Близко-далеко

Глава десятая В ДЖУНГЛЯХ

Впоследствии Степан не раз пытался восстановить в памяти эти последние минуты перед катастрофой. Но события развивались с такой быстротой, а нервы были так напряжены, что все случившееся не успело закрепиться в его сознании. Степан хорошо запомнил только, что после удара самолета о скалу его с силой бросило вперед и подкинуло вверх. Он больно ушиб голову о потолок и чувствовал, что по лицу течет кровь. Он в страхе стал искать Таню и нашел ее позади себя, еще дальше от разбитого носа самолета. Она отделалась лишь несколькими синяками. У Степана отлегло от сердца. Он достал носовой платок и наскоро перевязал им голову. Потапов с трудом вылезал из-под груды баулов и чемоданов, обрушившихся на него в момент катастрофы. К счастью, он тоже не пострадал, если не считать здоровенного синяка под левым глазом. В общем, советским пассажирам явно повезло. Но дело было, конечно, не столько в счастье, сколько в том, что они сидели в средней части самолета. Что же до негров и мальчика-стюарда, находившихся в хвостовой части, то они остались совсем невредимы. Несколько царапин на руках и голове в таких случаях не идут в счет.

Гораздо хуже обстояло дело с теми, кто сидел в передней части самолета. Пилот и «алмазный король» были убиты сразу. Полковника Менца ранило в грудь, генерала Гордона – в плечо, у Бингхэма была сломана ключица и рука, и он тихо стонал от боли. Капитан Лесли и механик Браун изрядно ободрали руки и ноги, но, в общем, мало пострадали.

После первых минут оцепенения начались поиски выхода из машины. Это несколько облегчалось тем, что при ударе о скалу самолет раскололся на две части. Сначала на землю выскочил Потапов. Он помог выйти Степану и Тане. За ними последовали другие.

Таня быстро осмотрела голову Степана.

– Ты, Степа, отделался пустяками! – обрадовавшись, сказала она. – Через два-три дня пройдет… Посмотрим, что у других.

Началась эвакуация из самолета тяжело пострадавших. На это потребовалось немало времени и усилий. Раны генерала и бурского полковника были болезненны, но не опасны. Когда Таня приблизилась к ним со своей медицинской сумкой, полковник Менц, сделав оборонительный жест, резко бросил:

– Что вам угодно, мадам?

– Я хотела бы помочь вам, – мягко сказала Таня. – Я – врач, и у меня есть кое-какие медикаменты…

– Врач? – с явным недоверием повторил полковник. – Как это странно, в самом деле…

В его голове, видимо, никак не укладывались понятия: врач и красивая женщина. В конце концов бур все-таки смирился и отдал себя в распоряжение Тани, которая, ловко разрезав его одежду, занялась антисептикой и лечением раны. Как тут пригодилась Тане ее походная аптечка! Вскоре полковник Менц был тщательно перевязан и с удивлением почувствовал, что ему стало значительно легче. После опыта полковника генерал уже без сопротивления покорился указаниям Тани. Хуже всего обстояло дело с Бингхэмом. Сложный перелом его правого плеча и руки был очень болезнен и требовал гипса. Но где возьмешь гипс в африканских дебрях? И все-таки Таня с помощью Потапова вышла из затруднения. Александр Ильич сделал из деревянных обломков самолета достаточно прочный лубок, который и наложили на перелом Бингхэма.

Пока Таня занималась своими больными, другие с опаской осматривали местность, куда они так неожиданно свалились. Люди сугубо городские, они чувствовали себя в тропическом лесу совершенно потерянными. Советские путешественники тоже настороженно посматривали на лес: ведь до сих пор им никогда не приходилось бывать в африканских джунглях. Правда, Потапов в юности не раз путешествовал по тропическим лесам… сидя за книгой. Но одно дело – продираться сквозь девственные заросли с героями Майн Рида, и совсем другое – продираться сквозь них на самом деле.

Совсем иначе чувствовали себя оба африканца – Бенсон и Киви. Они родились и выросли в центрально-африканских лесах, принадлежали к двум родственным племенам народа банту и говорили на близких наречиях. Свалившись сейчас с неба на землю, они, в сущности, оказались в привычной с детства обстановке. Правда, Бенсон прожил около четверти века в египетских городах и несколько поотвык от джунглей, изнежился, отяжелел. Но, что ни говори, он был банту! И прошлое быстро возвращалось к нему, будя вековые инстинкты племенной жизни.

Еще более «дома» почувствовал себя Киви. Парню шел двадцать первый год. Он знал английский язык и провел два года в Каирском университете. Но это не заглушило в нем навыков и привычек обитателя африканских дебрей. Киви прекрасно понимал и чувствовал природу своей земли, умел читать язык тропических лесов, саванн, рек. Он будто ожил, выпрямился и всем видом своим говорил, что попал в родную и любимую стихию.

Все быстро поняли, что Бенсону, а особенно Киви суждено сыграть большую, может быть, даже решающую роль в дальнейшей судьбе путешественников. Именно поэтому Петров и Потапов сразу же попытались привлечь обоих негров как товарищей по несчастью, притом как вполне равноправных товарищей, к общей борьбе с грозившими опасностями. Но тут они столкнулись с глухой оппозицией со стороны бурского полковника и генерала Гордона. Конечно, и тот и другой хорошо сознавали, что в сложившейся обстановке без помощи негров им не обойтись, и они хотели воспользоваться этой помощью, но лишь при условии, что негры ни на секунду не забудут о том, что они всего лишь негры, и будут знать «свое место». Пусть негры показывают дорогу, пусть негры тащат на своих плечах багаж, пусть негры по ночам дежурят у костра и отгоняют диких зверей – да, пусть негры делают все это! Но не дай им бог забыть о цвете своей кожи! Этого ни генерал, ни полковник не потерпели бы. Советских людей глубоко возмущало такое отношение к африканцам, но они не пытались вступать в безнадежные дискуссии с расистами, а решили проводить свою линию явочным порядком.

– Ничего, ничего, – с усмешкой сказал Степану Потапов, – естественный ход вещей собьет с расистов немало спеси.

Этот «естественный ход вещей» дал о себе знать очень быстро. Надо было похоронить погибших при катастрофе. Их расплющенные тела были с трудом извлечены из самолета, из карманов убитых взяты документы и деньги, составлен акт об их смерти, подписанный Таней как врачом и еще тремя пассажирами. Затем нужно было приготовить могилу. Генерал, который считал себя старшим по чину среди оставшихся и потому бесспорным командиром всей группы, резко бросил, обращаясь к неграм:

– Немедленно вырыть могилу!

Бенсон и Киви послушно взялись за лопаты. Но Петров возразил:

– Рыть могилу должны все, кто способен к работе. Это дело общее.

Петров и Потапов присоединились к обоим неграм. Их примеру последовали стюард Гассан и Браун. Петров пристально посмотрел на Лесли и спросил:

– А вы, капитан?

Лесли в нерешительности взглянул на генерала, но тот стоял, демонстративно отвернувшись. Смущенно потоптавшись на месте, Лесли в конце концов тоже взялся за лопату.

Скоро могила была готова. Убитых похоронили. Генерал бесцветной скороговоркой прочитал какие-то молитвы и поспешил отойти в сторону.

Теперь предстояло более подробно ознакомиться с местностью, куда случай забросил самолет. Не глядя на негров, но обращаясь именно к ним, генерал буркнул:

– Обойти район и доложить мне!

– Простите, генерал, – возразил Петров, – ведь это дело тоже общее и притом чрезвычайно важное. В разведке местности должны принять участие не только наши африканские товарищи. Пускай господин Киви, господин Потапов и господин Лесли обследуют местность, а мы тем временем попытаемся извлечь из самолета все, что может нам пригодиться. Согласны?

Бурский полковник возмущенно фыркнул при словах «наши африканские товарищи» и злобно пробормотал:

– Большевистская пропаганда!

А генерал изумленно поднял брови, услышав, что слово «господин» было отнесено также и к негру Киви.

Однако предложение Петрова было настолько разумно, что даже расисты не решились его оспаривать, и оно было немедленно приведено в исполнение.

Пока разведчики обследовали окрестности, из самолета вытащили все ценные вещи, рассортировали и уложили их в мешки. Среди «трофеев» оказались два карабина с патронами, несколько топоров, набор наиболее необходимых инструментов и немало продовольствия, главным образом консервов. При экономном расходовании этого запаса могло хватить на три-четыре дня. Таня пополнила свою походную аптечку медикаментами, которые нашлись на самолете.

Часа через два вернулись разведчики и сообщили, что поляна, на которую упал аэроплан, имеет около трех километров в поперечнике и является частью пологого горного склона. На юге она граничит с густым тропическим лесом, на севере тоже лес, но более редкий. Почти в центре поляны находится небольшое озеро, вокруг которого обнаружено много разнообразных звериных следов. Очевидно, сюда приходят на водопой животные из окружающих лесов.

Киви взобрался на вершину исполинского баобаба и оттуда в северо-восточном направлении увидел остроконечную гору, хорошо знакомую ему с детства. Именно у подножия этой горы жило его племя. Разведчики предлагали – и тут их мнение было единым – идти по направлению к остроконечной вершине. По всей вероятности, путники там найдут помощь или сумеют выйти оттуда на линию, железной дороги.

С вершины дерева Киви видел, что огромное пространство, которое предстояло преодолеть, было покрыто лесом с отдельными пятнами лугов. Трудностей впереди было, несомненно, много. Однако не оставалось ничего другого, как пробиваться через лес.

Генералу и бурскому полковнику очень хотелось выдвинуть какой-нибудь другой план действий, они пытались разными каверзными вопросами сбить разведчиков с толку. Но это им не удалось. Потапов и Киви, который, кстати сказать, сильно осмелел рядом с Потаповым, твердо отстаивали свои выводы, и даже Лесли, несмотря на явное неудовольствие генерала, в общем поддерживал их. В результате после краткого совещания план разведчиков был принят.

Между тем солнце уже стало склоняться к горизонту. Надо было подумать об ужине и ночлеге. Бенсон и мальчик-стюард взялись за приготовление пищи. Они развели костер, вскипятили воду, заварили чай, открыли консервы.

После ужина встал вопрос: где и как ночевать? Все были согласны с тем, что ночевать лучше на открытом месте, а не в лесу, – меньше опасности со стороны зверей. Все были также согласны, что место ночлега следует огородить завалом из деревьев, растений, камней. Но в каком именно пункте разбить лагерь?

Генерал настаивал на том, чтобы расположиться около самолета: он будет прикрывать спящих с тыла.

Однако неожиданно против такого плана выступил Киви. Молодой негр не решился сделать это открыто – привычка повиноваться белым сковывала его волю, – но он что-то прошептал на ухо Петрову. Степан нашел его слова настолько существенными, что сразу же довел их до сведения генерала. Суть дела состояла в том, что совсем близко от самолета Киви заметил на земле следы слонов. Такие же следы он видел и возле озера. Очевидно, этим путем слоны ходят ночью к озеру на водопой. Лучше уйти с их дороги. Поэтому Киви считал, что надежнее было бы устроить ночлег несколько в стороне, на небольшом возвышении у края поляны.

Изложив эти соображения, Петров сказал:

– По-моему, господин Киви прав. Мы не можем к нему не прислушаться…

Тут генерал пришел в крайнее раздражение. Опять «господин Киви»! Что это? Издевательство?

– Не вижу никакой необходимости отдаляться от самолета! – желчно проговорил он. – Какие тут могут быть слоны? Все это выдумки чернокожих!..

И так как встреча со слонами большинству показалась маловероятной, а разбитый самолет был все же реальной защитой, то предостережению Киви не придали серьезного значения и после ужина принялись за устройство ночлега около самолета.

Руководить «укреплением» лагеря взялся Потапов: ведь это была его военная специальность. Работали все здоровые мужчины, даже генерал Гордон. Только полковник Менц оставался непреклонным. Сонными, холодными глазами он посматривал на работающих, ожидая возможности лечь и заснуть, наконец, после всех пережитых ужасов. Два костра должны были гореть в течение всей ночи.

И здесь снова произошел конфликт. Когда все приготовления ко сну были закончены, генерал скомандовал:

– Бенсону, Киви и Гассану сменяться каждые два часа! Остальным – спать!

– Почему, господин Гордон? – впервые заговорила с генералом Таня. – Я тоже буду дежурить.

– И я! И я! – подхватили Петров и Потапов. Их поддержал Браун.

Капитан Лесли сначала изобразил на своем лице гримасу, которая одновременно означала и «да» и «нет», но затем, расхрабрившись, он тоже заявил о своем желании охранять лагерь.

– Если придут звери, – точно извиняясь, пояснил он, – надо, чтобы были люди, умеющие стрелять.

Генерал скрипнул зубами, но возражать не стал – видимо, его окончательно сморила усталость.

И вот наступила ночь – черная, глубокая, тропическая ночь, с ярко сверкающими в небе звездами, с горячей духотой словно застывшего воздуха, с тысячами самых разнообразных шумов, криков, стенаний. На европейских путешественников ночной африканский лес действовал угнетающе. В каждом звуке им чудилась угроза, а каждой тени рисовался образ врага. Нервы были натянуты, как туго подвинченные струны, слух напряжен до предела, взгляд обострен до боли. Несмотря на усталость, все долго не могли уснуть.

Лагерь был в стороне от лесной чащи, но все же временами до слуха людей доносились из леса таинственныо пугающие звуки: то грозный рык, то пронзительный вопль-хохот, то клекот хищной птицы. Все вздрагивали, настораживались, вопросительно вглядывались в тьму экваториальной ночи.

С озера шли более мирные, успокаивающие шумы: шуршал тростник, хлюпала вода, иногда раздавался дробный топот копыт или довольное пофыркивание. На озере кипела бойкая ночная жизнь… Внезапно все звуки и шумы перекрыл близкий, все нараставший рык, перешедший в визгливое мяуканье, будто где-то совсем рядом бродила гигантская кошка. Все всполошились. Петров и Лесли схватились за карабины. Свирепое мяуканье повторилось ближе… Еще раз… Потом оно стало удаляться и в конце концов стихло. Очевидно, леопард, гроза африканских лесов, ушел в джунгли, напуганный бивачными кострами.

Однако постепенно усталость брала свое, и обитатели лагеря начали засыпать тревожным сном. Не спали только дежурные. Они подбрасывали ветви и валежник в костры, весело трещавшие в ночной темноте. Каждая вахта продолжалась два часа. В первой стояли Петров и Бенсон. Их сменили Киви и Потапов. Так как Киви не знал ни русского, ни немецкого языка, а Потапов еще недостаточно объяснялся по-английски, дежурным было трудно беседовать. Но чему не научит нужда! Оба часовых виртуозно изъяснялись мимикой и жестами, дополняя их языком рисунков, которые они быстро чертили палочкой на земле. В общем, все шло благополучно, и Потапов к концу своей вахты даже начал думать, что ночь обойдется без каких-либо происшествий.

И вдруг…

Откуда-то очень издалека послышался странный гул, ровный и непрерывный… На лице Киви отразился ужас. Глаза его расширились, все движения выражали панику. Руками, ногами, голосом он пытался объяснить Потапову причину своего волнения. Увидев, что тот его плохо понимает, Киви начертил на слое пепла возле костра грубые очертания слона.

– Так это, значит, правда? – воскликнул Потапов. В волнении он не заметил, что заговорил по-русски.

Киви не знал русского языка, но выражение лица Потапова было настолько красноречиво, что он понял и усиленно закивал головой в знак подтверждения.

Между тем гул рос и приближался. Киви становился все беспокойнее. Вдруг он бросился к Бенсону и, подняв его, торопливо, громко и тревожно заговорил. Бенсон вскочил и прислушался. Гул угрожающе приближался. Бенсон воздел руки к небу и в ужасе воскликнул:

– Горе! Горе!.. Слоны!

Разбуженный Петров поднял голову и спросил:

– В чем дело?

Бенсон торопливо объяснил, что, как и предупреждал Киви, стадо диких слонов идет к озеру на водопой. Уже слышна поступь сотен гигантских животных. Они очень опасны. Никто и ничто не может удержать их страшного движения. Они сметают все, что попадается на их пути. Надо как можно скорее бежать из лагеря, иначе слоны растопчут всех.

Поняв всю серьезность положения, Петров вскочил и стал громко кричать:

– Вставать! Вставать! Слоны! Слоны!.. Прочь из лагеря!

Начался переполох. Бурский полковник, Бингхэм, Лесли и Браун метались, не зная, что делать. Генерал, еще так недавно считавший слонов выдумкой чернокожих, теперь вопил:

– За мной! За мной!

Но он и сам не знал, куда бежать, и беспомощно топтался на месте. Тем временем Киви и Потапов перепрыгнули через завал и призвали всех следовать за ними к возвышению, на котором были сложены вещи.

Страшный гул становился все более могучим, грозным. Уже ясно слышался топот сотен тяжелых ног. Уже доносилось мрачное фырканье исполинов, неудержимо несущихся в ночи. Уже раздавались пронзительные крики слонят.

Скоро все обитатели лагеря оказались на возвышении и, запыхавшиеся, со страхом смотрели на место своего недавнего пребывания, туда, где еще ярко горели костры и угрюмо темнел корпус разбитого самолета.

– Тише!.. Слоны не должны нас заметить! – крикнул Киви.

Все стояли во мраке, затаив дыхание. Таня крепко прижималась к Степану, и он ощущал, как дрожит она от страха и напряжения.

В это мгновение раздался громкий треск ломаемых деревьев, и из леса на поляну вырвался огромный старый слон с длинным хоботом и гигантскими ушами – по-видимому, вожак стада. Подняв хобот, он понюхал воздух, но, должно быть, не почувствовал присутствия людей, потому что сразу же решительно направился в сторону озера. За ним на полянку выбежали другие слоны, за ними еще и еще… Среди слонов были старые и молодые, крупные и мелкие, быстрые и медлительные. Было много слонят, которые бежали за своими матками. Все слоны вытянулись в длинную колонну, по четыре в ряд, и, фыркая, топая, шаркая, с шумом дыша, неслись к водопою. Это был грозный поток, неудержимая лавина.

По дороге слоны зацепили лагерь. Один слон ступил ногой в костер и со страшным ревом промчался дальше. Другой напоролся на острое крыло самолета. Издав дикий вопль, он стал с яростью топтать землю, а потом, увлекаемый общим течением, исчез в темноте.

Бурский полковник, генерал Гордон и Бингхэм подавленно молчали, наблюдая разыгрывавшуюся перед ними картину. Киви и Бенсон, став на колени, склонились головой до земли. Во всем этом было что-то грозное, мрачное, первобытное.

Наконец поток слонов иссяк. Снова стало тихо и спокойно, только вокруг озерка слышался топот тяжелых ног, хлюпанье грязи, шумные всплески воды и удовлетворенное фырканье.

Так продолжалось около часа. Потом снова появился гигантский слон-вожак. Гордо подняв хобот, он двинулся назад в лес, а за ним и все стадо. Снова мрачный и могучий гул наполнил темный горячий воздух, возносясь к ярким звездам и серебристо-легкой луне, поднявшейся над горизонтом. Но вот в последний раз треснуло в лесу дерево, в последний раз резкий крик отставшего слоненка прорезал ночную тьму – и все стихло.

Киви поднялся с колен и спокойно произнес:

– Теперь опасность миновала. Можно вернуться в лагерь.

С рассветом начались сборы в путь. После раннего завтрака из консервированного мяса, хлеба и чая все принялись готовиться к походу. Собирались беспорядочно, ибо среди потерпевших аварию все явственнее обнаруживался разброд. Формально возглавлял группу генерал, который самовольно узурпировал эту роль. Генерала открыто поддерживали бурский полковник, Бингхэм и Лесли. Ни Брауну, ни тем более неграм и Гассану и в голову не приходило, что может быть как-либо иначе. На первых порах против руководства генерала не возражала и советская тройка. Однако очень быстро обнаружилось, что генерал решительно не способен справиться со своей ролью. Это был типичный штабист, который, быть может, умел выигрывать теоретические сражения на картах генерального штаба, но никогда не командовал войсками на подлинном поле битвы. Оказавшись в трудной обстановке, генерал понятия не имел, как надо действовать. Боясь обнаружить свою беспомощность, он не обращался за советами к другим. Он считал своим долгом командовать и действительно командовал, но его приказания были настолько нецелесообразны и нелепы, вызывали такую неразбериху, что чувство раздражения против него возникало у всех членов группы. Все помнили также и о том, что именно благодаря глупому упрямству генерала они едва не погибли под тяжелыми ступнями слонов.

Постепенно генерал терял свои командные позиции. Люди все меньше считались с ним и все больше прислушивались к голосу Потапова. Природная сметка, опыт юношеских скитаний, практическая хватка инженера и сапера – все это помогало Александру Ильичу ориентироваться в непривычной обстановке. Это сразу почувствовали оба негра – Киви и Бенсон. Они прониклись к Потапову большой симпатией и доверием. И остальные, делая вид, что подчиняются генералу, выполняли указания Потапова. Такая двойственность грозила серьезными осложнениями в дальнейшем.

После долгих сборов двинулись в путь. Вопреки опасениям Петрова, вопрос о том, кому нести груз, не вызвал споров. Даже генерал и бурский полковник, видимо, сообразили, что в сложившейся обстановке невозможно строго придерживаться расистских «принципов». Груз разделили между всеми здоровыми. Киви хотел было взять на себя Танину часть, но она решительно отказалась от помощи. После этого генералу и бурскому полковнику было уже неудобно отлынивать. Они даже не возражали, когда, по предложению Тани, было решено совсем освободить Киви от груза: как местный человек, он, естественно, лучше всех подходил для роли проводника-разведчика. Он должен был идти впереди партии, разведывать и прокладывать дорогу, предупреждать об опасностях. Такая работа требовала быстроты и подвижности.

В шесть часов утра группа тронулась. Впереди легкой, упругой походкой шел Киви, за ним – Петровы и Потапов, далее бурский полковник, Бингхэм, генерал, Лесли и Браун. Шествие замыкали Бенсон и Гассан. Быстро миновав полянку, на которой они провели ночь, путешественники углубились в тропический лес и сразу затерялись в зеленом океане.

Да, это был могучий лес!

Гигантские вековые стволы в несколько обхватов величественно возносились к небу, образуя наверху почти непроницаемый переплет ветвей. Лучи солнца никогда не проникали в глубь этого зеленого моря. В лесу было всегда темно и мрачно, сыро и прохладно. Со стволов и ветвей свисали странного вида влажные лохмотья – мхи, лишаи, ползучие растения.

Каких только не было тут деревьев! Исполинские баобабы с длинными, мучнистыми, кисло-сладкими плодами; черное дерево твердости железа, достигавшее 80 метров в высоту, столь тяжелое, что тонуло в воде; стройные пальмы дум с большими плодами-орехами; бананы с листьями необъятной ширины и двухметровыми гроздьями плодов; манго-бананы с ярко-оранжевыми грушевидными плодами, вкусом напоминающими землянику со сливками; зонтичные акации с широченными кронами: прелестные тамаринды; бесчисленные лианы, обвивающие стволы других деревьев, лианы, цветы которых – красные, синие, лиловые – мерцали в полутьме, как глаза чудовищ; громадные древовидные папоротники, в чаще которых было легко скрыться и человеку и зверю; исполинские кустарники с колючками, острыми и твердыми, как гвозди… Какое пестрое смешение пород, и видов, и цветов!

Но это был не просто могучий лес – это был страшный лес! Тысячи различных зверей, пресмыкающихся, птиц, насекомых населяли его, на каждом шагу грозя путнику увечьем или смертью. Здесь были кровожадные леопарды, нередко первыми бросающиеся на человека. Здесь были громадные кабаны-бородавочники с длинными, круто изогнутыми клыками, столь дикие и свирепые, что даже львы избегали с ними встречаться. Здесь были исполинские дикобразы, стреляющие своими колючками на расстояние в полтора-два метра. Здесь были гвинейские гадюки – толстые, широкоголовые, длинные змеи, издали прыскающие смертельным ядом в глаза животному или человеку. Здесь были тонкие, смертельно ядовитые змеи мамба, нападающие на противника из зарослей кустов или трав. Здесь были черные скорпионы величиной с голову барана, укус которых смертелен для человека. И здесь же были веселые стайки обезьян, издающих громкие крики и ловко переносящихся с дерева на дерево, гигантские красавицы бабочки, крохотные птички колибри, сверкающие в полумраке леса, как разноцветные драгоценные камни.

Таков был тропический лес, в который ранним утром вступили уцелевшие пассажиры погибшего самолета.

Первые часы похода были особенно мучительными для европейцев. Каждый шаг брался с боя, приступом. Киви старался выбирать путь поудобнее, но все же партия поминутно останавливалась. Люди продирались сквозь колючки, то и дело пуская в ход топоры и ножи, прорубая проходы в стене кустарников и лиан. Они проваливались в незаметные колдобины, перелезали через толстые стволы упавших лесных гигантов. Скоро одежда путников превратилась в лохмотья, их руки и ноги покрылись ссадинами, кровоточащими порезами и царапинами.

Когда на маленькой полянке, около холодного родника, бьющего из земли, был устроен первый привал, все европейцы уже изнемогали. Казалось, они не смогут двинуться дальше. Но нужно было идти, и, отдохнув часа два, группа снова поднялась. Второй переход оказался легче первого. Не потому, что обстановка изменилась к лучшему, – нет, тропический лес по-прежнему встречал незваных пришельцев с первобытной свирепостью. Однако теперь они приобрели уже некоторый опыт и стали втягиваться в мучительный для них путь по африканским дебрям.

Неожиданности то и дело подстерегали путешественников. В одном месте они вспугнули окапи. Странное животное, полужираф-полузебра, с шумом ломая ветви и кустарники, мгновенно исчезло в лесной чаще. В другом месте наткнулись на исполинского барсука, который бросился в заросли папоротника, оставив после себя зловонную струю воздуха. Несколько раз большие черно-зеленые змеи пересекали дорогу и с противным шипением скрывались в траве. А к концу дня произошло событие, которое могло иметь трагические последствия для путешественников.

Впереди группы, как всегда, шел Киви. Искусно и осторожно он прощупывал длинным легким шестом казавшиеся подозрительными заросли, ловко уклонялся от вспугиваемого зверя или пресмыкающегося. Но на этот раз случилось неожиданное. Киви засунул свой «зонд» в густой колючий кустарник, преграждавший путникам движение вперед, и вдруг… откуда-то сбоку раздался грозный рев, и в тот же миг огромный леопард, сорвавшись с ветви гигантского дерева, бросился на Киви. Это было так внезапно, что никто не успел даже ахнуть. Казалось, для Киви наступил последний час. К счастью, рядом оказался Степан. Мгновенно грянул выстрел из карабина – и, не долетев до Киви, леопард с пробитой головой грохнулся на землю.