Бледный город

V

Никите Марченко было двадцать лет. За полжизни до этого, в десятилетнем возрасте, он записал в своем детском дневнике: “Сегодня мы ездили в магазин с мамой и папой. Купили резиновые сапоги 1991 года выпуска”.

Да, Никита был чудак. Кроме того, он был отличником и выходцем из известной в научных кругах семьи потомственных питерских интеллигентов. Марченко-дед, академик от физики, поминался в учебниках; умер он во второй половине восьмидесятых, и все, что

Никита помнил о нем, – это туманные за давностью лет колючие прикосновения бороды… Отец был тоже физик и тоже известный – не такой, конечно, как дед, но все-таки: профессор, зав. кафедрой, проректор по научной работе Санкт-Петербургского государственного университета. Если выражаться образно: халат ученого давно был променян на респектабельный костюм чиновника от образования. А что?

Зато: зарплата, положение, кабинет, секретарша и даже черная

“Волга”, по утрам отвозящая на работу.

В эти июльские дни “Волга” чудовищно грелась на солнце (черный цвет!

Законы физики!), и это было невыносимо. Мини-ад. Светило купалось в крыше, капоте и стеклах, отражаясь каким-то размытым и исцарапанным.

Чудовищно грелся и профессор Марченко в своем официальном костюме.

Но по-другому было нельзя.

Мама Никиты работала в том же вузе, правда доцентом-филологом: славилась некоторой нервозностью и тяжелой русой косой. Никита не считал свою семью счастливой. Это была долгая история, но, в общем, с самого детства он привык к атмосфере… чего-то ужасного. Еще и такая деталь. В одном подъезде с ними жила первая семья отца (что делать! Дом ведомственный, а люди все ученые – коллеги…), и раз, было дело, он возвращался к ней – спускался этажами месяца на полтора. Мать тогда даже в больнице лежала, кажется… Да если бы и не было ее в природе, этой чертовой первой семьи! Все равно что-то не ладилось. И утром все, привезенные черной “Волгой”, с великой радостью бежали друг от друга по разным этажам СПбГУ. Надо ли объяснять, что Никита был студент того же вуза?..

Вся эта атмосфера, атмосфера чопорного дома с библиотеками и взглядами за обедом, – вот то, от чего Никита Марченко двадцати лет от роду бежал при любом удобном случае. Бежал куда угодно, в том числе и на трассу. И – вперед, по великой матушке-России!..

Сейчас он трясся в кабине груженого “МАЗа”, в добрых двух – почти – тысячах километров от родного Питера. Здесь началась уже Башкирия

(проехали указатели: город Туймазы, поселок Серафимовский…), шли холмы, и было очень красиво. Широкое озеро Кандры-куль, местами поросшее камышом, местами – величественное, было совсем рядом, и казалось, оно лижет обочину. А так как вечер выдался теплым и солнечным, то машины вдоль озера стояли рядами, а их пассажиры купались с видимым удовольствием. Как Никита им завидовал! Едешь весь день, пыльный, соленый, нагретый до невозможного… Но не отпускать же “МАЗ” по такому случаю. А вот Вадим бы мог – вполне в его характере. Никита напряг зрение. Нет ли его там… Нет…

На холме стояли ветряки – машины явно импортного производства, новые, белые, изящные. Аскетизм и сила. Зрелище фантастическое: несколько ветряков, разноудаленных, медленно вертелись на фоне вечереющего неба… Было в этой картине какое-то переосмысление старого, всех этих голландских пейзажей с мельницами. Новая

Голландия? Есть такой район в его родном городе…

В гору “МАЗ” еле полз. Ощущение было такое, что если он, Никита, спрыгнет и пойдет рядом, то будет быстрее, а главное – напряжение будет меньшим. Фура шла полной, везла груз из числа продуктов питания, тушенку, что ли, – водитель говорил, да вот он не запомнил.

– Может, кого другого поймаешь? – прочитал драйвер его мысли.

Хлопнул по рулю, словно извиняясь за скорость.

– Нет, что вы. Так я хотя бы гарантированно к ночи в Уфу доберусь.

– Поплюй!

На перекладине, перед самыми их лицами, висели несколько смежных иконок – оберег, автомобильный вариант. Никита смотрел в лики святых. А они, казалось, глядят ему прямо в душу.

…Одним из краеугольных камней для семейства Марченко стала именно религия. Здесь все распределилось следующим образом. Никита… Верил ли он? Пожалуй, что да, во всяком случае – избегал мыслей об этом, как и всякий в его возрасте. Отец – как любой физик, а может, и не любой, но просто советской закалки – был не просто атеистом и материалистом, нет, он так насаждал свое мнение и проповедовал так яростно, что сектанты могли бы позавидовать… А вот Марченко-мать наоборот: стала вдруг показательно набожна. В календарях и обрядах она была как рыба в воде, и удушье ладана в маленькой церквушке отныне – ее среда.

И какие в их доме бывали баталии! Какие “крестовые походы” на убеждения друг друга! О, в схватках родителей было даже какое-то

“садо-мазо”, видимо, оба подпитывались той энергией почти ненависти… Для отца это была “война священная” (да простят мне церковную лексику!), в которой он с гневом крушил идеалы противника, и только что дым из ноздрей не шел. Мать – та упивалась ролью великомученицы, идущей на костер за веру. Короче говоря, речь шла о физзарядке духа, гимнастике эмоций, приятно щекочущей миокард. Битвы заходили далеко: в пост Марченко-старший, “в миру” конченый язвенник, ел соленое и острое из принципа: “Пусть!”

Мать тускло жевала кашки, уставши его отговаривать.

Никите хорошо запомнился тот ослепительный январский день, когда мать пришла домой к обеду, в платке на голове и с большой колбой в руках. Эти колбы – здесь надо сделать отступление – валялись по всему дому, хотя отец был физик, а не химик. Кажется, в них умудрялись даже солить.

– Вот! – Мать торжествовала. – Святая вода! Сегодня же Крещение

Господне. Батюшка прорубь освятил, а я – с семи часов стояла!

Дальше с благоговением было рассказано, что это за вода, как она помогает и как следует окропить все углы квартиры, чтобы изгнать все дурное.

Отец поначалу терпел, но утверждение, что святая вода не тухнет и не портится ни при каких обстоятельствах, окончательно вывело его из себя.

– Речная вода?! – взорвался он. – Ты, милая, чего – совсем уже?..

Ты, человек с высшим образованием! Кандидат наук!

В общем, праздник Крещения кончился банальным скандалом. Стоит ли описывать?.. Ярости отца Никита не понимал. Да и мама тоже…

Проявляя чудеса самоотверженности на словах, никакие углы никакой водой она почему-то не окропила. Берегла на черный день? Не ясно. В общем, с чувством выполненного долга колбу задвинули в дальний шкаф, в темноту, меж бутылей уксуса и масла. Задвинули – и забыли. Прошло время. Возможно даже – года два.

И вот в один прекрасный день дом огласился радостным воплем

Марченко-старшего. Чего он искал в глубинах кухонных шкафов, в

“закромах нашей родины”, не ясно. Возможно, тайно попивал что-либо… В общем, в итоге на свет Божий он извлек ту самую колбу.

В ней плавал какой-то сгусток, сопля какая-то, короче – святая вода испортилась. И что тут началось!

“Матерый атеист” праздновал полную и убедительную победу. Враг был повержен! Опьяненный открытием, “победитель” долго и торжествующе орал на жену, да так, что та слегла с гипертоническим кризом…

Такой вот “хеппи-энд” для милой рождественской истории.

…Когда “МАЗ” встал окончательно, с тяжелым стоном, – только тогда

Никита наконец проснулся. Мигнул подсветкой на часах. Черт, и все-таки – ночь, учитывая тем более то, что в Уфе время по сравнению с той же Самарой – еще плюс час… Жалко! “Вадим-то, наверное, спит давно уже… А мне еще до „вписки” добираться!” Справа от темной развилки – довольно далеко, – залитый оранжевыми огнями, стоял стандартный КПМ. Ворота города. Ну а дальше – собственно уже въезд в

Уфу.

– Спасибо большое! – Никита окончательно пришел в себя, завозился в темноте, собирая свое: спальник, рюкзак… – Вы мне очень помогли.

Счастливого вам пути!

– Тебе тоже. Удачи.

С “МАЗа” прыгать еще не так высоко.

– Эй, парень!

Никита обернулся: перегнувшись через всю кабину, водитель крикнул из окна:

– Каскетку уронил.

– Ах да, спасибо!

Кепка и правда валялась возле колеса. Наклонившись за ней, Никита вдруг почувствовал у самой щеки вибрирующую огромную страшную машину… Стало не по себе. Затем, когда он отошел, “МАЗ” рыкнул и уехал – какое-то время было его слышно и мелькал красный огонек… И

– все. Темно и тихо. Никита был один в округе, и чувство такое, что в целой вселенной!.. На минуту остановился, прислушался. Ужас вдруг почти животный. Прогнав это, Никита быстро-быстро зашагал по пустой дороге к КПМу, сияющему вдали. Одинокая и смешная фигурка с баулами, почти бегущая по темноте… И если Бог на небе был, то он, наверное, смотрел на нее.

Гаишников Никита, появившийся невесть откуда, не заинтересовал, и встал он сразу за КПМом: все ближе к людям, все светлее. Здесь и правда было ярко от прожектора, и июльская ночь была почти изгнана из хиленького придорожного леска.

Приближаются фары. Никита поднял руку, весь напрягся: ну не любил он

“стопить” ночью. Мысли все эти плохие лезут в голову… Сюжеты из дешевых фильмов… Действительно, жутко это, когда фары тормозят возле тебя и ты открываешь дверцу – навстречу неизвестности.

В салоне “девятки” было темно и накурено.

– В город? За тридцатку.

Марченко вздохнул, снимая со спины рюкзак. Ну не ночевать же на трассе только потому, что это не соответствует принципам “стопщика”?

Сев уже в машину и глядя на деревья, которые быстро и низко пролетали мимо – так странно после грузовой, – он мстительно подумал: тогда я хотя бы буду молчать всю дорогу. Уплочено! Подумав так, он сел поудобнее, даже повеселел… Ладно. По крайней мере к ночи он добрался до Уфы. “Ну вот ты уже на Урале. Сбылась мечта идиота…”

Впрочем, не будем грешить на “бомбилу”^8: Никите он достаточно толково объяснил, как выйти к проспекту, на котором нашему герою предстояло “вписываться” этой ночью. А ночь уже шла вовсю: был второй час по местному времени, когда парень бродил в лабиринтах хрущевок, разыскивая нужную. Ох, не любил он все эти полуночные шатания… В Пензе, где он провел позапрошлую ночь, к нему вот так подошла компания местных. Вид их не предвещал ничего хорошего.

– Ты из какого комплекса?

Никита запнулся мыслями. Он удивился бы меньше, спроси у него, “с какой ты планеты?”.

– Не местный, что ли?

Вот так и разошлись бескровно. А комплексы у них вместо дворов, как выяснилось: район новостроек… Уфимцы могут оказаться куда менее мирными. Вон под деревьями сидит же какая-то компания… Вроде замолчали все, смотрят на него… Никита ускорил шаг. Ночной ветер тревожно шевелил листьями и мусором у баков. Крупные ночные бабочки так бились о стекла фонарей, что это было даже слышно.

Короче, когда Марченко оказался в искомом подъезде, счастью и облегчению его не было границ. Здесь воняло, щурились разбуженные им кошки, грязь кругом, но все равно – как замечательно! Вот и нужная дверь. Секундная заминка у звонка. Как там его?.. Скваер, кажется…

…Однажды его (Никиты) мама сидела за столом и выписывала в тетрадку цитаты из Библии. Этому она предавалась порой, утверждая, что такое занятие успокаивает и приводит к внутренней гармонии.

Тогда, вероятно, целью Марченко-старшего, вставшего за ее спиной, было этой гармонии помешать. Но под рукой своей жены он увидел то, что и правда его привлекло. Впервые он видел в Библии что-то серьезное.

Выписывалась пространная цитата из Исхода… Как полагается, источник указывался: мать добросовестно записала в скобках “Исх. 10:

24”.

– Что это? “Исходящий номер”?!

А мать открыла рот в панической растерянности, она не знала, что ответить, не знала – что это, она вообще плохо понимала, о чем идет речь в этих отрывках…