищи!
АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Никогда эта забегаловка чистотой не блистала. На аренду их перевели, что ли? Стекла - сияют, столики - в бликах, из граненых стаканчиков торчат алые мордашки тюльпанов.
И при всем при том ни одного посетителя.
Светлана невольно задержалась на пороге, ожидая неминуемого окрика: "Ну куда, куда?! Вот народ! Видят же, что банкет, и все равно лезут!" Но Игорь твердой рукой подхватил ее под локоток, и пришлось войти.
Господи! Мало ей предстоящего разговора!.. Сейчас он сцепится с персоналом и начнет доказывать с пеной у рта, что в таких случаях вешают плакатик. С надписью: "Банкет". Или даже: "Извините, банкет". И будет, конечно, прав…
Однако никто никого не окликнул, и супруги беспрепятственно прошли к одному из столиков. Усадив Светлану, Игорь сел напротив. Переговоры на высшем уровне… Строгий серый костюм-тройка, бледное злое лицо, бескровные губы упрямо сжаты… И брюки на коленях поддернуть не забыл.
- Ну? - с вызовом сказала Светлана.
Игорь молчал. Видимо, раскладывал предстоящий разговор на пункты и подпункты. Из глубины помещения к столику приближалась официантка в кружевном нейлоновом передничке. Официантка - в забегаловке? Что-то новое…
- Два фруктовых коктейля, если можно, - процедил Игорь, не повернув головы.
"Сейчас она нас обложит", - подумала Светлана.
К ее удивлению официантка - плечистая баба с изваянным склоками лицом - ответила улыбкой. Проще говоря, обнажила зубы, как бы собираясь укусить, но не укусила - пошла выполнять заказ.
Да что это с ними сегодня?
- Ты знаешь, - тусклым ровным голосом заговорил наконец Игорь, - что разводиться нам сейчас нельзя никак. Времена - временами, а с аморалкой по-прежнему строго…
Нахмурился и умолк, недовольный началом. Светлана нервно потянулась к сумочке с сигаретами, но тут же вспомнила, что здесь не курят.
- На развод я, по-моему, еще не подавала.
На скулах Игоря обозначились желваки. Он заметно исхудал за последние два месяца. В лице его определенно появилось что-то от насекомого. И эта новая привычка вытягивать шею, когда злится…
- Да, - отрывисто сказал он. - Не подавала. Тем не менее все уже знают, что живешь ты у подруги. У этой у своей… У Лидочки…
- Та-ак… - Прищурившись, Светлана откинулась на спинку стула. - Понимаю… То есть ради твоей блестящей карьеры я должна вернуться домой и изображать семейное счастье?..
Она запнулась, потому что в этот миг что-то произошло. Вернее, не то чтобы произошло… Как-то все вдруг прояснилось перед глазами: сахарно сверкнула мини-скатерка в центре столика, веселее заиграли грани стаканчика, вздрогнул налившийся алым тяжелый хрупкий тюльпан.
Не понимая, в чем дело, Светлана растерянно обвела взглядом посветлевшее помещение. В дверях стоял посетитель - небрежно одетый мужчина лет сорока.
Склонив проплешину, он внимательно смотрел на супругов. Мятые матерчатые брюки, расстегнутый ворот рубашки. И в домашних шлепанцах, что поразительно…
- Да, - упрямо повторил Игорь. - Должна. В конце концов существуют определенные обязанности…
Фраза осталась незаконченной - отвлекло шарканье шлепанцев по линолеуму. Странно одетый посетитель направлялся к ним. Не извинившись, не поздоровавшись, он отставил стул, сел за столик третьим и бесцеремонно принялся разглядывать Светлану.
Игорь резко выпрямился.
- В чем дело? - севшим от бешенства голосом осведомился он. - Кругом масса свободных столиков! Вы же видите: мы разговариваем…
Подсевший обернулся и посмотрел на него с невыразимой скукой.
- Надоел ты мне - мочи нет, - произнес он сквозь зубы. И, посопев, добавил ворчливо: - Пошел вон…
Игорь вскочил. Светлана быстро опустила голову и прикрыла глаза ладонью. "Господи, скандал, - обреченно подумала она. - Сейчас ведь милицию начнет звать, придурок…" Она отняла ладонь и увидела нечто невероятное: Игорь шел к дверям. Шел как-то странно - то и дело пожимая плечами, возмущенный и ничегошеньки не понимающий. На пороге оглянулся ошарашенно, еще раз пожал плечами - и вышел.
Широко раскрыв глаза, Светлана повернулась к незнакомцу и встретила исполненный понимания взгляд.
- Представляю, как он надоел вам, Светлана…
- А-а, - разочарованно протянула она, и губы ее презрительно дрогнули. - Вы - его начальник?
- Начальник? - Мужчина нахмурился и озадаченно поскреб проплешину. - Ну, в каком-то смысле…
- Да в любом - спасибо, - с чувством сказала она. - Вы даже не представляете, от какою кошмарного разговора вы меня избавили. И все-таки: кто вы такой?
Мужчина неловко усмехнулся и принялся стряхивать со светлых матерчатых брюк следы табачного пепла.
- Автор, - сказал он, скроив почему-то страдальческую физиономию.
На стол беззвучно опустились два высоких стакана с коктейлем.
- Спасибо, Маша, - сказал мужчина, и официантка - все с той же застывшей улыбкой вампира - странно пришаркивая, отступила на три шага и лишь после этого сочла возможным повернуться к посетителям спиной.
- Простите, а… автор чего? - Светлана не выдержала и засмеялась. Что-то забавное и непонятное творилось сегодня в отмытой до глянца забегаловке.
- Вообще… - уныло шевельнув бровями, отозвался мужчина. Брови у него были развесистые и неухоженные. - Всей этой вашей истории… Замужества вашего, развода…
- Простите… как?
Мужчина вздохнул.
- Я понимаю, - мягко и проникновенно проговорил он. - Для вас это звучит дико, пожалуй, даже оскорбительно… И тем не менее вся ваша жизнь - это неоконченная повесть. Моя повесть… Не сердитесь, Светлана, но вы - персонаж и придуманы мною…
Тут он замолчал и в недоумении уставился на собеседницу. Трудно сказать, какой именно реакции он ожидал, но Светлана слушала его с тихим восторгом. Потом поманила пальцем.
- А вы докажите, - радостно шепнула она в большое волосатое ухо.
- Что?
- Докажите, что вы - автор…
Мужчина негодующе выпрямился.
- Черт знает что такое! - сообщил он куда-то в пространство. - Ну вот почему вы сейчас не расхохотались? Вы должны были звонко расхохотаться! Причем запрокинув голову…
- Я ее в другой раз запрокину, - шепотом пообещала Светлана. - А вы тоже зубы не заговаривайте. Вы докажите.
- Как?
- Устройте потоп, - не задумываясь предложила она. - Вам же это просто. Вы же автор. "Вдруг начался потоп…"
- Никакого потопа не будет! - сердито сказал мужчина. - Потоп ей!..
- То есть как это не будет? - оскорбилась Светлана. - А как же Воннегут взял своего героя и…
- Воннегут - фантаст.
- А-а… - Светлана сочувственно покивала. - А вы, значит, реалист? - Она со вздохом оглядела забегаловку и вдруг оживилась. - Так это вы из-за меня тут приборку устроили?
Мужчина не ответил. Некоторое время он сидел отдуваясь, потом с силой вытер ладонью внезапно вспотевший лоб.
- М-да… - сказал он наконец. - Трудно с вами, Светлана. Очень трудно… То есть никогда не знаешь, что вы отколете в следующий момент…
- Да я и сама не знаю, - утешила она.
- Вот видите… - с упреком сказал мужчина. - А у меня весь сюжет по швам затрещал, когда вы ушли жить к Лидочке.
- Как Татьяна у Пушкина, - преданно глядя на собеседника, подсказала Светлана. - Взяла и выскочила замуж, да?
- Слушайте, да что это вы меня все время в краску вгоняете? - возмутился незнакомец. - Сначала - Воннегут, а теперь вот - Пушкин!..
Он насупился и принялся хлопать себя по карманам.
- Ну вот… - раздосадованно сообщил он. - Конечно, забыл курево на машинке!.. Угостите сигаретой, Светлана. У вас там в сумочке болгарские…
Светлана оторопела, но лишь на секунду.
- А вы видели, как я их покупала, - с вызовом объявила она. - Видели-видели, не отпирайтесь! Я вас тоже, кстати, тогда заметила! Еще подумала: что это за придурок на той стороне в шлепанцах… Ой! - Она запоздало шлепнула себя по губам. - Не обижайтесь… Ну, соврала, ну, не видела я вас… Правда, не обижайтесь, возьмите сигарету… Только спичек у меня нет. И здесь не курят.
- М-да… - мрачно повторил мужчина и оглянулся. - Валя! - позвал он.
- Маша, - поправила его Светлана.
- Что?
- В прошлый раз вы назвали ее Машей, - тихо пояснила Светлана.
- Серьезно? - Мужчина подумал. - А, ладно! Потом вычитаю и выправлю… Маша, огоньку бы нам…
Официантка беспрекословно принесла пепельницу со встроенной в нее зажигалкой.
- Сколько вы им заплатили? - с любопытством спросила Светлана, когда официантка ушла. - Слушайте!.. - ахнула она. - А как же вы с Игорем-то, а? Только не вздумайте рассказывать, что он тоже взял на лапу! Он хоть и крохобор, а принципиальный!..
- Давайте помолчим, Светлана, - попросил мужчина. - Закурим и помолчим… Такой хороший был задуман диалог - и что вы с ним сделали?
Они закурили и помолчали. Светлана изнывала, влюбленно глядя на незнакомца, и все ждала продолжения. А тот хмурился - видно, приводил мысли в порядок. Сигарета его заметно укорачивалась с каждой затяжкой.
- И как это меня угораздило вас такую выдумать! - раздраженно сказал он. Затем передохнул и продолжал более спокойно: - Видите ли, Светлана, по замыслу это должна была быть… А, черт! Словом, повесть о трудностях и проблемах молодой семьи, из которых семья, естественно, выходит окрепшей… ну, и так далее. Причем вам, учтите, отводилась роль отрицательной героини…
- Да я думаю! - с достоинством сказала она. - Я ж не мымра какая-нибудь!
Мужчина крякнул и погасил сигарету.
- Вот… - стараясь не выходить из себя, продолжал он. - Я даже выдам вам один секрет: у вас был прототип, Светлана. Моя бывшая жена… Да нет, вы не улыбайтесь, вы не улыбайтесь, вы слушайте!… Может быть, я поступил наивно, не знаю… Словом, я собрал воедино все качества моей бывшей супруги, из-за которых я с ней развелся, и слепил из этих качеств вас. Что же касается Игоря… Ну, здесь прямо противоположный случай! Я наделил его теми чертами, которыми хотел бы обладать сам: деловит, подтянут, принципиален…
- А я в конце перековываюсь? - жадно спросила Светлана.
- Да, - как-то не очень уверенно ответил мужчина. - Во всяком случае вы должны были понять, что ведете себя неправильно… Черта лысого вы поняли! - взорвался он вдруг. - Вы оказались чуть ли не единственным живым человеком во всей повести! Причем настолько живым, что я уже и не знаю, как с вами быть…
- А как с Анной Карениной, - подсказала Светлана. - Раз - и под поезд… Ой, простите, опять я… Больше не буду! Честное слово, не буду!..
Но, к счастью, мужчина ее просто не услышал. Уныло вздымая неухоженную бровь, он поигрывал соломинкой в нетронутом фруктовом коктейле.
- Вот такая получается чепуха… - мрачно подытожил он. - Хотел выявить негативное явление, а в итоге… Смешно сказать, но я вас где-то даже полюбил…
"Ага, - удовлетворенно отметила про себя Светлана, - давно бы так. Только не в моем ты вкусе, дядя. И вообще ни в чьем…"
- Но вы не поверите, Светлана, - с неожиданной силой в голосе и с ужасом в глазах проговорил вдруг незнакомец, - как мне осточертел этот Игорь! Этот ваш супруг! Вчера я поймал себя на том, что уже нарочно его уродую. Вы вспомните, ведь вначале он был даже красив, черт возьми! А теперь?
- Д-да, действительно, - ошеломленно поддакнула Светлана, впервые ощутив некий холодок под сердцем. - На богомола стал похож, шею тянет…
- Вот видите, - удрученно кивнул автор. - Значит, и вы заметили…
"Эй, Светка!" - испуганно одернула она себя и оглянулась по сторонам, словно ища поддержки. Забегаловка была как забегаловка, разве что вот непривычно чистая…
- А это ничего не доказывает, Светлана, - заметил незнакомец, внимательно за ней наблюдая. - Литературный персонаж воспринимает литературу как действительность…
Светлана порозовела и закусила губу. Купилась! Один-единственный раз - и все-таки купилась!
- А вы?
- Я в данном случае тоже персонаж…
- Докатились! - мстительно сказала Светлана. - А еще реалист! Себя-то зачем было в действие вводить?
- А! - Мужчина с отвращением отодвинул стакан. - Запутался - вот и ввел. Думал: поговорю - может, и прояснится хоть что-нибудь… Потом прием, знаете, оригинальный…
- И как? Прояснилось?
У незнакомца был несчастный вид.
- Пойду я, Светлана… - со вздохом сказал он. - Вам ничего не нужно?
- А ну вас! - отмахнулась она. - Я вот потоп просила - вы не сделали.
- Нет, кроме потопа.
- О! - выпалила Светлана. - Сделайте так, чтобы этот зануда ко мне не приставал. Хотя бы полмесяца…
- Полмесяца?.. - Мужчина в сомнении взялся за волосатое ухо, а губы выпятил хоботком. - Многовато, знаете… Полмесяца - это ведь пятнадцать суток… - Тут он запнулся и вытаращил глаза. - Мать честная! А усажу-ка я его, в самом деле, на пятнадцать суток!
- Игоря?!
- Игоря! Игоря! - возбужденно подтвердил мужчина. - Светлана, вы - гений! Он решит, что я ваш любовник, напьется, высадит витрину…
- Да он вообще не пьет!
- Вот именно! - ликующе рявкнул незнакомец. - Ах черт, ах черт! - забормотал он. - Какой вы мне ход подсказали!.. А вдруг он от этого станет хоть немного симпатичнее? Первый человеческий поступок!.. Простите, Светлана, но я пойду… Это надо садиться и писать… - Он поднялся и, выхватив из граненого стаканчика тюльпан, протянул ей. - Вот, возьмите. Это вам.
- Спасибо… - сказала Светлана. У нее вдруг перехватило горло. - Нет, вы не поняли… Не за тюльпан спасибо. Вы простите, что я вас так… В общем, я все понимаю. Ведь это же надо было придумать! Автор, повесть… Спасибо.
Мужчина смотрел на нее, смешно задрав неухоженные брови.
- Светлана… - растроганно сказал он. - Честное слово… Я сделаю все, чтобы вы были счастливы…
Сказал - и зашлепал к выходу. На пороге обернулся и предостерегающе поднял толстый волосатый палец:
- Не вздумайте ни за что расплачиваться!
В забегаловке потемнело, и Светлана заметила наконец, что возле ее столика стоит и улыбается из последних сил плечистая официантка. Надо уходить, растерянно подумала Светлана и встала. Официантка проводила ее по пятам до самых дверей, явно пряча что-то за спиной.
Невольно ускорив шаги, Светлана вылетела на улицу и оглянулась. Официантка - уже без улыбки - вешала на дверь плакатик с надписью: "Извините, банкет". Лицо у нее было недовольное и ошарашенное - точь-в-точь как у Игоря, когда ему велели выйти вон.
Ничегошеньки не понимая, с тюльпаном в руке, Светлана дошла до перекрестка и остановилась, пытаясь сообразить, что же это все-таки такое было… Подкупить персонал забегаловки, каким-то образом обломать Игоря, придумать совершенно небывалый способ знакомства, почти добиться успеха… и при этом никуда не пригласить и не напроситься в гости?! И главное, в шлепанцах… Кстати, насчет Игоря он был прав… Если бы Игорь хоть раз что-нибудь из-за нее натворил - честное слово, она бы…
- Светка!
Это ее догоняла Лидочка. С ней было тоже явно не все в порядке. Широкое лицо подруги, казалось, стало еще шире. Глаза чуть не выскакивают от восторга, рот - до ушей.
- Светка! Ты представляешь?!
И Светлана ощутила уже знакомый холодок под сердцем.
- Игорь? - шепотом спросила она.
- Да! - радостно закричала Лидочка.
- Попал в милицию?
- Да!!!
- Неужели витрину?..
- Вдребезги! - ликующе завопила Лидочка на весь перекресток, потом замолчала и разочарованно уставилась на Светлану. - Что, уже слышала, да? Уже сказали?..
УЛИЦА ПРОЦИОНА
Летающая тарелка, металлически сверкнув в студеной синеве сентябрьского неба, скользнула наискосок над улицей и скрылась за шероховато-серой коробкой жилого дома. Прохожий охнул и, вздернув левый обшлаг плаца, уставился на оцепеневшую секундную стрелку.
- Да чтоб тебе повылазило! - плачуще проговорил он вслед инопланетному летательному аппарату и сплюнул в сердцах на асфальт.
Огляделся, ища свидетелей. Неподалеку, посреди намытого ветром островка палой листвы, стоял и смотрел в небо прозрачнобородый юноша с этюдником через плечо.
- А? Видали? - вне себя обратился к нему прохожий. - Ну вредительство же самое настоящее! Главное, только-только по радио время сверил… У вас тоже остановились?
Юноша очнулся и посмотрел на прохожего.
- Совершенная все-таки штука… - задумчиво молвил он. Но, к счастью, в этот момент листва под ногами крутнулась смерчиком, и конец бестактной фразы пропал в общем шелесте.
- Вот и я говорю: безобразие! - недослышав, выкрикнул прохожий. - Ну вот объясните вы мне: ну почему у нас все делается, я извиняюсь, через коленку? Людей, значит, выгоняем в степь, на Семь ветров, а нелюдь эту… На голову скоро садиться будут!
- Да неловко их как-то, знаете, в степь… - заметил юноша. - Все-таки братья по разуму…
Прохожий злобно уставился на собеседника.
- Вот-вот… - скривившись, выговорил он. - Скажите лучше: привыкли перед иностранцами на брюхе ползать! В Америке бы, небось, пройди он вот так над крышами, поостанавливай всем часы - знаете бы что было? Он на посадку - а ему тут же иск на крупную сумму!.. - Прохожий снова взглянул на циферблат и скривился окончательно. - Стоят. До сих пор стоят…
- А у того мотор заглох, - сообщил юноша.
Прохожий оглянулся. Метрах в двадцати от них, ухватясь за полуоткрытую дверцу остановившегося «жигуленка», каменел в живописной позе только что, видать, выскочивший шофер с запрокинутым сливово-сизым лицом. Губы его свирепо шевелились.
Картина эти доконала прохожего.
- К черту! - взорвался он, снова поворачиваясь к юноше. - Вот устроить им митинг перед Думой!.. Ну невозможно же так!.. За каким дьяволом мы их вообще выбирали?
И, наподдав носком немодного ботинка скрутившийся за считанные секунды лиственный пригорок, весьма решительно зашагал в сторону стадиона, где, кстати, в самом деле располагался депутатский пункт. Отойдя метров на десять, обернулся.
- А в следующий раз, - пригрозил он напоследок, - вообще голосовать не пойду!..
Юноша посмотрел ему вслед и, переведя ожившие к тому времени часы на пять минут вперед, двинулся в противоположном направлении. Вскоре он вышел на край странной площади, лежащей не по центру, а сбоку от проспекта и отделенной от полотна дороги двойным рядом елочек. Вымощенная бетонными квадратами площадь вздымалась посередине двумя волнами ступеней, вознося почти на трехметровую высоту блистающий мрамором цоколь огромного прямоугольного здания. По фризу, где ранее нависали глыбы идеологически выдержанного барельефа, ныне распласталась сияющая металлическая надпись «Гостиница "Галактика". А с боковой стороны почему-то еще и по-английски - "Hotel Galaxy".
Фонтан не работал. Вода в бассейне была подернута утренним ледком. Неподалеку от фонтана на бетонных квадратах стояли четыре дискообразных аппарата, причем крайний, судя но всему, только-только прибыл. Тут же, стараясь не слишком приближаться к инопланетной технике, прохаживался милиционер в черной меховой куртке, при кобуре и портативной рации.
В углу площади торчал полосатый штырь, увенчанный стеклянным плоским ящиком, на коем изображена была синяя буква Т, а рядом с елочками приткнулись штук пять такси. Шоферы, собравшись в кружок, курили, ежились и посматривали неласково, как раскрывается на манер апельсина только что приземлившаяся летающая тарелка. Высокая серебристая фигура ступила на бетон и, не дожидаясь, когда купол аппарата снова сомкнется, направилась неспешно в сторону здания, в дверях которого немедля показался швейцар. Сделав несколько шагов, фигура окуталась вдруг мерцающей розовой дымкой.
- Ишь, - прокомментировал лениво один из таксистов. - Холодно ему. Поле врубил…
- Да, это тебе не Вега, - не без злорадства заметил второй.
Третий подумал и хмыкнул.
- Какая Вега? С Веги - те здоровые, черные. А серебристые - это с Проциона.
- Процион-моцион!.. - Второй раздраженно заплевал окурок. - Налетело погани со всего света… Куда едем?
Последний вопрос относился к прозрачнобородому юноше, остановившемуся то ли послушать таксистов, то ли поглядеть на инопланетянина.
- Да пожалуй, что никуда, - несколько смущенно ответил он. - А что, скажите, вот это розовое… это и есть поле?
Но таксист с ним больше разговаривать не пожелал и снова повернулся к коллегам. Губы юноши обиженно дрогнули. Однако спина сердитого шофера выглядела столь непробиваемой, что он решил не связываться и пошел прочь, время от времени пожимая свободным от этюдника плечом. Асфальт по периметру площади был совершенно чист - видно, листву размело при посадке.
- Сережа!
Юноша остановился. Из-за последней елочки вышел, ухмыляясь, рослый плечистый парень. Из-под прямоугольного козырька высокой фермерской кепки на юношу, которого, оказывается, звали Сережей, уставились маленькие серые глаза - не выразительнее заклепок. Зато нижняя челюсть была куда как выразительна! Ворота прошибать такой челюстью.
- Володька, ты? - Обрадованный Сережа сбросил с плеча этюдник и протянул хрупкую мальчишескую руку навстречу огромной ухватистой пятерне с оббитыми и расплющенными костяшками пальцев. Надо полагать, молодые люди не видели друг друга давно, потому что после рукопожатия они еще и обнялись.
- Ну ты, я смотрю, вообще не изменился, - подавая звук несколько в нос, приговаривал рослый Володя. - Каким был на выпускном - таким и остался…
- Как? А борода?
- Где борода? - Володя всмотрелся. - Елки-палки! Сразу и не заметишь… - Взгляд его упал на этюдник. - Так все и рисуешь?
- Крашу, - кривя усмехнувшись, поправил Сережа.
- Не свисти! - последовал ответ. - Сам, небось картины пачками за бугор гонишь. За зелененькие, а?
- Скажешь тоже… - совсем засмущавшись, проговорил Сергей. - Слушай, а почему ты без куртки? Холодно же!
Володя осклабился.
- А у меня куртка вон там, за елочками стоит… Ну, хватай свои деревяшки, пошли…
За елочками, отражая в подробностях лаковыми черными боками сентябрьский денек, стояла новенькая «Волга».
- Твоя? - поразился Сергей.
Володя не ответил. Похоже, при виде собственной «Волги» у него резко испортилось настроение. С удрученным видом он огладил край капота и, вздохнув, сказал:
- Продавать хочу…
- С мотором что-нибудь? - робко предположил Сергей.
- «Мерседес» буду брать, - сухо пояснил тот. - Оно и на вид получше, и скорость в случае чего… Погоди-ка… Во-от… - продолжал он, протискиваясь за руль и открывая изнутри вторую дверцу - для Сергея. - А я, ты понимаешь, еду, и вдруг - раз! Мотор заглох. Что такое, думаю… Выглянул - а он как раз на посадку заходит… А потом гляжу - ты идешь…
Он взялся за козырек и как бы снял лоб вместе с кепкой. Под высокой тульей, прикрытые наполовину плоской каштановой челочкой, оказались одни надбровья - правда, очень мощные.
- Ты это серьезно? Ну, насчет «мерседеса»…
Володя только усмехнулся в ответ и включил зажигание. «Волга» с набором скорости вписалась в поворот, и Сергея на пару секунд прижало к каменному бицепсу бывшего одноклассника.
- Погоди, - спохватился он. - А куда мы едем?
- Ко мне, - невозмутимо отозвался Володя. - Что ж я, еще пять лет тебя отлавливать буду? Леха вон в Штаты подался - и то уже два раза с ним виделись. А тут в одном городе живем…
Сказано это было с упреком.
- Да понимаешь… - виновато начал Сережа, потом запнулся и в затруднении потрогал болтающуюся перед глазами тусклую спиралевидную висюльку, совершенно не вписывающуюся в роскошный интерьер «Волги».
- Ты полегче с этой хреновиной, - скосив невыразительный глаз, посоветовал Володя. - Она, чтоб ты знал, триста баксов стоит.
Испачканный в краске палец испуганно отдернулся.
- Да ну тебя… - смущенно улыбаясь, сказал Сережа. Но, посмотрев на друга повнимательнее, перестал улыбаться и во все глаза уставился на покачивающуюся вещицу.
- Погоди… Так это - оттуда? Из отеля?
Володя кивнул с довольным видом.
- А… посмотреть можно?
- Смотри, - милостиво разрешил тот. - Только имей в виду: хрупкая, зараза. Карандашом щелкнешь - сразу в пыль… Телка одна моя умудрилась: представляешь, села на такую вот штуковину!.. Так даже пыли не осталось: одно пятно на юбке, другое - на сиденье… И не выводится вдобавок. Еще и обшивку из-за нее менять пришлось. Чуть не пришиб корову…
Летящий навстречу проспект отвалился влево, и машину коротко протрясло но свежезалатанному асфальту неширокой улочки.
- Козлы… - равнодушно обронил Володя. - Опять дорогу ломали - трубу у них там какую-то пробило…
Сережа чуть ли не с отчаянием всматривался в покачивающуюся на ниточке спираль.
- Слушай, - спросил он наконец. - А зачем она?
- Сам, что ли, не видишь? - недовольно сказал Володя. - Висит. Переливается. Денег стоит.
- Переливается?..
Володя досадливо шевельнул тяжелой челюстью.
- Да тут, понимаешь, какое дело… Она ж не на наше зрение рассчитана. В ультрафиолете, говорят, переливается…
«Волга» нырнула под полотно железной дороги и, пролетев мрачный сырой туннель, снова вырвалась на божий свет. Слева с оттяжкой замелькали выложенные кафелем многоэтажные здания.
- Странно все-таки, ей-богу… - как-то жалко усмехнувшись, сказал Сергей.
- А что странного? - не понял Володя.
- Да вот, казалось раньше… прилетят они - и все пойдет по-другому…
Володя хмыкнул и задумался. Надолго. До самого поворота. Потом внимательно посмотрел на бывшего одноклассника.
- А по-другому - это как?
- Ну, знаешь!.. - только и смог сказать Сергей, глядя на дверь Володиной квартиры.
Дверь представляла из себя прямоугольник листовой стали изрядной, видимо, толщины, с металлическим штурвальчиком вместо ручки.
- Да грабанули меня месяц назад, - нехотя пояснил Володя. - А тут фирма одна… Такую вот броню навешивает…
- Да-а… - с уважением молвил Сергей. - Черта с два теперь откроешь…
- Открыва-ают… - утешил Володя, извлекая из кармана кожаный чехол с многочисленными ключами. - У бугорка одного такая же дверь была - с тремя замками, ну? Вверху, внизу и посередке… Так они что сделали! Дождались, когда уйдет, поставили на лестничной площадке флажки: осторожно, мол, сварка… Подвели автоген, разрезали петли, ну и открыли в другую сторону, где замки… Мою-то, правда, хрен так откроешь, у меня ручку повернул - и четыре штыря входят в косяки, в порог и в притолоку. Так что только со стеной вынуть можно… На, подержи…
Он отдал Сереже прихваченную из машины инопланетную висюльку и принялся крутить штурвальчик и проворачивать ключ. Открыл, забрал вещицу, и бывшие одноклассники прошли в голую, с ободранными обоями прихожую. Изнутри дверь выглядела и вовсе устрашающе: маслянисто отсвечивающие штыри и сваренная из швеллеров рама. Особенно поразил Сергея глазок - призматический, на манер перископа.
- Это чтоб в глаз через дырку не выстрелили?
- А чего ты ржешь? - без улыбки отозвался Володя. - Стреляли уже.
- В тебя?
- Ну ты даешь! - сказал Володя, замыкая дверь изнутри. - Если бы в меня, ты бы сейчас со мной не разговаривал…
Несколько ошарашенный, Сережа повесил куртку на торчащий из стены гвоздь-двухсотку, и они, миновав открытую дверь в спальню, где стояла прикрытая пледом раскладушка да валялось всевозможное спортивное железо, очутились в обширной комнате, казавшееся больше истинных своих размеров из-за полного отсутствия обстановки. Видимо, первым приобретением ограбленного Володи была бронированная дверь с глазком и штурвальчиком.
- Неужели и мебель вынесли? - пришибленно спросил Сережа.
- А ты думал? Открыли квартиру, подогнали фургон, наняли грузчиков… А соседям сказали: переезжает… Съездил, короче, позагорал… Ты посиди, я сейчас…
Сережа прислонил этюдник к одной из голых стен и присел на табуретку возле покрытого клеенкой кухонного стола, вгляделся. Комната была освежевана так же, как и прихожая. Надо полагать, Володя решил, воспользовавшись случаем, заодно и отремонтировать квартиру.
В открытую форточку с улицы ползло какое-то невнятное глухое бормотание, время от времени стираемое шумом проходящих машин. Невольно создавалось ощущение огромной толпы под окнами.
Вернувшийся Володя поставил на стол початую бутылку коньяка, два разнокалиберных стакана, какие-то консервы и надорванную пачку галет.
- Другой закуски нету, - предупредил он. - Так что - чем богаты…
И принялся вскрывать баночку черной икры иранского производства.
Глухое бормотанье на улице тем временем становилось все явственней - не было уже никакого сомнения, что под окнами собралась толпа человек в пятьдесят. Затем бормотанье взбурлило гомоном, из которого прорезался вдруг совершенно нечеловеческий крик: «За кем? За ним?»
- Во! - заметил Володя, разливая коньяк. - Десять часов ровно. Акционеры, блин… Ох, кину я им как-нибудь туда «черемуху»…
- Черемуху? - удивился Сережа.
Володя рассмеялся и, опустив на свой стакан огромную оббитую лапу, заставил друга сделать то же самое. Посуда была сдвинута основаниями, и звук получился, как от столкновения двух булыжников. Бывшие одноклассники выпили и за неимением ложек подцепили икру из баночки обломками галеты.
- Слушай, - сказал Сергей. - А эта спиралька… откуда она у тебя?
Володя насмешливо разглядывал совершенно не изменившегося приятеля.
- Ну, скажем, купил…
- Слушай, а у кого?
Последний вопрос почему-то сильно не понравился Володе.
- Да иди ты к черту! - сказал он. - Нашел вообще, о чем говорить!.. Из наших кого-нибудь видел?
- Из наших? - Сережа подумал. - Скляра видел. В автобусе.
На мужественном лице Володи был изваян живой интерес.
- В автобусе? Ну-ну, и как он?
- Да знаешь, не очень… - признался Сережа. - Грязный какой-то, на ногах еле держится…
Володя скорбно кивал.
- Да, - сказал он наконец. - Спился Скляр. Мне об этом уже год назад говорили… А еще кого видел?
- Ленку видел, - улыбаясь от уха до уха, сообщил Сережа. - По телевизору.
Глаза у него блестели - видно было, что за пять лет пить он так и не научился.
- Да? - сразу оживившись, вскричал Володя. - И ты тоже?.. А я, ты понимаешь, смотрю в программке: конкурс красоты, финал… Включил - гляжу: елки-палки! Ленка наша в купальничке… дефилирует… Ну что ты? Без пяти минут королева… - Он оборвал фразу, помрачнел и закончил ворчливо: - Насажали козлов в жюри… Видел, какую они мымру выбрали? Куплены все на корню…
- Да ну, не может быть… - усомнился Сережа.
- Куплены-куплены, - сказал Володя. - Но и она тоже хороша - предупредить не могла…
- А что бы ты сделал?
Володя молчал, угрюмо пошевеливая челюстью. Невыразительные глаза его как бы провернулись сами в себе и вообще перестали что-либо выражать.
- Да, слушай! - встрепенувшись вдруг, озабоченно проговорил он. - Ты сам-то - как? Никуда пока не собираешься? Ну там в Союз художников вступать?..
- Смеешься… - уныло молвил Сережа. - Какой там Союз!..
- Соберешься - скажи, - вполне серьезно предупредил Володя. - А то ведь там тоже, наверное, козлов полно… Вообще давай - рисуй, становись знаменитым… Чтобы я тобой гордился, понял?
Он снова плеснул в стаканы коньяк.
- Ну, давай… За нас! За десятый «вэ»!
Гляделки его затуманились, и он произнес мечтательно:
- Вот построю лет через пять виллу - с бассейном и с кинозалом… Соберу весь класс… И будете вы у меня там плавать и кино смотреть…
В открытую форточку с улицы забрело сдавленное «Заноси, тудыть!..» - и гулкий стук опускаемой тяжести.
- А я так и не понял, - сказал Сережа. - Купил ты ее или выменял?
- Кого?
- Да спиральку эту… из отеля…
Володя вдруг изменился в лице. Переносица вздулась, как у тигра.
- Ты соображай, что говоришь! - гаркнул он на испуганно съежившегося Сережу.
- Так а что я такого?.. - растерянно пробормотал тот. - Я же…
Володя шумно дышал, раздувая ноздри. Потом вскочил, двинулся к двери, обернулся.
- Лучше бы ты меня на хрен послал! - в сердцах бросил он и исчез. Слышно было, как он громыхает за стеной своим спортивным железом. Совершенно сбитый с толку, Сергей ждал продолжения.
Володя вернулся с дымящейся сигаретой.
- Вот! - сказал он. - Закурил из-за тебя!..
И заходил, успокаиваясь, по гулкой пустой комнате. Все еще ничего не понимающий Сережа, прижав испачканные в краске ладони к груди, сидел на табуретке и только поворачивался вслед за разгневанным другом.
- Володь… - повторял он жалобно. - Ну извини, ну… Володь…
Володя стремительно нагнулся к отпрянувшему Сереже и потряс перед самым его лицом узловатыми, чуть скрюченными пальцами, в которых дымилась «честерфильдина».
- Ты запомни, - проговорил он с угрозой. - Я к этому отелю не подходил и не подхожу! И тебе не советую!..
Он выкинул докуренную едва до половины сигарету в форточку и, успокоившись малость, вернулся за стол. Сердито расплеснул остаток коньяка по стаканам.
- Ну прости, Володь… - Сережа чуть не плакал.
- Ладно, замяли… - хмуро проворчал Володя. - Ты смотри, еще кому-нибудь такое не ляпни. Скажи мне кто другой - в шесть секунд рыло бы начистил и с лестницы спустил…
- Так а что я ляпнул-то?
- Что-что… - Володя все еще посапывал разгневанно и в глаза не смотрел. - Можно подумать, не знаешь, как относятся к этим… Ну, к тем, которые у отеля пасутся…
- Знаю, - сказал Сережа. - Плохо.
- Плохо? Да их никто за людей не держит! Понял?.. - Володя проглотил коньяк и со стуком вернул стакан на стол. - Слышал, небось, на что они у проционов все эти побрякушки выменивают?
- Н-ну… я полагал, на сувениры какие-нибудь наши…
При этих словах тяжелая челюсть Володи отвалилась, и он несколько секунд смотрел на приятеля, приоткрыв рот.
- Черт тебя поймет, на каком ты свете живешь, - пробормотал он наконец. - На сувениры - надо же!..
- А на что же тогда?
- Не знаю, - отрывисто сказал Володя. - И никто не знает.
- То есть как?
- А так!.. - Явно нервничая, Володя одним движением растер в пальцах галетную крошку. Лицо его было угрюмо. - В общем, запомни: проционы эти… Ну, длинные такие, серебряные… Так вот они в обмен на всю эту шелупень что-то у человека забирают. Но частям, понял? И никто не знает - что.
- Может, биополе? - испуганно раскрыв глаза, предположил Сергей.
- Ты прессу-то вообще читаешь? - поинтересовался Володя.
- Нет, - виновато сказал Сергей.
- Оно и видно… Проверяли уже ученые. Говорят: как было биополе - так и есть, никаких изменений…
- Так а что ж они тогда забирают-то?
- А черт его знает! - с досадой ответил Володя. - Верующие говорят: душу…
Выйдя из подъезда, Сергей остановился и долго смотрел, как по лаковому черному капоту Володиной «Волги» переползает скрюченный тополиный лист. Сережа наблюдал за ним с явным беспокойством, будучи, видимо, одним из тех, кто в любом пустяке видит отражение собственной жизни. Несколько раз листок подбирался к самому краю капота, но потом вздрагивал и поспешно отползал к центру. Наконец Сергей вздохнул и, поправив ремень этюдника, направился к прямоугольной сквозной дыре, выводящей со двора на улицу.
Улица Проциона двумя параллельными асфальтовыми лентами скатывалась по косогору к линии железной дороги - прямо в ощеренную черную пасть туннеля. В самом начале улицы, посреди голого глинистого газона стоял облицованный мрамором прямоугольный, как шкаф, обелиск. Плитки четыре с боковой стороны уже отпали, обнажив красное кирпичное экорше с серыми цементными жилами.
Судя по всему, Сергей не бывал в этом районе давно. Без видимой необходимости он пересек проезжую часть и остановился перед обелиском.
«Этот хурх дружбы, - прочел он на бронзовой зеленоватой доске, - посажен в честь братьев но разуму с Проциона».
В присыпанной листьями лунке топорщилось иглами нечто морщинистое, фиолетовое и безнадежно засохшее.
Скорбно помолчав над пропащим хурхом, Сергей поднял голову. За линией железной дороги в студеной синеве сентябрьского неба взблескивала по-над крышами металлическая искорка - кто-то снова, видать, шел на посадку, попутно останавливая гражданам часы и двигатели автомобилей.
Сережа вернулся на тротуар и побрел вниз, к туннелю. Шел медленно, его обгоняли, оставляя в ушах обрывки разговоров:
- Помер, поганец! Вчера только прочел о нем, что поганец, а сегодня уже и помер…
- Где? На Проционе? Санитарный день там сегодня!..
Навстречу шла рослая девушка с надменными глазами. Дорого одетая, то есть черт знает в чем. Однако Сергея поразили только ее серьги. Надо полагать, приврал друг Володя насчет исключительной хрупкости инопланетных висюлек - на золотых проволочках, продетых в розовые мочки, покачивались два тусклых спиралевидных обломка.
Засмотревшись. Сережа нечаянно зацепил кого-то краем этюдника.
- Встал! Надолба! - рявкнула на него басом свирепая старуха с коричневым дряблым лицом инопланетного чудовища.
…Он брел, бормоча, по неровным, присыпанным желтовато-серой листвой тротуарам, пока не обнаружил, что снова стоит на краю вымощенной бетонными квадратами площади, а впереди, блистая стеклом и мрамором, высится прямоугольное, похожее на храм здание с распластавшейся но фризу металлической надписью: Гостиница «Галактика».
Машин на стоянке прибавилось, зато дискообразных летательных аппаратов теперь насчитывалось всего три. Вообще обстановка на площади заметно изменилась: на пятачке между фонтаном и ступенями толклись какие-то молодые и не слишком молодые люди, одетые весьма по-разному. Среди них затесался даже один несомненный бомж, которого, впрочем, сторонились.
Видимо, это были те самые, кого, по словам Володи, никто за людей не держал. Однако такое впечатление, что это их нисколько не печалило, - вели они себя раскованно, а то и просто вызывающе. Бомж, например, с полупьяной улыбкой разглядывал в упор милиционера в черной меховой куртке, и ничего ему за это не было.
Подумать только, каждый из них, наверное, запросто общался с инопланетянами и, может быть, даже продавал им по кусочку свою бессмертную душу… В другое время Сергей по врожденной застенчивости вряд ли решился бы к ним приблизиться, но выпитый недавно коньяк сделал его отчаянно смелым, и художник, завороженно глядя на загадочных людей, двинулся к фонтану. Ему, видно, очень хотелось остановить ну хоть этого, в тонированных импортных стеклах, и спросить: «Простите, пожалуйста… А вот эти спиральки… ну, тусклые такие, ломкие… На что вы их все-таки вымениваете?»
И тут что-то произошло. Все лица начали поворачиваться к Сергею. В устремленных на него глазах он увидел досаду, злобу и, что уж совсем необъяснимо, зависть. Он как раз собирался поправить ремень этюдника - и замер, не закончив жеста.
«Идите за мной», - отчетливо и бесстрастно произнес кто-то в его мозгу.
Сергей вздрогнул и обернулся. В каких-нибудь пяти шагах от него, окутанная мерцающей розовой дымкой, стояла высокая серебристая фигура. Видимо, проционец подошел незаметно со стороны летающих тарелок.
- Вы… мне?
Разумеется, Сергей не раз встречал инопланетян на проспекте - и этих серебристых с Проциона, и здоровых черных с Веги, - и наблюдал издалека посадку их аппаратов на площади, но столкнуться вот так, лицом к лицу, если, конечно, можно назвать лицом эту округлую металлическую скорлупу без единой прорези…
«Вам», - снова прозвучало в мозгу, и серебристая безликая фигура двинулась к отелю.
Несколько секунд Сергей стоял неподвижно. Проционец обернулся.
«Вы боитесь». Трудно даже сказать, что это было: вопрос, утверждение, упрек?..
Сергей облизал губы. У него еще была возможность повернуться и, ускоряя шаг, броситься прочь с этой площади…
- Нет, - хрипловато ответил он. - Не боюсь…
Толпа нехотя раздалась, давая им пройти.
- Слышь, друган, - перекривив рот, глумливо выговорил бомж. - Ты там на мою долю не забудь, прихвати…
Сергей споткнулся. Проционец подождал, пока его спутник вновь обретет устойчивость, и они поднялись но ступеням к услужливо распахнутой стеклянной двери.
У швейцара было тяжелое лицо. Казалось, оно не выдерживает собственной тяжести: переносица просела, а нижняя губа выдавилась вперед, как цементный раствор из-под кирпича. Поэтому улыбался швейцар, можно сказать, одними глазами - как бы опасаясь развалить лицо окончательно.
Розовая дымка вокруг проционца внезапно померкла, и он совершенно человеческим жестом предложил Сергею войти.
С первых шагов стало ясно, что пришельцы не тронули здание только снаружи. Внутри же все было перестроено - непонятно, правда, когда и как. Стены и потолок коридора, по которому проционец вел Сергея, были сделаны вроде бы из какого-то зеркального материала. С одним лишь отличием - они ничего не отражали. Относительно пола сказать что-либо трудно, потому что он был покрыт роскошной, невероятно широкой и все же вполне земной ковровой дорожкой.
Между тем стройная серебристая фигура качнулась вправо и продолжала идти в наклонном положении. А через несколько шагов качнуло и Сергея. До самого поворота они шли, как по косогору, потом чертовщина прекратилась и загадочный крен исчез.
Коридор плавно повернул влево, и Сергей чуть было не столкнулся с полупрозрачным человекоподобным существом. Оно припало к слепой зеркальной стене, пропуская идущих, и только уставилось на них огромными радужными глазами.
- Кто это? - понизив голос, спросил Сергей, когда очередной плавный поворот скрыл от него полупрозрачного гуманоида.
Проционец не ответил, и это не понравилось Сергею.
- Куда мы идем?
«Сюда», - равнодушным эхом отозвалось в мозгу, и они, непонятно каким образом, ступили в кубическое зеркальное помещение со скругленными углами. Такое ощущение, что прямо сквозь слепую блестящую стену, заколебавшуюся, как поверхность воды.
«Встаньте в центре».
Сергей повиновался.
«Повернитесь направо».
Он повернулся и увидел, что в скругленном углу помещения на прозрачной, слегка наклоненной к нему поверхности разложены уже знакомые тусклые спиральки, еще какие-то розовые шарики, черные брусочки со спичечный коробок, но поуже…
«Вам разрешается выбрать себе один предмет», - информировал проционец.
Судя но тому, как дернулось мальчишеское лицо Сергея, на память ему, скорее всего, пришла старая картинка: европейский купец, разложивший побрякушки из крашеного стекла перед смуглым дикарем Океании.
- Что я должен за это отдать?
«Вы уже отдали», - прозвучало в мозгу.
Сергей повернулся к проционцу и уставился в безликую металлическую округлость шлема - туда, где у его собеседника должны были, по идее, располагаться глаза.
- Я ничего не почувствовал, - испуганно возразил он.
«Вы не могли почувствовать, - последовал беззвучный ответ. - Вы об этом не знаете. Вам это не нужно. Вы можете выбрать себе один предмет».
Совершенно сбитый с толку Сергей снова повернулся к наклоненной прозрачной плоскости, на которой были разложены инопланетные побрякушки. Присмотревшись, он понял, что никакой плоскости нет вообще и на чем разложены предметы - неясно…
Сергей поправил этюдник и спрятал руки за спину.
- Нет, - отрывисто сказал он.
«Вы ничего не хотите взять?» Сергею показалось, что в беззвучной и бесстрастной речи проционца впервые скользнуло удивление.
- Не хочу, - подтвердил он. - Но если можно… Я хотел бы спросить вас…
Проционец отозвался не сразу.
«Спрашивайте».
- Что вы о нас думаете? - тихо проговорил Сергей.
Проционец молчал. Создавалось впечатление, что он колеблется. Округлая металлическая скорлупа шлема ничего, естественно, выразить не могла, и все же Сергей буквально чувствовал на себе внимательный заинтересованный взгляд.
«Идите за мной», - прозвучало наконец в мозгу, и проционец, видимо, решившись на что-то, шагнул к стене. С бьющимся сердцем Сергей последовал за ним.
Они шли по точно такому же коридору, только ковровая дорожка была здесь другого цвета. Последний поворот привел их в тупик, и проционец отступил в сторону, вежливо пропуская Сергея вперед.
Тот шагнул, и зеркальная слепая стена заколебалась перед ним, как поверхность воды. Сергей прошел сквозь нее и остановился, ничего не понимая. Он снова был в стеклянном вестибюле отеля, и на него - на этот раз без улыбки - смотрел швейцар с тяжелым полуразрушенным лицом. Сергей обернулся, хотел спросить, но спрашивать было некого. Стена.
Он не сразу сообразил, что по-русски это называется - выставить, а когда сообразил - уткнул подбородок в грудь и зажмурился до боли.
Швейцар выжидающе смотрел. Когда же прозрачнобородый сопляк с этюдником, взяв наконец себя в руки, проследовал мимо него к выходу, швейцар озабоченно принялся изучать прямоугольный плафон на потолке. Потом сходил за тряпочкой и тщательно вытер дверную ручку, за которую брался Сергей.
Уже скрылся за елочками отель, а он все еще не смел поднять лицо - шел, как после пощечины. Может быть, проционец просто не хотел огорчать его?.. Или, может быть, им вообще запрещено говорить, что они о нас думают?.. В конце обсаженной елками аллеи Сергей чуть было не налетел на кого-то. За полшага до столкновения остановился, вскинул глаза и увидел прямо перед собой широкогрудого осанистого красавца в легкой импортной курточке. Плотная черная бородка, темные смеющиеся глаза. Незнакомец смотрел на Сергея с нескрываемым любопытством.
- Здравствуйте… - неуверенно проговорил тот. У него вообще была плохая память на лица.
Приветствие это сильно позабавило чернобородого.
- Здравствуйте, - любезно отозвался он и продолжал смотреть.
Сергей почувствовал неловкость и, поскольку дорогу ему явно уступать не собирались, попробовал обогнуть незнакомца, но тут же уткнулся в грудь второму, повыше. Этот чем-то напоминал друга Володю: утяжеленная нижняя челюсть и невыразительные скучающие глаза.
Слева за елочками мерцал холодный мрамор отеля да сияла часть металлической надписи: «…алакт…»
- Ну, показывай, - утомленно сказал Сергею тот, что повыше.
- Что «показывай»? - растерявшись, спросил Сергей.
Высокий глядел на него со скукой.
- В отеле был?
- Был…
- Показывай, что вынес.
- Ничего, - поспешно сказал Сергей. - Честное слово, ничего!
Чернобородый осанистый стоял рядом и с интересом слушал их беседу.
- Да что ж это мы стоим посреди дороги? - мягко проговорил он, беря Сергея под локоток. - Прошу. Если это вас, конечно, не затруднит…
Красивое лицо его стало при этом очень серьезным, почти торжественным, глаза же как были, так и остались смеющимися. Втроем они поднырнули под еловые лапы и оказались на проспекте. У бровки, вся в льдистых отсветах, стояла большая светлая машина. Может быть, даже «мерседес».
- Вы разрешите? - вежливо осведомился чернобородый, забирая этюдник.
Здесь же, между елочками и «мерседесом», Сергей был обыскан быстро и бесцеремонно. Вывернутая куртка легла на край капота. Высокий изучал содержимое изъятого кошелька. Чернобородый присел над раскрытым этюдником.
- Да что за черт! - с досадой сказал высокий и, положив кошелек на куртку, снова взялся за Сергея. Тот не сопротивлялся, но лицо у него было скорее удивленное, чем испуганное, - он все еще отказывался верить происходящему.
- Куда дел?
- Ребята… - сказал Сергей. - Честное слово…
Сидя на корточках перед раскрытым этюдником, чернобородый озадаченно трогал пальцем тюбики с краской. Губы его то выпячивались задумчивым хоботком, то критически поджимались.
- А? - спросил он наконец у того, что повыше.
- Да свистит он, Курбаши! - взорвался тот. - Явно же в пополаме с кем-то работает! Сунул кому-нибудь, когда через площадь проходил…
- Кому? - последовал быстрый вопрос.
Высокий почему-то поперхнулся. Не дождавшись ответа, чернобородый красавец Курбаши перевел взгляд на Сергея.
- Что? В самом деле ничего?
Сергей посмотрел на раскрытый этюдник, на вывернутую куртку, на кошелек - и вдруг заплакал. Дошло наконец.
- А ну заткнись! - с угрозой надвинулся на него высокий. - Прокатиться захотел? Так вот она, тачка рядом…
- Болт!.. - укоризненно одернул его Курбаши. Он все еще сидел на корточках. Ему было так удобно. Долговязый Болт дернул углом рта и, сплюнув, отшагнул.
- Нам-то какое дело? - раздраженно спросил он, обращаясь в основном к Курбаши. - Взял он там, не взял… - И, видя, что всхлипывать Сергей почти прекратил, снова повернулся к нему: - Пойдешь сейчас в отель и скажешь проциону, что передумал. Раз был у них, значит, пусть, раскошеливается - положено…
- Нет… - Сергей замотал головой. - Я туда больше не пойду… Ведь они же меня… Они же нас… - Голос его прервался. Он зажмурился и стиснул зубы.
- В конце концов это его дело, Болт, - заметил Курбаши. - И потом - что ты ерунду говоришь: кто его туда одного пропустит?.. Помоги одеться человеку.
Долговязый Болт с отвращением на лице сгреб куртку, вывернул ее и принялся заталкивать как попало в рукава ватные Сережины руки. Курбаши закрыл деревянную крышку и легко поднялся с корточек.
- Ты ничего не понял, - ласково сообщил он, вешая этюдник на плечо Сергея и заботливо поправляя ремень. - Мы не грабители. Просто нам необходимо было определить, ну, скажем, подоходный налог… Ты пойми, каждый, кто хоть однажды побывал у проционов, нуждается в защите. Знаешь, какие шакалы крутятся вокруг отеля? Это твое счастье, что ты встретился с нами, а не с ними…
- Я не просил о защите, - сказал Сергей.
Курбаши рассмеялся. Зубы у него были великолепные.
- Поздно, - сказал он. - Нас с тобой видели, и этого достаточно - тебя уже никто не тронет… Но, если ты настаиваешь, Болт может прямо сейчас сходить на уголок и шепнуть кому надо, что мы к тебе отношения не имеем. Как? Пойдет такой вариант?
Сережа пришибленно молчал. Курбаши не глядя протянул руку, и долговязый Болт поспешно вложил в нее кошелек и удостоверение Сергея.
- Видишь ли, э-э… - Курбаши раскрыл коричневую книжицу. - Сережа… Я лично готов допустить, что ты был в отеле и ничего оттуда не вынес. Но Болт прав, это дела не меняет… Мы, повторяю, не грабители и поэтому возьмем с тебя по минимуму. - Он аккуратно вложил кошелек в карман Сережиной куртки, удостоверение - в другой. - Скажем, двести… Я надеюсь, ты понимаешь, что не деревянными?
Стоящий рядом Болт задохнулся от возмущения.
- Мало, Курбаши… - страдальчески проговорил он.
- Ты полагаешь? - Чернобородый Курбаши задумчиво поглядел на Сергея. - Да нет, в самый раз… Только не надо говорить, что баксов у тебя нет, что тебе не у кого занять… Этого не надо. «Люля-гриль» знаешь?
- Нет, - обреченно сказал Сергей.
- Это вон там, на углу, через квартал. Вот он, - Курбаши ткнул пальцем в грудь Болту, - будет ждать тебя там… ну, скажем, к шести часам. Я надеюсь, это никак твои планы не нарушает?
- Сегодня? - беспомощно переспросил Сергей.
- Можно и завтра, - согласился покладистый Курбаши. - Послезавтра, через год… Только в твоих интересах погасить задолженность сегодня к шести. А то ведь проценты пойдут, сам понимаешь…
- Я же тебе, козлу, говорил! - На друга Володю было страшно смотреть. - Я же тебя, козла, предупреждал: близко не подходи!..
Он ухватил с краешка железного блюдца дымящуюся «честерфильдину» и прошелся в бешенстве от окна к столу и обратно. По комнате запорхали ветерки.
- Ну хоть ты-то веришь, что я у них ничего не взял? - жалобно спросил Сергей.
Володя замер на секунду, потом обернулся так резко, что воздух вокруг него едва не взбурлил.
- В милиции был?
- Нет.
- Слава богу… - Плечи Володи слегка расслабились. Он медленно поднес ко рту прокушенный фильтр и одной затяжкой испепелил сигарету почти на треть. Стремительно подсел к столу.
- Какие они из себя? Ну, может, называли друг друга как?..
- Один такой долговязый… - запинаясь, начал Сергей. - Болтом зовут…
Володя медленно раздавил окурок в железном блюдечке. За мощными надбровьями, наполовину прикрытыми плоской каштановой челочкой, явно шла напряженная мыслительная работа.
- Болт… - проговорил он наконец. - Раз Болт - значит, Курбаши…
- Главное, они же видели, что взять с меня нечего!.. - в отчаянии сказал Сергей. - Видели же…
Володя злобно фыркнул. Или резко выдохнул - как в каратэ.
- На хрен им твои деньги! - заорал он. - Им не деньги, им ты нужен!.. Сколько они хотят?
- Сказали по минимуму… Короче, двести долларов… - с трудом выговорил Сергей.
- Ш-шакалы!.. - друг Володя сорвался с места и исчез в дверном проеме. За освежеванной стеной загремело спортивное железо.
- Собирайся! - рявкнул он, снова появляясь в комнате. - В темпе давай!..
Дверь Курбаши ничем не отличалась от Володиной: прямоугольник листовой стали с глазком и штурвальчиком вместо ручки. Надо полагать, броню навешивала одна и та же фирма.
- Да нет там никого… - обреченно сказал Сергей.
Володя не ответил и утопил кнопку звонка еще раз.
Дверь приоткрылась. На пороге стоял чернобородый осанистый красавец Курбаши в исполосованном английскими надписями спортивном костюме.
- Разувайтесь, проходите, - негромко проговорил он.
Похоже, появления Сергея не удивило его нисколько - видимо, перед тем, как открыть, он внимательно изучил гостей в перископический глазок.
Они прошли и разулись. Тапочек Курбаши не предложил, да этого и не требовалось - под ногами пружинил ковер. Дверь закрылась, четыре маслянисто отсвечивающих штыря беззвучно вошли в косяки, в порог и в притолоку.
- Располагайтесь, - сказал Курбаши, проведя их в одну из комнат, и, не дожидаясь, пока они усядутся, забрался с ногами в кресло. - Чай? Кофе?
Володя досадливо шевельнул челюстью и не ответил. В квартире было тихо, как в сейфе, - из соседней комнаты слышалось тиканье часов. Потом что-то прошелестело по коридору - что-то длинное, шелковое. Кажется, в доме был еще кто-то. Сергей быстро взглянул на Володю, но тот не отреагировал. Видимо, шорох в коридоре опасности не представлял.
- Накладка вышла, Курбаши… - хрипло проговорил Володя.
- Вижу, - отозвался тот. - Родственник?
- Одноклассник, - буркнул Володя.
Курбаши приподнял красивую бровь. Этакий эмир бухарский в спортивном костюме.
- Даже словом не обмолвился, что вы с ним знакомы, - с мягким упреком сообщил он.
- Да дурак он, Курбаши! - взорвался Володя. В голосе его, однако, пробивались жалобные нотки: - Всю жизнь дуралеем был - я-то знаю, я ж с ним за одной партой сидел!..
- Ты ведь со Скляром сидел… - робко напомнил Сергей.
- Заткнись! - рявкнул Володя. И снова жалобно: - Ну ты же видишь, Курбаши? Ничего не понимает! Даже сейчас!..
- Да, действительно… - согласился тот, с любопытством разглядывая их обоих.
В соседней комнате осеклись часы, и стало совсем тихо. Где-то над плоской крышей девятиэтажки в студеной синеве сентябрьского неба парил дискообразный летательный аппарат.
- Фатима, часы сверь, - не повышая голоса, произнес Курбаши, когда часы пошли снова. В коридоре послышался прежний шелковый шелест. У Володи было напряженное лицо - он ждал ответа.
- Ну что тебе сказать, Чубик… - задумчиво проговорил Курбаши. - Я всегда ценил твою помощь, и мне бы очень не хотелось с тобой поссориться… Вот только не знаю, как ко всему этому отнесется контора… Болт уже на боевом посту, машина запущена…
Володя поднялся и хлестко выложил на край стола две зеленоватые бумажки.
Некоторое время Курбаши разглядывал купюры. Потом поднял исполненные уважения глаза на Володю, которого, оказывается, звали еще и Чубиком.
- Даже так?
- Да, - сказал Володя. - Так.
Курбаши вздохнул и, не вставая с кресла, вынул из настенного держателя плоскую усаженную изнутри черными кнопками телефонную трубку. Потрогал кнопки.
- Ашотик?.. Здравствуй еще раз… Узнал, да?.. Слушай, у тебя там Болт не появился?.. А что он делает?.. Ну, все равно пригласи… - Курбаши опустил трубку и снова принялся разглядывать своих гостей. Потом в наушнике что-то отрывисто тявкнуло. - Болт?.. Это Курбаши… В общем, доедай свой люля-кебаб… Можешь даже выпить… Да, уже можно… Ничего страшного, просто клиент принес должок на дом… Да, на дом… - Наушник взволнованно залопотал, и Курбаши поморщился. - Не по телефону, Болт…
Он не глядя отправил трубку на место.
- Ну? - то ли спросил, то ли потребовал Володя.
Курбаши опечалился, став от этого еще красивее.
- Да погоди ты, Чубик, - с досадой сказал он. - Сережа…
- Нет! - немедленно перебил его Володя.
- Ты что, скупил всех одноклассников на корню? - холодно осведомился Курбаши. - Что ты все время говоришь за него?.. Сколько ты получаешь, Сережа?
Сергей сказал.
- И на работу, наверное, к девяти… - Курбаши сочувственно покивал. - Знаешь, я бы за такие деньги и просыпаться не стал… Ну а как насчет будущего? Думаешь что-нибудь?
- Будущее… - горестно скривясь, повторил Сергей. - Какое у нас теперь будущее!..
Курбаши оторопело посмотрел на него, потом рассмеялся.
- Да-а… - проговорил он. - А Чубик-то прав… Я не о будущем человечества, Сережа. Я о твоем собственном будущем…
- Курбаши!.. - с угрозой начал Володя.
- Я говорю не с тобой! - отрезал тот и снова повернулся к Сергею. - Понимаешь, Сережа, им мало кто нравится… Я же видел: ты не навязывался, процион сам к тебе подошел… Так что ты подумай все-таки, есть ли тебе смысл горбатиться дальше… Ты рисуешь? Ну и рисуй. Для души, для славы, для чего хочешь… Раз в месяц зайдешь в отель… Ну, будешь, конечно, что-то отстегивать нам - за охрану…
Не сводя с него лихорадочных глаз, Сергей давно уже отрицательно качал головой.
- Неужели ты веришь во все эти байки? Что проционы мужиков импотентами делают? Что душу забирают?.. Я думал, ты без предрассудков…
- Я туда больше не пойду, - тихо сказал Сергей.
- Не пойдет он, Курбаши! - с жаром подхватил Володя. - Ну я ж его знаю, ну!..
- Да вижу… - Курбаши скорбно поджал губы. Потом вздохнул и, не вставая, дотянулся до лежащих на краю стола денег.
- Я могу идти? - сдавленно спросил Сергей.
- Да, конечно…
Сергей встал.
- Володя, я… - Голос его пресекся. - Я все верну… В течение года я все…
- Да иди ты к черту, - хмурясь, проворчал Володя. - Вернет он!.. Вот толкнешь первую картину за бугор - тогда и рассчитаемся…
Шутка, однако, далась ему с трудом: деньги - бог с ними, репутации было жалко… Сергей зажмурился и, чудом не налетев на косяк, вышел в коридор.
- Фатиме привет… - мрачно проговорил Володя и тоже встал.
Курбаши не ответил. Он слушал, как обувается в коридоре Сергей, - не попадая ногами в ботинки, обрывая шнурки и, кажется, даже всхлипывая.
- Чубик, - негромко позвал Курбаши. - Ты на тачке?
- Ну! - насторожившись, отозвался Володя.
- Мой тебе совет: подбрось его до дому - видишь же, какой он… А еще лучше - пусть у тебя переночует. А то, знаешь, как бы он чего не натворил… Что-то у меня сердце не на месте…
ОТДАЙ МОЮ ПОСАДОЧНУЮ НОГУ!
И утопленник стучится
Под окном и у ворот.
И утопленник стучится
Под окном и у ворот.
Алеха Черепанов вышел к поселку со стороны водохранилища. Под обутыми в целлофановые пакеты валенками похлюпывал губчатый мартовский снег. Сзади остался заветный заливчик, издырявленный, как шумовка, а на дне рюкзачка лежали - стыдно признаться - три окунька да пяток красноперок. Был еще зобанчик, но его утащила ворона.
Дом Петра стоял на отшибе, отрезанный от поселка глубоким оврагом, через который переброшен был горбыльно-веревочный мосток с проволочными перилами. Если Петро, подай бог, окажется трезвым, то хочешь не хочешь, а придется по этому мостку перебираться на ту сторону и чапать аж до самой станции. В темноте.
Леха задержался у калитки и, сняв с плеча ледобур (отмахаться в случае чего от хозяйского Уркана), взялся за ржавое кольцо. Повернул со скрипом. Хриплого заполошного лая, как ни странно, не последовало, и, озадаченно пробормотав: "Сдох, что ли, наконец?.." - Леха вошел во двор.
Сделал несколько шагов и остановился. У пустой конуры на грязном снегу лежал обрывок цепи. В хлеву не было слышно шумных вздохов жующей Зорьки. И только на черных ребрах раздетой на зиму теплицы шуршали белесые клочья полиэтилена.
Смеркалось. В домишках за оврагом уже начинали вспыхивать окна. Алексей поднялся на крыльцо и, не обнаружив висячего замка, толкнул дверь. Заперто. Что это они так рано?..
- Хозяева! Гостей принимаете?
Тишина.
Постучал, погремел щеколдой, прислушался. Такое впечатление, что в сенях кто-то был. Дышал.
- Петро, ты, что ли?
За дверью перестали дышать. Потом хрипло осведомились:
- Кто?
- Да я это, я! Леха! Своих не узнаешь?
- Леха… - недовольно повторили за дверью. - Знаем мы таких Лех… А ну заругайся!
- Чего? - не понял тот.
- Заругайся, говорю!
- Да иди ты!.. - рассвирепев, заорал Алексей. - Котелок ты клепаный! К нему как к человеку пришли, а он!..
Леха плюнул, вскинул на плечо ледобур и хотел уже было сбежать с крыльца, как вдруг за дверью загремел засов и голос Петра проговорил торопливо:
- Слышь… Я сейчас дверь приотворю, а ты давай входи, только по-быстрому…
Дверь действительно приоткрылась, из щели высунулась рука и, ухватив Алексея за плечо, втащила в отдающую перегаром темноту. Снова загремел засов.
- Чего это ты? - пораженно спросил Леха. - Запил - и ворота запер?.. А баба где?
- Баба? - В темноте посопели. - На хутор ушла… К матери…
- А-а… - понимающе протянул мало что понявший Леха. - А я вот мимо шел - дай, думаю, зайду… Веришь, за пять лет вторая рыбалка такая… Ну не берет ни на что, и все тут…
- Ночевать хочешь? - сообразительный в любом состоянии, спросил Петро.
- Да как… - Леха смутился. - Вижу: к поезду не успеваю, а на станции утра ждать - тоже, сам понимаешь…
- Ну заходь… - как-то не по-доброму радостно разрешил Петро и, хрустнув в темноте ревматическими суставами, плоскостопо протопал в хату. Леха двинулся за ним и тут же лобызнулся с косяком - аж зубы лязгнули.
- Да что ж у тебя так темно-то?!
Действительно, в доме вместо полагающихся вечерних сумерек стояла все та же кромешная чернота, что и в сенях.
- Сейчас-сейчас… - бормотал где-то неподалеку Петро. - Свечку запалим, посветлей будет…
- Провода оборвало? - поинтересовался Леха, скидывая наугад рюкзак и ледобур. - Так, вроде, ветра не было…
Вместо ответа Петро чиркнул спичкой и затеплил свечу. Масляно-желтый огонек задышал, подрос и явил хозяина хаты во всей его красе. Коренастый угрюмый Петро и при дневном-то освещении выглядел диковато, а уж теперь, при свечке, он и вовсе напоминал небритого и озабоченного упыря.
Леха стянул мокрую шапку и огляделся. Разгром в хате был ужасающий. Окно завешено байковым одеялом, в углу - толстая, как виселица, рукоять знаменитого черпака, которым Петро всю зиму греб мотыль на продажу. Видимо, баба ушла на хутор к матери не сегодня и не вчера.
Размотав бечевки, Леха снял с валенок целлофановые пакеты, а сами валенки определил вместе с шапкой к печке - сушиться. Туда же отправил и ватник. Хозяин тем временем слазил под стол и извлек оттуда две трехлитровые банки: одну - с огурцами, другую - известно с чем. Та, что известно с чем, была уже опорожнена на четверть.
- Спятил? - сказал Леха. - Куда столько? Стаканчик приму для сугреву - и все, и прилягу…
- Приляжь-приляжь… - ухмыляясь, бормотал Петро. - Где приляжешь, там и вскочишь… А то что ж я: все один да один…
"Горячка у него, что ли?" - с неудовольствием подумал Леха и, подхватив с пола рюкзак, отнес в сени, на холод. Возвращаясь, машинально щелкнул выключателем.
Вспыхнуло электричество.
- Потуши! - испуганно закричал Петро. Белки его дико выкаченных глаз были подернуты кровавыми прожилками.
Леха опешил и выключил, спорить не стал. Какая ему, в конце концов, разница! Ночевать пустили - и ладно…
- Ишь, раздухарился… - бормотал Петро, наполняя всклень два некрупных граненых стаканчика. - Светом щелкает…
Решив ничему больше не удивляться, Алексей подсел к столу и выловил ложкой огурец.
- Давай, Леха, - с неожиданным надрывом сказал хозяин. Глаза - неподвижные, в зрачках - по свечке. - Дерябнем для храбрости…
Почему для храбрости, Леха не уразумел. Дерябнули. Первач был убойной силы. Пока Алексей давился огурцом, Петро успел разлить по второй. В ответ на протестующее мычание гостя сказал, насупившись:
- Ничего-ничего… Сейчас сало принесу…
Привстал с табуретки и снова сел, хрустнув суставами особенно громко.
- Идет… - плачуще проговорил он. - Ну точно - идет… Углядел-таки… Надо тебе было включать!..
- Кто?
Петро не ответил - слушал, что происходит снаружи.
- На крыльцо подымается… - сообщил он хриплым шепотом, и в этот миг в сенях осторожно стукнула щеколда.
- Открыть?
Петро вздрогнул. Мерцающая дробинка пота сорвалась струйкой по виску и увязла в щетине.
- Я те открою!.. - придушенно пригрозил он.
Кто-то потоптался на крыльце, еще раз потрогал щеколду, потом сошел вниз и сделал несколько шагов по хрупкому, подмерзшему к ночи снегу. Остановился у занавешенного одеялом окна.
- Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - раздался откуда-то из-под земли низкий с подвыванием голос.
Леха подскочил, свалил стаканчик, едва не опрокинул свечку.
- Что это?!
Петро молчал, бессмысленно уставясь на растекшуюся по клеенке жидкость. Губы его беззвучно шевелились.
- Чего льешь-то!.. - мрачно выговорил он наконец. - Добро переводишь…
- Отда-ай мою паса-адочную но-огу-у!.. - еще жутче провыло из печки.
Леха слетел с табурета и схватил ледобур.
- Да сиди ты… - буркнул Петро, снова снимая пластмассовую крышку с трехлитровой банки. - Ничего он нам не сделает… Прав не имеет, понял?.. Так, попугает чуток…
Ничего не понимающий Леха вернулся было к столу и тут же шарахнулся вновь, потому что одеяло на окне всколыхнулось.
- Сейчас сбросит… - с содроганием предупредил Петро. Лехин стаканчик он наполнил, однако, не пролив ни капли.
Серое байковое одеяло с треугольными подпалинами от утюга вздувалось, ходило ходуном и наконец сорвалось, повисло на одном гвозде. Лунный свет отчеркнул вертикальные части рамы. Двор за окном лежал, утопленный наполовину в густую тень, из которой торчал остов теплицы с шевелящимися обрывками полиэтилена.
Затем с той стороны над подоконником всплыла треугольная зеленоватая голова на тонкой шее. Алексей ахнул. Выпуклые, как мыльные пузыри, глаза мерцали холодным лунным светом. Две лягушачьи лапы бесшумно зашарили по стеклу.
- Кто это? - выпершил Леха, заслоняясь от видения ледобуром.
- Кто-то… - недовольно сказал Петро. - Инопланетян!..
- Кто-о?!
- Инопланетян, - повторил Петро еще суровее. - Газет, что ли, не читаешь?
- Слушай, а чего ему надо? - еле выговорил насмерть перепуганный Леха.
- Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - простонало уже где-то на чердаке.
Петро передернуло.
- Под покойника, сволочь, работает, - пожаловался он. - Знает, чем достать… Я ж их, покойников, с детства боюсь. - Взболтнул щетинистыми щеками и повернулся к Лехе. - Да ты садись, чего стоять-то?.. Брось ледобур! Брось, говорю… Я вон тоже поначалу с дрыном сидел… - И Петро кивнул на рукоятку черпака в углу.
Во дворе трепыхались посеребренные луной обрывки полиэтилена. Инопланетянина видно не было. Леха бочком подобрался к табуретке и присел, прислонив ледобур к столу. Оглушил залпом стаканчик и, вздрогнув, оглянулся на окно.
- Ты, главное, не бойся, - сипло поучал Петро. - В дом он не войдет, не положено… Я это уже на третий день понял…
- Отдай! - внятно и почти без подвывания потребовал голос.
- Не брал я твою ногу! - заорал Петро в потолок. - Вот привязался, лупоглазый!.. - в сердцах сказал он Лехе. - Уперся, как баран рогом: отдай да отдай…
- А что за нога-то? - шепотом спросил Леха.
- Да подпорку у него кто-то с летающей тарелки свинтил, - нехотя пояснил Петро. - А я как раз мимо проходил - так он, видать, на меня подумал…
- Отдай-й-й!.. - задребезжало в стеклах.
- Ишь как по-нашему чешет!.. - оторопело заметил Леха.
- Научился… - сквозь зубы отвечал ему Петро. - За две-то недели! Только вот матом пока не может - не получается… Давай-ка еще… для храбрости…
- Не отдашь? - с угрозой спросил голос.
Петро заерзал.
- Сейчас кантовать начнет, - не совсем понятно предупредил он. - Ты только это… Ты не двигайся… Это все так - видимость одна… - И, подозрительно поглядев на Леху, переставил со стола на пол наиболее ценную из банок.
Дом крякнул, шевельнулся на фундаменте и вдруг с треском накренился, явно приподнимаемый за угол. Вытаращив глаза, Леха ухватился обеими руками за края столешницы.
На минуту пол замер в крутом наклоне, и было совершенно непонятно, как это они вместе со столом, табуретками, банками, ледобуром и прочим до сих пор не въехали в оказавшуюся под ними печь.
- А потом еще на трубу поставит, - нервно предрек Петро, и действительно - после короткой паузы хата вновь заскрипела и перепрокинулась окончательно. Теперь они сидели вниз головами, пол стал потолком, и пламя свечи тянулось книзу.
- Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - проревело чуть ли не над ухом.
- Не вскакивай, слышь! - торопливо говорил Петра. - Это он не хату, это он у нас в голове что-то поворачивает… Ты, главное, сиди… Вскочишь - убьешься…
- Долго еще? - прохрипел Леха. Ему было дурно, желудок подступал к горлу.
- А-а!.. - сказал Петро. - Не нравится? Погоди, он еще сейчас кувыркать начнет…
Леха даже не успел ужаснуться услышанному. Хата кувыркнулась раз, другой… Третьего раза Леха не запомнил.
Очнулся, когда уже все кончилось. Еле разжал пальцы, выпуская столешницу. Петро сидел напротив - бледный, со слезой в страдальчески раскрытых глазах.
- Главное - что? - обессиленно проговорил он. - Главное - не верит, гад!.. Обидно, Леха…
Шмыгнул носом и полез под стол - за банкой. В окне маячило зеленое рыльце инопланетянина. Радужные, похожие на мыльные пузыри глаза с надеждой всматривались в полумрак хаты.
- А ты ее точно не брал? Ну, ногу эту…
Петро засопел.
- Хочешь, перекрещусь? - спросил он и перекрестился.
- Ну так объясни ему…
- Объясни, - сказал Петро.
Леха оглянулся. За окном опять никого не было. Где-то у крыльца еле слышно похрустывал ломкий снежок.
- Слышь, друг… - жалобно позвал Леха. - Ошибка вышла. Зря ты на него думаешь… Не брал он у тебя ничего…
- Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - простонало из сеней.
- Понял? - сказал Петро. - Лягва лупоглазая!..
- Так, может, милицию вызвать?
- Милицию?! - Вскинувшись, Петро выкатил на Леху налитые кровью глаза. - А аппарат? А снасти куда? Что ж мне теперь, все хозяйство вывозить?.. Милицию…
Алексей хмыкнул и задумался.
- Уркан убег… - с горечью проговорил Петро, раскачиваясь в тоске на табуретке. - Цепь порвал - и убег… Все бросили, один сижу…
- Ты погоди… - с сочувствием глядя на него, сказал Леха. - Ты не отчаивайся… Что-нибудь придумаем… Разумное же существо - должен понять…
- Не отдашь? - спросило снаружи разумное существо.
- Давай-ка еще примем, - покряхтев, сказал Петра. - Бог его знает, что он там надумал…
Приняли. Прислушались. Хата стояла прочно, снаружи - ни звука.
- Может, отвязался? - с надеждой шепнул Леха.
Петро решительно помотал небритыми щеками.
Некое едва уловимое журчание коснулось Лехиного слуха. Ручей - в начале марта? Ночью?.. Леха заморгал, и тут журчание резко усилило громкость - всклокотало, зашипело… Ошибки быть не могло: за домом, по дну глубокого оврага, подхватывая мусор и ворочая камни, с грохотом неслась неизвестно откуда взявшаяся вода. Вот она взбурлила с натугой, явно одолевая какую-то преграду, и через минуту снесла ее с треском и звоном лопающейся проволоки.
- Мосток сорвало… - напряженно вслушиваясь, сказал Петро.
Светлый от луны двор внезапно зашевелился: поплыли щепки, досточки. Вода прибывала стремительно. От калитки к подоконнику прыгнула лунная дорожка. Затем уровень взлетел сразу метра на полтора и окно на две трети оказалось под водой. Дом покряхтывал, порывался всплыть.
- Сейчас стекла выдавит, - привизгивая от страха, проговорил Алексей.
- Хрен там выдавит, - угрюмо отозвался Петро. - Было б чем выдавливать!.. Он меня уж и под землю вот так проваливал…
В пронизанной серебром воде плыла всякая дрянь: обломок жерди с обрывками полиэтилена, брезентовый рюкзачок, из которого выпорхнули вдруг одна за другой две красноперки…
- Да это ж мой рюкзак, - пораженно вымолвил Леха. - Да что ж он, гад, делает!..
Голос его пресекся: в окне, вытолкав рюкзачок за границу обзора, заколыхался сорванный потоком горбыльно-веревочный мосток и запутавшийся в нем бледный распухший утопленник, очень похожий на Петра.
- Тьфу, погань! - Настоящий Петро не выдержал и, отвернувшись, стал смотреть в печку.
- Окно бы завесить… - борясь с тошнотой, сказал Леха и, не получив ответа, встал. Подобрался к висящему на одном гвозде одеялу, протянул уже руку, но тут горбыльно-веревочную путаницу мотнуло течением и Леха оказался с покойником лицом к лицу. Внезапно утопленник открыл страшные глаза и, криво разинув рот, изо всех сил ударил пухлым кулаком в стекло.
Леха так и не понял, кто же все-таки издал этот дикий вопль: утопленник за окном или он сам. Беспорядочно отмахиваясь, пролетел спиной вперед через всю хату и влепился в стену рядом с печкой.
…Сквозь целые и невредимые стекла светила луна. Потопа - как не было. Бессмысленно уставясь на оплывающую свечу, горбился на табуретке небритый Петро. Нетвердым шагом Леха приблизился к столу и, чудом ничего не опрокинув, плеснул себе в стакан первача.
- А не знаешь, кто у него мог эту ногу свинтить? - спросил он, обретя голос.
Петро долго молчал.
- Да любой мог! - буркнул он наконец. - Тут за оврагом народ такой: чуть зевнешь… Вилы вон прямо со двора сперли - и Уркан не учуял…
- Ну ни стыда ни совести у людей! - взорвался Леха. - Ведь главное: свинтил - и спит себе спокойно! А тут за него…
Он замолчал и с опаской выглянул в окно. Зеленоватый маленький инопланетянин понуро стоял у раздетой на зиму теплицы. Видимо, обдумывал следующий ход.
- Чего он там? - хмуро спросил Петро.
- Стоит, - сообщил Леха. - Теперь к поленнице пошел… В дровах копается… Не понял! Сарай, что ли, хочет поджечь?..
- Да иди ты! - испуганно сказал Петро и вмиг очутился рядом.
Инопланетянин с небольшой охапкой тонких чурочек на голенастых ножках шел к сараю. Свалил дрова под дверь и обернулся, просияв капельками глаз.
- Не отдашь?
- Запалит ведь! - ахнул Петро. - Как пить дать запалит!
Он метнулся в угол, где стояла чудовищная рукоять черпака. Схватил, кинулся к двери, но на пути у него встал Леха.
- Ты чего? Сам же говорил: видимость!..
- А вдруг нет? - рявкнул Петро. - Дрова-то - настоящие!
Тут со двора послышался треск пламени, быстро перешедший в рев. В хате затанцевали алые отсветы.
- Запалил… - с грохотом роняя рукоятку, выдохнул Петро. - Неужто взаправду, а? У меня ж там аппарат в сарае! И снасти, и все…
Леха припал к стеклу.
- Черт его знает… - с сомнением молвил он. - Больно дружно взялось… Бензином вроде не поливал…
Часто дыша, Петро опустился на табуретку.
В пылающем сарае что-то оглушительно ахнуло. Крыша вспучилась. Лазоревый столб жара, насыщенный золотыми искрами, выбросило чуть ли не до луны.
- Фляга… - горестно тряся щетинами, пробормотал Петро. - Может, вправду отдать?..
Леха вздрогнул и медленно повернулся к нему.
- Что?.. - еще не смея верить, спросил он. - Так это все-таки ты?..
Петро подскочил на табуретке.
- А пускай курятник не растопыривает! - злобно закричал он. - Иду - стоит! Прямо на краю поля стоит! Дверца открыта - и никого! А у меня сумка с инструментом! Так что ж я, дурее паровоза?! Подпер сбоку чуркой, чтоб не падала, ну и…
- Погоди! - ошеломленно перебил Леха. - А как же ты… В газете же пишут: к ним подойти невозможно, к тарелкам этим! Страх на людей нападает!..
- А думаешь - нет? - наливаясь кровью, заорал Петра. - Да я чуть не помер, пока отвинчивал!..
- Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - с тупым упорством завывал инопанетянин.
- Отдаст! - торопливо крикнул Леха. - Ты погоди, ты не делай пока ничего… Отдаст он!
- А чего это ты чужим добром швыряешься? - ощетинившись, спросил Петро.
- Ты что, совсем уже чокнулся? - в свою очередь заорал на него Леха. - Он же от тебя не отстанет! Тебя ж отсюда в дурдом отвезут!
- И запросто… - всхлипнув, согласился Петро.
- Ну так отдай ты ему!..
Петро закряхтел, щетинистое лицо его страдальчески перекривилось.
- Жалко… Что ж я, зазря столько мук принял?..
Леха онемел.
- А я? - страшным шепотом начал он, надвигаясь на попятившегося Петро. - Я их за что принимаю, гад ты ползучий?!
- Ты чего? Ты чего? - отступая, вскрикивал Петро. - Я тебя что, силком сюда тащил?
- Показывай! - неистово выговорил Леха.
- Чего показывай? Чего показывай?
- Ногу показывай!..
То и дело оглядываясь, Петро протопал к разгромленной двуспальной кровати в углу и, заворотив перину у стены, извлек из-под нее матовую полутораметровую трубу с вихляющимся полированным набалдашником.
- Только, слышь, в руки не дам, - предупредил он, глядя исподлобья. - Смотреть - смотри, а руками не лапай!
- Ну и на кой она тебе?
- Да ты что! - Петро даже обиделся. - Она ж раздвижная! Гля!
С изрядной ловкостью он насадил набалдашник поплотнее и, провернув его в три щелчка, раздвинул трубу вдвое. Потом - вчетверо. Теперь посадочная нога перегораживала всю хату - от кровати до печки.
- На двенадцать метров вытягивается! - взахлеб объяснял Петро. - И главное - легкая, зараза! И не гнется! Приклепать черпак полтора на полтора - это ж сколько мотыля намыть можно! Семьдесят пять копеек коробок!..
Леха оглянулся. В окне суетился и мельтешил инопланетянин: подскакивал, вытягивал шеенку, елозил по стеклу лягушачьими лапками.
- Какой мотыль? - закричал Леха. - Какой тебе мотыль? Да он тебя за неделю в гроб вколотит!
Увидев инопланетянина, Петро подхватился и, вжав в голову плечи, принялся торопливо приводить ногу в исходное состояние.
- Слушай, - сказал Леха. - А если так: ты ему отдаешь эту хреновину… Да нет, ты погоди, ты дослушай!.. А я тебе на заводе склепаю такую же! Из дюраля! Ну?
Петро замер, держа трубу, как младенца. Его раздирали сомнения.
- Гнуться будет… - выдавил он наконец.
- Конечно, будет! - рявкнул Леха. - Зато тебя на голову никто ставить не будет, дурья твоя башка!
Петро медленно опустился на край кровати. Лицо отчаянное, труба - на коленях.
- До белой горячки ведь допьешься, - сказал Леха.
Петро замычал, раскачиваясь.
- Пропадешь! Один ведь остался! Баба - ушла! Уркан - на что уж скотина тупая! - и тот…
Петро поднял искаженное мукой лицо.
- А не врешь?
- Это насчет чего? - опешил Леха.
- Ну, что склепаешь… из дюраля… такую же…
- Да вот чтоб мне провалиться!
Петро встал, хрустнув суставами, и тут же снова сел. Плечи его опали.
- Сейчас пойду дверь открою! - пригрозил Леха. - Будешь тогда не со мной - будешь тогда с ним разговаривать!
Петро зарычал, сорвался с места и, тяжело бухая ногами, устремился к двери. Открыл пинком и исчез в сенях. Громыхнул засов, скрипнули петли, и что-то с хрустом упало в ломкий подмерзший снег.
- На, подавись! Крохобор!
Снова лязгнул засов, и Петро с безумными глазами возник на пороге. Пошатываясь, подошел к табуретке. Сел. Потом застонал и с маху треснул кулаком по столешнице. Банка, свечка, стаканчики - все подпрыгнуло. Скрипнув зубами, уронил голову на кулак.
Леха лихорадочно протирал стекло. В светлом от луны дворе маленький инопланетянин поднял посадочную ногу и, бережно обтерев ее лягушачьими лапками, понес мимо невредимого сарая к калитке. Открыв, обернулся. Луна просияла напоследок в похожих на мыльные пузыри глазах.
Калитка закрылась, брякнув ржавой щеколдой. Петро за столом оторвал тяжелый лоб от кулака, приподнял голову.
- Слышь… - с болью в голосе позвал он. - Только ты это… Смотри не обмани. Обещал склепать - склепай… И чтобы раздвигалась… Чтобы на двенадцать метров…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги