Блондинка в Монпелье

Глава 1 Похищение или побег?

Ребёнок испарился на шестой день нашего пребывания в Монпелье.

Но возможно, ещё и раньше. Я этого не знаю, потому что никак не могу восстановить в памяти события вчерашнего вечера…

Сегодня Натка должна была вернуться после занятий где-то в районе пяти. Я, конечно, не надеялась, что она придёт точно к этому времени. Накинула пару часов, ведь ребёнку наверняка захочется погулять по городу с новыми друзьями – двумя страшненькими немками, волоокой венесуэлкой и кудрявым бразильским хлопцем.

Кроме того, я учла, что моя дочь будет изо всех сил оттягивать момент возвращения домой. Вряд ли она мечтает поскорее возобновить вчерашний разговор. То, что Натка вчера сказала…

Да она меня просто убила!

Безусловно, я потребую объяснений!

Таким образом, до восьми вечера я терпеливо ждала ребёнка, а заодно занималась делами – ноутбук и телефон всегда под рукой. Параллельно восстанавливала здоровье, подорванное накануне. В качестве лечебного средства назначила себе в крупных дозах коктейль из запасов мадам Ларок. Голова у меня не то что раскалывалась, но неприятно гудела.

Я лежала в шезлонге на зелёной лужайке, листала страницы документов в ноутбуке, вносила исправления и потягивала из запотевшего бокала напиток с приятным горьковатым вкусом. Надо мной шевелила листьями-опахалами пальма с толстым ананасным стволом, благоухали цветы в глиняных кадках всех калибров, рядом в кустарнике щебетали птицы, а над головой сияло бирюзой прозрачное июньское небо.

На улице, за изящным забором из кованого железа, скрытые высокой живой изгородью, перекрикивались местные малыши. Они играли в мяч. Я слышала, как хлопал по асфальту его резиновый бок, как раздавала указания громогласная французская маман из соседнего особняка – чернокожая Луиза… «Они немножко шумные, – извиняющимся тоном говорила мадам Ларок за ужином в саду, когда нас пригибало к столу взрывной волной хохота и визга, а иногда и экспрессивной ругани. – Но в целом очень милые люди».

Я бы таких соседей давно уже прикончила. У меня нет и десятой части толерантности Виржини.

До самого вечера я не звонила Натке, чтобы она хорошенько прочувствовала: мамуля сердится. Обычно за день я успеваю позвонить дочке раз сто, порой вызывая её раздражение. Но сегодня продержалась до восьми вечера. Злилась и дулась, возмущалась, бормотала ругательства, вспоминая вчерашнее… Как Натка могла так поступить? Ведь взрослая уже девушка, умная к тому же!

Где были её мозги?

В восемь вечера я всё-таки решила позвонить Натке и поинтересоваться, в какой картинной галерее она прячется от материнского гнева. В музее Фабра? Наверняка он уже закрыт. В любом случае ей придётся вернуться домой и всё мне объяснить. Серьёзного разговора не избежать.

Я набрала номер дочери, подождала минуту и вдруг поняла, что из окна второго этажа доносится трель Наткиного айфона. Выскочив из шезлонга, сквозь стеклянные раздвижные двери я влетела в дом и ринулась вверх по лестнице. Толкнула дверь в комнату дочери…

Точно! Наткино сокровище, то, без чего она и шагу ступить не может, уютно расположилось в центре двуспальной кровати, на мягком покрывале и надрывалось изо всех сил. «Ленусик», – сияла надпись на экране.

Это, значит, я звоню, её мать.

Итак, детёныш забыл дома айфон, не вернулся из школы, где-то бродит, и связаться с ним нет никакой возможности. А скоро стемнеет – здесь, на средиземноморском побережье это происходит очень быстро…

Если Натка умудрилась забыть свою драгоценность, вероятно, она собиралась в сильной спешке? Но в комнате – идеальный порядок, покрывало аккуратно заправлено, стенной шкаф закрыт, на комоде – выставка косметических прибамбасов, флаконы выстроены в ровную линию, на столе – стопка учебников и брошюр по французской грамматике.

Ничего не понимаю. Куда же она делась?

Где бродит моя бессовестная дочь?

Если загулялась с друзьями – обязательно предупредила бы меня с чужого телефона. Она очень организованный и разумный ребёнок. По крайней мере, до вчерашнего дня я именно так о ней и думала. Да, вчера моя вера в Наткину способность принимать взвешенные и осмотрительные решения пошатнулась, но кредит доверия всё ещё не исчерпан. Я понимаю: если Натка так долго не возвращается, значит что-то произошло…

За окном послышался шум открывающихся ворот, и вскоре внизу, на первом этаже, раздался голос Виржини:

– Ку-ку, Натали! Ку-ку, Элен! Ку-ку, Кристин!

Так мадам поприветствовала всех постояльцев, то есть нас с Наткой, а ещё Кристину, в данный момент тоже отсутствующую. Весь пассаж мадам не прокричала, а мелодично пропела. Дочь, дрессируя меня перед поездкой, тоже учила правильно произносить некоторые французские слова – причём обязательно их не проговаривать, а петь.

– Мама, не так! – возмущалась Натка. – Смотри. Или снизу вверх – бо-о-н-жур, или сверху вниз – бон-жу-у-у-р… – Дитя мурлыкало, как котёнок. – Французы – они же поют! Ведь это не язык, а музыка!

– Не знаю. Какое-то гырканье, разбавленное хрипами. Гыр-гыр, гыр-гыр. Уж лучше китайский. И вообще, отстань. Мне французский ни к чему, у меня есть персональный переводчик: ты…

Я спустилась вниз к мадам Ларок, она сгружала в холодильник покупки. Мы обменялись улыбками. Даже в моём взволнованном состоянии я не могла не отметить, что Виржини, как обычно, выглядит изумительно. От Монпелье до Парижа – восемьсот километров. Но эта дама из провинции – воплощение настоящего парижского шика. А ведь ей прилично за шестьдесят, думаю, даже ближе к семидесяти. Я в её возрасте, надеюсь, буду выглядеть так же эффектно.

Если, конечно, доживу.

Сегодня на Виржини было простое платье, чья бесхитростность компенсировалась массивными и яркими этническими украшениями. Единственный недостаток мадам – она плохо владеет английским. Для жителя Европы это неприемлемо. Без Натки нам с Виржини приходится туго. К счастью, мы не первые русские постояльцы у мадам, поэтому ей удалось освоить несколько русских словечек.

Сейчас Виржини на англо-франко-русской абракадабре объяснила, что не ночевала дома, так как навещала маму. И там же провела весь день, пока маман не стало лучше.

Матушке мадам Ларок уже под девяносто, поэтому её детям иногда приходится поволноваться. Но в остальные дни старушка лихо смолит одну сигарету за другой, любит хорошо поесть и выпить и, взбив седые кудряшки, активно тусуется в парке с салагами – семидесятилетними дедушками. Мамулю, как драгоценный объект, пришлось снабдить тревожной кнопкой. Хотя пожилая дама до последнего сопротивлялась и ни в какую не желала вешать на шею хомутик с прибором. Утверждала, что это повредит её имиджу беспечной кокетки, а также вряд ли будет сочетаться с жемчугом и другими украшениями.

Когда я, наконец, поняла, что Виржини не ночевала дома, мне стало совсем плохо. А что, если Натка исчезла ещё вчера?

Знаками и пантомимой я объяснила мадам, что мой ребёнок куда-то пропал.

– Виржини, а вчера вечером вы видели Натали? Вчера! Yesterday! Hier! Вче-ра!

– Non! – отрицательно покачала головой хозяйка пансиона, лишая последней надежды. – Я… Moi… Ходить… Есть уходящий… Уходить… – Она показала три пальца и постучала по запястью.

Я поняла, что вчера Виржини ушла из дома в три часа дня.

Мы с дочерью расстались на площади Жана Жореса в половине седьмого вечера. Натка отправилась домой на трамвае, а мы с Кристиной надолго зависли в уличном ресторанчике. Наверное, недурно выпили, так как, во-первых, после Наткиного заявления мне было необходимо расслабиться, а во-вторых, потому что сегодня я ничего не могу вспомнить. Я даже не знаю, когда мы вернулись домой. Сколько же мы выпили? Бутылку? Две? Цистерну?

Не могу понять, как нам удалось без приключений добраться до дома и пристроить «Ситроен» на маленькой парковке во дворе, не снеся пальму.

Глухая тревога – постоянный спутник заботливой мамаши – тугим обручем сжала моё сердце.

– Натали гулять, – щебетала над ухом Виржини. – Avec garçon, гарсон, мальчик! Гулять!

Она поправила эффектную чёлку, бряцая, словно доспехами, браслетами на запястье, затем поднапряглась и выдала:

– The weather is fine!

Очевидно, эта фраза сохранилась в её памяти ещё из школьной программы по английскому языку. «Погода чудесная!» Да уж, я не спорю.

Но где мой ребёнок?!

Я нашла телефон Наткиных языковых курсов и набрала контактный номер. Там никто не отвечал. Естественно, ведь уже девять вечера.

Виржини тем временем пыталась меня успокоить, изменив направление моих мыслей:

– Элен, кофе? Да? Капучино? Пить, да? Круассан? Кофе, о’кэй? Круассан, о’кэй?

Как же легкомысленны французы! Они демонстрируют поразительную беспечность в самых разных вопросах – от секса до иммиграционной политики. У меня пропала дочь, но я должна успокоиться, выпить капучино, съесть круассан… Да он у меня встанет поперёк горла!

Где моя маленькая доченька?

Моя прелестная блондинка?

Я тем временем с телефона зашла на сайт Наткиной языковой школы, настрочила письмо на английском и отправила его по электронному адресу, указанному в контактах. Попросила срочно связаться со мной. И – о, чудо! – вскоре телефон затрясся мелкой дрожью в моей ладони.

Администратор школы отлично владела английским, почти так же хорошо, как я. Она пообещала выяснить у преподавателя, как прошёл сегодняшний день, не планировала ли Натка с друзьями отправиться на какую-нибудь затяжную экскурсию и так далее.

Внимательная девушка перезвонила через пять минут. Взволнованным голосом она сообщила, что сегодня моя дочь… вообще не пришла на занятия!

– Что?! – в ужасе закричала я, мгновенно покрываясь холодным потом. – Как это – её сегодня не было?!

Виржини с напряжённым лицом следила за моей реакцией. Она поняла, что ничего хорошего мне не сообщили.

– О! – выдохнула она. – Это катастроф. Где есть маленький мадемуазель?

Итак, находясь в райском уголке на берегу Средиземного моря, я постепенно погружалась в ад. Неведомая сила затягивала моё сердце по нисходящей спирали в чёрную воронку.

Куда пропал ребёнок?

И даже точнее: куда пропал мой беременный ребёнок?