Близкая звездочка

Вот и настали зимние каникулы. Иринка с подружками целый день на улице: то на коньках, то на горке ледяной. Но стало темнеть — значит, домой пора.

А дома Иринку лишь Пушок встретил. Трётся об её ногу, переступает мягкими лапами и мурлычет.

— Соскучился, — понимает Иринка и гладит кота. Потом они вместе едят рисовую кашу. Только Иринка за столом, а Пушок из лакашки, что стоит на полу. Ест медленно, нехотя и на Иринку поглядывает: не даст ли чего-нибудь вкусненького?

Девочка отрезает ему кусочек колбасы, потом ещё… Пушок моментально съедает всё это, долго облизывается, крутится у стола, трогает Иринку лапой — добавку просит.

— Хватит тебе, лакомка, — говорит Иринка и моет посуду.

На будильнике шесть часов вечера: «Что-то мама не идёт…» Ни телевизор смотреть, ни книжку читать не хочется. Поиграть бы с Пушком, да уснул котёнок в кресле.

Грустно стали Иринке, так грустно — хоть плачь! Девочка подходит к окну. Из окна улица совсем другая: тихая, загадочная, а там, вдали, звёздочка мерцает. Над самой высокой горой она раньше других загорается. Иринка зовёт её маминой звёздочкой. Говорила мама, что когда маленькой была, смотрела на звёздочку и мечтала дойти до неё. Но днём звёздочку не видно, а ночью идти на гору страшно.

— Так и не дошла? — сочувственно спросила Иринка.

— Дошла.

— Как же ты сумела? Расскажи, мамочка, может и я дойду.

Обняла мама дочку и сказала таинственно:

— Сначала желание надо загадать, самое заветное…

— И что ты загадала?

— Я очень хотела стать медсестрой, лечить больных. Это желание и загадала.

Удивилась Иринка: почему медсестрой? То ли дело стать врачом. У врача трубка красивая и зеркало круглое с дырочкой. Врач в их детском саду, как наденет это зеркало на лоб, так сразу видит, у кого что болит.

Мама тогда не обиделась, а просто сказала, что Иринка подрастёт и всё поймёт сама. До чего любит мама загадки!

Вдруг стукнула дверь. Конечно, это мама пришла: от пальто веет зимним холодком, а глаза радостные, добрые. Прижалась к ней Иринка и сразу веселей стало. А мама раздевается и рассказывает, что Дениска Иванов стал ходить, у Насти Зориной первый зубик показался.

— Мамочка, возьми меня завтра с собой на работу, — попросила Иринка, — мне без тебя так скучно. Я буду тихо-тихо себя вести, только возьми…

В детской поликлинике

И мама решила взять Иринку с собой на работу. А работает мама в детской поликлинике. Сюда идут взрослые с детьми. Одних ребят ведут за ручку, других везут в коляске.

В поликлинике светло, чисто. На стенах и зверята, и цыплята, и доктор Айболит нарисованы. Когда по широкой лестнице вверх поднимешься, золотистых рыбок в аквариуме увидишь. Подплывают они к самому стеклу, раскрывают рот, словно здороваются. Иринка тоже тихонько сказал им: «Здравствуйте!»

Потом они с мамой идут по длинному коридору, где на кожаных диванах сидят мальчики, девочки… А дверей, дверей-то сколько! На одной написано: «Окулист».

— Здесь глаза лечат, — говорит мама.

— «Физи-о-кабинет», — с трудом читает Иринка. — А здесь что делают?

Дверь непонятного кабинета открылась, и оттуда вышел мужчина. Он держал на руках ребёнка, закутанного в большой пуховый платок.

— Здесь греют простуженное горло, больные уши, — сказала мама и распахнула еще одну дверь. — А это наш кабинет!

На приёме

Иринка сидит на стуле у высокого шкафа. В нем стоят тонкие и толстые книжки с разными картинками на обложке. Мама сказала, что книжки эти медицинские. Там всё про больных ребятишек написано. Открыла Иринка такую книжку, да ничего не могла разобрать. Хотела у мамы спросить, но мама надела белый халат, высокую белую шапочку, строго посмотрела на себя в зеркало и стала не просто мамой, а медицинской сестрой Людмилой Ивановной.

«Сейчас будет уколы делать», — решила Иринка и невольно съёжилась. Но в кабинет вошла врач Альбина Алексеевна, приговаривая: «Чуть не опоздала. Надо же, автобуса так долго не было. Так долго». Приветливо кивнула Иринке и, застёгивая халат, сказала маме:

— Можно приём начинать!

И тут девочка увидела воробья. Он сидел на уличной раме, весело поглядывая на Иринку черными блестящими глазами. Потом смело запрыгнул на форточку: маленький, пёстро-серый и, наверное, замёрзший. Но хлопнула дверь, и воробей, испуганно вспорхнув, улетел.

— Ой, мама, смотри, смотри — птица! — радостно крикнула девочка в красном сарафане и закашлялась.

— Вчера температура у Анечки была, — вздохнула женщина, — а сегодня кашель появился.

Альбина Алексеевна взяла из стакана узкую металлическую лопатку, посмотрела у больной горло и укоризненно покачала головой:

— Нехорошее горлышко, красное.

— Снег с подружками ела, — сказала женщина.

— Это у нас сахар был, мне его Света продавала. В магазин мы играли, — призналась Анечка.

— Надо же додуматься, — удивилась Иринка, насмешливо поглядывая на Аню, на её жёлтые банты, словно яркие бабочки на голове. Иринка даже представила, что можно их сачком поймать и в банку большую посадить.

— Людмила Ивановна, выпишем ей направление в физиокабинет на прогревание и финоксиметилпенициллин в таблетках, — сказала Альбина Алексеевна.

Ну и название! Иринка попыталась выговорить его шёпотом:

— Фи-но… Фино-фи-льмо… финик и пепси-кола! — и чуть не рассмеялась вслух.

— Фено-цик-ло… Мотоцикло! — лезет в голову какая-то ерунда. Совсем забыла, как правильно. Бедная мама! Торопится написать такое трудное название. Да ещё незнакомыми буквами, на листочке с печатью. Написала и девчонке этой улыбается.

Анечка пошла домой и у самой двери вдруг показала Иринке язык. А Иринка растерялась и не успела ей тем же ответить. Уже другая женщина ввела в кабинет малыша в клетчатой рубашке. Он глядел на всех исподлобья, хныкал, упирался. А мама всё равно тащила сына так, что его ноги в серых валенках не поднимались, а волоклись по гладкому полу.

— Ну, что ты, Сашенька? — сказала Людмила Ивановна. — Тебя машина в гараже дожидается, а ты идти не хочешь?

У Иринки сразу «ушки на макушки»:

— Где машина? Где гараж?

А мама отодвинула тяжёлый ящик стола и достала оттуда коричневую коробочку. Да это и есть гараж, на ладони уместился! Распахнулись его ворота, а там, действительно, машина стоит: синяя, колёса чёрные и даже дверцы открываются. Совсем как настоящая, только маленькая.

Осторожно, словно ёжика, тронул её Саша пальцем, потом из гаража вынул и медленно по столу покатил.

Заигрался Саша и не плакал, когда Альбина Алексеевна слушала его трубочкой, которая так нравилась Иринке.

Больные заходят в кабинет один за другим. Кто кашляет, кто чихает, у кого живот болит. Иринке уже сидеть надоело, а мама словно не устаёт; пишет, и температуру измеряет, и успокаивает. А когда закончился приём, сказала Иринке:

— Доченька, ты иди домой. Поешь как следует, потом погуляешь. А мне на участок надо.

— И я с тобой.

— Нет-нет, в следующий раз. И вместо того, чтобы снять халат, мама снова присела к столу и медленно провела ладонями по лицу. Так она всегда делает, когда устанет.

На участке

«Следующий раз» оказался завтрашним днем.

— Давай оденемся потеплей и пойдём на участок пешком, — сказала Иринке мама.

Сначала идут они вдоль главной асфальтированной дороги, потом направляются к ёлочкам. Стоят ёлочки в зелёных платьях одна за другой, а через дорогу — тополя. Прямо к солнцу тянутся. На тополях птичьи гнёзда. И всё это называется таинственным словом «аллея».

Лучше всего здесь летом, когда тополя зелёные ветки раскинут, а под ними стелется густая трава, где поют кузнечики. Как в лесу!

Зимой тоже хорошо. Падает снег, наряжает ели и скрипит под ногами. Как сейчас: «Вы ку-да? Вы ку-да?» Некогда рассуждать Иринке, у неё дела важные.

— Там наш участок, — говорит мама и показывает на большие, серые дома. — Весь город в детской поликлинике разделили на участки. Наш назвали первым, и начинается он с центра города. Не только эти дома, но и маленькие, деревянные есть на участке. И фабрика, и аптеки, и магазины. Рядом с нашим второй участок. А всего их двенадцать.

— Двенадцать братьев, да? — засмеялась Иринка.

— Похоже, — согласилась мама. — На каждом участке свой врач, медсестра. Заболеет вдруг мальчик или девочка, мы скорей идём к ним, чтобы вылечить. Ходим к новорождённым: они совсем маленькие, беззащитные, говорить не умеют. Попробуй понять, что с ними случилось.

За разговорами мама с Иринкой подошли к новому пятиэтажному дому.

Танечка

Мама нажала на звонок, пропевший голосом канарейки. Дверь открыла женщина в розовом халате:

— Как я ждала вас! — обрадовалась она. — Это ваша дочка? Ира? Большая какая! Не стесняйся, садись вот сюда.

Иринка села в глубокое, мягкое кресло и ей показалось, что она в самолёте. И полетит сейчас…

— Раз, два, три, — сосчитала она и даже глаза прикрыла в ожидании чуда.

Но тут раздался плач: жалобный, звонкий. Привстала Иринка и ребёнка в кроватке увидела. Он плакал то тише, то громче, и маленькое лицо его краснело и морщилось.

— Заболел! — решила Иринка. — Надо таблетку поскорей дать и чай с малиновым вареньем.

— Голосок подаёт? — вошла в комнату мама и осторожно вынула из детской кроватки свёрток, старательно обвязанный красной лентой. — Таня, Танечка, хорошо тебя назвали, а связали зачем, не пойму.

— Она постоянно раскутывается, боюсь простынет, заболеет, — смутилась женщина.

Когда на диване развернули малышку, она замолчала. Иринка удивилась, как похожа девочка на её любимую куклу Алёнку. Только Алёнка с косичками, а у Тани и волос-то почти нет. А вдруг у неё пуговица на спине, как у Алёнки? Дёрнешь за пуговицу — плач раздаётся.

Подошла Иринка поближе, во все глаза глядит.

— Надоело связанной лежать и жарко стало, — сказала мама, поглаживая малышку по спине.

Нет, пуговиц у Тани не было. Даже на кофточке, которая почему-то задом-наперёд надета, никаких пуговиц: ни больших, ни маленьких.

Тут мама вместе с женщиной склонились над Таней, и ничего не стало видно. Только женщина смущённо повторяла:

— Вот ведь какая неумеха, даже ребёнка завернуть не могу.

— Не волнуйтесь. Всё у вас получится, — успокоила мама и перенесла Таню обратно в кроватку.

Девочка была в розовой, с длинными рукавами кофточке, а в пелёнку завёрнута лишь до пояса.

Тане нравилось так лежать. Словно прислушиваясь к чему-то, она поворачивала голову то в одну, то в другую сторону. Или, смешно задирая кверху подбородок, смотрела куда-то вверх, весело перебирая руками.

«Скорая помощь»

— Людмила Ивановна, здравствуйте!

На лестничной площадке в белой майке и колготках стояла девочка. В руках она держала пальто, которое спускалось до пола и почти лежало на нём.

— Юля? Что у тебя случилось? — Быстро стряхнув пальто, мама надела его на девочку.

— Не у меня случилось… — и Юля что-то прошептала.

— Сейчас разберёмся с больным. Только ты не плачь, ладно? — обняла её мама.

К удивлению Иринки, больным оказался чёрный, с белой грудкой и пушистым чёрным хвостом котёнок.

— Мурзик, Мурзик, — грустно позвала его Юля.

Поднялся котёнок с коврика, а переднюю лапу под себя так и подбирает.

— Мурзик сегодня спрыгнул с балкона и теперь на эту лапку встать не может.

— С балкона? Со второго этажа спрыгнул? Без парашюта? Ну и смельчак!

Медсестра погладила котёнка по чёрной блестящей спине, лапу осторожно потрогала.

— Мр-рр-р, — заворчал Мурзик.

— Он не умрёт? — спросила Юля.

— Нет, не умрёт. Твой котёнок ушиб лапу, и можно её вылечить. Ира, достань-ка из моей сумки бинт.

Мурзик хотел вырваться из маминых рук, даже за палец её укусил. Тут Иринка подоспела, и больного уложили на коврик. Теперь он не сопротивлялся, только хвостом по полу ударял.

— Потерпи, потерпи чуть-чуть, — приговаривала Иринка, поглаживая котёнка по голове.

— Юля, я к вам завтра зайду, — сказала мама, закончив перевязку, — так и быть, полечу Мурзика.

Начинаем день с зарядки

— А мы ещё только встали, — растерянно произнесла женщина с торчащими на голове кудряшками. Она приглаживала их, а кудряшки, как пружинки, тут же поднимались вверх.

Мама заглянула в комнату и позвала:

— Рома, ты где?.. С добрым утром!

— Гы, кы! — донеслось в ответ.

— Всё лежишь, дружок!

— Он такой спокойный, Людмила Ивановна. То спит, то с погремушечками играет.

— И не садится ещё?

— Сядет, когда время придёт. Так ведь говорят. Угощайся, девочка, — предложила она Иринке конфеты, — как тебя зовут? Ах, Ира! Возьми, не стесняйся. Рома пока конфеты не ест.

Женщина всё говорила и говорила то о конфетах, то о домашних делах, а мама подошла к Роме и взяла его на руки. Мальчик сидел согнувшись, невольно склоняя голову на мамино плечо. В жёлтых, с пушистыми ворсинками ползунках, Рома походил на птенца, какого видела Иринка однажды: слабого, беззащитного.

— Хороший ты у нас мальчик, — сказала мама. — Одно плохо: болеешь часто, слабеньким растешь. А зарядку по утрам делаете? — спросила она женщину.

— Некогда всё.

— Это совсем недолго. Вот смотрите: сначала делаем массаж.

И мамины руки легко, словно летая в воздухе, стали гладить Ромины ножки, потом рисовать на них маленькие круги и вот уже спинку поглаживают.

Рома лежал спокойно, словно прислушиваясь к маминым рукам, а уж Иринка-то знала, какие они ласковые. Рома с помощью этих ласковых рук быстро двигал ногами, переворачивался на спину и живот. Захотела мама, чтобы мальчик до игрушки дополз. Ладонь к его пяткам подставила. Но Ромины ножки подогнулись, и он беспомощно ткнулся носом в кушетку. Иринка ахнула, женщина бросилась поднимать сына.

— Ничего, ничего, — сказала мама, — сначала плохо будет получаться, а потом всё лучше и лучше. Попробуйте с Ромой повторить зарядку. Смелей, смелей… Хорошо! И так каждый день.

А банки-то волшебные

Нравится Иринке с мамой работать, из одного дома в другой ходить, по ступенькам то вверх, то вниз спускаться. И все довольны, все рады их приходу, даже перила охотно спину подставляют. Иринка не утерпела да разок по ним и скатилась!

Но как только они с мамой открыли дверь с яркой медной табличкой, тут же услышали громкий плач.

— Не знаю, как вам удастся банки-то поставить. Мы вчера пробовали, не получилось, — огорчённо сказала бабушка.

Вошла мама в комнату, а больного нет. Поглядела в окно и говорит:

— Погода сегодня хорошая. С утра морозец был, а сейчас потеплело. Ребятишки вашего дома с горки ледяной катаются.

— Катаются, — вздохнула бабушка, — а нашего Олежку нельзя на улицу отпустить: до сих пор кашляет.

— И будет кашлять, — сказала мама, — пока банки поставить не согласится.

Тут увидела Иринка, что под письменным столом сидит мальчишка. В самый угол прижался. Смотрит на Иринку и словно просит: «Не выдавай меня!»

— А мои банки волшебные, — говорит мама. — Стихи и сказки умеют рассказывать.

Выставил Олежка из-под стола ногу, потом снова убрал. Жалко стало его Иринке:

— Мама, поставь банки мне, — попросила она, — Я сказки люблю. А банки — это совсем не больно.

— Нет мне, — пробурчал мальчишка, вылез из-под стола и робко к Ириной маме подошёл.

Положила она Олежку на диван, спину вазелином намазала и начала:

«Да это же сказка о краденом солнце», — подумала Иринка. А мама тем временем поставила Олежке первую банку. Мальчик приготовился плакать, но очень ему хотелось узнать, что будет дальше. Так и прослушал всю сказку до конца. За это время мама успела все банки поставить и снять их. Обтёрла Олежкину спину ватой, укутала одеялом. «Вот и всё», — сказала и положила обратно в пакет. До следующего раза.

Золотой корень

Такой метели на улице давно не было. Разошёлся ветер, разгулялся по сугробам, по крышам, промчался по дороге и, кажется, поднял в воздух весь выпавший за зиму снег. На окне колеблется легкая штора — это ветер в квартиру пробирается. Хоть немного и страшно Иринке, но тепло. А мама сейчас, наверное, по участку ходит. Иринке хочется сделать для неё что-то приятное. «Заварю мяты, — решила она. — Придёт мама замёрзшая, уставшая и выпьет душистого чаю».

Девочка подставляет стул и достает из шкафа большую картонную коробку. И Пушок тут как тут: хвостом помахивает, рот беззвучно открывает — лакомство ждет. А в коробке, в перевязанных пакетах, лежат сухие травы, мама называет их лекарственными: подорожник, мать-и-мачеха, тысячелистник…

Понял котёнок, что лакомства здесь нет, присел возле Иринки и смотрит, что она делает. А девочка развернула серый бумажный пакет и тихо сказала: «Золотой корень»…

Наверное, корень был очень длинным и разделили его на короткие, толстые корешки. И не золотые вовсе, а шершавые, тускло-жёлтые.

Но чем больше смотришь на такой корешок, тем интересней он становится: то фигурку носорога, то черепаху с узорчатым панцирем напомнит. А Иринке вдруг показалось, как сквозь тускло-жёлтую кору солнце золотистое проглянуло…

Когда Иринка прошлым летом была у своей бабушки, та ей рассказывала:

«В краю, где утром пахнет хвоей, а средь белого тумана еле видны высокие горы, поселились смелые люди. На склонах гор избы построили, коров да свинушек завели. В быстрых реках стали рыбу-хариус ловить, в тайге кедровые шишки добывать и на диких зверей охотиться.

Лучшим охотником считался мой отец, а твой прадедушка Иван Терентьевич, в то время молодой, высокий и красивый парень. И звали его просто Иван. Приглянулась Ивану девушка — милая и добрая Лиза. Мать этой девушки знала травы целебные и за больными ухаживала.

Случилась беда с одним человеком: обломился хрупкий сучок под ногами, и упал он с высокого кедра. Сильно ушибся, поранился. Раны быстро заживали, а сил подняться всё равно не было. Часто лежал в забытьи.

— Может поднять его только золотой корень, — сказала Лизина мать.

А корень тот золотой рос на самой далёкой горе, где никогда не таял снег. Да и найти корень трудно: незаметным жёлтым цветком он себя выказывает.

Стал Иван к Лизоньке свататься, а она возьми и скажи:

— Тогда за тебя замуж пойду, когда золотой корень ты мне принесёшь!

Иван не стал долго думать, в путь отправился. Неделю его нет, другая пошла. Люди роптать на Лизу стали:

— Такого парня на верную погибель отправила!

Но однажды открылась дверь в Лизину избушку, и легли на стол желтоватые корешки.

— Золотой корень! — ахнула Лизина мать, а Лиза бросилась Ивану в ноги.

Стали жить они одной семьёй, а корень золотой многих больных от смерти спас…»

Тут чайник на плите крышкой заиграл. Пушок напугался и мигом под диван спрятался. А Иринка взяла пакет с мятой, положила в кружку немного пахучей травы, кипятком залила, крышкой прикрыла и стала дальше вспоминать, что бабушка рассказывала.

Сестра милосердия

У Ивана с Лизонькой родилась дочь. Жили они теперь в большом и светлом доме. Светлым он казался не только потому, что в его окна светило солнце. Светился дом от доброты его хозяев и готовности их помочь в чужом несчастье.

Подрастала их дочка Тоня. Вместе с матерью собирала полезные травы, запоминала от каких они болезней, лечила собак и птиц. Соседским ребятишкам царапины и ранки ловко перевязывала.

Перед самой войной выучилась Тоня на медсестру и ушла на фронт. Тоня — это Иринкина бабушка Антонина Ивановна. В то время она совсем девочкой была, косы корзиночкой. Видела Иринка военную фотографию. На ней бабушка кажется маленькой, слабой. А сколько раненых спасла!

— Сестра! Тоня! Скорей! — И бросалась Тоня на зов, переползала из окопа в окоп, словно не замечая ни пуль, ни грохота. Хоть и страшно было, не думала о себе. Перевяжет раненого, водой из фляжки напоит, добрым словом ободрит:

— Потерпи, родненький, потерпи. Всё будет хорошо.

А сквозь грохот доносится:

— Тоня! Сестра! — И, кажется, на последнем дыхании, из последних сил, где ползком, где пригнувшись вытаскивала Тоня раненых бойцов из-под огня. Не раз и сама была ранена, лежала в госпитале и снова на фронт просилась…

Бабушке и сейчас вдруг послышится во сне: «Скорей, сестра!» Звон. Свист. Лязгают гусеницами танки. И самое большое горе, если погибает кто-то и уже ничем нельзя помочь. Просыпается бабушка и всё думает, думает. Может, о себе, а может, о тех погибших солдатах…

Есть у бабушки медаль, точно бант из цветных лент и подвеска капелькой, где женщина в белом халате нарисована. Это медаль сестры милосердия. Наградили бабушку «За храбрость, исключительную преданность раненым». А милосердие — это и есть желание помочь и защитить всех больных и раненых.

Когда мама болела

Проснулась Иринка на следующий день и удивилась: стрелка часов на восьми утра, а мама спит.

Но мама, оказывается, не спала. У неё спина заболела.

Позвонила мама по телефону в больницу. Скоро пришла врач, выписала таблетки и просила побольше лежать. А мама лежит и вздыхает:

— Как там Рома? А вдруг Олежке хуже стало?

Иринка и таблетки из аптеки принесла, и чаю мятного согрела, а мама всё грустит и грустит.

Вышла Иринка гулять, а на горке ледяной мальчишка стоит, точь-в-точь Олежка: черноглазый, маленький. Присмотрелась — нет, Олежка постарше будет.

Вот женщина коляску провезла. «Заболели, маму разыскивают», — подумала девочка. Оказалось, это соседи.

Не знает Иринка, как случилось, что ноги сами вынесли её на дорогу. А потом прыг-скок, бегом да вприпрыжку. Мимо ёлочек, мимо тополей — прямо на мамин участок. «Стой! Стой!» — тонко взвизгивает под ногами снег. Косички из-под шапки выбились, щеки раскраснелись, морозом нос пощипывает. Иринка согреет его варежкой и дальше бежит-торопится к серым, высоким домам. Вот они все ближе, ближе…

«Сначала к Олежке забегу, — решила Иринка, — он, кажется, в этом доме живёт. Третий этаж… На двери оранжевая табличка светится…»

Двери открыла, и правда, Олежкина бабушка. Она поспешно вытирала руки о фартук, и пахло от неё печёными пирожками. Олежка стоял рядом, с аппетитом уплетая румяную булочку. Цел и невредим!

— Ваша медсестра, мама моя, заболела и не придёт сегодня, — сказала Иринка.

— Вот беда! — всплеснула руками бабушка, и Олежка спрятался за неё, хмуро поглядывая на Иринку.

— Да не будут тебе банки ставить. Нет у меня их, смотри. — Иринка даже пустые карманы своего пальто вывернула. А Олежка как затянет:

— Ска-а-зку-у-хочу-у-у…

— Я расскажу тебе сказку, — говорит Иринка, — я много их знаю. Хочешь — про Хаврошечку?

— Пока суть да дело, — сказала бабушка, — можно чаю напиться, — и пригласила Иринку за стол. — И что это с мамой твоей стряслось? Как жалко. Хорошая она, добрая. В квартиру зайдёт, словно солнышко обогреет.

Булочки тёплые, вкусные, и чай земляникой пахнет… Попили чаю и за сказку принялись.

«Были у хозяйки три дочери. Старшая — Одноглазка, средняя — Двуглазка, а меньшая — Триглазка. Дочери только у ворот сидели, а Крошечка-Хаврошечка на них работала…», — начала Иринка.

Рассказала про Хаврошечку, потом про Дюймовочку.

Слушал, слушал Олежка и спрашивает:

— А гулять теперь можно?

— Нет, что ты, — говорит Иринка, — лечиться надо.

— Гу-лять, гуля-я-я-ять, — снова затянул Олежка. Растерялась Иринка. Сама того и гляди заплачет. Вышла из квартиры и даже забыла, к кому же теперь идти надо. Вдруг на лестнице котёнка увидела, с белой грудкой и чёрным пушистым хвостом. Да это же Мурзик! Вышагивает важно, как взрослый кот, и не хромает совсем. Погладила его Иринка и вспомнила про маленькую Таню. Но где она живёт?

— Кого ты ищешь? — спросила женщина, которая в коридоре мыла пол. — Танечку? Знаю-знаю. Живет она в другом подъезде, на самом последнем пятом этаже. Как по лестнице поднимешься — дверь направо.

Долго звонила Иринка в ту самую дверь. Наконец, она открылась, и навстречу ей вышла девочка в теплой цветастой пижаме.

— Здесь Танечка живет? — спросила Иринка.

— Я Танечка.

— Ой, мне маленькую Таню надо, совсем маленькую.

— Не помню такую, — говорит девочка и зевает. — А какая у неё фамилия?

— Фамилия?…

А фамилию-то Иринка не знала. И девочка-засоня не стала больше с ней разговаривать.

Отправилась Иринка на улицу. Много кругом больших домов и все они одинаковые. Как найти здесь маленькую Таню? Забежала Иринка ещё в один дом, потом в другой зашла. А ступеньки за ноги цепляются, и перила недовольно спины выгнули, кажется, сейчас на Иринку бросятся.

— Ирочка, ты к нам? Я тебя из окна увидела. А где Людмила Ивановна?

Подняла Иринка глаза, а это Ромина мама. Иринка её по упругим кудряшкам узнала.

— Заболела Людмила Ивановна, — грустно сказала Иринка.

— Жалко-то как! А я Ромину зарядку забыла. Сначала руки в стороны и на грудь, а потом? Не помню…

— А я помню! — обрадовалась Иринка, — пойдемте, покажу.

— Здравствуй, Рома! Все лежишь, дружок? — сказала она мягким, маминым голосом. И Рома улыбнулся ей. — А зарядку вы правильно делаете. Сначала ручки двигаются, а потом ножки. Рома лежит, а ножки словно сами шагают: вперёд-назад и опять вперёд. Только помогать им надо.

— Ой, вспомнила, — теперь уже обрадовалась и Ромина мама. — Спасибо, Ира, выручила нас, теперь мы всё знаем. А маме передай — пусть поправляется, мы её любим и ждём.

Выбежала Иринка из дома довольная-предовольная, и заметила вдруг, что небо весёлое, голубое, ни одного облачка на нём.

Трудное счастье

Удивилась мама:

— Ты на участке была? Умница моя!

Всё рассказала Иринка. И как торопилась, и как Олежку нашла, и как Таню не могла отыскать, а Роме помогла. И самое главное, что любят и ждут маму на участке:

— Какая же ты счастливая!

Улыбнулась мама:

— Не сразу мне это счастье далось. Когда я в медицинское училище поступила, всё мне казалось интересным: как работают у нас сердце и легкие, какие болезни. Но стали учить делать уколы, я испугалась: не могу сделать укол.

Пошла однажды на практику в больницу. Попала к опытной медсестре Галине Александровне. Таблетки мы с ней раздали, банки двум больным поставили. Пришло время уколы делать. Тут я голову повесила и честно призналась, что боюсь.

— Пересиль себя, — сказала Галина Александровна, — иначе не сможешь ты медсестрой работать. Зови больных!

Больные стали подходить один за другим, а Галина Александровна показывает и рассказывает, как нужно уколы делать. Но вдруг позвонил телефон, и она сказала:

— Люда, я скоро вернусь, а ты Маркову укол сделай.

А я набрала лекарство в шприц и не могу решиться. Понял меня больной и говорит:

— Не бойся, доченька, выручай меня: дышать тяжело. Подошла я к нему поближе, протерла руку спиртом и быстро сделала свой первый самостоятельный укол. Когда вымыла шприцы, заглянула в палату к этому больному, а он смеётся и говорит:

— От смерти ты меня спасла.

С того дежурства я как на крыльях летела. И дождь, и ветер казались тёплыми, ласковыми, и со всеми прохожими хотелось поделиться своей радостью. Это и был мой первый шаг к звёздочке.

Когда стала работать на участке, тоже сначала трудно было. Детей не знала, родителей не знала. Всё путала: имена, адреса. В новых домах ещё можно было разобраться. А там, где старые, деревянные дома — хоть караул кричи! Заметёт снегом тропинки, и не подойти сразу, а уж если собака залает, бегу со всех ног обратно. Бродила до позднего вечера, а ко всем зайти не успевала. А то, бывало, приду, а меня спрашивают:

— А где Валентина Михайловна?

Так звали прежнюю медсестру, она ушла на пенсию.

Или скажут:

— А Валентина Михайловна по-другому говорила, по-другому нас учила.

Обиделась я на всех и на всё и решила уйти с этой работы, а одна бабушка мне и говорит:

— Да как же вы от ребятишек уйти можете? Они заплачут, вы услышите и всё равно вернётесь.

И это правда. К ребятишкам я уже привыкать стала. Старшая медсестра мне посоветовала:

— Надо вам пройти по всему участку. Переписать и познакомиться со всеми детьми, их родителями. И вот увидите: будет легче.

Так я и сделала. В каждой семье побывала, со всеми познакомилась. И это был ещё один шаг к моей звёздочке.

— Так и шагала? — спросила Иринка.

— Да, вместе с ребятишками.

Когда на участке работать стала, Олежкина мама, например, еще школьницей была. Потом на продавца выучилась, замуж вышла, и вот — Олежка у них растёт…

— Рёва!

— Банки первый раз все боятся делать. И Олежка испугался. А сегодня заплакал от обиды. Ничего, я завтра к нему пойду, и к Тане тоже.

— Лежать тебе надо, мамочка.

— Мне лучше стало. Вылечила ты меня дочка. — И мама обняла и поцеловала Иринку.

День здоровья

Прошла долгая зима, и солнце весну подарило. Торопливо бегут ручейки, сосульки с крыш свесились и сверкают заманчиво. У дома, где живет Иринка, уже асфальт оттаял. Как островок среди снега. На этом островке ребятишки быстро классики нарисовали и стали прыгать. Хорошо прыгает Иринка. Все десять классов на асфальте прошла, потом еще десять. Двадцатиклассницей стала! И снова захотелось Иринке у мамы на работе побывать.

Сегодня под навесом у детской поликлиники особенно много колясок: голубых, красных, розовых…

— У нас в поликлинике День здорового ребёнка, — сказала бабушка, которая в раздевалке работает. — Малышей сегодня взвешивают, измеряют.

А в кабинете, на белом пеленальном столике, женщина развернула дочку.

— Здравствуй, Таня, — сказала Людмила Ивановна, — сегодня первую прививку будем делать…

— Ах, вот она, Таня, — обрадовалась Иринка, словно разыскала её после долгой зимы.

Тане уже три месяца. Она лежит на животе и улыбается. Взяла её мама под мышки, и девочка упёрлась ножками в стол.

А в этом малыше разве узнаешь прежнего Рому? Сидит на весах, пытается качаться, рукой до шкалы достаёт…

— Рома уже за ручку ходит. А зарядку мы всё время делаем, — с радостью говорит его мама.

Когда закончился приём, на улице смеркалось. И лужицы не блестели: они тонким льдом подернулись. Идут с работы мама с дочкой, Иринка старается идти быстро, не отставать от мамы.

— Теперь все здоровы? — Спрашивает Иринка. — Никто не болеет?

— Болеют, — говорит мама, вздохнув. — Лишь во вторник у нас День здорового ребенка, а в остальные дни снова больных детей к нам ведут.

Похрустывает снег под ногами. К вечеру он подмёрз и почувствовал былую силу. А в небе звёздочки зажглись. Где же мамина? Вот она: горит ярко-ярко, тонкими лучами подманивает, «Что ты медлишь?» — спрашивает.

«Я хочу, чтоб никто не болел. Ни Таня, ни Рома. Никто. И чтобы мама всегда здоровой была», — так думала Иринка, глядя на звёздочку. И это было самым большим её желанием.

А ночью снилось Иринке, что она забирается на ту высокую гору. Иринка в белом халате и в белой медицинской шапочке. Рядом Олежка шагает, за ним Буратино и Дюймовочка с банками волшебными в руках. А кто за ёлками прячется? Конечно, Анечка. Подбежала и, взяла Иринку за руку.

Вдруг машина сзади: «Фрр-р-р»… В гору въехать не могла и остановилась. Вышел из неё шофёр. Да это Саша. Дверцу машины захлопнул и вместе со всеми в путь отправился.

А над горой звёздочка светит. Всё ближе и ближе она становится, а идти всё трудней и трудней. Ноги устали. Пить хочется.

— Может, назад вернёмся? — говорит Анечка.

— Нет, я дойду до звёздочки, обязательно дойду! — громко сказала Иринка и проснулась.