Блокада

06

– Зачем ему мое ружье?

Филя с досадой обернулся на Коркина. Тот, закинув на крепкое плечо мешок, медленно брел за ним по упругому ковру молодого проволочника в сторону уничтоженной базы и то и дело оглядывался.

– Коркин, что ты головой вертишь? По зверю своему соскучился? Ничего с ним не сделается. Отшельник твой его гладит. И Пустой не будет со стариком без тебя говорить. Иди уже. Времени мало. Скоро вечер, стемнеет: охота была в темноте копаться. Или ты забыл, что Пустой сказал? Послезавтра здесь опять будет орда. А у нас правило такое: жди удачу годом позже, а беду – до того, как обещано. Понял?

– Понял, – пробормотал Коркин и вновь повторил, как заведенный: – Зачем Пустому мое ружье?

– Какой ты странный, Коркин, – наморщил лоб Филя, который хоть и не согнал с лица недавней бледности, но прежнюю говорливость вернул. – Тебе же сказали – дай патрон, а ты ружье дал. Сам дал.

– А чего мне ружье без патрона? – пробормотал Коркин. – Да и гильзы плохо вынимаются, замучаешься пальцы ломать. Ружье старое. Еще от моего отца. А у него от деда. Или от материного деда. Дуло хорошее, я его салом чистил, а патронник еще до меня сломался. Гильзы не выщелкивает – выкорябывать приходится. Хотя я вообще первый раз из него стрелял. Мне мать еще сказала, что после каждого выстрела гильзы выкорябывать надо. Она и сама стреляла из него один раз только.

– «Выкорябывать»! – передразнил Коркина Филя. – Правильно ты сделал, что Пустому ружье отдал. Пустой все ремонтирует. Он же механик! Второе наше правило: если что-то может работать, должно работать. Или идти на запчасти. Так что твое ружье будет работать как надо.

– Чего ему работать, если патрон один остался? – не понял Коркин. – Куда я с одним патроном?

– Тут такое дело, приятель… – Филя хотел почесать затылок, но руки и у него были заняты, поэтому он только с досадой подергал подбородком. – Нам много чего натаскали за последний год-два, так у нас два мешка только пустых гильз было. Это я о приличных говорю, которые калибровку прошли, а дутых там, мятых – без счета. Так вот из них как раз под твое ружье больше половины. Очень много. Я на вид так прикидываю. Пустой уже хотел сам стрелялку под них соображать, трубу подбирал, мудрил что-то с чертежами, а тут как раз ты. Капсюли-то мы давно уж делать навострились, да и патроны снарядить – дело нехитрое. А вот ружье…

– Непонятное ты что-то говоришь, – пробурчал Коркин, с дрожью обходя по пружинящему проволочнику подозрительные бугры. – Ка… калиб… тьфу, не выговоришь. Зачем Пустому ружье? С ордой, что ли, воевать? Без этих-то… – скорняк мотнул подбородком в ту сторону, куда улетели веретена, – и десяти ружей не хватит, чтобы от орды отбиться.

– Дурак ты, Коркин, – Филя плюнул и опустил на ковер проволочника мешок и лом, которые до этого тащил в руках. – Ружье Пустому там понадобится.

– Где – там? – не понял Коркин и, проследив за вытянутой рукой Фили, прошептал: – Он в лес, что ли, собрался? Нет зверя в нашем лесу под это ружье.

– Дальше, – замотал головой Филя и зашептал хрипло: – В Стылую Морось!

– Зачем? – испугался Коркин. – От орды, что ли, прятаться?

– «От орды», – передразнил Коркина Филя. – Орда только нынче появилась, ее тут никто и не видывал никогда. А Пустой в Стылую Морось давно собирается.

– Зачем? – вытаращил глаза Коркин.

– Затем, – подхватил лом и мешок Филя. – Теперь-то понятно зачем, теперь и вправду от орды прятаться надо, только у Пустого в Мороси и другие дела есть. Да и вон светлые подарок подкатили – гони им вездеход на базу. Ты только зубами-то не выстукивай раньше времени. Про эту Стылую Морось больше наговорено страшного, чем там на самом деле страшного есть. Ты думаешь, откуда Пустому самое хорошее железо тащат? Из Стылой Мороси. Там самые развалины. Только мало кто глубоко забирается, но по окраине шастают. Так в ней и поглубже обретаются люди. Да столько, что тут и со всех деревень не соберешь. А уж нелюди… Да ты хоть со сборщиками поговори. Тут-то поблизости никакого железа не осталось.

– Так зачем Пустому в Стылую Морось? – еще сильнее выпучил глаза Коркин. – Зачем, если ему все равно железо оттуда несут? Да и ну этих светлых, пусть сами свой вездеход забирают! А если бы они сказали мне валенки туда тащить?

– Дурак, – плюнул Филя. – То тебе принесут, а то сам выберешь. И со светлыми шутить не надо. Или ты не видел, что они могут? Да и чего монетами швыряться? И орда опять же. Но главное в другом… – Филя вновь остановился, хотел опять бросить груз, но только поморщился и прошептал, словно механик стоял у него за спиной: – Он хочет перестать быть Пустым.

– Это как же? – не понял Коркин.

– Не знаю, – пожал плечами Филя и вновь потопал в сторону базы, до развалин которой оставалось всего ничего. – Говорят, там ведунья одна есть, может поспособствовать. Да и ищет он там кого-то. Я так думаю, что те, кого он ищет, что-то знают о Пустом. И он хочет их расспросить. Знаю только, что всем сборщикам, которые уходят в Стылую Морось, да и купцам, что во все стороны товар от нас тащат, Пустой показывает картинку и просит, чтобы они человека искали, что на картинке, а если кто какую весть о том человеке узнает, то он тому платит сто монет. А если приведет его к тому человеку – так всю тысячу.

– Тысячу?! – затаил дыхание Коркин. – Это ж… это ж за пять лет можно со старостой рассчитаться! А почему Пустой решил, что тот, кого он ищет, в Стылой Мороси?

– Ничего он не решал.

Филя подошел к обрывкам ограждения базы и остановился, приглядываясь к покосившимся столбам с изоляторами, к обугленным стенам казармы, к покосившемуся прямоугольнику лаборатории, к буграм на затянувшем разоренное поселение проволочнике.

Обернулся, посмотрел на освещенную лампами мастерскую, возле которой уже не было Поселка, поднял лицо к темнеющему небу, луна в котором еще висела без звезд, прислушался к тарахтящей на крыше мастерской станции.

– Устал я уже от тебя, Коркин. Я ж тебе говорю: он всем ту картинку в лицо тыкал. Всем, кто дома не сидит. И каждому сборщику ту картинку показывал, а один из них и сказал, что видел человека с картинки. И видел его у одного старика, что живет в Стылой Мороси. Вот так некоторые по сто монет зарабатывают!

– Наш староста говорил, что нет в Мороси людей, – вытер рукавом взмокший лоб Коркин. – Там только пакость одна водится. Именно что нелюдь. Зачем Пустому нелюдь? А кто он такой-то? Ну тот, которого Пустой ищет? Что за… человек?

– Не он, а она, – поправил Коркина Филя и медленно двинулся через ограждение, обходя страшные бугры. – Девка какая-то. Девчонка. Может, дочь Пустого, может, сестра, он и сам не знает, а может, просто знакомая какая. Человек, а не нелюдь. Нелюдью как раз твой староста был. Один из шрамов у меня на спине от его бича! Или вот ордынцы эти самые… вот уж нелюдь. Нелюдь от люди по нутру отличается, а не по роже. И выкинь ты эту девчонку пока из головы. Нам с тобой поручили дело, вот делом и надо заниматься. А то болтаешь без умолку!

– Эй, – просипел Коркин, тыча перед собой пальцем. – Шевелится!

Филя обернулся, увидел подрагивающий бугор, бросил мешок и, закусив губу, отогнул ломом упругие стебли проволочника. Из пронзенной острыми корнями плоти на него смотрел наполненный болью и ужасом лошадиный глаз. Мальчишка ойкнул и, выронив лом, закрыл лицо ладонями.

– Дай, – сдвинул брови Коркин, поднял лом, примерился и вонзил его между побегами проволочника. Бугор заколыхался и замер.

– Ты чего? – начал шмыгать носом Филя.

– Нельзя над скотиной издеваться, – пробурчал Коркин. – Она ни в чем не виновата. Даже корову, когда режешь на мясо, надо убивать быстро. Так, чтобы она и понять не успела, что с ней делают. И другие коровы этого видеть не должны. Нельзя так со скотиной. Отлить мне на ордынцев, а со скотиной нельзя.

– Так ты чего хочешь? – почти закричал Филя. – Чтобы светлые сортировали их, что ли? Лошадей в одну кучу, а ордынцев в другую?

– Ничего не хочу, – четко выговорил Коркин и опять забросил за спину мешок. – Чем дольше живу, тем меньше хочу. Пришли мы уже. Чего тут Пустой хотел найти?

– Все, что найдем, все в дело пойдет, – с отвращением поднял лом Филя и, вытерев его конец о ленты проволочника, пробурчал: – Работы еще выше макушки, а дня всего ничего осталось.

Засветло они не успели. Филя для порядка осмотрел сначала казарму, в которой постоянно жили двое или трое светлых, но там не сохранилось ничего. Мало того что ордынцы подожгли ее: уже в огне они продолжали ее грабить, – там их и застали летучие машины светлых. Все отсеки казармы, крыши над которой не сохранилось, заполняли бугры проволочника.

– Они еще живы? – спросил Коркин.

– Не знаю, – огрызнулся Филя. – Надеюсь, что нет.

– Если корова падет в степи, проволочник накрывает ее через день, – пробормотал Коркин. – Поэтому стервятники торопятся. Но если идет желтый дождь, тогда проволочника не будет, и корова начинает гнить. Но во время дождя и стервятники не могут ее клевать. Когда идет желтый дождь, птицы должны прятаться.

– Это как же? – не понял Филя. – Где можно спрятаться в степи? Норы, что ли, роют?

– Они взлетают выше облаков, – ответил Коркин. – И ждут, когда желтые тучи истают.

– А если тучи не истаивают? – Филя остановился у входа в лабораторию. Жестяная, еще недавно отливающая серебром дверь была помята и закопчена. Сразу несколько холмиков проволочника поднимались возле нее, но сама лаборатория уцелела. Стекла на окнах покрывала паутина трещин, виднелись выбоины, но ордынцам удалось разрушить только верхний слой прозрачного покрытия.

– Что тут горело? – Коркин осторожно прошел между кочками проволочника и постучал по закопченной стене. – Это же жесть? Белая, но жесть. Она не горит.

– Топливо, – ответил Филя, подбираясь к двери лаборатории. – За казармой стояли емкости, ну бочки с топливом. Это такая жидкая штука вроде пойла, которым торговал Хантик. Только его пить нельзя. Оно ядовитое. Светлые им заправляют машины. На самом деле не только им, но и им тоже. Наверное, ордынцы вскрыли их, а там долго ли до беды. У них же у каждого второго факелы в руках были. Но там, скорее всего, мало было топлива. Или бочки были вовсе открыты. Пустой говорил, что светлые сильно рискуют: держать возле казармы такие емкости – все равно что подбрасывать над головой нож. Воткнется рано или поздно в макушку. Весь пустырь бы затопило пламенем. От базы до Поселка!

– А так чем затопило? – Коркин ковырнул ветхим сапогом куст проволочника. – Что светлые сделали с ордой?

– Не знаю, – отчеканил Филя и вытряхнул из мешка какое-то устройство. – У Пустого надо спросить.

– А Пустой – светлый? – спросил Коркин. – Похож ведь. Глазастый он, как и светлые. Вот смотри, у нас у всех глаз узкий, а у светлого большой, почти круглый. И у светлых глаза круглые.

– Дурак ты, – в который раз поморщился Филя и осторожно приставил устройство к двери. – Пустой – это Пустой. Механик. Он не светлый, не лесовик, не ордынец и даже не аху.

– Аху? – не понял Коркин. – Что такое аху?

– Аху… – Филя щелкнул тумблером, и из-под устройства повалила тонкая струйка сизого дыма. – Это такой человек из развалин. Дикий, чужой человек. Ну вроде нас с тобой, только поплотнее, покрепче в кости, да на рожу странный. Цвет лица такой… смуглый, подбородок узкий, глаза, наоборот, широкие, скулы пошире, чем у нас, и лоб такой… лобастый. Это от ума, говорят. Запомни, Коркин, всякая пакость – чем пакостнее, тем умнее. Бабки в деревне, когда она еще называлась Гнилушка, рассказывали, что мир похож на полосатый пирог. Ну знаешь, когда слой теста, потом слой мяса, потом опять теста, потом толченые клубни, потом снова тесто. Представь, что мы – толченые клубни. Но ниже есть слой мяса. Или сверху. Вот там и живут аху. И иногда они пробираются к нам. В клубни. Чтобы гадить и всячески вредить. Некоторые говорят, что они вроде нечисти. Ну то есть все мы после смерти должны попасть к аху. А когда народу мало мрет, аху приходят за ним сюда. Правда, их давно никто не видел. Понял?

– Я никогда не пробовал полосатых пирогов, – признался Коркин, отчего-то судорожно принявшись чесать затылок. – А клубни я просто варю в котелке. Иногда добавляю туда сала. Если есть. У нас в Квашенке этими аху детей пугают, только называют их просто пакостью. Только их не бывает. Сказки это все. К тому же после сегодняшнего дела аху, похоже, досталось много гостей, и они не скоро придут. Хотя мать моя говорила, что богу нет до нас дела и что если верно то, что за всякое сотворенное зло надо после смерти платить, а за перенесенное зло после смерти получать благоденствие, то он нам сильно задолжал. А что это у тебя?

– Это? – Филя отнял от двери устройство и пощелкал тумблером, показав ошеломленному Коркину короткий синеватый столбик пламени. – Это, Коркин, лучевой резак. У нас их два, но этот поменьше. Пустой на спор выиграл их у Вери-Ка, сказал, что починит кондиционер у него в отсеке. Правда, резаки тоже были сломанными, но Пустой и их починил.

– Я не знаю, что такое кондиционер, – растерянно пробормотал Коркин, глядя на резак. – А зачем нужен резак?

– Вот. – Филя ударил кулаком по двери, и вырезанный вместе с замком кусок упал на ковер проволочника. – Он режет металл.

– Ты тоже светлый? – ошарашенно пробормотал Коркин.

– Только по масти, – взъерошил волосы мальчишка и потянул дверь на себя.

Проволочник у входа мешал, но получившейся щели хватило, чтобы протиснуться внутрь. Филя положил резак у входа и огляделся. Ни разу еще ему не приходилось бывать не только в помещениях базы, но даже и за ее оградой. Когда-то аккуратные дорожки и чистые домики грезились ему сказкой наяву. Теперь, когда не стало ни того, ни другого, он все-таки оказался внутри лаборатории и немного разочаровался. Ее обстановка Филю ничем не удивила. В помещении размером десять на десять шагов стояли стулья, странная мягкая скамья со спинкой, большой стол с цветными листами пластика и какие-то приборы у дальней стены.

– Иди сюда, – позвал Филя Коркина.

Скорняк с трудом пролез через щель.

– Вот. – Филя ткнул пальцем в серый диск, укрепленный на потолке над столом. – Это кондиционер. Я помогал Пустому отремонтировать такой же, только чуть поменьше. Он делает зимой в помещении тепло, а летом прохладно. И… – Филя пощелкал пальцами, – свежо. Чтобы не воняло.

– У Пустого в мастерской и так не воняет, – растерянно пробормотал Коркин.

– Воняет, – не согласился Филя. – Ты принюхался только. Как сборщики стадом забредут, хоть нос зажимай. Да и ты, Коркин, тоже не цветочек. Мыться надо хотя бы через день.

– Я каждый день моюсь, – обиделся Коркин, – это я от пакости вспотел…

– Ладно, – пробормотал Филя, – значит, надо два раза в день. Ты только не пугайся, сейчас я тут разберусь…

Мальчишка подмигнул Коркину и подошел к приборам.

– Сейчас-сейчас. Коркин, ты пока посиди у стола. Посмотри картинки. Видишь куски… пластика. Ну вон на столе. Только ничего не воруй и не ломай. Пустой за каждый такой листок вернее, чем за железку, хватается. А я сейчас… Так. Пустой сказал, что значок должен быть в виде восьмиконечного креста. Резервное питание. Ага!

Филя отыскал нужное пятно на матовой поверхности рабочего стола и надавил на него пальцем. Где-то на крыше что-то со скрежетом зашевелилось, панели приборов затеплились мягким светом, из кондиционера подул легкий ветерок. Филя оглянулся на окаменевшего за столом Коркина и довольно вытер со лба пот.

– Точно я сказать не могу, Коркин, может, я и в самом деле светлый, хотя бабки и говорили, что мою мать убили ватажники, когда она ходила в степной поселок за сыром, а отец замерз в лесу, и были они обычными лесовиками. Так что и я лесовик. Но хочу стать светлым. Тут, по словам Пустого, главное – начать. Вот стану я светлым – и все мои дети будут светлыми. Понял?

– Нет, – как зачарованный, замотал головой Коркин.

– Ну ладно, – вздохнул Филя. – Потом поймешь. Я тоже вначале ничего не понимал и смотрел на Пустого или как на бога, или как на чудовину из конца мира. А потом кое-чего соображать начал. Вот смотри сюда.

Филя коснулся пальцем правого экрана, среди всплывшего орнамента выхватил взглядом нужную фигуру и, нажав на нее, радостно заорал:

– Пустой! Пустой! Это я! Сработало!

– Филипп? – откуда-то из стены или с потолка донесся чуть глуховатый голос механика. – Хорошо. Больше ничего не трогай, я сейчас буду. Кстати, я тебя порадую: лебедку твою я починил. Вот только не знаю – зачем она нам теперь? Ты понял?

– Понял, – сразу скис Филя и обернулся к Коркину, который был близок к обмороку. – Теперь будет мне какая-то дополнительная работа. Надеюсь, не уборка улиц Поселка. Ты чего, Коркин? Закрой рот, и не такое увидишь. Я когда только сошелся с Пустым, у меня от изумления даже понос случался. Давай распаковывай мешки, инструменты там у тебя, сейчас будем здесь кое-что снимать.

– Как? – прохрипел Коркин, тыкая пальцем в сторону приборов. – Как туда забрался Пустой?! И когда? Он же в мастерской остался!