ФЛЕР

Что ты знаешь о себе, Флинн?

Эррол Флинн Грехи мои тяжкие

Глава 28

Телефонный звонок службы безопасности разбудил Флер в четыре часа утра. Она выслушала пространные объяснения и сказала:

— Моего брата не будите.

Потом положила трубку, повернулась на живот и натянула одеяло на голову.

Едва ей снова удалось заснуть, как позвонили в дверь. Прищурившись и взглянув на часы, она подумала, что если в шесть утра явился цветочник с белыми розами, то ей наплевать, она не пойдет с ним объясняться. Звонок прекратился, а через несколько минут снова затрещал. Флер засунула голову под подушку, пытаясь уснуть, но внезапно чья-то рука резко сдернула ее с головы. Флер закричала и рывком села в постели.

Над ней стоял Джейк, одетый в джинсы и спортивную куртку на молнии, под которой виднелось голое тело. Волосы лохматые, лицо небритое, глаза пустые, но в глубине их затаилась какая-то мысль.

— Что с тобой случилось? — завопил он. — Где ты была?

Почему не отвечала на звонок?

Флер выхватила у него подушку и ткнула ею Джейка в живот.

— Да сейчас шесть утра! — закричала она. — Ты меня испугал, — В шесть утра ты обычно бегаешь. Где ты была?

— В постели!

— А чем ты недовольна? Откуда мне знать, что ты спишь? — Он засунул руки в карманы. — Когда я выглянул в окно и тебя не увидел, я подумал, что-то случилось.

Флер отбросила одеяло, пытаясь посмотреть на факты трезво.

Этот день нельзя больше откладывать. Джейк не притворился, что он совсем не заметил ее оголившееся бедро. Она потянулась, чтобы выключить кнопку электрического одеяла; потом зажгла свет, ставя при этом ноги так, чтобы вытянуть носки. Несмотря ни на что, ни на какие проблемы и трудности, она думала только о том, как предстать перед Джейком Корандой в самом лучшем свете.

Флер встала, не глядя на него, с полным отвращением к себе. Да как она может думать о сексе в такое время? Но что делать, если она думает об этом с того самого момента, как Джейк снова ворвался в ее жизнь. Если она хочет лечь, с ним в постель, надо взять и прямо сказать ему. А не унижаться, играя в старые женские игры. Может, ей начать коллекционировать мужчин, как Кисеи? Перепробовать всех привлекательных, которые попадутся на пути? Никаких условностей, привязанностей, просто хороший грязный секс. Начать надо прямо сейчас, с Джейка Корапды! Разве не в этом настоящая свобода? Женщины не должны больше играть в, свои дурацкие игры!

Выдавливая зубную пасту на щетку, Флер решила, как поведет себя, вернувшись в спальню. Точно так, как обыкновенный агрессивный мужчина, увидевший хорошенькую женщину. Она посмотрит Джейку прямо в глаза и скажет, чего хочет. Она хочет… Но тут Флер заколебалась. А какие слова она найдет для этого? «Пойдем в постель»? Слишком плоско и невыразительно. «Займемся любовью»? Слишком многозначительно. «Совокупляться» — грубо.

«Трахаться» — просто ужасно.

Она пыталась придумать что-то. Она не собиралась отказываться от задуманного только из-за отсутствия точного слова. Как поступил бы мужчина, опытный соблазнитель? Например, Джейк Коранда? А почему, кстати, ему бы это сейчас не сделать? Флер Прополоскала рот и вернула щетку на место. Он показался ей таким злым. Может, он ее вовсе и не хочет, пытается избежать трудностей, которые могут возникнуть?

Флер велела себе вернуться в спальню и поцеловать Джейка.

Она встанет перед ним, обнимет, прикоснется губами, а потом природа возьмет свое.

Она выскользнула из ночной рубашки, надела халат на голое тело, завернулась в него, глубоко вздохнула и открыла дверь.

Джейк ушел.

На самом деле он никуда не уходил. Он просто вышел на кухню, и Флер не подозревала об этом, пока не надела джинсы, носки и старый лыжный свитер. Он же, оторвав глаза от яиц, которые разбивал на сковородку, казался выше обычного; плечи распирали свитер по швам, отчего Джейк выглядел ужасно агрессивно настроенным.

Флер поняла, ей не надо проявлять инициативу, делать первый шаг.

Если он действительно хочет ее, он справится сам. Все очень просто.

Внезапно ее осенила другая мысль, и она спросила его:

— Как ты вошел? Я знаю, двери были заперты, я проверила вчера перед сном.

— Ты хочешь омлет или глазунью?

— Джейк…

— Слушай, Цветик, я не самый лучший в мире повар, правда?

И я не могу говорить и готовить одновременно. Ты, между прочим, могла бы помочь, вместо того чтобы стоять, как королева.

Типичная мужская манера нападать, подумала Флер, но не одернула его. Никто из них никуда сейчас не спешил. Наконец они накрыли на стол.

— Ты опять добрался до моей секретарши, да? — спросила Флер. — Ты сделал дубликат с ее ключа!

Джейк ковырял вилкой в тарелке.

— Ну, признайся, другого способа нет, ключ есть у секретарши, у меня и у Майкла. Ну как еще…

Он перестал жевать и посмотрел на нее.

— Ключ дал твой брат, — сказал Джейк. — В тот вечер, когда ты устроила званый ужин. Он мне рассказал о вашем отце.

Майкл беспокоится о тебе, Цветик. Я тоже не могу сказать, что меня все это не волнует, поэтому, когда ты утром не вышла на Пробежку и не отвечала на звонок в дверь…

Флер швырнула вилку.

— Алексей ничего мне не сделает. Физически. Майкл должен это знать. Его игра заключается в другом. Он хочет, чтобы я жила, страдая. И вообще, это никого из вас не касается. Разве тебе мало своих проблем?

— Мне это не нравится, Цветик.

— Я сама не пляшу от радости. Но пока не вижу способа положить этому конец.

Они молча ели, потом Джейк спросил Флер, всегда ли она ходит на работу в джинсах и кроссовках.

— Я должна сопровождать упаковочные клети в отель, — сказала она. — За мной заедут через час. Поэтому я и хотела выспаться. Сегодня у меня очень тяжелый день. Кроме того, я не могу выйти из дома, пока все это здесь.

Джейк указал на узкие деревянные клети, занимавшие большую часть кухни.

— Может, скажешь, что в них? Или я должен сам догадаться?

— Это коллекция Майкла, — пояснила Флер. — Образцы.

И Флер рассказала Джейку о фабрике, о звонке в четыре утра.

— Охранники не могут понять, каким образом включилась противопожарная система, кто ее вывел из строя. Но все платья на складе оказались мокрыми.

Джейк кивнул в сторону клетей.

— Мне показалось, ты говорила, что платья в них.

— Да, конечно. На фабрике висит просто тряпье.

Она встала и попыталась ощутить удовлетворение оттого, что перехитрила Алексея. Но ей никак не удавалось. Флер понимала: пора снова начинать волноваться, Алексей Савагар должен сделать следующий шаг.

— Если ты меня извинишь, я позвоню Майклу, а то он поедет на фабрику и его хватит сердечный приступ.

— Погоди минутку, — остановил ее Джейк. — А ты разве не сказала ему, что все перевезла сюда?

— Это не его забота, Джейк. Я изрубила «бугатти», за мной охотится Алексей. А Майклу и так хватает причин для волнения.

Джейк впал в ярость.

— А если бы отец послал сюда одного из своих бандитов, что бы ты тогда делала? Можешь ты мне сказать или нет?

— А зачем ему посылать сюда? Фабрика кишела охранниками. Как он мог заподозрить, что образцы здесь?

— Ты знаешь, в чем твоя проблема? Ты не думаешь!

Джейк резко встал, и Флер заметила, что карман его куртки глухо ударился о край стола. Он засунул руку внутрь, и Флер впервые обратила внимание, что правый край куртки свисает ниже левого. Может, она не задумалась бы о причине, если бы Джейк не взглянул на нее быстро и обеспокоенно, прежде чем взять тарелку и понести ее к раковине.

Флер положила телефонную трубку на место.

— Что у тебя в кармане?

— Не важно.

Она почувствовала, как у нее заныл позвоночник.

— Я хочу знать.

— Отстань, ладно?

— Скажи, Джейк.

Сначала она подумала, что он собирается уйти. Потом он пожал плечами.

— Двадцать второй, автоматический.

Флер удивленно посмотрела на Джейка:

— Что?

— Пистолет.

— Ты спятил?! Как ты можешь приносить сюда оружие? Боже мой! Это же не Вьетнам и не съемки фильма. Это мой дом!

Джейк отмахнулся от нее — Твой отец не в игрушки с тобой играет, я понятия не имел, что увижу, когда сегодня спускался сюда, Он выдержал ее взгляд; ему показалось, что сейчас она видит его в образе экранного героя.

Флер отвернулась, внезапно вспомнив о массовых убийствах, о девочке в рубашке с желтыми утятами. О том, чего она не могла выносить.

Джейк молча вышел, но через двадцать минут вернулся, одетый в теплую куртку и вельветовые брюки. Уже появились белые розы, и Флер стало ясно, что Алексей не подозревает о провале его плана Но Джейку это было не важно Он прервал ее разговор с братом. Выдернув у Флер из рук трубку, проворчал в нее:

— Майкл, я отправляюсь на грузовике с Чудо-Женщиной. А потом уже давайте, ребята, без меня.

Джейк не отходил от Флер, пока разгружали грузовик; он стоял на углу, надвинув бейсбольную кепку на глаза, изо всех сил стараясь не привлекать внимания, остаться незаметным Но разве мог на это рассчитывать Джейк Коранда? Очень скоро его кто-то узнал, и поклонники быстро окружили своего кумира. Они совали клочки бумаги, квитанции из химчистки, и Джейк покорно раздавал автографы. Флер знала, как люто ненавидит все это Коранда, но он терпел, придавленный бременем славы, пока она не вошла в отель вслед за клетями с платьями. Когда она вышла поблагодарить Джейка, он уже испарился.

За кулисами царил хаос. Майкл чуть не впал в истерику, обнаружив, что некоторые платья помяты. Флер с трудом сохраняла спокойствие, заставляла себя улыбаться и излучать уверенность.

Слишком много зависело от нескольких ближайших часов. Несмотря на большой интерес к работам Майкла, они решили продемонстрировать коллекцию всего два раза. Один раз днем и один раз поздно вечером.

Как и положено, для каждой из моделей предназначили отдельный закуток, где все вещи были разложены в том порядке, в каком она должна надевать их, там же были все необходимые аксессуары. Обычно такие закутки оборудовались накануне показа. Но Флер не собиралась выпускать платья из-под охраны, поэтому все пришлось делать второпях и в последнюю минуту искать недостающие аксессуары. С обувью вышла неразбериха, едва не обернувшаяся настоящей паникой.

Сколько мрачных взглядов было брошено в сторону Флер! Но как бы то ни было, дело двигалось, телевизионщики устанавливали оборудование, чтобы снять на видеокамеру коллекцию Майкла Савагара и разослать кассеты в лавки, магазинчики, универмаги.

Наконец, когда все было готово, и вовремя, Флер переоделась в платье, привезенное с собой. Пришлось долго повозиться с молнией, потому что пальцы дрожали. Она выбрала одно из первых платьев Майкла, придуманных для нее. Только увидев платье, Флер сразу же решила оставить его на сегодня. Ярко-красное, с двумя разрезами, один начинался от шеи и убегал ниже груди, другой шел снизу и до колена. Бабочки, обшитые бисером, украшали плечи, и такие же, но чуть поменьше, красовались на носках атласных туфель на высоких каблуках.

Появилась бледная, напряженная Кисеи.

— Это ужасная идея, Флер. Не понимаю, почему ты думаешь, что она сработает? Должно быть, у меня простуда, а может, даже и температура.

— Просто нервы, Кисеи. Тебя трясет от напряжения.

Несколько раз поглубже вдохни, и все пройдет.

— Нервы? Да у меня все нутро словно клюют грифу.!

Флер, рассмеявшись, заботливо и очень осторожно обняла Кисеи, опасаясь что-нибудь помять.

— Ну что, Магнолия, ни пуха ни пера.

Флер вышла из-за кулис и смешалась с толпой. Она говорила с десятками людей, с репортерами, позировала фотографам; кончики ее пальцев совершенно онемели от нервного напряжения. Она взяла маленький позолоченный стул возле подиума и сжала руку Чарли Кинкэннона.

Он наклонился к ней, шепча:

— Я слышал разговоры, Флер. Дизайнерам не нравится твой брат, они называют его работы вычурными и претенциозными.

— Это значит только одно, Чарли: они чертовски ревнуют. В его вещах женщины похожи на женщин.

Да, хотелось бы ей на самом деле чувствовать такую уверенность, с которой она произнесла эти слова! Но правда заключалась в том, что любой новый дизайнер, смело отважившийся на показ коллекции, как Майкл, подвергал себя опасности. Его можно было разбить в пух и прах: для этого существовали мощные средства в очень закрытом, кастовом мире моды. Майкл ступал на территорию, уже и без того слишком перенаселенную.

Она посмотрела через зал на репортершу из журнала «Повседневная одежда для женщин» и заметила, какое злое у нее лицо. Флер вдруг поняла, что имела в виду Кисеи, когда говорила про грифов.

Зазвучала печальная музыка в ритме блюза, и Флер снова заволновалась, но уже о другом. Сложные театральные постановки, вроде той, которую она придумала для показа моделей Майкла, вышли из моды; теперь демонстрации проходили просто: подиум, манекенщицы, платья.

Снова они как бы плыли против течения. На этот раз по ее вине. Это была ее идея. Она уговорила Майкла согласиться.

Понемногу разговоры стихли, музыка зазвучала громче. Свет в зале потускнел, на сцене за подиумом зажглись огни. За прозрачным сероватым занавесом, похожим на дымку, был экран. На сцене стоял уличный фонарь, торчали пальмовые ветки, валялись сломанные жалюзи и металлические перила. Глядя на все это, зрители должны были мысленно перенестись в новоорлеанский дворец во влажную летнюю ночь.

Появились модели в дымчатых платьях. Тонкая ткань облегала грудь, локти, колени; они казались утрированно острыми, как на рисунках Томаса Харта Бентона. Они принимали невероятные позы: откидывали назад голову, тянули руку к пальмовым листьям-веерам и замирали, наклоняясь, словно ветви плакучей ивы так, что волосы спускались до пола. Зрители зашептались, украдкой оглядываясь по сторонам, желая увидеть реакцию других. Но было совершенно ясно, что никто не решится обнародовать собственное впечатление, пока не станет ясно, к чему все это.

Вдруг одна фигура отделилась от остальных и вышла в лужицу голубого света. Моргая, она смотрела на зрителей, будто пытаясь понять, можно ли довериться этим людям, потом заговорила. Она говорила о потерянной плантации, о Стэнли Ковальски, этом недоноске, за которого ее дорогая сестра вышла замуж. Голос звучал взволнованно и устало, лицо казалось измученным. Наконец девушка умолкла и протянула к собравшимся руку, словно умоляя понять ее. В зале наступила звенящая тишина, потом снова зазвучал блюз, как бы прогоняя девушку назад, к теням.

После ошарашенного молчания раздались робкие аплодисменты, потом все более энергичные. Зрители узнали монолог Бланш Дюбуа[31] , Кисеи прекрасно исполнила его. Флер почувствовала, как Чарльз с облегчением расслабился.

— Она понравилась им, да? — прошептал он.

Флер кивнула и задержала дыхание. Если бы им так же понравились работы Майкла! Как бы хорошо Кисеи ни исполнила свою роль, в конце концов не это главное. Здесь важнее всего мода.

Музыка стала более быстрой. Модели одна за другой разрушали свои статичные позы, оживали и выходили из-за прозрачного занавеса на подиум. Все были одеты в легчайшие летние платья, вызывавшие в памяти ароматы цветов, южные жаркие вечера, старые трамваи под названием «Желание». Линии платьев мягкие, женственные, без всякой вычурности, специально скроенные для женщин, уставших походить на мужчин. Ничего подобного Нью-Йорк не видел уже много лет.

Флер прислушивалась к бормотанию вокруг себя, к скрипу перьев в блокнотах, шепоту. Аплодисменты за первые несколько вещей были вежливыми, потом, по мере того как одно платье сменяло другое, они становились увереннее. Красота, придуманная и воплощенная Майклом, постепенно доходила до людей; аплодисменты становились громче, энергичнее, пока наконец не переросли в общий гул, охвативший большой зал. Флер почувствовала, как ее пальцы свело судорогой, и догадалась, что впилась ими в колено Чарли.

Когда последняя модель удалилась с подиума, Чарли длинно выдохнул.

— За эти пятнадцать Минут, кажется, я прожил целую жизнь.

Флер надела на лицо холодную уверенную улыбку и присоединилась к аплодисментам.

— Только одну, — прошептала она ему.

Были показаны еще две живые картины; вторая имела даже больший успех, чем первая. Дождливый влажный лес из «Ночи Игуаны» послужил декорацией для второго монолога Кисеи. Потом на подиум высыпали девушки в разноцветных ярких ситцевых повседневных платьицах. И наконец Кисеи изобразила потрясающую кошку Мэгги на фоне силуэта обширного изголовья медной кровати. Эта сцена стала прологом для показа экзотической коллекции платьев, украшенных перьями и бисером, вечерних туалетов, пробуждавших сладкие декадентские воспоминания. На сей раз зрители не просто аплодировали, они делали это стоя.

Показ закончился. Флер, глядя, как Майкл и Кисеи кланяются, думала, что отныне для брата и подруги начнется совершенно другая жизнь. Обнимая Чарли Кинкэннона, она поняла, что и у нее уже не будет прежней жизни. Теперь можно не волноваться о приближающемся феврале. Что ж, она сделала доброе дело, она помогла Кисеи и Майклу продемонстрировать свой талант обществу. Кисеи — в благодарность за искреннюю дружбу, а Майклу — как извинение за многолетнюю и, по большому счету, беспричинную ненависть. Совершенно неоправданную.

Зрители покидали свои места, подходили к Флер. Непонятно почему, она вдруг обернулась и увидела Джейка Коранду, стоявшего у самой двери. Он восхищенно поднял оба больших пальца.

Следующие несколько дней телефон в офисе Флер разрывался.

«Повседневная одежда для женщин» поместил материал о коллекции Майкла под названием «Новая женственность».

Журналисты, пишущие на темы моды, выстраивались в очередь, чтобы узнать о его планах на будущее. Майкл спокойно перенес пресс-конференцию, организованную Флер, а потом увез сестру на ужин в таверну. Они сидели у стеклянной стены Хрустального зала и улыбались друг другу, глядя поверх меню.

— У этих Савагаров не так уж плохо идут дела, так ведь, старшая сестричка?

— Совсем неплохо, младший братик.

Они смущенно улыбнулись, а потом Майкл принялся изучать меню.

— Я думаю, мы закажем заливную индейку, — сказал он.

— Ничего не стану есть с крыльями.

— Тогда холодную осетрину.

— А теплое филе?

— Ну правда, Флер, у тебя вкус как у коккер-спаниэля. — Он драматично вздохнул. — Я думаю, мы пойдем на компромисс и остановимся на телятине.

С того вечера, когда они ели устриц с жареной картошкой в придорожном ресторане, у них вошло в привычку заказывать одинаковую еду. Но перед этим минут десять они спорили, выбирая блюда, хотя вкусы их не слишком разнились. Однажды, когда Флер по рассеянности сразу согласилась на закуску, предложенную Майклом, он показался таким обиженным, что она поклялась никогда больше не совершать подобной ошибки. Не желая его разочаровывать, она продолжила спор:

— Я не буду есть корову, так что забудь о телятине. А как насчет каплуна?

Майкл покачал головой и заметил:

— Чересчур утонченно. Может, мясо молодого барашка?

— Ой, они такие хорошенькие! — воскликнула она. — Свиные отбивные!

Майкл содрогнулся.

— Каплун, — заявила Флер. И со смехом коснулась рукава его поплиновой куртки-сафари, которую он надел с рубашкой цвета бургундского вина, с французским военным свитером и галстуком швейцарской армии. — Я люблю тебя, Майкл. Очень. Все забываю тебе сказать.

— Я тоже. Даже еще больше. — Он умолк, потом наклонил голову набок так, что волосы коснулись плеча. — А тебя не раздражает, что я гомик?

— Надеюсь, ты спрашиваешь не потому, что я предложила каплуна.

Он улыбнулся.

— Нет, просто совпадение.

— Будь у меня волшебная палочка, — сказала она, — я с ее помощью кое-что изменила бы. Как бы я хотела видеть тебя счастливым с кем-то, кто мог бы подарить мне целую армию племянниц и племянников. Но поскольку это не грозит, я хочу, чтобы ты был в надежных отношениях с человеком, достойным тебя.

— С кем-то вроде Саймона Кэйла?

— Ну раз уж ты упомянул…

Майкл опустил меню и печально посмотрел на Флер.

— Ничего не выйдет, Флер. Я знаю, ты бы хотела, но не получится.

Она смутилась.

— Слушай, Майкл, давай забудем об этом. Я переступила черту. Это не мое дело.

Он улыбнулся.

— Да, не твое. Но ты меня любишь, ты обо мне заботишься.

Как же мне всегда хотелось, чтобы наконец кто-то любил меня независимо от того, счастлив я или нет, удачлив или нет.

— Осторожно, Майкл, а то я подумаю, что ты даешь мне право вмешиваться в твою жизнь.

— Ну, я рискну. — Он хотел было скрестить руки на груди, но передумал.

Флер заметила, что он нервничает.

— Саймон — особый человек, — сказал Майкл, — между нами крепнет дружба, которая важна для обоих. Как у вас с Кисеи.

Но это все, что между нами может быть. Замечательная дружба.

Саймон сильный, и я сильный. Мы оба независимые и самодостаточные, Саймон, знаешь ли, по-настоящему ни в ком не нуждается.

— А для тебя очень важно быть нужным? Да?

Майкл кивнул.

— Я знаю, тебе не нравится Дэймон. Ты права, он может быть эгоистичным, он не самый лучший из тех, кого я встречал. Но он меня любит, Флер. Я нужен ему.

Флер пыталась справиться с разочарованием.

— Нельзя сказать, что у Дэймона плохой вкус.

Майкл весело улыбнулся.

— Я заметил в списке закусок зобную железу. Как ты смотришь на это сладкое мясо?


В городе Заговорили не только об успехе Майкла, пронесся слух о таланте Кисеи. Четыре продюсера сразу захотели пригласить ее на пробу. Кроме того, Флер обратила внимание, что несколько человек, упорно обходивших ее стороной, нашли время позвонить ей. Неужели дни, когда она была парией, закончились? Да, но скорее всего до тех пор, пока Алексей не предпримет новый шаг, думала Флер.

В течение нескольких недель она занималась Кисеи. Флер составила расписание ее проб в кино и на телевидении. К Дню благодарения суматоха улеглась и Кисеи подписала контракт на «Пятое июля». Теперь ей предстояло лететь в Лондон, чтобы попробоваться на роль в высокобюджетном приключенческом фильме, который, Флер была убеждена, сделает ей имя. Они обе были слишком заняты и могли себе позволить лишь разговоры по телефону или торопливый совместный ленч. Только в пятницу, поздно вечером, они наконец договорились посидеть как следует. Кисеи появилась в дверях с пиццей и большой бутылкой «Тэб».

— Давай скорее снимай телефонную трубку.

— Уже.

Флер поставила кассету с «Иглз»[32] и пошла на кухню за бокалами. Кисеи разделывала пиццу на новом кофейном столике в гостиной.

— Ну прямо как в старые добрые времена, Флеринда! — крикнула она, стараясь перекрыть звуки музыки. — С той только разницей, что теперь мы богатые и известные. Может, нам уже следует перейти на белугу? Хотя не понимаю, как можно променять всеамериканскую пиццу с перцем на рыбу.

— Мы будем пить «Тэб» из баккара. И мы соединим два лучших из миров!

Флер появилась на верху лестницы с двумя наполненными льдом бокалами и пачкой салфеток.

— Ты думаешь, мы лицемерки, что пьем это с пиццей? Мы ведь можем позволить себе все что угодно.

— Ладно, ты философствуй, Флеринда, а я пока поем. С самого завтрака во рту не было ни крошки.

Кисеи впилась в кусок пиццы, только что вынутый из коробки, и сыр лентой потянулся изо рта.

— Вряд ли когда-нибудь я была такой счастливой, как сейчас, — жуя, бормотала она.

— Боже мой, до чего же ты любишь пиццу.

— Я не про пиццу. — Кисеи еще раз надкусила. На этот раз она прожевала, прежде чем заговорить. — Я про пьесу, про кино, вообще про все. Боб Фосс вчера со мной поздоровался совсем не так, как раньше. Тогда он говорил: «Эй, детка, привет!» А теперь:

«Привет, Кисеи». Боб Фосс! Боже мой! — Кисеи то и дело откусывала пиццу и вываливала на Флер события последних недель.

Слушая рассказ подруги о первых неделях репетиций и ее невероятно противоречивые оценки собственной игры, Флер испытывала настоящее удовольствие. Несмотря на яркий талант Кисеи, ничего такого не случилось бы без ее участия. Внезапно перед глазами Флер вспыхнуло лицо Белинды. Удовольствие сразу исчезло, и она подумала: неужели мать испытывала похожие чувства по отношению к ней самой?

Они заговорили о фильме, в котором Кисеи собиралась сниматься в Лондоне. Подруга нервничала и поэтому стала расспрашивать Флер о ее опыте с «Затмением». Наконец они добрались до Джейка.

— Что-то, ты о нем почти ничего не говоришь в последнее время, — начала Кисеи.

Флер пожала плечами.

— Я его почти не вижу. Он много работает, а когда я поднимаюсь в мансарду проверить, как он там, он на меня даже не смотрит.

— Значит, если сказать по-другому, вы с ним не спите.

— Боже мой. Кисеи, в отношениях между мужчиной и женщиной есть кое-что еще, кроме секса.

— Ах, оставь, Флеринда, ты сейчас говоришь с лучшей подругой.

— Не стану тебе врать, Кисеи, он мне все еще нравится. Может быть, он всегда мне будет нравиться. Но это ничего не меняет Один раз я уже обожглась и снова не хочу. Он мне не подходит.

— Ты уверена?

— В конце концов, он был любовником моей матери!

— А это не твое дело. Белинда, может, немного испорченная женщина, но красивая и соблазнительная. Она понравилась Джейку. Вы же не были его любовницами одновременно? Чем бы они с Белиндой ни занимались в постели, это тебя не касается. Ясно?

— Она должна была понять, какие чувства я к нему испытываю! — воскликнула Флер. — Но она все равно прыгнула к нему в постель.

— А он-то при чем? — Кисеи подвернула под себя ноги на кушетке. — Слушай, ты все еще веришь в ту чепуху насчет Джейка, что он соблазнил тебя лишь ради спасения своего фильма? Я видела его всего несколько раз, но даже мне ясно: это не в его стиле. Уверена, у него есть недостатки, но среди них нет слепого тщеславия.

— Да, у него есть недостатки, верно. Он очень непорядочный человек в том, что касается чувств.

— С чего ты взяла?

— Он не подпускает близко к себе. Немножко приоткроется, а. потом будто накрепко захлопывает дверь. Это хорошо для дружбы, но для любви очень тяжело.

Кисеи положила корочку от пиццы, которую только что подняла, собираясь отправить в рот, и уставилась на подругу. Флер почувствовала, что к лицу прилила жаркая волна.

— Я рассуждала вообще, Кисеи. Ради Бога, не подумай, что о себе самой. Я не влюблена в него, Кисеи. Конечно, мне многое в нем нравится. Он умный, интересный, с ним мне не надо притворяться. Понимаешь, для меня быть с Джейком — все равно что быть с тобой.

— Только не так безопасно.

— Да, не так безопасно.

Они помолчали. Потом Флер сказала:

— Я не могу позволить его себе. В моей жизни было слишком много нечестных и непостоянных людей, мне не нужен еще один. Я никогда не прошу о любви. С меня хватит на три жизни. Я горжусь тем, что у меня есть. Кисеи. Я сама себя сделала. И никого не прошу меня любить.

— Ну конечно, не просишь.

Кисеи видела, как взволнована Флер, и, сжалившись, сменила тему разговора. Они поболтали о неврозе Оливии Крейгтон, обсудили, что из одежды Кисеи стоит взять в Лондон. Наконец Флер показалось, что Кисеи больше не может терпеть: от нее исходило возбуждение, которое она старательно подавляла. Вдруг до Флер дошло, что за весь вечер с губ подруги ни разу не слетело имя Чарли Кинкэннона.

— Давай, Кисеи, выкладывай. Тебе же не терпится мне рассказать Так что приступай.

— Что выкладывать? Ну какая ты грубая, Флер.

— Ну давай, краса южной ночи, не ходи вокруг да около. В чем дело? Это связано с Чарли, да?

Кисеи колебалась.

— Гм… Ну, в общем-то я тебе ничего не сказала, потому что боялась, что ты воспримешь это как очередную глупость. — Она принялась накручивать локон на палец, а потом посмотрела на Флер, ожидая ее реакции.

— Кисеи, нам утром в понедельник надо быть на работе. Как насчет того, чтобы успеть рассказать до конца уик-энда?

— В общем-то, — поспешно сказала Кисеи, — думаю, я влюбилась.

— А почему ты думаешь, что я назову подобное признание глупостью?

— Если вспомнить мое прошлое, разве Чарли подходящий мне партнер?

Флер улыбнулась.

— Скажу тебе, что я всегда считала вас с Чарли прекрасной парой. Ты сама никогда не соглашалась со мной.

Теперь, когда Кисеи сообщила новость, она торопилась выложить свои ощущения, пока не струсила.

— Я чувствую себя такой дурой, Флеринда. Он самый прекрасный человек на свете, но я слишком давно не встречала мужчину, который хотел бы от меня чего-то другого, кроме секса…

Я даже не знаю, как вести себя с ним. Я пыталась его соблазнить, а ему нравилось разговаривать. О Кьеркегоре[33] , о дадаизме[34] , бог знает о чем. И слушать — тоже не важно что. Он никогда не проявляет превосходства в беседе на любую тему, он не выступает, как другие, передо мной, он искренне хочет услышать мое мнение. Он будто вызывает меня на соревнование. Чем больше мы говорим, тем больше я проникаюсь уважением к себе, какая я умная на самом-то деле! — В глазах Кисеи заблестели слезы. — Флер, это такое приятное ощущение.

Флер почувствовала, что у нее тоже защипало глаза.

— Ой, Магнолия, как я за тебя рада! Чарли особенный человек. И ты тоже.

— Смешно, сперва я думала, как бы заманить его в постель. Там уж моя территория. Я говорила, что у меня болят мышцы, просила потереть спину, а когда он подходил к двери, я стояла полуодетая. Но что бы я ни делала, казалось, он ничего не замечает Потом, когда я стала забывать, что его надо соблазнять, я стала просто получать удовольствие от его общества. Я поняла, что он вовсе не так уж равнодушен к моим чарам, как притворяется. Но он долго продержался.

Глядя на мечтательное выражение лица Кисеи, Флер ухмыльнулась.

— Зная Чарли Кинкэннона, могу поклясться, именно этого от него и стоило ожидать.

Кисеи улыбнулась.

— Я не позволяла ему дотронуться до себя.

— Ты шутишь?

— Флер, оказывается, так приятно, когда за тобой ухаживают.

Потом, две недели назад, он явился ночью после репетиции ко мне в квартиру Начал целовать, мне ужасно нравилось, но я испугалась. А вдруг я его разочарую? По его лицу я поняла, что ему известны мои чувства. Он понимающе улыбнулся и вдруг заявил, что мы должны поиграть в «скрэббл»[35] .

— В эту детскую игру! — Флер почувствовала разочарование в Чарли.

— Ну, не совсем уж в детскую. Со стриптизом.

Молодец, Чарли, похвалила его про себя Флер. А потом поинтересовалась:

— А как в нее играют?

— Да очень просто. Если твой противник выигрывает двадцать очков, то ты должна снять один из предметов одежды Знаешь, Флер, как бы ни хотелось пойти в кровать, мне действительно очень понравилось с ним сражаться. Из меня вышел неплохой игрок. Я не собиралась проигрывать. — Кисеи сделала драматический жест рукой. — Я начала здорово, со слов бандит и чибис.

— Впечатляет.

— Потом нанесла ему удар между глаз сывороткой и жаргоном.

— Ты, конечно, сбила ему дыхание.

— Да. Напрочь. Но он ответил хорошо. Челюстью на мой жаргон. И сургучом на чибиса. Но все равно было ясно, что мы еще не в одной лиге. Я никогда не хватаюсь за слова из трех букв, пока меня не припрут к стене. Но когда я выдала очередное словечко, он остался в трусах и одном носке. А на мне была еще нижняя юбка и кое-что под ней. — Она нахмурилась. — Тогда-то все и произошло.

— Я уже просто не могу терпеть. От предчувствий.

— Он ударил в ответ словом квайд.

— Но такого слова нет.

— О, есть. Это вождь североафриканского племени. Хотя вообще-то только игроки международного класса и любители кроссвордов его знают.

— Ну и?

— Ты что, не понимаешь? Этот сукин сын стал меня торопить.

— Боже мой.

— Ну, в общем… короче говоря, он выдал зебу по горизонтали, запер словом злотый по вертикали. И моя куропатка после этого выглядела жалко. Но самое ужасное ожидало впереди.

— Не представляю, как мне выдержать напряжение.

— Флокс. Вот что он выдал. Мне пришел конец.

— Вот черт.

Глава 29

Вместо того чтобы наслаждаться успехами, Флер еще больше работала, доводя себя и всех вокруг до изнеможения. Безусловно, после успеха коллекции Майкла на нее обрушилась лавина предложений. Почувствовав себя довольно уверенно. Флер начала отказывать клиентам, хотя до магической цифры двенадцать, которую она определила себе в начале как цель, еще не дошла. Первый альбом «Бурной бухты» должен был выйти через несколько недель, похоже, его ждал успех. Состоялась премьера пьесы Кисеи. Отзывы были восторженными, а заказов на интервью оказалось больше, чем она успела бы дать до отъезда в Лондон. Флер вдруг поняла, что сейчас у нее есть почти все, что она хотела. Алексей ничего не предпринимал против нее после попытки испортить коллекцию Майкла, старые сплетни о нарушенных контрактах заглохли, но слухи о ее связи с Джейком ходили. Правда, деловые успехи смягчали боль, причиняемую ими. В общем и целом дела в агентстве шли лучше, чем Флер могла ожидать, так почему же она не чувствовала себя счастливой? Она уходила от ответа, ныряя в работу с головой.

Как-то ночью в пятницу, после Нового года, Флер что-то разбудило, и она разволновалась.

— Все в порядке, Цветик, — прошептал тихий голос. — Просто это я.

Занавески, опущенные перед сном, были раздвинуты, и комнату освещал свет уличных фонарей. В кресле у кровати, вытянув длинные ноги, сидел Джейк, рукава его рубашки были закатаны по локоть.

— Что ты тут делаешь? — спросила Флер.

— Сторожу твой сон. — Голос звучал мягко, как темнота ночи, заполнившая комнату. — Свет фонарей окрашивает твои волосы. Помнишь, как мы заворачивались в них, когда занимались любовью?

Ее сердце часто забилось, кровь быстрее побежала по телу.

— Помню.

— Я не хотел тебя обидеть, Цветик. Просто ты попала под перекрестный огонь.

Она не хотела думать о прошлом. Только о настоящем.

— Это было так давно. Сейчас я не такая наивная.

Она ответила резче, чем хотела, и в его голосе появилось раздражение.

— Если ты собираешься заставить меня поверить, будто делаешь карьеру с помощью неразборчивых связей, то напрасно. Твоя спальня кажется слишком пустой в последнее время.

Зачем он говорит это сейчас? Почему не может быть мягким и нежным? Ей захотелось наказать его.

— Ты думаешь, я приведу сюда мужчину, когда ты живешь у меня над головой? Всегда можно пойти к нему. Сам понимаешь, — Да неужели?

Джейк скрестил руки на груди, и Флер поняла, что он не поверил ни единому слову. Он медленно поднялся из кресла и стал расстегивать рубашку.

— Ну если ты все, делаешь бесплатно, я думаю, теперь моя очередь.

Флер резко села.

— Я не делаю это бесплатно. Ты знаешь. Я вообще этого не делаю. И потом, тебя это не касается. Ты что? Что ты делаешь?

Джейк снимал рубашку.

— Это должно было случиться между нами еще несколько месяцев назад. Но у тебя не хватило характера попросить.

— У меня? С каких это пор женщина должна просить?

Его рука потянулась к джинсам.

— Остановись, Джейк.

— Поскольку ты меня как-то обвинила в том, что я собираюсь избавиться от литературной немоты с помощью твоего тела, давай, приступай. — Он расстегнул молнию, и Флер увидела голый живот Джейка. Он взялся за пояс джинсов. — Зная, как работают твои мозги, я не смел прикоснуться к тебе до окончания книги. Теперь ты меня не можешь ни в чем обвинить. Книга закончена, давай прекратим играть в прятки.

Она хотела его. Боже, как она его хотела! Даже осознавая, что все происходит не так. До ужаса не так. Все чувства сплелись в один тугой клубок. Намотались друг на друга, как нитки.

Не распутать. Книга закончена, мелькнула внезапная мысль, что это значит для агентства? А, все равно, ей все равно. Сейчас ей важен только его взгляд и то, что за ним кроется. Больше ничего.

— Застегни свои штаны, ковбой, — спокойно сказала Флер. — Сначала нам надо поговорить.

— Ничего такого нам не надо, черт побери. — Он скинул туфли, потом отбросил одеяло и посмотрел на голубоватую ночную рубашку, задравшуюся на бедрах.

— Джейк, прекрати. Ты смешон.

— Замолчи, — пробормотал он, стаскивая джинсы вместе с трусами. — Просто помолчи, ладно?

Прежде чем она поняла, что происходит, он уже стоял совершенно голый и тянул ее за рубашку.

— Нет! — Она на четвереньках поползла по кровати подальше от него. — Нет, Джейк! Сначала я хочу поговорить.

— Мы можем поговорить и потом.

Он сжал в кулаке ночную рубашку, не пуская Флер.

— Скажи мне, что случилось. Ты должен со мной поговорить.

— Ничего я не должен! — воскликнул он с напряженным от злости лицом.

— Я не занимаюсь сексом ради развлечения! — крикнула Флер.

Неожиданно он стукнул кулаком в стену у нее над головой.

— А как насчет секса из милосердия? Ты занимаешься сексом из милосердия? Если да, то я, черт побери, как раз первый в этом нуждаюсь.

Сердце Флер развалилось на куски от его боли, которую он не смог скрыть.

— О Джейк…

Но ставни снова захлопнулись.

— Забудь об этом. — Джейк схватил с пола джинсы, засунул ноги в штанины. — Просто забудь. Забудь, что я вообще приходил сюда. — Он схватил рубашку и направился к двери.

— Джейк, погоди!

Она бежала за ним, ночная рубашка летела следом, а он убегал по лестнице в гостиную.

— Ну погоди, минутку! Давай поговорим!

— Знаешь, что можешь сделать со своими разговорами? — И Джейк захлопнул за собой дверь.

Флер влетела в пустую гостиную, чувствуя себя потерянной и виноватой. Виноватой? А почему виноватой? Разве он не вел себя как дикарь? Или она должна была разрешить ему залезть к ней в постель и воспользоваться ее телом для удобства?

Она слышала его тяжелые шаги по ступенькам, что вели в мансарду, вспомнила напряженное тело, глубокие тени под глазами и отчаяние, исходившее от него. Не думая, что делает, Флер побежала в прихожую, поднялась по ступенькам в мансарду. Дверь была заперта.

— Открой!

Тишина Флер принялась колотить ладонью по деревянным створкам двери.

— Я говорю тебе, Джейк, открой дверь.

— Уходи.

— Если ты не откроешь, я ее сломаю.

Она услышала грубый смех.

— Прости, Скарлетт, но Рэтту надо как следует выспаться.

Флер тихо выругалась и побежала за ключом К тому времени, когда она открыла дверь, ее всю трясло.

Джейк сидел на неразобранной кровати, привалившись к изголовью, с бутылкой пива, прижатой к голой груди, в незастегнутых джинсах.

— Ты когда-нибудь слышала о правах жильцов? — поинтересовался он враждебным, колючим, как сухой лед, голосом.

— У тебя нет договора об аренде, — твердо заявила Флер.

Она перешагнула через валявшуюся на полу рубашку Джейка, подошла к краю кровати и посмотрела на него, пытаясь понять, что за мысли у пего в голове Но все, что она увидела, — это резкие складки усталости, залегшие вокруг рта, и отчаяние, еще глубже отпечатавшееся в тенях под глазами. Наконец она сказала.

— Если кому-то и нужно милосердие, так это мне. Уже давно, Джейк Коранда.

Его лицо напряглось. Флер поняла, что" он не собирается облегчить ситуацию, в которой они оба оказались. Он приоткрыл ей собственную жажду, теперь, полагал он, пришла ее очередь. Он глотнул пива, уставившись на Флер так, будто это была не она, а таракан, ползущий по полу.

— Может, какой бедняга-недотепа и взял бы тебя к себе в постель, если бы ты не была такой вредной.

Флер стиснула зубы, ей сейчас хотелось только облегчить страдания Джейка. Значит, придется потерпеть.

— Дело не в том, что мне не хватает предложений, — очень спокойно сообщила Флер.

— Не сомневаюсь! — прорычал Джейк. — Дай-ка угадаю.

Это, конечно, юродские мальчишки на машинах «БМВ».

— И такие тоже.

— Много?

«Господи, — подумала она, — ну почему бы просто не признаться, что она нужна ему? Ведь нет ничего плохого в том, когда один человек нужен другому. Зачем протаскивать их через эти муки?»

— Дюжины, — ответила она. — Сотни.

— Уж конечно, — фыркнул Джейк.

— Я же легенда. Ты разве не знаешь?

Он отпил еще пива и вытер рот рукой.

— Теперь ты хочешь, чтобы я облегчил твои муки, воскресил тебя после сексуальных разочарований. Короче, сыграл роль жеребца.

Да, у него явно нет совести. Флер подумала: ну как он может смотреть ей в глаза и пороть такую чушь?

— У тебя нет никакого занятия получше? — поинтересовалась она.

Он пожал плечами и откинул ногой одеяло.

— Думаю, нет. Давай-ка, снимай ночную рубашку.

— Уж нет, ковбой. Если хочешь, чтобы я оказалась без нее, сам снимай. А пока стаскивай с себя свои джинсы, дай посмотреть, что там у тебя есть.

— Что у меня есть?

— Ну конечно, вредина. Считай, это проба.

Джейк не мог заставить себя улыбнуться, и Флер поняла, в каком он сейчас состоянии. Он на грани краха.

— Ну ладно, — сказала она и, не дав ему ответить, принялась через голову стягивать с себя рубашку. Бретелька запуталась в волосах, и Флер стояла голая, пытаясь дрожащими пальцами освободить волосы. Но ничего не получалось, они запутывались еще больше.

— Наклонись, — ласково проговорил Джейк.

Флер подчинилась. Она притворялась, что сосредоточилась на бретельке, не желая видеть его взгляда. Она чувствовала, как Джейк смотрит на нее. Он взял ее за руку и потянул на постель.

Матрас прогнулся, ее оголенное бедро коснулось его трусов.

— Ну вот, — сказал он, освободив рубашку. — Теперь все в порядке.

И больше ничего. Он даже не попытался прикоснуться к ней.

Флер сидела спиной к Джейку, напряженная, скрестив на коленях руки, не зная, как поступить дальше. Казалось, он понял ее состояние. Она почувствовала, как матрас закачался — это Джейк вылезал из джинсов. Ну почему все это должно происходить именно так? Неуклюже, с трудом. Может, он даже не собирается ее поцеловать? Просто завалит на спину и возьмет? Раз, два, приятно было познакомиться, детка, пока. Черт побери, на него это похоже.

Он все такой же сукин сын. Он играет ее чувствами. И отказывается говорить с ней, только оскорбляет!

— Цветик? — Он коснулся ее плеча.

Флер резко повернулась.

— Не буду заниматься сексом, если ты меня не поцелуешь! Я серьезно, Джейк. Если ты меня не Поцелуешь, можешь убираться к черту!

Джейк заморгал.

— Ты не можешь помолчать хотя бы одну минуту… — Он взял ее за шею и притянул к груди. — Просто помолчи, хорошо? — попросил он. — Ты нужна мне. Цветик. Ты мне очень нужна. — И Джейк поцеловал ее глубоким, сладким поцелуем.

И Флер поплыла по волнам наслаждения, купаясь в поцелуе, вкушая его и не желая, чтобы он прекращался. Джейк взял ее за волосы, повалил на спину и прижал к матрасу всей тяжестью большого тела. Поцелуй вдруг стал другим, он утратил сладость, в нем появился привкус мрачного отчаяния. Флер неровно дышала, выгибала спину, приподнималась навстречу его бедрам. Джейк взмок от пота, его пот смешивался с ее, его руки летали над ней. Казалось, они везде, грубые и сильные: на груди, на талии, на бедрах, на ягодицах; он уже толкался в нее.

Она могла бы его остановить, но не делала этого. Ей было страшно за него и за себя. Глубоко в груди обиды прошедших лет пылали, как огненный шар. Флер обняла Джейка за плечи и на его страстный порыв отвечала своим собственным.

— Люби меня, Джейк, пожалуйста, люби меня, — шептала она.

Пальцы Джейка впились в мягкие бедра Флер, он раздвинул ее ноги и внезапным сильным ударом глубоко вошел. Она вскрикнула, а он стиснул руками ее голову, приник к нежному рту в отчаянном поцелуе. Ей показалось, что она возносится на небеса на невероятной волне сладости и наслаждения, но Джейк не останавливался; его язык не покидал горячего рта Флер, сильные пальцы ерошили длинные волосы, он двигался все сильнее и быстрее. Наконец раздался его хриплый крик.

Закончив, он сразу отвалился от Флер. Она лежала рядом с ним и смотрела в потолок. Ей было страшно. Итак, он написал свою книгу. С мрачным отчаянием он занимался с ней любовью, молча, не говоря ни слова. Флер не могла избавиться от чувства, что Джейк прощается с ней. Собственные слова, произнесенные в агонии любовной страсти, вдруг вспыхнули у нее в голове. Люби меня, Джейк. Пожалуйста, люби меня. Она похолодела.

Они продолжали лежать рядом, но даже руками не касались друг друга.

— Цветик?

Флер не открывала глаза, притворяясь, что задремала. Под закрытыми веками она видела выжженный солнцем белый песок, пустынный и безлюдный. Смешно. У нее столько всего. Работа, дружба с Майклом…

— Цветик, я хочу поговорить с тобой.

Она повернулась к нему спиной и зарылась лицом в подушку.

А теперь он хочет поговорить с ней. Теперь, когда все кончилось.

Голова болела, во рту стало Сухо, как в безводной пустыне, которая ей только что привиделась. Джейк коснулся ее плеча.

— Черт побери! — воскликнул он. — Я знаю, что ты не спишь!

Матрас скрипнул, и она почувствовала, что он встает с кровати.

— Чего ты хочешь? — спросила Флер.

Раздался щелчок, и вспыхнул свет. Она повернулась к Джейку лицом. Он стоял возле кровати совершенно голый и смотрел на нее в упор. Потом спросил:

— У тебя есть дела? Что-то неотложное? Ты можешь все бросить и уехать на выходные?

«Так, — подумала Флер, — Джейк хочет разыграть финальную сцену. Великое прощание». Она смотрела на него с едва скрываемым гневом.

— А что? Ты приглашаешь меня на свидание? Хочешь, чтобы я пошла с тобой в кино? Дай-ка я залезу под подушку и посмотрю свое расписание на ближайшие дни.

Он сердито посмотрел на Флер.

— Ты всегда вот так поступаешь со мной. Стоит задать серьезный вопрос, как я получаю от тебя пощечину. Мне надоел твой сарказм.

Флер не нашлась что ответить. Как будто кто-то сдвинул комнату под невероятным углом и она стала выглядеть совершенно по-новому. Ее невозможно было узнать, и это раздражало Флер. Ей захотелось бросить Джейку вызов.

— Это не я так с тобой поступаю, а ты со мной.

— Хорошо, забудь. Просто забудь, и все. Я ничего не говорил тебе. Поняла?

— Видишь, все, как я сказала. Ты снова идешь на попятную.

— Черт побери, сейчас же шагай вниз и собирай вещи. Через полчаса отправляемся.

Через два часа Джейк Коранда и Флер Савагар летели на самолете бог знает куда. Джейк спал в кресле, сидя рядом с Флер.

Какой же ужасный душевный изъян заставил ее влюбиться в мужчину, не способного ответить любовью на любовь?

Флер закрыла глаза, но сон не шел. Нельзя отмахнуться от правды. Да, она любит Джейка Коранду. Она влюбилась в него давно, еще в девятнадцать лет. И до сих пор не смогла разлюбить.

Он единственный на земле мужчина, рожденный для нее, предназначенный ей. Забавно, но Джейк, который постоянно запирался от нее, закрывал двери в свою душу, захлопывал ставни, чтобы она не могла подглядеть в окно, был частью ее самой. Нет, не частью, а лучшей половиной. Флер всегда казалось странным выражение «лучшая половина». Но Джейк был именно ею. И одновременно худшей. Он ничего не давал Флер. Каждый раз, когда они были вместе, он эмоционально будоражил ее, а потом отстранялся, словно оставлял у ворот монастыря, а сам уезжал. Он не говорил с ней ни о чем важном для него самого. Ни о войне, ни о первом браке, ни о Белинде, ни о том, что между ними произошло на съемках «Затмения». Он постоянно осыпал ее упреками, обвинял, высмеивал и быстро отскакивал, как только она подходила слишком близко! Надо быть честной с самой собой, вздохнула Флер, она делала с ним то же самое. Но у нее есть на то причина. Она защищала себя. А что же защищать ему?

В семь утра по калифорнийскому времени они приземлились в Санта-Барбаре, хотя Флер и не знала, что это Санта-Барбара, пока они не вышли на бетонную площадку и она не увидела надпись.

Джейк поднял воротник кожаной куртки, то ли спасаясь от утренней прохлады, то ли от хищных глаз поклонников, шнырявших вокруг. В одной руке он нес кейс, а другой взял Флер за локоть и повел к стоянке машин, к темно-бордовому «ягуару». Открыв дверцу, Джейк кинул на заднее сиденье кейс и сумку с вещами.

— Почему бы тебе не поспать немного в дороге? — спросил он, садясь за руль.

Его дом из стекла и бетона, одним боком прилепившийся к склону, был таким же, как прежде. Прекрасное место для великого прощания, для финальной сцены, которую им предстояло сыграть.

— Возвращение на место преступления, Джейк?

Он подъехал к самому входу и выключил зажигание.

— Я не знаю, что именно ты называешь преступлением. Нам надо успокоить кое-какие призраки прошлого. Я думаю, здесь самое подходящее место.

Флер так и не смогла заснуть ни в машине, ни в самолете.

Теперь она чувствовала себя невероятно уставшей, испуганной, но не могла удержаться от саркастического ответа.

— А почему бы тогда нам не найти пивнушку? Поскольку мы имеем дело с потерей невинности, пивнушка — куда более подходящее место.

Не обращая внимания на ее колкости, Джейк вынимал вещи из машины. Флер вспомнила, как он винил ее за постоянные насмешки, и пожалела, что не промолчала.

Она приняла душ, надела купальник и, завернувшись в теплый халат, вышла попробовать воду в бассейне. Опустила в него ногу и, так как вода оказалась достаточно теплой для января, сбросила халат, нырнула, вытянулась во всю длину и, широко взмахнув руками, поплыла. Но внутреннее напряжение не отпускало. Она вышла, завернулась в большое купальное полотенце и легла в шезлонг, погреться на солнце. Она мгновенно заснула.

Разбудившая Флер невысокая мексиканка, блестя передним золотым зубом, объявила ей, что очень скоро будет готов ужин. Флер потянулась в шезлонге, потом встала и пошла в дом переодеться. Она не воспользовалась большой ванной комнатой, где они с Джейком когда-то занимались любовью, а выбрала меньшую, предназначенную для гостей. Приняв душ после купания и уложив волосы, Флер почувствовала себя гораздо увереннее. Она надела свободные шерстяные брюки цвета слоновой кости и лимонно-зеленоватого цвета блузку с открытой шеей. Перед тем как войти в гостиную, Флер повесила на шею цепочку с вьюнком, подаренную Джейком, но сам вьюнок спрятала под блузку, не желая показывать Коранде, что носит его подарок.

Он был чисто выбрит и выглядел почти респектабельно в серых брюках в рубчик и в сером свитере, но усталые складки вокруг рта не исчезли. Когда они сели за стол и начали есть, Флер ощутила напряжение, исходившее от него. Поданный ужин оказался совершенно кошмарным. Они почти не говорили, но Флер поняла: кульминация близко, все должно произойти сегодня. Ее словно обдало холодом от этого предчувствия. Флер была уверена, что счастливых концов не бывает.

Наконец экономка принесла кофейник и со стуком поставила его на стол, тем самым выразив протест против несправедливого пренебрежения ее кулинарным искусством. Когда за женщиной закрылась дверь, Джейк встал и исчез в комнате. Он вернулся быстро, неся объемистую папку. Флер уставилась сначала на папку, потом на Джейка.

— Ты действительно закончил книгу?

Он кивнул и сказал:

— Я ненадолго выйду, а ты почитай.

Флер осторожно взяла папку.

— А ты… — начала она, — ты уверен, что хочешь, чтобы я почитала? Я знаю, я сама втянула тебя в это дело. Может, я была не права. Я…

— Только в мое отсутствие никому не продавай права на создание сериала. — Джейк попытался улыбнуться, но не смог. — Книга эта написана только для тебя, Цветик, больше ни для кого.

Флер проводила его взглядом, чувствуя, как изнутри к горлу подступает тошнота. Почти три месяца Джейк изводил себя этой рукописью, предназначенной только ей одной. Рукопись не может быть опубликована. Неужели там все настолько личное? Или слишком много разоблачений? В голове Флер снова всплыл образ девочки в рубашке с желтыми утятами.

Она взяла чашку с кофе, подошла к окну и посмотрела на сиреневый вечер, пытаясь загнать поглубже внутрь ужасные подозрения, закравшиеся в душу с тех пор, как Джейк рассказал о той деревне. Он написал о массовых убийствах дважды. Сначала в сценарии «Затмения», а теперь на страницах, лежащих в этой папке.

Она подумала о двух лицах Джейка Коранды. Как бы ей хотелось, чтобы у него было только одно лицо: открытое, ясное, при взгляде на которое становились бы понятны его мысли и чувства. Лицо добродушного ковбоя, не способного никому причинить боль.

Не скоро Флер заставила себя вернуться к столу и вынуть рукопись. Наконец она села у окна, включила свет и принялась читать.

Джейк в это время вел мяч мимо стены гаража к баскетбольной корзине; кожаные подошвы туфель заскользили, когда он сделал бросок; мяч не попал в корзину, а ударился о край. Мелькнула мысль, что надо бы вернуться и переобуться, но он отбросил ее. Он не мог смотреть, как Флер читает рукопись.

Его старый, шестьдесят восьмого года, «шевроле-пикап» стоял в гараже. Он вспомнил, что в машине валялась забытая кем-то пачка «Уинстона». Джейк не курил с детства, но сейчас, сунув под мышку баскетбольный мяч, он вынул сигарету, обошел гараж и остановился у стены, отгораживавшей дом от склона холма. Джейк сел на землю, привалился спиной к грубым камням и пожалел, что у него нет с собой упаковки мексиканского пива. Как бы пригодились ему шесть маленьких баночек! Но он не собирался идти в дом за пивом, не в силах еще раз увидеть на ее лице выражение разочарования.

Закрыв глаза, Джейк стал думать, как еще можно положить конец их отношениям. Боль нарастала слишком резко, и он попытался прислушаться к шуму воображаемой толпы. Представил себя в центре двора в «Филадельфии Спектрум»[36] , в форме 76-й бригады с номером шесть на груди. Док… Док…. Док… Он попытался вызвать в голове нужные образы, но они расплывались. Тогда он встал, погасил сигарету и обошел гараж, направляясь с мячом к баскетбольной корзине. Джейк снова начал закидывать мяч, как будто он Джулиус Ирвинг, и делал это нарочито медленно, надеясь, что такой темп поможет ему взлететь и воспарить. Док….

Но все напрасно, ничего не помогало. Вместо шума толпы в ушах звучали обрывки музыки.

В доме отчетливо тикали часы; страницы рукописи, медленно планируя, падали на пол возле кресла, в котором сидела Флер.

Заколки выпали из прически, волосы рассыпались; аккуратно вы, глаженные брюки помялись. Дочитав до конца, до последней страницы, она поняла, что снова плачет…

"И теперь, когда я думаю о Вьетнаме, я все еще вспоминаю музыку, которая там всегда звучала. Отис… «Стоунз»[37] … Уилсон Пикетт. Но чаще всего на ум приходят «Криденс Клиервотер»[38] и их «Луна», поднимающаяся над этой проклятой землей. Они играли, когда меня грузили в самолет в Сайгоне, чтобы отправить домой.

Тогда, набрав полные легкие воздуха, пропитанного муссонным дождем и наркотиками, я понял, что эта Луна проглотила меня с потрохами. Теперь, пятнадцать лет спустя, я чувствую то же самое".

Глава 30

Флер нашла Джейка Коранду у стены: Он сидел на голой земле в полной темноте, привалившись спиной к холодным камням и держа на коленях баскетбольный мяч; вокруг валялись окурки. Казалось, он прошел через пекло ада. Впрочем, разве это сравнение было так уж далеко от истины?

Флер опустилась рядом с ним на колени, и когда он посмотрел на нее, его лицо снова походило на дом с закрытыми накрепко ставнями. Джейк боялся жалости Флер. Она почувствовала, как слезы выжигают ей глаза.

— Ну ты и напугал меня, — сказала она, — своими разговорами про массовые убийства, про девочку в рубашке с желтыми утятами. Я представляла себе, как ты стираешь с лица земли деревни с невинными людьми. Я решила, что ты намеренно убил ее. Как ты меня напугал, Джейк Коранда. Я уже боялась, что нельзя верить своим собственным чувствам по отношению к тебе. Я думала, ты был участником отвратительных массовых убийств.

— Так и есть. Вся эта проклятая война была не чем иным, как массовым убийством невинных людей.

— Может быть, если прибегнуть к метафоре. Но я человек, мыслящий реально.

— Тогда ты должна испытать облегчение от открывшейся правды, — с горечью сказал Джейк. — Ты ведь узнала, что Джон Уэйн закончил свою карьеру в психиатрической палате, напичканный торазином. Потому что он не сумел выдержать накала.

Так вот в чем дело. Вот секрет, мучивший Джейка столько лет.

Вот причина, по которой он воздвиг вокруг себя непреодолимые стены. Он боялся позволить миру обнаружить, что он сломался.

Флер вытерла щеки рукавом блузки.

— Но ты не Джон Уэйн, приятель. Ты был мальчиком из Кливленда, которому двадцать один год и у которого очень мало шансов в жизни. Но в то время ты успел слишком много повидать.

— Я был в шоке, Цветик. Неужели ты не понимаешь? Я выл волком в потолок.

— Правильно. Ты ведь не можешь писать тонкие пьесы, заглядывать прямо в человеческую душу и ждать, что тебя не будет раздирать от людских страданий, свидетелем которых ты являешься, — Но многие ребята видели то же, что и я. И они не испытали такого потрясения.

— Ты не «многие ребята».

Флер потянулась к нему, но он встал и отвернулся.

— Я, кажется, сумел разбудить в тебе материнские инстинкты.

Я прав? — с горечью спросил Джейк. — Тебе стало жаль меня.

Поверь, я не хотел.

Флер встала, но на этот раз не совершила ошибки и не прикоснулась к нему. Сейчас она этого и не хотела.

— Почему ты злишься на меня? Давая мне читать книгу, неужели ты не ожидал, что я как-то отреагирую на нее? Это ведь не твои дурацкие фильмы про Калибра. Нет, Джейк. Должна тебе сказать, я ненавижу их. Мне противно смотреть, как ты стреляешь в людей и бьешь их по голове. Мне больше нравится, когда ты лежишь, свернувшись на узкой койке в госпитале, и внутри тебя все вопит, потому что лучшему другу оторвало ноги в минной ловушке. Твоя боль заставляет меня плакать, Джейк, страдать вместе с тобой. Если тебя это не устраивает, тогда зачем ты дал мне прочитать?

— Ты ничего не поняла! — заорал он и ушел.

Флер завернула за угол дома и подошла к бассейну. Сняв туфли, одежду, она стояла, дрожа от холода, в лифчике и трусиках и смотрела на огни, расплывавшиеся и качавшиеся под водой. Она нырнула, едва не задохнувшись от холода, и поплыла в глубокий конец бассейна. Там она перевернулась на спину и стала просто лежать.

Она не злилась на Джейка за то, что он снова закрылся от нее, ушел в себя. Да и как можно было злиться после всего прочитанного?

Флер чувствовала невероятную жалость к тому мальчику, каким был Джейк. Мальчику, росшему без ласки матери, слишком уставшей и сердитой на несправедливость жизни, чтобы найти в себе силы дать что-то собственному ребенку. Он искал отца в мужчинах из соседних баров; иногда находил, иногда нет. Колледж ничего не дал его утонченному уму. Там Джейк научился только кидать мяч в корзину.

Плавая в холодном бассейне, Флер размышляла о его женитьбе на Лиз. Еще долго после того, как все кончилось, он любил эту женщину. Флер вздохнула: до чего похоже на Джейка. В отличие от нее он с трудом позволял себе любить кого-то, но если позволял, ему трудно было освободиться потом от своего чувства. Ошеломленный болью от предательства любимой женщины, он записался добровольцем, пытаясь отвлечься от болезненного чувства с помощью войны, смерти, наркотиков.

Джейку было все равно, останется он жив или нет. Флер испугало его безрассудство и отсутствие чувства самосохранения. А потом, поняв, что он не может от себя убежать, он сломался. Несмотря на долгие месяцы, проведенные в госпитале, он так и не оправился.

Лежа в воде, глядя на ночное небо. Флер вдруг поняла причину.

— Вода слишком холодная. Тебе лучше выйти. — Джейк стоял у края бассейна с оранжевым полотенцем в одной руке и с бутылкой пива в другой. Он не казался особенно дружелюбным, но и не был настроен враждебно.

— Я еще не готова.

Джейк пожал плечами, пошел к стулу и сел.

— Почему ты говорил, Джейк, что перестал писать из-за меня?

— Потому что я писал без всяких усилий до того, как тебя встретил, — хрипло сказал он. — До твоего появления все шло превосходно.

— Может, у тебя есть какие-то объяснения всему этому?

— Есть.

— Расскажешь?

— Не хочу.

Флер горько рассмеялась.

— Тогда я тебе скажу, почему ты не мог писать. Я штурмовала крепость. Ломала стены. Ты построил их очень толстыми, но забавная девятнадцатилетняя девочка, пожиравшая тебя глазами, разбирала эти стены быстрее, чем ты успевал возводить их снова. Ты не знал, что предпринять, ты боялся до смерти, что, как только по стенам будет сделан первый выстрел, тебе уже не восстановить их.

— Смешно. Ты все осложняешь. Я не мог писать после твоего ухода из-за чувства собственной вины. Вот и все. Ты заставила меня испытать чувство вины.

— Нет. — Флер резко опустила ноги и пошевелила ими в воде. Горло больно перехватило. — Ты не чувствовал никакой вины.

Ты не мог испытывать ее, потому что для этого не было причин. Ты занялся со мной любовью, потому что хотел меня. Потому что даже немножко любил. — Флер боролась со слезами, не позволяя им вылиться. — Да, Джейк, я не придумала это.

— Ничего ты не знаешь про мои чувства.

Флер поплыла к мелкому концу бассейна и встала; ее трясло.

Мокрый лифчик холодил грудь, вьюнок на цепочке прилип к коже; она вдруг увидела все так ясно, что сама удивилась — почему она не могла понять раньше?

— В «Затмении», Джейк, ты слишком раскрылся, а тут появилась я, и все твои предупреждающие сигналы отключились. Ты перестал писать, потому что не хотел открываться еще больше. Ты не хотел позволить людям узнать, что крепкий парень на экране, которого ты играешь, на самом деле совсем не ты.

— Ты говоришь как чертова сучка. Ты это знаешь?

Зубы Флер стучали от холода, и фразы получались отрывистыми.

— Иногда ты подшучиваешь над своим экранным образом. Ты будто подмигиваешь. Мол, мы знаем, что это всего лишь игра, ребята. Но я еще тот мужчина. На самом деле.

— Это все чушь.

Она вскарабкалась по ступенькам из бассейна; на воздухе мокрое тело задрожало еще сильнее.

— Ты не Калибр! Калибр — это твои фантазии, ты бы хотел таким быть. Эмоционально мертвым, бесчувственным человеком, который никогда не испытывает боли. Человеком, который неуязвим.

— То, что ты говоришь, — дерьмо! Ты меня слышишь?! — Бутылка с пивом ударилась о стол.

Флер ухватилась за перила лесенки, ежась от холода. Грудь стиснула боль.

— Калибр — это даже не половина тебя. Распад твоей личности ничего для меня не значит. Понял? Не значит ничего!

— Тебя переполняет дерьмовая жалость ко мне.

Флер больше не могла сдерживаться. Она дала слезам волю, и те потоком полились по щекам.

— Если ты хочешь излечиться, Джейк, иди и читай свою собственную книгу…

— Неверующая! Дура!

— Прочти свою книгу и попытайся испытать хоть какое-то сочувствие к бедному храброму мальчику с обнаженными нервами.

Он вскочил со стула с перекошенным, белым от ярости лицом.

— Ты идиотка! Ты ничего не поняла! Господи, до чего же ты глупа! Ты пустышка! Ты не видишь ничего у себя под носом! Тупица, это же очевидно! Эта книга не о жалости!

— Читай свою книгу!

Флер бросилась к Джейку и отчаянно впилась пальцами ему в руки, желая заставить его увидеть правду.

— Прочитай о мальчике, у которого не было во всем мире ни одного человека, которому было бы до него дело.

— Ну почему ты не можешь понять? — кричал Джейк, встряхивая ее. — Эта книга не о жалости, она об отвращении. — тут упал стул, попавшийся на пути, и он столкнул его в бассейн. — Ты должна была почувствовать такое отвращение, чтобы тебе захотелось уйти из моей проклятой жизни!

Когда он умчался в дом, ворота монастыря в тысячный раз захлопнулись. Джейк ушел, как все они уходили, снова оставив ее с напряженными до предела нервами, озябшую, одинокую, пытающуюся понять, почему она решилась поверить, что все может быть по-другому. Флер опустилась на бетон, дрожа и рыдая, как ребенок.

Ее всхлипывания в ночной тишине смешивались со скрипом старых кедров на ветру, и было трудно поверить, что это звучит человеческий голос. Онемев от холода, Флер подползла к оранжевому полотенцу, завернулась в него, потом легла, положив голову на мятую одежду, и плакала до тех пор, пока силы совсем не покинули ее.

Джейк стоял у окна темной гостиной и смотрел на Флер, скрючившуюся на краю бассейна. Сердце ныло, чувствуя ее боль, и что-то быстрое, острое, как кошачьи когти, рвануло по глазам. Но он не пошел к ней. Он не разрешит себе подойти к ней. Он отдал ей книгу, которую написал только для нее, потому что хотел, чтобы она поняла: он не может ей предложить все, что хотел бы и чего она, безусловно, заслуживает. Но Флер отвергла стыд его нервного расстройства, как если бы это было ничто. Она все слишком упростила, обмазав ужас того, что произошло с ним, псевдопсихоаналитическим дерьмом.

Флер сказала, что его расстройство ничего не значит для нее.

Он помнил ту вечеринку, когда пошел ее искать, а они с Кисеи смотрели фильм по телевизору. Какое лицемерие с ее стороны! Он помнил чушь, которую она несла про сильную руку Рэдфорда. Боже.

Рэдфорд никогда бы не кончил на узкой железной койке, свернувшись в позу эмбриона. Док тоже никогда бы не сломался. И Калибр тоже. Как же она могла полюбить человека, способного вот так бесславно кончиться?

Джейк отвернулся от окна. Он пожалел, что привез сюда Флер и снова вернул в свою жизнь, пожалел, что так сильно любит ее.

Если бы он извлек хоть какой-то урок из своих взаимоотношений с Лиз, он бы понял, что не создан для любви. Любовь делала его ранимым, ас него уже хватит. Почему она не может это понять?

Он слабый. Слабый. Другие ребята не ломаются, а он…

Тут Джейк впервые обратил внимание на листы рукописи, разбросанные вокруг кресла, в котором сидела она и читала. Он представил ее красивое сосредоточенное лицо и то, как она подвернула под себя длинные ноги. Джейк подошел к креслу, опустился на колени и стал собирать страницы. Сейчас он разожжет огонь в камине и бросит туда рукопись, прежде чем пойдет спать. Эти листы бумаги — как боевые гранаты; он не мог позволить себе расслабиться, пока не покончит с ними. Потому что, если кто-то еще прочтет их, ему ничего не останется, как пустить себе пулю в лоб.

Сложив рукопись в аккуратную стопку на кресле, в котором недавно сидела Флер, Джейк пошел к окну. Она затихла. Казалось, Флер спит. Он вернулся к креслу; его взгляд упал на верхнюю страницу. Он поднял ее, изучил качество печати, заметил, что не, оставил полей, еще какие-то технические мелочи, потом начал читать…

Глава первая

Весь Вьетнам был сплошной минной ловушкой. С этим фактом мы быстро смирились. Пачка сигарет, зажигалка, шоколадные батончики — все это могло взорваться прямо в лицо. Но, увидев тело ребенка рядом с дорогой на Куангчи, мы никак не ожидали, что и оно — минная ловушка. Это уже было за пределами понимания…


Очень быстро Флер поняла, что находится в спальне. Среди ночи к бассейну вышел Джейк и унес ее в дом. Флер ударилась головой о дверь, когда Джейк пытался внести ее; он выругался. Она что-то пробормотала насчет Батлера, уткнувшись ему в свитер, а он заметил, что Скарлетт О'Хара не была ростом шесть футов, и посоветовал ей воздержаться от сравнений. Но в голосе Джейка Флер не услышала прежней враждебности. Напротив, в нем звучала нежность. Как это похоже на него — такие быстрые перемены в настроении. Она закрыла глаза, не желая смотреть на него, пока он укладывал ее в постель. Рассказывая о Джейке Кисеи, Флер говорила о его эмоциональной нечестности и была права. Он как Алексей. То сама сладость, то наносит грубый удар в самое сердце. Она так устала за свою жизнь от всего этого, так хотела поскорее положить конец своим мучениям. Боль от того, что она любит мужчину, который играет ею, как баскетбольным мячом, была ужасной, нестерпимой.

Флер вспоминала ненавистные слова, брошенные ей Джейком накануне вечером. Они были как сплошная дымовая завеса, с помощью которой он отгораживался от того, на что не хотел смотреть.

Он как ребенок, который набрасывается с кулаками на самую легкую мишень. Но она больше не будет служить мишенью.

Джейк спал на диване, слегка приоткрыв рот. Одна нога свисала прямо на страницы рукописи, разбросанные на полу. Очень тихо Флер взяла сумку с вещами и, стараясь не разбудить его, поискала ключи от «ягуара». Они нашлись под его кошельком на бюро в спальне.

Машина завелась сразу же. Флер вырулила на дорожку; в глаза ударило солнце, когда она развернулась в направлении к востоку. Глаза опухли от слез, было трудно смотреть. Она полезла в сумочку за солнечными очками.

Дорога была крутой и неровной, и Флер ехала медленно, стараясь не повредить машину. Черт бы побрал Джейка и его стремление отгородиться от мира. Он наверняка постарался, чтобы подъезд к дому был непреодолимым ни для кого, кроме кроликов. Глупое стремление к уединенности. Она посмотрела на спидометр и не сразу поняла, что он показывает; потом догадалась, что это слезы застилают глаза. Десять миль в час. Пешком она могла бы идти быстрее.

Флер посмотрела в зеркало заднего вида, и что-то в нем привлекло ее внимание. За машиной бежал Джейк. Из-под свитера торчал скомканный конец рубашки, волосы стояли торчком. Он походил на человека, готового совершить убийство. Джейк что-то кричал, но слов было не разобрать. Может, он орал, как обычно. Флер нажала на педаль газа, быстро вписалась в поворот и почувствовала, как дно машины попало в выбоину. Она попыталась крутануть руль резко вправо, но «ягуар» лишь покачнулся. Прежде чем она выправила машину, переднее колесо нависло над канавой с правой стороны дороги.

Флер выключила зажигание, положила руки на руль, ожидая Джейка и его гнева. Или Джейка и его острых шпилек. Или Джейка и какой-то дымовой завесы, которую он в очередной раз раскинет между ними. Почему он не может отпустить ее? Почему не может облегчить ей уход?

Дверь рывком открылась, но Флер не пошевелилась. Она лишь услышала его дыхание, тяжелое, неровное, как и у нее самой. Такое же, как вечером четвертого июля на безлюдном пляже Лонг-Айленда. Из носа у Флер текло; она шмыгнула, потом подумала, черт с ним, не важно, и высморкалась в рукав свитера.

— Ты забыла свой кулон. — Голос его был на тон выше обычного, но не сердитый. Она удивилась, почему он все время кашляет. — Я хотел, чтобы цветочек был с тобой. — Вьюнок пурпурный, именно так звучал ботанический термин, опустился на колени Флер. Она ощутила его тепло, просачивавшееся сквозь ткань брюк. Вещичка нагрелась в руке Джейка, пока он бежал за ней.

Флер продолжала держать руки на руле.

— Спасибо.

— Ведь я… я придумал его специально для тебя. Мой знакомый парень сделал. Я нарисовал ему эскиз карандашом.

— Красивый, — сказала она, будто получала подарок в первый раз.

Флер слышала, как шуршал гравий под ногами у Джейка, но не поднимала на него глаз.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, Цветик. То, что было вчера вечером… — Гравий снова заскрипел, Джейк откашлялся и сказал:

— Слышишь, прости, ладно?

Из носа по-прежнему текло, слезы капали на губы.

— Я больше так не могу, — сказала Флер надтреснутым голосом. — Отпусти меня.

Последовала долгая пауза. Тишину нарушало только неровное дыхание обоих. Она слышала, как Джейк оперся руками о капот машины.

— Я прочитал книгу. Ты оказалась права. Я был слишком долго заперт в себе. Глубоко внутри. Я боялся. Но когда я пошел за тобой к бассейну вчера ночью, я понял, что гораздо больше боюсь потерять тебя, чем всего того, что со мной случилось пятнадцать лет назад.

Наконец она повернула голову и попыталась посмотреть на него сквозь слезы, но Джейк отвернулся и Флер не встретилась с ним взглядом. Она сняла солнечные очки, снова услышала, как он откашливается, и вдруг поняла: она не одна плачет.

— Джейк.

— Черт побери, не смотри на меня.

Она отвернулась, а потом вдруг его руки оказались на ее руках.

Они вынули ее из машины, прижали к груди так крепко, что она не могла дышать.

— Не бросай меня, Цветик, — говорил он, задыхаясь. — Я так долго был один… Всю жизнь. Боже мой, не оставляй меня.

Ради Бога. Я так тебя люблю.

Флер поняла, как он нуждается в ней. Она наконец получила то, что хотела. Джейка Коранду с его неприкрытыми чувствами.

Все защитные барьеры исчезли, сломались, рассыпались в прах.

Джейк позволил ей увидеть то, чего не позволял видеть никогда и никому. Это разбило ее сердце.

Она повернула голову, принялась губами слизывать его слезы и глотать их. Она успокаивала его ласковыми прикосновениями. Она должна была снова собрать его из кусков, чтобы он стал таким же цельным, как она. Разве что сама Флер уже не была целой. Сейчас он сильный. Он смог посмотреть на себя и увидеть свою собственную сущность, а у нее никогда не хватало на это мужества. Она не могла глядеть на себя даже в зеркало.

— Все в порядке, ковбой, все в порядке. Я люблю тебя. Только больше не прячься от меня. Я этого не вынесу. Я все могу вынести, только не это.

Наконец он отодвинулся и посмотрел на Флер. Глаза его покраснели. В них не было никакой дерзости.

— А ты, сколько времени ты собираешься от меня прятаться?

Когда ты меня впустишь к себе?

— Я не понимаю… — Флер умолкла и приникла щекой к его подбородку, Флер подумала о дымовой завесе Джейка и поняла, что ее собственная ничем не отличается от его. Всю жизнь она пыталась определить себе цену как личности через мнение других. Белинды, Алексея, монашенок в монастыре. Потом пыталась сделать это с помощью своего бизнеса. Конечно, она хотела, чтобы ее агентство преуспевало, но если бы ее планы с треском провалились, это совсем не значило бы, что она как личность превратилась бы в ничтожество. Она такая же жертва, как и Джейк.

Попытайся посочувствовать тому ребенку, каким ты был когда-то, говорила она ему. А не пора ли и ей сделать то же самое по отношению к девочке, какой она была давным-давно?

— Джейк.

Он что-то бормотал ей в шею.

— Ты должен мне помочь.

Он привлек Флер к себе. Они стояли и целовались, пока совсем не потеряли счет времени. Когда они наконец оторвались друг от друга, он посмотрел ей в глаза и сказал:

— Я люблю тебя, Цветик. Давай вытащим машину и поедем к воде. Я очень хочу посмотреть на океан. Я обниму тебя, прижму к себе и расскажу все то, что давно хочу рассказать. Я думаю, и у тебя есть что рассказать мне.

Она подумала о монастыре и Алексее, о Белинде, об Эрроле Флинне, о годах, прожитых во Франции, о собственных притязаниях. И кивнула.

Они без особого труда вытащили «ягуар» на дорогу. Джейк сел за руль и медленно направил машину вниз. Ее рука лежала у него на бедре. Он взял ладонь Флер и нежно поцеловал кончики пальцев. Флер улыбнулась и убрала руку. Открыв сумочку, она вынула, зеркальце и принялась изучать собственное лицо. Непривычное дело смущало ее, но она не отвернулась, как поступала много лет подряд. Вместо этого Флер старалась рассмотреть черты своего лица скорее сердцем, чем глазами.

Лицо — часть ее. Может, оно слишком велико для нее, не соответствует личным представлениям Флер о красоте. Но в глазах светился ум, большой рот был готов к улыбке. В общем, хорошее лицо. Ее лицо. Ничего плохого в нем нет.

— Джейк?

— Гм.

— А я ничего, да?

Он посмотрел на нее и улыбнулся. С губ готова была сорваться очередная шпилька, потому что вопрос был невероятно глупый. Но, увидев выражение ее лица, он очень серьезно сказал:

— Я думаю, ты самая красивая женщина из тех, которых мне доводилось видеть в своей жизни.

Флер вздохнула, села поудобнее; довольная улыбка заиграла на ее губах…

«Ягуар» выехал с гравийной дороги на шоссе, убегавшее за поворот. Несколько минут они ехали молча.

Из дальних кустов на дорогу вырулил мотоцикл. Водитель приподнял шлем, огляделся и, подпрыгивая на колдобинах, направился к дому Джейка Коранды.

Глава 31

Через неделю Флер сидела в кресле самолета и смотрела, как городок Санта-Барбара остается все ниже. Вместе с большим куском ее сердца.

— Мы должны привыкнуть к расставанию, — сказала она Джейку вечером, накануне отлета. — Надо принять это как неизбежную часть нашей жизни.

— Но это не значит, что я буду плясать от восторга, — прикусив зубами мочку ее уха, прошептал Джейк. — А знаешь, у тебя такая ма-аленькая родинка справа от…

Она улыбнулась при этом воспоминании. Еще три недели, максимум четыре, Джейк закончит свои дела и вернется в Нью-Йорк.

Он засядет за новую пьесу. Флер вспомнила о том дне, когда, дрожа от холода, они вернулись после прогулки по берегу океана.

Джейк разжег огонь в камине, они уселись рядом, раздевшись догола, завернулись в теплый плед и совершили церемонию сожжения рукописи. Огонь съедал страницу за страницей, и было видно, как напряжение отпускает Джейка.

— Я думаю, теперь я смогу все это забыть.

— Но не забывай уж слишком, — сказала Флер, — все-таки это часть тебя. Как ни странно, возможно, лучшая часть.

Он взял кочергу и поворошил некоторые ускользнувшие от пламени страницы, возвращая их ему. Он ничего не ответил на замечание Флер. А она не стала настаивать. Джейку нужно время.

Оно им обоим нужно. Но сейчас хорошо уже и то, что он готов писать и может говорить с ней о своем прошлом.

Их счастье казалось почти радужным. Нежно и страстно они любили друг друга. Это наполняло обоих удивительным чувством.

Он заговорил о браке, но у Флер в голове сразу зажегся предупреждающий желтый сигнал.

— Это что-то новое, — сказала она, — давай не будем торопиться. Нужно время, чтобы научиться быть вместе. Никто из нас не выдержит, если все обернется неудачей. Мы с тобой оба очень уязвимы. Давай посмотрим, как мы справимся с расставанием, с карьерой, с другими проблемами, которые у каждого из нас есть.

— Боже, Цветик, ты говоришь как аналитик. Я думал, все женщины романтичны. А как же импульсы, страсти?

— Они в Лас-Вегасе, для Энгельберта Хампердинка.

— Ну, ты чересчур дерзка. — Джейк наклонился и прикусил ее нижнюю губу. — Только одно может излечить…

О чем ему не сказала Флер, так это о том, что она должна быть абсолютно уверена, что выходит замуж за него, а не за вариант Калибра, сидящего в Коранде.

Ей захотелось поехать покататься верхом. Она еще лежала в постели в одной майке, когда он вышел из ванной, обернув бедра полотенцем.

— Здесь негде покататься как следует.

— Что ты хочешь сказать? В трех милях отсюда конюшня, вчера вечером мы проезжали мимо. Слушай, Джейк, поехали, я уже несколько месяцев не садилась на лошадь.

Он взял джинсы и, что было ему совершенно несвойственно, принялся сосредоточенно изучать их.

— А почему бы тебе не поехать одной? Мне надо немного поработать. Хоть денек. А то я все время куда-то мотаюсь…

— Ну, без тебя мне неинтересно.

— Но ты же сама говорила: надо привыкать к расставанию.

Джейк шагнул вперед, споткнулся о кроссовки Флер. Она внимательно посмотрела на него. Джейк явно нервничал, и у нее вдруг возникло ужасное подозрение.

— Сколько вестернов ты сделал?

— Не знаю.

— Ну подсчитай.

— Семь… Восемь. Не знаю.

Он, казалось, уже застеснялся предстать перед ней без полотенца. Подхватив джинсы и трусы, Джейк направился обратно в ванну.

— А не десять? — весело крикнула она вслед.

— Да, может. Пожалуй.

Флер услышала, как он открыл кран, потом раздался шум спускаемой воды, и наконец он появился. Голая грудь, джинсы не застегнуты, изо рта торчит зубная щетка, на губах пенится зубная паста.

Флер вежливо улыбнулась.

— Так десять вестернов, говоришь?

Он дернул молнию, застегивая джинсы.

— Ага.

— Значит, ты долго просидел в седле.

— Чертова молния.

Она задумчиво покачала головой:

— Очень много времени провел в седле.

— Я думаю, она испортилась.

— Ну-ка скажи мне честно: ты всегда боялся лошадей или стал бояться недавно?

Джейк резко вскинул голову.

— А, верно, — хмыкнул он.

Флер молча усмехнулась.

— Ты боишься лошадей?

Ни слова в ответ. Джейк еще раз дернул молнию.

— Много ты знаешь.

Он готов был оторвать чертову молнию. На лице появилось воинственное выражение. Флер подумала, что он просто пытается спрятать обиду. Ее улыбка из сладкой превратилась в сахарную.

Джейк опустил голову.

— Ну я бы не сказал, что именно боюсь… — пробормотал он.

— А как бы ты выразился точнее? — воркующим голосом поинтересовалась Флер.

— Просто мы с тобой не любим их одинаково сильно.

Она расхохоталась и повалилась на спину.

— Ты боишься лошадей! Калибр боится лошадей! О Боже!

Ты теперь мой вечный раб. Я буду тебя шантажировать до конца жизни. Почесать ли мне спинку, приготовить ли ужин, заняться ли эксцентричным сексом…

Похоже, Джейк обиделся.

— Зато я люблю собак.

— Наверное, маленьких.

Джейк не отрицал.

В тот момент она почти готова была ему сказать, что согласна выйти за него замуж.


Успех порождает успех. Эта мысль не раз приходила в голову Флер Савагар в течение нескольких следующих недель. Она провела переговоры с Оливией Крейгтон насчет очередного контракта на «Бухту дракона», утроив доход актрисы за эпизод в кино. Потом она взяла себе десятого клиента — молодого многообещающего актера из Голливуда. Хотя теперь это не имело особого значения: все, к чему бы она ни прикасалась, превращалось в золото. Альбом «Бурной бухты» стал настоящим открытием, из Англии поступали хорошие отзывы об игре Кисеи, и в довершение всего у себя дома она обнаружила послание такого содержания:

«Уезжаю завтра днем. Позвоню после медового месяца. Чарли только что рассказал мне, как он богат на самом деле. А я не такая уж великая любовница».

Флер со смехом откинулась на спинку кресла. Ну конечно, Кисеи — не великая любовница!

Она говорила с Джейком два раза в день. Он звонил ей, как только просыпался, а она ему — перед сном. Они с нетерпением ждали момента, когда смогут рассказать друг другу о днях, проведенных порознь, когда снова окажутся вместе. Эти разговоры — а Флер сообщала Джейку обо всем с потрясающей педантичностью, отчего тот едва не скрипел зубами, — были хороши для их новых отношений. Физический контакт был невозможен, значит, они должны учиться общению на расстоянии.

Он говорил ей: кончай молоть чепуху и скажи, какого цвета трусы на тебе сегодня.

Позднее Флер удивлялась: почему она не насторожилась, видя, что все идет слишком хорошо? Однажды она вернулась домой в начале десятого после вечеринки, устроенной по случаю воссоединения Майкла и Дэймона под одной крышей. Флер уже вылезла из платья и повесила его в шкаф, когда зазвонил телефон. Она улыбнулась, поднимая трубку, и, понизив голос до хрипловатого шепота, сказала:

— Ты думаешь, я забыла тебя, милый мальчик?

— Флер? О Боже, детка, ты должна мне помочь. Пожалуйста. Детка…

Пальцы Флер стиснули трубку.

— Белинда?

— Не позволяй ему это сделать, детка. Я знаю, ты меня любишь, пожалуйста, не позволяй ему это сделать.

— Где ты?

— В Париже. Я… я думала, что избавилась от него. Но я должна была бы знать… — Голос стал приглушенным, мать разрыдалась.

Флер хрипло сказала:

— Белинда. Потом можешь устраивать истерику. Но скажи сначала, в чем дело.

— Он послал за мной в Нью-Йорк своих людей. Они ждали меня в квартире, когда я вчера пришла домой. Их было двое, они заставили меня ехать с ними. Флер, детка, они собираются увезти меня в Швейцарию, в лечебницу. Я знаю. Он хочет меня там запереть. Он грозит уже несколько лет. Но сейчас…

Вдруг раздался щелчок, и разговор прервался.

Флер опустилась на край кровати, все еще сжимая трубку. Минуты текли, а она все уговаривала себя, что ничего не должна своей матери, ничем ей не обязана. Белинда по своей воле решила остаться замужем за Алексеем. Она давно могла бы развестись, но была не в силах лишиться ореола, окружавшего Алексея. Поэтому, что бы ни случилось с Белиндой, она сама во всем виновата. Но она…

Она ее мать.

Флер положила трубку и заставила себя сделать то, чего давно избегала: проанализировать собственные отношения с матерью. Она вспоминала о времени, проведенном вместе; годы проходили перед ее глазами, как страницы рукописи Джейка. Она увидела то, чего не замечала раньше. Она увидела мать такой, какой та была на самом деле. Слабой, легкомысленной женщиной, желавшей иметь в жизни все самое лучшее, но совершенно не понимавшей, что значит жить самостоятельно. Она ясно увидела любовь матери к ней, Флер. Эгоистичную, опутанную условностями, связанную с разными ухищрениями, но тем не менее — любовь. Настолько искреннюю, что Белинда никак не могла взять в толк, почему Флер сомневается в этом.

Флер сказала Джейку, что слишком поздно вернулась с вечеринки от Майкла и поэтому не позвонила сразу. Потом она заказала билет на ближайший рейс в Париж. Самолет отправляется за три часа до того, как Джейк попытается позвонить ей утром. Она оставит секретарше записку, что ей пришлось неожиданно лететь в Лондон, и позвонит Джейку сразу, как только сможет. Потом она придумает, как выиграть несколько дней. Меньше всего Флер хотелось, чтобы Джейк Коранда появился в Париже с пистолетом двадцать второго калибра и ухудшил ситуацию, которая и без того не предвещала ничего хорошего. Укладывая вещи в чемодан. Флер понимала, что все будет плохо. Она не сомневалась:

Алексей снова использует Белинду как приманку.


Дом на рю де ля Бьенфезанс выглядел серым и молчаливым в парижских сумерках. Он казался таким же недружелюбным, каким она его запомнила. Флер смотрела в окно лимузина и вспоминала, как впервые увидела этот дом. Она была так испугана, так волновалась о том, хорошо ли одета, так боялась встретиться с отцом и тревожилась за мать. Но похоже, теперь кое-что изменилось. По крайней мере на сей раз она не беспокоилась об одежде.

Флер была в плаще из атласа и бархата, под которым было надето новое платье от Майкла: бархатное, узкое, винного цвета, с плотно облегающими рукавами, с глубоким разрезом на лифе, расшитом тончайшим бисером цвета бургундского. У платья был неровный подол — отличительный знак Майкла. С одной стороны оно доходило до колена, а с другой — до середины икры. Флер забрала волосы наверх, причесавшись тщательнее обычного; гранатовые серьги поблескивали сквозь локоны. В семнадцать лет Флер считала очень умным появиться на пороге дома Алексея в брюках и блузоне, но в двадцать шесть она думала по-другому.

Молодой человек в тройке, явно не слуга, открыл дверь. Может, это один из тех, кто ездил за Белиндой в Нью-Йорк? Флер решила, что он очень похож на гробовщика, видимо, окончил Гарвард и имеет степень по экономике. Но французский акцент разрушал впечатление.

— Добрый вечер, мадемуазель Савагар. Отец ждет вас.

Конечно, он ее ждет. Но Флер собиралась поступить совершенно иначе. Войдя в дом и подавая молодому человеку свой плащ, она сказала:

— Я бы хотела увидеть свою мать.

— Сюда, пожалуйста.

Флер пошла за ним в гостиную, немного удивившись легкости, с которой он согласился выполнить ее желание. Но войдя в комнату, увидела, что она пустая и холодная. Флер не смогла сдержать нервную дрожь, заметив на камине белые розы.

— Ужин будут готов немедленно, — сообщил гробовщик. — Не хотите ли сначала выпить? Может быть, шампанское?

— Я бы хотела увидеть свою мать.

Он повернулся, точно ничего не слышал, и исчез за дверью.

Она обняла себя за плечи и пожалела, что здесь слишком темно.

Горело всего несколько ламп, очень тусклых. Они отбрасывали тени на фрески потолка, искажая их. Ее снова охватила дрожь.

Хватит, приказала себе Флер. Она толкнула закрытую гробовщиком дверь и вышла в коридор, направляясь мимо больших гобеленов к лестнице. Каблучки лодочек стучали по мрамору пола. Флер высоко держала голову на случай, если невидимые глаза следят за ней.

Когда она поднялась наверх, ей преградил путь другой молодой человек с аккуратно зачесанными волосами, в темном костюме. Он застыл перед ней, как колонна.

— Вы заблудились, мадемуазель.

Это был не вопрос, а утверждение.

Флер поняла, что совершила первую ошибку, и, сделав себе замечание, с вызывающим видом, но сохраняя достоинство, вернулась обратно в гостиную. Гробовщик ждал ее, чтобы отвести в столовую, где огромный, красного дерева стол был украшен другим букетом белых роз. Стол был очень тщательно сервирован хрусталем и дорогим фарфором всего на одну персону. Стало понятно, чего добивался Алексей: хотел заставить ее почувствовать себя как можно более беспомощной. Он объявил войну нервов. Флер повернулась к гробовщику:

— Надеюсь, еда так же хорошо приготовлена, как и накрыт стол. Я проголодалась.

Она почувствовала удовлетворение, заметив удивление, скользнувшее по его лицу, прежде чем он кивнул и, извинившись, вышел.

Кто эти люди? В темных костюмах и с официальными манерами.

Где Белинда? И где Алексей?

Появился слуга в ливрее, первый слуга, которого она увидела, войдя в дом. Флер сидела в полном одиночестве в бархатном платье винного цвета в конце длинного стола, гранаты и бисер поблескивали в пламени свечей. Она сосредоточилась на ужине, внешне совершенно спокойная. Потом попросила добавки суфле из каштанов.

Она тянула время, заказав вторую чашку чая, потом рюмку бренди, которое не собиралась пить. Алексей как угодно мог играть свою роль, но он не мог диктовать, как играть ей. Когда она держала в руке бокал с бренди, вошел гробовщик.

— Если мадемуазель пойдет со мной…

Флер отпила глоток и потянулась к сумочке за компактной пудрой и губной помадой. Гробовщик не был обучен манерам слуги и проявлял заметное нетерпение.

— Ваш отец ждет вас, мадемуазель.

— Вы меня не поняли, — сказала она. — Я приехала сюда встретиться с матерью. Если я не могу это сделать, я немедленно уезжаю. Не будет никаких дел с мистером Савагаром, пока я не встречусь с матерью.

Это явно не было предусмотрено. Он поколебался, потом кивнул.

— Очень хорошо. Я отведу вас к ней.

— Я сама найду дорогу.

Флер вышла в коридор, потом поднялась наверх по лестнице.

Мужчина, которого она уже видела, появился на площадке, но на этот раз он не попытался остановить ее, и Флер прошла мимо него, как мимо пустого места.

Почти семь лет Флер не была в доме на рю де ля Бьенфезанс.

Там ничего не изменилось. Мадонны пятнадцатого века в позолоченных рамах по-прежнему возводили очи к небесам. Персидские ковры скрадывали звуки шагов, и казалось, она никогда здесь не проходила. В этом доме время измерялось веками, десятилетия были ничем. Их просто не замечали.

Шагая по роскошно убранным коридорам, Флер думала о доме, в каком хотела бы жить с Джейком. Он будет большой и безалаберный, с постоянно хлопающими дверями, с дощатым скрипучим полом, с перилами, на которых будут кататься дети. Дом, в котором время станет измеряться шумными десятилетиями. Она вдруг увидела себя в субботнее утро на верхней площадке лестницы и услышала свой голос:

— Тише, дети. Папа еще спит.

Папа… Ей показалось, она заглянула за зеркало. Никогда Флер не думала про Джейка в этой роли, в роли отца ее детей… Их детей… Они будут беситься, он будет на них орать, чего никогда не делал Алексей. Джейк будет обнимать и целовать их, а если понадобится защитить их, он станет сражаться с целым миром.

Флер думала: а почему она колеблется? Разве не хотела та больше всего на свете выйти замуж за Джейка?

Если замужество означает, что ей придется принять его двойственную натуру, что ж, она готова. Она достаточно много знает о нем, теперь ему нелегко отгородиться от нее. Да и сама Флер не такой уж подарок. Она не собирается отказываться от карьеры, ничто не заставит ее по-настоящему увлечься домашним хозяйством. Кроме того, не он один умеет кричать на других. Она вдруг испытала чувство невероятного облегчения, такого сильного и неожиданного, что колени задрожали и сразу ослабели. На земле нет другого мужчины, которому она доверила бы стать отцом своих детей. Сегодня же ночью она позвонит Джейку и скажет ему об этом.

Флер остановилась у двери Белинды и заставила себя отбросить мечты о Джейке, о шумной ораве детей и постучать в дверь.

Прошло некоторое время, прежде чем она услышала движение внутри.

Дверь приоткрылась, и в щели появилось лицо Белинды. Голос матери был хриплым, как если бы она долго молчала.

— Детка, это правда ты? — Белинда откинула светлый локон, упавший на лицо, а потом рука ее взметнулась к щеке, трепеща, словно пойманная птица. — Я… я в таком беспорядке, детка, я не думала, что…

— Ты не думала, что я приеду?

— Я не хотела даже надеяться. Я знаю, я не должна была тебя просить…

— Ты собираешься меня впустить?

Белинда вдруг поняла, что загородила дорогу Флер, и отступила. Закрыв дверь, Флер почувствовала исходящий от матери запах сигарет, а не «Шалимар», и вспомнила о яркой райской птице, прилетавшей на красивом автомобиле в монастырь, приносившей с собой сладкий аромат, мгновенно забивавший привычные запахи пыли, мела, горький запах бесполезных молитв.

Лицо Белинды было почти без косметики, остались только следы голубых теней на веках и в морщинках вокруг глаз. Лицо матери казалось совершенно бесцветным на фоне шафранового шелка мятого китайского халата. Флер заметила пятно на лифе и обвисший карман, словно отягощенные тяжелыми зажигалками. Рука Белинды снова взметнулась к щеке.

— Дай-ка я пойду умоюсь. Мне всегда нравилось выглядеть красивой перед тобой. Я хотела, чтобы ты думала, какая я красивая.

Флер поймала мать за руку, маленькую, как у ребенка.

— Я и сейчас так думаю. Перестань суетиться, сядь в кресло и расскажи, что случилось.

Белинда подчинилась Флер, как послушное дитя подчиняется силе. Она рассказала дочери об угрозах Алексея поместить ее в лечебницу, несмотря на то что она давно капли в рот не берет.

— Это словно меч, нависший над моей головой. Пока я ему угождаю, он оставляет меня в покое, а если нет, угрожает мне.

Белинда полезла в карман халата, вытащила сигареты и зажигалку.

— Ему не понравилось, как сложились наши с тобой отношения в Нью-Йорке. Он думал, я буду навязываться тебе, смущать тебя. А вышло, что я смутила его.

— С Шоном?

Белинда кивнула:

— Шон бросил меня ради женщины постарше. Знаешь об этом? Смешно, правда? Алексей закрыл все мои счета, а та женщина богатая.

— Белинда, Шон Хауэлл кретин.

— Но он звезда, детка. Дело времени, он снова возьмет свое. — Она посмотрела на Флер с упреком. — Ты ведь могла бы ему помочь.

Сама знаешь. Теперь ты крупный агент, почему бы тебе не позаботиться о старом друге?

Флер заметила упрек во взгляде матери и стала ждать, когда его место займет виноватое выражение. Но ничего подобного. Вместо этого Флер вдруг осознала, что она сама, как неразумный ребенок, стоит перед матерью, еле сдерживающей свое раздражение.

— Да, я могла бы ему помочь, — сказала Флер, — но я не хотела. Не думаю, что он обладает талантом.

Белинда закурила, выдохнула и сложила губы в трубочку.

— Это не слишком справедливо, Флер. Я тебя не понимаю.

Флер вдруг услышала в словах матери эхо детского голоса.

Это несправедливо, мама, ты несправедлива! Она пожала плечами.

— А жизнь не всегда справедлива. Мы просто должны стараться делать то, что можем.

Белинда еще раз затянулась, потом окинула взглядом платье Флер.

— Майкл, да?

Флер кивнула.

— Красивое. Никогда не думала, что он окажется таким талантливым. Весь Нью-Йорк только о нем и говорит. — Глаза ее мстительно сощурились, и Флер поняла, сейчас ее готовы наказать за отказ помочь Шону. — Я виделась с Майклом. Он не рассказывал тебе? Такой красивый мальчик. Все говорят, он похож на меня.

Флер почувствовала прилив жалости. Майкл не рассказывал ей об этом визите. Но она могла себе представить его реакцию.

— Мы прекрасно провели время, — с вызовом сообщила Белинда. — Он сказал, что собирается представить меня всем своим знаменитым друзьям и заняться моим гардеробом — Снова Флер услышала детский голосок. И ты не можешь играть с нами.

— Я рада, что вы наконец поладили. Майкл особенный человек.

Больше Белинда не могла держаться, ее лицо приняло смущенное выражение. Она подалась вперед в кресле, ероша левой рукой волосы.

— Он смотрел на меня точно так, как Алексей. Будто я какое-то насекомое. Только ты, Флер, одна-единственная, понимала меня когда-то. Почему все так осложняют мне жизнь? — Я не виновата, мама. Меня никто не любит! Но я не виновата!

— Может, тебе было бы легче не встречаться с Майклом?

— Он ненавидит меня еще сильнее, чем Алексей. Почему Алексей хочет меня запереть в лечебнице, детка?

Флер положила руку на плечо матери.

— То, что сейчас делает Алексей, не имеет к тебе никакого отношения. Он использовал тебя как приманку, чтобы заставить меня приехать сюда. Он хочет свести старые счеты.

Белинда вскинула голову, и все ее недовольство исчезло.

— Боже мой! Почему я про это не подумала? Ну конечно! — Она резко встала. — Ты должна немедленно уехать. Алексей опасен. Я не хочу позволить ему причинить тебе вред. Дай-ка подумать минутку.

Флер сидела на краю постели Белинды и смотрела, как мать расхаживает по ковру, одной рукой постоянно убирая с лица волосы, другой держа сигарету и пытаясь придумать, как защитить своего ребенка… Вдруг Флер поняла нечто, чего не могла понять раньше.

Все так просто! Когда матери стареют, а дочери становятся взрослыми, их роли мало чем отличаются. Границы размываются. Теперь моя очередь быть мамой. Нет. Твоя — быть ребенком. Нет, я хочу быть мамой.

Время, когда она, Флер, была дочерью Белинды, безвозвратно ушло. Белинда больше не влияет на то, как Флер смотрит на мир или на себя. Она понимала, надо быть доброй и защитить свою мать, не позволив ей догадаться, какие они, на самом деле разные.

Она встала.

— Я возвращаюсь в отель. Мне надо немного поспать. Я приду к тебе утром. Попытайся не волноваться.

Она хотела сказать Белинде, что заберет ее с собой, но заподозрила, что гробовщик и его коллеги не допустят этого, а она не могла ослаблять свои позиции спором с ними, поскольку ей его все равно не выиграть. Она не собиралась говорить матери, что перед уходом намерена предстать перед Алексеем.

Белинда быстро и с каким-то отчаянием обняла Флер.

— Не возвращайся сюда, детка. Мне надо было догадаться, что именно тебя он намеревался заманить. Со мной все будет в порядке. Пожалуйста, не возвращайся.

Флер заглянула в глаза матери и увидела, что она говорит совершенно искренне.

— Не беспокойся, — сказала она, обнимая мать, — со мной ничего не случится. Все будет хорошо.

Она отпустила Белинду и пошла искать гробовщика. Он стоял у подножия лестницы.

— Сейчас я встречусь с господином Савагаром, — сказала Флер.

— Очень жаль, мадемуазель, но вам придется подождать. Господин Савагар, ваш отец, еще не готов принять вас. — Он указал на кресло в стиле рококо, стоявшее перед дверью библиотеки.

Итак, война нервов продолжалась. У Флер не было Другого выбора, кроме как ждать, тем самым отдавая пальму первенства Алексею. Но едва гробовщик исчез. Флер прошла в гостиную, сорвала головку расцветшей розы из тех, что стояли в вазе на камине, и засунула в глубокий вырез лифа. Роза, словно бархатная, белела на темно-красном фоне. Она пахла тяжело и сладко.

Флер вышла из салона и вернулась к дверям библиотеки, неся с собой этот запах.

Она немного постояла, но ей не удалось окончательно подавить нервную дрожь. Присутствие Алексея, казалось, просачивалось даже сквозь тяжелые панели. Он вцеплялся в нее, прилипал, как удушающий запах розы. Алексей ждал по другую сторону двери, злобный, неуверенный в себе, отсчитывая очередную тягостную минуту затеянной им войны нервов. Флер медленно повернула ручку.

В углу горела лампа, свет в комнате был тусклый. Но Флер хватало света, чтобы разглядеть человека, которого она помнила бодрым и энергичным. Теперь, казалось, он совершенно усох. Алексей Савагар сидел в кресле за столом; правая рука покоилась на его полированной крышке, левая — на колене. Как всегда, он был в элегантном темном костюме с безукоризненно скроенными лацканами; платиновая булавка скалывала воротник шелковой рубашки. Но все вещи, казалось, были ему великоваты. Между шеей и рубашкой можно было засунуть два пальца, ощущалась свобода и в плечах.

Флер не разрешила себе сосредоточиваться на признаках болезни Алексея, потому что даже в полутьме комнаты она видела русский прищур ничего не упускающих глаз. Он оглядел ее с головы до ног, его взгляд задержался на лице, на волосах, на платье, потом замер на розе в низком вырезе.

— Ты должна была бы быть моей, — сказал он.

Глава 32

— Я хотела быть твоей, — ответила Флер, — но ты не позволил.

— Ты незаконнорожденная. Нечистая кровь.

— Ну как же мне такое забыть. — Она подошла ближе к столу, желая получше разглядеть лицо Алексея. — Ирландская кровь Флинна для тебя слишком грубая, варварская. — Флер с удовлетворением увидела, как он напрягся. — Еще бы, одного из его предков повесили за кражу овец. Разве это не дурная кровь? Это постоянное пьянство, беспорядочные связи, — она намеренно сделала паузу, — его юные девочки…

Рука, лежавшая на крышке стола, сама собой сжалась в кулак.

— Ты глупа, если пытаешься играть со мной в игры, в которых не сможешь одержать победу.

— Давай прекратим. Перестань терроризировать Белинду.

— А если я скажу тебе, что намерен поместить твою мать в специальное учреждение? Запереть в санатории для хронических Алкоголиков ?

— Я думаю, это будет трудновато, если учесть, что она больше не пьет.

Алексей хихикнул:

— Как ты еще наивна. Ничего нет трудного, когда есть деньги.

День выдался тяжелый, Флер чувствовала, что от усталости у нее начинает болеть голова. Ей хотелось вернуться в отель, позвонить Джейку и снова почувствовать, что жизнь имеет какой-то смысл.

— Ты действительно полагаешь, что я стану сидеть и наблюдать, как ты это делаешь? Да я буду кричать так долго и так громко, что услышит весь мир!

— Ну конечно, будешь. Не знаю, почему Белинда никогда этого не понимала. Поэтому сначала мне надо заставить замолчать тебя. Что невозможно без варварских методов, но к ним прибегать нельзя.

Флер вспомнила о Джейке с его пистолетом и тяжелыми кулаками. Да он кажется гораздо более цивилизованным, чем этот старик. Она села в кресло напротив Алексея и пожалела, что тусклый свет не позволяет увидеть отчетливо выражение его лица.

— Не слишком серьезная проблема, да? Особенно если учесть, что на самом деле ты никогда не собирался запереть Белинду.

— Ты становишься достойным оппонентом. Такой в общем-то ты была с самого начала, Я ожидал, что ты раскроешь пожар в подвале. Это было просто. Но вот с платьями ты поступила достаточно умно.

— Когда тебя очень долго окружают гремучие змеи, ты набираешься мудрости и опыта. А теперь скажи мне, чего ты хочешь.

— В какую настоящую американку ты превратилась. Сразу за дело. Без всякого уважения к нюансам. Должно быть, на тебя повлияли шикарные друзья, с которыми ты водишь компанию.

Флер почувствовала, как внутри у нее все похолодело. О ком он? О Кисеи, о Майкле? Джейк… Ее охватила тревога. Джейк должен остаться в стороне, его надо спрятать от безжалостного, расчетливого Алексея. Должно быть, он знал, что Джейк жил у нее в мансарде, возможно, ему известно и о ее поездке к нему. Но он никак не мог знать, насколько глубоки ее чувства к Джейку, как необходимо ей во что бы то ни стало сохранить их в глубокой тайне.

Она закинула ногу на ногу и пошла в контратаку.

— Вообще-то я довольна своими друзьями, — заявила Флер, — особенно братом. Ты в нем ошибся, знаешь ли. У Майкла замечательный талант, его ждет блестящая карьера. Он, конечно, не бизнесмен, но так уж вышло, что у меня оказались деловые способности, и я стараюсь сделать все, чтобы он заработал нам обоим много денег.

— Модельер, — презрительно сказал Алексей. — Да как он может задирать нос?

Она рассмеялась.

— Поверь мне, весь город охотится за ним, люди чувствуют себя польщенными, оказавшись рядом с Майклом. Он, кстати, очень похож на тебя. У него твоя походка, твои манеры, даже твоя привычка смотреть на человека, который ему не нравится, сощурившись, приподняв одну бровь, пока тот, на кого он смотрит, не начинает съеживаться. Но он очень человечный, чего не скажешь о тебе, и поэтому гораздо более интересный, чем его отец.

— Майкл — гомик!

— Ты что, кроме этого ничего не можешь заметить, да? Бедный Алексей, когда-нибудь, наверное, я смогу тебя пожалеть.

Она услышала резкий вздох Алексея и заставила себя выдержать его пристальный взгляд.

— Ты когда-нибудь испытывала угрызения совести За то, что сделала? — резко спросил он. — Ты когда-нибудь пожалела, что разрушила предмет столь прекрасный?

Флер немного подумала.

— «Бугатти» был действительно произведением искусства Я вовсе не горжусь тем, что разбила его. Но ты спрашиваешь не об этом, да? Ты хочешь узнать, сожалею ли я. — Флер сжала руки, лежавшие на подоле платья; бисеринки впились в кожу. Алексей слегка подался вперед в кресле, она услышала легкий скрип кожи.

— Никогда, — сказала она. — Ни одной секунды я не жалела.

— Сука! — резко бросил он.

— Ты сделал себя императором своей собственной империи.

Человеком над законом. Выше закона. Точно так, как Белинда возносила кинозвезд. «Он звезда, детка, он не должен следовать правилам, каким следуют все остальные». Я росла под этот аккомпанемент. Знаешь, это неверно. Никто не может быть выше закона.

Все должны следовать правилам. Люди, которые не следуют им, достойны наказания. То, что ты сделал со мной, ужасно. Я наказала тебя. Цивилизованные люди должны защищать себя от варваров.

Иначе они теряют собственное достоинство. Ты можешь бороться со мной сколько хочешь, Алексей. Можешь угрожать Белинде, пытаться разрушить мое дело, но ты никогда не заставишь меня пожалеть о сделанном. Я думаю, что выросла достаточно сильной, и тебе не погубить меня. Но если я что-то не так рассчитала и ты сумеешь разрушить мое дело — пусть. Но я не сожалею о сделанном, и я готова принять последствия. Власти надо мной у тебя нет.

Флер показалось, что кожа на кресле вздохнула, когда Алексей уселся поглубже.

— Я пообещал разрушить твою мечту, дорогая. Именно это я намерен сделать. Наконец мы сравняем счет.

— Ты блефуешь. Нет ничего такого, чем ты можешь причинить мне боль.

— Я никогда не блефую. — Алексей швырнул через стол маленький конверт.

Флер взглянула на него, прежде чем взять. Он был достаточно тяжелый на вид.

— Подарочек на память, — заметил он С усмешкой.

Ей показалось, сердце у нее подскочило к горлу. Она открыла конверт, и из него на колени выпал кусочек металла. Выдавленные на нем буквы были хорошо видны. «Бугатти». Эмблема в красном овале.

Флер посмотрела на Алексея и увидела, как он еще что-то передает ей через стол. В тусклом свете она не срезу рассмотрела, что это.

— Мечту за мечту, дорогая.

Она почувствовала внутреннюю дрожь, когда взяла американскую газету, датированную тем же днем. Заголовок кинулся ей в глаза. «Результаты обследования свидетельствуют о нервном расстройстве нового Коранды».

— Нет! — Флер замотала головой, прогоняя отвратительные слова.

Алексей прочитал ее мысли, он пролез в ".самую глубину души, наверное, он использовал черную магию.

— Боже мой… Нет…

"Тридцатишестилетний актер и драматург Джейк Коранда, завоевавший популярность исполнением роли ковбоя-вероотступника Калибра, страдал нервным расстройством осенью шестьдесят восьмого года, когда служил в американской армии во Вьетнаме. Флер Савагар, литературный агент актера и его недавняя пассия, только что выпустила пресс-релиз, в котором сообщила, что Коранда был госпитализирован в момент тягчайшего стресса, связанного со смертью друга. Согласно сообщению Савагар, детали душевного расстройства актера будут описаны в его новой автобиографии. «Джейк честно излагает свои эмоциональные и физиологические проблемы, — говорит Савагар, — я уверена, публика проявит к нему уважение за честность и отнесется к его ужасному опыту с сочувствием».

Статья была длинной, но Флер не могла дальше читать. Были в газете и фотографии: на одной — Джейк в роли Калибра, на другой — они во время утренней пробежки в парке, на третьей — она одна с подписью: «Блестящая Девочка играет как агент звезд с хорошим счетом».

Она положила на стол газету и медленно встала. Овал «Бугатти» упал на ковер.

— Я терпел семь лет, — прошептал Алексей. — Отныне счет сравнялся. Ты тоже потеряла то, о чем больше всего волновалась.

Твоей настоящей мечтой был вовсе не бизнес. Не агентство. Не так ли, дорогая?

Слезы блеснули в глазах Флер, а сердце, казалось, превратилось в маленький кусочек плоти, который никогда уже не будет пульсировать жизнью. Она-то думала, что Алексей охотится за ее агентством. Но он, оказывается, прекрасно разобрался во всем. Может быть, он даже раньше ее самой понял, что главное в ее жизни — это Джейк Коранда. Он для нее и хлеб, и вода. Да, именно Джейк был ее мечтой.

Но она отказывалась уступать Алексею победу. Она все еще хотела бороться и доказать свое главнее утверждение: правила одинаковы для всех.

— Джейк никогда не поверит, — сказала Флер очень тихо, почти шепотом, но спокойно. Но это было то спокойствие, какое возникает в воронке торнадо.

— Он из тех мужчин, которые привыкли к предательству женщин, — ответил Алексей. — Он поверит.

— Как ты это сделал? Книги нет. Мы ее вместе уничтожили.

— Насколько я понимаю, там вовремя оказался человек со специальной камерой. Такое уже давно возможно.

— Ты лжешь. Джейк никогда не выпускал рукопись из рук. — И вдруг она вспомнила. Выпускал. Когда бежал за ней, когда они гуляли по берегу океана. — В статье использованы ложные факты.

Джейк поймет. Он знает, я на такое не способна. Ничего подобного я не могла бы сделать с ним.

— Факты не имеют особого значения, когда один человек предает другого. Я это знаю лучше всех. Коранде известно, как важно для тебя твое дело. Ты ведь использовала его имя для паблисити.

Раньше. Почему бы ему не поверить, что ты способна на повторение пройденного?

Каждое слово Алексея было правдой. Но Флер не позволит себе думать об этом сейчас.

— Ты проиграл, — заявила она. — Ты" недооцениваешь Джейка, как и меня. — Она быстро протянула руку — так быстро, что Алексей не мог предупредить ее жеста, — и включила настольную лампу.

С криком он взмахнул рукой и скинул лампу на пол. Она завертелась как сумасшедшая, разбрасывая свет и тени. Флер пристально уставилась на Алексея и быстро поняла, в чем дело. Он поднял руку, желая закрыть половину лица. Но она уже увидела…

Тот, кто не знал его хорошо, никогда бы ничего не заметил.

Левая сторона лица была чуть-чуть опущена, но если бы он не повернулся правой стороной и нельзя было бы сравнить, даже она ничего бы не увидела. Как и лишнюю складку кожи под глазом.

Немного отекла щека, немного опущен угол рта. Другой человек с такими недостатками и не вспоминал бы о них. Но для гордеца Алексея Савагара, одержимого идеей совершенства, даже столь незначительный изъян в собственной внешности был невыносим. Флер поняла и ощутила даже какую-то жалость. Но быстро отмахнулась от нее.

— Сейчас твое лицо так же отвратительно, как твоя душа, — сказала она.

— Сука! Дрянь!

Алексей пытался ударить по лампе, но левая сторона тела была не так подвижна, как правая. От неловкого удара луч света качающейся лампы прошелся по его лицу.

— Ты совершил фатальную ошибку, — сказала она. — Тебе не дано понять, как мы с Джейком любим друг друга. У тебя, Алексей, нет сердца. Тобой движет лишь одно-единственное желание: властвовать. Если бы ты хоть что-то понимал в любви и доверии, ты бы догадался: все твои заговоры ничего не стоят. Они бесполезны и бессмысленны. Джейк доверяет мне и никогда не поверит газетной писанине.

— Нет! — воскликнул он. — Я победил тебя! — Больная половина лица начала дергаться, и Флер заметила в глазах Алексея проблеск сомнения.

— Ты проиграл, — бросила она, потом отвернулась от него и вышла из библиотеки.

Флер прошла по коридору к выходу, толкнула дверь и оказалась в холодной январской ночи. Лимузина не было — судя по всему Алексей собирался оставить ее здесь, — но Флер и в голову не пришло вернуться в этот серый дом. Она пошла по дорожке к воротам, которые выходили на улицу, и слезы медленно текли по щекам. Каждое слово, которое она говорила Алексею, было ложью. Он добрался до самого уязвимого, он все рассчитал абсолютно верно. Именно этого Джейк никогда ей не простит. Она могла попытаться ему объяснить. Может, он даже поверил бы, что это дело рук ее отца, но все равно Джейк осуждал бы ее. Мечта за мечту. Алексей победил ее.

Алексей Савагар стоял у окна, побелевшими пальцами правой руки вцепившись в край занавески, и наблюдал за высокой прямой фигурой, уходившей по дорожке все дальше и дальше. Фигура уменьшалась, потом совсем растворилась в темноте. Была холодная, ночь, но даже без пальто Флер не ежилась от холода, не обнимала себя руками. Как будто совсем не мерзла.

Она была невероятной.

Голые ветки старых каштанов перекрещивались у нее над головой, и Алексей вдруг вспомнил эти деревья в полном цвету и то, как много лет назад другая женщина уходила по той же дорожке, осыпанная белым цветочным снегом. Ни одна из этих женщин не оказалась достойной его, подумал он. Обе предали его. Но несмотря на это, он их любил… Обеих.

Ощущение беспредельной пустоты переполнило его. Семь лет он был одержим Флер, и вот все кончилось. Теперь нет ясной цели, так чем ему заполнить свои дни? Помощники прекрасно обучены и превосходно ведут дела. Из-за лица, ставшего отвратительным после удара, он не мог больше появляться на публике. Алексей почувствовал тупую боль в левом плече и принялся разминать его рукой.

Она шла так прямо и гордо, крошечные искорки вспыхивали на платье, когда на бисеринки падал свет фар проносившихся мимо машин. Он видел, как она подняла руку и что-то бросила под ноги.

Слишком далеко, чтобы рассмотреть, но Алексей догадался, что она выбросила. Белую розу.

И вот тогда боль ударила его.


Белинда, измученная беспокойством за Флер, нашла Алексея на полу под окном. Он лежал без движения.

— Алексей.

Она опустилась рядом с ним на колени, тихо окликая его по имени. Она знала, что его люди где-то поблизости, а ей не полагалось заходить к нему.

— Б… Б… Белинда. — Голос Алексея был совершенно чужим, не похожим на его обычный голос. Каким-то хриплым и гортанным.

Она подняла голову мужа, положила себе на колено, сдвинув шафрановый халат, потом сдавленно вскрикнула, увидев, как сильно перекосилось его лицо.

— О, Алексей, — простонала Белинда, прижимая его к себе. — Что с тобой случилось?

— Помоги мне. Помоги…

Страдание в голосе мужа ужаснуло ее. У нее вдруг возникло неодолимое желание ударить его по запястью и приказать: прекрати сию же минуту! Она ощутила на бедре сырость, увидела, что это слюна вытекает у него изо рта и уже пропитала ее халат. Тогда Белинда решила, что это уж слишком. Ей захотелось вернуться к себе в комнату, к любимым пластинкам и журналам; она с трудом удержалась, чтобы не вскочить и не выбежать из библиотеки. Вместо этого Белинда заставила себя подумать о Флер и осталась.

Алексей пошевелил губами, прежде чем сумел выдавить какие-то слова.

— Позови на помощь. Мне… нужна помощь.

— Тише… Береги свои силы. Ничего не говори.

— Пожалуйста…

— Отдыхай, мой дорогой.

Его пиджак немного раскрылся, один лацкан завернулся. Они были женаты двадцать шесть лет, но она никогда не видела, чтобы его костюм был в таком беспорядке. Она поправила лацканы.

— П… п… помоги мне.

Белинда откинулась немного назад, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Попытайся не разговаривать, мой дорогой. Я тебя не оставлю. Я буду вот так держать тебя, пока уже больше не понадоблюсь.

Она увидела страх в его глазах. Сначала вспыхнула только искра понимания, потом она разгорелась. Белинда поняла, что он наконец обо всем догадался. Она гладила его жидкие волосы кончиками дрожащих пальцев.

— Бедный ребенок, — говорила она. — Бедный, бедный ребенок. Я любила тебя, ты знаешь. Ты единственный, кто по-настоящему меня понимал. Если бы только ты не отнял у меня моего ребенка.

— Не… не делай этого. Я прошу тебя.

Правая щека Алексея напряглась. Он попытался поднять руку, но не сумел и сдался. Белинда видела, как посинели его губы, она слушала его прерывистое дыхание.

Страдания Алексея Савагара были совершенно ужасны. Белинда пыталась придумать, как их облегчить. Наконец она распахнула халат и прижала его лицо к своей обнаженной груди, как будто он был младенцем, которого надо накормить. Алексей затих. Белинда посмотрела на его лицо, лицо человека, сформировавшего ее жизнь, и две слезинки повисли на ресницах несравненных гиацинтово-синих глаз.


Джейк чувствовал себя так, будто из его легких выпустили весь воздух. Мяч просвистел мимо него и ударился в пустые скамейки для зрителей, но он даже не заметил. Шум игры, шедшей у него за спиной, куда-то исчез. Он почувствовал, как холод проникает сквозь пропитанный потом свитер, пробирает до самых костей. Он с трудом попытался набрать воздуха.

— Джейк, мне очень жаль. — Секретарша с бледным лицом стояла на краю двора, от озабоченности ее лицо сморщилось. — Я… я понимала, что вы захотите немедленно увидеть, поэтому принесла прямо сюда. Телефоны разрываются, надо сделать какое-то заявление…

Он скомкал газету и кинулся мимо секретарши к деревянным поцарапанным дверям с проволочной сеткой над стеклом. Его дыхание эхом отскакивало от облупившихся оштукатуренных стен, когда он бежал по ступенькам в пустую раздевалку. Джейк натянул рубашку, засунул ноги в джинсы и выбежал из старого кирпичного здания, где он играл в баскетбол уже десять лет подряд. Двери с грохотом захлопнулись за ним, и Джейк понял, что никогда больше не вернется сюда.

Покрышки «ягуара» взвизгнули, когда он рванул со стоянки. У него возникла идиотская идея скупить весь тираж газеты.

Весь, до последнего экземпляра. Он разошлет самолеты по всей стране. По всему миру. Скупит газеты в каждом магазине и в каждом киоске. И сожжет. И…

Он вспомнил день, когда вернулся домой и обнаружил Лиз.

Тогда он мог дать волю кулакам. Ударить в лицо того ублюдка И бить его, пока костяшки пальцев не запачкались кровью. Джейк помнил, как Лиз цеплялась за его ноги, хваталась руками, как за столб. Она кричала, просила простить, а тот ублюдок лежал на полу, покрытом линолеумом, со спущенными до колен штанами. Но даже тогда все было не настолько плохо, как сейчас. Тогда он мог направить свой гнев на конкретную цель.

Пот стекал со лба, заливая глаза. Джейк заморгал. Боже мой.

Сколько раз он будет оказываться в дураках? Он написал для нее книгу. Он вывернулся наизнанку… Она уже разрушила его жизнь шесть лет назад. И этот жестокий урок ничему его не научил. Он снова вернул ее в свою жизнь.

Джейк еще крепче вцепился в руль. Он представил себе, как она лежит на полу у его ног и обнимает их, ее лицо залито слезами, она молит о прощении. А он тянет ее за волосы, бьет, бьет что есть сил и убивает.

Потом он почувствовал знакомый металлический вкус во рту.

Вкус страха. Холодного металлического страха.

Глава 33

Белинда уставилась на открытый чемодан, лежавший на кровати Флер, как будто впервые в жизни увидела столь странный предмет.

— Но ты не можешь меня оставить сейчас, детка. Ты нужна мне.

Флер проверила в сумочке билет на самолет и подумала: как хорошо, что Белинда не знает, куда она летит.

— Мы говорили об этом сто раз. Прошло две недели со времени похорон, у меня больше нет времени. Кроме того, ты прекрасно с собой справляешься. На самом деле я тебе не нужна.

— Не правда. Мне бы никогда не одолеть этих дел без тебя.

Ты знаешь, я заболеваю от любой юридической чепухи. У меня голова идет кругом. Это не по мне, дорогая.

Флер сдерживалась с трудом. Осталось несколько минут…

— Я и не ждала от тебя подвигов, поэтому обо всем позаботилась. Сотрудники Алексея теперь будут работать на тебя, они станут делать все, что ты им скажешь. В Нью-Йорке все проблемы я сама улажу. Так что тебе совершенно не о чем волноваться, Белинда.

Мать в сотый раз надула губы: безжалостная Флер поступала так, как хотела.

— Все не правильно. Я ненавижу этот дом. Я больше не могу здесь провести ни одной ночи.

— Тогда переезжай в отель.

— Ты очень холодная, Флер. Ты хоть замечаешь? Ты стала невероятно холодна со мной.

— Белинда, ты взрослая женщина с правом свободного выбора. Твои годовые доходы позволяют поселиться где угодно. Не хочешь жить здесь — переезжай. В сотый раз я предлагаю тебе пойти и купить квартиру. Или устроиться в отеле. Ты от всего отказываешься.

— Ну хорошо. Я передумала. Давай пойдем завтра.

— Извини, но завтра меня здесь уже не будет.

— Но детка! — На этот раз Белинда завопила. — Я не привыкла быть одна.

Зная склонность Белинды к знаменитым мужчинам, Флер сомневалась, что мать долго пробудет в одиночестве. Но эту мысль она предпочла оставить при себе.

— Ты со всем прекрасно справишься, — повторила она, запирая замки чемодана. — Помни, что я тебе говорила. Некоторое время я буду занята и не смогу звонить каждый день. Дэвид Беннис выполнит любую твою просьбу, Белинда. Обращайся к нему в любое время. Слышишь меня?

Глаза Белинды наполнились слезами.

— Не могу поверить, что ты покидаешь меня, Флер. После всего, что я для тебя сделала.

Флер быстро обняла мать.

— У тебя все будет замечательно.

По дороге в аэропорт Флер заставляла себя расслабиться, но напряжение не отпускало. Все заботы, связанные со смертью Алексея, пали полностью на нее.

— Обширный инфаркт, — сказали доктора после того, как один из помощников Алексея обнаружил его на полу у окна.

Это случилось вскоре после ее ухода. Флер подумала, что, вероятно, Алексей стоял и наблюдал за ней. Следил, как она уходила в ночь. Она не чувствовала ни торжества, ни боли по поводу его смерти. Только огромное, невероятное чувство облегчения. Было от чего испытать его: отныне из ее жизни исчезла давящая сила.

Хотя Майкл звонил почти ежедневно, поддерживал морально, он отказался прилететь даже на похороны.

— Я не могу. Флер, — сказал он. — Я знаю, что я трус, что у меня кишка тонка. Но я, просто не вынесу коровьего взгляда Белинды.

«А почему ты думаешь, что я все вынесу?» — хотелось ей спросить брата. Но, понимая его чувства, она промолчала. Впрочем, может, это даже к лучшему. У нее и так ушло много сил на то, чтобы со всем справиться. Не хватало еще осложнений в отношениях Майкла и Белинды. Возникли проблемы между помощниками Алексея и матерью. Они не привыкли подчиняться приказам женщины, поэтому пришлось дать им понять, что они рискуют потерять работу. Белинда звонила дочери из-за каждого пустяка, лишая Флер последних сил. Поэтому она решила на некоторое время уехать на Миконос. А потом уже вернуться в Нью-Йорк.

Ей надо было прийти в себя, ее измучило постоянное ожидание телефонного звонка, которого до сих пор не было. Чувство унижения, испытанное при разговоре с секретаршей Джейка, нахлынуло на Флер с новой силой.. Бесстрастный деловой голос на другом конце провода всякий раз повторял одно и то же:

— Мне жаль, мисс Савагар, но он не отвечает на звонки. Нет, никакого послания вам нет.

Флер пыталась соединиться с домом Джейка в Калифорнии, но ей сообщили, что телефон отключен. Не отвечала и нью-йоркская квартира. После стольких неудач Флер снова позвонила секретарше, умоляла соединить с ним. Через три дня в сердцах она обвинила женщину в том, что та не сообщает Джейку Коранде о ее звонках.

После нескольких секунд ледяного молчания произошел взрыв, и секретарша закричала:

— Разве вы еще мало навредили ему? Джейк приказал мне не соединять его с вами. Я выполняю этот приказ. Вы унизили его.

Репортеры гоняются за Джейком стаями. Почему бы вам не осознать, что произошло, и никогда больше не беспокоить его? У него нет желания говорить с вами.

Это случилось десять дней назад. Флер больше не пыталась звонить. Ее лимузин застрял в уличном потоке; невидящим взглядом она скользила по витринам магазинов, но потом подъехал большой автобус и загородил их. Лимузин продвинулся вперед шагов на тридцать, осторожно сманеврировал и встал перед автобусом. В результате Флер оказалась напротив огромного лица Джейка на рекламе фильма «Глаза, которые не видят». Плоские края шляпы затеняли взгляд. Щеки поросли щетиной, к углу рта прилипла мятая маленькая сигара. Хотелось отвести взгляд, но Флер не могла даже повернуть шею. Глядя на это тяжелое лицо, она словно снова оказалась в своих ночных кошмарах. Калибр, не" ведающий никаких слабостей и которому никто в мире не нужен.

С чего она взяла, что способна его побороть? Разве когда-нибудь кому-нибудь такое удавалось?


Белый оштукатуренный дом на Миконосе стоял в оливковой роще на пустынной окраине острова. Целыми днями Флер жарилась на солнце, гуляла босиком по океанскому берегу. К вечеру на острове начиналось оживление. Но вместо того чтобы взбодриться, она ощущала себя совершенно онемевшей, как будто из нее до капли вышла жизнь. На Миконосе все было белым, до боли в глазах, а бирюза Эгейского моря казалась настолько яркой, что цвет на ее фоне вообще ничего не значил. Флер поняла, что утратила способность чувствовать. Ей не хотелось есть, она не ощущала боли, наступив голой пяткой на острый край камня. Гуляя вдоль океана, она видела, что волосы развеваются, но не ощущала дуновения ветра на коже и с удивлением спрашивала себя, когда же наконец она выйдет из состояния опустошенности и бесчувственности? Ведь когда-то это должно произойти? Ничто не длится вечно.

Ночью она мучилась воспоминаниями о губах Джейка, о его кривом зубе, о нижней губе, которую она так любила покусывать, занимаясь любовью. Его улыбка. Она фантазировала, как он приходит к ней, обнимает и говорит, что "любит ее. Фантазии. Как в детстве про Алексея: что он приедет однажды и заберет ее, увезет домой. Она гнала эти фантазии, смотрела в зеркало и ясно видела себя. Она больше не маленькая девочка и никого не собирается просить о любви. Даже Джейка. Да, горе, свалившееся на нее, придавило, заставило одеревенеть, но не сломало ее. Она не виновата в случившемся. Джейк должен это понять, но он слишком раним, слишком слаб. Именно этого она и боялась. Причина, из-за которой она не выпалила сразу «да!», когда он попросил выйти за него замуж. Он не любил ее настолько, чтобы быть сильным.

Наконец Флер заставила себя смириться с тем, что Миконос не сумел сделать ее спокойной, сильной и уверенной, какой она хотела стать, прилетев сюда. Она реально посмотрела на вещи и поняла, что она давно не занимается бизнесом, что слишком давно" взвалила все дела на Дэвида и Уилла. Пора возвращаться в Нью-Йорк. Но Флер тянула еще несколько дней, прежде чем сняла трубку и позвонила Дэвиду, сообщив о своем возвращении.

Обратный путь оказался долгим и утомительным, и когда Флер вышла из самолета в аэропорту Кеннеди, она была совершенно без сил. Шерстяные брюки кололись, прикасаясь к облезшей от загара коже, ее мутило после болтанки над Атлантикой. Из-за легкого мелкого снега и пробки в аэропорту найти такси оказалось труднее обычного. Наконец она поймала машину, но печка в ней не работала, и Флер далеко за полночь вошла к себе в гостиную совершенно замерзшая.

В доме было сыро и почти так же холодно, как в такси. Бросив чемодан, она включила отопление и села на диван, чтобы разуться.

Потом стащила с себя брюки и почесала ноги. Не снимая пальто, пошла на кухню, налила стакан воды и кинула две таблетки «Альказельцер»[39] . Пока они растворялись, Флер раскачивалась на пятках в одних носках; от кафельного пола шел холод. Она собиралась лечь в постель, мечтая включить электрическое одеяло и не шевелиться до утра. Но решила сначала принять очень горячий душ, какой только сможет выдержать, и натереть себя лосьоном.

Она все еще ходила в пальто и сняла его только перед тем, как войти в ванную. Потом скинула свитер и нижнее белье, включила душ. Быстро вынув заколки из волос, раздвинула дверцы душа и встала под горячую воду. Через шесть часов она проснется и побежит по парку, как бы плохо себя ни чувствовала. На этот раз она не собиралась рассыпаться на куски. Каждый день она будет выдерживать заданный ритм, пока жизнь не вернется в прежнее русло.

Время залечит все. Именно так говорили Белинде пришедшие на похороны Алексея.

Флер досуха вытерлась большим мягким полотенцем, закрыла дверь ванной, оставив маленькую щель, чтобы выпустить пар. Она надела атласную ночную рубашку, отороченную кружевами, что висела на крючке рядом с душем. Она вспомнила, что забыла включить электрическое одеяло, поэтому надела еще и халат. Перепад температуры после Миконоса слишком резкий, подумала Флер. Она снова замерзла, а простыни наверняка холодные как лед.

Перешагнув через кучу снятой одежды, она толкнула дверь ванной, порылась в карманах, нашла поясок и запахнула халат.

Странно. Ей казалось, что она включила свет в спальне. Боже, как холодно! Окна дребезжали от ветра. Почему же печка… И тут она закричала.

— Леди, стой там, где стоишь, и не шевелись.

Крик застрял в горле Флер.

Он сидел в кресле, в дальнем конце комнаты; было видно только его лицо в свете, падавшем из открытой двери ванной. Губы его едва шевелились, когда он говорил.

— Делай то, что я прикажу, и тогда никто не пострадает.

Флер отступила назад, потом еще на шаг к ванной, еще на один. Он поднял руку, и она увидела направленное на Нее серебристое дуло пистолета.

— Нет, слишком далеко, — сказал он.

Ее сердце подпрыгнуло в горло.

— Пожалуйста…

— Ну давай.

Она не сразу поняла, о чем он. Потом догадалась.

Она быстро разжала мокрые руки, в которых был поясок халата.

— Теперь халат.

Флер не двигалась. Он поднял пистолет и прицелился ей в грудь.

— Ты же сумасшедший, — выдохнула она. — ;Ты же…

Раздался металлический щелчок.

— Снимай.

Она быстро распахнула халат, он соскользнул с нее. Ткань, падая к ногам, тихо зашуршала.

Он еще приподнял дуло.

— Распусти волосы.

— Боже мой… — Руки ее взялись за заколки. Когда волосы распустились, капли воды упали на оголенные плечи.

— Хорошо, Очень хорошо. А теперь и рубашку.

— Нет… — взмолилась она.

— Сперва опусти бретельки. По одной.

Флер опустила первую, потом остановилась.

— Продолжай. — Он резко взмахнул пистолетом. — Делай что говорят.

— Нет. — Она покачала головой.

Он выпрямился в кресле.

— Что ты сказала?

— Ты слышал.

— Не зли меня, училка.

Флер прижала руки к груди, закрываясь.

«Черт, — подумал Джейк, — а что я теперь должен делать?»

Глава 34

Он положил «кольт» с перламутровой ручкой на стол возле кровати и пошел к ней. Кожа Флер была холодная как дед; Он распахнул парку и прижал Флер К своей фланелевой рубашке.

Она всхлипнула.

— Эй, ты что, плачешь? — Джейк почувствовал, как она кивнула, прижавшись к его щеке, — Прости, дорогая. Я не собирался доводить тебя до слез. Кажется, я неудачно выбрал время, да?

Она покачала головой, не пытаясь выяснить у него, откуда он узнал про ее фантазии.

— Просто мне показалось, что так интереснее. Знаешь, я никак не мог решить, что скажу, когда увижу тебя.

Она заговорила, уткнувшись в рубашку Джейка:

— Ты не можешь доверить Калибру наши проблемы, Джейк.

Мы должны решать их сами.

Он приподнял ее подбородок.

— Пора научиться отличать фантазии от реальности. Калибр — киногерой. Я люблю его играть. Он позволяет мне спускать агрессивность. Но он не я. Я ведь тот, кто боится лошадей.

Ты забыла?

Флер посмотрела на Джейка.

— Ну давай, а то замерзнешь. — Джейк повел ее к постели, откинул одеяло, а когда Флер залезла под него, он снял парку и ботинки и лег рядом с ней в рубашке и джинсах. — Твоя печка, наверное, испортилась. Здесь холоднее, чем на улице.

Она потянулась, чтобы включить свет.

— Почему ты не отвечал на мои звонки? Я с ума сходила.

— Прости, Цветик. Повсюду была пресса, я чувствовал, что задыхаюсь. Много чего вспомнилось из старого, оно буквально взяло меня за горло. В тот момент я очень злился.

— Ты же понял, что это дело рук Алексея, правда?

— Мне бы хотелось сказать «да», но пара дней ушла на то, чтобы успокоиться и все выяснить. Я до сих пор не понимаю, как ему удалось.

— Он сфотографировал рукопись, когда мы гуляли по берегу океана в тот день. Я нашла негативы после его смерти.

Он резко повернулся к ней.

— Что ты с ними сделала?

— Сожгла, конечно.

— Проклятие!

Флер посмотрела на Джейка, не веря своим ушам.

— Надо было сначала поговорить со мной. Вот и все.

Флер ничего не могла поделать с собой. Она рывком натянула на голову одеяло и закричала. Потом затихла, а Джейк стянул с нее одеяло и опустил ниже подбородка.

— Просто много придется переписывать. — Пухлая нижняя губа Джейка еще сильнее выдалась вперед. — Конечно, ты же не могла ожидать, что я слишком обрадуюсь.

Флер кивнула на «кольт».

— Он заряжен?

— Конечно, нет.

— Слушай, если ты понял, что это Алексей, почему тогда…

Он привлек ее к себе еще ближе и губами зарылся в волосы.

— Ты забыла, как я умею осуждать тебя за все, с чем сам не могу справиться?

— А почему ты все же передумал?

— Кисеи скажет тебе, что из-за нее. Она вернулась после медового месяца. Боже, как эта женщина умеет ругаться! Саймон угрожал, что пойдет в газеты и заявит, что я гомик. Майкл меня ударил.

Флер дерзко посмотрела на Джейка, и он поднял руки, сдаваясь.

— Но я не тронул его, видит Бог. — Он снова притянул Флер к себе в объятия. — Даже какой-то кретин по имени Барри Ной наезжал на меня.

— Ты шутишь.

— Бог свидетель. — Он гладил ее по волосам. — Ты хоть имеешь понятие о том, сколько народу тебя любит?

Она снова заплакала. А он продолжал что-то говорить. И ерошить ее волосы.

— Я был в совершенно расстроенных чувствах, когда меня нашла Белинда. Но она знает жизнь, твоя матушка. Она посмотрела на меня своими синими глазами и сказала, что я самая яркая звезда в Голливуде и отталкиваю единственную в мире женщину, которая достаточно хороша для меня. — Он покачал головой — Слушай, Цветик, но никто, ни один из этих лезущих не в свои дела сукиных сынов не имел понятия, где тебя искать. — Он вздрогнул. — До тех пор, пока Дэвид Беннис не позвонил вчера, я думал, что потерял тебя навсегда. Боже мой. Миконос! Да кто, черт побери, едет сейчас на Миконос? Честное слово, если ты когда-нибудь вот так от меня убежишь…

— Это я-то?

Он так сильно прижал ее к груди, что она подумала: ребра сейчас хрустнут.

— Извини, Цветик. Мне очень жаль, детка. Когда та статья появилась, я был вне себя. Как будто проснулся в каком-то ужасном кошмаре и обнаружил, что это реальность, а не сон. Я почувствовал себя так, словно меня изнасиловали. Все пытались меня достать. Содрать шкуру. Добраться до костей. Пресса — это стая стервятников. Только одного человека я мог во всем винить — тебя.

Но пока я обвинял тебя, я так в тебе нуждался, что казалось, умерла часть меня. Тогда-то я совершенно ясно понял я должен сделать все, чтобы тебя вернуть.

Флер вытерла лицо его фланелевой рубашкой.

— Потом пошли письма. Они слетались ко мне со всей страны.

Писали парни, которые были во Вьетнаме и не могли вытравить эту страну из своей души. Они писали про то, что случилось с ними.

Учителя, банкиры, мусорщики. Многие ребята не смогли удержаться на работе. Некоторых по ночам мучают кошмары. Кое-кто уверял меня, что Вьетнам был лучшим куском их жизни. Что они снова пошли бы на это. Ребята рассказывали в письмах о разводах, об удачных браках, о детях. Не все из них гладили меня по головке, некоторые писали, что я «увековечиваю миф о сумасшедшем вьетнамском ветеране». Дерьмо. Мы не были сумасшедшие. Мы были кучкой детей, слишком много увидевших. Но, читая письма, я вдруг понял, что у меня есть нечто, что должна увидеть вся страна. Поэтому я собираюсь снова написать свою книгу. Цветик. Я включу в нее эти письма.

— Ты уверен?

— Я устал от жизни в тени, Цветик. Я хочу выйти на солнце, хоть на время. Но без тебя мне не сделать этого.

Она положила ему руки на плечи и уткнулась лицом в шею.

— Ты хоть понимаешь, как сильно я люблю тебя?

— Можно считать, что пора начать разговор о приобретении многоместного фургона и о браке, в котором оба делают карьеру?

Флер закивала.

— И о детях, Джейк. Я хочу детей. Много, много, иного карандят.

Он криво ухмыльнулся и сунул обе руки под ее ночную рубашку.

— Прямо сейчас хочешь начать?

Не дожидаясь ответа, Джейк принялся целовать ее. Через несколько минут он отодвинулся.

— Цветик, мне не нравится такой поцелуй.

— Извини.

Флер попыталась перестать стучать зубами, но не смогла.

— Просто я замерзла, я вижу, как изо рта идет пар.

Он застонал и откинул одеяло.

— Ну пошли, тебе придется посветить мне фонариком.

Накинув парку поверх ночной рубашки и натянув на ноги шерстяные носки, Флер направилась за Джейком в подвал. Он опустился на колени на бетонный пол, а она светила ему фонариком.

Джейк возился с отопителем. Свободную руку она засунула ему под рубашку и спросила:

— Джейк?

— А?

— А после того как дом нагреется…

— Держи фонарик как следует. Я почти все уже сделал.

— После того как в доме станет тепло, что ты думаешь насчет… Я хочу сказать, не думаешь ли ты, что было бы глупо…

— Все, готово. — Он выпрямился. — Так о чем ты говоришь?

— Что?

— Да ты ведь что-то говорила. Не буду ли я против, если…

Она проглотила слюну.

— Ничего. Я забыла.

— Вот обманщица. — Он обнял ее за талию, приподнял и прижал к себе. — Неужели ты не понимаешь, что именно этого я хочу больше всего на свете? — Он коснулся губами мочки уха Флер, потом губы его пробежались по изгибу шеи. Потом по подбородку, и прямо ей в губы Джейк прошептал. — Но тебе придется снова забрать волосы наверх и закрепить заколками…

Загрузка...