Блондинка в бетоне

Глава 2

Выбравшись по бульвару Уилшир из центральной части города и проехав через то, что осталось от парка имени Макартура, Босх срезал угол до Третьей улицы. Свернув на север по Западной, он увидел слева от себя группу патрульных машин и фургоны криминалистов и коронерской службы. В отдалении виднелась большая надпись «ГОЛЛИВУД», но из-за смога огромные буквы были едва различимы.

Бильярдная «У Бинга» представляла собой три почерневшие стены, между которыми виднелась куча обугленного мусора. Крыши не было, но полицейские прикрепили к задней стене синее пластиковое полотнище и притянули его к металлической ограде, проходящей по передней границе участка. Босх знал, что это сделано вовсе не потому, что полиции вдруг срочно понадобилось укрыться от солнца. Нагнувшись вперед, он посмотрел на небо через ветровое стекло. Стервятники уже слетелись на мертвечину: в воздухе кружились арендованные прессой вертолеты.

Притормозив у обочины, Босх заметил парочку рабочих, стоявших возле грузовика с оборудованием. Бледные работяги нервно курили; рядом лежали их отбойные молотки. Рабочие явно надеялись, что их услуги больше не понадобятся.

С другой стороны грузовика, рядом с синим фургоном коронера, стоял Паундз. Казалось, он едва сдерживается; выражение его лица было таким же потрясенным, как и у обывателей. Хотя Паундз руководил всеми голливудскими детективами, включая отдел по расследованию убийств, сам он делами об убийствах никогда не занимался. Подобно многим другим руководителям управления, он поднимался по служебной лестнице благодаря подхалимству и хорошо сданным тестам, а от практической работы был далек. Босх всегда радовался, когда видел, как кому-нибудь вроде Паундза выпадало попробовать хотя бы малую толику ежедневной полицейской рутины.

Прежде чем выйти из машины, Босх взглянул на часы. До вступительных речей оставался еще час.

– Рад тебя видеть, Гарри, – сказал Паундз подошедшему Босху.

– Всегда рад осмотреть еще одно тело, лейтенант.

Сняв пиджак, Босх положил его на сиденье. Затем достал из багажника просторный синий комбинезон и надел его прямо поверх одежды. Будет жарко, но зато он вернется в суд чистым, а не покрытым пылью и грязью.

– Хорошая мысль, – сказал Паундз. – Жаль, что я не привез сюда свое обмундирование.

Но Босх знал, что никакого обмундирования у него нет. Паундз совершал вылазки на место преступления только в тех случаях, когда ожидался приезд телевидения и можно было засветиться в передаче. Причем его интересовало именно телевидение, а не печатные издания. В беседе с газетным репортером необходимо выдать не менее двух осмысленных фраз, а потом ваши слова отпечатываются на листе бумаги и весь следующий день, а то и целую вечность, доставляют вам одни неприятности. Нет, общение с печатными СМИ в управлении не поощрялось. Вот телевидение – это совсем другое дело: телевизионные передачи – вещь мимолетная и куда менее опасная.

Босх двинулся к синему тенту. Под ним возле кучи битого цемента, вдоль края траншеи, проложенной в бетонном фундаменте, стояла выехавшая на происшествие обычная группа дознавателей. Посмотрев вверх, он увидел вертолет телевизионщиков, прошедший совсем низко над землей. Из-за тента они не могут разглядеть место преступления и, вероятно, попытаются задействовать наземные группы.

В здании все еще валялось немало мусора: обугленные потолочные балки, куски дерева, разбитые железобетонные конструкции. Стараясь не оступиться, Паундз и Босх осторожно пробирались к собравшимся на месте преступления.

– Здесь все разровняют и сделают еще одну автостоянку, – сказал Паундз. – Это все, что дали городу волнения, – около тысячи новых автостоянок. Хочешь припарковаться в Саут-Сентрал – пожалуйста! А вот если ты захочешь купить бутылку газировки или заправить машину – вот тогда у тебя возникнут проблемы. Все сожжено дотла. Тебе не случалось ездить через Саут-Сайд перед Рождеством? Там все заставлено елками, все свободное пространство. Не понимаю, зачем эти люди сжигают свой собственный квартал.

Как считал Босх, «эти люди» сделали то, что они сделали, не в последнюю очередь из-за того, что такие, как Паундз, не понимают, зачем это делать. Подобные вещи будут повторяться снова и снова, считал Босх, причем в строгой цикличности. Примерно раз в двадцать пять лет в негритянских кварталах вспыхивает пламя ненависти, но скоро все успокаивается, и жизнь снова идет своим чередом. До следующего раза.

Поскользнувшись на камнях, Паундз внезапно потерял равновесие. В последний момент ему все же удалось избежать падения; опершись на руки, он быстро выпрямился.

– Черт побери! – воскликнул он, а потом, хотя Босх и не спрашивал, добавил: – Все в порядке.

И быстро поправил сбившуюся прядь волос, прикрывавших лысину. Сделав это, он, однако, испачкал рукой лоб, и тем не менее Босх не стал его ни о чем предупреждать.

В конце концов они все же добрались до места назначения. Там стоял бывший напарник Босха Джерри Эдгар в компании еще двух сотрудников, которых Гарри знал лично, и двух незнакомых ему женщин. На женщинах были зеленые комбинезоны – форма труповозчиков из службы коронера. Эти низкооплачиваемые работники, мотавшиеся в синем автофургоне с одного места происшествия на другое, забирали оттуда трупы и помещали их в ящики со льдом.

– И где же это ты, Гарри? – спросил Эдгар.

– Да прямо здесь.

Эдгар недавно побывал на фестивале блюзов в Новом Орлеане, откуда и привез это приветствие, которое употреблял так часто, что оно уже всех раздражало. В детективном бюро Эдгар был единственным, кто этого не понимал.

На фоне остальной группы Эдгар сразу бросался в глаза. На черном детективе не было комбинезона: он вообще его не надевал, чтобы не помять свой дорогой костюм, хотя каким-то образом ему все же удалось пробраться на место преступления, практически не запачкавшись. Несмотря на то что рынок недвижимости, в свое время дававший Эдгару неплохой побочный заработок, уже три года как находился в кризисе, он все равно одевался лучше всех в отделении. Пожалуй, думал Босх, глядя на аккуратно повязанный голубой шелковый галстук Эдгара, один этот галстучек стоит побольше его собственных рубашки и галстука, вместе взятых.

Оторвав взгляд от Эдгара, Босх кивком поздоровался с криминалистом из службы идентификации личности Артом Донованом, подчеркнуто не обратив внимания на остальных. В этом отношении он строго следовал протоколу. Как и в других подобных случаях, здесь действовала своя кастовая система. На месте преступления детективы в основном разговаривают между собой либо с криминалистом из службы идентификации. Представители низшей касты – труповозчики – разговаривают только с криминалистом из службы коронера. Тот, в свою очередь, мало общается с копами. Он смотрит на них свысока, рассматривая как надоедливых просителей – им всегда что-нибудь нужно: то произвести вскрытие, то сделать анализ на наличие токсичных веществ, и все это должно быть готово уже вчера.

Босх заглянул в траншею. Пробивая бетонную плиту, рабочие проделали яму длиной два с половиной метра и глубиной метр двадцать. После этого они стали двигаться в стороны, и теперь в результате их работы на глубине примерно метра от поверхности плиты отчетливо виднелось пустое пространство в бетоне. Присев на корточки, Босх увидел, что по форме эта полость напоминает женское тело – что-то вроде изложницы, в которую заливают пластмассу при производстве манекенов. Но сейчас внутри было пусто.

– А где же тело? – спросил Босх.

– Его уже унесли, – сказал Эдгар. – Оно в грузовике, в пластиковом мешке. Сейчас мы пытаемся придумать, как бы целиком извлечь отсюда нужный кусок плиты.

Несколько секунд Босх молча смотрел на выемку, потом встал и пошел обратно. Следователь службы коронера Ларри Сакаи проводил его до фургона, отпер и открыл заднюю дверь. Внутри было очень душно, а изо рта у Сакаи пахло так, что даже запах дезинфекции отступал.

– Я догадываюсь, почему тебя сюда вызвали, – сказал Сакаи.

– Да? И почему же?

– Потому, что это здорово похоже на работу гребаного Кукольника.

Босх не ответил ничего, не желая, чтобы Сакаи услышал от него нечто определенное. Четыре года назад Сакаи участвовал в расследовании некоторых дел Кукольника. Босх подозревал, что именно благодаря ему пресса дала серийному убийце такое прозвище. Кто-то слил ведущему четвертого канала информацию о том, что убийца раз за разом покрывает косметикой тела своих жертв. Ведущий и окрестил убийцу Кукольником. А уж после его стали называть так все, даже копы.

А вот Босх всегда ненавидел это прозвище. Оно содержало в себе характеристику не только убийцы, но и его жертв. Оно лишало их индивидуальности, а все совершенное Кукольником начинало больше походить на фарс, нежели на трагедию.

Босх окинул взглядом внутреннее пространство фургона. Пара носилок и два тела. Одно из них целиком заполняло черный пластиковый мешок; невидимый труп то ли был очень грузным при жизни, то ли сильно раздулся после смерти. Босх повернулся ко второму мешку, содержимое которого было едва заметно. Он знал, что это и есть то тело, которое извлекли из бетона.

– Ага, это оно, – сказал Сакаи. – Второго зарезали на бульваре Ланкершим. Там работает Северный Голливуд. Сюда мы приехали, как только получили сообщение об этом втором.

Вот почему пресса так быстро за это ухватилась. Передачи на частоте коронерской службы принимают, наверно, в каждой редакции.

Он еще немного посмотрел на меньший по размеру мешок и, не дожидаясь со стороны Сакаи каких-либо действий, расстегнул молнию. В нос ударил резкий запах тления, который, однако, был бы гораздо сильнее, если бы тело нашли раньше. Сакаи расстегнул мешок полностью, и Босх смог наконец взглянуть на останки. Темная кожа туго обтягивала кости. Отвращения Босх не испытывал, поскольку привык к подобным вещам и приобрел способность абстрагироваться от них. Иногда он даже считал, что смотреть на мертвые тела и есть основное дело его жизни. Ему еще не было двенадцати лет, когда он опознал для полиции тело своей матери; потом во Вьетнаме он видел бесчисленное множество смертей, а за двадцать лет службы в полиции мертвых тел было так много, что он уже сбился со счета. В большинстве случаев он оставался бесстрастным, как кинокамера. Можно даже сказать – как психопат.

Лежавшая в мешке женщина была небольшого роста, однако распад и усыхание тканей могли привести к тому, что тело сейчас казалось меньше, чем было при жизни. Остатки волос достигали плеч; по цвету можно было сказать, что убитая – крашеная блондинка. На лице виднелись следы косметики. По сравнению со всем остальным прекрасно сохранившиеся груди выглядели неправдоподобно полными и круглыми. Они придавали трупу гротескный вид – все было не так, как положено.

– Имплантаты, – сказал Сакаи. – Они ведь не портятся. Можно хоть сейчас их вытащить и продать какой-нибудь другой глупой цыпочке. Пора открывать программу по утилизации.

Босх ничего не ответил. Его внезапно поразила мысль о том, что эта женщина, кем бы она ни была, стремилась выглядеть более привлекательной, и вот ее постигла такая судьба. Возможно, она как раз и преуспела в своих усилиях, думал он, раз убийца нашел ее вполне привлекательной.

Его раздумья прервал Сакаи:

– Если это сделал Кукольник, значит она пробыла в бетоне не меньше четырех лет. Но если это так, то разложение зашло не слишком далеко. Сохранились глаза, волосы, некоторые внутренние ткани. С этим можно работать. Вот на прошлой неделе мне подвалила работенка: в каньоне Соледад нашли одного туриста; вроде тот самый, что пропал прошлым летом. Ну так вот, от него остались одни кости. Конечно, под открытым небом полно всяких тварей. Знаешь, они ведь проникают в тело через задницу. Это самый легкий путь, и животные…

– Я знаю, Сакаи. Давай лучше поговорим насчет вот этого.

– Ну, в случае с этой женщиной бетон, очевидно, замедлил все процессы. Конечно, не остановил, но замедлил. Получилось что-то вроде воздухонепроницаемой гробницы.

– А вы можете определить, когда именно она умерла?

– Наверно, можем, но, скорее всего, не по телу. Мы ее идентифицируем, а потом уже вы, ребята, выясните, когда она пропала. Примерно так.

Босх посмотрел на пальцы трупа, которые походили на темные палочки толщиной с карандаш.

– А как насчет отпечатков?

– Мы их возьмем, но не отсюда.

Взглянув на Сакаи, Босх увидел, что тот улыбается.

– Что? Неужели она оставила их на бетоне?

Улыбка исчезла с лица Сакаи – сюрприз не удался.

– Ну да, верно. Можно сказать, что она оставила там свой след. Думаю, мы найдем там отпечатки пальцев, а может, даже слепок ее лица – если, конечно, сможем извлечь оттуда плиту. Тот, кто готовил этот бетон, налил слишком много воды, и он получился чересчур мелкозернистым. Для нас это удача.

Перегнувшись через носилки, Босх попытался рассмотреть обернутую вокруг шеи трупа и завязанную узлом кожаную полоску. Это был тонкий черный ремешок, прошитый по краям и, очевидно, отрезанный от дамской сумочки – как и все прочие. Босх нагнулся ниже, и запах гниения сразу наполнил его ноздри. Диаметр обернутой вокруг шеи кожаной удавки был совсем небольшим – примерно как у винной бутылки. Достаточно маленьким, чтобы лишить жертву жизни. Босх присмотрелся. Скользящий узел был завязан с правой стороны, то есть левой рукой – как и у всех остальных. Чёрч был левшой.

Оставалось проверить еще одну вещь. То, что они называли подписью.

– Одежда? Обувь?

– Ничего нет. Как и у остальных.

– Расстегни до конца. Я хочу видеть все.

Сакаи расстегнул молнию до самых ног. Босх не знал, известно ли Сакаи о подписи, но не собирался об этом упоминать. Наклонившись над трупом, он сделал вид, что осматривает его полностью, хотя на самом деле его интересовали только ногти на пальцах ног. Ступни были черными и потрескавшимися. Ногти тоже потрескались, на нескольких пальцах их вообще не осталось. Тем не менее розовый лак все же сохранился, хотя и потускнел от времени, пыли и продуктов разложения. А на большом пальце правой ноги виднелась подпись – по крайней мере, то, что от нее осталось. Крошечный белый крестик – фирменный знак Кукольника. Убийца наносил их на тела всех своих жертв.

Сердце Босха отчаянно заколотилось. Оглядевшись по сторонам, он обнаружил, что у него начинается приступ клаустрофобии. Мозги окончательно разъехались в разные стороны. Если это тело по всем известным параметрам не отличается от других жертв Кукольника, тогда получается, что и сейчас убийца – он. Но если Чёрч убил эту женщину, а теперь уже и сам умер, кто же тогда оставил записку в дежурной части?

Выпрямившись, он впервые целиком окинул взглядом обнаженное тело, сморщенное, никому не нужное. Может быть, там, под слоем бетона, лежат и другие тела?

– Закрывай, – сказал он Сакаи.

– Ну что, это он? – спросил Сакаи. – Кукольник?

Босх ничего не ответил. Выбравшись из фургона, он расстегнул свой комбинезон – надо же впустить внутрь хоть немного воздуха.

– Эй, Босх! – позвал оставшийся в автофургоне Сакаи. – Мне просто интересно – как же вы все это нашли? Если Кукольник мертв, то кто подсказал вам, где искать?

Не ответив и на этот вопрос, Босх медленно направился в сторону навеса. Похоже, оставшиеся все еще не решили, как именно нужно удалять бетон, в котором нашли тело. Стараясь не запачкаться, Эдгар стоял в сторонке. Босх подал знак ему и Паундзу, и они втроем собрались слева от канавы – там, где их не могли услышать.

– Ну что? – спросил Паундз. – Что мы имеем?

– Похоже на работу Чёрча, – сказал Босх.

– Черт! – буркнул Эдгар.

– Почему ты так уверен? – спросил Паундз.

– Из того, что я видел, ясно, что совпадает каждая деталь. Включая подпись. Она тоже там.

– Подпись? – переспросил Эдгар.

– Белый крестик на ноге. Во время расследования мы сохранили это в тайне, заключив соглашение с репортерами, чтобы они об этом не сообщали.

– А может, Кукольнику кто-то подражает?

– Может быть. Публика не знала о белом крестике до самого окончания расследования. А потом Бреммер из «Таймс» написал об этом деле книгу и упомянул про крестик.

– Ну, значит, это подражатель! – заявил Паундз.

– Все зависит от того, когда она умерла, – сказал Босх.

– Его книга вышла через год после смерти Чёрча. Если она убита после этого, мы имеем дело с подражателем. Если ее закатали в бетон раньше, то я не знаю…

– Черт! – сказал Эдгар.

Немного подумав, Босх заговорил снова:

– Тут есть несколько вариантов. Это дело рук подражателя, или же у Чёрча был сообщник, о котором мы ничего не знали. Или же… я шлепнул не того, кого надо. Возможно, тот, кто написал записку, говорит правду.

Повисло неловкое молчание. Так бывает, когда на улице лежит собачье дерьмо, – все его осторожно обходят, стараясь не коснуться даже взглядом.

– А где записка? – спросил наконец Босх.

– У меня в машине. Могу принести. А что ты имеешь в виду, когда говоришь, что у него мог быть сообщник?

– Ну, если это сделал Чёрч, то кто прислал записку, если Чёрча уже нет в живых? Очевидно, это должен быть кто-то, кто знает, что это сделал Чёрч, и знает, куда он спрятал тело. Если дело обстоит именно так, то кто этот второй? Сообщник? Может, Чёрчу кто-то помогал убивать, а мы об этом до сих пор ничего не знали?

– Помните Хиллсайдского Душителя? – спросил Эдгар. – Оказалось, что это – душители, во множественном числе. Двоюродные братья, которым нравилось убивать молодых женщин.

Паундз сделал шаг назад и удрученно покачал головой – такой поворот событий явно угрожал его карьере.

– А может, это Чандлер? – сказал Паундз. – Ну, скажем, жена Чёрча точно знает, где тот хоронил тела убитых. Она сообщает это Чандлер, и та разрабатывает такую схему: пишет записку, подделываясь под Кукольника, и оставляет эту записку в участке. Тогда она с гарантией выигрывает дело.

Босх мысленно прокрутил в голове этот вариант. Пожалуй, такое могло бы сработать, хотя и имело свои недостатки. Придется просмотреть все возможные сценарии.

– Но тогда получается, что Чёрч одни тела хоронил, а другие нет. Психиатр, который консультировал тогда спецгруппу, говорил, что он выставлял своих жертв напоказ – он был эксгибиционистом. В самом конце, после седьмого убийства, он даже стал отправлять записки – и нам, и в прессу. Если одни тела он выставлял напоказ, а другие закатывал в бетон, это как-то нелогично.

– Да, пожалуй, – согласился Паундз.

– Мне больше нравится вариант с подражателем, – сказал Эдгар.

– Но зачем копировать все, вплоть до подписи, а затем прятать тело? – спросил Босх.

На самом деле он не ждал от них ответа. На этот вопрос он должен был ответить себе сам. Они долго молчали, и с каждой секундой становилось все яснее, что Кукольник, видимо, до сих пор жив.

– Кто бы это ни сделал, к чему тогда записка? – сказал наконец Паундз, выглядевший весьма возбужденным. – Зачем он послал нам записку? Ведь без нее он вышел бы сухим из воды.

– Затем что ему нужно внимание, – сказал Босх. – Как и Кукольнику. Начинающийся процесс будет как раз кстати.

После его слов снова воцарилось долгое молчание.

– Главное здесь, – сказал наконец Босх, – это идентификация тела. Выяснив, сколько времени она пролежала в бетоне, мы поймем, с чем столкнулись.

– Так что же нам делать? – спросил Эдгар.

– Я скажу, что делать, – сказал Паундз. – Мы не станем никому ничего говорить – до поры до времени. Пока не будем абсолютно точно знать, с чем столкнулись. Подождем, пока не произведут вскрытие и идентификацию. Тогда мы выясним, когда умерла эта девушка и что она делала в момент исчезновения. После этого мы… после этого я решу, что нам делать дальше. А пока будем молчать. Неправильное истолкование этого дела может нанести управлению большой ущерб. Я вижу, некоторые журналисты уже здесь, так что я ими займусь. Все остальные молчат. Ясно?

Босх и Эдгар согласно кивнули, и Паундз медленно двинулся к группе репортеров и телеоператоров, стоявших за желтой лентой, которой полиция огородила место преступления.

Босх и Эдгар несколько секунд молча наблюдали, как он уходит.

– Надеюсь, он знает, что говорит, – сказал Эдгар.

– Он прямо-таки излучает уверенность, – усмехнулся Босх.

– Это точно.

– И что ты собираешься делать с отпечатком, оставленным телом на бетоне? – спросил Босх, когда они с Эдгаром вернулись к траншее.

– Отбойщики считают, что бетон нельзя сдвигать с места. Они говорят, что тот, кто смешивал бетон, не слишком строго соблюдал инструкции – там чересчур много воды и мелкозернистого песка. В результате получилось что-то вроде гипса. Если мы попытаемся поднять эту штуку целиком, она разрушится под собственной тяжестью.

– И что же делать?

– Донован готовит гипс. Он собирается снять слепок с лица. Для руки (у нас есть только левая, правая сторона разрушилась, когда стали долбить) Донован собирается использовать силиконовую смолу. Он говорит, что так легче всего получить отпечатки пальцев.

Босх кивнул. Несколько мгновений он молча наблюдал, как Паундз разговаривает с репортерами, и впервые за сегодняшний день заметил нечто заслуживающее улыбки. Паундз был в эфире, но никто из репортеров, очевидно, так и не сообщил ему о том, что у него испачкан весь лоб. Закурив сигарету, Босх снова переключил внимание на Эдгара.

– Значит, здесь все складские помещения сдавались внаем? – спросил он.

– Именно так. Владелец был тут совсем недавно и сказал, что в задней части располагались складские помещения – в отдельных комнатах. Кукольник, ну то есть убийца, видимо, снимал одно из них и мог делать там все, что хотел. Единственная проблема – шум, который он производил, когда ломал бетонный пол, но он вполне мог работать и по ночам. Хозяин сказал, что по ночам там обычно никого не было. Все арендаторы имели ключи от наружной двери. Преступник мог спокойно проникнуть в помещение и проделать всю работу за одну ночь.

Следующий вопрос был вполне очевиден, так что Эдгар ответил на него раньше, чем Босх его задал.

– Хозяин не может сообщить нам имя арендатора с уверенностью. Все записи сгорели во время пожара. Его страховая компания выплатила компенсацию большинству тех, кто предъявил какие-то требования, – их имена нам известны. Но есть несколько человек, которые никаких претензий не предъявляли, и больше он о них ничего не слышал. Всех фамилий он не помнит, но наш парень наверняка зарегистрировался не под своим именем. По крайней мере, если я вздумаю арендовать помещение для того, чтобы похоронить кого-то под полом, то вряд ли стану называть свою настоящую фамилию.

Кивнув, Босх посмотрел на часы. У него осталось совсем немного времени. Он вдруг ощутил голод, но поесть сейчас, скорее всего, не удастся. Взглянув на бетонную поверхность, он отметил, что старый и новый бетон сильно различаются по цвету. Старый бетон был почти белым, а тот, в котором замуровали женщину, – темно-серым. На дне канавы из серой глыбы выступал маленький клочок красной бумаги. Спрыгнув в раскоп, Босх подобрал этот кусок бетона и постучал по старой плите. Серый кусок развалился прямо у него в руках. Красная бумага оказалась обрывком пустой пачки из-под сигарет «Мальборо». Достав из кармана пиджака пластмассовый мешочек для сбора вещественных доказательств, Эдгар протянул его Босху, чтобы тот опустил туда свою находку.

– Должно быть, она попала туда вместе с телом, – заметил он. – Неплохой улов.

Выбравшись из канавы, Босх снова посмотрел на часы. Все, пора ехать.

– Сообщи, если удастся ее опознать, – сказал он Эдгару.

Положив комбинезон обратно в багажник, Босх закурил. Стоя рядом с машиной, он смотрел, как Паундз проводит свою тщательно спланированную «импровизированную» пресс-конференцию. По телекамерам и дорогой одежде можно было заключить, что здесь собрались в основном телевизионщики. С краю стоял Бреммер из газеты «Таймс». Босх не видел его уже довольно давно; за это время он пополнел и отпустил бороду. Босх знал, что Бреммер стоит с краю, дожидаясь, когда телевизионщики закончат задавать свои вопросы, и тогда он сможет спросить Паундза о чем-то более серьезном, требующем некоторых раздумий.

Потягивая сигарету, Босх примерно пять минут ждал, пока Паундз освободится. Рискуя опоздать в суд, он все же хотел увидеть записку. Когда Паундз наконец покончил с репортерами, он подал знак подойти к его машине. Босх присел на пассажирское сиденье, и Паундз подал ему ксерокопию.

Гарри довольно долго изучал послание, написанное характерными печатными буквами. Эксперт из отдела по работе с документами назвал это гарнитурой «Филадельфия» с выравниванием слов по левому полю; по его мнению, буквы клонились влево из-за того, что их выводили не той рукой, – возможно, левша писал правой рукой.

Босх знал, что стиль можно подделать, но в этом тексте его что-то смущало. Все та же напыщенность, все те же высокопарные фразы и беспомощные, нелепые рифмы. В груди тягостно заныло.

«Это он, – думал Босх. – Это он».