Ближе, чем ты думаешь

Глава 9

Мы прибыли в Социальную службу долины Шенандоа за несколько минут до ее официального открытия в 8:30 утра. Днем, кстати, ее здание выглядело ничуть не привлекательнее, чем вчера вечером.

Хотя мы чертовски устали, все же попытались привести себя в божеский вид. Я надела платье с коротким рукавом и вырезом на горле. С волосами мало что можно было поделать: у меня просто не было времени принять душ. Так что я собрала их в пучок и застегнула заколкой. Оставалось лишь надеяться, что свеженанесенный макияж не позволит мне окончательно сойти за зомби.

Бен же изо всех сил старался выглядеть респектабельным молодым ученым. На нем были брюки и пиджак, который, благодаря декоративным заплатам на локтях, делал его почти профессором. Его очки в толстой оправе – иногда он в шутку называл их «очки Икс-Малькольма» – окончательно дополняли имидж. Его рубашка была хорошо выглажена и аккуратно заправлена в брюки. Как-то он рассказал мне, что столь болезненное отношение к своему внешнему виду возникло у него из-за нежелания дать миру белых даже самый ничтожный повод навесить на него любой присущий молодым афроамериканцам ярлык.

В целом, как мне казалось, мы выглядели как вполне ответственные родители.

– Ну что, мы готовы? – спросила я.

Он ободряюще похлопал меня по руке.

– Все у нас будет хорошо, – сказал он. – Ведь нам нужно просто говорить правду, так?

Он сказал это с уверенностью, обычно свойственной людям, которым никогда не внушали: катастрофа всегда ближе, чем ты думаешь. Он полагал, что ситуация находится у него под контролем; а поскольку моральная правота была на нашей стороне, «система» должна была прореагировать соответственно.

Я-то лучше все понимала. Сразу после того, как будет издан приказ о принудительном отчуждении, наша семья станет очередным мелким камешком в бурном потоке, вспухшем от весеннего паводка.

Тем не менее я улыбнулась, хотя и нервно.

– Да, конечно. Пойдем.

Мы вышли из машины и пересекли парковку. Добравшись до зоны ожидания внутри здания, мы сунули водительские права в толстое стеклянное окошко конторки. Сидевшая за ним женщина едва взглянула на нас, но затем все-таки предложила занять места на синих псевдокожаных креслах.

Чего она и не подумала нам сообщить, так это то, долго ли нам придется просидеть в этих самых креслах. С этим аспектом сферы социальных услуг я еще не познакомилась. А между тем это был один из приемчиков, с помощью которых «система» как бы заставляет вас постепенно утрачивать человечность, постоянно напоминая о том, сколь ничтожно для нее ваше время.

Немного погодя даже Бен стал терять терпение и нахмурился, взглянув на часы в телефоне: такой жест был для него весьма показателен.

А я просто цепенела, снова переживая те многочисленные случаи, когда мне доводилось оказываться в этом офисе: здешняя мебель изменилась, но я готова была поклясться, что сваленные в углу игрушки были теми же. Я была до крайности перепугана этим ожиданием: что же произойдет, когда эти чинуши наконец закончат вопрошать свой хрустальный шар?

Через полтора часа дверь, располагавшаяся рядом со стеклянным окошком, наконец открылась. Женщина в квадратных очках, с волосами, намертво стянутыми в хвост, спросила:

– Баррик?

Я вскочила; мне показалось, что внутри меня затрепетал каждый нерв.

– Да?

– Я Тина Андерсон. Специалист по семейным услугам, назначенный вести дело вашего сына. Пройдемте со мной, пожалуйста.

Пока мы шли по лабиринту присутственных помещений, лицо Тины Андерсон не выражало совершенно ничего. Я думала, что в итоге мы попадем в один из крошечных офисов, попадавшихся нам по пути. Вместо этого она привела нас в самую глубь здания, к двери, на которой было написано «Директор».

Когда она постучала, у меня внутри словно все перевернулось. Директор? С какого боку тут директор? За долгие годы контактов с социальными службами мне ни разу не приходилось иметь дело с их руководством.

– Входите, – произнес женский голос.

Женщина, сидевшая за столом в комнате, была пожилой; у нее были светлые завитые волосы. Ее мясистое лицо было обильно накрашено. Дряблая шея была щедро усыпана кожными бляшками. Ее костюм вышел из моды давным-давно и сидел на ней ужасно.

Я сразу же прониклась к ней презрением. Причем вовсе не потому, что она была некрасива или плохо одета. В детстве по отношению к работникам социальных служб у меня выработалось некое шестое чувство. Я всегда могла точно сказать, кто из них еще сохранил остатки человечности, а кто уже полностью ее лишился. Обычно на это у меня уходило не больше пяти секунд.

Эта мадам провалила тест на третьей секунде. Насколько я понимала, человечностью здесь и не пахло. Когда мы вошли, она встала и указала на круглый стол в углу.

– Здравствуйте, миссис Баррик, – надменно сказала она, причем голос ее звучал так, словно исходил не из связок, а откуда-то из челюстей. – Садитесь, пожалуйста.

Мы сели. Бен по-прежнему не терял спокойствия и самообладания. Он до сих пор не понимал, насколько мы теперь зависимы от людей, сидящих в этих стенах.

Обе женщины тоже сели за стол, протянув нам свои визитки. Директрису звали Нэнси Демент.

– Я знаю, что вы были здесь вчера вечером, когда искали своего сына, – сказала она. – Я хотела бы начать с того, чтобы заверить вас: он в безопасности и о нем хорошо заботятся в одобренной законом приемной семье.

– Спасибо, – сказала я.

– Надеюсь, вы обратились к шерифу?

– Нет. Пока нет.

Мои слова, похоже, слегка удивили ее.

– Итак, первое, что вам следует понять: хотя наши ведомства и сотрудничают, каждое из них действует самостоятельно. То, как пойдет дело с обвинением вас в хранении наркотиков, зависит исключительно от решения прокуратуры Содружества. Мы к этому не имеем никакого отношения. Наша единственная забота – ваш ребенок.

– Понимаю.

– Я также хочу, чтобы вы знали, что нашей первоочередной целью является воссоединение детей со своей биологической семьей. И каждый из нас желает вам того же, но, перед тем как добиться результатов, предстоит еще очень многое. У нас, кстати, есть кое-что, с чем вам следует ознакомиться.

Она открыла простую папку, в которой лежало несколько распечаток и какие-то глянцевые листочки. Я тут же поняла, что это – выдержки из того самого справочника, который Бен нашел в сети. Это сразу же придало мне сил. Борясь с одолевавшей меня нервозностью, я завела разговор, который репетировала еще в приемной.

– Все это мне знакомо, – сказала я. – Именно поэтому мы здесь. Уверяю вас, нет никакой необходимости подавать заявку на принудительное отчуждение. Алекс никогда, подчеркиваю – никогда не подвергался насилию. Мисс Андерсон или любой другой, кому приходилось его осматривать, могут засвидетельствовать это. Он здоровый, счастливый мальчик, который хорошо питается и развивается в соответствии с возрастом. Если угодно, придите к нам домой и убедитесь: Алексу там абсолютно ничего не угрожает.

Глядя на Нэнси Демент, можно было подумать, что она только что проглотила какую-то кислятину. Впрочем, было похоже, что подобными делами она занималась далеко не в первый раз. Но, вероятно, ей никогда не приходилось слышать, как несправедливо опороченная мать говорит о возрастных этапах развития ребенка.

Я продолжила:

– Я еще не общалась с представителями правоохранительных органов, но, когда я наконец потолкую с ними, то обязательно сообщу все то, о чем собираюсь рассказать и вам. Предполагаю, что полиция обнаружила в моем доме наркотики, и… Вынуждена признать: у моего брата несколько лет были проблемы с наркозависимостью. Он был вхож в наш дом, поэтому мы считаем, что он вместе со своей подругой пользовался им, чтобы прятать там что-то незаконное. И как только я его найду, то непременно притащу сюда, так что он сам расскажет вам обо всем, что шерифу удалось найти у нас в доме. А пока вы разлучаете младенца с матерью без всякой причины. Пожалуйста, умоляю вас, не нужно оформлять приказ о принудительном отчуждении!

Когда я закончила, то подумала: «Неужели моя речь таки произвела впечатление на Тину Андерсон?» Теперь она, пожалуй, выдержала бы и весь пятисекундный тест. Видимо, под жестким шлемом «конского хвостика» у нее еще оставались крохи сочувствия.

Другое дело – Нэнси Демент.

– Все не так просто, – сказала она. – Насколько я понимаю, против вас будут выдвинуты очень серьезные обвинения. Вам уже назначили адвоката? Думаю, что после того, как это произойдет, вы поймете, что дело более чем серьезное. Весьма серьезное.

Она читала мне мораль невыносимо высокомерным тоном, словно я была матерью-малолеткой, завалившей экзамен не только по гражданскому праву, но и по материнству в целом. Так что сказанная мной трижды фраза «я очень тревожусь из-за того, что у меня отобрали ребенка» наверняка пролетела мимо ее ушей.

– Я вас понимаю, – медленно сказала я. – Прекрасно понимаю: у вас есть работа, и вы исполняете предписанные правилами процедуры. Но прошу вас: хоть на секунду забудьте о процедурах и взгляните на нас. На нашего ребенка. Мы же не…

Она предупреждающе подняла руку.

– Меня это не касается.

– Зато от вас многое зависит. Неужели вам это не ясно? Не прячьтесь за корпоративными нормами. От вас зависит, подавать ли запрос на оформление отчуждения, или нет. Я знаю, что у вас есть эти полномочия.

Мои аргументы, похоже, не произвели на Нэнси Демент ни малейшего впечатления. С тем же успехом я могла разговаривать со столом.

– Если в ходе разбирательства вам удастся доказать собственную невиновность, то можно потихоньку начать процесс объединения семьи, – изрекла она. – Но кое-что мы должны закончить прямо сейчас.

Я непроизвольно глубоко вздохнула, выдав тем самым свое настроение всем окружающим, но Бен тут же обхватил мою руку своей ладонью, прося глазами, чтобы я умолкла. Затем перевел взгляд на директрису социальной службы.

– Миссис Демент, – спокойно сказал он. – А вы – мать?

Вопрос, казалось, поразил ее, как и мягкость, звучавшая в голосе Бена. Похоже, в ее программе что-то ненадолго засбоило, но она быстро пришла в себя.

– Да, у меня два сына.

– Тогда, я уверен, вы прекрасно понимаете, отчего так расстроена моя жена. Вчера она отправилась забрать нашего сына от няньки, и вдруг ей сообщили, что он был изъят. Она вернулась в наш дом и обнаружила, что представители шерифа перевернули там все вверх дном. Представьте, какое возмущение испытали бы вы, случись подобное, и поставьте себя на наше место. Мы законопослушные граждане. Для нас это стало тяжелым испытанием. Прошлой ночью мы едва смогли заснуть.

Я была почти шокирована, услышав от Нэнси Демент слова:

– Мне очень жаль.

Я вдруг почувствовала надежду. Бен, похоже, сумел пробить броню этой невозмутимой женщины. Он поправил на носу «очки Икс-Малькольма», что придало ему окончательно профессорский вид.

– Я очень ценю ваше отношение к нам, – сказал он. – Но, конечно, все это несущественно. Все, что сейчас имеет значение, это Алекс. Мы прочли все составленное вами дело и внимательно ознакомились с сопутствующим ему законодательством. Но вот что никак не дает мне покоя: эта ваша фраза – наилучшее соответствие интересам ребенка. Вы сами-то как думаете, что для Алекса самое лучшее? Мы ведь для этого тут беседуем, не так ли?

– Да, конечно, – сказала она, очевидно, поддавшись тому очарованию, с которым он это произнес.

– В таком случае не думаю, что у вас возникнут еще какие-либо вопросы. Алекс пока младенец. И пока находится на грудном кормлении. Я уверен, что вы знаете, как это полезно для здоровья ребенка, равно как и уверен в том, что вам прекрасно известно, что такое родственные отношения. Для нашей семьи сейчас настали трудные времена. И я не думаю, что есть какие-то хоть сколько-нибудь серьезные препятствия, мешающие Алексу вернуться к родной матери и своему отцу. Пожалуйста, испытывайте нас как угодно. Мы – разумные люди, и я уверен, что вы тоже из таких. Я уверен: есть способ, который вам позволит исполнить свой гражданский долг, а нам – вернуть своего ребенка. Пожалуйста. Давайте будем работать ради обоюдной пользы.

И снова во мне вспыхнула надежда. Нэнси Демент сложила руки на столе.

– Мистер… Баррик, верно? – сказала она.

– Точно так.

– Вы – биологический отец ребенка?

Бен и я обменялись настороженными взглядами.

Его кожа цвета мокко давала очевидный ответ: нет. Я пыталась убедить себя, что это не имеет никакого значения, ведь он сам неоднократно убеждал меня в том же. И вдруг ему пришлось это сделать.

– М-да, я… Ну да, не в смысле биологии, – наконец признался Бен. – Но во всем остальном…

– Вы были назначены судом в качестве законного опекуна ребенка?

– Нет, – ровным тоном ответил он.

Об этом мы и не подумали.

– Что ж, тогда, боюсь, от вас мало что зависит. Мы не можем признать вас временным опекуном, поскольку в вашем доме были обнаружены незаконные наркотики. Я рада, что вы пытаетесь поддержать жену, и уверена, что она благодарна вам за это. Но законных прав у вас нет.

Из комнаты, казалось, за секунду выкачали весь воздух. Решение Нэнси Демент отличалось необыкновенным коварством и жестокостью: меня словно еще раз изнасиловали. Словно одного раза было недостаточно.

Я почувствовала, как мои внутренности скручиваются в узел.

– Где… где сейчас Алекс? – спросила я.

– Как я и говорила, он находится в определенной законом приемной семье, – ответила Нэнси Демент.

– Когда я смогу его увидеть?

– Сейчас это невозможно.

– Но я подумала… Я же могу навестить его под вашим наблюдением, не так ли?

– Простите, но это невозможно.

– Но почему нет?

– Миссис Баррик, я буду с вами откровенна. Нас поставили в известность… – начала было она, но прервалась, словно подбирала подходящие слова. – У нас есть сведения о том, что вы собирались продать ребенка на черном рынке.