Помимо неблагозвучной фамилии Дюк Пердаль имел то, что никому не удавалось отнять: харизму, удачу, жажду быстрой поживы и приключения на свою задницу.
Дюк Пердаль был старшим сыном побочной ветви герцога Пердолетто, чьи дети, амбициозные, но недальновидные, решили поиграть в захват территорий и проиграли. Отец, которому следовало убиваться горем, воспринял это стоически. Он созвал пир, накормил люд, составил при всех завещание, вычеркнув из него и своего брата, отца Дюка, и всю его ветвь, и часть имени древнего рода. А после этого с полуночным ударом колокола принял яд и отбыл к своим сыновьям.
Тогда вера Дюка, пятнадцатилетнего мальчишки, в свою удачу пошатнулась, но стоило бежать, теряя родных и близких, слуг и прихлебателей из впавшего в безумие герцогства, как рок сменил гнев на милость.
Даже на дороге меж больших поселений нашлись люди азартные и обеспеченные, решившие надуть богато одетого мальчишку в карты. Тогда-то ловкие руки несостоявшегося музыканта и проявили себя, оставив наглецов ни с чем.
За пять лет странствий Дюк познал премудрости шулерского дела, прослыв честным жуликом, бесстрашным ловеласом и весёлым, почти безобидным повесой. Он мог сорвать куш вечером, а к утру залезть в долги, всю ночь кутя и угощая посетителей таверны. Он мог украсть поцелуй известной дамы, окружённой бдительными охранниками, на глазах у её мужа. Он мог влезть на городскую ратушу средь бела дня, чтобы выразить всё своё пахучее презрение к правящим особам. Он мог, казалось всё, кроме как усидеть на одном месте.
За глаза — правый цвета закатного неба, а левый всех оттенков рассвета — Дюка прозвали Блайджи, что с языка южных моряков означало "глаза портовой девки".
Именно из-за этих глаз десятка два карапузов уже топтали мир своими маленькими ножками, гадили в пелёнки и так и норовили ухватить своих нянюшек за груди. А матери этих малышей то и дело под рюмашку чего-нибудь вкусного вспоминали юношу с глазами неба, с острым и ловким языком и пылкими объятиями.
Дюк любил женщин, почти что боготворил. Это было выбито на его спине розгами любимой бабушки, с детства прививавшей старшему внуку уважение и страх перед слабым полом. И Дюку было приятно следовать этим научениям, особенно когда он познал их правоту. Особенно — неоднократно.
Он пылко влюблялся, горячо просил, страстно брал и тихо уходил, укладывая все чувства в несколько часов. Он никогда не возвращался к женщине с которой был, легко забывая имена и лица, оставляя от себя не только естественный подарок, но и бусы, монетки, милые безделушки и сочные фрукты.
Дюк не сидел на месте, колесил по городам и деревням, везде наводя шороху. Шлейф его подвигов поначалу вился шёлковым шарфом, пока не отяжелел бархатом и не огрубел, подобно робе портового грузчика.
Дюк Пердаль решил скинуть свою уже неподъёмную ношу, скрывшись на время за морем. Без труда в юго-восточном порту он сошёлся с одним капитаном, который напоминал старую развалину. Обыграть его в карты опытному жулику не составило труда. И ещё до рассвета, когда розыскной отряд украсил приморский городишко листовками с изображением Дюка — "живым или мёртвым, награда высока" — лёгкая изящная каравелла уже уплывала прочь, ловя левым бортом солнце.
Носовой фигурой кораблику служило детально выточенное из цельного куска дерева изображение четырёхрукой женщины со змеиным хвостом. Команда уверяла, что они взаправду видели такой народ, но Дюк — сам врун со стажем — не верил им, пока не минуло сто дней, и каравелла под именем "Перл Замаш" не взрыла белый песок одинокого тропического острова, заселённого человеко-змеями.
Много уговоров и почти три четверти команды спустя, капитан Дюк Пердаль получил уважение от местной королевы, обучился языку и занял почётноё место в гареме правящей особы. Оттуда он смог заняться изучением острова, вспомнив своё детское увлечение натурологией.
Лишь в одно место его отказывались пускать — в жерло потухшего вулкана, где росли чёрные яблоки. Но ещё до того, как лаской и хитростью он узнал об этом месте почти всё, Дюк побывал там, сорвав сморщенный плод с дерева без листьев. По словам разомлевшей под ласками Дюка королевы, плоды эти появляются уже такими, гнилыми и неказистыми, только несколько лет спустя наполняются жизнью, обретают гладкие твёрдые бока и насыщенный запах, а после обращаются цветком. Но для чего они нужны и почему для них время идёт в другом направлении, хитрецу выведать не удалось.
Бросив расспросы, он познавал этот остров шаг за шагом, удивляясь и делая пометки в журнале, но не строя планы нажиться на нём. Хотя со временем всё изменилось.
Оказалось, что место без драгоценных камней и металлов может скрывать в себе нечто более дорогое: пряности, которые добывали из помёта муравьёв, охраняющих священные деревья. Пряность эта была неподражаемо прекрасна, она растекалась во рту густым острым мёдом, придавая всем яствам изысканный глубокий вкус. Местные говорили, что именно эта приправа помогает им долго жить и выглядеть юными.
По счастливой случайности дерево, из которого была построена каравелла, пришлось муравьям по вкусу, они быстро заполонили его трюмы, а Дюку только оставалось широкой лопаткой собирать их помёт, сушить на солнце и толочь до золотисто-красного порошка.
Прошло несколько лет, и Дюк с тремя оставшимися в живых моряками покинул остров поздно ночью, когда все местные праздновали в жерле вулкана свой новый год.
Каравелла дышала на лад, но смогла привезти моряков в устье тихой реки. Карты, утерянные за долгое странствие, не могли помочь людям понять местоположения, оставалось лишь идти вперёд.
Как некстати заболел кок, составивший книгу рецептов с новой приправой. И как неловко упал на гарпун старший помощник, недовольный решением капитана забрать прибыль себе. Больше всего проблем доставил рослый юнга, скрывавший за молчаливостью проницательность и острый ум. Удивительно, как человек, выросший в море, не заметил петлю верёвки, свешанной в трюм.
Какая досада: капитан Дюк Пердаль пришвартовался в одиночестве в порту неизвестного города с полным трюмом великолепной пряности и начавшим крепнуть чёрным яблоком за пазухой.
По счастливой случайности "Перл Замаш" нашла приют в полуостровном княжестве Самоцветии, которое в давние времена было другом по переписке графству Пердолетто. Зная о великой трагедии своих северных друзей, Самоцветия благодушно приняла Дюка, местный правитель выделил ему целое поместье с собственным причалом, отрядил выводок слуг и поделился наличностью, которая как легко пришла, так легко и ушла.
На одном из знатных обедов капитан Дюк был представлен дочери правителя — Аметисте Татипопулус, девушке красивой, но невероятно глупой, считающей незазорным ковырять вилкой в зубах и справлять нужду под развесистой глицинией напротив пиршественного зала. Более всего князь Чароит Татипопулус мечтал выдать дочку замуж и возвести на своё место младшего сына-бастарда — умного и серьёзного юношу, познавшего как ручной, так и умственный труды, планировавшего добиться признания и уважения у других правящих особ с побережий Лемерского моря-озера.
Но княжна не желала выходить за первого встречного и затребовала у папеньки смотра женихов. Да не простого, а за вещественный взнос. Дюку Аметиста пришлась по душе, он уже встречал глупых женщин и знал к ним подход, да и прожив в чешуйчатом кольце матриархата в последние несколько лет, понял, как воспитать девушку.
К моменту, когда весть о смотре женихов для княжны Аметисты разнеслась далеко за пределы Лемерского моря-озера, Дюк уже полностью избавился от бремени капитана, перетащив в своё поместье пряность и с помпой потопив каравеллу. Следом за этим вернулись прежние сухопутные привычки: разгульное веселье и желание играть ради игры. Потому без раздумий Дюк Пердаль внёс свою ставку для смотра женихов: все пряности, прибывшие с ним.
На очередном пиру папеньки Аметисты к Дюку подсадили статного мужчину, представившегося Джаримом Шрельским из рода северных кочевников. Разговорившись, Дюк понял, что Джарим и его родичи заняли территории бывшего графства Пердолетто, навели там порядок, заменив бордели и игральные дома на школы и мануфактуры. Люди больше не бедствовали и возносили хвалу новому правителю.
Джарим искал невесту, чтобы продолжить свой род и объединить разрозненные земли ни захватом и войнами, а добрым соглашением. От этих намерений Дюк проникся уважением и в некотором роде благоговением к этому серьёзному мужчине. Поэтому, умолчав о своих чувствах и благодарности к его бывшим землям и людям, Дюк подарил единственное, что у него оставалось — чёрное яблоко.
Без опасения принял подарок осёдлый кочевник и надкусил. Яблоко внутри пылало золотом, истекало соками, ароматом кружа головы находящихся рядом. И сказал Джарим, проглотив яблоко вместе с косточками и черенком:
— Благодарю тебя искренне, мой внезапный, но, чувствую, хороший друг. Есть в тебе благородство и честь. И если я выиграю это состязание, приглашаю тебя быть свидетелем на нашей свадьбе и духовным отцом моих детей. Как ты смотришь на это?
Дюк не был глуп, да и смущаться разучился ещё в детстве, но вдруг с ним что-то произошло. Он понял, что всегда нуждался в таком отце, как этот Джарим. Бывший капитан, бывший наследник герцогства, бывший хитрый, вёрткий мальчишка склонил колени перед своим новым другом и поклялся до смерти своей быть рядом с ним и делать всё, что ни попросит.
— Я почту за честь принять твоё предложение, о, великий! — воскликнул Дюк, подняв глаза от пола на Джарима. Новый друг усадил его на место со словами:
— Благодарю тебя. Но должен я признаться вот в чём: и о тебе, и об этом яблоке мне рассказывала одна знакомая, что прибыла со мной. Она — мой старый друг и прорицательница. Она недавно вышла из долгого сна и первое, что сказала: едь на остров, чтобы обрести бессмертие и настоящую дружбу. Думаю, друг мой, к её словам следует прислушаться.
— Как бы я был рад познакомиться с нею! — обрадовался Дюк, хотя и немного испугался. Он не любил быть предсказуемым. Но житьё на острове человеко-змей подготовило его к тому, что бывает в мире всякое, не вполне объяснимое. А ещё Дюк своим любвеобильным сердцем вдруг возжелал создать семью с этой женщиной – другом Джарима.
— Конечно! Я вас познакомлю, — благодушно улыбнулся тот, но тут же весь побледнел и встал, вперившись взглядом в вошедшую княжну Аметисту.
Она шла гордо и изящно, только при ближайшем рассмотрении можно было заметить козявки и волосы, торчащие из её носа, учуять запах жареного лука и услышать столь залихватскую брань, что обзавидовались бы портовые грузчики. Но Джарим, восхищённый её красотой, застыл. И после, не смущаясь её вульгарного поведения, плясок на столе и блевания в салат, утверждал, что княжна красива и что он готов отдать ей своё сердце.
— Ну так отдай. Как раз ты ещё не сделал ставку... И-ик! — ответила княжна, закинув ноги на стол и глядя поплывшим взглядом на гостя поверх полной чарки вина.
— Если у вас найдётся подходящее хранилище, — спокойно ответил Джарим. — Это должен быть стеклянный сосуд с крышкой, размер его не должен быть меньше головы человека и больше его грудной клетки, на половину сосуд надлежит заполнить мелким песком. Есть ли у вас такой?
— А-принесите-е, — махнула рукой княжна, выплеснув вино на корсаж, — папкину плевательницу! Быстро, обалдуи!
Несколько прислужников бросились прочь, князь же, сидевший на возвышении во главе стола, только хмуро глядел на всех, не говоря ни слова.
— Простите! — бросился на колени один из служек, — Мы не можем найти подходящий песок. Чем прикажете заменить?
— Может, подойдёт приправа? — с сомнением спросил Дюк, которого не на шутку встревожили слова Джарима, не сводящего влюблённых глаз с княжны. А та, раскачиваясь на стуле, рыгала и почёсывала себе подмышки бараньей костью.
— Да, возьмите эту при... Припера... Порошок этот хренов возьмите, идиоты! — Аметиста кинула костью в прислужника и недовольно уставилась перед собой.
— Я не верю, что такая красивая женщина станет мне женой! — тихо выдохнул Джарим.
— А как тебе её манеры? — с сомнением осведомился Дюк. — Разве у тебя нет на примете более воспитанных дам?
— О, друг мой, — понимающе кивнул Джарим, — я вырос в окружении, где манеры считались дурной привычкой, а их отсутствие показывало в человеке честность и настоящие намерения. Аметиста прекрасна в своём откровении, в своём выражении. Она свободна, как вольный ветер. Да к тому же поразительно красива лицом и фигурой.
— Дело твоё, друг, — пожал плечами Дюк, которого уже давно начало воротить от княжны. Но он поклялся, он хочет служить своему благородному другу с таким необычным взглядом на женщин. К тому же, стоило ему допустить в мыслях своих откровенное хамство к Аметисте, как рубцы на спине, оставленные розгами любимой бабушки, горели ледяным огнём.
Когда подали стеклянную толстостенную плевательницу с переливающейся приправой внутри, Джарим встал, нанёс себе в грудь несколько ударов ножом и извлёк своё сердце. Княжна, увидев это, перевернулась на стуле и принялась верещать, дрыгая ногами в воздухе. Джарим торжественно положил бурое в золотисто-огненных прожилках сердце в сосуд и запечатал его воском.
— Пока моё сердце будет здесь, я буду жить, — сказал он. Ни кровиночки не вылилось из раны, только маленькие язычки огня плясали в ней.
Гости покидали залу в спешке, с ужасом глядя на Джарима, держащего в стеклянном сосуде своё бьющееся сердце. Князь встал и приблизился. Он был бледен, глаза лихорадочно блестели. Чароит Татипопулус низко поклонился Джариму, взял сосуд и сказал:
— Я знаю, кто ты. Ваше племя в своё время спасло наш род. Вы помогли нам поселиться на этом полуострове и долгое время защищали от нападков чужаков. Не высока ли цена за мою дочь?
— Любовь не знает цены, — склонил голову Джарим.
— Я лично доставлю ваше сердце туда, где его никто не найдёт, в подводную пещеру, коими изобилует Лемерское море-озеро. Будьте спокойны. И если желаете, я отменю соревнование и отправлю Аметисту в ваши земли немедленно, — предложил князь Чароит.
— Не нужно. Пусть всё идёт своим чередом.
* * *
Через десять дней после соревнований и свадьбы Джарим и Аметиста верхом на молодом жеребце Джармее — подарке князя — отбыли на север. А Дюк, нарушивший свою клятву следовать за ними, остался на полуострове, охраняя путь к сердцу друга.
Говорят, на берегу до сих пор сидит иссохшая мумия человека, глядящего в лазурные воды. А другие говорят, что это каменная статуя с глазами, инкрустированными местными камнями: один, как закатное небо, другой, как рассветное. И что видят эти глаза все моря, океаны и реки, которые были, есть и будут на этой земле.
Но никто так и не смог приблизиться к этой фигуре, будто отводило что. Только иногда, за десять дней до даты свадьбы княжны с кочевником, но полуострове замечали девочку в тёмном плаще, из-под капюшона которого выдавался череп змеи. Но ни проследить за ней, ни поймать её никому не удалось.
* * *
Княжна же сбежала на второй день пути и больше её никто не видел.
Джарим, которому теперь нельзя было допустить, чтобы в рану на месте сердца попала вода, облачился в латы и получил уже к концу зимы прозвище Смердящий Рыцарь.