Блондинка

Глава 3

Это был стиль испанского модерна со штукатуркой под мрамор. «Моя саманная хижина», — пели когда-то о жилищах такого сорта. Патио — внутренний дворик — окружен высокими стенами и обсажен для красоты шестью пальмами, но ни одна из них ни разу не принесла хотя бы финик.

Я позвонил у входной двери, но ответа не получил и направился по аллее к «остину-хили», когда до меня донесся из патио всплеск. Я остановился и услышал, как хриплый голос тихонько напевает. Пели фальшиво. Дверь в патио была закрыта, но не заперта. Я толкнул ее и очутился перед бассейном. На другом его конце я заметил что-то белое, потом снова услышал всплеск. Я стал ждать.

Она проплыла кролем три четверти бассейна, прежде чем обнаружила мое присутствие.

— Вы в частном владении, — сказала она своим сиплым голосом. — Вы этого не заметили?

— Вы — Кей Стейнвей?

— Убирайтесь!

— Я — лейтенант Уилер из службы шерифа. Я хотел бы поговорить с вами.

— Ах! — сказала она. — Но сначала я должна вылезти отсюда.

— Я вас жду.

— Но на мне нет купальника!

— Несчастье одних составляет счастье других, — любезно утешил ее я.

Она от души рассмеялась:

— Мой халат на стуле, позади вас. Не будете ли вы столь галантны, чтобы подать его мне?

— Вы злоупотребляете моим рыцарским характером, — сказал я неохотно, взял белый халат со стула и подошел к бассейну.

Она подплыла к краю и положила на него руки:

— Положите его сюда и отвернитесь.

— Я дальнозоркий. Я вас даже не вижу, — сказал я наугад.

— Отвернитесь, или я останусь в воде.

— Хорошо. Но вы убили во мне юного натуралиста.

Я послушно отвернулся и затянулся сигаретой.

Десять секунд молчания, потом она объявила:

— Теперь можете повернуться. Я в порядке.

— Досадно!

Я повернулся. Она завязывала пояс халата.

— Идемте в дом, — сказала она. — Мне необходимо выпить.

Мы прошли вдоль бассейна, пересекли патио, вымощенный белыми плитами, и вошли в стеклянную дверь, распахнутую настежь.

Гостиная была в стиле модерн, с баром в одном конце. Кей зашла за стойку и посмотрела на меня:

— Что вам приготовить?

— Виски, кусочек льда и капельку содовой.

Я смотрел на нее, пока она наполняла стаканы. Она был так же красива в натуре, как и на большом экране, с трехметровой головой.

Брюнетка, с шелковистыми волосами до плеч. Изящное лицо и серо-зеленые глаза, которые она, наверное, уродовала днем какой-нибудь замазкой. Губы полные. Купальный халат мягко облегал пышные формы.

Она протянула мне стакан и подняла свой.

— За здоровье полиции, — сказала она. — Я сегодня вечером начала уже скучать в своей собственной компании.

— Вы могли бы сделать карьеру в плавании, — сказал я. — Вы заработали бы состояние, просто выступая публично.

— Вы как будто дальнозоркий?

— Не забудьте, что я видел, как вы плыли с другого конца бассейна.

— О, лейтенант, — замурлыкала она, — от вас ничего не скроется!

— Если бы я не был здесь по другому делу, мне было бы это очень приятно.

— Нужно сочетать дело с удовольствием, — небрежно заметила она. — Необходимые издержки, как я это называю. Но, может быть, вы не имеете права?

— Я могу тратить сколько угодно, но при условии, что это не превысит полдоллара в месяц. Вы знали Джорджию Браун?

— Я знала ее очень давно и очень мало. Она должна стать новой звездой телевидения с этой субботы?

— Теперь ее рейтинг повысится еще больше. Когда вы ее видели в последний раз?

— Пожалуй, три года назад, — ответила она с гримасой. — В тот день слушалось дело о самоубийстве Ли Меннинга. Она была в суде. С тех пор я ее не видела. И не думаю, что ее вообще кто-нибудь видел с тех пор, кроме Паулы Рейд.

— Я видел ее сегодня утром, — сказал я. — Кто-то взорвал у нее бомбу, и ее разнесло на куски.

Она спокойно допила свой стакан, налила снова виски и выпила одним глотком. Ее замечательно гладкое лицо не дрогнуло.

— Это низко! — сказала она наконец.

— Именно тогда, когда она собиралась рассказать правду о причинах, толкнувших Меннинга на самоубийство, — сказал я. — Она собиралась доказать свою непричастность и назвать имена.

Кей Стейнвей задохнулась от смеха:

— Вы бесподобны!

— Я сказал что-нибудь смешное?

— Невинность Джорджии! Она так же невинна, как французская звездочка, которая выклянчивает у продюсера главную роль.

— Среди имен было и ваше.

— Это безумие, — возразила она ровным тоном. — Я знала Меннинга, но как все! В те времена я была никто. Я снималась в говорящей роли — одно слово! Оркестр умолкал, и камера снимала меня крупным планом. «Шикарно!» — говорила я, и камера возвращалась к оркестру.

— Расскажите мне о Джорджии Браун.

Она налила себе третий стакан, но пить уже не торопилась.

— Вы советуете мне повидать моего адвоката, лейтенант?

— Я просто собираю сведения. Она назвала три других имени, владельцев которых я еще не видел. Первой я выбрал вас.

— Почему?

— Мои причины оказались оправданными, как только я увидел вас ныряющей в этот бассейн. Скажем, я действовал инстинктивно, и к тому же ваше имя было единственным женским в списке.

— Кто другие?

— Ну, все-таки я должен иметь кое-какие секреты.

— Зачем же? У меня от вас теперь их нет. Вы почти не пьете, лейтенант… Должна ли я продолжать звать вас лейтенантом, когда я готова открыть вам свою душу так же, как я открыла остальное? Не могли бы мы стать друзьями?

— Зовите меня Эл, — сказал я.

— Это уменьшительное от какого?

— Просто Эл.

— Это абсурд. — Она нахмурилась. — Такого имени при крещении не бывает.

— Не важно, — твердо сказал я. — Вернемся к Джорджии Браун.

— Она была подругой Меннинга. Я полагаю, что вы никогда не были знакомы с Меннингом?

— Нет.

— Он был из сволочей сволочь, один Бог знает, мог ли кто-нибудь в Голливуде с ним соперничать.

— И что же?

— Он был ужасным бабником. Девушек у него было навалом… Но все они имели нечто общее: юные, невинные, честолюбивые, не имеющие контрактов. Его слова «Я вас устрою в кино» срабатывали почти всегда, потому что он действительно работал в кино и все это знали.

— В этом нет ничего оригинального.

— Но это действовало. Он устраивал у себя уикэнды, где бывало до полудюжины будущих звездочек, и он чувствовал себя султаном в гареме. Я даже удивлялась, как он помнит имена их всех. Проще было бы давать им номера.

— Вас приглашали на уик-энды?

Она покачала головой:

— Я была слишком стара для него. Когда я с ним познакомилась, мне было девятнадцать лет.

— Да, он действительно любил юных…

— И невинных. Я не обладала ни той ни другой из этих добродетелей.

— Для кого-нибудь это оказалось кстати…

— И главное, он плохо обращался с ними! Он был самым извращенным существом, которое можно себе представить. Не больной, не сексуальный маньяк, нет. Просто извращенец.

— И такой тип мог пойти на самоубийство! — сказал я недоверчиво. — Бросьте! Ему достаточно было принять несколько витаминных пилюль.

— Дело немного сложнее. Норман Котс был его продюсером в то время. Он снимал фильмы за свой счет. Деньги шли от Хиллари Блейна. Вы знаете — финансист?

— Я слышал о нем.

— Ли Меннинг в конце концов погорел на одной из своих малышек. Девочка из Арканзаса или из Теннесси, не знают точно. Шестнадцать лет и все прочие требуемые качества. Он пригласил ее на один из своих знаменитых уик-эндов. Может, у нее было слабое сердце, может, он был чересчур силен, но факт тот, что она умерла у него в доме.

Я опустошил свой стакан, и она мне его машинально наполнила.

— Сначала скандала не было, — продолжала она, — решили, что это несчастный случай. Но полиция стала разнюхивать и открыла, какого сорта был вечер. Затем установили точный возраст крошки. И они навалили на него кучу обвинений.

Досадно, что Котс, как независимый продюсер, не обладал достаточно влиятельной организацией, чтобы затушить дело. Но думаете, газетам не заплатили? Ли захватил первые полосы для себя одного. Он всегда был смышлен насчет присоединения к звездам!

— А какова была роль Джорджии во всем этом?

— Это она представила девчонку Меннингу. Кстати, не впервые. Такая деятельность имеет название, нет?

— Сводня?

— Что-то в этом роде. Во всяком случае, премию «Оскар» за это не дают.

Я согласился:

— Я помню заголовки газет о самоубийстве Меннинга, а также намеки на оргии, но насчет разоблачений там было скудно. Не было ни слова о шестнадцатилетней девушке.

— После смерти Ли дело замяли.

— Каким образом?

— Ну, так или иначе, Ли умер, и его нельзя было преследовать. Я думаю, этот аргумент был главным. К тому же семью малышки вовсе не устраивало видеть свое имя вывалянным в грязи.

— Спасибо, — сказал я. — Больше ничего?

— Нет, Эл, больше ничего. Останьтесь еще ненадолго, отдохните.

— Очень хотел бы, но я на работе. Вы знаете, что это значит?

Она покачала головой:

— Нет, объясните.

— С удовольствием, но в другой раз, — сказал я совершенно искренне.

Я допил свой стакан и не спеша направился к стеклянной двери. В патио она меня догнала:

— Вы правда не хотите остаться ненадолго, Эл?

— Не сейчас, — ответил я, — но я скоро вернусь.

— Ладно, возвращайтесь сегодня вечером, например. Я даю раут. Вы можете встретить интересных людей. Будет и Паула Рейд.

— Она не придет после того, что случилось.

— Придет, — уверила Кей. — Неудобно говорить, но… Я — Кей Стейнвей, не забывайте. Самая крупная звезда музкомедии после Джинджер Роджерс. Паула не посмеет отказаться от моего приглашения!

— Если у меня будет время, я охотно вернусь.

— Это будет очень интимный вечер. Я надеюсь, вы сумеете прийти, Эл.

Мы направились к двери патио.

— Как случилось, что вы так хорошо знаете, что происходило у Меннинга во время его знаменитых уик-эндов? — спросил я ее.

— Я была там, — ответила она. — Джорджия меня привезла тоже, но Ли на меня только взглянул, и этого было для него достаточно. Я была слишком стара и слишком опытна для него, да к тому же не имела класса!

— А Джорджия? Что она там делала?

— Она присутствовала на всех его вечерах. Надо думать, это ее интересовало в личном плане. Она поставляла девушек. Я думаю, ей это нравилось. Она обожала бегать по поручениям.

— Она и сама была веселой?

— Почти как тарантул.

Я открыл дверь:

— Еще раз спасибо, Кей. Я в самом деле постараюсь прийти на ваш вечер. Я хотел бы снова увидеть вас, и как можно скорее.

— Увидите даже раньше, чем вы думаете, — сказала она. — Я умираю от жары. Если бы у меня не было этого бассейна, я спятила бы летом.

Она развязала пояс халата, отвернулась и высвободила плечи. Халат скользнул на белые плиты, а она повернулась ко мне, выпятив нижнюю губу:

— Как по-вашему, гожусь я для синерамы?

Я созерцал ее с минуту. Округлые расцветшие груди, крепкие бедра, длинные стройные ноги.

— Надеюсь, что вы не сгорите, — сказал я. — Это, наверное, будет больно.

Она хрипло и воркующе засмеялась, побежала к бассейну и нырнула.

Я проводил ее глазами, вышел из патио и закрыл дверь.

Я успел дойти до «остина-хили» к тому моменту, когда горн долга из последних сил просипел несколько приглушенных нот и они еле-еле отыскали дорогу до моих ушей.