Блин и зеленая макака

Глава II О чувстве прекрасного у обезьян

«Когда-то здесь жили люди», — подумал сыщик, оглядываясь. Комната напоминала свалку в зоопарке. В зоопарке — потому что воняло. Больше всего Митьку потрясла сломанная пополам ножка стула. В месте перелома она была толщиной в два пальца, и, уж конечно, сломали ее не девчонки.

Ломакина, разукрашенная фирменными макакиными тремя царапинами на щеке, забилась в угол дивана.

— Только без резких движений, Блинок, — тихо сказала она, кивая на шкаф.

На полке среди блюдечек и чашек сидела Зеленая Маня. Лицо у нее действительно было ведьмовское: черное, сморщенное, с поджатым тонкогубым ртом и большущими желтыми глазами. Седые космы на голове торчали дыбом. Вряд ли макака была седой от старости — скорее у нее такая окраска. Сжавшись в комок, она казалась не больше сильно раскормленной кошки.

— Тцат, тцат, тца! — зацокала Зеленая Маня, и вдруг у нее выросла длинная мускулистая рука!

В следующее мгновение Блинков-младший осознал, что уклонился от чего-то летевшего в лицо, и удачно. Метко пущенная чашка просвистела над ухом, врезалась в стену и разлетелась на мелкие осколки. В стене осталась глубокая щербина.

— Не понравился, — хладнокровно заметила Ломакина.

Стараясь не громыхнуть, Блинков-младший поднял с пола целый стул и уселся посреди комнаты. Пускай макака привыкает. Зеленая Маня подумала и запустила в него другой чашкой. Эту Митек поймал и поставил на стол. Макака ответила очередью из двух чашек и блюдца. Он успел поймать первую, вторую чашку отбил рукой, а блюдце угодило ему в грудь. Удар был боксерский! Митек и не думал, что можно с такой силой бросить обычное блюдце.

— Тцат-цат-цат! — восторженно завопила макака.

Сыщик отвернулся, следя за ее отражением в полированной дверце шкафа, и Зеленая Маня притихла. Наверное, решила, что раз этот большой обезьян не глядит в ее сторону, то и не полезет.

— Чем воняет? — спросил Митек Ломакину.

— Тем самым. У нее понос. От бананов, наверно, — мы ей восемь штук скормили.

— В зоопарк надо звонить, — решил Митек. — Пусть приезжают с сетями или как у них там положено. А то Князь уже собрался ее по башке бить.

Ломакина усмехнулась:

— Пускай попробует, а мы посмотрим. Видал, как она стул разломала?

Дверь приоткрылась, и в щель проскользнул Ванечка со скрипкой. Его пытались втащить назад, но гимназист лягался. Вваливаться за ним в комнату восьмиклассники боялись, чтобы не раздразнить макаку. В конце концов его отпустили.

Чувство прекрасного есть даже у диких животных, — сообщил гимназист-второклашка, подтягивая сползшие в схватке штаны. — Я сыграю ей на скрипке!

— Не надо! — в один голос зашипели Блинков-младший с Ломакиной.

— Надо, — твердо ответил скрипач, раскрывая футляр. — Музыка приносит умиротворение в души.

Зеленая Маня приглядывалась к гимназисту-второклашке с любопытством. То ли в ней уже начало просыпаться чувство прекрасного, то ли она скрипок еще ни разу не ломала.

Скандалить с малявкой не хотелось. Это уж точно не принесло бы умиротворения в макакину душу. И вообще Блинков-младший считал, что нельзя запрещать людям учиться на ошибках. Он махнул рукой:

— Пиликай!

Ванечка поклонился, как на сцене, прижал скрипку щекой, вдохновенно взмахнул смычком и…

Чтобы не обидеть гимназиста, скажем, что играть на скрипке учатся очень долго. Проходит лет двадцать, прежде чем первоклассник музыкальной школы становится первой скрипкой в оркестре. Ванечка стоял только в самом начале этого пути.

Он запиликал гамму. Не музыку, а подготовку к музыке. Упражнение для пальцев и слуха. Получалось у него не то чтобы совсем плохо. В природе встречаются звуки и попротивнее: любовные песни котов или скрип резинки по стеклу.

Макака замерла. Может быть, Ванечкина игра напомнила ей родные джунгли?

— Я же говорил! — счастливо выдохнул скрипач, не переставая водить смычком.

Умиротворение длилось недолго. Не зря обезьян зовут четверорукими. Все четыре макакины лапки сцапали с полок что попало и запустили в музыканта. Виртуозно запузыренное блюдце выбило смычок у него из пальцев, хрустальный бокал угодил под дых, а две чашки — в скрипку.

Гимназист охнул и, держась за ушибленный живот, кинулся за дверь. Хрупнул под ногой смычок.

— Она меня не поняла-а! — заревел уже в коридоре Ванечка.

Макака восторженно зацокала и устроила победный салют из последней чашки и трех бокалов.

— До хрусталя добралась, — вздохнула Надька.

Дверь приоткрылась, захлопнулась и вновь распахнулась на всю ширину. Корча свирепые рожи, на ноле боя ворвался Князь. На нем висели жалкие остатки восьмого «Б»: Орел и Дэ, Синицкая, Кузина и Суворова. Остальные, похоже, ушли.

Князь небрежно стряхивал одноклассников. Он был самым сильным в восьмом «Б» (еще бы, если два раза оставался на второй год и по возрасту годился в десятиклассники). Пытавшийся оседлать Князя Дэ скатился на пол и, жертвуя собой, повис у него на ноге.

— Где она? — пробасил Князь, поигрывая пальцами. В косухе с заклепками, в ковбойских сапогах, с ежиком волос, подстриженных так, что голова казалась квадратной, он был похож на робота-трансформера.

Всем стало ясно, что здесь-то макаке и капут.

А эта дура, ничего не поняв, издала радостный вопль и кинулась Князю на грудь!

Она обвила его шею своими шерстяными ручками, как будто одетыми в пушистый свитер. Ладошки у нее были маленькие и черные.

Она заглянула ему в глаза и радостно зацокала.

Она счастливо скалилась и вытягивала губы трубочкой, норовя чмокнуть Князя в заросшую пухом небритую щеку.

И Князь, придурок, мелкий рэкетир и отморозок, вдруг растаял!

— Признала, — со всхлипом вздохнул он, ласково прижимая макаку к сердцу.

— Ну как же, своего — и не признать! — заметил Дэ.

Князь не глядя лягнул его кованым сапогом и с умиротворенной улыбкой уселся к столу. Макака не сходила у него с рук.

Когда за ней приехал ветеринар из зоопарка, Зеленая Маня подняла дикий визг. Она искусала ветеринара и шофера ветеринарской машины. А потом, оказавшись в маленькой переносной клетке, скулила и как могла звала Князя с собой.

— Я буду тебя навещать, — как человеку пообещал ей Князь и ушел, пряча глаза.

Всем было жалко несчастную макаку, и все понимали, что жить среди людей она не умеет.

Держа на отлете перебинтованную руку, водитель унес клетку с Маней в машину, а ветеринар задержался.

— Документов на животное, конечно, нет, — как о деле известном сказал он, что-то записывая в блокнот. — Делались ли прививки, вы не знаете, чем ее кормить, представляете смутно. Купили на Птичьем рынке симпатичную обезьянку, думали, будет живая игрушка, а игрушка оказалась с зубами и с ногтями. Кто хозяйка животного?

— Я, — вздохнула Суворова. — Только мы ее не покупали, это подарок.

— Дурак подарил или, хуже того, враг, — заметил ветеринар. — А кого-нибудь постарше в доме нет?

Валька молча помотала головой, и ветеринар подсунул ей блокнот и ручку.

— Пиши здесь: «Я, такая-то, проживающая по такому-то адресу, передаю в дар Московскому зоопарку одну макаку зеленую обыкновенную по кличке…» Кличку хоть знаешь?

— Маня, — быстро черкая в блокноте, сказала Суворова.

— Значит, пиши: «Маня». Дата, подпись. Когда придут родители, скажешь им, что ты обезьянку подарила. Бесплатно, — как для маленьких добавил ветеринар и бросил на стол визитную карточку. — Вот мой телефон. Если родители не согласны, могут забрать ее в течение недели.

Блинков-младший прочитал через его плечо: ЗАО «ПИТОН» Константин Петрович Трохдрован, ветеринарный врач.

Телефон был из одиннадцати цифр и начинался на восьмерку — сотовый.

— А что будет через неделю? — забеспокоилась Валька.

— Пока что я ее обследую и, если надо, полечу. А потом на нее заведут все обезьяньи документы, и станет Маня не вашей, а зоопарковой. Если, конечно, директор так решит. Макак у нас хватает, а брать лишнюю — значит, лишние деньги тратить на прокорм.

— А если ее не примут в зоопарк? — с надеждой спросил Ванечка.

Константин Петрович Трохдрован, ветеринарный врач, хитро взглянул на гимназиста и раскрыл его тайные мысли:

— Тебе не отдадим ни в коем случае. Разве ты не понял, что макака — не игрушка?

— Может, у меня прижилась бы, — упрямо буркнул Ванечка.

Трохдрован схватился за голову:

— Юноша бледный с взором горящим! Ну как тебя убедить, что дикие животные не могут жить в городской квартире?! Тебе этого мало?! — Он обвел рукой разгромленную комнату. — Надо, чтобы макака до газовой плиты добралась или до спичек?!

— Она и спички может зажигать? — зачарованным голосом спросил Ванечка.

— Она весь дом взорвать может! Откроет газ — и прощай, Родина. Руки-то почти человечьи, а мозги обезьяньи!

— Мы понимаем, — ответил за всех Блинков-младший, оттаскивая Ванечку от ветеринарного врача. — А что будет, если Маню не возьмут в зоопарк?

— Попытаюсь пристроить ее в научно-исследовательский институт.

— На опыты?

Трохдрован покосился на Ванечку и кивнул:

— Это нужное дело, ребята. Нельзя же продавать в аптеках непроверенные лекарства или отрабатывать на людях новую операцию. Все новое в медицине проверяется на животных.

— Про что он говорит?! — с ужасом спросил Ванечка. — Он хочет, чтобы на Мане отрабатывали операцию? Чтобы ей отрезали ее ручки и ножки?!

Трохдрован встал.

— Ручки и ножки люди научились отрезать еще в Древнем Египте. Это простые операции, отрабатывать их на обезьянах не нужно. Скорее всего Маню заразят какой-нибудь человеческой болезнью и будут лечить. Это не смертельно. Бывает, что животные в таких опытах живут лет по пять и больше. И вообще, не смотрите на меня, как на злого дядьку, который ловит собак на шапки. Вам надо себя винить за то, что взяли такой подарок не подумав! — И Трохдрован быстро вышел.

Все молчали. Гимназист-второклашка беззвучно плакал.

— Тьфу ты, ведь ни в чем я не виновата, но все равно кажется, что виновата! — призналась Суворова.

— Надо было Маню мне отдать, — хлюпнул носом Ванечка.

Суворова отмахнулась:

— Молчал бы уж, Паганини! Чувство прекрасного он пробуждал, виртуоз… Ребята, а почему все-таки Мане понравился Князь?

— Не Князь, а Нинины духи, — вдруг сказала Ирка. — Я только сейчас догадалась. Помнишь, он в ванную заходил?

— «Ангел»?! — ужаснулась Валька и бросилась из комнаты. Вернулась она с каким-то пузырьком, показавшимся Блинкову-младшему самым обыкновенным — духи как духи. Но девчонки смотрели на пузырек с благоговением.

— Полфлакона вылил на себя, отморозок! — пожаловалась Валька. — А я понять не могла: то вроде пахнет Маней, то вдруг «Ангелом»! А потом думаю: наверное, после Нинки запах остался.

На этом обсуждение чувства прекрасного у макак закончилось. Надо было помочь Суворовой убраться в комнате. Гимназиста-второклашку выставили, чтобы не мешал, и взялись за дело.

У Блинкова-младшего не шел из головы неизвестный поклонник Нины Су. Пришел, подарил обезьянку и скрылся. А обезьянка-то, похоже, ворованная!

На собственную кличку Маня не отзывается, значит, скорее всего никакая она не Маня.

Ей нравится запах «Ангела», значит, ее настоящей хозяйкой была женщина, а не этот тип (не мог же он душиться женскими духами).

Наконец, Трохдрован что-то говорил о документах на Маню. У пойманной в джунглях макаки не может быть родословной, как у собак, с кличками родителей и дедушек с бабушками. Но какая-нибудь медицинская справка, наверное, полагается и обезьянам. Если бы макаку дарил ее настоящий хозяин, он отдал бы вместе с ней и справку. Однако Маня досталась Нине Су без единой бумажки.

Итак, где-то в Москве живет женщина, которая душится «Ангелом» и хранит документы пропавшей обезьяны. Непонятно, как она управлялась с неуправляемой Маней. Но макака по ней тоскует. Она бросается на руки даже к Князю только потому, что от него пахнет духами хозяйки, а это говорит о многом.

Наверное, женщина разыскивает свою любимицу, не подозревая о том, что через неделю ее могут сдать на опыты. Как справедливо заметила Суворова, никто в этом вроде не виноват, но чувство вины все равно есть! У всех есть — Блинков-младший видел это по лицам одноклассников. Убираются, вешают чистые занавески, выметают осколки — тупая работа, и хоть бы кто музыку включил!

— Вот что, братцы, — начал Блинков-младший, и все как по команде бросили веники и тряпки. Наверное, что-то особенное прозвучало в голосе сыщика.

Он поглядел в лица одноклассников и подумал, что не такая уж это непосильная задача — найти Манину хозяйку.